Бесплатный фрагмент - Свидание, окно трактира и кровь на мостовой

ПРЕДИСЛОВИЕ

— Ну что там, Жихарь, что?

— Фонарём подсвети получше… Да не тормози!

— Под руку, под руку не толкай!

— Да кирка мне мешает, и ты, Тощий, плиту ломом, ломом подопри… Давай, не столбей, шевелись! Времени нет, успеть надо до рассвета!

— Тяжело, Жихарь… Она, верно, пудов пять тянет, не меньше! Еле сам держусь!

— Каши больше надо есть… Слабосильный… Немного осталось, потерпи…

— Да не люблю я кашу, я бычков люблю или там кефаль…

И вроде бы не было той, дневной жары здесь, но пятеро мужчин обливались потом, пытаясь сделать нелёгкую работу. Было пыльно, неудобно и тревожно всем, кто пытался сейчас сделать такое.

Как писал известный русский классик: «Тиха украинская ночь»… А ночь выдалась сегодня тёплая, и светлая, от высоко висевшей Луны в небе. Всё освещалось в такой мертвенный, серебристый свет, и тени, были невероятно длинными от этого ночного светила. Они тянулись за каждым из этой пятёрки, словно громадные липкие чёрные хвосты, скользящие по засохшей степной траве. Лето, всё же выдалось жарким в Крыму, солнце выжгло всё, только малые былинки остались. А вот в ночь, на землю падала милосердная прохлада, давая малый продых и животным, и людям.

Но не только из-за прохлады эти люди трудились в ночь. А опасались чужих глаз.

— Жихарь, а что скажем, если кто увидит, что мы делаем?

— Так погреб копаем, дурья твоя голова. Специально, винный погреб. А ты что подумал?

— И то верно, — согласился Тощий, — а то опять, на каторгу… А не хочу я в Сибирь, холодно!

— Ничего, мы и в Одессе потом делом займёмся! Капитал будет, начнём на фелюгах из Турции табак да вино возить, разбогатеем! Это ты, Бледный, толково подсказал!

— Поэтому моя доля и тридцать процентов!

— Всё поровну! — крикнул Тощий, — я, телеги нашёл. Молдаван- инструмент. Трезор- карту. А Молдаван ещё и того старика разговорил, и место нашёл.

— Ладно, — зло зашептал Бледный, — только надо по уму хабар продать, что бы не обманули. Черти эти, с вашей Молдаванки, облапошат нас. Скупщики хорошую цену сроду здесь не дают.

— Придумал ты толково… Да разве так просто найти такого любителя? Да ещё и с деньгами?

— Эх, деревня, мужичьё… Газеты надо читать иногда. Через неделю в Одессе соберутся богатенькие любители древностей. Мы отправим Ляльку, а та и мёртвого разговорит…

— А и молодец ты, Бледный! Голова! — с уважением заметил Жихарь, — но надо ещё до места добраться… Тощий, не спи, подпирай! Давай, ребята, поднимай!

Наконец, открылся ход. Жихарь подсветил этот лаз электрическим фонариком, в его луче стали видны даже почерневшие от времени известняковые ступени, опускающиеся вниз.

— Бледный, Трезор и Молдаван, вы на верху останетесь. Если что, поможете. Вот, Бледный, тебе верёвка на руку. Потяну, значит, помогайте нам, ребята. А нет, ждите…

— Ну смотри, Жихарь, не обмани! — напомнил Трезор, — а то сам знаешь. Я тебя и с того света достану.

— Да вы что! Мы с вами столько дел сделали? А помнишь, Молдаван, как мы коней с усадьбы Штайна свели?

— Было дело… — засмеялся подельник.

— Ну, мы пошли… Давай Тощий, двигай лапками!

И оба кладоискателя спустились вниз, а свет, изжелта золотой, от фонаря, тоже словно исчезал в глубине. Шаги были слышны еле-еле, а затем и вовсе стихли. Пропал и свет. Трое, так и смотрели в лаз, в эту жутковатую черноту.

***

— Иди Тощий, не столбей, — подгонял товарища Жихарь, — вот, и дверь стоит… Значит, не обошли нас! — радостно проворил старшой, — Только вот цепи висят…

Дверь, обитая листами позеленевшей от времени бронзы, была укреплена цепями, продетыми в бронзовые кольца. А те выглядели крепкими и надёжными, словно выросшими из каменных плит входа. Но, Тощий управился быстро, и цепь с глухим звоном упала на плиты пола. Жихарь, палкой толкнул дверь, и посветил внутрь. Стены склепа, гладко оштукатуренные, были покрыты отличными фресками, как в церкви. И тебе седоки на колесницах, и деревья. Вдруг Жихарь вздрогнул от прикосновения…

— Смотри, паря, за нами, сзади стоят… Вот, и конец нам пришёл… — тусклым от страха голосом произнёс Тощий.

Старшой резко обернулся, и уже замахнулся палкой, первым готовясь напасть, или защищаться. Правда, оружие не понадобилось. Ведь это были лишь искусные изображения стоявших у входа мужчины и женщины. И отличные фрески! Женщина была с накидкой, прикрывающей голову, и держала факел в левой руке. Мужчина был обнажён, но с крылатым шлемом на голове и жезлом в правой руке.

— Пошли дальше… — прошептал Жихарь.

Луч света от фонаря просто бился в темноте, пока словно не упёрся в блестевшее от пыли препятствии. Так, на постаменте, в центре помещения, перед ними стоял деревянный саркофаг, покрытый искусной резьбой. А рядом, стоял и ларец, большой -пребольшой. Жихарь просто вздохнул от избытка чувств. Он приблизился, и ладонью стёр пыль и паутину.

— Осторожнее, — тихо сказал Тощий, — я, вот в книжках, про разные там ловушки и капканы читал в таких богатых склепах… Вот, ломом попробуй…

— Голова у тебя варит, — оценил Жихарь, — давай, так и сделаю.

Штука тяжеловатая, железный лом, но, надёжная. Поддеть крышку саркофага удалось с третьего раза. Деревяшка упала на пол, и разломилась на четыре части. Сожалеть времени не имелось, а Жихарь и не был сентиментален. Тем более, что в свете фонаря лицо покойника блестело золотом. Просто ёкнуло в груди у гробокопателя. Тот неторопливо подошёл, снял с черепа древний трофей и, завернув в сукно, уложил в мешок. Рядом лежало и громадное кованое золотое ожерелье, с множеством фигурок. Любоваться времени не было…

— А ларец? — напомнил Тощий.

— Точно. Разволновался я…

Старшой наклонился над этой штуковиной, не испытывая особого пиетета к древности всех этих штуковин. Просто, открыл своим складным ножом. Ткань почти истлела, да гробокопателю было всё равно. Но, добыча была славной. Он не спеша перебирал эти вещи, укладывал в порядке в свой мешок. Тощий только провожал алчными глазами такое богатство…

И Жихарь нашёл там золотую чашу, кинжал с золотой рукоятью. Два медных кувшина. Больше золота не было.

— Ну что? Фунтиков пять есть? — с надеждой спросил Тощий.

— Да поболе будет…

— Поднимаемся?

— Да погоди ты… Осмотреться надо, может, и ещё чего есть…

И Жихарь начал осматривать стену, противоположную месту, через которое они попали в склеп. И точно, за досками, он заметил ещё один выход… Старшой усмехнулся, вспоминая троих, оставшихся наверху.

— Тощий, пошли сюда…

Этот гробокопатель понимал замысел старшого. Но, могло выйти плохо, да и что он задумал, старшой-то? Такие мысли вились клубком в голове Тощего.

— Не боись… Не порешу я тебя… Вот, гляди, и нож убрал, — и Жихарь спрятал орудие в карман, — да пойми ты… На двоих поделим, в богатстве заживём! Ты же ведь торгаша знаешь?

— А то! — улыбнулся Тощий, — но боязно… Бледный, он не простит…

— Да это его дело… Я в балке пару коней припрятал. Уйдём, точно!

Старшой посмотрел на товарища, а сам нащупал финский нож в кармане поддевки. Не хотел бы убивать старого знакомца. Но, решение уйти было твёрдым. И он был рад ответу товарища:

— Согласен, Жихарь. Уходим. Мы от них успеем оторваться!

— А верёвка на твоей руке? Я видел, Бледный уже три раза проверял…

— Придумал я… Ничего не заметит, дело верное!

ГЛАВА 1 Первая встреча

Что могло быть интересного здесь, в его комнате? Ну, а вот для Якова Семёновича Гурнина, то что находилось в этом помещении, а вернее, подвешено на гвоздиках, имело значение наиважнейшее. Фотография отца, сделанная ещё на коронации государя императора Александра Третьего. Полковое фото, Лейб-гвардии Измайловского полка. Такой же фотопортрет в несчастливую коронацию Николая Александровича. Помимо этого, на гвоздике аккуратно подвешена была одна вещица… Тесак прадеда, Семёна Яковлевича, который тоже служил в Лейб-гвардии Измайловском полку, и участвовал в Бородинской битве, в далёком 1812 году, о чём свидетельствовала и бронзовая медаль, висевшая рядом.

А в шкафу, запертым на ключ, лежал и орден Семёна Яковлевича, солдатский Георгиевский крест. Иногда Яков брал в руку эту памятку, да представлял такие бои… Но, и сам отслужил срочную, всё честь по чести вышло.

Но тут опять поглядел молодой человек на деревянные ходики, висевшие на стене рядом. Подходили стрелки к десяти часам…

— Яша, всё приготовила, отгладила, — услышал он голос своей матушки, Аграфены Никодимовны, — а и рубашка-то хороша! Да ты в ней, словно жених! Примерь, я посмотрю, порадуюсь!

— Я сейчас!

Опять погляделся в зеркало Гурнин. Но и чего эта девица, Елизавета в нём нашла? Милая ведь такая девушка, с карими глазами, рыженькая. Вздохнул Яков, вспоминая тот день знакомства. Опять положил перед собой, на старый комод это письмо…

«Добрый день, Яков Семёнович!

Простите, узнала ваше имя и фамилию в полицейском участке и телефонировала. Если сочтёте это возможным, предлагаю увидеться 25 декабря, на Рождество, в праздник, в 12 часов, у церкви «Трёх Радостей» на Покровке. Или пишите по адресу, Хохловский переулок, дом 5, Елизавете Григорьевне Шумской».

Перечитывал это послание, и не заметил, как в его комнату вошла мать. Держала в руках вешалку с сорочкой, и смотрела на него.

— И что ты так переживаешь? Съезди на Покровку, недалеко, небось. А я в нашу церковь, Богородицы, и сама схожу. А вернешься, как раз и обедать станем. Да я что, и не понимаю, что ты так приоделся? Да и мне, вот, и шаль, и пальто новое справил?

Точно, было дело, как припомнил Гурнин. Вот, вчера наградные дали, он прикупил в «Мюр и Мюрилизе» себе обнову новую, да маме пальто с платком. И то, ведь Рождество, порадовать надо…

— Ну всё… — вмешалась Аграфена Петровна, — приоделся, нечего здесь столбом столбеть, — и принялась подталкивать его в прихожую, — и, часы не забудь!

И ведь и на часы денег хватило, на наручные «Омега», понятно, что не из дорогих. В прихожей одел спортивные ботинки, гетры на бриджи, поправил новомодный пиджак, пальто двубортное, короткое, тоже по моде, и «боярку», прямо как у Сергея Петровича. Но, понятно, что не бобровую. Трость не стал брать, решил, что будет уж слишком для него. Так сказать, не по чину. Присел на табурет на минутку, и, наконец, открыл дверь. Краем глаза заметил маменьку, которая быстро перекрестила его на дорожку. Он же, уходя закрыл дверь на ключ, и спустился по почищенному им накануне от снега крыльцу.

А погода на диво ладная в Москве стояла, так и так прогуляться сегодня стоило. Лёгкий морозец чуть пощипывал уши и щёки, снег поскрипывал под каблуками его каблуками. Яков вышел на дорогу, поздоровался с проходившими мимо соседями. Поправил санки бабы Нюры, и мешок привязанный сверху.

— Спаси тебя Христос, Яшенька, — услышал он благословение старушки.

— С наступающим Рождеством, бабушка! — ответил он.

— И тебе счастья!

Гурнин поклонился, и пошёл дальше, к остановке трамвая на Яузском бульваре. Здесь стояли пятеро обывателей, поглядывая по сторонам. На вид, подозрительных лиц среди них и не заметил. Привычка уж такая прилепилась, ничего поделать с собой Гурнин не смог. Вот, подлетел красный вагон трамвая, гремя на стыках рельсов и позванивая, распугав извозчиков и обывателей. Но, на остановке вагоновожатый плавно остановился. Яков чинно поднялся на заднюю площадку, пропустив дам среднего возраста. Вошёл в салон, приготовив четыре копейки.

— Мне билет на целый день, — не забыл о важном полицейский.

Картонка на проезд удобно поместилась в кармане пальто, а трамвай, звякнув уж Бог знает чем, тронулся с места и покатил по Бульварому Кольцу. Проехал три остановки, и вышел. Да, конечно, зимой, здесь, на бульварах не так забавно. Хотя, вот, на Чистых прудах, весело и приятно, народ на коньках по льду озера катается, оркестр музыку играет. Красота!

***

Елизавета сидела перед зеркалом в своей спальне, расчёсывая волосы. И то, было ведь о чем заботится- длинные, густые, шелковистые, правда- рыжеватые. Ну, если быть честной — то точно уж не рыжеватые, а прямо огенно-рыжие, цветом поярче шерсти кота Мурзика, проживавшего в доме Шумских на правах хозяина. По крайне мере, кот так искренне считал, и сейчас пытался пробраться к ней в комнату. Сначала прилёг на пол, и лапкой пытался потянуть дверь на себя. Сначала не получалось, затем придал ещё усилия- и, полотно скрипнуло, и приоткрылась щель в которую пролезла довольная круглая хитрая морда. Лиза улыбнулась, ведь на всё это было невозможно смотреть без улыбки. Затем Мурзик вошёл весь, ткнулся носом в её руку, и занял своё место, разлёгшись на её домашних тапочках.

— Лиза, ты здесь? — позвала мама, Анна Фёдоровна, — а то к тебе уже подруга пришла, Кристина!

— Я уже скоро! Пусть в гостиной подождёт! — ответила дочь.

— Только до темноты возвращайтесь! — дал знать о себе и отец, Григорий Ильич.

Её батюшка служил врачом, хирургом, в больнице. Поэтому и Лиза училась на курсах, чтобы стать медиком. И то, преподавали ведь у них проффессора из Московского Университета. Она старалась, хотя поначалу и тяжеловато было, видать, слабохарактерная выросла. Просто млела в анатомических классах, долго привыкнуть не могла. Потом, кажется, отошло.

— Конечно, папа. Ведь Рождество же! — ответила барышня.

Сама же Елизавета опять посмотрела на платье, кажется, осталась довольна собой. Но, пуховкой, опять обмахнула лицо, что бы чуть скрыть такие настырные веснушки. Подкрасила губы, чуть-чуть, и кажется, осталась довольна собой.

— Ну вот, давайте чаю выпьем, — предложила Анна Фёдоровна, поглядев на свою дочь и её подругу, — вполне себе постные!

Женщина была рада, что дочь ещё не вышла замуж. А то, оба сына, Лаврентий и Сергей, служили в армии, пока в небольших чинах, и навещали родителей нечасто.

— Вот, пироги несу, — со значением сказала кухарка дома, Василиса Егоровна, — остыли, тёплые. Ах, вышли-то хорошие!

— Спасибо, Василиса, — поблагодарил Григорий Ильич, — я самовар принесу.

На столе их ожидали фарфоровые приборы, и чудные чашечки наполнились ароматным чаем. А углу комнаты, стояла и красовалась ёлка, украшенная чудными игрушками.

Елизавета помешивала в кружке сахар, съела один пирожок, с яблоками и корицей. Опять поглядела в окно. Правда, мысли были слабовольные, придёт этот молодой человек, Яков, на службу в церковь, или не придёт? Или решил, что она слишком взбалмошная и суетливая? Тут её губы упрямо сжались, и она чуть было не облилась чаем. Матушка, поглядев на неё, покачала головой, а батюшка, лишь поправил своё пенсне и сделал вид, что ничего не заметил.

Чай был допит, Елизавета Григорьевна поднялась и пошла в прихожую, одеться. Следом пошла Кристина.

— Спасибо за чай, — обернувшись, поблагодарила гостья.

— С наступающим праздником тебя, Кристина. И матушку твою и батюшку! — улыбнувшись, проговорила Анна Фёдоровна.

— Спасибо, и вас всех с наступающим! — ответила гостья.

Наконец, девицы оказались на улице. День стоял прекрасный, ясный и чистый. Люди шли мимо них, тоже спешили, кто в церковь, кто в лавку, а кто и домой.

— Ну что? Прислал весточку, твой герой? — нетерпеливо поинтересовалась Кристина.

— Пока нет, — не стала обманывать Лиза, — должен к церкви подойти, к полудню.

— А если нет? А ты так ему помогала!

— Нет, точно придёт. Ну, не может н прийти, — тихо ответила Елизавета, — пойдём. Чего стоять то?

Так, пешком, две подруги, подошли к ограде. Народ толпился в ожидании службы. Кто-то заходил в рам, ненадолго, свечи поставить. Елизавета, как бы просто так, тоже зашла внутрь, перекрестилась, окинула взглядом стоявших здесь, но нет, его не было. Как-то неприятно стало, даже обидно за себя. Она быстро вернулась к Кристине.

— Лиза, смотри! Чего-то у трактира Гуреева случилось! Народ толпится!

Елизавета даже привстала на цыпочки, поправила платок на голове от волнения. Или ей показалось? И быстро произнесла:

— Кристина, только меня не жди! Я сбегаю, посмотрю!

***

Ну а он, Яков Семёнович Гурнин должен был поспешать к церкви «Трёх Радостей». А Покровка, улица не маленькая, и предстояло прошагать с полверсты. Ну да бывшему городовому, а теперь полицейскому ннадзирателю, не привыкать было шагами мерять московские улицы. И то, сегодня всё было нарядно и красиво. И здесь, спешили обыватели, по улицам проносились санки с весёлой публикой, и стоял на углу неизменный городовой, страж порядка этих мест, Петраков Василий Лукич, всё при усах и сабле.

— Здравия желаю, Василий Лукич! — поздоровался Гурнин

— О, Яков Семёнович! Рад! Слышали, что теперь покинул нас, в Сыскной теперь?

— Точно так. В отделе у полицейского чиновника Стаброва.

— Поздравляю! И с наступающим тебя!

— И тебя, Василий Лукич!

Гурнин приподнял шапку, прощаясь, и быстро пошёл дальше. Мимо прошли две приятные барышни, в в милых шубках, он коснулся своей шапки, и поклоннлся, заслужив в ответ милые улыбки обеих. Сразу стало приятнее на душе, и припомнилась поговорка, только сказанная в ином смысле: « Одежда украшает человека». Яков, слегка грустно вздохнул, поругав себя за это. Ведь, его, кажется, ждут! Впрочем, время было. Вот, и виднелась ограда церкви, «ТРЕХ РАДОСТЕЙ», на Покровке. Такой, слегка непривычный фасад, большей похожий на католические церкви. Осталось ему пройти совсем немного, мимо трактира Горячева, старого кирпичного здания в два этажа. И тут, в сугроб, на тротуар, из окна вываливается и падает в снег мужчина. Прямо перед обомлевшим Гурниным, и всё бы ведь ничего, так ещё с ножом в животе, и еле этот человек шепчет:

— Убили… Помогите…

И, выдергивает нож из раны, да тянет окровавленные руки к Якову. Тот рукав-то отдёрнул, но пальцы умирающего коснулись пальцев полицейского. И то же бы ничего, обошлось бы, так проходившая мимо бабка как заорёт не своим голосом:

— Убили! Караул! Вот он, душегуб-то окаянный! Кровь-то на руках!

И кривым пальцем своим прямо на него показывает. И откуда у бабки здоровье взялось, так кричать на всю Покровку!

— Да не я это! Не я! — закричал поражённый Гурнин.

Нет, бежать и не собираося. Но, тут набежали дворники. Правда, их смутил и охладил рвение жетон Сыскной полиции, показанный Яковом. А тут и прибежал Василий Лукич Петраков, городовой. Сначала важно так подошёл, затем, увидев опять Гурнина, только развёл руки в стороны да и произнёс приличествующие такому случаю слова:

— Вот те на! Яша! И ты, что ли, в душегубцы заделался? Ты же тоже полицейский!

Видно было, что расстроен и удивлён пожилой городовой таким оборотом дел. И головой качал, и вздохнул тяжело. Но, служака Петраков был старый, и всякие там знакомства для него мало дела имели. А уж особенно, в таких случаях, как смертоубийство.

— А! Вот оно! И полицейские совесть-т потеряли, кровь человеческую средь бела дня льют! — испустила ещё один крик старушка.

Петраков начал тревожно оглядываться, вокруг собиралась толпа, и настроенная уже отнюдь не дружелюбно. Дело принимало совсем скверный оборот.

— Василий Лукич, надо немедленно задержать постояльцев вот этой комнаты! — и Гурнин показал на окно трактира, — и как можно быстрее! Отсюда человек выпал! — пытался оправдаться Яков, — а то упустим преступника!

Но к нему уже подходили люди, совсем не ангельского вида. Их пока придерживали дворники, но долго такое продолжаттся не могло бы.

— Выпал, или там не выпал, так уж следствие разберётся, — громко, чуть не крича, вещал Петраков, — Да ты уж, конечно, что делать, брат, мне сейчас не указывай. Теперь уж, я здесь за главного. Сейчас приедет воронок, и поедешь ты, мил чиловек, в участок, а оттуда и в Бутырский замок, суда дожидаться.

Публику эти слова, кажется немного успокоили. Городовой уже гордо смотрел на обывателей, как истинный страж Закона и Порядка. Гурнин терял всякую надежду, так и держа, свои испачканные кровью убитого руки перед собой.

Но тут, почти как ангел спасения, правда, явился такой вот ангел рыженький, подбежала и Елизавета Шумская. Увидела, видать, всё это безобразие, и не преминула вмешаться.

— Да что же это! За что же арестовывают невиновного! — сразу заявила она, — да не может Яков быть виноват! Наговор это!

— Что же вы, барышня душегуба выгораживаете? — строго заговорил городовой, и покачал осуждающе головой.

— Какой же он душегуб! — и тут уж Лиза расскраснелась и бросилась в бой, — Сам же полицейский! Да он же налетчика в трамвае арестовал, и вообще! Не мог он!

— Что, вообще, барышня? Чего не мог? — терпеливо отвечал городовой.

Разговор продолжался в том же ключе, наконец, приехала санитарная повозка и полицейская карета.

— Ну что? Господа дорогие… Садитесь в воронок, да поехали в участок!

Спорить было бессмысленно, и надо было подчиняться. Гурнин сам открыл дверь возка для барышни. Елизавета упрямо поджала губы и посмотрела на кавалера. Тот лишь виновато покачал головой, не понимая, чего ещё сказать? Петраков почти обрадованно оглядел толпу, ударил по возку, и сам вскочил на подножку, сопровождать.

ГЛАВА 2 Сыскная полиция накануне Рождества

Сергей Петрович спокойно попивал чай из стакана в серебряном подстаканнике. Вот, была такая слабость у морского офицера. Жена морщила свой носик, пытаясь приучить мужа к фарфору, пусть не к китайскому, так хотя бы уж Санкт-Петербургского императорского завода. Но нет, вот не то удовольствие, право слово, не то! Ну, скажем, кофе в фарфоровой чашечке, так это любо-дорого. Нет, конечно, дома проявлял слабость, так сказать, сделать жене приятно, но на службе- ни за что! Что бы он, морской офицер, да даже на службе был подкаблучником- это решительно было невозможно!

Ну, дома, так другое дело… И вот, вчера приехали его матушка с батюшкой, Петр Андреевич и Лукерья Степановна. Так, в общем, понятное дело, скоро ведь Анна Аркадьевна, жена его, должна была порадовать его наследником или наследницей. Понятно, что жена утверждала, что будет непременно сын, и спорить с этим было глупо. Но, главное, что и ёлка на месте, да всё уж готово к празднику. Сергей Петрович допивал чай, собирался для полноты ощущений выкурить сигару, любимую «манилу». Что, собственно, и сделал, и теперь просто получал удовольствие, пуская табачный дым к потолку, и с философским пониманием любуясь видом из окна. Мог себе позволить, тем более, иподарки к Рождеству всем прикупил. Он опять затянулся, и тут мерзко затрезвонил неуёмный телефонный аппарат. Таким вот, непередаваемым, нудным звуком, известным, конечно, каждому. Дымящаяся сигара оказалась в пепельнице, а рука полицейского чиновника медленно потянулась к аппарату.

— Сергей Петрович? Аркадий Францевич говорит, — услышал Стабров голос начальника Сыскной полиции Москвы, — такое вот дело внезапно образовалось. Вы уж решите всё лучшим образом…

Он слушал внимательно, сидя в кресле. И, казалось, всего пара услышанных слов может произвести магическое действие, и расслабленного сибарита разом превратить в энергичнейшего эпикурейца. Это и случилось. Стабров вскочил из кресла, быстро одел пальто и шапку, уже вышел, но снова взял в руку телефонную трубку.

— Сергей Игнатьевич! Немедленно авто Гвоздёва к подъезду и Девяткина тоже! Наисрочнейшее дело!

Сергей Игнатьевич Астафьев занимал должность служил в Полицейском ведомстве Сыскной полиции давно, никак не менее лет десяти. Был на безупречном счету, начальство называло его наиценнейшим работником. Это был просто гений организационной работы, и служил дежурным по Сыскной полиции.

— Всё будет исполненно! — услышал Сергей Петрович голос Астафьева, более похожий на голос автомата, а не человека.

Но, теперь Стабров мог быть максимально уверен в выполнении его указаний в буквальном смысое, без всякой там дурацкой отсебятины. Полицейский чиновник аккуратно застегнулся на все пуговицы, поправил индийский шарф, подарок его жены. Ну, а бобровая «боярка» и так лихо сидела на его голове. Каким-то образом смог не забыть и про любимую «манилу», казалось, так и оставленную тихо умирать в бронзовой пепельнице. Но, ведь известно, что моряки своих не бросают!

***

Стабров неторопливо прогуливался во дворе здания Сыскной полиции на Петровке, докуривая свою сигару. Девяткин, пребывая в прекрасном расположении духа, балагурил с Гвоздёвым, отвлекая того от дела. Но, наконец их Benz чихнул, кашлянул и завёлся. Хорошо, что всё-таки морозец стоял небольшой, всё же до Крещения было ещё долго.

— Сергей Петрович, всё готово!

— Девяткин, садитесь, и поехали! Еремей, в полицейский участок на Покровке!

Сам быстро сел на сидение и захлопнул дверь салона. Открыл портфель, глянул на свои документы, и папку с делом. На него вопросительно смотрел Девяткин, поправляя зимнюю меховую шапку с козырьком. Такое, было новомодное изделие московских скорняков, картуз из меха. Хотя, на вид, было не так плохо.

— Сергей Петрович! В чём дело-то? — всё же спросил он.

Не удержался Девяткин, посматривая на непривычно мрачного Стаброва, всё державшего свою сигару в левой руке. Безукоризненные серые лайковые перчатки резко выделялись на шоколадного цвета «маниле». А взгляд Стаброва будто сверлил обшивку их «Benz»a.

— Худо дело, Андрей Сергеевич, обвиняют нашего Гурнина в убийстве. Вот, еду снять показания. Мне Аркадий Францевич телефонировал. Произошло всё на Покровке, около одиннадцати утра.

— Да ну, что бы Яков, вот, и убил? — хохотнул Девяткин, и в порыве ударил себя по коленям, — ерунда полная.

— Но, вот взят с поличным городовым Петраковым. Имеются показания. Он его и препроводил в участок.

— Да чёрт его знают, что пишут… — уже не так уверенно добавил полицейский надзиратель.

Стабров замолчал, опустил голову. И, как-то из подлобья, глянул на подчинённого. Тот же в задумчивости потёр лоб, и отвернулся. Видно, что переживает сотрудник, не больно-то верит в случившееся.

А Андрей Сергеевич Девяткин и Александр Владимирович Минаков служили под началом Стаброва, уже почитай три года, с достопамятного 1908, когда Сергей Петрович, отправленный в бессрочный отпуск по ранению, попадает на службу в Сыскную полицию Москвы. Ситуация приключилась тогда, как в романе. Ехал ведь капитан Императорского Российского флота домой, а очутился опять на государственной службе, только по Полицейскому Ведомству.

Стабров опять затянулся дымом от сигары, и посмотрел сообщение, и копию происшествия, доставленную самокатчиком. Тут, слегка повеселел. Собственно, всё было, что называется, в процессе…

— Ничего, Андрей Сергеевич, образуется всё… — обнадёжил он сотрудника, да и себя тоже.

— Дай-то Бог, Сергей Петрович! — ответил тот, без раздумий.

***

Но вот, их авто неспешно так, почти как броненосец в гавани, проехало между домами, и очутилось у ворот полицейского участка. Городовой распахнул ворота, и Гвоздёв заехал на хорошо очищенный от снега двор. Имелись тут пара сараев, у которых полицейские возчики приводили в порядок свои повозки, чистили щётками коней. Стабров, отдал честь служивым, не хватало еще терять понимание других полицейских. И хоть не в малых чинах, а уважать личный состав-первое дело, это он усвоил еще служа гардемарином на линкоре « Генерал-адмирал Апраксин».

Они вдвоём, с Девяткиным, подошли к подъезду здания, и предъявили полицейские жетоны.

— Александр Петрович вас ожидают, ваше благородие! — хорошо поставленным голосом отчитался городовой, — И очень рады вашему визиту!

— Спасибо. Вы нас не проводите? — ответил полицейский чиновник.

— Конечно.

Они поднялись по старой дубовой лестнице, с вытертыми половицами, верно, помнившими бытность ещё государя Александра Второго Освободителя. Стены, как во всяком присутственном месте, ьыли покрашены такой зелёной краской. Верно, что бы внушать некую надежду оступившимся, и уверенность в себе-стражам закона. Ну а дверь кабинета, украшенная бронзовой табличкой с надписью: « полицейский пристав, поручик Собанеев Александр Петрович», белая, но с въевшейся грязью у ручки и у пола, гостеприимно открылась, будто сама собой.

Стабров вошёл внутрь, а навстречу из-за письменного стола, крытого зелёным сукном, тут де поднялся человек срелних лет в полицейском мундире.

— Александр Петрович Собанеев, поручик Симбирского полка, и протянул руку.

— Сергей Петрович Стабров, капитан Российского Императорского флота, — ответил вошедший, и пожал руку, — Андрей Снргеевич Девяткин, полицейский надзиратель, — представил он, — С наступающим вас. Но, приехали разобраться с делом Гурнина, и ходатайствовать о переводе дела о расследовании к нам, в Сыскную полицию. Вот, письмо Аркадия Францевича Кошко. И, забрать подозреваемого.

— Так-с… Нет, конечно, господин Кошко мне телефонировал. Но, право слово, зря беспокоитесь. Дело ясное, обычное уличное убийство. Сами знаете, как оно бывает. Повздорили, и Гурнин убил в горячке неизвестного, рядом с трактиром Гуреева, — объяснял пристав, — ничего необычного, видно, ссора приключилась.

— Так вы и не проверили место происшествия? Выезжал ли дознаватель?

— Пока нет. А для чего? Есть показания свидетелей, дело наипростейшее по сути. Вот, Антонина Васильевна Косарева, семидесяти лет, видела нож в руках подозреваемого. Она и подняла тревогу, вызвала помощь, дворников. А уж потом городовой Петраков прибежал и задержал преступника.

— До суда Гурнин не преступник, а лишь подозреваемый, — официальным тоном ответил Стабров, — а ещё какие свидетели? Орудие преступления найдено, приобщено?

— Сейчас всё дело вам принесут, Сергей Петрович, раз решили за это взяться, — неохотно ответил пристав, — Дмитрий, — заговорил он уже в трубку телефонного аппарата, — Гурнина сюда! И дело тоже доставьте. И акт не забудьте заполнить, что б по всей форме, в двух экземплярах! За всем нужен глаз да глаз, — доверительно, почти шёпотом, сказал он уже Стаброву, — и барышню с собой заберите, ради Христа! Вот знаете, даже прокурором меня пугает!

— Что за дама? — удивился Сергей Петрович, — Непонятно, право слово…

— Да не дама, а девица… Приехала с подозреваемым, сама вызвалась его сопроводить. Утверждает, что тот невиновен. Ужас, в общем.

— Обещаю, что огражу вас и от этой опасности, Александр Петрович, — улыбнувшись, ответил Стабров.

— Премного обяжете.

— И ещё одно, Александр Петрович… Неподалёку от трактира, поставьте до 16—00, трёх-четырёх городовых, которые поумнее да пошустрее. Что бы задержать возможных злодеев. Чувствую, что это просто необходимо.

— Отчего же и нет? Сейчас же и распоряжусь, — ответил Сабанеев, и поднял трубку теоефонного аппарата.

Но тут, открылась дверь, и в кабинет ввели Гурнина, который всё почёсывал запястья своих рук. Вид у него был слегка взъерошенный, но не лишённый некоторого изящества, как оценил Стабров. И одежда новёхонькая, недавно купленная. Да и магазин несложно понять… Впрочем, и дама в деле, среди свидетелей… Сергей Петрович позволил себе улыбнуться. Нет, в таком случае, Якова здесь решительно нельзя было оставлять здесь, как решил Стабров.

— Гурнин, распишитесь, что все вещи получили в полной сохранности, — Собанеев протянул лист бумаги.

Яков всё прочитал, и лишь после этого обмакнул перо в чернила, и вывел свою подпись. Сергей Петрович оценил и это, разумную въедливость подчиненного.

— А да, барышня в дежурной, и её не забудьте! — припомнил пристав.

Гурнин тут схватился за шапку, хотел уйти, но опомнился, хотя и явственно побелел. Стабров встал со стула, пожал руку задержанному. Затем все документы дела убрал в свой портфель, в том числе и нож, лежавший в отдельном конверте.

— С наступающим вас, Александр Петрович! — произнёс Стабров, едва сдерживаясь от злости.

Здесь находится было просто невыносимо, чувствовал острое желание накричать, просто затопать ногами… Совершенно никто не желал выполнять служебные обязанности! Но, сдержался. Лишь пробормотал:

— Пойдёмте, нас авто ожидает… Девяткин, с Гурниным зайдите в дежурное помещение. Жду вас у автомобиля. Всех, конечно же.

А сам почти сбежал по лестнице вниз, гремя каблуками. Вышел на улицу, отдышался, и потянулся за папиросами. Хорошо, хоть не забыл в ящике письменного стола, как в прошлый раз. «Стамбульския», были просто в самый раз… Чиркнул спичкой, и смог пустить дым и успокоится. Проклятье, ни осмотра места происшествия, опроса свидетелей, да вообще ничего! Любой адвокат в суде разнёс бы это дело в пух и прах! Но, времени катастрофически не хватало, и надо было до вечера всё успеть… Он так мерил двор шагами, а Ерёма делал вид, что его как бы и нет, опасаясь мешать начальнику. Так и задумался Сергей Петрович, пока не услышал звонкий девичий голос:

— Спасибо вам, выручили Якова!

Стабров поспешно обернулся на каблуках, бросил папиросу в урну, и сделал шаг навстречу. Привычно чуть склонил голову, и немного церемонно представился:

— Капитан Сергей Петрович Стабров. Так сказать, начальник Якова Семёновича.

— Елизавета Григорьевна Шумская, слушательница женских курсов. Я, рядом стояла, то есть недалеко, — пыталась объясниться барышня, — у ограды церкви «Трех Радостей», ожидала Якова. Ну и видела, — и она сильно покраснела, — то есть не видела, — опять сбилась девица, — а заметила, что толпа собирается. Закричали: «Убили, Караул». Ну и я подбежала. А там Яков стоит, и этот, убитый, — и она поднесла к губам платочек, — Но Яков не мог, это точно…

— Конечно, Елизавета Григорьевна. Садитесь в авто, мы вас отвезём домой, — ответил полицейский чиновник.

Без сомнения, барышня выглядела очень мило, и обладала неслабым характером. Мысленно Стабров порадовался за подчиненного. Ну если и рыжая, и конопатая, так что же, и это не в беду…

— Хохловский проезд, дом 5 … — тихо проговорила девица.

Стабров не стал уточнять, собственно, что это послание они с Аркадием Францевичем изучили дня три назад. И адрес едва не наизусть вызубрили. Такая, ведь известная история приключилась.

— Еремей, поехали. Хохловский переулок, — дал команду Стабров.

— Всё сделаем!

Авто покатило по Покровке, затем свернуло на Бульварное кольцо. На сильном подъёме Еремей умело подтормаживал, проехал мимо «дома Мазепы», и вот, они были на месте. Машина встала, как вкопанная, при том, где

— Позвольте проводить барышню, Сергей Петрович, — тихо проговорил Гурнин.

— Не очень долго. Нам ещё надо успеть на место происшествия до темноты.

Яков кивнул. Помог девушке сойти на дорогу, поддерживая ту за локоть. Затем, она сама взяла его за руку, и они пошли к небольшому дому. Стабров тоже вышел, уже хотел покурить на пару с Девяткиным, теперь молча приминал гильзу своей папиросы. Андрей Сергеевич успел юркнуть в переулок, вслед за Гурниным. И, вернулся минут через пять.

— Всё хорошо, Яков возвращается, — произнёс он, — девушка зашла в дом.

— Господи, Девяткин… — вздохнул Стабров, — а может, и правильно ты сделал… Такая уж наша служба. Доверяй, да проверяй. Ерёма, помалкивай обо всём, понял?

— Конечно, — с готовностью согласился их водитель.

ГЛАВА 3 Трактир Гуреева

— Еремей, — начал Стабров, — поедешь на Петровку, и привези сюда Никулина и Шульца. На всякий случай и Федюнина тоже. И, Минакова конечно, куда без него. Ожидаем вас.

— Обернусь быстро!

И Benz сыскной полиции покатил по улице, усыпанной снегом: Что было бы за расследование без фотографа, Франца Яновича Шульца, фельдшера Федюнина Григория Ильича, и непременного криминалиста Никулина Николая Григорьевича? Совершенно нерешаемая задача! Без них Сергей Петрович был как без рук…

А сам полицейский чиновник сейчас внимательно смотрел на окно второго этажа трактира. Глянул и на сугроб, со следами ещё незатоптанной пешеходами крови.

— Отсюда, говорите, выпало тело? — спросил он у Гурнина, — и здесь лежало затем?

— Именно. Только, он был ещё жив. Минуты только через три он умер.

Стабров опять глянул на эту часть тротуара, на фасад здания. Снег, кончно, смягчил улар от падения…

— Немного отполз, получается… Да уж… Место затоптано сильно… А Григорию Ильичу с Минаковым предстоит поход в судебный морг. Ну ладненько… Пойдёмте, взбодрим приказчика. А вы, Андрей Сергеевич, сразу на второй этаж, с вашим жетоном наперевес. И возьмитесь построже за полового, что бы всё вам поведал…

— Я приступаю немедленно!

И Девяткин вошёл первым в дверь трактира. Ну а Стабров неспешно прошествовал в обеденный зал, и вежливо обратился к буфетчику. Такой вот стоял перед ним импозантный полноватый человек, с небольшой бородкой, при положенном его званию белом колпаке, при чистом фартуке и чистой серой робе. Наготове и обозревал нового посетителя. Просто такой проводник в мир кулинарных чудес.

— День добрый, — и сразу предъявил жетон сыскной полиции, — мне, любезный, вашего приказчика, да побыстрее, — тихо говорил Стабров.

— Может быть, вам пока чаю или кофе? — ответил буфетчик и хитро прищурился своими чёрными глазами.

Такой вот субъект перед ним оказался, полный до краёв наивной хитрости пополам с редкой дуростью. Гремучая смесь вышла, на манер японской гранаты « шимоза». Большой разрушительной силы, чему, впрочем, Стабров не был удивлён.

— Мне бы приказчика лучше, — и полицейский чиновник нетерпеливо постучал пальцем по стойке, — так сказать, немедленно!

— Сейчас… Мишка! — крикнул буфетчик половому, — Серафима Андреевича его благородие зовёт! И быстро, бегом!

Гурнин пока не спеша поглядел в заиндевевшее окошко, дорога была видна преотлично. Здесь, видимо, и шёл Гурнин. Оценил громадный, пышущий паром медный двухведёрный самовар. В обеденном зале сидели и трапезничали с десяток постояльцев. Ничего, в общем, необычного не происходило. Трое, судя по одежде, из мастеровых, пятеро- приказчики из купеческих лавок, четверо разносчиков скобяных товаров. Двое же, излишне внимательно смотрели на новых посетителей. Вот эти двое, оторвавшись от своих щей, попытались проскользнуть к выходу из трактира. Но нарвались на дюжего Гурнина. Тот ухватил обоих, за руки и жестко усадил на табуреты.

— Придётся обождать, господа. Сыскная полиция, — строго проговорил Яков.

— Да, — согласился Стабров, чуть повернув голову, — здесь было совершено убийство. Необходимо всех опросить.

Дальнейшей реакции никто и не ожидал. Один из остановленных Гурниным субъектов схватил табурет и сходу высадил им окно. Рама с грохотом вывалилась наружу, а вслед ей, посыпались на улицу и постояльцы. Никто не жаждал остаться здесь, кроме двоих неплохо одетых персонажей. Оба этих господина с весёлым выражением лица смотрели на эту суету, и особенно, на просто посеревшее от ужаса лицо буфетчика.

— Эвона! Уж точно, на службу торопятся! Уж и вечерня скоро! Рождество! — произнёс один из оставшихся, с удовольствием поедая пирог с требухой.

— А вы, господа, что же в бега не подались? — полюбопытствовал Стабров.

— Так нам и здесь хорошо. Да и за уже угощение уплатили, — заметил второй, — и что, и вправду, убийство случилось? А то я в окно смотрел, толпа собралась. Народишко на улице раскричался, даже наш городовой появился, под окнами стоял.

— Полицейский чиновник Стабров, — назвался Сергей Петрович, — прошу и вас представится, и документы мне предъявить, какие есть в наличии.

— Фокин, Максим Патрикеевич, — назвался первый, — вот, паспорт. Купец второй гильдии, проживаю здесь, неподалёку, на Покровских воротах, в собственном дому.

— Приказчик я, Максима Патрикеевича, Шангин Евстрат Тимофеевич. Квартирую у него же, во флигеле.

Стабров быстро занёс данные в блокнот, и не забыл взять подписи у торговых людей за взятые показания.

— Благодарю, господа! Не смею задерживать! — громко произнёс Стабров.

Тут подошёл встревоженный происшедшим господин, и сразу просто метнулся к окну.

— Господи… Вот убыток-то? Что же ты, Матвей, не досмотрел? — произнёс он.

— Да как же-с, Аверьян Иванович, и поспеть можно-с? Занят был, с полицейским чиновником я объяснялся. Он и вас видеть желал, — с виноватым тоном объяснялся буфетчик.

— Не только желал, но и желаю, — вмешался в разговор Стабров, — к вам несколько вопросов, Аверьян Иванович…

— Новиков, Новиков…

Приказчик вида был, можно сказать, наиобыкновеннейшего. Одетый в шоколадного цвета тройку, пошитую из гаденьеого материала, приаезённого, не иначе как из Лодзи. Рубашка с целлулоидным воротничком и чёрной бабочкой. Остатки каштановых волос были заботливо, с большим тщанием расчесаны по всему темени, впрочем, не в силах были прикрыть всё пространство ввиду явной недостаточности.

— Так документы ваши, господин Новиков предъявите для начала, и книгу записи ваших постояльцев, для ознакомления. У вас здесь убийство произошло!

— Да что же так… Может быть, откушаете чего, господин Стабров? За-ради праздничка? Осетрина имеется свежайшая да водочка на смородиновом листе?

— Книгу, добрейший господин Новиков, и немедленно!

— Как пожелаете, ваше благородие. Сейчас и принесу, всенепременно!

И приказчик, гремя подковами на каблуках ботинок, удалился. Несчастный буфетчик обзавёлся тулупом, ведь в зале без окна становилось холодновато. Ну а Фокин и Шангин покинули это место. Вскоре, правда, явился Новиков с книгой, а рабочие с улицы закрыли окно деревянным ставнем.

Стабров принялся перелистывать сей «гроссбух», и делал выписки карандашом.

— Значит, посетитель упал из окна пятой комнаты? — сказал полицейский чиновник, сверившись с записями.

— Точно так. Однако, мы затем посмотрели.

— Проживал там Зайцев Трофим Лукич?

— Точно так, — повторил приказчик, — И сейчас проживает. Но гости к нашим постояльцам ходят, и часто. Разные, всякие…

— Копию мне сделайте вашей книги, — строго со значением проговорил Стабров.

Тут он услышал звук приехавшей машины. Глянул в уцелевшее окно, а в дом направлялись его сотрудники.

***

Андрей Сергеевич Девяткин служил уж не первый год в Полицейском ведомстве, и не был новичком в сыскной полиции и уже в качестве полицейского надзирателя. Спокойно, как у себя дома поднялся по лестнице, на второй этаж трактира. Здесь находились комнаты постояльцев. Что удивительно, на стене, крашеной в коричневый цвет, висела по стеклом схема комнат с номерами. Итого имелось восемь помещений, и ватерклозет.

— Так а кто вы будете, почтенный? — поинтересовался половой.

— Да я, сам понимаешь, или твой добрый ангел или чёрт. Как там тебя зовут? — строго спросил полицейский подростка.

— Михал Дмитрич Скоков, пятнадцати лет, из Ярославской губернии мы…

— Так вот, Михаил, — тихо, доверительным тоном, продолжил сыщик, — ты мне рассказываешь о всех, кто приходил в пятый нумер, или я немного строже проверю твой паспорт и разрешение на проживание в столичном городе.

— Не губите, ваше благородие, — сразу забубнил половой, и принял сердобольную позу, ссутулив плечи и повесив голову.

— Тогда и начнём… Кто жил в пятом, с кем общался, посетители?

— Ну вот… Звался Виктором, да, вот имя такое чудное. Говорил, на малороссийский манер, мягко. Одевался, ну, красиво, в общем, — излагал половой.

— Этот что ли? — и Девяткин предъявил фотокарточку трупа, найденного у трактира.

— Нет, это Геннадий. Он к нему всего два раза приходил, и сегодня тоже… Вот, и помер человек, — и половой перекрестился.

— Убили его. А фамилию, или там прозвища не знаешь этого? — и полицейский ткнул палец в карточку.

— Да вроде покойника ещё Жуком называли. А Виктора — так кажется Хватом. И сюда ещё один приходил. Яковом его называли, я подслушал. А вчера, постоялец наш долго беседовал в обеденном зале с другим человеком. Но, незнаком я с ним, не знаю как зовут.

Девяткин торопливо строчил карандашом, не доверяя своей памяти. Затем, проверив монетки в своюм кармане, положил на ладонь полового полтинник.

— Только вы уж меня не выдавайте, — тихо проговорил Мишка, пряча деньги.

— Да как можно. Мы теперь с тобой друзья- приятели! — и полицейский хлопнул по плечу своего нового знакомого.

Тот впрочем, быстро исчез в своей каморке. А на лестнице послышался шум, сюда поднимались люди. Да не просто обыватели, а сотрудники Сыскной полиции, во главе с самим Сергеем Петровичем. Позади его уныло телепался приказчик, словно тащил тяжкий, неподъёмный груз. Но в его руке болталась, громко позвякивая, только большая связка ключей на железном кольце.

***

— Открывайте дверь, и можете идти, Новиков! — деловито распоряжался Стабров, — Франц Янович, запечатлейте всё, что нужно! Приступайте, Николай Григорьевич, — обратился он теперь к криминалисту.

— Всё сделаем, — уверенно ответил Никулин, ставя свой чемоданчик на пороге комнаты.

Ну а пока полицейский чиновник успел пошептаться с Девяткиным, и переписал полученные данные от полового. И, был весьма доволен. Даже философски изрёк насчёт потраченного полтинника:

— Всякая верность имеет свою цену, Андрей Сергеевич!

Девяткин довольно усмехнулся. А Шульц тем временем распаковал свой «Кодак», поставил треногу, и ожидал команды Никулина. Стабров тоже быстро окинул взглядом помещение. Ничего необычного здесь не наблюдалось, обычное третьеразрядное обиталище, далеко не номер «Берлина» или «Метрополя». Железная кровать, одеяло, пирамидка из трёх подушек. Стены крыты масляной краской, светло-зелёного цвета, больше напоминающего цвет свежего зелёного горошка из « Савой». В углу стоял комод, на стене тикали часы с весом, цепь не была подтянута. Следы замытой крови у подоконника, окно заперто, кажется, и помыто… Господин Новиков не дремал, как с досадой подумал Стабров.

— Александр Владимирович, поговорите с уборщицей, — заметил Сергей Петрович, — а я пока прогуляюсь, — добавил он, — и Андрей Сергеевич, пройдите по нумерам, может быть, кто что и слышал. Хотя, лучше я сам. Здесь с Гурниным оставайтесь. Если городовые приведут беглецов, сразу поставьте меня в известность.

— Так и сделаем. Непременно.

— Вы, Гурнин, тоже здесь оставайтесь. Вам отлучаться никуда не позволено. Вы, у нас числитесь пока, под домашним арестом.

— Будет исполнено, — не спорил Яков.

Стабров неспешно направился к туалетной комнате. Впрочем, без ненужного героизма, правая рука сжимала в кармане пальто рукоятку верного «браунинга». Собственно, куда мог деться этот Трофим- Виктор, и ли как там его? Только, если здесь сидит, или, в окно выпрыгнул.

Возможно, конечно, что сидит, злодей, под кроватью или в шкафе одного из номеров трактира. И тут, конечно, арестовать его будет просто, Да уж Гурнин поможет со злодеем справиться, это без сомнения.

Полицейский чиновник открыл белую дверь. Он тихо прошёлся к окну, заметил следы крови на раме, выделявшимся подобно лепестку розы на снегу, как подумал он. Иногда, поэтическое настроение нападало, одернул сам себя полицейский чиновник. Всё, как-то по дурацки выходило… Убил Виктор-Трофим этого Геннадия, и, от страха сбежал. Или, убил неизвестный, выбросил умирающего из окна, а сам скрылся. А наш Зайцев, обитатель номера, поджав хвостик, бросился в кусты… И, испугался того, что обвинят в убийстве, или, испугался того, неизвестного убийцу? Вот ведь в чём непонятность… А пока, надо было распутывать клубочек дела, и Стабров разразился абсолютно сакраментальным возгласом, понятным для этого места:

— Есть тут кто? Пожар!

Последнее слово придавало энергичности любому самому стеснительному субъекту, чем Стабров намеревался воспользоваться. И верно, хлопнула дверь, и поднимая штаны, на пороге появился один из постояльцев.

— Полиция, — ещё больше огорошил неизвестного Сергей Петрович, — в каком нумере проживаете?

— Так в шестом. Большов Лука Ильич. Именно там и проживаю, — с обидой в голосе отвечал обыватель.

Человек с понятной тревогой смотрел на Стаброва, затем неспешно и ответственно проверил завязки штанов.

— Отлично. Сегодня, утром, около одиннадцати, в пятом нумере кричали? — начал полицейский чиновник, доставая блокнот.

— Даже дрались, кажется, — отвечал постоялец, — Что-то упало пару раз. Затем из комнаты выбежал Виктор, и помчался в туалетную. Это я в дверную щёлочку усмотрел.

— Точно ли? Виктор или Геннадий? Кто побежал-то?

— Нет, Виктор. Что я их не отличу что ли? — с обидой произнёс Лука Ильич.

— Так, постойте, Лука Ильич… Такая вот штука, — и Стабров заложил руки за спину, и принялся мерить шагами это малое пространство, — вы не заметили, а до этого, Виктор выходил из пятого номера?

Сергей Петрович смотрел на свидетеля, но отводил взгляд. Сглазить пытался. Тут нельзя было ошибиться.

— Так… Ну, где-то за полчаса до этого дверь в пятый скрипела. Звук у петель такой, на редкость противный, ни с чем не перепутаешь. Да, выходил.

— А ещё, ещё кто-то приходил?

— Нет. Точно, нет. Не видел.

— Хорошо… Но рядом тут постойте, Лука Ильич. Для моего спокойствия. Господин Новиков! Полового сюда для опознания!

— Так сейчас! — отозвался приказчик, словно услышал зов судьбы.

Вскоре, просто совсем быстро подошёл и половой, парнишка лет пятнадцати. Выглядел так, скажем весьма основательно, смотрел хмуро на незнакомца, исподлобья.

— Михаил Скоков, — назвался он.

— Стабров, Сергей Петрович. Ты ведь, Михаил, всех постояльцев в лицо знаешь?

— Служба, ваше благородие… — был дан такой вот ответственный ответ. — обязан всех знать!

— Как зовут этого постояльца?

— Большов Лука Ильич…

— Не мудришь? А может, и не помнишь, сам-то?

— Да чего мудрить? Тот, злодей, небось по пожарной лестнице из уборной спустился, потом на сарай влез, да переулками, переулками и убежал…

— Ты что же, видел, а может, и помогал?

— А как по- другому произойти могло? В номере вы его не взяли, в парадной никто не заметил его. Значит, сбежал из уборной. Летать-то он не умел?