Бесплатный фрагмент - Сто четыре недели

За чередой тягучих зим

За чередой тягучих зим,

За плотной тканью жалюзи

И за отсутствием (в связи…)

Тебя и многого другого,

За летом, осенью, весной,

Дремотой, болью головной,

За книгой, лентой новостной,

За смыслом сказанного слова —

Я замечать перестаю,

Как в доме рушится уют,

И на стене часы не бьют,

И не приходят часто гости.

Я забываю наблюдать,

Что лужи — тонкая слюда,

И птицы мчат туда-сюда,

И прибывают дети в росте…

За размышлениями вслух,

За обученьем ремеслу,

Предоставлением услуг

И прочим, прочим, прочим, прочим…

Я близоруко, без очков,

Иду, протиснувшись бочком,

С полупустым своим сачком,

Роняя бусины из строчек…

Иду, не глядя далеко,

На сопряжении веков,

Поставив личное на кон,

Туда, куда давно хотела.

Не понимая, но учась,

Что я не целое, а часть,

И не прощаться, а — прощать —

Мне будет самым главным делом.

В голове моей

В голове моей мыслям-птицам

Не воркуется, не сидится.

Разлетаются шумной стаей,

Добывая себе еду…

Мне дорогой ложится карта

В середине, в конце ли марта.

И витает вокруг, витает

Ненасытный свободный дух…

В голове моей гуще, гуще

Вырастают лесные кущи.

И кусты придорожной вербы

Обнажают свои пушки’…

Тесно чувствам, и думам тесно.

Дирижер моего оркестра

Торопливо и слишком нервно

Репетирует в две руки…

А над кущами купол неба

Раскрывается ежедневно:

То ли ярмарка будет, то ли

Цирк бродячий  собрался к нам…

Провода согревают птицы.

У прохожих сияют лица.

И афиша кричит: гастроли —

В главной роли сама Весна!

Е. К

На чайнике написано Е.К.

Две буквы — монограмма на металле.

Их вырезала штихелем рука.

И я себе такого намечтала…

На улице Зеленской за Кремлем

(Теперь уже название другое)

Был выстроен большой кирпичный дом —

Для причта и священников покои.

За полверсты отсюда — главный храм.

А во дворе каретная и кучер.

И чайник кипятился  по утрам,

Тот самый с деревянной гнутой ручкой.

И подавали булочки к столу,

С начинками — вишневой и творожной.

Заваренный по правилам улун

По чашкам разливался осторожно…

Все это я придумала сама.

Но правда в том, что ты в восьмидесятых

Залез в полуразрушенный сарай

И там нашел не клад, но уйму всяких

Вещей, забытых кем-то. Был псалтырь,

Огромный, рукописный и тяжелый,

Подсвечники, подставки под цветы

И чайник этот с ручкой обожженной.

Не видя в этом страшного греха,

Ты подарил, а я поцеловала…

На чайнике написано Е.К.:

Твоей рукой — мои инициалы.

Вспоминай

Я вспоминать, наверно, не устану:

Дорога… небо… желтые поля,

И мы вдвоем — в полотнах Левитана —

Идем неспешно, бабушка и я.

На ней простое платье за колено.

И серебрятся пряди  в гребешке.

Она идет под самым солнцем слева.

Моя рука в ее сухой руке.

Идем: с короткой стрижкою девчонка

И женщина — седая голова.

Мы говорим о ком-то и о чем-то,

Но остаются в памяти слова:

«Умру и я (не боги мы, а люди).

Мне ничего не жалко, лишь детей.

Когда-нибудь…  когда меня не будет…

Ты вспоминай, как шли мы в этот день.»

Ку-ку

…И не поймешь, какая серия.

И не подходит ключ к замку.

Цветет забывчивость весенняя,

Растет апрельское  «ку-ку».

Мы разговариваем жестами

За недостаточностью слов.

Мы все немного сумасшедшие

И потерявшие весло.

Одни — на лодке ли, на льдине ли —

Плывут, не зная, где причал.

Другие — рты на них разинули

И непонятное кричат…

Пестрит афишами Кустурица.

Звонит какой-то аноним.

К иным присмотришься на улице —

Как будто счастливы они.

Вот пожилой мужчина в трениках

Несет стихи свои в собес…

Мы знаем все о шизофрениках,

И только малость — о себе.

Между нами

Город смотрит беспризорником

в окна кухонные наши.

Ты сверяешь сны по соннику,

я — часы по Спасской башне.

Между нами мост извилистый,

и шоссе, и виадуки…

Но когда меня увидишь ты,

будет кофе сварен в турке,

Сон окажется разгаданным

и разобранным на части,

Замелькает время кадрами

неосознанного счастья.

Батарейка, хоть из лития,

без остатка разрядится.

Затяжное чаепитие

разрумянит наши лица…

Нам общаться бы без повода

от апреля до апреля.

Может быть, тогда и городу

станет легче и теплее.

Мой возраст

Мой возраст — это лаконичность

В одежде, письмах и еде,

Невозмутимость в жизни личной

И чей-то скрытый пиетет.

Мой возраст — это мыслей ворох,

И в то же время спелость чувств,

Договоренность, а не ссора…

Но, боже мой, какая чушь —

Арифметическая разность

Двух зафиксированных дат,

Когда бежит по венам радость,

Когда платок завязан в бант,

И без причины улыбаться

Есть сразу несколько причин.

А улыбнешься — минус двадцать.

Мой возраст — сумма величин,

Не поддающихся учету,

Не потерявших новизну:

Мечта, дорога, джинсы, челка

И куча планов на весну.

Если проснуться

Если проснуться ни свет ни заря

посередине весны,

можно услышать, о чем говорят

в небо летящие сны,

можно увидеть сороку  в пенсне,

в модной тужурке — чижа,

и не заметить, что в городе снег

так и лежит как лежал.

Если проснуться, пока во дворе

дворник не шаркнет метлой,

можно услышать дыхание рек,

шепот плотвы под водой,

можно у шторы оконной застыть

и рассмеяться на то,

как перед кошкой расселись коты

в тонких линялых пальто.

Я видела

я видела — почки набухли,

снега поглотила земля,

у девушки — юбка и букли,

у парня — восторженный взгляд.

я слышала птичьи распевки,

детей нескончаемый смех.

весной не нужны терапевты,

вы просто доверьтесь весне.

она-то обманет, конечно:

поманит и вновь оттолкнёт.

но как не поверить в подснежник —

цветок, пробивающий лёд.

Волхонка

Музей изобразительных искусств…

На лавочке гранитной не сидится.

Спире'и распускающийся куст

Заигрывает с птицей.

Мы спорим (в историческом ключе):

Какой застыл напротив император,

Кто памятник заслуживает, чем,

И к месту ли стоит кафе-веранда

Под храмом стометровой высоты.

Вдали река подтачивает камень.

За спинами у нас надежный тыл:

Там крокусы цветными языками

Нашептывают что-то на своем

Уставшим посетителям музея.

И спорить мы с тобой перестаем.

И видим только небо, птиц и зелень…

По течению весны

Насыпать истин прописных

В кулек. И щелкать беззаботно.

Плыть по течению весны

От понедельников к субботам.

Не погружаться в липкий быт.

Не отвлекаться на рутину.

Забыть про «если бы, кабы».

И делать то, что не противно,

Что просит детская душа:

Идти по солнцу и по ветру,

В кармане прятать шапку-шарф,

А в мыслях — фею и карету,

Бежать за тоненьким ручьем,

Искать нарциссовые стрелы

И знать, что это все — ничье,

Все только собственность апреля.

Москва

Москва, ты перекресток всех миров,

Вместилище веселья и печалей.

Там, где когда-то был защитный ров,

Теперь Покровский Храм меня встречает.

Сквозь золото потухшее икон

То гордость проявляется, то жалость…

Так много разных лиц и языков

На самой главной площади смешалось,

Что кажутся ненужными совсем

Таможенные службы и границы.

Мой поезд отбывает ровно в семь,

А встречный приближается к столице.

Кокошники, резьба и купола,

Мощеные дороги и базары…

Давно ли здесь блистали на балах?

Давно ли погибали от пожаров?

Москва, тебе уже под девятьсот

И судишь ты порою слишком строго.

Но у тебя румяное лицо

И сотни ухажеров за порогом.

Но есть другое

Москва нужна мне как столица,

Как мать и крестная моя.

Приехать, в пояс поклониться,

Узнать, о чем тут говорят…

Собор, Царь-колокол, Царь-пушка

И колокольня-каланча…

Москва царевною-лягушкой

Сияет ярче по ночам.

Все здесь по-русски: пляски, сбитень,

Платков рисунок набивной…

Но есть другое место — Питер,

Санкт-Петербург, он воздух мой.

Совсем иной по крою, стилю:

Залива — ширь, небес — простор!

Там дух свободы и флотилий.

И в крепдешине вальс-бостон

Танцует осень на проспектах,

На площадях и вдоль Невы.

Коты лежат на парапетах,

Им снятся каменные львы,

Мосты, подвалы Эрмитажа

И крики чаек на реке.

Им чижик-пыжик снится даже.

И я — с мороженым в руке…

Поздний апрель

Привкус прохлады — у здешней весны.

Примесь свинца — у небесной лазури.

В старом саду разрастается сныть.

Поздний апрель суетится, рисует,

Желтую краску роняя в траву.

Чуть успевая, наводит порядок.

С площади слышатся в стиле «бравур»

Звуки оркестра — прогонка парада…

Летнее солнце и ветер норд-вест.

Столько сияющих лиц на закате!

Список растет — выпускниц и невест,

Шьются открытые пышные платья…

Кто-то на дачу готовит побег.

Кто-то шенгенскую визу лелеет.

Кто-то, повесив «ушла на обед»,

В парке гуляет по темным аллеям.

Город без нас

Город измучен бензином, духами,

Вечной толкучкой с семи до семи.

Город без нас облегченно вздыхает.

В городе N поселяется мир,

Нам не известный:

Свободней — дороги,

Воздух — свежее, и чище — река.

С нами бывая угрюмым и строгим,

Город витает без нас в облаках.

Он простодушен, ленив, не практичен,

Любит поспать, телефон не берет.

Кормит бездомных животных и птичек.

Сушит на наших балконах белье…

В городе ходят пустые трамваи.

Скидками дразнятся сферы услуг.

Редко по Волге суда проплывают.

Город свою биографию вслух

Гордо читает туристам заезжим.

Зеленью красит сады и холмы.

Город без нас аккуратен и нежен…

Ну а какие без города — мы?

Лето и сад

Не надо мне ваших игрушек,

но дайте мне лето и сад,

там лампы — неспелые груши —

на тоненьких ветках висят,

паук незаметно вплетает

в узор шелковистый — меня,

парит одуванчиков стая,

ни в чем никого не виня,

и добрые синие птицы

на крыльях несут благодать,

там пьется и естся, и спится,

как больше нигде, никогда,

а время-улитка сверяет

по солнцу часы и шаги,

тихонько сидят за дверями

обиды, заботы, долги.

На лестнице — пара ступенек,

но я, поднимаясь, лечу.

Мне надо — не славы, не денег,

а запахов, красок…

и — чувств…

Иду

Витрины магазинные

всегда немного врут —

иду себе, красивая,

по солнцу, поутру,

по запаху душистому,

по кромке легких дум,

по маю, между числами

двадцатыми иду.

Иду с носка, балетница,

на низком каблуке,

то вниз, то вверх по лестнице,

то с кем-то, то ни с кем.

Иду под звуки музыки,

под пенье соловья,

в широком или узеньком,

иду, шагаю я,

веселая, беспечная,

открытая ветрам,

не зная, кто навстречу мне

выходит в этот раз.

Делюсь с тобой

Делюсь с тобой: полпесни соловья,

Одна вторая красного заката,

Часть клумбы (остальное всё бурьян),

Из темноты — кузнечиков стаккато.

Возьми себе лучей косых — пучок,

Сорочьи перья, сотки три — газона.

И нить, что тянет в небо паучок

Для связи тех, которые «вне зоны».

Тебе — жасмина нежный аромат

И пудру облаков, и месяц тонкий,

И… что еще? Загадывай сама,

Пока томишься в пробке на бетонке.

Из детства

Сарафанчик на резинке,

Светло-русые косицы.

Двор на улице Звездинке

Будет сниться, сниться, сниться…

Сто квартир в высотном доме,

Сто детей — взрослее, младше..

Снимки старые в альбоме

Сберегли улыбки наши.

Мы в «садовника» играли

И в «секреты», и в «колечко».

Мы учили много правил

И не думали о вечном.

У парней ценилась сила,

У девчонок — туфли, платья…

А с балкона доносилось,

Что гулять сегодня хватит.

Варенье

Всегда удивляюсь, насколько не лень мне

Потратить июльские дни на варенье,

На поиск рецептов, советы бывалых,

На крышки и банки, которых мне мало.

В раскрытом окне — переспелое лето,

А я постигаю чужие секреты,

Считаю усердно минуты, стаканы,

В латунном тазу укрощаю вулканы.

Клубничная алость, черники индиго,

Под окнами вечером мятно и тихо.

Наморщены щеки «владимирских» вишен —

Вишневое, кажется, снова не вышло,

Зато из смородины черной и красной

Желе получается с первого раза…

Настанет зима — с холодами, гостями.

Я знаю, ты любишь из вишни, «с костями»,

Которое мне удается не слишком.

Но ты повторяешь — из вишни, из вишни,

В заморские страны опять уезжая…

Ну что ж, до зимы! До варенья! До чая!

Пенки

Гулять бы мне по улицам старинным,

Без всяких там метро и проездных…

Но я перебираю нектарины,

Выуживая косточки из них.

Вот шла бы по купеческой Ильинке,

По Волжскому откосу. Всё пешком…

Но я на дольки режу половинки

И сдабриваю сахарным песком.

Спускаться по Почаинскому — круто,

Выходишь на Скобу и на причал…

На маленьком огне томятся фрукты,

Друг другу что-то южное шепча.

Отчалит  теплоход от серой стенки

Туда, где разливается Ока…

А мне — снимать пузырчатые пенки,

Высматривая розовый закат.

Много яблок

Много яблок, но все с червоточиной,

много солнца и мало дождей.

Неизвестно, насколько отсрочена

эта осень. Теряется день

за стена'ми, деревьями, крышами,

удлиняя вечерний покой.

Все дела на листочке открыжены,

а листочек шуршит под ногой:

тополиный, березовый, вязовый —

на асфальт, на стекло, на капот…

Этот месяц, осеннеобязанный,

так визитки свои раздает.

Разогревшись на солнце — возрадуйся,

убежав  от дождя — веселись.

И смотри, как сияет под радугой

пожелтевший свернувшийся лист

Мое окно

мое окно — картина в раме:

размытость неба, лунный диск,

печальный вяз, дождями ранен,

едва удерживает лист…

дрожат темнеющие ветви

под взглядом осени самой,

пейзаж уже не станет летним

за сто шагов перед зимой…

в моем окне — набросок грубый

из галереи сентября:

потоки ливня, крыши, трубы,

автомобилей длинный ряд,

вдоль них тайком, уединенно

гуляет вечер босиком…

в моем окне желтеют клены

и дремлет кот под козырьком…

Ливень

За окнами ливень… Немного сквозит…

На кухне от ветра шумят жалюзи…

От серости вылечит яблочный сидр

И пышность шарлотки горячей.

Сиди за столом… Никуда не спеши…

А хочешь, рисуй или в рифму пиши,

Все мысли опавшие разворошив

И корки снимая с болячек…

Подол занавески качается в такт —

Дождю, сентябрю, придыханью кота.

Остались следы от сердечных атак —

И те затянулись отчасти.

Смотри в эту осень — сырую напасть —

В три четверти, в профиль (не только в анфас),

Сегодняшний день — обязательный пазл

В картинке вселенского счастья.

Равновесие

все поровну в осеннем равноденствии:

полсвета и одна вторая тьмы.

в открытии сезона третье действие

почти не отличимо от зимы…

замерзли в клумбах солнечные цинии,

горевшие три месяца подряд.

и тянется рука примерить зимнее

в последнюю неделю сентября…

назначенные встречи не случаются,

ночные откровения горчат.

уютнее всего сидеть у чайника,

забыв рекомендации врача…

что лето наплело, накуролесило,

то — в осень — перемелется в золу.

природа не теряет равновесия,

подмешивая хо'лода к теплу.

Октябрь все чаще

Прямоугольником оконным

очерчен осени портрет.

Ты — видишь золото иконы,

лица сияние да крест,

и не печаль, но умиленье

читаешь в образе простом.

Ты — перед ним и на колени,

и на поклон земной готов.

Что — я? Во мне не столько веры,

но есть надежда и покой.

Сегодня снег случился первый —

не настоящий, не такой,

каким зима через секунду

с изнанки осень подошьет.

День — в никуда, ночь — ниоткуда,

переворот, переучет…

Тебе — по вере будет счастье,

мне — по земным моим делам.

Октябрь все чаще, чаще, чаще

приходит к нам.

Бонжур

Прошло семь лет. Ты помнишь, Лео?

Концертный зал. «Привет!» «Бонжур!».

Ты — в темном свитере, я — слева,

Слова тебе перевожу.

Играет джаз и босанова,

Ты отбиваешь пальцем ритм…

Здесь в Нижнем Новгороде снова

Осенний вечер, фонари,

Березы рыжие и рыжий

По скользкой крыше ходит кот…

А ты мне видишься  в Париже

В квартире стиля арт-деко

С большим окном, прозрачной шторой

И шелестящим жалюзи.

Который год живешь (который?)

Без русских девушек и зим.

Десятка два парфюмов разных…

Лимона ломтик в коньяке…