Бесплатный фрагмент - Стихийная терапия

Глава 1. Взаперти

Я не выбирала то, что случилось со мной. Я не выбирала страх будущего и невозможность изменить происходящее. Я не выбирала ограниченность собственных действий и неуверенность в них. Я не выбирала эти четыре стены и раздражающую близость окна — так похожего на выход и постоянно, каждую секунду снова и снова обманывающего мои ожидания. Ничего из этого я не выбирала. За меня выбрали.

И теперь я просто вне себя от гнева!

***

Самое банальное на свете свидание, как в дешевых мелодрамах, которые бесконечно крутят по женским каналам, как в любовных романах, кучами лежащих на полках книжных магазинов, как в глупых розовых девичьих мечтаниях. Летняя терраса модного кафе, стильная обстановка, вкусная еда, приятные напитки. Я, разодетая в пух и прах, с таким же парадным, причесанно-налакированным сердцем в ожидании романтики. И он, сидящий напротив, — воплощенная женская мечта, высокий, статный, уверенный, с каждым произнесенным словом больше и больше проникающий в мой разум, в мысли, чувства, и еще куда-то глубоко, глубже и глубже в меня…

Синие сумерки, разбавленные золотом свечей и пропитанные утонченными запахами, падали на плечи теплой шалью, очаровывали, погружали в сказку. Приглушенная музыка и голоса людей создавали уютный фон, но не нарушали границ, не вторгались в наш мир на двоих, который с каждой проведенной вместе секундой становился более реальным, осязаемым, вещным.

Он говорил, и у меня не было сил противиться его словам — они заставляли чувствовать себя единственной на свете, как если бы других женщин никогда не было. Он улыбался, и я плавилась в огне его улыбки, словно воск свечей, отдающих свои жизни сладости нашего вечера. Он касался руки горячими пальцами, и сердце замирало.

Это могло быть любое из времен любого мира, ведь женщины всегда хотели любить и быть любимыми, но происходило с нами в самом сердце вечно куда-то спешащего города начала двадцать первого века. Пульс города, пульс века, пульс уже собирающегося уходить лета бились, сливались между собой, задавая ритм нашим собственным сердцам, и слияние ощущалось правильным, нужным, естественным.

Хода времени мы не ощущали, будто в нашем распоряжении была вечность между ударами сердца, и это было поразительно, до мурашек похоже на счастье…

А поутру они проснулись, как пелось когда-то в одной известной песне. Точнее, проснулась я, в полной уверенности, что сплю в собственной постели. Но когда открыла глаза, все кругом было чужое. Не моя минималистичная светлая спальня, и даже не спальня живущего в одиночку мужчины (я не помню, чтобы оставалась у него, но чем черт не шутит!), а нечто неопределенно-средневековое. Каменные стены, прикрытые шикарными даже на первый взгляд гобеленами. Огромная кровать с балдахином и горами подушек, на которой пометился бы десяток — а то и больше! — таких, как я. Деревянные кресла, одним только видом создающие ощущение надежности. Столик у окна, на котором был накрыт завтрак на одного. Книжный стеллаж, забитый под завязку толстыми томами в кожаных переплетах…

И окно — как портал в светлый мир на фоне коричнево-красно-золотого великолепия.

***

Что бы там ни было, что бы я ни делала раньше, что бы ни планировала делать потом, я никогда не выбирала жить вот так. Никому — ни богам высших сфер, ни демонам преисподних — я не давала права отбирать у меня свободу. Я не пленница, не зависимое существо, не птичка в клетке! Я свободная женщина свободной страны и привыкла сама решать, в какую сторону поворачивать штурвал своей жизни.

Так почему же я сижу тут, ограниченная стенами узилища и не способная вырваться на волю? Почему кто-то счел себя в праве решать за меня?!

Откройте, черт бы вас подрал! Я хочу выйти! Выпустите меня!!!

***

Несколько дней я изучала выпавшую мне на долю «жилплощадь». Оказалось, в ней есть все для относительно комфортного существования. Достаточно места, чтобы не испытывать недостатка в движении. Достаточно вещей и приспособлений, чтобы не страдать телесным дискомфортом. Достаточно еды и питья, света, воздуха. Достаточно книг, чтобы не маяться со скуки. Даже достаточно окна, чтобы смотреть на солнце и мир, простирающийся за пределами моей «темницы». Одного было недостаточно — свободы. Как я ни пыталась открыть дверь комнаты, в которой оказалась, та не поддавалась. Ни по-хорошему, ни по-плохому не удалось мне выйти наружу, я только исцарапала в кровь руки и сломала несколько ногтей.

На следующий же день на накрытом к завтраку столике я обнаружила аккуратную баночку, в которой оказалась пахнущая травами мазь, которая помогла быстро залечить царапины. Такая забота должна была бы умилить меня, но не умилила. Если тот, кто держит меня здесь, так обо мне печется, то зачем вообще он лишил меня свободы? А если его не заботят мои страдания, то нечего и подкупать меня своими мазьками!

Я слонялась по комнате, торчала в окне, что-то жевала, пыталась читать, но ничто не приносило мне покоя. Мириады мыслей, повторяя мои собственные движения, бродили и бродили в голове. Где я? Как я тут оказалась? Кто запер меня и с какой целью? Кому я вообще понадобилась в качестве пленницы? Надолго ли я тут? А может, навсегда? Может, я больше никогда не выйду наружу? Но зачем, во имя неба? Зачем?

Ответов не находилось, и с каждой проведенной в заточении минутой я злилась все больше. Злилась на него, неведомого, кто счел себя вправе распоряжаться мною. Злилась на нелепое стечение обстоятельств, приведшее меня сюда. Злилась на дырявую память — я так и не смогла вспомнить, как оказалась в этой комнате, последние воспоминания оставались связанными с романтическим вечером наедине с идеальным мужчиной. И на него, идеального, кстати, тоже злилась — почему он до сих пор не спас меня, не нашел, не выручил, как всегда делали герои романов?

Но больше всего я злилась на себя саму. За то, что так глупо встряла. За то, что так беспомощна и слаба, что не в силах стать сама себе героем, выпутаться, освободиться. За то, что не нахожу решения странной шарады. И более всего, наверное, за то, что оказалась просто женщиной, а не смелым капитаном корабля собственной жизни. А ведь я всегда думала, следуя модным современным течениям, что «все зависит от нас самих» и что-то еще там… Зависит, ага. Многое от меня зависит, когда я сижу запертая в комнате, сама не зная где, и ничего с этим поделать не могу.

Злые слезы текли по лицу, раздражали кожу, и я гневно ругалась прямо в открытое окно, плевалась на красивейший морской пейзаж, расстилающийся в такой близости, что ее вполне можно было назвать интимной. Гнев переполнял меня и плескался через край.

***

Да пропади оно пропадом! Я не могу так больше! Это пытка, пытка! Даже несмотря на то, что я здорова, сыта, в тепле и ни в чем не нуждаюсь, мне больно. Я не выбирала заточения. Я хочу обратно на волю! Мне нужна свобода. Моя собственная свобода. Свобода выбирать, куда пойти, какое направление выбрать, с кем встретиться, а кого проигнорировать. Свобода вдыхать полной грудью свежий воздух цветущих лугов или мутный смог большого города, пить ледяную воду из родника или свежезаваренный руками молодого баристы кофе. Свобода наслаждаться или страдать, но делать это там, где хочу сама.

Золотая клетка — не моя история. Будь я женщиной, ценящей больше всего уют и покой, я наверное, смогла бы радоваться тому, что не нужно куда-то спешить, думать, чем заработать себе на хлеб насущный, что можно наслаждаться тишиной, спокойствием и безделием, но я не такая. Это — не про меня. Моя свобода дороже всего. Я хочу ее обратно. Хочу ее прямо сейчас!

Эй, тюремщики, вы слышите меня? Я не могу больше выносить подобное издевательство! Не могу и не хочу! Отворите мне темницу! Дайте мне сиянье дня!

***

Не знаю, сколько дней провела я в пламенеющем гневе. Его огонь был так горяч, что почти стер из памяти только-только начавшую зарождаться влюбленность, тот волшебный вечер, глубокие глаза моего идеального… Но на месте пожара осталось тепло. Наверное, это была постепенно остывающая зола. Или, может, и ее уже развеял ветер времени, оставив только воспоминание о том, что тут когда-то что-то горело. Или, может…

Много чего может или могло быть, но я не думала о возможностях. Другое с какого-то момента стало занимать мои мысли. В них поселились тихое спокойствие и уверенность. Уверенность не в себе или своих силах. Не в моем неведомом тюремщике. Не в будущем или в прошлом. Во мне росла и крепла уверенность в том, что все в мире проходит, а значит, пройдет и это: уйдет в прошлое и комната, и кровать, и ежеутренние накрытые неизвестно кем завтраки, и шикарный вид из окна. И запертая дверь. Однажды наступит день, и ключ повернется в замке, открывая ненавистную неподдающуюся дверь.

Я узнаю, кому и зачем понадобилось выдергивать меня из привычной жизни и запирать в замке. Я воспользуюсь новыми знаниями и собственной силой. Я буду готова. Как джинн из волшебной лампы, я снова вырвусь в мир, свободная и уверенная. Я верну себе себя и то, что по праву принадлежит мне. О да, я буду готова! Несомненно.

***

Нет, я не выбирала эту жизнь взаперти. Но я выбрала спокойно принимать реальность в том виде, в каком она решит мне показаться. Принимать то, что я не могу изменить, и смело менять то, что могу.

А там — кто знает! — возможно, снова будет что-то теплое и уютное, как вечер с мужчиной, обещающим стать идеальным.

Глава 2. Сказка для джинна

Оказалось, в принятии жить гораздо проще. Когда просыпаешься по утрам и не стремишься пробить каменную стену головой, даже настроение другое. И ощущение мира. И особенно — ощущение себя в мире, пусть даже твой мир сейчас ограничен площадью собственной комфортабельной тюрьмы.

Все так же не доверяя неизвестным тюремщикам, я, тем не менее, проживала дни гораздо спокойнее, чем раньше. И мысли в голове текли плавнее, мягче, увереннее, что удивляло меня. Стоило признать, что заключение так или иначе пошло мне на пользу.

Я покопалась на полках, выбрала несколько книг на известных мне языках и стала читать, но чтение тоже стало другим. Я не стремилась убежать из реального мира в миры, написанные авторами, напротив — с первых же строк искала и находила параллели со своей жизнью, своими мечтами и страхами. Я останавливалась и думала, потом ловила возникающие мысли, идеи, планы… Я даже смеялась иногда, понимая, как глупо, должно быть, строить планы там, где от тебя не зависит ничего, кроме как выбор одежды или времени пробуждения или отхода ко сну. Ну еще гель для душа можно выбрать. И все. А я туда же — развиваю идеи, чем буду заниматься и как чудесно жить, когда выйду из заточения…

Выйду. Когда. Или, скорее всего, «если»…

Впрочем, лучше иметь пусть даже глупые планы, чем вообще никаких. И я думала, планировала, мечтала. Что еще оставалось?

***

Сперва я решила, что это сон или уже сумасшествие на почве желаемого. Иначе как объяснить то, что проснулась я от сквозняка, которого в запертой комнате никак не могло быть. Однако же он был. Открыв глаза и совершенно им не поверив, я оторопело вытаращилась на открытую дверь. Разгулявшийся сквозняк трепал занавески на окне, и они развевались, как паруса. И мой внутренний капитан привычным жестом потянулся к штурвалу — штурвалу собственной жизни.

Я, даже забыв о необходимости одеться, как была, в тонкой ночной сорочке, двинулась к выходу. Там замерла, пораженная сразу двумя промелькнувшими мыслями. Первая — какие плавные у меня движения! Никогда я не двигалась так мягко! И вторая — каменный пол ужасно холодный, нужно обуться.

Но обдумывать и размышлять не было времени, любопытство звало меня туда, за дверь, так что я сунула ноги в мягкие домашние туфли и продолжила путь, пообещав себе подумать об изяществе собственных движений как-нибудь в другой раз.

За дверью меня ожидаемо встретил неширокий полутемный коридор, по стенам которого через равные промежутки были развешаны стилизованные под факелы светильники. Они горели дрожащим желтовато-алым светом, усиливая сходство с живым пламенем и еще больше погружая меня в атмосферу средневекового замка. Впрочем, погружай — не погружай, а я определенно и была в замке, сомнений больше не осталось.

Я двинулась по коридору, влекомая лишь прохладным воздухом с примесью морской соли. Там, откуда он дул, мог быть только выход. Выход куда — уже второй вопрос, и искать ответ на него я собиралась в порядке очередности. Мягкие подошвы туфель бесшумно двигались по камням пола, подол сорочки холодил голые ноги, а растрепанные со сна волосы щекотали плечи и спину. Я только рассеянно отмечала детали, но не останавливалась, двигаясь по коридору, и вот наконец увидела светлый проем — тот самый выход, к которому так стремилась.

Еще несколько шагов — и я стою на неширокой площадке, огороженной коваными перилами с неопознанно-растительными мотивами. Слева от меня — два легких плетеных кресла, совсем не похожих на те массивные, что стоят в моей комнате, и между ними — невысокий столик, уставленный яствами и напитками. Я только скользнула по ним взглядом и тут же отвела, мне гораздо интереснее был открывающийся вид.

Оказалось, море окружало нас. Со всех сторон, куда только хватает взгляда, — только море и небо, даже не сразу понимаешь, где начинается одно и заканчивается другое. Все оттенки голубого, синего, бирюзового, зеленого… Такая красота, что аж дух захватывает! Забыв обо всем на свете, я шагнула к перилам, ухватилась за них руками, вдохнула полной грудью. Как хорошо, господи! Какое блаженство!

— Только не вздумайте лететь, тут очень высоко, — произнесли за моей спиной по-английски, и я подпрыгнула от неожиданности.

Обернувшись, я обнаружила сидящего в одном из кресел мужчину, на первый взгляд чуть старше меня, крупного, смуглого, с темными, вьющимися мелким бесом волосами и живыми маслинами глаз под густыми бровями. Арабский Восток и древние боги черной Африки определенно имели отношение к его происхождению, Европа же чуть задела краешком платья, проходя мимо. Большие руки экзотического красавца свободно лежали на подлокотниках кресла, осанка была расслабленной, чуть ленивой, если так вообще можно сказать об осанке. Все его тело, казалось, излучало негу, только глаза были цепкими и неотрывно следили за мной.

— Даже не собиралась, — ответила я, лишь бы что-нибудь сказать. Я так давно ни с кем не разговаривала, что звук собственного голоса показался мне чужим. И иноязычная фонетика только усилила это ощущение.

— И хорошо, — продолжил беседу незнакомец. — Мне было бы обидно потерять такой отличный шанс на общение с живым человеком.

Он с прищуром посмотрел на меня, и отчего-то стало неуютно. Только пару секунд спустя я поняла, в чем дело — на мне была только полупрозрачная сорочка, и она практически ничего не скрывала. Впрочем, чего стесняться, если мой визави и сам был почти раздет — кроме широких светлых штанов и туфель вроде моих, на нем ничего не было, только голую грудь украшал висящий на кожаном шнурке металлический кулон, что-то вроде стилизованных язычков пламени. И, несмотря на неловкость ситуации, я не могла не признать, что мужчине такой образ был весьма к лицу.

— Хотя… — протянул он, не дождавшись реакции, — я не совсем уверен, что вы живой человек. Скорее похожи на духа воздуха, этакую вечно юную сильфочку…

Мужчина негромко засмеялся, не отводя от меня темных глаз, и звук его смеха прогнал прочь стеснение. Какого черта? Я скользнула к столику и заняла второе кресло. Окинула взглядом разнообразие блюд, почувствовала, как отозвалось проголодавшееся за ночь тело, облизнулась. И бросила, повернувшись к соседу:

— Ну, если я сильфа, то вы не кто иной как джинн.

Мужчина снова рассмеялся.

— Так тому и быть, — согласился он. — Присоединяйтесь к одинокому завтраку джинна.

Долго уговаривать не пришлось, я набросилась на еду так, словно за время моего заточения в замке меня ни разу не кормили. Джинн сидел рядом и тоже отдавал должное чудесным угощениям, которые нам подали. И все равно за едой мы не переставали разговаривать. Он пытался выяснить у меня, что я знаю про место нашего заточения, я расспрашивала его. Не понадобилось много времени, чтобы понять, что оба мы — только пленники, и наш общий статус, казалось, несколько сблизил нас. Общая проблема, общее положение, общие вопросы и такое же общее отсутствие ответов быстро сократило дистанцию. Чуть позже случайно выяснилось, что он и по-русски прекрасно говорит, и вот мы уже вместе смеемся над чем-то, перейдя на ты.

Правда, настоящих имен мы друг другу не сообщили, по негласному уговору используя случайно придуманные прозвища. Джинн и Сильфа. Мне понравилось. Он был сильным, ярким, опасным, в нем чувствовалась недюжинная мощь, как и должно быть в джинне. А я… Я как-то никогда не задумывалась о том, к какой стихии могу принадлежать, но за время, проведенное запертой в замке, я стала другой, и сейчас удивлялась этим изменениям. Наверное, новая я вполне подходила на роль воздушной феечки. Почему нет, в конце концов, с моими-то вечными метаниями и неуверенностью?

Вполне логичным при общении двух сказочных существ было то, что мы доболтались до сказок. Точнее, до одной сказки, которую попросил меня рассказать мой новый приятель.

— Ты так красиво говоришь, — сказал мне он. — И вокруг так красиво, сама видишь. Мы заперты в сказке. Можешь сочинить ее для нас?

— Думаешь, если я сочиню, она и станет такой? — уточнила я.

— Кто бы поручился, что не станет?

А ведь правда, кто?

***

В одной далекой-далекой волшебной стране жили волшебные существа. Жизнь их была наполнена чудесами и магией, как и положено. Уже с утра до завтрака они умудрялись совершить десяток-другой магических действий, и волшебство страны росло и росло с каждым днем, а с ним и сама волшебная страна увеличивалась в размерах. Это очень радовало ее жителей, но огорчало жителей соседних стран — они были людьми простыми, магию творить не умели, а потому несколько завидовали тем, кто может.

Как оно всегда бывает и в сказках, и в жизни, в один далеко не прекрасный день король одной из соседних стран решил, что ему нужно подчинить жителей волшебной страны и объединить ее со своими владениями — под собственной властью, разумеется, как же иначе? И вот собрал король войско и двинулся на соседей — захватывать.

А волшебные существа живут себе, горя не знают, магию творят, каждый какую умеет. И никто особенно никому не мешает, как-то научились бок о бок друг с другом жить, и магия одних поддерживает магию других, а иногда и специально сливаются вместе, чтобы создать что-то новое. Ну не до войн им теперь, есть дела важнее и интереснее. Так что не сразу обнаружили они, что их пришли завоевывать. А обнаружили, когда захватил король в плен юную сильфу, которая гуляла в лесу, и потребовал, чтобы вышел к нему на переговоры правитель, иначе пленнице не жить.

Правителем волшебной страны был очень древний и очень мудрый эльф. Он жил так долго, что еще помнил те времена, когда и сами волшебные существа воевали между собой, поэтому и понял сразу, чего на самом деле хочет его венценосный сосед.

— Я поговорю с предводителем людей, — сказал подданным король-эльф, — но нашу сестру это не спасет. Я даже не уверен, что она еще жива. Так что нужно нам готовиться к войне, защищать нашу землю.

— Мы готовы, — ответили жители волшебной страны. — У нас столько магии, что ни один смертный не устоит перед ней. Их железяки — ничто против наших умений.

— Не спешите, — предостерег король-эльф. — Люди постоянно воюют, а мы давно уже живем мирно. Мы потеряли военные навыки, и нам будет тяжело. Но сдаваться нельзя. Я возьму на себя переговоры, вы готовьтесь к обороне, только нужно точно знать, жива ли сильфа. И если жива, ее нужно спасти.

Долго думали, кто может взять на себя эту миссию, и наконец выступил вперед один джинн. Он был не молод, многое повидал, но огонь, его стихия, продолжал ярко пылать в нем. Ему причиняла боль мысль о том, что его юная сестра томится в плену, а потому он готов был разрушить все на пути, только бы спасти ее.

Так и порешили. Джинн, замаскировавшись в пыльных вихрях и лучах света, проник в лагерь врага и стал разыскивать сильфу. Жители волшебной страны спешно строили планы и укрепления, вспоминали искусство войны. Король-эльф вел переговоры с королем людей.

Переговоры длились долго, так захватчик хотел замаскировать движения армии, но не тут-то было. На собственной земле волшебные существа быстро нейтрализовали чужие войска с помощью магии. Они брали их в плен, изолировали и не давали возможности нанести урон жителям волшебной страны. Тех, кто проявлял особенную агрессивность, превращали в растения или животных — временно, пока не придумают, что с ними делать.

А джинн тем временем выяснил, что сильфа жива, и нашел, где ее держали. Находилась она в темном и тесном подвале, где у нее почти не было контакта с воздухом, ее родной стихией, и от этого девушка слабела с каждым днем. Тут уж джинн не стал сдерживать собственных порывов и разнес все вокруг, не оставив от вражеских укреплений камня на камне. Освобожденная сильфа, воспрянув духом, внесла свою лепту в победу — воодушевленная и радостная, пошепталась с воздушными потоками, и ветер отнес остатки вражеского войска обратно туда, откуда те пришли.

Неожиданно оказалось, что воевать больше было не с кем, и король-агрессор, оглянувшись, вдруг обнаружил, что остался один с небольшой кучкой верных. Стало ему ясно, что он проиграл, и ничего не оставалось, кроме как отказаться от глупой затеи и вернуться домой. Правда, пришлось принести извинения жителям волшебной страны, поскольку разъяренные битвой джинн и сильфа были так убедительны в гневе, что лучше было не злить их еще больше.

На том и закончилась сказка. Волшебные существа вернулись к волшебным делам, а некоторое время спустя отпустили захваченных пленников восвояси, намекнув им, что в гости, налаживать контакты и учиться новому, их тут ждут, а вот с оружием… Ну, вы сами понимаете…

Тут и сказке конец.

***

— Подожди, так что, все вернулось на круги своя? — уточнил мой собственный Джинн.

— Почти. Эта глупая война закончилась, не успев толком начаться, но опыт в головах остался. Одни теперь сто раз подумают, прежде чем снова лезть к другим.

— А другие не полезут ли? Ведь волшебная страна разрастается!

— Ну да. Только вот с этим легко справиться, если нормально поговорить. Собраться и поговорить, объяснить, найти способы решения.

— Ты думаешь, это возможно? — Джинн смотрел на меня скептически.

Я пожала плечами и сделала еще глоток сока из изящного бокала.

— Я думаю, разумные существа всегда способны договориться, — высказалась я и окинула взглядом окружающую нас красоту. — Было бы только с кем договариваться. А то наши хозяева что-то прячутся и на контакт не выходят.

Мужчина проследил за моим взглядом и задумчиво вздохнул.

— Я надеюсь на то, что они существа разумные, а значит, рано или поздно выйдут на контакт. — Он улыбнулся. — И не будут пытаться с нами воевать. Иначе джинн и сильфа в гневе разнесут замок по камешку.

Я тоже улыбнулась. Кажется, у меня появился союзник.

Глава 3. Портал

В тонкой ночной сорочке на открытой всем ветрам площадке я успела продрогнуть, и после бесконечного завтрака мы с Джинном разбрелись по комнатам, так и не встретив в коридоре ни единой живой души. Мы договорились встретиться чуть позже, когда подобающе оденемся и приведем себя в порядок, но где-то на задворках сознания осиновым листом дрожала мысль, что наша новая встреча может и не состояться — ни сегодня, ни вообще когда бы то ни было. В конце концов, в тех, кто запер нас на острове, проявлялось нехорошее чувство юмора, и им было под силу запереть нас снова. Судя по пристальному (чуть не сказала — прощальному) взгляду нового знакомого, когда мы заходили каждый в свою келью, он тоже думал о чем-то подобном.

Однако ничего плохого в этот раз с нами не случилось. Когда я, успевшая умыться, причесаться, одеться и даже накраситься, собралась было к двери, в нее постучали, и пару секунд спустя в проеме показалась курчавая голова Джинна.

— Можно?

Я кивнула, и он вошел. В первые мгновения меня удивила обыкновенность его внешнего вида. В отличие от нашей первой встречи за завтраком, когда он действительно был похож на волшебное существо, сейчас передо мной стоял совершенно обычный мужчина в обычной белой рубашке и светло-голубых джинсах. Довершали образ идеально белые кроссовки, уже знакомый мне кулон, мелькавший в расстегнутом вороте, и темно-серые ножны на поясе, из которых виднелась отполированная прикосновениями ладоней рукоять — следы активного использования я ни с чем бы не спутала.

Похоже, он тоже был удивлен, хотя я не очень поняла чем. То ли тем, что я, как и он, выглядела обычной, то ли тем, что выбранный мною образ повторял его, словно отражение в зеркале. Похожая белая рубашка, женский вариант. Похожие джинсы, которые продаются в любом уголке мира. Похожие кроссовки — да здравствует мода! И даже ножны с ножом на поясе, только форма лезвия и рукояти отличается.

А может, его, как и меня несколькими мгновениями ранее, удивило просто то, что я в одежде.

Вот как-то у нас все не по-человечески: обычно сначала мужчина и женщина встречаются одетыми, а только потом, несколько свиданий, чашек кофе и букетов спустя, у них появляется — или не появляется, тут уж как повезет! — шанс увидеть друг друга без одежды. У нас получилось ровно наоборот. Встретились мы практически обнаженными, и только теперь смогли узнать, кто как выглядит в одежде, какую и в каком стиле предпочитает. И оценили выбранный стиль — одинаковый.

Все не как у людей… Впрочем, был же уговор, что мы не люди. И если рассматривать ситуацию под этим углом, тогда нормально. Видимо, Джинн тоже что-то такое подумал, поскольку ни словом ни обмолвился о моем внешнем виде, спросил только:

— Ты готова? Я подумал, может, прогуляемся по замку, посмотрим, где же нас держат. Если повезет, встретим кого-то из хозяев…

— У нас есть такой шанс?

— Кто знает? В конце концов, мы договорились, что это сказка. А в сказке всякое бывает.

— Угу, — улыбнулась я. — В нашей сказке, мне кажется, очень не хватает какого-нибудь портала, который бы перенес героя и героиню… ну, не знаю, куда-нибудь. В другое место, в другое время, в другую реальность, может быть.

— Чем тебе плоха эта? — Джинн картинно заломил бровь. — Мы в тепле и сытости, в комфорте, а теперь даже получили относительную свободу передвижения и собеседника вдобавок.

— Разнополого собеседника, что немаловажно, — кивнула я. — Уж не пытаются ли нам тут романтическую историю устроить на отдельно взятом острове?

Мужчина посмотрел на меня сверху вниз, по лицу его поползла улыбочка, но остановилась на полпути. Похоже, подобная мысль не приходила ему в голову, а когда пришла, не привела в восторг. То ли я ему не понравилась, то ли идея о сводничестве.

— Ты не выдаешь желаемое за действительное, Сильфа? — проговорил он наконец после долгого молчания, за время которого я успела трижды проклясть собственный длинный язык.

— Не выдаю, — ответила я, стараясь не показать облегчения. — У меня только-только закончилась любовная история, не успев толком начаться. Именно из-за нее, как мне кажется, я и попала на остров, так что вляпываться в новую почему-то совсем не хочется — мало ли чем может обернуться еще и она. Давай лучше дружить.

Джинн выдохнул, и это было так похоже на реакции моего собственного тела, что я руку бы на отсечение дала: у него тоже была нехорошая лав стори в недавнем прошлом, и еще одна ему сейчас ни к чему.

— Давай, — улыбнулся он. — Так что насчет поискать портал? — И подмигнул.

— Я только за.

***

Замок поразил нас размерами. Несколько раз мы чуть не заблудились в пересечениях коридоров и коридорчиков, в анфиладах небольших залов, завершающихся залами большими и очень большими. Мы бродили по этажам, любовались декором, мебелью, картинами и гобеленами, выглядывали в окна, за которыми плескался неизменный морской пейзаж. Мы много чего увидели, кроме одного, самого желанного, — людей. За пару часов походов по замку нам не попалась ни единая живая душа. Да что там, мы, наверное, даже неживой душе бы обрадовались — что, в конце концов, может напугать джинна и сильфу? — но, так же, как и люди, нам не встретились ни оборотни, ни вампиры, ни привидения.

— Скучно, право слово, — наконец подытожила я. — Тут точно хозяева есть? Или это умный замок — как бывают умные дома? Такой сам себе приятный…

— Или мы никого не встретили, потому что тут точно есть портал, а может, даже и не один, — с улыбочкой, успевшей стать для меня привычной, произнес Джинн. — И хозяева наблюдают за нами со стороны, посмеиваются, а потом, незамеченные, приходят и уходят, когда им вздумается.

Я не удивилась бы, если бы его предположение оказалось правдой. Действующие порталы в волшебном замке, где непонятно зачем держат двоих людей, — вполне реальная возможность в пространстве сказки. Кстати, что там обычно в таких ситуациях делают сказочные герои? Что если и нам повторить?

Я, наверное, задала вопрос вслух — тут же прилетел ответ от моего напарника:

— А давай повторим. Вдруг поможет?

— Что ты предлагаешь? Какую сказку выбрать? Кашу из мисок мы уже съели, убирать в доме и проситься в названые сестрицы неизвестно кому мне не улыбается, портить имущество я тоже не согласна.

— А как насчет полюбить чудовище бескорыстной любовью? — снова подначил Джинн.

— Ты о себе, что ли? — вернула подачу я, и мы дружно заржали.

— Давай поднимемся наверх, в комнаты или на площадку. Отдохнем, перекусим. Ты, наверное, устала, да и я что-то мечтаю о кресле.

— Давай. В конце концов, портал — буде такой имеется — никуда от нас не денется.

***

Но возвращаясь наверх, мы, кажется, снова свернули куда-то не туда. Или все-таки попали в портал, который, вопреки потаенным желаниям, не вывел нас ни обратно домой, ни в прошлое, ни в будущее, ни в параллельную реальность. Когда мы поднялись по узкой каменной лестнице, по которой, как нам казалось, спускались утром, дверной проем открылся совсем на другую площадку, намного больше той, где мы завтракали. Она была размечена ярко-желтыми линиями, и в их перекрестье, как в прицеле винтовки, стоял большой темно-серый вертолет с такими же яркими полосами по борту.

Я застыла на месте.

— Вот тебе и портал, — вырвалось у меня, и я непроизвольно прикрыла ладонью рот.

— А почему нет? — задорно рассмеялся сосед. — Хочешь, войдем в него и перенесемся в любое место, куда душе будет угодно? Прямо сейчас.

Я обернулась. Он смотрел на меня не мигая, и взгляд темных глаз был уверенным, сила пульсировала в нем.

— Ты… умеешь… управлять вертолетом? — ошарашенно пробормотала я.

— Ага.

— Да ладно!

— Сильфа, не оскорбляй меня сомнениями! — Опять скалится. Что ему все время весело? Аж бесит уже! — Я по второй специальности пилот.

— А по первой? — осторожно уточнила я.

Он замер на мгновение, как будто сомневался, говорить мне или нет. Я смотрела, не отрываясь. Сказка приобретала очередной неожиданный оборот. Наконец низкий голос произнес:

— Боец специального назначения.

— В смысле? — Я подошла поближе, словно близость к говорящему могла как-то повлиять на уровень правды в его словах.

— В том самом.

Я сглотнула.

— Спецназ, значит… В каком звании? И войск какой страны?

— Я наемник. Но мое сегодняшнее звание соответствует майору в твоей стране.

Я снова попыталась проглотить ставший в горле камень. Не получалось.

— Военный, значит…

— Убийца, ты хотела сказать?

Я ничего не хотела, он сам снял слово с моего языка. Вот так сказочка получается… Мне понадобилось несколько минут, чтобы привести в порядок мысли. А когда я выдохнула воздух, который, как оказалось, держала в легких, сам собой пришел ответ.

— В конце концов, основная специальность джиннов — возводить дворцы и разрушать города. Чего другого я от тебя хотела? — сказала я.

— Ты напугана? Я не причиню тебе вреда. — Он говорил спокойно и даже не пытался прикоснуться ко мне. Умный джинн. — Ты же не мой контракт.

Я еще раз глубоко вздохнула и смело посмотрела прямо в сверкающие озорством глаза. Шутит, значит. Это хорошо. Значит, пока мне нечего бояться. Так и запишем.

— Куда полетим?

— Куда захочет моя Сильфа.

Я приняла предложенную руку и вместе с напарником шагнула в портал. Тьфу ты, к вертолету! Да не все ли равно куда? Главное — в сказку.

Глава 4. Фетиш

Я никогда раньше не летала на вертолете. Спроси меня кто — я бы к страшной махине даже не подошла. Как представлю, что мы взлетим и под нами разверзнется бездна, от которой меня будет отделять только символический барьер пола, — аж орать от страха хочется. Однако азарт и присутствие рядом сильного мужика, который в этой теме как рыба в воде, оказали на меня магическое воздействие. Хотелось взлететь. Хотелось бездну. Хотелось нового, неизведанного и даже страшного. Похоже, слишком засиделась я на всем готовом в тепличных условиях уютной замковой спаленки. Пора было уже что-то менять. Да и, перефразируя высказывание одного весьма уважаемого мною человека, не улетим в новый мир — так хоть повеселимся.

Джинн и правда оказался в кабине вертолета на своем месте. Неторопливо огляделся, удовлетворенно хмыкнул, напялил на себя гарнитуру, другую походя сунул мне и стал быстро и уверенно тыкать какие-то кнопочки, переводить какие-то тумблеры, щелкать чем-то, чего я даже не знала, как назвать… Словом, парень увидел игрушку и забыл про остальное. И его легкое отношение к ситуации меня успокоило, как не смогли бы никакие слова. Он в теме. Значит, по крайней мере, сразу не разобьемся.

— Ну что, куда летим? — загрохотал у меня в наушниках веселый голос, перебивая шум работающих лопастей. — Любой маршрут к удовольствию госпожи. — И опять заржал, нахал!

Я огляделась. Мне было совершенно фиолетово, точнее — бирюзово. Вокруг царили бирюза и лазурь моря и неба, и разницы в направлениях я не видела.

— Куда решит господин, — вернула шпильку я. Чую, с этим парнем я не только принятие и пофигизм, но еще и сарказм натренирую.

— Принято. — Джинн даже бровью не повел, зато сделал почти неуловимое движение рукой, лежащей на ручке управления (так, кажется, называется эта штуковина?), и мы поднялись в воздух.

Кто там хотел бездну? Ой, мама!! Я погорячилась. Верните меня обратно!

И тем не менее, летать оказалось офигенно. Вот именно так. И даже больше. В руках Джинна вертолет проявил себя очень покладистой и послушной игрушкой, так что нас хоть и потряхивало, но в пределах нормы, меня даже почти не тошнило. Мы сделали круг почета над замком, и я смотрела вниз с интересом, отодвинувшим на задний план и тошноту, и страх, и воспоминания о заточении. Возвышающаяся на острове каменная громадина выглядела весьма внушительно. Стало очень интересно, как его вообще умудрились построить посреди океана, куда доставить материалы и строителей — большая головная боль… Впрочем, когда мой безбашенный пилот решил напомнить о себе и заложил крутой вираж, я забыла про строителей и вспомнила о том, что у меня есть желудок.

— Эй, осторожнее! — вскрикнула я, поймав себя за язык, чтобы не выругаться — в конце концов, мы еще не так близко знакомы, чтобы открывать ему такую интимную сторону меня. — Я еще жить хочу!

— Будешь, — пообещал Джинн. — Хорошо и долго.

— О, да ты еще и предсказатель! — картинно изумилась я.

— Еще какой! — снова заблестели в улыбке нереально белые на фоне смуглой кожи зубы.

Ну вот и чем тут было крыть?

***

Полетели мы наугад, на восток. Почему-то оба решили, что это будет правильное направление. Если ничего интересного не встретим, то вернемся так, чтобы хватило горючего на обратный путь. Я еще немного дрожала при мысли о том, на какой высоте мы находимся, но Джинн увлек меня в беседу, и дрожь постепенно прошла.

— Знаешь, что меня беспокоит? — задумчиво спросил он.

— Мм? — неопределенно отреагировала я, занятая разглядыванием горизонта в поисках чего-нибудь отличающегося от моря и неба.

— Я не все помню. Ну, то есть, как и ты, я не помню, как и когда попал в замок, и с этим я уже как-то смирился. Страннее другое: из памяти напрочь пропали некоторые важные события прошлого. Например, где и когда я набил татуировку…

— У тебя есть тату? — не смогла сдержать любопытства я. — Я не помню на тебе никаких изображений…

Джинн снова заржал, причем так заразительно, что я, даже не понимая, над чем именно, тоже улыбнулась.

— Я потом тебе как-нибудь покажу, — пообещал он, и было в его интонациях что-то большее, нежели просто информация. До меня, как до Штирлица в анекдоте, понемножку стало что-то доходить…

— Она где-то на… гм… особенных местах? — Мой голос был вкрадчивым, тон — осторожным.

— Можно и так сказать. — И опять рассмеялся.

Я поймала выпущенные было вожжи собственного воображения и как следует натянула их. Мне вот тут сейчас только неприличных картинок не хватало!

— Так что там насчет «не помню»? — направила я разговор в более безопасное русло.

— Вот не помню, представляешь? А ведь такие вещи люди обычно не забывают. Или, скажем, не могу вспомнить, какая у меня фамилия. Имя знаю, как родителей зовут — тоже, а фамилию — хоть убей, провал. Не помню, откуда некоторые шрамы взялись. Хотя, по идее, должен был бы… И это далеко не полный список.

Я задумалась. А ведь у меня то же самое. Много что ускользало из памяти, я заметила еще во время вынужденного заключения. Правда, собственную фамилию я помнила, но зато многое другое куда-то улетучилось.

— А ты? — спросил меня Джинн.

Я пожала плечами.

— Тоже.

— Тоже не помнишь фамилию?

— Да нет, у меня другие проблемы.

— Например? Не знаешь, откуда взялся твой нож?

Ну вот и как он умудряется одновременно говорить о серьезных вещах и подкалывать меня? Хотя… А действительно, помню ли я?

— Расскажешь? — попросил он уже нормально, бросив на меня заинтересованный взгляд. — Ведь и дураку ясно, что он — одна из любимых твоих вещей. А я не так много встречал девушек, любящих ножи.

На горизонте появилось какое-то темное пятно, и я указала на него рукой.

— Смотри, Джинн. Там.

— Вижу. Летим туда.

И пока мы направлялись к заинтересовавшему нас пятну, позже оказавшемуся небольшим островком, я думала, пытаясь вспомнить, но картинки прошлого ускользали. Как Джинн ухитрился заметить мои метания, не знаю, но он подал мне неплохую идею:

— Попробуй вслух рассказывать, что помнишь, а я буду задавать вопросы — мне кажется, так легче будет восстановить потерянное.

***

По форме нож был скорее мужским, нежели женским. Неширокое надежное лезвие переходило в удобную даже на вид рукоять. Та, в свою очередь, тоже сошла бы за мужскую, если бы была чуть больше, а так, соразмерно уменьшенная, чтобы выглядеть солидно, она прекрасно ложилась в более тонкую и изящную женскую ладонь. Состаренное дерево рукояти пахло чем-то неуловимо диким — лесом, корой, прелой листвой и шкурой животных. И совсем немного — мной. Этот оттенок аромата я улавливала не всегда, но те немногие, кто удостаивался чести потрогать мой фетиш, часто об этом упоминали. Нельзя было перепутать, чью именно вещь ты держишь в руках.

Лезвие я всегда затачивала сама, не доверяя почти священное действие никому, кроме его создателя, но с тех пор, как я жила отдельно, он ни разу больше не касался своего детища. Точильный камень и несколько дополнительных «шкурок» разной зернистости хранились в отдельном ящичке комода и доставались по необходимости. Когда я точила и полировала, дзен накрывал меня всей мощью, так что после, в течение нескольких дней, я была абсолютно и совершенно недоступна для любого вида раздражителей. Добрая, воздушная и спокойная, как штиль, Сильфа — на это стоило посмотреть.

И однако же лезвие не было идеальным. На нем была пара мелких сколов, каждый из которых, полученный в стычках, оставался в знак памяти — как боевые шрамы на теле воина. И хоть они доставляли некоторые неудобства при заточке и полировке, я бережно хранила их как напоминание, что даже в наш продвинутый век женщина не может всегда и везде чувствовать себя в безопасности.

***

— Со мной тебе ничто не угрожает, — вывел меня из раздумья глубокий голос Джинна в наушниках.

Пока он не сказал, я даже не думала ни о чем таком, но теперь скосила на него глаза, продолжая поглаживать знакомую до последней трещинки рукоять ножа. Опасен ли он? Определенно. Раза в два крупнее меня, сильный, со специальной подготовкой — он был сама угроза. Опасен ли он лично для меня? Кто знает… Пока что ничего плохого он мне не сделал и вообще проявлял себя с лучшей стороны. Но всегда ли так будет? Хм… Он наемник. Кому я нужна — нанимать его, чтобы сделать мне что-то плохое? Да и если он захочет чего-то эдакого, я физически не смогу ему противостоять. Впрочем, и дешево жизнь и здоровье я не отдам.

Я снова погладила нож, и в следующее мгновение на руку легла большая смуглая ладонь, шершавая и жесткая.

— Я не причиню тебе вреда, даже не переживай на этот счет. Мы же команда, помнишь?

Я кивнула и не убрала руки. Прикосновение не пугало, а, напротив, изгоняло сомнения и страхи. И было тепло, во всех смыслах слова.

***

Нож не просто так стал фетишем — его сделали специально для меня. Под мою руку, под мои потребности, под мой характер. Тот, кто создал его, не был слишком ответственным и скрупулезным по жизни, но что касается ножей, тут все менялось до противоположности. Он становился щепетильным до отвращения, клинически неизлечимым перфекционистом и кошмарным педантом.

Он сам обрабатывал готовую сталь, где-то делал дополнительную закалку, а где-то, напротив, отпускал, добиваясь только ему известного соотношения твердости и гибкости. Он создавал и бесконечно правил контуры, снова и снова возвращаясь к работе. Он затачивал, выдерживая правильные углы, и временами он был настолько поглощен работой, что это выглядело жутко.

Дерево для рукояти он забраковывал несколько раз — то недостаточно мягкое или твердое, то не та структура, то ощущения под рукой не те. Он вымачивал, тонировал, вытачивал, снова заставляя меня пробовать, удобно ли руке, могу ли я хорошо и твердо держать, делать замахи, резать, бить…

Он кроил и перекраивал кожу для ножен, и работе, казалось, не будет конца…

Он ведрами пил кофе, который я варила для него, — в кофе он черпал вдохновение. Он курил сигареты, за которыми я бегала в киоск возле дома, и рабочая зона была пропитана запахами дерева, масел, кожи, раскаленного металла, кофе и табачного дыма. Такими уютными, родными для меня запахами на всю жизнь. Он мало ел, хотя я готовила, — говорил, что переполненный желудок отвлекает его мысли от текущего дела. Он мало спал.

А потом просто вложил готовый нож в ножнах в мои руки и попросил:

— Попробуй.

Я бережно и благодарно приняла, слегка поклонившись. Вынула из ножен — и нож живым существом скользнул в ладонь, чтобы стать частью меня. Навсегда.

***

— Ты очень любила его? — спросил мой пилот, и в голосе его не было ни нотки иронии или веселья — только задумчивость и какая-то неназываемая серьезность.

— Очень. Хоть мы и не всегда ладили.

— Что он тебя любил, сомнений нет…

Я промолчала, сглотнув подступившие к горлу слезы, и вперила взгляд в приближающийся к нам темный контур неизвестного острова. Конечно, любил…

— Вы расстались?

Неожиданный вопрос заставил меня сесть прямо и уставиться на Джинна.

— Что?

— Ну, с мужчиной, который сделал для тебя нож. Ты же говорила, что потом у тебя была едва-едва наметившаяся любовная история, из-за которой ты оказалась в замке. Значит, с этим ты уже рассталась?

Я тихо рассмеялась и, повинуясь порыву, протянула руку взъерошить волосы пилота — курчавые и такие густые, что пальцы чуть не запутались в черной шевелюре.

— Глупый джинн…

— Что?

— Мужчина, создавший для меня фетиш, — мой отец.

Глава 5. Побеждая боль

Пока мы облетали неизвестный остров, Джинн молчал. Он был очень сосредоточен и задумчив, и я тоже погрузилась в воспоминания. Старая история, вынутая из глубин памяти, пробудила во мне ностальгически-печальное настроение. Снова очень захотелось домой, в привычный мир дел, людей, простых желаний. Защемило в области сердца, и я сглотнула слезы, поглаживая рукоять ножа, который успела убрать обратно в ножны.

— Смотри! — пробудил меня от раздумий мужской голос с азартными интонациями. — Кажется, вон там я смогу сесть. — И Джинн показал рукой куда-то вниз. — Хочешь размять ноги?

— Конечно, хочу! — Мой едва зародившийся сплин куда-то мгновенно улетучился, уступив напору любопытства. — А ты правда сядешь?

— Думаю, да. В любом случае, не попробуем — не узнаем.

***

Остров действительно оказался небольшим — несколько невысоких скал, похожих на обломанные зубы неведомого чудовища, куцая рощица удивительно зеленых пальмообразных деревьев, на опушке которой Джинн и посадил вертолет, и миниатюрный пляж с белым песком.

— Куда пойдем? — спросил мой напарник, выпрыгивая из машины первым и подставляя руки, чтобы помочь выйти мне.

— Давай прогуляемся по рощице, — предложила я. Мне так давно не доводилось видеть деревьев, что я чувствовала их острую нехватку в организме.

— Как скажешь.

После разговора в кабине вертолета мой сосед притих и был странно задумчив, непохож на себя такого, каким я узнала его за несколько часов знакомства. И новый Джинн несколько выбивал меня из колеи — я не знала, как вести себя с ним. Взаимные шутки и подколки как стиль общения вполне меня устраивали, но сейчас они были неуместны. Так что я решила переключить внимание с мужчины на природу и дать ему возможность обдумать то, о чем бы он там ни думал.

Я пошла вперед, внимательно глядя под ноги, — не хватало еще пораниться по собственной глупости или неосмотрительности. Движения были широкими, и я наслаждалась ими. Такая желанная свобода была со мной, была во мне, была мной. И ощущение было такое давно забытое, непривычное, но невероятно приятное! Я вырвалась из ограничивающих меня стен, из страхов, сомнений и, кажется, даже из надежд. Не было ничего, кроме горьковато-соленого морского воздуха, солнца, обжигающего кожу, шелеста ветвей, ярких оттенков природы вокруг. Я растворялась в счастье, мгновенно вспыхнувшем внутри.

За время прогулки мы не встретили никаких животных, кроме нескольких разноцветных птиц, играющих на ветках. Людей тут тоже не было, да мы и не ждали. Джинн молчаливой тенью следовал за мной и не мешал наслаждаться процессом, так что в какой-то момент я даже забыла о нем. Вспомнила только тогда, когда замерла на миг, озаренная идеей, а он, не заметив, влетел мне в спину, едва не сбив с ног.

— Что? — резко спросил он, словно просыпаясь и подхватывая меня за талию, не давая упасть.

— Пойдем на пляж! — Я развернулась навстречу ему. — Мы обязательно должны искупаться!

— Солнце высоко. Не сгоришь? Голову не напечет? — скептически хмыкнул он.

— Так мы недолго. Стоило столько сидеть в замке и пялиться на море, чтобы теперь оказаться на пляже и не окунуться…

Джинн только пожал плечами, глядя на то, как я порывисто мчусь вниз, к воде, на ходу расстегивая рубашку. Когда он догнал меня, я уже стаскивала джинсы, оставшись только в белье. Думала снять и его, чтобы после купания в мокром не щеголять, но присутствие мужчины, которого я знала всего несколько часов, остудило порыв. Какие-то убеждения из прошлой жизни еще у меня оставались…

Море было теплым и обманчиво ласковым. Я осторожно вошла в воду, пробуя ногой дно под собой, приноравливаясь к температуре… Убедившись, что чисто, что меня не ждут никакие сюрпризы, я оттолкнулась и поплыла. И чуть не завизжала от радости. Пожалуй, чувство свободы от слияния с водной стихией было даже сильнее, чем от прогулки по острову. Как же здорово, как хорошо!

— Эй, подруга! Подожди!

Джинн нагнал меня в несколько мощных гребков, и я залюбовалась уверенными движениями мужчины. Он не был больше духом огня, скорее каким-то водным существом, такая органичная красота сквозила в его спокойных и явно привычных движениях. Но и я плавать умела, поэтому с улыбкой отвернулась и поплыла дальше от берега. Сосед негромко засмеялся и двинулся рядом со мной, легко обогнал, и я прибавила скорости, чтобы не отстать.

Было чудесно вот так гоняться друг за другом по волнам, как два молодых и сильных дельфина. Взмывать над водой и погружаться в нее, глядя, как играют на поверхности солнечные блики, окрашенные в зеленоватые оттенки. Кажется, я даже смеялась, пока позволяло дыхание.

Потом мы лежали на спине и неторопливо подгребали к берегу, чтобы ласковое, но неумолимое море не унесло нас, не забрало себе.

Внезапно что-то произошло во мне, и я всхлипнула, потом еще раз, и еще… И не сразу поняла, что влага и соль на лице — это не только поцелуй моря…

***

День был такой же жаркий, как и этот, и солнце нещадно пекло, и вода была теплой, только не соленой. Мы качались на волнах, обгоняя друг друга, мчась наперегонки с берега озера до острова, на котором призывно зеленела тень старой сосны. Я отставала, куда мне было соревноваться с большим сильным парнем, который при желании мог переломить меня одним пальцем! Он чуть замедлился, поджидая, затем с хитрой улыбочкой поплыл дальше, и я догнала его уже у самого острова.

Мы целовались на мягкой осыпавшейся хвое у подножия дерева, и прибрежные камыши скрывали нас от взглядов тех, кто остался на дальнем берегу. Сильные руки, горячие торопливые губы, жаркий шепот… Я не могла отказать ему. Любила ли я его? Он мне нравился. Любил ли он меня? Он меня хотел. И желание не проходило у него долго, еще очень долго после той жаркой и упоительной сиесты на острове, среди воды, зелени и летнего зноя, но больше она не повторилась.

Именно после нее я поняла, что никого из своих мужчин не любила, но главное — я не любила себя. Не любила себя хрупкой, слабой, нежной девушкой, которой, собственно, всегда и была. Не любила себя, потому что никогда не видела по-настоящему, потому что смотрела на себя не собственными глазами, а глазами человека, который не чаял во мне души, но не принимал моей истинной природы. И в нашей общей нелюбви крылась причина того, что я тянулась к людям, которые хотели меня, но не могли и не собирались любить, — я искала любви хоть кого-нибудь. Я искала вовне подтверждения тому, что хороша, что достойна быть той самой, единственной, что достойна просто быть…

Никто не видел, как я плакала ночью, осознав глубину падения. Никто не слышал, как рыдания разрывали тишину и подушку. Никто не заглядывал в мою душу, не мог разглядеть там муки неприятия, да никто и не хотел. Никому я так и не рассказала, что произошло на озерном острове и что это вызвало в моем сердце.

***

— Ну-ну, тихо, тихо… Все позади…

Джинн держал меня крепко, прижимая к широкой сильной груди — такой, же, как у моих прежних любовников. Я билась в рыданиях, погруженная в прошлые ощущения, переживала их, как будто события тех далеких дней снова поглотили меня. Я вырывалась, хотела бежать куда-то, искать чего-то, от чего-то ускользать, но он просто не отпускал. Держал и шептал глупые, ничего не значащие слова утешения.

— Все прошло… Тссс…

***

Отец любил меня. Он по-своему всегда обо мне заботился — как мог, как умел. Он всегда учил меня быть сильной и не прощал слабости. Даже подарки дарил такие, чтобы я не забывала, какой должна быть.

А однажды собрал мои вещи и выставил у входной двери — в тот самый день, когда я сказала, что выхожу замуж. Ему не нравился мой избранник. Ему не нравилось, что я выбрала мужчину вместо престижной работы за рубежом. Ему не понравилось, что я в очередной раз не оправдала его ожиданий, проявила слабость, а не силу. Я снова была не такой, какую он сумел бы полюбить…

Свадьба сорвалась, и я упала в собственных глазах еще больше. И жизнь моя покатилась под горку…

***

— Собственно, так я и оказалась в замке… — Слов через всхлипывания было почти не разобрать.

Мужчина продолжал держать меня, прижимая к телу. Лица его я не видела, видела только смуглую кожу груди с темными волосками и бледными полосами шрамов да кулон, который чуть царапал мне щеку. Я слышала, как мощно стучит его сердце, перекачивая кровь, и мое собственное, кажется, приноравливалось к его ритму, пока я выкарабкивалась из болезненных воспоминаний.

— Все прошло… — снова повторил Джинн, и кольцо его рук чуть ослабило давление — видно, он почувствовал, что мне стало легче. — Все хорошо…

Я наконец выскользнула и села рядом с ним прямо на песок. Должно быть, мы сидели тут уже долго — белье на мне было почти сухим.

— Прости, — тихо сказала я, отводя глаза. — Не знаю, что на меня нашло. Прости, что тебе пришлось увидеть меня такой.

— Прекрати, — отмахнулся мужчина, — тебе не за что извиняться. Думаешь, я не человек? Я тоже знаю, что такое боль и неприятие. Только мои поиски были несколько иными.

Меня словно толкнуло изнутри. Я вздрогнула.

— Ты искал смерти, как я — любви?

Он криво улыбнулся.

— Будь я чуть слабее, нашел бы, наверное… А так… Находили другие.

***

Когда солнце недвусмысленно намекнуло на скорый уход за горизонт, пришлось покинуть остров. Мы не умолкая говорили о том, что происходило с нами, как мы мучились, не находя себе места в мире, как тяжелы и муторны были метания в разные стороны… Боль у нас была разной, но в основе лежало одно и то же — неумение понять и принять себя, полюбить то, чем мы являлись.

Прорыдавшись и выслушав исповедь Джинна, которая была намного страшнее моей, я поняла, что нам удалось встретиться с самими собой лицом к лицу и если не принять себя целиком, то сделать первый шаг в правильном направлении. А может, даже и не один. Не знаю, что повлияло больше: заточение в замке, потеря памяти, параллели с прошлым или нахождение рядом человека, сходного с тобой, — но это случилось. Я больше не искала одобрения или любви. Я знала, чувствовала, что желание отца видеть во мне суперженщину, способную перевернуть мир, а не просто дочь, больше не управляет моей жизнью. Теперь я сама управляю ею.

Мне больше не нужны идеальные отношения с идеальным мужчиной. Мне вообще сейчас не нужны отношения. Есть дела поважнее.

— Джинн, научи меня вертолетом управлять, а?

— Легко! Смотри сюда…

Глава 6. Огненный амулет

Проснувшись утром в привычной постели под балдахином, я не стала сразу вставать. В голове крутились одна за другой яркие картинки: завтрак на площадке над морем, путешествие по замку, полет на вертолете, остров, купание… И давнее воспоминание, вызвавшее истерику, и откровенный разговор с новым знакомым. И его задумчиво-серьезные глаза. И моя рука на ручке управления, а его — сверху, показывает, как надо… А когда мы совместными усилиями сажали вертолет на подсвеченную яркими огнями площадку (спасибо за иллюминацию нашим неведомым хозяевам!), неясные блики в этих темных глазах, словно они что-то знают и обо мне, и о нашем совместном настоящем, и о будущем, которое еще непонятно где и когда будет…

Мне не приснилось, я не придумала, не нафантазировала, не увидела это в бреду. Столько событий, воспоминаний, эмоций уместилось в одном коротком дне, будто бы он длился дольше века, дольше тысячелетия, дольше целой эпохи. Я входила в него одной, а вышла совершенно другой — сильнее, спокойнее, увереннее, привлекательнее и интереснее даже для себя самой.

Тело болело — не иначе как от физических усилий насыщенного дня. С непривычки боль ощущалась даже в таких местах моего тела, о существовании мышц в которых я даже не подозревала. Наверное, несколько дней придется терпеть, пока заживет и отпустит. Но сейчас можно принять душ — и станет пусть чуточку, но легче.

В душе я обнаружила на теле еще и синяки — на плечах, предплечьях и ребрах, там, где Джинн держал меня, прижимая к себе, чтобы я не сбежала и не поранилась. Много же сил пришлось ему приложить, чтобы справиться с чокнутой сильфой… Нужно обязательно поблагодарить. Другой мужик удрал бы с воплями, а этот не только остался, но еще и защитил меня от меня самой. Такие вещи ценны.

***

Завтрак снова был накрыт наверху, я догадалась, когда обнаружила, что на привычном месте у окна ничего нет. Выйдя на площадку, я с восторгом, как в первый раз, окинула взглядом расстилающееся впереди и внизу море и не сдержала радостного вскрика. И снова сзади позвали:

— Привет, Сильфа!

Я оглянулась. Как вчера, он сидел в кресле у столика, в тех же светлых штанах и туфлях на босу ногу, только сверху была еще накинута такая же светлая рубашка.

— Привет, Джинн! Как ощущаешь себя в мире после вчерашнего?

Он коротко хохотнул.

— Как будто меня вывернули, вымыли с моющим средством и завернули обратно.

— Что так? — Не переставая задавать вопросы, я споро накладывала себе на тарелку разнообразной еды. После вынужденного поста вчерашнего дня, когда мы ничего кроме завтрака так и не получили, в течение дня обойдясь найденной в вертолете бутилированной водой, хотелось не просто есть — жрать!

— Затратное дело — исповедоваться и спасать потерявшихся в прошлом девиц. Ты, я вижу, чувствуешь себя не лучше.

Он был прав, но мне сразу стало неуютно. Вспомнилось, что я, собственно, не дома, а в чужом месте, с чужим, по сути, человеком, да еще и после того, что мы вчера друг другу наговорили, впору было от стыда сквозь все этажи замка провалиться… Так мерзко я давно себя не чувствовала, поэтому отвела глаза и промолчала.

Умный дух огня настаивать не стал, отдавая должное внушительной горе еды, разместившейся на его тарелке. Так что некоторое время в шум ветра вплетались только звуки стучащих о тарелки приборов и приглушенное жевание. И по мере того как я наедалась, неприятное чувство покидало.

— Ты прав. — Я наконец подняла глаза на соседа. — Исповеди — дело сложное. И стыдное. Но потом, как правило, становится легче. Вот еще синяки сойдут — и вообще будет отлично.

— Синяки? — Мне показалось или я действительно уловила в его голосе предвестники надвигающейся грозы?

Джинн бесцеремонно сцапал меня за руку, задрал рукав свободного платья рубашечного покроя, в которое я вырядилась, и, увидев багрово-синие пятна на коже, зашипел сквозь зубы. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы удержать рвущиеся из груди ругательства. Наконец он выговорил:

— Под платьем так же или хуже?

Я пожала плечами.

— Прости, — тихо попросил он. — Я животное.

Глухая обреченность в голосе меня окончательно взбесила. Я поднялась из кресла, оперлась руками о столик и нависла над мужчиной.

— Знаешь что? Даже не вздумай извиняться! Ты меня вчера спас, во многих смыслах слова. Еще неизвестно, где и в каком состоянии я была бы сейчас, если бы ты не держал меня, пока я билась в истерике. Может, меня и не было бы уже, лежала бы где-нибудь на дне, а рыбы объедали бы мне лицо.

— Сильфа…

— Я тебе благодарна за наш вчерашний день! От всей души благодарна! Так что не смей нести про себя всякую хрень, понял?

Он смотрел на меня увеличившимися в размерах глазами и молчал. Наконец выдохнул и кивнул:

— Понял. Не буду. Но мне неловко от того, что я причинил тебе боль. В конце концов, не мальчик, мог бы силу дозировать. Чем загладить вину?

— Расскажи что-нибудь интересное. Уверена, у тебя есть в запасе необычные истории.

— О, легко! Мне сегодня такой странный сон приснился!

***

Если бы украшения умели говорить, они много чего интересного рассказали бы. Именно они, как правило, не только ближе всех к владельцу (за исключением, пожалуй, только нижнего белья), но и находятся на таких местах, где видят и слышат то, что не предназначено для чужих глаз и ушей. Серьгам доступны тайны, которые поверяют шепотом на ушко. Кольца на пальцах следят за всеми, даже самыми тайными и интимными движениями хозяев. А уж подвески и кулоны, которые носят на груди, особенно под одеждой, — это наперсники в прямом смысле слова.

Каждый миг находиться там, где бьется под кожей сам пульс жизни, где мощный мотор качает кровь, задавая ритм, — почетная миссия. Ощущать настроение и порывы хозяина по самому слабому изменению в пульсации, первым, иногда даже до того, как он сам поймет, — разве не сильно? Прикасаться к хозяину даже тогда, когда он не хочет ничьих больше прикосновений, когда ни одно живое существо не нужно ему, когда единственное желание — чтобы оставили в покое, — разве не важно? Быть к хозяину ближе, чем лучший друг, чем самая страстная любовница, — разве не бесценно?

Сильно. Важно. Бесценно.

И невозможно описать, что ты чувствуешь, когда в минуты раздумий, делая выбор, который может повлиять на всю дальнейшую жизнь, хозяин берет тебя в ладонь, не снимая со шнурка, и его соленый пот — единственное, что выдает нервозность и волнение, — стекает по твоим бокам, и только ты единственный в целом мире знаешь, что человек боится. Больше никому и никогда он не покажет своего страха.

Ты полулежишь на мышцах его груди, время от времени касаясь давно заживших шрамов — воспоминаний об ошибках и победах прошлого. Ты вспоминаешь их вместе с ним, особенно те, свидетелем которым был ты сам. И, как наяву, снова встают перед тобой и свист пули, прошедшей всего в нескольких сантиметрах от тебя — и от его сердца, и горячий поток соленой крови, в которой ты едва не растворяешься — так тебе казалось тогда. Ты хорошо помнишь, как царапало тебя об острые камни, когда хозяин полз, из последних сил таща на себе раненого друга, и багровые следы оставались на земле, отмечая дорогу там, где он прошел.

И другое ты помнишь — как тонкие пальчики осторожно касались этой израненной груди, смывая кровь, бинтуя раны, как они хотели снять тебя, убрать, но он не позволил.

— Нет, — сказал он тихим, ослабевшим голосом, но его собственная сила все равно была слышна. — Это амулет. Его нельзя снимать.

Да, ты не просто кулон, ты амулет. Тебя создали в подарок, в тебя заложили самый главный посыл: что бы ни случилось в жизни хозяина, пусть огонь его жизни пылает как можно ярче и дольше, всем смертям назло. Ты знаешь свою миссию, даже если сам хозяин не понимает ее до конца. Да ему и не надо, достаточно твоего знания. И да, бывает, что ты гордишься. Вашей близостью, тем, что он дорожит тобой. Тебе радостно. Ты горд тем, что, как и он, прошел многое и носишь на себе следы испытаний его жизни.

Так что, когда ты осторожно и любовно гладишь его по коже и по ней разбегаются во все стороны огненные искры, он списывает это на трение от собственных движений. Ничего другого ему и в голову не приходит.

Пусть. Главное, что вместе.

***

— … И тогда я увидел, как ко мне прижимается твоя щека, и понял, что я — совсем не я, а мой собственный амулет, — закончил рассказ Джинн, допивая уже остывший кофе из чашки. — Приснится же такое!

— Да уж, — улыбнулась я. — И не говори. — А потом, снова поддавшись приступу любопытства, попросила: — Можно посмотреть поближе?

Мужчина сверкнул в мою сторону глазами, задумался на миг, неторопливо приблизился и, взяв амулет на ладонь, протянул мне, не снимая кожаного шнурка с шеи. И когда я приняла теплую металлическую вещицу из его руки, по моей коже тоже побежали огненные искры.

Глава 7. Сгорая в темном пламени

Огненные искры побежали по пальцам от одного только прикосновения к амулету Джинна. Рука будто воспламенилась, как если бы оказалась в костре. Я отдернула ее — слишком торопливо, стремительно, рывком, и упавший кулон с тихим звуком ударился о грудь мужчины. Не отводя глаз, я продолжала трясти кистью, словно хотела сбросить с нее, потушить горящий на коже пожар. То ли мне казалось, то ли вправду стилизованные языки пламени сияли, переливаясь оттенками алого, оранжевого и золотого.

— Что за черт?! — озвучил мои мысли Джинн. — Сильфа, ты в порядке?

Я ни в каком смысле не была в порядке. Совершенно невинное прикосновение к простому, непримечательному украшению, едва не сшибло меня с ног. Искры побежали по телу, распространяясь от кисти с катастрофической быстротой. И вот уже плечи, потом грудь, живот, спина, ноги вспыхнули и, кажется, даже стали потрескивать. Последним занялось лицо, и невидимый огонь ощущался вполне настоящим, реальным. Черт, как же больно!!

Я задыхалась, судорожно отступая от опасного существа в человеческом облике, носящего на шее такую страшную штуку. Я была до ужаса и едва ли не паралича уверена в том, что они оба грозят мне гибелью.

— Сильфа! Да что такое с тобой?!

Джинн двинулся за мной, как в зеркале, повторяя мои движения.

— Сильфа! Тебе больно? Скажи хоть что-нибудь!

Я отступила от него, поспешила и упала, больно ушибив ноги, спину, локти. Я продолжила движение, подвывая от боли и ужаса. Кажется, даже содрала нежную кожу на локтях и ладонях о шершавые камни площадки. Огонь продолжал пылать во мне, раздирая тело на крошечные, микроскопические, элементарные частицы боли — если такие вообще существуют. Я отползала от мужчины, который еще пару минут назад казался приятным и надежным, а теперь не вызывал у меня ничего, кроме жуткой паники. Я знала, что он опасен, но не думала, что для меня и так…

— Сильфа, да успокойся же! Я не причиню тебе вреда! Тихо! — продолжил увещевать он, но я все ползла и ползла, пока не уперлась спиной в металлическое ограждение. Бежать было некуда, но я точно знала, что прикосновение Джинна или его амулета принесут мне новую, еще более сильную боль, а может, и смерть.

— Не подходи, — кошкой зашипела я. — Не смей! Не трогай меня!

Не знаю, что со мной сделал огненный амулет, но мне это совсем не нравилось. Умирать на неведомом острове где-то у черта на куличках не хотелось, и я панически перекидывала в мозгу сыпавшиеся из ниоткуда мысли в поисках тех, которые бы помогли мне разобраться в ситуации и наконец разрешить ее. К счастью, сосед не пытался больше приблизиться, застыв на корточках в нескольких шагах от меня, и отсутствие угрозы на какое-то время переключило мое внимание с внешнего плана на внутренний.

Внутри все продолжало гореть. Я смогла даже удивиться тому, что внешне совсем не изменилась: я была уверена, что горю по-настоящему. Удивившись, я обрадовалась, что способна еще чувствовать что-то кроме боли. А там и более-менее связные мысли стали выбираться на поверхность. Дело было в кулоне, тут уже сомневаться не приходилось. Пусть даже я не верила во всякого рода магию, мистику и прочие сказки для детей старшего возраста, переть против реальности было бы глупо.

Именно прикосновение к стилизованным языкам пламени запустило неведомый процесс. Если бы я не полезла шаловливыми ручками куда не надо, ничего со мной не случилось бы. Но неужели Джинн не в курсе, что за страшную штуковину носит на себе? Слишком реалистичным было его недоумение, чтобы сыграть, — он, в конце концов, наемник, а не актер больших и малых театров. Он действительно не понимал, что со мной. И беспокоился.

Он беспокоился. Искренне. Глядя во встревоженные темные глаза, я вдруг ощутила неловкость. Каким бы опасным он ни был, переживание за ближнего было ему не чуждо. Я же совсем не такая. Мне, по сути, другие люди до лампочки. И признать это почему-то оказалось просто. Мне безразлично, что происходит с другими, если они каким-то образом не связаны со мной, если я не заинтересована в них, если не люблю. Только в случае личной приязни я буду выражать «красивые» человеческие чувства, которые так ценятся в обществе. А этот профессиональный убийца, как он сам себя назвал, их проявляет ко мне — женщине, которую знает только сутки или около того. Странно было бы думать, что за такой короткий срок он проникся ко мне пламенной любовью.

Да и эта его подкупающая честность — совсем не то, что моя дурацкая, никому не нужная хитрость. Смогла бы я вот так прямо признать свои отрицательные качества, смело взглянуть им в глаза, заявить о них во всеуслышание? Сомневаюсь. Я привыкла показывать себя с лучшей стороны. При наплевательском отношении к другим я, тем не менее, остаюсь стадным животным, и иметь хорошую репутацию для меня далеко не последнее дело.

И опять получается, что он — моя противоположность. Потому что сам Джинн, кажется, плевать с самой высокой площадки замка хотел на положение в обществе. Что именно для него по-настоящему важно, я еще не успела понять — слишком мало мы знакомы, — но точно не статус. Иначе он не зарабатывал бы на жить тем, чем зарабатывал.

Черт побери, вот уж чего я совсем не ожидала, так это сидящего передо мной живого зеркала, в котором будут отражаться мои некрасивые стороны!

Да, и еще он сильный, а я слабая. Опять противоположности, пусть и такие мелкие. Впрочем, я больше не считаю собственную слабость недостатком. Отец считал, но что мне до его трудностей?

И страх. Как же мне сейчас страшно! А Джинн смелый, ему все нипочем, даже сумасшедшая сильфа в паре шагов. Он уверен, что справится.

Меня продолжало трясти и мотать от пылающего в теле огня, я дрожала, а Джинн сидел напротив и смотрел внимательным, изучающим взглядом, больше не пытаясь ни сократить расстояние, ни заговорить, ни коснуться.

Кажется, в какой-то момент я потеряла сознание от боли. Когда пришла в себя, сидела, привалившись спиной к перилам и думала почему-то о том, что считала темной стороной себя — видимо, эта непонятно откуда взявшаяся метафора Джинна как моего зеркала запустила во мне алгоритм детского деления мира и поступков на черное и белое. И черного приходит на ум гораздо больше…

Вот я завидую тем коллегам и ровесникам, кому все давалось легче, чем мне. И ведь как обидно! Мне успехи больше бы пригодились — может, тогда отец признал бы наконец меня состоявшейся и достойной если не любви, то просто хорошего отношения. Зависть зеленая, кислая растекается по всему моему существу и портит даже то, что есть во мне хорошего. Я хочу так же, как у них! Или даже лучше!

Вот я добиваюсь желаемого обманом и хитростью. А кто так не делает? Я знаю уйму людей, которые много достигли именно такими путями. Почему мне нельзя? Я хочу — а значит, нужно дойти, обрести, получить. Как именно — уже вопрос второй. Обману, если нужно обмануть. Утешаю себя тем, что цель оправдывает средства. Но зачатки совести протестуют, хоть я потом и давлю их. Кто, в конце концов, сильнее — я или совесть?

Вот спускаю собак гнева на тех, кто ни в чем не виноват, — когда я в таком состоянии, мне безразлично, кто передо мной. Я говорю мерзкие вещи, зная, куда ударить побольнее. Я не только повышаю голос, я могу орать, так что и сама понимаю, как отвратительно выгляжу в эти минуты. Однако знание тут ничего не решает. Когда гнев спущен с поводка, у него лучше не стоять на пути.

Вот я наслаждаюсь обществом очередного любовника, прекрасно зная, что дома его ждут жена и ребенок. Но жена ведь не стена — и подвинуть можно. Мимолетные мгновения украденного счастья собираются в минуты, часы, дни… Нет, их не было так много, чтобы однозначно поставить на меня ярлык падшей женщины, разлучницы — если уж по правде, никого из этих мужчин из семьи я не увела и не собиралась, — но каждое греховное свидание, которое было у меня с ними, забирает что-то важное из их отношений. Я не думаю об этом, я просто хочу внимания, нежности, страсти, а иногда и просто хорошего секса. В конце концов, от них не убудет.

Вот я отступаю, поддавшись страху, и подвожу человека, которому обещала помощь. Мои собственные тараканы в очередной раз оказываются важнее того, кто понадеялся на меня, доверился.

Лгу. Краду. Подставляю. Сталкиваю лбами людей. Причиняю боль — намеренно, с садистским удовольствием.

И еще… И снова… И опять… И вот тут. И там. И здесь тоже.

Сколько же черноты во мне! Сколько же дряни — большой и малой!

Огненная пытка, казалось, достигла апогея — было так больно, что я почти не могла дышать, будто даже кислород сгорал на полпути к моим легким. Я выгнулась и сдавленно застонала, теряя последнее дыхание.

Джинн не выдержал — видимо, даже для его тренированного глаза такие мучения превосходили допустимое. Он преодолел разделяющее нас расстояние и схватил меня в охапку. То, что я еще секунду назад считала апогеем боли, оказалось нежным поглаживанием по сравнению с тем, что я испытала теперь.

— Аах… — выдохнула я…

***

Вокруг не было ничего, кроме прозрачности. Просто ничего. Именно такой я представляла себе стихию воздуха — легкость, проницаемость, ласка. Я одновременно была и не была. Боль, страх, страдания остались где-то далеко, и текущие сквозь меня мысли тоже были какими-то далекими, несерьезными, словно и не моими.

Я вспоминала те свои несовершенства, которые еще совсем недавно причиняли мне такую сильную душевную муку. То, что совершала. То, о чем думала. То, что собиралась делать. То, чем была. И то, как сильно ненавидела себя за эти грехи.

Однако теперь казниться совершенно не хотелось. Похоже, я действительно стала настоящей сильфой — слилась с родной стихией и отбросила прочь ненужное. И мне было очень естественно быть такой — быть собой.

Я окинула взглядом окружающее меня ничто, бывшее одновременно всем — всем, что я видела и чего никогда не увижу; всем, что существовало до меня и придет после; всем, чем я позволяла себе становиться и чем никогда бы не позволила. Я впитала в себя и это ничто-все, и мысли, и чувства, и важное, и ненужное — и стала огромной, как все когда-либо существовавшие вселенные.

И поняла совершенно простую и ясную истину, которая всегда была передо мной и во мне, но которую я по тем или иным причинам не позволяла себе увидеть и принять, — разорвавшись на кусочки, поделив себя на цвета, я перестану быть собой, стану кем-то или чем-то другим. Во мне все — и белое, и черное, и свет, и тьма, и даже огонь и боль, равно как и величайшее наслаждение.

Я такая, потому что во мне причудливым образом уживаются разные черты, свойства, чувства и стремления. И идеальной мне никогда не стать, да и кому вообще нужен идеал?

Я глубоко вздохнула, принимая в себя и выпуская на волю новые вселенные…

***

…и открыла глаза лежащей на руках Джинна.

— Не болит… — прошептала я ему, глядящему на меня совершенно безумными глазами. — Больше не болит…

Он судорожно выдохнул и прижал к себе мое безвольное тело — точно как накануне, когда спасал меня от меня самой. Мы так недолго знакомы, а ему уже от меня досталось…

— Ты меня в гроб загонишь, — тихо произнес он.

Лепестки пламени на его кулоне снова вдавливались мне в щеку, но в теле было только приятное тепло. Даже если он действительно мое зеркало, я подумаю об этом потом.

Глава 8. Призрак мертвой девочки

— Ты точно больше не собираешься умирать? — дотошно уточнил Джинн, выпуская меня из объятий и подозрительно осматривая.

Я прислушалась к себе. В теле была усталость, словно я пробежала марафонскую дистанцию, но на агонию похоже не было, так что я только покачала головой.

— Вот и хорошо, — кивнул мужчина, поднимаясь на ноги и поднимая за собой меня — Мне не нужен в жизни еще один призрак мертвой девочки.

Он снова подхватил меня на руки и понес к столу, усадил в кресло. Там было светлее, ограждение и стена утром не давали здесь тени, и я вся была как на ладони. Его глаза внимательно изучали мое лицо, ища там признаки — чего? Боли? Страха? Надвигающегося обморока? Не знаю, что уж он искал, но, кажется, не нашел, поскольку его собственные черты прояснились и даже легкая улыбка скользнула по губам.

Я дрожащей рукой потянула к себе стакан с недопитым соком, сделала несколько глотков, освеживших воспаленное горло. Почему воспаленное? Кричала я, что ли? Я не помнила. Но зато в памяти вспыхнула последняя фраза соседа, и удивленное сознание зацепилось за нее, как за якорь, чтобы не потеряться в сумбуре происходящих со мной событий.

— Джинн! Что ты сказал?

— Что? — Он встретил мой взгляд, не отводя глаз.

— Про мертвую девочку. Что ты имел в виду?

Несколько секунд непонимания на лице мужчины, потом узнавание — и тут же откровенное сожаление. Похоже, на нервах он ляпнул нечто, что совсем не собирался говорить. Но слово не воробей — нагадит на голову почище иного голубя.

— Неважно.

— Ну уж нет! Еще как важно! Настолько важно, что ты распереживался за меня, как за родную, а мы знакомы чуть больше суток. — После нескольких глотков жидкости я почувствовала себя лучше, так что смогла даже выпрямиться в кресле и смело посмотреть в суровое лицо. — Рассказывай. Что там у тебя за призрак и как я с ним связана?

— Ты — никак, — резко бросил Джинн и чертыхнулся вполголоса.

Было видно, что ему очень не по себе и он едва сдерживается, чтобы не наорать на меня или не стукнуть как следует. Но мне совсем не было страшно — то ли дура от природы, то ли поверила в этого парня, то ли чувствовала, что ничего он мне не сделает. Несколько минут он боролся с собой — а может, просто собирался с мыслями. В конце концов он наполнил стакан соком и залпом выпил, а потом заговорил — сначала тихо, но с каждым произнесенным словом все увереннее и эмоциональнее.

***

Небольшой отель на средиземноморском побережье Египта соответствовал всем требованиям, которые Алекс предъявлял к месту, где будет отдыхать семья. Его пятилетняя дочь с матерью, его постоянной подругой в течение вот уже нескольких лет, должны получить необходимое, а также вдобавок кучу необязательного, но очень приятного. И, что немаловажно, на территории отеля не должно быть посторонних людей. Алекс, зарабатывающий на жизнь военными миссиями в горячих точках, хотел быть уверен, что на отдыхе можно будет только отдыхать, а не следить за окружающими людьми в ожидании подвоха.

Он давно не был в отпуске — кажется, еще до рождения Ники они ездили куда-то на моря, но это было так давно, так много всего произошло с тех пор, что Алексу казалось, что прошли столетия. И он был намерен оторваться на всю катушку, греясь под солнцем, купаясь и ныряя с дочкой и выходя по вечерам на танцпол с ее мамой. Обе его любимые девочки заслуживали лучшего — зря что ли он рисковал жизнью?

Первая неделя отпуска не прошла — пролетела. Девчонки были в восторге, и он заразился их весельем. Под щедрым солнцем Алекс стал цветом еще ближе к своей африканской родне, Ника, унаследовавшая от отца темный оттенок кожи, превратилась в шоколадную девочку, а Лия, от природы более светлая, вероятно, «заразилась» от них. Все трое подолгу не вылезали из воды, играли в волейбол на пляже, даже завтракали под тентом у бассейна. Пару раз Алекс вывозил девочек покататься по пустыне, отдохнуть в оазисах, а потом, уставшие от впечатлений, но довольные, они ужинали на балконе своего номера и болтали. По правде говоря, болтали мама и дочка, а он, расслабленный и почти счастливый, любовался ими, и даже собственные страхи уходили куда-то на задний план.

Отпуск проходил волшебно.

…пока в одну нехорошую ночь Алекс не проснулся от неприятного ощущения, как будто ожидание беды пронзило его.

Он открыл глаза, мобилизовавшись за считанные секунды. Лия безмятежно спала рядом, ее растрепанные волосы окутывали голову сияющим ореолом, как нимб у святой. Но Алексу некогда было наслаждаться зрелищем. Как был, в одних трусах, он бесшумно спрыгнул с постели, окинул быстрым взглядом комнату. Ночную тьму разбавляли фонари, горевшие всю ночь на территории отеля, — он никогда не засыпал по-настоящему. Как смог оценить мужчина, ничто в комнате не поменялось с момента их отхода ко сну. Еще несколько секунд ему потребовалось, чтобы сообразить, где лежит нож, взять его, и только после этого он на цыпочках вышел в коридор.

Там было тихо и темно, но Алекс много что видел — отблески света из спальни и гостиной освещали достаточно. Неслышно он прошел до гостиной — и там тоже ничего интересного не увидел. Тогда он двинулся дальше, к маленькой комнате, которая стала спальней Ники. И вот тут волосы зашевелились у него на всем теле: дверь в комнату девочки была приоткрыта, и оттуда падал свет ночника — но какого-то странного оттенка. Стараясь не издавать шума, мужчина пересек коридор наискосок, прижался спиной к дверному косяку, заглянул в комнату…

…и, больше не прячась, толкнул дверь ногой. Если бы там был кто-то посторонний, Алекс метнул бы в него нож и был бы прав, поскольку чужим совершенно нечего делать в комнате его дочери ночью. Однако там никого не было, даже маленькой гостьи. Кровать была разобрана, по ней в беспорядке валялись подушки, простыни, синий плюшевый кот, с которым она спала… На абажуре ночника и на простынях алела свежая кровь, которую Алекс никогда и ни с чем бы не спутал.

— Ника… — почти беззвучно прошептал он, бросаясь к кровати, как будто девочка подшутила над ним, разбрызгала краску и сейчас играла с отцом в прятки.

Но это была не краска, он и сам прекрасно понимал. Кровавый след тянулся от постели к окну, и мужчине больших усилий стоило не вступить ногой в эту тонкую алую полосу, приходилось выбирать место, куда встать. Он выглянул в распахнутое окно, оценил высоту. Девочка разбилась бы, если бы прыгнула сама, но взрослый мужчина вполне осилил бы такое без каких-либо угроз для здоровья. Алекс отметил испачканную кровью оконную раму, следы на внешнем фасаде здания, а когда высунулся посильнее, разглядел и кровь на плитке двора. Следы уходили куда-то влево и, не думая, что делает, он прыгнул вниз.

Через три-четыре метра следы прерывались. Не нужно было быть детективом, чтобы понять: ребенку зажали чем-то рану, чтобы не наследила дальше. Похитителю важно было уйти незамеченным. И куда бежать дальше, Алекс не знал, поэтому пулей метнулся к стойке ночного администратора. Пора было поднимать по тревоге охрану.

Хотя где-то в душе он уже знал, что поздно, время упущено.

***

— Какой ужас! — вскрикнула я. — Зачем они похитили ребенка? И почему она была в крови? И кто вообще это были?

От жути рассказанных Джинном подробностей меня затрясло. При всем безразличии к людям я была не в силах спокойно слушать о страданиях ни в чем не повинной девочки.

— Чтобы понять, что Ники больше нет на территории отеля, много времени не понадобилось, — продолжил рассказ Джинн. — Администрация помогла нам связаться с полицией, с консульством. Все были в шоке — такое происшествие в спокойном мирке почти домашнего отеля! Похищение ребенка, да еще с иностранным гражданством — не то, чем хотелось бы похвастаться в рекламных проспектах…

***

Похитители объявились уже днем. Позвонили в отель, попросили связать с номером, прекрасно понимая, что линия прослушивается. Велели убрать всех представителей власти, в противном случае обещали начать возвращать Нику по частям. Пока сотрудники полиции и дипломаты совещались, Алекс не переставал крутить в голове так и эдак события последнего года. Что произошло, что он делал, где был? Куда влез настолько, что кому-то понадобилось его шантажировать ребенком?

В том, что дело касается напрямую его, Алекс даже не сомневался. Именно поэтому, когда не выдержавшая напряжения Лия закричала, чтобы кто-нибудь хоть что-нибудь сделал для ее дочери, мужчина встал и тихо, но с такой интонацией, что все замерли и умолкли, сказал:

— Уезжайте. Если другого шанса на спасение моей дочери нет, я согласен.

— Вы понимаете, что делаете? Они же убьют ее, если мы вам не поможем, — сказал кто-то из полицейских.

— Девочку похитили в вашей стране, из отеля, который нам был обещан как тихое и спокойное место. Вы не обеспечили безопасность моей семье. Я не верю вам. Так что, если вы можете что-то сделать, думайте, но пока давайте выполним их требования. Больше мы сейчас все равно ни на что не способны.

— Вы не специалист в таких вещах, — возразили ему. — Вы, кажется, занимаетесь финансами? Вот и занимайтесь. А операции по освобождению оставьте профессионалам.

Он чуть не засмеялся тогда, так глупо выглядело подобное заявление. Конечно, они не знали, кто он такой. Официальной версией его работы была фирма по оказанию финансовых услуг, и за подобной ширмой, как ему казалось, его близкие люди могли быть в безопасности. Оказалось, что только казалось. И выручать дочь придется ему самому. Как в американских боевиках, тьфу ты!

***

— Требования они выставили сразу же, как из отеля убрались все посторонние. Я был прав, дело оказалось в одной из наших операций в Африке, которую мы провели примерно за полгода до того. Мне и моей группе достался ящик, полный всяких непонятных предметов — вроде драгоценностей, статуэток и еще каких-то то ли украшений, то ли амулетов. По своим каналам мы привлекли специалистов, но ко времени нашего с семьей отдыха окончательные выводы сделаны не были. Мы знали, что продажа всего этого добра принесет нам прибыль, вопрос был только в количестве нулей.

— И из-за какого-то древнего хлама похитили твою дочь?

— Да. — Джинн пожал плечами. — Сдал то ли кто-то из наших, то ли из консультантов, которые работали над оценкой нашей находки, но похитители точно знали, к кому обратиться и за чем. Они знали, что ради дочери я пойду на что угодно. Так что я уже и тогда больше склонялся к предательству одного из команды.

***

Алекс выслушал требования спокойно. Он перешел в режим профессионала, оставив умирающего от страха за дочь отца где-то в глубине души. Лия не выходила из состояния агрессивной истерики, много пила, бранила его за то, что вместо отпуска он втянул их в страшную и потенциально кровавую историю, и грозила сама, лично его прибить, как только он вернет Нику домой. Он не успокаивал женщину, не спорил. Ей дозволено плакать и бояться, ему — нет. От ее слез и слабости жизнь дочери не зависит. От нее вообще ничего не зависит, в отличие от него.

— Хорошо, — сказал он похитителям. — Мне нужно связаться с людьми, выяснить, где находится сейчас ящик и как быстро его можно доставить — куда вам его, кстати, нужно?

— Мы сообщим вам дополнительно…

Алекс перебил собеседника жестким:

— Дайте мне поговорить с дочерью. Я должен быть уверен, что она жива.

— Вы поговорите. Потом.

— Нет. — Его голос был так же сух и безэмоционален. — Я не буду надрываться, чтобы оказалось, что моего ребенка вы убили еще в ночь похищения, тело спрятали, а я остался ни с чем.

— Не вам ставить условия.

— Не мне. Но не поговорив с дочерью, я ничего делать не буду. — И положил трубку.

В следующее мгновение Лия налетела на него маленьким самумом, распространяющим вокруг себя запахи алкоголя и бешенства. Она била его сильными кулачками, куда доставала, но от большинства ее неумелых ударов он легко уходил.

— Да что ты творишь?! — орала она. — Ты только что убил нашу дочь, скотина!! Будь ты проклят!!

— Ты опоздала, — тихо ответил он. — Я давно и безнадежно проклят. Но Ника жива, я тебе гарантирую.

Они перезвонили меньше чем через пять минут — видимо, девочка находилась не в той же комнате, откуда звонили, и за ней нужно было сходить. Алекс ответил на звонок и чуть не потерял самообладание, когда оттуда послышалось всхлипывающее:

— Папочка, забели меня отсюда! Мне очень стлашно, папа!

Услышавшая голос дочери Лия попыталась отобрать у него трубку, но он только прижал женщину к себе, отвечая, и голос его добрым и успокаивающим:

— Ничего не бойся, маленькая. Эти люди ничего тебе не сделают. Ты просто пока немного побудешь у них в гостях, пока папа приедет. А потом мы снова поедем кататься на яхте. Хорошо?

— Я не хочу на яхту, я хочу к маме.

Алекс сжал дергающуюся Лию так, что та едва не захрипела, но на его интонациях физическое усилие не отразилось:

— Мама тоже будет с нами на яхте. Правда, дорогая? — И он сунул трубку под нос Лии.

— Солнышко, ты в порядке? — торопливо зашептала она. — У тебя ничего не болит?

— Я лучку поланила, — снова всхлипнула Ника.

— Все, хватит, ты услышал, — перебил мужской голос. — Сроку тебе сутки, завтра позвоним и договоримся о передаче сокровищ.

И отключился.

***

Я вжалась в кресло, раздавленная рассказом Джинна. Под горячим солнцем меня пронизывало ледяными ветрами севера, едва лишь я представляла, как это происходило. И на заднем плане сознания приглушенно звучало: «Призрак мертвой девочки». Значит, в итоге Нику так и не спасли? Папа не успел?

***

Алекс просидел на телефоне не один час. Он знал, что тот телефон, по которому он говорит, не отслеживается никем, да и кодировка не позволила бы распознать, о чем шла речь, даже если кому-то и удалось бы подключиться. Он не только и не столько уточнял местоположение каждого предмета из злосчастного ящика, но выяснял по своим каналам, кто и как мог выйти на него и осмелиться на шантаж дочерью. Сутки были почти на исходе, когда он решил главные вопросы. Пятеро коллег ждали в условленном месте, чтобы начать операцию по освобождению девочки.

***

— Я не буду утомлять тебя деталями, — после долгой паузы — видимо, переживал те часы и минуты заново, — сказал мой новый приятель. — Было быстро, громко и очень грязно. Если вкратце, после нашего визита в доме, где держали дочь, выживших не осталось.

— А призрак мертвой девочки? — не удержавшись, воскликнула я. — Ты же именно так сказал…

— Сказал, — низко опустив голову, едва слышно проговорил он. — Один из этих уродов, уже умирая, выстрелил Нике в спину, когда она бросилась ко мне.

Я ахнула, прикрыв ладонями рот. Картинка, вставшая перед глазами, была такой яркой, что мне стало еще страшнее. И еще больше жаль Джинна.

— И вот рядом дохнет последняя тварь, обидевшая моего ребенка, — продолжил он. — А у меня на руках хрипит кровью дочь, которую я не сумел спасти. Смотрит на меня и шепчет: «Папа…» А папа ни черта с этим поделать не может!

Я не поняла, что происходит. Голова опущена, кулаки сжаты, голос едва слышен… Джинн плачет, что ли? Он крутой, конечно, но тут немудрено и заплакать. У меня самой глаза были на мокром месте, а погиб не мой ребенок… Мне так жаль его стало! А еще я очень разозлилась на себя. На кой черт я вообще спросила? Зачем ворошить мрачное прошлое, которое уже никак не исправить?

— Прости меня, — тихо попросила я, присев на корточки рядом с ним и положив руки на его колени. — Я не должна была лезть в твою жизнь и бередить такие воспоминания. Наверное, то, как я билась, задыхаясь, у тебя на руках, напомнило тебе тот кошмарный день?

Он кивнул, не поднимая головы.

— Прости. Мне правда очень жаль. И тебя, и твою дочь.

Повинуясь порыву, я обняла мужчину, насколько хватило длины рук. И, кажется, заплакала — так проняла меня история. Мы сидели несколько минут обнявшись, потом Джинн легко поднял меня и усадил себе на колени. Он был очень горячим, как в лихорадке, словно теперь его сжигал внутренний огонь.

— Не извиняйся. Не надо. С моей дочерью все хорошо. — Голос Джинна прозвучал низко и глухо, как из колодца.

Я не сумела ничего сказать, только уставилась на него, как баран на новые ворота.

— Ее успели спасти, прооперировали, и она скоро поправилась. На детях вообще быстро заживает, к счастью.

— Ах ты!.. — Я не нашла слов, только яростно двинула его кулаком в лицо. Он увернулся, перехватил мою руку, поцеловал, дурачась, костяшки.

— Извини, что сразу не сказал. На самом деле я не шутил и не издевался. Призрак мертвой девочки с тех самых пор стоит у меня перед глазами. Когда закончилась эта история, я купил Нике и Лии новые паспорта, обеспечил им новую жизнь. Они сейчас живут в другой стране, под другими именами, и меня с моей опасной работой нет в их судьбах. Я помогаю деньгами через подставных лиц, чтобы никто больше не связал их со мной. Я не хочу, чтобы призрак мертвой девочки когда-нибудь обрел плоть. Я не хочу больше терять дочь.

— Лия права… — прошептала я. — Ты сволочь, Джинн.

— О, Сильфа, ты даже не представляешь какая…

Я встала с его колен, отошла к перилам. Вид моря и неба постепенно успокаивал меня. Наверное, именно поэтому я не попыталась снова ударить Джинна — или теперь называть его Алексом? — когда он подошел ко мне сзади.

— А знаешь, — задумчиво сказал он, — ведь мой амулет оттуда, из того ящика с сокровищами…

Глава 9. Истинные

Вот не зря все-таки во все времена такое значение придавалось словам. И в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было — Бог… Одним словом, правильно использованным, можно убить человека, а можно вернуть его к жизни. Так было и на рассвете мира, и сейчас, в странных и туманных его сумерках.

И успокоить взбешенную сильфу, готовую поднять ураган, тоже, оказывается, способно слово. Правильно найденное слово легко превратит ее в легкого и воздушного мотылька, чувствительного к малейшему движению воздушной стихии. Ну ладно, не одно слово, а несколько, но это уже детали.

Как только я поняла, что именно сказал Джинн, мое бешенство улетучилось, как дым. Интерес заполнил меня всю, и другим эмоциям места не осталось.

— То есть ты хочешь сказать, что и сейчас можешь оказаться в опасности из-за кулона? — переспросила я, поворачиваясь к соседу и напрочь забывая про уже ставший любимым пейзаж. — Тебя снова кто-то может начать из-за него прессовать?

Наглая джинноподобная морда изобразила работу мысли, а смуглые руки ухватились за кованые перила по обе стороны от меня, перекрывая пути отступления, если бы мне вдруг вздумалось бежать. Глупый джинн… Куда я денусь с окруженного водой острова? Да и от собственного любопытства куда деваться?

— Я хочу сказать, что поведение моего амулета после знакомства с тобой не укладывается ни в какие рамки, — соизволили объяснить мне. — И сон этот странный, и твоя реакция на прикосновение — неспроста. Я ношу дурацкую железяку больше пяти лет, и ни разу она не дала повода подозревать себя в чем-то большем, чем исключительно украшательная функция. Ну да, я к ней прикипел, привык, да и удачи у меня с тех пор прибавилось. Но везение в бою можно списать на то, что я просто стал круче как профи.

Я присела и проскользнула под руками мужчины, вырвавшись на свободу быстрее, чем он закончил говорить, так что продолжать ему пришлось куда-то в бескрайний сине-зеленый пейзаж:

— А когда появилась ты, амулет словно ожил и стал вести себя как отдельное разумное существо. Как я.

— Ты льстишь себе, называясь разумным существом, — не удержалась от шпильки я. После его виртуозной игры на моих нервах хотелось язвить, хоть интерес к теме разговора никуда не исчез.

Джинн повернулся и снова стал ко мне лицом.

— Не льщу. — В голосе мужчины отчетливо звучали металлические нотки. Ему больше не было весело играть с моими чувствами, и его злость вызвала у меня этакое гаденькое удовлетворение. — Ты и сама знаешь, что я умный. Но речь не о том.

— А о чем?

— Амулет, похоже, не так прост, как я о нем думал. Что если он действительно обладает какими-то сверхъестественными свойствами?

Мы молчали несколько минут, переваривая сказанное и услышанное. Предположение было таким неожиданным для нас обоих, что ни он, ни я просто не знали, что на это сказать, что сделать, как и в какую сторону продолжить мысль. Пауза затягивалась и становилась неловкой, когда тишину нарушил Джинн, серьезный и задумчивый:

— Я не верю во всякие такие штуки. Волшебство — для сказок, которые Лия читала Нике. В него верят дети, женщины, иногда очень зажившиеся на свете старики, которые сами уже как дети. Но чтобы верил я — перебор. Единственное, во что я верю, — собственные силы и правильные люди рядом. И вместе с тем то, что происходит, не вписывается ни в какие рамки привычной реальности…

— Давай честно, приключившееся с нами вообще в обычную реальность плохо вписывается. Я хоть и вспомнила, как оказалась в замке, но собственные воспоминания кажутся мне каким-то плохо поставленным спектаклем. Чтобы я согласилась на какую-то авантюрно оформленную психотерапию где-то непонятно где, да еще экспериментальным методами — вот уж фигушки. И однако же я тут, в замке, и ты тут, и, как было обещано, никого в поле нашего зрения. И память восстановилась, как обещали. Чем тебе не фантастика? Что уж тут удивляться реально работающему артефакту?

Я снова посмотрела на горизонт, где море неуловимо вливалось в небо. Мне было так уютно от созерцания этой красоты, что хотелось закутаться в нее, как в шелковую шаль…

— Вот и я вспомнил… — тихо сказал Джинн. — И, если честно, был удивлен простоте объяснения нашего с тобой появления тут. Скажи, ожидалось ведь что-то масштабнее, интереснее? А так — двое в замке, не считая амулета… Затраты не окупаются результатами.

— Не думаю, что мы единственные гости на весь замок, — не согласилась я. — Уверена, что людей на терапии гораздо больше. Просто программа у всех своя, и методы, думаю, тоже. А мы вот… Образовали такой тандем…

— И внезапно «выстрелил» амулет. Только вот почему и зачем?

Я пожала плечами. Меня накрыла ужасная слабость — похоже, утренние потрясения от души ударили по моему организму. «Как бы еще в обморок не свалиться, — подумала я. — Джинна с его призраком тогда точно кондратий хватит».

— Зачем — не знаю, — ответила я. — А вот почему… Мне кажется, во мне есть — или было — что-то такое, что является активатором амулета. Или артефакта. Или чем на самом деле является твой кулон.

— Тогда почему он потом не сработал? Ну, когда я тебя обнял и ты снова коснулась его щекой?

— Вспомни, он и накануне не сработал на щеку. Может, дело в руках?

— Давай проверим.

Он снова приблизился ко мне, поймал мою руку и вложил в нее кулон. На всякий случай зажмурился. Я стояла и спокойно смотрела на лепестки пламени, застывшие в неизвестном мне металле. Ничего не произошло. Меня не пронзило болью, не сожгло огнем. Полное спокойствие и равнодушие. Амулет Джинна тихо лежал в моей ладони, внешне безобидный.

Но вот мужчину ощутимо тряхнуло. Не открывая глаз, он двинулся мне навстречу, сокращая расстояние, хоть мы и так стояли очень близко. Руки его, теперь не державшие амулет, поймали меня в жесткое горячее кольцо, и я снова отметила, что он полыхает, как в лихорадке. Что за черт?

Я бросила кулон, и в тот же миг, когда он коснулся кожи Джинна, я выскользнула из объятий. По телу разливалась ледяная волна ужаса. С нами снова что-то происходило, и виной тому был злосчастный амулет, теперь я знала точно. Не бывает таких совпадений. Но почему на меня он больше не действует? И почему на смуглого духа огня он так не действовал раньше?

Джинн открыл глаза, и они были перепуганными.

— Не понимаю, — сказал он. — Ничего не понимаю. Ты почувствовала?

Я покачала головой.

— Это было словно маленькая смерть. Как будто у меня из легких выбили весь воздух, а чтобы снова начать дышать, нужно было прикасаться к тебе.

Теперь головой я уже замотала — из стороны в сторону, резко, отгоняя страшные видения и страшные слова.

— Нет…

— Да! Теперь отпустило, но когда ты держала амулет, мне было жизненно необходимо касаться тебя. — Голос его дрожал, и я безошибочно узнала то чувство, что переполняло сейчас стоящего передо мной отважного наемника. Страх. Глубокий, острый, липкий страх. Как долго я жила с ним! Так долго, что узнала бы, наверное, в любом обличье.

— Нет, я не хочу так…

Он зло зыркнул на меня.

— Думаешь, я хочу? Меня лихорадит с тех пор, как ты вышла на площадку. А теперь еще новая напасть. — Короткий злобный смешок, скрежет зубов, судорожный вздох. — В романах бы написали, что так проявилась внезапно вспыхнувшая любовь. И обязательно с первого взгляда.

— Скорее уж ненависть, — тихо прокомментировала я, медленно делая шаг назад.

Но Джинн снова двинулся ко мне.

— Давай еще раз проверим, — хрипло сказал он. — Я должен понимать, что происходит.

— Какие мы оптимисты, — снова съязвила я, отступая, но шансов против настолько мощного мужика у меня не было. Блин, вот только драк мне тут в моей чертовой терапии, мать ее за ногу, и не хватало! Он же в бараний рог согнет маленькую хрупкую сильфочку!

Джинн схватил меня за плечи, и я больше не скрывала дрожи. По сравнению с ним я была не просто холодной — ледяной, и контраст температур выбил из меня всякие остатки здравого смысла. А, чего там! Гулять так гулять!

Я сама цапнула амулет, зажала его в кулачке. И снова не почувствовала ничего, кроме острых кончиков лепестков, впившихся мне в кожу. А вот Джинна опять затрясло. Мелкие судорожные движения были видны невооруженным взглядом. Мужчина задыхался, глаза вылезали из орбит и наливались кровью, и это было страшно. У меня подкосились ноги, я едва удерживала себя в вертикальном положении.

Но вот когда наемник облапил меня (другого слова для его движения я не могу подобрать!), ему стало заметно легче. Вдохнув полной грудью, он прижал меня сильнее, впечатывая в собственное тело, и ребра едва не затрещали.

— Эй, мужик, осторожнее! — прохрипела я, и он чуть ослабил хватку, но только на мгновение. В следующее наклонился ко мне, к самому лицу, и поцеловал — жестко, грубо, больно.

А потом потерял сознание и грохнулся большой безжизненной грудой у моих ног.

— Ну охренеть я позавтракала… — просипела я, облизывая ноющие губы. И вот что теперь с этим бессознательным сокровищем делать?

Никогда еще в моей непутевой жизни я не видела мужика в обмороке. Много чего видела, но не такое. По идее же это девушкам положено терять сознание, особенно этаким романтическим барышням, нежным и трепетным. Но не безжалостным наемникам, вся дорога которых усеяна телами врагов и умащена их кровью! Меня не готовили к такому! Пожалуйста, можно я уже домой поеду, а? Спасибо за терапию, чтоб мне ее вовек не иметь больше! И за гостеприимство спасибо! И вообще…

Я трясла Джинна, изо всех сил шлепала по щекам, дула в лицо, даже сбегала к столику и, набрав в рот воды, побрызгала на него — без толку. Время шло, но результата не было. Горячий, большой и безжизненный, он лежал на нагретых солнцем камнях и не подавал признаков жизни. Я даже дыхания его не чувствовала.

Что еще мне оставалось? Размазывая по лицу непонятно откуда взявшиеся слезы, я наклонилась, зажала мужчине нос, открыла рот и, как учили нас в далекие университетские годы на курсах первой помощи, сильно и мощно вдохнула воздух в его губы. Я не боялась навредить — его легкие были определенно больше моих. Потом вдохнула еще раз и стала ритмично надавливать на грудь, на два пальца выше мечевидного отростка (о боги, неужели я до сих пор помню?). Серия надавливаний — и снова вдох, потом еще. И опять надавливать. И снова по кругу… И опять…

Когда Джинн задышал сам, без сил упала на его грудь и заревела.

— Чтоб ты был здоров, джиннская твоя рожа! И кто еще кого в гроб загонит?

Он открыл мутные, но вполне живые глаза, и, с трудом сфокусировав на мне взгляд, тихо и хрипло произнес:

— Теперь все ясно. Попали мы с тобой, Сильфа. Дошутились. Я истинный огненный, ты истинная воздушная. Огненный артефакт среагировал на тебя, и отныне мы связаны. Без твоего воздуха не гореть моему огню…

— Но мне-то для существования огонь не нужен! — перебила я.

— Нужен. В тебе теперь столько твоей стихии, что если ты не будешь подпитывать чужой огонь, растворишься в ней.

— И кто же тебе рассказал? — съязвила я, пряча за иронией переполняющий меня страх. Я с первого слова поверила ему, я сердцем чувствовала истинность его речи. — Уж не сам ли амулет?

— Духи огня, — не поддался он на провокацию. — Мои предки. Пока я был на грани миров, они говорили со мной.

Я снова неприлично уставилась на мужчину, на котором продолжала лежать. Не слишком ли сильно он ударился головой?

— Да, Сильфа, как ни крути, а я джинн, хоть и не чистокровный. Кто бы мог подумать? И теперь у нас одна дорога. Почти как в твоей сказке. — Он слабо улыбнулся. — Говорю же: дошутились…

Глава 10. Явление хозяев народу

Не прошло много времени до того, как бесстрашный и неукротимый наемник попытался развить бурную деятельность. Аккуратно сняв меня с себя и поставив на ноги, он тоже встал, но тут его энтузиазм несколько поубавился, поскольку он сам на ногах держался неважно. Было видно невооруженным взглядом, что мужчину хорошо пошатывает и мотает. Да и природная смуглость кожи не могла скрыть, что ему нехорошо, — цвет лица стал не бледным, но каким-то зеленоватым, что ли. Не мудрствуя лукаво, я притащила от столика кресло и помогла (громкое слово, да, учитывая наши сравнительные габариты!) Джинну в него сесть.

— Ну что, деятель? Будешь рваться к вершинам или погодишь пока? — поинтересовалась я, усаживаясь в кресло рядом. Страх за сарказмом прятался плохо, огромные глаза были видны, и мой нарочито бодрый тон приятеля не обманул.

— Не надо так пугаться, — ответил Джинн. — Я не собираюсь умирать, честное наемничье.

Я только хмыкнула. Мне действительно было жутко. Да, я привела мужчину в чувство, но он не просто был без сознания несколько минут — у него сердце не билось. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: такие вещи просто так не проходят. Нам определенно нужен был медик. А поскольку ни Джинн, ни я понятия не имели, где его раздобыть, раз уж к нам в замке никто не выходит, то решение я приняла одно — единственное, оно же правильное. Взяв с духа огня клятву, что он без меня не загнется, я сломя голову побежала в свою комнату и достала из ящика столика ракетницу. Я уже помнила, что ею следует воспользоваться, если произойдет что-то из ряда вон и нужно будет срочное вмешательство хозяев замка. Вернувшись на площадку, где мой пострадавший все так же тихо (пугающе тихо!) сидел в кресле, я, даже не спросив его мнения, выпустила в небо ракету, надеясь, что меня увидят, услышат и как-то отреагируют. В любом случае, как бы там Джинн ни договаривался на свою терапию, смерть в нее вряд ли входила.

Ракета оказалась ожидаемо красной. Она взлетела, нарушая нескромно ярким цветом царящее вокруг бирюзово-лазурное великолепие, прорвала тишину грохотом и с шипением разлетелась в воздухе на мириады ярких искр. Мне подумалось, что вот так же Джинн своим появлением разорвал мое тихое существование в заключении. А я, кажется, так же ворвалась в его мирок и теперь разлеталась вокруг него, хотя вообще не планировала не то что спасать кого-то, но вообще с кем-либо общаться… Но кто бы нас еще спрашивал, что мы там себе планируем!

Мы не разговаривали, только сидели и смотрели в небо-море. Думали каждый о своем и исподтишка поглядывали, как себя чувствует другой, — то ли в порыве заботы о ближнем, то ли в страхе, не отдаст ли тот богу душу прямо тут, на наших глазах. Ветер играл одеждой и волосами, нашептывал что-то, и его ласка под уже горячими лучами солнца была приятной, освежала. Мне стало заметно лучше, и я очень надеялась, что и на моего соседа воздушно-солнечные ванны подействуют так же оживляюще. В конце концов, я уже успела немного привязаться к этому парню, хоть мы и были так недолго знакомы…

Из задумчивости нас вывел звук приближающегося вертолета. Машина, ярко-синяя, но с такими же желтыми полосами по борту, как и на «нашем», сером, приблизилась в острову с севера, облетела площадку, на которой мы сидели, и ушла куда-то влево и вниз. Мы с Джинном переглянулись и ничего не сказали. И так все было ясно: старик Державин нас заметил. Минут через пятнадцать дверь, через которую мы поднимались на площадку, отворилась, и нас ожидало явление. Явление хозяев народу — так я окрестила про себя эпический выход троих ярких мужчин. На площадку, как на сцену. Они умели выйти, надо отдать им должное.

Первым шел блондин лет сорока, большой, могучий, очень похожий фигурой и сложением на моего смуглого приятеля. И сила в нем чувствовалась такая же, огромная, несгибаемая. Обычные джинсы и светлая рубашка, как у нас с Джинном, сидели на нем на манер дорогого итальянского костюма. Такое не купишь и не воспитаешь, с таким рождаются. И когда он приблизился к нам, окинул внимательным взглядом и коротко поздоровался, я едва поборола в себе желание вскочить и отдать честь или упасть ниц.

За ним следовал мужчина помоложе, ему я дала бы что-то около тридцати с небольшим хвостиком. Этот персонаж был одет в белый халат поверх все таких же джинсов со светлой рубашкой — униформа тут такая, что ли? Достоинства и силы его предшественника в нем не наблюдалось, зато с избытком имелась скорость движений и реакции. Только лишь завидев Джинна, он сразу же сделал правильные выводы, не задерживаясь, обошел шефа (ну а кем еще мог быть шикарный блондин, как не начальником?) и, приземлившись на камни, открыл чемоданчик внушительных размеров. Извлеченный оттуда стетоскоп сразу же перекочевал ко все еще зеленому Джинну, и мужчины тихо заговорили между собой.

Я не следила за их диалогом. Я вообще уже ни за чем и ни за кем не следила, включая неведомое начальство. Я была не в состоянии. Потому что третьим шел он — тот самый идеальный, с которым у меня должно было что-то получиться. Ну, или я, наивная чукотская девушка, думала, что должно. Тот, в котором для меня слились все самые лучшие черты, которые я когда-либо видела или хотела видеть в мужчине. Высокая гибкая фигура двигалась с запомнившейся мне грацией, и я почти не обратила внимания на джинсы и рубашку: будь он даже обнаженным, вряд ли это помешало бы ему нести себя с тем же достоинством, а мне — оценить его класс.

— Марк… — прошептала я вмиг пересохшими губами.

Он склонил голову в приветствии.

— Здравствуй, Женя. Отлично выглядишь.