Бесплатный фрагмент - Свет иллюзорной любви. Запретный роман

СВЕТ ИЛЛЮЗОРНОЙ ЛЮБВИ. Глава 1. Встреча с Адамом

Лика уже довольно долго шла по этой пыльной грунтовой дороге. Солнце еще не было знойным и только тянулось к зениту. Вокруг все звенело, трещало и шумело, сливаясь в один мерный гул утренней автострады пригорода Кливленда. Лике было лень лезть за своим навигатором, да еще и рано это делать, еще есть время подумать… но это тоже позже. Пока нужно только наслаждаться. Очистить свои мозги от суеты. А пока можно только благодарно купаться в этих ласковых солнечных лучиках, наблюдать за этим кузнечиком, карабкающимся по травинке, слушать звуки природы… Лика чуть сбавила шаг.

— Эй, детка! Тебя подвезти?

Рядом кряхтя и гудя, тяжело останавливался грузовик. Такой же здоровенный парень, под стать своему грузовику, сидел за рулем. Бородач, сидевший за рулем, сплюнул жвачку на землю, жадно поглядывая на Ликину фигуру.

— Спасибо за помощь, но не нужно! За мной уже едет мой друг! — весело ответила Лика, перекрикивая пыхтение тяжеловоза. — Спасибо, я порядке!

Она подарила ему еще несколько своих фирменных улыбок- доброжелательных, но не обещающих ровным счетом ничего, и грузовик, тяжело пыхтя, нехотя двинулся дальше.

Лика ухмыльнулась. Да, за свои тридцать семь лет она научилась миллиону нюансов улыбок и оттенков ее взгляда. Много, у нее было слишком много внимания поклонников. Она устала. Все могли быть ее, но не тот один. Она нахмурилась. Не хотелось еще думать о серьезном. Она оглядела свои длинные стройные ноги в ее любимых, небесно-голубых, чуть потрёпанных, джинсах. Пупок был аккуратным заглублением на ее загорелом плоском животике. Да, сейчас она выглядела лучше своих двадцати. Что уж тут говорить, это было очень давно…

Лика огляделась вокруг. Где-то должно было быть придорожное кафе. Она сорвала у дороги необычный цветок, похожий на пирамидку, гордо величаемый в народе «Восточная Голубая звезда». Лика все вертела стебель, разглядывая эти мелкие соцветия бледно синего цвета, словно выгоревшего на солнце. Все до сих пор для нее такое непривычное! А ведь уже больше пяти лет прошло здесь, в Новом Миру, в стране Надежд и Свободы. Пять лет. Много это или мало? Ах, да ладно. А вот и какое-то заведение. Полненькая веселая официантка, явно приехавшая из другого штата, с акцентом исконного жителя знойного Юга, неравнодушно разговаривала с тем мужчиной, обладателем большой пышной бороды и неспешно отхлебывающего пиво из полной кружки.

— Найдется ли у вас хлеб с сыром и молоко? Ну, или хотя бы вода без газа? — Лика улыбнулась официантке.

Посуетившись немного, полненькая симпатичная официантка подала Лике тарелку и стакан с водой.

«Ладно, подойдет!» -подумала Лика, поставив рядом свой футляр и взялась за вчерашний чизбургер, аккуратно выбирая сыр из серединки.

— Эй, малая, сыграй что-нибудь! Или ты просто так скрипку с собой таскаешь? -пробухтел низким голосом из-за угла с игровыми автоматами какой-то дед с небольшим остатком жиденьких длинных промасленных волос на затылке.

Лика не обратила на него внимания, продолжая есть. Эта ленивая одуряющая жара! Вряд ли он поднимет свою задницу из-за стойки, чтоб докучать ей. Так и будет он весь день торчать в своем, наверное, полюбившимся за прошедшие десятилетия, заведении, отпуская свои стандартные шуточки да изредка позволяя себе потрепать за щеку веселую девицу за стойкой, дожидаясь ее задорного визга и чувствуя себя Дон Жуаном. А вечером, конечно же, он придет сюда опять, дабы сыграть в карты, распивая пару-тройку ядрёного разливного пива или посудачить со своими такими же дедами, все вспоминая былые лихие задорные делишки их молодости… А то и вовсе- поиграть в эту извечную словесную борьбу республиканцев и демократов, ведя умные разговоры о политике и ощущая в душе себя одним из действующих сенаторов Конгресса. Да что и говорить, после очередного выпитого бокала виски с колой, каждый из этих престарелых мужчин казался сам для себя в этой словесной битве настоящим героем!

Колокольчик над дверью протяжно зазвенел и в придорожное кафе грузно вошел очередной водитель грузовика. Приближалось время ланча. Кто-то окликнул его по имени и, как всегда, зажужжало все в своем привычном круговороте.

Лика только закончила свой ланч и, лениво откинувшись на стуле, разглядывала обстановку кафе. Наверное, здесь не проветривали уже целую неделю! Одновременно пахло подгоревшей запеканкой и весьма аппетитными булочками. В этой смеси запахов первой нотой которой играл старый, зависший здесь, вероятно, до скончания времен, запах мужского пота, подмешивался еще и аромат чего-то чужого и таинственного. Но, впрочем, так пахло и во всех этих подобных заведениях. Пара мух тщательно пытались слизывать разлитые и уже застывшие жирные капли от пролитого супа на соседнем столике, а дверь постоянно хлопала то ли от этого знойного ветра, то ли от постоянно входящих и выходящих посетителей.

Лика сидела в уголке. Она всегда выбирала уютные для себя местечки, где можно спокойно уединиться со своими мыслями, медленно попивая свой напиток, наслаждаясь каждым глотком крепкого кофе и иногда поглядывая на посетителей, стараясь считывать по лицам, походкам и жестам случайных незнакомцев их истории жизней.

Закончив с обедом, Лика сейчас задумчиво играла с крошками со стола, выводя на них изящный рисунок скрипичных ключей своим тоненьким пальчиком без длинных ногтей. Уходить пока не хотелось, да и она до сих пор не приняла решения. Того самого решения, которого так ждал Трой. Стать миссис Робинсон! Лика тихонько прыснула от смеха, представляя удивленные лица ее однокурсниц консерватория, которые узнают новость о том, что важный и степенный профессор Трой Робинсон желает жениться на этой великовозрастной студентке, поступившей в музыкальный институт после ее успешной карьеры архитектора той непонятной огромной страны, берущей свое начало в Восточной Европе.

Ретро патефон все тянул какую-то незнакомую старую американскую мелодию. Рядом резко запахло вкусным кофе.

— Ты скрипачка? — в стуле напротив ее показалась незнакомая фигура.

Лика медленно разглядывала его. Загоревшее лицо, широкие скулы и слегка раскосые ярко-голубые глаза. Довольно мощный подбородок этого незнакомца упрямо выдавался вперед. Русые волосы немного слиплись под его кепкой, а из-под клетчатой рубахи отчетливо виднелась его мускулистая грудина и натруженные руки. Парень потянулся к своему кофе и мускулы его заметно напряглись. Его глубокий взгляд этих удивительных глаз пристально буравил Лику. Такой парень просто так не отстанет.

— Ты скрипачка? — опять повторил он.

Лика задумалась. Трудно вложить всю свою жизнь в пару слов.

— Первые лет десять была архитектором, а теперь, вот- мой основной инструмент, который меня кормит. — кивнула на скрипку Лика.

— Ты проектировала дома? Ты тоже строитель? — незнакомец приподнял брови.

— Да… — устало отмахнулась Лика. — Архитектор и инженер. Все в мою общую копилку знаний…

— Ну так что-же? Расскажешь? — на меня смело смотрели его глаза цвета морской волны, которая только-только начинает лениво набегать к берегу, словно пробуя свои силы после продолжительного штиля.

Лика посмотрела недоверчиво на этого молодого мужчину, слегка нахмурив лобик, словно пытаясь вспомнить, где она могла видеть его раньше.

— Кстати, меня Адам зовут.-он наконец-то снял свою засаленную кепку.-Прости, что я в таком виде. Просто забежал сюда ненадолго выпить стаканчик кофе. Моя стройка здесь, неподалеку. Видела, тот огромный торговый центр? Мои ребята там работают.

Лика слегка пожала его протянутую руку, чувствуя, как его тепло невольно передается и ей. Все же странно, как будто мы были знакомы с ним еще очень давно…

— Расскажи о себе. — снова попросил Адам.

Лика улыбнулась. Ее проворные пальцы потянулись к футляру, открывая его. Она слегка зажмурила глаза, отдаваясь тому волшебному чувству, когда вновь чувствуешь этот чарующий аромат концертного зала, вдыхаешь эту знакомую и всегда неповторимую смесь запахов лакированной красной древесины и бархатной обшивки кресел. И словно опять слышится приглушенный шум оркестровой ямы и первые пробы скрипки и виолончели; а вот- рассекает воздух своей дирижерской палочкой седовласый мужчина в неизменном черном фраке; вот- еле слышно доносится нам скрип огромной центральной люстры, сияющей торжественными огнями и шепот около многочисленных партитур.. Четкими движениями Лика подхватила свою скрипку, поднимаясь и бережно поддерживая шейку инструмента, увенчанную замысловатым завитком из красного дерева. Смычок всегда был наканифолен и готов в любой момент к работе. Лика коснулась своей щёчкою скрипки.

— Что ж, я расскажу тебе о себе… если ты поймешь что-то в моем рассказе. — ее глаза улыбались незнакомцу.

Это был та самая скрипка великого Гварнери, скрипичного дел мастера. Она привезла этот инструмент с собой из-за океана, решившись покинуть Старый Свет и свой старый мир. Чтобы сбежать от прошлого, сбежать от НЕГО…

Скрипка все пела, рассказывая о жизни и о любви. О той сильной и непонятной любви, которая больше сжигает, чем возрождает…

В помещении придорожного кафе становилось все тише и тише, даже умолк тот здоровенный веселый парень, шаткой походкой пытающийся подойти поближе к Лике и не отрезвевший еще после вчерашнего выпитого им с излишком.

Вновь входящие посетители бесшумно проскальзывали к стойке, быстро делая заказ и, так же плавно подтягивались поближе, в надежде занять лучшее местечко среди этого импровизированного концерта. Там, посреди обеденного зала, в столь необычной для этого обстановки, звучали нежные и торжественно печальные нотки, написанные самим Чайковским еще около двухсот лет назад.

Скрипка Лики все пела, рассказывая о прожитых годах и обо всех ее странствиях, обо всех попытках забыть того самого, который казался Лике единственным и самым главным мужчиной в ее жизни. Адам сидел за столом, не сводя с нее взгляда. Лика легко рисовала перед его воображением разнообразные картины и сюжеты. Адам все мял свою засаленную кепку, думая о чем-то. Лика слегка усмехнулась, глядя на этого парня. Чувство безразличия охватило ее. Это ощущение, что уже нечего ей терять в этой жизни всегда настойчиво ходило за ней по пятам. Да, она всегда была одна. Маленький одичалый волчонок, потерянный среди своей стаи. Но она выросла в сильную одинокую волчицу. Привыкшая быть в центре внимания, в тоже время уже не подпускавшая никого близко к своей душе.

— Эй, малая! Молодец! Сыграй-ка еще! — крикнул старичок в клетчатой рубахе.

Лика улыбнулась, на мгновения закрыв глаза и начала новую мелодию, свой новый рассказ. Она уже путешествие в мелодии великого Чайковского к тому самому белоснежному замку Нойшванштайн, величественному замку-лебедю.

«Когда ты будешь в Швейцарии, не поленись, брось все свои дела и сядь на поезд в Мюнхен, в Германию. — говорил вкрадчивый голос из ее прошлого. — Как увидишь то озеро Альпзее, в баварских землях, так смело выходи. Ты увидишь лебедей в озере и красавца-лебедя перед тобою в каменном обличье! Ты не пожалеешь!». Лика была там накануне того времени, когда, казалось, весь мир сходит с ума, объединяясь в великом веселье встречи нового года. Это случилось как раз незадолго до ее отъезда в Новый Свет. Она уже не пыталась забыть его, это было бесполезно. Она надеялась просто понять…

Скрипка все пела, рассказывая о красотах Баварии; о тех днях, когда осень встречает зиму и, в последний раз перед великой снежной спячкой, словно устраивая напоследок праздничный карнавал, осень украшает все вокруг, разбрасывая вокруг по лесам и по полям своею щедрою рукою огонь золота и кровавый цвет рубина…

Сыграв свои последние ноты, мелодия также тихо прервалась, под шум и овации случайных зрителей. Опустив скрипку, Лика поклонилась, окинув взглядом зал и тут же горько улыбнулась. Адама уже не было рядом.

— Твой обед был за счет заведения! — громко сказала официантка в цветастом платье, пытаясь перекрикивать посетителей.

— Сыграй! Сыграй еще!

Зал шумел и бурлил, посетители сновали около барной стойки, заказывая себе еще по бокалу пива, как неотъемлемому весомому довеску к этому импровизированному концерту.

— Детка! Сыграй еще! Я плачу! — подвыпивший дедок все пытался сунуть Лике сто долларовую купюру.

— Это была небольшая репетиция, но мне уже пора. — Лика пыталась отшучиваться, зачехляя свой футляр.

Уже действительно было пора идти, опять одиноко брести куда-то, наедине со своими мыслями, встретив закат на краю случайного озера или у лесных зарослей и, вернувшись уже в сумерках домой, где ее мог ждать только ее старенький дедушка, прикованный к инвалидной коляске.

— Ох, я чуть не опоздала. Обожди минутку. Тут тебе письмо. — пробубнила мне на ухо запыхавшаяся официантка. В руках у меня оказался простой тетрадный листик в клеточку.

— Подожди еще чуточку, не уходи! -весело подмигнула мне официантка. — Я принесу тебе кофе.

Я развернула бумагу и улыбка само собой рождалась в моем сердце все вырываясь наружу.

— Ты рассказала мне достаточно о себе. Я нашел тебя и уже не упущу.- в дверях стоял Адам все в той же кепке, но с цветком в руке. Ромашка. Крупная дикая ромашка цвета непорочности и чистоты.

Глава 2. Юность

Я сидела, сжавшись в этом роскошном кресле, оббитым дорогим гобеленом с золотым позументом по краям и рыдала, уткнувшись в толстенную книгу. Мои слезы капали на страницы, размывая начертанные там жесткие правила и незыблемые теоремы. Холодность, холодность во всем, что окружало меня.

Я оплакивала свое детство, проведенное за книгами и лишенное семейного тепла и веселых игр вместе с моими родными. Я оплакивала свои надежды на доброе и интересное будущее. Я оплакивала свое тело- еще по девичьи худенькое, но уже подающее большие надежды. И эти каштановые с золотым отливом вьющиеся прекрасные кудри… Я так любила медленно расчесывать их перед сном, улучив момент, когда вся моя семья была занята своими делами и я могла, никем не примеченной, пристроиться около маминого трюмо с огромными зеркалами и долго вглядываться в это худенькое личико с большими зелеными глазами, мысленно беседуя со своим изображением, доверяя все свои тайны и чаяния этой девушке в зеркале и хоть как-то разбивая свое одиночество. Безнадежное и бесконечное одиночество среди толпы людей рядом…

Выросшая в семье преподавателей, я не знала родительской ласки и нежности, зато я хорошо усвоила свои обязанности: быть лучшей во всем и не показывать свои слабости. Как же мне хотелось подбежать к маме, обнять ее, вместе весело смеяться и шутить, рассказывая о прошедшем дне в школе, как это делали мои одноклассницы. Но, встречаясь с колючим, вечно занятым взглядом своей матери и, словно застывала в оцепенении, я не решалась сделать шаг ей навстречу.

Моя семья научила меня многим наукам. Закончив школу с золотой медалью, я без труда поступила в университет и прилежно училась в престижной академии строительства и архитектуры, стремясь во всем походить на своего дедушку-архитектора. Я жила, стараясь делать все правильно, не допуская ошибок, но одна вещь, которую мне показывали своим поведением мои родные, выходила у меня очень плохо. Я не могла скрывать пламя своего сердца под миллионами шаблонных искусственных эмоций, подобающих той или иной ситуации.

Мой взгляд пробежался по стенам нашей гостиной, оборудованных по периметру специальными полками до верху набитыми и уже к тому времени полностью прочитанными мною редкостными толстыми старинными фолиантами, многочисленными томами различных энциклопедий и сериями классических произведений мировой литературы. В то время, когда мои одноклассницы ходили друг другу в гости, играли и гуляли вместе, мне, как изгою не только в моем классе, но и в моей семье, мне оставалось только сидеть у себя дома и читать. Это был мой мир, увлекательный и интересный, но я так же понимала, что это мой способ побега от реальности, от осознания нелюбимого ребенка в семье, эдакого вечно неуклюжего серого утенка среди прекрасных птиц вокруг меня.

— Зачем я живу на свете, все равно я никому не нужна… -всхлипывала я себе под нос. Жизнь проносилась мимо меня и насмешливо мигала мне яркими огнями, когда я оставалась где-то на серой обшарпанной обочине.

Мимо, укоризненно на меня поглядывая, прошла моя бабушка, царственно ступая в своих аккуратных комнатных туфлях, привезенных моим отцом из Индии, вместе с другими многочисленными подарками, а также этими прекрасными коврами ручной работы, украшавшими сейчас нашу гостиную. Я ненавидела эти индийские туфли, ненавидела ее мрачный взгляд, ненавидела ее вечные нравоучения, да и всю ее фигуру целиком. Еще совсем недавно, до ухода моего дедушки из семьи, она была немного другой. Она и сейчас была полной жизни и энергии еще не старой женщиной, но неуловимый ее шарм и жизнерадостность безвозвратно ушли вместе с ее задорной улыбкой и счастливыми глазами, смотрящими на ее мужа с любовью.

На мгновение я унеслась в те годы, когда еще мой дед жил с нами и все было тогда по-другому. После него все рассыпалось. Вся семья стало другой. И я потеряла друга. Уехал единственный человек, который по-настоящему любил меня.

— Мне уже шестнадцать, и никто меня не любит! -я всхлипнула в последний раз и взяла в руки тяжелый учебник.

«Изотопы — это разновидности атомов, имеющих одинаковый массовый размер, но разные…» — я читала вслух, пытаясь сосредоточиться и опять надеть на себя образ идеальной ученицы.

И снова рядом кто-то прошел. Теперь это отец. Ну, это не страшно. Он никогда со мной не разговаривал, даже не замечал моего присутствия. Когда-то давно было жутко обидно от этого, но теперь я уже привыкла. Мой отец, профессор истории, полностью ушедший в науку и не замечая ничего вокруг, включая своей собственной семьи, был мужчиной средних лет, еще весьма интересной наружности, с неизменными очками на носу и книгой под мышкой.

Я устроилась поудобнее в своем кресле и только снова стала вдумчиво читать, как мимо проплыла расплывчатая фигура. Теперь это была мама. Эти вечные тени, силуэты… Ладно, завтра все равно сдам этот экзамен на отлично. Пора спать.

На следующий день я возвращалась домой веселая и с твердой пятеркой из максимальных пяти баллов и похвалой моего старенького профессора.

— И кому улыбается такая красавица? — вдруг чей-то приятный голос оборвал мои мечтания.

Я осмотрелась. Рядом переходили дорогу и спорили о чем-то две старушки. Женщина с коляской шла со своим мужем… Неужели этот чернобровый парень с веселыми глазами и пьянящим ароматом сильно выраженного дорогого мужского парфюма обратился именно ко мне? Не может быть!

— Тебе куда? -взгляд этого парня так и искрился задорными огоньками.

Я только осмелилась молча кивнуть по направлению моего дома, мысленно тая от мужского внимания, в первый раз в моей жизни источаемого именно ко мне.

— О! Отлично! Мне туда же! -послышался глубокий бархатных голос и незнакомец крепко взял меня за руку.

Руслан выдерживал пристальные буравящие взгляды моих мамы и бабушки. Мы сидели за столом. Мама делала вид, что вяжет. А бабушка, не стесняясь, рассматривала гостя и задавала ему провокационные вопросы.

Руслан приехал к своему брату из Санкт-Петербурга и теперь гостил здесь, в доме его брата. Его квартира располагалась как раз в доме неподалеку, в соседнем дворе. К следующему нашему свиданию, которое протекало, неизменно у меня дома и при соблюдении всех нужных старомодных приличий, Руслан, по требованию моей бабушки, принес свой паспорт для проверки его личности. Убедившись, что Руслан не женат, моя бабушка, как старшая в нашей семье, кивнула головой, разрешая нам встречаться. Конечно же, только в гостиной, у всех на виду. Про улицу не могло быть и речи.

День за днем я, как маленький бездомный щенок, которого наконец-то кто-то удосужился погладить и похвалить, просто не сводила обожающего взгляда с этого прекрасного незнакомца, который соизволил спуститься, как Бог с Олимпа, к бедной и ничем не примечательной простой девчонке и теперь, рассыпаясь в витиеватых комплиментах, расточал пылкие взгляды настоящего мужчины, явно заинтересованного во мне..

Этот остаток осени для меня пролетел незаметно. После наступающих новогодних праздников Руслан должен возвращаться к своему бизнесу в Санкт-Петербург, и он официально перед моими родителями сделал мне предложение о замужестве. В этот день я была радостной, как трехлетний ребенок, которому наконец-то разрешили сделать тоже самое, что делают обычно только взрослые. Мне сделал предложение взрослый настоящий мужчина! Но Руслан не разделял моей беззаботной радости. Он нервничал и торопил меня с выбором.

— А как же мой университет? Мне продолжать учиться? — я доверчиво задавала ему миллионы вопросов.

— Делай, как хочешь. Как решишь, так и будет. — внимание Руслана было рассеяно, и он как будто ждал чего-то. Его взгляд еще раз упал на закрытую дверь, и его крепкая мужская рука потянулась к моей груди, вернее, к ее гордому намеку.

В мои шестнадцать лет, я наконец-то выпросила у мамы купить мне мой первый кружевной бюстгалтер, и теперь с достоинством носила мой неполный первый размер новой для меня одежды. Жених за эти полтора месяца усыпил бдительность моей бабушки, и она спокойно кухарила на кухне. Воспользовавшись случаем, Руслан присел ко мне на краешек дивана и начал невинно нашептывать мне комплименты, в то время как его руки лихорадочно расстёгивали мой бюстгалтер. Я отчаянно пыталась увиливать от его разгоряченных рук, которые все больше и больше припечатывали меня в мягкое лоно дивана.

— Почему так… мало? -улыбнулся Руслан, наконец то нашарив рукой мои груди.

— Столько, сколько выросло! — величественно ответила я.

Незнакомая сладкая нега, начавшись несмело разливаться по моему телу, резко прекратилась. Я решительно встала. Руслан не сопротивлялся. Посидев еще немного на диване, он поднялся, заправив свою белоснежную, хорошо отутюженную рубашку в свои брюки и, как всегда, одарил меня своей широкой фирменной улыбкой.

— Ну, тогда до завтра, детка! — и чмокнул меня в лоб на прощание.

Руслан уже не пытался овладеть мной, сказав, что в состоянии потерпеть еще пару месяцев до нашей свадьбы. Дни стремительно летели, приближая этот год к концу. Мы уже начали готовиться к праздникам и дома все пыхтело и шумело. Женщины моей семьи, следуя нашим многолетним традициям, все начищали, натирали до блеска и готовили множество разнообразных вкуснейших яств, а мой отец отправился искать для нас елку.

Я помнила все эти приготовления с раннего детства. Взрослым никогда не было до меня дела, ведь они делали свои серьезные дела, не обращая внимания на бесполезно вертящуюся у них под ногами маленькую и вечно любопытную обладательницу двух торчащих в разные стороны косичек и больших изумрудных глаз, обрамленных длинными пушистыми ресничками. Эти два удивленных глаза смотрели на мир и видели огромное разноцветное доброе чудо вокруг себя. Эти алые губки, когда научились разговаривать, поначалу пытались рассказывать обо всем, что я видела, обо всем, что я думала и о чем я мечтала. Моя семья, занимающееся, как всегда серьезными делами- листая книги или чистя кастрюли, смотря телевизор или отутюживая одежду- они, как всегда, ничего не понимали, о чем я говорила. Конечно! Что могли понять эти скучные взрослые, если они называли огромное белое облако в виде слона ерундой и детским выдумками; просьбы покормить бездомного щенка на улице для них казались несерьезными, а мои истории про фей и эльфов, которые живут в мамином цветке на окне, они выслушивали со снисходительной улыбкой, не прекращая ни на минуту своих по-настоящему важных и серьезных дел. Мама, со сжатыми губами, всегда поучала меня, что нельзя долго смеяться и громко разговаривать и что это все глупости и ребячество. Мама целовала в макушку меня раз в году, на мое день рождения, желая расти умной и получать только лучшие оценки в школе. Сделать ошибку, сделать глупость — это было недопустимо в моей семье, это было хуже смерти. Я научилась в моей семье быть маленькой незаметной мышкой, стараясь занимать как можно меньше места и поскорее уходить от всех в свой безопасный угол около окна в своей комнате, наполненной книгами и музыкой.

Я уже не пыталась никому открывать свой внутренний мир, я закрыла его от посторонних, путешествуя в нем только в сопровождении героев из прочитанных мною книг. Но тем не менее, эти предпраздничные дни накануне Рождества и Нового года я всегда ждала с нетерпением в надежде, что моя жизнь изменится и произойдет какое-то волшебство. Больше всего на свете мне хотелось забраться на колени своей матери, вечно занятой проверкой бесконечных школьных тетрадей и подготовкой к преподаванию очередного урока в школе. Я мечтала, чтоб отец, этот серьезный и умный профессор, которого наверняка боялись все его студенты, этот сильный и смелый человек, наконец-то обратил бы на меня внимание. Мне хотелось бы, чтоб он не окидывал меня взглядом, как очередной предмет мебели в доме, а остановился, задержался своим взглядом на мне, встретившись с моими глазами, с моим внутренним миром, моими мечтами и мыслями. Я хотела, чтоб отец увидел наконец-то во мне человека, увидел живую и интересную личность…

Я рисовала в своих мыслях сладостные картины семейных обедов, когда мы видим друг друга, признаем и понимаем, весело общаясь за чашкой чая. Но наша жизнь всегда напоминала некую гонку, в которой не было видно конца. В бесконечных делах мы напрочь забывали друг о друге, поставив во главу каждый свои собственные заботы, не делясь ими и не помогая друг другу. Казалось, что мы просто соседи, которые вынужденно ютятся под одной крышей в одной квартире. Как будто мы чужие люди, объединенные всего лишь одним местом жительства!

Я поставила на стол натертый мною до блеска бокал и горько улыбнулась, вспоминая свое детство. Даже обязательные воскресные обеды всей семьей в одно и тоже время за празднично накрытым столом, украшенным маминой ажурной скатертью, ручной вязки и бабушкиным сияющим ярко начищенными медными боками, тульским самоваром, проходили удивительно медленно и почти безмолвно, если не считая стандартных разговоров и стандартных фраз. «Все должно быть правильно и так, как нужно!» -было главным девизом и беспрекословным руководством к исполнению всеми членам семьи. И я делала так, как нужно, как подобало ситуации, натянуто улыбаясь и неспешно похлебывая горячий чай из маленькой пиалы нашего старинного китайского фарфорового сервиза. Огромные напольные часы из красного дерева, неизменно стоявшие в углу около обеденного стола, так же степенно отбивали положенное время и все в этом доме шло так, как нужно. Все шло так, как правильно. Только для кого правильно? Иногда я задумчиво вглядывалась в эти лица, такие знакомые и незнакомые одновременно. О чем они думают на самом деле?

— Чего ты застыла? Работы у нас еще полным-полно! — бабушка хмуро покосилась на меня, продолжая натирать сверкающий бокал. Этот ритуал был обязательным каждый год перед Рождеством, и весь наш семейный хрусталь, купленный моими предками еще во времена императора Николая Второго и затем бережно хранимый и выставляемый напоказ только на праздники, этот драгоценный хрусталь раз в году осторожно вынимался нами из серванта и бережно натирался до блеска, вызывая неизменные восторженные и завистливые взгляды наших гостей.

Мои руки машинально продолжали работать, а мой взгляд смотрел сквозь этот праздничный, натертый до блеска, искристый хрусталь, куда-то очень далеко…

Как и много лет назад после того, когда был выставлен из серванта фамильный сервиз еще моей прапрабабушки, и украшена моим отцом огромная праздничная елка именно так, как следует по нашим семейным канонам, тогда и именно тогда начиналось мое волшебное время. Можно было никем незамеченной залезть под стол и играть в захваченную драконом в плен принцессу и со сладким предвкушением ждать помощи от моего верного коня в виде маленького плюшевого щенка, уже немного потрепанного от времени, но моего любимого и неизменного друга по играм. Или, усевшись под огромной нарядно украшенной елкой еще пахнущей лесом и установленной в большую кадку с песком, можно было тихонечко снимать тех блестящих золотистых медвежат с нижних веток или тех круглобоких величественно украшенных искусственным снегом длинных витиеватых сосулек и, поиграв с ними, повесить их снова на елку, но именно на то место, куда успевала шепнуть мне каждая елочная игрушка. А вечером можно было увязаться мне вслед за моим дедом, который аккуратно скатывал большие и малые коврики во всем нашем доме и выносил их на свежий снег, на мороз, готовясь чистить их так, как чистили ковры на этом свежем искрящем снегу сотни лет тому назад. Вот тогда выдавался и мне шанс сбежать по ступеням туда, на снег, на улицу, на свободу. Дед- единственный кто не отгонял меня, как назойливую муху, а только весело улыбался, наблюдая как я резвлюсь на снегу. Снег все падал, рождаясь из непостижимого ночного тумана, все кружась надо мною и медленно опускался алмазными, чуть отливающими голубизной, снежинками, укрывая все вокруг теплым одеялом. Я бегала по этому рыхлому свежевыпавшему молодому снежку, раскрыв рот и ловя языком эти колючие снежинки, которые все падали и падали, словно кристально-чистые звезды с волшебного покрывала бабушки-зимы. Мой деда прохаживался по снегу, вооружившись веником и счищая снег с наших прекрасных персидских ковров, оставляя лишь редкие снежинки, зацепившиеся за тугой ворс. А я все смотрела и смотрела, запрокинув голову к небу, на диво ночной звездной пелены, сменяющей яркие краски цвета ультрамарина спокойного предновогоднего вечера.

Я тяжело поставила на стол хрустальную конфетницу, вдоволь намечтавшись и вернувшись наконец-то обратно. Мне нужно было закончить все дела со сдачей моей первой экзаменационной сессии и, возможно, перевестись в университет в Петербурге во время моих зимних каникул, если я все-таки приму решение, на котором так настаивал мой новоиспеченный жених. Но этот экзамен по информатике все портил! Как можно было сдать этот экзамен, если у меня не было дома компьютера! Единственной из всей моей университетской группы… Моя семья предпочитала, чтоб я училась только используя книги и не разрешали пользоваться компьютером. Родившись в небедной семье и окруженной практически музейными антикварными вещами, я словно погружалась в эту атмосферу, уносящую меня на века назад, отрываясь от реальной действительности. Мое детство было довольно аскетичным. Родители не считали нужным покупать мне что-то дорогостоящее и новое, боясь вырастить избалованного ребенка.

Руслан смеялся надо мной, когда я перепугано смотрела на его подарки и неизменно все возвращала их щедрому дарителю. «Только цветы на праздник или шоколадка!» — в моей голове постоянно вертелись пуританские наставления старших, и я, вздохнув, закрывала коробочку с красивыми сережками.

— Ну, Руслан, мы ж договаривались! Девушке ничего нельзя принимать в подарок до свадьбы! — жалобно говорила я, когда мне так хотелось это взять себе.

Наутро, натянув на себя гипюровую блузку, отлично сохранившуюся в старинном сундуке моей прабабушки и, накинув свою, еще по-детски противного розового цвета, куртку, я отправилась в академический зал информатики делать свои уроки.

Воспоминания о моем первом дне в университете сладко укутывали меня, словно согревая по дороге в этот промозглое утро… Полгода назад я сидела в университетской библиотеке на сдаче вступительных экзаменов. Я помнила это особенное летнее утро с этим будоражащим мою кровь ярким рассветом и бурными надеждами. Помнила все до мельчайших черточек, движений и запахов. Я помнила этот скрипящий стул и запах старых библиотечных полов; помнила эту огромную серую бетонную трубу на заднем дворике, который был виден из библиотечного окна. От этой трубы уже долгие годы пластами отваливалась толстая штукатурка, кое где уже начинала виднеться своими железными прутами ржавая арматура, но этот вид из окна все равно поражал мое неокрепшее воображение девчонки, видевшую раннее только дворик моего дома и школу.

Тогда я мечтал об этом университете и новом для меня мире, как о первом и о последнем шансе в моей жизни. Я должна была вырваться из этого темного замкнутого мира, насквозь пропахшего приторно-сладким нафталином недр старых шкафов и затягивающих меня в свое прошлое старинных антикварных книг. Я должна была вырваться из этого мира, где меня каждый день пичкали лекарствами, убеждая что я больна и слишком слаба, чтоб жить так, как жили остальные девочки моего возраста. Я должна была вырваться из этого мира, где уже в четырнадцать лет я чувствовала себя полной старухой.

Глава 3. Первая влюбленность

В ту первую зиму после удачно сданной мною экзаменационной сессии в университете, мы с подругами по студенческой группе вымывали аудиторию и развешивали бумажные снежинки в актовом зале университета. Было так весело и беззаботно, как только могут себя чувствовать шестнадцатилетние девчонки, наполненные надеждами и романтическими желаниями, разбавленные еще легкой пенкой уходящего от них навсегда детства! Мы закончили работу, когда лучики послеобеденного солнца еще вовсю искрились на снегу. Я бежала к выходу по парадным ступеням главного корпуса и тут я увидела Его! Вернее, сначала я увидела только глаза. Это были два темных бесконечных океана, волны которого уже начинали бурлить. Орлиный нос, густые волнистые волосы и стать персидского принца. Я утонула в этом океане, забыв все вокруг. Мои недавние робкие попытки понять, что такое любовь; понять, что такое взрослая жизнь и как себя нужно вести с мужчиной в роли его невесты или уже в роли жены-все это оказалось уже неважным. В этот морозный зимний день в моем сердце бушевала весна, распускаясь прекрасными цветами первой юношеской любви.

Разумеется, про предложение Руслана уже не могло быть и речи. Мне было жаль его темную фигуру в этом элегантном черном пальто. Он немного ежился, подбирая верх своего ворота и все ждал и ждал меня в ту последнюю новогоднюю ночь. Я смотрела на него из окна своей квартиры третьего этажа многоквартирного дома, глотая слезы и слушая симфонию Баха на виниловых пластинках дедушкиного старенького патефона. Я не вышла к нему. Так надо было. А он ушел в никуда. Так же, как и появился когда-то. Тихо ушел, не оставив особого следа в моей душе.

Да, это было начало нашего бурного романа с этим новым парнем из Тегерана. Бахири Мохебби Мохаддан- ведь так могли звать только принца из моих сказок! И в моем сердце- сердце влюбленной шестнадцатилетней студентки- первокурсницы уже бушевал огонь. Степенный и умный восточный красавец покорил моей сердце с первого взгляда. Он был старше меня ровно на восемнадцать лет и в его только исполнившиеся тридцать три года, он казался мне зрелым мужчиной, повидавшим уже все на своем веку и мудростью стоявшим уже ближе к уровню моего отца-профессора. Ему же нравилась моя необузданная энергия и красота моей дикой юности, вырвавшейся на свободу и не знавшей еще абсолютно ничего. Я была для него робким ребенком, а все его друзья в моем понимании были для меня чужими «тетями» и «дядями», что жутко смешило его.

Бахири оказался довольно обеспеченным мужчиной и старался всячески одаривать меня подарками. После того, как я принесла домой небесно- голубые красивейшие ковбойские джинсы, который привез его брат из Америки специально для меня, моя семья, по обыкновению, закатили мне скандал и на следующий день, под причитания Бахири о его зря потраченных деньгах, я вернула ему его подарок. Но от маленькой черной сумочки с тончайшим, как кружево, восточным рисунком на ней, я не смогла отказаться и усердно прятала ее от всевидящего бабушкиного ока. А на утро, набивая ее тетрадями и ставя в свою большую, потрепанную, бывшую мамину сумку, я забегала в дом своей подруги и, оставив старую потрёпанную сумку у нее дома, я весело бежала на уроки в университет, прижимая к себе красивый женский аксессуар, с заговорщическим видом заправских конспираторов перемигиваясь со своей подругой.

— Я приеду к тебе завтра в четыре вечера. Пойдем в театр. — Бахири легонько шлепнул меня по носу шелестящими глянцевыми буклетами с сегодняшним представлением от какой-то известной заграничной театральной труппы.

Это был иной мир, новый и яркий. Такой, которого мне так хотелось в моих девичьих снах и детских фантазиях, вырвавшись наконец из полусонного книжного царства пыльных библиотек. Я сидела дома уже готовая к встрече с моим возлюбленным. На мне было винтажное нарядное платье, в котором еще моя мама ходила на свидания. Нацепив на себя еще и все мамины украшения, я скучающе ковыряла своей ножкой в шелковых чулках старый залежалый ковер времен дедушкиной молодости. Один его край вечно отгибался вверх, заставляя всех домочадцев усердно поднимать ноги, переходя рубеж или, уже спотыкнувшись, старательно махать руками, чтоб не упасть и что-то бубнить себе под нос.

В дверь позвонили. Как всегда, с букетом роскошных цветов для меня и парочкой коробок конфет в подарочных ярких упаковках для моих домочадцев, мой иранский «принц» стоял в дверях с неизменной загадочной улыбкой и одуряющим восточным ароматом его духов. И я снова погружалась в эту атмосферу всего яркого и вечно праздничного.

Он открывал передо мной мир, о котором я и не подозревала. Он учил меня всему, чему должны были учить меня мои родители. Иногда он хватался за голову от моих глупых вопросов и называл меня «дочь моя», но терпеливо и доходчиво все мне объяснял. Он брал меня с собой на рынок и показывал, как надо выбирать мясо и каких видов оно бывает. Он учил меня не бояться заходить в бутик и не убегать, когда ко мне подходит продавец-консультант. Я начала ходить с ним в кафе и рестораны в первый раз в моей жизни. Он, будучи иностранцем в моей стране, показывал мне мой родной город, открывая все новые и новые места, которые я никогда не видела, живши со своей семьей весьма уединенно. С ним эта девочка-подросток превращалась в изящную юную леди, в молодую девушку, полной грации и естественной красоты.

— Собирайся! Сегодня мы едем на день рождение моего дяди! — торопливо кричал мне по телефону мой жених, пытаясь не отрываться от своих дел с его семейным бизнесом.

От праздников в мусульманских общинах я была в восторге. Тихие, спокойные люди, ведущие размеренные беседы и пьющие только натуральные соки вместо алкогольных напитков. А какие замечательные были их песни! Мягкие голоса так и вкрадывались в душу, а звуки восточного дудука и флейты уносили мои мысли в небеса.

— Лика, порежь хлеб! — оторвалась от разговора и вернула меня с моих грез обратно на землю русская жена дядюшки моего Бахири.

«Порезать хлеб! А какими ломтиками надо резать? А нож-то острый, мне мама никогда еще не разрешала пользоваться острым ножом… А если я хлеб порежу-куда потом надо это положить? А поставить куда эту тарелку с хлебом?» — мысли беспокойным роем носились у меня в голове. Я оглядела богато уставленный стол. И зачем этот хлеб? Может быть, она забудет об этом поручении? Я искоса глянула на шестидесятитрехлетнюю грузную тетушку, по-хозяйски переставлявшую блюдо с красной икрой и фаршированной щукой. Нет, такая точно ничего не забудет. И я пошла спрашивать у нее, где могу найти нож и хлеб. Тётушка вздохнула и молча указала мне настоящую рядом хлебницу.

Он показывал мне все. Все, кроме одного. Тема секса со мной до свадьбы, как у истинного глубоко верующего мусульманина, у него была закрыта.

В этот день он заехал за мной раньше обычного. Бахири был в роскошном черном классическом костюме с белоснежным кружевным платком в верхнем кармане сюртука. Я молча показала на свое платьице, перешитое мною с маминого старого бального платья. На моих глазах уже наворачивались слезы. У меня не было ничего подобающе роскошного для такого случая. Бахири молча обнял меня и, ни говоря ни слова, увел меня за собою. Мы ехали куда-то, а за окнами мелькали, все сменяясь, дома и парки, да те редкие прохожие, что осмелились выйти на улицу в столько студёный темный вечер. Он привел меня в магазин с вечерними платьями. Я ходила между ними, ощущая себя Золушкой во дворце.

— Выбирай. — просто сказал он.

Мой выбор пал на красное яркое платье. Оно село на меня точно по фигуре, словно сшитое специально для меня и ждущее только своего часа, пока я приду за этим дивным платьем. Таксист все ожидал нас у ворот, и мы снова куда-то поехали. Машина остановилась около дверей шикарной фотостудии.

— Так ты же не предупреждал меня! — разочарованно протянула я.-Мне ведь нужно было подготовиться получше!

— Ты всегда красавица. — мой возлюбленный смотрел на меня нежно и как-то по-особенному.

Мы позировали, сидя рядом с друг другом на стульях, как на тех старинных фотографиях, которые остались у моей бабушки еще от ее родителей.

— Ну все! Теперь нужно просто ждать! — радостно произнес Бахири, укутывая меня перед выходом на мороз в мою старенькую шубу из искусственного меха.

Потом мы уплетали мясо по-французски в маленьком кафе неподалеку от его офиса. Я старательно откладывала жаренный лук, которые на дух не переносила и мое изысканное французское блюдо превращалось в мясо по-домашнему. Бахири тепло смотрел на меня и, казалось, воздух вокруг нас и тот- искрился и звенел, как стеклянные старинные новогодние игрушки, которые мы каждый год старательно протирали перед тем, как вешать на елку.

Время пролетало в учебе и каждодневных свиданиях, но каждый день с ним был особенным. Мама тяжело вздыхала, понимая, что скоро мы поженимся и я уеду с мужем в Иран, но уже начиная понемногу мириться с этим. Все было всем понятно. Все, кроме одного. Эти фотографии, на которых я была в коротком красном платье, выгодно подчеркивающее мою фигуру и нежно сжимающая руку моего жениха, наконец то долетели до места назначения. К его родителям, в Тегеран.

Это был красивый роман. Роман, длинною в вечность, но который окончился всего лишь через 130 дней. Мой «персидский принц» оказался очень любящим и почтительным сыном и о женитьбе на православной молоденькой девушке в коротком платье не могло быть и речи. Его родители наложили «вето» на наши отношения, не дав благословения на свадьбу. И я, не выдержав насмешки окружающих и своей собственной семьи на тему о «брошенной невесте», замкнулась в себе, не встречаясь больше ни с кем.

Получив заветный диплом архитектора, я быстро вышла замуж за другого. В принципе, этим «другим» мог оказаться любой. Мне было уже все равно. В тот момент еще не зажившей раны от первой юношеской любви, мое сердце казалось мне разбитым навсегда.

Глава 4. Замужество

Это было время моего кошмарного замужества. Но на работе было все отлично. Работа была всегда моей отдушиной. Первая работа, как и первый мужчина — это всегда запоминается.

Я была трудоголиком. Даже если я буду падать с ног от усталости- но все доделаю, что наметила. Помню тот ремонт в нашем с мужем домике для гостей, когда я не успевала докрасить дверь до наступления темноты, а назавтра мы ожидали гостей… Я стояла в темноте, мазюкая синей краской эту дверь, включив прожектор и тихонько глотая свои слезы. В колено тыкалась моя собака, жалобно поскуливая и требуя ласки. Капли краски на земле, капли дождя вокруг и моя одинокая фигура в старой потрёпанной фуфайке, держащая в руках банку краски. Рядом виднелась незаконченная мной постройка гаража. И снова я, крепко сжав челюсти, продолжала свою работу. Проснувшись с первыми лучами солнца и быстро приведя себя и дом до блеска, я успевала наготовить кучу блюд к приходу гостей, которые, конечно же, все равно все не съедят. И, как всегда, я сидела во главе стола рядом со своим престарелым мужем и сияла. Сияла еще теми остатками юношеского веселья и беспричинного счастья, радуя окружающих и заставляя моего мужа все больше и больше озадаченно морщить свой лоб.

Этот год пролетел как-то очень быстро, ярко и наверное, так, как и полагается всем при вступлении уже в настоящую взрослую жизнь. Так говорила моя семья и, значит, так было правильно.

Той весной остались навсегда в прошлом мои юные незабываемые студенческие годы. Весело отмечая получение дипломов, мы всей нашей дружной студенческой группой провели те беззаботные летние деньки на пляже нашего туристического лагеря, где отдыхали только студенты университета, преподаватели и члены их семей. Стоя на пристани, мы пускали в небо воздушные шары. Мы отпускали навсегда нашу юность и студенческие годы, готовясь к новому жизненному этапу. Я теребила в руках ленточку своего белого воздушного шарика, волнуясь и еще не решаясь отпустить его. Моя подруга Марина, быстро распрощавшись со своим огненно-оранжевым шаром, что-то весело тарахтела мне на ухо. Я улыбнулась в ответ и вдруг заметила на себе пристальный взгляд одного из наших профессоров. Он медленно кивнул мне, не отпуская взгляда. Я стояла вместе с Мариной и смотрела, как мой белоснежный шар взлетает в небо. Все дальше и дальше. Было грустно отчего-то и в тоже время радостно от ожидания нового витка жизни.

— Позвольте представиться. Меня зовут Александр. — послышался сзади меня глубокий низкий голос.

Я оглянулась. Все тот же профессор в белоснежном летнем костюме и солидных очках. Я несмело улыбнулась ему.

Свадьбу сыграли через три месяца. Я понимала, что так будет лучше. Что я не буду обузой своей семье, терпевшей мое присутствие дома до окончания моего университета и всячески намекая, что двадцать один год — это как раз то время, когда нужно начать взрослую самостоятельную жизнь и завести свою семью.

Когда мне еще только исполнилось шестнадцать, и я поступила в университет, моя семья решила приучать меня к самостоятельности, полностью лишив карманных денег. Я получала свою стипендию, учась в университете, но этого было недостаточно, чтоб полностью содержать себя. За небольшую плату я выполняла на заказ курсовые проекты и чертежи для отстающих студентов университета. И вот, после пяти лет учебы и труда у меня есть диплом, но нет пока работы. Как нужно жить во взрослой жизни? Как правильно искать квартиру для аренды? Как и где искать работу? Я не знала ответов на очень многие вопросы. Я жила в этом маленьком замкнутом мире моей семьи. Семьи, где я родилась. Теперь настало время уходить.

Я была благодарна будущему мужу за поддержку. И искренне верила, что на благодарности и дружбе можно построить крепкую семью. Я была младше мужа на двадцать семь лет и выше его на голову. Моя мать почему-то плакала в этот торжественный день, когда я кружилась в пышном белоснежном платье за руку с мужем под старинные звуки вальса. Мой отец, будучи на два года младше своего зятя, крепко пожал ему руку, передавая наконец-то меня под его попечительство и под кров его дома.

Последовав рекомендациям моего мужа, я проучилась еще два года в магистратуре другого факультета и, получив еще один диплом с квалификацией инженера. Затем я с легкостью нашла себе хорошую работу.

Я помню этот день… Да, это был день моей первой зарплаты на работе, после окончания долгих лет учебы. Все было хорошо- престижная работа и эта новая жизнь с мужем, где я, словно играла в семью, воодушевленно исполняя роль заботливой жены и рачительной экономной хозяйки дома в своем словно ожившем и придуманном мною мире. Я была еще полна энергии и не замечала много странного, что происходило вокруг меня в моей новой семье. Мне просто нравилось ощущать себя наконец-то взрослой леди, имеющей мужа, свой дом и любимую работу, дающую мне чувство независимости и свободы.

— Мне еще кусочек этого, с белыми сливками.-высунулась из кабинета голова главного конструктора.

Я счастливо улыбалась и нарезала торт на всю нашу группу проектного бюро.

— А вот этот, с шоколадным кремом, Лика, ты лучше не бери в следующий раз. Мне этот торт не понравился. — громко чавкая и доедая сладкий кусочек торта, сказала архитектор Светлана.

Я мило и почтительно улыбнулась этой вредной, въедливой и жутко докучливой старухе. Она всегда была для всех как ложка дегтя в ведре с медом.

Сквозь оконные витражи вовсю светило, ласково пригревая майскими лучами, солнышко. Длинные лучи весело причудливыми солнечными зайчиками резвились на темном паркете нашей огромной архитектурной студии. Я сидела в своем кожаном кресле цвета слоновой кости и пила чай из тонкой фарфоровой чашечки с искусно написанным сюжетом из древнегреческой мифологии. И даже эта ханжа Светлана не могла испортить мне мое чудесное настроение. В этот день на работе я действительно была счастлива, жадно ловя эти радостные моменты и упиваясь ими, стараясь напиться этой живительной энергией, дающей мне силы переживать громкие всплески бушующего нестабильного характера моего уже немолодого супруга.

Я шла домой по знакомым улочкам, наполненными весенней свежестью. Вечер все так же ласкал и манил меня окунуться в его негу. Лучи уходящего солнца нежно раскрашивали голубой холст небосвода и смело пробуя у самого горизонта, как на палитре, все новые и новые оттенки. Мои каблучки приглушенным голосом мерно постукивали по широкой мостовой, словно тихонько нашептывали мне всепобеждающую вечную песню жизни. Ветки мимозы вспыхивали золотом среди еще нежно-девственной зелени кустов. Первые полураскрывшиеся бутоны чайной розы горделиво красовались у дороги. Рядом промелькнул знакомый магазин. Вот, та самая витрина! И я смело потянула на себя стеклянные двери.

Колокольчик весело зазвенел, и я снова оказалась в волшебном мире детства. Назад я возвращалась уже не одна- огромный плюшевый медведь с красным шарфиком улыбался мне, сидя у меня на руках. Я улыбалась ему, солнцу и всему миру. Случайные прохожие, завидя статную симпатичную взрослую девушку с забавным медведем в охапке невольно расплывались в улыбке. Все звенело вокруг и пело. Тогда я все еще ловила иногда эти хрупкие моменты безмятежного счастья. Медведь весело подмигнул мне. Это был самый медведь, которого еще спустя несколько быстро прошедших в будничной суете лет я буду обнимать, пытаясь разделить с ним свой страх, когда Александр будет взламывать дверь моей спальни, пытаясь задушить меня. Этот плюшевый медведь с ласковой доброй улыбкой старался уберечь мой исстрадавшийся внутренний мир, который, казалось, катился к своему закату.

Да, эти девять лет супружеской жизни с Александром были настоящей зеброй. Только к концу этого времени, белые полосы становились все тоньше и тоньше, пока не превратились в одну страшную и широкую, как пропасть, черную полосу.

Я моталась по командировкам и конференциям, допоздна засиживалась в офисе над чертежами, полностью всю себя отдавая своей работе. Это был та часть моей жизни, где я была действительно счастлива. Мне нужно было еще больше проектов, я должна еще больше работать! Работы действительно было много. И денег тоже. Но я их и не видела- каждую мою заработную плату, с угрюмым видом изымал у меня мой супруг. Все, до последней монетки, не оставляя мне ровным счетом ничего. Но никто этого не знал. Начальница всегда улыбалась мне, гордясь исполнительным молодым работником. «Всех денег не заработаешь» -иногда говорила она, пытаясь обуздать мою страсть к работе и поздним задержкам после окончания рабочего дня. Но не в этом было дело. Быть нужной, делать что-то важное, девать куда-то эту бешенную энергию молодости — вот что было основным для меня. Должность за должностью я поднималась вверх. Счастливые моменты на работе и непроглядная зияющая темная дыра, когда я возвращалась в тот дом. В дом моего мужа.

Лиза Марковна! Белоснежно-седой тщательно уложенный высокий пучок волос, неизменно выутюженные ее деловые костюмы и дежурная слащавая улыбка ходячего мертвеца, всегда предвещавшая что-то плохое для меня. Моя свекровь!

— Ты не бери телефонную трубку, Лика. — холодной хваткой деланно-учтиво остановила она меня за руку.

Я глотнула воздух, пытаясь облизать губы и унять дрожащий голос, который всегда у меня появлялся, когда я смотрела на эти немигающие, как у удава, глаза моей свекрови.

— Мы здесь давно живем, много знакомых у нас… Я не хочу, чтоб нам задавали лишние вопросы о тебе. Ведь до тебя здесь жила другая женщина, была другая семья… — медовым голоском пропела мне после годовщины моего замужества с ее сыном.

— Хорошо, конечно.-улыбалась я, тогда еще не умевшая говорить «нет».

После работы, толкаясь в переполненном автобусе, я отправлялась в гараж к своему мужу. Вышедши рано на пенсию, теперь он занимался ремонтом автомобилей, открыв свой бизнес, и активно использовавший меня как бесплатную рабочую силу. Он был, как всегда, мною недоволен. В принципе, я уже привыкла, и только пыталась хоть как-то приспособиться к этому.

— Александр! Подай мне гаечный ключ под номером шестнадцать, пожалуйста! — попросила я, выглядывая из-под ремонтируемой нами машины. Я немного осмелела в этой гаражной яме после двух часов работы над подготовкой кузовного днища автомобиля к нанесению защитного покрытия от коррозии.

— Ты что, не знаешь, где у меня гаечные ключи лежат? — хмуро покосился на меня муж.

Лучше было вылезти наверх и самой все сделать. Мои сорок восемь килограмм с легкостью позволяли мне, подтянувшись на руках, пронырнуть под днищем авто. Я вздохнула, слыша соседские голоса в беседке. В отверстии гаражного винтового замка призывно блестел солнечный свет…

А на свою основную работу, после всех этих тяжелых вечеров, проведенных в автомастерской, бежала уже совсем другая девушка, мой иной образ: стильная девушка, в деловом брючном костюмчике и легким намеком на сексапильность. Длинные каштановые волосы блестели. Впрочем, так же, как и эти глубокие зеленые глаза и ослепительная белоснежная улыбка.

Этот веселый пчелиный рой на работе всегда затягивает. И эта постоянная возня на кухне и хохот в перерывах, никогда нам не мешал перевыполнять рабочий план. На горизонте стройки вырастали, как грибы, наши детища- небольшие аккуратные двухэтажные коттеджи.

Я сидела, склоняясь над компьютером и досчитывала бетон на перекрытие для подвала. Ответственный за строительство моего нового проекта- тот энергичный мужчина средних лет, работающий у нас инженером, уже стоял около моего кресла, тщательно пытаясь оттереть пятно от цементной смеси на своей рабочей униформе и рассказывая мне очередную историю о ребятах в его бригаде. Я улыбалась ему, заполняя на компьютере спецификацию, и тут поймала на себе взгляд Светланы. Она смотрела на меня высокомерно-насмешливо, беседуя с начальницей обо мне и называя меня глупой тягловой лошадью. Мне осталось только проглотить обиду и уткнуться опять в свои расчеты на бумаге. А в глубине души у меня зародилось сомнение-а может, в этом все-таки есть доля истины?

И я снова крутилась между работой, домой и дополнительным заработком. Своих денег я, как всегда, не видела. Как, в принципе, и счастья тоже. При моих робких вопросах, когда мы начнем нормальную размеренную жизнь, Александр делал печально-торжественный вид и читал мне долгую лекцию о том, что ему нужно отдать долги и закончить реконструкцию старинного родительского дома на берегу реки около заповедного леса. Я знала, что у меня есть стабильная работа с очень высоким заработком; я знала, что этот дорогой участок земли и этот дом, если это продать, также обеспечил бы нас деньгами до конца нашей жизни. Но такие революционные мысли я не осмеливалась произнести, помня преподанным им урок и потирая свою избитую спину. Обычно он бил резко и сильно. Бил туда, где не могло быть видно посторонним людям. Но пока это еще происходило нечасто. Александр был профессором университета и хорошим оратором, так что, к концу его многочасовой витиеватой тирады он всегда одерживал победу надо мной и я уже переставала понимать смысл сказанного им, а только понимала, что мне нужно работать еще больше и молчать, молчать… Я должна все время молчать…

Глава 5. Роковая встреча

Я хорошо помнила тот момент, когда это все началось. К нам на фирму пришла она- та девушка с яркими, как огонь, рыжими волосами. И именно она косвенно повернула мою жизнь в другую сторону. Это произошло окончательно и бесповоротно.

— Как мне сделать это облако посветлее и размыть его немного? -Ирина пыхтела над каким-то фото, корректируя это в Фотошопе.

Я подняла голову из-за своего компьютера. Довольно неожиданный вопрос, учитывая то, что мы должны сейчас считать количество деревянного бруса для отдела сбыта, а не обрабатывать личные фотографии в редакторах. Я создавала иногда в фоторедакторах такие открытки на праздники для наших сотрудников, но делала это только в свой законный перерыв. Я огляделась. Двери были плотно закрыты, а через витраж в перегородке виднелась только вязаная кофта необъятных размеров нашей Симы Марковны, главного бухгалтера, которая обычно не удосуживалась лишний раз встать с кресла, если, конечно, не шла речь о кусочке тортика у кого-то на дне рождения. Я подошла к соседнему компьютеру. Мало-помалу, я вошла в азарт и вместе с Ириной мы все-таки впихнули на облако этого странного статного мужчину с пронзительными светлыми глазами цвета терракота и этим белым воротничком, выглядывающего из-под его строгой черной сутаны. Ирина старательно выводила цифру 55, ее слова рассыпались в теплых поздравлениях на полях под его фотографией, а я все смотрела и смотрела, не в силах отвести свой взгляд от его глаз и не замечая ничего вокруг. Зазвонил телефон. Ирина, довольная нашим результатом, послала картинку на принтер для печати и схватила трубку телефона.

— Что? Сейчас? А нельзя ли через полчасика, а? У меня сейчас встреча будет. -в ответ ей что-то прокричали. Нос Ирины забавно морщился, а ее веснушки, казалось, как будто рассыпаются по ее чуть полноватым щечкам. Ей было немного больше сорока лет, но в ее глазах, как и в ранней молодости, пылал огонь. — Ладно, ладно, я иду уже!

— Слушай, Лика, вот это отдашь ему, он скоро придёт. -Ирина кинула мне на стол какие-то документы. — А это он не должен увидеть, запихни в ящик, когда распечатается. Все, пока! Я скоро буду. Уже бегу в отдел сбыта.

«Как? Он придёт? Придёт сюда? Я увижу этого мужчину, который так смотрел на меня с этого фото?» — дрожь пробрала меня до самых ступней.

— А как же я его узнаю? — только и успела спросить я.

— Не волнуйся, он все знает! — весело крикнула мне Ирина, закрывая передо мной двери.

Я осталась сидеть за столом, как статуя.

«Может, губы подкрасить?» — пришла мне в голову дурацкая идея. — «И чего я так волнуюсь? Он же священник, а не мужчина, в конце то концов!»

Я щелкала по клавиатуре, на экране появлялись все новые и новые цифры. Сердце почему-то щелкало в такт этим цифрам. Вскоре в дверь постучали.

— Можно? — в офис зашел мужчина, чуть старше средних лет, поджарый и крепкий, с массивным подбородком и веселыми очень живыми глазами. Его коротко подстриженный затылок напоминал бульдожий, а короткие холеные бакенбарды выдавали в нем образованного и вежливого человека, тщательно следившего не только за своим внутренним миром, но и за своей наружностью. Этот темно-болотного цвета в крупную вязку свитер, как у рыбака, сидел на нем образцово, подчеркивая его могучие плечи и широко развитую грудину.

— Я к Ирине. Да-да, я знаю, что ее сейчас нет. Я обожду тут. -проговорил мягкий бархатный глубокий голос.

Его глаза задорно смотрели на меня. Он, не стесняясь, прошел через весь кабинет, выглянул в окно и, снова вернувшись, уселся на кресло Ирины.

— Я… Мне сказали передать Вам это. — Я неуклюже одергивала свой свитер с голубыми оленями, скачущими по белоснежным просторам, и проклинала себя за решение надеть старые бесформенные джинсы, вместо моих любимых, которые так выгодно подчеркивали мою фигуру.

Он молча и долго смотрел на меня, а в его глазах все прыгали солнечные лучики.

Дверь с шумом открылась. С улицы, прямо с мороза, ввалилась в офис раскрасневшаяся Ирина и принялась, как всегда громким командным голосом безальтернативно объяснять ему суть дела. Мне стало вдруг душно и жарко, не смотря на узорные от мороза окна и еле работающий наш напольный тепловентилятор. Ирина говорила о стропилах в маленьком строящемся храме, которые следует заменить; рассказывала, где можно заказать новые деревянные балки и по более дешевой цене; она говорила об утрешних заторах на дороге и о детском празднике в этот четверг у ее ребенка в школе. Ирина все рассказывала и рассказывала, а он слушал внимательно, поддерживая разговор, повернувшись так, чтоб рассматривать меня в упор. Я сидела, как маленький голый воробушек, стараясь сжаться все больше и больше в мое кресло. Перед глазами стоял туман, сквозь который я могла видеть только Его.

С этого момента, мой итак неудавшийся брак стремительно пошел под откос. На работе я ловила удачные моменты, чтоб побольше узнать о НЕМ от болтливой, и ни о чем не подозревающей, Ирины.

Отец Матеуш оказался польского происхождения, выходец благородного рода из города королей Кракова. По Ирининым рассказам он казался мне человеком необыкновенной внутренней силы и безукоризненной репутации.

— Пойдем сегодня со мной на мессу? — ненавязчиво и просто сказала Ирина.

Сердце мое сжалось от желание увидеть его и от боязни нового мне места и непонятных обычаев.

— Но ведь я не взяла платок, чтоб покрыть голову. — я растерянно хваталась за последнюю зацепку.

— Платок точно тебе не понадобится. — рассмеялась подруга. — Это ведь не православная церковь, а католический храм.

Скрывая тревогу, я погрузилась опять в этот волшебный мир формул и расчётов и немного забылась. Вечерело. Белоснежные снежинки срываясь, медленно кружились. Ирина подмигнула мне. Пора.

Старинный костел действительно был красив. Высокие готические шпили подчеркивали торжественность и какую-то необъяснимую и печальную загадку. Я вдохнула этот свежий от мороза воздух. От ветра покачивался фонарь у главного входа, где уже начали собираться люди. Среди суетного беспощадного жестокого мира, это место с милыми, доброжелательными и постоянно улыбающимися людьми, казался мне тогда забытым островом во Вселенной. Островом Надежды, Добра и Понимания.

Я поднялась по ступеням. Тяжелые двустворчатые дубовые двери, окованные причудливыми железными цветами, с шумом распахнулись. Первое, кого я увидела в высоком просторном холле, это был Он. Приглушенный свет канделябров призрачно играл на богатом внутреннем убранстве интерьера. Приглушенный свет, приглушенные голоса, неторопливые плавные движения, доброжелательные милые улыбки… Казалось, что вся суета мира осталась за дверями этого храма. Матеуш широко улыбался, в глазах его светились светлые икринки и что-то еще, обращенное именно ко мне.

Тот вечер обрушился на меня новыми звуками и ощущениями. Таинственный свет, приглушенное журчание голосов, хорошо продуманная речь- все это произвело неизгладимое впечатление, и я забывала обо всех своих проблемах. Показная доброжелательность людей делала свое дело и льдинки моего сердца быстро таяли.

Эти несколько недель после первой встречи, я сбегала в костел сразу после работы под гневное неприятие мужа. Но мне это было нужно. Мои душа и сердце, сливаясь воедино, звали меня, заставляя забыть обо всех других моих проблемах.

Это был последний день осени. Мороз уже был частым гостем в наших краях и те редкие багряные кленовые листья, которые еще оставались на деревьях, покрылись тонким слоем изморози, запечатав осень в свои ледяные оковы. Зима дышала нам в спину и торопила. Уже вовсю завывал ветер за окном, но даже не смотря на непогоду, я была счастлива в этот день. Это был мой день!

Я внимательно осмотрела себя в огромном зеркале женской комнаты нашего офиса. Длинная серая юбка-карандаш выгодно обтягивала мои формы, классическая белая блузка, горчичного цвета кашемировое пальто… Я оглянулась в зеркало. Ослепительная улыбка на лице и коробка с тортом собственного приготовления, выуженная из недр офисного холодильника. Я была готова! Сладостное томление предстоящей встречи окутывало меня. Стрелки часов наконец-то дотянулись к пяти часам вечера. Пора, надо идти.

— У тебя сегодня день рождение? — его нежный вкрадчивый голос туманил мне мозги.

— Как вы… откуда вы знаете? — я опешила. Мы были знакомы всего месяц, и он просто еще не мог знать всего обо мне.

— Если ты хотела встретиться именно сегодня, значит, на это есть причины. — его глаза улыбались, он пристально смотрел на меня.

Так всегда происходило наше общение. Обычно люди корректно отводят глаза, когда заканчивают разговор или прощаются… Он же всегда широко улыбался мне и молчал после наших с ним разговоров, когда мне уже нечего было сказать, а его глаза продолжали буравить мне душу, докапываясь до самых отдаленных уголков, которые так хотелось скрыть. Казалось, что он всегда все знает и читает все мои мысли.

Да, я действительно родилась в этот ноябрьский день ровно тридцать лет назад. И этот юбилей вместо праздничного застолья в ресторане и встреч с многочисленными родственниками и знакомыми, я мечтала провести только с Матеушем. Праздничный зал в кафе был забронирован ровно на восемь вечера. Придут, как всегда, родственники мужа и мои родители. Все будут есть и пить, говорить стандартные фразы, а я буду, как всегда, улыбаться и ждать, когда это закончится. Но сейчас у меня есть время только для Него. Для нас с ним. И он все это прекрасно понимал без слов.

Дверь в маленькую исповедальню распахнулась. Я обожала эту атмосферу древности, загадочный запах смеси ладана и тонкого аромата старой древесины… Мои пальцы касались дубовых досок массивной столешницы. Я нащупала выжженный крест на торце стола и задумчиво поглаживала его, размышляя. Столетия назад, может быть, душа какого-то молоденького клирика усердно молилась здесь в поисках встреч с Богом, а может, старательно кто-то пытался забыть юную деревенскую девчушку с алыми губками и курчавыми локонами. Сложные судьбы сплетались в одну историю этого храма и навсегда оставались здесь, хранимые этими молчаливыми высокими арочными сводами.

— Здесь нас никто не потревожит. -тихо и торопливо произнес Матеуш, со скрипом запирая за собой дверь.

Я молча пыталась распаковала торт. Сердце бешено колотилось, мое сознание притупилось от все нарастающего напряжения и пальцы совсем не слушались меня. А он все смотрел и смотрел на меня. Затем, улыбнувшись, взял наконец-то у меня эту злополучную коробку с непослушной крышкой и открыл. Я потянулась к торту, разрезая рассыпчатые ароматные коржи с клубничным кремом на порционные кусочки. Наши пальцы соприкоснулись, и я сразу одернула руку, как от электрического удара, однако мои руки надолго еще запомнили тепло его кожи.

Он сидел совсем рядом со мною так, что я чувствовала и вдыхала аромат его тела. Четкими уверенными движениями он разламывал кусочки торта, отправляя себе в рот. Я подливала ему чаю. Эта маленькая комнатка с темнеющим горизонтом за окном была сейчас всем нашим миром. Он никуда не торопился и, казалось, время навсегда остановилось в этих стенах и существуем только мы с ним во всем этом мире. Я хорошо видела очертания мускулистого торса сквозь его одежды. Белый воротничок контрастировал с черной сутаной и еле охватывал его крепкую шею. Некогда его еще черные волосы были уже щедро приукрашены сединой, а лицо обветрено от постоянных странствий. Он начал тихо говорить об Евангелие, о том, что Иисус не мертв, что он рядом с нами и всегда поддерживает нас… Его слова сливались в единый мерный шепот и я готова была слушать этот бархатистый голос всю вечность. Взгляд Матеуша становился все серьезнее, его веселые лучики искрящихся глаз постепенно исчезали и он, как будто сопротивлялся чему-то неизбежному, тому, что объединяло нас.

— Вечные обеты… — говорил он. — Если ты что-то обещаешь в жизни, то ты должна это выполнять. Многим кажется, что обещание — это просто слова и они ничего не значат… В древность благородные умнейшие люди боялись сказать лишнее слово. Боялись, что их слова обгонят их поступки. Обещание — это навсегда. Дать обещание перед венчанием быть вместе, что бы ни случилось, быть вместе до конца жизни, любить и поддерживать друг друга — это очень непросто… Ты могла бы сказать, что будешь всю жизнь только с одним человеком?

Мое сердце выскакивало из груди. Я медленно подняла на него глаза. Мои взгляд встретился с ним. «Да. Я могу это сказать. Я говорю это тебе сейчас. Я всегда буду с тобой. Всегда буду любить тебя и ждать только тебя.» -я посылала ему свои мысли, но губы мои молчали.

Его ладонь легла на мою руку, но он тут же отдернул ее. Из-под его открывшейся ладони блеснуло мое золотое массивное обручальное кольцо.

— Ты замужем. — тяжело произнес Матеуш. — Ты хоть понимаешь, что это означает?

— Я не давала вечных обещаний! — почти крикнула я.- Мне плохо, мне так плохо! И я не знаю, что мне делать!

Слезы начали капать из моих глаз, а я рассказывала ему о своей жизни. Уже не нужно было что-то выдумывать или скрывать. Простые слова лились из моего сердца. В первый раз я смогла это сделать- признаться другому человеку обо всем, чем я жила, кем я была. Я рассказывала ему, что никогда не любила своего мужа, но была ему благодарна, что он забрал меня из семьи, которой я была уже в тягость и в которой, как я чувствовала, никто не любил меня и я не была важна для них. Моя душа, мои чувства- родители никогда не задумывались о том, что у меня на душе. Я не любила мужа, но старалась создавать тепло и уют ему во всем, была верной и послушной ему. В этом браке у нас не было детей, хотя я так этого хотела. Мой муж с каждым годом становился все суровее и несноснее. Работавши некогда преподавателем в университете, он умел искусно говорить и убеждать и, в скором времени, стал контролировать мои действия, мои деньги, и все мои мысли, диктуя только свои условия. Возраст и тяжелый характер моего мужа сделал свое дело и те редкие моменты физической близости, что были поначалу, теперь прекратились вовсе. Но затем появилась его дикая, беспричинная и необузданная ревность. Его ревность доходила до максимума, и он, наконец-то, нанял частного детектива, однако слежка за мной ему ничего не дала. У меня не было флирта с другими мужчинами, у меня не было тайных встреч. Но его беспричинная злость на мою молодость и красоту стала находить выход, и он начал бить меня. Я тщательно скрывала следы побоев и старалась угождать ему во всем все больше и больше, панически боясь тех моментов, когда он, не сводя с меня взгляда, медленно подходил к магнитофону, делая звук погромче. Я уже знала, что за этим будет резко следовать удар и, зажмурив глаза, пыталась хоть как-то защититься. Я одиноко стояла, сжавшись в комочек, стараясь прикрыть голову и грудь руками. Мои мозги цепенели от страха, я всегда чувствовала на себе этот взгляд старого удава и ощущала себя парализованной жертвой. Потом все проходило все так же резко, сменившись на обычные домашние дела и наутро, после такой разрядки, мой супруг обычно был весел и доброжелателен. Он был таким, что иногда мне казалось, что я схожу с ума и все то, что он творил со мной, все это мне только снится. Но те редкие синяки, что он все-таки оставлял на мне, хоть и пытался быть более искусным в этом деле и наносил побои только туда, где следов не должно быть видно окружающим, те редкие синяки говорили мне о другом. Моя жизнь протекала словно на вулкане.

Сладкие мысли о разводе приходили мне в голову, когда наконец-то мой супруг засыпал и я могла просто помечтать. Иногда мои мозги заставляли меня поверить, что это все нормально, что я заслужила такое обращение; я говорила себе, что многие женщины живут так и можно это перенести. Жизнь так четко выстроилась, что у меня не было сил все разрушить. Со стороны все выглядело идеально, и никто не знал о том, как мне было плохо на самом деле. Я понимала, что в глазах моей семьи мой супруг казался достойной партией для меня. Уважаемый профессор, с такими же достойными и уважаемыми родителями, обеспеченный и независимый- со стороны все выглядело довольно неплохо. По выходным проходили званные обеды или ужины у моих родителей, куда с неизменной сияющей улыбкой он приводил меня, прихватив с собой букеты цветов для моих мамы и бабушки и рассыпаясь в многочисленных похвальных словах перед моим отцом, нахваливая такую замечательно взращенную им дочь. Был и бильярдный клуб по средам, где он встречался со своими друзьями, а я должна была чинно сидеть и наблюдать за мужской игрой. Ответные визиты к родственникам, после очередных приемов у нас и показной блеск идеальной пары для всех окружающих. Одна жизнь была для посторонних людей, а другая-происходила внутри меня. Беспросветно темная, без надежд на даже лучик светлого будущего. Эта жизнь протекала под уздой вечного страха. Зато другая жизнь, показная жизнь идеальной пары, но совершенно чужая для меня — такой мою жизнь видели остальные.

— Когда-то… — продолжала я. — Когда-то, много лет назад, когда я была еще ребенком, в доме, где я жила с родителями, появилась новая соседка. Она была дамой бальзаковского возраста, у нее не было детей. Она была простой учительницей. Учительницей в музыкальной школе. Мы зашли к ней поприветствовать ее и познакомиться. Помню, что держала тогда в руках свежеиспеченный яблочный пирог, аромат которого завлекал и наполнял воздух сладким фруктовым благоуханием. В этот вечер я в первый раз услыхала как поет скрипка в живую. Валентина Ивановна, а так звали нашу новую соседку, улыбнулась, увидев мой интерес, и протянула мне скрипку. С тех пор я бегала к ней всякий раз, когда выдавалась выкроить чуточку времени после всех дел по дому. Так, год за годом, я научилась играть на скрипке. Это была моя отдушина, мой побег в параллельный мир.

— Расскажи мне. -Матеуш наклонился ближе, его глаза сверкали.-Я хочу знать все, я хочу быть в каждом уголке твой души.

— Что мне сказать? — усмехнулась я.- Мне трудно уместить всю свою жизнь в несколько фраз.

Я подошла к окну, вглядываясь в темноту, затем быстро обернулась к нему. Мы считывали все со взглядов друг друга. Мы как будто знали друг друга до сотворения солнца и земли…

Я облокотилась на подоконник и пристально посмотрела на него.

— Ты знаешь… Когда она умерла, приехали ее многочисленные дальние родственники и нотариус зачитал завещание. От Валентины Ивановны мне досталась скрипка Гварнери и вся ее домашняя библиотека. Ее двоюродная племянница ненавидела меня, когда исполнительные приставы упаковывали старинные собрания сочинений и редкие книги ранней редакции таких философов как Конфуций и Марк Аврелий. Валентина Ивановна знала, что я никогда не продам эти ценные вещи и буду беречь их. Я помню те зимние вечера, когда мы после уроков музыки пили чай в ее небольшой оранжерее, которую она устроила на своем балконе, и зеленый тяжелый бархат старинных кресел уютно обнимал меня. Я утопала в этом мире грез. Я любила бродить взглядом по корешкам старинных книг и ее коллекции фарфоровых статуэток. Эти нежные балерины цвета слоновой кости, стоявшие в трюмо около черного лакированного рояля, помогали мне сконцентрироваться и найти ответы на ее всегда каверзные вопросы по истории и философии. «Думай, Лика, думай! -всегда говорила она. — Тебе Бог дал голову не только для красоты». Она научила меня размышлять. Она всегда говорила мне «Укройся, закутайся в плащ философии, окутай себя философией, сделай философию стилем своей жизни- и ты всегда найдешь там пристанище и уют твоей души, ты всегда будешь защищена». Мое спокойствие начало жутко раздражало моего мужа. Он хотел видеть мои слезы… Прошло время и теперь у меня нет и ее, моего друга, старенькой учительницы… у меня осталась только скрипка-моя лучшая подруга.

Матеуш перебирал свой розарий, то сжимая это в своей ладони, то снова разглядывая эти точенные небольшие деревянные сферы, словно маленькие планеты, на которых бурлила жизнь, сплетая воедино миллионами историй…

— Для родителей я всегда должна была выглядеть успешной. Всегда должна была учиться на максимальный балл, всегда должна была делать все правильно. Я не помню веселого времени вместе, наших доверительных бесед… Однажды… Мне очень хорошо запомнилось, когда я однажды получила меньший балл по экзамену по математике и моя мать, услышав это, просто отошла от меня, ни сказав ни слова… Я помню только ее спину.

Я снова глянула в окно. Теплый свет фонарей мягко освещал дорогу перед храмом. Я взглянула на часы.

— Мне надо идти…

Его темная голова с серебристой проседью чуть качнулась. Он встал, отвернувшись от меня. Полы его длинной черной монашеской сутаны слегка покачнулись. Он наклонился над комодом, что-то пытаясь обнаружить и, не найдя это, с шумом закрыл маленькую дверцу.

— Посиди здесь минутку. Я сейчас вернусь. Тебе нельзя со мной.

Он бесшумно выскользнул в холл, и я осталась в одиночестве. Остроликий месяц заглядывал ко мне сквозь небольшое арочное окно и смешливо ухмылялся. Я должна была быть уже в дороге. У меня оставалось совсем мало времени, хотя это уже было неважно для меня. Но почему? Почему я чувствую то, что не должна чувствовать к этому человеку?

— Вот, возьми, это для тебя. — дверь отворилась и на пороге появился Матеуш, протягивая в ладони какую-то странную вещь. Я машинально протянула руку.

— Это старинный нагель. Деревянный гвоздь. Ему, наверное, уже больше трех сотен лет. — медленно начал Матеуш. — Когда-то их применяли при постройке деревянных шхун и каравелл. Когда-то ими скрепляли бревна, возводя избы… Я достал этот нагель при реконструкции нашего храма. Там, в подвале, этот обычный деревянный гвоздь связывал серьезную конструкцию, неся на себе огромную нагрузку. Так было сотни лет. И он выдержал. Я знаю, ты тоже все выдержишь.

Я вертела в руке деревянный гвоздь, носящего на себе следы столетий.

— Простые вещи скрепляют на века. Этот подарок для тебя слишком прост, но все истинное тоже просто. — добавил он и возложил руки надо мной, как обычно для благословения.

Уже было хорошо за полночь, но я все еще сидела около моего трюмо, задумчиво разглядывая себя в зеркало. Мой муж давно уже храпел в спальне, водрузившись на нашу огромную кровать прямо в своих темных броги с вычурным перфорированным рисунком на дорогой лакированной коже, не успев даже развязать галстук и только его пиджак валялся на полу, напоминая о хорошо проведенном им времени в ресторане. Я все еще вертела в руках красивую подарочную коробочку с новым ожерельем в честь моего дня рождения. Муж в соседней комнате протяжно и громко захрапел… И в тот же миг, словно окончательно решившись, я уже вытряхивала все содержимое из коробочки, укладывая туда самый дорогой для меня подарок. Тот самый заветный нагель.

Глава 6. День святого Николая.

Через неделю после моего дня рождения был еще один особенный день. Это был период начала адвента, шестое декабря. И, как обычно, каждый год в этот день, дети нашей парафии ждали подарков от святого Николая. Я, по поручению отца Матеуша, помогала с праздничным убранством церковного холла и накануне праздника допоздна развешивала тяжелые драпировки с умело приклеенными на них добрыми поздравлениями, тщательно вырезанных из специальной клейкой бумаги цвета серебра и позолоты. Помимо основной моей работы я выполняла массу поручений, понемногу вливаясь в мерный распорядок жизни приходской общины. В нашем костеле было несколько священников, но я знала, что сегодня именно Матеуша очередь вести праздничную мессу.

Костел располагался рядом с моим офисом, в самом центре города. Горожане уже вовсю готовились к Рождественским праздникам, и аллея около костела ярко мигала огоньками, весело переливаясь всеми цветами радуги. На высоких стройных соснах таинственно улыбались мне большие фигурки ангелочков, а рождественские песни так и лились из распахнутых настежь дверей храма. Вчерашний выпавший снег казался еще совсем рыхлым и забавно скрипел под моими сапожками. Мое сердце радостно замирало в нетерпении встречи, а в руках я держала небольшой праздничный пакет. После мессы некоторые прихожане оставались выпить чаю в просторной столовой, расположенной в левом крыле огромных полуподвальных помещений под основным залом. Это как раз хороший момент, чтоб увидеться с ним и передать для него мой подарок.

Центральный неф был полон. Людской поток плавно протекал между длинными тяжелыми скамьями темного дерева, усаживаясь, здороваясь и тихонько переговариваясь друг с другом в ожидании святой мессы. Высокий свод готического собора давал залу огромный простор и свободу для воображения под эти дивные и немного таинственные отголоски эха.

— Лика! Присоединяйся к нам! Мы будем наверху! — моя подруга Кира задорно окликнула меня, показывая на резную крученную деревянную лестницу, ведущую на балконы верхнего этажа.

Там, около сестры Анны, монахини, ответственной за воскресную детскую школу и церковные марши во время мессы; там, смеясь и хихикая, умостилась на небольших скамейках вся наша приходская молодежь. Я загадочно покачала головой. Не сейчас. Не сегодня.

Гул постепенно утихал и прекратился вовсе со звуком первых колокольчиков. Все встали в ознаменовании начала мессы. Еще звучали протяжные нотки органа, когда началась появляться вся процессия. Слева от меня престарелая пани Мария, которая не пропускала еще ни одной мессы за последние, наверное, лет двадцать, шумно встала на колени. Мальчики-помощники священника при алтаре в своих белых накидках из струящегося шелка быстро заняли свои места. Мое сердце вздрогнуло. Я увидела его.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… — неторопливый и размеренный голос отца Матеуша торжественно начинал мессу.

При алтаре горела первая свеча из положенных четырех к Рождеству. Его фиолетовая сутана, одетая в период Адвента, казалось, сияла особым блеском при свете многочисленных лампад, придавая его фигуре особенный лоск и загадочность. Месса началась.

Потом мы сидели в уютной коморке около винтовой лестницы и весело готовили все к чаепитию. Комната наполнялась прихожанами, было немного тесно, но теплая атмосфера домашнего гостеприимства витала повсюду.

— Оксана! Давай это блюдо сюда! А крендельки ты свои на угол переставь! -деловито распоряжалась одна из старейших прихожанок, чувствуя свою власть над молоденькими девчонками.

— Варенье! Варенье не забудьте достать! -радостно кричала одна из новых девушек из нашей группы прихожан.

Кира тихонько дергала струны, настраивая свою гитару. Рядом суетились чьи-то малыши. Боковая дверь неслышно распахнулась, и его фигура, облаченная уже в будничную черную сутану, скользнула в комнату, притягивая к себе всеобщее внимание. Подхватив по пути крошечный кокосовый эклер с большого блюда и сразу отправив его к себе в рот, аппетитно причмокивая, он здоровался с кем-то, кого еще не видел сегодня, широко улыбался всем и каждому, одаривая всех вниманием и нахваливая наши угощения; он подбодрял большую грузную пани Татьяну, не успевшую приехать на мессу; он успевал нежно потрепать за щечку пухленького малыша, которого, светясь от счастья держала на руках новоиспеченная молодая мама и жена ответственного за новициат пана Егора. Он успевал одаривать вниманием каждого, но мне тогда казалось, что смотрит он только на меня.

— А это что у тебя? Может, это ты мне подарок принесла? — как бы между прочим, произнес отец Матеуш, усаживая меня рядом с собой.

С замиранием сердца, я молча кивнула. Все мое красноречие и заранее подготовленная речь куда-то пропали. Я молча протянула ему подарок, стараясь успокоить свое разбушевавшееся сердце. Он с доброй улыбкой не сводил с меня глаз, пока его руки выуживали на свет светло-бурого пушистого плюшевого медвежонка с красным вышитым сердечком на боку. Около двадцати пар глаз уставились на этого забавного медвежонка. Я уже готова было провалиться сквозь землю от стыда, как услышала, что после неловкой для меня молчаливой паузы, все начали аплодировать и шутить.

— Как его зовут, святой отец? Или он еще не крещенный? — весело подала свой голос наша вечно неунывающая Оксана.

Все захохотали, и я облегченно вздохнула, услышав, что Матеуш предложил всем помолиться перед едой. Я уже вставала из-за стола, как вдруг заметила этого маленького игрушечного медвежонка, неслышно скользнувшего в недра старенького потрепанного портфеля отца Матеуша…

Через неделю снег подтаял и вечерами моросил небольшой дождик, давая место оттепели. Я возвращалась после работы домой в своем легком кашемировом пальто и зябла, обманутая погодой. Начинало болеть горло и мои глаза слезились от цепких объятий налетевшего студеного ветра. Мои ботинки непослушно скользили, то и дело проваливаясь в небольшие ямки, выдолбленные дождем в остатках ледяных оков под ногами, но я не обращала на это внимания. Я думала о том, что в последнее время отец Матеуш избегал быть со мною наедине, хотя это не мешало ему приковывать меня к себе своим взглядом во время мессы. И все его шутливые замечания во время наших собраний на уроках богословия после общей молитвы нашей группы прихожан, как всегда сходившиеся в маленькую комнатку под лестницей, все эти шутки предназначались только мне. Он весьма тонко при всех прихожанах умел выпытывать все, что у меня было на душе. Он мог, как бы между прочим, разговаривая с кем-то и гладить меня по волосам, приподнимая мои тяжелые локоны и при этом не уделяя мне должного внимания, словно я была пятилетней девчонкой, которую достаточной приласкать, дать шоколадку и опять разрешить бегать и резвиться рядом. Я не понимала его поведения. То, что возникло, между нами, будучи наедине, это чувство все возрастало и, не получавши выхода, съедало меня изнутри. Он мог запросто позвонить мне вечером, спросить веселым голосом, что я делаю и тут же повесить трубку, только и успев пожелать мне спокойной ночи. Я не понимала своих чувств, не понимала почему все больше мыслей рождается в моей голове именно о нем. Я не понимала многого, но твердо знала одну вещь- мне нужно забыть его как можно быстрее. Но вместе этого с каждым днем наши жизни с ним все больше и больше переплетались незримой прочной нитью.

Глава 7. Знаковая встреча в костеле.

Я хорошо помню этот день. Новый день нового месяца. День, когда всем людям можно допоздна нежиться в своей постели, сладко вспоминая о лакомых кусочках тортика оставленных на хранение в недрах холодильников. Вспоминать о припасенных многочисленных тарелочках и мисочках с разными вкусностями, не осиленных со вчерашнего пиршества. Это день, когда можно лениво, еще не вставая с постели, потянуться за пультом от телевизора и, еще полусонно прищуривши глаза, перебирать среди изобилия праздничных программ. Это день, когда можно совершенно никуда не торопясь, долго болтать по телефону, неспешно потягивая свой утренний кофе, вальяжно развалившись в любимом кресле.

Это тот день, когда обычно каждый из нас вспоминает не только о самых близких родственниках и о хороших друзьях. Это радость. Беззаботная радость переполняет наши сердца, и мы стремимся поздравить каждого встречного прохожего и поделиться этих искрящим весельем и этим счастьем- чистым, как снег за окном. В этот день многие из нас оставляют свои обиды в ушедшем и канувшим в Лету прошлом году, великодушно простив своим близким их огрехи и уже не вспоминая и о своих собственных промахов и ошибок, сделанных в прошлом. Это шанс начать все с чистого листа. Мы все прощаем и оставляем плохое в прошлом, радостно гордясь и показывая всем и каждому свою еще незапятнанную душу делами нового, только родившегося года.

Это тот день, когда, наконец-то окончательно проснувшись к обеду и тщательно подкрепившись оставшимися деликатесами, можно наконец-то поразмыслить о планах на этот год и о планах на этот вечер первого январского дня, щедро разбавляя в своей голове великие мечты, которым так и не суждено никогда сбыться, с небольшими мечтаниями, для которых все-таки можно немного поработать.

В этот день я проснулась еще до того, как несмелые лучики зимнего солнца все-таки смогли с трудом пробиться сквозь толстое многослойное одеяло, сотканное из тяжелых дождевых и причудливых кучерявых облаков. Тяжелый храп моего мужа, после чрезмерно выпитого им накануне изысканного и дорогого алкоголя, предвещал его глубокий сон еще как минимум до обеда. Сопоставив свои возможности с видимыми последствиями, я легко выпорхнула из постели, и, уже на бегу, суетясь, куталась в лоно теплого свитера и хватая по пути свое зимнее пальто.

Снег все так же весело скрипел под моими ногами, а вокруг то тут, то там, виднелись следы вчерашнего общего городского веселья, напоминая дворникам о их непростой участи в каждый постпраздничный день.

Я торопилась. К остановке, тоненько звеня колокольчиками, подъезжал ранний трамвай. Присев около окна, я рассматривала сменяющиеся пустынные дворы и незагруженные дороги сонного города и не о чем особом не думая. На той остановке, за поворотом, вошел еще один пассажир, составим мне компанию в пустующем вагоне. Пожилая женщина, важно укутанная в кашемировую шаль поверх шубы из старого, кое-где уже вылинявшего песца, тяжелой походкой, слегка прихрамывая, прошла мимо меня и присела на кресло у дверей. Вагон постепенно начал пополняться редкими в этот час пассажирами. Снова начал падать легкий снежок, постепенно стирая с дорог следы случайных прохожих. Было тихо и даже ветер спал, словно укрывшись этой пушистой легкой пеленой снежинок нового дня и нового года.

«Ты сама можешь все изменить. Не ищи силу вовне. Сила внутри тебя. Только лишь слушай свое сердце» — мягкие вкрадчивые слова отца Матеуша возрождались в моей душе, хитро отпирая себе двери моего подсознания, словно не желая оставаться в забвении, как те чьи-то следы, закрытые навсегда новым и чистым снежным покровом.

Я покачала головой, пытаясь скинуть с себя этот сладкий, но в тоже время ядовитый туман, медленно начинающий сводить меня с ума. Надежды и сомнения. Неясность и неуверенность в завтрашнем дне. Крушение всех моих предыдущих целей; крушение моей понятной, хотя и несчастливой жизни. Все разбивалось об одну и ту же скалу, так внезапно и нежданно вставшую на моем пути. Его образ был со мною повсюду. Я знала все черточки его манящих глаз, цвета тягучего золотистого меда, вобравших в себя все краски знойного лета, тяжелые теплые капли проливного дождя, томление этих тугих созревших золотых колосьев пшеницы; вобравших в себя гудящую, исходящую из самих недр земли, силу матушки-природы и всю молодецкую удаль разгулявшегося ветра открытых степей. Эти глаза манили меня своей сладостью и подкупали чистым светом золотого солнца, все заволакивая в свои глубины, из которых уже не было другого пути, как падать все глубже и глубже в их докрасна раскаленные недра жидкой медной лавы, уже не замечая и не ощущая на себе тысячи градусов температуры по Цельсию и миллионы киловатт электрической энергии.

Трамвайчик весело зазвенел на очередном повороте. Вот уже на горизонте показались знакомые очертания. Высокая башня, разрезающая своим шпилем серую тяжелую мглу зимнего негожего дня, и темная черепичная кровля, увенчанная массивным крестом. Сегодня я ехала не к Нему. По моим подсчетам, эту утреннюю мессу будет проводить другой священник. Я ехала в надежде встречи с одиночеством и тишиной под высокими готическими сводами; я ехала в надежде понимания, принятия и примирения себя с тем, кому принадлежал этот загадочный и любимый мною человек.

Морозный воздух кинул мне в лицо множество колючих снежинок. Я вдохнула этот аромат, наслаждаясь и словно пока не решаясь зайти внутрь. Дверь призывно была открыта, и я уже слышала кристальный голос нашей сестры Анны, пробующей высокие ноты. Орган низким звучанием подхватил мелодию.

Пожилая дама, слегка опираясь на руку своего мужа, наверное, также, как и много десятков лет назад, поднималась по ступеням костела. Тяжело вздохнув, я отправилась следом.

Я сидела в тени величественной белоснежной колонны, склонив голову и слушала рассказ священника о вечной истории рождения Великого Спасителя в простых яслях, который пришел спасти нас. Прозвенел знакомый колокольчик. Все стали на колени, в ожидании Святого Причастия. Я, покорно опустив голову и ни о чем не думая, с интересом наблюдала за игрой на мраморном полу непослушных солнечных лучиков, сумевших пройти сквозь цветной витраж в виде распустившийся розы, цепко охваченной фигурными переплетениями из прочного векового камня. Неожиданно на светлом пятне мелькнула тень и чей-то темный силуэт проскользнул мимо, легко опускаясь на колени рядом со мной. Скрипнула скамья. Я слегка повернула голову, стараясь не отвлекаться от общей молитвы и, вздрогнув, тут же словно окаменела. Темный плащ грубой, словно домотканой шерсти, черная туника простого сукна, подпоясанная белоснежным кожаным тонким поясом и с неизменными четками на них. Он был в обычном, не праздничном своем облачении, словно показывая, что сегодня он пришел только лишь покорно служить другим и молиться, не показывая своего чина. Тень капюшона падала на его профиль, усиливая атмосферу таинственности.

Медленно я отвела взгляд. Мои губы продолжали шептать молитвы, руки старались не показывать той дрожжи, которая пробежала по мне… только лишь белизна моей кожи выдавала мой страх и возросшее напряжение.

«Зачем от здесь теперь? Что я ему скажу? Как мне нужно держать себя с ним?». Мои мысли летали со скоростью света и не найдя выхода, погружались в оцепенение.

Наконец послышался голос звучный громкий органа, ознаменовавшее конец мессы, и сестра Анна весело запела знакомую всем рождественскую песнь нового года. Немногочисленные прихожане, шумя и переговариваясь, направлялись к выходу. Я засуетилась, поднимаясь с колен, хватая свою сумочку и вдруг безоружно опять опустилась на скамью, наткнувшись на его широкую улыбку и открытый ясный взгляд.

— Я рад, что ты пришла сегодня. — его рука дотронулась моего лба.

Я молчала, немного раздраженно разглядывая служивших мальчиков при алтаре, собирая все после мессы.

— Мы давно с тобой не разговаривали по душам. — мягко добавил он. — Сейчас у меня есть время до следующего служения. Мы можем спокойно пообщаться.

— Сегодня? Сейчас? Пообщаться здесь? — я отвечала немного резко, удивленно подняв на него глаза.

Он обвел рукой вокруг.

— Где же еще самое подходящее место для общения, как ни в доме Божьем? — ответил Матеуш, спокойно выдерживая мой взгляд.

Глава 8. Признание любви

Я шла пешком. Знакомый мне трамвайчик прозвенел, покачиваясь на повороте и призывно открыл двери, тяжело остановив свое железное тело на переезде. Я шла, не замечая ничего кругом. Мои щеки пылали, несмотря на восьмиградусный мороз. Полы моего пальто непослушно распахивались на ходу. Поднявшийся после обеда ветер все играл длинными концами моего шарфа, развевая и взъерошивая эту пушистую бахрому.

«И как это у него получается? Как я могла все ему рассказать?» — мои щеки рдели уже больше от девичьего стыда, чем от мороза.

Я пыталась собрать свои растерявшиеся мысли и вспомнить, как это произошло. Я все шла и шла, проходя остановку за остановкой. Шла, не думая куда, инстинктивно находя, как и много лет назад, путь домой, туда, где я родилась. Я не могу после всего этого вернуться в дом к моему мужу. Просто не могу. Мое сердце бешено стучало. Я должна сконцентрироваться, должна понять, что произошло. Ведь после этого я не могу уже быть прежней, не могу дальше жить своей вялотекущей всем понятной жизнью. Случилось что-то после чего я уже не понимаю, что мне делать дальше.

Я оглянулась. За поворотом, если пройти чуть дальше во дворы, стоял небольшой магазинчик, где продавали вкуснейший кофе и знаменитые венские вафли. Это недалеко, как раз напротив оперного театра. Там, где есть уютные лавочки под навесом около стройных портиков театра и этот студёный ветер так сильно не будет задувать в полы моего пальто, нещадно морозя меня. Там можно будет присесть и выпить чашечку кофе, наслаждаясь блаженным теплом. Я решительно повернула с дороги.

Как всегда, пышущая здоровьем круглолицая с пышными курчавыми волосами продавщица приятно улыбнулась мне. Горячий, обжигающий кофе! Я с наслаждением вдохнула аромат пряной арабики, оглядывая помещение. К сожалению, оба небольших столика этого мини-кафе были заняты посетителями. Но ведь на маленькой площади, в торце театра стояли, разбросанные по кругу крепкие, цвета слоновой кости, лавочки из гранита! Я могу примоститься на одной из них и посмаковать этот райский напиток, придавшись своим размышлениям. Я решительно вышла наружу. Но снег по-хозяйски оккупировал все вокруг и, видимо, решил задержаться здесь до самой мартовской капели. Чуть поодаль, под деревянной перголой, тесно примостившись к стене театра, виднелись простые деревянные скамьи. На одной из них, уютно обнявшись, нежно беседовали друг с другом парочка влюбленных, не замечая укоризненного взгляда пожилой леди, сидящей на соседней лавочке. Я примостилась на свободную скамью, вдыхая полной грудью этот морозный воздух и тихонько потягивая свой кофе.

После нашего разговора, Он провожал меня. Вернее, мы вышли вместе. Ему надо было вернуться ненадолго в свой монастырь и вернуться назад, в костел. Мы шли рядом. Совсем рядом друг к другу. Наверное, так гуляют вместе счастливые пары. Возможно, и мы были бы похожи на счастливую пару, если не брать в расчет его монашескую сутану и разделяющие нас почти полные четверть века.

— Теперь я должна подать на развод? — словно резюмируя в голове весь наш разговор, я подводила итоги, четко расставляя точки в конце каждого абзаца и спрашивая его, как у учителя, правильно ли я усвоила преподанный им урок.

Он молча кивнул головой. Мы продолжали идти, погруженные каждый в свои раздумья. Знакомая дорога вела по широкой мостовой вверх по склону, к заветному маленькому мужскому монастырю, затерянному среди высоких застроек шумного города. Яркое солнце, солнце-мираж, на некоторое мгновение показало нам свой золоченный раскаленный бок и снова скрылось за непроглядною мглою сегодняшнего дня. Погода менялась. Морозный ветер так и свистел, заставляя трепетать молоденькие деревья, посаженные прошлой весной. Они вздрагивали, жалостливо протягивая вперед свои тоненькие веточки, немилосердно облепленные слоем тяжелого льда и, снова трепетали по ветру, словно прося пощады. Моя нога соскользнула в расщелину льда между грубо уложенными камнями старинной мостовой. Его рука крепко, почти до боли, сжала мою руку чуть повыше локтя. Я несмело подняла голову к нему. Его взгляд был тверд и неумолим. Его глаза казались теперь совсем другого цвета, в них уже не было той источающей медовую сладость нежности и ласки. Может, это все из-за этой непогоды… Колючие снежинки вековой мерзлоты застыли в его умном, но цепком взгляде. Я с трудом сглотнула, думая о нас. Все виновата эта зима! Как хотелось бы сейчас теплого солнышка, пригревающего всех и вся вокруг. Как хотелось бы ранних весенних цветов, смело выглядывающих из-под твердых ледяных сугробов. Это было бы началом пробуждения, началом новой жизни, дающей надежду даже тем, кто не имеет на это право.

— Значит… Это значит, что у меня никогда не будет детей? Я не смогу выйти за тебя замуж? У нас не может быть нормальной семьи? — набравшись смелости, я спросила то, что не давало мне покоя.

— А что такое «нормаль»? Где та грань, по ту сторону которой мы называем вещи «нормальными»? Кто придумал эту нормаль? Общество? Большинство в этот обществе? Так помни: правота не там, где большинство, а там, где твое сердце. — тихо шептал мне Матеуш.

— И у тебя может быть много прекрасных детей. Крестных детей. Детей во Христе. — поспешно и тепло произнес Матеуш, смягчая свое волнение.

Мы попрощались тогда около его монастыря. Я буду долго помнить этот взгляд. Уже не было тех елейно-милых улыбок, когда он держал меня за руку на прощание раньше или добродушно трепал меня по волосам.

В его глазах бушевал ураган, сметающий все на своем пути, продирающийся сквозь заросли наглухо заросшего колючего кустарника, выкорчёвывающего на своем пути многовековые могучие стволы деревьев. Это было пламя, пожирающее все на своем пути, ревущее и пробирающееся все дальше и дальше, к своей цели.

А мой взгляд жарко целовал его, крепко обнимал, вцепившись в его плечи и спину, словно в последний раз. Мое сердце рвалось к нему. Мне казалось, что, только лишь когда я соединюсь с ним навсегда, мироздание могло бы наконец-то успокоиться, выполнив свою миссию и создав равновесие во Вселенной.

Да, это был не сон. Это была реальность, меняющая мой мир.

Я допила свой кофе и долго еще сидела, откинувшись на спинку скамьи и глядя в это мертвенно-свинцовое небо, только слегка прикрашенное легкими облаками, чуть светлее этого мрачного неба. Надо мной беспокойно кружила стайка голубей, словно в поисках чего-то. Облака, гонимые северным ветром, быстро сменяли свою форму и плыли все дальше и дальше.

Куда плывут эти облака? Что их ждет в конце пути? Возможно, это гордое, полное силы прекрасное облако, накопит в своих белоснежных одеждах много серой грусти и печали и, гонимое неподвластным никому ветром, через время, наконец обессилив, прольется на землю в тяжелых каплях, рассказывая всем свою историю жизни. Свою неповторимую и единственную песнь. Расскажет и затихнет, погибнув навсегда. Такова участь всех этих прекрасных белоснежных созданий, легко пляшущих по небу, радуя наш взор, меняя форму и цвет. Солнце по утрам золотит их пышные бока, а вечером дарит эту неповторимую сменяющуюся вереницу оттенков и нюансов. Но потом прилетает ветер и безжалостно гонит их, трепля и разрывая их нежные стройные формы на тысячи, миллионы тысяч мелких кусочков, распыляя их кругом…

Ветер снова налетел на мой небольшой уютный сквер, распахивая полы моего пальто и заставляя еще больше укутаться, замотавши шею и плечи теплым шарфом. Женщина по соседству бросила последний кусочек хлеба стайке голубей около дерева и, решительно встав, зашагала по мостовой. Я посмотрела ей следом. Да, я скоро пойду тоже. Только лишь… Почему же я не ощущаю сейчас счастья? Почему? Я ведь знаю теперь, что он тоже меня любит!

— Скажи мне, все у тебя на сердце, доверься мне. — все слышался мне его вкрадчивый бархатистый голос.

Мы сидели с ним на длинной скамье в главном нефе под высокими сводами стрельчатых арок. «Это внутренние хоры церкви аббатства Сен-Жермен-де-Пре. А это- красивейшие своды базилики святой Марии Магдалины. Тебе, как архитектору, это должно быть важно» — говорил он мне когда-то, листая плотные глянцевые листы своих альбомов, сидя, так же, как и сейчас, совсем рядом со мною. Я молча внимала ему, восторгаясь его мудростью и разнообразными интересами. Но сейчас все было другим. Он старался быть спокойным и почти равнодушным, но его горящий взор выдавал его нетерпение и ожидание чего-то. Я говорила о многом, как и всегда, но он все чаще резко осекал меня, направляя мои мысли к тому отрезку времени, когда мы уже знали друг друга, заставляя меня концентрироваться на своих ощущениях и говорить только о своих чувствах.

— Не бойся, говори. Что изменилось у тебя теперь? Расскажи мне все, я хочу быть везде с тобой рядом. Я хочу видеть все комнаты твоего драгоценного дворца твоей души. Я хочу путешествовать там, я хочу касаться всего…

Мы сидели совсем рядом, наши плечи соприкасались, но Он не смотрел мне в глаза… Перед нами, за стройными рядами тяжелых деревянных скамей темного дерева, стоял только алтарь. Над ним возвышался крест.

— Я люблю тебя. — просто сказала я.

Мой голос уже не дрожал. Я ничего не боялась. Теперь уже не страшно. Я твердо это знала и готова была кричать на весь мир, говорить это перед людьми и перед Богом. Я люблю этого человека в черной сутане. Я не знаю, что судьба мне уготовила за такую дерзость, но я не могу отступать и врать самой себе. Да, я люблю его.

Я помню его радость тогда. Я помню его сияющее лицо и эти глаза, словно опьяненные, упивающиеся своим счастьем.

— Ты любишь меня — повторил он своим мягким глубоким голосом. — Я знал. Я знал это всегда.

Глава 9. Развод

В тот день я вернулась не в дом своего мужа, а в старенькую бабушкину квартиру, которая пустовала после того, как бабушка переехала жить к моим родителям. Заканчивался первый день нового года. Я сделала всего лишь два звонка в этот праздничный день. После разговора с родителями я долго не решалась позвонить мужу, но, наконец пересилив себя, набрала знакомый номер.

— Александр! Мне нужно побыть одной… подумать обо всем. Ты сам понимаешь, что у нас ничего не получается. Мы не может жить дальше вместе. Я пока поживу в квартире моей бабушки, а потом мы вместе решим, как нам быть.

Это случилось через неполные две недели. Он словно ждал эту новость о разводе. Словно приберег всю свою ярость и все свое непостоянство для этого особого случая. Я многократно пожалела, что явилась к нему в тот день забрать свои вещи и окончательно все обсудить. В тот вечер мой муж праздновал окончание своей семейной жизни, сидя дома в компании коллекционного игристого вина. Его руки тянулись к моей шее и я, крича и увиливая от него, заперлась в своей бывшей спальне вместе с тем огромным плюшевым медведем с красным бантом. Плюшевый медведь улыбался мне, а я осушивала свои слезы о его мягкую шкуру. Мое сердце бешено колотилось, когда Александр пытался ломать дверь после неудачи с расправой надо мной. Но… Слишком много было им выпито, слишком много, чтобы справиться со мною.

Я сидела в своем убежище в товариществе с плюшевым медведем, глотая слезы и прислушивалась ко всем звукам, доносившимся ко мне из гостиной, в надежде услышать его долгожданный храп и немного расслабиться, выйдя из состояния оцепенения. Наших соседей не было дома, на новогодние праздники, вплоть до праздника Крещения Господня 19 января, обычно они всей семьей уезжали на дачу. Наш дворик казался совсем пустым при свете одиноких ламп в ночи, а моего спасительного телефона не было рядом. Я продумывала план побега через окно, как наконец до меня донеслись мерные, чуть с завываниями звуки наступившей дремоты моего все еще супруга.

Нас развели очень быстро. Я не подавала иск на раздел имущества и лишилась всего, что у меня было. Быстро сориентировавшись, мой муж подсунул мне бумагу с приказом быстро подписать, если я не хочу неприятностей.

— Ты должна бороться в суде. Почему ты все ему отдаешь? -жестко говорил мне Матеуш.

— У меня есть моя работа и квартира. И у меня есть моя скрипка. Я не умру с голода. И я не хочу ничего, что напоминало бы мне о прошлом. — просто отвечала я.

— Но ведь он бил тебя! Избивал тебя и забирал все твои деньги! — не переставал убеждать меня Матеуш. — Ты должна нанять себе хорошего адвоката!

Мне стало тягостно от одной только мысли, что я могу доверить еще кому-то свою историю жизни.

— Нет! Я не хочу! Пускай будет так, как получается. Я хочу начать новую жизнь и не вспоминать о прошлом.

Когда все наконец-то закончилось, я чувствовала в себе великую слабость и опустошение, но в тоже время и проблески надежды, как после сильной и затяжной болезни. Той болезни души и тела, когда личность медленно и незаметно угасает, и в тот момент, когда шансы к выздоровлению либо к полнейшему затуханию сравнялись, тогда эти первые слабые появившиеся проблески к жизни особенно становятся заметны. Это то самое время, когда каждый восход и закат, каждый глоток свежего воздуха и каждый распустившийся цветок особенно важны. Ведь все это может быть в последний раз.

После работы я, как и обычно, шла по проспекту, сливаясь с вечно куда-то спешащей безликой толпою. Многочисленные лица, многочисленные спины, множество чужих историй жизней. Каждый куда-то спешил, решая свои задачи, которые были для каждого из нас самыми важными.

Грациозной походкой прошли, словно проплыли мимо меня, все щебеча, две миловидные девушки-студентки, в старательно подобранных к лицу изящных нарядах, с искусным макияжем. Я все наблюдала то, как они старательно пытались подбирать, не пропустив ни одного, направленных на них восхищенных взглядов, упиваясь ощущением своей красоты.

Вот женщина, чем возраст не произносят вслух, тяжело ступая, тащит на себе два пакета продуктов на ужин для всей своей большой семьи. Она уже наверняка забыла то время, когда она решила не заботиться о своих желаниях, незаметно подменив для самой себя все свои личные желания на желания семьи. Обезличивая себя, она давно уже потеряла собственное «Я», заменив это расплывчатым выражением «Мы».

Навстречу мне, шумно галдя, темным пятном отделившись от небольшого заводского автобуса и смешавшись с остальною толпою, возвращаются после тяжелой рабочей смены группа мужчин чуть старше средних лет, в потертых стареньких рабочих униформах и веселых улыбках на уставших лицах. Удобно устроившись в своем маленьком мире, они находили простые и приятные вещи для комфортного существования, спокойно обходя стороной амбициозных мужчин, конкурирующих между собой.

Из толпы студентов отделился молодой человек и зашагал по университетскому парку к своей остановке, по пути ловко схватив маленькую веточку вишни в цвету. Он улыбался, наслаждаясь весною, молодостью и этим мимолетным тонким ароматом. Он наслаждался тем, что видели все, но никто не замечал. И, задумчиво покрутил веточку в руках, случайно встретился со мной взглядом. Я помню эту искреннюю широкую улыбку радости жизни.

— Это тебе. — просто произнес он и растворился в толпе.

Уже подходя к своему дому с той же самой счастливой улыбкой на лице, я подарила эту веточку, произнося такие же простые слова для одной старенькой, умудренной годами и тяжким опытом, миссис Соловейко, моей соседке, потерявшей недавно своего мужа после его продолжительной болезни.

Я уже не несла в душе тяжесть потерь и разочарования. Это был мой опыт, подаренный мне самой жизнью. Жизнь учит… Иногда судьба преподносит нам слишком суровые уроки, но и всегда дает надежду и возрождение…

Глава 10. Месса на берегу моря.

Я сидела, примостившись на краешек скамьи в парке невдалеке от моего офиса и доедала свое мороженное. День клонился к своему завершению, нехотя уступая место неспешному течению дел летнего вечера. Промелькнула всего лишь первая неделя долгожданной летней поры, и все вокруг хранило еще нежное очарование весны. Я любовалась этой буйной зеленью травы в самом соку, которая бывает только тот короткий момент, когда солнце еще ласково пригревает, лаская и взращивая нежные весенние побеги, постепенно готовя их к нещадному полуденному летнему зною. Это была та пора, когда молодые мамы, словно сговорившись, оккупируют все лучшие местечки в парке, лениво беседуя между собой или тихонько читая книжку, когда их малыши в колясочке спят и уже не боясь ветра, молодые мамы раскрывают своих малышей в колясочках, позволяя им купаться в лучах насыщенного солнца, предусмотрительно сдобренного легкой благодатной тенью от раскидистых лип и цветущих акаций. Эта именно та благосклонная ко всем пора, когда даже в полдень, вооружившись широкополыми шляпами и легкими кепками, могут неторопливо гулять по парку, не боясь знойного солнца, те престарелые пары, помнящие на своем веку множество тех историй, о которых мы читали только в книжках. Я с интересом следила за проснувшимися красными жуками с забавными длинными тельцами и черными усиками, преспокойно устроившими для всей своей колонии отдых на стволе сладко пахнущей акации, и жалела только о том, что мое мороженное так быстро закончилось и уже нет повода задержаться в этом даруемом природой райском уголке.

— Ты где? Ты разве не на море еще? — послышался в моей телефонной трубке задорный голос отца Матеуша.

— Нет. А почему я должна быть на море? — не найдясь, что ответить, вместо приветствия сказала я. Он всегда умел поражать и удивлять меня своей непредсказуемостью.

— Все правильно! Ты должна быть на море только завтра утром. А сегодня ночью мы только выезжаем… будут все наши друзья. Готовься! И не забудь взять купальник и крем от загара!

— Но я.. я не могу… я не ожидала! Я не готова! И я хотела поработать дома над проектом коттеджа в эти выходные! -моя голова все еще лихорадочно пыталась решить, могу ли я согласиться на такое заманчивое предложение, а губы произносили стандартные фразы.

— Вся молодежь будет ночевать на берегу моря в палатках, а люди постарше- со мной в доме у моря. А ты решай сама, к кому ты себя относишь. — его голос откровенно потешался над моей растерянностью. — Наш церковный автобус будет около твоего дома примерно в девять вечера. Жди.

Спустя минуту я уже бежала по направлению к автобусной остановке. Наспех накидав в дорожную сумку все нужное и ненужное, я, с замирающим сердцем, ждала его. И неважно, что кроме нас с ним, рядом будет еще, по меньшей мере, дюжина людей. Я буду слышать его голос, видеть его взгляд, обращенные только ко мне, и я буду с ним. И он решит сделать все так, как нужно для нас, так, как будет для нас правильно. Мое сердце радостно замирало в радостном предвкушении.

Я несмело заглянула в зеркало, словно проверяя, готова ли я к встрече. Мои глаза светились, рассыпая их сияние на множество изумрудных лучиков. Робкая надежда поселилась в уголках моих губ. Я была хороша сейчас и знала это, но не это было главным. Он видел не мою внешность, а мою душу. Всегда ведь можно найти кого-то умнее или красивее. Это бесконечный выбор людей, умеющих видеть только поверхностно. Но это выбор не для тех, кто видит сердцем. Моя душа сплелась с его душою уже настолько сильно, что я уже не понимала, где заканчивается мое «я», а где начинается Он. Это был как союз благодатной девственной почвы и мощного дерева. Я дала ему настолько глубоко пустить свое корневище в почву моей души, что уже невозможно было вырвать его оттуда, не разрушив полностью место, где оно выросло. И я это слишком хорошо понимала.

Мы ехали уже несколько часов. Уже были спеты все наши церковные гимны и произнесены с улыбкой все шутки. Все постепенно погружалось в сон, а мимо нас по-прежнему мелькали крымские сосны и заросли лещины. Мои руки, вцепившиеся в футляр со скрипкой, постепенно разжались, и я упала в объятия глубокого и живительного сна.

«Дом рыбака» — загадочное место, куда мы ехали, представлял собой небольшую семейную гостиницу друзей отца Матеуша. Уютное местечко в небольшом поселке у моря и живописным внутренним двориком к приезду святого отца превращалось в импровизированный монастырский комплекс. Умелой рукою хозяйки гостиницы, главный зал превращался в небольшую церковь с алтарной зоной, украшенной свежесрезанными цветами и уставленной простыми скамьями для прихожан по периметру залы. Помещения верхнего этажа служили ночным пристанищем для прибывших гостей, а просторная терраса служила нам столовой. Хозяева встречали нас приветливо. Так, как одинаково приветливо всегда встречали всех, кого привозил с собой отец Матеуш, радушно раскрывая двери своего большого хозяйства для очередных новых для них людей, имевших свои лица и имена; имевших свои, особые и неповторимые, истории их жизней, но, как принято здесь, именуемые таким важным словом «сестра» или «брат», и обозначающим что-то безликое и эфемерное.

Во время завтрака, протиснувшись со своей порцией овсяной каши с кусочком хлеба и стаканом холодного чая сквозь гудящую толпу, я с удивлением обнаружила отца Матеуша оккупированного молодыми прихожанками, а рядом с ним, словно законная хозяйка, важно восседала старшая дочь хозяев «Дома рыбака». Довольно миловидная пышногрудая девушка с длинной русой косою по-приятельски общалась с Матеушем, положив свою руку на его ладонь. Он расточал ей и всем вокруг такие же широкие обаятельные улыбки, как когда-то мне, глаза его блестели. Увидев меня, он громко рассмеялся и взглядом указал мне на свободное место у другого столика, все еще не выпуская руки Анастасии. Что-то непонятное поселилось в моей душе. Я молча доела свою холодную кашу и тихонько выскользнула из-за стола.

После утренней проповеди, которую отец Матеуш проводил с моря, стоя на привязанной к колышку простой рыбацкой лодке, все мы получили свободное время для игр и купаний в море. Матеуш, одетый в просторные купальные шорты, играя своими мощными бицепсами, первым подбросил мяч, открыв водные состязания на мелководье. Выбрав меня в свою команду, он резвился как ребенок, быстро обыграв всех наших оппонентов- и престарелую семейную пару, и парочку молодых студентов и, под конец, полностью счастливый, кинул клич на дальний заплыв.

Я гуляла по берегу моря, глядя на него со стороны. Что хочет на самом деле этот сильный и властный человек? Меня пугала его сильная увлеченность всем, чем он занимался именно в данный момент. Его характеру была присуща полная самоотдача в те моменты, когда он этого хотел и в тоже время спокойное безразличие ко всему, как будто ничто на свете не было по-настоящему дорого для него.

Уже прошло то время, когда я каждый день ожидала от него решения. Когда я ожидала, что он последует примеру тех редких священников, которые видят во всем чудеса Божии и слушают только свое сердце. Я знала истории тех ярых служителей церкви, кто осознал в своей жизни промысел Божий, а не человеческую страсть и, честно признавшись перед своей паствой и сложив с себя церковный сан, заводили семью с своей любимой женщиной и были благословлены детьми. Я перечитывала эти реальные истории, найденные мною, и была счастлива за этих людей, которые нашли в себе смелость откорректировать свой путь и иметь в себе силы нести в свою новую семью слово Божье. В своих мечтаниях я видела нашу с Матеушем семью, растущую с каждым годом; в своем воображение я рисовала себе прекрасные картинки нашей жизни, наполненную детским смехом наших с ним малышей и тихое спокойное счастье. В своих мечтаниях я видела наш дом, где навсегда бы поселилось умиротворение и гармония, где наша семья жила бы в любви и уважении друг к другу, а законы Божии существовали бы для нас не в эфемерных прекрасных проповедях священников, а действовали бы на практике, в простой семейной жизни.

Я подбросила камешек в воду. Он с тихим всплеском рассекал морскую гладь.

— Один, два, три, четыре.-знакомый голос подсчитывал количество касаний моего камешка.

Я оглянулась. Матеуш уже накинул на себя легкую футболку и вооружился широкой улыбкой. Его глаза сверкали.

— Теперь моя очередь.-тихо сказал он.

— Один, два, три… -считала я.- семь, восемь. Вы победили, отец Матеуш!

Он долго смотрел мне в глаза, казалось, считывая все, что у меня было на уме. Вокруг нас резвились ребятишки, весело вереща, прыгая в пену морских волн. Троица из наших сестер-прихожанок, мерно беседуя и прогуливаясь по берегу, вдруг ускорили шаг, завидя священника.

— Сыграешь на скрипке сегодня перед святой мессой? -спросил Матеуш.

Я еще колебалась, пристально вглядываясь в спокойную линию морского горизонта, словно ища там ответ.

— Сыграешь сегодня вечером? Для меня. Я этого очень хочу. — шепнул он и, быстро развернувшись, направился с радушными возгласами к остальным.

После обеда мы с Кирой и еще четырьмя парнями из нашего прихода решили отправиться на берег и подготовить все к нашему ночлегу. Мы расположили наши три палатки в конце кемпинга около пятиметровой полосы вдоль моря. Ветер дул с моря. Становилось холоднее.

— Побежали! — торопила я Киру, заканчивающую рисовать свой скетч. — Скоро начнется проповедь!

Ярослав покосился на нашу легкую палатку без второго слоя матерчатого тента и что-то неодобрительно проворчал. Он много раз выезжал на подобные кемпинги и ему явно начинала не нравится эта погода.

— Погода меняется. — словно читая его мысли, произнес Алексей. -Наверное девчонкам лучше остаться в «Доме рыбака».

— Нет, нет, нет! — смешливо запищала Кира. — Вы сами оставайтесь, если испугались, а я буду встречать завтрашнее солнышко над морем вместе с чайками!

— Ну, чего вы испугались! — я махнула рукой в сторону смело выглядывающего из-за налетевших легкий тучек солнце. — Море ведь такое спокойное сейчас! Ничего плохого не случится, если мы эту ночь проведем на море, зато будет столько впечатлений!

— Ну же, никто ведь не уходит с кемпинга! — поддакивала мне Кира, указывая на других.

— Погода на море всегда очень обманчива. — заметил Макс, тот молодой белокурый студент, который так тщетно пытался добиться внимания Киры.

— Ну, пожалуйста! Я так хочу остаться! — с милой улыбкой повернулась к нему Кира.

Макс и Ярослав переглянулись. Ярослав еще раз оценил обстановку и, тяжело вздохнув, объявил, что мы вернемся сюда на ночевку после мессы.

Я играла на скрипке в этот вечер как-то жестко, остро и немного нервно. В маленьком зале, в этот вечер служившим нам церковью, собралось около двадцати человек. Хозяйка «Дома рыбака» зажгла толстые свечи и зал погрузился в таинственный полумрак. Мы сидели, как первые христиане, собирающиеся небольшими группками в укромных местах в часы гонений, и слушали строки святого Евангелия.

Стемнело. В конце службы я сидела на лавке около Киры и слушала звуки бархатистого баритона Матеуша, мягко льющиеся под гитарные аккорды. Анастасия, дочь хозяина, шумно поднявшись и, махнув подолом своей длинной юбки подошла поближе, принеся еще две толстые свечи для алтаря и уселась совсем рядом с Матеушем.

— Пора. -Алексей тихо дотронулся до моей руки.

Мы неслышно встали, стараясь никого не потревожить. Ярослав с остальными ребятами уже ждали у машины.

— Ты взяла теплую кофту с собой? — кивнула я в сторону Киры, озабоченно поглядывая через окно автомобиля.

— Темно и страшно, да? — поддразнивала меня Кира.

Парни спокойно говорили о чем-то о своем. Мы почти уже были на месте. Последние красные лучи заката рассекали сумеречное небо. С моря дул теплый бриз, и я уже совсем перестала переживать, хотя наш кемпинг заметно поредел. Парни, быстро распалив огонь, жарили хлеб на костре, а мы с Кирой нырнули в недра нашей палатки и принялись мазаться кремом, чтоб к утру не пойти на корм комарам.

В соседней палатке вдруг кто-то зашумел и вскрикнул. Мы тревожно переглянулись. Послышалась возня и из палатки показался перепуганный мужчина средний лет.

— Мой жена! Похоже, что она рожает! Мы… мы никак не рассчитывали на это, еще ведь рано… Мы приехали отдохнуть перед ее родами, еще ведь несколько недель впереди. — растеряно, опустив руки говорил незнакомец. Губы его заметно дрожали. — Я.. я немного расслабился и выпил пива, мне нельзя сейчас за руль. Парни, выручайте!

Из палатки послышались вздохи и приглушенные крики. Мужчина метнулся к своей жене.

— Ох! У нее отошли родильные воды! Помогите! Кто-нибудь!

— Ладно. Не ори! Все будет хорошо. — Ярослав кивнул Алексею. — От будущего отца толку сейчас не особо много. Давай, Алексей, ты справа ее приподнимай аккуратно, а я слева-и понесем в мою машину.

Ребята аккуратно посадили стонущую женщину и ее растерянного мужа в машину и сказав нам, что постараются вернуться к нам через пару часов, повезли будущих родителей в ближайший районный центр.

— Кира! А покажешь мне свои рисунки? — робко спросил у нее оставшийся на кемпинге Макс.

— Может, тебя еще и поучить рисовать? Может быть, из тебя выйдет великий художник? — кокетливо засмеялась Кира.

Я посидела еще немного у костра, глядя на тлеющие угли.

Кира и Макс зажгли в большой палатке свет и увлеченно беседовали между собой. Я не хотела им мешать. Грациозных чаек и больших белых альбатросов уже давно не было видно. Стало как-то сиротливо и холодно. Я укуталась в свою широкую кофту. Ничего мне уже не хотелось. Чай был выпит, хлеб доеден. Я посмотрел вдаль, где еще были одинокие огни в палатках. Каких-то два автомобиля, с шумом пробуксовав на песке, быстро удалялись по направлению к трассе. Я пожала плечами в недоумении. С моря начал дуть прохладный ветер, а шум волн убаюкивал меня. Еще раз глянув на тени Макса и Киры в палатке, я одиноко вернулась в нашу с Кирой стоящую на берегу маленькую палатку. Было совсем холодно. Я закуталась с головой в свой теплый спальник и быстро уснула.

Мне снилось море. На высоком бесконечном голубом небе ни облачка, солнце ласково пригревает, а морская гладь практически недвижима. Я вижу Матуеша. Он плавает невдалеке и, широко улыбаясь, задорно машет мне рукой и манит меня к себе. Я улыбаюсь ему и захожу в воду. Почему-то вдруг все вокруг темнеет… и вода такая холодная! Матеуш поворачивается ко мне и что-то кричит. Но почему его лицо сейчас кажется мне таким страшным? И почему такая ледяная вода?

— Лика! Лика! Девочка моя! Только не умирай! Я не смогу жить без тебя!

Я открываю глаза и вижу перед собой Матеуша. Его руки обнимают меня, его лицо у моего лица. Где-то далеко маячат огни и кричат люди, перекрикивая безумный рев моря. Все смешалось. Я отбрасываю кусок брезента, прилипший к моему исцарапанному лицу. Тяжелые капли дождя вперемешку с градом, барабанят по моему телу. Я лежу в воде, в цепких руках Матеуша.

— Мне холодно. — тихо произносят мои губы.

— Слава Богу. — я слышу его прерывающийся голос. Почему-то он прячет от меня взгляд, прикрывая глаза рукой. Его спина нервно дергается. Он тащит меня дальше, волоча по песку.