Бесплатный фрагмент - Сульfасалазин

Посвящается всем Денискам и людям, родившимся 27-го числа любого месяца)

Предисловие

— Диагноз ˗ как билет в один конец. Отпуск, из которого ты, возможно, не вернешься. Да и захочешь ли возвращаться обратно, в серость и рациональную суету здоровых людей? Зачем?

— Вер, от гайморита еще никто не умирал. С язвой кишечника половина населения Земли живет, таблетки пьет, жирного, конечно, нельзя. Я знаю, как ты любишь чипсы и сливочные соусы, но вот так драматизировать нет никаких причин.

Половину населения Земли не крыло от таблеток для кишечника так, как меня. Я перечитала инструкцию не меньше сотни раз. «Соблюдайте осторожность при управлении транспортным средством». Все.

Я бы рада, но через 12 часов после второй таблетки небо начинает падать, пространство сжимается, из кустов торчат то ли люди, то ли роботы с гибкими железными лассо и периодически выкидывают их мне под колеса. Маленькая синяя KIA с красным бампером подскакивает и перепрыгивает через них, как девочки через скакалочку. Земфира бьется головой об потолок. Я говорю ей, что это лежачий полицейский. Хотя ему совершенно неоткуда взяться. Вот и соблюдай тут осторожность.

Поход в магазин превратился в квест кладоискателя. Музыка трансформировалась в образы. Земная твердь стала мягкой и затягивает как зыбучие пески, если снять кеды. Если снять кеды на асфальте ˗ то в зыбучий асфальт. Слова заканчиваются на середине предложения. Но есть и плюсы.

— Необходимо пропить курс 3 месяца.

— Вы издеваетесь? Вот так? Я вам час объясняла, что с этими таблетками не так, потому что в голову лезли только песни 80-х вместо прилагательных. Вы мне предлагаете так все лето жить?

— Я не предлагаю, я настаиваю. Примите как факт, что лето у вас будет странное. Объясните близким, что это побочный эффект лекарства. Что это пройдет. Но курс пропить надо.

Я попросила врача написать это в карте. Нарушение когнитивных функций. Легкое воспаление мозга. Сфеноидит. Так я получила индульгенцию. Что бы я не сделала, ответственность лежит на выписанном ей рецепте. Я тут ни при чем. Я нормальная. Это все Сульфасалазин.

Не хочу вставать с постели весь день ˗ Сульфасалазин.

Хочу черной икры прямо языком из банки ˗ Сульфасалазин.

Хочу накачать песен «Ленинграда» и «Иванушек International» и мчаться в шесть утра по пустой Москве в первый четверг Чемпионата мира по футболу ˗ двойной Сульфасалазин.

В пятницу я буду стоять трезвая напротив клуба и раздавать людям шоколадки «Аленка». Купила сразу коробку (24 штуки), чтобы дарить симпатичным иностранцам, но на второй или третьей поняла, что совершенно не хочу ни с кем знакомиться. Теперь раздаю просто так ˗ всем, кто грустный, симпатичный или противный. Противным особенно надо, вдруг они противные без шоколадок, как Печкин без велосипеда. Раздаю и убегаю. Чтобы не начали номер телефона просить. Я потеряла любимый ремень. Без ремня штаны падают, приходится ходить в платьях. А в платьях постоянно хотят познакомиться. А знакомиться я не хочу. У меня есть тайна.

Теперь все будет хорошо. Все близкие предупреждены. Индульгенция показана. Со мной все в порядке. Я могу не прятаться под личину вменяемого человека. Я болею и лечусь. На меня Сульфасалазин так влияет.

Я наконец-то могу бегать по центру города и кричать, что я королева всея Медведково. Правда какая-то другая Девочка-Верочка написала в Инстаграме то же самое, но она ведь это не серьезно, в шутку. А я серьезно. И армию на нее нашлю. Сейчас достану каштаны, собранные прошлой осенью во дворе, нарисую им всем военную форму, выкину из окна, и они пойдут защищать честь полноправного монарха.

Такие эпизоды случаются в моей голове каждый день раз по 20. Вселенные взрываются. Сидя в коридоре, пока жду начала собеседования, я то восхожу на костер, то выглядываю из-за кулис, то прыгаю со скалы в воду, то вползаю змеей в логово масонов. Я знаю ответы на все вопросы. Я вижу людей насквозь. Знаю, чего они хотят. Слышу, о чем они думают. Чую к чему идет. Чую и молчу. Потому что знать не положено. Можно загреметь в психушку быстрее, чем ежик чихнет. Но теперь все это в прошлом.

Нам подарили индульгенцию на лето. Рецепт на Сульфасалазин. Который я уже третий день смываю в унитаз. Об этом никто не узнает. Живот, скорее всего, будет болеть. Но от таблетки хочется спать. Проспать лето, которое можно наконец-то прожить (буква «Ж» тут должна быть размером с мое эго) ˗ это непозволительно.

Сидела я как-то в кафе с одним современным художником. Ему очень понравился мой сырный суп, но пробовать он его не стал, хоть и хотел, потому что решил быть удивительным сам для себя. Это я к чему? Это я к тому, что пора мне, пожалуй, себя поудивлять.

— На самом деле все хотят любви

Она обошла всю квартиру по периметру, заглядывая в шкафы, под диваны, отодвигая большие ящики, не забыла и про духовку. На случай незваных гостей. Нельзя было пропустить ни одного подкроватного монстра. Ни одну мелкую ползучку. В спальне мирно спала ее Земфира. Она могла проснуться от любого шороха.

— Наполни комнату туманом.

Дениска курил какое-то зелье, которое действовало не хуже хлороформа на всех, кроме Верочки. Верочка стояла с перфоратором в одной руке и с кофе в другой. Пока он выдыхал хлороформовые пары в щель между дверью и полом, она в предвкушении покусывала нижнюю губу.

— У тебя есть минут 20. Но за 20 не успеем.

— Разматывай обои. Ты держишь, я сверлю.

— В чем прикол присверливать обои к стене?

— Ты меня расстраиваешь. Ты задумывался как единственный человек, который поймет без лишних вопросов, но я объясню. Через 20 минут мы будем шуметь. Земфира проснется. Выйдет из комнаты, ну как, попробует. Но у нее не получится. Потому что весь проем будет намертво перетянут обоями. Флизелиновый шелк плотный и тягучий. Дверь приоткроется, но это будет стоить неимоверных усилий, а вместо гостиной она будет видеть только молочно-кисельную завесу. Она решит, что это какой-то бред и странный сон, потому что неоткуда тут такому взяться, вернется в кровать и будет думать, что досыпает. Что бы она ни увидела, ни услышала и ни додумала, будет списано на кошмар… А мы, мой дорогой, будем свободны чудить до утра.

— А утром спишем дыры в стенах на метеоритный дождь?

— Или на собаку.

— Точно.

Все было готово. Из глубины комнаты зазывно блестело Красное Фортепиано. Верочка переоделась в черное балетное трико и залезла растягиваться на его крышку. Целью на сегодня было добить никак не дающийся ей поперечный шпагат. Дениска наигрывал что-то из Терсена. На столике рядом стоял покрытый конденсатом стакан для коньяка с …кока-колой… и микрофон. Верочке нравилось, как шипят пузырьки и, сосредотачиваясь на таких «помехах» Денискиной игре, она растягивала связки плавно и медленно. Без надрывов и почти без стонов. Шпагат был побежден.

— Неплохо смотришься, — лукаво улыбнулся он.

— Я требую награды, — она кокетливо нагнулась вперед, вытягивая шею и подставляя губы.

Дениска сделал глоток освежающе-сладкой колы и поцеловал Верочку одним из своих фирменных: едва касаясь языком ее губ. Обмениваясь эндорфинами, они как будто застыли в полуулыбке жмурящихся на солнце кошек. Сексом они не занимались никогда. Концепция засовывания друг в друга выпукло-вогнутых частей тела вызывала у них отвращение. Но если в этот момент кто-то третий заснял бы их на тепловую камеру, то увидел, что силуэты этих чудаковатых ребят невозможно отделить. Они оба сияли чем-то большим, нежели уловимо глазу, и границы посередине не было.

— А полезное что-то делать будем?

— Конечно.

Обои для замуровывания Земфиры нашлись не просто так. Коридор был недавно обклеен листами под покраску. Адекватного ответа на вопрос, что же там будет нарисовано, от Верочки никто так и не добился.

— Обливай меня краской, только равномерно.

— И танцевать?

— Танцевать всегда.

Верочка любила танцевать по любому поводу. От повода зависело, каким будет танец. То, что он будет, оставалось без сомнения. Сегодня это было страстное танго. Капли краски отлетали от цыганской юбки, местами отпечатывались части тела, нежно впечатанного в стену там и тут. Разноцветная Вселенная играла в пространстве арок и переходов. Первый танец долгожданного лета.

— Теперь ты. Повернись лицом к двери, как будто уходишь.

— Выгнать собралась?

— Never.

— Forever and never again)

Она обвела белой краской силуэт, стремящийся в глубину черной двери.

Пока они отмывались и строили друг другу из нашампуненных волос башни и бороды, сквозь кухонное окно начал пробиваться утренний свет.

— Ты еще не научился останавливать время?

— Нет, это единственное, чего я не могу для тебя сделать.

— Тогда сделай мне чаю. С барбарисками. Освобождаем Земфиру, и я в кровать. Устала.

— Я могу уложить тебя спать и раствориться в пространстве, пока ты не видишь.

— Нет. Давай через дверь. Как люди. Чтобы я чувствовала, что ты настоящий. Когда-нибудь моя сила воли закончится, станет грустно тебя провожать — вот тогда будешь растворяться. А пока еще только середина июня.

— Тогда до завтрашней полуночи, Main hertz)

— Hasta la Vista, mi amore.

Он вышел в дверь, предварительно забыв ее открыть. Прошел сквозь собственный силуэт, оставив за собой только запах шампуня с розмарином на дверном косяке.

Дениска был крайне обаятелен. С таким хрипловато-вкрадчивым голосом, которому бы позавидовал философствующий с последней на сегодня обдуренной жертвой сам Дьявол. У него были добрые глаза, скорее всего, серые. Дениска очень много работал, поэтому они с Верочкой так и не встретились. Перекидывались периодически по паре аудиосообщений в день, добавляя в котел неслучившихся впечатлений больше вкуса. Но Верочка и вправду знала ответы на все вопросы.

Даже если ты живешь с человеком из плоти и крови каждый день на протяжении года, ты все равно продолжаешь думать за него. Додумывать. Вот эту историю надо так подать. А ту вот эдак. Тут тебя неправильно поймут. Тут утаить. Тут приукрасить. Тут недосказать. Это неизбежно. Не будешь же ты без надобности расстраивать нечужого человека. В этом смысле у Дениски был не просто козырь, а самый настоящий джокер. Его абсолютное физическое отсутствие.

Был взят за основу некий Денис Луканин. Рост, вес, музыкальные предпочтения, добрые глаза, смешная челка, хобби и голос. Все остальное было додумано в его пользу. Идеальный друг, подельник, вдохновитель и инквизитор. Влюбленная в свою собственную голову Верочка просто облекла нечто, что ежедневно ведет с ней внутренние монологи, в физиологические параметры Дениса Луканина, закрыла глаза, добавила физических ощущений, и родился Дениска. Стоит перед глазами совершенно осязаемый, не нуждающийся ни в дополнениях, ни в приукрасах, совершенно идеальный. Готовый на все и не нуждающийся в пояснениях. Гарант отсутствия будущих разочарований и разбитых сердец. Плод бурного воображения и легкой степени воспаления клиновидной пазухи, примыкающей к гипоталамусу. Возлюбить свое безумие в прямом смысле слова было одной из лучших идей.

— Если вдруг оказался друг

Земфиру звали Катей. Мы познакомились в самом громком клубе самого тихого города. Я приехала туда из Москвы, нагрузив машину воздушными шарами с гелием и небесными фонариками, вбив себе в голову, что устрою перед клубом светопредставление, и талантливый парень с гитарой сию же секунду в меня влюбится, сойдет со сцены, встанет на одно колено и немедленно потребует печень и ногу. Парень не потребовал. Но мы с Катей подружились, вернулись вдвоем в Москву и стали чудненько жить вместе. Через год ежедневных совместных бдений, посиделок, покатушек и приключений на одно колено встала я. Подарила Кате розу и потребовала стать моей Земфирой. Испытывая невероятную любовь к Ренате Литвиновой, так же любя штрудели и ненавидя жирных, потребовать чего-то другого я не могла. Так Катя превратилась в Земфиру.

Поздним утром, когда солнце уже было ближе к закату, чем к рассвету, Земфира вышла из комнаты и в недоумении посмотрела на стены.

— Это полный Сульфасалазин, — Катя была девушкой нежной и приличной, матом не ругалась. В исключительных случаях подбирала синонимы, благо после филфака недостатка в них не было. — Что-то ты дома засиделась, очень разрушительно выходит. Давай-ка ты крась глаза и пошли гулять. У меня английский пропадает. А в городе засилие иностранцев, пусть пользу приносят.

— Пусть.

Мы с Земфирой шли по улице, Дениска ловко скакал по крышам, чтобы не создавать толкучку и не перетягивать внимание на себя. Разношерстная толпа иностранных болельщиков рекой текла по направлению к Красной площади. Как будто в Москве больше посмотреть нечего. Ни на Арбате, ни на Воробьевых горах никого не было. Земфира обменяла одну «Аленку» на два мексиканских песо. Я пританцовывала к каждому уличному музыканту и ждала, пока подруга выберет жертву для своих лингвистических утех. Сегодня целью было разговорить бельгийца или шведа. Бельгиец нашелся: симпатичный подтянутый блондин в комплекте с азербайджанцем, оба они были твердо намерены практиковать русский и через пять минут вежливого разговора попросили показать им бар или клуб. С ними было скучно до невозможности. Предсказуемо настолько, что начинало слегка подташнивать. Дениска достал рупор:

— Ты серьезно собираешься тратить время этого лета на вот это вот? У тебя Сульфасалазин. Разворачивайся и беги. Беги как индейская лошадь от наглого ковбоя.

Я посмотрела на подругу. Та тоже умирала со скуки, но вежливость не позволяла ей просто взять и уйти. Земфира включила рабочий режим журналиста, улыбалась, задавала вопросы и внимательно слушала ответы, пока в ее глазах вяли ромашки и покрывались паутиной бабушкины платяные шкафы. Положение надо было спасать.

На середине очередного пешеходного перехода я резко развернулась, распахнула руки в стороны, подмигнула Дениске и громко забухтела в нос:

— Диспетчер, прием, борт номер 2727 Верочка запрашивает воздушный коридор в направлении «куда Макар телят не гонял», как слышно?

— Коридор ваш. Проход разрешаю. На зебре только по белым, потом налево.

— Только по белым!

Сверкая кедами, я неслась прочь от зануд, давая Земфире шанс обреченно пожать плечами, и, объяснив, что подруга слегка того и оставить ее одну жужжать турбинами по городу она не может, не потеряв вежливого лица, пойти следом.

— Это было некрасиво, кстати говоря.

— Некрасиво было бы потратить 2 часа жизни, которые тебе никто не вернет на унылые сотрясения тел и разговоры о том, как славно тут газон подстригли по случаю FIFA. Пойдем, я угощу тебя пивом, которое пахнет елками.

— Оно называется IPA.

— Елками оно от этого пахнет не меньше.

Какой-то паб, какой-то стул. Я попросила одно еловое пиво и один томатный сок. Пить мне нельзя. Во-первых, будет болеть живот; во-вторых, с Сульфасалазином не совместимо (мы-то знаем, что я его выкидываю, но Земфира ˗ нет); а в-третьих, пьянеть скучно. Тело тяжелеет, плохо слушается, координация движений нарушается, танцевать получается не так душевно. В общем ˗ не мое. Но объяснить это людям в пабах сложно. А пабы уютные. Деревянно-расслабляющие, с мягким светом и шумными компаниями. Пабы я люблю.

— А чего это подруга твоя томатный сок пьет? Думает, что она в самолете? — спросил какой-то подозрительно-обаятельный, гламурноватого вида парень (не вынимая наушников из ушей) у Земфиры.

Земфира была занята выяснением какого-то очень важного вопроса у бармена и мистера в «Армани» проигнорировала, несмотря на то, что парень был настолько в ее вкусе, что, завидев его при входе, потребовала, чтобы мы непременно сидели рядом с ним.

— Я всегда немножко в самолете, — ответил борт 2727Верочка.

Дениска за стеклом поднял воображаемый бокал и подмигнул. Пока Земфира разрывалась на две части, кокетничая попеременно то с барменом, то с модником, и прекрасно проводила время. Дениска тихонько подкрался сзади.

— Смотри, как здорово. Она сейчас выберет себе компанию на вечер, а мы с тобой утанцуем на мост через канал. Я приглядел один в районе Яузского бульвара, там стройка, и все его обходят стороной. То, что надо.

Бар уже закрывали. Приняли последние заказы и выгнали посетителей допивать свои эли и стауты за столиками на улице. Модник, как выяснила Земфира ˗ стилист в каком-то крутом салоне Замоскворечья. Он непринужденно поговорил с нами минут 10, после чего заявил, что жить не может без музыки и включил на всю улицу… Валерия Меладзе с телефона. Земфира поперхнулась еловым пивом, а мне сразу стало интересно. После всех этих заезженных клубных мальчиков с русским рэпчиком типа «Будущий бывший» и бесконечным «тыц-тыц», парень в «Армани», который не стесняется с кайфом танцевать на улице, где ходят его клиентки, под Валерия Меладзе, был определенно не лишен изюма. Я присоединилась к пляскам. «Салют, Вера» обязывал.

— А из мультиков песни есть? «Ты будешь нашим королем»?

— Конечно, мое золото. Все есть. Парарам… парарам… парарамрарамтарарарампампам.

Мы принялись вальсировать на Мясницкой. Земфиру от ужасов увиденного спас Бармен. Пока мы плясали, они уже договорились, что мы все вчетвером идем продолжать банкет в другое место. Дениске такой расклад не понравился.

Через два километра прямо, налево и направо Модник, Бармен и Земфира активно занимались дегустацией авторских шотов. Модник активно налегал на черешневый ликер, я поедала коктейльные вишенки, пытаясь из чисто спортивного интереса вспомнить, как их там языком завязывать, лицо у меня при этом было крайне потешное.

— Я хочу, чтобы эта люстра стоила два миллиона, — заявил Модник, — чтобы я здесь сидел, у них должна быть люстра за два миллиона, не меньше.

Дениска взял с барной стойки трубочку, макнул в вишневый ликер, зажал пальцем и капнул прямо на именитый пиджак Модника.

Я хихикнула:

— Эмм, ну, ты можешь купить у них эту люстру за два миллиона, но не снимать ее с потолка. Тогда будешь сидеть в баре с люстрой, подходящей тебе стоимости. Оппа, нет проблемы.

— Солнце мое, вот сколько ты хочешь денег?

— А я не хочу денег.

— Я всем хочу дать денег, а тебе почему-то не хочу, вот как так?

Дениска капнул на пиджак еще раз, кивнул в сторону выхода и исчез.

— Ну, вот так. Я хочу вспомнить, как завязывать вишневые палочки. Чтобы это лето не кончалось и проехать на метро от Алтуфьево до Пражской, а денег не хочу.

— Не вытирай, пожалуйста, руки об мой пиджак, это «Армани».

Руки я об пиджак не вытирала, но вишенками он пах, Дениска был хорош в своих шалостях.

— Ты не понимаешь, Солнце мое. Я вот сейчас пойду домой. И ты со мной пойдешь, не трахаться. Я тебе там покажу.

— Люстру покажешь?

Модник был сильно пьян и за ходом собственной мысли не уследил.

Я вышла покурить на улицу. Весело начинавшиеся потанцульки под Мармеладзе закончились. Начинался какой-то чужой пьяный сюр.

Я достала сигарету и посмотрела вокруг. Дениски нигде не было видно. Сигарета была убрана обратно. Заряженный хорошей музыкой плеер включен. Я послушала одну песню и понеслась вприпрыжку, выделывая ногами разномастные финты и раскручивая над головой пиджак no name, как стриптизерши в клубах раскручивают бюстгалтеры. Ноги несли меня в сторону Яузского бульвара.

Дениска сидел на каком-то огромном куске бетона, на мосту, который все и вправду обходили стороной. Вокруг ни души. Только припаркованная строительная машина и вид на подсвеченный с лучших сторон гудящий город.

Верочка тихо подкралась к нему сзади, обняла и шепнула на ушко:

— Я тебя нашла.

Он улыбнулся, но шевелиться не стал

— А я нашел люстру, которая стоит больше, чем два миллиона, — он показал на луну. — Садись, покатаемся.

Они сидели друг напротив друга в позе лотоса. Едва касаясь коленками.

— Готова?

— Как пионер.

— Закрывай глаза. Три, два, один, поехали.

Воздух стал плотным. Камни начали шевелиться. Мост рассыпался на части. Кусок бетона плавно и медленно оторвался и со скоростью старенького лифта медленно взмывал в воздух. Дальше от людей и ближе к бесценной люстре. Он медленно поворачивался, еле заметно, чтобы не кружилась голова. На высоте ушедших спать облаков было свежо и легко. Дениска достал ксилофон и начал наигрывать мелодию, почему-то навевавшую мысли об охотниках на драконов.

— Можно открывать.

Они катались не одни. Далеко-далеко, так что можно было едва различить силуэты, были еще камни, скалы и ковры-самолеты. На них тоже сидели люди. Точнее тени. Тени тех, кто сейчас летал во сне. Живых было только двое. Город внизу накрывало предрассветным цунами тумана. Там внутренние дети умирали в телах ответственных взрослых от нехватки воздуха и нереализованых мечт.

— У нас никогда не будет детей.

— А мне тебя хватает. Ты целая. Настоящая. Тебя не нужно ксерить, чтобы получилось что-то вечное. Ты уже есть.

Звезды перемигивались, как встречные самолеты. Где-то далеко рождалась новая галактика. Закручивалась в фиолетово-розовую воронку с зелеными глазами. На ее реснице сидел задумчивый инопланетянин и махал им рукой.

Под утро телефон начал трезвонить изо всех двух динамиков. Верочка мирно дремала у Дениски на коленях. Трубку взял строитель, приехавший на смену пораньше и нашедший на стройке абсолютно трезвую девушку, спящую в крайне странном положении.

— Нет, с ней все в порядке, у нее это бывает. Посадите ее, пожалуйста, в такси и отправьте по вот этому адресу.

— А она не сломается? У нее ноги как-то странно вывернуты и голова между ними торчит. Я думал, что краном на месте прибило ночью, что она так скукожилась. А потом гляжу ˗ нет, спит, еще напевает что-то.

— Не сломается, она у нас йог. Наверное, заснула в медитации.

Проснулась я уже дома. На кровати в собственной спальне.

— Зёеееема, я летом сплю на балконе. Там птицы, ветерок и береза шебуршит.

— Ты меня так не пугай, пожалуйста. Я понимаю, Сульфасалазин и все дела, но ты когда уходишь, хоть пиши куда. А то всем аулом искали, пока ремонтники наконец твой телефон не услышали. А вообще, может, не будешь одна гулять?

— Ага. Манной каши мне и в детский сад. На прогулку ходить парами. На мальчика-девочку рассчитайсь и вперед, кому зеленая лопатка досталась — тот молодец, остальные неудачники.

— Ну не так все плохо. Ладно. Кофе будешь?

— Кофе буду. А ты банку с вишенками не прихватила вчера из бара?

— Я себя еле прихватила. Один красавец меня в гости тащил, второй к нам напрашивался. Хорошо, старый друг случайно встретился. Я тебе рассказывала ˗ путешественник, «Экспедиция Дураков», панк-группа. Он тут проездом, завтра в гости придет с гитарой и байками.

— Хорошо. А старые друзья случайно не встречаются.

— Он кстати тоже 27-го числа родился.

— Идеааааально, — передразнила я вчерашнего Модника.

Я твердо верю, что 27˗ число особенное. А люди, умудрившиеся родиться 27-го числа ˗ волшебники. Все как один, и я сама в том числе.

Не давать старым друзьям наговориться вдоволь ˗ это преступление. Так что большую часть вечера я протанцевала с Дениской в парке. Перед тем как откланяться, я вставила свои пять копеек в диалог.

— 27.

— Да.

— Идеально.

— Идеально ˗ это 6. Перевернуть ˗ 9.

— А по сути 3. 3+3 или 3Х3.

— И на часах 3:33.

— А 3 в степени 3 = 27.

— А 2+7=9

— Т.е. 3, но не совсем. Совсем = 27

— Идеально.

После такого обмена любезностей мы, двое урожденных двадцатиседьмовочек, естественно, обменялись Инстаграмами, сняли друг перед другом шляпы, раскланялись, расшаркались и пошли каждый по своим делам. Он ˗ петь с Земфирой. Я ˗ танцевать с Дениской.

Дениска поставил Верочку на сцену в сквере протяженностью 200 метров под гордым названием «Парк желаний», раскурил свою хлороформовую трубку и наслаждался видом.

— Мне опоры для прыжка не хватает.

— А у меня день рождения тоже 27 числа.

— С чего это ты взял?

— С того, что это мой день рождения.

Верочка понятия не имела, когда у Дениса Луканина день рождения, но так уж ли это важно. Музыка была волшебная, тень в клубах хлороформовой трубки завораживающей. В момент кульминации Верочка все-таки прыгнула, но опоры действительно не хватило. Нога приземлилась неправильно.

— Эх ты, звезда Большого театра, знаешь же, что в кедах так не прыгают. Либо в балетках, либо босиком.

— Но кульминация же! Страсти-мордасти! Не вынесла душа поэта! Она же там стоит в распахнутом пальто. Ну как тут не прыгнуть?

— Хватайся, поэт. Пошли хромать тебя до дома)

Дома довольная Земфира пересказывала трэвелстори своего уже ушедшего старого друга и морально готовилась к завтрашним покатушкам на роликах с каким-то новым.

— Вы там с Денисом допереписывались до чего-нибудь? Пересекаться вживую собираетесь? Я тут в угаре купидонства нашла его страницу в контакте, ты не поверишь. 27 ноября. Как ты их вычисляешь? У тебя прямо чуйка какая-то. Я иногда даже не знаю, где заканчивается твой Сульфасалазин и начинается связь с космосом.

— На полпути

Я провела занятие в парке, разрулила срочные вопросы с ремонтом, заехала в магазин за очередной шпаклевкой, начесала собаку. Осталось одно важное, но вечно откладываемое дело. Дело было в том, что у Моисея закончились сигареты. Не у библейского пророка, конечно. А у доброго парня Андрея Моисеева, который в буквальном смысле слова спас остатки моего рассудка, когда я лежала в инфекционной больнице, в лихорадке и без диагноза.

Пока врачи выясняли, почему у меня ни с того ни с сего на протяжении десяти дней не сбивается температура и раскалывается голова, я беспомощно лежала в карцере. 13 этаж, обе двери в палату закрываются на ключ. Персонал заходит два раза в день. Маски не снимает никогда. Контакты сводят до минимума на случай заразы. Окна закрыты на саморезы. Выйти подышать нельзя. Посещения запрещены. Еду просовывают через специальное двойное окошко. В случае пожара придется выбивать его ногами и как-то туда протискиваться. Попасть сюда можно только на лифте, с ключом зажигания. Волшебный ключ находится у «транспортировщика» ˗ человека, который отводит тебя на все процедуры и следит, чтобы ты, заразный, не сбежал распространять инфекцию. Зовут его Властелин Алмазович. Иногда Властелин разрешал погулять минут 10 на воздухе. А потом начался Сульфасалазин.

Выяснив причину и прописав мне лекарства, врачи выдохнули. Но обычная инфекционная палата с каждым днем казалась все более зловещей. Это был уже не 13-ый этаж больницы, а башня неприступного замка, ключи от которого есть только у темного Властелина. Никто не объясняет тебе, как называются те пол литра жидкости, которые дважды в день прокапывают в проколотые-перепроколотые вены. Вся еда похожа на клейстер, жидкости ˗ на ПВА. Погода за окном портится, собираются черные тучи, молнии разрезают вид на Измайловский парк, никак к нашему Властелину в гости едет госпожа Милисента. И в один из таких дней, во время очередных мучительных процедур в пустом белом коридоре оказался еще один заключенный. Точнее, его брови. Все узники должны носить маски. Его доползла уже до середины глаз, но поправлять он ее не спешил. Сгибать руки в локтях было невыносимо больно. Катетеры в этой больнице ставили только избранным, и, видимо парень в их число не входил, впрочем, как и я.

Он буквально ошарашил меня своим: «Йоу, я Андрей, ты не смотри, что я странный, я, типа, на глюкозе, она, типа, энергетик, ты с какой будешь палаты?»

Я ответила, из какой я палаты, и, улучив возможность, отпросилась у Властелина пройтись минут пять по газону, пока с предыдущим пациентом еще не закончили. Я настолько изголодалась по природе, что буквально целовала одуванчики и гладила газон, пока не увидела, что совсем рядом стоит яблоня, и она вся усыпана цветами. Я подошла поближе, и с потоком теплого ветра меня накрыло сладким ароматом. Меня вызвали. В кабинет я зашла с мокрыми от слез щеками. Врачи весь день сидели в мониторах приборов и своих телефонах, пока в полуметре от них цвела яблоня. Я была готова сидеть у этой яблони неделю, днем и ночью, но исследование длилось минут пять, после чего мы направлялись обратно в башню. Андрей-на-Глюкозе умудрился отодрать от нее огромную ветку. Пытался мне ее подарить, чтобы в палате стоял букет, но на нашем этаже цветы нельзя. На нашем этаже в принципе нельзя.

— Ты зачем дерево сломал?

— Ну, девушки цветы любят. Да и я люблю.

— Если что-то любишь, не надо это ломать.

Властелин одобрительно кивнул, запер Андрея-на-Глюкозе на 9-ом этаже, а меня на 13-ом. Ночью в окно постучали. Андрей помахал мне рукой и просунул в 10-ти сантиметровую щель в окне письмо. С маркой. Теперь два раза в день у нас был обмен почтой. Обо всем на свете и ни о чем. Парень был простой как топор, но добрый и с широкой душой. Загремел в психиатрическое отделение из Свердловской области в отчаянных попытках слезть с иглы. Единственный человек во всей больнице, который смотрел на меня не как на мешок с картошкой.

У него в Москве не было ни одной знакомой души, и как только меня выписали, мы наладили ему контрабандные поставки сигарет. Посещать было нельзя, передавать через первый этаж можно только запечатанное производителем, с указанным сроком годности, рафинированно/пастеризованное все, что похоже на клей. Вскрытые упаковки, фрукты, домашнюю еду или сигареты (если нельзя выходить подышать, то как выходить покурить?) не принимались. Невскрытые частенько вскрывались на охране. И могли запросто доехать не в полном объеме. Но ссориться с местными дементорами было крайне нежелательно. Поэтому я закупалась дешевыми невкусными соломками и большими коробками медвежат «Барни», ювелирно открывала упаковки, запаивала сигареты в середину, а по краям докладывала то, что изначально было заявлено производителем. Так же получилось пронести туда телефон с интернетом, чтобы Моисей (как он скромно представлял себя в социальных сетях), мог телеграфировать в случае необходимости новой контрабанды. И оставался на связи, чтобы в конец не сойти с ума. Сегодня пришло сообщение, что сигареты подходят к концу, а его переводят в другую больницу. О степени доброжелательности к бывшим наркоманам там неизвестно, но лучше запастись парой пачек на всякий пожарный.

— Ты инвалид, ножка болит, солнышко скроется, муравейник закроется, — причитал Дениска

— Не инвалид, а грациозная хромоножка.

— Я разберусь, хромоножка. Будут у парня сигареты.

— Это как?

— Разберусь. Хочешь шарик?

— Шарик хочу. А как разберешься?

— Ну не одна же ты тут знаешь ответы на все вопросы… Ехать до больнички далеко. Если тебе на травмированную ногу кто-то наступит, на работу не пойдешь, и как там тети в студии будут худеть и просветляться? Никак. А пока до больнички доедешь, наступят. Сейчас час-пик. Я, кстати, в Отрадном живу. Пошли гулять.

— Гулять, значит, можно, а до больнички нельзя?

— Я не наступлю. Я тоже грациозный. Смотри, дирижабль.

Над открывшимся сегодня гипермаркетом парил гигантский шарик-дирижабль с названием магазина.

— Вот это шарик так шарик. Но я такой не унесу. А если унесу, меня догонят и отберут. Я сегодня жажду обладать.

— А это не тебе, это старт. Смотри, воооооон там, у старого кинотеатра, что-то розовое. Мне кажется, нам туда.

Что-то розовое, как ни странно, оказалось забытым, а может и оставленным, шариком из Макдака. Верочка повертела его в руках, посмотрела на Дениску…

— Креативненько. А сладкую вату можешь?

— Ты не любишь сладкое. И это в противоположную сторону от Отрадного.

— А кто сказал, что я хочу в Отрадное? — Верочка повернулась не в ту сторону и пошла по направлению к парку, в котором делали сладкую вату. Шарик сорвало с палочки, и он полетел в сторону ваты быстрее Верочки.

— Видишь, шарик тоже хочет в парк…

Не прошло и двух секунд, как шарик лопнул на автобусной остановке неизвестного маршрута. Верочка только собиралась расстроиться, как к ней подъехал автобус, открыл двери, водитель улыбался и кивал головой, мол, проходи. Маршрут номер 638 до конечной остановки «Станция метро Отрадное».

— Без шуток?

— Какие уж тут шутки…

Ехал он странно. Редкими улицами, неожиданными поворотами, незнакомыми бульварами. На середине пути Дениска настойчиво показывал пальцем в окно. На спортивной площадке через дорогу из железной перемычки одного из тренажеров торчал белый шарик. Людей не было.

— До Отрадного далеко.

— А кто сказал, что нам туда надо? Ты шарик хочешь?

— Хочу.

— Выходи.

Верочка взяла белый шарик. Вокруг площадки стояли четыре новостройки, но людей не было видно, зато было видно идеально подстриженный газон, достаточно короткий, чтобы увидеть, если там спряталось стекло, но достаточно длинный, чтобы в кайф ходить по нему босыми ногами. Ребята расшнуровали кеды и просто стояли в тишине, неприлично довольные. Из подъезда вышел какой-то мальчик, лет 15. Недоумевающе посмотрел на них, покрутил у виска и уверенным шагом двинулся куда-то.

— Чего это он так осуждающе?

— Потому что обуви не видно. Я в сумку убрала. Стоим, как два счастливых клошара, посреди дня, никуда не идем.

— Так пошли за ним. Попреследуем чуть-чуть. Кривые оценочные суждения должны быть наказуемы, я так считаю.

Через 500 метров преследования сурового мальчика, на него начала рычать бродячая собака, и он убежал. Бежать не хотелось совершенно.

— Все?

— Смотри.

На асфальте прямо перед ними красовалась огромная радужная надпись «я люблю тебя». В ветках куста через тропинку запутался разноцветный шарик из фольги в форме сердечка.

— Это не от меня. Не смотри так. Ты каждое утро просыпаешься и первое что делаешь ˗ высовываешься в окно и говоришь миру вокруг тебя эти слова. Иногда сразу на шести языках. Это ответ. Там слышат.

Телефон пиликнул. Моисей написал «Отбой, перевели в другое место раньше, чем планировали. Тут все норм. Но ты все равно заезжай, как будет время».

— Полярный день

Земфира суетилась на кухне, рассуждая вслух, подписаться ей на высооплачиваемую работу в Рублевской школе или бросить все и отправиться на покорение Кольского полуострова со свежеобъявившимся старым другом. Наше с Дениской мнение тут особой роли не играло. Но присутствовать было обязательно, наличие свидетелей придавало словам и решениям больше веса.

— Вакансия крутая, и перспективы, и руки развязанные, и платят хорошо. И я там очень понравилась всем. Но ехать туда часа три в одну сторону. Я же кроме работы и маршруток вообще ничего видеть не буду. А тут такоооое. Я же много лет хотела автостопом рвануть куда-нибудь. А девушка одна на дороге… сама знаешь. Да еще с моей везучестью на прилипчивых мужиков… И вот, пожалуйста. Не одна, а с мастером-автостопщиком высшего разряда. Он же со своими экспедициями дураков полмира уже объехал без гроша в кармане. А поучиться у него сколькому можно! Это же кладезь бесценной информации. Потом такую книгу можно будет написать, что на форзаце придется рекомендовать оборудовать стул для чтения ремнями безопасности… Но жить потом на что ˗ неясно… Ты помнишь, сколько я эту школу искала?

— Мы поедем, мы помчимся, на оленях утром ранним, мы отчаянно ворвемся прямо в снежную зарююуууууу, — мечтательно подвывал Дениска, лежа на кухонном полу и обращаясь к нарисованному на потолке парню с бананом (очередное полуночное творение).

— Но Мурманск! Я всегда хотела в Мурманск и во Владик. Даже как-то работу там искала. Он выезжает через две недели. Надо срочно определяться. Вот ты бы поехала? Ты бы поехала. Нет, ну ясно, что на своем месте ты бы поехала, тебе бы лишь бы куда-нибудь поехать. Но на моем месте. На месте ответственного человека, ты бы поехала?

— На месте ответственного человека я бы сначала поехала головой. А вот потом уже и в Мурманск, и во Владик, и во все остальные интересные места. А школа твоя тебе в этом поможет. 12 часов в сутки работать и 6 кататься на маршрутках. У любого крыша поедет. Так что опереди события. Езжай сразу за Полярный круг, и да прибудут с тобой …северные олени.

— Ты узнаешь, что напрасно называют север крайним, ты увидишь — он бескрайний, я тебе его даааааааарю. — Дениска резко сел. — А мы поедем?

— Если хочешь, давай с нами, вместе веселей.

— Кажется, она определилась. Нужно больше кедрашек.

— Две недели ˗ долго. За две недели может случиться все что угодно. Я тебе за два дня до выезда скажу.

— Ладно. Будем считать, что… ЧТО это ты делаешь? — Земфира выкатила глаза и пыталась понять, зачем я щипцами для бровей засовываю в сосновые шишки кедровые орехи.

— Кедрашки. Как фисташки, только кедровые. Кедровые орешки со шкуркой из сосновой шишки. Для белочек. Ты же любишь фисташки нечищеные ˗ они вкуснее. И еще их никто не трогал, потому что они в шкурке. Так интереснее, и поедание превращается в целый процесс. Белочкам тоже приятно, когда процесс и когда орешки никто не трогал. А еще без шишки они могут почувствовать подвох. Где ты в лесу видела, чтобы орехи без шишек были? Не к добру это. Могут не взять.