Бесплатный фрагмент - Столкновение с квочкой

Предисловие

В детстве у меня была рогатка. Особенная, я бы даже сказал — шиковая. Только у пацанов с нашей улицы были такие.

Для них мы подыскивали молодые кленовые ветки в виде английской буквы Y, срезали заготовку и осторожно стягивали верхушки так, чтобы боковые отростки изогнулись в форме рюмочки. Затем обжигали на костре. Влага быстро испарялась, отчего заготовка становилась не только крепкой, но и сохраняла нужную нам «рюмочку». Она изящно выглядела, удобно сидела в руке и стреляла дальше, чем обычная. Мягкую, пластичную резину для неё мы нарезали из ненужных противогазов, а кожух кроили из язычка худых ботинок. Все детали рогатки связывали тонкой медной проволокой, добытой из трансформаторов, найденных на свалке. Но это ещё не всё. Для быстрой и удобной стрельбы мы готовили калиброванные ядрышки. Их лепили из глины и обжигали партиями на том же костре.

Это был как ритуал, в котором участвовали несколько человек, озабоченных стрельбой по целям.

Врать не буду, такими целями служили нам и птицы. Испытывал ли я угрызения совести? В душе подростка они ещё дремали, а вот что я чувствовал, держа в руке тёплые тельца поползня, синички или воробья, помню хорошо. Это были разочарование и вкрадчивая жалость.

В те же годы я гостил в глухой сибирской деревне у маминых родных. И вот ведь как вышло: однажды дед попросил меня и моего двоюродного брата отвадить от курятника наглых воробьёв. Их там была целая стая, само собой, пожирали зерна изрядное количество.

Мы с братом дождались, когда ничего не подозревавшие воришки слетелись в курятник, и мигом проскочили к ним, захлопнув за собою дверь. Дальше было истребление. А после расправы — всё те же ощущения разочарования и жалости.

Прошли десятилетия. Волею судьбы я тоже стал деревенским жителем. Не скажу, что сразу, но постепенно начал смотреть на окружающий мир иначе: больше замечать, чаще восхищаться, меньше грешить. Преобразить же меня, сухаря, сумели не кто-нибудь, а те, к кому я прежде относился равнодушно, а порой и жёстко, — домашние животные.

Я и предположить не мог, какие это отменные психотерапевты, поводыри по жизни, духовники, наконец. Как много в них мудрости, понимания тебя и готовности помочь. Каждый день они приносят поучительную радость, открывают глаза на то, чего я раньше не замечал. Не замечал очевидного!

Вот и книжка эта писалась под диктовку моих дворовых вдохновителей. И хотя в неё вошло далеко не всё из подмеченного или испытанного, но даже в этих занимательных крохах читатель обязательно найдёт главное — то, без чего невозможна полноценная жизнь человека.

У меня подрастают внуки. Порой мелькнёт коварная мысль показать им рогатку-рюмочку, о которой они и слыхом не слыхали, но внутренний голос всегда осаживает, а я не возражаю. И нисколечко не жалею о переменах, произошедших во мне в деревне, среди родственных душ и прекрасных помощников.

---

Ванькина высота

---

Однажды, когда мы ещё жили в большом городе, сыновья принесли домой подраненного голубя.

— Мама, мы его отобрали у кошки, — сказали возбуждённые дети, — его надо спасти!

Марина стала осматривать испачканного пациента, у которого беспомощно висело крыло. Он лежал неподвижно, грустно моргая чёрными глазками-бусинками, и только когда жена ощупывала повреждённое место, несколько раз дёрнулся от боли.

Дети, а это девятилетний Игорь и четырёхлетний Андрей, стояли рядом, сопели от напряжения, мысленно помогая испуганной птице, и с надеждой поглядывали на мать.

— Как бы у него не было перелома, — сказала Марина. — Надо везти к ветеринару.

Приехали в лечебницу. Врач подтвердил диагноз, но ничем не помог: перелом в таком месте, что не подлезешь.

Дома все ходили грустные, дети так вообще расстроились и ушли в свою комнату. Видя их состояние, чувствительная жена попросила меня подержать голубя, а сама занялась крылом. Уж не знаю как, но она всё же исхитрилась наложить сизарю лангетку, и он оказался почти спеленатым, свободными были только шея, голова да лапки.

Таким и увидели его дети, когда мы их позвали.

— Мама, а он выживет?

— Хочется верить. Но для начала надо решить, как мы его назовём. Какие будут предложения?

Прозвучало несколько имён, голосованием выбрали Ваньку.

— Теперь, — сказали мы детям, — Ваньке нужен уход. Коль вы его спасли, доведите дело до конца.

— Мы ему сделаем домик! — радостно ответили мальчишки и опять убежали в комнату.

Общими усилиями временное жилище было подготовлено, голубь в нём переночевал. А на следующий день ему купили подходящую клетку, которая стала жилищем и больничной палатой одновременно. Мы, конечно, не знали, сколько времени займёт выздоровление, но очень надеялись на успех.

Голубь медленно поправлялся. Он осмелел, охотно клевал зерно, а когда дети чистили за ним в клетке, молча наблюдал, стоя в уголке.

Снять с него бинты мы не торопились, чтобы не навредить.

Просыпаясь по утрам, Игорь с Андреем первым делом бежали на кухню посмотреть на голубя, после чего задавали дежурный вопрос: «Уже можно?». Мы качали головами, и мальчишки с огорчением брели в ванную умываться.

Так продолжалось ещё несколько дней, пока в нашей семье не произошло важное событие. Мы с Мариной решили переехать в деревню.

Это был осознанный шаг ради наших мальчишек. Самое время было увезти их подальше от смога, тесноты и суеты на свежий чистый воздух. Дети охотно приняли наше предложение, но сразу же спросили:

— А Ванька?

— Возьмём с собой, — сказали мы.

— Ура! — закричали дети.

Так наша семья оказалась в деревне.

Старый ветхий дом, служивший дачей, встретил нас гостеприимно. Он ведь тоже любил, когда о нём заботились. А тут целое переселение народов: одних людей четверо, да в придачу птица счастья. И дом сразу повеселел.

Стояла середина октября. Ванька ещё не был готов к распеленанию, поэтому на семейном совете мы решили потерпеть до конца месяца, а там уже будет виднее, как поступить.

Когда долгожданный день пришёл, радостные мальчишки с самого утра напомнили о голубе. Делать нечего — даёшь свободу Ваньке!

Ох, как дети ждали этот момент, как надеялись на чудо!

Увы, чуда не произошло. Кость хотя и срослась, но крыло продолжало висеть. Нечего было и думать о том, чтобы выпустить Ваньку на волю.

— Пусть поживёт у нас до весны, — сказали мы. Дети ответили заливистым «Ура!».

И вышло так, что Ванька стал первым животным нашего двора. Именно с него начался отсчёт наших питомцев, о многих из которых вы прочтёте в этой книжке.

Голубь — птица уличная, вольная, и клетка Ваньке была, конечно же, тесна, но он терпел, а мы старались быть особенно внимательными и заботливыми. Каждый из нас успел к нему привыкнуть, и мы безо всяких натяжек считали его полноценным членом семьи.

А вот и весна. Ванька приободрился, всё чаще стал поглядывать в окно, через которое в его клетку заглядывало нежное солнышко. Там, за стеклом летали радостные птички. Когда он их замечал, всегда оживлялся, начинал бегать по клетке и курлыкать что-то своё. Иной раз хлопал крыльями, и тогда из клетки летела пыль вперемешку с остатками зёрен.

Каждый из нас понимал, что настала пора прощаться. Крыло зажило, работало исправно, поэтому держать птицу взаперти было жалко и бессмысленно.

Мы были готовы к расставанию, несмотря на то, что очень привыкли к Ваньке и полюбили его. С ним было весело и легко. Но дети, вырастая, покидают родительский дом, вот и эта красивая птица дождалась своего часа, и ничего тут не поделаешь.

Тёплым душистым утром Игорь с Андреем вынесли клетку во двор, поставили на землю и отбежали в сторонку, чтобы не пугать. Мы с Мариной тоже вышли из дома.

Как только Ванька увидел открытую дверцу, сразу засуетился, словно чувствуя дыхание свободы. Он потоптался, набираясь храбрости, а затем неторопливо вышел из своего домика. Походив по двору, стал похлопывать крыльями и делать маленькие пробежки. Подпрыгивая, пытался взлететь. Но вскоре, уставший, вернулся в клетку.

На следующий день Ванька тоже не улетел. Всё, что он смог сделать, это преодолеть несколько метров в сторону огорода, да и то низко над землёй и как-то неуклюже, неуверенно. Грузно сев у борозды, бедный приёмыш виновато пошевелил натруженными крыльями, сделал несколько шагов то в одну, то в другую сторону, а затем просто замер. Наверное, от отчаяния.

Мы поняли, что воздушная жизнь даётся ему пока с трудом. Словно подтверждая нашу мысль, Ванька не перелетел, а перескочил через борозду и зашагал по голой грядке, подёргивая неблагополучным крылом, которое слегка свисало.

— Почему он не улетает? — спросили дети.

— Значит, ещё не может. Ему нужна тренировка.

При этих словах Ванька разбежался и взлетел, но опять несмело, чаще нужного работая крыльями. Его сил хватило только на то, чтобы добраться до забора, где он и примостился на штакетине.

До самого вечера Ванька оставался возле дома: то сидел на крыше, то возвращался на забор. Клетку мы оставили открытой там же, на столе, но голубь её проигнорировал и ночь провёл на крыше, потому что утром нетерпеливый Игорь нашёл его именно там.

Мы не знали, что делать дальше и как бедняге помочь. У него не было даже укрытия. Пришлось заняться постройкой уличного домика. Установили его прямо на крыше, приладив к нему сходни в виде лесенки из тонких веток ивы. Рядом прикрепили кормушку.

К общей радости Ванька принял новый подарок. В тот день он побывал там несколько раз, а когда сгустились сумерки, дети сообщили, что их любимец остался в домике. Мы с Мариной облегчённо вздохнули.

Потянулись дни раздельного проживания. Утром кто-то из нас поднимался по лестнице на крышу подсыпать корма и долить воды, а весь день Ванька оставался один для самоподготовки. Его деревенская жизнь протекала в непосредственной близости от нас, но уже без нашей опеки. Временами он отлетал куда-нибудь на небольшие расстояния, а, возвратившись, занимал своё законное место наблюдателя.

Скоро вся деревня знала о голубе-подранке и его роскошном тереме на крыше дома городских. Именно так нас называли в первые дни знакомства и не только потому, что мы из города, а ещё из-за пустого подворья — там ведь на самом деле не было ни души, если не считать голубя. Но кто такой голубь? По мнению деревни, бесполезная нетоварная птица, а уж дрожать над ней — сплошное баловство, на что способны только городские бездельники.

Ванька про эти разговоры, конечно же, не знал и продолжал вести свою полуосёдлую жизнь под взглядами хозяйственных прохожих, которых было много, если учесть, что дом наш рядом с магазином. Но Ванька не обращал на них внимание, они были для него такими же бесполезными, как и он для них.

Так продолжалось до тех пор, пока в нашу деревню не занесло попутным ветром Ванькиных сородичей. Именно занесло, потому что до того момента голубей здесь не было. Видимо, почуяли собрата и не поленились отмахать пяток километров из ближайшего села, где жил ещё ток, вокруг которого кучковалась голубиная братва.

Прилетело несколько. Усевшись на конёк пустующего дома, что напротив нашего, голуби стали посматривать по сторонам и возбуждать Ваньку. А тот — весь в движении: то спустится по лесенке к самому краю крыши, но дальше не идёт, лишь лапками перебирает, то снова возвращается к домику, где мечется в раздумьях несколько секунд, после чего опять бегом вниз, и так раз за разом на виду пришельцев. Но те — ни с места, молча наблюдают, как странно себя ведёт приличный с виду родственник.

Нам тоже было непонятно, почему Ванька стал таким нерешительным в самый, казалось бы, ответственный момент его жизни. Не шевелясь, чтобы никого не спугнуть, мы как заговорщики сидели на скамейке под деревом в ожидании того, что же будет дальше.

Прошло минут пятнадцать. Несмотря на все свои старания Ванька так и не взлетел. Голуби ещё какое-то время терпеливо наблюдали, но вот один из них резко взмыл, и тогда вся ватага с шумом поднялась в небо, быстро скрывшись в направлении соседнего села.

Огорчённые неудачей, мы не знали, что делать дальше. Больше всего мучило сомнение: сможет ли Ванька нормально летать или ему всё-таки придётся жить у нас.

Несколько дней мы с надеждой поглядывали на крышу дома, где обитал наш голубь, но ничего нового так и не увидели. Домашние дела взяли своё, и Ванькина тема сама собой отошла на задний план.

Вспомнить о ней заставил детский крик:

— Мама, папа, голуби прилетели!

Мы выбежали во двор. И правда, на том самом коньке дружно в рядок устроилось несколько белых и сизых птиц. Мы присели на скамейку, чтобы узнать, как поступит Ванька. Он был здесь же, над нами, уже потревоженный и активный.

На крыше через дорогу всё было, как и несколько дней назад: молчаливые посиделки с одновременным наблюдением за собратом. Как-то он поступит в этот раз?

К нашему сожалению, ничего нового не произошло. Всё те же робкие попытки с тем же результатом. Голуби опять улетели одни.

Потом были ещё несколько попыток, пока, наконец, наш герой не отважился на поступок. Это успели заметить дети, которые и передали нам свою радость:

— Ванька летает! Летает! Вон он, со всеми!

Мы с Мариной прильнули к окну. На соседней крыше сидела группа голубей, среди которых, как утверждали мальчишки, должен быть и Ванька. Честно скажу, я его не нашёл. А вот Марина оказалась более зоркой.

— Да вон же, рядом с белым, смотри, как прогибается.

Я, наконец, высмотрел стервеца. Он и вправду суетился перед застывшим рядом с ним альбиносом. Но странно: как только я увидел Ваньку, тут же почувствовал внутреннее напряжение — то ли это были переживания за него, то ли предчувствие расставания с ним, теперь уже, я в этом был уверен, неизбежного.

И всё-таки, несмотря на мои так называемые переживания, эта история закончилась хорошо. Ванька улетел вместе с голубями. Пока мы дружно махали ему руками на прощание, он в одиночестве сделал над нами круг почёта, после чего присоединился к поджидавшей стае и растворился в ней как равный с равными, оставив о себе только воспоминания.

Мы не надеялись увидеть его снова. И ошиблись. Уже в конце лета, когда наша семья готовила Игоря к школе, кто-то из мальчишек вдруг воскликнул:

— Смотрите, Ванька!

Это было так неожиданно, что мы разом побросали важные дела и кинулись к окну.

На противоположной стороне улицы в лучах вечернего солнца поблёскивал конёк пустующего дома, с крыши которого наш любимый Ванька стартовал в свободную жизнь. И вот он, перед нами, знакомый и радующий. Всё такой же, разве что более уверенный в себе. И — не один. Справа от него мирно сидел другой голубь, белый и очень красивый. Это, конечно, была голубка, кто же может быть ещё.

— Боже мой, — тихо сказала Марина и шмыгнула носом, — это он свою невесту прилетел показать. Моя ты лапочка!

Я обнял свою впечатлительную жену, прижав к себе крепче обычного. Во мне тоже бурлили чувства радости — и за Ваньку с его голубкой, и за нас, и вообще так хорошо стало на душе, что не высказать…

Семейство кошачьих

Белка

Друг семьи Владимир, сердобольный любитель животных, в один из приездов протянул нам совершенно белого пушистого котёнка.

— Подобрал вот бездомного, — сказал он. — Вы же пока без кота, я и взял с собой.

Как оказалось, это была кошечка. За её ослепительную масть мы быстро нашли подходящее имя: Белка.

С неё и пошёл расти кошачий выводок нашего разноголосого подворья.

Время в деревне бежит быстро. Скоро Белка выросла в изящную умную кошку, а там и впервые стала мамой. Мы даже представить себе не могли, сколько весёлых историй будет с этим событием связано. Расскажу, пожалуй, две.

Белку с пока ещё малыми котятами разместили в коробке на веранде. Там тепло, уютно, к тому же они постоянно были на глазах. А всё остальное поручалось Белке.

Мамашка оказалась на редкость заботливой: часами лежала с детьми, только изредка отлучаясь по своим делам или подкрепиться. Мы её, считай, не видели и не слышали. Тихоня, одним словом.

Но как же мы ошибались, думая о ней так!..

В тот жаркий безветренный день деревня будто вымерла. Лишь временами, поднимая клубы пыли, проезжали машины да редкие прохожие окликали приветствием.

Я был занят срочной работой, поэтому отвечал, даже не поднимая головы. Само собой, не имел ни малейшего представления о том, что там делается, за забором.

Из этого состояния меня вывел пронзительный визг на дороге. Он был таким резким и неожиданным, что взбудоражил не только меня, но и, наверное, всех соседей вокруг.

Я тут же посмотрел в сторону шума. У обочины, прямо напротив наших ворот, разыгралась нешуточная возня. Там всё орало, шипело, кувыркалось, но что-либо разглядеть и понять было невозможно из-за плотной пыли. В какой-то миг в этой пелене показался долгожданный просвет, и до меня сразу дошло, что там наша Белка. Надо было срочно её спасать!

Я кинулся на помощь. Но, не добежав до калитки, вдруг понял: бегу зря, визжала-то собака. Уже были различимы её серо-белые контуры. Выходит, это ей досталось, а не Белке!

Так и застыв перед калиткой, я принялся наблюдать за схваткой, но теперь уже не как защитник, а как болельщик одного из участников битвы.

Тем временем наша тихоня орудовала не хуже заправского борца. Обхватив соперника всеми своими когтистыми лапами, она делала один бросок через себя за другим. Броски сменялись переворотами, перевороты кувырками. Вдобавок Белка пустила в ход острейшие клыки, они вонзались в шею, нос, уши — самые нежные места несчастного пса, и бедняга орал во всё горло, даже не сопротивляясь. Судя по всему, единственным его желанием было поскорее отсюда сбежать.

Живой клубок с обочины перекатился к середине дороги, где, наконец, распался. Что есть мочи, поджав хвост, с тем же горьким воем из пылищи вылетела долговязая дворняга, раз в пять большая Белки, и бросилась куда подальше.

Разгорячённая кошка по инерции сделала несколько пружинистых прыжков вдогонку, но затем остановилась, видимо, решив, что на сегодня довольно. Колючим взглядом хищника она посмотрела на веранду, несколько секунд постояла в бойцовской позе, а затем медленно, на правах победительницы, с распушенным от гнева хвостом побрела к дому.

Я молча наблюдал.

Вот она пролезла под забором, поднялась на веранду, опять внимательно посмотрела в сторону беглеца и только тогда успокоилась — шагнула внутрь, к своим котятам.

Я решил проверить, что там у них делается.

Белка чинно лежала на своём родительском месте, вытянувшись во всю длину коробки. К её животу прилипли пятеро голодных сосунков. Кошка продолжала глубоко и учащённо дышать, но глаза уже были закрыты — она будто медитировала, отрешившись от пережитого.

Если бы в этот миг мне сказали, что наша тихоня только что бесстрашно отвадила «нарушителя границы», я бы не поверил. Но ведь видел же!

Через несколько дней к нам наведался поддатый сосед с нижней улицы, да не один, а со щенком, который не отставал от него ни на шаг. Мы поздоровались.

— А его ты привёл напрасно, — кивнул я на симпатичного тёмно-рыжего спутника. — У меня кошка с котятами.

— Да и что? — картинно отмахнулся сосед. — Чай, не из пугливых. Да, Тюнька?

Щенок услышал кличку и, виляя вздёрнутым хвостом, умостился в ногах бравого хозяина. Малыш, конечно, не понимал, о чём там говорят люди, и ему было неведомо, что его ждёт дальше.

А дальше был скрытый выход нашей красавицы. Как она смогла из коробки узреть щенка и чем усыпила наше внимание, остаётся загадкой, но едва мы начали свой разговор, как под ногами гостя раздался дикий визг.

Соседа как подкинуло. От неожиданности он так испугался, что отлетел от своего места, как мяч после удара. Вначале он не мог сообразить, что происходит, а когда понял, стал орать не хуже щенка, только тот орал от боли, а этот от возмущения и собственной беспомощности. Он забегал вокруг, пытаясь отогнать Белку, но делал это робко, нерешительно, чем только раззадоривал её. Лишь только когда щенок метнулся в сторону и дал стрекача во весь свой дух, сосед нашёл в себе отвагу хрипло наорать на кошку всей силой прокуренных лёгких.

И думаете, Белка испугалась? Как бы не так! Она даже не пошевелилась. Спина дугой, шерсть дыбом, глаза горят — попробуй подойди. И сосед не приближался, он только возмущался на почтительном расстоянии.

С той поры мимо нашего дома собаки предпочитали пробегать галопом, а если кто отваживался на рысцу, то исключительно по дальнему краю дороги, более-менее безопасному. Кто их предупредил, я не знаю, но получалось, что боевая слава о нашей Белке разлетелась по всему селу. Вот вам и тихоня!

В том, что это далеко не так, мы убедились потом ещё не раз, но уже не в боевой, а в мирной жизни Белкиной семьи.

К тому времени котята перевалили возраст недотрог, что открыло мудрой мамаше доступ к их телам как тренеру.

Малышня задириста. Насупится такой герой, спину изобразит излучиной и — бочком, бочком на Белку: мол, держись, мамуля! А та для правдоподобия тоже примет боевую стойку и ждёт, когда этот страшный зверь бросится на неё.

А зверь без опыта, самоуверенный и весь из себя — море по колено. Прыжок — и он уже в цепких объятиях мамаши, да ещё и со стиснутыми на тонкой шее зубами. Это, конечно, для порядка, чтобы не важничал и не забывался, а самое главное — чтобы вникал, как правильно нападать или обороняться.

Потерзает Белка таким образом зелёных недотёп и приступает к показу приёмов. На них же. С грохотом, писком и визгом от боли. Самые любимые — это захват, переворот, удержание, удушение. Всё как в жизни, с прицелом на охоту или защиту. Мало ли что может случиться на тернистом кошачьем пути!

И молодой спецназ до изнеможения грызёт науку побеждать, аж страшно становится от вида их взъерошенных тел. Зато как мило и комично смотрятся они потом в коробке или на полу веранды, когда вповалку и без задних лап мертвецки спят, уставшие, но довольные.

А Белка где-нибудь рядом, чутко подрёмывая, сторожит. На всякий случай.

Рожала Белка два-три раза в год. Зимой ей и котятам выделяли угол в прихожей или у печки, где потеплее. В остальное время дальше веранды мы её не пускали из-за линьки. Слишком много мороки убирать за нею шерсть, которая оставалась везде, где побывало это вездесущее создание.

Наши правила мудрая кошка встретила покорно. Она как будто исчезала в тёплую пору, приходя домой разве что по зову желудка, а наевшись, опять куда-то пропадала.

Но чем ближе были роды, тем видели её чаще. А уж на последних сроках кошка, пузатая и неуклюжая, откровенно мозолила глаза, предупреждая нас быть наготове.

Мы всё понимали, поэтому коробка с чистой подстилкой стояла в нужном месте заранее.

Белка лежала в ней в минуты отдыха, привыкая к родовому месту, а мы знали, что сегодня-завтра опростается. Но что интересно: кошка не рожала прилюдно, это всегда было сюрпризом. Смотришь — а она уже вылизывает свежий выводок.

Росли котята на наших глазах, кто месяц, кто больше, пока не попадут в надёжные руки. Тем временем Белка успевала начать новый виток своей родительской жизни, и всё повторялось, как череда времён года.

Самые благословенные деньки для нашей Белки выпадали на зиму. Ей позволяли нежиться в тепле. С утра на печке, днём на полу или коленях домочадцев. Она купалась во внимании, заботе, ласке и… И незаметно начинала наглеть, чего мы категорически не терпим в животных.

Что такое домашняя кошка? Это самый настоящий хвостатый маг. И я не преувеличиваю. О них много чего написано, но одно дело читать, а другое — видеть и ощущать на себе.

Вот сижу я в кресле перед телевизором, смотрю на экран и боковым зрением замечаю мягко ступающую Белку. Подошла, уселась в ногах, уложив хвост ровнёхонько по средней линии тела. Медленно подняла голову, застыла.

Я так же краем глаза отмечаю, что смотрит на меня. Ладно, думаю, смотри, а сам жду, что будет дальше.

Она по-прежнему сидит, гипнотизирует.

Тогда специально опускаю глаза, встречаюсь с её взглядом и держу паузу, держу как можно дольше. Начинается игра в смотрелки: кто кого?

Постепенно глаза начинают слезиться от напряжения, но я терплю и не моргаю.

К моей радости первой не выдерживает Белка. Она отводит взгляд, но очень хитро — что-то там у неё зачесалось вдруг на спине, дескать, ты, хозяин, не думай, я вынужденно, иначе бы ни за что не отвернулась.

Но прошло всего несколько секунд — опять гипнотизирует.

Что делать? Не буду же я, как ребёнок, забавляться с нею этими детскими играми. Так и быть, прыгай. Движением ладони приглашаю Белку к себе.

Она того и ждала, в одно мгновение очутилась на коленях.

У неё ритуал: сначала потоптаться по мне, а потом всё остальное. Вот и сейчас она помассировала мои ноги, пару раз уколов когтями, после чего удобно улеглась и замурлыкала.

Мелодия у неё чарующая, убаюкивающая, и я, конечно, растаял. Моя рука уже гладит, почёсывает, теребит ухоженную шубку моей чертовки.

В ответ она, закрыв глаза от удовольствия, растягивается во всю свою длину и как бы засыпает, не забывая, впрочем, согревать меня теплом бескорыстной любви. На самом же деле она притворяется, ведь планы у неё совсем другие.

Дождавшись, когда я окончательно разомлею и забуду о ней, Белка осторожно приподнимается, потом вытягивается так, чтобы коснуться носом моего лица. Мол, я без ума от тебя, хозяин.

А мне щекотно, и я отворачиваюсь.

Тогда она повторяет попытку, но я всё так же отстраняюсь. Это её заводит ещё больше, и она беспардонно лезет мне на шею, по пути так сильно прижимаясь к лицу, что мне ничего не остаётся, как машинально подтолкнуть её, лишь бы не тёрлась об меня.

Но ей того и надо! Пока я вытираю губы и щеку, она уже у меня за спиной, где находится цель её телодвижений — верх спинки кресла и мой тёплый затылок.

Бывает, в попытках колдовства она зависнет где-нибудь на груди или у плеча, порой даже прильнёт как воротник, но всегда старается делать так, чтобы было по её, а не по-моему.

Ходит мнение, что кошки так пролечивают нас и потому не надо им препятствовать. Возможно. И пусть. Но я в своей Белке вижу больше хитрюгу, чем лекаря. Благодаря хитрости ей удаётся многое из того, что обычно не пролазит.

Зато мы отыгрались на кухне. Там Белка тоже было начала качать права. Чуть что — дай, дай, дай! Да голосом таким хриплым, назойливым — бр-р! И ладно бы голодная была, так нет, полная миска стоит рядом. Просто вредничает.

Терпели мы недолго. Однажды, когда раздалась очередная ария, Марина не выдержала.

— Володь, выкини её на улицу, это невыносимо.

Я с радостью выполнил просьбу жены. С той поры каждое кухонное «Дай!» заканчивалось удалением строптивой за порог. Вы не поверите, но всего через неделю наша Белка поддалась дрессировке. У неё выработался нужный нам рефлекс. Больше мы не слышали кухонных воплей. Иной раз захочет хныкнуть «Ну дайте же!», да знает о последствиях, поэтому только рот открывает и как рыба молчит.

Друзья, бывавшие у нас в гостях, считали Белку полноценным членом семьи. Один из них даже сказал:

— Ребята, ваша Белка — что человек, такая умная, такая понятливая.

И как же мы были ошарашены, когда однажды утром, открыв дверь на веранду, где Белка с котятами оставалась на ночь, нашли её мёртвой. Что случилось, мы не узнали, да и не стремились узнать. Зачем, если её уже нет?

Так бы и осталась в одних лишь воспоминаниях, если бы не ещё одна её особенность. Мистическая.