Бесплатный фрагмент - Сундук Пандоры

Предисловие

Древние Боги, устав от однобокого общения друг с другом, от постоянного соревнования в совершенстве, решили расширить свое превосходство и создали подобных себе. Не задумываясь о конечном итоге этого предприятия, Боги восхищались созданным видом, повторяющим их образ, и нарекли его Человеком — существом живущим. Однако совсем скоро Боги стали замечать, что люди, не больше, чем куклы в их руках, апатичные ко всему, бездушные, безразличные. Тогда они решили одарить людей дарами, вдохнуть в них Чувства. Сделать их жизнь полной, дав возможность Создавать и Пользоваться. Устроили праздник, именовали его Днем Рождения и преподнесли подарки.

Так как бог Мардук сотворил МИР, ему и была оказана честь первому, сделать свой дар. Он вдохнул в людей душу, занял свое место на большом, центральном троне и стал наблюдать, как душа, пробиваясь ростком, наполняет глаза Человека теплом, рисует на лице эмоции. Это понравилось Мардуку, восхитило и остальных. Оставшись довольным, он посмотрел на сородичей, широко развел руками, предоставляя им свободу действия.

Вторым был Один, бог Солнца, наполнивший сердца людей огнем, побежавшим по венам, согревая душу человеческую. Ожили люди, зашевелились, принялись ходить по кругу, не зная, чем себя занять. И тогда Фрейя, богиня любви, сделала для людей неимоверный подарок, отдав часть своего богатства, одарив их ЛЮБОВЬЮ. Три сестры Грации не упустили момента и наполнили дар Фреи: УДОВОЛЬСТВИЕМ, ДОБРОДЕТЕЛЬЮ и ЖЕЛАНИЕМ.

Потекла жизнь людская в любви и тяге друг к другу.

А дарования продолжали на них сваливаться от: Баньши, Валкирий, Дриад и прочих помощников богов.

Полученное в дар так сильно поразило людей, что те не стали задумываться над сущностью, принялись разбрасываться, не думая о последствиях. Первой проявила себя ЛЮБОВЬ. Из хрупкого бутона чувств, взошла одержимость, за ней эгоизм, ревность… И сеяла Любовь уже не блаженство, а болезнь и изнеможение. Желания Познаний стали неудержимы, Счастье — ненасытным. Радость — горькой. Начался среди людей ХАОС.

Разозлились боги, хотели уничтожить весь род человеческий, но пересилил Эмоции их Божественный Разум. Наслали Боги на людей противовес: горе, болезни, невезение и смерть. Чтобы прочувствовали люди всю гамму Чувств, дарованных им, преклонили колени, склонили головы, вынося на своих плечах всю тяжесть, посильную. Чтобы знали свое место в этом мире.

Сгорбленные спины недолго тешили самолюбие богов. Угрюмость, скрытность лиц и стоны отвлекали от божественных дел. Тогда разошлись Боги в разные стороны, разделились. Принялись тянуть людей в свои края, разрывая их в Вере и Выборе. Закрутилось все, завертелось в вихре ураганов и смерчей. Перемешалось все, срывая грани. И росла холодность отчуждения между ВЕЛИКИМИ. И наступили времена Холода. Пришел час распада. Уходит мир между Богами, пропадает благодать. Не смогли Высшие допустить подобного, собрались для решения и пришли к единому мнению — навести порядок во всей вселенной и поставить над людьми смотрителей, попечителей, Ангелов хранителей.

Собрали боги дары свои, вложили в камни, отдали Гномам, искусным каменщикам, кузнецам и ремесленникам, сохранять как благое, так и горестное, глубоко в земле. Отпуская на свет порциями.

Сотворили Гномы ларцы, спрятали в них все доверенное им, запечатали золотом, чтобы на земле воцарилось равенство, чтобы ЧЕЛОВЕК познал все в равной степени, чтобы шел дорогой жизни своей, полной мерой познав все краски Бытия…

Остались боги довольными. Но не Мара — жена Гипноса, мать Фобетора, Фантаза и Морфея, сестра На — Хага, богиня кошмаров, засухи и смерти…

Пепел любви

«Дорогая моя Мира, родная, любимая сестренка! Я пишу тебе не получая ответа, предполагая, что ты даже не читаешь мои письма. Милая, милая Мира! Я очень виновата и прежде всего пред тобой. Если бы ты знала, как мне тяжело, как я всех люблю, как скучаю по вам, по моей необычной, неповторимой, самой лучшей семьей и хочу быть рядом. Но я не могу. Не могу! И у меня есть этому причина, которую я осмелилась открыть только тебе.

Мира, Мирослава! Ты, и только ты можешь быть мне судьей и адвокатом в одном лице. Вот поэтому я и решилась на это признание, чтобы выслушать твой вердикт и тогда уже что-то предпринимать.

Ох! Как же это тяжело! Хочу поведать, да все оттягиваю. Вот только что говорила с отцом, он стал так холоден ко мне, но я не в обиде. Мама сдержана. Агния сердится. Виен… Я знаю, она едва смиряет себя, чтобы не отчитать меня, как малолетнего ребенка. Жану я сама боюсь позвонить. Только Мэй, твой любимый муженёк, говорит со мной, не забывая подшутить, развлечь.

Сестренка!

Нет, у меня все хорошо — работа, оклад. Я даже ни разу не брала денег из отцовских переводов. Представляешь, я домик купила! Маленький такой, уютненький, всего в один этаж. Одна гостевая. И, я сделала комнатку для вас с Мэйем, если ты простишь меня, когда-нибудь, и приедешь погостить. Комната с отдельным входом, верандочкой, виноградной беседкой. Вид из окна прекрасен! Широкий луг, а за ним лесок. Так что, Мэйю будет, где прогуляться. Прости, глупая шутка.

Как же я вас всех люблю!»…

Глава 1

Ай, больно, ай, больно, ай,

Дай мне нежность.

Ай, больно, ай, больно, ай,

Дай мне нежность…*

Графство Оксфордшир. Университетский городок. Весь внешний вид кричал снобизмом. Но лишь внешний. Внутри, особенно ближе к вечеру, студенты делались обычной молодежью. Снимая свои стандартные костюмы, сбрасывали всю свою сдержанность, размеренность, выпуская на волю собственных «тараканов», живя своей повседневной жизнью, понятной только в молодости.

Сестры Гай, Мирослава и Владислава, появились в студгородке за три дня до начала занятий, с молодым, красивым мужчиной. И если взоры тех немногочисленных девичьих глаз, обладательницы коих спешили в «родную» обитель, убегая от родительского покровительства, были прикованы к нему, то, буквально все парни, от первокурсников, до выпускников, забыли о подружках, узрев двух новеньких. Высокие, стройные, со струящимися до самого пояса, отливающими медью, локонами пышных волос.

Девушки, присели на скамью у главного корпуса, тихо беседуя между собой, никого и ничего не замечая, держась за руки.

— Чего вылупились?! — грубо и довольно громко прозвучал женский голос и парни, восседающие на просторном зеленом газоне, свежескошенной травы, повернулись. — Не видите, они из…

— Прекрати! — оборвал ее один из парней и по-хозяйски, потянув за руку, усадил рядом, прижал к себе. — Кончай клеить ярлыки, дорогая, ты их видишь в первый раз.

Девушка собралась было ответить, как парень, не стесняясь, стал ее тискать, покрывая поцелуями.

Но тут на пороге административного здания появился тот самый молодой мужчина, который прибыл с незнакомками, обменялся дружескими рукопожатиями с деканом гуманитарного колледжа, позвал рыжеволосых незнакомок, обнимая обоих за плечи, представил, и они все вмести скрылись из виду.

— О май гад! — воскликнула девица, в тот же момент ее спутники присвистнули.

— А ты говорила! — подскакивая на ноги, сказал ее друг, схватив ее за талию, увлек за собой в жилые корпуса.

Славки и их отец, тот самый молодой мужчина, растревоживший женское воображение, поселились на территории колледжа, в одном из жилых корпусов, не принадлежащих ни одному из общежитий, и он, знакомя девушек с любимым вузом, преподавателями и местными достопримечательностями, просто купался в женских вздохах и обольстительных взглядах.

Но вот он уехал, так никому не ответив на призыв, и Славки остались вдвоем.

Это были первые дни вдалеке от семьи. Великобритания не была чужой, они бывали здесь довольно часто, но всегда с семьей или родными. Прошла эйфория радости от полной самостоятельности. Потекли размеренные дни. Вечерами они гуляли по улочкам близлежащих городков, любуясь архитектурой и перенимая у коренных жителей манеры. Не для того, чтобы выискивать отличия, скорее по привычке. Это была некая игра их рода. Некоторые родственники даже делали ставки, кто из семьи первый за короткое время сможет походить на местного и начнет вводить в замешательство суетливых приезжих, бегающих с картами по городу и плутающих по незнакомым улочкам.

Мирослава и Владислава. Сестры двойняшки. Внешне очень схожи, если не брать в расчет окрас волос и глаз. Мирослава — голубоглазая, с копною волос цвета спелой пшеницы, слегка подрумяненной. Характер мягкий, но далеко не покладистый. Уж если что было ей не по нраву, то норов ее превращался в кремень, давая отпор и добиваясь своего. Мира. Само ее имя говорило о том, что долгие тяжбы были ей чужды, сама же не будет конфликтовать. Однако вторая часть имени — Слава, не давало девушке быть под ногтем у кого бы то ни было. Ребенком она слыла «маминой дочкой», не за капризы и частые слезы, у двойняшек их не наблюдалось, просто Мира держась ближе к матери и беспрекословно принимала ее сторону в любых спорах. Нет, она очень любила отца. Только так уж повелось, что сестра, Владка, с пеленок льнула к нему, по любым мелочам, с любыми вопросами, бедами и радостью.

Владислава, Влада — и этим многое сказано. С раннего детства за ней было первое слово, впрочем, последнее тоже. Светлые волосы, с яркой рыжевинкой, загорались на солнце огнем и струились, как у ее матери, тяжелыми локонами до самого пояса. Светло-голубые глаза, в определенные моменты, наливались зеленью, приобретая лисью хитринку, опять же, как у матери. Находясь большей частью с отцом, она впитывала его ровный, твердый характер. Категоричный, но не к семье. Жена и дочки могли вить из него веревки и ему это нравилось. Возможно, именно эта черта отцовского характера стала основным критерием в подборе спутника жизни, как Владиславы, так и Мирославы.

И так, они жили в чужой стране, в огромном студенческом городке, похожем на муравейник. Обзаводиться друзьями не спешили, но знакомства поддерживали практически со всеми, исключением были те, кто явно и постоянно был под кайфом.

Вечерами туманный альбинос загонял теплолюбивых девушек домой раньше большинства и они, закончив подготовку к занятиям следующего дня, радуясь человеческому интеллекту, часами общались с родными.

Прошла еще неделя, в привычном ритме, обретенном в этих местах. Но вот в учебном заведении начались волнения, новички выбирали себе сообщества и делали все возможное и даже больше, чтобы попасть в одну из университетских «семей», поселиться в определенном общежитии, принадлежащем религиозным орденам без статуса колледжа, веками соревнующимися между собой. Славки, мило улыбаясь, держались от подобных мероприятий в стороне. И даже когда им посыпались приглашения, что было довольно странно, не спешили принять их и вступить в те или иные ряды.

— Прекрасные феи и всегда вдвоем! — возникнув неожиданно за спиной, заговорил высокий, худощавый парень, с необычно светлой кожей, светло серыми глазами, скрывающимися под узкими, темными очками, и как контраст, черными, как смоль, курчавыми волосами, завязанными в узел. Славки сталкивались с ним лишь на древней истории, и никак не могли запомнить его имени. Сделав небольшую паузу, расплывшись в лучезарной улыбке, показывая белоснежные зубы, юноша добавил: — Только вдвоем.

Мирослава сомкнула брови, Влада, скривив прекрасное личико в подобии улыбки, потянула сестру вперед. Парень засмеялся и исчез в многочисленных коридорах учебного курса.

— Ну, ты чего? — летя за сестрой пол-оборота, так и не выдернув локоть, спросила Мира. — Парнишка просто хотел познакомиться.

— Познакомиться! Парнишка! — воскликнула Влада. Резко остановилась, нахмурилась, оглянулась по сторонам и заговорила тихо-тихо: — Ты его хорошо рассмотрела? Мальчишка! Да он…

— Влада! Я тебя прошу, ну не выдумывай того, чего нет. Если родители нам и рассказали о существовании ДРУГИХ, то это не значит, что ОНИ вот так просто бродят среди людей.

— Думаешь?

— Уверена! — серьезно сказала Мира и тут же расхохоталась: — Сестренка, пойдем в кафе. Все эти перемены дурно на нас влияют. Нам пора приходить с себя, вспомнить, что мы молодые, красивые и свободные, и отдаваться жизни. С учетом правил РОДА!

— Пора! — наконец засмеялась Влада. — Пора, пора! Становиться дочками нашей мамочки и вертеть этим миром, как глобусом.

— Ну, сказала! Хотя, я не против. Завтра же примемся за подбор кандидатов.

Смеясь, подшучивая друг над другом, они сделали кружочек по внутреннему дворику, по аллеям с причудливыми кустарниками и вековыми деревьями, кроны которых тянулись высоко-высоко, создавая купол, укрывающий, оберегающий небольшой парк от непогод. Возвратив себе хорошее настроение, они вернулись домой, поменяли книги и побежали на занятия.

Вечерело. Студенческое братство переходило к активному отдыху после занятий и лишь не многие, кто двигался к определенной цели, посещали факультативы.

Несмотря на схожие интересы, у сестер Гаев нашлись такие предметы, которые каждая посещала в одиночку. Как правило, это были дневные лекции, но сегодня профессор Владиславы, преподававший древние мифы, перенес занятия на вечер и она, дискуссируя с ним, задержалась до ночи. Выйдя на улицу, Владка услышала бой часов на башне главного корпуса.

— Ничего себе я дала, полночь! Мирка там, наверное, с ума сходит. — достав мобильный, не обнаружив связи, Влада поспешила домой. Звезды изредка проглядывали сквозь плотные переплетения крон античных тисов, и даже луна, проснувшаяся еще перед закатом, пряталась где-то за строениями студенческого городка. Быстро пробежав учебные корпуса, Влада ступила в проход, ведущий к общежитиям. Он был небольшой, но довольно оригинальный — свод колоннад укрывался под одним куполом, у основания которого разместись изваяния скульптур крылатых созданий, символизирующих грехи и пороки человеческой натуры. Еще недавно, обе Славки, восхищались умелой рукой автора, сегодня же Влада вздрогнула, оказавшись здесь одна. Приглушенное освещение едва осветляло тротуарную плиту, по которой она шла, и совершенно не открывало тайных уголков выступов колон. А вот луна, отделившись от остальных небесных светил, мигающих на черном полотне небосвода «дырявыми» точками, пристроилась к последней колонне, бросая свой холодный свет только на творения, застывшие в камне. Морды скульптур были обращены именно к Владе и, не моргая, выпучив бездушные глазницы, следили за ней, словно живые. Угнетающая тишина опустилась на городок. Ни голосов, ни музыки не доносилось. Даже ветерок не теребил листочки деревьев. Влада вздохнула. Внезапно она услышала тихое шуршание, похожее на шелест крыльев. Плечи девушки невольно опустились и она, присматриваясь к изваяниям, постоянно оглядывалась, ругая себя за чрезмерную фантазию, поторопилась дальше.

— Вот, что такое хрупкое создание делает в этом месте, да еще одна?! — мужской голос, молодой, но уже достаточно твердый, прозвучал так неожиданно, что у Влады, поневоле, перехватило дыхание и она застыла на месте. — Где потеряла свою сестренку?

— Блин! — плечи выровнялись, подбородок задиристо взлетел вверх. Владка сделала полуоборот и, нахмурив брови, посмотрела на парня. — Герман! Ты решил сделать меня заикой?

— Даже в мыслях не было. — улыбка открыла его ровные, белоснежные зубы. Парень стоял, прислонившись к колоне, держа руки в карманах брюк и скрестив ноги. Все так же весел, беззаботен и полон некой иронии ко всем, а быть может и ко всему миру. Сейчас, именно в этом месте, индивидуальность его кожи была наиболее контрастна, мраморность тела и сумрачность камня окружающего его, завораживали взгляд и он, имея правильные и довольно привлекательные черты лица, походил на херувима, спустившегося с небес или отделившегося от той самой колоны, которую выбрал для опоры. — Уверен, вас, Гаев, испугать такими пустяками невозможно.

— Ну, во-первых, твое столь неожиданное появление нельзя назвать пустяком. Второе — я обычная девушка и имею право на слабости, боязливость в том числе. Впрочем, как и моя сестра. И третье — откуда ты знаешь мою фамилию, если мы, практически не знакомы?

— Первое, второе, третье… Просто педантизм какой-то. Влада! Мы же учимся на одном курсе!

Влада скривила мину, хмыкнула. Собралась было высказать ему еще пару пунктов, но сдержалась, заметив, как насмешливо блестят его глаза. Герман махнул рукой, сделал шаг к ней:

— Забей! Я и так приятно удивлен, что ты вспомнила мое имя.

— Ну, допустим, у меня не было времени его забыть!

Парень засмеялся, Влада не сдержалась и тоже залилась смехом.

— Выходит, вы вполне разделимы. — продолжил беседу Герман, слегка склонив голову, предлагая Владе следовать рядом с ним. Девушка пожала плечами, сделала шаг, как он, взяв у нее книги, продолжил: — Значит, ты любишь сказки. — не спросил, не утвердил, просто произнес это как открытие, смотря куда-то в темный угол, идя на полшага впереди.

— Сказки, легенды, мифы…

— А сестра нет.

— Сестра… Мирка тоже, — Влада сделала небольшую паузу, — относится с уважением.

— Странно. На факультатив ты ходишь одна.

— Просто она не любит громких споров.

Герман остановился и повернул к ней голову:

— А ты любишь. — и снова усмешка широко расплылась, но на этот раз в ней не было сарказма.

— Как бы тебе объяснить…

— Прямо!

— Гера! Давай не будем.

— Не будем, что? Тебе неприятно мое общество?

— Я этого не говорила. Я о твоей надменности.

— Стоп! — он поднял руку. — Хочу сразу пояснить — я мир принимаю таким, каков он есть. А сострадать никому не собираюсь.

— Сострадать. Сказал-то как!

— Как на духу и чистую правду! Не вижу смысла в жалости.

— А как же убогие?

— Убогие, с моей точки зрения, сильнее, чем весь остальной люд. И потом, что значит убогость? Всего лишь физическое отличие.

— Ну не скажи. А как же те, кто головой слаб?

— А эти просто с другой планеты. Ну и тему ты выбрала. Да еще в первое свидание.

— У нас свидание?! Не знала.

— А на что же еще похожа наша прогулка? Ночь, звезды, луна и тишина…

— На закономерность случайной встречи.

— Нет никакой закономерности. Простое стечение обстоятельств.

— Не стану спорить. Хотя, так ответить должна была я. А вот ты должен был меня убеждать, что встреча наша предопределена свыше!

Герман снова разразился громким смехом, который разнесся во все стороны, и Влада невольно оглянулась на проход, который остался у них за спиной.

— А отличная из нас получается парочка! — все еще смеясь, заявил Герман.

— Прости! — Влада выхватила из его рук книги: — Ничего не нахожу смешного! И уж тем более, не вижу нас парой! — и побежала к входной двери, не дав ему и слова сказать.

Глава 2

Неделя выдалась загруженной учебой и дождливой. Едва мелкий дождик прекращался, как опускались туманы, заволакивающие всю округу в свою серую, плотную, мокрую «вату». Славки, прячась под дождевики, перебегали от одного корпуса к другому, сетуя на непогоду, мечтая о солнце и тепле. Все эти дни Влада не сталкивалась с Германом. Их мимолетная встреча не оставила след в ее душе, не пробудила должного интереса, чтобы думать о нем. Придя в ту ночь домой, она не стала тревожить сестру рассказом о парне, на утро расстроил дождь, затем навалилась куча работы, теперь же, Владка не видела смысла вообще говорить Мирке о том трехминутном променаде. Единственное, что ее волновало — это проход. Ей безумно хотелось досконально изучить его, пристально рассмотреть каждую фигуру, даже постараться потрогать руками, о чем она, естественно, сообщила сестре. Мира, мило улыбнувшись и утвердительно кивнув головой, заверила:

— Обязательно! Дождемся лишь солнечных дней.

Пятница. День, заполненный факультативами и действием сообществ, где студенты погружались в совершенно другую, полностью отличимую от учебного времени жизнь. И именно в пятницу, как повелось в их университете, учителя многих колледжей спешили домой. Короткие, двадцатиминутные занятия, как правило, заключались в том, чтобы дать задания на следующую неделю, подвести итог прошедшей теме и подтянуть отстающих. Славки, будучи ответственными и пытливыми к знаниям, невольно, что устраивало всех сокурсников, забирали все учебное время, засыпая преподавателей вопросами и задерживаясь в не учебное время, так как им спешить было не куда, ни к одному клану они не принадлежали.

— У меня еще есть вопрос! — смотря в тетрадь, подняв руку, крикнула Владислава.

— И у меня! — добавила Мира.

— Милые леди! — обращение профессора заставило девушек оторвать свое внимание от записей и заметить, что класс пустой. — Прошу меня простить, но сегодня начинается уикенд. Не хочу показаться невежливым, но не пора ли вам, двоим, подумать о прелестях молодости.

— Но… — начала Влада.

— Нет ни какого «НО». Вы — лучшие из курса и скажу по секрету, так как мы здесь одни, мне в пору у вас брать уроки. — славная, добрая улыбка украшала лицо достаточно зрелого мужчины. Его курчавые, совершенно седые волосы светились серебром, делая кожу еще смуглее, а белоснежные, ровным рядом зубы, подчеркивали розовый цвет губ. — Я учил ваших родственников, обоих красавцев Гаев и открою вам тайну, даже они не испытывали такого рвения к знаниям, какое присуще Вам.

— Это вы об Эдгаре? — тихо спросила Мира, смутившись, сама не зная отчего.

— О нем, сударыня, о вашем папеньке и о его братце, Дэниэле. Неужто не знали? — тут удивление посетило мужчину.

— Конечно знали. — ответила Влада. — Слышали его рассказы и не раз.

— Жаль не довелось мне с ним повидаться. Говорят, он все еще в прекрасной форме.

— И это правда. — кивнула Мира, поднялась и взяла стопку книг.

— Как-нибудь, напомните мне, расскажу пару забавных историй, о которых, уверен, оба братца умалчивают. А сегодня, прошу меня простить, у меня есть важные дела. — склонив в легком поклоне голову, профессор приоткрыл дверь. Сестры, вежливо попрощавшись, покинули учебный корпус.

— Нет! — возмущение просто рвалось из Владиславы: — Ты это слышала?! Он поделится секретами! Что за нравы! Говорит так, словно мы не дочери своего отца, а простые…

— Перестань! Он ничего не имел в виду предосудительного. Убеждена, посмеемся и не раз, над тем, что нам расскажут. Папуля чист и незапятнан любовными интрижками. Впрочем, и Дэн тоже. Да, скорее всего мы знаем то, что нам хотят поведать.

— Ну не знаю, мне и слушать не хочется.

— Так никто и не заставляет. Владка, что с тобой творится, ты неделю как ужаленная. Все чем-то недовольна, оглядываешься постоянно.

— Я?!

— Нет, Пушкин! Колись, чего я еще не знаю.

— А ты можешь чего-то не знать?

Мирослава пожала плечами и первой ступила под арку прохода. Взошла по двум ступенькам и замерла. Туман снова сомкнул свое кольцо, скрывая все, что было за пределами колоннад, походивших на древнюю постройку ротонды, потерявшую свой купол. Толстые пилястры из серого камня, намокнув, стали еще темней, местами, в узких ложбинках, скопившаяся влага зависала крупными каплями, контрастируя с общей матовостью. В отличие от основания, мраморный купол выглядел белее обычного, поблескивал от влаги и, как ни странно, сдавался ниже обычного.

— Тебе не кажется, — все еще стоя у самого входа, прошептала Мира: — что здесь что-то не так?

Влада, выглядывая из-за плеча сестры, пытливо изучала каждую мелочь, боясь поднять глаза вверх и встретиться взглядом с бездушными, лишенными глазниц, глазами каменных существ.

— Влада! — продолжала шептать Мира. — Ты видишь то же, что и я?

— А что видишь ты? — так же шепотом спросила Влада и наконец, задрала голову. Все до одной скульптуры уставились на них, держа свои выточенные фигуры готовыми в любой миг сорваться с места и напасть на девушек. Сегодня выражение их морд были вызывающими, насмешливыми. У многих даже рты перекосило от сарказма, с которым они встретили сестер.

— Скульптуры. — проговорила Мира. — Мне казалось они намного выше. Сейчас же я могу поднять руку, и дотронутся до них.

— Наверное, нам казалось. Или это игра освещения.

— Которого нет…

— Ну как это нет?! — Владка взяла сестру за руку: — Три часа по полудню. Мира, еще день! Пойдем домой. Эта сырость сводит меня с ума.

— Похоже, меня тоже… — прошептала Мира.

Однако ни одна, ни вторая с места не сдвинулись. Летели минуты, а сестры так и стояли, как завороженные, смотря на изваяния, которые увеличивались и оптически придвигались к ним. И снова Влада услышала шелест крыльев, только на этот раз взмахи были тяжелыми, словно намокшими перьями, с которых слетает вода. Возможно это же уловила и Мира, потому что обернулись они одновременно. Столкнувшись лбами, словно придя в себя, заспешили домой. И только Влада, оглядываясь несколько раз, присматривалась к теням колон, будто кого-то высматривая.

В комнате было сумрачно и совсем холодно. Бросив книги на стол, Славки забрались на диван, укутались теплым пледом, пытаясь согреться.

— Заварю-ка я чаю. — сказала Мира, с неохотой высунувшись из-под одеяла.

— Угу. — ответила Влада, витая в своих думах.

— А вообще, что это было? Влад! Ты меня слышишь? Я пытаюсь понять свой ступор, а ты, видно, из него так и не вышла. — возясь с чашками, бурчала Мирослава. Влада лишь утвердительно угукала и даже взяв в руки горячую чашку, так и сидела, не моргая, смотря в одну точку. — Интересно, какая это была птица?

— Птица! — воскликнула Владка. — Точно, это была птица! Как же я сразу не поняла! — Влада словно проснулась — взбодрилась, заулыбалась, глаза загорелись. И даже легкий ветерок, нежный и ласковый, загулял по комнате, то и дело, взъерошивая девушкам локоны.

— Влада, прекрати шалить! Вдруг кто войдет, а ты тут с ветром играешь.

— И пусть войдут. Мой седьмой ветерок умный парень, знает, когда угомониться. А ты, сестренка, неужто потеряла дар?

— Ничего не растеряла. — надула губы Мирослава. — Просто особь была неизвестная.

— Конечно! — хохотала Влада. — Птичка-то, заграничная.

И снова Влада не поведала сестре о Германе. Правда, признала себе, что нет-нет, а возвращается к их разговору, короткому и сумбурному. С каждым мысленным возвращением в ту ночь у нее возникало все больше вопросов — почему это он упомянул педантизм, отчего опроверг закономерность, к чему тут жалость?

Наконец проснулось солнышко. В воскресенье вечером, когда Славки, превозмогая свое нехотение и сонливое настроение, съездили на экскурсию и возвращались в колледж, у самых ворот, над их головами, небо словно прорвало и их, теплолюбивых, щедро обласкал солнечный луч и, как путеводная нить, полился, потянулся в заветный парк универа. Они, не сговариваясь, хотя и была возможность попасть домой коротким путем, побежали к арочному проходу, пытаясь разгадать тайну, подброшенную им туманной пятницей. Золото с небес окрасило поляну, осушило верхушки деревьев, украсило блеском все стекла зданий. Славки так быстро бежали, что ничего этого, да пожалуй, и никого живого не замечали вокруг. Остановившись у первой ступени, потупив взоры, они взялись за руки и взошли в проход.

— А прикольно вы смотритесь! — раздался голос Германа. — Газели! — добавил он и приправил свои слова громким, развеселым смехом.

— Шут! — парировала Влада и, прикрыв глаза рукой, так как солнце слепило ее, повернула голову на его голос. — Ты… — договаривать она не стала, так как проход был совершенно пустой. Ни одной души не пряталось в потайных уголках колон, ни красовалось в центре. Лишь растянутая, тонкая тень промелькнула в конце прохода и затерялась между деревьев. Владка было подумала, что это голосовая галлюцинация, что само это место стало наваждением и сыграло с ней злую шутку, как Мира, щурясь от солнечного света, спросила:

— Мне показалось, или это был Герман?

— Не показалось. Это был именно он, шут гороховый.

— Прямо так и клоун? А что он усмотрел прикольного?

— Вот догони и спроси, мне сие не ведомо.

— Влад, ты чего злишься?! Я что-то пропустила? У вас с ним возникли трения?

— Еще чего! Мы с ним никто, мы с ним никак.

— Ладно, не ерепенься. Не хочешь говорить, не надо. И все же тут красиво. — Влада застыла с открытым ртом, собравшись ответить сестре, но та, удаляясь от нее медленными шагами, была полностью поглощена скульптурами, говоря ей: — И ничего тут нет сверхъестественного.

— Совершенно. — вздохнула Влада.

— Видно мы с тобой большие фантазерки. — переходя от одного изваяния к другому, Мира внимательно изучала их. — Простой серый камень. Хотя и мастерски высечен. Влад, я правильно выражаюсь?

— Спроси у Аги и ее родителей, а я далека от искусства.

Ответ заинтересовал Миру и она повернулась к сестре:

— Ты что, на меня дуешься? Влада!

— Да ничего я не обижаюсь. Сказала правду. Сама ко мне придираешься.

— О-хо-хо! Видно ты утомилась больше меня. Идем, сестренка, домой. Выпьем горячего шоколаду, распахнем окошко, впустим такое редкое тепло в комнату и помолчим. Побудем в себе, послушаем умных собеседников, инфинитива совершенного вида, а проще — совесть.

— Можно подумать, мы перед кем-то провинились.

— Мы, Влада, сама добродетель! А совершенство беседует только с равными себе!

Тут Влада не сдержалась, совершенно серьезное, милое и любимое личико сестры, с горящими, лукавыми глазами, взлетевшими чайками бровками, да и весь стан Миры, смотрелись так мило, так хрупко во всей этой каменной твердости, а вместе с тем, была во всем облике сестренки какая-то забавинка, словно некий чертенок, выскочивший из табакерки, противоречил правилам собравшегося злорадства, побеждая бой, даже не начав его.

— Идем, эталон идеальности, домой. Нечего нам с тобой делать в этом сером месте, пусть и прекрасном, по-своему, но проигрывающем тебе, совершенству мира.

Больше они к этому вопросу не возвращались, как и не вспоминали о Германе, который снова не попадался им на глаза, ни на занятиях, ни на вечерних прогулках. Вокруг кипела жизнь, затрагивая их поверхностно. Дружбы с молодежью не прибавилась и не уменьшилась. «Зануды-ботаники», как не комично это выглядело, вооружившись очками, пытались в научных исследованиях открыть неизведанное. Библиотеки оживали новыми знакомствами, как правило, возникающими на одной, необходимой в одночасье книге. Музеи умиляли и восхищали экспонатами. Да и издательство набирало обороты, пытаясь обнаружить и первым передать новость, порою, не разбирая, пересуды это или истина. Сообщества проверяли новичков, отсеивали лишних. В общем, лилась обыкновенная студенческая жизнь.

И снова конец недели, четверг. Влада задержалась за конструктивной беседой с преподом, теперь же, осмысливая разговор, не спеша шла домой, задумчиво глядя себе под ноги.

— Знаменитая спорщица! — голос Германа выдернул ее из собственных дум и заставил насторожиться, при этом игнорировать ответ. Парень, как оказалось, и не ждал его. — Снова одна, опять вечером, в пустынном парке. Ты ищешь приключений?

— С чего вдруг?

— Вот что за привычка отвечать вопросом на вопрос!

— Герман! Прекрати ко мне придираться.

— Милая…

— Никакая я тебе не милая!

— Хорошо! Славная! Это ты отрицать не сможешь, ибо от рождения носишь это имя. Так вот, я хотел тебе заверить, что никогда и ни к кому не придираюсь. Говорю только правду. Да, она не всегда и не всем мила.

— Слушай, ты всегда будешь читать мне нравоучения?

— Пока притремся. А дальше, жизнь наша будет гладкой и полной взаимопонимания.

— Все-таки странная у тебя манера знакомства.

— Так мы вроде знакомы. — усмехнулся Герман и забрал у нее нелегкую стопку книг.

— А-а, я поняла! Это намек на дружбу.

— Типа того. Так чего грустишь?

— Сегодня или вообще?

— Начинай с сегодня, а там и со всей твоей жизнью разберемся.

— Да не кручинюсь я, просто призадумалась.

— Смысл в жизни ищешь, или закономерность событий?

— Смысл мне по наследству передали. А что касаемо закономерности, то… Ты же сам сказал, ее нет.

— Молодец, запомнила! — Влада вздохнула и промолчала. — И все же ты необыкновенная! Есть возможность оспорить — хранишь молчание. Как только можно промолчать — бросаешься на амбразуру. Владислава, Влада, Слава! Давай, парируй.

— Не хочу!

Простой и честный ответ заставил парня остановиться и уставиться на нее пристальным взглядом. Он смотрел так внимательно, однако не изучающее, что девушка приняла это совершенно спокойно, без противоречий, смерено ожидая пояснения. А он, кивнув, сменил тему:

— А почему вы с Мирой не примкнули ни к одному из сообществ?

— У нас свое! — гордо заявила девушка и неожиданно свела к шутке, мило улыбаясь, проговорив: — Обаятельных и привлекательных! А если серьезно, то мы еще не привыкли к туташним порядкам и не видим смысла во всех этих группировках.

— Не видишь смысла, значит? Мне казалось, тут все очень просто, люди стадные создания и их всегда тянет друг к другу.

— Друг к другу тянет, тут я с тобой согласна. А вот насчет стада. Видно мы с сестрой не из того теста. Не любим мы быть зависимы.

— И, тем не менее, постоянно зависимы, от множества, будь-то обстоятельства или случайности. Да и от общества окружающего тебя.

— Возможно. Отрицать не буду.

— Мне покойно с тобой, но злоупотреблять не буду. Так что, — он склонил голову, и снова ухмылка тронула его губы. Только на этот раз Влада не обращала на это внимание, она ждала его слов и они прозвучали: — До встречи, Славная, до скорой!

Исчез, оставляя за собой лишь тяжесть от ее собственных книг в руках.

В этот раз она сознательно не сказала сестре о Германе. Зато прониклась к нему интересом и ждала новых встреч.

Глава 3

Летели дни, а парень словно испарился. Влада, укромно от сестры, находила минутки уединения, чтобы вновь и вновь осмысливать тот короткий, необычный разговор с Германом. Разбирая его до мелочей, выискивая положительные, полностью понятные ей моменты и те, которые вызывали в ней совершенное противоречие. Ей хотелось повторить эту тему, развернуть ее, найти ту причину, которая двигала Германом, заводя тот разговор. Только Германа не было ни на следующий день, ни через неделю.

Мягкий климат, хотя и с частыми сумрачными, покрытыми туманами днями, радовал сестер осенью. Солнце, разгоняя тучи, поливало листву деревьев акварелью, украшая парки. Славки, втянувшись в учебный процесс, все больше гуляли. Иногда расставались, но лишь на учебный процесс, так и не обзаведясь друзьями, близкими сердцу.

Переходя из корпуса в корпус по «мосту Вздохов», Влада уловила на себе чей-то пристальный взгляд и невольно посмотрела в окно. Герман стоял, как всегда, прислонившись к стене, скрестив стопы ног и убрав руки в карманы. Улыбка украшала и без того симпатичное лицо. Кивнув ей в знак приветствия, он спешно скрылся из виду.

— Кого ты там усмотрела? — взяв Владу под локоток, Мира загляну в окно.

— Никого. — томно ответила Влада, зачем-то обманув сестру. — Красота-то, какая. Лепота!

А мысли девушки уже летели за парнем, как и ее приученный, «седьмой» ветерок, разбрасывая опавшую листву, прокладывал невидимую нить по следам Германа.

Влада, как и ее сестренка Мира, была наследницей необычного, немногочисленного рода бессмертных. Ведущих обычный образ жизни, дарованный простым людям в этом мире, тщательно скрывая свою тайну, как и то, что практически каждый из их семьи, был одарен необыкновенными способностями. Влада дружила с ветрами, могла менять погоду, но не пользовалась этим, разве что в крайней необходимости. Лишь легкий ветерок не отлетал от нее уже несколько лет, умело затихая при посторонних. Мира же владела «языком» животных и, в отличие от сестры, пользовалась своим даром постоянно. Представляя невольному зрителю общение с собакой, или бездомной кошкой, как некое обожание зверушек, доведшее его до того, что она может с ними говорить как с равным. Что воспринималось людьми, как милое чудачество.

Не успели они перейти в другой корпус, как ветерок уже «лизнул» щеку Влады, принеся девушке запах Германа, прохладный и полный свежести улетевшей грозы.

— Влада! — воскликнула Мира, невольно попав в его волну.

— А я что, я ничего! — смеялась Влада в ответ. — Это все он, непослушный мальчишка!

Этот же непослушный мальчишка никак не унимался. Незаметно «пробегал» мимо Владки, нарочно напоминал о Германе, выдавая порции его аромата, словно посылал ей шифр, который девушка должна была разгадать. Через час это ей надоело и она, словно назойливую пчелку, отогнала его рукой. Какое-то время ветерок отсутствовал, но как только девушки оказались дома, снова принялся за свое, «брызгал» напоминания о парне, порциями ей в лицо, до самой полуночи. И только когда Влада легла в кровать, укрывшись с головой, оставил ее в покое.

Сон упал неожиданно. Вернее, исчез, испарился, забрав с собою все видения и оставляя Владиславу в полной темноте, без запахов и света, но с ясным сознанием. Она знала, что спит, знала, что было сновидение, очень интересное, притягательное. Она всеми силами пыталась его вернуть, но ничего не могла поделать. Чувствовала себя сковано и боялась ошибиться в правильности своих действий. Пришлось затаиться, придержать дыхание и ждать пробуждение. Ожидать, когда веки станут легкими и ресницы, как крылья, вспорхнут вверх, открывая ей новый день. Вместо этого она слышала, как посапывает сестра. Тик-так, тик-так…, стучали минуты, а она никак не могла выбраться из оцепенения. Как вдруг услышала взмах крыльев, а вслед за ними к ней вернулось обоняние. Ее дружок, седьмой ветерок, пощекотав ее нос, обрызгав свежестью родника, сбил нечто звонкое и, хлопнув окном, полетел на волю.

— Блин, Владка! — сонным голосом, возмутилась Мира. — Неужели нельзя просто пользоваться будильником!

Вместе с голосом сестры Влада уловила тонкий, но достаточно ясный силуэт Германа и… поднялась:

— Да не просила я его. Сам расшалился. Вот вернется, ответит!

— Вернется, ответит… — Мира поднялась и засуетилась по комнате. — Заканчивала бы ты с фокусами. Не ровен час, проведает кто.

— Ой, брось зудеть. Никто ничего не поймет. Поговорю! Хотя… Ты хоть сама понимаешь, о чем просишь? Я и ветер! Как можно свободе приказывать? Как можно заставить природу плясать под чью-то дудку?!

— Понятно. — Мира остановилась напротив сестры, определила руки на талии, чуть-чуть склонила голову набок и серьезно посмотрела ей в глаза: — Ты снова без настроения. Вроде только глаза открыла. Интересно, что опять не так?

— Да все так. Сама же сказала — утро. А ты с нравоучениями.

Примерно в таком настроение прошел день. Мира пыталась избегать любых разговоров с сестрой, Влада старалась делать вид, что все в норме и, искала Германа. Ей очень хотелось с ним поговорить. Узнать, чем это он так на нее влияет, что даже ночью от него нет покоя. Она, конечно, приукрасила в своих мыслях его воздействие. Скорее, именно отсутствие назойливости злило Владу. И Гермам словно прочел ее мысли, несколько часов маячил у нее на глазах, мило улыбаясь им с сестрой и заигрывая со всеми девушками курса. Злилась ли Влада? Нет, она кипела! Она ругала себя, что вообще думала о нем, что обратила внимание на его намеки.

— Ты тупица! — говорила она сама себе. — Он не делал тебе даже косвенных намеков на дружбу. Размечталась! Этот повеса просто насмехался над тобой! Ну, я ему скажу…, я ему все выскажу!

Но не высказала. Гордо задрав носик, ходила мимо него с серьезным видом, приставая к преподавателям с вопросами, которые и сама могла разрешить. Тянулась неделя. Герман держался с ними вежливо, как и первые дни после их приезда, иногда бросал безобидные шутки, постепенно все меньше и меньше привлекая к себе внимание всех остальных. Как-то, на одном из вечерних занятий, Влада случайно оглянулась назад. Герман сидел, прислонив голову к стене, прикрыв глаза, бледнее обычного. Ему явно было нехорошо. Влада это поняла сразу, но прерывать лекцию не спешила, а уж тем более бить в колокола и кричать всем: «Человеку плохо»!

Прозвучал звонок, все засуетились, а парень словно уснул, даже не пошевелился. Она сделала шаг в его сторону, как одна из девушек толкнула Германа в плечо, громко говоря:

— Просыпайся, гулена! День прошел, жизнь начинается.

Герман поднялся и, не проронив ни слова, удалился из аудитории. Владка хмыкнула и передразнила девушку, даже не заметив, что сестра смотрит на нее.

Оказавшись на улице, в отдалении от шумной толпы сокурсников, Мира обратила на себя внимание:

— Чего это ты так отреагировала?

— На кого?

— На Германа.

— Я? На Германа? Вот еще. Просто поражаюсь, некоторым. Ходят на занятия, чтобы поспать.

— Чему тут дивиться? И потом, это их собственное дело.

— Права, сестренка, права. Это их дело, их жизнь, их будущее.

Влада старалась быть совершенно спокойной, только Мира ей не поверила, уж больно искристыми были глаза Владки. Да и разговор оказался не оконченным, Герман появился перед ними, бодрый и веселый, полный оптимизма, впрочем, как всегда.

— Ты смотри, выспался! — вырвалось у Влады.

— А у тебя были сомнения? — парировал парень.

— В твой адрес — никаких!

Мира покачала головой, Герман шире расплылся в улыбке, а Влада отвела взгляд, всем своим видом показывая, что он ей не интересен.

— Знаю, что вы избрали жизнь послушниц, — начал Герман, переведя все свое внимание к Мире, та приподняла бровку, не спеша протестовать: — однако, хочу пригласить вас на одну маленькую, закрытую вечеринку. Уверен, вам понравится.

— Нам не понравится! — беря сестру за локоть, начала Влада. — И это, приглашай своих поклонниц. — практически таща сестру в сторону от парня, грубо закончила она.

— А ты ревнивая! — хохотал Герман. — Предложение в силе! Каждую пятницу, после полуночи.

Мирка не вырывалась, не вставила ни одного слова, просто посмотрела на парня, махнула ему рукой и шла за сестрой, ожидая пояснений. Объяснений не было. Да и что Влада могла сказать, если сама еще не понимала всплесков собственного настроения.

Прошла пятница, за ней вторая. Герман все это время сидел со скучающим видом на занятиях, один, за самым последним столом. Казалось, его никто не замечает, даже учителя. Исчезал одним из первых, как только слышались первые аккорды звонка. Славок больше не трогал, не напоминал о предложении. Словно и не делал его. Поведение Влады уравновесилось и она снова была сама собой, той веселой, спокойной сестрой, какой ее знала Мира всю жизнь. Пролетел ноябрь. Декабрь семимильными шагами шел к Рождеству. В жизни Славок ничего не менялось — друзья друзьями, но близких никого. Родные на связи по инету, мама со своими «прилетами» на минуту. Обе девушки делали вид, что не знают об этом, прекрасно понимая, что Вел не контролирует их, а просто переживает об их долгом и далеком отсутствии. Она успокоится, сестры это знали, они привыкли к такому поведению матери. Она и в детстве была к ним с временным чрезмерным вниманием, пока не появлялся новый проект, или у кого-то из семьи не случалось чего-нибудь сверхъестественного. Их воспитывал отец. Именно Эдгар был нянькой, другом, и всем остальным. Они его даже называли «памой». Да, это все было там, в далеком детстве, в родной стране, в доме по которому обе скучали.

Вечер у Влады выдался свободным. Мирослава, по требованию преподавателя, уехала на олимпиаду, в другой округ. Послонявшись по комнате с книгой, так и не начав читать ее, съев больше обычного, Влада всунула в ухо наушник, оделась потеплее и пошла бродить по небольшому садику, простирающемуся под окнами их жилья. Как же ей хотелось пройтись по хрустящему под ногами снегу, хотелось окунуться в рождественскую, предновогоднюю сказку, с небольшим морозцем, которая опустилась на ее родные края. Здесь же снега не ожидалось, все сайты кричали, что и праздники будут плюсовые. Измерив мелкими шагами аллею в одну сторону, вздохнула, развернулась и так же неспешно пошла обратно. Добралась до скамьи, поморщилась и уселась, опустив голову. Пару минут разглядывала свою обувь, от нечего делать сделала несколько снимков своих ног, она давно делала такие фотки, говоря всем, мол: «это воспоминания какие дороги я исходила». Запрокинула голову и тут только сообразила, что уже довольно долгое время не ощущала рядом присутствие своего юного дружка, седьмого ветерка. Собралась было его позвать, как решила: — Пусть развеется, да и Мира отдохнет от его присутствия.

Снова вздох вырвался у нее из груди, как нечто прохладное и мокрое упало ей на нос.

— Неужели дождик опять начинается. — проговорила она вслух. Сняла перчатку, выдвигая руку чуть вперед. Порыв ветра, шелест крыльев и несколько снежинок, совсем крохотных и прозрачных легли на ее ладонь.

— О Боже! Неужели ты подаришь чудо! — воскликнула она. Но чуда не свершилось. Прошло минут пять, а снег так и не пошел. Хмыкнув, она снова опустила голову. Сделав музыку громче, скукожившись, всунув руки в карманы, сидела на скамье, на совершенно пустынной аллее.

— Снова грусть-печаль?

Влада вздрогнула и повернула голову на голос. Герман стоял сбоку и широко улыбался.

— Зато тебе всегда весело.

— Разве это плохо?

— Хорошо! — чуть громче, чем надо было бы, сказала Влада.

— Так что у тебя опять не так? — не обращая внимания на ее тон, продолжил парень.

— Все у меня, так как надо. И настроение обычное. Просто…

— А вот от сюда поподробней.

— Нет подробностей! Как и снега, а его мне хочется больше всего.

— Так заберись в холодильник.

— Герман! — Влада улыбнулась.

— Когда сестра вернется? — Герман присел рядом и по-свойски поднял ей воротник. — Отчего без шапки?

— С какого вопроса начать отвечать?

— Привереда! Все равно.

— Без головного убора оттого, что еще тепло. Мира возвратится послезавтра утром.

— Понятно. — протяжно проговорил он и на несколько секунд задумался, чуть прищурив глаза, смотря на Владку. Та не трогала его, сидела в ожидании. — Не холодно… — и словно проснувшись: — Заниматься чем думаешь?

— Не думала, не планировала.

— Отлично! — поднялся, протянул ей руку: — Нечего тут сидеть и киснуть. Пойдем, пройдемся. Просто так, без плана и тем для беседы. Захочешь поговорить, я всегда «за».

Влада поднялась, не воспользовавшись предложенной рукой, а он, словно предполагая это, запрокинул руки за спину, кивком головы указал направление, первым сделал шаг. Шли молча, не долго. Герман вообще не умел молчать. Прошло минут тридцать, которые Влада не заметила, затем еще. Погуляв садом, они выбрались за стену, ограждающую университетский дворик и пошли по городку, даже не догадываясь о зависти, какая им летела вдогонку. Герман, как и обещал, не затрагивал серьезных тем, все больше рассказывал истории, возможно выдуманные, а быть может и правдивые, которые происходили с ним и его друзьями. Это расположило Владу к нему намного больше, чем в те несколько встреч и она мало-помалу, ведала о своей семье.

— Ты решила похвастаться! — после очередного воспоминания Владки, воскликнул парень.

— Да нет! Это правда!

— Не верю!

— Поверишь. Вот приедет кто из наших в гости, ты сам все увидишь и поймешь.

— Ну не знаю. Дружба среди родственников. — почесав затылок, проговорил Герман.

— Ой, как мило. — на глазах девушки появились слезы умиления: — Вот так делает Дэн, отец нашей младшей сестренки.

— Так у вас еще есть сестра? — улыбнулся Герман. — Это просто издевательство какое-то. Все в одной семье. И что, тоже монашка?

— Герман, ну ты же обещал, не переходить на личности. И…, мы не монашки, а Агния, еще ребенок.

И они, приостановившись, пошли дальше.

Славки были достаточно открытые для общения, хотя и нерасположены к тесной дружбе, по ряду причин связанных с правилами их рода. Они никогда, ничему и никому не завидовали, как и не желали зла. Но не все, в их окружении были такими. Многие девушки находили массу мелких причин, чтобы точить на них зуб, одни из-за молодого мужчины, что приезжал с ними, но так и не проникся ни к одной из барышень, а сестры не спешили помочь и познакомить их с ним. Другие, а этих было значительно больше, из-за Германа. Вот только ни Влада, ни Мира об этом даже не догадывались. Герман делал все, чтобы оградить сестер от неприятностей, по очень веской причине, известной только ему.

— Ладно, подруга, — произнес Герман, подойдя ко входу в здание, в котором проживали Славки. — заболтались мы с тобой, а у меня, представляешь, есть важные дела. Я не так плох, как ты думаешь.

— Да не думаю я о тебе! — воскликнула Влада, а щеки ее покрылись легким румянцем.

— Вот только не надо, обо мне нельзя не думать! — он засмеялся. — Не красней, я о дружбе. Значит, договорились, я жду тебя завтра, в семь вечера, вот на этом самом месте.

— Интересно, когда это мы успели?

— Девичья память! Не бойся, все будет прилично. К полуночи будешь дома.

Мгновенно развернулся и пошел прочь, махая рукой.

****

Проснувшись рано, Влада, хоть и пыталась быть сдержанной, волновалась и постоянно думала о предстоящем вечере, о котором не имела даже малейшего представления. Позавтракав на скорую руку, она принялась перебирать свой гардероб, но, в конце концов, пришла к выводу, что, не зная направления встречи, одеться нужно нейтрально. Перемерив практически все, остановилась на брюках и легком свитерке.

Встретились, как договорились. Влада ощущала себя слегка неловко, вроде как свидание, а ничего ясного в отношении парня к ней нет, да и у нее не ёкает сердце, как она бы хотела. Да — нравится, да — ей интересно и весело с ним. Достаточно симпатичный, тут еще и благосклонности большинства девушек к нему, а он с ней. Тщеславия не было, она реально смотрела на вещи — парень, не сделавший предложения о создании семьи, мог в любой момент переключиться на другую. Да и тот, что сделал, но не закрепил действиями свои слова, так же не лишен возможности исчезнуть. В данный момент Влада принимала то малое, что было, и не раздувала мыльный пузырь мечты. Что же до Германа, он был любезен, достаточно внимателен, правда, искоренил в себе ту загадочность в разговоре и недосказанность, которая была ранее. Возможно, лишь по отношении к ней. Погуляли, совсем немного, зашли в кафе.

— Так значит, — Герман схватился за брошенную девушкой фразу: — ты считаешь, что человек, в любой обстановке, может контролировать себя?

— Естественно! Если он этого хочет.

— Наивно! Нет, не смотри на меня такими глазами. Они у тебя невообразимо прекрасны. Только! Влада, нет такого человека, на этой бренной земле, который не свернет с прямой дорожки.

— Смотря, что ты имеешь в виду, под столь напыщенной фразой.

— Обиделась! Не стоит. Ты же меня знаешь, я не способен обидеть сестричек Гай.

— А других, значит, можешь.

— Другие сами этого хотят. Прошу, давай сегодня не будем разбирать мои отношения ко всем остальным и к кому-то одному в личностях. Мы с тобой вдвоем, это наш вечер, по мне, так достаточно восхитителен. — Влада кивнула, ей и самой не хотелось портить себе настроение. Уже было собралась предложить другую тему, как Герман продолжил. — Что же касается человеческого самоконтроля, то его не может быть, так как есть различные факторы влияния, в которых мы действуем по обстоятельствам.

— Противоречить не буду и все же…

— Спорщица! Нет, все же надо было тебя затащить в клуб любителей пари.

— А что, есть такой?

— Конечно! Причем, в нашем колледже он один из древних.

— И победители есть?

— Ну, как тебе сказать… Слышал я об одном. — тут Герман как-то изменился в лице, словно боялся, что Влада спросит имя, или подумает, что он восхваляет себя. Девушка сидела и спокойно смотрела на него, ожидая продолжения. — Да… — задумчиво продолжил Герман. — Был такой, прошел все круги испытаний. И то, в прошлом веке. А правила не изменились.

— И что же за правила?

— Точно не знаю.

— Значит ты не в клубе?

— В клубе. Только я не спорю.

— Как это?

— Просто я дружу с головой. — Влада хмыкнула. — Ты не веришь, что я умный?! — шутливо нахмурился и надул щеки.

— Прекрати строить рожицы! — засмеялась девушка. — На нас уже все смотрят. Я не поняла, зачем тогда ты вступил в клуб?

— Не знал, куда себя деть. Скучно было. И, если честно, то я и есть Пери Пари!

— Хвастун ты, а не мастер!

— Есть немного. А ты нет? — усмехнулся Герман.

— Мне совершенно не обязательно похваляться.

— Ну конечно, при такой-то красоте…

— Уйду!

— Молчу!

Несколько минут Влада смотрела в окно, а Герман, крутя чашку, на нее. Неожиданно Влада взяла из его рук чашку и поставила в сторону.

— Что и требовалось доказать! — победно произнес Герман. — А утверждала, что можешь себя контролировать. Собственно, если бы спорили, то я бы уже дважды выиграл. — Влада призадумалась, пристально смотря на парня. — Теория и практика значительно отличаются. Знаю, было не очень приятно, но, зато теперь ты зарубишь у себя на прекрасном носике этот момент и впредь, с чужими, будешь осмотрительней.

— В чем?

— Во всем. Каждый начатый разговор идет к логическому концу. А уж кто проложит путь к окончанию, зависит от маленьких таких, побочных влияний.

— Конечно же, ты прав, просто я думала, мы приятно беседуем, без определенных направлений. Вдвоем и без серьезных тем.

— Само собой, только одно другому не мешает. — Влада прикусила краешек губы, Герман ласково улыбнулся и, взяв ее за руку, посмотрел в глаза, с теплом и даже с заботой. Погладил ее пальчики: — Все прекрасно, милая Славка, все будет хорошо. Уже достаточно поздно, пора тебя доставлять домой.

— Пора. — просто ответила Владислава, хотя самой так хотелось заявить, что она не вещь, чтобы ее куда-то доставлять. А еще, ей очень не хотелось с ним расставаться. Да вот деваться некуда, покорно пошла с ним рядом, слушая его рассказы вполуха.

В кровать легла практически сразу, подтянула одеяло до самого подбородка и даже забыла позвонить сестре, а когда вспомнила, для звонка было совсем поздно, написала смс: «Я так за тобой скучаю! Гуляла. Дома вовремя. Целую, я.» И тут же фыркнула, что сестра оказалась такой же забывчивой.

— Бывает. — уже в полудреме бурчала Влада. — Побеждала. Завтра увидимся.

Небывалой красоты девушки кружились в хороводе, под тихое, собственное пение, больше похоже на птичий щебет. Свет полной луны, падающий с небес, освещал их, вырывая из полного мрака. Сильный порыв ветра ворвался в круг танцовщиц, завывая, поднимая клубы пыли. Круг рук разорвался и они, вспорхнули ввысь в образе прекрасных птиц. Разных и неповторимых…

Влада открыла глаза и уставилась в потолок. За окном билась птица, хрипло крича, сильно хлопая крыльями. Влада слышала ее отчетливо, но нечто давило ей на грудь, заставляя лежать на месте, Владе это не мешало, ей казалось, что это остатки сна. «Птица, птица, птица….» — неслись мысли в ее голове. Однако любопытство не просыпалось, чтобы подняться и выглянуть из окна. Не говоря уже о том, чтобы поспешить на помощь попавшей в беду пичуге. «Большая…» — ответила своим мыслям Влада и добавила: «Мира. Мира бы помогла, а я… Я в них не разбираюсь». Зевнула, закрыла глаза и вдруг села.

— Пари! — весь разговор с Германом всплыл так отчетливо, словно она только что прослушала его по радио. — Странно… Гера столько раз намекал мне на этот миф. Но, к чему? Да и вообще, откуда он может знать мифологию таджиков? Хотя… Если я не ошибаюсь, этот миф существует и у персов, и у афганцев. Да нет, мне все почудилось. Просто сон ввел в заблуждение.

Улеглась на правый бок, скрутилась калачиком, закрыла глаза, пытаясь снова заснуть. Но уже через минуту, оделась, взяла телефон, фонарик, и побежала на улицу, бурча:

— Паирика — злокозненные существа женского пола. Тиштрйа сражался с Паирика небес, захватывая тех, которые падают, словно падающие звёзды, зависшие между небом и землёй. Доброжелательные Паирика являются в виде красивых птиц или белой и жёлтой змеи, а злые — в облике ядовитых змей, лягушек, хищных зверей, даже в образе тигра. Доброжелательные Паирика — красивые девушки или молодые женщины в белой, синей или красной одежде. Злые же, имеют отталкивающую наружность и грязную одежду. У них есть даже свой «шах»! Они вступают в сексуальную связь с людьми, от таких браков рождаются необыкновенные люди. Да, я это хорошо помню. Они могут уносить с собой людей и летать с ними по воздуху. Но причем тут Герман?! А притом, что юноши или мужчины — это избранники Паирика! Они становятся шаманами. Герман же сам мне сказал, что он Пери Пари. Он их шаман! Он здесь, чтобы заманивать таких дурочек, как я, в сети!

Она неслась по улице с такой скоростью и в таком запале, не замечая, что забыла обуться. И даже когда вступила на мраморные плиты перехода, не поняла этого. Включив фонарь и переведя его на полную мощность, она переводила луч от одного изваяния к другому, всматриваясь в их каменные глаза, говоря громко, с жаром:

— Нет! Вы не человеческие пороки, как мы думали с сестрой. Вы Паираки, замершие в охоте! Чего вы ждете? Вы звали меня. Вот я, пришла сама. Давайте, передавайте мне послание. Вы же знаете, кто я, а я знаю, кто вы… НЕТ! Вы не для откровения меня вызвали. Так закончим все здесь и сейчас. Я готова!

Она стала посредине, задрала голову вверх, светя фонарем под свод, поворачивалась по кругу. Тишина окружала ее, неимоверная. Только Влада этого не осознавала, в ее ушах появился гул и он нарастал, вместе с тем и скорость ее вращения. Всего несколько секунд и перед ее глазами все летело по кругу. Оборот, один, второй… Чернота.

Глава 4

— Влада! — Мира, приехав и бросив сумку, очень удивилась, что сестра не вышла ее встречать. Вроде как день на дворе, достаточно яркий. Заглянула за арку, разделяющую маленькую часть комнаты, от остального пространства и хмыкнула: — Соня! — Влада не шевелилась. — Не поняла?!

Мирослава подошла к кровати и взяла сестру за плечо:

— Эй ты, сонная тетеря! Я вернулась, да и день стучит в окно!

Влада нехотя открыла глаза, прищурилась, соображая:

— Мирка! Уже дома. А говорила, что к полудню.

— Ты на часы посмотри. Гулена!

— Я гулена?! — Влада потянулась. — Да я — монашка.

— Точно! Поэтому глаза открыть не можешь и спать легла не сняв плаща. Во сколько хоть явилась, монашка?

— Одетая? — тут только Влада поняла, что на ней, поверх ночной сорочки, кофта и плащ. Села, задумалась, как заметила свои ноги. Они были, мягко говоря, припачканы. — Ничего не понимаю. Я хорошо помню, как Герман провел меня домой. Было еще совсем рано, я приняла душ и отправилась в постель.

— Значит, Герман? — Мира, не скрывая любопытства, смотрела на сестру.

— Да подожди ты, не в нем суть. — Влада осмотрела себя, но не найдя больше ничего подозрительного, подняла голову к сестре: — Может я лунатик?

— Не замечала. А ты спроси у своего друга.

— Еще чего, буду я у Германа, постороннего нам человека, что-то выяснять.

— Вообще-то я о твоем «седьмом».

— А-а. Ну, как появится. — тут до Владки дошло, что ветерок не являлся уже несколько суток. — Мы же его усердно гнали, вот он и…

— Обиделся! — усмехнулась Мира. — Все, я в душ! А ты вспоминай, вспоминай!

Влада кинула ей вслед подушку, вздохнула, и стала на ноги. Походила по комнате, потерла виски, затем затылок и подбородок. Постояла у окна, пристально всматриваясь в маленькую точку на дорожке. Нет, она не выискивала в ней нечто подозрительное, просто думала, сосредоточившись.

— Странный сон мне снился. Но что конкретно? Ах, ладно, вспомню. Главнее — чего это я в таком виде? Нет, ну, правда, не спрашивать же у Геры.

— Ты все зависаешь? — появившись из душа, Мира застала сестру у окна, все в том же наряде.

— Тебя жду. Я быстро.

Уж через полчаса они бежали на занятия и Мира, продолжила любопытствовать:

— Так что там насчет Германа?

— Да ничего, насчет него. Встретились случайно, прошлись по аллейке, на следующий день посидели в кафе. Все! Дома была рано, как пай девочка. Но вот отчего проснулась в таком виде — для самой загадка. И я ее разгадаю.

— Несомненно, разгадаешь. Только ты не лунатик, я точно знаю, столько лет вместе.

— Да?! А помнишь, как у отца было?

— Сравнила, у него травма была. — Мира вздохнула. Хоть они и были с сестрой еще школьницами, но прекрасно помнили тот тяжелый год, когда отца «накрыл» тяжкий недуг. — Ты лучше с парнем поговори. Подожди, дай поясню. Не подозреваю я его ни в чем. Может вы в кафе что-то пили. Надо же узнать, как он провел ночь.

— Думаешь?

— Я много о чем думаю, а тут — советую.

В понедельник пары с Германом не совпадали, Влада не надеялась его увидеть, но все же крутила головой, высматривая парня среди толпы, сообразив, что телефонами они так и не обменялись.

****

Птицы появлялись по одной, с разных сторон, очень яркие, притягивающие взор. Они садились на ветки деревьев, чистили перышки и пересвистывались, создавая ритм, зазывающий в танец. На ветках не осталось места, они гнулись под их тяжестью, дрожа и скрипя, а птицы прибывали снова и снова, окрашивая все деревья в неимоверно яркую гамму. Рябило в глазах, Влада прикрыв их, встряхнула головой. Открыв, удивилась. Поляна, в самом центре леса, была залита ярким солнцем, а на ней, в легких, красочных одеждах, колыхающихся от каждого мягкого, грациозного движения, кружились девушки и так сладко пели, что хотелось их слушать и слушать. Слова трудно было разобрать. Их пение, скорее, напоминало щебет птичек, оно было прекрасно. Влада осторожно сдвинула разлапистую ветку сосны в сторону, чтобы лучше рассмотреть. Стайка птиц, которых она не заметила, но которые, как оказалось, были близко к ней, испуганно вспорхнули и перекрикивая девушек, взметнулись куда-то вверх, к верхушкам деревьев. Влада замерла, но к ней так никто не повернулся, не проявил любопытства, не завлек к себе. Снова воцарилась идиллия. Влада сделала еще шаг вперед. Ей очень хотелось присоединиться к хороводу. Так же беззаботно кружиться в танце, проявляя всю свою грацию и пластику. Хотелось петь вмести с ними. Ей даже казалось, что она с детства знает эту песню. Как вдруг все оборвалось. Налетел ветер, поднял пыль, траву и опавшую листву. Завывая, смешивал краски в однородную, коричневую массу. Вместе с ветром, Влада услышала шум сильных крыльев, опускающихся к ней. Пыль въедалась в глаза и нос, закрывая проходы, тормозя дыхание. Закашлялась. В этот момент ее схватили за плечо…

— Влада. Владислава! Да проснись же! — Мира трясла сестру и не могла разбудить. Вот уже несколько минут как Влада задыхалась, кашляла, надрывая бронхи, и снова хрипела. — Сестренка! — Мира не на шутку испугалась. Теребила Владу, а сама пыталась дозвониться родным. Как назло, из-за часовой разницы в полюсах, родственники не отвечали. — Владочка! — уже плача проговорила Мира, как та открыла глаза. Схватившись за горло, села:

— Ну и сон мне приснился. Жуть! Хотя… — Влада призадумалась. — вроде бы, сначала все было так чудесно. — она говорила, не замечая хрипоты в горле, зато увидела глаза сестры. — Мирка! Ты чего ревешь?

— Она еще спрашивает! — Мира села рядом и обнимая, прижалась к сестре. — Ты задыхалась.

— Точно! Пыль! Мне пыль мешала дышать.

— Фух! Все хорошо? — Влада, прислушавшись к себе, кивнула. — А я родителей будила. Не зная, что делать.

— Хорошо, что скорую не вызвала. Вот бы мы отличились!

Мира вздохнула с облегчением:

— Может водички подать?

— Да, пожалуйста, а то пыль на губах и зубах. Противно!

— Пыль?

— Ага. Наверное, в окно ветром нанесло.

— Но… — Мира смотрела на окно, которое было закрыто. Они жили на втором этажа и хотя небыли трусихами, на ночь закрывали окна, включая кондиционер, так, на всякий случай. — Скорее уж твой седьмой.

— Да пропал он. — ответила Влада, с жадностью опустошив стакан. — А я все забываю его позвать.

— Вот и не надо! Потерпишь, без излишеств. Домой приедем, вот тогда и резвись, сколько тебе влезет.

— Слушаюсь, мамочка! — Влада упала на кровать, запрокинув руки за голову. — Еще так рано, а сон полностью пропал.

— Да, рано. И ты права — спать не хочется.

— Ты слышишь? — прошептала Влада, боясь даже пошевелиться: — За окном бьется птица. Большая. Я ее уже слышала.

— Птица? — так же шепотом переспросила Мира, прислушиваясь к звукам за окном. Затем выключила кондиционер и прикрыла глаза: — Нет, никого не слышу.

— Ну как?! Вот же, слышишь, крыльями так бьют, словно она из капкана вырывается.

— Не знала, сестренка, что ты у меня такая фантазерка! — Мира зевнула и открыла окно. Высунулась, осмотрела периметр во все стороны и, уже не закрывая створки, снова легла в кровать. — Нет там птичек, ни больших, ни малых. Сказочница!

Влада молчала с минуту и вдруг заявила:

— Вот это и странно! Птица прилетает, я ее слышу. А то, что нет пичужек, уж ты, моя сестрица, первой должна задуматься. Это не естественно, что на рассвете их нет!

— Влада! Не ищи проблем, где их нет. Лучше расскажи, что снилось?

— Что снилось? — задумчиво переспросила Владислава. — А я не помню. Представляешь, забыла! Ничегошеньки не помню! — она села и уставилась в окно, будто выискивала там ответ.

— Бывает.

— Возможно. Хотя, что-то же должно было запомниться.

— Ты задыхалась, чем напугала меня. А еще, когда проснулась, заявила, что тебе пыль мешала дышать.

— Да?! — Влада провела языком по губам, нахмурив брови. Затем взъерошила себе волосы, соорудив полный поэтический беспорядок. — Так мало времени прошло, а сон выветрился.

****

Руки сжимали ее кисти все сильней и сильней, а хоровод, в котором она с удовольствием приняла участие, нес ее с такой скоростью, что все краски одеяния подруг смешались в пеструю гамму, мелькающую перед глазами. Дыхание не хватало, в голове был дискомфорт. Уши закладывало и в основном от песни, которая с каждой минуты превращалась в вой. Она споткнулась, упала. Боль пронзила спину, а руки девушек тащили ее дальше, будто бы никто и не заметил ее падения. Она пыталась вырваться. Старалась упереться ногами в землю, зацепиться пятками как якорем, за какой-нибудь корень. Должен же он быть здесь! Ведь они в лесу. Их окружают и прячут величественные деревья, с необыкновенными кронами, нависающими над поляной и открывающими лишь маленькую щелочку для луны. Но опоры не было. Под ногами была пустота. Она набрала полные легкие воздуха и крикнула…

Влада открыла глаза — совершенная темень, полнейшая тишина. Хотя нет, в ушах, где-то там, далеко-далеко, как отголосок, звенел тонкий девичий голосок. Душно. Влада на мгновение прикрыла глаза. И снова темно, лишь тонкая, белая нить, пронизав стекло окна, крохотной точкой, миллиметр за миллиметром, ползла к двери. Влада, как завороженная, потянулась за ней. Поднялась с кровати, на пальчиках, пошла за белой точкой, уткнулась в дверь лбом и тут окончательно проснулась. Она стояла босая, но одетая в легкий, цветной сарафан. Не ее. У нее, да и у сестры так же, такого не было. Сменив направление, в полной растерянности, она пошла в ванную. Стащила с себя одежду, уже не удивляясь, что та в пыли и сухой траве. То, что она была в чужой одежде, посреди ночи, в собственной комнате, настолько ее поразило, что на остальные мелочи не осталось внимания. Став под горячий поток воды, запрокинув голову, Влада, непроизвольно, повторяла слова песни, всплывающие из глубины сна. Вода успокаивала. И уже через несколько минут, Влада окунулась в предутренний сон, без картинок и звуков.

****

«Мне надо поговорить с мамой. — думала Влада, сидя на лекции. — Да, мне надо поговорить с ней. Я, непонятно как и зачем, улетаю невесть куда, ночью. И это факт, который мне не ясен. Именно улетаю. Да, если бы это был сон, я бы хоть что-то помнила, просыпалась в своем одеянии, в том виде, в котором засыпала. Виен бы мне помогла понять видение. А с той проблемой, что свалилась на мою голову, мне нужна только мама. Ох! Как же расстроится папа!»

Довольно долгое время, Владислава удивляла окружающих. Она не задавала вопросы, коими осыпала преподавателей, поэтому учащиеся постоянно на нее оглядывались. Да и учитель был удивлен не меньше остальных. И только ее серьезный вид, и устремленный взгляд девушки, который следовал за ним по аудитории, не позволял ему сделать замечание. Одна Мира не обращала на сестру внимание. Ей, как и Владке, сегодня было не до учебы. Она хотела узнать, где провела ночь сестра, да еще босая, а для этого ей был необходим Герман. А тот, как назло, уже неделю пропускал занятия.

«За ним и раньше такое водилось. — признала Мира: — Прогулы — его личное дело. Он должен ответить всего на один вопрос».

— Да ничего он нам не должен! — прошептала Влада. — И не трогай парня, я сама все узнаю, как только появится.

Мира вздрогнула, но широко улыбнувшись, повернулась к сестре:

— И с чего вдруг такая предъява?

— Ничего не вдруг! — ответила Влада. — Хватит о нем думать.

— Еще чего! Это не я, а ты должна думать о нем. Мне он никто и я с ним ни как.

— Правда? — глаза Влады сузились до щелок.

— Милые сестрицы! — подал голос преподаватель. — Вы сегодня рассеяны.

— Простите! — отозвалась Мира. — Мне был не понятен один вопрос, я уточнила у сестры.

— У сестры… — учитель обошел стол и, сложив руки на груди, скривившись в ухмылке, произнес: — Здесь я отвечаю на все непонятные вопросы. Личное, после уроков!

— А это по теме! — что зацепило Миру, не знал никто. Класс облегченно вздохнул, Влада насторожилась, а Мира принялась задавать кучу вопросов, которым преподаватель был уже не рад.

Разговор между сестер не был закончен, и как только дуэль с преподавателем была завершена, как только Мира вздохнув с облегчением, в полном удовлетворении расслабилась на своем стуле, откинувшись на спинку, Влада, не сводя с учителя глаз, держа карандаш у рта, словно его покусывает, зашептала:

— Не ври мне! Я знаю, что ты постоянно думаешь о нем!

— Заяви, что ты еще и мысли читаешь.

— Да мне их и читать не надо! — Влада постучала пальчиком по тетради сестры, где неоднократно, ее почерком, повторялось одно единственное имя: «Герман». — Или есть еще один, о ком я не в курсе?

Звонок отодвинул их беседу и, как только они покинули класс, Влада взяла сестру за локоть и повернула к себе:

— Мир!

— Что, Мира? Я не думаю о нем и не собираюсь с ним говорить, без твоего ведома. И что за претензия о долге?

— Слушай, прочти еще раз свой лист. Это первое. Второе — он просто друг, мы всего лишь раз сходили в кафе.

— Влада! Я поняла. Давай не будем ссориться из-за чужого нам человека.

— Давай! Я именно это и хочу — никогда с тобой не ссориться.

На этом и поставили точку, в так неожиданно возникшей перепалке.

Глава 5

Мороз усиливался. Осторожно ступая, крохотными шажками, слыша, как похрустывает поземка под ногами, Влада не могла заставить себя унять любопытство, которое влекло ее отодвинуть ветку, закрывающую вид на некое феерическое действие, пусть не совсем понятное, но происходящее рядом, за деревом, стоявшем на ее пути. Яркие вспышки, приятные слуху звуки, да и сладко-ментоловый аромат, слились в необыкновенный коктейль интереса, двигающий ею. Она поежилась, растерла замерзшие плечи, совсем холодными руками. Расправила короткий рукав футболки, не по погоде тонкой. Тут же скрестила руки на груди и сделала еще шажок. Домашние, атласные туфельки настолько замерзли, что ступни ног ее были как в тисках. Однако Влада и этого не замечала. Она не развернулась, не подумала вернуться, спрятаться в помещение, которое было совсем близко, за ее спиной или хотя бы сходить одеться. Очередная яркая вспышка и Влада уловила движущиеся силуэты. Наконец ветка была у лица и Влада, дрожащей рукой, сдвинула ее чуть в сторону. Насыщенный свет слепил глаза, Слава, чтобы привыкнуть к нему, посмотрела вправо. Деревья, совершенно голые, почерневшими стволами, уходили неровными рядами вдаль. Ни поздний час, ни отсутствие близких, девушку не пугало. Местность знакомая, хотя где именно она находится, Владислава не задумывалась. Все ее внимание, весь ее интерес был там, за толстым, вековым стволом высоченного дерева, у подножия которого она стояла. Свет уже не резал глаза, и Влада повернула голову. Группа девушек, плавно двигающихся по кругу, перебивала собственное пение неудержимым смехом, вырывающимся из глубины их души. Беззаботные, милые лица были столь прекрасны и правильны, что Владислава восхитилась ими. Неожиданно они замерли, прервав свою песнь. Спины настороженно выпрямились, головы чуть склонились набок. Они прислушивались. И Влада, уловив новый звук, приподняла голову вверх. Кроны деревьев куполом нависали над небольшим открытым пространством, на которое падал небесный свет, в котором и хороводили девушки. Замелькали тени. Девушки засуетились, но с места не сдвинулись. Владислава переводила взгляд с них наверх, снова и снова, поражаясь испугу глаз девушек. Сердечко ее ёкнуло, в носу засвербело, словно тот почувствовал запах опасности. Шум нарастал, как рокот лопастей вертолета. Вот уже и свет сменился полной теменью. Крик ужаса заставил Владу зажмуриться. Когда же она открыла глаза, то малый просвет вернулся на поляну, открывая совершенно другую картину — девушки, упав на колени, скрестив руки в мольбе, взирали вверх. Влада сначала разобрала шум — это были взмахи крыльев, с шипением, которое могло издавать безголосое существо. Осмелившись, она перевела взгляд туда, куда были устремлены глаза собравшихся на поляне. Деревья поскрипывали под тяжестью крылатых существ, с отвратительными мордами, с торчащими клыками, по которым стекала слюна, блестя в том малом остатке света, что открывал ужасающее зрелище.

— Гаргульи… — прошептала Влада, получив отвращение от серой кожи, не покрытой перьями.

Шипение становилось громче, головы существ ниже опускались к девушкам. Черные глаза, словно горящие угли, бросали искры. Девушки, не сводя с них глаз, поползли к Гаргульям, пальцы их рук вонзались в промерзлую землю, оставляя ее под ногтями. Одна из группы первой оказалась рядом с деревом, Гаргулья издала победный крик и ниже опустила голову, склонив все туловище. Крылья взлетели вверх, но тут же опустились вниз, практически скрыв свою жертву. Вот и вторая, третья…, десятая стояла перед мерзкими существами. А те, словно наслаждаясь победой, не спешили с ними покончить. Тела Гаргулий напряглись, крылья, скрыв ненадолго жертв, взметнулись, хотя головы все еще и были опущены и, не моргая, смотрели на девушек, от тел которых, тонкой, еле заметной дымкой, исходило голубое сияние и поднималось кверху. Влада передернулась от отвращения. Ей было так противно, она опасалась, что ее вот-вот вырвет. Она даже не сразу расслышала очень тихое пение. — Не поняла? — Влада сделала еще один шаг, чтобы лучше разглядеть. — Они что, сошли с ума? Петь в такую минуту…

Девушки же, правда пели, и с каждой минутой голоса становились уверенней, громче. Гаргульи склонили головы, меньше шипели и больше не двигались.

— Да это же Пари… — озвучила Влада свои мысли и как завороженная пошла на голоса.

Громкий, нечленораздельный вопль обрушился с небес, за ним Влада четко распознала шум огромных крыльев. Он был ей знаком, и она даже обрадовалась, что вот сейчас увидит ту птицу, которая пробуждает ее ночами. Вместе с этим она словно проснулась, отступила назад и снова спряталась за деревом. Да и на поляне все ожили. Гаргульи испуганно прижались к деревьям, хотя стволы не могли укрыть их огромные тушки. Девушки заметались по поляне, пряча лица. Ничего не разглядев в вышине, Влада опустила глаза к присутствующим. Беготня становилась быстрее, краски одеяний сливались в одну пеструю гамму. И только Гаргульи, все еще сидя на своих местах, выделялись серыми пятнами во всеобщем переполохе. Снова неудержимый вопль сверху. Секундное оцепенение и Влада смогла распознать ярких птиц, пытающихся разлететься в разные стороны. Вот верхушки деревьев заскрипели, наклоняясь к земле. Птицы, испуганной стайкой, прорывались к небесам и… яркими, огненными звездами падали в утоптанную траву, моментально сгорая, не оставляя даже следа. Все происходило с невероятной скоростью. Влада забыла дышать, хотя и стояла с открытым ртом, не в состоянии пошевелиться или закрыть глаза. Перед ней, на поляну, опустился молодой мужчина. Его широко открытые крылья закрывали голову, но прекрасное, выточенное тело пробудило в девушке огромное любопытство и она снова пошла вперед. Шаг, второй. Хрустнула ветка под ее ногой. Мужчина, вонзив огненную стрелу в очередную пичугу, оглянулся, метнул на нее испепеляющий взгляд, от которого Владе стало не по себе, и она зажмурилась.

Открыв же глаза, Владислава ощутила холод, пронизывающий насквозь. Перед ней был тот самый проход, с каменными изваяниями, который постоянно тревожил ее воображение, темный двор колледжа, полная ночная тишь. А в голове, четко рисовалась невероятно знакомая фигура мужчины, тревожащая ее.

— Мне срочно надо поговорить с мамой! — заявила Влада громко, с недовольством глянув в немую морду ближайшей статуи. — Чрезвычайно срочно! Это же надо… — развернулась и побежала домой, не переставая говорить: — я трансформируюсь! Только бы Мира спала. А собственно, чего это? Нет уж, пусть не спит, пусть сама увидит, а то опять будет все отрицать.

Войдя в комнату, не заботясь о покое сестры, приняла душ, улеглась в кровать, бурча что-то нечленораздельное, подтянула одеяло под самый подбородок, но тут же взялась за ноут:

— Пари! Да, я не сомневаюсь, это были Пари! Причем оба клана. И у них была разборка.

Часа два она зависала в сети, оставляя закладки из разных источников, вскользь пробегая изложенную информацию и оставляя ее для более глубокого изучения. Сердилась, когда образ мужчины становился между ней и экраном. Мотала головой, отгоняя нагло влезающее видение. Когда все закладки были сделаны, а в мировом пространстве не осталась и крупицы об интересующей ее теме, когда силуэт мужчины в очередной раз всплыл в ее сознании, она протянула: — Герман! — и испуганно замерла, смотря в окно.

Пошевелилась сестра, просыпаясь и Владислава, не контролируя свои действия, закрыла крышку ноутбука и уставилась в потолок, сложив руки вдоль туловища.

— Ты уже не спишь? — зевая, спросила Мира.

— Да, не спится.

— Кажется, я тоже уже выспалась. Хотя еще так рано. Знаешь, мне странный сон приснился.

— Мне тоже. — перебила Влада и пошла чистить зубы.

— Заметно. — проговорила Мира ей вдогонку, но выяснять ничего не стала.

Весь день в мыслях Влады был полный кавардак. Выхватывая очередное воспоминание, она не могла его толком обосновать, как и утвердительно сказать себе, что это был не сон. Так и не позвонив матери, не рассказав ничего сестре, не связавшись, вообще, ни с кем из семьи, в помощь о происходящем, она как хвостик бегала за Мирославой из аудитории в аудиторию, вскользь слушая лекции и автоматически кивая, когда к ней обращались. Однако, придя домой, она не села за изучение найденного ею материала. Более того, она уснула, даже не поужинав. Так прошли еще сутки. А на третий вечер они, вернувшись с сестрой домой, обнаружили распахнутое настежь окно. Не выявив никакой пропажи, да и следов постороннего, Славки списали это на сквозняк и никого вызывать не стали. Влада чувствовала себя превосходно, бодро. Весь вечер шутила. Да еще и неудержимый аппетит проснулся. Чуть позже, когда Мира засела за написание доклада, Влада взяла свой ноут, открыла его и лоб ее наморщился:

— Не поняла…

— Ты мне? — высунув с уха наушник, уточнила Мира.

— Да нет, себе.

— Что-то случилось? У тебя вид растерянный.

— Ничего не случилось. Просто мне казалось, я делала какие-то закладки. А тут пусто.

— Закладки чего? Может у меня есть.

— Да не помню! Не важно. Раз не помню — значит ничего существенного.

— И то верно. — кивнула Мира и «отключилась», вернувшись в свои думы.

— Точно говоришь, сестренка, — говорила Влада сама себе. — Важное никуда не скроется.

****

Герман сидел на спинке лавочки, в окружении девушек. Как всегда весел и беззаботен. Говорил, активно жестикулируя, на что барышни заливались громким смехом. Неожиданно он замолчал, спрыгнул на землю, почтительно склонил голову и, подхватив книги, пошел к корпусу. Девушки, все до одной, повернули головы в сторону его приветствия, в здание зашли Славки. С недовольным видом все разошлись. Герман задержался у двери, щелкнул двумя пальцами, словно вспомнил нечто, и с довольным видом зашел внутрь.

Два часа занятий пролетели для Славок в активной напряженности. Сокурсники привыкли к их ненасытности в учебе, а женская половина прощала даже ревность, возникающую к Герману, ведь их пытливость к знаниям дарила свободное время на болтовню и пересуды, пока учителя занимались сестрами.

Третий час учебы был в другом корпусе и когда Славки, одни из первых вошли в класс, Герман уже сидел за столом, полон внимания.

— Привет сестренки! — крикнул он и поднялся. — Давайте ближе. — Влада нахмурилась, Мира замерла в удивлении. Нет, Мира обрадовалась его появлению, у нее были к нему вопросы, но она дала слово сестре, не затрагивать тему так ей неприятную. Вот от этого и стояла в проходе. Герман же не унимался: — Не робейте, не покусаю, я сегодня сыт. И дайте, пожалуйста, возможность другим блеснуть своими знаниями.

Влада нехотя пошла вперед. Время летело быстро, разговор был прост, без серьезных тем, говорил в основном Герман, Славки же слушали с удовольствием, временами соглашаясь, иногда отрицая. Так они переместились в кафе, затем, втроем, побродили по городку, а перед тем как проститься, Герман, прищурив глаз, задержал свое внимание на Владке, всего на миг, удержал ее руку в своей, а ее обдало таким жаром, что щеки запылали. Благо освещение было тусклым, и сестра не заметила. Вместе с жаром, к Владиславе начала возвращаться память, прожитого за последние дни, а особенно ночи. Войдя в комнату, она бросила сумку и произнесла:

— А знаешь, Мирка, ты права! Я должна поговорить с ним. Ты же не будешь против, если я спущусь, на пару минут.

— Да хоть на час! Главное, найди ответы на свои вопросы. И это, не до утра, а то МА с ума сойдет.

— Я на минуту! — с серьезным видом заверила Влада и закрыла за собой дверь. Понимая, что у нее по-прежнему нет номера телефона Геры, что парень давно мог уйти и ей его не догнать, ибо пути у них разные, а дорог много. Она сбегала по ступенькам, в глубине души надеясь, что разговор не состоится, что ночью она не будет думать над его словами, а разберется в себе и том, что же было с ней на самом деле. Она даже успела пожалеть, что так повела себя, что позволила себе мчаться за парнем, что дала повод сестре, вообразить бог знает что. Спрыгнув с последней ступени, она практически упала в горячие объятия Германа. Он так нежно, вместе с тем, так крепко прижал ее к себе, что у нее перехватило дыхание. Подняв голову, непроизвольно прикрыла глаза, от его горячего дыхания, такого свежего, какое чувствовала лишь, когда ее «седьмой ветерок» кружил вокруг. Тут же ощутила прикосновение его губ. Легкий поцелуй, ею не отвергнутый, становился требовательней, пристрастней. И ей это нравилось! Она практически тонула в нем. В висках стучало, во всем теле появилась дрожь и Влада, приложив немало усилий, отстранилась, прошептав:

— Завтра… Прости… Завтра…

Уже через минуту она стояла у своего окна и наблюдала, как он, став в центр света, падающего из ее окна, улыбается. Без сарказма и превосходства, без былой иронии, которую он не скрывал к окружающему его миру. Он был счастлив и Влада это чувствовала.

— Ты уже дома? — слова Миры привели ее в чувства.

— Угу! Ушел. И чего понеслась, как…

— Ну, ушел и ушел. Завтра спросишь.

— Завтра. — повторила Влада и спряталась в ванной комнате, надеясь, что сестра ничего не заметила, что не выглянет в окно, что Гера ушел… — Что-то очень много у меня недосказанности. — бурчала она, обливая себя горячей водой. — Что-то уж очень много…. Я погружаюсь во все это, бездумно, как ненормальная, не думая о последствиях. Господи, да что же это со мной?! Ой, папочка!

Ей действительно, в первую очередь, было стыдно перед отцом. Она всегда восхищалась его рассудительностью, верностью и преданностью семье. Ей постоянно мечталось о таком муже, она ждала такой любви, тех ухаживаний, которые отец оказывал матери. А тут, вдруг, в такой запутанной ситуации, поцелуй. И он ей понравился!

Вода помогла. Из ванной Влада вышла уже успокоившись. А тут еще и Мира постаралась, заварила горячий чай. Влада очень любила держать в ладонях горячую чашку, она обожала греть ладошки, в такие минуты мысли становились яснее, сомнения удалялись, находилось решение самым трудным вопросам, которые возникали в ее возрасте. Так случилось и сегодня. Закончив чаепитие, сестры взялись за ноуты. Мирослава готовить доклад, с которым на выходные должна была уехать в другой штат, на очередную конференцию. Владислава же, отогнав сладость поцелуя, восстановив в памяти одну из ночей, снова принялась вытаскивать из недр мировой паутины сведения о Пари. На этот раз она не просто сделала закладки, она создала папку, отправляла в нее заметки, прочитывая их и удаляя все не нужное, как она считала — надуманное. Затем засекретила папку и, как ей не хотелось выглянуть в окно, легла спать, в ожидании очередного сновидения. Видений не было. Она замечательно выспалась. Первой собралась и решительно пошла на встречу с Германом. Сегодня ей было, что ему предъявить, как и задать конкретные вопросы. Не получилось. Герман возникал возле нее так неожиданно, осыпал горячими поцелуями и исчезал, прежде чем Мирослава или кто из учителей, появлялись рядом. К вечеру он осмелел, пошел провожать Славок и тут не упускал момента, чтобы поцеловать Владку, едва внимание сестры было чем-либо захвачено. Наутро, Владислава, опять-таки не смогла серьезно поговорить с ним. Едва они с сестрой вышли из дома, как он появился на их пути, сияя как медный пятак, преподнося им небольшие презенты, в честь приближающегося Рождества. А дальше — еще сложнее. Он дал Владке новое имя, да еще преподнес это так, что она не только не воспротивилась, а даже наоборот, растаяла в его объятьях. «Канарейка»! — произносил он с особым вдохновением, прям в ухо, после очередного мимолетного поцелуя. Не громко, а именно шепотом, как бы показывая — это их тайна. Оставаясь без его присутствия, Владислава ругала себя за слабость и краснела от того, что входила во вкус. Ей не просто нравились его прикосновения, она уже жаждала их. Два головокружительных дня. И ни одного слова сестре, ни одного сообщения родным. Нет, она все так же связывалась с семьей, но упорно, сама не понимая отчего, игнорировала делиться личным счастьем. Ночью, перед тем как заснуть, объясняла себе свое поведение тем, что не уверена в искренности их чувств и что утром, обязательно, серьезно поговорит с Германом. И так каждый день в течении недели.

В последний день перед рождественскими каникулами Герман не показался. У них не было совместных занятий, и это не должно было Владу удивить, но ведь и на неделе у них редко совпадали лекции, а он был рядом. Влада выискивала его в толпе, но тщетно. Сначала у нее пробудилась паника, мол, все, наигрался. Присутствие сестры сдержало от глупостей. Она не заплакала, хотя и хотелось, не бросилась его искать. Через час она задышала ровнее и уже спокойно относилась к его отсутствию. Еще через полчаса она ощутила забытую легкость и снова выстроила ряд вопросов, которые ее мучили. Более того, именно сегодня, перед завтрашним отъездом Миры на конференцию, она намеревалась, за вечерним чаем, поделиться с сестрой рождающимися чувствами к Герману. И снова не удалось. Едва она осталась одна в комнате, как услышала стук в окно. Подошла. Герман стоял под окном, и умело бросал камушки. Махнув ей рукой, направился к входной двери. И она, на пальчиках, чтобы сестра не услышала из ванной комнаты, открыла дверь и оказалась в его власти. Страстный, обжигающий поцелуй вскружил ей голову. И даже когда Герман заговорил, Влада не могла открыть глаз, слушала его, сильней прижимаясь к его горячему телу.

— Канарейка! Прости, были важные дела. Но завтра, с самого утра и до… пока не прогонишь, я весь твой! — еще раз расцеловав ее, легонько подтолкнул к двери и исчез. Едва Влада оказалась внутри, как Мирослава окликнула ее:

— К нам кто-то пришел?

— Нет! — соврала Влада и зажала рот рукой. — Тьфу! — уже тихо говорила себе: — Вот зачем вру?! Да что же это такое?

— А мне показалось, дверь хлопнула.

— Именно что ПОКАЗАЛОСЬ! — сердясь на себя, Влада прошла к кровати и уселась, скукожившись и дуя щеки.

— Странно! — Мира появилась распаренная, с мокрой головой. — А с тобой-то, что?

— Живот болит! — Мира обеспокоилась. — Да не части. Наверное, голодная. Я скоро.

Поели молча. Затем Мира собрала сумку, причитая, как мамочка:

— До утра не загуливайся, ешь хорошо, высыпайся…

— Ты не очень? — Мира посмотрела на сестру. Влада добавила спокойней: — Я о том, что ты мне не мама. — улыбка расплылась, открывая белоснежные зубы. — Да и едешь на два дня.

— Почти пять! Вернусь в канун Рождества. Отпразднуем по правилам колледжа и домой. Как же я соскучилась! Влад! Скажу честно, мне не плохо здесь, однако…, дома лучше. Хочу на РОДИНУ!

— Я тоже. Только. Мир, ну мы же не слабачки. Привыкнем, не подведем родителя.

— Куда денемся. Свыкнемся, приживемся, станем настоящими леди и еще скучать будем за всем этим «снобизмом».

Глава 6

Утро для Славок началось непривычно — они проспали. Когда настойчивый стук в дверь заставил посмотреть на часы, обе устроили переполох, забегали, запричитали, обвиняя друг друга. В дверь продолжали стучать. Когда же Влада открыла, на пороге стоял Герман и ухмылялся:

— Вот так и знал, что проспите! Мирка, ты хоть помнишь какой сегодня день?

— Ай, не до тебя! — отмахнулась Мирослава. А Влада, замерев на пороге, всеми фибрами ощутив его прохладность к себе, еле сдерживалась, чтобы не наорать на парня.

— Может меня и туда, да только автобус ждать не будет. Практически все собрались.

— И что мне теперь делать?! — злясь, бросила Мира.

— Отставить панику! Одевайся, красится не обязательно, ты и так прекрасна. Жду тебя на улице. — подхватил ее дорожную сумку, заблаговременно приготовленную и закрыл за собой дверь.

— Не поняла… — только и смогла сказать Влада.

— Я тоже, но разбираться буду потом. — Мира уже пришла в себя, теперь ее действия были слаженными и уже через пару минут, поцеловав сестру, удалилась.

Владислава все это время так и стояла у двери. Когда же дверной замок защелкнулся за сестрой, она подняла брови, затем проследовала к своей кровати, взяв подушку в руки, взбила ее так, словно это она была виной всего, вслед за тем издала протяжное: у-у! После чего добавила:

— Даже так?! — расправив плечи, гордо задрав подбородок, прошествовала в ванную. По истечении достаточно долгого времени, когда ей казалось, что Герман испарился восвояси и навсегда, когда она решила, что дни, в отсутствие сестры, пройдут в занудном унынии, в дверь постучали и она, скривившись, нехотя, пошла открывать.

— Привет! — произнес Герман, словно они и не виделись сегодня. — Ты все еще не собрана. Вот сонная красавица.

— Я не сонная! Это первое. Второе — у меня выходные. И третье — планы я не строила.

— Опять двадцать пять! Кажется, так у тебя на родине говорят. Канарейка! Ты не в духе?

— Моя жизнь, в чем хочу в том и хожу.

Они стояли в дверях, она в комнате, он у порога. Влада не спешила приглашать, парень же не торопился напрашиваться в гости. Он даже наоборот, сделал шаг назад, прищурил глаз, отчего на его достаточно красивом лице появилась легкая насмешка. Владу это кольнуло, и она принялась считать про себя, чтобы не наговорить ему то, о чем сама потом будет жалеть.

— Мира умчалась к очередным победам. Как оказалось, я недаром явился непрошеным. Просила кланяться и не скучать! — он шутливо поклонился, затем добавил: — Будет звонить, но и тебя просила не забывать и ей позванивать.

— Зайдешь или так и будешь стоять у порога? — уже спокойно спросила Влада.

— Зайти то можно, только… — тут он сделал паузу и у Влады заколотилось сердце, а в голове уже стучало:

«Вот сейчас он все и скажет! Сейчас он, не извиняясь, просто сообщит, что вся неделя была ошибочной».

Не сказал, стоял и улыбался. Когда же глаза Владки блеснули накатившейся слезой, когда нижняя губа стала подрагивать и она ее прикусила, сделал шаг вперед, взял за руку, поцеловав кисть, нежно, но так тепло, что огонек в ее душе проснулся и окрасил щеки в пурпурный цвет, произнес, практически в ухо:

— Завтраком же все равно не накормишь, нет ведь ничего вкусненького. А я без гостинца. Так что собирайся, пойдем в ближайшее кафе.

— А вот и нет! У нас холодильник полный.

— Отлично! Однако я рискну пригласить тебя.

— Ты что, боишься?

— Ага! — засмеялся. — Предпочту нейтральную территорию.

— Герман!

— Владислава! Целомудрие вещь ценная. Я стараюсь беречь.

— Да ну тебя!

— Где то я сегодня это уже слышал. Одевайся!

— Хорошо! Только ты не маячь тут, и я, это, не кусаюсь.

Он прошел, покрутился вокруг своей оси, изучая их жилье. Присмотрелся к многочисленным фото.

— Семья! — уловив его взгляд, пояснила Влада.

— Я так и понял. — взял стул, приставил его к стене, сел, сложа руки на груди и прикрыл глаза.

— Ты что, собрался спать?

— Просто стараюсь тебе не мешать.

— А ты мне и не мешаешь.

Влада стояла перед ним, собранная и причесанная, даже губы поблескивали от нанесенного бальзама. Глаза Германа загорелись, он так быстро поднялся и прижал ее к себе, затем их губы слились в страстном поцелуе, но уже через мгновение он извинился:

— Прости. Спешить не будем.

— Не будем. — повторила Влада.

Герман помог ей надеть пальто, поправил воротник и сам надел на ее голову шапку, лежавшую на верхней полке вешалки.

— Надо! — произнес категорически и даже, шутя, погрозил ей, после чего они покинули комнату.

И побежали часы, полные нежности и целомудрия, о котором Герман вспомнил утром. Он был очень внимательным, заботливым, милым и ласковым. Голос звучал словно мед, рассказы лились в ее удовольствие. Эти нежные прикосновения и скромные поцелуи в щеку или руки, так воодушевляли и окрыляли Владу, что она старалась не отходить от него и на шаг. Только ей уже этого было мало. Все это, по ее пониманию, должно было быть вначале. А сегодня, когда они одни, после такой страстной недели, пусть и не достаточно близкой, пусть без общей постели, ей хотелось большего. Ведь он же был пытлив и пылок, целых семь дней. Однако, так или иначе, а его новое, нежное отношение к ней, потихоньку уняло в душе девушки необузданный порыв к близости и уже к вечеру, она была ему настолько признательна, что готова была осыпать благодарностью.

— Прекрасный вечер! — произнесла Влада, когда они подошли к ее дому.

— Только вечер? — удивился Герман.

— Не только. — смутилась Владка и опустила глаза. — Вся неделя была неповторимой. Правда, … сегодняшний день превзошел все мои ожидания.

— То ли еще будет. — отозвался Гера. Присел на скамью, осторожно взял ее за руку и усадил на колени. — Скамья холодная. Не хочу, чтобы ты простыла.

— Я так и поняла. — отвела от него взгляд, сидела настороженно. Он же не проявлял большего. Только взял ее руки в свои ладони, потер пальцы, подул, согревая. Снял свой шарф и повязал ей.

— Снег, а ты нараспашку, как сорванец!

— Какой снег? Откуда? — хмыкнула она. — Вот у нас снега… — и умолкла.

Снег мелодично, кружась хороводом, опускался на них. Вот уже и дорожка стала белой. Деревья меняли окрас. И тут Влада заметила, как прекрасна аллея, на которой они прибывали, ожила. Яркие рождественские украшения горели тысячью ламп. Деревья и здания мерцали разноцветными гирляндами. На площади, виднеющейся со скамьи, ей подмигивал Санта, стоя в огромных санях, запряженными оленями. — А у нас дед Мороз и Снегурка. — весело произнесла Влада: — На тройке лошадей. Гера! Спасибо тебе! — поцеловала его в щеку, прижалась.

— Пожалуйста, Канарейка! — ответил он и поставил ее на землю, все еще обнимая. — Кажется, пора спать.

— Еще так рано…

— Ничего не рано. Скоро полночь.

— А я и не заметила.

— Вот! Еще пунктик, какой мне придется улучшать.

— Да ну тебя!

— Повторяешься. — Влада вздохнула, а он продолжил: — Давай прощаться. Завтра насыщенный день.

— Правда? И что ты придумал?

— Сюрприз!

— Хороший?

— А ты как думаешь? Все, беги!

За те считанные минуты, какие потратила Влада на подъем по лестнице на второй этаж, снег покрыл все в поле ее зрения. И только оставленный «ангелочек», вместо следов ног Германа, выделялся из белой гаммы.

— И все-таки, ты — хороший! — усевшись на подоконник и прильнув к стеклу, прошептала Владка, очерчивая силуэт ангелочка пальчиком.

Глава 7

Какой бы прекрасной не была череда событий, приходит тот момент, когда анализируя их, находятся вопросы. Так случилось и с Владиславой. Просидев на окне довольно долго, а именно до той поры, когда падающий снег скрыл от нее «ангелочка», оставленного Германом, приняв ванную и удобно разместившись в постели, она принялась петь дифирамбы парню. Признавшись себе, что от себя такого не ожидала, невольно, нашла вопрос, на который давно искала ответ. Более того, дать полное пояснение мог именно Герман. Потянув за тонкую ниточку, уже через время она «держала» целый канат неточностей, недосказанности, неясности и еще массу всего, о чем следовало бы поговорить с парнем. Правда, от этого он ей не стал не мил.

Ночь снова пролетала быстро, без сновидений. Однако выпив чашку кофе, она вспомнила, смутно, один из своих прежних снов, подаренных ночью Оксфорда. И, что совершенно естественно, принялась его оживлять.

Как бы там ни было, а к полудню, она была одета, обута и, не дожидаясь прихода Германа, спустилась — подышать морозным воздухом, полюбоваться красотой заснеженной природы.

Герман вышел из прохода одновременно с Владиславой. Заметив девушку, ускорил шаг. Нежно обнял ее и поцеловал в щеку. Владка боялась, что он, следуя своим привычкам, бросит колкость, мол: «ага, не дождалась, соскучилась» или что-то подобное. Собственно она не собиралась противоречить, ибо очень хотела с ним скорее увидеться, по нескольким причинам. Но он ничего подобного не выдал, а лишь уточнил:

— Не замерзла?

— Я только вышла.

— Как спалось?

— Прекрасно! Или ты спросил не просто так?

— Конечно, не просто так. — улыбка растянула губы. Влада искала сарказм, но парень снова ее удивил. — Мне не безразлично все, что с тобой происходит. И, как не странно покажется, с Миркой тоже.

— Приятно слышать.

— Владка, что-то произошло за ночь?

— Ничего. Ровным счетом — ничего!

— Мне привиделась грусть в твоих глазах.

— Показалось. Хотя…

— Так! — Герман начал говорить одновременно с ее последним словом и Влада решила не продолжать. — Мы останемся здесь топтать снег, или последуем намеченному плану?

— О планах ты меня не известил, но я согласна идти за тобой.

— Как же это радует мой слух! — обнял за плечи, повел вперед.

И снова невероятно прекрасный день, полный тепла и его заботы. Герман удивлял ее снова и снова. Сегодня он повез ее в маленький городок, где-то на окраине штата. Спросил бы кто Владу дорогу или хотя бы название, она бы не ответила, просто не следила за этим, сидя в его теплой машине, слушая его убаюкивающий голос. Как же он много знал! Впору работать гидом. Нет, он лучший историк, за все года ее учебы. Она поймала себя на мысли, что ни Дэн, ни Жан, ни даже отец с ним не сравнятся, и снова покрылась румянцем. А городок был и, правда, великолепен, словно сказочный, весь в огнях, украшенных елках и поющих уличных игрушках. Темнело. Они сидели в кафе, небольшом и похожем на резиденцию гномов, с деревянными столами, лавками покрытыми тканными дорожками. Служащие в забавных костюмах и прочая рождественская мишура. Здесь она впервые попробовала Грог. И прослушала увлекательный рассказ Германа об Эдварде Верноне, по прозвищу Старый Грог, вице-адмирале британского флота. Который еще в XVIII веке, изобрел вкусивший ею напиток. Герман так подробно рассказывал, словно сам присутствовал при этом и дружил со славным Эдвардом. Правда до этого они выпили по стаканчику шведского рождественского напитка, Глегга. И теперь соединившаяся смесь клонила ее ко сну. Владка боролась с этим, стараясь быть внимательной к словам парня.

— Эй, подруга! — смеясь, произнес Герман. — Да ты спишь уже!

— Вовсе нет.

— Хочешь, останемся здесь.

— Нет, нет! — поспешила ответить Влада, голос сорвался до крика и Герман обнял ее:

— Не бойся ты меня так!

— Я не боюсь тебя. Правда. Просто…

— Ты права, все просто.

— Герман!

— Дорогая, давай не будем портить впечатления от сегодняшнего дня. Он же хорош?

— Необыкновенен!

— Тогда домой?

— Как скажешь. — вздохнула, опустила голову.

Уже через пять минут они ехали назад. Не так быстро, и молча. Герман поглядывал на нее, но не трогал вопросами. Проводил до двери, поставил небольшой пакет на пол у входа и удалился. Влада и этого не заметила, послонялась по комнате, прежде чем подойти к окну, а когда оказалась у него, то заметила ползущую за Германом вереницу следов. Возможно, напитки так на нее подействовали, а может и что другое, только Влада уснула, даже не сняв верхней одежды.

Сон затягивал, открывал ее потаенные уголки памяти и фиксировал новые вопросы, на которые ей обязательно надо было найти ответы.

Утро началось с прихода Германа. Он топтался под окнами и Владислава это почувствовала. «Выпрыгнула» из сна, сев на кровати. Еще не осознавая где она, сколько времени и прочее, что обычно бывает у людей после крепкого сна, бросилась к окну. Парень помахал ей рукой, она позвала его к себе. Открыла дверь, сообщая:

— Я на минутку. — скрылась в ванной и только тут увидела себя в зеркале, и ахнула: — Ничего себе! И в таком виде я его встретила… — волосы растрепаны, пальто мятое, макияж не первой свежести. Они с сестрой не наносили «боевую раскраску», так, слегка подчеркивали свою молодость. Но сегодня и эти штрихи были видны. Не теряя времени, приняла душ и вымыла голову, обрадовалась свежей футболке и легким, домашним брюкам, забытым сестрой. Еще пару минут ушло на сушку волос и, поймав убегающую уверенность, открыла дверь. В комнате пахло ароматным чаем.

— Прости, я немного похозяйничал. — улыбнулся Гера.

— Молодец! — замерла, не зная как себя вести дальше.

— Наконец ты это заметила. Я вообще — золото, а не человек!

— То-то я смотрю, ты так светишься.

Рассмеялись. Затем выпили чаю, с крендильками, появившимися как по волшебству. Влада осознавала, что парень ей нравится все больше. Ни лишних вопросов, ни назойливости излишней и требования близости. Единственное, что ее угнетало — она все еще не могла задать ему ни одного вопроса.

— Канарейка! Что тебя гложет?

— Ничего… — полушепотом произнесла Влада и задумчиво смотрела на него.

— Я же вижу грусть в твоих глазах, причем не однократно. Да и мыслями ты часто улетаешь неведомо куда. За родителями скучаешь?

— Скучаю. Мы впервые так надолго и далеко уехали. Нет, мы с Мирой не цыплята, самостоятельностью не обделены. И все же.

— Понимаю. — он погладил ее руку, затем прикоснулся губами к пальчикам. — Ты, нет, вы, можете на меня рассчитывать в любой ситуации. Может по мне не видно, но я умею дружить.

— Видно.

— В таком случае, может, начнем прямо сейчас?

Влада вздрогнула и глаза заблестели.

— Канарейка! Ты это, не переворачивай мои слова с головы на ноги. Я не озабоченный подросток.

— Я так и не думаю.

— Ой, да ладно. У тебя все на мордашке написано. Вон как встрепенулась, от простого предложения, словно пичуга перед котом.

— Так вот почему ты меня Канарейкой называешь?!

— Не торопись! А то наговоришь и поверишь. Ты яркая, голосок звонкий. И потом, как мне тебя называть. Банальными: кошечка, зайка?

— Нет, конечно. По имени, допустим.

— Не во всех случаях. И потом, твое имя не всегда соответствует тебе.

— Это как?

— А вот так! Именем тебя нарекли сильным. Уж не знаю, за какие заслуги и что пережили родители, прежде чем дать вам с сестрой такие имена. Только, поверь, ты часто бываешь такая, как бы это точнее выразить? Настоящая женщина, слабая, которую хочется защитить.

— Нянчиться.

— И вовсе нет! Хочешь, чтобы я тут пел тебе дифирамбы и обсыпал комплиментами?

Влада хитро улыбнулась:

— Хочу!

— Не капризничай! Тебе это не идет. Всему должно быть свое время.

— А говоришь, что я слабая женщина.

— Ты, прежде всего, настоящая женщина, а не избалованная фифа. Если бы мне нужна была такая, то я бы здесь не сидел. Их пруд пруди. Проголодалась?

— Нет! — выпалила и, смягчившись, добавила: — пока не хочу. Я умею готовить. Если не торопишься, могу удивить.

— Не тороплюсь. Я же сказал — все эти дни, я весь твой!

Владислава мило улыбнулась, Герман заметил чувство неловкости, тщательно скрывающее девушкой, поэтому поспешил предложить:

— Пойдем, прогуляемся.

— Я не против. — снова улыбнулась. — А как же обед? Я же обещала продемонстрировать свою уникальность.

— Этого предложения я не упущу. Более того. Обещаю быть подмастерьем.

— Идет! Мне надо пару минут.

— Принимается. Я вымою чашки.

В скором времени они вышли из квартиры и Владка потянула его в другую сторону от лестницы:

— Мне надо заскочить в учебный корпус, на минутку.

— Надо, значит зайдем. — он словно уперся и тянул ее к лестнице.

— Герман! Так ближе.

— По мосту «вздохов»… — вспомнил он. Его поведение показалась Владе странным, но она не спешила делать выводы. Герман отпустил ее руку: — Ты беги, я подожду тебя на улице, у входа в учебный корпус.

— Не хочешь показываться на глаза преподам?

— Точно! Есть такой грешок.

Владислава понимающе улыбнулась и побежала по своим делам. Герман, облегченно вздохнув, сбежал вниз по лестнице, мелькнул на аллее и, бросив взгляд на проход между корпусами, именуемый студентами «мостом вздохов», пошел в обход.

В зимнее время темнеет рано и, несмотря на праздничные украшения улиц фонариками, многие предпочитали сидеть в теплых домах, а не мерзнуть на улице. Так и Герман с Владиславой, побродив по уже знакомым до мелочей улочкам учебного городка, вернулись к ней, смеясь, и подшучивая друг над другом, приготовили незатейливый обед и уплетали его за две щеки.

— Давай, красавица, — начал Герман: — пока я добрый, засыпай вопросами, отвечу на любой.

— Да я как-то и не погрязла в них, чтобы забрасывать. Хотя, парочка есть. — парень кивнул и отставил тарелку чуть дальше, собираясь доесть все, что на ней было, но уже неторопливо. — Помнишь наше первое знакомство?

— А у нас было второе? Прости, я понял, что ты имела в виду первую нашу встречу.

— Именно! Ты не забывай, я русская и могу неточно выбрать фразу.

— Проехали. Я давно разбираюсь в том, что ты хочешь выразить без правильных английских фраз.

— Отлично! Так вот, ты как-то заговорил о Пари.

— А! В те дни ты могла вспыхивать как спичка и доказывать свою правоту.

— Я не о клубе спорщиков, хотя он мне тоже любопытен. Я о мифе.

Удивление, а вернее настороженность появилась на лица Германа и Влада заметила, как он тщательно это прятал.

— Миф… Ты о сказках… Ну… просто, если я не ошибаюсь, мы говорили об этом, после твоего факультатива.

— Да, да, все правильно. Я хочу знать, откуда ты так хорошо разбираешься в легендах таджиков?

— Из интернета! Только я не знал, что это их легенды.

— Мне кажется, ты намного больше знаешь, чем хочешь показать.

— Как же мне льстит твое мнение обо мне. Но ты же спросила не для того, чтобы похвалить меня.

— Не для того. Мне хотелось твоего пояснения этого мифа.

— Моего пояснения? И чем же это вызвано? — Герман изменился в лице. Вся мальчишеская беспечность испарилась и Владе даже показалось, что он стал старше. Прищурила глаз, задержала взгляд на его лице. Смутилась, но ответила:

— Сны. Понимаешь, они какие-то странные. Мне часто снятся Гаргульи.

— Гаргулии?

— Ну да, те, что застыли в камне, в проходе, ведущем в учебную часть.

— Поэтому ты бегаешь по мосту.

— Нет. Редко пользуюсь им, когда спешу, так же короче. — пояснила и ждала от него ответа на свой вопрос.

— Гаргульи, говоришь. Я не рассматривал их с этой точки зрения. Сегодня же тщательно изучу каждую статую.

— Изучи, изучи.

— Обязательно! Снятся… И что тебе кажется странным? Эти изваяния кому угодно запомнятся.

— Я никому не рассказывала эти сны, даже Мире. Странным образом они вообще были мной забыты, как вдруг, всплыли в моей памяти, с такой четкостью, словно это было наяву и только что.

— Хочешь поделиться? — он поднялся, убрал со стола тарелки, хотя не доел, как собирался. Затем поставил чайник и хозяйничал, будто Влада была у него в гостях, а не наоборот. Она молчала, наблюдала за ним, не испытывая ни радости, ни чего-либо другого, пока он снова не заговорил с ней: — Так давай, я внимательно слушаю. — сел и сделал глоток горячего кофе.

Влада обхватила чашку двумя руками, когда ладони согрелись настолько, что жар побежал по ее жилам к самому сердцу, она словно проснулась и заговорила:

— Да, странные сны, словно я уношусь в них. Так четко я воспринимаю звуки, запахи и все остальное… Я там, во сне, первые минуты думаю, что нахожусь в лесу. Густом, мрачном. За толстым стволом дерева, которое на моем пути, живописная поляна. На ней, в ярком свете, падающем от полной луны, танцуют девушки. Их лица и голоса настолько прекрасны, что нет сил, оторвать свое внимание от них и идти своей дорогой. Они словно привораживают. И когда я, следуя их зову, делаю шаг к ним, девушки превращаются в ярких птиц и разлетаются.

— Милая! Ты большая фантазерка! Это же сон! Хотя, я бы на твоем месте сменил факультет. Неравен час эти занятия доведут тебя до…

— Сумасшествия, хочешь сказать.

— Нет. До написания книг.

— Ну, тебя. Я с ним делюсь сокровенным, а он.

— А я — не менее внимателен к твоим словам, чем ты ко мне откровенна. Просто я не знаю, чем могу помочь. Я простой парень…

— Ты не постой парень! — Влада сорвалась на крик. — Ты Тиштрай, сражающийся с Пари. Я видела тебя в последнем бою! Это от твоих стрел они пали звездами на землю, а Гаргулии, призванные на их стражу, окаменели!

— Влада! — Герман подошел к ней и обняв, насильно увел из кухни. Глаза ее блестели, словно в них собралось множество бенгальских огней, губы и щеки пылали как в горячке, а ее саму трясло. Его легкие прикосновения к ее голове, будто бы снимали жар, успокаивая и убаюкивая. — Милая моя Канарейка! Ты такая необычная, просто неземная! В какой же семье родили и воспитали такое чудо?

— В роду Гаев.

— Это многое объясняет. — усмехнулся он, хотя глаза были серьезны. Только Влада этого не видела. Она вообще ничего не замечала, полностью находясь во власти своего желания высказать Герману все и услышать ответы. Герман не пользовался ее состоянием, он, наоборот, в данный момент был как заботливый старший брат, старающийся оградить свою любимую сестренку от любых сложностей и бед, обнимал ее, закрывая своим мощным торсом от жестокого мира. — Канарейка! Скажи, как мне воспринимать твой СОН, как комплимент, или констатацию факта моего уродства?

— Ты прекрасен! Ты так красив был тогда, в том мире. И сегодня, ты не менее великолепен. Твой один взгляд испепелит любые нечисти!

— Может, ты заснешь? — он гладил ее по голове, шепча на ухо. — Тебе просто необходимо выспаться и забыться.

— Герман! Ты можешь даже потребовать этого, но ты не знаешь главного. Я никогда не забуду! Понимаешь, я не из тех девочек, что держат голову полупустой. Я не смогу забыть. Я — Гай!

— Да, да, ты Гай. И Мира, и мама с папой. Но у человека есть один недостаток. Хотя, возможно, это и особая привилегия, дарованная Иисусом — короткая память.

— Нет! — мотала она головой. — Это ты не понимаешь! — а он, словно ребенка, принялся укачивать ее, шепча:

— Тише! Тише, тише…

— Все, все. — отстранилась Влада. — Не надо со мной как с младенцем.

— Ты довольно взрослая девочка. Видно я простудил тебя, прогуливая зимними улицами. Пойду, сделаю горячего чаю.

Влада промолчала. Уселась с ногами на диван, закуталась в одеяло. Нечто незнакомое внедрялось в ее голову, но сила семьи не пускала ЭТО в нее. Она чувствовала родовую поддержку и уже начинала стыдиться того, что чуть не выдала тайну семьи, открываясь чужому человеку. В голове уже звучали слова родных о безопасности, о том, что надо скрывать ото всех кто они есть и прочее, прочее, прочее…

— Вот, выпей, нашел у вас в шкафчике травки, думаю, это что-то похожее на чай.

— Правильно думаешь. Это сбор трав из нашего края. Дэн, брат отца, сам собирал, для нас со Славкой.

— Дружная у вас семя. Крепкая. — он не спросил, утвердил.

— Именно так. — отозвалась Влада, снова грея ладони о чашку. Герман видел, она уже пришла в себя, а минутная слабость улетала. По ногам сквозило, даже не по ногам, а как-то странно, то сверху, то снизу дул ветер. Герман посмотрел на окно, оно было закрыто. Пожал плечами и присел напротив.

— Может, я пойду.

— Побудь еще немного. Не хочу оставаться одна.

— Побуду. Мне не трудно. А если честно, мне хорошо с тобой.

— Мне тоже. Как с другом. Кажется — мы были знакомы всю жизнь.

— Да. Как с другом… — он замолчал, любовался ею, очаровывался тем, как она пьет чай. Он знал все, что она хотела ему сказать всего пару минут назад. Он не смог бы отшутиться, опротестовывая истину. Как не смог бы скрыть от нее свою тайну. И теперь радовался, что она так быстро забылась и пришла в себя. Сейчас он желал одного, во что бы то ни стало, отвести разговор в другую сторону.

— Знаешь, а я восхищен твоими родителями. Они дали тебе такое сильное имя.

— На что ты намекаешь?

— Что ты можешь владеть этим миром, крутить его вокруг себя, как только захочешь.

— Не хочу я владеть миром! Хочу простую, спокойную жизнь с родными, близкими мне людьми, огромную семью, которая будет собираться вечерами за круглым столом. Хочу смеяться, по пустякам.

— Замечательное желание! За это и выпьем! — он протянул к ней руку с чашкой, Владка усмехнулась, но чокнулась. — Улыбаешься — уже хорошо.

— Да… — протяжно произнесла она и склонила голову набок. — Оказывается, я еще не в совершенстве разбираюсь в людях.

— Ты это к чему?

— К тому, что считала тебя высокомерным зазнайкой. — Гера шутя нахмурился. — Правда, правда! Ты же все норовил мне проповеди читать!

— Ой, скажешь тоже! Хотя. Иногда и тебе полезно поучения послушать.

— Опять начинаешь?

— Продолжаю!

Они, оба, уже безудержно хохотали, хватаясь за животы, и не могли остановиться. Так прошло пять минут. И когда парень поднялся и взял свою куртку, Влада испугалась.

— Не уходи!

— Надо! Приду к десяти. Знаю, чем тебе занять в последний день отсутствия сестры.

Глава 8

Герман был потомком самого Тиштриа, прославившегося в сражениях с Пари, демонами засухи. И если предок его был непревзойденный стрелок, то Герман обладал мастерством колдуна-заговорщика. Приехав в колледж, он долго не мог понять, зачем или за что его сюда сослали, старшины семьи. Долго присматривался, прислушивался к окружению, понемногу исправлял ошибки молодежи и гасил в их умах зависть, пробуждающую засуху души. Привык к местности, втянулся и даже почувствовал вкус своей популярности. А он был красивым юношей, к нему тянулись девушки, мечтали о нем, хотя он и не сеял упований, не давал повода ни одной из них, во всей округе, надеяться на большее, чем просто дружба. Ровно до тех пор, пока в колледже не появились сестры Гаи, рыжие гурии. Они были чем-то схожи с ним — дружили со всеми, но ни одного не подпускали к себе ближе вытянутой руки. То есть — так же как и он, сразу педалировали на невозможность краткосрочных амуров. Первой из сестер его внимание привлекла Мирослава, несмотря на достаточно сильное сходство, именно она была нежнее и доверчивее. Однако проходили дни, а ее хрупкость становилось невидимой преградой закаленного стекла, практически бронированного. И Герман успокоился. Даже допускал те импульсы ревности, что исходили от женской половины, когда их бой-френды любовались Славками. Немного корректировал, кое-где подчищал память ревнивец, снижал ненависть. Вскоре решил покинуть эти места и отправиться домой, уточнить цель его пребывания в Оксфорде, как случилось нечто необыкновенное — он столкнулся с Владиславой. Ночью, на пустынной улице. И почувствовал важность своей миссии. К ней, независимой, сильной и целеустремленной, стремилась разнообразная сущность человеческих пороков. Он заметил, как ее нравственность, привитая родителями словно броня, день изо дня дает брешь, открывая сердце, оголяя душу. Капля за каплей высокопробного яда, просачивалась вглубь ее разума, доводя девушку до истерии. Да, она держалась при людских взглядах, не жаловалась семье и даже берегла сестру от непонятных атак на ее психику. Но ночами, ночами Влада находилась на грани беды, оставаясь со своими кошмарами наедине. Герман не смог остаться в стороне и посчитал своим долгом помочь ей. Помочь. Сам не заметил, как неистово влюбился в нее, теряя самоконтроль, доходя до бесконтрольности, в желании быть с ней. Быть рядом — это меньше малого, чего он хотел по отношению к Владиславе. Он, потомок самого Тиштриата, колдун-парибанд, заболел любовью. А она, Владислава, ответила ему. Он видел, с каким вожделением девушка смотрит на него, чувствовал, как трепещет от его прикосновений. С каждым днем, Герман, сильней погружался в свою любовь. С каждой минутой проведенной рядом с ней, забывая обо всех и всем, привязывался к Владиславе. Поглощался ею, упуская соседство Мары, так стремившейся овладеть девушкой, получить еще одну невинную душу себе в услужение. Да, Герман по-настоящему полюбил. Все шло к тому, что он собирался признаться ей в любви, познакомиться ближе с сестрой, а затем и с их родными. Мечтал представить ее своим. Как вдруг он получил послание из дома, с напоминанием о неотложных делах, с коими его сюда направили. Миссия — миссией, а любовь никто отменить не может.

Герман пропал на сутки, выслеживая цель. И вот, когда все уже было готово, когда он нашел искусно спрятавшихся Пари, Герман буквально наткнулся на Владу. Они встретились взглядом, и он словно прозрел, вспомнив, что Владка простая смертная. Он сделал то, за что возненавидел себя — забрал часть ее памяти. Совсем маленькую частичку, но и этого ему хватило, для душевной муки. Ибо он боялся, что стирая ее пребывание в лесу, которое девушка и так воспринимала как сон, он удалит и ее отношение к себе, коим дорожил неподдельно.

Все это происходило с невероятной скоростью. С той самой, в которой человек живет в сновидениях. Как только Герман поднялся к верхушкам деревьев, оставляя Владку одну у входа в ее дом, он услышал зловещий смех и обернулся. Мара плыла над Владиславой, протягивая к девушке свои щупальца. Мара — жена Гипноса, мать Фобетора, Фантаза и Морфея, сестра На- Хага, была за спиной Владиславы. Душа Германа похолодела. Он метнулся назад, собираясь вызвать Мару на поединок, как произошло невероятное. Мара утратила свое сияние и отлетела от Влады как воздушный шарик, уносимый ветром. Герман, ничего не понимая, все еще направляясь на помощь возлюбленной, буквально столкнулся с Марой и они вдвоем взлетели в небеса. Он потерял из видимости Владиславу, зато пристально следил за Марой. Та, хотя и потеряла мерцающие цвета «истерий», исходящих из ночных кошмаров спящих людей, была достаточно сильна. Мара сменила траекторию и вот она уже сама приближается к Герману, а по ночному городу раздается ее неудержимый смех:

— Никак наш милый, девственно чистый мальчик влюбился. Как же это трогательно. Интересно, что сделает твой папенька?!

— Боюсь, ты этого не узнаешь!

— Ой, как грозно! Не спеши, мальчишка, не смеши небеса. Кто ты, а кто я!

— Ты — Мара! Всего лишь фантом больных снов.

— Бррр! Как сказано. — Мара была настолько близко, что Герман слышал ее дыхание. Жар, вырывающийся при каждом звуке ее голоса, был похож на температуру мартеновской печи. И парень завис на месте, боясь, что его крылья вспыхнут. Мара приняла это, как послушание: — То-то! Старших надо уважать. А то вздумал тут, сражаться. — ее пыл немного поутих. То ли она поостыла в своей жажде, а возможно и решительность парня ее охладила. Как бы там ни было, но она, приобретя более спокойные оттенки своего сияния, не приближаясь к Герману, заговорила ровным голосом: — Влюбился! Ну что же, это прекрасно. По мне, так все должны пережить эту болезнь. Между прочим, ЛЮБОВЬ бывает опасней некоторых ядов. Ты напьешься ею, а вот за девочку я и гроша ломанного не дам. Ей-то, смертной голубке, не баюканной твоими Пари, и капли достаточно, чтобы покинуть этот бренный Мир, так и не примерив жизнь на себя.

— Что ты такое говоришь?! Причем тут яд? О каком забвении ты тут мне вещаешь?

— Ах ты, глупыш! Сразу видно — упорная работа застилает глаза. Да ты оглянись, посмотри вокруг. Потом встретимся.

— Стой!

— А я и не тороплюсь. Просто даю тебе время. Свое я взять всегда успею.

— Ты не тронешь ее.

— Не трону. Она сама отдаст мне все самое дорогое, что у нее есть.

— Я буду бороться за ее душу! И, клянусь честью деда, я умерю твою активность. Разгулялась ты, Мара, на этом свете, не пора ли тебе… на пенсию.

— Грозный, решительный, дерзкий. А ты мне нравишься больше, чем Таштриат. Правда, правда. Знаешь, а я сделаю тебе подарок. Даю тебе семь дней. Да, семь дней и семь ночей. Познай этот мир, широко открытыми глазами. Пойми душу людскую и признай то, чего они хотят больше всего на свете.

— Всего лишь. — усмехнулся Герман. — И ты думаешь, мне на это нужна седмица?

— Торопыга. Необходима! И прежде всего именно тебе. А теперь последнее — главное. Дай девчонке право выбора. Не причаровывай поцелуями, не завораживай словами. Полюбит сама по себе — оставлю девочку в покое. Ты тоже должен получать подарки.

— Не заговаривайся! Влада — Человек! А не игрушка.

— Человек. — Мара сделала вокруг него кружочек. На ее лице была задумчивость. Герман не торопил. Он изучал ее, присматривался. Знал о ней многое, но вот чтобы так столкнуться близко, да еще беседы вести, пожалуй, даже дед не похвастается. Их, с Марой, жизни и дела не соприкасались. Да, протекали параллельно. Частенько семья Германа избавляла чью-то душу от Пари, заранее зная, что Мара уже кружит рядом и подпитывается человеческой слабостью, затуманивая головы кошмарами сновидений. Влада же была не просто девушка, она была той, кто пробудил в сердце Германа огонь любви. И он готов был идти на любой риск, лишь бы спасти Владиславу и ее сестру.

Мара не обращала на него внимания, она не смотрела ему в глаза и не пыталась предугадать мысли, бурлящие в парне. Она думала о Владиславе. Только сейчас, в разговоре с Германом, она уловила ту тонкую, ранее не замеченную, необычность девушки. Влада была сильнее духом, чем казалось на первый взгляд. И Мару это заинтересовало, как и назойливый, маленький ветерок, мешающий постоянно. Мара решила узнать тайну девушки, чем бы это не обернулось. Но Мара была бы не Марой, если бы не обернула собственную загадку в игру:

— Знаешь, я, пожалуй, погорячилась. Нет, нет, не спеши радоваться. Семь дней никуда не испарятся, ты их проживешь. И вот мое, последнее и главное условие — пусть твоя возлюбленная посетит твой клуб. Что, удивлен моей осведомленности? Ну, бываю я в таких местах. Люблю развлекаться. Ты, как я смогла убедиться, тоже. Так вот — выдержит твоя подруга час в полной темноте — уйду, и ты многие годы не услышишь мое дыхание рядом. Нет… Что ж — на «НЕТ и суда нет», она моя!

— Я не стану играть по твоим правилам! Ты без всяких условий удалишься, куда подальше.

— Станешь! Мой маленький, грозный воин. Или она, — тут Мара слегка взмахнула рукой и Герман увидел Владку, словно стоял у окна и подглядывал за нею. Девушка была так бледна, так несчастна, что у него сжалась душа, и заболело в груди, — она не дотянет до утра!

— Ты… Ты — мерзкая, ненасытная, похотливая, нечисть.

— Да, — пожала плечами Мара, с совершенно безразличным выражением лица, даже скучающим: — только кому от этого плохо? Не мне, так это точно! Ладно, мне пора, рассвет приближается. — и растворилась, оставляя за собой, как отголосок: — Не прощаюсь! Семь дней…

Глава 9

Эти несколько суток, проведенных вдвоем с любимой девушкой, были для Германа новым испытанием. В груди горел огонь страсти. Он не гасил его, испепеляя душу, как и не находил романтизма в невольно сложившихся, трепетных, невинных ухаживаниях, которыми он заменил их ранние пылкие встречи. Боялся ли он потерять этим Владу? Да — боялся. Но уже к вечеру первого дня, вздохнул с облегчением, поняв, что девушка не только потянулась к нему, получив легкий шок от некой холодности, которая веяла от него, а проявила заинтересованность, сильнее прежней. Он даже заметил огонек азарта в ее глазах.

Чем больше сгущались сумерки, тем сильнее настораживался Герман. Он не просто догадывался о присутствии Мары, он слышал ее, ощущал сарказм, с которым та хохотала над ними. Он так сильно пытался оберечь Владиславу от влияний Мары, что пропустил момент душевного излияния любимой. И только покинув ее комнату, взобравшись на скамью под ее окном и распознав в ночной дымке шлейф одежд покидающей их Мары, задумался.

— Интересный ты человечек, моя Владислава. Какая тайна кроется в тебе? Что за стержень держит твой дух, если ты смогла противостоять самой королеве кошмаров?

Ночь, Герман, провел в раздумьях, а когда пришло время для договоренной встречи, впервые тянул с приходом, а не летел на крыльях своей первой, глубокой любви. В окне комнаты не было бликов присутствия живого существа. Постояв у дома пару минут, не сводя с окон взгляда, он вошел внутрь и поднялся на второй этаж. За дверью тишина. Сердце ёкнуло. Неужели девушка спешно уехала? Поднял руку, собираясь постучать и снова замер, прислушиваясь к слабым шорохам. Легкая улыбка тронула его лицо. Герман выпрямился, сделал шаг в сторону, прислонился к стене и, как не странно это выглядело, принялся загибать пальцы. Пройдя дважды полных два ряда, не сдвигаясь с места, постучал в дверь. Торопливые шаги босых ног приблизились, поворот замка и он, став лицом к двери, встретился взглядом, растерянной, но достаточно веселой Владиславы.

— Прости! — вместо приветствия, сложив руки у подбородка, произнесла девушка: — Представляешь, я проспала! Впервые за эти месяцы, спала как младенец! — она не суетилась, не металась, не зная за что браться, а размеренно, грациозно делала свое дело — кивком головы пригласив Германа войти, взяла фен, досушивала волосы.

— Так это же здорово, — усмехнулся Герман, — выспаться, или ты так не считаешь?

— Это больше чем здорово, это блаженство!

— Старушка!

— Что ты сказал? — не расслышав последних слов из-за шума фена, Влада отключила его и повернулась к Герману, тот беззаботно листал журнал. Решив, что ей почудилось, девушка бросила на себя взгляд в зеркало, встряхнула головой, добавляя прическе естественности, и подошла к парню: — Так какие планы у нас на сегодня?

— Планы. — он смотрел на нее взглядом полным желания. Но не успела Влада моргнуть, как его глаза искрились плутовством: — Разве можно заранее планировать для такой неповторимости.

— Брось вводить меня в краску!

— Даже не думал. Вообще-то я намеревался предложить тебе культурно-просветительную прогулку. — Ее левая бровка взлетела вверх. Герман, бросив журнал на стол, поднялся и продолжил: — Музеи…

— О нет! Пожалуйста! Мы с Мирой их по три круга.

— Ну, если по три. И что же ты хочешь?

— Даже так?!

— Так. — сказал Герман и кивнул.

— Хочу! — она подняла руку и загнула один пальчик.

— Мороженного! — не сдержался, рассмеялся.

— Именно! Мне продолжать? — застыла с поднятой рукой и смотрела на него внимательно, без единого намека на веселость.

— Обязательно.

— Тогда запоминай. Хочу в твой клуб.

— В мой клуб? — Герман растерялся.

— Ну да. Или ты шутил?

— Ты это, о каком клубе? Я вроде как не из сребреников.

— Бессребреник значит… — нараспев протянула Влада, порываясь уцепиться за брошенное им слово и указать на несоответствие в применении, но вовремя опомнилась, что говорят то они на ее родном, русском языке, который он так успешно освоил, общаясь с ней. Вздохнула, улыбнулась и продолжила: — Я о том самом клубе, котором ты некогда хвастался, мой прекрасный гуру Пари.

— А-а. — Герман улыбался, хотя в душе все кипело и он, чуть замешкавшись с ответом, думал: «Ну, Мара! Ну, стерва! Нашушукала, гнусная.» Влада не торопила, хотя и шевелила пальчиками, загибая их по очередности и медленно выправляя. — Так это не мой клуб, а факультета. Я просто его президент.

— Понятно. Ты так отреагировал. Не хочешь показать, что это такое?

— Хочу. Сегодня, как раз, очередной сбор. Но это же вечером.

— Вот! До этого, я очень хочу, прогуляться в ближайший городок. Скоро сочельник. Мне очень хочется увидеть, как да что. Понимаешь? Своими глазами, а не по телеку.

— Понимаю! Десять минут на сборы, я за машиной.

Герман мог не покидать ее комнату, машина стояла в трех минутах ходьбы, но ему надо было выпустить пар, развеять все, что он думал про Мару:

— Вот же пакостная! И как все успевает?! Ведь заключили же сделку, так нет! Ну, ничего, я с тобой еще поквитаюсь!

Не прошло и пяти минут, когда он подъезжал к общежитию Владиславы, а та уже стояла на пороге и счастливо улыбалась. Едва он притормозил, девушка впорхнула в машину, поцеловала его в щеку и села ровнёхонько, ожидая поездки. Герман не смутился, хотя и повел себя, не соответствуя обстановке, сложившейся у них за последнюю неделю. Еще минут пятнадцать в машине была тишина. Затем Влада не выдержала и заговорила:

— Полицейский родился!

— Что?! — спросил Герман и рассмеялся.

— У меня на родине так говорят, когда в компании долго молчат.

— Понятно. Фольклор. Буду знать.

— Фольклор или просто народные забобоны, только молчать как-то глупо.

— Прости, задумался. Так о чем ты хочешь поговорить?

— Нет, мне конечно и молчать приятно в твоем обществе. Бывают такие моменты, когда я просто мечтаю, чтобы ты умолк.

— Вот видишь, какой я послушный. Ты еще только мечтаешь, а я уже исполняю.

— Герман!

— Милая, я много лет уже Герман.

— Могу и обидеться.

— А вот этого не надо.

Постепенно разговор выпрямился, они попали в спокойное русло общих тем и не замечали, как пролетает время, ни разу не вспомнив о брошенном утром желании Влады. И только когда совсем смеркалось, сидя в небольшом пабе, где-то на окраине городка, и допивая яблочный сидр, после съеденного, неимоверно вкусного мяса на гриле. Вернее пила Владислава. Герман же, едва пригубив напиток, поставил высокую, из толстого стекла кружку перед собой и крутил ее, не останавливаясь. Он уже надеялся, что Влада забыла про клуб спорщиков, что у него будет время, как-то незаметно подготовить ее к навязанному Марой испытанию, как девушка вновь заговорила:

— Мы не опоздаем?

— Куда? — задал вопрос Гера и сам же ответил. — В клуб. Нет, времени еще предостаточно.

— Скажи, а что это за диковинка такая — «клуб спорщиков»? Кто там собирается? Неужели есть такие, кто без споров жить не может? И что, вот так сходятся и просто спорят?

— Сорока! О как тебя сидр развеселил. Мне, в общем ответить, или по пунктам?

— По каждому в отдельности и подробно. — сдержала смешок, допила остаток и подперев голову руками, уставилась на Германа. Причем ни в одном глазу и капли хмеля не было.

— Спорщиков всегда хватает. — начал парень. — Нет, конечно, люди собираются там по своему желанию. Вот только попасть в клуб не совсем просто.

— Хочешь сказать, что надо пройти испытания?

— Именно! Понимаешь, побиться об заклад кто больше выпьет или кто кого переплюнет, можно и в парке на скамейки. В клубе же все намного сложнее. Есть определенные правила. Имеются ступени роста.

— От которых ставки растут. — вставила Влада. — Это и мне понятно.

— Ты у нас девочка мудрая, все понимаешь на лету и с полуслова.

— А еще с полувзгляда. Ты мне главное скажи.

— Главное. Нужно пройти три этапа. Причем первый самый сложный.

— Интересно. И какая сложность? В чем заключается?

— В полнейшей темноте.

— Ой, ли? Гера! Что тут сложного, находиться без света?

— Милая моя Влада! Какой же ты еще ребенок! В полной темноте многие, даже самые бывалые мужики слетали с катушек.

— Да ладно! — она откинулась на спинку стула и усмехалась. Герман взял ее за руку и, поглаживая кисть, заговорил:

— Спичка! Владислава! Ты помнишь, в первые дни нашего знакомства я просил тебя быть осторожной в словах и выводах? — она кивнула, но промолчала: — Мы с тобой уже однажды даже поссорились из-за твоей торопливости. Но я не хочу забирать у тебя время, читать лекции и напоминать неприятные моменты. Просто поверь, мрак — это единственное, что пробуждает в человеческом мозгу панику. Три минуты и у любого, даже самого ограниченного к фантазиям субъекта, просыпаются такие видения, что и нарочно не придумаешь.

— Три минуты? — возможно на Владу так действовал сидр, а быть может и опасения Германа о влиянии Мары подтверждались, только Влада сегодня была совершенно другой. Не сдержанной, возбужденной к любым противоречиям. Герману не хотелось ее распылять и тем самым привести себя к проигрышу. На кону, в первую очередь стояла ее жизнь. Поэтому он, рассчитавшись по счету, просто сказал:

— Давай без лишних слов. Мы сейчас приедем, ты сама все увидишь. Там как раз будут новенькие.

— Ха! Ты боишься, что я выиграю.

— Нет! Я не хочу твоего раскаяния и, проигрыша.

Губы Влады раздвинулись, готовые выпустить очередной поток слов, как пронесся мимо легкий, но довольно освежающий ветерок и она, глубоко вздохнув, просто кивнула.

Возвращались в полной тишине. Герман не включил даже радио. Ей тоже не хотелось говорить. И музыки не хотелось, хотя ей очень нравилось, когда Герман подпевал и строил гримасы к песням.

****

Одноэтажное здание, в противоположной стороне жилых комплексов, еще издали привлекало к себе внимание громкими голосами и перебивающей их музыкой. В довольно большом холле было многолюдно, ярко и разноцветно. Галдели все, перекрикивая собеседников. Герман, как показалось Владе, скрывая ее ото всех собою, быстро провел из общего зала в одну из открытых дверей. Не задерживаясь ни на секунду в узком и длинном коридоре, свернул в левый проход, в скором темпе открыл дверь, практически втолкнул ее внутрь, запер дверь и включил свет. Она стояла посреди небольшой комнатки и в упор смотрела на него:

— Ты меня стесняешься?! — ее слова не прозвучали капризно, зато ударили парня покрепче оплеухи.

— Ты что, я тобой горжусь! — это прозвучало искренне, только правый глаз девушки прищурился, а левая бровка взлетела вверх. Слов не последовало, но парень молчать не мог, ему вдруг стало ужасно стыдно. — Влада! Пойми меня правильно. Вход в сообщество разрешен только посвященным. Мы приехали к началу. Тут не только новички, тут…

— Это я поняла. Ты мне не запудривай мозги. Я спросила четко, на английском. А инглишь у меня второй родной, я с пеленок на нем общаюсь. Как, впрочем, и на французском, испанском и греческом. Мы — Гаи!

— Ты дашь мне ответить?!

— Пожалуйста!

— Так вот! Не стесняюсь я тебя. Просто хочу, чтобы ты сама делала выбор. ВО ВСЕМ! А не по прихоти кого-либо. Даже такой мизер, как выбор сообщества. А все те снобы, что трутся там, — он поднял руку и показал на стену, на которой висело огромное зеркало, в дорогом золотом обрамлении. — ухватятся за тебя как спруты! Оно тебе или сестре надо?! Нет, не надо. И их глупые испытания ни к чему. Ты — личность!

— Ладно, прощен. — Влада покрутилась на месте. Небольшой диванчик, два глубоких массивных кресла, низенький столик с фруктами и сладостями, напротив зеркала. Ни телевизора, ни музыкального центра. Правда в двух углах она заметила колонки. Хмыкнула, пожала плечиками и села в одно из кресел. Что она этим хотела подчеркнуть, Герман не стал гадать. Ограничила свое пространство, это, в данный момент было просто необходимо для них двоих. Гера этому даже обрадовался. Достал из встроенного шкафа бутылочку воды, стаканы, сразу открыл, плеснул в один, поставил перед Владой, налил во второй и залпом выпил. — Гера, ты не волнуйся, я приставать не буду.

Хохот парня взлетел к высокому потолку. Он уселся напротив нее и забросил ногу на ногу, изучая ее, словно ранее никогда не видел. Влада отщипнула виноградинку, отправила в рот и продолжила: — Давай, вводи меня в курс дела.

— Да что тут пояснять. Скоро сама увидишь. — глянул на наручные часы и хлопнул в ладоши. Томно, один за другим, вокруг зеркала зажглись крохотные, приглушенные огоньки. Так же неспешно ожило и зеркало, оказавшееся экраном, открывающее то самое фойе, которое они пару минут назад пролетели со скоростью ракеты. — Минуту и все начнется.

Фойе пустело. Люди разбились на группы и разошлись в разные стороны. Герман взял дистанционный пульт, который Влада ранее не заметила на столе, и вот уже на зеркале был не один экран, а множество, открывая все помещения клуба.

— А ты оказывается уж! — хмыкнула Влада.

— Опрометчивый вывод. Скажу более — обидный.

— Да ладно. Ты вот тут сидишь, за всеми подглядываешь.

— Я тут сижу, только не подглядываю, как ты решила, а слежу за порядком и соблюдением правил.

Влада мило улыбнулась, наконец, пригубила воду и расслабилась, сев глубже.