Бесплатный фрагмент - Светящийся поток

На спящих скалах дикий сад

Ты окропил своею кровью,

И вырос сладкий виноград

Для тех, кто жизнью очарован.

*****

Маленький мальчик Александр появился на свет в начале лета. Первенец, он рос весёлым и крепким малышом. И делал хорошо всё, что положено делать детям в его возрасте — есть и спать. А ещё ему нравилось, когда его закутывали в одеяльце, укладывали в коляску и везли в парк гулять. Там до его ушей доносились разные звуки, коляску окутывали незнакомые запахи и ароматы, теплый ветер легко укачивал его. В один день в самом конце августа молодые родители вывезли его уже вечером, когда смеркалось. В парке на танцевальной площадке звучала музыка. Его мама с папой поспешили туда и присоединились к танцующим, поставив коляску малыша неподалёку. Ребёнок крепко спал, а родители, встретив знакомых, весело проводили с ними время. Но свежий ночной ветер попал в коляску и выгнал тепло из одеяльца. Саша стал замерзать, он проснулся от холода, но не закричал, а просто смотрел на мигающие вокруг яркие огоньки и слушал мелодии танцев. Утром у Александра поднялась температура, очень высокая. Приехавший детский доктор сказал, что у мальчика двухстороннее воспаление легких, его нужно срочно везти в больницу. В палате Саше ставили уколы и давали пить с ложечки какие-то лекарства. Врачи очень переживали за жизнь этого симпатичного маленького человечка, которая оказалась под угрозой. Но ребенок хотел жить. Хотел вырасти. И он боролся. Две недели он то приходил в себя, то впадал в забытье. Наконец приступы жара стали проявляться всё реже и реже, малыш пошел на поправку. Родители привезли его домой, где внука радостно встречали бабушка и дедушка. Они очень любили своего внучка, бабушка вообще обожала, часто баловала его. Позже, когда Саша чуть подрос, она на выходных пекла ему вкусные блины и песочные пряники в форме рыб и зверюшек в специальных металлических формочках. По утрам готовила внуку манную кашу и давала Саше с клубничным вареньем. От такой заботы и усиленного питания Александр приобрел пухлые щеки и среди своих однолеток начал смотреться несколько более справным. Некоторые мальчики часто дразнили его толстым. Александр уходил от них, стараясь оставаться один на один с собой; много фантазировал. Зимой он часто лазил по сугробам и, разбивая палкой снежные комья, представлял, что обрушивает свои удары на головы обидчиков. Хотя имелся у него товарищ, который никогда не дразнил его, а, наоборот, говорил, что тоже хотел бы набрать вес, потому что считал себя слишком худым и длинным.

Прошло несколько лет, мальчишки подросли и всё больше и больше пропадали из дома, особенно в дни летних каникул. Одним из любимых их увлечений стала рыбалка. Однажды им удалось уговорить родителей отпустить их с ночевкой на озеро Надеждино. Даже по тем временам, когда дети, в отличие от теперешних, гуляли где и когда хотели, это являло собой серьёзное путешествие. Друзья основательно готовились к предстоящему предприятию: делали удочки поплавочные и донные, закидушки обычные и на резинке, решили опробовать даже перетягу. Надеждино — большое, известное озеро, находившееся примерно в пятидесяти километрах от их дома. Кто знает этих карасей и сазанов, на что они будут клевать? Взяли хлеб, сухари, отварили перловку, добавили в тесто анисовый спирт, вырастили предварительно опарышей и накопали червей, нашли даже нескольких лежней. Кузнечиков решили наловить на месте. Приготовили и заточили крючки всех размеров от третьего до десятого номера. Даже подсак и садок для рыбы позаимствовали у знакомых ребят. Купили пару килограммов соли на случай, если рыбы будет слишком много, — чтобы солить ее сразу на месте. Палатки и спальники показались им ненужными, так как они надеялись, что всю ночь будут рыбачить.

Июньские ночи короткие. До зари хорошо позавтракав и уложив кое-какую провизию, что приготовили им матери с вечера, в рюкзаки, ребята отправились в путь. Им требовалось доехать на троллейбусе к автовокзалу, дальше пересесть на пригородный, идущий до или дальше поселка Береговое, где и располагалось озеро Надеждино. А какое само название — Надеждино! Произошло оно или от женского имени Надежда, бывшего, наверное, знаменитым когда-то в этих краях, или от надежды на необыкновенно невероятный рыбацкий успех, что ожидали от этого водоема любители ловли нескольких поколений. Благополучно преодолев оба транспортных участка своего путешествия, друзья вышли на шоссе напротив Берегового. Ветер отсутствовал, аромат трав полевых цветов обнял путешественников. Старый асфальт нагрелся, от него шло тепло, как от печи. Встречный дядька показал им на проселочную дорогу как на путь более короткий, чем маршрут через село. Плотно укатанная грунтовка выглядела даже ровнее асфальтового покрытия, и идти по ней оказалось несравненно приятнее. Кругом бешено стрекотали кузнечики, будто пытаясь оглушить друг друга. Некоторые из них, самые крупные, вероятно от возбуждения или перегретые жарким солнцем, на лету сильно ударялись о наших путешественников и падали, замерев на доли секунды. Затем же, совершив огромный прыжок, часто в противоположном направлении, как будто им было всё равно, куда лететь, неслись дальше. Шагнув чуть в сторону с дороги и потревожив немного траву, можно было вспугнуть и поднять бесчисленное множество более мелких их сородичей. Когда озеро показалось, то окружающий пейзаж поменялся. Дорога пошла уже не такая ровная и плотная, на ней появились выбоины, потом ямки с водой. Трава росла кочкообразно, и помимо кузнечиков начали попадаться лягушки, их громкое кваканье уже отчетливо доносилось с озера. Дорога уперлась в воду, но это оказалась еще не гладь самого озера, а протока, за которой виднелся остров, а за ним, в свою очередь, блестела большая вода. В мелкой и мутной протоке ловить казалось неперспективно и неромантично, а вот перейти на остров и остаться на ночную рыбалку там, окруженными водной гладью, — вот это да!

Ребята разделись и, оставив все вещи на берегу, дошли до острова по дну протоки. Вода в самом глубоком месте доходила до груди. Вернувшись, они взяли все снасти, одежду и уже окончательно переправились на остров. Площадь он имел небольшую, метров пятьдесят в длину, вдвое меньше в ширину, возвышался над водой на метр, не более. Местами остров ограждал камыш, местами берег подходил к воде свободно. Мальчишки знали, что в Надеждине водились карась и сазан. Но водились не значит ловились. Они решили поспорить с этим афоризмом. Не став даже раскладывать вещи, рыбаки одну за одной начали разбирать и устанавливать закидушки. Раскручивая справа от себя, они отправляли грузило метров на двадцать — тридцать от берега. Для проверки или смены наживки эту снасть каждый раз требовалось вытаскивать на берег. Несколько удобнее в этом плане специальные озерные закидушки: их основная леска соединялась с грузилом длинной резинкой от нарезанного медицинского жгута. Они хотя и являлись более короткими, но зато и грузило не приходилось регулярно доставать. Перебирая на себя леску, вы вытягиваете рыбу или пустые крючки, обновляете наживку, и резинка утаскивает всё назад в глубину. Неудобство этого варианта состояло лишь в том, что забросить груз можно, только как будто толкая ядро, а лучше заплывая и опуская на дно, как якорь. Александр, кстати, пошел еще дальше в рыбацком старании. К грузу этих устройств он прикреплял металлический цилиндр от бигуди, взятых у мамы, куда помещал вареную перловку для приманивания рыбы. Но самым большим новаторством у друзей была перетяга. Еще по дороге на шоссе они подняли камень килограмм на семь-восемь, к камню ребята проволокой привязали гладкое железное кольцо, через которое должна протянуться толстая леска в виде бесконечной ленты. Перетяга представляла собой форму треугольника с вершиной под водой, а два других угла располагались на берегу и тоже выглядели как кольца, но уже прикрепленные к забитым в землю на расстоянии друг от друга деревянным кольям. Через три кольца продевалась толстая леска, к которой крепились более тонкие поводки с крючками. Мальчишки надеялись, что дюжина крючков, расположенных в полуметре друг от друга, не оставит рыбе шансов на спасение. Расставив все снасти, Игорь с Сашей наскоро перекусили, объединив индивидуальные запасы провизии, и так же быстро принялись разматывать леску на бамбуковых удилищах под ловлю на поплавок. В жизни всегда чего-то ждешь, иногда готовишь события, стараешься, но когда оно случается, это становится полной неожиданностью… От первого проснувшегося медным переливом колокольчика ребята аж подпрыгнули и бросились в сторону звона. Покачивался колокольчик на закидушке Игоря, и он с азартом принялся выбирать ее на берег. Вот оно, началось! На один из трех крючков попался серебристый карасик чуть меньше ладошки. Ничего, важен почин. Пустив рыбу в садок и перебросив снаряженную заново снасть, оба бегом бросились к своим удилищам. Они хотели ухватить вечерний клев.

Закат торопил их, окрестность окрасилась в красные тона. Камыши торжественно несли свои рыже-коричневые головки, слегка покачивая ими. Лягушки, словно навсегда прощаясь с солнцем, слили свои голоса в единый хор. Стрижи юрко носились над озером, охотясь на многочисленных комаров. Утка же возле большого участка камыша степенно плыла, рассекая гладь озера, вместе со своим выводком. Вечерний покой тревожили лишь колокольчики на закидушках, периодически отрешенно напоминая о себе негромким звоном, сигнализируя о поклевке. Уже добыли более десятка карасей, но главного — сазана — так и не было. Что есть рыбалка? Рыбалка — это раскрытие тайны водных глубин, это ожидание чуда. Возможно, что именно сегодня тебе удастся поймать, в прямом смысле, удачу за хвост, то есть ту рыбу, какой еще не ловил, будь то незнакомый вид или добыча больших размеров. А рыбачье счастье — это процесс вываживания, вытаскивания, если хотите, из воды на белый свет этого чуда. Саша зашел в воду, в просвет между камышами с удочкой. Несколько раз мальчик закидывал грузик с крючком, увеличивая и увеличивая глубину, то есть расстояние от поплавка до грузика, пока поплавок не лег на воду. «Какая-то яма там», — оценивая длину лески, спущенной в толщу воды, подумал мальчик. Чуть уменьшив глубину, он сделал удачный заброс, и поплавок недвижимо замер в вертикальном положении. Мальчик положил удилище на плавающий рядом камыш. Опять зазвонил колокольчик, и Саша громким шепотом сказал Игорю: «Игорь, проверь, тебе ближе». «Хорошо!» — отвечал тот и бегом отправился вытаскивать рыбу. «Карась!» — поднимая белый диск в руке, помахал Игорь. Переведя взгляд обратно перед собой, Саша изумился: удочка вслед за поплавком отплыла достаточно далеко и уже скрывалась за дальней границей камыша. «Тащит крупная рыба», — пронеслось в голове; он шагнул по грудь и еле-еле успел ухватить за толстый край удилища, но тут же замер. Сразу за поплавком, сильно рассекая воду, что даже создавало небольшие расходившиеся на поверхности озера линии, показалась чья-то мокрая усатая голова, похожая на морду гигантской крысы, только темно-коричневого цвета, кое-где с более светлыми волосиками, которая двигалась от камыша. «Это выдра или ондатра», — догадался Саша. Видимо, плывя, она уперлась в леску да так и потащила всю удочку за собой. От шума его движений водное животное мгновенно ловко юркнуло в глубину, и уже сколько ни приглядывался мальчик, так и не увидел, где она закончила свой нырок.

Саша проверил червяка на крючке и закинул вновь. Тени набирали сочность, над озером появился легкий туман в виде дымки. Красный верх поплавка уже с трудом различался на воде. Солнце бы еще посветило, но появившиеся с северо-запада тучи укрыли его возле горизонта. Всё произошло неожиданно — глянув в очередной раз на водную гладь, Саша не обнаружил поплавка. «Опять выдра», — прошептал про себя мальчик, присматриваясь. Но в тот же момент поплавок резко вынырнул и лег на воду. Ждать было нельзя. Саша резко дернул удилище, подсекая рыбу, но если карась, трепеща, вылетал из воды, то в этот раз крючок не тронулся с места, он словно зацепился за что-то крепкое и тяжелое. «Зацеп, да еще на ночь глядя!» — раздосадованно подумал Саша. Но какое-то дрожание, вибрация передались через натянутую леску удилища в напряженную руку мальчика. «Что, камыш прихватил?» — крикнул Игорь, видя изогнутую удочку друга. «Да нет, кто-то серьезный попался». «Тащи давай!» — подбегая, продолжал кричать Игорь. «Да не идет он». «А кто там?» — в нетерпеливом любопытстве носился Игорь по берегу, пытаясь рассмотреть происходящее. Александр и сам не знал, что делается под водой. Он только крепко держал удилище и, опасаясь оборвать леску, не дергал. Теперь уже оба друга поняли, что попалась крупная рыба и, похоже, таких размеров, каких они еще не встречали. «Ну, видно что-нибудь, Саня?» — молитвенно вопрошал с берега Игорь, а тот сам такое наблюдал впервые. Рыба шла вдоль камышей то в одну сторону, то в другую и, казалось, не обращала на усилия со стороны рыбака никакого внимания. «Да вытаскивай же ее быстрее!» «Не могу, не идет!» — не оборачиваясь, отвечал Саша. Вдруг он увидел, что леска двинулась к камышам. «Запутать хочет, — подумал он и закричал, — беги скорее за сачком!» Сам же тем временем шагнул поглубже в воду и пошел вдоль линии воды через камыши к свободному от них участку берега. Ему это удалось благополучно, несмотря на опасность пореза или прокола ног. На чистой воде он начал двигаться вслед за рыбой: плывет она вправо — он за ней идет вправо, она влево — и он за ней туда же, не позволяя, однако, ей заходить в камыши и с каждым проходом чуть-чуть подтягивая леску и направляя рыбий курс к берегу. Борясь с невидимой жительницей подводного мира, мальчики не заметили, как уже совсем стемнело. Луна то скрывалась за набежавшими облаками, то появлялась вновь. И вот, наконец, в лунном свете рыба грациозно показала свой отливающий золотом серебристый бок. «Ого!» — одновременно вырвалось у обоих. Но она еще не сдалась. Почувствовав мелководье, рыбина принялась яростно метаться в стороны, как вдоль берега, так и от него, показывая свои спину и плавник над водой, а затем, с силой изгибаясь хвостом, создавала волну и ныряла, уходя вновь на глубину. «Только не оборви леску, только не оборви леску!» — шептал Игорь. У Саши руки уже затекли от волнения и напряжения, всё свободное от одежды тело: лицо, шею, руки и мокрые ноги — облепили десятки комаров. Но он знал совет старых рыбаков: когда рыба хватанет воздух, то сразу ослабнет, тогда можно и вытаскивать ее спокойненько. Мальчик всё выше и выше выводил рыбу к поверхности, пока ее голова на несколько секунд не затихла над водой. Тогда он развернулся к берегу и резко пошел на сушу. Рыба на мгновение замерла, вытянулась по озерной глади. «Хватай ее! Хватай ее быстрее!» — закричал Саша другу. Тот, забыв про сачок и про то, что он в одежде, как кот бросился на добычу, подмял ее под себя. Рыба бешено била хвостом и изгибалась. Но Игорь прямо лежал на мелководье, придавив ее ко дну. Саша, бросив удилище, тоже поспешил на помощь. Он схватил голову рыбины, засунув пальцы ей под жабры, — это была единственная возможность удержать скользкую и мокрую рыбу в воде. Вдвоем, шагая одновременно, мальчишки вынесли свой трофей на берег и, отбежав от воды еще метров на пять для страховки, отпустили рыбу на траву. Это был сазан! Огромный, больше локтя длиной, с толстенной спиной и отливавшей красным крупной чешуей. Какое-то время он, прогибаясь, подпрыгивал, потом бил хвостом и всем своим длинным, вытянутым, но мощным телом проявлял несогласие. Спустя пару минут он, совсем замаявшись, уже выпрямился и лежал, широко и медленно открывая огромный круглый рот, шевеля при этом жабрами. Мальчики молча стояли над ним, не веря своей удаче. Подобный гигант попался им впервые! «Килограмма на три, а может, и больше потянет! Садок вынем сюда, запустим сазана в него, чтобы не вырвался и не уплыл, а потом унесем обратно в воду». Так и сделали. С трудом просунули рыбину в садок, да и по длине она вошла тютелька в тютельку. Забив в воде уже другой, более толстый кол, они крепко привязали к нему веревку садка. «Давай будем костер устраивать. Погреемся, посушимся и поедим заодно».

Рыбаки развели быстро огонь из заранее собранных ещё днём щепочек. «Смотри, что у тебя на ноге, — вдруг сказал Игорь, указывая пальцем на голень Саши. — И вот, вот еще!» Передвинув ногу ближе к свету костра, Саша вскрикнул: «Пиявки!» Действительно, три черных пиявки повисли на ноге, присосавшись к коже. Щелчком среднего пальца, как будто ставя им щелбаны, Саша посбивал их всех в темноту: «Вот еще, кровопийцы выискались!» Из ранок продолжала вытекать кровь. Не имея никаких аптечных средств, Саша посыпал ранки солью. Так они всегда обрабатывали порезы на рыбалках. «Посолил-заживил», — говаривал его дядька. Не успели друзья поужинать и обсохнуть, как закрапал мелкий дождь. «Ветер поднялся», — заметил Игорь. «Да, не будет теперь клева! Но и так неплохо половили. Интересно, к утру ветер стихнет?» — «Да что-то не похоже. Смотри, гроза собирается — вон там молния полоснула». Ребята оглянулись: сплошная темень озарилась вдруг яркими ломаными линиями. Они стали сверкать всё чаще и ближе. В эти моменты как будто огромный великан-фотограф освещал своей вспышкой окрест. Тогда виделся каждый предмет до мельчайших подробностей: озеро, камыш, трава, даже леска закидушек, уходившая в озеро, на которой болтались колокольчики, теперь уже тихо, но постоянно брякающие от раскачивающего их ветерка. Однако после очередной вспышки накатывала такая чернь, когда что-либо разглядеть абсолютно не представлялось возможным. Костер догорел, и только угольки вспыхивали от порывов ветра. Сухие ветки для огня кончились, вокруг намокло, а деревья или кустарники на острове не росли. Промокли и мальчишки. Дождь то усиливался, то замирал, но молнии уже били, казалось, в самое озеро; временные интервалы между вспышками и громом исчезли; всё проходило одновременно: огромный кривой электрический столб на мгновение нависает над мрачной водной поверхностью, и тут же глохнешь от звукового удара. «Как думаешь, — спросил Саша, — если молния пойдет в воду, рыба всплывет пузом кверху?» «Как бы молния нам самим не поджарила пятки и остальные части тела», — философски ответил Игорь. Помимо прочих неприятностей, особую доставляли комары, никуда не девшиеся от мелкого дождя и несильного ветра. С постоянным писком они везде лезли, жалили и кружились вокруг. Клев пропал, да и как в полной темноте проверять снастии забрасывать их? Всюду вода: в озере, в воздухе, под ногами. Одежда и та уже полностью пропиталась водой, хоть выжимай. Почва, влажная еще днем, теперь превратилась в скользкую, мокрую и вязкую кашу. Передвижения по острову всё усложнялись: ноги постоянно либо скользили, либо вязли в коварной смеси глины, песка и ила. «Нужно сматываться отсюда, пока еще можем нормально собрать снасти!» — произнес Игорь. «Давай!» — согласился Александр. Но нормально в таких условиях сложиться не получилось, конечно. Закидушки вместе с наживкой на крючках ребята поскручивали и побросали в отдельные пакеты, чтобы потом разобрать. У них бы и того не получилось, если бы не постоянные вспышки молний, превратившие небо в огромный фейерверк, только наоборот: фейерверки пускают снизу, а тут салютовали сверху. Сложив часть вещей в рюкзаки, а другую часть кинув в разостланные на траве рубахи и завязав их узлом крест-накрест, ребята так и пошли через протоку: в одной руке рюкзак, в другой — узел из рубахи.

То ли они чуть отклонились от утреннего курса, то ли уровень в озере прибавился, но вот уже вода начала доходить до подбородка, вот им приходится задирать голову, чтобы вдохнуть. «Что делать? — крикнул идущий сзади Игорь. — Не дойдем так!» «Хорошо, — оглянулся Саша. Они вернулись чуть назад, где мельче. — Возьми мой рюкзак и стой здесь. Я с узлом переплыву протоку, положу его на берег, затем заберу у тебя рюкзак, потом другой, и уже вместе доплывем до берега. Жди». Игорь остался посреди воды, а Александр, ориентируясь при всполохах небесного света, плыл с узлом. Днем протока казалась маленькой и узкой, а ночью Александр аж устал грести. Через какое-то время ноги почувствовали мягкое дно. Еще несколько метров, и уже вот он, берег. Не став отдыхать, мальчик, бросив на мокрую траву узел с вещами, направился обратно к товарищу. Игорь, освещенный вспышками молний, стоял с поднятыми над водой руками. От усталости часть вещей положил на свою голову сверху. «Ну как ты?» — подплывая, спросил Саша. «Да ничего; руки отваливаются». — «Давай свой груз». Взяв вторую связку вещей, Саша опять поплыл к берегу, но уже медленнее, так как с непривычки и руки, и ноги отяжелели. Всё повторилось. Преодолев протоку, бросил этот узел к первому и повернул к Игорю. Тот так же неподвижно держался посреди протоки. «Я уже думал, ты утонул!» — пытался пошутить Игорь, но шутка не вышла; он сильно замерз, даже голос, казалось, дрожал от холода. «Сейчас маленько отдохну, и вперед!» — отвечал Саша; он двигался и холода не чувствовал, накатила лишь сильная усталость. «Ну всё! Я вперед, а ты за мной!» — и Александр, взяв один из рюкзаков, поплыл, Игорь следовал за ним.

Саша несколько сезонов тренировался в бассейне, правда, не добился особых успехов — может быть, потому, что был полноват, может, по причине какой-то детской лени. Но он очень уверенно держался на воде, отлично и далеко нырял. На спор как-то переплыл разлившийся весной Иртыш, прямо под мостом. Тогда ему тоже приходилось нелегко: он удирал от идущих навстречу друг другу ракет и барж. Он сопротивлялся волнам, немаленьким, как оказалось, на середине реки в ветреную погоду, спорил с течением, оплывая опоры-быки моста. Имелся у него за детскими плечами и опыт борьбы со штормом в Черном море, когда при волнении в несколько баллов он самонадеянно решил продемонстрировать всем, какой он хороший пловец. В тот день в море никто не купался; но не обращая на это обстоятельство внимания, Саша, разбежавшись по пляжу из гальки, нырнул в середину очередной волны — он ведь занимался плаванием! Но ощущения оказались иными, чем прежде. Волна представляла собой плотную движущуюся массу воды с носящимися внутри крупными камнями. Некоторые из них задели Сашу довольно чувствительно. «Ничего, это на мели. Дальше чище будет», — подумал мальчик, отгребая от галечного берега. Немного удалившись и проплыв между волнорезами, о которые разбивались в белые брызги и пену шумные волны, он обернулся, посмотрел на маму и бабушку, мирно сидевших на пляже, и решил возвращаться. Однако выполнить это получилось не так-то просто! Откатывающаяся с берега волна утаскивала за собой на глубину, а ветер, дующий не прямо с пляжа на море, а наискось, направлял волны и, соответственно, пловца на волнорез. Мальчик не растерялся: «Главное — дыхание. Когда волна несет к берегу, буду отдыхать, просто следуя за ней и глубоко дыша. Когда же она понесет обратно в море, примусь под углом к берегу изо всех сил грести кролем». Он проделал так раз, потом еще раз и уже сбился со счета, когда почти у самого волнореза, не обращая внимания на кружившие в волнах камни, Саша ощутил ногами дно, как будто приведенное в движение разыгравшейся стихией, и, тяжело дыша, выбрался из воды, последние метры убегая от огромных настигающих волн. Ничего не сказал он тогда маме с бабушкой. Александр вынес для себя, что к водной стихии надо относиться с уважением.

Озёрное мелководье казалось для него ерундовой проблемой, если бы не ночь и не молнии. Но даже не это главное. Проделав уже почти весь путь и ступая по илистому дну ногами, он обернулся на товарища — того рядом не оказалось. «Ты где, Игореха?!» — крикнул Саша. Ответа не последовало. Не виднелось Игоря и в сумраке среди протоки. Бросив с размаха рюкзак на прибрежную глину, Саша кинулся обратно к другу. Молнии уже не часто рассекали небо. Поднявшийся ветер, видимо, нагнал облака так, что потемнело еще больше, и плыть приходилось наугад. Вдруг он натолкнулся под водой на что-то мягкое, нащупав ногой у дна. Он нырнул. Оказалось, это рюкзак Игоря. «Где же он сам?» Саша знал, что его друг плавал плохо, но не думал, что настолько. «Лучше бы я еще раз сплавал с его рюкзаком на берег, а возвращались бы вместе», — пронеслось у него в голове. Саша постоянно звал друга. Никто не откликался. Небольшой всплеск воды привлек внимание. «Потом заберу», — Александр оттолкнулся от рюкзака. «Это он, вернее его голова!» — разглядел Саша. Лицо Игоря то погружалось, то показывалось из воды совсем недалеко, метрах в пяти от Александра. Два-три гребка, и он рядом. Уже вблизи Саша заметил, что рот у Игоря открыт, вода то вливается туда, то он, закашливаясь, выпускает ее обратно, глаза вытаращены и как-то страшно смотрят на Александра, а само лицо тоже сильно перекошено, словно он что-то хочет сказать, но не может. Почувствовав протянутую к нему руку, Саша попытался поддержать незадачливого пловца под локоть, но тот перехватил руку Саши, дернул на себя, подтянул и моментально оседлал друга, оказавшись над водой и притопив теперь Александра. Но тот где-то читал, что в таких ситуациях нужно нырнуть, и там, на глубине, утопающий обязательно освободит, отпустит свой хват. Успев набрать воздуха при атаке Игорем его шеи, под давлением нависшего сверху тела Игоря Саша глубоко нырнул, увлекая за собой товарища. Через несколько секунд тот ослабил давление на шею Саши и сам, отталкиваясь от него, показался над поверхностью озера, судорожно дыша. Александр же, вынырнув, заплыл за спину Игоря и, благо тот не умел вращаться в воде, начал подталкивать его в спину и, поддерживая, направлять к берегу, правда, постоянно сторожась нового захвата Игоря. «Спокойно, спокойно! Сейчас доплывем, уже скоро берег. Старайся дышать. Главное, не суетись!» — подбадривал он друга. Наконец берег. Игорь выполз из озера на коленях и тут же упал возле воды. «Ничего, полежи, маленько отдохну и пойду поныряю, найду твой рюкзак». Нырять пришлось долго; уже совсем рассвело. Глаза покраснели от усталости и воды. Товарищ с грустным лицом сидел рядом с вещами. «Ладно, айда, Саша, домой! Черт с ним, с этим рюкзаком!» «Но там ведь садок со всем уловом и перетяга! — кричал Саша из воды. — Нет, я еще поищу! Сейчас воткну длинные прутья, где я уже искал, и от них буду отходить, сдвигая вешки по мере поиска». Где-то через полчаса наткнулся Саша на злополучный рюкзак. Только сейчас они увидели, что выходили с острова не в том самом узком месте, где прошли вчера днем, а в другом, более широком. Чуть просушив на ветру одежду, ребята направились обратной дорогой к трассе. На середине пути выкатилось яркое летнее солнце, с травы и дороги быстро исчезала влага, и уже ничто, казалось, не напоминало о грозовой ненастной ночи — только воспоминания.

Кто не был в пионерских лагерях, тот не знал жизни при советской «гуманной» власти. В семидесятые у очень многих мальчиков и девочек родители работали на заводах. У Саши отец, дед, бабушка и дядя — все трудились на одном очень крупном, известном еще до Великой Отечественной войны оборонном предприятии, ставшим знаменитым в дни испытаний. Каждое большое предприятие обязательно имело свой пионерский лагерь, дом отдыха, Дворец культуры. На Седьмое ноября и Девятое мая колонны заводских коллективов весело и по-настоящему дружно отправлялись на демонстрацию с шарами, транспарантами, флагами — ведь в их рядах находилось столько ветеранов, прошедших страшные будни войны и голодные годы в изматывающем труде в тылу! Сложно поверить, но первый полный день отдыха во время войны предоставили рабочим на этом заводе только с тридцать первого декабря сорок третьего на первое января сорок четвертого года! То есть два с половиной года люди трудились по трехсменному графику без выходных! Маленький Саша всегда с дедом и бабушкой участвовал в демонстрациях. Обычно бабушка вручала внуку огромную связку шаров, надутых гелием и стремившихся вверх, а Саша, радостный, крепко держал связывающую их веревочку, шел и следил за тем, чтобы шары не зацепились за ветки деревьев или острые наконечники флагов. Когда все громко кричали «Ура!», он кричал тоже. Но главной мыслью, которая занимала его тогда, была следующая: «Сколько же нужно шаров, чтобы подняться в небо?» Но такого количества не могла дать ему даже бабушка. А вот путевкой в летний лагерь обеспечивали мальчика с завидной регулярностью с самого раннего детства, лет с шести-семи. Эти лагеря располагались на расстоянии около пятидесяти километров от города в сосновом бору. Как и многие послевоенные постройки, они несли в себе задачи обеспечения функционирования оборонных предприятий в случае угрозы для их деятельности. Там могли быть размещены работники завода, вновь приехавшие специалисты, раненые. Но такого за всю историю существования их не случилось, и они использовались для организации летнего отдыха детей сотрудников заводов.

В начале июля Сашу привели на стадион в парке. На асфальтовой площадке за воротами — огромная вереница из восемнадцати автобусов, машины скорой помощи и маленького авто директора пионерского лагеря. Там ждали детей. Сашу направили к автобусу, находившемуся в середине колонны. Две девушки-вожатые в белых рубахах, черных юбках, пилотках и красных галстуках заботливо встречали всех детей, уточняли возраст и либо размещали в свой автобус, либо показывали, в какой нужно направиться. Александр попал в десятый отряд. В девятый и десятый отряды набирали пионеров десятилетнего возраста. Из автобуса директора звучала веселая музыка; флаги на машинах весело развевались; нарядные вожатые, рассадив подопечных по местам, знакомились с ними. Колонна тронулась, дети кричали родителям в открытые форточки «до-сви-да-ния!» и размахивали руками. Саша же сидел у окна и с грустью смотрел на знакомые улицы, уносящиеся от него. Он не сильно хотел ехать из дома куда-либо. От нечего делать открыл свой маленький рюкзачок. Там мама сложила две пары белья, банные принадлежности, легкую курточку от дождя и три бутерброда. Кроме того, взял Саша с собой, вопреки запрету матери, перочинный нож отца. Александр надеялся вырезать им что-нибудь из дерева. Унеслись уже пыльные улицы города, покачали своими факелами на прощанье вышки нефтезавода, напомнив о себе неприятным запахом; далее поплелись зеленые поля вперемежку с березовыми околками. Наконец спустя час колонна повернула влево, и уже через несколько минут показалась темная высокая стена бора. После еще одного поворота все машины выбрались на дорогу, по обеим сторонам окруженную строгими мощными, толстыми соснами.

А вот и ворота лагеря! Медленно следуя через въезд, украшенный лентами, встречаемые жизнерадостным маршем автобусы попадали на территорию пионерского лагеря. Вожатые действовали четко. Построив свои отряды возле машин, проверили, чтобы дети не оставили на сиденьях своих пожитков, и повели по корпусам. Здания имелись двух видов: два корпуса с возможностью зимнего использования и соответственного исполнения — двухэтажные двухподъездные срубы, предназначенные для самых маленьких детей. В каждом из них расселялось по четыре отряда, то есть в двух корпусах — с девятого по шестнадцатый включительно. Остальные восемь отрядов располагались в одноэтажных летних домиках. Для Саши потекли однообразные дни. Веселее всех, как ему казалось, приходилось вожатым. С утра они будили ребят, и те бежали умываться к рукомойникам на улице, дрожа от холодной воды. Затем вожатые, дав команду надеть спортивную одежду, строили отряд и быстрым шагом или бегом двигались на асфальтовую площадку для построений, где под звуки энергичных, бодрых баянистов весь лагерь повторял за старшим физруком гимнастические упражнения. После этого возвращались и переоблачались в пионерскую форму; надевали: мальчики — брюки, а девочки — юбку, белую рубаху и пилотку; повязывали красный галстук. Опять строились и уже абсолютно строгим шагом в ногу следовали, часто с речовками, на пионерскую линейку. Там, вновь построившись по отрядам, делали перекличку. Старший пионервожатый называл номер отряда, а весь отряд громко отвечал: «Здесь!» После переклички ведущий линейки говорил: «Пионер — всем пример! — и далее: — Будь готов!», а весь лагерь должен был отвечать: «Всегда готов!» Больше всего Сашу занимало: к чему он должен быть готов? Далее громкоговоритель оживал веселой песней, все голоса детей и вожатых вливались в радостный марш «Всё выше, и выше, и выше…» Завод, построивший лагерь, был авиационным, поэтому логично, что пели про самолеты и небо. Много лет спустя Саша узнал, что аналогичная музыка марша существовала и у фашистской Германии. Может быть, поэтому Саше никогда не нравилось ее петь? Зато другую песню, о козе и ее хвостике, он очень хорошо знал, любил и всегда громко исполнял вместе со всеми. Вообще, стоя на линейке, он часто размышлял: «Зачем вставать на час раньше, дважды переодеваться, маршировать, хором петь и в конце концов прийти в неудобной, но нарядной, чистой пионерской форме строем в столовую, — как будто без этого всего действа не дадут тарелку с кашей и чай на завтрак?» Еще на линейке объявляли общелагерные мероприятия на день. После же завтрака вожатые знакомили с расписанием для каждого отдельного отряда. Сашу же больше всего интересовали свободные часы, то есть личное время, но вот их-то как раз оказывалось всего меньше — как правило, один час перед ужином. День отдыхающих детей заполнялся самыми разнообразными мероприятиями: зарница, конкурс строевой песни, веселые эстафеты, трудовой десант, конкурс театрального искусства, соревнования в кружках. Вожатые старались, мечтая получить для отряда призовые места. Дети же не очень горели желанием, ведь им не требовались хорошие оценки за педагогическую практику. Им нравились просмотр кинофильмов, плавание в открытом бассейне, день приема родителей и ночной костер. А еще им хотелось побегать по лесу, мальчикам — поиграть в разбойников или индейцев, девочкам — порисовать на асфальте или попрыгать через резинки. Но бодрый голос вожатого всегда звал за собой.

Пока Саша привыкал ко всем этим новшествам, случилась одна неприятность. Вернее, возникло неприязненное отношение одного из самых сильных мальчиков отряда, Паши. Он явно выглядел старше своего возраста: на полголовы выше других, далеко не худенький, с румяными щеками и трясущимся животом. Он очень любил подтрунивать над всеми, едко, но как бы в шутку замечать их недостатки. Дети обижались, а это еще больше заводило его: он рассыпался в ядовитых колкостях, бивших фонтаном из его разыгравшегося красноречия. Правда, когда очередная жертва готова была расплакаться или убежать, Паша, насытившись своими издевками, вдруг говорил: «Да ты что, я же пошутил! Вот чудак, шуток не понимает!» — обращался он к окружающим. Причем делал он это именно тогда, когда вокруг собиралось много ребят. И все они, как правило сами недавно находившиеся в роли предмета его издевательств, хихикали над очередной жертвой, пытаясь снискать благоволение Павла. Когда отряд, стоя перед столовой в общей очереди, ждал, пока дежурные накроют на столы, Паша обратился к стоящему рядом Александру: «Толстый, ты есть хочешь?» Но Саша быстро парировал: «Ты сам-то себя в зеркало видел?» Паша от неожиданности даже приостановил свою речь, как будто наткнулся на что-то; внимательно посмотрел на Сашу. Но тут розовые щеки его расплылись в самодовольной улыбке: «Да я худышка по сравнению с тобой! — он втянул живот и повернулся к привлеченным спором окружающим: — Смотрите! — Те рассмеялись. — А ты так не можешь!» Саше не хотелось этой клоунады, и он ничего не отвечал. «Видишь, не можешь! — не унимался Павел. — Поэтому отдашь мне свою булочку с завтрака. Мне еще долго надо до такого толстого пуза, как у тебя, отъедаться». С этими словами он попытался похлопать Сашу по животу, но тот отвел его руки. «Во как переживает за свое пузико! Только сам себе и дает его гладить». Все вокруг дружно рассмеялись шуткам Паши. Тот, ободренный этим смехом, продолжал: «А может, щеки даст потрогать свои пухлые?» У Саши кровь кинулась к голове: «Как тот, сам толще меня в два раза, надо мной так насмехается? Почему другие этого не видят и тоже смеются? Какие они слабаки, ведь обидчик недавно смеялся и над каждым из них!» Павел попытался ухватить рукой Сашу за щеку, тот отбил его руку, в неожиданной ярости сильно размахнулся и, как умел, послал свой кулак со всей силы в лицо обидчика. Но размах был очень длинным, а удар слишком заметным. Тем не менее Паша, отпрянув всем корпусом в противоположную сторону, отшагнул, чтобы не потерять равновесия, но, упершись задней частью голени в низкое ограждение клумбы, споткнулся, потерял устойчивость и рухнул на спину прямо в рыхлую перекопанную землю, где только начали садить цветы. Смех резко прекратился. «Что здесь происходит? — вдруг, как из ниоткуда, возникла воспитательница отряда Алевтина Игоревна, высокая худая женщина лет сорока. — Ах, это ты, Жаров, опять хулиганишь?» Саша опустил голову, но молчал. Внутри него бурлила обида на несправедливость. Ведь он всего лишь защищался и не выступал инициатором сегодняшнего конфликта. Но формально воспитательница отряда оказалась права. Буквально накануне вечером Александр сделался участником предыдущего досадного происшествия. В час свободного времени он с ещё несколькими товарищами весело бегал по помещению отряда, затеяв нечто вроде догонялок. В какой-то момент в проходе между комнатами появилась Леночка, высокая худая девочка, и Саша совершенно случайно налетел на нее. От такого неожиданного столкновения Леночка упала, сильно ударилась спиной о подставку для обуви и расплакалась от боли. Саша готов был нести пострадавшую на руках, готов был извиняться, от переживания за состояние ее здоровья сам сильно испугался. Он, кляня себя, дал слово вообще к девчонкам не приближаться, раз они такие неженки. На шум вышла воспитательница с вожатым и, думая, что Александр сделал это умышленно, принялась отчитывать его. Но Саша только повторял: «Я не специально, я не хотел».

Впрочем, руководительница отряда, кажется, уже сделала свой вывод относительно характера и поведения этого своего подопечного. Сегодня она утвердилась в этом окончательно. «Нет, вы посмотрите на него! Мало того, что он опять ребенка уронил, так еще испачкал его пионерскую форму! — возмущенно выговаривала она Саше, помогая Павлику встать. — Возьмешь и постираешь товарищу рубаху. Да, чтобы стала такой же белой, как и была! А ещё раз произойдет подобная хулиганская выходка — сообщу директору лагеря и родителям». Саша молчал; обида в виде слез взялась откуда-то изнутри и, сжав горло, поднялась к глазам. Чтобы не показать слез, он отвернулся и быстро отошел, а потом побежал за столовую. «Запомни мои слова», — неслось ему вслед от воспитателя, но Саша, не останавливаясь, двигался всё дальше и дальше. На завтрак в этот день он не пошел. Перебравшись через знакомый лаз в заборе лагеря, он очутился в овраге со склоном, заросшим лопухом. Мальчик остановился. Тишина и умиротворенность окружали его. Шум лагеря не доносился. Он сел на поваленное дерево и стал наблюдать, как несколько муравьев слаженно сражались с крупным жуком. На каждой лапине жука висело по муравью, другие залезали сверху, жук не имел никакой возможности двигаться. «Вот если бы мне иметь таких друзей, мы сообща легко победили бы противного Пашку. Но некого привлечь на свою сторону», — с горечью думал Саша. Его уединение прервал громкий окрик: «Ты что здесь сидишь и прохлаждаешься? Алевтина Игоревна ищет тебя. Пошли быстрее! А то воспитатель направится к руководству лагеря говорить о тебе». Этот голос принадлежал пионервожатому их отряда. Мальчишки ему сказали, в какую сторону побежал Саша и где его можно сыскать, так как вместе они часто лазили в овраг за головками репейника. «Ты не ходи больше сюда. Здесь хоть и недалеко, но всё же… — сказал вожатый. — А если будут сложности, говори мне, помогу, чем смогу. — Он похлопал мальчика по плечу. — Я скажу, что ты был за столовой и не покидал территории лагеря, хорошо?» Саша кивнул. Он и не думал никуда убегать, просто ему очень нравилось это место. Много раз он с мальчишками играл в овраге то в индейцев, то в Робина Гуда. Но, пообещав, он твердо решил не подводить доброго вожатого и не выходить за ограждение даже на шаг.

Отряд между тем занимался по распорядку — прочёсывал лес, подбирая фантики и бумажки. Это называлось уборкой территории, закрепленной за отрядом. Быстро переодевшись из пионерской формы в повседневную, Саша присоединился к ребятам. К их участку относилась и асфальтовая площадка, где проходили линейки. Саша знал, что на площадке обычно убираются девочки, тогда как мальчики предпочитают группами бродить по лесу, и, не ища встречи с последними, он направился к площадке. Но там оказалась только уже знакомая нам Леночка. Саша остановился в замешательстве: чувствуя свою вину перед ней, он хотел извиниться. Девочка даже вызывала к себе симпатию, но он не знал, что сказать, и только смотрел на нее издали. Подняв пару оберток от конфет, она стояла посередине, оглядываясь, нет ли чего еще. Вдруг Саша увидел, как из-за окружающих площадку подстриженных кустов, служащих в качестве живой изгороди, в сторону девочки полетела одна шишка, потом другая. Следующая шишка угодила в подол платья девочки; та повернулась в сторону бросавшего из-за кустов и громко гневно крикнула: «Какой ненормальный кидается?!» Но в этот момент ей в голову уже летел камень. Он попал ей в лицо, и девочка села на корточки, вскинула руки и, закрывая ими голову, заплакала. Саша двинулся с места, где находился до сих пор. На ходу он подумал: «Вот наконец представился случай и оправдать себя в глазах воспитателя, и извиниться перед Леночкой. Сейчас узнаем, кто этот метатель!» Он бежал с внешней стороны кустов к месту, откуда вылетели шишки и камень. Неожиданно резко остановился — между двух кустов прятался, согнувшись, Пашка. Увидев Александра, он тоже вскочил.

Сначала лицо его выразило озадаченность. Видимо, попасть камнем в голову девочке, да еще при свидетелях, не входило в его планы. Но снова самодовольная уверенность взяла верх, и он растянулся в наглой улыбке: «Что, хочешь попросить рубаху постирать? Пойдем, я дам ее тебе». «Ты гад!» — только и смог прошептать Саша. Получилось так, что он стоял, мешая обидчику выйти из зарослей наружу. «А ну, с дороги, жиртрес!» — Пашка ударил Сашу в лицо. Но тот не почувствовал этого, он только нагнулся немного вперед и, толкая противника в грудь, пошел на него, пытаясь втиснуть его в самую гущу веток. Так они вместе сквозь кусты выбежали на площадку, где находилась Леночка. «Это он в тебя кинул!» — показывая рукой, сразу сказал Паша. «Что врешь!» — крикнул тот. Саша считал, что сам он драться не умеет, но от бессильной злости и не желая приближаться к более авторитетному и сильному Павлу, пнул его ногой в живот, потом в ногу, потом еще и еще. Тот пытался подскочить и ударить рукой, но постоянно натыкался на удары ногами, которые с остервенением наносил Саша. «Давай на кулачках! Что ты, как девчонка, пинаешься!» — крикнул Павел. Леночка, до этого смотревшая на них большими глазами, вскочила на ноги и побежала прочь с площадки. Саша отвлекся на нее, а Павел, воспользовавшись этим моментом, схватил Александра за одежду на груди, обеими руками подтягивая к себе. «Сейчас ты по полной получишь!» — прошипел он ему. Но это приблизившееся лицо было так ненавистно Саше, так он хотел от него избавиться, что, обхватив противника за шею рукой, с помощью другой прижал голову того к своему туловищу и, подвернувшись, повалил на спину на асфальт. Тут же, не давая опомниться, сел на живот Павла сверху, упершись коленями в асфальт. Вот тут-то и пригодились Александру лишние пять-шесть килограмм собственного веса. Прочно удерживая противника ногами, находясь сверху, Александр, взяв его двумя руками за волосы, принялся, приподнимая голову, а затем резко толкая, опускать ее, ударять затылком об асфальт. Пашка сначала пытался сопротивляться, ему даже удалось отцепить одну руку сидящего на нем от своей шевелюры. Но Саша этой же освободившейся рукой, как будто молотком забивая гвозди, ударил Павла по носу, от чего у того пошла кровь. «Всё! Всё!» — закричал поверженный. Но Саша снова схватил его за волосы и, придавив голову к асфальту щекой, выкрикивал: «Ты понял?! Ты понял?!» Этим криком он выражал удовлетворенную обиду, исправленную несправедливость и отомщенное издевательство. Но Лена не просто так умчалась. Она привела с собой вожатого и воспитателя — Алевтину Игоревну. Те вбежали на площадку и с двух сторон под руки подняли Александра с лежавшего Паши. Вожатый, который до этого отыскал Сашу в овраге, с удивлением глядел на него, словно высматривая в нем что-то новое. Так же пораженно стояли дети, прилетевшие вслед своих руководителей. И когда кричавшая воспитательница схватила Сашу за руку и потащила к старшему пионервожатому, все лишь молча расступились, взглядом провожая их и плетущегося с разбитым носом в медпункт Павла. Александр чувствовал себя героем! Он осилил грозного противника. Все обиды, сполна оплаченные, улетучились. Никто в отряде впредь не сможет тронуть его. Он знал, что был прав, и только благодаря этому победил! Остальное представлялось неважным: испачканная и порванная одежда, разбитая, вспухшая губа и возможное исключение из лагеря.

В комнате старшего пионервожатого Андрея Андреевича на упрёки воспитателя Саша только твердил: «Он первый начал, он первый начал». «А из-за чего он начал?» — поинтересовался Андрей Андреевич. «Не знаю», — отвечал упрямец. Конечно, ему хотелось всё рассказать и об обзывательствах, и о Леночке. Но мысли не складывались в фразы, и он только молчал. Но Алевтина Игоревна перечисляла и перечисляла выходки подопечного. «Неужели такой отпетый хулиган? — удивлялся Андрей Андреевич. — Ладно, иди в отряд, смотри не натвори ничего до завтра, чтоб тише воды и ниже травы! — и он погрозил Саше пальцем. — Я же выслушаю второго участника инцидента. Он ведь в медпункте, верно? Поговорю с врачом. Ах да, там же еще девочка пострадала. Утром примем решение! Тебе сообщит его воспитатель или пионервожатый, иди и занимайся с отрядом». День заканчивался. Своего оппонента Саша сегодня больше не встретил, так как спали они в разных палатах. Он лишь заметил изменившееся отношение к нему мальчиков и постоянно шушукавшихся вокруг Лены девочек. На следующий день обоих супротивников заставили помириться и пожать друг другу руки, пообещать, что никаких стычек впредь не будет. Кроме того, Павла перевели в девятый отряд, к более старшим ребятам, где, как оказалось, находилось много его одноклассников. Но воспитательница Алевтина Игоревна невзлюбила Сашу, постоянно придиралась то к внешнему виду, то к неправильно заправленной койке, то еще к чему-нибудь. А может, это лишь казалось мальчику? Но когда отец приехал его навестить, он упросил забрать его из отряда, что тот и сделал, написав заявление директору лагеря. По пути домой случилась еще одна неприятность. Слезая с заднего сиденья мопеда во время остановки, Саша о раскаленную выхлопную трубу сильно обжег ногу, долго болевшую потом незатягивающейся раной. Но привычная домашняя обстановка со временем привела его жизнь в обычное русло. Только во сне, когда из глубины памяти и чувств накатывали воспоминания об обидчике, снова приходилось отстаивать свою правоту.

Сегодня людям трудно себе вообразить, как можно обходиться без сотовых телефонов, планшетов, интернета, без компьютера и разных других гаджетов. Кажется, без этого нет настоящего и не может быть будущего. Но стоит только задуматься: первые телевизоры появились в середине двадцатого века, пульты управления и видеомагнитофоны стали массовыми в СССР только в конце восьмидесятых годов того же века, мобильные телефоны и интернет — в середине девяностых. А всего лишь спустя двадцать лет подросло поколение, которое уже не представляет жизнь иной, более того, видеомагнитофоны за эти годы успели безнадежно устареть и кануть в Лету. Однако несомненно, что, помимо приобретений новейшего времени, ушли в бытие размеренность, обязательность и даже отчасти инициативность человека. Кажется, общество развивается. Люди стали более информированными, активными и мобильными. Но сделались ли они более умелыми, деятельными, не угасло ли творчество? Многое, очень многое начинается в детстве. Не ослаб ли дух искателей приключений и авантюристов в современных мальчишках, не остался ли он только в пределах всемирной паутины? Но что касается детства Саши, здесь всё было самым настоящим: радость, страх, поражение и победа. Жизнь влекла мальчика за собой и несла его, словно на сказочном поезде, от одной остановки к другой.

Именно в тот период сносили частный сектор на огромных площадях в городе — на Линиях от улицы Пушкина до улицы Богдана Хмельницкого, затем, чуть позже, на Рабочих до Двадцатой. Сначала мальчики лазали по оставленным пустым старым домам. Они словно путешествовали во времени, погружаясь в прошлое. В каждом строении, доживавшем последние свои часы, явно чувствовалась своя индивидуальная жизнь, протекающая здесь совсем недавно и брошенная за ненадобностью. В новых многоэтажных панельных высотках будет всё по-другому. Здесь же остались птичьи и кроличьи клетки, массивный комод и огромная, высокая полуторная панцирная кровать, на которой здорово прыгать. Во многих дворах брошеные собаки, еще пытаясь отогнать непрошеных гостей, лаяли, но уже как-то не яростно, а вяло, так как некого им было теперь охранять. И они быстро отступали от одного окрика, убегая в соседний дворик через плохонький штакетник. Чего только ребята не находили там, особенно в сараях и главное — на чердаках, куда выезжающим хозяевам то ли в результате лени, то ли в спешке, то ли по старости не пришлось наведаться перед отъездом. Больше всего из найденного Сашу и его друзей поразили старое охотничье ружье и настоящая дореволюционная шашка в черных ножнах с латунными желтыми вставками на коже. Но эти трофеи достались не ему. Он же домой принес гитару и гармонь. На обоих инструментах мальчик пытался учиться играть, на гитаре — более успешно, и она очень долгое время находилась у него.

Другим событием, также приведшим к бурному росту в квартирах детворы всякого ненужного старого скарба, явилось следующее происшествие. Однажды, сидя вечером дома, Саша заметил, как окна стоящей напротив девятиэтажки окрасились оранжевым цветом. «Закат солнца; смотри, мама, как красиво». — «Да, очень красиво». Саша выглянул в окно, пытаясь увидеть само солнце: «Да это пожар, горят бараки и сараи. Я пойду посмотрю». «Осторожней, не подходи близко», — услышал он, когда сбегал по лестнице во двор. На улицах огромное число людей, знакомых и незнакомых, бежало к месту пожара. Территорию огня уже оцепили пожарные, делавшие свое привычное дело, но без особого успеха. Огромное оранжевое-красное пламя с черными хвостами металось внутри барака, то тут, то там прорываясь через окна и крышу. От бараков запылал и стоящий рядом винно-водочный магазин. Сараи же никто и вовсе не пытался тушить. Они располагались на огромной территории длинными, иногда извилистыми рядами, и всегда с узкими проходами, где не имелось никакой возможности проехать машинам. Выгорело всё. И до момента, пока пожарище не очистилось усилиями бульдозеров, мальчишки таскали оттуда обугленные велосипеды, коньки, санки и другие вещи, преимущественно металлические, затем чистившиеся песком и наждачной бумагой под последующую покраску. На месте пожара — а многие почему-то говорили о поджоге бараков самими их жильцами с целью расселения и получения нового жилья — началось бурное строительство современных кирпичных высотных домов. Кстати, с подготовкой к строительству связано еще одно происшествие, выпадающее из общего ряда и столь необычное для города О-ка, что его старались даже скрыть, но вездесущие мальчишки приняли в нем самое непосредственное и деятельное участие. Правда, это событие случилось в другом районе города, но так заинтересовало Сашу, что он пропадал там с утра и до ночи.

Дело состояло в следующем: летом на пустыре, не далее чем в километре от железнодорожного вокзала, собрались строить большой дом. Выкопали котлован, а вынутый грунт отсыпали рядом в виде огромной насыпи. В тот же вечер все дети близлежащих домов лазили на этой горе из смеси песка и глины. Они так и говорили: «Пошли гулять на гору». Ребята скатывались, прыгали с нее, рыли ямы. Маленькая девочка Оля строила внизу, у подножия горы, формочки. Вдруг в ее ведерке что-то загремело. Она, думая: «Наверное, камушек попал», хотела высыпать всё из ведерка, но вместе с песком выпала какая-то круглая черная тяжеленькая вещица, которой Оля никогда раньше не видела. «Папа, папа! Смотри, что я нашла!» — побежала девочка к отцу. «Да это старинная дорогая монета! Молодец, Оленька! Иди посмотри, нет ли еще похожих монет». Девочка снова принялась копать своим совочком в том же месте, где нашла первую. «Вот, вот, еще нашла, теперь беленькую!» — весело смеясь, побежала она к отцу. «Ба, да это теперь серебряные пятнадцать копеек! Беги еще покопай». Мальчишки, носившиеся рядом, сгрудились, изумленные. Подошел и Саша, приехавший с Игорем еще утром порыбачить под железнодорожный мост, а теперь возвращающийся домой, так как особого клева не случилось. Увидев гору и собравшихся детей, друзья решили полюбопытствовать. Они еще стояли возле отца девочки, когда та уже третий раз подбежала к нему и в ладошке у нее блестела уже довольно большая белая монета, с одной стороны которой был изображен орел, а с другой — голова какого-то незнакомого дядьки. «Ты, Оленька, ищи. Я сейчас сбегаю за лопатой, переоденусь и вернусь, а ты побудь здесь, хорошо? Наверное, экскаваторщик зацепил старый клад, и деньги рассыпались». Для ребят, стоящих вокруг, слова про клад прозвучали как выстрел стартового пистолета. Все разом, забыв про свои забавы, принялись копать грунт вокруг ямки, где играла Оля. Саша вооружился куском арматуры, Игорь схватил палку. Удочки положили рядом. То тут, то там периодически раздавались голоса детей, обнаруживших очередную находку. Тогда другие подбегали к ним, с интересом рассматривали монету и с возросшим рвением кидались на поиски. Досталось по монетке и Саше с Игорем. Александру повезло больше: он нашел серебряный рубль тысяча восемьсот девяносто восьмого года, Игорь — медный пятак. Подбегали новые дети; гора стала походить на гигантский муравейник, где все что-то искали. Даже идущие мимо трамваи останавливались. Вернувшийся Олин папа привел свою жену и принес две лопаты. Но, увидев массовые раскопки, оставил жену с дочкой продолжать земляные работы, а сам убежал куда-то в сторону вокзала. Через некоторое время он вернулся, объявил присутствующим, что первым обнаружил клад и все должны приносить найденные вещи ему, а он их сдаст государству. Маленькие дети ничего не поняли из его слов, большие же кто рассмеялся: «Нашел дураков», кто покрутил у виска — дескать, ага, самый умный. Никто ничего не принес. Примерно через час явилась группа милиционеров, потом еще одна, они изобразили оцепление, однако никого не прогоняли. Милиционеры стояли до позднего вечера, но с наступлением темноты ушли, а раскопки продолжались дальше, но уже при свете фонариков. Только к полуночи севшие батарейки заставили людей покинуть гору. Саша с Игорем отправились домой раньше — подсветка у них отсутствовала, — но твердо решили с самого утра быть здесь. Сегодняшние поиски для ребят оказались очень удачными: на двоих они раздобыли семь монет разного достоинства и уже в трамвае с интересом рассматривали их, сравнивая года, размеры, надписи и изображения. Ничего не сообщая домашним о находках, объявив только, что с утра идут на зорьку, друзья погрузились в неспокойный сон. Рассвет они встретили на горе. Уже подтянулось много людей, среди них значительное число взрослых. Все старательно копали, наталкивались не только на монеты, но и на другие предметные свидетельства старины: подковы, пуговицы, газеты из прошлого с необычной буквой «ять» и фото дам в шляпках и с зонтиками. Попадались целые и разломанные шкатулки, несколько серебряных ложек. К искателям подошел какой-то толстый гражданин в очках с жирными красными трясущимися щеками. Он приближался к ребятам, интересовался тем, что они нашли, и, посмотрев, предлагал меняться, например одну маленькую беленькую монетку — на две его черных, но больших. Игорь с Сашей не обратили на него внимания, но более младшие подолгу беседовали с этим дядькой, пока чей-то отец не сказал ему, чтобы тот не дурил детей. К обеду опять пришли милиционеры, правда в меньшем количестве, зато с ними присутствовали два сотрудника музея. Они недолго постояли, оглядели несколько находок и сказали, что на этом месте до Революции располагались постоялый двор и магазин. Возможно, кто-то из хозяев в смутные дни смены власти в ходе Гражданской войны и припрятал ценности в надежде достать их в более спокойное время, но, видимо, не свершилось. Многое же из найденного, просто ввиду длительной деятельности людей в этом районе, представляющем часть Атаманского хутора, просто терялось и лишь почти через сто лет вновь появилось на белый свет. Поговорив еще о чем-то с милиционерами, музейщики уехали. Три дня продолжались бурные поиски; на четвертый и количество находок, и число людей на горе резко снизилось, только самые стойкие, а может фанатичные, продолжали копать. На пятый день строители словно спохватились — вывезли весь грунт и освободили площадку для дальнейшего строительства. Больше там ничего не находили. У Саши с тех раскопок осталась коллекция царских монет, затем значительно увеличившаяся, а спустя много лет здорово выручившая его при покупке его первой квартиры.

А в то время действительность кипела, жизнь не просто шла вперёд, а неслась семимильными шагами. Возводились высотные дома, вырастали целые микрорайоны. Мальчишки, конечно, не пропускали подобных нововведений. Раньше стройплощадки не охранялись, как теперь. Практически беспрепятственно проникали подростки на огражденные территории, бегали и играли там в прятки, лазали по конструкциям и кранам. Зачастую ребята вытаскивали со строек все, что казалось нужным. Игры носили, как правило, соревновательный и очень авантюрный характер: кто выше поднимется, рискованнее и смелее прыгнет. Саша по причине своей полноты в соревнованиях участия почти совсем не принимал, в играх же оказывался наравне со всеми, особенно в прятках, догонялках и различных войнушках. Никто из участников этих игр не отдавал себе отчета об их опасности. Посудите сами. Вот некоторые из них: на спор перепрыгнуть через шахту лифта на каком-нибудь восьмом или девятом этаже, пройтись по парапету крыши в сильный ветер, залезть на стрелу крана или спрыгнуть с его противовеса на песок. Нередко случались и трагические случаи; про ушибы, ссадины и упоминать не приходится. Повсеместной забавой служило использование карбида — так его тогда называли. Вообще, он использовался при газовой сварке, когда в металлические емкости опускался контейнер с кусками этого самого карбида, туда же наливалась вода, в результате шла химическая реакция, выделялся газ, с помощью горения которого и осуществлялись сварочные работы. Ребята брали сухие камушки карбида из бочек, где он хранился, закрытый крышками, и использовали его по своему усмотрению, обычно двумя способами: в жестяной банке из-под бытовой химии с одной стороны выбивалось или вырезалось узкое донышко, а с противоположной гвоздем делалось маленькое отверстие на боковой части. В банку опускался камушек карбида, добавлялось немного воды, и, когда начиналось шипение, к отверстию расположенной горизонтально банки подносилась зажженная спичка. Раздавался оглушительный хлопок, и из вырезанного отверстия дна вылетало пламя, как от выстрела. Особенно эффектно подобные трюки смотрелись в темноте. Такими пугачами оглушали ничего не подозревающих товарищей и потом много смеялись над их испугом.

Иной способ использования заключался в следующем: бралась стеклянная бутылка, в неё засыпался раздробленный предварительно на мелкие части карбид, наливалась вода, а бутылка быстро закупоривалась пробкой и ставилась в ямку или на ровную площадку. Пробка от возросшего давления с резким звуком улетала очень далеко. Такой вот вид фейерверка. Иногда клали бутылку на пригорок и стреляли пробкой друг по другу. Однажды Саша с Игорем, не найдя бутылки из-под шампанского, которая использовалась для этих целей чаще всего, увидели прозрачную тару из-под водки с закручивающейся металлической пробкой. «Не пойдет, — сказал Саша, — нужно искать из-под шампанского, что тут полетит?» В тот день с друзьями гулял еще их приятель Костик: «Вы что, пробку всё равно оторвет. Я сделаю». Он быстро засыпал в горлышко бутылки серо-белые камушки и залил водой; стекло замутнело, пошел густой едкий газ. Костя ловко закрутил пробку на горлышке, поставил бутылку на землю и отбежал. На дне бурлило и кипело, стекло изнутри побелело; казалось, емкость дрожит, но выстрела не последовало. Трое мальчишек стояли и ждали метрах в десяти поодаль. «Сейчас я ей помогу», — сказал Костя и кинул в бутылку маленький камушек, но промахнулся. Бросил еще один, побольше. Попал. От удара бутылка накренилась и, упав, закатилась в ямку от посаженного когда-то деревца. Правда, дерево там и не выросло. Бутылка скрылась под стенкой ямки. «А давайте миной ее накроем, возьмем кирпич и сверху попадем в лунку», — предложил Костя. «Ну, и что мы увидим? — возразил Игорь. — Разобьешь бутылку, вот и всё». «Сейчас я ее вытащу оттуда», — Костя бросился к ямке. «Стой, назад!» — крикнул Саша, но Костя, довольный, уже схватил бутылку и оглянулся на мальчишек с видом превосходства, как бы говоря: «Вот, я взял, а вы испугались!» Он попытался поставить бутылку вертикально рядом с ямой, на половинку старого кирпича. Как только донышко коснулось камня, раздался хлопок, белая смесь облила руку Кости, его грудь и лицо. Тут же мальчик упал и, крича, начал кататься по земле, на лице его показалась кровь. Игорь с Сашей подбежали. «Ничего, главное — глаза целы, — бормотал Игорь, — сейчас пойдем, умоешься». Они видели — разлетевшееся стекло слегка оцарапало щеку Кости, но лежавший на земле вытянул в их сторону правую руку. Вы ели когда-нибудь сметану с темной ягодой — малиной или смородиной? Густой красный сок, перемешиваясь, особенно выделяется на белом фоне. Примерно так же выглядела кисть Кости. Кроваво-белая смесь, к тому же еще шипевшая, стекала с дрожащей ладони, с полусогнутых дрожавших пальцев. «Быстро домой», — Саша наклонился к Косте, и вместе с Игорем они подняли его. «Что нам будет… что нам будет…» — шептал Игорь. Вдвоем они подняли товарища. «Беги к Ковальчукам, у них телефон, вызывай скорую, а я с Костей останусь». Игорь умчался. В экстремальных ситуациях Саша, несмотря на кажущуюся мягкотелость, проявлял собранность и решимость. Машина скорой появилась очень быстро, сразу увезла Костю с сопровождающим его отцом в больницу. Костина мама стояла возле подъезда и беспрестанно тихо плакала, спрашивая то ли у мальчишек, то ли сама у себя: «Как же так случилось, как же так?» Потом собралась и поехала в больницу к сыну. Ребята шли по домам молча. Перед самым подъездом Саша сказал: «Надо выкинуть всю эту взрывательную дрянь. Больше я в таких фейерверках не участвую». «Я тоже», — согласился Игорь. На следующий день оба друга встретились и стали решать, как поступить — пойти к Костиным родителям или поехать в больницу к товарищу. Остановились на последнем варианте, так как родителей Кости знали мало — эта семья жила в самом дальнем подъезде дома. В больнице в палату ребят не впустили и Косте не сообщили об их приезде. Лишь спустя несколько дней от кого-то они узнали, что Костя лишился двух пальцев.

Дух путешественников и первооткрывателей живёт в юных сердцах. Наши друзья Саша с Игорем как-то решили съездить насколько возможно дальше вверх по реке Оми, дабы присмотреть себе место для будущей рыбалки, и вообще ознакомиться, что там и как. В будничный летний день, только родители ушли на работу, мальчики покинули квартиры и, добравшись до нужной остановки, сели на автобус, отправляющийся до конечной под названием «Учхоз». Старый автомобиль долго, медленно тащился по разбитой дороге, пока не достиг крайней точки своего пути — округлой асфальтовой площадки с грустным остановочным павильоном, окруженной высокой порослью клена. Выйдя из автобуса, ребята прошли мимо нескольких двухэтажных квадратных домиков из красного кирпича и, проследовав немного дальше, подошли к крутояру, внизу которого виднелось блестевшее белой змейкой извилистое русло Оми. Но путь к воде преграждали дачные участки с маленькими аккуратными строениями на них, живописно расположившиеся по левому берегу реки в ее пойме.

Отыскав ворота, друзья беспрепятственно вошли на территорию садоводства и двинулись по одной из аллей дальше вниз. Берег в этом месте очень зарос кустами и высокими ивами, так что рыбачить здесь не представлялось никакой возможности. «Надо попробовать пройти выше по течению, посмотреть там», — предложил Саша. Но путь им преграждал забор, тянувшийся к самой воде вдоль аллеи. «Перелезем?» — спросил Игорь. «Давай», — утвердительно кивнул Саша. Но, забравшись на доски ограждения, они увидели, что по каждой аллее к реке спускается точно такая же высокая преграда. «Так не пойдет, у нас что тут, ходьба через препятствия в виде заборов? Давай лучше вернемся на главную аллею, по ней доберемся до конца садов и уже на свободном месте будем искать себе участок под рыбалку». Так и порешили. Друзья весело шли по центральной дороге, расположенной параллельно руслу Оми, громко разговаривая, обсуждали участки и домики, тянущиеся по бокам и по расходящимся в стороны садовым аллеям. Иногда они срывали ягоды малины с веток, вылезших из-за забора. На одном из участков малина проросла из-под забора до самой дороги, ягоды на ней висели очень крупные, темно-красные. «Задержимся, порвем малинки», — предложил Игорь. Они остановились и стали не торопясь обрывать с куста ароматную, приятно освежающую сочную ягоду, не успевшую нагреться после ночной прохлады. Дело в том, что у ребят никогда не считалось воровством сорвать, поднять или унести всё, что лежало вне ограждения, неважно, в поле то или в городе. За частный забор, в дом или квартиру — это табу. А вот на стройке или улице — это их добыча. Так все мальчишки думали, так они и действовали. «Смотри! Это что такое?» — сказал Игорь, указывая Саше через забор. Предмет зеленого цвета с выступающей острой частью привлек внимание мальчиков. «Да это складная лодка! Сейчас она сложена, а если поднять и опустить вон ту часть — станет плавсредством». «Здорово, наверное: не очень тяжелая, такую бы мы вдвоем могли переносить, а на ней на любом озере заплывай куда хочешь, — мечтательно протянул Игорь. — К ней и весла прилагаются — стоят, гляди, возле стены». «Да, хороша Маша, а не наша», — улыбнулся Александр. В этот момент послышался скрип открывающейся калитки соседнего участка, и, обернувшись, ребята увидели огромного толстого дядьку, видимо всё это время наблюдавшего за ними.

«Вы что тут делаете? Воровать пришли?! Сейчас я вам ноги повыдёргиваю!» Схватив черенок от лопаты, этот возделыватель грядок и по совместительству ревностный садовод-охранник бросился на ребят. Опасаясь, что дядька не столько повыдергивает, сколько переломает ноги, те кинулись в противоположную сторону по аллее и, добежав до первого перекрестка, повернули направо к крутояру. Их ноги точно не хотели быть ни повыдернутыми, ни перебитыми, поэтому быстро-быстро уносили их от грозного мужчины. Тот, видя, что расстояние между ним и убегающими всё возрастает, принялся кричать: «Держи шпану, держи воров!» Ребята, приостановившиеся было, оглянулись. Из нескольких калиток выбегали мужчины, и по их лицам и рукам, державшим то палку, то какую-то железку, сразу стало ясно, что вышли они не с мирными намерениями. Друзья вновь понеслись, теперь уже сосредоточенно и молча, а толпа гналась за ними, крича и волнуясь. «Извращенцы какие-то», — на бегу бросил Саша. «Смотри, впереди забор!» — крикнул Игорь. Действительно, огромный высокий забор, на который вывела аллея, отделял дачи от крутояра. «Попались, шантрапа!» — злорадствовали преследователи. Прямо вверх мальчишки не смогли бы залезть по абсолютно ровной высокой поверхности. Но ограда дачи, подходившая к внешнему забору, была много ниже. «На этот, потом с него на тот», — махнул рукой Саша. Игорь вскочил, как кошка, и через секунду уже был на высоком заборе. «А, черт!» — крикнул он и как-то неудачно то ли свалился, то ли спрыгнул с него в траву, но уже с наружной стороны. «Осторожней, там гвозди!» — предупредил он друга. Саша, уже стоявший на низком заборе, заметил, что весь верх высокого ограждения утыкан острыми ржавыми гвоздями. Но деваться было некуда. И, поставив руки между гвоздями, он каблуком ботинка наступил на торец вертикальных досок. В этот момент преследователи, чуть-чуть не успевающие его схватить, принялись бросать в преследуемого всё, что находилось в руках. Саша не обращал на это внимания, он спрыгнул вниз к Игорю; тот, задрав штанину, держался за колено. «Что у тебя?» Игорь показал на кровоточащую ямку под чашечкой. «Уходим, потом посмотрим», — поторопил Игорь. Друзья стали подниматься по обрыву, забирая постоянно вправо, к остановке. С дач они не просматривались. Густые заросли клена и акации скрывали их. «Странные какие-то люди. Стоит за нами так гоняться, если мы ничего не взяли, да и не думали брать! Только покалечился. Теперь нарывать, наверное, будет, гвозди-то ржавые», — с досадой произнес Игорь. «Сейчас приедем, перекисью зальем, прямо раздвинем ранку и зальем, потом кровь выдавим, еще раз зальем. Перекись всё вымоет. Будет нормально», — утешал Саша.

Подростки выбрались из оврага и оказались метрах в трёхстах от остановки, на грунтовой дороге, тянущейся вдоль обрыва. На асфальте стояла беленькая «копейка». Вдруг машина резко стартанула, подскочила к ним и, подняв тучу пыли, резко остановилась возле ребят. Одновременно распахнулись все двери, и из салона выскочило четверо мужчин. «Не уйдете от нас так просто, мерзавцы», — кинулись они к оторопевшим друзьям. Те от неожиданности бросились в разные стороны. Игорь — в противоположное от оврага направление, в придорожные кусты, и, ничуть не снижая скорости, стал продираться через них. Саша отскочил обратно в овраг и там уже, не разбирая дороги, понесся вдоль него, удаляясь от преследователей, подгоняемый их криками и хрустом ломающихся под ногами садоводов веток. Овраг закончился. Наверху обрыва перед Сашей показался кирпичный квадратный двухэтажный домик. Рывком Саша метнулся к нему и забежал в один-единственный подъезд, благо двери в то время не снабжались никакими запорами и домофонами. «Как отсюда выбраться теперь? Где Игорь? Где злющие неуемные дачники?» — неслось у него в голове. Но тут пришла идея. Сняв футболку, он обернул ее вокруг талии, часть сверху заправив в штаны. Отдышался и спокойно шагнул из подъезда, двинувшись в тихом темпе, словно спортсмен, совершающий ежедневный моцион. На голове у него красовалась ярко-красная кепка, кем-то оставленная на перилах лестницы в подъезде. По асфальтовой тропинке он добрался до крайнего дома, завернул за него и стал ждать появления автобуса, выглядывая из-за угла, так как посчитал, что выходить на пустую остановку вовсе не безопасно. Вскоре автобус появился, его покинули люди, водитель заглушил двигатель, спустился из кабины и закурил. Саша всё не выходил, наблюдал. Подошли несколько женщин, потом еще люди. Они поднялись в автобус и расселись по местам. Наконец и водитель занял свое кресло, завел двигатель. Саша, надев футболку и повесив кепку на крепеж водосточной трубы, стремительно подскочил к дверям автобуса и прыгнул на подножку перед самым их закрытием. В зеркало на него глядело сердитое лицо водителя, но они уже медленно отъезжали от остановочного павильона. Среди находящихся в салоне Игоря не было. Это Саша заметил еще из-за угла своего укрытия. «Где же он? Неужели схватили? — думал Саша. — И что тогда с ним будет? Что делать?» Только отъехали метров пятьдесят от остановки, как Саша увидел бежавшего навстречу движению хромающего Игоря. Он тоже сидел где-то в засаде, только немного дальше от конечной, опасаясь двигаться по дороге, и ждал отправления автобуса. «Остановите, остановите! Вон еще пассажир!» — открыв окошечко кабинки водителя, попросил Саша. Женщины в салоне сочувственно поддержали: «Да-да, мальчик хроменький бежит!» Водитель притормозил, отворил двери. Игорь, весь пыльный, с чумазым лицом и кровавым пятном на штанине, забрался внутрь салона. «Я думал, тебя уже схватили». — «А я думал, тебя», — обменялись приветствиями друзья. «Хорошо, что мы в разные стороны рванули». Ребята благополучно добрались до дома, тщательнейшим образом обработали рану Игоря. К счастью, нога не загноилась и от происшествия на коленке друга остался только шрамик.

Вода всегда влекла мальчишек. Озера, котлованы, брошенные открытые забои, заполненные водой, — излюбленные места купаний, рыбалок, а берега — костров и всевозможных игр. Как правило, улов оказывался не очень большим. Но случались и исключения. В самой середине лета Александра позвал его дядька Василий на День рыбака. Собралось несколько экипажей, и на трех лодках отправились вверх по Иртышу. Через пару часов движения достигли нужного островного берега. Выгрузив палатки и другой скарб, трое мужчин на одной лодке отошли от острова на ловлю сплавной сетью, а Александр с оставшимися принялись устраивать место привала и ночлега да собирать ветки для костра. Саша с берега наблюдал за действиями рыбаков. Тонь начиналась чуть выше острова. Выйдя на неё, в лодке заглушили мотор, сбросили буй в виде железной канистры и принялись стравливать сеть, на веслах отходя от буя. Процесс занял прилично времени, сеть оказалась очень длинной. «Здорово они Иртыш-то перегородили!» — смеялись на берегу. Саша сидел у воды и смотрел, как вдалеке сплавлялась вместе с сетью лодка. Рыбаки медленно проследовали мимо, затем течение увлекло их ниже острова, и уже там Александр увидел, как один взялся за весла, другой начал выбирать из воды сеть. Различить, что попалось, с такого расстояния не представлялось возможным; мальчик только заметил, что третий рыбак, находящийся в лодке, вскоре принялся помогать вытаскивать сеть. Наконец, прокашлявшись, нудно запел мотор, и лодка направилась к острову. Александр с разбегу забрался на высокий крутой берег в надежде первым рассмотреть улов. Тем временем лодка приблизилась. «Ничего себе!» Лодка на треть, а то и наполовину оказалась заполнена рыбой. «Как дела, Санек?» — кричали ему снизу. «Полно рыбы, сейчас сами увидите», — отвечал он, радостно сбегая с крутояра навстречу подходящему судну. «Подвезло! Вот это улов! Надо же, за один проход столько рыбы! Хорошая тонь!» — слышались радостные возгласы на берегу. Прибывшие рыбаки горделиво и скромно молчали. Рыба, запутавшаяся в сети, подпрыгивала, изгибалась, била хвостом, открывала рот и шевелила жабрами. «Что, Санек, рыжовка делает своё дело?» — подошел дядька к мальчику. «А что такое рыжовка?» — переспросил тот. «Сеть, она особым образом собрана. Это трёхстенка, верховая. Видишь частик, — дядька указал прутиком на более мелкую ячею, — она идет в середине, в ней мелкая рыба застревает, а спереди и сзади неё — ряжь, сетка с более крупной ячеёй. Крупняк носом ткнётся в частик и поворачивает, пытаясь уплыть, да не тут-то было — в ряже и запутывается». «А верховая — то, что верхний край её по воде плывёт?» «Верно, прожилина с поплавками поверху сплавляется, другая, со свинцовыми грузиками, ниже на несколько метров, между ними сеть». «Чебака знаю, язя знаю, красноперка, судак, даже осетры попались! — подходя ближе к лодке, перечислял мальчик. — А такую не знаю». «Красавица нельма, — дядька потрогал большую рыбу с чешуёй, переливающейся белым, а из-под него красным цветом раскаленного металла. — Поохотиться пришла и сама попалась! Пойдём, там уже уху сейчас сварганят». Уха вышла действительно на славу! Светло-янтарный жир с осетров сплошным сантиметровым слоем покрывал поверхность в казане. Рыба, картошка, несколько головок репчатого лука, напополам разрезанного, и вода да еще немного соли — вот и вся премудрость! Какая вкуснотища! «А хочешь, Шурка, на ночную прокатимся вдвоем?» — дядька заговорщицки подмигнул племяннику. «Конечно, поедем! — загорелся мальчик. — А когда отправляемся?» «Затемно, я тебя разбужу, иди пока вздремни чуток».

…«Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» — мальчика, спящего в палатке, трясли за плечо. «Что, уже пора?» — «Да, скоро рассвет». Александр быстро накинул курточку, надел сапоги и зашагал к реке. Ночи середины лета чуть темнее июньских, но совсем еще недолгие. Восток только-только обозначился более светлым участком неба, но темнота вокруг ещё обволакивала, и лишь догорающие угли костра приглушенно вспыхивали от еле заметного ветерка, оживляя теплую непроглядность у реки. Возле лодки светили фонариком. «Залазь внутрь, садись на лавку у штурвала, сейчас оттолкну от берега, и вперед!» Саша заметил разобранную сеть на носу катера, два весла по обоим сторонам, поднятые на борт. Дядька, отвязав веревку от забитого в песок еще с вечера кола, в высоких болотных сапогах зашел в воду и, стянув нос лодки с илистого дна, забрался на борт. Затем, вынув одно весло из уключины, он, отталкиваясь им от дна, продолжил удалять лодку от берега, одновременно разворачивая её носом к реке. Судно, слегка покачиваясь на тёмной спящей воде, следовало за его движениями. «Благодать какая, Санёк, а! Тишина. Гляди, лишь огни на бакенах то загораются, то гаснут. Умиротворённость. Есть фонари вдоль дорог, а эти — на реке. Они указывают кораблям фарватер. От самого верха и до низовьев реки прокладывают путь — где необходимо идти, как расходиться, каким бортом. Там самая глубина и мощный поток. Если кто выскочит из него, выйдет за пределы светящихся огоньков — ограничителей, — всё, привет, на мели. Сиди загорай, теряй время, а другие тебя обойдут. Мотай на ус, Сашок; у людей тоже так». Наконец, когда достаточно отошли от берега, Василий достал весло, вставил его на место, шагнул к мотору. «Ну, Шурка, держи штурвал и правь вон на тот бакен, что белым огоньком мигает». Затем он, немного повозившись на корме с двигателем, резко дернул за ручку, прикрепленную к тросику.

Со второго рывка мотор завёлся, резким рёвом потревожив тишину предрассветного часа, но старый рыбак тут же скинул обороты, и катер ровно заскользил по водной глади наискосок, вверх по течению. Впереди из-за поворота показались красные огоньки над водой. «Речной толкач с баржей впереди себя, — объяснил дядька мальчику. — Санька, забирай правее, нам нужно до этой каракатицы к тому берегу добраться, а то далеко слишком заплывем, потом спускаться придется». Александр принялся поворачивать штурвал вправо, но почему-то это никак не отразилось на курсе их судна. Он ещё раз крутанул штурвал, затем ещё раз, но лодка продолжала двигаться в прежнем направлении. Баржа уже поравнялась с мигающим на воде белым огоньком, затем и толкач проследовал мимо этого белого бакена. Скорость буксира с груженой баржей невелика, но он шел вниз по реке, а лодке приходилось преодолевать течение. «Нельзя к ней приближаться! — крикнул дядька, имея в виду баржу. — А то под борт подтянет, хорошего тогда не жди», — он добавил оборотов мотору. Александр еще раз или два крутанул штурвал, и, как ему показалось, лодка послушалась управления и отклонилась немного вправо от прежнего направления движения. Катер с рыбаками подошел к точке пересечения с курсом сухогруза. Громкий гудок внезапно перекрыл даже звук лодочного мотора и как будто оглушил. Посмотрев на приближающуюся баржу, Саша заметил, что они находятся как раз в створе между двумя габаритными огнями, расположенными по разным бортам надвигающегося квадратного носа баржи. «Метров пятьдесят осталось», — прикинул мальчик. Уже автоматически он вновь совершил оборот штурвала, лодочный мотор еще более натужно завыл, и лодка наконец покинула курс движения сухогруза, оказавшись с его левого борта.

«Выскочили вовремя», — только и успел произнести дядька, как вдруг почувствовался какой-то удар, раздался громкий резкий стук и дядька вывалился из лодки вверх тормашками, упав спиной в реку с громким всплеском и тут же скрывшись под водой. Александр лишь успел заметить огромные черные сапоги, блеснувшие над правым бортом. Лодка резко изменила траекторию движения и пошла прямо к берегу, затем вниз по реке, потом к сухогрузу и вновь против течения, прямо к тому месту, где выпал рыбак. Ночь перестала уже быть абсолютно непроглядной, близость рассвета давала о себе знать, и вдруг Александр заметил прямо напротив носа несущегося катера голову дядьки и плечи в брезентовой куртке, чуть выглядывающие над водой. Сейчас лодка налетит и либо килем ударит, либо винтом резанет — раньше мальчик уже видел, как лопасти мотора легко перерубали толстенные ветки тальника, когда кормой однажды прошлись по кустарнику, росшему из-под воды в прибрежном пространстве. Но Василий не растерялся — перед самым носом катера он нырнул, скрывшись под водой. Лодка прошла точно над тем местом, где до этого только что виднелась его голова. Александр обернулся назад: через несколько секунд дядька вынырнул, но уже позади лодки. Но судно шло по кругу и заходило на второй вираж! Саша бросился к мотору, пытаясь найти либо кнопку, либо рычажок какой-нибудь, отключающий двигатель, но тщетно! Лодка вновь неслась на человека в воде! Александр нащупал какой-то прохладный небольшой шланг. «Дерну его», — решил он и рванул на себя. Через мгновение мотор чихнул пару раз и тут же заглох; повисла давящая тишина, нарушаемая только еле слышными всплесками подплывающего дядьки. Лодка по инерции продвинулась еще на несколько метров и остановилась прямо возле него. «Молодец, Шурка, что мотор заглушил, а то пришлось бы мне до утра нырять, а в одежде и в сапогах не очень-то поплаваешь; я тут еще и в сети запутался». Василий перебрался к правому борту, схватился за него рукой: «Давай помогай забраться назад». Намокшая одежда мешала движениям и тянула вниз, но объединенными усилиями им удалось это преодолеть. «Я не глушил его, а какой-то шланчик выдернул». «А, подачи топлива, тем более молодец! В темноте, да еще не зная, где отключать, верно сообразил! — Рыбак снял сапоги, вылил из них воду. — Хорошо хоть тепло, и вода не холодная».

Лодку медленно сносило течением. Сеть, свалившаяся с носа, вся перепутанная, уходила куда-то в толщу воды. Одно весло также отсутствовало — видимо, падая, дядька зацепил его. «Да, рыбалка, прямо скажем, не задалась; начну выбирать», — Василий принялся вытаскивать сеть обратно. Рассвело уже сильнее, начали явственно просматриваться предметы. Сквозь легкий туман, а вернее сказать дымку-пар над поверхностью реки, стал вырисовываться темным пятном ближний, левый берег. Вот мимо проплыла ветка, вот кусок коры. «Почему же они нас обгоняют? — удивился мальчик. Он пригляделся. — Дядь Вась, так мы на месте стоим, а не плывем!» «Как так на месте?» — удивился тот, в свою очередь. «Сам смотри!» — Александр указал на воду. Рыбак как раз управился с сетью, снял весло, погрузил его вертикально в воду, но оно совсем немного ушло вниз, уперлось во что-то под водой. «Так мы на мели! О как бывает! Посреди реки подводный остров или коса начинается, а нас течением на них и снесло. Сейчас сойдем с мели. — Он попытался, отталкиваясь веслом, сдвинуть катер, но не тут-то было. — Хорошо засели, а, Шурка! Так и встретим рассвет посреди реки, как бобры на своей хатке. Придется мне сызнова в воду лезть». Василий спустился с лодки, но без сапог и верхней одежды. «Да, мелковато, — произнес он, возвышаясь над водной гладью почти во весь свой рост, и осторожно двинулся в сторону фарватера небольшими шагами. — Ага, а здесь уже спуск начинается, дно резко уходит». — Рыбак отступил назад. Затем, вернувшись к корме лодки, он принялся, потихоньку приподнимая её, передвигать к глубине. Александр спрыгнул в воду на помощь дядьке. Спустя несколько перемещений киль катера оторвался от подводной песчаной косы и лодка возобновила движение, влекомая течением. Александр вернулся на борт. «Наконец-то, — Василий тоже забрался в катер. — Теперь можно и на моторе назад идти; гляди, Шурка, как далеко нас утащило. Давай шланг, поставлю его на место». Вскоре мотор весело затарахтел, и катер наискосок руслу полетел в обратную сторону, к островному лагерю. Утреннее раннее солнце радовало и грело. Оглянувшись, мальчик смотрел в сторону белого бакена, всё более отдалявшегося от них, на то место, где лодка ходила по кругу. Сейчас только весёлая мелкая рябь, суетливо перекатываясь, отражала солнечные лучи. «Да, Санек, рыбки не наловили, зато накупались вдоволь, — рассмеялся Василий. — Дело вроде правильно спланировали, а вон оно как вышло! Сам накаркал давеча насчёт мели. Знаешь, племяш, — пошутил дядька, — стремись к лучшему, а плохо, оно само получится! Ничего, за одного битого двух небитых дают, так что споймаешь еще свою удачу!»

В восьмидесятом году всех детей Союза поразил олимпийский мишка, улетевший на воздушных шарах. В Сашином дворе даже сподобились провести олимпиаду среди детей. О ней сообщила одна из местных газет и разместила фотографии участников на фоне белого флага с пятью кольцами. Но если москвичи могли хоть как-то общаться с иностранцами и смотреть западное кино, то жители глубинки, особенно закрытых городов, таких возможностей не имели. Мы не говорим, хорошо это или плохо; может быть, учитывая сегодняшний опыт, это даже и хорошо. Но в те годы многое казалось иначе. Примерно в середине восьмидесятых в стране прошел фестиваль зарубежных фильмов. Тогда люди массово ходили в кино, театры. Залы заполнялись до отказа, билеты покупали заранее. А некоторые предприимчивые граждане пытались заработать на этом, перепродавая билеты, потому что кроме двух-трех программ, показывающих правильность выбранного пути, сколько ни крути круглую ручку черно-белого телевизора, смотреть советскому человеку было нечего. Поэтому показ ярких, цветных фильмов фестиваля с необычными сюжетами и иностранными актерами привлекал толпы зрителей. Билеты продавались по очень высокой цене — по рубль сорок. Для сравнения: утренний сеанс детского кино стоил всего десять копеек. За день в кинотеатре делали три прогона по две картины в каждом с перерывом между ними. Вот некоторые из фильмов: «Жандармы и инопланетяне», Франция, одна тысяча девятьсот семьдесят первый год; польский фильм восемьдесят третьего года «Новые амазонки»; «Адский поезд», Франция, восемьдесят пятый год. От старших друзей мальчишки слышали о фильмах, об их содержании, но попасть на них казалось невероятным. Во-первых, из-за дороговизны билетов, а во-вторых, реализовывали их только лицам, достигшим восемнадцатилетнего возраста.

Александру и Игорю очень хотелось посмотреть эти фильмы. Договорившись любым способом попробовать проникнуть на демонстрацию картин, мальчишки отправились в кинотеатр «Художественный», где шел прокат. Приехав ранее начала сеанса, ребята решили оценить обстановку. Прошмыгнуть мимо контролера, как им иногда удавалось при обычном показе, шансов не было. У входа, с открытой лишь одной створкой двери, стояло аж четыре контролера — два снаружи, два внутри, — четко отслеживающих безбилетников. В это время с заднего входа в кинотеатр, где, вернее сказать, был выход, пошли люди с предыдущего сеанса. «Давай попробуем пройти внутрь здесь», — предложил Саша. «А что, если увидят?» — возразил Игорь. «Ну, скажем, что встречаем кого-нибудь, сеанс-то кончился», — сообразил Саша. Ребята стали пробиваться против движения. Им удалось протиснуться в зал и спрятаться за шторы. Они стояли за пыльной толстенной тканью, наблюдая, как контролеры идут мимо рядов, осматривая, не остался ли кто-нибудь между ними. Наконец входные двери отворились, и новые зрители быстро принялись заполнять зал согласно купленным билетам. «Пошли!» — прошептал Саша. Он решил воспользоваться возникшей толчеей и где-нибудь пристроиться. Только сели, как над ними прозвучало: «Это наши места», — худющий дядька с толстой дамочкой нетерпеливо топтались в проходе. «А ваши где места, детки?» — поддержала его спутница. «Мы, наверное, ряд перепутали». Мальчики быстро поднялись и, оглядываясь, не видят ли их контролеры, пересели. Их еще раз согнали с кресел, они поменяли места вновь. Но затем зажегся экран, начался показ. Друзья успокоились. «Новые амазонки» — прочитали они в титрах фильма. Вдруг Игорь толкнул Сашу в бок: «Смотри, наверное, к нам идут». По проходу в их сторону двигались две девушки лет двадцати пяти, постоянно извиняясь перед другими зрителями. Остановившись возле мальчишек, они неуверенно переглянулись, и одна сказала: «У нас билеты на эти места». Саша, понимая, что вставать им никак нельзя, иначе их точно заметят и выведут, отвечал: «Наверное, ошибка: у нас тоже билеты на эти места». Девушки растерянно пытались что-то рассмотреть в своих билетах, принялись уточнять у сидящих рядом их места. Но тут зашикали с задних рядов те, которым они мешали смотреть. А по проходу уже неслась привлеченная шумом контролерша. Протиснувшись с трудом по ряду, она с ходу спросила, обращаясь к подросткам: «Ваш билет? Ну конечно, откуда у вас билет? Вам еще до восемнадцати расти и расти! Пройдемте со мною». Друзья двинулись за ней. Игорь — понурив голову; Саша же, пытаясь ухватить кадры фильма, весело поглядывал на окружающих людей. Контролерша молча провела их по тому самому коридору, по которому они попал в зал, открыла металлические ворота, сказав при этом: «Еще на такой фильм попали!» Погрозила им пальцем и, заперев замок, удалилась.

«Пронесло!» — обрадовался Игорь. «Да что бы они сделали», — уверенно отвечал Саша. «Смотри! — показал он на ворота, только что закрытые за ними. — Видишь вверху расстояние между воротами и потолком?» Игорь поднял голову. Действительно, до сводчатого арочного перекрытия коридора ворота не доставали сантиметров сорок. «Взрослый не пролезет, а мы — запросто», — произнес Саша. «Увидят», — возразил Игорь. «А мы в зал не пойдем. Ты заметил лестницу из коридора, ведущую на второй этаж? Я думаю, что на балкон — часть людей туда поднималась. Сейчас подождем немного и отправимся. Там наверняка контролеров нет», — рассуждал Александр. Выждав какое-то время и еще раз убедившись, что других вариантов пробраться внутрь нет, ребята осторожно, чтобы не привлечь внимания, полезли через ворота. Над самым верхом задача усложнилась тем, что там находились украшения в виде остроголовых маковок с полпальца высотой. «Нельзя по ним скользить на животе, надо держаться на руках над воротами», — прошептал сверху Саша еще стоявшему снаружи Игорю. Правда, при этом он всей спиной протер пыльный сводчатый потолок коридора и порвал зацепившуюся об острие навершия воротины рубаху. За ним последовал Игорь. Тот вместо рубахи сделал дырку в штанине. «Ладно, пошли по-тихому», — прошептал Саша. Они крадучись подобрались к лестнице и, столь же сторожась, шагнули на ступени. Бесшумно ступая, неутомимые любители кино поднялись на второй этаж и выглянули на балкон. Всё казалось спокойным. Зрители не отрываясь смотрели, как двое переодетых женщинами мужчин искали себе спасение от воинствующих дамочек. «Быстро за мной!» — Саша дёрнул Игоря за руку, и они прыжком сели на кресло возле самого выхода. Мальчишки досмотрели, как героям удалось покинуть женское царство, как они открылись двум преследовавшим их девушкам; увидели то, почему фильм шёл под грифом «до восемнадцати лет просмотр запрещен». Но вот пошли титры, зажегся свет в зале; ребята, подмигивая друг другу, только собрались смешаться с выходящими с балкона людьми, как, взглянув вдоль своего ряда, увидели сидящих от них через пять сидений милиционеров, насмешливо улыбающихся им, один из которых, ближний, манил к себе указательным пальцем. «Попали», — выдохнул Саша. Мальчишки встали и с понурым видом, грустные подошли к стражам порядка. «Так, пацаны, вас из зала выгнали, а вы на балкон решили забраться? — Друзья молчали. — Еще раз поймаем вас здесь где-нибудь, заберем к себе и вызовем родителей, ясно?» «Ясно, ясно», — закивали те. «А сейчас марш отсюда, и чтобы мы даже забыли, как вы выглядите!» — произнес один из милиционеров, повышая голос и протяжно выговаривая каждое слово. Мальчишки, внутри обрадованные таким оборотом дела и легкой развязкой опасной ситуации, уже неслись по лестнице вниз к выходу. Лишь выскочив из темноты коридора на дневной свет, они перешли на шаг. «Чуть не влипли, зато фильм посмотрели. Теперь всем расскажем, что видели „Новых амазонок“. Жаль, что середину так и не увидели», — гордо сказал Игорь. «Посмотрим еще», — уверил его Саша. С полной версией фильма они познакомились лет десять спустя, уже с лент видеомагнитофонов.

Игорь вот уже год как ходил в секцию бокса, расположенную в ДК «Пионер», и уговаривал Сашу присоединиться к нему. Он показывал стойки, движения, наносил по воздуху разученные удары, называя их на непонятном сленге. «Джеб, — говорил он, демонстрируя короткий, прямой удар невидимому противнику. — Хук — боковой, апперкот — удар снизу». Александр не очень хотел заниматься ни боксом, ни каким-либо спортом вообще. Он тренировался в бассейне с первого по четвертый класс, но плавал и нырял скорее в свое удовольствие, чем исполняя тренерские установки. Сашу больше интересовали книги, он для своего возраста очень много читал. Особенно ему нравились книги о путешественниках, фантастика, исторические рассказы. Но после возращения из пионерского лагеря, где ему неожиданно пришлось принять участие в драке, пусть даже против собственного желания, он решил посетить пока хоть одно занятие и посмотреть, что там и как. Тренировка ему понравилась; после разминки перешли к изучению техники бокса. Работали в парах и на мешках. Конечно, для новичков всё велось по упрощенной программе. Со временем Саша втянулся и уже ходил в зал чаще Игоря, который периодически пропускал. Как-то после окончания занятия тренер Владимир Николаевич подозвал Сашу и сказал: «Давай еще немного поработаем. У тебя должен быть для начала хотя бы один коронный удар, пока пусть не нокаутирующий, но точно потрясающий оппонента и мешающий его действиям и планам. Бокс — это не драка и не размахивание руками. Здесь нужно точно знать свои силы, ресурсы и возможности, уметь верно распределять их по времени поединка. Необходимо также быстро выяснять сильные и слабые стороны противника. Бой начинается еще до ринга — в раздевалке, на разминке. Ты должен оценить рост, длину рук, манеру двигаться партнера. Понятно?» «Понятно», — отвечал спортсмен. «Давай начнем с простейшего, с классики жанра, так сказать, — пошутил тренер. — Прямой удар сильнейшей рукой, в твоем случае — правой. Итак, правосторонняя стойка: левая нога впереди; стопы параллельны, расположены под углом примерно в сорок пять градусов к оппоненту; между носками и пятками проходят две линии в виде креста; ноги чуть-чуть согнуты в коленях. Удар!» Саша со всех сил врезал по «лапе». «Так, нормально; теперь обрати внимание на руку и кисть. Рука вслед за кистью немного поворачивается вовнутрь, локоть полностью не выпрямляется, и рука вместе с кистью составляет одну линию с еле заметным радиусом». Саша, следуя рекомендациям тренера, наносил старательно свои прямые. «Уже лучше», — похвалил Владимир Николаевич. «Теперь главное: где начинается удар?» «Наверное, в плече», — ответил Саша. «Нет, удар начинается со стопы, толчком икроножной мышцы путем разворота стопы и колена, затем силой мышцы бедра усиливается. Посмотри: надо толкнуть бедро прямо, вот видишь, а плечо и остальная рука лишь посылаются, как ядро к цели. Но концентрируется удар, сосредотачивается в правильном положении кулака, кисть сжимается только в самый последний момент. До этого рука расслаблена, словно плеть. Пробуем!» И Саша бил, бил, бил, пока удар по лапе не стал звонким и хлестким, а движения — четкими до автоматизма, как хотелось тренеру. Наставник опустил лапу: «Ты мне уже всю руку отбил; на сегодня хватит». И они попрощались.

Занятия в секции шли три раза в неделю: по понедельникам и средам — тренировки, по пятницам — спарринги. Саша в четырнадцатилетнем возрасте выглядел уже не тем пухлым мальчиком, как раньше: он вытянулся, похудел, весил всего около сорока восьми килограммов и смотрелся, скорее, худым. Как-то так получилось, что в секции в то время он оказался самым юным и легким. Все оппоненты его были и старше, и тяжелее. Наиболее близкие к нему по возрасту — Володя Воронов и Сергей Мишин. Один шестьдесят, другой аж семьдесят килограммов весом, и старше Александра на два-три года. Оба пришли в бокс из борьбы. Может, поэтому они действовали чуть медлительнее Саши. В скорости он превосходил и пользовался этим в ринге. Но если где-то застаивался или партнеру удавалось прижать его в угол, к канатам, то приходилось терпеть и сносить в глухой обороне тяжелые, мощные удары, от которых Сашины уши потом принимали фиолетово-синий оттенок. Когда же в движении, манёвре удавалось держаться на расстоянии и, нанося точные одиночные или серией два-три связанных удара, набирать очки, то тренер очень хвалил его. Наконец настал день первого соревнования.

Приехав во Дворец культуры «Красная заря», Александр прошёл взвешивание и приступил к разминке. Противником назначили крепкого приземистого боксера из «Динамо». Александр же выступал за «Трудовые резервы». «Всё как обычно, как ты привык: держи на расстоянии, первый раунд — разведка, больше работай левой, правую пока не включай, дальше посмотрим. Вперед!» — скомандовал Владимир Николаевич. Саша действовал согласно наставлениям тренера; бой шел ровно, но оппонент очень точно, с наклоном попал Саше правой в область печени, чем заработал себе очко. Первый раунд закончился. «Видишь, он ниже тебя, еще наклоняется. Попробуй апперкот снизу правой, когда он в очередной раз попытается атаковать», — говорил тренер, обмахивая Сашу полотенцем. Начался второй раунд. Противник сразу продолжил свои атаки в корпус. Саша попытался провести удар снизу в момент его наступления, но безуспешно. Апперкота он с тренером еще не освоил, но заметил, что представитель «Динамо» уж как-то сильно покраснел, стал более глубоко дышать и даже начал изредка застаиваться. Александр воспользовался этим. Он принялся закручивать его. Двигался вправо, затем резко менял направление, и опять вправо, в этот момент нанося прямой левой, чередуя то в голову, то в корпус. «Молодец, хорошо двигаешься, этот раунд точно за нами, — похвалил тренер. — Теперь решительный, третий. Измотай его еще больше, только сначала не кидайся, обязательно измотай — и резко удар справа, как учили. Давай!» Началась третья двухминутка, боксер из противоположного угла с ходу бросился на Сашу. Ему даже удалось прижать Александра на пару секунд к канату. Но тот оттолкнул оппонента и выскочил из-под града ударов, правда, приняв несколько сильных из них по защите. Противник снова попытался догнать Сашу, но тот успел увернуться с ответной атакой. В какой-то момент преследующий Александра спортсмен приостановился, как бы что-то обдумывая или пытаясь изменить свою тактику, но по инерции продолжал всем корпусом двигаться вперед. Наш боксер воспользовался этим замешательством и нанес четкую двойку. Раз-два, левой-правой. Всё как по писаному, с постановкой бедра и кисти. Удар сильнейшей рукой пришелся точно в челюсть, прямо и немного сбоку, с правой стороны. От сложившихся энергий — своего движения вперед и акцентированного удара Саши навстречу — динамовец осел на ринг и, находясь на настиле ринга, замотал головой, словно пытаясь выгнать назойливую пчелку, залетевшую внутрь его черепной коробки. Судья с удивлением взглянул на Александра и открыл счет. Раз, два, три… на счете «семь» боксер встал. Не успел Саша развить наступление, как раздался гонг. «Раунд за нами, твой первый нокдаун. Всегда лучше, чтоб противник лежал. Бой тоже за тобой. Поздравляю!» — Владимир Николаевич, довольный, похлопал по плечу. Ребята из клуба тоже кричали, поздравляли Сашу с первой и такой важной победой. Когда же судья поднял руку победителя над рингом, счастью мальчика не было предела. «Вот оно, ощущение спортивной удачи и победы, ради которой проливалось столько пота и терпелось столько боли в тренировочных схватках!» Следуя домой, он ощущал, наверное, то же чувство, которое испытывает молодой лев, идущий к своим львицам, неся добычу, вырванную из пасти другого льва, — чувство победы. Потом состоялось ещё много сваток, удачных и не очень. Саша набирался опыта, взрослел как боксер. Но одна из них — помимо, конечно, первой — запомнилась ему особо.

Итоговые соревнования должны были состояться в ДЮСШ №15. Александр отлично подготовился, размялся, прошел взвешивание, ждал выхода своего оппонента. Фамилию того раз назвали, два — нет его. Подошёл тренер из «Спартака», объяснил, что, видимо, его подопечный опаздывает, и, очень извиняясь, сказал, что к началу боя тот обязательно подъедет, пройдёт взвешивание и выступит. «Что же там за загадочный опаздывающий спортсмен такой? — обращаясь к Саше, сказал тренер. — Ничего, обязательно явится, увидим». Но вот уже приблизилось время боя, Саша направился к рингу. Раздался шум, тренер «Спартака» возле к судейского стола что-то горячо объяснял, сильно жестикулируя. Владимир Николаевич тоже подошел к судьям и принял участие в разговоре, затем, махнув рукой и покачав головой, раздосадованный, вернулся к Саше: «Твой не прибыл, а выставили другого спортсмена. Я возражал, ведь тебе должны были присудить победу за неявкой противника. Но главный судья против — у нас, говорит, тут не международный чемпионат, дескать, не нужны победы на блюдечке фортуны. Сейчас подбирают кого-то по весу и классу». Тренера позвали обратно к судьям, что-то показали в списках, но он вдруг вновь начал громко говорить, спорить с ними. До Саши донеслось: «Это же другой уровень, он несколько лет уже выступает!» Главный судья успокаивал, разводя руками и тыча ими в списки. Владимир Николаевич резко развернулся и отошел от стола к Саше: «Назначили Мааса. Я его хорошо знаю, он бился с нашими, хороший боксёр. У нас нет выбора: или сниматься и выпасть из соревнований, так как они зачтут поражение, или драться». «Будем драться!» — ответил Саша. «Но смотри: Маас работает с дистанции, короткими сериями. Он выше, у него более длинные руки. Твоя задача — сближаться; атака корпуса — раз, голова — два. Корпус — раз-два, голова — три. Постоянно кружить вокруг него, закручивая, держаться на средней и ближней дистанции. На дальнюю не выходить, перед ним не застаиваться, в глухую оборону не вставать — расстреляет. Ну всё, вперёд!» Подбежал Игорь, выступающий теперь лишь в роли болельщика: «Я видел Мааса, будь на стороже».

Бой начался. Маас повёл себя неторопливо, с дистанции, как и предрекал тренер, пытаясь работать связками. Александр выполнял указания своего наставника, стремился подобраться с ударами по корпусу, но спартаковец хорошо двигался и руки держал постоянно на месте, прикрывая тело от ударов. Сам же он методично выкидывал свои прямые, как из крепости. Первый раунд кончился. Саша, немного раздосадованный, вернулся в угол. «Нормально, даже лучше, чем я ожидал. Ты держишься отлично. Попробуй коронку правой, маленько остуди его». Прозвучал гонг. Александр с ходу подлетел к противнику и, сфинтив левой в корпус, затем резко ударил в челюсть оппонента. Маас от такой неожиданности замер на долю секунды, но Саше этого хватило, и он быстро повторил связку «корпус — голова», причём нанёс правой удар ещё жёстче, правда попав уже не в челюсть, а в область виска, да так сильно, что спартаковца мотануло. «Молодец!» — крикнул кто-то из зала. Но резкая боль в кисти правой руки заставила Сашу прекратить атаку. Где-то за указательным пальцем сильно заныло, Саша начал маневрировать, работая только левой. Маас же, потрясённый, но не остановленный, в то же время сильно разозленный, кинулся в наступление, рвясь к реваншу. Он неотступно выцеливал, бил не переставая, в основном в голову. У Саши захрустело во рту от сбитой с зубов эмали — ни капы, ни шлема тогда на таком любительском, начальном уровне не использовалось. Видя, что противник не наносит ударов сильнейшей рукой, Маас с остервенением пытался откровенно покончить с ним в текущем раунде. Саше лишь изредка удавалось отвечать левой, правой же — только защищался. Гонг спас ситуацию. «Что с тобой? Где твоя правая? Раунд так хорошо начался», — недоуменно спрашивал тренер, когда Сашу обмахивал полотенцем секундант. «Что-то с рукой, с кистью. Не могу бить правой». — «Да ты что! Надо врача позвать». — «Не нужно, остался один раунд. Он тоже устал. Я продержусь». Начался последний раунд. Но Маас и не думал уставать. Он наносил вихрь ударов, уже не особо заботясь о своей обороне. Тем более оппонент почти не угрожал ему. У Саши скоро левый глаз заплыл, спортсмен уже даже плохо видел с этой стороны. Губы изнутри кровоточили, привкус стал солёный. Боксировать в последнем раунде всегда тяжело: ноги небыстрые, руки ватные, воздуха не хватает, а тут ещё выключенный удар справа. В один момент Саша инстинктивно отклонился назад и перчатка Мааса скользнула по лицу, разодрав Александру бровь. Кровь закапала на ринг. «Этого еще не хватало», — пронеслось у Саши в мыслях. Но вдруг шквал ударов затих. Саша увидел, что Маас отшагнул от него и вскинул руки вверх. «Что произошло?» — Александр удивлённо повернулся в свой угол и увидел тренера, бросившего полотенце на верхний канат ринга. За явным преимуществом победу одержал представитель общества «Спартак», рефери свёл боксеров и поднял руку победителя. Исход оказался неприятным: рука страшно болела, глаз заплыл, майка вся в крови. «Ничего, ничего, — успокаивал Игорь, — в следующий раз ты обязательно его побьешь». Но случай не представился. Рука очень долго заживала, больше полугода. Рентген не выявил ни трещин, ни переломов. Но кость, следующая после трёх фаланг указательного пальца, округлилась вверх, будто согнулась. Удары правой причиняли сильнейшую боль. Потом Саша с семьей переехал на другую квартиру, затем начались экзамены в школе и институте. Для поездок на занятия боксом времени катастрофически не хватало. Рука постепенно перестала болеть, однако кость визуально так и осталась деформированной, слегка округлой. Но бить правой стало даже более удобно. Со временем навыки, полученные в этом благородном спорте, много раз выручили Сашу в отчаянных ситуациях.

Когда-то, стоя на линейке первого сентября, будучи учеником 2«Б» класса, Саша с завистью смотрел на восьмиклассников, думая: «Мне до окончания школы осталось целых восемь лет — вся жизнь, а им всего лишь два годика». Но минул и восьмой класс, затем ещё быстрее пролетели два последних, уже сданы выпускные экзамены и двери школы распахнулись, открывая путь в большую жизнь. Надо отметить, что Александр неплохо окончил школу, особенно с учётом того, как он её начал. Ведь в младших классах он считался почти что двоечником. Разве только учителя его тянули на тройки. Физкультура, музыка, изобразительное искусство и труд — за эти дисциплины он регулярно получал пятерки. По остальным предметам еле-еле выкарабкивался из двоек. Так продолжалось до шестого учебного года, когда взамен ушедшей в декрет классной их руководителем назначили бывшего директора Николая Петровича Сарычева. Он являлся очень уважаемым в школе человеком: фронтовик, после войны лично возглавивший строительство здания этого учебного заведения и организацию школьного процесса. Он вёл математику, алгебру и геометрию. Как-то на уроке геометрии в начале года он вызвал Сашу к доске, и тот нашел верный ответ задачи. «Молодец, — похвалил преподаватель, — ты можешь решать, надо только думать. Главное в жизни что? Уметь сделать правильный выбор — раз. И видеть перспективу — два. Алгебра-арифметика — для простаков, геометрия — наука воображения и мышления в пространстве». Похвале Саша удивился: никогда раньше его не оценивали положительно, тем более в присутствии всего класса. Готовясь к следующему уроку геометрии, он уже не хотел показать себя с худшей стороны, явить своё незнание. А так как геометрия только началась и запущенных тем по ней у Саши не было, то он последовательно и верно постигал эту новую науку. Всё в предмете становилось понятным и ясным: аксиомы, теоремы, чертежи. Он чаще и чаще поднимал руку и верно отвечал, получая в основном пятерки, причём решения его иногда созревали быстрее, чем у признанных отличников. Мудрый учитель поддерживал его в стремлении учиться.

Вместе с тем Николай Петрович не только хвалил, но и ругал отменно, причём казался со стороны резким, даже чересчур. Особенно он не давал спуску веселым румяным переросткам-здоровякам, ученикам — друзьям Александра, вечно озорующим, бегающим, шумящим, не дающим покоя девчонкам и с завидной регулярностью забывающим о домашнем задании. Как-то перед уроком алгебры прыгающий по комнате Стас врезался в одноклассницу и сшиб её. Из-за столкновения девочку отбросило на дверь, которая распахнулась от удара, и Ольга наверняка упала бы наружу, но именно в этот момент в класс намеревался войти Николай Петрович. Он и удержал девочку от падения. Увидев закатывающегося от смеха раскрасневшегося Стаса, учитель нахмурился, подошел к нему, наклонился и негромко произнес: «В моем взводе служили ребята лишь немногим тебя старше; две трети из них не вернулись. А тебе бы с большой ложкой в сортире только сидеть. Все, начинаем урок! — обратился преподаватель к классу. — Нам его и так чуть не сорвали». Как ни странно, на ученика слова учителя произвели впечатление. В кабинете математики он больше никогда не шумел и вообще стал вести себя намного более благопристойно. Через несколько недель занятий, в первый раз в Сашиной учебной жизни, за четверть вышло «отлично» по такому серьёзному предмету. Он с гордым видом принёс дневник, где крупно сияла большая, выделяющаяся оценка «5» в графе напротив слова «геометрия», как будто свет звёздочки от будущих побед. И действительно, первая положительная оценка потянула другую, по алгебре. «Раз здесь можно получать пятерки, то почему в других предметах нельзя?» — размышлял Александр. Появлялись новые преподаватели; не имея устоявшегося предубеждения, они уже не относились к Саше предвзято, как к двоечнику. Александр выработал даже свою систему получения хороших оценок. Он учил домашнее задание или читал будущий параграф и в начале четверти первым вызывался отвечать, причем чаще по основным предметам. Получал положительный результат. Потом делал небольшой перерыв, сосредотачивая усилия на требующем очередного внимания предмете, и так далее. Конечно, слабость начальной школы сказывалась, но тем не менее к концу десятого класса годовых троек он не имел. На всю жизнь он запомнил слова Николая Петровича — настоящего педагога, учителя с большой буквы: «Если захочешь, решишь любую проблему — дерзай, надо только творчески думать».

Конечно, будучи школяром, Александр последовательно испытал все детско-юношеские этапы общественно-политической жизни, предписанные и регламентированные для каждого советского ученика средней общеобразовательной школы. Советские правила, обряды и фетиши с младшей школы и до выпускного класса сопровождали его, как и остальных. В начальных классах на курточках и платьицах учащихся красная звездочка с профилем Ленина олицетворяла октябрят — детей Октября, или Великой Октябрьской социалистической революции, как тогда называли события осени 1917 года. В четвертом-пятом классах принимали в пионеры. Но уже не скопом, организовывалась очерёдность сначала создавалась группа «лучших из лучших», ведь «пионер — всем ребятам пример»; затем шли «просто лучшие», как правило большинство; за ними же следовали те, кто сам не очень стремился в пионеры, и таких бы не приняли, но девать их было некуда и в конце концов им тоже доставались красные галстуки. Кстати, о галстуках. Ввиду того, что они символизировали кровь, пролитую за дело рабочих, и относиться к ним предписывалось особым образом — с чрезвычайным пиететом. Выстиранный, тщательно выглаженный галстук, определенным узлом завязанный, торжественно-официально смотрелся под воротничками отличниц. Основная же масса более прозаически относилась и к самому этому символу, и к его состоянию, и к необходимости его ежедневного ношения — надо так надо. Прием в пионеры всегда осуществлялся в виде спланированного и утвержденного ритуала. Нарядные, в парадной форме, в белоснежных гольфах до колен, с пышными бантами девочки, постриженные и отмытые мальчики в наглаженных мамами белых рубахах строем, иногда со знаменем шагали в ближайший к школе сквер или парк к бюсту Владимира Ильича Ленина. Там, построившись вокруг памятника квадратом, они произносили клятву. После этого старшие товарищи в первый раз повязывали вступающим в их ряды галстук. Дальше следовало общее обращение к молодому пополнению: «Юный ленинец, к борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!» Тут же следовал ответ — синхронный взмах согнутой в локте правой руки и дружное: «Всегда готов!» Этот же лозунг — «Всегда готов!» — присутствовал и на пионерском значке на фоне опять-таки профиля Владимира Ильича и красного пламени костра. Однако спустя недели и месяцы и спрашивающие, и отвечающие забывали, к чему, собственно, должен быть готов юный ленинец, и ограничивались более коротким вариантом девиза: «Пионер, будь готов!», на что тот всегда отвечал бодрым поднятием руки и столь же непоколебимым заверением: «Всегда готов!» Александр впоследствии шутейно интересовался у своих товарищей: «Так к чему же ты готов?» «К „будь“!» — не задумываясь, отвечали они.

Дежурной и в большинстве случаев непременной ступенью общественного развития в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет являлось начало членства в ВЛКСМ. Помимо обязательных рекомендательных писем, здесь уже от каждого кандидата требовалось изучение устава организации с последующей защитой своих знаний на комиссии при приеме в комсомол. Но Жаров избежал этой процедуры ввиду того, что некоторых ребят их класса, в числе которых оказался и он, отрядили на дежурство в качестве часовых у Вечного огня в сквере Памяти борцов Революции. Но так как не комсомольцу не дозволялось нести эту почетную обязанность, то Александру и ещё одному его однокласснику просто выдали маленькую красную членскую книжку — комсомольский билет — и значок ВЛКСМ, правда, вручая это, напомнили: «Но за тобой должок: выучить устав, и чтоб от зубов отскакивало!» Кстати, значок опять имел вид красного знамени, уже без пламени, но всё с тем же узнаваемым профилем Ильича. И хотя в дальнейшем никто не проверял знаний Александра по уставу, проштудировать и применить положения комсомольских заповедей на практике его заставили случай и сложившиеся обстоятельства.

Почему-то так само собой выходило, что карманные деньги, хотя их никто ему и не давал, у Александра имелись всегда. Один лишь раз подвыпивший его дядька, взяв ладонь мальчика, хлопнул по ней своею, после чего в руке Александра оказался металлический рубль. «Помни мою доброту», — рассмеялся дядька. Саша мог идти по улице, страстно желая найти денег, и они ему попадались! То три рубля прямо на дороге, то четырежды по рублю под лавочкой в парке. Но главное — он с детства умел создавать капитал и преумножать его. Он рано осознал, вернее почувствовал, главные правила инвестора: первое — ценностями нужно обладать, и второе — их необходимо верно вкладывать. Проникая на базы и стройки, ребята набивали себе карманы разными маленькими квадратными плитками, теми, что предназначались для отделки строительных бетонных панелей. Затем на них играли. Более ценились цветные, менее всего — белые. Особенно высоко котировались прозрачные фиолетовые, зеленые. Собрав набор плиток, Александр мог без сожаления сменять их на марки, марки — на солдатиков, их, в свою очередь, — на старинные или иностранные монеты. Ну а это уже практически актив, причем высоколиквидный. Так в двенадцать лет мальчик уже имел коллекцию серебряных дензнаков стоимостью в пятьсот рублей — это при средней зарплате рабочего в сто пятьдесят — сто восемьдесят рублей и приличной для того времени пенсии в сто тридцать рублей! Но вернемся к ВЛКСМ.

Каждый комсомолец обязан был ежемесячно сдавать членские взносы в размере двух копеек, о чём делалась соответствующая отметка на определённой странице его красной книжицы — ставился такой маленький штампик в нужной графе билета с указанием даты. Секретарь школьной организации училась в том же классе, что и Жаров, она же и собирала по две копейки с человека, которые к определенной дате тот должен был принести и сдать ей. Александр раз забыл, два забыл, а потом и предложил в ответ на замечание секретаря: «А давай я тебе рубль дам, а ты на четыре года перестанешь приставать ко мне со своими копейками». Что тут началось! «Нарушаешь заведенный порядок и дисциплину! Заносчив! Пренебрежительно относишься к своим обязанностям! Ты что, самый умный?» — вот далеко не полный список прозвучавших упреков. Кстати, по поводу последнего пункта Александру всегда хотелось переспросить: «А что плохого, если умный?» Еще ему припомнили многое другое: как на уборочной, первым управившись с выдергиванием морковки из километрового ряда на поле, он, помыв водой из гидранта один выкопанный корнеплод, намеревался съесть его, удобно расположившись на стоге сена возле лесополосы. Но в этот момент к нему подошла классная руководительница и сказала: «Жаров, видишь, две девочки отстают, еще половину от своих рядов не убрали. Ты как комсомолец возьми и помоги им!» Александр тогда ответил: «Так одна из них комсорг, другая — её зам; они, вообще, нам должны пример в труде показывать. А то сидят на ведрах и болтают только. Наверное, великие планы обсуждают. Здесь же надо не языком, как они привыкли у себя на бюро, а больше ручками, ручками. Да они меня и не просили вовсе о помощи!» И не пошел им помогать. В другой раз он, отрабатывая положенные часы, отремонтировал швейные машинки в помещении для уроков труда девочек. «Хорошо, Саша, а теперь пол вымой, будешь совсем молодцом, и домой ступай!» — обратилась к нему учительница — хозяйка класса. «А девочки что?» — поинтересовался Александр. «Им тяжело ведра носить». «Ну, воды я им доставлю, мыть — извольте, пусть они уж сами». «Остальные мальчики моют и не возражают», — удивилась учительница. «Что ж, если все станут с крыши прыгать, то и я должен? Нет, я не буду». «Но ты ведь комсомолец», — настаивала педагог. «Да, но пусть тогда девочки и чинят свои машинки, а я полом займусь. Лучше, когда суп отдельно, а мухи отдельно, знаете, — подытожил Александр. — Я свое сделал, положенное время отработал, пойду-ка я домой». Лучше бы он этого не говорил. «Ты что! Своих комсомольских подруг насекомыми называешь, мухами! Отделяешься от товарищей? Не выполняешь просьбы учителя!» В итоге насобирали на Александра целое досье, и секретарь организации, та его соседка, что сидела за партой впереди него, решила вынести вопрос о привлечении Жарова к ответственности на заседании школьного комитета комсомола.

«Проходи, Жаров, — Черемшина по-хозяйски провела рукой, как бы обводя сидящих за столом членов комитета; сама она расположилась во главе стола, напротив входной двери, спиной к окну. — Расскажи своим товарищам, объясни, почему нарушаешь устав ВЛКСМ, принципы нашей организации». «В чем я должен признаться? Разве я сделал что-то плохое? — Вошедший взялся за спинку стула, — разрешите присесть?» «Садись-садись, в ногах правды нет, как, впрочем, и в твоем ответе». — «И в чем же моя неправда?» — «Ты, Жаров, слышал когда-нибудь о принципе демократического централизма?» «Конечно, он в уставе прописан», — уверенно ответил Александр. «Расскажи тогда, в чем он заключается», — заместитель секретаря ехидно поддела Жарова. «А у нас на сегодня экзамен назначен?» — в тон ей удивился Александр. «Вот видишь, — торжествующе воскликнула секретарь, — ты даже этого основополагающего понятия не знаешь! Кроме того, взносов не платишь, товарищей своих не уважаешь и не помогаешь им, в комсомольской жизни участия совершенно не принимаешь. А ведь один из принципов демократического централизма как раз и подразумевает, — комсорг взяла в руки маленькую красную книжицу. — Строгую комсомольскую дисциплину и подчинение меньшинства большинству, безусловную обязательность решений высших комсомольских органов для низших!» — патетически закончила она. Александр возразил: «Про подчинение и обязательность — спите и видите только это! Что, если большинство не право, тогда как? И кто разрешит, кто прав, а кто нет? Взносы я тебе платил, рубль давал, ты не взяла, и нечего тень на плетень теперь наводить. Да и сама вон текст по напечатанному вычитала, не помнишь наизусть, стало быть, хотя и секретарь. А от меня требуешь!» «Нет, вы посмотрите, какой нахал, — Черемшина всплеснула руками, — вместо того, чтобы повиниться, взять на себя обязательства, что подобного больше не повторится, он еще и спорит! Ты, видимо, совсем не осознаешь серьезность своего положения? Вскоре состоится общее собрание. Я предлагаю вынести на него вопрос об исключении Жарова из рядов ВЛКСМ. Кто за?» — и аккуратно поставила вертикально кисть и предплечье, не отрывая локотка от стола. Жаров не стал дожидаться окончания экзекуции; он быстро встал, отодвинув от себя стул, резко повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Он успел увидеть, как другие члены комитета согласно поднимали руки. Дверь сильно хлопнула, но это не Александр её толкнул — сквозняк совершил свое дело. Но Жарова настиг крик из-за двери: «Еще и дверь нам сломать хочет, а взносов не платит!» Обида душила его: ладно бы за дело, а то надумано всё. И сразу выгоняют, причем все как один! Придя домой, он упал на диван и проспал до самого вечера.

Поднялся резко; и сразу — мысль: «Нужно выучить устав, хоть наизусть, и бить их же оружием». Купив на следующий день в книжном магазине требуемый экземпляр в красной обложке, Александр приступил к штудированию его содержимого. О предстоящей дате собрания Жарова предупредили заранее, сообщив, что его вопрос будет рассматриваться последним. Кабинет географии прибрали и начисто вымыли. Мало того, что он являлся одним из самых больших в школе, — в нем располагалась кафедра, с которой учитель вел уроки, а в сложившейся ситуации предстояло выступать докладчикам. Собрание началось; Жаров ждал в коридоре. Еще когда дверь оставалась открытой, он заметил, что учащихся-комсомольцев совсем немного, зато присутствовали все члены комитета, активисты, представители отдельных классов. Молодые учителя, состоящие ещё в ВЛКСМ, также принимали участие. За последней партой расположились два педагога, уже в возрасте, и завуч Антонина Михайловна. Когда дверь затворили, до Александра доносились лишь отдельные фразы, да он и не стремился их услышать — наоборот, отойдя подальше по коридору, достал устав и еще раз перечитал подчеркнутые карандашом абзацы. Дверь распахнулась. «Жаров, проходи», — пригласили его. Александр сунул книжечку во внутренний карман школьной куртки, шагнул в аудиторию, остановился у входа. «Присаживайся», — молодая учительница за первой партой в крайнем ряду, с любопытством, как показалось Александру, посмотрев на него, указала на свободное место рядом с собой. Секретарь собрания огласила: «Рассматривается дело комсомольца Жарова, докладчик — заместитель секретаря комсомольской организации школы Сорокина Маргарита». Одноклассница Александра вышла к трибуне и, положив на неё листок бумаги, быстро и невыразительно зачитала короткий текст: «Характеризуя Жарова, можно отметить следующее — это мнение сложилось у всех членов комитета комсомола нашей школы — как активный комсомолец, в общественной жизни Жаров никак себя не проявил; товарищам не помогает; у него напрочь отсутствует чувство коллективизма; он совершенно не прислушивается к мнению большинства; злостно уклоняется от выполнения решений комитета; чрезвычайно груб и заносчив; членских взносов не платит. Предлагаю рассмотреть вопрос об исключении Жарова из рядов ВЛКСМ. У меня всё». В аудитории, что называется, повисла тишина. Взгляды присутствующих устремились на Александра, что-то записывающего по ходу краткой речи докладчика в свой небольшой блокнотик. «Жаров, что ты можешь сказать по поводу услышанного?» — сухо и строго обратилась к нему Черемшина. Александр встал, повернулся к сидящим позади него. Со стороны он не выглядел взволнованным, скорее даже раздражающе показушно-флегматичным, но сам чувствовал, что сердце немыслимо стучит, а кровь кинулась к голове. Он тихо, медленно и четко начал: «Сорокина верно отметила, — Александр замолчал, посмотрел на лица, с удивлением обращенные к нему, — верно сказала, — повторил он, — что это мнение комитета комсомола. А кто из рядовых комсомольцев, да и просто моих товарищей встанет и подтвердит сказанное ею? — Александр вновь взял паузу, пристально, даже с вызовом наблюдая за собравшимися. — Может быть комитету не нравится моя критика? Они говорят об активной общественной жизни, где она, эта жизнь, на бумаге? — он заглянул в свой блокнот. — Ежемесячное взимание по две копейки да проведение собраний к праздникам? Деньги, кстати, я сдавал, с рубля у Черемшиной сдачи не было, я ей в шутку сказал: возьми за несколько лет вперед. Кто виноват, что она шуток не понимает?» На лицах промелькнули улыбки. Секретарь комсомола заерзала на своем стуле. «Ты по существу, по существу отвечай», — с места посоветовала Сорокина. «А на что отвечать-то по существу? Ты не перечислила ни одного факта, вы только обвиняете надуманно и, видимо, из-за сложившихся личных неприязненных отношений. К уставу относитесь исключительно формально, а между прочим, в нем сказано, — Александр достал из кармана печатное издание, не спеша открыл нужную страницу и зачитал: — При решении вопроса о наказании комсомольца должен быть обеспечен максимум товарищеского внимания и объективности. Где объективность, я повторяюсь, если нет фактов? Где товарищи мои, которые здесь вовсе отсутствуют, и где ваше внимание? — сказал он, обращаясь к членам комитета в целом. — Если вам критика моя не нравится, а возразить нечего, так уходите вовсе. Вы и есть меньшинство. Остальные живут более интересной, дружной, насыщенной и не показушной жизнью». «Опять за своё, вот так он всегда разговаривает», — констатировала Черемшина, оборачиваясь к своим комитетчикам. С последней парты резко поднялась завуч и четким уверенным шагом, выстукивая каблучками, проследовала к трибуне, к тому времени уже давно пустовавшей после доклада Сорокиной. Она четко и громко начала: «Не нужно превращать собрание в словесную перепалку. Как представитель партии, я должна сказать следующее: Жарову необходимо, безусловно, прислушаться к замечаниям и сделать соответствующие выводы. Но человек, по моему мнению, он не самый плохой; может быть, поведение его… — она задумалась, подбирая слова, — слишком экстравагантно. Думаю, оно изменится. Но фактов я действительно не услышала, — выступающая строго посмотрела на Черемшину, — а свои личные эмоции и настроения желательно оставлять дома. Считаю, что Жарову необходимо дать время подумать, исправиться и проявить себя с положительной стороны. Кто за?» — и сама первой подняла руку. Как голосовали, Жаров не наблюдал — он делал вид, будто бы смотрит под парту; слезы, то ли от обиды, но скорее от того, что за него неожиданно заступились, пытались пробиться наружу. Он всеми силами боролся с накатившими чувствами. Видимо, Антонина Михайловна заметила состояние подростка: «Жаров, можешь идти». Александр кивнул, молча встал и, не оглядываясь, вышел из кабинета в пустой гулкий коридор. Пройдя до его середины, он бросился бежать и оставшуюся часть пронесся так быстро, как только мог. Несколькими прыжками спустившись с лестницы и в одно мгновение преодолев холл, он выскочил на улицу и только здесь, на крыльце, остановился, вдохнув полной грудью. Сильный ветер встретил Александра. Он шел навстречу ветру, ни о чем не думая, просто наслаждаясь легкостью, как от сброшенного тяжелого груза. Ни радости, ни огорчения, а лишь осознание хорошо законченного дела. Завуч оказалась права: спустя какое-то время отношения сами собой наладились, стабилизировались и уже не вызывали столько эмоций.

Итак, школьная жизнь завершилась. Александр намерился поступать в институт, и не просто в институт, а в университет, причем на один из самых престижных на тот момент — юридический факультет. Неизвестно, что его сподвигло на это, но он отходил на подготовительные курсы, еще учась в десятом классе. При поступлении предстояло сдавать историю и обществознание, а также писать сочинение. После окончания университетских экзаменов Александр набрал полупроходной балл. Приемную комиссию возглавлял Сергей Бабурин, тогдашний декан юридического факультета. Большой зал университета уже не вмещал всех посетителей. Сергей Николаевич быстро озвучил фамилии зачисленных студентов и произнес: «А теперь самое интересное: у нас осталось три учебных места, на них претендует десять студентов, набравших по двенадцать баллов. Необходимо определиться и выбрать из десяти трех. Мне здесь подготовили документы, — медленно перекладывая бумаги на столе, произнес он. — Дербовская Виолетта Леонидовна, справка: „Проходила практику на должности стажера — секретаря судьи в суде Кировского района“». В зале раздался свист, в задних рядах засмеялись. «Тише, тише. Здесь, как мне кажется, собрались будущие юристы. Да, понимаю: я лично знаю судью Дербовскую Ольгу Михайловну, но что можно поделать, предоставлены справка и характеристика, подтверждающая отличное прохождение практики. Далее смотрим. Обренко Владимир Георгеевич характеризуется документом об активной работе на практике в прокуратуре. Еще один кандидат предъявил нам благодарность из милиции за подписью полковника Медбиева М. Н. о содействии и непосредственном участии Ахметова Г. А. в задержании гражданина, разыскиваемого за совершенное тяжкое преступление», — зачитал Бабурин выдержку из бумаги. Из зала кто-то крикнул: «А с парашютом на Берлин он не прыгал?» Дальние ряды опять зашумели и поддержали этот вопрос топотом ног и хлопками. Бабурин, пытаясь успокоить шумевших, поднял руку. «Спокойнее, спокойнее, товарищи. У нас есть бумаги, и не доверять им мы не можем. Если у кого-то есть вопросы, попрошу подойти и действовать согласно закону, отстаивая свои или представляя чужие интересы. Хулиганить же здесь не надо». Понятно, что Александру не удалось войти в число избранных. Грустный, он поплелся домой, в душе оплакивая несложившиеся планы. Будь Александр постарше и поопытнее или имея поддержку взрослых, он мог бы попытаться оспорить результаты письменных экзаменов, или хотя бы посмотреть, какие допущены ошибки, или загодя постараться так же, как и зачисленные счастливчики, заручиться поддержкой какой-либо справки. Но в одиночестве советоваться не с кем. И он решил повторить заход со сдачей экзаменов, только уже на вечернее отделение, в надежде перевестись затем на дневное. И снова полупроходной балл, и снова отказ. Александр третий раз за лето подготовился сдавать экзамены — на тот же факультет, но на этот раз на заочное отделение. Вместе с выпускными — школьной аттестацией — это являлось его четвёртым испытанием за три месяца. Но опять провал. После своего восемнадцатилетия, наступившего в середине июля, Александр для получения справки из милиции, дающей дополнительный шанс для желаемого зачисления, устроился во вневедомственную охрану, но и это не помогло. Что могла иметь такая справка против очередного тяжеловесного документа в виде характеристики из суда или прокуратуры? Летние месяцы, а с ними и возможности поступления в институт, закончились.

Александр решил пойти работать на завод, чтобы затем, имея направление, как молодой специалист снова штурмовать аудитории университета. Чем обусловливалось такое решение? Да, собственно, и вариантов особых не было. Отец, дед и бабушка — все работали на оборонном предприятии. В школе мальчики два года учились токарному делу. По черчению Александр занял первое место на сложной областной олимпиаде, несколько номеров в которой вызвали затруднения даже у самого преподавателя. Заслуга здесь, конечно, деда-инженера, занимавшегося с ним. Дед и объяснил мальчику значение линий не как учитель, а как практик, сам готовивший чертежи для исполнения по ним деталей рабочими. Уже в школе многие одноклассники, желающие заработать, вместе с Александром проходили оплачиваемую практику на заводе; правда, там они лишь сколачивали деревянную тару для изделий и трудились по шесть часов, но всё равно получили представление об условиях труда, о режиме, недорогой заводской столовой, где в то время довольно вкусно готовили. Последнее соображение имело очень немаловажное значение для вечно полуголодного Саши. В отделе кадров, куда парень направился в сентябре, спросили: «Что умеешь?» «Могу работать на токарном станке», — уверенно отвечал он. «Где учился на токаря?» — «В школе». — «Ну, дружок, ведь ни специального образования, ни разряда ты не имеешь. Иди оформляй пропуск в шестьдесят первый цех. Там быстро разберутся; а как научишься токарить, начнешь самостоятельно трудиться». В понедельник в семь тридцать утра Саша, минув проходную, направился в нужный цех, отыскал мастера токарного участка, представился. «Ну что ж, — задумчиво произнес тот, познакомившись с Александром, — поставим тебя учеником к очень опытному специалисту, профессионалу, имеющему высший — шестой — разряд. А зовут его Михаилом Петровичем. Пройдем».

Большой инструментальный цех поразил юношу своими размерами, количеством станков и участков. Шум стоял такой, что только наклонившись к собеседнику или крича, можно было разговаривать. «Петрович! — позвал мастер, подойдя к большому, уже в возрасте, человеку в черном халате, обрабатывающему на огромном токарном станке деталь размером с хороший тазик. — Вот тебе ученик. Александр». «Ага, — кивнул наставник, не отрываясь от ручки суппорта. — Петровичем меня зовут, — сказал он, обращаясь уже к подопечному. — Токарил уже?» — «В школе, на трудах». — «Ясно. Как тебе здесь?» — «Серьёзно всё. Правда, я мало что еще успел посмотреть». — «Ничего, успеешь». — «А что вы точите?» — «Во-первых, давай на ты, здесь не институт благородных девиц. А во-вторых, вот тебе чертеж: сумеешь что-нибудь понять?» Наставник взял лежавший на металлической тумбе чертеж и подал юноше. Александр посмотрел в бумагу: из знакомых линий вырисовывалась деталь в виде огромной короткой шпильки с наружной резьбой и множеством отверстий и выемок по двум плоскостям. «Наружняя резьба, но необычная», — заметил ученик. «Правильно: трапециевидная, в шестнадцать заходов». — «Это что же за плашка должна быть?» — «Здесь, брат, не плашкой, здесь только резцом можно такую резьбу проточить. Смотри». Александр увидел, как особо заправленный резец, имеющий к тому же специфическую форму, медленно, но верно срезал с заготовки металл в виде тонкой стружки. «И сколько по времени займет изготовление этой детали?» — «Дня три буду ей заниматься. Пятьдесят рубликов закроют за нее». «Нормально», — удивленно оценил ученик. «Ты вот что, Саша: пройдись по цеху, найди заточной, шлифовальный, фрезерный и слесарный участки, посмотри, где склад, и получи халат. После обеда покажу тебе твое рабочее место. Кстати, на заводе две столовых: главная — в четырнадцатом цеху, но это далеко и людей там обычно много; мы все ходим в соседний, тридцать шестой цех, на второй этаж». Александр сделал всё, как велел Петрович. Обошел цех, получил халат. Приблизилось время обеда. В кармане у него имелось пятьдесят копеек. «Пойду супчика попробую столовского», — подумал ученик. Он крайне удивился, когда на эти полрубля ему удалось полноценно пообедать. Взял первое, второе блюда, да еще салат и компот. Причем всё свежее, только что приготовленное и очень вкусное. Более того: за время, пока работал на заводе, более семидесяти копеек за раз Александр не тратил. Однажды он взял вместо обычного полстакана сметаны целый да еще и булочку в придачу, но работать после такого пиршества уже становилось тяжеловато. После обеда Петрович показал Саше его рабочее место, состоящее из небольшого старенького станка и металлической тумбочки для инструментов. «Вот тебе первое задание: надо проточить десять заготовок для фрез. Возьми проходной резец, попробуй», — сказал он, протягивая Саше инструмент. Ученик закрепил заготовку, проточил чуть больше требуемого размера, остановил станок, перевернул деталь, снова проточил, но обрабатываемые поверхности не совпали. «Нужно отцентровать патрон», — заметил Александр. «И как это сделать? — усмехнулся наставник. — А что вы изготавливали в школе?» «В основном сантехнические сгоны». — «Ясно; тогда забудь всё, чему вас учили, и смотри». Петрович взял круглый металлический брусок и, закрутив резец под углом, выбрал внутри цилиндра конус. «Вот, у тебя теперь есть отцентрованное место крепления, и оно будет таким, пока ты не вытащишь стаканчик из патрона. А сейчас подготовим деталь для дальнейшей обработки». Наставник взял заготовку и на стоящем рядом сверлильном станке, на торцевых гранях по центру высверлил по одному отверстию. «Теперь смотри: берём заготовку, вставляем в стаканчик, поджимаем задним центром, обтачиваем, отпускаем центр, переворачиваем и проходим остаток. Во как!». Петрович всё ловко сделал, перевернул деталь, не останавливая станка. «Разве так можно?» — удивлённо спросил Александр. «Нет, нельзя, поэтому ты останавливай станок. И не забывай следить за стружкой. Руками её не снимай ни в коем случае; скидывай металлическим крючком, вот он, и не накапливай в поддоне. Всё за борт, — он показал рукой на пол за станком. — Оттуда уберут в накопители».

Потекли однообразные будни. С утра Саша спешил на завод, опаздывать никак было нельзя. В восемь ноль-ноль он приходил на цеховую учебу, где помимо него собиралось ещё пять-шесть молодых рабочих, также не имевших специального образования. Зоя Ивановна преподавала им черчение, металлы и способы их обработки, допуски и посадки, а также технику безопасности. Ей очень нравились знания и способности Александра, и при выпуске через два месяца ему сразу присвоили третий разряд, хотя обычно даже после окончания учёбы в профессионально-техническом училище дают второй. Такое случалось только раз за всю историю завода. Другие же ученики двухмесячных курсов получили кто первый, кто второй разряды. Действительно, массовое производство отличалось от того, чему учили в школе и как работали на уроках. Здесь приходилось трудиться эффективно и четко, разделяя весь процесс изготовления изделий по однообразным операциям. Как-то, протачивая одну из тысячи таких же унылых заготовок, Саша о чём-то задумался и, не успев вытащить ключ из патрона, повернул рычаг включения двигателя. В долю секунды ключ, пролетев рядом с Александром, со звоном врезался в пол. «Никто не заметил моей оплошности», — оглядываясь, поднял он ключ с бетона. Звук также растворился в грохоте работающего цеха. Не успел Александр установить новую деталь, как вдруг подошла Зоя Ивановна. «Может, она рассмотрела сверху?» — Александр, будто извиняясь, посмотрел на неё. Но наставница либо не видела, либо сделала вид, что не видела. «Что, Саша, скучно тебе?» «Нормально», — возразил он. «Нет, дальше учиться надо. Подумай хорошенько. Если что, я тебе направление подпишу, заходи». — Улыбнувшись, она ушла.

В полдень весь цех замирал, устанавливалась необычайная тишина. Молодёжь, да и вообще большинство, спешили в столовую, а старики — так называли опытных, пожилых рабочих — усаживались где-нибудь за столиком по несколько человек, доставали из своих авосек домашние баночки и свёртки. Однажды кто-то из парней, с кем Александр посещал утренние цеховые уроки, предложил после обеда в оставшееся время сыграть в домино. Позже все пристрастились к этой игре. Теперь за пять-десять минут до полудня кто-то из игроков прибегал в столовую занять очередь. Остальные приходили чуть позже, без ожидания пробирались с разносом вдоль раздачи, быстро обедали и все вместе шли резаться в домино. Играя, они громко стучали костями об стол, при этом ещё громче выкрикивали фигуры. Александру начала нравиться такая жизнь. А что: голова ни о чем не болит, жизнь четко отлажена, распорядок опять же. Правда, ладони рук покрылись мозолями да кожа потемнела от эмульсии и масла. «Видишь, — грустно сказала бабушка, трогая пальцы любимого внучка, — у тебя теперь руки рабочего человека». Зарплата от ученической стала расти, и он уже довольно прилично получал по сдельщине. Знался Александр с такими же беззаботными товарищами.

Своим чередом отшумели осень, зима, а весной случилось ЧП. Смена только началась, Александр, как всегда, стоял на своём рабочем месте. Вдруг он заметил, что по проходу бегут мастер, завскладом, люди с других участков. «Что-то произошло», — подумал он и тоже пошёл за ними. Люди собрались вокруг станка одного из друзей Саши. Мастер и ещё один рабочий что-то пытались поднять за станком. Вдруг все увидели окровавленную голову, затем безвольное тело. Несколько человек подхватили пострадавшего, находящегося без сознания, и понесли к выходу. Александр заметил, что у того сорвана большая часть волос вместе с левым ухом. Как впоследствии выяснилось, молодой рабочий приступил к станку, будучи одетым в телогрейку. То ли его морозило, то ли действительно в тот день в цеху было холодно. Только зацепилась свисающая часть телогрейки за вращающийся вал, подтянуло человека к станку, ударило крутящимся патроном, перебросило через станок. Все Всё произошло мгновенно, парень не то что выключить станок не смог — он даже выкрикнуть ничего не успел. Удар был такой силы, что несколько сломавшихся рёбер проткнули ему легкое. Он чудом остался жив. Начались проверки по технике безопасности, особенно мастеров, начальников участков; выговор получила и Зоя Ивановна, будучи ответственной за соблюдение правил ТБ. Обратили внимание и на знание этих правил молодыми специалистами. Парень этот так и не вышел на работу, и Александр потерял с ним связь. Саша стал более осмотрителен и внимателен. Их весёлая компания после этого происшествия распалась, в домино уже никто не играл. Наступила весна, потеплело, начала зеленеть листва; так уже не хотелось идти в темный цех! Александр решил, что нужно снова попытаться пробиться в университет на юрфак. И сколько ни уговаривала Зоя Ивановна идти по технической части, сколько ни пророчила ему блестящее будущее инженера, он почему-то хотел стать юристом. Но триада повторилась и на этот год. Второе лето прошло в безуспешных попытках поступления в университет. Опять сдача экзамена на дневное, вечернее и заочное отделения. Ощущение краха прошлого и необходимости что-то менять в жизни преследовало Александра в тот момент. Впереди, совсем рядом, маячила армия. Он не намеревался противиться судьбе, не стал искать вариантов уклонения от службы, тем более что армия решала многие имеющиеся проблемы — с жильем, питанием, даже открывала в перспективе новые возможности для поступления в вуз.

---

*****

Театр начинается с вешалки, и армия начинается… «с вешалки», извините за каламбур, — с военкомата. Несколько раз еще в школе старшеклассники проходили медкомиссию; более того, к сдаче зачетов по ГТО учителя физкультуры относились очень ответственно. Ребята по нормативам бегали кросс, спринт, подтягивались, метали гранату, на время разбирали и собирали автомат Калашникова, стреляли в тире по мишеням из мелкокалиберной винтовки, надевали противогаз. Саша успешно справлялся со всеми испытаниями, поэтому имел полный комплект значков «ГТО». Военкомиссия его также признала годным к службе. Единственно, она зафиксировала несколько ослабленное зрение в виде легкой степени близорукости. И вот этот момент настал: из военкомата прислали повестку уже не просто для очередной явки, а для отправки в армию. К назначенному времени, а именно к девяти ноль-ноль, Александр прибыл к зданию райвоенкомата. Там уже собралось много людей: призывники, провожающие, родители. Мамы плакали, отцы хлопали сыновей по плечам, друзья жали руки. Призывники напускали на себя нагловато-геройский вид, стараясь продемонстрировать всем: «Вот, дескать, мы покажем, как надо служить! Вы-то здесь остаетесь, а мы уже практически военные люди». Но старший неожиданно кричит: «Отправляемся!» Толпа охает, призывники бегут в автобус, рассаживаются, колонна трогается. Отъезжающих провожают крики, слезы, напутствия, смех и напоминания, чтобы чаще писали. Разительную перемену такой шумной обстановки представляла тишина, воцарившаяся в автобусе после отъезда. Ребята всматривались в окна, то ли прощаясь с уносящимися пейзажами, то ли любуясь ими, как в первый раз. Они также приглядывались друг к другу, оценивая, с кем им придется служить, но разговоров не заводили, ехали молча. Всех призывников, на первый, поверхностный взгляд, объединяла их одежда, которую можно было охарактеризовать, как говорится, «кто во что горазд», а скорее всего — «что не жалко выкинуть».

Их перевозка заняла немного времени; перебравшись через мост, свернули вправо и заехали на территорию приёмника-распределителя. Там новобранцам предстояло ожидать распределения в конкретные воинские части для прохождения службы. Но это выражаясь официальным языком. В разговорах же это звучало следующим образом: «Нас привезли в обезъянник, где будем дожидаться покупателей». «Почему в обезъянник?» — Александр и раньше слышал это выражение, но только попав туда, понял его смысл. Дело в том, что в этом убогом заведении сборного пункта для размещения новобранцев в больших длинных комнатах предоставлялись двухъярусные деревянные нары, обитые дерматином, стоявшие в несколько рядов вдоль стен, по которым туда-сюда сновали подростки, большей частью уже обритые налысо. Их имущество, то есть одежда, запас еды и питья, располагалось здесь же. На этих нарах они и бодрствовали, и спали, и играли в карты — в общем, проводили всё время и, видимо, своей суетой напоминали жизнь приматов. «Особо отличившихся» назначали в наряды — уборка территории, плаца или дежурными в столовую, находящуюся в полукилометре от казармы. Гражданская жизнь текла еще совсем рядом, из нее скрытно, но регулярно поступало спиртное, хотя нарушений и без этого хватало, поэтому офицеры легко могли определиться с назначениями на работы. По каким-то непонятным причинам некоторых из призывников не отбирали в части и они, просидев в распределителе дней по пять, отпускались назад, домой. Иногда так повторялось до трех раз, но у нашего героя всё прошло довольно быстро.

На третий день дежурный, выкрикивающий фамилии, назвал и его — Жарова. Ребята засуетились, поспрыгивали с верхних рядов нар — нужно идти на беседу с «покупателем» — и человек пятьдесят собралось в небольшом актовом зале, вернее сказать, в вытянутой комнате с рядами мягких сидений. Перед ними стоял коричневый стол со стулом, на котором сидел офицер. «Меня зовут майор Мясницкий, заместитель командира части по политической подготовке, — представился офицер и принялся рассказывать о своем батальоне: — Отобрали вас как потенциальных кандидатов в войсковую часть под номером…, дислоцирующуюся в городе Н-ске. Кто-нибудь знает о таком городе?» Пара человек кивнули. «Н-ск в Казахстане, в направлении Алма-Аты. Отец яблок, — Александр где-то слышал такое название столицы Республики. — Значит, там много солнца и тепла», — решил он. Будущее даст возможность проверить верность этого утверждения. «Служба трудная, но интересная, — продолжал замполит. — Войска у нас особые — специальные моторизированные части милиции. Это не конвойные войска, хотя и относятся к внутренним. Наши ребята выполняют патрулирование улиц, в вечернее время охраняя общественный порядок наряду с обычными милицейскими подразделениями. Помимо того, осуществляем и специальные поручения правительства по защите населения в случае возникновения массовых беспорядков, техногенных катастроф или в районах чрезвычайных ситуаций. Когда произошло землетрясение в Армении, наш батальон четыре месяца находился в Спитаке. Многие военнослужащие отлично проявили себя и получили правительственные награды. Теперь что касается требований к призывникам, то есть к вам. Хотя личные дела предварительно подобраны, может, что-то не отображено или ошибочно записано. Поэтому во избежание возможных недоразумений прошу сказать, имеет ли кто-нибудь ограничения, не указанные в деле: судимости, татуировки. Может быть, кто-то сам не желает служить в милицейской части». «А форма будет такая же, как у милиционеров?» — спросил кто-то с задних рядов. «Да. Вас что, смущает это?» «Можно нам тогда в другую команду пойти? — Двое встали. — А то все придут домой дембеля как дембеля, а мы в милицейском костюмчике», — с издевкой ответил один из них. «Ну что же, вас никто не принуждает. Я передам ваши дела, можете идти». «Премного благодарны», — по-дурацки улыбаясь, двое вышли. «У меня татуировка на кисти», — поднял руку один парень. «Вывести свою красоту, я имею в виду узор, у тебя быстро не получится, а ждать мы не имеем возможности», — забраковал его офицер. «Будут ли у кого еще вопросы?» — обратился майор к залу. «Как насчет дедовщины и питания у вас?» — в рядах послышались смешки. «Что касается неуставных взаимоотношений, бывают небольшие отдельные эпизоды, но мы с ними боремся и, как правило, быстро справляемся. Кстати, и от новобранцев зависит многое. Если что-то вас не устраивает, вы всегда можете подойти к своему непосредственному командиру — сержанту, он разберется. Если нет, то есть командир взвода, роты; замполиты точно наведут порядок, да так, что другим мало не покажется. По второму вопросу отвечаю: питание — замечательное, три раза в день, как и положено. Повар назначается из солдат, имеющих соответственный опыт; кухонный наряд — из вас самих же, то есть самостоятельно себя обслуживаете, мамкиной титьки нет, — офицер рассмеялся. — Как потопаете, так и полопаете. Масло, в отличие от других частей, дают дважды в сутки, на завтрак и на ужин, по двадцать грамм. Продуктами часть обеспечивается своевременно и в полном объеме, без перебоев, — майор говорил грамотно и убедительно, недаром замполит. — Итак, раз вышесказанное больше вопросов не вызывает, то после обеда выдвигаемся». Из оставшихся в зале сорока с лишним человек лишь Жаров де еще четверо оказались городскими, остальные — деревенские, чуть ли не все с одного села. Снова автобус, но уже с другим совершенно чувством Саша смотрел на такие родные теперь пейзажи. «Когда я вновь проедусь по этим улицам? Каким я стану через два года? Кто меня встретит?» Особо и ждать-то его было некому. Да, одна девчонка, с которой резались во дворе в настольный теннис, хотела получить его фотографию, но он не понимал тогда, зачем ей это нужно. В последний вечер перед отправкой в военкомат девушка вручила ему своё фото. Саша взял, сказал, что свою фотографию забыл, но обещал выслать сразу же по приезде в часть и обязательно в форме. Прощаясь, подруга обняла его за шею, привстала на носочки, поцеловала в щеку и тут же убежала, крикнув в дверь: «Пиши, обязательно пиши!» Кроме того, знакомые и одноклассники все или разъехались, или, поступив в институты, учились, причем уже не на первом курсе. Единственный друг, Игорёк уже полгода как служил в морфлоте…

Стряхнув с себя все носившиеся мысли, Александр шагнул на ступени вагона, который должен был доставить их в Р-ск. Через несколько часов прибыли в небольшой городишко и, постояв на площади, окруженной невзрачными пятиэтажками, вошли в здание вокзала. В нём уже ждали поезд на Н-ск. К вечеру отправились. Разместились по плацкартному вагону. По разговорам Александр понял, что большая часть ехавших с ним действительно призвана из области, из одного большого немецкого посёлка. Ребята друг друга хорошо знали. Знали давно и, весело переговариваясь, начали доставать, у кого какие, имеющиеся съестные припасы, ставили их на маленький откидной столик, готовились к ужину. «Нормально они решили повеселиться!» — подумал Саша. На столе лежали: белоснежное сало с тоненькими прожилками, копченое мясо, домашние сосиски, соленые грибы и помидоры. У Александра имелись лишь две жестяные банки рыбных консервов и одна со сгущенкой, они глухо перестукивались в сумке. Он не знал этих ребят и немного стеснялся лезть к ним со своими консервами. Те тоже посматривали на него, лежащего на верхней полке, но не звали к себе. Наконец один толстый добродушный парень встал и сказал, обращаясь к Александру: «Ты чего там лежишь? Фигуру бережешь? — Ребята засмеялись. — Давай к нам». Саша, обрадованный возможностью познакомиться, вытащил из сумки свои консервы и поставил их на стол. «Да убери ты свои жестянки, смотри, у нас мяса — завались!» «Давайте хотя бы сгущенку к чаю оставим», — смущенно ответил Саша. «Ну, сгущенку оставь». Саша бросил на верхнюю полку две банки рыбных консервов. «Меня Виктором зовут, — представился добряк, — это Вовчик, это Толян. Твоё как имя?» «Александр». — «Давай налегай, не стесняйся». По вагону шел сопровождавший их команду вместе с майором сержант по фамилии Зайцев. «Ничего себе вы тут жируете, — удивился он, заметив накрытый стол, — колбаска, сало, грибочки». «Угощайтесь, товарищ сержант, присаживайтесь. А что, в части так не кормят?» — пошутил Виктор. «Нет. Я баночку с грибочками возьму, не возражаете? А как кормят, сами увидите, когда приедете», — оскалившись и показав золотую фиксу, произнес Зайцев. Он ушел дальше по вагону. Ночь пролетела быстро. Как только начало светать, всех стали будить. «Подъем, подъем! — ходил по коридору Зайцев. — Как с мамой едем на курорт, разоспались». Александр уже умылся, оделся. За стеклом вагона проносилась белая снежная степь, абсолютно ровная, однообразная. Ничто не напоминало яблочных садов. При подъезде к городу стали встречать высокие, в виде пирамид холмы. Александр догадался, что это шахтные отвалы. Наконец поезд достиг Н-ого вокзала. «Выходи, становись по двое!» — командовал Зайцев. Ребята, построившись как попало, весело переговариваясь, пошли через здание вокзала на площадку, где уже ждал автобус. На этой старой, трясущейся и отравляющей воздух как снаружи, так и особенно внутри душегубке тряслись еще более двух часов. Сначала по городским улицам, затем по дороге среди белой пустыни. «Въехали в поселок Майский, — громко сказал сержант. — Через три километра — дома». Из этих трех километров как минимум, два оказались пробитым туннелем среди сугробов высотой от метра до полутора. Ветер дул не переставая, увлекая за собой поземку. Дорогу, видимо недавно прочищенную, то там, то здесь уже заносило свежим снегом. Раз даже пришлось выйти, чтобы толкнуть застрявшую колымагу.

Часть показалась издалека, так как находилась на небольшом взгорье. Состояла она из трех зданий желтого цвета, соединенных меж собой переходом. Вдали виднелась кочегарка с высокой трубой, за ней еще одно высокое серое здание, этажей в восемь. На КПП уже подняли шлагбаум. Возле вагончика топтались трое военнослужащих. Когда автобус притормозил, проезжая через ворота, один из них, медленно проводя большим пальцем правой руки вдоль своего горла, показал вновь прибывшим жест, знак, однозначно напоминающий только отрезание головы человека. Новобранцы с улыбками переглянулись. Майор первым вышел из автобуса и быстрым шагом направился к дверям желтого корпуса. «Ну что, духи, приехали? Выходи строиться», — изменил обращение Зайцев. «Не успели приехать, а уже духами стали», — невесело прокомментировали на задних рядах автобуса. «Собери новобранцев перед входом. Я дежурному доложу о прибытии и далее определимся, куда их направить», — оглянувшись, крикнул сержанту майор Мясницкий, продолжая быстрым шагом двигаться к казарме. Навстречу ему из дверей выбегали, возбужденно переговариваясь, солдаты и, с обмороженным видом встав напротив строя молодых, как будто шипели какую-то присказку, повторяя одно и то же: «Духи, вешайтесь; вешайтесь, духи». Но майор быстро вернулся: «Так, Зайцев, давай всех в баню, затем получить обмундирование, оно уже там, и на ужин. А вы что тут делаете? А ну марш по подразделениям», — обращаясь уже к толпе глазевших, приказал майор. «Есть», — ответили те и, отпечатав два-три шага и как-то слишком демонстративно отдав честь Мясницкому, удалились. «В шеренгу по одному становись! За мною шагом марш!» — Зайцев повел приунывших новобранцев по вытоптанной в снегу дорожке к зданию кочегарки.

Проследовав через узкий закопчённый проём, прикрываемый железной дверью, они очутились в огромном зале с большими пыльными котлами. Открылась другая дверь, уже небольшая, и затем через еще одну маленькую дверь — в машинном цеху — вновь прибывшие оказались в отделении с моторами. Сквозь шум от двигателей, приводящих водяные насосы, они услышали слова улыбающегося круглолицего чумазого казаха в робе: «Вот, Заяц, и тебе будет кем покомандовать!» На низком диванчике, окруженный тюками и коробками с обмундированием, сидел военнослужащий с аккуратной прической, одетый как с иголочки, с белоснежным подворотничком. Погоны на его плечах блестели широкой полоской. «Товарищ старший сержант! — обратился к нему Зайцев даже более официально, чем он обращался к майору Мясницкому. — Молодое пополнение для прохождения бани и получения комплектов формы доставлено». «Хорошо, — не отрываясь от тетради, где что-то аккуратно записывал, отвечал тот. — Заводи по двое в душ, затем ко мне за формой, потом стричься». «Может, сначала подстричься, а потом в душ?» — попытался предложить Зайцев. Старший сержант медленно поднял взгляд на Зайцева: «Я что, клоун? До утра с вами буду тут сидеть, что ли? Еще повторить или так дойдет?» «Слышите, двое в душ, бросайте в угол свои шмотки и быстро моемся», — обратился Зайцев к подопечным.

Странной тогда казалась эта процедура: на улице — мороз минус двадцать пять градусов, в помещении тоже совсем не жарко. Душ оказался таким скверным, что, закрыв глаза на правила словообразования, можно было бы утверждать о происхождении понятия «душегубка» именно из образа этого места. Собственно, помывочных комнат было две. Узкие простенки с низким потолком, выкрашенные неопределенной сине-зеленой краской. Сверху через ржавый смеситель замирающей струйкой стекала чуть теплая вода. Помещения настолько узкие, что моющийся обязательно прислонялся какой-либо частью тела к его стенам. И тут же ощущал липкое прикосновение холода и грязи. Саша зашел в ту кабинку, что справа, Виктор-немец — в левую. Только-только успел Александр смыть с головы мыльную пену, как за дверью услышал фразу, исковерканную акцентом: «Кончай мыться». Вслед за этим распахнулась дверь и в проеме появился всё тот же казах в робе, но теперь с ведром и, оскалив белоснежные зубы, крикнул: «Глаза!» — и тут же бросил в Александра из ведра совком какой-то белый порошок. Инстинктивно Александр зажмурился и отвернулся. «Это чтобы вши тебя не ел. Спиной!» Такой же осыпанный порошком, весь белый, из-за соседней стены вышел Виктор. Зайцев стоял со вторым ведром: «Давай живее форму получать». Но Виктор не мог идти. Едкий порошок попал в глаза. Он жмурился и тер их рукой. «Там я видел умывальник, пойдем, промоешь глаза. Иди за мной», — тихо сказал Александр. Происходившее вокруг казалось ему каким-то глупым и лишенным здравого смысла. Он думал: «Почему нет взрослого, вменяемого, заботливого командира, заранее всё объясняющего, почему всем распоряжаются фактически однолетки?» Вернувшись в основную комнату, он подошел к старшему сержанту Безрукову. Тот, мельком взглянув на него, спросил: «Фамилия?» «Жаров», — ответил Александр. «Сорок шестой размер, третий рост, — отметил себе сержант в тетради, — наклонись, — он обмерил окружность головы, — шапка пятьдесят шестого. Какой размер обуви?» «Сорок второй». «Бери вон там, там и там, — Безруков указал пальцем на стопки и кучи с обмундированием. — Портянки не забудь». Александр получил нижнее белье белого цвета, сапоги, портянки. «Х/б» — так называлась хлопчатобумажная форма серо-коричневого цвета, состоящая из куртки и брюк галифе. Кроме того, выдали ему шапку-ушанку и ремень с большой латунной бляхой со звездой. «Одеваемся и строимся, — кричал Зайцев, — „гражданку“ бросаем в угол, она теперь вам больше не понадобится». Вместо сорок шестого размера х/б, уже закончившегося, Саше достался пятидесятый, заметно на нем болтающийся. Одна портянка оказалась намного короче другой. Но это еще полбеды. Хуже было тому, кому вместо третьего роста достался пятый, а вместо сорок третьего размера сапог — сорок первый. Последним вышедшим из душа выдавали уже совсем что попало. «Я сегодня славно потрудился, пора и отдохнуть, — старший сержант Безруков с важным видом закрыл тетрадку и поднялся. — Это — ко мне в каптерку занесешь», — указывая на коробки с оставшейся формой, приказал он Зайцеву. «Понял», — ответил тот. «Ты что там понял, товарищ младший сержант? Как надо отвечать старшему по званию?» «Есть, товарищ старший сержант», — вытянувшись и отдав честь, четко произнес Зайцев. «Не забудьте подстричься», — на выходе бросил Безруков.

Ветер с силой захлопнул за ним дверь; из котельной с другой стороны вошли трое, судя по робам, кочегаров. В руках каждый держал по стулу. Заявился и уже знакомый ребятам казах. «Мырзахметов, приступай к оболваниванию», — Зайцев принес три ручных механических прибора для стрижки. Мырзахметов, а с ним и еще двое деятельно взялись за процесс освобождения голов новобранцев от всяческой ненужной растительности. Причем у Мырзахметова дело спорилось куда лучше — пока те стригли по одной голове, он успевал облегчить две. Видно, сказывался опыт стрижки овец. Правда, стрижкой это можно было назвать лишь условно. Зайцев правильно сказал — оболванивание. И болванами выступали те, кто подвергся этой процедуре, — ручные машинки большую половину волос просто вырывали. Зато быстро и дешево. Про «сердито» и говорить не стоит, потому что подобное избавление от волос на голове вместо привычной стрижки любому неприятно, да и вид при этом получается весьма непрезентабельный. «Ничего, — рассуждал Мырза, когда кто-то подергивался, — баран блеет и терпит, а тебе и блеять нельзя». Примерно через час все стояли, одинаково небрежно подстриженные под ноль.

На поверку, в отличие от слов замполита Мясницкого, часть жила очень насыщенной неуставной жизнью, разительно отличавшейся от обозначенной им перспективы. Кочегары с Зайцевым куда-то вышли, оставив новобранцев любоваться своим новым обликом. Через несколько минут они вернулись, и Саше показалось, что от Мырзахметова крепко пахнуло спиртным. «Что, Заяц? — сказал солдат сержанту, — духи пришел, подстригся, а теперь его принимать надо». «Вот ты, Мырзахметов, самый разговорчивый, как я смотрю; ты и объясни им, что да как». «Они неизвестный тайный масонский обряд намерены провести?» — в шутку поинтересовался Жаров у стоящего рядом товарища. «Если бы масонский; сейчас узнаем». Зайцев жестом предложил кочегару выйти вперед. Казах начал: «Вы, духи, приехал в часть. Дух кто? Его нет. Вам надо стать младшим кроликом, потом старшим, потом фазаном. Самый главный — это дед и квартира. Вот я сейчас фазан, Зайцев — старший крол, хотя и сержант. Старший сержант Безруков уже дед. Эти старшие кролы будут вас принимать в кроликов, — он указал на трёх кочегаров, стоявших рядом, — двадцать и четыре раза ударят каждому по заду ремнем с бляхой — сколько месяцев службы вам осталось. Тогда будет считаться, что ты уже не дух, а крол. Давай, кто смелый? А ты, пойдем», — он схватил за руку щуплого паренька. «Не бойся, Пашка, везде так принимают», — послышались ободряющие выкрики из толпы новобранцев. Мырза снял с себя ремень и дал его одному из кочегаров. Тот размахнулся и со всей дури врезал бляхой по Пашкиному мягкому месту. Тот аж изогнулся — штаны в этом случае совершенно не спасают. «Ничего, ничего. Раз», — растягивая в усмешке толстые губы и показывая ослепительно белые зубы на чумазом лице, считал казах. Ремень свистел, Пашка принимал всё новые и новые удары, один сильнее другого. Вдруг из толпы кто-то шагнул вперед. «Сейчас драка будет», — подумал Саша. Но вышедший гордо сказал: «Меня принимайте, я не боюсь; что время терять». «Молодец, мужик, сам через полгода будешь духов переводить, — Мырза одобрительно похлопал его по плечу. — Иди к тому», — указал он пальцем на стоявшего без дела кочегара. Вышел кто-то еще из новобранцев, и Саша с удивлением смотрел, как три руки слаженно взмахивали ремнями с тяжелыми латунными бляхами. «Зачем мы сами подставляемся под эти удары? — спросил Саша у стоявшего рядом Виктора, — для чего этот бред? Давай откажемся». «Ты что, Саня? — удивленно-недоумевающе посмотрел на него Виктор. — Таков обычай, ничего не поделаешь, все через это прошли. Друганы, кто писал мне, как один об этом говорили. Традиция. Видишь, сами вызываются. Я тоже пошел», — он шагнул к экзекуторам. «Странное дело, — думал Саша, — здоровые молодые парни сами сажают себе на шею каких-то кровососов-старослужащих. Ещё день-два назад за случайно брошенное грубое слово или косой взгляд они бы врезали любому, а теперь позволяют издеваться над собой безнаказанно. У многих после пройденной неуставной процедуры аж звезды синели на коже. Ведь сорок шесть человек из одного города! А тех всего-то четверо, причем далеко не силачи». «Что стоишь, хочешь духом на всю жизнь остаться?» — обратился к нему один из осуществляющих обряд. Саша, выругавшись про себя, молча получил положенные двадцать четыре удара.

Эстафету рассказа о традициях от ушедшего куда-то Мырзы принял другой кочегар: «Посвящения продолжатся и дальше, через полгода переводят в старшие кролы. Да, — рассмеялся он, — есть такие зверьки с более длинными ушами. Кролики — это не только ценный мех, но и пять, шесть, а то и семь килограмм ценного диетического мяса. — Жаров впоследствии часто слышал эту цитату по отношению к молодому пополнению. — Через год следуют фазаны, затем деды и, наконец, „квартира“, то есть дембеля, — солдаты того призыва, кому уже объявили о демобилизации. Старших кролов тоже добро лупят, но только восемнадцать раз. Фазанов переводят уже без особого рвения — лишь по двенадцать ударов получат. Дедов так, шесть раз махнут ремнем по воздуху, и всё. Причём непосредственными исполнителями посвящения выступают представители предыдущего призыва, те, кого недавно самих били, а они же, в свою очередь, не стесняясь отрываются по полной. Всегда есть, правда, альтернатива — вместо ремня используют иные предметы. Принимаемый нагибается, посвящающий встает позади него на две табуретки, спиной к первому, берет в руки табурет и с замахом по тому же самому месту… сидушкой». «Это еще более травмоопасно, ты как думаешь, Саня?» — Виктор удивленно смотрел на Жарова. «Наша армия вообще опасная штука», — ответил тот. «Но, как правило, заканчивалось это всегда благополучно, — словно читая мысли молодых, комментировал рассказчик, — а вот табуретки ломались, было дело. Поваров по-особенному только принимают. Для них существует свой вариант: выбирается самая длинная разделочная доска, и ею оттягивается поваренок. Аж по всей столовой бегает — так прилипает! С квартирантами-дембелями совсем другая история: они укладываются на койку, сверху их укрывают несколькими одеялами, и самый мелкий крол двадцать четыре раза имитирует удары — ниточкой машет по одеялу. То есть, — подытожил говорящий, — полугодовой интервал дважды нарушается: из духов в кролы принимаются после приезда, из дедов в „квартиру“ — после приказа. В нашем случае — министра обороны Язова. Кстати, он упоминается даже в сказке для дедушек, и вы должны знать её наизусть. Рассказывают сказку кролики обычно перед отбоем дедам своего взвода. Вот так она звучит: „Масло съели — день прошел, старшина домой ушел, дембель стал на день короче, всем дедам спокойной ночи. Пусть вам снится дом у речки, с бабой голою на печке, самогона полный таз и министра Язова приказ. Чик-чирик, прыг-прыг, ку-ку, мчится дембель к старику, птичка села на пенек, вот прошел еще денек. В то время, когда космические корабли бороздят просторы вселенной, нашим любимым и уважаемым дедушкам осталось служить ровно… столько-то дней“ — и называется точная дата до выхода приказа о весеннем или осеннем новом призыве».

Появился Зайцев: «Ну что, кролики! Строимся — и попрыгали на улицу». Наскоро остриженных и как попало одетых солдат вывели на двадцатипятиградусный мороз и направили в основной корпус. Форма кому большая, кому маленькая, у кого вместо зимнего нижнего исподнего белья, штанов с рубахой, летнее. И портянки не лучше — то рваные, то узкие, то короткие. Да и тех, которые выдали, мотать толком тогда еще никто не умел. Ежась от холода, почесывая отбитые зады и смущенно улыбаясь, все поплелись за сержантом. «Часть наша, — двигаясь по тропинке, на ходу информировал Зайцев, — перебралась в эти помещения совсем недавно. Раньше мы дислоцировались в небольшом здании в центре города, а теперь, в связи с планируемым укрупнением от численности роты до батальона, заняли корпуса женского исправительно-трудового учебного учреждения, а девушки „нелегкого поведения“ перебрались в бывшие казармы, служившие до этого пристанищем нашей роты. Вот такой обмен». Пройдя через главный вход, в расположении части Зайцев отдал честь дежурному офицеру, прогуливавшемуся в холле. «Молодое пополнение?» — «Так точно; следуем в столовую на ужин». В тамбуре рядом с умывальниками находилось большое белое эмалированное ведро. «В части карантин по гепатиту, — предупредил сержант, — кто не хочет пожелтеть, опускай руки в ведро, держи там пару секунд и далее следуй за стол». Оказалось, что в ведре — раствор хлорки, и меры дезинфекции после недавней вспышки желтухи проводились совершенно оправдано, однако подобное обстоятельство сильно озадачило новобранцев.

Столовая представляла собой почти квадратное помещение, в самом дальнем конце которого справа располагался кухонный отсек с раздаточным окном, слева — хлеборезка, между ними — мойка. Огромный холодный основной зал столовой оказался пуст — батальон уже поужинал. На раздаче стояли тарелки стопкой, на разносе лежали ложки. «Занимаем четыре стола, от каждого два человека — ко мне», — командовал Зайцев. Как раз на четырех столах размещались большие алюминиевые серые чайники и по десять пустых стаканов возле них. «Дежурные, берём по тарелке, подходим к раздаточному окну, получаем что дадут, накрываем на столы. Бегом!» «Шевелитесь, шевелитесь, кролики!» — кричали из кухни. Давали пюре и жареный минтай. Повар отработанными движениями накладывал: раз — половник мятой картошки, два — рыбий хвост; следующий — подходи. Поставили на тарелке по десять одинаковых цилиндриков масла каждому столу — это кухонный наряд приспособлением в виде шприца выбирал из большого куска полагавшуюся утром и вечером порцию — половину суточной нормы на каждого солдата. В чайники налили уже остывший чай. «Мне два куска рыбы положи, а вон тому толстому не надо, — Зайцев вальяжно прислонился у окна раздачи. — Как фамилия, солдат?» «Бауэр», — ответил Виктор. «Будем худеть, товарищ Бауэр». Ребята давно не ели, поэтому жадно набросились на ужин. «Ничего, пойдет», — подбадривали друг друга.

Вновь прибывшие не съели и половины содержимого в тарелках, не говоря уже о масле с хлебом, как вышедший в зал повар в белой куртке закрыл на засов входную дверь и, вернувшись обратно на кухню, крикнул: «Воздух!» Тут же из окон раздачи и мойки полетели в сидящих за столами ложки, вилки, половники, кружки, скалки, разделочные доски — в общем, все, что можно было кинуть, при этом не расколов. Бросали не шутя; со столов слетело несколько тарелок, часть из них разбилась, запачкав остатками содержимого только что полученную форму новобранцев. «Воздух, воздух, учебная тревога, в укрытие! — орал Зайцев изо всех сил, — залезайте под столы, прячьтесь, атака сверху!» Молодое пополнение опешило, было не ясно, шутка это или нет? «Вроде как, сержант дает команду, возможно это тоже часть негласной традиции приема в состав части?» — проносились мысли у Александра. Но другие уже попрятались под столы, а соскальзывающие чайники, брызгающие вокруг, и разлетающиеся осколками тарелки с пюре заставили его присесть. По столам продолжали стучать падающие сверху предметы. Сначала один, затем другой, а потом и все десять человек одного стола оказались на полу, рядом с лавками, на которых до этого сидели. Неожиданно всё завершилось, наступила тишина. «Конец воздушной атаки, становись. Собираем посуду и относим на кухню. Живо! И в тамбуре, где умывальники, приводим себя в порядок; я пока поем».