Бесплатный фрагмент - Сызранцы галантного века

Сказание о первых сызранцах

I.В лето 7191

Документы, повествующие об основании Сызрани, ещё почти не изучены. Они ждут своего часа. Нам же пока придётся обо многом лишь догадываться. А для начала взглянем повнимательнее на то, что происходило в наших краях в далеком 1683 году или, как выходило по тогдашнему летоисчислению в лето 7191 от сотворения мира.

Здесь тогда лежало царство Казанское. Завоёванное ещё в 1552 году Иваном Грозным, оно вместе с другими бывшими землями Золотой Орды управлялось собственным министерством-приказом, да и в бытовом плане Россией ещё не считалось. Всё, что лежало между Нижним Новгородом и Астраханью называлось «низовым краем».

Жили здесь те, кого было принято называть инородцами: татары, чуваши, мордва и много других народов. У самых предгорий Жигулей были кочевья могущественного и практически независимого Калмыцкого ханства, за Волгой бродили орды ногайцев и башкир. Не зря на европейских картах ещё в начале XVIII века граница России отмечалась по реке Оке. Дальше шло Дикое поле. Таким оно и было.

Пришлое русское население сидело в немногочисленных крепостях вдоль Волги. Более или менее было освоено лишь правобережье выше Симбирска, да и здесь в большинстве своём жило в основном местное население, пережившее и Золотую Орду, и древнее Булгарское царство. Дальше до самой Астрахани одинокими островками стояли Самара, Саратов, Царицин. Тамошним гарнизонам завозили припасы по Волге, да и служилых людей зачастую присылали на год-два.

Даже судоходство больше напоминало путь через вражескую территорию. Каждую весну собирался огромный казённый караван под охраной отряда стрельцов. К нему примыкали купеческие и монастырские суда, разный прочий люд. Спускался этот караван вниз до Астрахани, а осенью возвращался обратно. Плыть самостоятельно было опасно. Например, посольство персидского шаха было ограблено, немного не доходя до Самары, как раз в наших местах. Края эти давно слыли разбойничьими.

Горы, на которых стоит Кашпир, уже тогда назывались Казацкими, а немецкий путешественник Адам Олеарий, проплывавший мимо наших берегов ещё за три десятка лет до основания Сызрани писал, что здесь часты нападения на суда.

Но, несмотря на все опасности, край не был совершенно безлюдным. Каждое лето на Волгу приходили рыбаки. Вести промысел было под силу лишь крупным предпринимателям, так как главной задачей была не столько добыча рыбы, сколько её переработка и транспортировка. Для этого нужно было иметь специальные дворы, в которых были ледяные погреба, запасы соли, тара, инвентарь. Здесь стояли коптильни, плоты для приёма улова, огромные садки для особо ценных лососей и белорыбиц, которых предстояло перевозить живьём. Дворы окружались частоколом и имели крепкую охрану. Но жизнь в них кипела лишь летом. Зимой рыбаки уходили восвояси.

Ещё Лжедмитрий, знаменитый Гришка Отрепьев, пожаловал рыбные ловли ниже наших мест московскому Чудову монастырю, а незадолго до основания Сызрани у Костычей и Лопатинского острова появились дворы Савво-Сторожевской обители.

Не пустовали летом и окрестные леса. Источники упоминают, что на месте Сызрани были раньше угодья мордовских «бортных ухожаев» — так называли сборщиков мёда диких пчёл.

Так что можно с уверенностью утверждать, что крепость здесь была основана для хозяйственного освоения края. Близкие ко двору монахи Савво-Сторожевского монастыря, получившие, кроме всего прочего соляные промыслы в Усолье, были прямо заинтересованы в защите своих владений и вполне могли походатайствовать где нужно за принятие нужного решения.

Город наш во многом уникален. Это отразилось и в истории его основания. Даже на вопрос, кто это сделал, ответить непросто. В том смысле, что перечислять придется долго. Ведь в России, на тот момент, было два царя Иван и Пётр Алексеевичи, официальной правительницей считалась их сестра царевна Софья Алексеевна, а основная власть сосредоточилась в руках ближнего боярина Василия Васильевича Голицина. Каждый из них по-своему приложил руку к основанию Сызрани.

Так всё-таки, почему Сызрань была основана именно в это время и на этом месте?

Для этого придётся отправиться в год 1682-ой. Был он невероятно бурным. Столицу потрясали стрелецкие бунты. Из повиновения правительству вышла элита тогдашних вооруженных сил — стрелецкие полки. И только-только получившие трон малолетние цари, и их сестра-правительница были вынуждены бежать из столицы и до осени сидеть в Подмосковье. На какой-то момент даже было непонятно, кто же правит Россией.

Ситуацией, как водится, сразу воспользовались внешние враги. Крымское ханство нарушило условия недавно заключённого Бахчисарайского мира, арестовало русских послов. Турецкие эмиссары появились в Поволжье. Ситуация для них здесь была самая благоприятная. Здесь бушевало башкирское восстание. Вспыхнуло оно под исламскими лозунгами и было направлено против чересчур ретивой миссионерской политики, проводимой православной церковью. К восставшим примкнули многие служилые татары. Ослаблением центральной власти воспользовались и калмыки. Они увидели возможность избавиться от, и без того символического, подчинения Москве и стать полновластными хозяевами в регионе. Летом 1682 года отряды бунтовщиков действовали уже в окрестностях Казани.

Кроме того, осложнилась ситуация на Дону. Там, скопилось много народа, оставшегося не у дел после заключения Бахчисарайского мира. Ситуация снова напоминала 1667 год, когда, такие же, пришедшие с польской войны отряды, под предводительством Степана Разина двинулись на Волгу. Теперь их атаманом был некий И. Иванов. В Москву доносили, что у него «знамена и прапорец Стеньки Разина».

Единственное, что смогло в данной ситуации сделать правительство, это послать в Поволжье опытных воевод боярина Шереметева и окольничего Козловского. Произошло это в самый разгар династических распрей и стрелецких бунтов. Едва в апреле 1682 года умер царь Фёдор Алексеевич, и Шереметев с Козловским были определены в число дежуривших у гроба государя на самых почетных местах, как уже в конце мая оба получили указ срочно выехать в Поволжье на воеводство. Один в Казань, другой в Симбирск. Козловскому и предстояло через год построить Сызрань.

Строительство городов в те времена происходило в три этапа. Сначала посылался разведывательный отряд для осмотра местности, он составлял короткую опись, включавшую в себя перечень рек, дорог и особенностей ландшафта. После чего уже для выбора окончательного места ехал воевода со специалистом-градодельцем. Миссия это была длительной и опасной, поэтому сопровождалась внушительным вооруженным отрядом. Предстояло на месте сделать необходимые замеры, начертить чертеж и составить «сметную роспись». В ней уже указывалось количество башен, их высота, просчитывалось, сколько потребуется леса и других материалов. Делалось это очень подробно, учитывалась каждая скоба, вплоть до последнего бревна. Чертеж и «сметная роспись» отсылались в Москву в Разрядный приказ для согласования. Там уже готовился царский указ об основании города. После утверждения Боярской думой чертеж, смета и наказ отправлялись воеводе.

Из дошедшей до нас переписки следует, что крепость решено было ставить на неком старом сызранском городище. Вероятно, это были остатки какого-то древнего укрепления, причем валы неплохо сохранились и были использованы при сооружении Сызрана. Именно этим можно объяснить не совсем правильную форму возведенных стен. В описаниях ее называют то семиугольником, то неправильным четырехугольником. Кроме этого сызранские стены были устроены на каменном основании. Скорее всего, камень не привозили, а брали здесь же на месте. Может это были остатки древнего городища? Ответ на эти вопросы смогут дать лишь археологические раскопки. Возле Спасской башни археологи обнаружили небольшой слой битого камня, а под ним слой углей. Раньше часто при возведении вала прокаливали землю, чтобы предотвратить ее последующее оползание. Остатки ли это сызранских укреплений или следы каких-то позднейших работ мы пока не знаем.

Скорее всего, именно использование более старых сооружений и повлияло на выбор места для строительства крепости. Ведь работать предстояло во время военных действий практически на вражеской территории. Здесь фактор скорости был решающим. Вот почему город оказался построенным на некотором удалении от Волги, что не позволяло эффективно контролировать речной путь. Зато крепость очень точно вписалась в уже забытую Батыеву дорогу, вдоль реки Сызранки, которую в описываемое время уже называли Казацкой.

Так что подготовительные работы велись уже в 1682 году. Косвенным подтверждением этого послужило пожалование в это самое время, то есть ещё до основания крепости земель некоторым дворянам. Вероятно, это были те, кто входил в разведывательный отряд и заранее присмотрел себе угодья получше.

В то время лесозаготовительные работы на Руси проходили зимой. Это позволяло получать более качественную древесину и облегчало её транспортировку. Кроме того, решалась извечная проблема нехватки рабочей силы, летом занятой на сельскохозяйственных работах. Строителям предстояло лишь собрать крепость на месте по готовым чертежам.

Дошедший до нас документ, датированный 4 июня 1683 года, сообщает, что строил Сызран специальный полк, набранный из симбирских и карсунских дворян, детей боярских и служилых татарских мурз, стрельцов и казаков. Сохранившиеся в Разрядном приказе документы показывают, что обычно в состав отряда включалась бригада плотников, частью вольнонаемных, частью, так называемых приписных, занимавшихся исключительно возведением и починкой укреплений. Все эти люди после окончания строительства возвращались на свои прежние места службы.

В те далекие времена существовал специальный «Чин и последование основания града», которому строго следовали, что позволяет нам узнать, как все происходило. Сначала градоделец делал по чертежу разбивку на местности. Он не только намечал будущие места стен и башен, но и обязательно прокладывал, так называемые длинники — направления, определяющие будущие улицы и дороги. Делалось это с учетом расположения крепостных ворот. Непременным условием было наличие торговой площади — она отмерялась от крепостных стен. И, конечно, сразу размечалось место для городского собора, ведь именно с его закладки начиналось возведение города. Кроме этого градоделец должен был учесть места переправ через реки и овраги, приблизительно наметить, где за крепостными стенами можно будет построить приходские церкви и, с учетом этого, так же наметить улицы. После молебствованного пения и кропления святой водой мест, предназначенных для собора и крепостных стен, приступали к закладке города.

Погода стояла прекрасная. Летописцы отмечали, что год 1683 был очень теплым, лето затянулось, и по всей Руси осенью повторно зацвели сады, а кое-где даже успела вызреть земляника.

Уже в сентябре князь Козловский доложил в Москву, что «город Сызран со всякими земельными, и каменными, и деревянными крепостьми сделали. И тому городовому строенью описные книги, и чертеж, и роспись, и из росписи перечневую выписку, и ратным людям, которые того городового дела в походе были, послали в Москву за дьяческой подписью». В те времена тоже существовала некая дата, к которой старались подогнать все события. Это первое сентября — Новый год по тогдашнему летоисчислению. Можно с большой долей уверенности предположить, что Козловский постарался свой отчёт приурочить именно к этому числу.

II. Новопостроенный город

Строительство укреплений было завершено осенью 1683 года. Сохранилось их описание, сделанное двадцать лет спустя дьяками Разрядного приказа.

«Строение деревянное сосновое. Под городовою стеною кладен камень и пересыпан землею. По мере в длину 70 сажен, поперечнику 86 сажен, кругом города 290 сажен, в вышину две сажени. От земли под городом каменного строения пол-2 аршина. По городу пять башен, в том числе две башни проезжие. Город и башни во многих местах непогодой раскрыло, да от реки Сызрану городовая стена обвалилась и ныне поставлен острог. По мере того острогу 25 сажен пол-2 аршина. От реки Сызрану рыт ров и виден вал. По валу плетень, туры и кладен камень. По мере того валу 116 сажен, в вышину привалку пол-2 аршина и от валу до города четыре сажени два аршина».

Довольно мощная крепость. Кремль. Именно здесь было сердце будущего города. Четырехметровая бревенчатая стена на метровом каменном основании, деревянные башни. Одна из проезжих уже в 1688 году упоминалась, как Спасская, каменной она станет позже. В девяти метрах от стены — невысокий вал с плетнем и ров. Даже торговая площадь возле стен имела ещё и военное значение — она должна была оставлять пространство возле укреплений открытым, простреливаемым.

За стенами тоже не было ничего лишнего. Справа от входа через Спасскую башню воеводская канцелярия, чуть подальше — двор воеводы с хозяйственными постройками. В центре крепости — собор. В случае осады — как можно меньше пищи для огня.

Теперь строители могли уходить, оставив место прибывающему гарнизону. Мне удалось отыскать имя лишь одного единственного человека, который принимал участие в строительстве Сызрани. Это симбирянин Сергей Иванович Куроедов. В грамоте царей Ивана и Петра Алексеевичей сказано, что «в прошлом во 191 году был на нашей, великих государей, службе на Сызране у городового дела в полку боярина нашего и воеводы князя Григорья Афонасьевича Козловского с товарыщи в обозничих, велено ему нашего, великих государей, жалованья к прежнему ево окладу придачи учинить против ево брати, — помесного сто дватцать четей, денег двенатцать рублев».

Жизнь и служба в степных крепостях по берегам Волги была тогда опасной. Мало кто осмеливался перебраться туда насовсем вместе с семьей. В ту же Самару долгое время гарнизон завозили каждый год, после чего служивые передавали вахту смене. Это было вызвано еще и тем, что пахать земли за крепостными стенами было опасно, а, следовательно, и кормиться нечем. Правительство возило хлебное жалование и все остальное караванами по Волге.

С Сызранью все обстояло совсем иначе. Здесь должен был образоваться сельскохозяйственный район с постоянным оседлым населением. Край планировалось прочно включить в Российское государство, отгородив от Дикого поля. Сделать это было нелегко. Край был пустынным, охваченным со всех сторон войной. Мало кто согласился бы идти сюда по доброй воле. Поэтому действовали методами административного принуждения.

Сразу после окончания строительства в 1683 году было приказано переселяться в Сызрань «на вечное житье» 239 солдат с семьями из Чебоксар и 236 из Тетюш и Казани. Крепости эти давно уже оказались в глуби государства и никакого военного значения практически не имели. Можно только догадываться с каким сердцем переселенцы оставляли насиженные спокойные места и отправлялись на охваченное войной пограничье. Обычно подобные перемещения на Руси осуществлялись зимой после Юрьева дня, чтобы можно было успеть на новом месте обустроиться до начала весенних полевых работ. Ведь никакого жалованья здесь солдатам не полагалось, они должны были кормиться сами. Правда, их щедро наделили землей.

В архиве одного из первых собирателей сызранской старины Александра Васильевича Толстого сохранился очень любопытный документ, касающийся наших первопоселенцев. Это «Выписка из симбирских отводных книг отвода симбирянина Антипы Заборовского и подьячего Осипа Тихомирова, данная сызранским солдатам на отведенную им землю». В ней сказано, что «казанские, тетюшские, чебоксарские переведенцы, сержанты, урядники и рядовые солдаты Ивашка Винокуров с товарищами. В прошлом 192 году они переведены в Сызрань и построены дворы».

Вместо планировавшихся 480 к новому месту прибыло только 418 человек: восемь сержантов, 40 десятников и 370 рядовых. Им была пожалована земля на две версты от города по Карсунской, Симбирской и Самарской дорогам. Да ещё за этой чертой сержантам по 40, десятникам по 30, а рядовым по 20 четвертей под пашню «в поле в двух», как писали тогда. То есть в трёх полях. Всего сызранцы получили 13 380 десятин, на современный счёт более 133 квадратных километров. Маленькое европейское княжество. Кроме того «тем же сызранским солдатам отведены покосы на реке Волге от города за Сызранской Волшкою половина Сызранского большого острова с верхушкой горы Печерской… за Сызранской рекой, от устья возле Сызранской Волошки вниз по Сызранскому затону, до устья реки Кашпирки. От устья реки Кашпирки и от реки Кубры к Сызрани по долу». В этом же документе указывалось, что лесов вокруг города нет, и разрешалось ездить в большой Едамасский лес, начинавшийся в районе нынешнего села Трубетчина.

Цари не пожадничали, да и с чего бы? Место пустынное — земли не жалко. Ещё сто лет спустя сызранские жители не обрабатывали всей своей пашни и сдавали её в аренду окрестным помещикам.

Жаль, нет возможности полностью привести здесь этот интереснейший документ. Приведу лишь отрывки. Ничто не сможет лучше передать дух той далёкой и безвозвратно минувшей эпохи, чем эти простодушные, чуть корявые зарисовки.

«По правую сторону широкого суходола, на вершине стоит дуб кряковистый со многими развалинами; на нем две грани. А от того дуба к самарской дороге поблизости широкого суходола, у самой дороги, стоит дуб кудрявый, на нем две грани. От дуба через дорогу степью к реке Волге на горы, а под горами в долине стоят пять дубов. А у дороги столб березовый, на нем две грани, а под столбом изгарина кузнечная, береста и кости. У того же столба яма копаная». Так и видится былинный витязь на распутье.

Сызрань ведь застала ещё ту старую московскую Русь, когда носили бороды, ходили в длиннополых кафтанах и вели исчисление от сотворения мира. Даже цифры тогда обозначали буквами.

Это была самая настоящая крепость. Окружившие кремль городские кварталы тоже были обнесены двумя рядами врытых в землю брёвен, о чём говорит то самое описание Разрядного приказа: «Круг жилья двойные надолбы». У въезда в город со стороны каждой дороги стояли башни с воротами, их упоминали ещё в середине XVIII века. Да и во всех документах того времени чётко присутствует военное деление: кремль и форштадт.

Принято называть первый период существования Сызрани дорегулярным, тем не менее, город был построен чётко по плану. Он был поделён на улицы и переулки, каждый район был привязан к своему приходскому храму. А было их в новопостроенной Сызрани четыре: во имя Сергия Чудотворца, Иоанна Предтечи, Живоносной Троицы и Николая Чудотворца. Ни один из них не сохранился, и мы можем лишь мысленно взглянуть на места, где они находились. Троицкий храм стоял там, где пересекаются улица и переулок, названные в честь революционеров Либкнехта и Берлинского, на месте Николаевского раскинулся Сквер героев, а Иоанна Предтечи — магазин «Zenden» и пиццерия. След храма во имя Сергия Чудотворца затерялся во мраке времени. Он стоял где-то недалеко от нынешнего Казанского собора и перестал существовать ещё в XVIII веке. А сам собор — единственная церковь, не менявшая своё место с самого основания города и дожившая до наших дней.

Вскоре после строительства Сызрани здесь был создан женский монастырь в честь Казанской иконы Божьей Матери, при котором и был возведён этот храм. Много раз сгоравший, перестраивавшийся, менявший свой статус, он, тем не менее, сохранился до наших дней и поныне является красивейшим зданием нашего города.

Не повезло даже городскому собору в кремле. Он был возведён при основании Сызрани в самом центре крепости, но уже в 1741 году был освящён каменный Христорождественский собор, а место старого застроили амбарами. Уже через век после основания города его настолько забыли, что, когда разгорелся судебный спор из-за участка, на котором он некогда стоял, пришлось проводить раскопки, чтобы точно определить место. Что произошло с первым сызранским собором? Когда и как он исчез и почему не был восстановлен? На эти вопросы ещё предстоит найти ответы.

Может, это как-то связано с тем, что пятидесятиметровый участок стены упал вскоре после возведения? С большой долей вероятности можно утверждать, что там стояла шестая башня. Дело в том, что по существовавшему тогда регламенту башни должны были находиться друг от друга не более чем в 50 саженях. В Сызрани на длинных участках стен этот порядок явно нарушен. Кроме того, крепость казалась одним четырехугольной, другим семиугольной, что подтверждает версию о наличии первоначально именно шести башен: четырех угловых и двух промежуточных.

Почему одна из них рухнула, остается лишь догадываться. Вряд ли это было следствием ошибки строителей. Обычно в крайней башне от реки устраивался потайной колодец или скрытый выход к воде, может, именно это стало причиной обрушения? Или взорвался запас пороха? Его вполне могли до сооружения постоянного погреба временно складировать в самой дальней от ворот башне. Ведь сооружение порохового погреба было делом нелегким. Согласно принятому еще в начале XVII века уставу это должен был быть глубокий сухой подвал, обязательно обложенный кирпичом не менее чем в два ряда. Сделать такой мог не каждый мастер. А пока суд да дело, могли оборудовать временное хранилище в одной из башен, благо фундамент каменный. Ответ на эти загадки храниться где-то в бумагах Разрядного приказа.

Первый собор был воздвигнут во имя иконы Божьей Матери Живоносного источника. Образ этот был прислан самими царями и был взят из комнат государя Алексея Михайловича. Знаменит он был тем, что находился при князе Милославском при его походе на разинцев и в мятежную Астрахань. Именно перед этой иконой царь молился по случаю благополучного завершения восстания, после чего оставил её себе.

То, что именно этот образ был прислан в качестве главного в новопостроенную крепость, много говорит о причинах её основания. Именно борьба с врагом внутренним была одной из задач Сызрани. Второго марта 1683 года, то есть буквально за три месяца до начала строительства правительство приняло решение о сыске беглых крестьян. Были расширены полномочия сыщиков, расширена область их действия. А одним из главных прибежищ вольных людей тогда становилась река Яик. Там ещё в конце XVI века обосновались ушедшие с Волги казаки, разгромившие Ногайскую орду. Но, в отличии своего боевого товарища Ермака Тимофеевича, покорившего Сибирь, они не стали кланяться царю московскому, а создали в предгорьях Урала вольную казачью республику. Туда и направлялись многие беглецы из Московского государства. А самый удобный путь лежал как раз через Батрацкий перевоз, который и предстояло теперь закрывать сызранским воеводам. С рекой Яик, переименованной со временем в Урал, история нашего города была тесно связана на протяжении двух столетий, и лишь железная дорога изменила старые пути и связи.

III. Отцы-основатели

Построил наш город князь Григорий Афанасьевич Козловский. Человек довольно известный в своё время. Один из историков написал, что его послужному списку мог позавидовать любой самый знатный вельможа. Тем более обидно, что мы, сызранцы, до сих пор упорно искажаем многие факты биографии князя. Из публикации в публикацию кочует история про то, что Козловский был отправлен сюда в ссылку после ссоры с боярином Львом Нарышкиным. Первым написал об этом ещё в конце позапрошлого века симбирский краевед Мартынов, а мы исправно повторяем.

Между тем, история эта довольно знаменитая. Она является как бы окончательной датой местничества на Руси и к ней обращались многие учёные. Известна и её точная дата — 15 апреля 1691 года. Именно в этот день боярин Григорий Козловский был приглашен на обед к патриарху Адриану. Узнав, что там его собираются посадить вторым после дяди царя Петра Льва Нарышкина, он посчитал это для себя бесчестьем и сказался больным. Родовитому князю показалось унизительно уступать первенство человеку, сама фамилия которого происходила от слова «ярыжка» — низший полицейский служитель. Нарышкин, естественно, сразу догадался о причине «болезни» и разозлился. А ведь был он тогда фактическим правителем государства. Малолетний царь Пётр игрался с потешными солдатами и пьянствовал в Немецкой слободе, другой царь Иван был от реальной власти отстранен, и страной правили царица-мать Наталья Кирилловна со своим братом Львом.

Вот с таким человеком не побоялся схлестнуться Козловский. За ним послали с именным царским повелением, а, когда он вновь отказался, привезли насильно, посадили за стол и держали до самого конца обеда. После чего было велено «отнять у него честь, боярство, чтобы, на то смотря, так делать неповадно». Строптивого князя сослали воеводой в захудалый городок Серпейск.

Так что Сызрань строил не опальный боярин, а опытный администратор, находившийся тогда на взлёте карьеры. 25 мая 1682 года окольничий князь Козловский получил указ отправляться на воеводство в Симбирск, в край, охваченный восстанием. Именно здесь он вскоре получил боярский чин. Было за что.

В те тяжелейшие дни на российском пограничье он проявил незаурядную смелость и административный талант. Ему и посланному на воеводство в Казань боярину Шереметьеву удалось переломить ситуацию и остановить войну. На границе со степью встала крепость Сызран, одновременно с Дона две тысячи казаков пошли «промыслом» на калмыцкие улусы. Это помогло колеблющемуся калмыцкому хану сделать окончательный выбор. Он подтвердил свою верность союзу с Россией и ударил в тыл восставшим. Вскоре в Поволжье восстановился покой.

А уже в апреле 1684 года Козловскому «за сохранение спокойствия в Малороссии и за успешные действия против турок и крымцев пожалованы кафтан атлас золотной на соболях, кубок золочен с кровлею и денежной придачи 80 рублёв». В феврале 1685 года мы видим его в Москве в свите царя Ивана Алексеевича, а в 1689 году, в переломное время, когда утратила власть царевна Софья, Григорий Афанасьевич был членом Расправной палаты, специального высшего органа власти, выполнявшего функции Боярской Думы между её заседаниями.

Что касается более ранней биографии основателя нашего города, то нам предстоит ещё её узнать. В библиографиях сказано, что послужной список князя Г.А.Козловского (1633—1695гг.) опубликован в Сборнике историческом. Возможно, эти числа и есть даты жизни легендарного боярина. Сейчас же мы можем только сказать, что в 1659 году он в чине стольника являлся главой Московского Судного приказа — следил за порядком в столице, да в 1668 году пожалован в окольничьи.

После того, как Козловский построил город, здесь разместился постоянный гарнизон с собственным воеводой. Нам, конечно, интересно, кто же был самым первым? В документе 1685 года упоминается Никита Заборовский. Учитывая, что Сызрань заселялась всего за полтора года до этого, можно с большой долей вероятности предположить, что именно он и возглавил тогда местный гарнизон.

Кроме присланных царским указом солдат, получивших по четыре рубля на обзаведение и щедро наделённых землёй, перевели в Сызрань и священнослужителей. Первым упомянутым сызранским протопопом был Семён Мелентьев. Кроме него церковный причт состоял тогда из двух священников, дьякона, дьячка, пономаря и просфирни. Для пропитания выделялась пашня — 247 десятин по речке Малой Крымзе. Далековато, конечно, но по тем временам довольно безопасно. Поля лежали прямо возле станицы казаков под командованием Василия Жемкова, несших пограничную сторожевую службу. Платили и деньгами: протопопу 15 рублей в год, священникам по семь, дьякону — три, а дьячку два с полтиною. Кроме того, дали землю под огороды в самых низовьях Кубры и покосы на волжских островах. Вот из-за этих островов и попали вскоре сызранские пастыри в историю. В прямом и переносном смысле.

Участки в нашем пустынном краю выделяли тогда щедро. Земли было полно, хватало всем. Вот и писали приблизительно «от Воложки поперек Сызранского острова: на двух вязах грань, а те вязы вышли из одного корени, а от тех вязов, на ерик на девять осокорей, а оттуда на Лопатин остров на три дуба…» Такой вот кадастр. Писали по стандартному шаблону «и рыбные ловли, и с истоки, и с малыми озерки, и со всякими угодьи, и с зверовым зимним и летним ухожьи». Подьячий сызранской приказной избы Яков Басков так и написал в 1689 году. Жалко, что ли!

Только получалось, что Воложка попадала во владение сызранского протопопа. Здесь уже давно, еще до строительства Сызрани обосновались ватаги Саввы-Сторожевского монастыря, которому были пожалованы рыбные ловли на Волге.

Вроде, сызранцы были правы. Воложка не Волга. Но монастырские власти считали иначе. Рыбу тогда ловили учугами — перегораживали частоколом русло, оставляли проход, а там ставили снасти. Уловы были сказочные. Это не возня с неводами на основном русле. Уступать Воложку никто не собирался. Саввы-Сторожевского монастыря старец Боголеп уповал на царскую милость, а, сменивший Мелентьева сызранский протопоп Артамон Васильев на старую мудрость «до Бога высоко, до царя далеко». Не мудрствуя лукаво, сей пастырь в июне 1689 года «собрав все многолюдство нарядных человек со всяким оружием монастырских рыбных ловцов похватали, в спинах перевязали, и уловную рыбу, и соль, и хлеб, и струги, и лодки, и всякие ловецкие припасы пограбили». Сызранский воевода Иван Загоскин принял сторону протопопа и «пленных» посадил в тюрьму, а затем не желая быть замешанным во всю эту историю, отослал под конвоем в Симбирск.

Теперь битва переместилась в московские приказы. Боголеп оценил «пограбленное» в 37 рублей 13 алтын три деньги. За сызранцев вступился было глава приказа Казанского дворца князь Борис Голицин, но его влияние при правительстве Нарышкиных совсем сошло на нет. Право московского монастыря на всю волжскую рыбу было подтверждено уже навсегда. Наши белуги и стерляди так и остались собственностью владельцев Усолья, переходя из рук в руки, и оказавшись, наконец, у графов Орловых.

А бедолага Яков Басков был симбирским воеводой наказан. Сызрань тогда считалась пригородом Симбирска, и местные власти были в подчиненном положении.

Появились и первые добровольные переселенцы. На торговой площади поставил свою конторку некий Ивашка Хомуцкий. Откуда он прибыл, мы не знаем, уж не приходился ли родней тому самому самарцу Хомутскому, пострадавшему от разинцев еще в 1669 году? В Сызрани он стал площадным подьячим. Занимался составлением документов, их заверением, ходатайствовал по чужим делам. То есть был по сути дела первым сызранским адвокатом и нотариусом. Удивительно, как еще никто не додумался назвать его именем юридическое бюро? Должность эта требовала специального разрешения, которое получить было непросто. Имевшиеся «хлебные места» ревниво охранялись. Вот, видимо, Хомуцкий и попытал счастья во вновь основанном пограничном городе, благодаря чему и остался в истории. Именно он заверял подписи на прошении об отведении земель для Сызранского Вознесенского монастыря.

Основал эту обитель другой добровольный пришелец старец Кирилл. Он в 1684 году подал, вместе с группой переселившихся в Сызрань солдат во главе с Любимом Денисовым, прошение о постройке в городе мужского монастыря. В послании указывалось, что многие из них давали обет постричься в старости в монахи, а теперь не могут этого сделать, так как переведены вдаль от родных мест. Под монастырь предлагалось выделить пустующее место на стрелке рек Сызрана и Крымзы. В мае 1685 года разрешение было получено и специально выделенные люди произвели отмер земли под обитель.

С ними история сыграла забавную шутку. Почему-то всех посланных для определения места и размера участка современные краеведы упорно именуют основателями монастыря. Туда попал даже заверявший подписи, выполнявших роль свидетелей сенгилейских казаков, Иван Хомуцкий. Излишне говорить, что и сами свидетели тоже, ничтоже сумняся, причислены к благочестивым искателям монашеского чина. Нас же этот документ интересует, потому что донес имена первых жителей нашего города.

Сержанты Любим Денисович Глазунов, Максим Карпов, Степан Семенович Бородин, Григорий Михайлович Белоусов, Яким Прокофьевич Посников, Алексей Романович Калаганин, десятники Алексей Красулин, Иван Кинешемец, Яков Волк, Нестер Щербак, Василий Кузнец. Интересно, что среди сержантов был грамотен лишь один Посников.

Для пропитания монахов отвели около 3500 десятин земли за рекой Сызраном. Место это и поныне называется Монастырской горой. Все междуречье Сызранки и Кубры вплоть до устья реки Балашейки принадлежало тогда обители. Сам монастырь по сей день является украшением города.

Дворяне, получившие поместья в сызранской округе, тоже ставили свои дворы поближе к крепостной стене. Интересно, что среди прочих значится домовладение Александра и Ивана Львовичей Нарышкиных, сыновей того самого боярина ссора с которым погубила блестящую карьеру князя Козловского. Двоюродные братья самого царя Петра Алексеевича, получили земли в наших краях и обзавелись собственной усадебкой в Сызрани.

В крепости были нужны и более квалифицированные специалисты, чем простые солдаты: пушкари, воротники, служащие канцелярии. Они получали более высокие оклады и являлись своеобразной элитой тогдашнего городского общества. Между делом они ещё приторговывали, а канцеляристы, как водится, ещё и приворовывали. Во всяком случае, крупнейшие сызранские богатеи вышли именно из их среды.

Потянулся в новопостроенную крепость разный торговый и ремесленный люд. Они записывались в посад и военной службы не несли. Их главной обязанностью была уплата налогов и выполнение многочисленных хозяйственных повинностей. Эти люди ехали на свой страх и риск. Обслуживание нужд гарнизона вряд ли могло обеспечить хорошим доходом, а вот пограничная торговля была делом очень заманчивым. Сюда на край русского государства переселялись в первую очередь люди решительные, предприимчивые, не боящиеся трудностей. Именно из них и сложится со временем сызранское купечество, которое будет заправлять городскими порядками на протяжении двух веков.

IV. На порубежье

Город был построен и заселен довольно внушительным, по меркам того времени, гарнизоном. Он надежно перекрывал путь к Симбирску и на Самарскую Луку крупным отрядам. Но для того, чтобы освоить весь край, требовалось создать пограничную сторожевую службу. В ее задачи входила борьба с мелкими шайками, приходившими за добычей из просторов Дикого поля и разведка на основных путях возможного нападения более многочисленных контингентов. Этим на Руси занимались казаки.

Сторожевая служба была создана еще в 1571 году после разрушительнейшего набега крымских татар, когда, впервые со времен Тохтамыша, была сожжена Москва, а в полон было угнано более полумиллиона человек. Тогда и был принят боярский приговор о станичной и сторожевой службе, на долгие годы определивший порядок охраны государственных границ.

В наших краях первые станицы начали выдвигаться на передовой рубеж еще до начала строительства крепости.

Казакам «новодостроеннаго города Сызрана Савве Богомолову с товарищи 192 (1684) года отведено в Синбирском уезде из порозжей земли в урочищах от новопостроеннаго города Сызрана до Самарской дороги от первой речки до Печерских гор до осми изб, и вверх по Волге реке до Татарского городища и до реки Усы, и вверх по Усе реке и до реки Киширека и до первой речки, что от новопостроеннаго города Сызрана». Они основали село Печерское.

В то же время отряд под командованием Василия Жемкова встал на правом берегу реки Крымзы. Станичникам были пожалованы земли до самой реки Сызранки. Основная их часть поселилась в селе, названном Жемковкой, а в самых низовьях Крымзы, почти у самой крепости они построили несколько крепких дворов, именуемых в документах слободкой. Отсюда было рукой подать до неспокойной степи, начинавшейся сразу за Сызранкой.

В одном из позднейших документов жемковцев назвали карсунскими казаками. Может, потому, что они пришли из под Карсуна, а может потому, что охраняли карсунскую дорогу. Упоминаются в самый год основания Сызрани и сенгилейские казаки. В частности, подписи пятерых из них заверял площадной подьячий Иван Хомуцкий при отведении места под Вознесенский монастырь.

Службы была тяжелой и очень опасной. Запасшись небольшим количеством съестных припасов, казаки малыми группами уходили в степь. В боярском приговоре говорилось: «А стоять на сторожах, с конь не сседая, переменяясь, и ездить по урочищам направо и налево по два человека. А станов им не делать, а огни класть не в одном месте, коли каша сварена, тогда в этом месте не ночевать, а где ночевали, там не полдничать. А в лесах им не ставиться, а ставиться на таких местах, где усторожливо». Когда археологи раскапывали древний курган недалеко от Уваровки, то обнаружили на нем следы какого-то деревянного строения, угли и кованый гвоздь, приблизительно XVIII века. Можно с большой долей вероятности предположить, что здесь стояла дозорная вышка казаков. Место возвышенное открытое, хорошо просматривается степь за Куброй, а совсем рядом в те далекие времена была густая дубрава.

Сызранские казаки того времени были явлением чрезвычайно интересным. Пёстрым был их национальный состав, разнообразным было и вероисповедание. Вместе, плечом к плечу стояли православные, мусульмане, язычники. В Жемковскую станицу, например, поступил в 1689 году дозорным казаком мордовский мурза Шадрин. Его так и записали под языческим именем, наделили землей. Но не нужно думать, что принимали на службу любого желающего. Нужны были только профессиональные военные, в совершенстве владеющие оружием, умеющие держаться в седле и знающие много чего такого, без чего человек в дикой степи не жилец.

Вооружались казаки в основном холодным оружием, ружьям предпочитали луки. В поле, нередко под дождём это было надёжней. Предпочтение всегда было в пользу удобства, лёгкости. Вместо тяжёлых кольчуг и шлемов — куячный доспех: стёганая войлочная куртка и шапка. Запасшись сухарями и жареной овсяной мукой — толокном, казаки неделями, рыскали по безлюдной степи, высматривая неприятеля и рискуя в любой момент сложить голову.

Выше по Сызранке получили землю служилые мордовские мурзы. До этого они прикрывали российские рубежи чуть севернее, обосновавшись в лесном селе Еделево, теперь вышли к новой границе. Еще дальше служилые и ясачные чуваши под командованием Чинная Якшитова построили село Сайман. Места там были удаленные, и подьячие добрались в верховья Сызранки лишь в самом конце XVII века. Каково же было их изумление, когда в одной из долин они обнаружили целую татарскую деревню, о которой до сих пор никто не знал. Выяснилось, что называется она Ахметлей, и основали ее выходцы из темниковской округи уже лет десять назад.

Служилые татары, некоторые из которых гордились княжескими титулами и возводили свои родословные к ханам Золотой Орды, убрались подальше от царских воевод, когда началось насаждение христианства, как государственной религии. Местные власти подобной «находке» только порадовались и задним числом закрепили за переселенцами все занятые земли. В те трудные времена каждый человек на границе был на вес золота, особенно из профессиональных потомственных вояк.

В районе нынешнего Октябрьска еще до строительства Сызрани на горах стояли дозоры служилых чуваш и татар. Сами они жили на берегах Усы близ усольских владений.

«Вместо всяких других укреплений служил им убежищем и защитою в дачах их состоящей остров, окруженной рекою Усою, ее староречием и топкими болотами, именуемый Жилою Поляною. От онаго в шести верстах в дачах села Усы находящейся высокой и остро к верху оканчивающийся холм, называемой Караульным Шиханом, а напротив его пост в таком же расстоянии близ деревни Черемоховки и другой высокой курган, с которых видна заволжская часть, а на Лысой горе маяк из скорозагорающихся материй. Жители во время перелазу неприятелей своих с луговой стороны Волги на нагорную, увидя служивший им тогда уверительным сигналом зажженный маяк на Лысой горе, с поспешностию вобравшись все в тот остров и подняв мост, безопасными оставались от неприятелей, которыя, тщетно употребляя ж такое старание, без успеху с досадою возвращались.»

Именно так описывалась их жизнь в летописи, которую показывали в деревне Малячкино в конце XVIII века симбирскому чиновнику Масленицкому. В том же манускрипте, писанном на русском языке, содержалось предание будто «есаул Иванко, по взятии Казани отправленной для удержания границ России, со своим начальником и войсками при Черемоховских горах сей округи и при Большом Едамасском лесу построил каменной город, соорудя тамо ж и равныя каменныя здания, где как он, Иванко, так подруга его Марья по смерти со всем своим богатством погребены». Надгробья их украшены изображениями, солнца и луны.

Так что, судя по всему, именно служилые чуваши были первопоселенцами нашего края. Царская администрация того времени к национальному вопросу относилась спустя рукава и зачастую писала мордву чувашами, и наоборот. Не исключено, что те самые «мордовские бортные ухожаи», упоминаемые на месте будущего строительства Сызрани, тоже были чувашами. У них этот промысел был чрезвычайно развит. Точно так же всех мусульман дьяки неизменно писали татарами. А ведь последователей этой религии было немало и среди чуваш. Нам же по прошествии 300 лет во всей этой национальной путанице не разобраться.

В государственном архиве Сызрани сохранились имена основателя деревни Малячкино (она почти столетие называлась Казанбаевкой) служилого татарина Казанбая Енбашева и его товарищей мурзы Байки Байдерякова, Енгача Матвеева, Тагая Чадаева, Телая Качебаева и других. Часть из них названа служилыми татарами, часть чувашами, некоторые имеют почетную приставку «мурза». Этот титул пришел еще из Золотой Орды и переводился с персидского, как «господин», «князь». Все они были потомками некогда могущественных и древних родов, уходящих корнями в седую древность.

В конце XVII века они еще помнили о своем знатном происхождении, считали своим призванием военную службу и ревностно отличали себя от простолюдинов. В приказной документации это отразилось, как разделение «инородцев», как тогда скопом называли татар, мордву и чуваш, на служилых и ясачных. Сами же они упорно требовали сохранения за собой древнего титула «мурза», а некоторые писались по-русски князьями. К одному из документов служилые чуваши Казанбаевки приложили свои родовые тамги, которые сызранский подьячий назвал «знаменами», но, тем не менее, аккуратно перерисовал при составлении копии.

Одних казаков для надежного закрытия границы не хватало, и правительство прибегло к традиционным административным методам. Сюда были переселены солдаты. Причем, это была самая элита тогдашней российской армии — Выборный полк Аггея Шепелева.

Официально гвардейскими первыми полками у нас считаются петровские «потешные» Преображенский и Семёновский. Однако, еще задолго до этого было приказано выбирать лучших солдат из так называемых войск нового строя, то есть, создаваемых и обучаемых по европейским образцам, и свести их в два полка, которые так и назвали Выборные. Сюда направляли опытнейших офицеров, лучшую амуницию. Здесь служил, в частности, тот самый знаменитый Патрик Гордон, впоследствии создававший и обучавший отряды петровских «потешных», которых набирали тоже, в основном, из Выборных полков. Остается лишь добавить, что Аггей Шепелев, направлявший своих людей на сызранское порубежье, был первым российским генералом.

У солдат, прибывших в наши края, за плечами была Чигиринская война с Турцией, где Выборный полк покрыл себя неувядаемой славой, не раз одерживая победы над превосходящими силами противника. Но отправили их из столицы в самую глушь, конечно, не поэтому. Можно с очень большой долей вероятности предположить, что правительство избавилось от наиболее активных участников восстания 1682 года.

Прибывших селили отрядами по 50 человек. Один из них, под командованием Фёдора Алферьевича Галкина, получил земли у впадения в Усу Тишерека. 28 августа 1684 года по старому стилю им отвели по 20 четвертей земли в поле в двух, то есть по нынешним меркам по 30 гектаров на семью.

Герои Чигиринской войны и московского бунта очень быстро освоились на новом месте и скоро начали теснить соседей. Уже в 1694 году жители деревни Малячкино подписали с ними договор, согласно которому усинцам отходил солидный кусок смежных земель. Поняв, что это только начало и соседи так и будут оттяпывать у них кусок за куском, малячкинцы приняли хитрое решение. Они в том же году отдали свои земли, граничащие с усинскими симбирскому дворянину Семену Кушникову, отгородившись, таким образом, от беспокойных соседей. Через некоторое время, симбирянин и его наследники построят здесь две деревни: Кушниково на берегу Усы и Барановку на берегу Тишерека.

В наших краях было поселено несколько отрядов бывших солдат Выборных полков. Пройдёт немного времени и их, и казачков запишут в государственные крестьяне. О славном военном прошлом будут напоминать лишь названия приходских храмов. Покровителем воинов на Руси издревле почитался Михаил Архангел. Так что все солдатские слободы неизменно именовались Архангельскими. Казаки же всегда особо почитали Покров. Их сёла были Покровскими. Но, по прошествии времени и это забылось. Пришли новые названия: Усинское, Жемковка, Печерское.

V. Две твердыни

Самым необычным событием времен основания Сызрани было, конечно, строительство уже через четыре года в семи верстах к югу от нее крепости Кашпир. Зачем понадобилось возводить рядом два города? О том, что Кашпир был отнюдь не небольшим укрепленным «городком», как тогда выражались, говорит его описание, составленное в 1703 году Разрядным приказом.

«Строение деревянное дубовое, в длину 76 сажен с аршином, поперек — 50 сажен, вкруг города 245 сажен, в вышину две сажени пол 2 аршина. По городу восемь башен. Около города с трех сторон вырыт ров. От города ж к речке Кашпирке вал и острог, по конец валу башня. По мере того валу и острогу 405 сажен. А от той башни надолбы до реки Волги, да от другой наугольной башни по горе до реки Волги надолбы ж. По конец надолб башня». Вооружение крепости включало четыре пушки, а гарнизон состоял из 188 солдат. Это, кончено, был не пограничный пункт, как писали в некоторых краеведческих изданиях, тем более, что в административном плане Кашпир был сразу поставлен едва ли не выше Сызрани. В дарственной надписи на евангелии, присланном в 1687 году от имени царей Ивана, Петра и царевны Софьи в здешнюю соборную Троицкую церковь, он сразу назван новопостроенным городом, а в 1708 году в указе об учреждении Казанской губернии Сызрань даже не упомянута. Ее отнесли к симбирским пригородам в отличие от Кашпира. Туда же к новой крепости, сразу после ее основания перебрался и Вознесенский монастырь. Что же произошло?

Строительство Сызрани было частью многолетнего правительственного плана по освоению Среднего Поволжья. Приводилось оно по заведенному порядку. На границе возводились крепости, которые соединялись укрепленной чертой, состоящей из рва и вала, что позволяло отгородить очередной район от неспокойного Дикого поля. Сначала в 1648—1649 годах был построен Симбирск и проложена Симбирская черта до реки Суры, затем в 1667 году Сенгилей с одноименной чертой, огородившей земли в верховьях рек Свияги и Барыш, а в 1683 году настал черед Сызрани. В полном соответствии с планами Разрядного приказа, выполнявшего в России XVII века роль Генерального штаба, после этого требовалось возвести укрепленную черту. Необходимые расчеты и чертежи пришлось делать уже сменившему Козловского на посту симбирского воеводы Матвею Головину. Он и получил 23 декабря 1685 года соответствующий указ.

«По досмотру и по описи и по чертежу стольника и воеводы Матвея Головина за старою Синбирскою и Корсунскою чертою за новопостроенные села и деревни для оберегания от приходу воинских людей строить новую черту ему стольнику и воеводе от Казачьих гор до Туруева городища и до речки Суры на 70 верстах 342 саженях и по той новой черте сделать 4 городка, чтоб старая Синбирская и Корсунская черта тех городков и пригороды и… пашня и села и деревни, которые за старою Синбирскою и Корсунской черты стали в черте. И служилые и всяких чинов и уездным людям было бесстрашно. И по Волге всяким людям от приходу воинских людей разорения не было».

План укреплённой черты составлялся летом 1685 года, о чём свидетельствует та же запись из послужного списка Сергея Куроедова: «в прошлом во 193 году был на нашей, великих государей, службе в полку столника нашего и воеводы Матвея Головина. Как он, столник и воевода, описывал и досматривал, где быть новой черте и городкам, а он, Сергей, у нашей, великих государей, казны, у пушечного наряду и у всяких пушечных припасов головою». Экспедиция, судя по всему, была масштабная, раз имелся особый начальник артиллерии.

Для строительства выделялось много людей из государственных крестьян и ясачных, которые должны были прибыть со своими инструментами, лошадями и припасами к первому мая. Однако 13 апреля 1686 года пришел новый указ, отменивший старый. Причиной стала резко изменившаяся политическая ситуация. Россия подписала «Вечный мир» с Польшей и обязалась в союзе с ней, Священной Римской империей и Венецией начать войну с Турцией. Огромное московское войско собиралось в поход в Крым, и в ближайшие годы можно было не опасаться набегов оттуда. Было чем заняться и донским казакам. Опасность с юга на некоторое время переставала существовать. Зато осложнялась ситуация за Волгой.

Калмыки, увидев, что Москва теперь надолго завязла в крымских делах, сразу стали вести себя вызывающе. Отношения с ними и раньше не были безоблачными, но, по крайней мере, внешние приличия соблюдались и хотя бы формально калмыки признавали себя российскими подданными. Теперь они поставили вопрос о равноправных отношениях. Тем более, что под это подводилась соответствующая международная правовая база. В 1690 году калмыцкий хан Аюпа был пожалован главой буддистов тибетским далай-ламой званием верховного хана и получил из Лхасы знамя и другие символы власти. Кроме того, с востока прикочевали еще несколько орд.

В Москве понимали, что в любой момент может потребоваться отправка подкреплений в низовья Волги, а поэтому стремилось укрепить речной путь. Кашпир был очень удобным местом, позволявшим перебрасывать сюда безопасным сухопутным путем войска и припасы, чтобы отправить их затем на судах. Построенная в удалении от реки и не имевшая защищенных пристаней Сызрань для этого не годилась.

Скорее всего, для строительства и для заселения новой крепости использовали сызранский гарнизон. Ведь работы можно было вести в относительной безопасности, под прикрытием соседней крепости. Это позволяло, например, использовать такой более прочный материал, как дуб, который брали, возможно, где-то в здешних лесах, что значительно удешевляло строительство.

Возводил Кашпир симбирский воевода стольник Матвей Головин. В его окружении мы вновь видим и Сергея Куроедова. Он уже сотник над «дворянами и детьми боярскими». Было это в 1687 году, так что скоро Кашпир отпразднует своё 325-летие.

Так начался очень своеобразный период в истории нашего города, когда буквально в семи верстах друг от друга существовали две крепости, действовали две воеводские канцелярии. Естественно, долго такое положение сохраняться не могло, один из соседей должен был поглотить другого.

Между тем военное и административное значение Кашпира всё возрастало. Именно здесь правительство сосредотачивало силы для похода на мятежную Астрахань. О высоком ранге крепости говорит, в частности то, что воеводой сюда был назначен стольник Семён Дмитриев. Это был многоопытный человек, чин которого, в переводе на современную систему, можно приравнять к генеральскому. В 1708 году в перечне городов вновь образованной Казанской губернии Сызрань даже не упомянута — только Кашпир. Он прочно утвердился в роли русского форпоста на границе со степью.

Это отразилось и на делах духовных. Так в мае 1698 года священник кашпирской Троицкой церкви Григорий Мелентьев был послан патриархом освящать собор в новопостроенном городе Петровске. Казалось, в споре за первенство Кашпир окончательно победил старшего брата. Даже знамения свыше, вроде, этому свидетельствовали. Приблизительно в 1713 году пастухи обнаружили на берегу Волги возле источника чудотворный образ во имя Фёдоровской Божьей Матери, который был торжественно перенесён в кашпирскую церковь.

Почему так спешно перебрался туда старец Кирилл с братией? Ответ, по-моему, лежит на поверхности. В кашпирских окрестностях легко можно было получить пожалование земель на берегу Волги, а это уже не целинная засызранская степь, которую неизвестно кто будет пахать. Это рыба. Желающих ее ловить, а, следовательно, платить немалые отчисления хозяевам ловель, было пруд пруди.

Но история, как это часто бывает, сделала резкий поворот. Уже в 1730 году кашпирская воеводская канцелярия упраздняется, а сам Кашпир становится пригородом Сызрани. Почему же так случилось?

В 1767 году, подполковник Свечин так описывал Кашпир. «Ныне во оном месте опустевшее городовое сосновое укрепление, сделанное по тогдашнему обычаю вышиною не ниже пяти с половиною аршин, с шестью не малыми башнями, и с двумя воротами, от коего вверх по горе рытой вал и ров, который продолжается сажен на 300; в конце оного башня, которая и ныне называется сторожевая, внутри оного, как каменного, так и деревянного строения, купечества и торгов никаких нет, но только от сего места в полугоре, саженях в 200 церковь деревянная, а другая такая же под горой, где и слобода живущих пахотных солдат, коих числом 436 душ. Что происходило по сему городу знатного, жители ничего не знают».

Внимательное сопоставление этого описания с тем, что делали дьяки Разрядного приказа в 1703 году сразу наводит на мысль, что речь идёт… о разных крепостях. Ведь в первом случае укрепления были дубовыми!

Кроме этого, приходской храм Кашпира имел престолы во имя Успения Божей Матери и Николая Чудотворца. А ведь при основании крепости городской собор был Троицким. Здесь явно скрывается какая-то тайна. Разгадка её, как мне кажется, кроется в сведениях, приведённых Иваном Голиковым в его огромном труде о деяниях Петра Великого.

В 1713 году Россия, потерпев поражение в войне с Турцией, вынуждена была вернуть ей крепость Азов, закрывавшую крымским татарам путь на Волгу. Последствия не заставили себя долго ждать. Уже в августе 1717 года «в великом множестве татар, азовских бешлеев и других народов, а также имея при себе изменника донского казака Некрасова с казаками, впали в пределы Российские и разорили: предместья городов Царицина, Пензы, Симбирска, Саратова, Инзарска, Петровска и Ломова с их уездами, между Тамбова и Воронежа и во многих пригородках, а также по рекам Хопру и Медведице и окольным местам произвели страшное опустошение; городки Кашпир и Рамзаевский, приступом взяв, разорили. Весь хлеб предали огню, все имение и скот пограбили. Побили людей всякого звания 712 человек, в полон взяли 12107,сожгли 80 церквей. Из всего сего числа донскими казаками отбито у сих варваров в плен ведомых людей лишь 1500 человек».

Событие это вошло в историю, как большой кубанский погром и, мягко говоря, официальной наукой никогда не афишировалось. Ведь получается, что Кашпир был полностью уничтожен, да и окрестности Сызрани сильно разорены. Становиться понятным, почему исчезли дубовые стены, Троицкий собор, а сам Кашпир вскоре превратился в пригород Сызрани. В краеведческих трудах есть упоминание, что Христорождественский собор в нашем кремле был построен в 1718 году, как раз после упомянутых событий. Не стал ли кубанский погром причиной того, что исчез наш первый собор во имя иконы Божьей Матери Живоносного источника?

Хочется верить, что со временем историки найдут в архивах описание подробностей этих драматических событий, и мы узнаем всю правду о том, что же тогда произошло.

VI. На перекрёстке культур и религий

Первыми поселенцами были люди военные: солдаты, казаки, служилые мурзы. Именно с их появлением наш край реально стал частью Российского государства. В 1687 году во время строительства Кашпира были посланы люди».. из Синбирска… для приводу руских людей ко кресту, а мурз и татар, и мордву, и чювашу к шерти». Теперь настал черёд освоения новых земель. С одной стороны здесь можно было без хлопот обзавестись обширными владениями, с другой — для их освоения нужны были значительные средства.

Самыми лакомыми считались куски на Самарской Луке, надёжно прикрытые Волгой и крепостью Сызран. Скорее всего, именно там получали земли дворяне, входившие в состав разведывательного отряда, определявшего место для города и строившие его. В 1682 году землю по Тишереку и Усе получил Евсей Губин, по соседству с ним пожаловали поместьем дворянина Семёна Нагаткина, чуть дальше к Волге — Василия Аверкиева и Давида Ильина. Средств для освоения поместий у них, судя по всему не было. Только Губин основал небольшую деревеньку и поныне носящую его имя, а остальные вскоре обменяли свои земли на имения в более обжитых краях.

Новым хозяином владений Аверкиева и Ильина в 1692 году стал московский Вознесенский монастырь. Он ещё в 1684 году, сразу после основания Сызрани, перевёл в наш край 200 семей из своих владимирских вотчин, основав село Кузьмодемьянское (нынешняя Старая Рачейка). Место хорошее, прямо за крепкими спинами казаков из Жемковской слободы. Теперь на берегу Волги в бывших угодьях Аверкиева и Ильина в 1700 году уже значилось село Вознесенское (Костычи). Было у него ещё одно название — Городище, доставшееся от прежних времён.

Там на крутом берегу Волги стояли развалины древней крепости. Причём, довольно внушительные. Кто и когда построил её неизвестно и по сей день. В окрестностях часто находили золотоордынские монеты, а первые поселенцы увидели крепкие каменные стены и следы каких-то строений. Место так и называлось Татарское Городище, под этим именем оно и записано в межевых книгах Печерских казаков.

Переселившиеся из владимирских краёв, славных своим садоводством, крестьяне скоро заметили ещё одну особенность. Вокруг крепости в изобилии росли дикие вишни какого-то неизвестного сорта, отличавшиеся особенным вкусом. От чьих садов они остались? Эти вишни впоследствии составили славу села. О них писали путешественники, их саженцы приобретали селекционеры.

В бывшей крепости построили церковь и устроили кладбище. Сами поселились за стенами. Место было исключительно удобное. Совсем рядом располагался Батрацкий перевоз, от которого начиналась заволжская дорога на Яик, впоследствии ставший Уралом. Постоянного поселения там не было, но каждое лето здесь появлялись перевозчики и охранники из Сызрани, в чьи обязанности входило контролировать этот очень важный путь. Было у этих мест и ещё одно название Калмыцкая мена. Каждый год сюда в заволжские луга на летние кочевья прибывали калмыки. С ними велась обширная торговля. Главным товаром был скот. Его сызранские купцы в большом количестве и с большой выгодой перегоняли перегоняли в более населённые места.

Торговля калмыцким скотом была настолько обширна, что, когда в начале XVIII века выбирали символ для городского герба, то остановились на изображении быка. Правда, как это часто бывает в России, утверждён герб был уже тогда, когда и калмыки и их знаменитый скот остались в прошлом.

Кстати в Сызрани того времени жило немало калмыков. Практически каждая состоятельная семья имела одного, а то и нескольких дворовых, купленных на Калмыцкой мене. Когда началось запрещение на владение крепостными для недворян, они доставили много хлопот местному магистрату. Со временем многие калмыки крестились, обзавелись семьями и растворились в русском населении города.

Вообще тема калмыки и Сызрань ещё ждёт своего исследователя. Почти столетие наш город стоял на границе этого могущественного ханства, сгинувшего в одночасье в 1771 году. В нём были буддийские храмы и школы, мудрецы, побывавшие в Лхасе и знавшие тибетскую медицину и древнюю философию. Именно к калмыкам прибыло первое китайское посольство в Россию. Зиму 1713—1714 года оно зимовало в Саратове, а путь туда, возможно, пролегал через Сызрань. Впоследствии китайский посланник Тулишен описал увиденное в книге с характерным названием «Заметки о путешествии на край света». Отряды из поволжских городов постоянно привлекались к участию во всяких внутрикалмыцких делах и даже несли службу по охране резиденции ханов.

За два с половиной столетия после ухода калмыков из Заволжья почти всё позабылось. Осталась только так популярная в народе сказка о волшебной стране праведников Беловодье, лежащей где-то далеко на Востоке и сильно напоминающая буддийскую легенду о Шамбале. Да ещё чёрный калмыцкий бык на сызранском гербе.

Батрацкий перевоз связывал Сызрань не только с калмыками. Это был главный путь к яицким казакам. Он имел важнейшее политическое и экономическое значение. По всему Поволжью славилась тамошняя рыба. Вроде в Волге своей рыбы немерено…

Яицкая была лучше просолена. Основой всей тогдашней экономики была соль. Это был единственный консервант, позволявший сохранять продукты, а потому необходимый всем. На соляных налогах держался весь государственный бюджет, из-за них вспыхивали бунты. Потому была соль дорога и её экономили. Яицкие же казачки имели возможность брать этот стратегический товар совершенно бесконтрольно и соответственно беспошлинно в степных озёрах. Вот и просаливали свою рыбу на совесть.

Была у этого процесса и обратная сторона. Правительство опасалось контрабандного завоза яицкой соли в центральную Россию, которая могла нанести ощутимые убытки казне. Поэтому на главном торговом пути с Яика на Батрацком перевозе стояла специальная таможня в обязанности которой входил сбор излишков соли, завозимых с рыбой. Каждый год туда направлялись представители сызранского магистрата.

Но Яик славился не только отменной рыбой и дармовой солью. Это был вольный край, куда устремлялись беглецы со всей Руси. Бывшие крепостные, армейские дезертиры, раскольники — все они находили убежище в заволжских степях. Это было постоянной головной болью сызранских властей. Именно наш город был последним форпостом государства на яицком пути, поэтому и ложились тамошние проблемы на плечи здешних воевод.

Один за одним следовали указы об учреждении в Сызрани застав, препятствующих бегству на Яик, а в 1720 году майор Гавриил Воейков, бывший тогда сызранским комендантом, получил приказ провести розыск и вернуть всех, кто прибыл туда после 1695 года. Предприятие это едва не обернулось целой войной. Посланный из Сызрани подьячий Попов вернулся с предупреждением, что если Воейков сунется в станицы, то его встретят с оружием. Так оно и вышло. Едва сызранский отряд подошёл к Яицкому городку навстречу ему выдвинулись пять сотен казаков и дальше не пропустили. Тем не менее, следить за ситуацией в казачьем краю нашим воеводам пришлось ещё долгие годы. Именно один из них, много лет спустя, первым уведомит вышестоящие власти, что на Яике объявился самозванец, выдающий себя за покойного императора Петра III.

До сих пор остаётся совершенно не исследованной и история сызранского старообрядчества. В самых серьёзных трудах приходится читать, что раскольники появились в нашем крае лишь в середине XVIII века. Вряд ли это соответствует действительности. Ведь основание Сызрани и освоение края приходится как раз на начало гонений раскольников. В 1681 году было принято роковое решение предавать тех, кто не принял реформы патриарха Никона светскому суду. Теперь староверы были объявлены государственными преступниками и подверглись жесточайшим репрессиям. Разночтения в церковных книгах и расхождение в обрядах стало поводом для одного из величайших в истории России расколов общества. Пошатнулся высочайший авторитет — авторитет церкви, после чего и сама светская власть стала казаться многим властью антихриста. Спасение многие видели в бегстве. Многие укрылись на том же Яике. Можно предположить, что кто-то поселился и в Сызрани. Вот как описывается, например, история основания села Трубетчино в церковной летописи.

По преданиям, записанным много лет спустя, появились здесь неизвестно откуда и поселились в этом укромном уголке на самом краю глухого леса. Потом, земли эти оказались собственностью влиятельного московского вельможи князя Трубецкого, что освобождало его новых подопечных от излишнего внимания властей. Трудно сказать, были ли они староверами, но то, что со временем село стало одним из гнёзд раскола, общеизвестно. Много староверов было и в селе Костычи. Можно, с большой уверенностью предполагать, что ещё при основании его сюда переселились из владимирских вотчин Вознесенского монастыря именно те, кто хотел без помех исповедовать старую веру.

Если посмотреть на карту распространения раскола в Сызранском уезде, то сразу бросится в глаза, что его очаги совпадают с местами бывших монастырских и дворянских вотчин. Видимо, именно они были в своё время основным пристанищем беглых. Это косвенно подтверждается документами. Ведь по результатам первой ревизии, проводившейся с 1718 года, у нас вообще не отмечено помещичьих крестьян. Кто же тогда населял окрестные дворянские деревеньки? Ответ можно найти в книге записей сызранского воеводы Якова Дмитриева за 1712 год. Там страницы пестрят сообщениями, что «взят на Сызране» или в уезде неведомый человек, «сказавшийся на допросе» чьим то крестьянином. До окончательного разбирательства арестант отдавался на поруки, чаще всего кому-нибудь из местных дворян. А разбирательство затягивалось… Ещё в 30-е годы XVIII века самого сызранского воеводу обвиняли в укрывательстве беглых.

А ещё жило в нашей округе большое количество язычников. Переселившиеся сюда мордва и чуваши совершенно официально исповедовали свои древние религии. Их даже к присяге царям приводили по особому обряду, именуемому «шерть». Язычники нашего края присягали в 1687 году. Видимо, процедура эта была достаточно ответственной и сложной, потому что уже упоминаемый дворянин Сергей Куроедов получил за её проведение сто четвертей земли и десять рублей.

К сожалению, мы очень мало знаем об этих древних религиях обитателей нашего края. Их изучение началось лишь в конце XIX века, когда за плечами здешних чуваш и мордвы было уже более ста лет христианизации. Исследователи записали имена древних богов, отметили наличие специальных молельных мест в укромных местах. Сохранялись ещё и особые люди — знатоки обрядов, что-то вроде жрецов. Да что там XIX век! Уже в наше просвещённое время автору этих строк приходилось видеть в окрестностях деревни Смолькино вполне действующие места жертвоприношений древним чувашским богам и бабушку, совершавшую обряд вызывания дождя.

Этнографы сообщают, что ещё сто лет назад жрецы пользовались огромным влиянием у мордвы и чуваш, а в жертву древним богам приносилось немало скота. А ведь это лишь слабые отголоски того, что происходило в конце XVII века, когда язычество исповедовалось официально и люди в нашей округе полностью жили по древним законам. Например, путешественники времён средневековья указывали, что древняя мордва широко применяла человеческие жертвоприношения, а ограду своих лесных капищ украшала отрубленными головами. Так и видится сразу избушка Бабы-Яги из русских сказок. Может и не выдумали её?

Так что сызранский край времён его освоения очень мало походил на нынешнюю спокойную провинцию. Буддисты здесь, соседствовали с христианами, в заповедных урочищах прятались языческие капища. Маленькие деревеньки, приютившиеся у границы непроходимых лесов, соседствовали с бескрайней необжитой степью. То тут то там попадались древние курганы, развалины неведомых крепостей. Здесь же прятались староверы, бежавшие от царства антихриста и ожидавшие конца света. А центром всего этого была совсем ещё маленький укреплённый город в устье Сызранки, который и пытался хоть как-то управлять неспокойным краем.

VII. Крепость становится городом

Сызрань создавалась, как крепость. Основным населением был гарнизон, а все местные порядки починены военным нуждам. Но очень быстро стала развиваться и экономическая составляющая города, то, что на Руси именовалось посадом. Посад объединял ремесленников и торговцев. Именно они наполняли местную казну живыми деньгами и несли множество служб, требующих определённой квалификации, прежде всего финансовой. Поэтому власти с самого основания крепости всячески старались привлечь сюда именно посадское население.

Желающих оказалось немало. Уже в 1712 году в Сызрани насчитывалось 94 посадских двора. В этом она сильно опережала Кашпир, в котором на то же время было лишь девять дворов. Кого-то из переселенцев привлекали широкие возможности, открывавшиеся в новом неосвоенном краю, других привлекала слабость и снисходительность властей, остро нуждавшихся в людях и сквозь пальцы смотревших на их поведение. Поэтому Сызрань становилась привлекательной для тех же беглых крестьян, менявших постылое крепостное ярмо, на городскую жизнь.

Примером может послужить дело братьев Шанбаровых. Они были помещичьими крестьянами где-то недалеко от Симбирска, а потом в 1693 году переселились в Сызрань. Причём, с дозволения тогдашнего воеводы Артамона Борисовича Покукнязева. Им выделили места под дворы и записали в посад. Старший сын Якова Шамбарова Семён, когда началась Северная война со Швецией, в 1701 году ушёл искать счастья на военной службе, оставив отца и младших братьев тянуть нелёгкую посадскую лямку. Яков Клементьевич занялся крашеньем холстов. Их он с выгодой менял на рыбу яицким казакам. Кроме того, не обошёл он и традиционный сызранский промысел — торговлю хлебом. Его Шамбаров возил в Астрахань и другие низовые города.

Деловой сметке недавнего крестьянина можно только позавидовать. Он прекрасно выстроил довольно сложную товарно-денежную цепочку. Яицкую рыбу он продавал в хлебородных уездах, естественно не за деньги, а выменивая на традиционный крестьянский товар: хлеб и некрашеные холсты. Холсты красил и менял снова на рыбу, а хлеб отправлял в богатую Астрахань, где выручал за него живые деньги. Схема эта была достаточно выгодной. Шамбаров потихоньку обживался, расширял дело и после смерти оставил вдове с сыновьями уже собственный красильный завод.

Тут то и объявился бывший хозяин помещик Сергеев. В 1717 году по его челобитной обратили Шамбаровых снова в крепостных. Так бы и кончить им свои дни в барской неволе, но через десять лет объявился в Сызрани, давно всеми забытый старший брат Семён. Отслужив более четверти века государю, в пехотном Павловском полку, он по болезни отпросился на покой в родной город. Служивый был тёртым калачом. Едва добравшись до дома, он подал в воеводскую канцелярию заявление об освобождении родственников от крепостной зависимости, ссылаясь на соответствующий царский указ. К заявлению прилагалось свидетельство сызранского купецкого старосты Кузнецова, что Шамбаровы имеют в городе промыслы и исправно платят все подати. Бумаги дошли до самого Санкт-Петербурга, а 4 марта 1729 года тогдашний воевода майор Степан Обухов огласил строгий наказ, присланный из Сената: Шамбаровых записать в сызранский посад, а бывшему помещику «к ним никакими делами не вступаться».

Семья эта впоследствии была хорошо известна в Сызрани. Один из Шамбаровых был бургомистром, другой вожаком старообрядцев.

Несомненно, таких было среди сызранских посадских людей немало. Пётр I, остро нуждаясь в деньгах, всячески стремился увеличить доходную базу за счёт городского сословия. Опираясь на европейский опыт, он сделал ставку на развитие местного самоуправления. В 1699 году был издан указ об учреждении Бурмистерских палат, которым предстояло ведать сбором налогов с торговых и посадских людей и решать их судебные дела. Органы эти были выборными и не подчинялись местным воеводам. Немного погодя их переименовали в ратуши. Теперь посадские люди управлялись выборным земским бурмистром, который в свою очередь напрямую подчинялся московской ратуше.

В Сызрани новыми льготами распорядились очень умело. Едва вышел царский указ, как местное посадское население обратилось к правительству с просьбой о наделении его землёй. Дело в том, что прилегавшие к Сызрани угодья были ещё при основании крепости пожалованы пахотным солдатам. Прибывавшим позже посадским людям, негде было пасти их скот. Вот им и пришла в голову мысль попросить земли отдельно от гарнизона. Задумка оказалось успешной и сызранскому посаду выделили под покосы земли за Волгой. Там вскоре выросли хутора.

Полтора века спустя это создаст юридическую проблему. При образовании Самарской губернии к ней отойдёт всё Заволжье и станет непонятно, кому же принадлежат сызранские хутора. Ведь экономически они являются частью Сызрани, оставшейся в Симбирской губернии. Наконец, решили просто — объявили хутора частью города. В таком статусе они и пребывали вплоть до революции. А Сызрань, вполне официально, располагалась на обоих берегах великой русской реки.

Но общаться напрямую с Москвой пришлось недолго. Уже в 1708 году Россия была поделена на губернии и теперь делами на местах ведали губернаторы. С этого момента официально прекратило своё существование царство Казанское. Исчез и приказ Казанского дворца, которым оно управлялось. Юридически только теперь наш край стал частью государства Российского. До этого мы были с ним вроде как в унии.

Почему-то в указе об образовании Казанской губернии Сызрань даже не упомянута — только Кашпир. Были на то свои причины. Значение Кашпира тогда неизмеримо выросло из-за восстаний на юге. В Заволжье бунтовали башкиры. К ним примкнуло немало татар из Сызранской округи. В нашем архиве сохранились документы, сообщающие о конфискации в сёлах Ахметлей и Сайман земель служилых мурз, бежавших тогда к бунтовщикам. Кроме того из повиновения вышла Астрахань. На усмирение её был послан знаменитый уже тогда Борис Шереметьев. В Кашпире собирались правительственные войска. Его воеводой тогда назначили стольника Семёна Дмитриева. Уже одно это говорит о значении, которое придавали городу. Ещё за 20 лет до этого Дмитриев воеводствовал в Пензе, а его чин, в переводе на нынешние, приравнивался к генеральскому.

Тогда вошёл в историю сызранский посадский человек Данила Бородулин. Именно его послал командующий правительственными войсками Шереметьев в Астрахань для переговоров с повстанцами. Видимо, сызранца там хорошо знали и доверяли ему.

Талантливый полководец с более чем тридцатилетним стажем Борис Шереметьев прекрасно понимал, что восстания вызваны, прежде всего, неуклюжими действиями властей и стремился обойтись без крови, действуя в первую очередь путём переговоров. Он хорошо разбирался в людях и с кандидатурой Бородулина не ошибся. Тот, прибыв в Астрахань, выступил на избранном горожанами кругу и смело стал спорить с предводителем восставших: «Для чего ты о государе столь непотребные слова говоришь?», а потом, на пиру провозгласил тост за здравие царя. Многие из присутствовавших тост поддержали. Стало понятно, что большинство хочет мирного решения конфликта. Сызранец немедленно поспешил с докладом к Шереметьеву.

Трудно сказать, сколько жизней и судеб спас Данила Бородулин, но благодаря его смелости и дипломатическому искусству, а также благородству Бориса Шереметьева, удалось всё уладить без большой крови и репрессий. Командующий пообещал простить всех повинившихся и слово своё сдержал.

Не успели потушить этот пожар, как вспыхнул новый. На Дону восстали казаки под предводительством Кондратия Булавина. Их со дня на день ждали в Сызрани. В селе Костычи дошло до открытого неповиновения властям, в ответ на требование выделить караульщиков на дороги.

Однако едва опасность миновала и войска ушли, Сызрань снова заняла первое место. Конечно, именно благодаря посадскому населению. Здесь его было в десять раз больше. Троих сызранцев Клима Селиванова, Данилу и Прохора Рукавкина вскоре причислили к гостиной сотне. Это была привилегированная купеческая корпорация, члены которой выполняли особо важные государственные поручения. Они собирали налоги, выполняли крупные поставки для казны. Имя Селиванова надолго осталось в истории Сызрани. Он в 1728 году построил мельницу на Крымзе, примерно там, где сейчас улица Рабочая. Она долгое время потом носила название Климовой.

В 1717 году Сызрань была передана во вновь созданную Астраханскую губернию. Вскоре пришло очередное нововведение. В городах стали создаваться магистраты. Это были выборные органы, призванные судить посадское население, но их вряд ли можно считать полноценным самоуправлением. Если в 1700 году предписывалось за вмешательство в дела земских бурмистров отдавать воевод под суд, то в 1727 году магистраты были прямо подчинены воеводскому правлению. За судейские ошибки и недоборы налогов бургомистров строго наказывали, так что желающих идти на эти должности не находилось. Тем более, что предполагалось одно время сделать сию службу пожизненной. В бургомистры и ратманы загоняли нередко под угрозой «разорения и батогов нещадных».

Однако, жизнь продолжалась. В Сызрани был создан магистрат, а при нём находился бургомистр и два ратмана. Быстро росло число посадского поселения. В списке дворов сгоревших при пожаре 1728 года числится уже 193 купеческих.

Главным источником сызранского богатства были батрацкие ярмарки. Одна была зимней, когда приезжали яицкие казаки с рыбой, вторая летней, она именовалась ещё калмыцкой меной. Тогда, сюда на летние кочевья приходили калмыки. Эти ярмарки были практически не подконтрольны властям, а, следовательно, давали широкие возможности для самой разной деятельности от торговли запрещёнными товарами, до уклонения от налогов. Много времени сызранские купцы проводили в разъездах. В Астрахани по данным местной таможни они в 1726 году совершили три сделки на сумму 855 рублей, а одиннадцать лет спустя уже восемь сделок на 3018.

Крупная торговля хлебом требовала специальных амбаров. Именно их владельцы были денежной элитой тогдашнего общества. В 1728 году оптовую торговлю зерном и мукой в Сызрани вели всего десять человек.

Оглашаю весь список. Семён Шлыгин, Василий Строгольщиков, Федот Веденисов, Леонтий Мясников, Степан Кузнецов, Иван Володимерцев, Никита Борцов, Алексей Шахматов, Сергей Лосев, Пётр Пусков. Именно они, да ещё упомянутые выше купцы гостиной сотни, становились бургомистрами, храмоздателями, родоначальниками знаменитых сызранских фамилий. Эти фамилии часто будут встречаться на протяжении всей нашей истории и не только городской.

Один из Володимерцевых станет пугачёвским атаманом, потомки Веденисова: один — уйдёт в юности из отчего дома по зову святого старца и окончит свои дни настоятелем монастыря, другой — ещё в царское время уедет в Италию, и, обосновавшись в славном городе Милане, станет там крупным предпринимателем. А сколько ещё славных имён и интересных судеб мы не знаем?

VIII. Тайны Вознесенского монастыря

Первые годы существования нашего города хранят ещё много тайн, причём, нередко там, где, казалось бы, всё давно известно. Возьмём тот же Вознесенский монастырь. О нём всегда писали много и охотно, тем не менее, если присмотреться к его истории повнимательней — можно открыть немало интересного. Давайте вернёмся к основанию обители. Кажется, что здесь удастся обнаружить нового?

В 1684 году некий старец Кирилл и переведённые в Сызран из разных мест солдаты обратились к царям Петру и Ивану Алексеевичам с просьбой о дозволении построить в городе монастырь во имя Вознесения Господнего и Пречистой Богородицы Смоленской и Архистратига Михаила. Выбор святых покровителей обители вполне объясним. Монастырь предназначался для бывших военных, которые на Руси всегда особо почитали архангела Михаила, кроме того, среди служилого сословия Среднего Поволжья было много выходцев из Смоленска, переселившихся сюда в эпоху Смутного времени.

Уже на следующий год дозволение было получено, да ещё было пожаловано почти 3500 десятин земли. 35 квадратных километров, чтобы было понятнее.

А ещё через два года, весной 1687-го старец Кирилл перенёс монастырь в Кашпир. На месте бывшего монастыря осталась часовенка и несколько монахов во главе со старцем Филаретом. Вскоре, жители Сызрана испросили дозволения вновь построить на этом месте монастырь, который и был вскоре возведён и в 1695 году приписан к казанскому архирейскому дому. Упоминается, что Филарет с братией в первые годы терпели немалую нужду.

Факты эти общеизвестны, задокументированы и опубликованы. Я сам читал обо всём этом многократно и ничего необычного, а уж тем более загадочного не находил.

Но, однажды, попался мне на глаза один прелюбопытный документ конца XVIII века. В нём купец Кувшинов отчитывался перед магистратом за проводимый им ремонт мельницы на реке Сызран. В документе содержалась жалоба на то, что приходится нанимать очень много рабочих и при этом нет никакой возможности уследить за тем, нет ли среди них беглых и скрывающихся от закона преступников. Магистрат ещё по этой жалобе ввёл впервые в истории города процедуру регистрации работников, но это так, к слову.

Нас же с вами интересует тот факт, что речь идёт именно о бывшей мельнице Вознесенского монастыря, построенной ещё при основании обители. В 1764 году её конфисковали в казну и сдавали в аренду, а когда почти девяностолетние плотина и строения обветшали, потребовался капитальный ремонт. Вот я и обратил внимание на то, что мероприятие это оказалось весьма дорогостоящим, потребовавшим значительных усилий и почти двухлетнего срока. А как же тогда мельницу построили несколько монахов, терпевших при этом крайнюю нужду, да ещё в новопостроенном городе, где всего-то жило около 500 семей?

Первым делом я решил проверить, а о той ли самой мельнице идёт речь. Благо при передаче Вознесенской обители в 1695 году в архирейский дом была составлена подробная опись всего монастырского имущества. В ней значилась «мельница на реке Сызран три амбара, в них пять поставов жерновых каменьев да толчевых ступ, в которых толкут просяные и иные хлебные крупы, семь ступ с песты». Далее упоминаются находящиеся в тех амбарах «мельничных жерновых каменьев десять, пять веретен железных, пять порхлиц, пятеро круги шестеренних, пять подпядных железных со всякими тех мельниц железными и деревянными заводы». Сомнений быть не могло — это та самая мельница! Огромнейшее, сложнейшее по тем временам инженерно-техническое сооружение.

Одна плотина чего стоила. Перекрыть Сызранку — это вам не раз плюнуть. Забивали в дно мощнейшие брёвна, стягивали их полосовым железом, оплетали прутьями, а затем засыпали землёй. Сложнейшим мероприятием было перекрытие реки. Огромное количество людей бегом подносили мешки с песком, сбрасывая их в воду. Течение при этом ускорялось и начинало уносить возникавшее препятствие. Шло настоящее соревнование на скорость. На какие только ухищрения не пускались опытные мельники при перекрытии реки, даже приносили жертвы водяному.

На плотине воздвигли мельницу, располагавшуюся в трёх зданиях, да и всё это мельничное оборудование тогда стоило страшно дорого. И всё это построили старец Филарет с несколькими братьями, терпевшие при этом крайнюю нужду? Купец Кувшинов, один из богатейших людей Сызрани, державший у себя во дворе лебедей ради забавы, разорился только на ремонте этой мельницы.

Так кто же её построил? А, самое главное, кто дал огромные деньги на строительство? Никаких данных на этот счёт нет. Громадина мельница (она до конца XIX века оставалась крупнейшей в Симбирской губернии) появилась в 1695 году словно ниоткуда. Придётся строить версии. Благо, их немного.

Прежде всего, кто тот мастер, который соорудил это чудо техники XVII века? Инженерных школ тогда не было, мастерство передавалось из рук в руки, так что построить мельницу мог лишь тот, кто уже имел подобный опыт. Но, в том то и дело, что такие махины во всей России можно было пересчитать по пальцам. Особенно славился своими инженерными сооружениями Соловецкий монастырь.

А обитель эта была известна своими традиционными связями с казачеством. Там приняли постриг участники знаменитой обороны Азова, туда ездил с посольством молодой Степан Разин, там оказались многие участники восстания под предводительством этого знаменитого атамана. Незадолго до основания Вознесенского монастыря Соловецкий был разгромлен, многие его обитатели скрылись. Где было им лучше укрыться? Лучшего места, чем вольная Волга тогда не было. Тем более, что в середине 80-ых годов XVII века правительство начало прощать бывших участников разинского восстания и разрешило им вернуться в родные места. Вместе с амнистированными и с их помощью сюда легко могли перебраться и участники знаменитого соловецкого бунта, вызванного церковной реформой.

Миряне легко могли затеряться среди посадских новопостроенного города, а куда податься монаху, не желавшему нарушать свои обеты? В новопостроенный монастырь, конечно. Во всяком случае, версия, что мельницу на Сызранке, построил именно выходец из Соловецкого монастыря, мне представляется наиболее правдоподобной. Именно там находились лучшие в тогдашней России гидротехнические сооружения.

Но эта версия не даёт ответа на другой вопрос: откуда деньги? Мало уметь строить. Нужно приобрести дорогостоящее оборудование, нанять огромное количество работников, да ещё в малонаселённом пограничном крае. Людей, располагавших подобными средствами, не было не только в Сызране, но и в более крупном и развитом Симбирске.

Старательно отбросив все чересчур неправдоподобные версии, я обратил внимание, что монастырю оказывал явное покровительство казанский митрополит Маркел. Именно в его непосредственное владение отошла обитель сразу после завершения строительства, да к тому же владыка обладал необходимыми средствами для проведения работ.

Показался странным и ещё один факт. Пожалование землёй (те самые 3500 десятин) состоялось в 1687 году, уже после того, как старец Кирилл перенёс монастырь в Кашпир. Некоторое время даже была неопределённость — кому всё же принадлежат эти пашни и покосы. Затем всё решилось в пользу сызранского.

Кстати, одного из жертвователей Вознесенского монастыря обнаружить всё же удалось. Им оказалась… царская семья. В документах сохранилось упоминание, что старец Филарет «просил и не тщетно царских пожертвований».

Теперь цепочку событий далёкого XVII века можно восстановить следующим образом. Первого апреля старец Кирилл уходит на Кашпир, сразу после этого бразды берёт в свои руки Филарет. Сызранский монастырь получает огромные земельные и денежные пожалования, строит мельницу, церковь деревянную сосновую об одном престоле с крыльцом и клиросами, колокольню с шестью колоколами, четыре кельи с сенями. Кстати, на момент составления описи в 1695 году, огромные засызранские угодья ещё числились за кашпирским монастырём. Теперь остаётся лишь упоминание о Вознесении Господнем. Престолы во имя архангела Михаила и Богородицы Смоленской воздвигнуты не были, что может говорить о том, что обитель теперь не предназначалась для пострижения отставных воинов по обету.

Среди другого имущества обращают на себя внимание два предмета. Один — требник старой печати. Почему, дьяк обратил внимание именно на это обстоятельство и счёл нужным его отметить? Старой печати — изданный до Никона или что? Второй — кувшин персидской работы. Он как-то сразу выделяется из прочего имущества монастыря, всех этих потиров, риз, налоев, пелён и тому подобного.

В монастыре в 1695 году жило семь старцев: строитель Корнилий, Авраамий, Афиноген, Афанасий, Иов, Серапион и Феодосий. Иноческие имена надёжно укрыли их прошлое. Вряд ли мы узнаем, кто они, откуда и какие грехи замаливали в отдалённом пограничном монастыре.

Тем не менее, мне попалось упоминание о человеке, который дважды сменил своё имя — он был схимомонахом, то есть постригшимся уже из монахов в великую схиму. Но даже это не позволило ему уйти от своего прошлого. В библиотеке монастыря хранилась месячная минея за сентябрь, напечатанная в 1704 году. На ней надпись «… схимомонах Пахомий Казаков приложил сию книгу от своего усердия на помин души своей и своих сродников». Была и ещё одна минея (книга для ежедневного чтения), где Пахомий именует себя Гулюшевцем.

Зачем этот человек, отрёкшийся от мира, оставивший даже рядовую монашескую жизнь и судя по всему, уже стоявший ногой в могиле, так упорно записывал свои прозвища? А они не оставляют ни малейшего сомнения — Пахомий хотел подчеркнуть своё казачье прошлое. Книга была надписана в 1718 году, в глубокой старости. Какова была молодость? Можно только догадываться. Не здесь ли лежит разгадка того, как персидский кувшин оказался в монастырской ризнице. Не была ли тайна Вознесенского монастыря каким либо образом связана с восстанием Степана Разина? Тем более, что как раз в то время проклинаемый во всех церквях атаман вновь напомнил о себе.

В 1690 году в Нижний Новгород, а затем в столицу поступило известие, что сын Степана Разина Афанасий собрался в Москву и при этом заявил: «… с воровскими казаками и все крови отца своего отолью сего же лета». Оказалось, что потомок знаменитого атамана уже неоднократно отличался в военных походах, в 1684 году побывал в татарском плену и успел заработать на Дону немалый авторитет. Власти приняли меры и больше упоминания Разине-младшем не встречаются. Куда он делся? Не был казнён — это точно. А вот монастырь — самое надёжное место, чтобы удалить беспокойного человека из суетной мирской жизни.

Да и у самого Степана Тимофеевича были какие-то таинственные связи с митрополитом Астраханским Иосифом. Все знают, что владыка погиб от рук восставших, но при этом, как-то упускают из внимания, что это произошло лишь через месяц после пленения Разина. Пока же тот держал власть в руках, митрополита никто не смел тронуть. Он не только спокойно жил на своём подворье, но и поддерживал переписку с Москвой, при этом бесстрашно обличая и призывая к покаянию восставших, обещая им своё заступничество. По всему видно, что Разин относился к Иосифу с почтением и оказывал покровительство.

Иностранный наёмник Фабрициус, человек весьма осведомлённый, оставивший воспоминания крестьянской войне в России, утверждал, что Разин утопил в реке свою любовницу, княжну, от которой имел сына. Об этом потом ещё сложили знаменитую песню. Ребёнка же отдал на воспитание митрополиту Иосифу, приложив изрядную сумму денег. Не отсюда ли тянется ниточка к монастырю, основанному через семнадцать лет после описываемых событий? Помните персидский кувшин в ризнице?

На той самой минее схимомонаха Пахомия есть упоминание, что она приложена с благословения митрополита Казанского и Свияжского Тихона. Зачем понадобилось разрешение самого владыки? За год до этого игумен монастыря Михаил тоже приложил прологи (церковные книги) без чьего бы то ни было благословения. Кстати, сам Михаил через несколько лет оказался замешанным в антиправительственных делах и был казнён в Петербурге.

Но это уже другая тайна Вознесенского монастыря. Далеко не последняя.

IX. Купцы, чиновники, авантюристы

То, что Сызрань основывалась как крепость, сильно отразилось на её развитии. Его первоначальная территория была ограничена надолбами-частоколами, а основным населением были пахотные солдаты, главным занятием которых было хлебопашество. Описание города, составленное после пожара в 1728 году, упоминает восемь улиц, одну из которых именует Застенной, причём отсчёт идёт от берега реки Крымзы. Видимо так при строительстве Сызрани шло и выделение участков под усадьбы. Прибывшие пахотные солдаты поселились ближе к крепости и Крымзе, те, кто приезжал позже, получал землю в восточной стороне города, прилегавшей к Воложке. Именно там уже в конце XVIII века стояли усадьбы богатейших сызранских купцов. Жить за стенами крепости было опасно. За Крымзой поселились лишь монахи Вознесенского монастыря, да казаки станицы Василия Жемкова, построившие небольшую слободку в районе нынешней улицы Урицкого. Со временем она превратилась в Покровскую слободу — самую большую в городе. Память о той поре до сих пор хранят названия тамошних улиц: Новая слободка, Старая слободка.

Когда в казаках отпала надобность, их обратили в пахотные солдаты, приписав к сызранскому населению. Но до самого конца XVIII века они держались особняком, составляя особую Жемковскую команду.

Появилась в Сызрани вскоре после её основания ещё одна команда — новоприписная. Дворы этим людям отводили ближе к Воложке, среди посадских, а вот откуда они взялись, остаётся только догадываться. Впрочем, версий не так уж много. Это либо стрельцы, разосланные после ликвидации московских полков по окраинным городам, либо бывшие солдаты гарнизона крепости Азов, возвращённой туркам по договору 1713 года. Во всяком случае, в Сызрани жили люди с фамилией Азовцевы, что прямо указывает на их происхождение.

Была у нас ещё одна команда. Называлась заводской. Своим происхождением она была обязана первому крупному промышленному предприятию Сызрани — казённому винокуренному заводу. Был он основан в 1708 году и просуществовал более полувека.

Завод располагался по дороге на Заборовку и был для своего времени довольно внушительным. В нём были мельницы, солодовни, а самое главное 100 казанов, в которых «сидели», как тогда говорили хлебное вино и водку. При заводе постоянно жили 25 солдат и полтора десятка квалифицированных работника. Основной же персонал был сезонным. «Сидеть» водку начинали осенью после сбора урожая и заканчивали весной. Как раз на это время сюда собирался с Волги всякий сброд, искавший где бы перезимовать. Именно эти люди и сделали со временем нарицательным слово «жеган», обозначавшее всего-навсего, винокура, занимавшегося перегонкой браги.

Для работ требовавших большего усердия и постоянства, например, перевозок сырья и готовой продукции, к заводу приписали село Томышево, что легло тяжелейшим бременем на тамошних крестьян.

Дела на заводе шли не очень хорошо. В наших краях был хороший сбыт зерна, излишков хлеба было мало и на предприятии удавалось задействовать лишь две трети мощностей. В конце-концов завод закрыли, а его бывший персонал влился в население Покровской слободы в виде отдельной команды.

Интересно, что большой кусок земли между крепостью и этой слободой долгое время пустовал. В документах, относящихся к 1730 году территория от нынешней улицы Урицкого до Крымзы названа «порозжей». Как раз в это время на неё «положили глаз» сызранские купцы, оценив её перспективность. Перебираться на другую сторону Крымзы сызранцы начали постепенно. Сначала уже известный нам купец гостиной сотни Климов выпросил место под загородный двор и мельницу, соединив таким образом берега реки. Немного погодя, он закрепил в свою собственность бугор. Причём без всякого межевания, «на глазок». Заселяться эта земля стала уже позднее. Здесь образовалась слобода названная Ильинской. Ещё в конце XVIII века она состояла всего из двух небольших улиц.

Хорошую возможность уклонятся от разных городских повинностей давал жителям и Вознесенский монастырь. Он был владельцем земли за рекой Сызран. Когда в окрестностях стало безопасней, многие стали селиться на монастырском берегу вдоль дороги на Саратов. Даже крупный сызранский помещик Дмитриев приобрёл себе место под сад. Постепенно там образовалась целая слобода. В ней построили собственный храм, названный Преображенским. Это же название закрепилось и за слободой.

Так к середине XVIII века сложились все исторические районы Сызрани. Сформировалась и планировка, сохранявшаяся неизменной в течении длительного времени. В черте города были построены три мельницы, превратившие нижнее течение Крымзы в каскад больших прудов. Назывались они по именам купцов-строителей: Климова, Пускова и Шахматовская. Там, где сейчас улица Кирова, возле дороги на Симбирск, встали несколько кузниц. В те времена в этих заведениях не только ковали, но и весьма выгодно приторговывали с проезжающими всякой всячиной.

Хотя главная торговля всё же сосредотачивалась у стен кремля на площади. Здесь стояли хлебные амбары, торговые ряды. В самой крепости в специальном магазине торговали солью. Товар это был дорогой, можно сказать стратегический, денег за него выручалось много, вот и держали всё это на глазах у воеводы.

На самой торговой площади кроме городского магистрата, стоял питейный дом и лавки. Здесь не только торговали. Под барабанный бой оглашались указы, наказывались виновные. Тогда ведь всё делалось по команде. Открывали лавки — закрывали лавки. В каждом ряду был староста, избираемый на год и надсмотрщики. В документе о пожаре 1728 года упоминаются ряды мясной и щепетильный. Видимо, в переводе на современный язык они представляли собой, соответственно продтовары и промтовары. В первом упомянуто 18 лавок, во втором — 31. Среди их владельцев мы видим всё тех же Володимерцева, Климова, Шлыгина, но есть и другие фамилии. Жадаев, Заворотков, Шахматов. Целых три лавки имел Афанасий Павлыгин. Был он, судя по всему крупным мясоторговцем. Его сын ещё в конце XVIII века часто брал в магистрате документы на перегон купленного скота вглубь России. Но нам он интересен не этим.

Именно Павлыгин, судя по всему, был основателем Ильинской слободы. Он построил там двухэтажный дом, один из лучших в Сызрани, был основным храмоздателем Ильинской церкви.

А ещё среди владельцев лавок мы видим скромных канцеляристов Кандалаевых Ивана и Алексея. Они имели торговые точки и в мясном ряду, и в щепетильном. И не по одной. Иван затеряется в мраке истории, а Алексей со временем станет крупнейшим сызранским богатеем, заткнувшим за пояс всех этих купцов, гостей, дворян-помещиков. Он построит в Сызрани Христорождественский собор и умрёт в скромном чине титулярного советника, не дававшем даже права на дворянство. Да Алексей Савельевич в нём и не нуждался. Он был ЧИНОВНИК. А прибыльнее этой профессии на Руси никогда не бывало.

Одной из интереснейших страниц Сызранской истории является поиск в наших краях полезных ископаемых. Искали не абы что — искали золотые и серебряные руды.

В 1717 году светлейший князь Меньшиков повелел «для пробы камешков разных разноцветных… с каждой реки по пуду, привязать к ним ярлыки с описанием, прислать в Санкт-Петербург к нему». 24 июля специальный курьер Кузьма Ефимов уже отправился в путь, сопровождая 25 мешков камней, среди которых были и образцы из Сызрани. Всё это добро было благополучно доставлено по назначению, сдано в Сенат, после чего след его теряется.

Интерес Меньшикова к нашим краям не случаен. Он к тому времени уже давно пребывал в статусе сызранского помещика. Ему принадлежало село Усолье с округой и с соляными варницами. Незадолго до описываемых событий светлейший, бывший по совместительству одним из крупнейший казнокрадов в истории России, захватил в своё личное владение сызранский винокуренный завод, но ненадолго. Так что интерес его к Среднему Поволжью не случаен. Тем более, что уже в следующем году была создана Берг-коллегия и добыча руд всячески поощрялась и стимулировалась государством.

Через десять лет после отправки в столицу камешков из Сызрани, как здесь появился некий Артемий Духов. Руд и минералов приискатель, как он сам себя называл в официальной переписке. Он совершенно определённо обещал наладить добычу, выплавку и поставку в казну золота, серебра и свинца.

Даже если Духов был проходимцем и жуликом, то уж никак не обыкновенным и мелким. Размах его деяний впечатляет. Во всяком случае, когда несколько лет спустя, описывали его имущество, оно было оценено в десятки тысяч рублей. И это в ценах петровских времён, когда жалование в 11 рублей в год считалось приличным.

Трудно сказать, действительно ли Духов что-то искал в наших краях или он просто позарился на государственные субсидии, выделявшиеся лицам, пожелавшим наладить добычу полезных ископаемых. Ведь на это благое дело казна передала ему право присваивать доход с нескольких здешних кабаков и пользоваться архирейской мельницей у села Паньшино. Во всяком случае, в документах, присланных Духовым, фигурируют и шахты, и заводы по переплавке руд. А вот в описи его имущества всё это почему-то отсутствует. Тем не менее, совершенно точно можно утверждать, что Духов присылал сюда некого мастера по фамилии Молодов, и этот мастер что-то довольно энергично делал в долинах рек Кашпирки и Кубры. Потом он был, неведомо почему арестован местными властями и освобождён лишь после вмешательства астраханского губернатора. Духов в своём прошении утверждал, что Молодов был уже готов предоставить первые, выплавленные им партии меди и серебра, а 10 пудов добытого свинца промышленник даже предъявил. К последнему заявлению приходиться относиться серьёзно, так как оно подтверждается в резолюциях властей.

В них Духову запрещается проводить какие-либо работы по выплавке свинца, передать обратно в казну всё имущество, в том числе мельницу, уже переоборудованную им для производства пороха, из чего следует, что он в наших краях не просто воровал кабацкие деньги. Особенно интересно, что промышленник занимался производством пороха. Трудно было выбрать для этого место более экономически выгодное и в то же время политически опасное. С одной стороны — сырьё совсем рядом. В Жигулях добывали серу на казённом руднике, а из Средней Азии и с низовьев Волги везли селитру. С другой — новоявленный завод оказывался прямо на плохо контролируемой границе, откуда рукой подать было и до казаков, и до калмыков. И те и другие были большие охотники до «огневого зелья». Да и до свинца тоже, коль на то пошло. Поэтому правительственный запрет легко объясним.

Что же касается до меди и серебра, то здесь оставим слово за геологами и другими исследователями документов той далёкой поры. Мне лично сразу бросились в глаза хронологические совпадения. Духов появился у нас как раз в период наивысшего могущества Меньшикова, тогдашнего владельца села Усолья, и исчез одновременно с падением «полудержавного властелина». Так что вполне возможно, что всё банально ограничивалось воровством казённых денег и нелегальной торговлей порохом и свинцом.

Первый век существования Сызрани был вообще богат приключениями и авантюристами. Кого только не заносило сюда. Здесь гулял по Волге на пиратской галере знаменитый впоследствии воровской король Ванька Каин, а в 1736 году тяжело заболел и надолго слёг другой авантюрист — путешественник и географ Джон Эльтон, закончивший свои дни персидским адмиралом.

А сколько имён ещё предстоит узнать!

Сызранцы галантного века

I. Конец воеводского правления

Галантным принято называть век XVIII-й. Правда, речь у нас пойдёт лишь о его последних двух десятилетиях. Тому есть свои причины. Фраза: «Времена не выбирают», как нельзя лучше подходит к нашему случаю. Именно на эти два десятилетия приходятся знаменитые екатерининские реформы местного самоуправления, когда власть от воевод передавалась выборным органам: уездным судам, магистратам, дворянским обществам. По счастливому стечению обстоятельств обширная документация этих органов сохранилась в нашем Сызранском государственном архиве. Вот мы и можем, что называется, из первых рук узнать, как жил уездный город Сызран, в те времена, когда в Петербурге знаменитый Потёмкин поражал воображение современников роскошными балами, стареющая императрица Екатерина II меняла, как перчатки, юных фаворитов, щедро наделяя их миллионными подарками из государственной казны, а где-то совсем далеко стучала гильотина в революционном Париже и американские соединённые штаты воевали за свою независимость.

Мы привыкли судить о XVIII веке именно по этим великим событиям. Предки же наши были больше озабочены добыванием хлеба насущного, и волновали их больше те реформы, которые в 1780 году обрушились на их головы. Ведь то, что нам сейчас кажется простым этапом административной реформы, тогда воспринималось, как крушение вековых устоев. Исчезла, казавшаяся незыблемой власть царских воевод.

Почти столетие управляли они не только Сызранью, но и обширной округой, простиравшейся от Самары на востоке, Хвалынска на юге и Кузнецка на западе. Даже обширные земли Заволжья вплоть до самых владений яицких казаков тоже находились в их ведении. Богом и царём был воевода в этом обширном краю. Назначавшийся Сенатом, он сосредотачивал в своих руках всю полноту власти: был судьёй, сборщиком налогов, главным администратором и воинским начальником. Прибавьте к этому страшную удалённость центральных контролирующих органов, и вы поймёте, чем был тогдашний воевода.

Мздоимство и самоуправство воевод стало легендарным, вошло в фольклор и художественную литературу. С этим пытались бороться, ограничивая срок воеводства 2—3 годами, но помогало это мало.

Справедливости ради нужно заметить, что хлеб воеводы был хоть и сытен, но несладок. Особенно в таких отдалённых приграничных краях, как сызранский. Ведь реальной силы в их руках почти не было. В городских стенах близ своей канцелярии воевода был грозой обывателей, а о том, что творилось в ближайшей округе, повествуют мемуаристы и архивные документы.

«В самую же старину бывало и то, что шайка остановиться близ города, а атаман, вооружённый, идёт один в город и грабит лавки. Гарнизонные солдаты были старые, увечные, дряхлые, без ружей; воеводы были тоже старики, отпущенные на воеводство только покормиться: защиты не было; а народ был уверен, что разбойники заговаривают ружья, чтоб они не давали выстрела!». Так вспоминал недавнее прошлое помещик села Троицкого Михаил Дмитриев.

Встречаются отголоски воеводских времён и в более поздних документах сызранского архива. Давая показания в магистрате о событиях 60-х годов, один мещанин рассказывает, как его арестовали в Саратове и везли в Сызрань. Ночью подплыли на лодке вооружённые люди и спросили, кто и куда путь держите. Потом атаман, рассмеявшись, приказал арестованному плыть дальше, а конвою возвращаться в Саратов. Так и поплыли: мещанин в Сызрань, конвоиры — обратно. Никто и не подумал ослушаться.

О том, как сами разбойники воспринимали воеводскую власть, хорошо свидетельствует случай в Пермском крае. Тамошний воевода отправился во главе вооружённого отряда по уезду искоренять разбои. В первую же ночь всё его воинство было застигнуто врасплох и разоружено. Самое интересное, что было потом. Думаете кровавая расправа с блюстителем порядка? Разбойники просто высекли его и, смеясь, отпустили с миром. Сиди, мол, дома старый дурак!

А вот снова свидетельство из сызранского архива. В 60-е годы работала здесь сенатская комиссия под началом полковника Резанова. В числе прочих дел были обвинения купца Фёдора Попова в хищениях и убийстве. Так вот, все документы при пересылке из магистрата в комиссию отбили неизвестные. Заглохло дело. А один из исчезнувших документов кто-то случайно обронил 20 лет спустя недалеко от дома купца Петра Веденисова, и случайный прохожий принёс его в магистрат.

Тех, кто посильней и побогаче, такое положение дел вполне устраивало. Вот как описываются купеческие разборки в послании жителей Сызрани в Уложенную комиссию 1767 года. «Да известно нам, что оный Петров, из нас, купцов, многих захватывает к себе в дом и усилием своим и самовольно мучит в цепях и прикованных к стене чрез поверенных, не требуя от присутствия, если чем они виновны, рассмотрительного удовольствия, и, захватя, весьма долговременно одного из купцов, Федора Заварзина, бил мучительски плетьми неведомо за что, коего увез с собою неведомо ж куды, скованного, а на показанном заводе своем, как значит выше сего, держит на работе из сызранских купцов по усилию своему, без ведома сызранского магистрата, без пашпортов, а хотя кои и с пашпортами, да с просроченными многовременно, коим надлежало быть по очереди в службах общих наших по выборам купеческим, но тою отбытностью прочие несут немалую тягость».

Люди законопослушные, как водится, от такого положения дел страдали. В том же 1767 году сызранское дворянство и магистрат обратилось в Сенат с просьбой назначить воеводой местного помещика Ивана Дмитриева. Был он человеком честным и пользовался огромным авторитетом у земляков. Но, самое главное, являясь крупным помещиком, Дмитриев располагал солидным отрядом вооружённой дворни и мог навести порядок не только словом, но и делом. Гласу вопиющих не вняли. В Сызрань прислали на воеводство коллежского асессора Семёна Фёдоровича Набокова и всё пошло своим чередом. Подобное отношение к провинции аукнулось в полной мере уже через несколько лет, когда край охватило восстание под руководством Емельяна Пугачёва.

Так уж получилось, что впервые объявился чудесно воскресший государь Пётр III именно на землях подведомственных нашим воеводам: в Таловом умёте на Сызранской дороге идущей в Яицкий городок, нынешний Уральск. Здесь Пугачёв «открылся» своим первым соратникам и начал собирать сторонников.

Нужно отдать должное сызранскому воеводе. Восстание ещё не началось, небольшой отряд пугачёвцев скитался по степи от умёта к умёту, а наверх в губернскую канцелярию уже понеслось донесение о происходящем. Это немудрено, если учесть, что на дворе стояла осень, и большое количество сызранцев беспрерывно ездило с товаром в Яицкий городок и обратно.

Сызранским воеводою тогда был коллежский асессор Иван Васильевич Иванов. Он вступил на эту должность в 1770 году, а оставил её лишь в 1776. Кутерьма была такая, что было не до новых назначений. Мы совсем ничего не знаем об этом человеке, которому суждено было возглавлять наш город в столь сложный период истории, а это несправедливо. Ведь в охваченном огнём крае лишь Сызрань осталась относительным островком спокойствия, в чём, несомненно, есть и заслуга воеводы.

В делах уездного суда мне попалось упоминание о тех грозных годах. Крепостная крестьянка из села Ивашевки подала прошение, что её муж был осенью 1773 года взят в ополчение в уланы в отряд генерала Кара, где погиб. Вот теперь кто-то надоумил женщину, что она, как солдатская вдова имеет право на вольную. Думается, что ивашевский бедолага был не единственным, кто тогда отправился воевать с Пугачёвым. Известна и участь этих отрядов — большая часть их перешла к самозванцу.

Одному из сызранцев удалось побывать даже в атаманах. Купец Семён Володимерцев буквально накануне восстания был осуждён магистратом за предосудительное поведение к ссылке в Оренбургский край. Туда и был отправлен по этапу. Однако, добрался лишь до Самары — Заволжье охватило восстание. А перед самым Рождеством отряд пугачёвцев под командованием Арапова захватил город. Самарский комендант Балахонцев бежал в Сызрань. Вот тогда Володимерцев из скопившихся в Самаре ссыльных сформировал отряд и встал во главе.

Нетрудно догадаться, куда он собирался направиться. Кому, как не ему знать, что Сызрань фактически не защищена. Судя по всему, как раз незадолго до этого город лишился кремлёвских стен. Сохранилось упоминание о сильном пожаре в 1772 году в кремле, а в 1773 году было построено новое здание воеводской канцелярии. Видимо, эти события связаны между собой. Во всяком случае, десять лет спустя, уже не было даже следов крепостных укреплений.

Но в Сызрань уже прибыли правительственные войска — легкоконная команда под началом майора Муфеля. Через пару дней Самара была освобождена. Попавший в плен Володимерцев был бит кнутом и отправлен на каторгу. Его дальнейшая судьба неизвестна.

В самой же Сызрани тогда обреталась одна из загадочнейших фигур Пугачёвского бунта — игумен Воскресенского скита Филарет. Именно к нему прибыл Пугачёв за год до восстания. Что связывало этих двух людей так доподлинно и неизвестно. После начала восстания Филарет прибыл в Сызрань, был здесь арестован в январе 1774 года и отправлен в Казань.

Наш провинциальный город тогда посещало много знаменитостей. Здесь держал свою штаб-квартиру поручик Державин — будущий великий поэт, сюда занесло знаменитого авантюриста Евстафия Долгополова. Этот разорившийся купчик, близкий в прошлом ко двору Петра III, сумел обвести вокруг пальца саму Екатерину II, пообещав ей захватить Пугачёва и получив под этот проект целый мешок золота. Так вот недалеко от Сызрани Долгополов скрылся от сопровождавших его гвардейцев. Купца вскоре нашли, чего нельзя сказать о золоте.

Проезжал через наш город тогда и Суворов. Он вёз из заволжских степей пленного Пугачёва. Этот эпизод обычно описывается вскользь, а совершенно напрасно. Именно в этот момент в сызранской округе сложилось крайне сложное положение. Восстала часть солдат симбирского гарнизона и, убив своего командира, ушла к городу Карсун. Там уже действовал большой отряд крестьян под руководством Фирсова. Была реальная угроза захвата Сызрани, в то самое время, как войска ушли отсюда на юг в погоню за Пугачёвым.

Суворов подъехал к переправе через Волгу поздно вечером. Не рискнув переправляться ночью, решил подождать утра. Внезапно загорелся соседний дом. Суворов немедленно отвёл клетку с пленником подальше от изб и всю ночь сам дежурил возле неё с оружием. Как только рассвело он, не дожидаясь переправщиков, переплыл Волгу на лодке. Пугачёв слишком много знал, и слишком много людей не желало, чтобы его довезли до Симбирска.

Был и у самого Емельяна Ивановича эпизод биографии, связанный с Сызранью. Когда его после первого ареста везли в 1772 году из Вольска в Казань, то остановились заночевать в Сызрани на постоялом дворе. Скорее всего, это было в Покровской слободе, где-то на пересечении нынешних улиц Урицкой и Красноармейской. Вот здесь Пугачёв и попытался подкупить своих провожатых, выдав им в темноте медные деньги за золотые. Обман раскрылся и незадачливые 20 копеек были тут же благополучно пропиты совместно с конвоирами. О чём последние и поведали чистосердечно на следствии два года спустя.

Знаменитый собиратель симбирской старины Садовников, тот самый, что написал песню «Из-за острова на стрежень», утверждал, что сызранцы принимали очень активное участие в подавлении пугачёвского восстания. Именно из них комплектовались отряды, ловившие бунтовщиков по окрестностям. Якобы, после этого и прозвали сызранцев ухорезами. Правда это или нет, но прозвище действительно закрепилось на полтора века.

Именно Пугачёвщина заставила правительство заняться, наконец, реформами управления в провинции. И самой первой мерой стала ликвидации воеводского правления.

Последним сызранским воеводою суждено было стать премьер-майору Никите Евментьевичу Можарову. О нём известно, что родился он около 1735 года, был вдовцом, имел сына Степана, небольшое имение где-то за Казанью и 11 душ в деревне Томышево.

II. Они были первыми

16 января 1781 года по старому стилю в Сызрани состоялось торжественное открытие новых присутственных мест. От того далёкого времени мало что сохранилось. Наш современник, пожелавший совершить путешествие в прошлое, сможет пересчитать дошедшие до нас свидетельства той эпохи по пальцам одной руки.

Христорождественский собор и Спасская башня в кремле, храм во имя Феодоровской Божьей Матери в Вознесенском монастыре и Ильинская церковь на Интернациональной. Но и они уже сильно изменились за протекшие века. Феодоровский и Ильинский храмы сильно перестроены, Христорождественский собор лишился всего своего роскошного декоративного убранства. В том, что оно было великолепным можно не сомневаться. Храмоздатель его Алексей Кандалаев был, видимо, человеком своенравным и оригинальным. В частности, имел пристрастие к скульптуре, что для русского православия нетипично. В одном из своих имений он установил в церкви фигуры, олицетворявшие четырёх евангелистов, что доставляло немало хлопот причту ещё столетие спустя, так как власти требовали их убрать. Можно лишь догадываться, как Кандалаев постарался изукрасить центральный собор Сызрани. Во всяком случае, ещё в самом начале XX века в этом храме, бывшем к тому времени полвека тюремным, сохранялся изумительной работы резной иконостас, увитый виноградными листьями.

В глухом переулке при улице Красноармейской во дворе двухэтажного жилого дома можно ещё увидеть остатки каменных стен, принадлежавших, как утверждают местные жители, Покровской церкви. А позади детского парка «Гномик» стоит старый престарый тополь. Сколько ему лет доподлинно неизвестно. Справочники утверждают, что возраст этих деревьев может достигать трёхсот лет, а толщина четырёх метров. Наш потоньше и, следовательно, помоложе. Так что вполне может быть, что и он ещё застал век XVIII-й. Тогда, как раз на этом месте располагалась Инвалидная слобода, а солдатиков, обычно, заставляли сажать тополя и берёзы.

Вот, собственно, и всё. Исчезли дома, изменилось расположение улиц, дважды выгорал дотла весь город. Прибавьте к этому многочисленных строителей новой жизни, которых во все времена хватало, и вся деятельность которых обычно сводилась к уничтожению старого. Умерли люди, давно ушла память о них. Когда ещё в середине XIX века стали писать летопись Троицкой церкви, то даже не смогли вспомнить, где жил её храмоздатель Заворотков, хоть тот и умер всего полвека назад.

Но есть какой-то высший закон, по которому ничто не проходит бесследно, и все дела человека, и добрые и злые, рано или поздно попадают на суд потомков.

Спасибо нашей бюрократии. Именно благодаря извечной бумажной волоките сохранилось множество бесценных документов, рассказывающих о жизни далёкого прошлого. Нам повезло и в том, что многие из них оказались в архиве нашего города. Более тысячи дел сызранского уездного суда, городского магистрата, дворянской опеки. Имущественные тяжбы, избирательные списки, описи и служебые реестры. Жалобы, доносы, протоколы допросов и осмотра мест происшествия. Финансовые документы.

Живая человеческая речь, заботы и страсти далёкой эпохи бесстрастно и пунктуально зафиксированы усердными и не очень канцеляристами в этих пухлых томах, от которых нет-нет, да повеет нюхательным табаком, столь любимым в галантном веке. Неохотно отдают свои тайны эти плотные листы голубоватой бумаги с водяными знаками давно исчезнувших фабрик, исписанные чернилами, сваренными из дубовых орешков. Плохо понятен почерк, забыто значение иных слов. Но, потраченные усилия стоят того. Никакие мемуары и записки современников не дадут того, что рассказывают эти документы, беспристрастные свидетели давно минувшей эпохи.

Так давайте теперь посмотрим, что за присутственные места открыли вскоре после святочных гуляний в 1781 году. Вместо воеводской канцелярии, ведавшей всем и вся, теперь учреждались уездный суд, уездное казначейство, нижний земский суд, городническое правление, сиротский суд и нижняя расправа. Не буду утомлять читателя описанием их функций — мы к этому ещё вернёмся. Я огласил весь список для того, чтобы можно было ощутить впечатление тогдашнего обывателя от такого бурного роста бюрократического аппарата. Долго ещё потом люди, привыкшие к воеводской «службе одного окошка», путались и обращались не в то ведомство.

Некоторые учреждения существовали и раньше. Городничий был помощником воеводы. Товарищем, как гласил его официальный титул. Занимался он тем же самым — поддерживал порядок в городе. Вот только полномочия городничего теперь расширялись, да и подчинялся он лишь Симбирским властям. В новых условиях эта должность становилась ключевой.

Сызрани повезло. Товарищем воеводы с 1778 года был местный дворянин капитан Иван Гаврилович Дмитриев. Человек исключительно честный, болезненно справедливый, он обладал, кроме всего прочего, реальной силой в виде отряда вооружённых дворовых людей. Расширив после начала реформы свои полномочия. Дмитриев употребил их не для личного обогащения, как это нередко бывает, а на укрепление законности. Очень редкий случай в российской истории, когда нужный человек оказывается в нужный момент в нужном месте. Сколько раз в бесконечной череде реформ, обрушивавшихся на нашу многострадальную Родину, всё пошло наперекосяк именно потому, что не нашлось умного, честного и сильного человека.

Возможно, подобные мысли приходили и в головы сызранцев, собравшихся на открытие присутственных мест. Подобные мероприятия обязательно сопровождались торжественным молебном в Христорождественском соборе. Туда собрались и новоиспечённые чиновники, цвет сызранского дворянства и купечества. Сейчас бы это назвали презентацией. Зима была очень морозная, это отметили все хроники. Сызранцы смотрели на тех, кому предстояло осуществлять власть в ближайшие три года.

Первым лицом, конечно, был городничий. Уже немолодой 44-летний человек с суровым лицом и безупречной репутацией. Теперь давайте посмотрим на тех, кто в этот холодный зимний день теснился за его спиной.

По новым законам руководители местных органов власти теперь избирались дворянством. Прежде всего, это был уездный суд, состоявший из судьи и двух заседателей.

Нужно отметить, что фигура нашего первого жреца Фемиды была достаточно колоритна. Им стал капитан Никита Иванович Уваров. Если верить документам, то ему на тот момент было уже 65 лет. Правда, верить им можно не всегда. В те времена почему-то совсем не уделяли внимания возрасту и зачастую указывали его весьма произвольно. Чего уж говорить, если даже у великого Суворова в энциклопедии значится два года рождения 1729 и 1730. Но, это к слову. В любом случае, Уваров был уже не молод.

Он принадлежал к тому мелкопоместному дворянству, которое тянуло многие годы нелёгкую армейскую лямку, не получая за это ни чинов, ни денег. Получив в 1762 году после указа Петра III возможность выйти в отставку, Никита Иванович немедленно ею воспользовался. Видимо, сразу и женился, так как в 1763 году у него родился сын Иван. К 1780 году успел овдоветь и ещё раз жениться. Как раз накануне описываемых событий у него родился сын Михаил. Жил Уваров в деревне Петровке и относился к числу провинциальных бар средней руки. Имея более 200 наследственных и полученных в приданое душ крестьян, мог вести более или менее приличный образ жизни. Теперь реформа давала ему возможность немного подзаработать на службе. Отбыв три года судьёй, Уваров попал на должность заседателя Симбирского верхнего земского суда, после чего старость и болезни окончательно заточили его в деревенском доме. Там первый сызранский судья и доживал свой долгий век ещё десять лет.

Под стать ему были заседатели. Видимо, сызранцы считали возраст главным достоинством судей, так как правой рукой Уварова избрали капитана Михаила Ивашева. Он уже имел тридцатилетнего сына и давно овдовел. То ли положительный пример судьи сыграл свою роль, то ли от службы открылось второе дыхание, но Ивашев вскоре тоже женился. Однако силы были уже не те, и бравый капитан вскоре покинул молодую вдову с двумя малолетними детьми на руки её немолодого пасынка.

На этом фоне другой заседатель секунд-майор Егор Шильников смотрелся прямо юнцом. Ему было всего 44 года. Егор Иванович был беден. 12 крестьянских душ позволяли есть досыта каши, не более того. Судебная служба была для таких, как он единственной возможностью хотя бы жить в городе на казённый счёт. Но и этой возможности Шильников вскоре лишился. Через несколько лет он откажется от участия в выборах по старости и болезни глаз.

Уездную полицию или, как её официально называли нижний земский суд, возглавлял теперь капитан-исправник. Тоже должность выборная из местных дворян. Первым нашим исправником стал капитан Лев Андреевич Яковлев. Сельчанам, как обычно, не повезло. Начальник уездной полиции был совсем иного поля ягодой, чем городничий Дмитриев. Через некоторое время он уже числился под судом «за сочинение фальшивого завещания».

Реформа существенно расширяла полномочия городского магистрата. Теперь над ним тоже не было воеводы. Магистрат был теперь главной властью над городским населением: купцами, мещанами, цеховыми. Возглавляли его два бургомистра.

Первый старший Андрей Петрович Серебряков. Был он человеком случайным. Это прослеживается во всей его жизни. В богатеи вышел благодаря удачной женитьбе на дочери купца Азовцева, но собственных способностей, чтобы приумножить богатство не хватило. Также случайно, как и в бургомистры, он попадёт, пять лет спустя, в первые городские головы, но и там ничем себя не проявит. Так и помрёт седьмого апреля 1794 года, даже не успев устроить свои посмертные дела. Пока наследники судились, последние остатки случайно нажитого богатства пошли прахом.

Вторым бургомистром считался Яков Петрович Веденисов. О нём известно мало. Был он молод. Рано лишился матери. Отец его, один из крупнейших сызранских воротил Пётр Иванович Веденисов, женился во второй раз и подросший Яков стал вести дела отдельно. То ли он получил какие-то деньги от матери, то ли сам удачно женился, но был он не беднее отца. По Волге плавал его собственный караван из нескольких судов, а в Чебоксарах у Веденисова был собственный каменный дом. Между прочим, лучший в городе. Настоящий терем в стиле нарышкинского барокко. Дом этот считался украшением Чебоксар и уничтожен был совсем недавно. Сам Яков Петрович умер совсем молодым в городе Камышине. В этом году на Волге разыгрался сильный шторм, потопивший много судов. Кто знает, может, он и стал причиной гибели бывшего сызранского бургомистра, основным занятием которого и были речные перевозки.

Таковы были главные лица новой власти. А за их спинами стояли стряпчий, приставы, ратманы, секретари. Всем им предстояло в ближайшее время укрепить власть на местах, расшатанную многолетним воеводским правлением, и навести в российских городах и сёлах хотя бы видимость порядка.

III. Становление местного самоуправления

Разместились новые присутственные места в бывших зданиях воеводской канцелярии и воеводского двора. Благо, первую построили всего семь лет назад. Суды и опека заняли канцелярию, а исполнительная власть в лице городничего и исправника — двор. Полиции ведь не обойтись одними кабинетами. Нужно и караульное помещение, и тюрьма. Всё это довольно компактно расположилось на высоком берегу Крымзы сразу за Спасской башней в месте, которое мы называем кремлём, а в XVIII веке звали просто крепостью. Хоть от самих укреплений остался один вал.

Магистрат располагался при торговой площади, прямо напротив Казанской церкви, приблизительно на месте современного колледжа искусств. Здание его было построено в 1730 году и уже порядком обветшало.

На первый взгляд всё нормально. Вот уездные власти, вот городские, вот полиция. На деле всё оказалось сложней. Сызрань основывалась сто лет назад, как крепость и её основным населением был гарнизон — пахотные солдаты. Называли их так потому, что вместо жалованья они получали участки земли, и основным источником их доходов было сельское хозяйство. Со временем, когда военное значение крепости стало падать, бывшие солдаты постепенно превращались в обыкновенных государственных крестьян. По прошедшей в 1782 году ревизии их в Сызрани насчитывалось 1494 человек мужского пола и 1543 женского. Если учесть, что в городе на тот момент жило всего 3124 и 3380 душ соответственно, нетрудно понять, что по своему составу он больше походил на сельское поселение.

Но, самое главное, подчинялись пахотные солдаты уездным властям: нижней расправе и капитану-исправнику.

Городским населением, подведомственным магистрату, были купцы, мещане и цеховые-ремесленники. Именно они несли ответственность за обеспечение порядка на улицах и выполнение всех, связанных с этим повинностей и расходов. В 1782 году в Сызрани насчитывалось 340 купцов обоего пола, 1429 мещан и 832 цеховых. Кроме всего прочего они были исторически обделены землёй. Все окрестные угодья были ещё при основании крепости пожалованы гарнизону и, прибывавшему позже торговому и ремесленному люду негде было пасти свой скот, а в XVIII веке без этого было никак. Ведь без лошадей тогда было никуда. Да и торговля калмыцким скотом требовала пастбищ. Вот и пожаловали сызранским горожанам земли за Волгой. Там они пасли свои табуны и заготавливали сено. А коров и овец, делать нечего, приходилось пускать в общие с пахотными солдатами стада за дополнительную плату.

Однако самой главной проблемой была конкуренция. Многие пахотные солдаты не хотели утруждать себя сельским хозяйством и с удовольствием занимались торговлей. Они успешно перепродавали хлеб, рыбу, кожи и другие традиционные местные товары, не платя при этом сборы в городскую казну. Воеводы на это смотрели сквозь пальцы, ведь для них без разницы, что крестьяне, что мещане — лишь бы подати в казну платили. Куда только не жаловались горожане, даже в Уложенную комиссию писали — всё без толку. Теперь, когда воевод не стало, а весь контроль за торговлей в городе попал в руки магистрата, обострение конфликта было неизбежно.

Осложняло всё различная подведомственность конфликтующих сторон. Магистрат не мог наказывать нарушителей, а лишь передавал их уездным властям, которые, естественно, спускали дело на тормозах.

С другой стороны, прибавилось хлопот полиции. Раньше как было? Поймали нарушителя и к воеводе. Тот тут же определял наказание. Теперь так стало можно поступать только с пахотными солдатами. Купцов, мещан и цеховых требовалось отправлять в магистрат. В итоге правонарушители зачастую оставались безнаказанными. Находившийся в магистрате при письменных делах мещанин Семён Заварзин в течении одного 1783 года дважды был задержан полицией: за драку в питейном доме и избиение вдовы пахотного солдата Афимьи Григорьевой — как с гуся вода. Когда его уже в третий раз взяли в девять часов вечера возле Дерябинского питейного дома, где он «будучи чрезвычайно пьян, с немалым дрекольем, чинил шум и ругательство полицейским служителям», то в магистрат прислали из полиции специальный рапорт о недопустимости такого отношения к нарушителю. Грозного городничего Дмитриева испугались и, скрепя сердце, подвергли своего «писуна» трёхдневному аресту.

Безнаказанным остался купец Хлебников, так ударивший землемера Гильдебранта, что хлипкий чиновник лишился чувств. Неоднократные жалобы пострадавшего так и остались без ответа.

Справедливости ради нужно отметить, что криминальная обстановка в то время была совсем не та, что в наше. За двадцать лет в городе произошло всего одно убийство. 11 августа 1787 года мещанин Андреян Будников зарезал жену. Как показал работник, хозяин сидел дома, обедал, потом наказывал супругу плетью, а, через некоторое время увидел хозяйку в избе «заколотую, лежащую и истекающую, кровью, мёртвую и бездыханную».

Случай произвёл большое впечатление на обывателей. Несколько лет подряд перепуганные жёны, жалуясь на пьяных мужей, неизменно делали в конце приписку: «опасаюсь, как бы со мной не случилось, как с Будниковой».

Расширение полномочий выборных властей поначалу многими не воспринималось всерьёз. Так нотариус Никита Старцев не подчинился решению магистрата о передаче его должности другому и отказался отдать печать и документацию. Однако новая власть церемониться не стала. Клерка тут же посадили под арест, и он стал покладистей.

Совершенно неожиданно у сызранского магистрата выявилась ещё одна проблема. По давно укоренившемуся порядку, городское население обслуживало многочисленные экономические потребности государства. Учёт, оценка, опись, организация торгов — всё это ложилось на плечи торгового сословия. Здесь государство полностью зависело от городов. Ведь своих квалифицированных кадров у него не было.

Нам, привыкшим ко всеобщему среднему образованию, трудно осознать всю степень этой зависимости. Но, реалии XVIII века были таковы, что мало-мальски образованные люди были на вес золота. Армия ещё кое-как готовила для себя кадры в полковых школах и столичных училищах, а умения большинства гражданских служителей зачастую ограничивались чтением и письмом. В хозяйственных вопросах эти люди были бессильны. Арифметика была тогда очень уважаемой наукой. Ей учили по 700-страничному учебнику, а умение умножать и делить дроби считалось чуть ли не высшим пилотажем.

В то же самое время, в городской среде знание арифметики было вещью совершенно обыденным. Любой сиделец в лавке без особого труда мог в мгновение ока сложить, поделить и умножить. Купцы и мещане великолепно могли определить качество закупаемого казной хлеба или леса, составить смету на строительство, проверить состояние судна или свежесть топлёного сала. Они, как рыба в воде чувствовали себя в этом мире весов, объёмов, прекрасно переводили четверти в пуды, аршины в дюймы, золотые персидские туманы в медные екатерининские пятаки. Самое интересное, что никто из них никогда не учился ни в какой школе.

Вот и приходилось правительству все хозяйственные вопросы перекладывать на плечи купцов и мещан. Возле каждого казначея, соляного или винного пристава, продовольственного комиссара неизменно сидел прикомандированный магистратом счётчик, который и делал, собственно всю работу. Полиция постоянно требовала оценщиков для описи арестованного имущества и проведения разного рода экспертиз. Было это повинностью обременительной и очень ответственной, ведь за ошибку человек отвечал своим имуществом.

Оказалось, что для сызранского магистрата это бремя будет двойным.

Дело в том, что в ста верстах от нас нежданно-негаданно появился новый город — Канадей. Когда замышляли реформу, то решили разбить всю страну на одинаковые уезды с населением в 25 тысяч душ. Вот только городов на всех не хватило. Тогда и решили сделать центры лишних уездов городами. Только, если на заборе написать «хрен», острую закуску из него всё равно не сделаешь. Канадей, как был селом, так и остался. Там и уездный суд свой был и городничий, вот только купцов и мещан не было. А без них никуда. Вот и полетели в Сызранский магистрат просьбы, то имение описать, то имущество оценить, то присутствовать при приёмке соли или вина. А до Канадея сто вёрст. Вот и мотались сызранцы по бездорожью целых 16 лет, пока новый император Павел в 1796 году не прекратил эту игру в города. Канадейский уезд присоединили к Сызранскому, а саму его столицу переименовали в село. Хотя ещё долго писали его с полным титулом: «упразднённый город Канадей».