Бесплатный фрагмент - Страницы дневника

Неделя

(этюды)

*

Город — огромный осенний лист с прожилками улиц и переулков. В прорехи-пруды вливается небо. Зелень парков и скверов, жёлтые маркеры огней, красные крики рекламы создают карнавальное настроение.

В этом безудержном, всегда бодрствующем карнавале сидит в кафе-мороженное на перекрёстке Старой большой и Крайней правой улиц скромный Ёжик. Отдыхает, а в действительности ждёт возвращения медлительного Бегемота.

У них сегодня особый день, сказочный. Волшебство и чудеса стали банальными, будничными, как сам город-карнавал. У друзей сегодня целое Событие — встреча печали. Ведь как душевно вспоминать доброе прошлое! Как интересно придумывать альтернативные продолжения! Это так сближает!

— Ёжик, отчего тебе напридумывали колючек? — Бегемот расположился рядом с другом напротив окна, — Ты совсем-совсем добрый и покладистый.

— От скуки, наверное. Ты ведь тоже не толстокожий, а чуткий и отзывчивый, — улыбнулся Ёжик, — Но давай печалиться. Знаешь как это?

Бегемот не знал.

— Может, нужно заплакать?

— Тогда это будет умора…

— Сжать губы и глаза? — Ёжик показал гримасу.

— Не смеши. Ты словно тужишься… Смотри. Бабочка!

Ёжик ожидал здесь встретить кого угодно, только не его, и от радости даже подпрыгнул.

— Ура! Понедельник! — встреча с печалью автоматически переносилась, — Здравствуй!

**

Ярко оранжевый свет льётся из окна нижнего этажа двухэтажного дома. Право слово, это чудо, неожиданное для всех.

— Разве может светиться цветок?! — удивляются зеваки.

— Многое в природе, что и не снилось нашим мудрецам, — отвечают им бегущие на работу.

— Вау! Цветок! Горит! — кричат с веток сороки.

Нет здесь скрытой лампочки, как предполагают прагматики. Нет Божьего Знака, как восторгаются верующие. Это цветок с листиками и корешками в горшке.

Рядом с цветком сияет девушка, которая ухаживает за ним, окружает его душевным теплом, питает светом любви.

— Вторник! — ласково произносит она, — Какой ты у меня замечательный, Вторник!

***

— Ты чего?! Ты совсем не ощущаешь запах осени?!

— Что уже осень?!

— Она, родной. Хватит уже бухать-то, и очки сними.

— Фигасе! Листьев нет! Аху… ть! — удивление проглотило звуки.

— И птицы не поют.

— Да ладно?! — он выключил плеер и утонул в тишине.

Вот уже год его жизнь подчинялась простой схеме: пять дней в работе, а с вечера пятницы до понедельника водка с колой. Он и сегодня должен был пахать в офисе, да вызвали в управу, а сейчас стоял возле безнадёжно заглохнувшего автомобиля и ждал эвакуатор.

Вокруг него серый безжизненный лес в мелком осеннем дожде. Рядом непривычно, спокойно и приглушённо, ворчит коллега.

— Ты хоть женился бы что ли.

— Мне и девок с досуга хватает…

— Точно. А прогулки заменяет фитнес.

— А чё? Норм. Чего париться? Двадцать первый век…

— И ты его Печорин с усилителями вкуса. Точнее: с заменителями.

Над лесом поднялось солнце и ударило в глаза. Мчащийся по трассе ветер толкнул в бок. Мужчина поднял воротник и глубоко вдохнул сырой воздух с запахом прелой листвы.

Началась среда. День свободный от воспоминаний о бывших выходных и планов на следующие. День без заменителей вкуса жизни.

****

Дорога была прямой и совсем неровной со ржавыми от листьев обочинами и с лужами, отражающими небо. Таких дорог множество в глубинных полях России. (Да только ли России?!) Вдоль дороги стоят друг за дружкой четыре берёзки.

Нужно заняться небом. Сотворить глубокий водянисто серый с вороными крыльями туч, но… Кисть настойчиво влекла к земле, к берёзам.

Его всегда и во всём сопровождала четвёрка, словно ангел хранитель или тень. Времена года говорили о завершённости цикла. Углы комнаты — об уюте. В четвёртый раз получилось удачно жениться, а четвёртый ребёнок пошёл по его стопам.

Звонки от агента не давали сосредоточиться на картине. Город за окном монотонно гудел. Он подавил в себе раздражение, решив сварить кофе.

«На четырёхпутном перекрёстке сегодня открывается любопытная выставка,» — напомнил он себе вслух, — «Что за сочленисты?»

Он был в курсе всех современных течений. У него были свои люди в разных группировках. Вот об этих не слышал. Он вернулся к холсту и посмотрел на не подпускающее небо.

Имя художника — Четверг.

*****

Меня очаровывает небо, которое заглядывает в окна колодцев-дворов. Меня волнует небо, проявляющееся сквозь плотно сплетённые ветви парков. Голубая, дымчатая, смоляная полоса над шумными улицами. Порой просто не могу оторвать взгляд.

Порой небо со мной говорит. Голос не похож на ветер, на пение птиц. Он выглядит, как бутон пиона, но богаче и нежнее. Он зажигает мою улыбку. С ним дружит любовь, дарующая мне силы.

Сегодня пятница. Я знаю: услышу.

******

Нехотя проснулся от тонкого тихого неприятного скрипа. Осеннее утро скупо на свет. Осеннее утро любит поспать. Кто решился нарушить волю осеннего утра?

За окном алый воздушный шарик трётся о стекло и о чём-то пищит. Я открыл окно.

— САЛЮТ! — орал шарик, заплывая в комнату.

Ошарашенный таким поворотом, я посмотрел на серое небо, перевёл непонимающий взгляд на шарик.

— Салют — это приветствие, — продолжал кричать шарик, когда я закрывал окно.

— Какой по утрам салют?! И сам посмотри, нет его.

— Проснись ты уже, наконец. Я — суббота и приветствую тебя салютом ярких радостных эмоций.

*******

— Почему вы боитесь и недолюбливаете редактора?

Я стоял перед ним смиренно ожидая участи.

Задумчивый, но с озорными искорками в глазах, немного уставший Он сидел перед разложенными листами рукописи.

— Вы же сами всё это написали. Я же всего лишь немного подкорректировал, чтобы был хоть какой-то смысл. Чтобы жизнь не была пресной и бесполезной.

— А как же ограничения?

— Повторяю: вы сами всё пишите и войну и правила. Вам отвечать за происходящие события, — лёгким движением руки Он поправил упавшую чёлку, — Какой у вас сегодня день?

— Воскресение.

— Вот посмотри, — Он указал на стену, на которой появилось изображение, толкнул барабан калейдоскопа, вмещавшего в себя листы рукописей.

Калейдоскоп поворачивался — появлялась новая картинка.

Движение. Стоп

Город-праздник. Шикарные пышные туалеты. Балы и варьете. Единыжды влюблённый Он и Она — снисходительная к Его чувствам замужняя женщина…

Движение. Стоп

Цветущий сад в тишине заката. Маленький деревянный дом. Скамейка на берегу ручья. Он со взглядом «в себя» и Она, страстно увлечённая Им…

Движение. Стоп

Горы. Прозрачный, словно вечность воздух. Возможно, лето. Спешившись с коня, Он смотрит в буруны водного потока, как в реку жизни. В глазах печаль и скука…

Движение. Стоп

Тёмный и сырой застенок. Пытки без конца и жалости. Его тело посечено и отбито. Она там — за бетонной оградой в слезах… Она здесь — в Его сердце с улыбкой…

Движение

— Я посмотрел твою работу. Не вдаваясь в мелочи, хорошо. Правда, кое-что подкорректировал.

— Вы же публикуете все фантазии и…

— В единственном экземпляре и автор распространяет самостоятельно, — Мастер взял чашку и откинулся на спинку стула.

— Я помню условия договора.

— Славно. Тогда иди. Зомби, так зомби. Твои испытания, тебе отвечать за близких.

Тенистый сад выпускал меня. Деревья становились меньше, а солнца и воздуха взахлёб.

Впереди жизнь. Жизнь, написанная мной.

Один на всё

Проснулся Александр, как всегда, полный сил и радости. Лето. Четыре часа утра, значит, пробежка до реки, купание и неспешная прогулка до дома.

Бежать было легко и весело. Полкилометра до Хопра по сонным улицам посёлка. Утреннее солнце не печёт. Прохладный западный ветерок бодрит. Красота!

Дорога домой всегда в радость. Шагаешь размеренно и спокойно. Смотришь на любимый посёлок. Примечаешь в утреннем освещении неповторимые прелести. Умиляешься.

Счастлив человек, когда ничто не болит, не беспокоит, когда нужен, когда удовольствие от поступков.

Раз-два. Вот трава на тротуаре. Вырвал с корнем. Идём дальше.

Раз-два, раз-два. А вот ручка от ведра. Положил в мусорный контейнер. Идём дальше.

С шутками-прибаутками дошёл до дома. Привязал на выпас своих коз, которых (аж!) целых две. Насыпал курочкам зерна.

— Хорошо в деревне летом, если дома всё успето, — пропел Александр и оглядел огород.

Ни травиночки сорной. Как положено, ровно всё растёт. Набрал помидоров с огурцами на салат.

Пока копошился на кухне, прокричал шестиутренний будильник. Сейчас встанет жена Юля, и будем завтракать. Но вот уже и стол накрыт, а Юли всё нет. Хотя пора. Рабочий день никто не отменял.

— Соня, ты соня! — Александр вошёл в спальню, приняв серьёзный вид.

А в спальне никого. Совсем. Даже кровать заправлена.

Стоп.

Время половина седьмого, а где жена? Ей же на работу!

Обошёл все три комнаты. Никого. Для уверенности громко позвал. Никого. Даже записки никакой. И туфли все на месте.

Что за чертовщина?!

Когда проснулся, да и когда собирался на Хопёр, спала Юля. Поцеловал её по привычке пред уходом. Хм!

Всё это очень странно. Никогда такого не было. Даже если экстренно куда-то отлучалась — записку оставляла на кухонном столе. А тут? Странно.

С этими мыслями, без особого аппетита поклевал салат, выпил кружку чая и вышел из дома.

Семь часов утра. На работу пора. Это у него отпуск. А другие?

У соседей тишина. Везде тишина. Только, знай себе, птицы щебечут и ветерок свистит в штакетнике.

Успокоив себя решением о непредвиденных обстоятельствах в администрации посёлка, где служила Юля, Александр направился к товарищу. Виктор Строгин живет не близко, но и не далеко. Как говорится, через три песни. Шёл и удивлялся: восьмой час, а машины все по домам и не заведённые.

Заглянул по пути к Дмитрию Шесткову. Постучал. Звонок нажал. Ответа нет. Собака Брехунок лает, но и на её клич никто из дома не выходит.

— Ёпти! Да не бывает такого!

У Виктора также никого ни в доме, ни во дворе не оказалось. Александр присел на ступеньку крыльца, уставился на барский дом, тоскливо прятавшийся в зелени сирени.

— Что произошло?

Дом барский молчал. Молчала улица. Молчало небо.

Да не бывает так!

Оказывается, бывает. По дороге домой ко многим знакомым заглянул. Ни одного человека. Машины у домов. На звонки у калиток никто не выходил. Лишь скотина во дворах мычала-кукарекала.

Так захотелось с кем-нибудь, словом… хоть звуком перемахнуться! Но даже блаженного Федьки нигде не видно, хотя он с восьми утра, как на работе, по улицам шляндыется. Но не сегодня.

Сегодня разумного объяснения происходящему не было, от этого в голову лезли фантастические мысли: от неведомой биологической катастрофы до похищения жителей инопланетянами.

Полиция. Вот где можно узнать о случившемся. Отдел, как ни странно, был открыт, но ни дежурного, ни сотрудников не было. В здании царила тишина.

Александр поднял трубку служебного телефона. Длинный гудок ожидания. Набрал номер областного управления, что в списке над столом дежурного. Трубка продолжила монотонно гудеть.

Что же… что же… что же произошло?

Пробудившаяся перед завтраком тревога теперь выросла до неохватной величины.

— Без паники! — голос прозвучал эхом пустого зала, хотя Александр шёл по улице.

Полуденное солнце нещадно пекло. На небе ни облачка и ветер стих. Но зато, как по команде, заорали животные посёлка: верно, жажда душить начала, да и корма никто не дал. Копытные так вообще на выпас хотят. Лето.

Остаток дня Александр ухаживал за скотиной. Белкой прыгал по дворам. Начал со своего: здесь без заморочек — с закрытыми глазами возьмёшь необходимое. А вот в других дворах.

Хорошо, если привязь сразу на глаза попадётся, а то устанешь искать. Скотина же, как специально, глотку рвёт, слух режет. Привяжет её у двора, и к следующей. А здесь пёс сторожевой у ворот. А там загон на замке.

До темноты скотничал Александр. При луне вернулся домой. Не до ужина. Без задних ног, не раздеваясь, упал на кушетку в прихожей и уснул.

Проснулся от удара грома. В окно стучал дождь. В доме тихо-тихо, да и за окном только вода шумит.

Умылся. Пошёл по комнатам. Никого — значит, не приснилось. Поддавшись голоду, доел вчерашний салат и выпил чаю с затвердевающей плюшкой.

Дождь закончился, и вместе с робким солнцем пришла мысль: ехать в областной центр.

— Обязательно. Хотя бы в соседний район. Что-то нужно решать с этим.

Выгнал из гаража машину.

— Асфальт уже подсох. Быстро домчу, а если срезать полями, так мигом в Беково буду. Всего-то 70 километров через Антоновку.

Не заметил. Как привык разговаривать сам с собой.

— А если грязь в поле?

— Ой. Да на уазике хоть куда! — улыбнулся Александр.

Вчера ещё помнил, что заправиться нужно, но панель показывала «полный бак». Мысленно потерев руки, он прижал педаль к полу и помчал по пустым, искрящимися на солнце улицам посёлка.

Антоновка. Скорость снизил до пешеходной. Всё смотрел во дворы. Здесь тоже ни одного человека. За крайним домом включил второй мост. Вот она сила отечественного автопрома: нам нужны направления — дороги для трусов!

Заморосило.

— Ничего. Три поля и на асфальт выскочу.

— А если?

— Никаких…

Дождь усилился. На втором поле дворники перестали справляться с потоком.

— Ещё чуть-чуть…

— Родной, выручай!

Ух! Русские дороги! Волна из лужи окатила до самой крыши.

Александр вылез из кабины. Сквозь толщу ливня еле разглядел, куда попал. Встрял, оказывается, по самое не балуйся.

— Знал же! Знал, что здесь канаву выкопали краем дороги. Мимо проезжал раз сто! Вот напасть! Что же ты, небо, обозлилось на меня? — он залез в машину.

— Так тебе и надо. Ехал бы по асфальту… Сократить он решил.

Кое-как стянул мокрую одежду. С задних кресел сорвал покрывало. Растёрся, чтобы не заболеть.

Ливень не утихал. Всегда летние ливни коротки, а в этот раз. Будто Всемирный Потоп. Час прошёл, хоть бы просвет в стене.

Зубы начали отбивать дробь. Голышом в машине, хоть и в безлюдном поле среди дождя, как на витрине и зябко.

— Белые розы, белые розы…

Мокрая одежда не желала налезать. Александр махнул рукой. И вышел под дождь. Все-таки, хоть и по щиколотку в грязи, одеваться удобнее. Смысл ждать? К дому нужно пробираться.

Пока возвращался в Антоновку, пять раз упал. В грязи вывалялся весь.

— Знатный чернозём. Жирный. Хоть на хлеб мажь.

— Вот ты и обмазался.

Уставший вошёл в избу без окон и дверей, но с крышей. На крыльце умылся под водостоком. В полумраке комнаты разглядел панцирную кровать. Прилёг.

— Когда-нибудь непогода закончится или нет?

Тяжело вздохнул и прикрыл глаза.

Проснулся от холода. За окнами пылал закат, и стояла густая тишина. Не та, к которой привык, а словно сметана. Задохнуться можно. Трясло невыносимо. Он начхал на все приличия и голышом пошёл по безлюдной улице Антоновки.

Холодно.

Закатное солнце осушило тело, но не согревало. Трясло неимоверно. Словно в тумане, вошёл в первый попавшийся дом с занавесками на окнах. Открыто. Это уже не удивляло, как и то, что вещи в шкафу подошли по размеру, что «Жигули» во дворе с ключами в замке. Но машину чужую брать не стал, и так помарадёрничал. Дома возле горячей ванны увидел, что из Антоновки шёл в женской одежде — в темноте и холоде не до этого было.

По фиг!

После ванны чай с мёдом и постель под ватным одеялом и тулупом.

Проснулся разбитый, не выспавшийся. Голова трещит. Четыре часа утра. Ни о какой пробежке, а тем более купании, речи быть не могло. Яркое солнце бесило, и он задёрнул окно плотными шторами.

Одеяло с тулупом на полу. Во рту пустыня Сахара. На кухне напился воды из-под крана. Вкусная, мокрая.

— Хватит бичевать. Болеешь, так по-человечески.

Включил телевизор, и, не заметив картинки, переключил на DVD.

— Всё одно никого в целом мире.

«Повесть о настоящем человеке» не отвлекла. Всё раздражало и одновременно заволакивало равнодушием.

За окном орала скотина.

— Да пошли вы все! — он повернулся на диване лицом к стене и накрыл голову подушкой.

Время вареньем тянулось и липло. Каждую минуту можно потрогать.

Выздоровление пришло внезапно с наступлением следующего дня. О болезни кроме женской одежды в ванной ничего не напомнило. Чужие вещи он брезгливо отнёс в мусорный бак, и принялся за дела.

Последующие дни своей монотонностью сливались в одни бесконечные сутки.

— Я обречён на заботу об этих брошенных животных и безлюдном посёлке, — вздыхал Александр.

Но и в однообразии дней то здесь, то там выскакивали, вспыхивали радости: до дождя успел что-либо сделать; ночной ветер порывами подмёл тротуары; животные стали принимать его за хозяина; ясный летний день даже в полдень гладит прохладным ветерком, а редкие ночные ливни наполняли всклянь бочки и вёдра водой.

Однажды Александр сделал открытие, которое придало ему безграничное количество сил и радости.

Особенный день, который мог быть и субботой, и вторником, ведь Александр уже давно не поглядывал на календарь, был с пробуждения полон предчувствия чего-то неизвестного, но категорически хорошего. Фура с праздником мчалась к нему и всеми видами сигналов говорила о своём приближении. К полудню чувство начало затухать и могло стать разочарованием, если не дела и заботы.

Сидя поздним вечером на ступеньках крыльца, и бросив глаза в звезды, Александр, словно услышал:

— Всё просто и логично. Я умер, а это всё мой рай. Мне всю жизнь нравилось помогать людям. Да, что там «нравилось»? Сам докучливо лез во всё. Вот и получи сполна на всё своё удовольствие.

Осознав и приняв Это, Александр почувствовал приятную усталость, схожую с истомой. В глазах появился свет, а по лицу растеклась улыбка.

— Как же хорошо быть нужным!

Но через минуту и улыбка, и свет пропали. В приятности Александр впервые за всё время одиночества подумал о жене. Привык, что она всегда рядом. Да, в своих заботах. Да, в своей работе. Но рядом, где-то близко.

Юлюшка! — так он называл её во времена ухажёрства. После свадьбы — Юля, жена, моя женщина. Сыночка ему родила. Тот как-то скоро вырос, и покинул родителей. Достаточно звонка отцу раз в месяц. Вот Юля о сыне всё знала — сердцем что ли материнским чувствовала?

Любил ли он её? Конечно. В пылу влюблённости и «краше никого нет», и «до конца жизни». После, как и всех остальных, больше, наверное, уважал, но ни разу (ни разу ей ни с кем! Даже в мыслях.) не изменял.

Вот теперь один. Кушай большой ложкой манию всем во всём помогать.

С этой мыслью и уснул.

— Ну, ты, Саня, вчера и дал! Никогда тебя таким не видел, а в одном классе учились!

Над ним стоял Виктор Строгин и улыбался.

— Отказались от твоей помощи. Что такого? Их там без Нестора десятеро.

О чём это Виктор?

Какое вчера?!

Их же не было никого во всём посёлке. Ни-ко-го!

— Через два часа встречаю тебя. В соплю. По забору идёшь: « Пошли вы все!» На всю улицу: «Пошли вы все!» Ни разу тебя таким пьяным не видел.

Александр присел на кровать, потряс головой. Картинка поплыла.

Где реальность? Где сон? Здесь или там?

Виктор продолжал нести своё.

— Я чё зашёл-то. Поможешь с забором, раз отпускник?

В спальной появилась Юля. Просто вошла.

— Проснулся? — улыбнулась она, — На столе окрошка и чай крепкий с лимоном. Помоги Виктору.

— Спасибо, Юлюшка!

Сколько можно? Два месяца верно половину посёлка скотины кормил. Совесть-то есть у вас? Болит всё.

— Пошли. Что с забором-то? — Александр оделся и вышел из спальной.

Привидение

Есть у нас барский дом двухэтажныйкрасного кирпича. Говорят, построен чуть ли не триста лет назад. Ничего. Стоит. Так плесень кое-где да берёзки на крыше. До революции граф что ли жил, послегоспиталь был, да… Как его? Тубдиспансер. В девяностые разогнали всех. С техпор пустует.

Вот скажи, что не нравилось? И воздух у насхороший, и тебе парк шикарный. Нет, всё к чертям собачьим! Лёшки-матрёшки.

А парк, да, красота! Липы повсюду. Клёном исиренью сейчас зарос, но аллейки ещё есть. Ты вот время найди и прогуляйся.

Хотели мы с мужиками облагородить. Пришлитакие с топорами. Лёха даже с трактором договорился. Начали, как положено, сперекура. Только-только пару кустов и вырубили, на тебе менты. Нельзя, мол, государственная собственность. Где разрешение? Ну, мы, чтоб под хулиганку непопасть, свернулись.

Жалко.

Хорошая усадьба.

Вот тебе где с детками гулять. Мы помолодости в нём девчонок выгуливали. Через главный-то вход не пройти было. Назамке. Так мы проход в заборе сделали. Клёво. В парке темно. От луны светанемного. Сядешь на скамейку, и давай с подружкой шутковать. Она смеётся, арядом дворец молчаливо наблюдает за нами. Романтика! Сейчас-то калитка открыта, так что погуляй, если не был ещё.

Правда, к дому не подойдёшь, и увидишь разветолько крышу. Профилем его обнесли. Реконструкцию начали. Пригнали тот годчеловек двадцать узбеков. Копошились до осени. Уж не знаю, продолжат ли нынче. Хорошо бы, а то жалко. Красивый. С наличниками, с пилястрами разными… Дом-тобарский! Можно и под музей, и детям под школу какую-нибудь музыкальную… Так-тоесть это у нас, но всё же…

Говорят, президент на туризм начальствонастропалил. Дай-то бог. Деньжищ, конечно, на это нужно уйму. Да строить — неломать. Лёшки-матрёшки. Поживём — увидим, что получится.

Ну, так я не об этом сейчас. Завелось, значит, в барском доме привидение. Года два назад. Уж не знаю, от сырости илискучно ему стало в призрачном мире. Не знаю. Мирное привидение. Гуляло себе подому, никого не трогало, и нам не мешало.

Вот ты смеёшься. А я тебе скажу: всё одножутковато. Сам пару раз видел. Тверёзый был, что дитё малое. Домой шёл. Барскийдом с дороги-то весь виден. Иду, значит, а на втором этаже силуэт белый. Ну, какбелый? Будто туман, но густой-густой и словно светится изнутри. У меня ажмураши побежали по спине. Лёшки-матрёшки. Вот. А тебе смехуёчки.

Не я один его видел. Народ начал небылицывсякие сочинять. Будто барин возмущается состоянием усадьбы. Кто-то придумал толиграфиню-вдову безутешную, толи дочку графа, ожидающую жениха. Молодёжь отуберкулёзниках умерших судачила. Горазд народ на выдумки.

Вот Витёк Строгин, тот дельный мужик. Решилпознакомиться с призраком. Он аккурат напротив барского дома живёт. Не спалосьему как-то, задумку очередную пытал на крыльце.

Вижу, говорит, ходит по второму этажу. Так-топривык: ходит и ходит. Только в этот раз больно шумно, думать мешает. Уж и вмастерскую ушёл, а всё тянет посмотреть на него. Плюнул. Решил, на следующийдень, то есть ночь, споймать озорника.

У нас-то до этого лет за двадцать былоприведение. По кладбищу бродило, прохожих пугало. Так мы его лихоманку поймалитогда и бока помяли. Лёшки-матрёшки. В простынь завернётся. «Ууу» да «ууу» изтемноты. Особенно баб любил пугать. Визжат, говорит, смешно.

Вот Витёк и решил, что это такая же история. Одному-то не сподручно привидение ловить, так он сговорился с Сашком Луниным, дружкомсвоим. Хряпнули они пузырёк перед делом. А настойка у Витька знатная, всякийстрах, как рукой… Так вот хряпнули они, взяли по штакетине, и пошли.

Зашли в барский дом засветло, обошли всекомнаты, заглянули в каждый угол. Никого. Покурили, смеясь, обсудили, как будутловить и воспитывать привидение. Разошлись по своим блокпостам. Витёк кпарадному входу. Сашок к служебному. Уже на местах поставили на телефонах вибрацию, дабы привидение звонком не спугнуть.

Сидят час. Тишина. Сидят второй. Стемнелоуже. Тишина. Настойка разморила охотников. Может и задремал Витёк, но вдругслышит наглые шаги из глубины дома. Свет фонаря сквозь грязное окно выхватилоиз темноты человеческий силуэт.

— Аааа! — с ужасом заорал Витёк, и рубанул штакетником темноту.

— Ааааааа! — с ещё большими ужасом отозвался силуэт, и упал, — Ты чё?! Дурак?!

Сашку надоело сидеть. Сигареты кончились. Подумав, он не нашёл смысла в охоте, и пошёл к Витьку. Почему не обозначилсяголосом? Да в голову не пришло. Из-за этого и хромал недели две на билютне. Лёшки-матрёшки.

Витёк в знак извинения выставил ещё пузырьнастойки. В ту же ночь они его и приговорили, сидя у Витька на крыльце противбарского дома. Привидения не было.

Не появилось оно ни на следующую ночь, нипозже. Видно, испугалось охотников.

Хотя ходили слухи, будто кто-то хотелпривидением привлечь в Ханаево туристов. Около месяца бродил по барскому дому, но за день до Витькиной охоты бросил.

А легенда осталась. Да брехня это всё. Ты, раз приехал, сходи вмузей, там тебе лучше об истории расскажут.

Привидение

Есть у нас барский дом двухэтажный красного кирпича. Говорят, построен чуть ли не триста лет назад. Ничего. Стоит. Так плесень кое-где да берёзки на крыше. До революции граф что ли жил, после госпиталь был, да… Как его? Тубдиспансер. В девяностые разогнали всех. С тех пор пустует.

Вот скажи, что не нравилось? И воздух у нас хороший, и тебе парк шикарный. Нет, всё к чертям собачьим! Лёшки-матрёшки.

А парк, да, красота! Липы повсюду. Клёном и сиренью сейчас зарос, но аллейки ещё есть. Ты вот время найди и прогуляйся.

Хотели мы с мужиками облагородить. Пришли такие с топорами. Лёха даже с трактором договорился. Начали, как положено, с перекура. Только-только пару кустов и вырубили, на тебе менты. Нельзя, мол, государственная собственность. Где разрешение? Ну, мы, чтоб под хулиганку не попасть, свернулись.

Жалко.

Хорошая усадьба.

Вот тебе где с детками гулять. Мы по молодости в нём девчонок выгуливали. Через главный-то вход не пройти было. На замке. Так мы проход в заборе сделали. Клёво. В парке темно. От луны света немного. Сядешь на скамейку, и давай с подружкой шутковать. Она смеётся, а рядом дворец молчаливо наблюдает за нами. Романтика! Сейчас-то калитка открыта, так что погуляй, если не был ещё.

Правда, к дому не подойдёшь, и увидишь разве только крышу. Профилем его обнесли. Реконструкцию начали. Пригнали тот год человек двадцать узбеков. Копошились до осени. Уж не знаю, продолжат ли нынче. Хорошо бы, а то жалко. Красивый. С наличниками, с пилястрами разными… Дом-то барский! Можно и под музей, и детям под школу какую-нибудь музыкальную… Так-то есть это у нас, но всё же…

Говорят, президент на туризм начальство настропалил. Дай-то бог. Деньжищ, конечно, на это нужно уйму. Да строить — не ломать. Лёшки-матрёшки. Поживём — увидим, что получится.

Ну, так я не об этом сейчас. Завелось, значит, в барском доме привидение. Года два назад. Уж не знаю, от сырости или скучно ему стало в призрачном мире. Не знаю. Мирное привидение. Гуляло себе по дому, никого не трогало, и нам не мешало.

Вот ты смеёшься. А я тебе скажу: всё одно жутковато. Сам пару раз видел. Тверёзый был, что дитё малое. Домой шёл. Барский дом с дороги-то весь виден. Иду, значит, а на втором этаже силуэт белый. Ну, как белый? Будто туман, но густой-густой и словно светится изнутри. У меня аж мураши побежали по спине. Лёшки-матрёшки. Вот. А тебе смехуёчки.

Не я один его видел. Народ начал небылицы всякие сочинять. Будто барин возмущается состоянием усадьбы. Кто-то придумал толи графиню-вдову безутешную, толи дочку графа, ожидающую жениха. Молодёжь о туберкулёзниках умерших судачила. Горазд народ на выдумки.

Вот Витёк Строгин, тот дельный мужик. Решил познакомиться с призраком. Он аккурат напротив барского дома живёт. Не спалось ему как-то, задумку очередную пытал на крыльце.

Вижу, говорит, ходит по второму этажу. Так-то привык: ходит и ходит. Только в этот раз больно шумно, думать мешает. Уж и в мастерскую ушёл, а всё тянет посмотреть на него. Плюнул. Решил, на следующий день, то есть ночь, споймать озорника.

У нас-то до этого лет за двадцать было приведение. По кладбищу бродило, прохожих пугало. Так мы его лихоманку поймали тогда и бока помяли. Лёшки-матрёшки. В простынь завернётся. «Ууу» да «ууу» из темноты. Особенно баб любил пугать. Визжат, говорит, смешно.

Вот Витёк и решил, что это такая же история. Одному-то не сподручно привидение ловить, так он сговорился с Сашком Луниным, дружком своим. Хряпнули они пузырёк перед делом. А настойка у Витька знатная, всякий страх, как рукой… Так вот хряпнули они, взяли по штакетине, и пошли.

Зашли в барский дом засветло, обошли все комнаты, заглянули в каждый угол. Никого. Покурили, смеясь, обсудили, как будут ловить и воспитывать привидение. Разошлись по своим блокпостам. Витёк к парадному входу. Сашок к служебному. Уже на местах поставили на телефонах вибрацию, дабы привидение звонком не спугнуть.

Сидят час. Тишина. Сидят второй. Стемнело уже. Тишина. Настойка разморила охотников. Может и задремал Витёк, но вдруг слышит наглые шаги из глубины дома. Свет фонаря сквозь грязное окно выхватило из темноты человеческий силуэт.

— Аааа! — с ужасом заорал Витёк, и рубанул штакетником темноту.

— Ааааааа! — с ещё большими ужасом отозвался силуэт, и упал, — Ты чё?! Дурак?!

Сашку надоело сидеть. Сигареты кончились. Подумав, он не нашёл смысла в охоте, и пошёл к Витьку. Почему не обозначился голосом? Да в голову не пришло. Из-за этого и хромал недели две на билютне. Лёшки-матрёшки.

Витёк в знак извинения выставил ещё пузырь настойки. В ту же ночь они его и приговорили, сидя у Витька на крыльце против барского дома. Привидения не было.

Не появилось оно ни на следующую ночь, ни позже. Видно, испугалось охотников.

Хотя ходили слухи, будто кто-то хотел привидением привлечь в Ханаево туристов. Около месяца бродил по барскому дому, но за день до Витькиной охоты бросил.

А легенда осталась. Да брехня это всё. Ты, раз приехал, сходи в музей, там тебе лучше об истории расскажут.

Кися

— Травка зеленеет, солнышко блестит…

Славик катался на самокате по асфальтированной аллее парка, обгоняя отца и возвращаясь.

— Ласточка с весною всеми к нам летит…

Ему очень понравились мамины слова за завтраком. Они почему-то легко запомнились, хотя стихи в детски сад он учил с большим трудом.

— Травка зеленеет. Солнышко блестит…

Сегодня воскресенье. Славке пять лет, и у него сегодня соберётся много друзей. Мама готовит вкусняшки, а он с папой по её просьбе за чем-то идут в магазин.

— Ласточка с весною всеми к нам летит… Пап, а что такое «всеми»? Это значит, все ласточки летят?

— В СЕ — НИ, а не всеми.

— Пап, а что такое сени?

— Комната на входе в дом, как прихожая.

— Ура! У нас сени есть.

— Можно и так сказать.

— Пап, а мы зайдём в зоомагазин? Хочу к хамелеону.

— Зайдём ненадолго. Нас мама ждёт.

— Пап, как ты думаешь, что мне мальчишки подарят?

— Наверное, что-то интересное.

— Травка зеленеет, — Славик покатил дальше, — солнышко блестит…

День рождения, тем более сына, — праздник обязательный, хоть и затратный. Сколько на него не откладывай, всё равно откусит от семейного бюджета весомый кусок.

«Нужно взять подработку. Виктору позвонить. У него всегда шабашка есть», — думал Олег, наблюдая за сыном.

Хороший сынишка у них с Леной, добрый, активный, любознательный. Вот уже и пять лет! Скоро в школу. Когда успел вырасти?!

— Пап, а бабушка приедет?

— Через месяц обещалась.

— Пап, а цветы разговаривают?

— Не слышал.

— Я думаю, да, ведь голова-то есть. Только по ночам, поэтому их никто и не слышит. Когда большой стану, обязательно послушаю. Пап, я писать хочу.

— Началось, — вздохнул Олег, — Пошли.

Они сошли с аллеи на стихийно протоптанную стёжку и углубились в дебри сирени.

— Беги за кусты, а я с самокатом постою.

Славик скоро вернулся, поправляя на ходу шорты. За ним бежал чёрно-белый котёнок и мяукал.

— Паапап, давай возьмём кису. Смотри, какой хороший.

Котёнок, действительно, был ухоженный, пушистый, даже отдалённо не напоминал тех несчастных существ, что оставались без дома или волей судьбы родились на улице. Уличные котята, когда-либо встречавшиеся Олегу, всегда были грязными, со всклочённой шерстью, украшенной репьями, с признаками поноса.

— Слава, у него есть свой дом и хозяин, такой же мальчик, который будет плакать, если мы заберём его друга.

— Ну, пап! Давай возьмём кису. Смотри, он бежит за нами, значит, у него нет никого. Он будет жить на улице и ему будет страшно.

Котёнок бежал следом, но теперь молчал. Он подбегал к ногам, а когда Олег останавливался и смотрел на него, то садился на хвост и смотрел на Олега, словно ожидал положительного решения.

— Слава, у нас дома попугайчики, аквариум и хомячок. Котёнок станет на них охотиться. Нет, мы не возьмём его.

— Ну, пап! Он не будет охотиться. Я буду его кормить.

— Давай так. Сходим в магазин. И если котёнок не убежит, то мы, возможно, и заберём его.

Котёнок, словно понимая о чём речь, сел на бордюр дорожки. Пушистая морда улыбнулась и замурлыкала.

Он нравился ей очень, до дрожи, до помутнения рассудка. Нравилось всё: облик, характер, манера вести себя в обществе. Она тенью следовала за ним каждый день, и каждый день сильнее привязывалась. Она знала о нём всё: привычки, вкус, сексуальные пристрастия и активность. Знала, что он верен своей жене (это бесило), что сильно любит своего сына Славика (тоже бесило). Он просто обязан быть всецело Её: любить только Её, быть верным только Ей! Приятно, когда подчиняются, когда добровольно отдают не просто жизненные силы, а посвящают тебе саму жизнь.

Отбор энергии — её предназначение, смысл многовекового существования. Энергия идёт в общий котёл, ей достаётся лишь необходимая часть. Сам же процесс соблазнения и последующего подчинения сравним с удовольствием игры. Но получить всё это возможно только в человеческом обличии (для чего такие трудности?!), хотя иногда можно оборачиваться в животное. Нет всегда быть духом, на тебе развлечение.

В одном из своих многочисленных обращений Она была царицей. Тогда просто и регулярно получала много жизненной силы, но как же это долго и неинтересно, а потому чертовски утомительно. Сам же титул Ей пришёлся по вкусу. Во всех последующих обращениях Она заставляла «поклонников» называть Её «моя царица». Внимания царицы достоин только князь. Вот и очередной избранник был наречён этим титулом.

Сидя на краю асфальтированной дорожки, Она надменно, но с радостью смотрела на возвращение князя Олега.

— Паапап, киса не ушла. Ура! У меня будет киса!

— Славик, у нас нет для неё не лотка, не миски. Давай в другой раз с кошкой.

«Как это так?!» — возмутилась Она, встала, выгнула спину и распушила хвост, — «Иди в магазин и купи всё необходимое! Ты же сыну обещал!»

— Паап, ты обещал: если киса дождётся, мы её возьмём.

— Слава, я сказал: «возможно, возьмём». Да и нести нам её не в чем.

— Я в руках понесу.

— А если у неё блохи? Кстати, мы не купили никаких лекарств. Вдруг она заразная?

«Сам ты больной!»

— Паап, ну, паап! Давай, возьмём кису. Видишь, она сама бежит за нами.

Упрашивания продолжались всю дорогу до дома. Котёнок не отставал.

— Хорошо, — Олег не выдержал напора сыновнего желания, — Открывай дверь.

— Киса, киса заходи.

— Заходи уже, — Олег подтолкнул котёнка ногой в квартиру.

«Ничего. Ты за это поплатишься».

— Мам, мы котёнка принесли.

Лена новой соседке обоюдно не обрадовалась.

— Вот радость привалила. Теперь от котов и котят избавляйся или на стерилизацию тратиться.

— Не ворчи. Леночка, подай блюдце, я молочка нашей гостье налью.

Олег ещё надеялся, что очарование сына пройдёт, интерес остынет и он сплавит котёнка кому-нибудь из знакомых или тёща заберёт в деревню, или… А, возможно, через объявление в интернете найдётся хозяин.

Котёнок, стоя возле входной двери, равнодушно принимал поглаживания Славика.

— Киса. Киса, хорошая киса. Как тебя зовут? Давай знакомиться.

— Ну-ка, подружка, заходи на кухню. Покушай. Кис-кис-кис.

Она чинно и благородно проследовала в кухню.

«Князь в дом завёл, хоть и неприлично, кушанье подал — всё по пунктам. Скоро и я тебя уважу. Сейчас самое время устроиться у него на коленях и получить первые нежности. Самое время, но…»

Олег помогал жене в подготовке праздника и встрече гостей, собирал стол в середине общей комнаты. Котёнок потёрся о его ногу, от чего Олег чуть не упал, споткнувшись.

— Не вертись под ногами. Брысь, — бросил он в Её сторону.

Она запрыгнула в кресло, легла, свернувшись калачиком, и нежно смотрела на своего князя.

Её время пришло вместе с ночью. Гости, эти озорные и противные мальчишки, с которыми на глазах князя Ей приходилось быть доброй, давно разошлись по домам. Князь и его отвратительная женщина привели квартиру в порядок, сидели, обнявшись, на диване. Она запрыгнула князю на колени, замурлыкала.

— Вот, Леночка, и справились мы с праздником. В спальню? — он поцеловал её за ушком.

Котёнок вытянулся на коленях, распустил когти, и один запустил в ногу Лены.

— Ааа! — Лена вскочила с дивана, — Противная! Притащили радость!

Олег поднялся, обнял жену.

— Успокойся, дорогая. Котёнок просто играет.

— Знаешь, я спать. Устала. Можешь дальше сидеть, а мне завтра на работу.

«Вот и хорошо».

Когда уставшая Лена успокоилась в постели и начала размеренно посапывать, Она напустила на Князя дрёму.

Сидевший на диване Олег обмяк. Сквозь полузакрытые веки ему виделась совсем иная комната с иным освещением, с иной обстановкой.

Никогда не торопись к результату. Спешка в этом только мешает и тратит время. Спокойно, уверенно, с наслаждением иди по намеченному опытом плану.

В получении жизненной энергии терпения нужно ещё больше. И самое главное: выдержка. Какой толк от жертвы, которая вскрыла себе вены? И совсем иное — полезность от донора, который сдаёт энергию, удовлетворяя свою внутреннюю потребность.

А невинные души, не знающие похоти?! Как же трудно, но интересно их совращать! Это не дети. Дети ещё не набрали жизненной энергии, она в них сырая, незрелая; а вот непорочные взрослые! С ними нужно аккуратно, чтобы не испугать. Насилие во взаимодействии с одним человеком только вредит. Энергия не должна быть с примесью страха. Фильтровать устанешь. Вот с блаженством — самая что ни есть высший сорт.

С такими, как Олег, тоже не просто. Ох, уж эти верные мужья с принципами и уважением! Но и они поддаются при нужном подходе и опыте.

Главное: не спешить.

В комнате с тёплым нежно лиловым освещением, с тихой музыкой, похожей на шелест листвы и шёпот прибоя одновременно, Олегу было неудобно сидеть. Он лёг на приятно прохладное, мягкое, как облако, ложе.

Над ним склонилась миловидная молодая девушка, чем-то напоминающая юную жену Лену. Незнакомка касалась дыханием его шеи, что-то шептала, гладила его тело. Через одежду он ощущал тепло её рук. На мгновение представил себя голым и, вздрогнув, очнулся.

— Так не пойдёт. Пора спать.

Он зашёл в спальню, разделся, лёг и обнял жену. Лена сладко посапывала.

Утром, когда хозяева квартиры ушли на работу, Она принялась перекладывать вещи — самый верный способ призвать в семью нервозность, в таком состоянии супруги быстрее рассорятся.

«Их обязательно нужно поссорить, иначе все мои труды напрасны. Любовь, а тем более взаимная, практически не одолима».

Ей вспомнился один безутешный вдовец, с которым Она безрезультатно намучалась, так как дух его умершей жены присутствовал везде и мешал во всём.

«Зачем дали людям эту любовь?!»

В кошачьем облике легко творить только беспорядок, а всё должно быть на первый взгляд в надлежавшем порядке. Она обернулась в девушку. Громкая музыка не помешает, как и добавочное кормление рыбок, птичек и хомяка.

С задумкой Она справлялась не спеша, играючи — Олега, Лену и Славика раньше шести вечера нечего ждать.

— Олег, что делает отвёртка в столовых приборах? Ты собрался ей ужинать? Кстати, сегодня суп.

Лена недоумевала: всегда внимательный Олег вдруг стал рассеянным. Но интересно другое: как отвёртка оказалась в кухонном столе и когда? Утром её здесь не было, да и Олег вернулся домой вместе с ней. Одни вопросы, на решение которых ни сил, ни желания после работы.

— Лена, подскажи, где у нас полотенца лежат?

— Где и всегда.

— Серьёзно? А почему я их не вижу?

— Олежка, что с тобой сегодня? — Лена подошла к шкафу, — И правда нет! Но я… Вот они с постельным. Славик что ли порядок наводил?

— Конечно. Кто же ещё? Сама, верно, задумалась и сунула не туда.

— Всё. Иди, мойся и ужинать.

— Кошке молока налей. Весь день голодная.

Котёнок сидел на кресле и умилялся происходящим, изредка облизывая лапки: «Можно ещё и глаза отвести — станет веселее».

Нет, это не пойдёт! Уже неделю Она устраивала в квартире беспорядок, а Олег с Леной обращали всё в шутку и совместно приводили квартиру в привычное состояние. Она щипала и колола по ночам Славика, чтобы тот, не выспавшись, капризничал, но они стали спать втроём. Лена Ей была безразлична, но от неё мог прилететь удар шваброй-веником-ногой. Это даже демону неприятно, а в физическом воплощении ещё и больно.

Днём, обернувшись молодой женщиной, Она выходила из квартиры. Соседи могли увидеть и рассказать Лене, что днём у неё кто-то бывает. Без вариантов любовница Олега. Но толи соседи ослепли, толи всем наплевать на чужую жизнь.

Во дворе дома Она часто видела юношу лет двадцати двух. Он проводил время на скамейке со смартфоном или неспешно ходил в одиночестве. Потухший взгляд, осунувшийся вид говорили, что радость покинула его жизнь.

Он был непривлекателен. Излишне худощавый с большим крючковатым носом. Торчащие уши скрывались под длинными рыжими волосами. Узкое лицо с глазами-пуговками засыпали веснушки. Издалека он был похож на ожившую трость. И движения у него, словно деревянные, угловатые. Когда он объяснял кому-нибудь дорогу или поправлял подобие причёски, рука, будто ветка дерева резко и обрывисто жестикулировала.

— Привет, красавчик! — Она подсела к нему на скамейку, и кивнула на смартфон, — Что-то интересное смотришь?

— А. Видосы разные, — голос с еле заметной хрипотцой был обычным не звонким, не глухим, не высоким, не низким.

— Я недавно поселилась в вашем доме. Не мог бы ты меня познакомить с окрестностями?

Отрываться от смартфона и куда-то идти ему абсолютно не хотелось, но подняв глаза на незнакомку и увидев её зовущий взгляд…

— Конечно, пойдёмте, — он вроде сконфузился, и в тоже время, словно крылья появились за спиной.

— Давай сразу на ты. Я Альбина. Как зовут тебя?

— Саша.

— Александр! Победитель! Ты же герой, зачем неуверенность?

Он смутился и покраснел.

— Не надо. Не смейтесь. Какой из меня герой?

— Я же просила? — она игриво надула губки, — Мы ведь друзья.

— Извините… Извини.

— Пошли?

— Да. Конечно.

Она взяла его за руку. Он хотел отдёрнуть, но держать красивую девушку было так приятно, что покорился и шёл рядом, не чувствуя земли. Они гуляли так три дня. Вместо поцелуев рассказы о нём. Вместо объятий рассказы о ней. Он — отслуживший в армии, запоздалый студент колледжа. Она — швея-мотористка в поисках работы. Оба живут в этом доме. Он снимает жильё, а она у знакомых. Она приглашала в дешёвые кафешки и платила сама. Он соглашался и чувствовал себя неловко.

На четвёртый день Альбина не пришла и не позвонила. В какой квартире она живёт, Александр не знал, и до поздней ночи просидел возле её подъезда. Она не вышла. Не пришла и на другой день.

— Олег, почему в моём доме воняет чужими женскими духами? — Лена сидела напротив мужа за кухонным столом и была очень злой.

Олег недоумённо молчал. Он уже сказал, что не знает происхождение запаха, и дополнить незнание ему было нечем.

— Олег, я с тобой разговариваю.

— Говорю: не знаю, — придирка жены начала раздражать, — Даже предположить не могу.

— А я думаю, что мы со Славиком тебе надоели. Кто она я знать не хочу, но почему в нашей квартире?

— Лена, что за подозрения?! Чтобы я? Тебе? Ты у меня самая лучшая.

— То есть, есть с кем сравнить?

— Перестань. Ты единственная. Давай ужинать.

— Я не хочу. Мы со Славиком шаурмы поели. А ты можешь приготовить себе сам. Или сходи к ней. Не оставит же она тебя голодным. Или не отрабатываешь на еду?

— Перестань. Кроме тебя нет никого.

— Я спать. Надоел ты мне со своей любовницей. Голова болит. И да, ляг сегодня на диване, — Лена оставила мужа в кухне наедине с мыслями.

Что же это происходит? Что за напасть? Неужели я хоть чем-то дал повод для ревности, для недоверия?

Целый день на работе. К вечеру, бывает, с ног валюсь. Новый жилищный комплекс — это не фунт изюма. Какие тут любовницы?! От работы с ума бы не сойти. Любовница… Хм. Придумала тоже.

Но ведь запах есть. Есть. Откуда он? Неужто квартиру кто-то навещает пока мы на работе?

Завтра нужно замки в двери сменить, и видеокамеру поставить. Поглядим, что ты за таракан с женскими духами.

Успокоив себя планом доказать Лене свою непричастность, Олег отправился спать.

Она опять приходила к нему на диван. Томная, исполненная желания. Она гладила его всеми частями своего тела. Ласкала его. С восхищением ощущала его возбуждение и страстное желание.

— Олег, — шептала ему на ухо, — Князь. Олеженька. Я вся твоя. Возьми.

Он млел. Он обнимал её. Гладил. Целовал.

— Лена. Ленуся. Оленёнок мой. Любимая…

Поворачиваясь на бок, он просыпался и наваждение пропадало.

«Нет. Так нельзя!» — возмущалась Она, покидая диван, — «Разве ты не видишь, что я не Лена? Разве ты не желаешь обладать той, что обожает тебя?»

Он жаждал общения с ней, прикосновений её. Да что прикосновений? Хотя бы увидеть, ощутить запах её духов. Как тогда, во сне, в котором она, сказав ему пару слов, назвав по имени, проходила мимо, как мираж.

— Альбина! — мечтательно шептал он в тайне ото всех.

— Альбина! — звал её в полный голос в пустой квартире.

Альбина появилась внезапно, непредсказуемо. Он докричался! Она пришла к нему сама! Дождливым вечером позвонила в дверь его квартиры. Мокрая, озябшая.

— Пустишь?

— Входи, конечно. Входи, пожалуйста! Но как?..

— Потом. У тебя есть халат? Я замёрзла. Хотя какой халат? Чистая футболка или рубашка есть?

— Да-да-да. Сейчас. Проходи. Вот ванна. Сейчас и полотенце, и рубашку…

— И грамм пятьдесят коньяку.

— Его нет, но скоро будет. Согрейся в ванной. Я сейчас.

Он услужливым лакеем быстро подал ей полотенце. Парадно-выходную белую рубашку. Не раздумывая, достал бумажник. Деньги откладывались на подарок маме.

— Тысяча не велика трата.

Бегом к лифту в футболке-шортах-тапочках, позабыв о дожде за окном. Магазин в соседнем подъезде, промокнет несильно. Лифт нарочно спускался медленно. Саша мысленно его подгонял.

Нужно сделать всё быстро. Не стоит заставлять Альбину ждать. Альбина! Она пришла сама. Значит, я ей нравлюсь. Даже больше, чем нравлюсь. Девушка, да ещё такая красивая! Сама! Решилась. У неё наверняка много поклонников. Она же выбрала меня. У неё непременно должно быть много поклонников. Но почему я? Не кому раньше не нравился. На вкус и цвет? Возможно. Альбина, ты сделала мой вечер сказкой. Что там вечер. Месяц. Год. Жизнь. Альбина…

В голове мелькали пазлы их совместного счастливого времяпровождения. Никогда он не был так глубоко радостно взволнован, как в эти минуты.

Он и раньше влюблялся не раз. Всегда безответно. И раньше влюблённость окрыляла, но это было не так захватывающе. Девочки были красивые, очень, но красота их была простая, земная что ли. Сейчас…

Очаровательная! Божественная! Великолепная! Изящная во всём! И взгляд, и голос, и движения… Царица!

К коньяку взял кисточку винограда и шоколадную плитку. Возвращаясь, заказал пиццу. Не пустой же яичницей угощать дорогую гостью.

Так же неимоверно медленно лифт возвращал его к квартире. Александру казалось, что по лестнице он поднялся бы быстрее. Облегчённо вздохнул, увидев по возвращении, что Альбина ещё в ванной. Точнее услышал. Переливный звонкий голос напевал знакомую песенку с пошловатым текстом. Обстоятельство улыбнуло — успеет накрыть стол, возможно, и курьер успеет.

Всё нужно сделать быстро и аккуратно. Ожидание расстроит Альбину, покажет его в проигрышном свете.

Умылся под кухонным краном. Сменил одежду, влажную запихав за кресло. К креслу поставил журнальный столик. На него два стаканчика, коньяк, шоколад, ягоду на блюдце.

В дверь позвонили. Курьер. Пицца в коробке на стол.

Чайник на плиту.

Вроде бы всё.

Ах да, на что же сяду сам?

Табурет из кухни к журнальному столику напротив кресла.

— У тебя сегодня какой-то праздник? — она появилась за спиной бесшумно и неожиданно.

— Да…

Он обернулся и в восхищении застыл. Перед ним похорошевшая (куда ещё лучше-то?), сияющая Альбина.

Она была на голову ниже него ростом. Иссиня чёрные волосы ниспадали волнами на плечи. Большие тёмно-карие глаза сияли радостью. Пухленькие розовые щёчки говорили о скромности. Маленький ротик с чётко очерченными полненькими губками звали поцелуй. Всё это венчало изящную фигурку, проступающую изгибами через его рубашку, которая смотрелась на Альбине платьем.

— Как ты высушила волосы? У меня нет фена.

— Маленькие женские хитрости, — улыбнулась красавица.

— Прости. Я растяпа. Тапочки…

— Ничего. Мне так удобнее, — мягко ступая с грацией кошки она прошла к столу и села в кресло.

Он налил ей, как просила, пятьдесят грамм коньяка.

— Это тебе, — переставила она стаканчик, — Мне капелькой донышко прикрой.

Они выпили.

— В метро анекдот слышала…

Альбина веселилась и болтала, болтала. Такая разговорчивость свойственна скромным людям. Они скрывают за ней свою стеснительность.

Александр с упоением любовался своей гостьей, повелительницей сердца, ума и жизни в целом. Весь мир с людьми и расстояниями исчез. Прежняя жизнь с заботами, планами, неудачами была туманным, слабосочинённым рассказом. Жизнь настоящая, насыщенная, искрящаяся, счастливая только-только начиналась.

Альбина подняла ноги в кресло, натянула на них рубашку.

— Замёрзла?

Она промолчала.

Как она прекрасна! Как же хочу обнять и крепко прижать к себе!

Коньяк зажёг кровь, затуманил и без того опьянённый мозг.

Была, не была.

Он только присел на подлокотник кресла, лишь коснулся объятьями. Альбина грациозно повернулась и прильнула к его губам своими. Александр не был готов к такому развитию, но, испытывая блаженство, подался навстречу, целуя любимое личико.

Вскоре он перенёс девушку на диван.

— Пап, кися пропала, — плакал Славик.

— Не беспокойся за неё. Нашла домик получше.

Кошка действительно пропала. Около недели не попадалась. Может, и больше. Олег не связывал исчезновение с установкой видеонаблюдения, как не соотносил с этим и улучшения эмоционального климата в семье.

Запах чужих духов выветривался долго, и всё-таки ушёл. Лена успокоилась, но до себя пока не допускала. Стал спокойнее Славик, вернулся спать в свою комнату.

— Олег, а почему вы строите дома с такими тонкими стенками?

— По нормам проходят. Что это тебя заинтересовало?

— У нас через стенку в соседнем подъезде живёт семья сексуальных маньяков. Каждый вечер ахи-охи. Не удивлюсь, если они и днём не прекращают. По крайней мере, начинают с раннего утра. И ведь не сходишь, не скажешь, не пожалуешься.

— Не схожу и не скажу. Частная собственность. А вот шумоизоляцию смонтирую. Хорошо? Хотя я так устаю, что ничего не слышу.

— Где тебе слышать. До подушки дошёл и храпишь.

— Может, и нам заняться? — Олег полез к жене.

За стеной чем-то сильно стукнули по полу.

— Пока нельзя, — Лена улыбнулась, — Ты ещё не прощён.

— За что?!

— Теперь уже неважно.

Достижение результата дарит столько удовлетворения, что его можно сравнить с тёплым облаком удовольствия. Лёгкая добыча немного принижает самооценку, но всё равно придаёт сил и уверенность. Каждый раз, начиная новое дело, любое, оглядываешься на ошибки и успех. Чем больше ошибок, тем сильнее сомнения и робость. Чем больше успешных результатов, тем легче и увереннее подъём к очередной цели.

Она не оставляла Александра в покое всю неделю, каждый день с раннего вечера до позднего утра. Под ними сломался журнальный столик, диван. В квартире царил такой кавардак, что хоть святых выноси. Зато жизненная энергия шла густым потоком, чистая, высший сорт.

Днём Александр первые дни ходил на учёбу, в четвёртый и пятый день решил прогулять и выспаться.

«Всё-таки силы не бесконечные», — думал он, слабея всё сильнее каждый день, точнее ночь.

Она делала вид, что ищет работу.

Однажды пересеклась во дворе с Олегом. Он доставал из машины пакеты с продуктами. Уставший, спокойный, довольный, уверенный.

— Олег, — проговорила Она, проходя мимо.

— Что? — он посмотрел на Неё с недоумением. Голос был хорошо знаком, но женщину он не знал.

Она задержалась лишь на секунду, чтобы одарить князя влюблённым взглядом, полным желания. От него Олег ощутил неловкость и подобие стыда, как от воспоминания о давнем прегрешении.

Нужно заканчивать с Сашкой. Поиграть ещё немного, потешиться его чувством, и заканчивать. С Олегом интереснее.

— Почему мы нигде не бываем вместе? — прошептала Она в ближайшую полночь.

Славик одержимо просил кошку, одолевал этой просьбой родителей особенно по вечерам, после садика. Оказывается, у всех ребятишек его группы есть либо собачка, либо кошечка, а у нег только рыбки, хомячок и попугайчики.

— Паап, давай заведём кошку, — ныл Славик, — Маам, ну, пожалуйста!

Лена и Олег прекрасно понимали, что это дополнительная нагрузка для них. Славик наиграется и потеряет интерес. Ежедневные прогулки, как появятся с самого начала, так и останутся на Олеге, а в его форс-мажорные дни выгулом заниматься Лене. Где бы время отыскать для этого?

Разговорами, обещаниями они старались сбить заинтересованность сына, но не получалось. Славик сильнее распалялся, а порой и плакал. Ни лакомства, ни игрушки, ни парк развлечений — ничего не помогало.

Безымянная кошка, которую он с папой повстречал на улице и привёл домой, сбежала. Ему нравилось играть с ней, в те редкие дни, когда кошка не царапалась. Она позволяла и погладить себя, и (нет-нет!) за хвост немного потаскать. Вернётся ли она? Мама с папой говорят, что нашла домик получше. Хотя самый лучший дом у него, у Славика. Как уговорить родителей? Только ежедневными просьбами и слезами. Это всегда надёжно срабатывало.

Славик в своей комнате раскрашивал картинку, на которой котёнок играл с клубком. Котёнок получался огненно-рыжим. Нитки — синими. Кругом зелёная трава. Мама так учила: «Мы не находимся в пустоте. Вокруг нас обязательно что-нибудь есть. Синее небо, зелёная травка, деревья, дома…» Через открытую дверь он слышал разговор родителей, и улыбался: сработало.

— Олег, это невыносимо. Славик просит и плачет, плачет и просит. Кисууу! — передразнила Лена сына, — Сходи с ним в зоопарк что ли? Может, кто-то другой заинтересует.

— Были мы в зоопарке на прошлых выходных. Забыла? Ты ещё в кинотеатр нас затащила.

— Ах, да! Мама сколько кошек поместится в слоне? А в жирафе? Олежка, но я совсем не хочу ни кошку, ни собаку. Одна морока с ними.

— Понимаю. А что делать? Сам голову сломал, как его отговорить. Может, мама сумеет? Через две недели, ты говоришь, приезжает?

— А до мамы мы с ума сойдём. Не могу я видеть, как он плачет. Ладно. Сходи с ним на рынок, пусть выберет.

Славик ликовал.

Нелепей пары мир ещё не видел. Хотя нет, мир, конечно же, видел. Неспроста придумал «Красавицу и Чудовище», «Василису Прекрасную и Кощея». Воочию стопроцентно такого не видели участники вечеринки, что проводил колледж по случаю майских праздников.

Стройная с собранными в хвост волосами, с макияжем, подчёркивающим её милоликость, в вечернем чёрном платье до колен изящных ножек в чёрных туфельках на маленьких каблучках. Они добавляли ей роста, но рядом с Сашей худым (худобу не скрывал даже классический костюм), подстриженным, с торчащими, бросающимися в глаза, ушами, она выглядела миниатюрной.

Глядя на них, все понимали, что хозяйка в паре — она. Появление Альбины привлекло внимание всех присутствующих парней и мужчин. Они излишне мило приветствовали её, планируя близкое знакомство и ночное общение.

Альбина была равнодушна к предсказуемой реакции на красивую девушку. Первому, подошедшему знакомиться, восемнадцатилетнему «сопляку» она сообщила, что занята и что старше его вдвое. Информация тут же облетела вечеринку, многих успокоила, особенно девушек. Всё равно остались те, кого возраст не остановил в притязаниях. Она танцевала с ними. Они угощали её коктейлями, скрываясь от преподавателей. Флирт на грани, на глазах у Саши. Пусть изойдётся ревностью — полезно для близости. Страсть, его страсть, первобытная страсть — вот, что нужно ей от него. Пусть отдаст всё.

Ближе к окончанию вечеринки, когда, исчерпав терпение, он начал отгонять от Альбины поклонников и уводить её из быстро образовывающихся компаний двух-трёх студентиков, она подвела Сашу к диванчику у стены.

— Я хочу, чтобы ты меня взял здесь и сейчас! — прокричала Альбина приказным тоном.

Александр стыдливо покраснел.

— Здесь и сейчас! — повторила она так, что ослушаться было нельзя.

— Возьми! Здесь и сейчас!

Одним движением она скинула с себя платье, а вторым его костюм. Он ощущал стыд и вожделение.

Шокированные окружающие, распахнув рты, наблюдали за оргией.

Альбина кричала, рыдала, смеялась. Саша рычал подобно дикому зверю.

— Пшёл прочь, — она оттолкнула любовника ногой, когда он измождённый упал на неё, — Надоел.

Не спеша, усмехаясь над окружающими, Альбина оделась. И подошла к высокому широкоплечему парню. Взгляды были прикованы к ней.

— Угости барышню коктейлем, красавчик.

— Ты совсем очеловечилась? — спросил парень, когда они вышли из зала, — Своих не отличаешь?

Она чуть не упала, споткнувшись о порог, застыла, и удивленными глазами смотрела на него. Образ паренька-спортсмена медленно растворялся. На его месте появлялся огромный облик демона, похожий на её.

— Хахахахаха, — закатилась Альбина звонким смехом, — давно со мной такого не случалось. Заигралась. Хахахахаха.

Она вернулась в зал. Люди начали приходить в себя. Подойдя к валявшемуся на диване Саше, Альбина схватила его за руку и потащила голого и уставшего к выходу.

— Пошли, герой. Хватит с тебя, — насмехалась, подталкивая в спину.

Кафе, в котором шумела вечеринка, было в километре от дома. Они возвращались пешком, не обращая внимания на прохожих, которые удивлялись, смеялись, ругались и грозились вызвать полицию. Стражи порядка, как ни странно, не встретились. Саша в эйфории парил над землёй. Словно воздушный шар, он был привязан к руке Альбины и безвольно следовал за ней, ничего не видя и не слыша. Без ума, без души, без тела.

В квартире без прелюдий и разговора Она забрала у него остатки сил. Всё.

Славик впервые в жизни был на «птичьем рынке». Впервые узнал, что животных, как игрушки, можно продавать и покупать.

— Как же после этого дружить?

— Как ты дружишь с плюшевым медведем Мишкой, с которым спишь?

— То другое. Мишка не ходит сам. Собачки и кошечки живые…

— Думай, что ты купил им свободу, освободил их.

Всё равно, что-то не так. Не правильно. Не хорошо.

Папа. Держа за руку, медленно вёл его вдоль рядов.

— Смотри. Выбирай.

Птички, птички, птички…

— Пап, попугай, как наш Кешка.

Сердце мальчика защемило. Стало горько и обидно за животных. Славик захотел открыть все клетки, выпустить птичек. И тут на соседнем ряду кто-то залаял звонко, жалобно, словно звал его.

Славик пошёл на зов. Теперь уже он вёл папу.

«Быстрее. Быстрее!» — звал заливистый лай.

Возле ног женщины, похожей на няню из мультфильма о Карлсоне, сидели-лежали шесть симпатичных кутят с поводками. Пятеро смиренно принимали свою участь, а один крутился юлой, кричал и пытался лапами снять ошейник.

Славик подошёл к нему и погладил. Щенок тут же присмирел, сел и, мотая хвостиком, смотрел на мальчика, высунув язык из маленькой пасти.

Женщина, поняв, что покупатель верный, назвала цену.

— Может, немного скинете? — Олег не любил торговаться, но цена была явно завышена.

— Если только совсем чуть-чуть. Вы знаете, сколько я в них вложила?

— Теперь-то вкладывать нам.

Славик не слышал диалога. Он забыл о кошечке. Он хотел себе этого друга хоть бесплатно, хоть за деньги.

— Паап, давай возьмём Дружка!

Кличка появилась сама собой.

Олег вздохнул. Если с кошкой только кормление и замена лотка, то с собакой и то, и другое, и выгул утром и вечером. Кокера ещё…

Обо всей мороке думать не хотелось.

Опять кошачий облик. Вновь доля унижения и соблазн явить свой настоящий облик. Но так дела не делаются. Нужна страсть, а не страх.

Утром, когда Лена, Олег и Славик выходили из квартиры, Она сидела с видом униженной нищенки перед дверью на лестничной площадке.

— Кисаа! — обрадовался Славик, и взял Её на руки, — Вернулась!

— Отпусти. Перепачкаешься, — Лена в душе негодовала, глядя на кошку: «Тебя ещё только не хватало! Не дом, а зверинец».

Славик опустил кошку на пол, и Она тут же, пока Олег не закрыл дверь, влетела в квартиру и наскочила на щенка, сидевшего в центре прихожей. Щенок кубарем покатился вглубь квартиры, а Она отскочила к стене. Шерсть дыбом, хвост трубой.

Что за напасть?!

Непонимающий, что произошло, щенок смотрел на Неё с испугом. Через минуту инстинкт подсказал, кто перед ним. Он, осмелев, с лаем кинулся на незваную гостью.

Дрянь, что ты знаешь о жизни?

Она вцепилась когтем в его нос.

Знай своё место, щенок!

Он заскулил, и, когда его отпустили, скрылся в гостиной.

Значит, нашли мне замену. Хахахахаха. Ничего, недолго вам быть счастливой семьёй.

— Вот это я понимаю идиллия! — Лена стояла на пороге квартиры уронив руки и настроение.

Уставшая от проверки на работе, отдавшая последнее терпение дороге по бесконечной вечерней пробке, она была в отчаянии. Перед ней красовалась перевёрнутая квартира. Всё. Что висело-лежало-стояло, валялось на полу.

— Зря Олег задержался на работе. Очень зря. Сейчас столько услышал бы интересного по поводу своего зверинца.

Славик без смущения быстро разулся.

— Дружок, Дружок, ты где? — забежал в квартиру.

Что отличает взрослого человека? Покорность перед бескомпромиссным «Надо». Усталость, нежелание, болезнь… А кто кроме тебя? Никто!

Переодевшись, запустив в кипяток пельмени, Лена засучила рукава. Вперёд на борьбу с беспорядком.

— Олег, когда домой? — позвонила она мужу после ужина.

— Часа через два, дай бог. Лена, я сейчас не могу говорить.

После ужина продолжение уборки. Ничто так не мотивирует, как здоровая злость. Лена была зла на всех: на бестолковых животных, на работу, на семью. К приходу мужа хотела только спать.

Олег тоже, кроме сна, ничего не хотел, даже есть. Наскоро смыв с себя минувший день с урегулированием вопроса по гастарбайтерам, он доплёлся до дивана и тот час уснул.

Князь. Мой. Только мой князь.

Она аккуратно входила в мысли Олега.

Только я могу тебя утешить. Только со мной ты будешь спокоен. Только мне ты будешь рад.

Сегодня Она не домогалась его тела. Сегодня только мысли, только привязать к себе. Больше не стоит деликатничать и играть влюблённость.

Кто он собственно такой этот Олег?? Обычный человечишка мужского пола. Он обычный источник жизненной энергии и всё.

Только я смогу тебя утешить. Только я дам покой.

Она лежала на одеяле у него в ногах. В комнате царили густая, как мёд, тишина, светящийся фиолетовый полумрак.

Тебе нужна только я. В твоём сердце только я. У тебя есть только я. Все просто пользуются тобой.

Олег спал младенческим сном, тихо и размеренно посапывая. Не было сновидений. Не было нервозности. Он спокоен и свободен. На это хорошо ложились Её внушения.

Тайное, будь оно злым или добрым, потому и тайное, что окружено тишиной и безмятежностью.

Весь мир восстал против его обычного спокойствия и терпения, заполненного рассудительностью. Весь мир ополчился против его планов, то тут, то там неожиданно ставя подножки привычной размеренности.

Олег не выспался, не отдохнул, и был раздражённым. Ночь пролетела минутой. Ещё только-только занялся рассвет, как позвонил дежурный охранник.

— Замка на воротах склада нет.

— Я-то тут причём? Звони начальнику охраны. Разбирайтесь.

Ещё есть пара часов до будильника. Спать.

— Олег, уже половина седьмого. Ты выходной что ли сегодня? — над ним стояла Лена.

— Лен, вы дадите поспать или нет?

— Как знаешь.

— Сколько??!

— Половина седьмого.

Он вскочил с дивана. Наспех оделся, брызнул в лицо воду из кухонного крана. Не до чая. Не до завтра.

С пробкой на Ярославке ближе к обеду буду на стройке.

Но его машина всю ночь освещала газон возле стоянки. Свет разрядил аккумулятор. Пока сбегал домой за ключами от Лениной машины. Пока «прикурил». Пока отнёс ключи.

И весь день такой через колено.

— Олег, твоя кошка… — резкий голос Лены не имел и толики радости вечернему возвращению Олега домой.

— Лен, не начинай. Голова кругом. Всё потом.

— Когда потом? Нет уж…

Она встала возле сидевшего в кресле мужа и бубнила, бубнила. Её жалобе не было конца. Олег не слушал, положил на колени подошедшую кошку. И растворился в бессознательном.

— Ты меня слышишь? — донёсся издалека голос жены.

— Что?

— Ничего, — она вышла из гостиной, хлопнув дверью.

Олегу было легко и спокойно. Наконец-то долгожданный отдых. Наконец-то закончился безумный день.

Но следующий день был таким же нервным и сумбурным. И следующий, и следующий, и следующий…

В сиреневой комнате отдыха собраны все удовольствия и наслаждения из прошлого и настоящего без лиц и подробностей, но яркие насыщенные сиюминутные. В сиреневой комнате можно набраться сил, можно погладить гордыню, и настроить каких угодно планов. В сиреневой комнате всё по плечу и по уму, и по сердцу.

Тихая приятная музыка лилась отовсюду, как и нежный матовый не раздражающий фиолетовый свет. Олег отбросил мысли. Стало воздушно легко.

Всё, кроме ощущений, растаяло, лишь только вошла Она. Высокая стройная загорелая с точёной фигурой предстала пред ним ожившим изваянием гениального скульптора. Медленно покружила в восхитительном танце, показав все прелести обнажённого тела, и легла возле ног.

Олег поднял Её и усадил на колени.

Губы слились в страстном долгом поцелуе, который рассыпался по их телам. Она гладила его бархатистыми руками. Он наслаждался шелковистой кожей, лаская Её.

Не страсть — умиротворение. Не возбуждение — удовольствие. Наслаждение заполняло и заполняло мир Олега вместе с ним. На секунду стало страшно, что он не сможет всё вместить и разорвётся.

Он лёг на мягкое ложе и привлёк Её к себе.

Ласки, ласки, ласки… Обворожительная прелесть.

Вдруг Олег осознал, что спит, что во сне творит что-то ужасно плохое. Он посмотрел вокруг. Всё милое и приятное. На нём более чем красивая девушка. Холод неожиданно обжёг его изнутри.

— Изыди! — закричал он во сне, — Убирайся прочь, сука! Пошла прочь, нечисть! Отче наш…

Олег не был верующим. Он никогда даже не задумывался об этом. Бывал с тещей несколько раз в церкви, но за компанию не более того. И вот сейчас слова, чудом запомнившейся, молитвы сами текли, освобождая от наваждения.

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Девушка, сердито ворча, спрыгнула с него.

Всё погрузилось в беспросветную тьму.

Приезд тёщи всегда был праздником в их семье. Олег встречал на вокзале и вёз домой. Лена отпрашивалась на работе и готовила стол к деревенским «натуральным вкусняшкам»: соленьям-вареньям, салу… Славик уходил из садика, как, впрочем, и всегда, с мамой.

В этот раз Олег сослался на неодолимую занятость. Лене пришлось брать отгул, а Славик с утра играл с Дружком.

— Почему меня встречаешь ты, а не Олег? Заболел?

— Нет. Здоров он. У нас, мама, теперь так. С утра до ночи работает. В редкие часы, когда дома вместе, ругаемся или молчим. Его в последнее время, словно подменили. Дёрганный, агрессивный. Чуть что не так — сразу в крик. Стала замечать запах перегара. Ума не приложу, что случилось?

— Бабушка, а у меня теперь Дружок есть, — похвастал Славик.

— Ага. И кошка. Тоже напасть. Каждый день беспорядок.

— Славик, что за дружок?

— Собаку купили, — даже упоминание о новых жильцах раздражало Лену.

— С Олегом я поговорю. Успокойся, дочка. Он всегда прислушивался ко мне. Дай бог, всё образуется.

Разговор состоялся на следующий день. Утром Лена со Славиком ушли, а Олег из уважения по просьбе тещи задержался.

— Рассказывай, зятёк, что происходит?

— Новый жилищный комплекс возводим. Кошку завели, — Олег не понимал, о чём тёща решила с ним без свидетелей поговорить.

— С тобой что происходит? Лена рассказала о ваших делах.

— Со мной? Ничего. Всё, как обычно.

— Рассказывай. Я же вижу, как глаза забегали. Не таись. Лена ничего не узнает.

Психиатр умеет хранить чужие тайны. Тёща была хорошим психиатром, хоть теперь и на пенсии. Но бывших специалистов не бывает. Опыт и знания не покидают человека до самой смерти. Можно сказать: жизнь и специальность обручены.

Потупив взор, сбиваясь и путаясь, рассказал Олег о ночных виденьях, о необоснованной раздражительности и злости, о неприязни человеческого общества вообще.

— И как давно это началось?

— Виденья где-то с месяц. Точно, со дня рождения Славика. Нервозность недавно. Да пройдёт всё.

— Пить тоже со дня рождения начал?

— Нет. Всего-то раз. Позавчера.

На кухню зашла кошка чёрная, лоснящаяся, и запрыгнула на колени Олега.

— Давно она у вас? — тёща кивнула на кошку.

— В день рождения Славика привели.

Случайная мысль проскочила в голове психиатра.

Почему бы и нет? Ошибаюсь, так ошибаюсь. Ничего страшного не произойдёт, если попробуем.

— Расскажи мне о ней. Как ведёт себя. К кому привязана.

Олег никогда не придавал этому значение: кошка и кошка, как все кошки. Напрягая память, рассказал, что привязана к нему, что Лену сторонится, что со Славиком не играет: шипит и царапается.

— Олежка, ты суккуба в дом привёл.

— В смысле? Порода что ли такая?

— Если бы. Демон в обличии кошки. Вот и разлад из-за неё.

— Чепуха это всё. Кошка, как кошка. Какой из неё демон?!

— Можешь, конечно, не верить, и считать меня выжившей из ума старухой; но такая же любимица в кавычках Петра Николаевича… Помнишь моего соседа? Ты с ним на рыбалку ездил, когда гостили у нас.

Конечно. Он помнил Петра Николаевича, дядю Петю. Дельный мужик, прижимистый, малоразговорчивый (всё по делу) и рукастый: в своём дворе всё сам и Олегу помогал на тещином угодье.

— Что с ним? — поинтересовался Олег.

— Сейчас уже поправляется. А год назад смотреть страшно было. Всю душеньку из него выпила бестия, — она вновь кивнула на кошку.

— Что теперь делать?

— У тебя с ней было?

Олег привстал, кошка спрыгнула и выбежала с кухни.

— Что?! — возмущение захлестнуло его.

— Спокойнее. Во сне была близость?

— Нет. Не дошло. Я же вам рассказывал.

— Помню. Значит, будет проще. Неокончательно обворожила. Без священника справимся. Нужно её выгнать. И непременно это должен сделать ты. Она к тебе, за тобой пришла.

Кошка сидела у порога кухни.

Не везёт, так не везёт. Принесла нелёгкая эту старуху. Всё-то она знает. Верно, придётся оставить эту квартиру.

— Уходи, — начал Олег спокойно, — Уходи.

— Так, Олежка, ты с рабочими разговаривай. Думаешь, она сама дверь откроет, извинится и попрощается? Злость нужна. Практически ненависть. Она ведь убить тебя пришла.

Олег открыл входную дверь.

— Пошла прочь! Изыди, мерзкая тварь!

Кошка прижалась к стене, выгнула спину, ощетинилась.

— Уходи, тебе сказано, нечисть! — Олег закричал, схватил кошку за загривок и вышвырнул из квартиры. Посылая ей вдогонку полную злобы брань.

Подъезд грохотал матерщиной, услышав которую, покраснел бы даже старший прораб на стройке.

На первом этаже Она обернулась девушкой.

— Сколько раз говорила себе: не связывайся с женатиками, — ворчала Она чуть слышно, — Бытие захотела разнообразить, будничность разбавить. Знала, что одна морока с ними. Знала же. Что не нужно заглядываться на чужое. Бери, что само в руки идёт.

— Девушка, который час? — услышала, выходя со двора на оживлённую улицу.

Генеральское наследство

Резкий хлопок выстрела проскакал по стенам коридора и исчез на лестнице. Трое мужчин в чёрных костюмах и белоснежных рубашках остановились, молча, переглянулись и продолжили бесшумное движение. Дверь необходимого им кабинета была приоткрыта. Они, молча, и спокойно вошли.

Увиденное было предсказуемым и понятным.

За полчаса до этого группе оперативников особого Отдела военной прокуратуры поступил приказ на арест генерала Сурового А. Н.. Группа незамедлительно выдвинулась в Министерство. Информация об аресте дошла и до генерала. Не могла не дойти: всё повязано.

Генералы в плен по своей воле не сдаются.

Вот и Суровый решил закончить жизнь со звёздами на погонах, а «мёртвые сраму не имут». Андрею Никаноровичу безаппеляционно светила тюрьма, к тому же с конфискацией. Ни первого, ни второго он не хотел. По совокупности дел — минимум лет пятнадцать. Ой, не факт, что на этот срок хватит закромов, которые накопил.

Мздоимство, взятничество, казнокрадство или коррупция — всё одно переступление через границы дозволенного. От рабочего до министра, от рядового до генерала — на разном уровне разные охапки. «Всё вокруг народное — всё вокруг моё». А «моё» нужно держать поближе для контроля и сохранности.

Андрей Никанорович Суровый всю жизнь был «как все»: в меру активный в хвосте не плёлся. Службу, как все, начал лейтенантом. Как все, помотался с семьёй по гарнизонам. Как многие «подающие надежду», закончил Академию. От должностей не отказывался, но и «на фронт» не лез. Как все, был женат. Как все, по возможности помогал дочери.

— Красавица! — говорило ему окружение, — Майорский мундир на тридцатилетие ей особенно к лицу!

Как у всех, прошли похороны: чёрный катафалк, восторженные похвальные речи, троекратные выстрелы караула и гранитный памятник. Как окончательная точка.

Хоронили Андрея Никаноровича на родине в районном центре. Администрация определила место возле Братской могилы: «Не часто именитых земляков хороним». Провожали в последний путь земляки: школьники, представители местных служб, военкомат. Из друзей детства два-три человека. Сослуживцев столько же. Официальное прощание прошло в Министерстве.

— Ольга Васильевна, — к вдове генерала, что стояла с адъютантом Сурового и свекровью, подошёл глава районной администрации, — всегда можете рассчитывать на нашу поддержку. Вот моя визитка. Или обращайтесь к Игорю Фёдоровичу.

Глава указал рукой на лысого мужчину, стоявшего неподалеку с военкомовскими.

Ольга Васильевна, молча, кивнула: «Хорошо. Может быть».

Ольге Васильевне было сейчас не до чего. В душе и мыслях Ольги Васильевны была пустота. Всю свою взрослую жизнь она была с Андреем. Муж был надёжной опорой. Помог пережить смерть родителей. А сейчас оставил её одну. Слёзы Ольга Васильевна выплакала в Москве, и сейчас её пропитывало одиночество. Безысходное категоричное одиночество.

Даже с дочерью не могла обрести утешение. Хотя и сама Ирина уделяла матери ничтожно мало времени, деловито распоряжаясь в Москве организацией прощания с генералом Суровым А. Н., а в посёлке похоронами. Не до материнского состояния.

Свекровь всё время кудахтала рядом, стараясь разделить горе, но…

— Оля, оставайся у меня, — предложила свекровь после поминок, — Чего ты будешь в Москве одна маяться?

— Нет, тётлюсь. Поеду домой.

Дом. Трёхэтажный, просторный, светлый. Вокруг него сквер, бассейн, гараж (Андрей говорил «конюшня»), сауна. Они приобрели, как говорил Андрей, имение у какого-то обнищавшего «нового русского». Чуть больше пяти лет прожили здесь. Много ярких, праздничных дней и ночей прошли в имении.

Теперь она одна со всем наследством.

Ольга не вникала в дела мужа. Он что-то говорил о фирмах, оформленных на сторонних людей; говорил о банковских счетах заграницей. Она не вникала. Ей хватало своего бутика, которым, правда, тоже занималась не всерьёз. Естественно, от него был в основном убыток.

— Пусть будет, чтобы не скучала, — говорил Андрей.

Она делала вид «бизнес-леди». Игра. Неинтересная затянувшаяся игра.

Ольге нравились банкеты, приёмы в Министерстве и Очень — в Кремле. Она шествовала по залам этакой «генеральшей девятнадцатого века». Небрежно оглядывая присутствующих, подавала ручку для поцелуя. Танцы она не приветствовала, как и флирт. Степенная ухоженная дама, знающая себе цену.

Дома же Ольга была радушной хозяйкой. Каждому гостю, невзирая на звание и положение, оказывала столько внимания, сколько тот мог принять.

Вот и сейчас, облачённая в идеально чёрное платье «в пол» с собранными в аккуратный пучок волосами она сидела в кресле напротив следователя. По привычке она хотела надеть радостную маску, но вовремя одумалась — вдова должна скорбеть. Да и слова гостя побуждали растерянность, испуг и боль.

— Как часто вы с супругом бывали в Испании? Где останавливались?

Дело о хищениях в Вооружённых силах со смертью генерала Сурового не прекратилось, планомерно раскручивалось, захватывая в оборот новых участников, открывая новые, порой неожиданные обстоятельства. Главными фигурантами были старшие офицеры генеральского звания, а так же чиновники из различных министерств и ведомств.

В прокуратуре никто не предполагал, что обычная взятка, хоть и в крупном размере, обернётся «громким делом», словно «чистка в тридцать седьмом». Была мысль «на взятке и остановиться», но Администрация Президента и Государственная Дума, настаивая на полном расследовании, взяли дело под контроль.

— Иришка, милая, приезжай, — Ольга Васильевна позвонила дочери, как только закрыла дверь за следователем, — У меня сейчас были из прокуратуры. Хорошенький мальчик, вежливый. Но вопросы задавал неприятные. Ты ведь знаешь, как мне нехорошо, если я не могу ответить. А он спрашивает и спрашивает: кто у нас бывал, с кем дружил Андрей?.. Откуда мне знать «кто» и «с кем»? Моё дело бабье.

Ольга шмыгнула носом.

— Иришка, приезжай. Он что-то говорил про счета, фирмы, махинации, а какой-то «конфискацией» совсем напугал. Приезжай. Завтра папе сорок дней. Объяснишь что к чему.

Ирина знала, что матери нужно дать выговориться, иначе она просто не услышит.

— Мама, я же просила меня так не называть. Что за детский сад? О прокуратуре я знаю. Меня уже вызывали. Успокойся. Сходи с тётей Машей в кафе, а лучше в театр. С билетами помогу. Позвонишь.

— Ирина, приезжай и Юру с Алёшкой зови. Вместе приезжайте. Поживите немного.

— Мама, я, конечно, постараюсь. Завтра утром у меня встреча. Может, удастся что-то решить. К обеду, возможно, приедем. Всё, мама, пока. У меня вторая линия.

По совету дочери Ольга позвонила Маше. У подруги была мигрень, и встречу отложили на «потом как-нибудь». Ещё три звонка и ещё три «я сейчас не могу». Почувствовав совершеннейшее одиночество, Ольга закрыла лицо руками и зарыдала.

Смерть отца изменила Ирину Андреевну. Прежде яркая, открытая, весёлая болтушка замкнулась в себе, в разговорах скупо отвечая на вопросы. Смерть отца и последующие за ней события мобилизовали Ирину.

— Майор Славина, вы отправляетесь во внеочередной отпуск, — объявил ей начальник Службы информации генерал-лейтенант Ожёгов, — Отдохните, разберитесь с делами. Мы вызовем.

И, сменив тон, добавил:

— Ирина, по-отечески советую: поищи работу. Характеристику напишу замечательную. Думаю, с этим проблем не возникнет.

— Спасибо, Владимир Петрович. Разрешите идти?

Дело о хищениях и коррупции ещё не началось, а по Службе информации, словно гвардейцы на параде, бряцая подробностями, шли слухи.

Её все жалели, успокаивали, что всё образуется, что дочь за отца… А!

Отца больше нет, а кто она без него? Он везде, во всём незримо помогал. Она старалась сама хорошо учиться, хорошо работать, но, чего лукавить, везде была протекция. Теперь, вероятно, самый строгий экзамен: на что способна сама она, Ирина Андреевна Суровая, по мужу Славина?

Система безжалостна к изгоям.

Ты поднимаешься вверх по карьерной лестнице. Дух захватывает от успехов.

В тот момент, когда должна быть вершина, оказываешься в смрадном болоте. Весь в грехах, как в шелках. Опутанный с ног до головы прочной паутиной махинаций, знакомств, договорников…

Напрасно обещать себе, что следующая сделка окончательно укрепит состояние и станет последней — аппетит приходит во время еды.

Система избавляется от алчных элементов, как при ремонте двигателя внутреннего сгорания, когда тот начинает потреблять много масла.