Бесплатный фрагмент - Сумерки

От автора

Поэзия является из души. Потому у неё лишь два

состояния. Или она есть, или её нет. Если её нет,

то человек пишущий — лжец. Он обманывает

себя для того, чтобы обмануть других. Если

её нет — то скрести по сусекам опорожнённой

души смысла мало. Выскребешь только

тараканьи лапки.

Когда-то я был переполнен поэзией. Она

изливалась с пера в любое время суток

и по любому поводу. Но это было давно, ещё

в прошлом столетии. С тех пор я молчу. И этот

маленький запоздалый сборник уже никак

не отражает моего нынешнего состояния.

Он — продукт ностальгии. Печали

по невозвратной юности, которая унесла

с собой мою поэзию. Дань памяти. Посвящение

ушедшему навечно.

Об иллюстрациях

Сделать рисунки я попросил своего старого

приятеля Николая Верёвочкина. Ироничного

карикатуриста и прекрасного самобытного

прозаика, одного из лучших

среди современников.

Это не иллюстрации к отдельным стихам.

Иллюстрировать литературу невозможно.

А поэзию — невозможно вдвойне.

Николай сделал то, что

я от него ожидал — переосмыслил и переложил

переосмысленное в графику. Его рисунки —

ненавязчивый вариант прочтения этих опусов.

Я не знаю современного читателя. Но, если

он всё ещё существует (очень надеюсь!), то

должен ведать, что чтение стихов — это

сердечная работа сообразная с их творением.

Благодаря которой, каждый раз, в душах новых

читателей рождаются новые образы.

Каждый читатель — соавтор писателя.

За перегибами Земли

За перегибами Земли,

Грохочут штормы, не стихая,

В волнах следов не оставляя,

Плывут пустые корабли…

Невыразимая печаль —

Влететь в окно случайной птицей

И обречённо в стёкла биться,

Перед глазами видя даль…

Баллада о Доме

Давно живу в другом квартале,

Как будто в городе другом…

Но станет ближе он? Едва ли!

Квартира, разве ж это дом?

Когда стандартные панели

Всю душу выскребут из жил,

Измаявшись, в конце недели,

Я прихожу туда, где жил.

Молчат зажмуренные ставни,

По крыше ёрзает закат,

И шелестит тоскою давней,

Унылый, обречённый сад.

Каким он был! Какой надеждой

Сердца весною наполнял,

Когда, цветущих яблонь между,

Под самоваром стол стоял.

Когда вечернею порою

Здесь собиралась вся семья

И под трезвоны соловья

Беседа шла сама собою.

Решалась тыща разных дел —

От мировых, до самых тонких —

Стоять мечтательно в сторонке

Никто не смел. И не умел!

Увы! Былого не вернуть…

Давно за дверью мрак и холод…

Закончился и этот путь,

Вот-вот мелькнёт бездушный молот.

Дома отцов — вы наши раны,

Родов последние посты.

Над вами башенные краны,

Как надмогильные кресты…

Баллада о плацкартной старушке

Закон Вселенной — всплеск, рожденье,

И всё торопится назад,

Тропою предопределенья,

К кресту, средь крашенных оград…

…Гудок. Стоянка в полминуты,

Какой-то маленький разъезд,

Открыли хлёстко дверь кому-то.

Опять гудок. Рывок. Отъезд.

И в откровение плацкарта

Ввалилась, с запахом села,

Старушка. В чём и жизнь цела…

— Свободно тута? А? Сынки…

Спасибо! Дай вам Бог достатка…

Сняла котомочку с руки

И разглядела всех украдкой.

Поправив ситцевый платок

Ржаными вечными руками,

Взяла из сумки узелок

И развязала перед нами.

Сальцо, огурчики, грибки,

Кастрюлька масляной картошки.

— А ну, давай к столу, сынки!

Подможте бабушке немножко.

И ей не в силах отказать,

К столу мы нехотя подсели,

И стали вежливо жевать,

Да незаметно всё поели.

За мутным копотным окном

Лилась дорога огоньками,

С каким-то трепетным теплом

Следила старая за нами.

— А сколько бабушка вам лет?

— Да почитай, милок, как веку,

Не приберёт никак калеку…

Других — давно, меня — всё нет…

— Куда ж вы едете, одна,

Одной не страшно-то в дорогу?

— Дорога? Вовсе не трудна!

Людей — полно, авось подмогут?

Я нынче к деточкам, в Тайгу,

Свою правнучечку проветить!

Писала им, должны бы встретить…

А — нет, сама найти смогу!

За столько лет дорог любых

Я навидалась. И встречала

Я добрых более, чем злых —

А злобы видела немало…

Теперче, хоть ещё жива,

Давно уж мыслями в могиле…

(Но эти бабкины слова

Мы, не заметив, пропустили).

Очаровавши простотой

И неприкрытым откровеньем,

Она, за краткие мгновенья,

Всем стала близкой и родной.

Когда уже из темноты

Вползла Тайга, светя перроном,

Её, в припадке доброты,

Мы провожали всем вагоном.

Хотя никто её не ждал,

Глаза старушки были ярки,

Прижав котомку, там подарки —

Она ушла через вокзал…

…Ещё храня её тепло,

Вагон гремел на жёстких стыках,

Темнело грязное окно

И отражало наши лики.

Не находя достойных слов,

Все углублённо замолчали.

Я вышел. У проводников

Спросить чего-то. Может чаю.

Размазав краску по щекам,

Сглотнула горько проводница:

— Мне эта бабка ночью снится…

Она…

Врала сегодня вам.

По поездам её все знают,

Ей вправду девяносто лет.

Её в вокзалах нанимают

Помыть где пол, где туалет.

За это иногда заплатят,

Когда накормят, иль дадут,

Чего буфетчицы скрадут.

Она подкопит денег. Хватит,

Тогда возьмёт себе билет,

Ещё еды накупит сеток

И едет, якобы до деток…

Но… Никого у бабки нет!

…Она умолкла. Больше слов

Она уже не находила.

Я вышел в тамбур, сердце ныло.

И поезд тоже вдруг затих.

А за окном, в кромешной тьме,

Мелькали лозунги кривые.

Необходимая вдвойне

Таилась там моя Россия.

Баллада о распятом рядом

Нет, не Мессия я…

Я тот —

Другой,

прибитый рядом.

Не мне совали губку с ядом

В запёкшийся от жажды рот,

Харкали желчью не в меня,

Не мне кричали — «Царь!», паскудно,

Не мне, хулителей сменя,

Сияли взоры женщин блудных,

И шип тернового венца

Совсем не мне вонзался в веко…

Чтоб так спокойно ждать конца,

Нельзя быть просто человеком!

…Когда же спал проклятый зной,

Утихла брань, умолкли визги —

Заснули все, кто были близко,

Опять же — с Ним, а не со мной.

И я спросил тихонько:

— Брат..!

За что тебя… прибили рядом?

Он приподнял свой ясный взгляд,

И я застыл под этим взглядом.

Сама собой утихла боль —

Как будто выдернули жало,

И жажда начисто пропала,

И с языка облезла соль…

— Ну что, боишься умереть?

— Ты шутишь? Кто же не боится?

— Так умирают, разно ведь…

В ночной степи завыл шакал.

— Ты кто? — спросил Его я тихо.

Он отвернулся. Замолчал.

Полночный вихрь качнул кресты,

За горизонтом месяц скрылся,

Запахли пыльные цветы —

Их дух тоскою в грудь вломился

И слёзы выдавил из глаз…

— Ты врёшь, что смерти не боишься!!

Один лишь раз на свет родишься…

Цикады ныли возле нас…

Он усмехнулся…

Светлый лик

Его вдруг стал ещё светлее.

— Что — жизнь? Верченье… Малый миг…

И тот схватить мы не умеем.

Вот ты — разбойник, кровь людей

Тебя не очень-то смущала.

Всё брал и всё казалось мало,

А кто сейчас тебя бедней?

Что жизнь твоя? Твоя беда.

Рожденье стало шагом к смерти,

Уйдёшь из этой круговерти

И не останется следа.

А я… А я учил людей,

Я в них рассеян по кусочкам,

Меня попробуй-ка, убей —

Воскресну, собранный по строчкам!

…Тут пробудился пьяный страж,

Зевнул, и на крест помочился,

И разговор полночный наш,

Утихнув, не возобновился.

А утром, первый светлый блик,

Скользнув, рассеялся несмело,

Нашёл уже застывшим тело…

Взметнувшись, стихла суета,

Никто не плакал, не смеялся

Подняли Снятого с креста

И унесли… А я — остался!

И проклял десять тысяч раз

Тот жуткий миг, когда родился.

Зудели мухи возле язв,

И крест от судорог бесился.

…С тех пор прошло две тыщи лет…

Мой крест рассыпался трухою.

Мой крест…

Я — жив! И крест со мною!

Я на нетленность обречён

Покуда там, внутри, всё это,

Как в шахте колокола звон,

Мой рок — нести ярлык ПОЭТА.

Баллада про опоздавшего вестника

Загнав коня я гнал себя жестоко.

Дышала степь полуночной полынью.

Путь освещал холодный звёздный иней.

— Успей к рассвету! — был приказ Пророка.

Я гнал себя, окостенели вены,

Чапан промок и задубел от пота,

Язык разбух, хотелось пить до рвоты.

Но вот в далёкой тьме мелькнули стены.

Там город спит: беспечно, безмятежно.

В тиши вздыхают сонные верблюды.

Лишь тени самых верных жён, прилежно

Скользят по улицам: Куда? Откуда?

Там в доме правоверного халифа

Надёжный евнух привалился к двери.

Халифу сниться продолженье мифа

На сон грядущий сказанного пери.

Храпят в ночи заморские торговцы —

Им видятся товаров дивных горы.

И бесшабашно почивают воры,

Мужья ревнивые, павлины, овцы.

Один поэт, безумствуя с бумагой,

Забыл про время и про всё на свете.

Бессонные часы — какое благо,

Когда они рождают стих в поэте!

Я сделал всё, что в силах (и не в силах),

Чтоб пробудился город ото снов,

Проснувшееся солнце заслепило —

Я опоздал…

На несколько веков…

Оплыли за ненадобностью стены,

За коими лишь горы черепков,

Да норы смертоносных пауков,

Да белой соли высохшая пена.

Брожу среди разрушенных домов,

Не переживших чьей-то дикой злости.

Здесь был очаг! На нём дымился плов…

Теперь торчат из пола чьи-то кости.

Я опоздал… Я получил урок

Жестокого и мудрого Пророка.

Отныне — сам немножечко пророк,

Я знаю, что не мне гоняться с роком…

Армения. Грусть

Парящий контур Арарата

Завис в лазоревой дали,

Стада в клубящийся пыли

Долин, наполненных агатом.

Незримый медный перезвон

Несомый эхом из ущелий

И зов невидимой свирели

Сплелись в тревожный нежный стон…

А на скрещении дорог,

Где в очаге не гаснет пламя,

Над неостывшими камнями

Мерцает вечный огонёк.

Горчит печалью аромат,

Теряясь в звёздах тихой грустью.

Скользя по неземному устью

Стекает с неба Арарат.

Вечный вечер

Ах, какое банальное свинство

Порождает высокое чувство!

Из соитья борьбы и единства

Вызревает одно лишь искусство.

Я, признаюсь, всю жизнь увлекался

Лишь тщетою и ловлею ветра,

Потому-то всегда оставался —

Голым духом с улыбкою мэтра.

Вы не верьте моим обещаньям!

Обману, сам того не желая…

Я построил великое зданье,

Где из комнат — одна лишь жилая.

В полумраке, под самою крышей —

Образа, незажжённые свечи,

Стопка книг, паутина и мыши.

А в открытом окне — вечный вечер…

Птицы улетают

В ноябре темнеют воды

Рек, студёных и степенных.

Очищение свободой

Наступает постепенно.

Почему, не понимаю,

Так люблю я эту пору.

Птицы? Птицы улетают!

Умолкают разговоры…

В пустоте

Без Тебя у меня пустота…

И с Тобой у меня пустота…

Без Тебя всё вокруг темнота…

И с Тобою вокруг темнота…

Только чудится, если с Тобой,

Пустота не такой уж пустой.

Только кажется, коли с Тобой,

Темнота — голубой-голубой!

Блудный Внук

Не убивал Тебя, не продавал,

Не пропивал, любя, не презирал, —

Да только тошно мне, да тошно так,

Как будто я Тебе заклятый враг!

Понавидался я дворов чужих,

Вития рожею, нутром — мужик,

От Камня по-Море, вдоль Иртыша,

Порастерялася моя душа.

О, где ты, Новгород? О, где ты, Псков?..

В далёкой Азии, среди песков,

Кресты убогие, то здесь, то там…

Как будто с куполом засыпан Храм!

Эх, деды-прадеды, на кой же ляд

Вы не отметили пути назад?

Всё возвращается не прежний круг.

В своём Отечестве, я — блудный внук.

Мимолетия

В темноте крадутся мавры:

Души чёрны, руки липки,

Голоса их — как литавры,

Как оскалы их улыбки.

В тишине пасутся кони,

Сонно плавая в тумане,

То появятся, то тонут, —

Словно звёзды в океане.

Тёплой пылью под ногами

Вьётся млечная дорога…

Как же мало между нами,

Между нами — как же много!

Гибнут звёзды в прозаизме,

Вымирают динозавры.

Две песчинки в поле Жизни.

Мы…

И звёзды, кони, мавры.

Поколения бесследны,

Мимолетия безлюдны…

На лице твоём, чуть бледном,

Лунный свет играет чудно!

Перекрёсток

В серое небо

Жёлтые ворохи листьев

Тихо уткнулись,

Жёлуди сыплет с дубов.

Сырость дождя,

Растекаяся лаковой слизью,

Клеит к земле

Крадкую поступь шагов.

Почки ворон

Приморозило к шатким антеннам,

Будто картечью

Кто-то шмальнул в небеса.

Ветер срывает

Клочки объявлений на стенах,

А на юру, как живой,

Светофор…

Весь в слезах!

Русь-Россия

В том озере такие караси

Играют на восходах и закатах!

Но по утрам так пьяно пахнет мята,

Что думать можно только о Руси.

А вечерами тёплая полынь,

Свой томный дух рассеет в тихой сини,

Стихами переполнит эту синь,

И каждый звук, опять же, о России.

Весна

Над унылым полем

Сизый пар с утра.

Веют духом воли

Талые ветра.

В бороздах промёрзлых

Тёплый снег лежит,

Чернозёмный роздых

Над землёй дрожит.

Солнце заиграло

Звёздочками льда,

Где-то заурчала

Мутная вода,

Ожили сосульки,

Дразнят воробьёв,

Далеки и гулки

Звуки голосов,

Тихо шевельнула

Почками верба,

Медленно уснула

Над избой труба…

Хрупок мир весенний —

Уж краснеет свет,

Замирают тени,

Замерзает след,

Затянуло лужу

В матовый ледок,

И покрылся тут же

Звёздами восток.

Газетный змей

Чем далее — тоскую всё сильней,

Завидуя себе десятилетнему.