Бесплатный фрагмент - Сырники в бермудском треугольнике

СЫРНИКИ В БЕРМУДСКОМ ТРЕУГОЛЬНИКЕ

— Леонид Игоревич? — голос из телефонной трубки звучал бодро, уверенно, с едва уловимыми южнорусскими интонациями и имел приятный тембр. — Здравствуйте! Вас беспокоит служба безопасности «Абырбанка». Меня зовут Андрей Анатольевич. Только что мы зафиксировали подозрительную попытку перевода с вашей банковской карты суммы в размере семи тысяч восьмисот рублей. Скажите, пожалуйста, за последние пятнадцать минут вы совершали какие-либо транзакции по вашей карте?

— Совершал… Не совершал… Да какое это теперь имеет значение?! — казалось, Леонида Игоревича в этот момент одолевали куда более серьёзные заботы. — Простите, мне некогда.

— Что значит «некогда»? — Андрей Анатольевич был явно обескуражен, но тут же взял себя в руки и, взывая к разуму собеседника, продолжил. — Вы понимаете, что вас только что пытались обокрасть?

— Мне всё равно… — совсем уж как-то вяло процедил сквозь зубы Леонид Игоревич. — Прощайте…

— Да обождите вы прощаться! — не унимался Андрей Анатольевич. — Профессиональный долг требует от меня — сотрудника службы безопасности банка — установить, переводили ли вы недавно со своей карты деньги или же была попытка мошенничества.

— Да пропади оно всё пропадом! — вдруг сорвался на крик Леонид Игоревич и сей же миг расплакался, будто дитя.

— У вас что-то случилось? — Андрей Анатольевич постарался проявить участие.

— Да вся жизнь коту под хвост! Все пятьдесят лет — в помойку! — совсем было отчаялся Леонид Игоревич и зарыдал пуще прежнего. — Понимаете?

— Возьмите-ка себя в руки! Вы ж всё-таки мужчина! — не зная, как утешить собеседника, попытался пристыдить последнего Андрей Анатольевич.

— Ну, ничего! Через несколько минут вся эта канитель закончится! — вдруг перестал лить слёзы Леонид Игоревич. — Один только шаг… Шажок… И… Свобода, мать её!!!

— Шаг куда? — заподозрил недоброе Андрей Анатольевич.

— Вниз, — на удивление спокойно ответил Леонид Игоревич и пояснил, что он находится на крыше своего дома, в котором двадцать два этажа, не считая первого, с магазинами. — Шварк, и в лепёшку!

— Леонид, ты глупостей-то не наделай! — перешёл на «ты» Андрей Анатольевич. — Ты реально хочешь спрыгнуть?

— Ага.

— Грех это!

— Ну и пусть!

— Леонид, расскажи, что случилось. — Андрей Анатольевич старался говорить решительно, но без нажима. — Откроешь душу — глядишь и полегчает…

— Понимаешь, Андрюх… Ничего, что я так фамильярно?

— Нормально. Ты, главное, говори, не останавливайся.

— У меня ж было всё: жена-красавица всем на зависть, дочь-отличница, работа денежная, кошка… Сиамская! Понимаешь?

— Конечно, Лёня, понимаю! Продолжай!

— Да ни чёрта лысого ты не понимаешь… Короче, год назад мы с супругой попали в автокатастрофу. Машина — всмятку! На мне — ни царапины, а жена — в коме с той самой поры. Я каждый день у неё в больнице по несколько часов провожу. Врачи сказали, с ней говорить надо. Она, дескать, слышит всё несмотря на вегетативное состояние и может очнуться. Дочь тем временем с плохой компанией связалась. Ох, не доглядел я за ней в переходный-то её возраст, прости меня, господи! В общем, на наркоту она подсела. Вены синюшные… Исколоты все… Смотрит глазами остекленевшими… Кошмар! На работе тоже жопа началась полная. Директор, мразь конченая, уволить грозится. Говорит, что задолбал я его то опозданиями, то уходами ранними. Требует, чтобы я жене сиделку нанял. И это после того, как из-за пандемии он зарплату на треть урезал! Представляешь?

— Да уж, ситуация… — посочувствовал Андрей Анатольевич.

— А тут ещё намедни кошка сбежала. Я мусор в мусоропровод пошёл выбрасывать да дверь плотно не закрыл. Котейка наша, видать, и прошмыгнула незаметно. Как говорится, пришла беда — отворяй ворота!

— Ой-ё… Я даже не знаю, что тебе посоветовать.

— Ничего не советуй. Спасибо тебе, Андрюх, что выслушал.

— Всегда пожалуйста. Рад, если помог чем. Ты только не прыгай, Лёнь, ладно? Не выход это.

— Раз ещё не прыгнул, значит уже не прыгну, — выдохнул Леонид Игоревич. — Спасибо тебе!

— Вот и молодец! — обрадовался Андрей Анатольевич, но тут же погрустнел и замялся даже. — И… Тебе… Спасибо.

— А мне-то за что?

— За то, что совесть во мне разбудил. Знаешь, я признаться тебе хочу. Я — никакой не сотрудник службы безопасности банка. Аферист я, мошенник. Из камеры тюремной тебе звоню. Нас тут тринадцать человек чалятся. Чёртова дюжина, блин… Пацаны разговор наш слышали, и проняло их: мы ж не до конца нелюди, хоть что-то человеческое в нас осталось. Помочь тебе хотим. Мы тебе по номеру телефона бабок закинем. Прямо сейчас.

— Не надо, Андрюх.

— Сказал — закинем, значит — закинем! Это не обсуждается. Давай брат, всего тебе! Прощай! — заключил зэк, как отрезал и, не дожидаясь слов благодарности, дал отбой.

Буквально тут же на экране смартфона несостоявшегося самоубийцы высветилось подтверждение о поступлении на счёт денежных средств.

— Томка, ещё капусты нарубили по-лёгкому! Аж триста тысяч рубликов!! Вот ведь лошары!!! — Леонид Игоревич радостно подмигнул жене, которая во время разговора мужа с Андреем Анатольевичем в ажитации топталась рядом да гадливо в ладошку похихикивала. — Ладно, иди котлеты жарь: скоро Машка из школы придёт с пятёрками. И кошке фарша свеженького оставить не забудь. И ещё: сегодня Халик звонил. Сказал, завтра… А завтра у нас какой день недели?

— Суббота.

— Ну-да… Совсем уже голова дырявая стала… Игра большая намечается. Возьми-ка мне билеты: туда — на утренний рейс, обратно — на воскресенье после обеда. Катран бомбанём. С барышом вернусь!

— Какой ты у меня всё-таки предприимчивый! — восхитилась Томка и полезла к супругу с поцелуями.

***

— Алёнка, ты что ли?! Фу, напугала… — спросонья Артём с трудом узнал дочь, вертевшуюся перед большим зеркалом в коридоре. Девушка нацепила светлый парик, глаза прятались за круглыми, как у кота Базилио, солнцезащитными очками.

— Вот думаю в блондинку выкраситься. Как тебе, пап?

— Да ну на фиг! Этих дур белобрысых — полстраны! — глава семьи принялся разминать затёкшую шею. — Оставайся шатенкой. Тебе так лучше. Правда. Уж поверь старому ловеласу.

— Ха, ловеласу! Не смеши! Вон какое пузо отрастил, голова — вся седая… А тебе всего-то пятьдесят.

— Сорок девять!

— Тем более!

— А мать где? — Артём кивнул в сторону пустого места на полу, где обычно стояли туфли жены.

— Ты не помнишь?

— А я должен что-то помнить?

— Вообще-то она вчера за вечер раз пять сказала, что работает сегодня, — укорила дочь отца. — Ты не слышал?

— В субботу? — вопросом на вопрос ответил мужчина.

— Эх, папуля, — под париком зачесалось, Алёна сняла аксессуар и небрежно забросила его на полку, где зимой обычно лежат шапки и шарфы. — Внимательный ты наш! Повторяю для глухих: у неё послезавтра выставка открывается. А заезд — сегодня. Надо образцы расставить, наклеить там что-то куда-то…

— Понятно. А без неё — никак? Она ж вроде начальница.

— Спроси потом сам. А лучше б вчера поинтересовался!

— Что кому лучше — это мы без сопливых разберёмся! — притворно посуровел Артём. — Иди-ка завтрак мне готовь: за мной скоро Колян заедет, а мне ещё в душ надо. И паричок убери, откуда взяла.

— Ага, разбежалась, — недовольно буркнула наследница вслед родителю, скрывшемуся за дверью ванной комнаты.

***

Накануне своего пятидесятилетия прочно осевшему за кольцевой дорогой Семёну отчего-то взгрустнулось. То ли по причине возрастных изменений, что возопили о себе полной пропажей желания выпивать. То ли в силу недавнего, очень жёсткого, с отборной матерщиной расставания с арендатором, умудрившимся менее чем за месяц уделать его опрятную однушку в престижном столичном микрорайоне.

Так, утопая в меланхолии, Сёма почти автоматически прибрал за горе-жильцом, повторно разместил на сайтах недвижимости перенесённое было в архив объявление, стойко отразил шквал звонков от агентств, в обмен на эксклюзив гарантировавших очередь из клиентов, и принялся ждать того единственного, готового радостно платить в срок и самозабвенно блюсти порядок.

— Динь-динь, — весёлой трелью известило о своём прибытии сообщение, доставленное посредством мессенджера, встроенного в один из интернет-ресурсов.

— Ну-ка, посмотрим, кто там? — в силу многолетнего одиночества Сёма не впервой заговаривал с собой вслух.

— Жилаю сматреть твой дом! Срочна! Пиризвани! — настаивал некий Маджид С.

Сёму буквально передёрнуло, настолько бесили его, образованного человека с врождённой грамотностью, чужие ошибки при письме.

— Срочна нимагу, — с брезгливой иронией напечатал Сёма в ответ.

— А какда? — с таявшей надеждой, но по-прежнему лаконично поинтересовался ненавидевший пустой трёп Маджид С.

— Никакда! — храбро ввиду виртуальности происходящего отказал Маджиду Сёма и нарочито небрежно швырнул телефон на мягкий диван.

— Руский шавенист! — резюмировал Маджид С., интеллигентно сплюнул себе под ноги и вышел из чата. Рыночный торговец точно не знал, что означает данное словосочетание, однако интуитивно улавливал в нём обзывание, поскольку именно так в минуты редкого досуга характеризовала русских близко знакомая ему жрица любви Леся Кияшко.

Сёма потянулся за гаджетом, прочитал финальное послание глубоко уязвлённого Маджида С. и великодержавно приосанился: никогда прежде не был так горд собой идейный еврей-русофил Семён Абрамович Кац!

Переполняемый чувством принадлежности ко всему русскому вообще и русской культуре в частности, мужчина потеребил седеющие кудри, раздул ноздри орлиного носа и схватил семиструнную гитару. Любимый, с потёртостями инструмент был всегда под рукой: мало ли, вдруг рифма какая посетит или мелодия в мозгу заиграет. В этот раз, однако, ничего нового на ум не пришло, но душа просила песни, и Сёма, самозабвенно врезав по струнам, спел куплеты, сочинённые накануне:

А мы с друзьями — опять в поход!

За спинами — рюкзаки!

Пред нами речка? Так мы её вброд!

Дождик полил? Пустяки!

Идём мы вместе, за другом друг!

И каждый готов помочь!

Какая же красота вокруг!

Какая лунная ночь!

И снова сидим мы вокруг костра,

Консервы едим, пьём вино!

А завтра проснёмся рано с утра

Возможно, нетрезвые. Но!

Зарядка, купание, кофе и — в путь!

Для нас нет на свете преград!

Ничто не заставит с пути свернуть

Наш дружный, весёлый отряд!

Тарам-парам,

Тарам-парам!

Парарам-тарам-парам!

Тарарам-парам, тарарам-парам,

Тарам-парам-парурам…

— А что, ничего, вроде, получилось! Такую и на Грушинском фестивале не стыдно исполнить… — размечтался Семён Абрамович.

Из грёз барда-самоучку вырвал очередной телефонный звонок:

— Квартиру не сдали ещё? Здравствуйте.

— Доброе утро. Нет пока.

— Отлично! Жилплощадь свободна? К заселению готова?

— Хоть сейчас заезжайте. Платите авансом за месяц плюс депозит в том же размере, — и живите на здоровье! — Кац представил, как пересчитывает деньги, и на сердце сделалось совсем охренительно.

— Прекрасно! Вас, если верить объявлению, Семёном зовут?

— Совершенно верно.

— Я — Леонид, — смело назвался своим именем Леонид Игоревич, ибо то, что он намеревался проделать с арендодателем, на статью не тянуло и вполне могло сойти за шутку, пусть и недобрую. — Очень понравилась ваша квартира. Прям в душу запала!

— Скажете тоже…

— Правда-правда! Если, конечно, в реальности — то же, что и на фото.

— Сто процентов!

— Супер! Я для себя ищу. Сам — иногородний. По профессии — врач-хирург, — врал, не краснея, мошенник. — Недавно овдовел. Дети выросли, разъехались кто куда. Дома крайне тяжело находиться стало… Понимаете?

— Да, конечно… — проникся к собеседнику искренним сочувствием Сёма.

— И тут, как нельзя кстати, получил я шанс выйти из депрессии и начать новую жизнь: меня пригласили на работу в ваш город. Клиника, что позвала, — известная. Слышали, вероятно, о ней: минут пятнадцать ходьбы от вашей квартиры. Близко… Удобно… Поэтому снять рассчитываю на длительный срок. Больше года — точно. Если приживусь, — то и дальше, пока не помру! Хотел бы посмотреть сегодня. Возможно?

— Да, безусловно! В котором часу вам удобно? — Семён Абрамович глянул на запястье: там красовались часы не дорогие, но надёжные, заграничные.

— Да я вот только сегодня прилечу. Триста пятым рейсом. Посадка по расписанию — в одиннадцать ноль пять. Хочу прямиком к вам. От аэропорта до квартиры сколько ехать?

— На такси — час-полтора… Прогнозировать сложно: у нас пробки — не редкость даже по выходным! Общественным транспортом — не знаю. Не ездил никогда.

— Совсем никогда? Вы — счастливчик!

— Я не в этом смысле. Имел ввиду, что именно по этому маршруту не ездил на общественном транспорте. Только на машине.

— Слушайте, а если вас не затруднит, может, вы меня из аэропорта подхватите? Не сочтите за наглость, просто в этом случае время на знакомство терять не придётся и по дороге успею с вашим договором аренды ознакомиться. Вы же по договору сдаёте?

— Исключительно.

— Отлично! Я тоже — ярый сторонник письменных соглашений: столько лиходеев вокруг! — Леонид Игоревич едва сдерживал смех. — Так встретите?

— В принципе, можно, — калач тёртый, Кац так и не уловил подвоха. — Тем более, что живу я от аэродрома сравнительно близко. Как из здания аэровокзала выйдете, звякните. Я буду ожидать неподалёку и через минуту-другую подскочу: первые пятнадцать минут у них бесплатно. Успею вас подхватить и обратно выехать. По-другому — никак, извините: дарить деньги хапугам-парковщикам не привык.

— Полностью с вами солидарен. Спасибо и до скорой встречи! — Леонид Игоревич прервал связь и игриво глянул на жену. Та уже подруливала к месту высадки пассажиров. — Учись, Тома, как не платить за такси.

— По морде получить не боишься?

— Не-а! Не тот он человек. Я ведь не только местность вокруг его квартиры изучил, иначе бы откуда я знал про клинику. Я и социальные сети просмотрел. Легко находятся по номеру телефона, интернет нам в помощь! Напротив третьего входа тормозни… Ага, тут… Всё, родная, пока, до воскресенья!

— Пока-пока… — Тамара, женщина видная, статная, с изюминкой и перчинкой, глядела вслед удаляющемуся мужу и никак не могла взять в толк, чем же пленил её этот абсолютно неприметный, среднего роста и телосложения гражданин с лицом, таким же как у сотен тысяч людей, ежедневно мелькающих в толпе. — Как же зла бывает любовь!..

***

— Ещё чашечку? — дочка в варежке-прихватке, которую сама когда-то скроила и сшила на школьном уроке домоводства, потянулась к старому, испещренному царапинами медному кофейнику, томившемуся на плите. Раритет достался от маминой прабабки, и было ему лет сто пятьдесят, не меньше.

— Нет, пора мне, — Артём одним махом заглотил кусище омлета с половиной сосиски, тщательно, несмотря на спешку, вымазал тарелку белой горбушкой, прикончил почти не успевший остыть приторный от трёх ложек сгущёнки кофе, выхватил из баночки зубочистку и вскочил из-за стола. — Колька уже подъезжает. Очень вкусно было, спасибо! Буду поздно.

— На здоровье… Так… Я не поняла: а куда это вы с дядей Колей намылились?

— Как ты сейчас на маму похожа! Такая же красавица! — отец притормозил у кухонной двери. — А голос, а интонации…

— Ты мне зубы-то не заговаривай!

— Прям вылитая мать! И росточка такого же… Средненького…

— Не слышу!

— Мотоцикл едем покупать.

— Надеюсь, не тебе?

— Кольке. Я, ты знаешь, — за четырёхколёсный транспорт. Это Николай Алексеевич всё никак не наиграется. Он по сходной цене нашёл редкий байк, о котором давно мечтал. Только далековато малость. Деревня… Петровское… Покровское… Не помню… Зуево-Кукуево, в общем. Расположено в соседней области примерно в ста километрах на север.

— Вы там осторожнее! Я в интернете читала, где-то в тех местах орудует кровавый маньяк-убийца. Журналисты его Гильотиной прозвали. Отрубает людям головы и кисти рук и прячет куда-то. Туловища подкидывает на видное место. Преследует только мужиков, женщин не трогает. Человек тридцать уже обезглавил!

— Да-а, суровый мужчина… Педик, наверное!

— Ты не иронизируй! Я серьёзно! Может не поедешь?

— Не могу. Без меня Колян не справится. Если мотоцикл действительно путёвым окажется и решим его брать, то он на нём обратно поедет, а я его машину поведу. Понятно?

— Где уж нам понять высшую математику! Господи, деды уже, а всё — как дети! Брюки хоть надень! А то ходишь вечно, как пацан какой-то, в шортах да футболке! — Алёна вздохнула. — Дед — сто лет, купил себе мопед!!!

— Обидеть норовишь? Ну-ну… Кстати, насчёт дедов. Ты там с Митькой не торопись. Во-первых, вам всего по девятнадцать. Во-вторых…

— Надо сначала получить диплом, на работу устроиться и тэ-дэ и тэ-пэ. Ой, пап, слыхала я всё это тысячу раз, иди уже!

— Умничка! — хозяин дома вернулся к столу и нежно поцеловал дочь в гладкую, румяную щёчку. — И не вздумай становиться блондинкой. Запрещаю. Категорически.

Последнее слово Артём Сергеевич Веретенников, подражая отрицательному персонажу любимого фильма о войне, произнёс с южнорусским «г», погрозил пальцем и многозначительно удалился.

***

Денёк выдался отменный. Солнце, слава богу, перестало печь после двухнедельного зноя, и теперь светило бережно, ласково, словно прося прощения у земных обитателей за доставленные ранее неудобства. Едва уловимый юго-западный ветерок нёс по бескрайней голубой равнине редкие, невесомые, прозрачные, как тюлевые платочки, облака и заставлял трепетать листики молодых берёзок, высаженных прошлой весной таджиками взамен ими же спиленных в строгом соответствии с городской программой озеленения. Тучный соседский кот возлежал на крылечке подъезда и млел, вылизывая место, где некогда болтались столь дорогие сердцу бубенцы, оттяпанные коварным ветеринаром. А чуть поодаль щеголял в замшевых, цвета маков Иссык-Куля мокасинах пятиклассник Лёвочка Абрамян из двадцать седьмой квартиры. Угольно-чёрным маркером в пухлой ручонке, уже успевшей обильно заволосатеть, кудрявый мальчуган с нахальными карими глазёнками старательно выводил на покрытом розоватой штукатуркой цоколе дома фразу: «Маша Попова — гадина». Увидев взрослого, шалопай вежливо, как учила мама, поздоровался и тут же на коротких ножках помчался за угол, намереваясь придать надписи последние штрихи несколько позже.

— Зашибись погодка, а, Колян?! — Артём открыл тяжеленную дверь подкатившего минуту назад огромного чёрного внедорожника и взгромоздился на кожаное сиденье рядом с водителем. В прохладном салоне чуть слышно дул кондиционер, пахло «ёлочкой» и табачным дымом.

— Да-а, благодать! Здорово, Тём! — короткостриженый, сухопарый, под два метра ростом дяденька в черных джинсах и столь же мрачной футболке с красно-кровавой надписью «Heavy Metal» приветственно протянул жилистую руку.

— А мотоциклетная амуниция где? Шлем? Косуха? Ты даже без бот? — при рукопожатии пассажир приметил на друге кроссовки. — Я думал, сразу при параде будешь. Весь такой брутальный!

— Скарб в багажнике. Так что переоденусь, когда понадобится. Не переживай!

— Да я и не переживаю. Это тебе надо переживать: сто вёрст обратно херачить на двух колёсах. Ветер в харю, а я шпарю! Или, быть может, это просто ветерок твои губы колышет? — Веретенников принялся активно гримасничать. — Зато я поеду в комфорте и сухости. С толком, с чувством, с расстановкой!

— Какой ветерок?! Шлем же есть! Во ты дебил! — оскалился в ответ Николай. — И потом, мотоцикл сперва купить надо. Вдруг корыто окажется. Хотя хозяин нахваливал, в отличном, говорит, состоянии.

— Если обманул, сломаем ему руку. Или ногу?

— Полумеры — ни к чему! Просто грохнем его! — оба явно пребывали в шутливом настроении. — Потом бабу его изнасилуем и дом сожжём!

— Блин, слышала бы нас сейчас моя дочь… — Артём вдруг посерьёзнел.

— Да уж! — согласился Николай. — Ты, кстати, права не забыл?

— Туточки, — мужчина выразительно похлопал по нагрудному кармашку поло, и железная громадина, урча многосильным мотором, плавно поползла к арке, ведущей на проспект, где сразу за углом торговали продуктами питания. — У магазина тормозни. Курева возьму. И минералки.

— Шоколадку ещё купи или чипсов каких-нибудь. А то я не завтракал. Слышишь, как в пузе урчит? — человек за рулём хлопнул себя по животу.

— Зато я поел всласть! Кофе, омлет с сосисками, целых три куска сыра… Толстых таких…

— Заткнись, собака! Я сейчас слюной изойду!

***

Друзья, казалось, были знакомы всегда. Точнее — с девятого класса. Не успел толком начаться учебный год, как первокурсник техникума Николай Карпухин на перемене «накрутил сливу» какому-то раздолбаю, на деле оказавшемуся преподавателем математики. Крайне мстительный моложавый учитель такого панибратства не стерпел, и назавтра хулиган был отчислен. Юноша попросился было в альма-матер, но директриса, которую он, забирая документы, в отместку за частое поругание обозвал тупой овцой, возвращению правдоруба нешуточно воспротивилась. Пришлось идти в чужой район. В тамошней школе образовался недокомплект, и бойкого паренька приняли в девятый «Б» без разговоров.

В тот же класс примерно через неделю попал и Артём. Его, тихоню-интроверта, привела за руку родная бабушка-завуч, под опеку которой единственный сын внешторговцев Веретенниковых прибыл прямиком из Африки. СССР мальчуган посещал доселе лишь с краткими визитами, львиную долю времени проводя в жаркой экваториальной стране, решившей строить социализм, едва её смуглявое народонаселение перестало заедать огненную воду себе подобными.

Родители подростка были у взыскательного руководства на хорошем счету и уже готовились к заслуженному переводу в карликовое западноевропейское княжество, но тут двоюродный брат отца сдуру женился на еврейке. А та возьми да и потащи суженого за собой прямиком к иудейским святыням, вокруг которых давно окопались её плодовитые родственники, не раз замеченные в тесных связях с мировым сионизмом.

— Одумайся, ты губишь карьеру моего супруга! — принялась взывать к разуму молодожёна мама Артёма. — Давай я тебя с Ульянкой познакомлю. Умная, работящая, каких поискать! Да, не красавица. Зато жить будешь, как у Христа за пазухой: обстиран, обласкан, накормлен! Или Лика Сычёва! Внучка маршала! Грудь — в орденах… У маршала, естественно…

— Никто-мне-не-нужен-я-люблю-её-понимаешь?! — только и повторял скороговоркой новобрачный.

— Что там можно любить? Усищи, как у Чапая?? Или жопень эту необъятную??? — свирепея, подключился к уговорам слепца папа Артёма и отвесил кузену пинка. — На, сука!

— Ай, бл… — острый нос купленного в «Берёзке» за чеки лакированного штиблета вонзился в копчик. — Гадкие слуги режима, оставьте меня, наконец, в покое!

За сим предатель интересов семьи решительно поплевал на ладошку, пригладил маскировавшие лысину сальные патлы, что растрепались в ходе дебатов, и проследовал в ОВИР за вожделенной визой на выезд.

— Какой же ты гондон! Чтоб ты и баба твоя мацой подавились! — напутствовали вслед Веретенниковы, из рук которых только что уплыло не только новое назначение, но и место старое, насиженное отныне им не принадлежало.

Последнее, впрочем, они потеряли бы в любом случае: в негритянской республике в результате переворота, организованного силами реакции на деньги американской военщины, пришла вскорости к власти кровожадная военная хунта. Граждан, сотрудничавших с русскими без фанатизма, перевоспитывали в смрадных застенках. Идейных — расстреляли из крупнокалиберных пулемётов. А самых смелых и стойких — изваляли в специях, сварили заживо и съели в лучших традициях предков. Провозгласившее курс на разоружение Советское правительство устами говорливого генсека-комбайнёра объявило о невмешательстве во внутренние дела другого государства и спешно эвакуировало посольство, торгпредство и прочие миссии, включая гуманитарные.

***

— Вот и я, — Артём воткнул объемную бутыль в подстаканник, бросил две пачки сигарет и зажигалку в нишу под кнопками управления климат-контролем и протянул компаньону бутылку питьевого фруктового йогурта. — Пей. Это — лучше чипсов, потому что полезно. Только смотри не обляпайся.

— Полезно… Ты как бабка стал! — но голод — не тётка, и Николай сделал три больших глотка. — Вкусно, спасибо! Хотя говно, конечно. Остальное в дороге допью. Поспешать надо.

— Тогда погнали?

— Ага! — Карпухин воткнул передачу, надавил на газ и, моргая поворотником, уверенно встроился в стремительно растущий к полудню субботний поток: это горожане отошли от пятничных возлияний. — Что нового?

— Помнишь, учился у нас в школе Ваня Кравец? — разулыбавшись, спросил Веретенников.

— Придурок такой? На класс старше? — на всякий случай решил уточнить Николай, хотя прекрасно знал, о ком речь. Именно он как-то дал тугодуму Ване прозвище, моментально к тому прилипшее: Кравчик-говнодавчик. Случилось это на уборке кормовой свёклы в колхозе после того, как Кравец наступил в коровью лепёшку. — И что с ним?

— Говорят, чудес не бывает, но Ванятка наш это утверждение опроверг и вопреки фантастической природной тупости сумел дорасти до должности проректора аграрного института в какой-то тьмутаракани. Казалось бы: живи да радуйся! Ан нет, доходов захотелось нетрудовых! И получил тогда этот лошара от студента взятку в размере пятнадцати тысяч целковых! Вдумайся в цифру: «Пятнадцать!!!» И впаяли ему за это полтора года! На днях собственными глазами по зомбоящику сюжет видел из зала суда. Стоит за решёткой, головёнку склонил, судью смиренно слушает… — Артёма переполняла целая палитра чувств.

— Почему-то я не удивлён. Если кто и мог за двести долларов сесть, то только Кравчик-говнодавчик. Что ж, вечер в хату, как говорится! Как только таких идиотов проректорами назначают? Рептилоиды! Ещё и детей наших учить пытаются! Ладно, хрен с ним. Дураком родился — дураком помрёт! — Карпухин поморщился. — Ещё что нового?

— Больше, вроде, ничего, — Артём отодвинул сиденье назад до упора, наклонил спинку и теперь практически лежал не хуже, чем на пляжном шезлонге. — Жена, как всегда, суетится, хлопочет. Дочь с Митькой тусуется по-прежнему. Удивительное для их нежного возраста постоянство!

— Так, не ровен час, они тебя скоро дедом сделают, — Николай затормозил на красный свет и теперь, улыбаясь, смотрел на друга.

— Вряд ли. Чересчур серьёзные. Гаджетами обложились да о дипломах с карьерами думают. Прагматики, блин.

— Может оно и к лучшему?

— Может… Зелёный, поехали, — Артём мотнул головой в сторону светофора. — У тебя что происходит?

— Всё по-старому, — пожал плечами Николай. — Андрюха вот заезжал в прошлые выходные. Так сказать, во исполнение сыновнего долга проведал одинокого родителя. На квадриках погоняли. Потом шашлыки пожарили. Вмазали по пятьдесят… И ещё по пятьдесят… И ещё… Уф-ф…

— Ясно. Что дальше было?

— Ничего. Поболтали. Всё думает, справлять ему тридцать лет в ресторане, с гостями, торжественно или не заморачиваться и улететь с Юлькой к морю на недельку. По деньгам-то одинаково выйдет. После чаю попили и спать легли. На утро уехал.

— Не густо событий, — подытожил Веретенников.

— Как гласит английская народная мудрость: «Отсутствие новостей — хорошая новость», — безучастно констатировал Карпухин, и друзья выехали на кольцо.

Следующие километров двадцать до съезда на нужную трассу гнали молча, пока Николай не решился:

— Впрочем, есть одна сногсшибательная информация…

— Интересно, — Артём уже было уснул, но тут взбодрился, сел прямо. — Делись.

— Бывшая неожиданно потеплела ко мне, — ехидная улыбка оживила лицо рассказчика. — Хахаль её малолетний сверстницей увлёкся и свинтил от старушки по пожарной лестнице. А одиночество, как в песне поётся, — сволочь. Вот бабуся и активизировалась.

— Бабуся!.. — хихикнул пассажир. — Сильно старается?

— На сырники пригласила.

— Интимно… Пойдёшь?

— Ни в коем случае!

— Почему?

— Да ну её! — чуть не бросил руль Николай. — Накормит-напоит, я разомлею и…

— В койку?

— Скорее всего. И начнётся опять: куда пошёл, когда придёшь, купи картошки… Нет уж! У меня жизнь сейчас — зашибись! Никто над душой не стоит. Баб — море, лишь бы здоровья хватило! Знаешь, кого я на днях встретил?

— Откуда ж мне знать? Хотя… Судя по твоей довольной морде, могу предположить, что тёлку какую-нибудь.

— Тёлку… Сам ты — тёлка! Лариску Жукову! — на одном дыхании выпалил Карпухин и облизнул губы.

— О как! С этого и надо было начинать!! А он мне тут про сырники загоняет!!!

— Открой попить…

***

Лариса Жукова в тот год тоже была новенькой. Только прибыла она в школу, как все нормальные дети, первого сентября и до прихода Коляна и Тёмы успела в коллективе освоиться. Более того, общительную хорошистку с прекрасной характеристикой с прежнего места учёбы тут же избрали комсоргом класса, потому что никто из аборигенов выдвигаться не захотел. Половина старожилов загодя готовилась к поступлению в институты и занималась на подготовительных курсах. А самые богатые даже наняли репетиторов. На кой ляд им, скажите на милость, общественная нагрузка?! Остальные же культурно объяснили отказ тем, что их сразил подростковый цинизм. Произошло это, дескать, на фоне горбачёвской перестройки из-за развенчания идеалов, ранее казавшихся незыблемыми.

В общем, Ларисе выбора не оставили. Да она и не особо противилась: тщеславна была малость, что греха таить. Шло это, видимо, от отца-военного. Тот командовал полком и грезил генеральскими лампасами. А мечты, если верить популярной рекламе, сбываются. Однажды после успешных учений провинциального офицера вызвали для награждения в Министерство обороны и спрашивают:

— А вы часом не родственник маршалу Победы товарищу Жукову?

— Дальний, — не моргнув глазом, соврал всегда находчивый Ларискин отец. — В его честь, собственно, Георгием и нарекли.

— Как так? Почему не доложили? — мигом закипел принявший с утра на грудь ответственный за мероприятие замминистра, воевавший под командованием легендарного военачальника.

— Не доглядели! — в унисон покаялась свита.

— Сегодня же заготовьте приказ о переводе полковника Жукова ко мне в аппарат на должность… — тут высокий чин взял мхатовскую паузу.

— Какую? — не выдержало окружение.

— Что, зассали, опричники, ха-ха-ха! — генерал заржал, как конь Будённого. — Не бойтесь, не уволю никого. Пока. Значит, первое время пусть побудет ещё одним моим помощником по особым поручениям. А дальше — поглядим. И квартиру ему выделить из фондов. Немедленно!

— Так точно! — подчинённые выдохнули и ретиво приняли к исполнению.

— Служу Советскому Союзу! — отточенным движением отдал честь проходимец. И ни один мускул не дрогнул на его волевом лице, хотя внутри от нежданной радости так и клокотало: — Как же мне могло ТАК подфартить!!!

В столице Жуковы освоились быстро. В ожидании окончания косметического ремонта в служебной квартире остановились на первое время у очень дальних, но крайне деликатных родственников. По будущему месту жительства определили на обучение дочь. А жене пошили норковую шубу у известного подпольного скорняка. С перегоном же простоявшего в тёплом гараже десять зим холёного «Жигулёнка» сначала решили повременить, так как не смогли оперативно найти для железного друга подходящее убежище. А перед Первым сентября и вовсе продали и авто, и гараж грузинам. Навар вышел приличный, вот и записались через ДОСААФ на «Волгу».

Где-то в середине первой четверти Лариса прибежала из школы в крайне приподнятом настроении:

— Ой, мам, у нас тут двое новеньких пришли — Коля и Артём. Так оба мне прям проходу не дают. Один в кино зовёт, второй — на дискотеку. А сегодня на большой перемене они из-за меня на школьном дворе дрались. Представляешь? — с порога выпалила дочь и мечтательно уставилась в потолок.

— И кто победил? — спросила мать скорее автоматически, нежели осознанно. Недавно по новому месту работы она проходила диспансеризацию, у неё в лёгких обнаружили обширное затемнение, а нынче утром пришли результаты биопсии: это был неоперабельный рак, и жить оставалось не более полугода.

— Да какая разница? Дрались! Из-за меня!! Представляешь!!! — восторг так и пёр наружу.

— Иди мой руки и ешь. Обед на плите. Я разогрела. Сама положишь, ладно? А я отдохну малость. Что-то мне нездоровится, — женщина ушла в большую комнату, включила телевизор, легла на неразложенный диван и, отвернувшись к стене, тихо заплакала.

После Нового года Лариса и отец остались вдвоём. Оба ухажёра на этом трагическом фоне перестали выяснять отношения и, как умели, старались выразить сочувствие. Так и не заметили парни, как сдружились. Потом и вовсе каждый нашёл себе увлечение на стороне: ходившая мрачнее тучи Жукова никого к себе не подпускала. А вскоре активистка в связи с ситуацией в семье и вовсе попросила освободить её ото всех общественных поручений и с головой окунулась в учёбу, так как поклялась у гроба матери хорошо окончить школу.

Клятву Лариса сдержала, и с заслуженной золотой медалью на груди третьего размера в ночь выпускного отчалила к бабушке на невзрачную малую родину матери. Оставаться дома более было невмоготу: отцу на Первомай приспичило жениться, и в их квартире поселилась рыжеволосая мачеха. Мало того, что эта гундосая мразь сразу же принялась по любому поводу придираться к падчерице, так ещё вечно мерила так ни разу и не надетую мамину шубу, громко моля при этом о скорейшем приходе зимы.

***

Карпухин, не торопясь, утолил жажду и вернул Артёму минералку.

— Неужто из-за нахлынувших воспоминаний в горле пересохло? — поддел Веретенников друга.

— Ага… В общем, Лариска — в большом порядке. Форма — потрясающая. Стройная, поджарая, морщин нет…

— Поджарая и морщин нет? В пятьдесят-то лет? Ха, не смеши! Просто умело их скрывает. Или помог скальпель хирурга.

— Во-первых, ей, как и нам, — пока сорок девять. Во-вторых, скрывать недостатки — искусство. В-третьих, ничего предосудительного в пластике не вижу, если она качественная, конечно. А в-четвёртых, не перебивай! Короче, хочешь — верь, хочешь — нет, но выглядит прям молодо. Одета — тоже супер! — Николай аж присвистнул. — Декольте, мини, туфельки, чулочки чёрные…

— Может, колготки? Или ты проверил? — отпустил сальную шуточку Артём.

— Какие колготки? Когда она их носила? Разве только в школе! — всё больше распалялся Карпухин. — Вспомни!

***

Лариса объявилась в октябре девяносто пятого на похоронах отца, который генералом так и не стал. Мужчина ушёл полковником, потому что не на тех поставил во время августовского путча, и был изгнан со службы победителями. Бывший офицер в отчаянии хватался за любую халтуру, но заработков катастрофически не хватало, и молодая жена, не соизволив сперва развестись, полюбила богатыря с толстенной цепью на кряжистой шее, шрамом в полщеки и огнестрельным оружием девятого калибра за пазухой.

Это был очень жадный человек. Ему показалось мало, что он отнял у Жукова женщину в норковой шубе с чужого плеча. Так до кучи он решил завладеть единственной жилплощадью оставшегося не у дел танкиста. Однажды сумеречным осенним вечером в хлам обкурившийся башибузук и сопровождавшая его хмельная дама сердца завалились к Жукову на разговор:

— Слышь, старый хрен, если жить хочешь, документы на хату давай и вали отсюда! — без прелюдий и экивоков заявил вымогатель прямо с порога.

— Да! Вали!! За проведённые с тобой лучшие годы жизни я заслужила компенсацию!!! — сразу стало понятно, кто идейный вдохновитель акции.

— Вообще-то, это моя квартира! Поэтому, вали-ка ты сам, мурло! И обезьяну свою не забудь! — спокойно возразил отставник. — Она, кстати, дрессированная: в портупее на голое тело знаешь как марширует?! Левой, левой, р-р-раз-два-три! На месте стой! Р-р-раз-два!

— Что-о-о-о? — весёлость мигом улетучилась, и агрессор достал пистолет.

— А то! — штабист откуда-то выхватил гранату и прям посреди коридора выдернул чеку.

Незваным гостям бы ретироваться подобру-поздорову, но бандит зачем-то полез в драку, вышло — не ахти, и взрывом разметало всех присутствовавших, кроме дрыхнувшего под потолком на антресоли рыжего кота по кличке Чубайс: животное слыло дико везучим, вот и вышло из переделки, как всегда, без единой царапины. А через час эта пушистая сволочь подлизалась к сердобольной соседке пенсионного возраста, которую милиция пригласила в качестве понятой, и снова обрела кров.

Не осталась без крыши над головой и Лариса. Отец, оказывается, едва стартовала в стране приватизация жилья, на единственную дочь квартиру и оформил. Бабу свою он, как чувствовал, в известность о данном факте не поставил, а свидетельство собственности со вписанной туда наследницей спрятал в Ларискином тайнике: школьницей она хранила в укромной нише за батареей свой девичий дневник, которому доверяла разные мысли.

За столь неожиданный и щедрый подарок Лариса отблагодарит отца шикарным памятником на могиле в годовщину гибели, а пока она быстро ликвидировала последствия взрыва (благо, имелось на что: челночила все эти годы, как проклятая) и принялась восстанавливать старые связи.

Артём был первым, кому девушка позвонила: романтичный гуманитарий с умными глазами, он, хоть и ненамного, но нравился ей чуть больше помешанного на технике прагматика Николая, да и в записной книжке по алфавиту стоял раньше:

— Привет! Узнал? Встретимся? А хочешь, приходи в гости.

— Можно и в гости, — соглашаясь, заметно повзрослевший и совсем уже не скромняга Веретенников радоваться возвращению бывшей пассии не спешил. Просто стало интересно, как теперь выглядит Лариса и стоило ли когда-то по ней сохнуть. К тому же после беспорядочных институтских адюльтеров у молодого человека по месту работы завелась, наконец, постоянная подруга, к которой он сильно привязался как духовно, так и физически.

— Тогда сегодня?

— Сегодня, к сожалению, не смогу, очень занят. А вот завтра после работы забегу с удовольствием. Номер квартиры напомни, пожалуйста, — кавалер притворился, что запамятовал, хотя среди ночи разбуди — выпалил бы, не задумываясь, две заветные цифры с эмалированной дверной таблички.

— Восемьдесят три.

— Так, записал, пока, — попрощался Тёма и тут же набрал другу:

— Здорово!

— Привет!

— Жукова объявилась, завтра вечером в гости к ней собираюсь, — звонивший не стал тянуть кота за причиндалы, а сразу перешёл к сути. — Хочу, чтобы ты знал, чтобы потом недомолвок между нами не было.

— Подожди, я скоро подъеду, — Колян ответил вроде бы невпопад, но Веретенников сразу понял: Карпухин шифруется. Значит, жена — рядом, и свободно говорить он не может. И точно: — Насть, Тёмка колесо проколол, домкрата нет, просит подскочить. Я быстро.

— Пулей! Начинаю жарить сырники. Чтоб через полчаса был дома, как штык! — донеслось с кухни. — И не забудь, что ты Андрюшке обещал машину нарисовать.

— Зелёную! С красными колёсами и синим шофёром! — тут как тут прискакал из комнаты четырёхлетний сорванец в штанишках задом наперед, одном тапке на босу ногу, с альбомом и фломастерами, совсем новыми, только из магазина, но уже успевшими отметиться разноцветными пятнышками на шаловливых ручонках и шкодливом личике малолетнего любителя живописи.

— А шофёр-то почему синий, сынок?

— Потому что пьяница! — проглаголила устами младенца истина, и связь на этом оборвалась.

Когда Колян подрулил на новенькой «девятке» модного цвета «мокрый асфальт», Тёма уже ждал у подъезда на лавочке.

— С одной стороны, мне по барабану. Чувств к ней у меня давно нет никаких. К тому же я — женатый человек со всеми вытекающими, — пустился в рассуждения Николай. — С другой — любопытство, мать его, гложет. И потом я привык всё доводить до конца, а тут какая-то недосказанность осталась. Короче, я бы с ней переспал.

— У меня, батенька, аналогичные чувства и мысли по этому поводу присутствуют, — Артёму нравилось иногда выражаться высокопарно. — Я так-то всецело тоже не свободен, хотя брак пока не планирую…

— Цигель-цигель-ай-лю-лю! — Карпухин выразительно постучал указательным пальцем по циферблату часов. — Меня сырники ждут. Кто первый на амбразуру? Что решаем?

— Знаешь, есть у меня идея одна… — Артём скроил лукавую мину.

— И?

— Я тут на днях отцовскую «Вольво» Вовану на ремонт гонял…

— Ты у этого отморозка папину машину обслуживаешь? — на подвижном лице Коляна отразились изумление.

— Почему «отморозка»?

— Нормальный автомеханик разве станет волосы в хвостик собирать?

— Аргумент — просто убийственный! Ха-ха-ха! — Артём рассмеялся так заливисто, что прогнал собачью свадьбу, игравшуюся посреди двора последние минут пять. Остался лишь один кабысдох. Отстрелявшись, мелкий, но с боевым характером рыцарь так утомился, что просто не мог двигать лапами. — Ой, насмешил! Вот мне его стрижка — по барабану! Главное, он не бухает, делает нормально за адекватные деньги! Или ты на него взъелся, потому что он твой отечественный автопром ремонтировать отказывается?

— Да я сам ему свою «ласточку» не доверю! Мы и сами с усами… — Карпухин опять глянул на часы. — Ну и что?

— Ну и вот… — медлительностью повествования Веретенников невольно испытывал терпение друга. — Приехал, а у него в гараже Гарик сидит… Тот, который в параллельном классе учился.

— Тоже хрен с горы, ё… — Николай смачно выругался. — Медалист сраный!

— Гарик-то чем провинился? О, господи! — Артём иронично вознёс к небесам руки.

— Он медаль купил. Мне Фима Михельсон рассказывал.

— Вот про Михельсона не надо! Человек без родины и предрассудков. На нём самом клейма негде ставить. К тому же он отныне и не Михельсон вовсе!

— Как это?

— Фамилию сменил на «Трубецкой». Официально. Разрешите представиться, Ефим Трубецкой, граф!

— Может, ты просто евреев не любишь? — прошептал Карпухин заговорщицки.