***
Синий рассвет городских фонарей,
снега мерцания в аллее.
Холод, морозно — иду я бодрей,
окна огнями алеют.
Я забываю любовь за окном,
мягкую мебель и стены.
Пусть все хорошее кажется сном,
а я забуду измены.
Вот твои окна, иду все быстрей,
в мыслях забыться хочу я.
Боль мерзлых чувств от заминки острей,
сердцем тебя давно чую.
Было все? Не было? Прошлое то.
Пусть ты прекрасен был прежде,
мимо пройду я фигурой в пальто,
чувства прикрыты одеждой.
Синий рассвет голубеет слегка,
ветви колышутся в небе.
Чу, отодвинулась шторка в века,
смотришь, живой чувства слепок.
1999
***
Природа, влюбленность — лучи вдохновенья,
мужское вниманье, их вид…
Улыбки прекрасны своим дуновеньем,
снимают усталость обид.
Любое волненье рождает влеченье
на импульсах тайных флюид,
находит свое отраженье, свеченье,
и строчками в вечность летит.
Бываю влюбленной в природу мгновенно,
и кроны — частички души.
А если встречаю тебя, непременно
душа мне воскликнет: «Пиши!»
Пока ненадолго, на час или годы,
ловить тебя буду в мечтах.
Немного волненья, немного погоды,
возможно, сверкнешь ты в речах!
Идет вдохновенье до кончиков пальцев,
когда я кого-то люблю,
потом вышиваю стихи я на пяльцах.
Узоры: люблю — не люблю.
1999
***
Мелькает снежок за окошком,
снежинки стучатся в окно.
И шапка лежит милой кошкой,
весна в марте просто зима.
Снимаю я все верхние вещи,
мне их заменяет халат.
Работа сжимает, жизнь-клещи,
со мною чертежный мой клад.
Спокойно у кульмана сяду,
возьму желтый свой карандаш,
так двадцать шесть лет скоро кряду
невольно железу отдашь.
Смешно, но работе я рада,
пусть много волнений, забот.
Финансы в работе награда,
они не придут без хлопот.
Слегка рыжеватые блестки
здоровых, красивых волос.
Сережки блестят — снега слезки.
К работе готова я, босс.
1 марта 1999
***
Сверкает солнце, наслаждается
своей весенней красотой.
Душа моя в тебе нуждается.
Ты говоришь мне: «Нет, постой!»
Снега безбрежные растаяли,
сияет солнце от души.
С тобою врозь. И это тайна ли,
что мы лишь врозь и хороши?
Весна теперь нам не попутчица,
живем, друг друга не браня.
Есть ангел маленький и лучница?
Нет, давит возраста броня.
Мы равнодушно — холостые,
дела обычные вершим.
Земные радости простые
нас веселят. Мы не грешим.
Твой взгляд кричит и тихо кается,
весной глаза твои полны.
Ты в равнодушии раскаялся
на гребне солнечной волны.
1999
***
Апрель весною развернулся,
май снег просыпал на листву.
Мужчина нервно повернулся.
Снежинки в воздухе плывут.
Меня узнал сквозь холод снега,
своих белеющих волос.
Когда-то нам светила Вега.
В любовь уйти не удалось.
Он элегантен, вид обычный.
Растерян взгляд былой любви.
Себя взял в руки и привычно
заговорил. Слов не лови.
Он засверкал, засеребрился,
Стал просто ивой уводы.
Причесан. Вовремя побрился.
Но много в тех в словах беды.
Бывает в мае зелень лета,
Летает снег забытых дней.
Кругом тепла, весны приметы,
страдания любви длинней.
1999
***
Обернулся мужчина, почувствовав взгляд,
взор его был прекраснее снега.
Кепка в сторону смотрит, видна снега прядь,
а в душе его не было брега.
Он довольно силен и спокоен наряд.
Взгляд сверкнул, отводясь ненароком.
Он почти недоступен, возможно он свят,
отношения с ним будут пороком.
Говор-рокот его растопил снег и май,
обнажилась листва изумрудно.
Его внешность подвластна поэтам и снам.
Наши встречи нам помнятся смутно.
Развернулась листва, был хороший апрель,
зелень май поглотил снегопадом,
будто кто-то с водою смешал акварель.
Мокрый снег на меня томно падал.
Мелко, мелко трепещут листочки осин,
мелкой рябью волнуются воды.
Но развозит нас в стороны бодрый бензин,
словно вновь разбегаются годы.
1999
***
Три ели при входе подобны ракетам,
А там проходная своих и гостей.
Портреты висят все залитые светом,
висят объявления наград, почестей.
На улице здание чернеет квадратом,
как космос далекий, что манит в ночи.
Зайти в это здание так многие рады,
здесь любят работу. Пройди, помолчи.
Рабочих увидишь, что так виртуозно
творят на станках и в цехах волшебство.
Они очень мало общаются устно.
Похоже, в работе молчит большинство.
Люблю я станки, этот запах станочный,
набор инструментов и стружки металл.
В работе заказ то новейший, то срочный,
и каждый станочник над сталью восстал.
Три ели при входе подобны ракетам,
и лавочка рядом для редких гостей,
и кто-то в обед похрустит сигаретой,
опять вспоминая ракеты и степь.
1999
***
Поэзия — таинственная сила,
наполненная чувствами сполна,
в лихой момент она любовь дарила,
иль охлаждала — дикая волна.
Сильна она. Не в этом ли причина
мудрейших и коротких древних слов?
От слов таких повеяло лучиной,
ведь в лукоморье множество основ.
Поэзия, где ты не обитаешь?
Больных строфой спасая исподволь,
ты, иногда похожая на байки,
вытаскиваешь группы — просто вол.
Что есть в тебе того, что нет в природе?
Вы разные по сути всех проблем.
О том, о чем не думается сходу,
к поэзии подключат сотни клемм:
то человек, то действие, то зори,
закаты, облака и смена лет,
мгновенья счастья и остатки ссоры,
забытый в кресле одинокий плед
1999
***
А мне бы подойти к глазку,
чтобы убрать свою тоску,
увидеть Ваши эполеты,
на вечер сделать Вам котлеты.
Потом спокойно лечь и спать,
чтоб утром тихо тесто мять.
Хочу я сделать Вам пельмени,
домашних вместе мы не ели.
Похоже мне так нужен муж,
пусть он вначале неуклюж.
Я не хочу прожить одной
холодный май и летний зной.
Все это сделать я смогу,
поверьте, милый, я не лгу.
Мне трудно в мире темных туч,
Вы для меня один могуч.
Могуч, силен и справедлив!
Я силы чувствую прилив.
Вы хороши еще собой!
Так одиночеству отбой?
19 мая 1999
***
Зеленый газон и вишневый кустарник,
желтеют прелестные кроны осин.
Осенние краски. Засохший татарник.
Но пахнет машинно-дорожный бензин.
Возможно, грибы затерялись во мраке,
а ты затерялся средь света и тьмы.
Похоже, давно состою с тобой в браке,
но только совсем позабыла: кто «мы»?
Куплю я грибы, наконец шампиньоны,
пройду среди длинных и стройных осин.
Смотрю на газон, где цвели лишь пионы.
За окнами вновь — лишь цена на бензин.
Весна, зима, осень, года пролетают,
тебя забываю сквозь холод и тьму.
Опять бодро листья с осин улетают,
Твое лишь молчанье совсем не пойму.
Нашел незнакомку и с ней канул в лету?
Нашел себе гибель? Медведя броню?
Уехал ты помню таинственно летом,
Так счастья тебе. Я тебя не браню.
1999
***
Желтые цветы — городские всплески
отзвуков весны, где стоят березки.
Город освещен желтою палитрой,
на один венок нужно их пол-литра.
Черенки не в счет, их переплетают
в небольшой венок, мысли пролетают.
В небе солнца свет, облака белеют,
желтые цветы зреют, зреют, зреют.
Но пока листва молода, кудрява,
желтые цветы — будто бы забава.
У рябины цвет белый, белый, белый.
Гроздья эполет. Одуванчик спелый.
Но еще чуть-чуть он весной подышит,
белый суховей тут его услышит.
Отзвуком снегов забелеет тополь,
будут в семенах дети шустро топать.
Всколыхнет листву стая из пушинок,
тополиный пух, словно снег единый.
Нежная листва зеленеет ярко,
яркие цветы полыхают жарко.
27 мая 1999
***
Последний майский день.
Гроза. Льет дождь.
И облачная тень,
и капель гроздь.
Зонтов сплошной парад
и сумрак дня,
посевам дождик рад.
А для меня
рабочий длинный день,
день чертежей,
уснула грустно лень
без виражей.
Льют за окном дожди
и сумрак туч,
черчу всю жизнь почти,
и труд могуч.
А на столе цветы,
мой мини сад,
зеленые листы —
цветов фасад.
31 мая 1999
***
Водопад похож на тюль,
или тюль из водопада.
И июнь или июль
вытекают из каскада.
Детвора сидит в воде
и купается привольно,
забывает о еде,
загорая так невольно.
Легкий день разлит везде
солнцем, блеском и водою.
На песке народ — раздет,
загорает резедой.
На работе в жаркий день
шумно дышит вентилятор.
Потолок дает мне тень,
и гудит лишь генератор.
А кругом цветы, цветы,
жарко им всем на окошке.
Воду пьют, растут хвосты
на шкафах во всех лукошках.
1999
***
Три недели так тепло,
Душно и в леске.
Днем и вечером светло,
люди на песке.
В это время мой прием
Ваших жгучих волн.
Ждите Вы, дверной проем
пустотою полн.
Не увижу Вас в двери,
не дождусь я Вас.
Волю в руку соберу,
чтоб не слышать бас.
Правда, милый человек,
не пойму, нельзя.
Вы мой шах и царь, и бек,
ручка, вензеля.
Лучше я Вам напишу
на исходе дня,
и в другой раз навещу.
Ждите Вы меня.
1999
***
Игра в любовь — порой приятней
самой любви с приставкой секс.
Мы игроки и, вероятно,
ты для меня возможный Зевс.
Ну что такого? Так, для справки,
довольно взгляда одного,
ногами мял газона травку,
и мягко двигался, легко.
А я боялась поминутно,
что вот догонишь ты меня,
а сердце чувствовало смутно,
идешь ты рядом, жизнь кляня.
И вот дошли. Ты где-то рядом.
Скорей в душе ты лишь со мной,
а за окном дождинки с градом,
пейзаж подернут пеленой.
Давно отпели ласки годы,
когда-то иглами в листве,
для чувств настала непогода.
Игра в любовь — вот волшебство.
1999
***
Лирично-приторная проза,
любовно-солнечный роман,
в хороших чувствах тонет роза,
в любых стихах царит обман.
Жизнь прозаична и прискорбна.
Но, Боже мой, порой глуплю,
влюбляюсь чувственно, но спорно.
И все равно: «Люблю, люблю!»
Люблю, красивый, словно брокер.
Ты где сейчас? Ты без меня?
Так вспоминай меня не строго,
одну меня, жизнь не виня.
А чувства часто односложны,
у них прекрасная душа,
но все, что лишнее, то ложно,
и плохо жить, любовь круша.
Любить тебя — одно блаженство,
а коль не вижу — так живу,
живу мечтательно, по-женски,
с тобой лишь в чувствах я плыву.
1999
***
Приятно все, что так приятно,
приятен нежный небосклон.
Приятно все, что есть опрятно
и молчаливый Ваш поклон.
Вы привыкаете немного,
похоже, Вам не устоять.
Вы говорите нежно, строго,
но лучше руку мою взять.
То исподлобья, то открыто
сверкают очи и поют,
в них Ваше прошлое отмыто,
но не хватает нам кают.
И кто бы мог вчера подумать,
что выпадет прекрасный туз
или король, валет был в думах,
здесь снова жарко, снят картуз.
Мы все раздеты, тряпок мало,
открытость чувственно пленит.
Ваш каждый шаг в просторном зале,
лишь взором пламенным звенит.
30 июня 1999
***
Летний дождь кружится мелким бесом,
огибая зонтика звезду.
Зонтик охраняет интересы,
наклоняя край зонта, иду.
Вот ведь как, мы встретились зонтами,
ты меня не видишь — я тебя.
Дождь и ветер только меж домами,
можно разойтись, в душе любя.
Я тебя не видела полгода,
сквозь дождинки видеть не спешу.
Хмурая и мокрая погода,
лучше я немного погрущу.
Что такое мокрая погода?
Дождик, дождик, дождик без конца.
Без зонта для каждого нет хода,
край зонта мелькает у лица.
Разошлись два зонтика в пространстве,
бесы не проснулись, чувства спят.
Летний дождь прекрасен в постоянстве,
а в лесу полно теперь опят.
20 августа 1999
***
Туман отношений на мне и тебе,
он вновь замутил жизнь и воду.
Туман на любви и туман на судьбе,
сегодня он брат небосводу.
Одна я одна, без любви и тепла,
без омута брачной пастели,
забытой русалкой в пруду я плыла,
лишь мысли к тебе долетели!
А лето прошло без тумана, дождя,
здесь много людей проплывало.
Спокойное лето пылало щадя,
сейчас лишь туман покрывало.
Останься со мной, заблудись под водой.
Ты видишь заброшенный невод?
Где невода сеть, листья вьются фатой,
а рядом русалочка — дева.
Ну, что милый мой, мой забытый герой,
немного очнулся в тумане?
Я жду, очень жду, невод — капелек рой,
в каком-то телесном дурмане.
1999
***
Пора бы написать хоть пару строчек,
когда дела блаженно хороши.
Вы рядом сели между мной и прочим,
и словно бы искрились от души.
Весна пленила солнечной погодой,
врывалась в очи, словно Ваша стать.
а Вы прекрасной, чувственной породы,
и Афродита явно Вам под стать.
Вы словно грек — могучий и прекрасный,
от Вас идут флюиды будто свет.
А очи, боже мой, они так ясны,
а губы, улыбаясь, шлют привет.
Вот это да! Такого быть не может!
Я просто рада сказочным плечам,
пусть было так недолго, ну так что же?
Всегда мы рады солнечным лучам.
А в руки Вам компьютер и бумагу.
Иду к глазам, летящим из небес,
плыву к стихам, пишу о жизни саги,
и просто хорошо, что в Вас есть вес.
1999
***
Очередное увлечение,
очередной этап стихов,
возникло новое волнение,
и смена близкая веков.
Тебя люблю почти полгода,
жара по-прежнему палит,
чудесно-яркая погода,
ей сердце вторит и томит.
Конечно, ты высок и строен,
и черный волос с сединой,
и голос чувствами напоен,
и весь ты где-то за стеной.
Ты вечно рядом, но неблизко,
порой мы можем говорить.
О наших чувствах? Это низко.
Мы будем облаком парить.
Ведь все парит в жару такую,
вода уходит в небеса.
О чем, о чем вновь я толкую?
Любовь в жару — вот чудеса!
1999
***
Туман не снег.
Люблю я день.
Дождливый бег —
тумана сень.
И смена лет —
людская боль,
и многих нет,
не видно голь.
Живи без бед,
без суеты,
ведь он отпет,
живи хоть ты.
Любовь прошла,
не те лета,
по ней я шла,
была звезда.
И космос был
для звезд любви.
Ты с лаской плыл.
Зови, зови…
Тумана сень
закрыла мир,
любить мне лень,
без взглядов пир.
1999
***
Золотая осень золотых шаров.
Листья, ветви, блики, отблеск городов.
Мне не насмотреться на красу ветвей.
Ветер — ветерок мой, ты бодрее вей.
И взлетают листья на чужую грусть
встреченных деревьев или спит корысть.
Радостны мгновенья теплых, ярких дней,
полыхают сени, ветви все видней.
Золотые строчки, золотая муть,
Осени листочки мне не повернуть.
1999
***
Да, вот и все, осыпалась листва,
златую осень был ты не со мною,
свободны для снежинок все леса,
а небо затуманилось в миг мглою.
И осень как-то быстро отцвела,
и пышная листва рябины красной
в заоблачные выси не звала.
Прошла любовь, остались в сердце басни.
1999
***
Солнце ослепляет холодом лучей,
души прогревает свет живых свечей.
Встречу по дороге я родных людей,
блеск очей пылает в море новостей.
Но очей созвездье поднимает ввысь,
прямо к небосводу. Господи, держись!
Где-то здесь вершины, где-то здесь дома.
Я люблю, вас люди! Дальше я сама.
1999
***
Тру морковку, вминаю в капусту,
а под окнами вечный роман,
и под звуки капустного хруста,
наблюдаю осенний обман.
Над землею стоит благородно
желтым облаком красочный клен,
непокорный, надменно-холодный,
он в березку тревожно влюблен.
Полыхают под окнами вместе,
но встревожился ветер страстей.
Вот готовлю спокойно я тесто.
А березка средь клена ветвей.
Шепот листьев блаженно спокоен,
и порыв их уже неземной,
этим очень был ветер расстроен.
Он усилился вдруг над землей!
Скоро будет готова капуста.
Ветер с клена сметает весь фарс.
А пирог? А пирог очень вкусный.
А березка? Вздохнула не раз.
1999
***
Летает снег, не тая быстро,
лежит на крышах и камнях.
И солнце светит серебристо,
нас в холод осени маня.
А ты какой-то серебристый…
Что так прохладно на душе?
Иль жизнь твоя опять ребриста?
Нет ребер женщинам уже?
Природа держится спокойно
перед нашествием снегов,
ты в зеркало глядишь достойно,
замерзших луж из тьмы веков.
И небо явно отдохнуло
от светских ливней в жаркий день,
озоном северным дохнуло
в совсем безлиственную сень.
И засыпает лес надменно,
и ровно дышит тишина.
Мы для любви не ищем смену…
Из ребер женщина одна.
1999
***
Затяжные прекрасные дни,
я играю, лечусь, отдыхаю.
Среди многих с тобой мы одни,
без тебя непременно сникаю.
Эти лучшие дни и дела,
эти милые, чудные лица,
и в бассейне резвятся тела,
и играются в шахматы блицы.
Не понять моего торжества,
радость детства, общения, победы.
Это счастье в канун рождества,
пусть за месяц. А взгляды в обеды?
Радость нового тела в плену
водной глади — хороший бассейн.
Как прекрасно! Плыву я! Плыву!
А твой взгляд ненароком рассеян.
А потом круг за кругом в воде,
раздвигаются волны руками.
И повсюду, всегда и везде
я твой взгляд одеваю стихами.
24 ноября 1999
***
Зал консерватории
деревянный, бел.
Здесь клавиры вторили
в сотни децибел.
Девочка и девочка,
волосы волной.
Ноты, словно семечки,
звуки — пеленой.
Так играла-вьюжила
классикой струясь,
что морозной стужею
сольно увлеклась.
Платье снежно-белое,
черный инструмент,
исполнение смелое,
черно-белых лент.
Чуть не заневестилась,
но виолончель
рядом звуки вбросила
в музыкальный челн.
29 ноября 1999
***
Что главное? Уйти из зацепления,
и знать неповторимость бытия.
Однажды сердцем чувствуя пленение,
понять, что мы играли: он и я.
Не повторится чудо, чудо-юдо,
нечаянно мы вспыхнули вдвоем,
но безразличие обступило круто,
и мы отдельно думает, живем.
А чудо было несколько мгновений,
а охлаждение следом шло всегда,
и сердце замирало: черви, вини.
И все. Не повторится никогда.
Искать его, не зная полных данных?
Найти еще возможно ли его?
А там уже проблемы, деньги-мани,
и снова расставаться нелегко.
Ракетка, теннис, сетка, взгляд и счастье —
простое откровение судьбы,
любить в игре незримо и нечасто.
Вот хорошо, чтоб повторилось бы!
Проходит год. Забыто жизни чудо.
Попытка отыскать не удалась,
мне вечером не встретить тайну утра.
Я не ищу! Я не ищу! Сдалась.
1 декабря 1999
***
Сиреневый рассвет
в сиреневой печали,
гранитный парапет
замерзшего причала.
Корабль одинок,
пусты его каюты.
Зарозовел восток,
меняя небо круто.
Но штурман не спешил
покинуть дом-таверну,
он девочку смешил,
похожую на серну.
Был штурман одинок,
а ночь уже в рассвете,
и волосы-ленок
Он уходил не летом.
Он девочку пленил
своей морской походкой,
и трап под ним кренил,
он шел в каюту ходко.
7 декабря 1999
***
Воздушные замки, иллюзион,
прожекты, мечтания и грезы,
виденья, сказания и сказок сезон,
несут наваждения в прозу.
Стихи из той прозы растут на глазах
почти с непонятною силой.
Потом все оценишь на тропках в лесах,
а чувства? Возможно. Да, мило.
Но вот из страданий, что были в груди,
точнее сказать, просто в сердце,
получится опус с названием: «Приди»,
а кто-то подумает: «Серо».
Мечты и соблазн, и обрывистость фраз,
всего лишь мечта неземная.
Сама сознаешь эти грезы — маразм.
и все же мечтаешь: «Вас знаю».
Полет наваждений, он с нами всегда.
Он словно снежинки порхает.
И любишь, мечтаешь и веришь тогда,
когда наваждение летает.
10 декабря 1999
***
Что такое теннис на столе?
Это просто чудное явление,
держит стол липучей на смоле,
можно ощутить его пленение.
Дело в том, что точная игра,
легкие ракетки, белый шарик,
будто бы крючочек у багра,
пыл в игре приходит очень жаркий.
А напротив — бегает партнер,
он своей игрой расскажет притчу
о себе, игре, коль бой остер,
об одежде. Шарик. Стол. И речи.
Так играй в настольный теннис ты,
поиграй умело-неумело,
отношения будут так просты,
что в любовь ты будешь рваться смело.
Это лучше, что ни говори,
просто разговоров и прогулок.
Так дерзай ракеткой и твори.
Шарик, звук, бросок, а зал так гулок!
1999
***
Мораль любого увлечения
до одиозности права,
гарантом чувства привлечения
под снегом корчится трава.
В такие редкие минуты,
когда от разума труха,
когда влюбленность жизни путы,
и прозаичные меха.
Забыв в мгновенье благонравие,
стремишься сердцем лишь к нему,
встречаешь лед над разнотравьем.
Удар, ушиб, рука в плену.
Рука в плену, но не ладоней,
а гипса, шины иль бинта.
А он поднимет, слыша стоны,
стряхнет весь снег, а ты не та.
А у тебя лишь боли, боли
от перелома, трещин, травм,
затмят любовные юдоли.
И провидение просто Мавр.
14 декабря 1999
***
Когда мужчина на закат
оделся в красное, так легче,
беру я чувства напрокат,
и он партнершей обеспечен.
Закат на краешке земли
подернут облаком вечерним,
вот тучки солнышко смели,
из карт остались только черви.
Немые зрители небес
стоят деревья над рекою.
Мужчина в красном, он воскрес,
и я машу ему рукою.
Застыла речка в неглиже,
рука в бинтах, а ветки в снеге.
В бассейне жизнь на вираже,
он где-то рядом, полный неги.
И вот плыву, бинтов уж нет,
и боль в руке, и в ритме сбои.
Ковбойку сбросил. Волны — след.
Морскому волку нет прибоя.
1999
***
Почем все стоят увлечения?
Где перелом, а где мечты,
а где простых людей суждение,
где по врачам льды.
Бывает так, сдают все нервы,
пока душевно отойдешь,
бывает боль в цветенье вербы,
и всех несчастий не сочтешь.
Иль ночь без сна в дыму угарном
под чей-то нудный разговор.
А если парень сердцу гарный,
на годы думам приговор.
Так сколько раз уже влюблялась?
Не счесть. Не высказать. Одна.
Одна, однако, вновь осталась,
мужчины поняты до дна.
Мужчин немного, в общем, было,
одни стихи, скорей мечты.
Их руки с кожи смыло мыло.
А что в стихах? А ты прочти.
1999
***
Отдать бы должное мужчине,
что с внучкой весело играл.
Он находил для игр причины,
когда ее за ручку брал.
Ведь ни отца, ни деда рядом,
девчушка грустная растет.
Пусть растрепались в играх пряди,
но смех, веселость им идет!
И смех его звучит счастливо…
Играет, бегает, шалит,
и танцевать идет ретиво,
и их дуэт азартом слит.
Немного грустно и приятно
смотреть на милую возню.
Все, что творят они — занятно.
Их шалость в память я возьму.
А он дельфином с ней резвился,
акулу мог изображать.
А может то амур так вился?
Ему бы руку мне пожать!
1999
***
Вы мысленно меня влечете вновь,
и кровь моя бурлит, бушует кровь.
Пока же только стопка чертежей,
меж нами ходит в кольцах виражей.
Потом сказали: «Это вот исправь».
Да, Вы в работе нашей просто граф.
И так же благородны и грустны,
и Ваши фразы искренне просты.
Один сегодня князь и граф, и царь,
как будто время возвратилось в старь.
Я беспредельно предана ему.
А почему? Я право не пойму.
И знойность теплых дней в его глазах,
и напряженность в наших голосах.
Мгновенье, что коснулось наших рук,
становится прекраснейшим не вдруг.
Сегодня с Вами мы и далеки,
а облака над нами так легки,
но все поймет мудрейший небосклон,
обнимет нас и сделает поклон.
1999
***
Приятны ионы влюбленности,
божественно чувство твое,
отчаянье есть в непреклонности,
навряд ли возьмешь ты «свое».
Идут от тебя гены памяти,
но так неуверенно, что
подобны они только знамени,
когда неизвестно: «Ты кто?»
1999
***
Эти скалы обдувают ветры
разной силы, тембра, красоты.
Чаще здесь проходят пару метров,
секретарь наводит всем мосты.
Вот она: цветы и телефоны.
Двери ходят здесь туда-сюда.
Совещанья, блицы, перезвоны,
но они — истории слюда.
1999
***
Плохо и плохо, и небо сереет,
серая лента дорог,
где-то внутри все ж сомнение зреет:
«Может уйти за порог?»
Несправедливость чудовищна очень,
надо ее пережить,
мысленно часто мы счастье пророчим.
Платье что ль новое сшить?
1999
***
Ладошки желтых листьев
в зелено-темном клене…
Художник, где же кисти?
Вид просится в салоны.
Вот так же у кого-то
мелькает седина,
но в молодой когорте
особо не видна.
1999
***
Я не верю в ударенья
на конце и в центре слов,
что такое наши пренья,
если нет любви основ?
Безысходности критерий
взгляды встреч, сердечных мук.
Обойдусь я без истерик —
впереди — полно разлук.
1999
***
Привлекает красота,
но пленит тепло эмоций,
Ваших линий чистота
не дается мне без лоций.
В каждом взоре и кивке,
в каждой фразе слов и жестов,
все купаешься в вине,
ощущая холод жести.
1999
***
О, ты верлибр моей души,
ты — ревностью коварен,
все отношения крушишь,
хотя ты сам не ранен.
Без импульсов волшебных чувств,
что почивают нежно,
ты не создашь семейных уз,
ведь ты — любви подснежник.
1999
***
У него есть жена.
Да, у всех она есть!
А стихи — письмена,
у поэта есть честь!
Не беру я мужей!
Я пишу с них портрет.
Из семейных вожжей,
Ревность только и бред.
17 ноябрь 1999
***
Новый, старый Новый год.
Снег. Деревья. Серость.
В жизни следует итог:
всем желаньям мера.
Позвонить? Не позвоню.
Написать? Не буду.
Мысли, взгляды отгоню,
чувства — позабуду.
Если сам ко мне придешь,
буду очень рада,
если ты меня не ждешь —
ничего не надо.
А на деле просто так
нет случайной фразы,
чтобы умный и простак
знали сердца фазы.
Если я не позвоню,
то никто не вспомнит,
если я не позову,
дверь моя не вздрогнет.
13 января 1998
***
Бегу, бегу и добежала,
дела все сделала едва,
себя сегодня убеждала,
что дважды два бывает два.
Сумбур, конечно, но усталость
бывает хуже грязи, дыр.
Душа немедленно восстала
против заброшенных квартир.
Сегодня горе — у Федоры,
но улыбнулась чистота,
исчезли мрачные раздоры,
их укротила красота.
В квартире солнышко царило,
сверкая нежно в хрустале,
и это лучшее мерило
красивой жизни на столе.
И дважды два уже четыре,
но дважды два возможно — шесть.
Но лучше там, где лишь четыре,
а там, где шесть — возможна месть.
25 января 1998
***
Погода, природа, невзгоды,
пурга и метель, и мороз.
На севере часты невзгоды,
на юге не меньше угроз.
Везде хорошо, где спокойно.
Везде хорошо. Только, где
ты можешь прожить так достойно,
без частых поклонов беде?
Наш мир так велик и коварен,
что славу он чтит не всегда.
Взлетевший над всеми был ранен,
его закатилась звезда.
25 января 1998
***
Сегодня утро мне сказало,
что светит нежной синевой,
оно от солнышка визжало,
не слышно только волчий вой.
А небо плыло вековое
над лесом с белым серебром,
и улыбалось мне в покое,
спокойствие в природе — бром.
15 января 1998
***
Снега, метель, любви забвение.
Ваш взгляд на грудь — тягучий взор.
Здесь беспричинны обвинения,
а взор Ваш трепетный обзор
великих книг и тайн, и сказок.
Давно ушедшие года.
Мы друг пред другом и без масок,
любовь нужна нам иногда.
Небезразличны мы, однако,
и кто-то кем-то, а любим,
Вам не подать иного знака
о том, что мы любви хотим.
1998
***
Пушинки вербы, как росинки
еще малы, еще светлы,
а в серых тучах — неба синька,
проталины кругом видны.
И ветер свеж и очень ласков,
он треплет нежно ветви крон.
Весна всегда немного баска,
не нанесла зима урон.
1998
***
Поймать мгновенья бытия —
задача из задач.
Свечение солнца и себя —
удары всех подач.
Сверкание снега в свете дня,
птиц пенье по весне.
Вот птица ходит возле пня,
а пень еще во сне.
Ручьи таятся до поры…
Мгновенье — потекут,
но все еще в снегу боры
свои наряды ткут.
А в городах свои права,
снегам их не дают,
в них есть шоферские права,
а снежных — не поймут.
И не поймут, или поймут,
что счастье — снег весной.
Его все быстренько примнут.
Мгновенье вновь со мной.
1998
***
Глобальность жизненных истоков
скользит приватно.
Везенье, счастье и пороки
витают складно.
Но без прекрасных слов и жестов —
пустые залы,
как без тепла одежды, шерсти —
худые малы.
А что такое меркантильность?
Металла звуки.
В своих стихах встречаю стильность —
любви и муки.
Виденья чудные рождают
красоты века,
но чувства искренние тают —
прикрыты веки.
С любовью в небо уплывают —
красавцы строки,
азарт невольно я сбиваю,
где есть пороки.
1998
***
Стерилизация земли —
трехдневный снегопад.
Бураны, вьюги отмели,
и вдруг — весна назад.
Не обошлось без похвалы
в космический наш день,
и вот сугробы и валы
бросают снега тень.
Деревья гнуться в белизне
сугробов всех мастей,
куда не глянешь и везде
безумство новостей.
Все вспоминают снегопад
и белый, снежный смог,
а воздух чист и беловат.
Три ночи белый Бог.
Был ночью страх и так светло,
был ярок небосклон.
Сугробы снега намело.
Вновь ветви шлют поклон.
14 апреля 1998
***
Звуки бегут по роялю,
голос красивый чуть тих.
Где мой любимый? И я ли
мирно пишу этот стих?
Взять телефон. Что же будет?
Даже скорей ничего.
Сердце звонок не разбудит,
чаще без чувства легко.
Быстрые звуки рояли,
солнца морозного свет.
Я без тебя устояла.
Нет ведь тебя со мной, нет!
Если приедешь ты в гости,
взглянешь надменно чуть-чуть.
Чувства отсутствуют горсти,
ласки твои не вернуть.
Звуки рояля устали,
темен ночной небосклон.
Мы без любви устояли,
бывшему чувству — поклон.
1998
***
На Вас давно дана наводка,
что Вы прекрасны и Ваш час
взойти в поэзию так ходко,
как Вы идете в ранний час.
То затаитесь непреступно,
то неотступно виден взор,
и вижу я слегка попутно
в глазах лишь маленький укор:
Не в том болоте Вы искали,
и возраст Вам моложе дан.
И странно то, что Вы попали
своей стрелой в мой статный стан.
А вот сегодня Вы не в белом
и черный бархат Вам идет.
О, Господи, какой Вы смелый!
И к черту возраст! Ток идет!
Вы не Поэт? Так я ошиблась!
Вы, кто? Актер? Вы так хорош…
Вы инженер с прекрасным шиком?
Вам вместо галстука бы — брошь!
1998
***
Яркий свет идет сквозь шторы,
бархат взора у двери.
Нашим чувствам нет опоры,
лучше взгляд свой отверни.
Хватит лучика надежды,
хватит: «здравствуй» и «прощай».
Одноцветные одежды
и любовь не возвращай.
Яркий свет, тетрадь и ручка,
одиночество труда.
Будем брать творений кручи,
где руда, руда, руда.
Яркий свет красивой строчки
озарит внезапно взор,
пробежит по шву сорочки.
Оторвись, кончай обзор.
Ослепительно, лучисто
светит солнце из пруда.
У жучков бежать искристо,
много тратится труда.
1998
***
А ревность? Это отговорка.
Не хочешь если, так ревнуй.
А, может, ревность — поговорка:
«Железо лишь горячим куй!»
А ты прошел — и не заметил,
а я прошла — уйдя в себя.
От ревности на сердце метки,
и ревность рвется не любя.
Других любить совсем не надо,
я все еще люблю тебя,
пройду вдоль школьной я ограды,
пройду, край веток теребя.
Я не люблю и не ревную.
Листва наивна как дитя.
Я лучше ревность зарифмую,
не буду жить, любимым мстя.
И вот сегодня завершился
большой этап моей любви,
прошла я ревности вершину.
Ты не ревнуй, и не зови.
1998
***
Чокнешься от ваших двух желаний,
солнце спит в заоблачной дали.
Так пошли мне, Господи, послание
и немного чувства утоли.
Почему меня вы не любили?
Почему горят глаза, слова?
Лучше бы любовь вы пригубили,
будет в жизни новая глава.
Солнце робко, холодно восходит,
ваши чувства двойственно робки,
почему до вас все не доходит,
что любовью дни мои редки.
И очнитесь лучше от работы,
вы взгляните истине в глаза,
и прибавьте женской мне заботы,
пусть поспит небесная слеза.
Вот они шлифованные рифмы,
и любви заштатные слова,
хорошо встречать вас возле фирмы,
но без вас грядущая глава.
1998
***
А мне приятно Ваше общество,
азартно-голые глаза,
и наше странное сообщество,
и серебро, и бирюза.
И Ваши ритмы на рояле,
и нервный облик молодой.
Мы рядом раньше не стояли?
Так посиди или постой.
Представьте, мы и на линкольне,
на нем плывем по воле волн,
но волн чужих. А где приколы?
Поэт талантом явно полн.
И все же давит притяжение
такой неистовой души.
Влечет поэзии рожденье,
достигнет нужных мне вершин.
Но Ваш ответ простой и чистый,
что все ни так, и все ни то.
Взгляд удивительный, лучистый,
пленит немедленно ЛИТО.
1998
***
Я прошу Вас, придите со скрипкой,
инструмент Ваш у нас не звучал.
А скрипичный звуки нас скрепкой
закрепят наш совместный причал.
Я устала без Ваших объятий,
я устала без Ваших очей,
буду музыкой Вашей объята,
не хватает скрипичных ночей.
Загорела слегка Ваша кожа.
Я, конечно, безумно скромна,
но для скрипки разложено ложе,
от любви затрепещет струна.
Встрепенется аккорд музыкальный,
утомленно сольются сердца.
Поцелуй, где-то рядом с бокалом,
а вблизи — не увидишь лица.
Скрипка, скрипка, прекрасны минуты
чудной музыки будущих нот,
когда радости мощные путы,
утолили конфеты «Рот-фронт».
1998
***
Листает май свои листки,
раскрыв их видимо и зримо.
Заснули громкие звонки,
а я пишу неумолимо,
когда луч солнца упадет
косой линейкой на тетрадку,
когда поэзия взойдет
ко мне на стол совсем украдкой.
И отразят прожектора
мою энергию мышленья,
и чертежей моих гора
в цех отдадут свои веленья.
Люблю работу над собой,
над образом своих изделий,
за корпусом и за скобой,
такая масса сновидений.
А солнца лучик справедлив,
он водит ручку, карандашик
и создает души отлив
для вашей бабушки Наташи.
1998
***
С машин стихи не начинаются,
поток машин — лихой пейзаж.
За окнами кабины маются,
какой-то странный антураж.
И до Москвы идет лавина
сквозь суету соседних шин,
посмотришь вверх, а там кабина,
так едет множество машин.
А вот на выставке парадно,
здесь антураж совсем иной,
здесь за свой труд весьма отрадно,
никто не спорит за спиной.
Здесь много пышного созвездия,
аппаратуры и шум их,
а звезд из зеркала — их бездна,
пленителен молчанья миг.
А из Москвы — на электричке,
вагон забит, стоит багаж.
Здесь поневоле все сестрички,
от выставки один мираж.
10 апреля 1998
***
Прохладное лето лесной полосы,
сквозь облачность редкое солнце,
но кто-то стоит у прибрежной лозы,
ногою касается донца.
А ветер тревожно бежит по спине,
по коже с приятной прохладой.
И кто-то мешает качаться блесне,
а может быть, так все и надо.
Прохладное лето лесной полосы
вдруг стало безветренно — жарким.
И сразу на лицах краснеют носы,
и всплески воды нам подарки.
Прибрежные тропки пружинят легко,
трава прилегла под ногами,
и ветер уже обдувает виски,
такая картина — веками.
А если немного глаза приподнять —
увидишь белеющий город.
Нам просто века на тропинке обнять,
а ветру проникнуть нам в поры!
1998
***
Лес блаженно источал
волны свежего тумана
и в объятья заключал
шеи точно талисманы.
Две семерки. Ясный день.
Чуть прохладно, но не очень.
В ясный день уснула лень,
и тумана светит проседь.
Я печалилась о Вас,
дорогой мой современник,
был в печали некий фарс,
или мысли о замене.
То ль Вас в гости пригласить,
то ли Вас оставить вовсе,
наши чувства не гасить
о туман совместной злости.
Жить нельзя мне без стихов,
жить нельзя без зимней вишни,
малое число грехов
одиночеством и вышло.
27 июля 1998
***
Скоро леса окунутся в росу,
сбросят свою молодую красу.
Кисти рябины и клюквы не рвать,
будут они еще зимушку спать.
В городе нет ни листвы, ни весны:
камни, асфальт, лишь плакаты красны.
Шапки одели — так, значит зима,
а нет людей — не узнаешь сама,
что за погода в Москве за окном?
Мало машин? Это знак перед сном.
Вот, что такое искусственный куст,
тот, что стоит у дверей нежно-густ.
Казусы света скрывает метро,
рядом с метро открывают бистро.
Арки надменные — каменный свод,
и пешехода полоски нам брод.
Можно сказать, что бывают дожди,
или снежок говорит: «Подожди».
Кто-то прочтет, скажет: «Ну, из села!»
Нет, из Москвы, где листва весела.
26 августа 1998
***
И что интересно, рождение сказки
всегда происходит в холодном снегу,
где с горки так резво слетают салазки,
что вновь их достать я уже не могу.
И что забавляет? Ребенок спокойно
съезжает на санках и в гору идет,
а взрослые могут на горке достойно
стоять и смотреть, сразу видно, кто ждет.
И в этом есть сила любых поколений,
проехать на санках, взрослея, нельзя.
И что удивляет? Идут повеления
от маленьких — взрослым, и едут, скользя.
Дома преспокойно мелькают огнями,
но в этих домах то пожар, то стрельба.
Ведь мирное время. Скажите, что с вами?
Зачем так сурово? За жизнь все борьба.
И вот на горе, где резвились детишки,
остались лишь мы, да еще смельчаки.
А люди боятся? Где санки? Ледянки?
Все дома сидят, надевая очки.
1998
***
Что-то спать мне не дает,
что-то в воздухе чужое,
что-то перцем отдает,
что-то чудится большое.
Бывший что ли старый черт,
будто волк зубами щелк,
и закрыт любовный грот,
не медведь он ныне, волк.
Что-то где-то да ни так,
все ни так или ни эдак.
Одиночество пустяк?
Это что-то вроде бреда.
Ночь без сна и все на нет,
что-то где-то происходит,
я включаю верхний свет,
в голове же мысль приходит:
«Я неправильно живу,
что-то мне не по карману,
кем я в обществе слыву?
Не слыву, так слыть я стану».
1998
***
Что-то новое в судьбе,
что-то снежное в пространстве,
все прекрасное в тебе
отболело в ритме странствий.
Просто, мило и легко
выбрать чувствам направление,
только это никого
не изменит в повеление.
Но отвесный снегопад
чувства чуточку отбелит.
В творчестве без чувства — спад,
цвет один — прозрачно-белый.
Чувств порой такая цепь,
не окинуть просто взглядом,
всех мужчин поставить в степь,
будет лес, возросший сразу.
Это шутка, только в ней
нет единого пленения,
нет снежинок, просто снег,
Стих для всех одно творение.
1998
***
Затянуло небо, затянуло,
разразилась жуткая гроза.
На уши подушку натянула,
чтоб не слышать грома, а глаза
открываться даже не хотели.
Что-то неестественное есть
в громовых раскатах и капели,
словно не гроза, а чья-то месть.
Да, сегодня небо затянула
серая без мыслей пелена.
На тебя нечаянно взглянула —
у тебя от страха уж слюна.
Что-то очень много было света,
ни гроза, а сцена, некий хит,
новые подарочки от лета.
А в твоих глазах таежный скит.
Может то светили ярко линзы,
как конструктор, думаю, что так,
а глаза зарылись уж в подушки,
смесь грозы и пушек — не пустяк.
1998
***
На столе гвоздики. На столе гвоздики.
Два стола стояли, а они на стыке.
Что еще случилось? Ничего и все же.
Я Вас не забыла. Вы с другими схожи.
На границе чувства, на границе веры,
мы еще похоже знаем чувствам меру.
Вы любовь излили в лепестках цветочных,
а любовь земная более порочна.
Снег летит сурово, резкий и колючий,
кто так бестолково все гвоздики мучит?
Если откровенно, все прошло, исчезло.
Лепестки гвоздики нам не бесполезны.
Ведь они продлили нежности мгновенья,
а потом, наверно, много дней забвения.
И оно настало. Вы с другими ныне.
Ни цветов, ни взглядов. Настроение стынет.
Что такое стало и с тобой, и с этим?
Мы свою усладу лепестками метим.
А теперь, когда мы далеко, далече,
без гвоздик на стыке будет много легче.
1998
***
Снегирь на ветке, словно брошь
на фоне дома.
Мороз кричит: «Он так хорош,
Он в щеки тоном!»
А жизнь проста и чуть сложна,
и в ней есть юмор,
в своих мечтах ты лишь княжна,
не надо шума.
Купи кулон, златую цепь
и обесценься,
а жизнь создаст событий цепь,
на все есть цены.
Мороз и солнце в небесах,
и все чудесно.
Блеск чистоты на волосах,
для взглядов место.
Заколка цвета снегиря
простое чудо,
Мужчины в чем-то егеря
везде и всюду.
1998
***
Я редко над собою вижу звезды,
всегда тогда, когда все спят почти,
когда прохладно, ясно, очень поздно,
когда все в мире просит: «Помолчи».
В такой момент затихну восхищенно
от красоты, безбрежности небес.
В такой момент не скажешь раздраженно,
а чувство будет, словно бы воскрес.
А звезды так божественно прекрасны,
мерцает свет невидимый с тобой.
Как звезды величавы! Светят ясно.
И в свете их не видно глазом сбой.
И смотрят звезды с неба молчаливо,
и темнота их оттеняет блеск.
И в небе безграничный звездный ливень,
где млечный путь похож на Эверест.
В меня вольются звездные просторы,
сиянье благородное всех звезд,
потом рукой закрою в звезды шторы,
и вновь засну в созвездие милых грез.
1998
***
Привет, шуршащая листва!
Привет, тебе мой край любимый!
Травы увядшая ботва
шуршит, шуршит у ног Альбины.
Шур-шарики листвы шуршат,
их звук ничем неповторимый,
в тиски осенние зажат,
а осенью все звуки зримы.
Права у осени свои,
они Альбине не знакомы.
Идут осенние бои:
у листьев с ветром есть законы.
Но то Альбине невдомек,
она лишь шарики меняет.
Я поняла листвы намек,
Альбина листья догоняет.
И шарик катится ежом,
и ветер вдаль его относит…
Мы чинно следуем пешком.
И, вдруг — догнать решаем Осень!
1998
***
— Я не буду рвать для вас рябину,
эти самобытные цветы, —
девочкам сказала и Альбине.
— Дайте вы рябине отцвести.
Ведь рябина пышно расцветает
белыми кустами в вышине,
словно белым айсбергом летает,
и цветет под солнцем, крыши нет.
Белая рябина — откровение,
белые, невзрачные цветы.
Ягоды пойдут после цветенья.
Только горьковата очень ты!
Девочки, не трогайте рябину,
птицам вы оставьте жизни фунт,
а сорвете, бросите их в глину.
Высока рябинушка, не рвут.
Белые соцветия рябины,
словно шар окутали листву,
повернули девочки к ней спины,
и играют, вот и повествуй.
1998
***
Пропускаю осень незаметно,
не смотрю на серый взгляд небес.
Листья опадают вниз несметно
под ноги взрослеющих невест.
Сухостой осенних листопадов,
будто бы подрублены леса,
с них скользят листочков водопады,
с грустью провожают их глаза.
Серебрятся только листья ивы,
что-то в них надменно и хитро,
знают что-то, это ли ни диво,
вместо пива — пьют они ситро.
Осень жизни пропустить? Возможно.
Лето пусть продлится до зимы.
В сердце от прекрасных глаз — тревожно,
так недалеко и до весны.
Нет дождя, сухие листопады,
но морозов тоже еще нет.
В прошлом веке ставили лампады,
а у нас — в окошке первый снег.
1998
***
Бордово — черные цвета
из длинных веток винограда
на доме, будто бы звезда —
растянут куст. Глазам — отрада.
А может это просто вьюн
такой большой и многолетний?
А на балконе парень-юн
мелькнул в одежде светло-летней.
Сказать подруге пару слов,
потом замолкнуть на неделю.
Пусть в жизни множество углов,
их обогнем и снова в деле.
Из года в год, лет двадцать шесть
таких звонков, бесед, доверья,
То нас волнует ткань, то шерсть.
И вновь звоню: " Мне маму. Вер, я.»
О чем хотела я сказать?
Наверно что-то, то-то, то-то.
Жаль сын ее… Он мне не зять.
Не получилось это что-то.
1998
***
Желтеют. Ветер. Ветви. Листья —
суровый кризис нервных дней,
пора забросить в красках кисти
и становиться мне сильней.
Мы обойдемся друг без друга,
мне будет лучше без него.
Я разрываю обруч круга,
а без любви всегда легко.
А в небесах немного сыро,
а за окном — падение грез.
В падение листьев осень скрыла
туман невыплаканных слез.
В морозном утре свежесть, прелесть,
здоровый воздух без проблем.
Прожить на свете часто смелость,
и не всегда нам друг — дисплей.
В морозных чувствах, отношениях
нет лишних жалоб, чувств, поэм,
возможны средние свершения,
и все без страсти и проблем.
1998
***
Сверкала елка. Праздник. Дед Мороз.
Вращались в ритме местные поэты.
Волненье, вдохновенье — стоят роз,
а песня о единственной не спета.
Прикосновение в танце нежных рук
мелькнуло электрическим мгновеньем.
Руками замыкал ты чувства круг,
Возникло необычное волнение.
Оно бежало нежно по рукам,
оно спускалось сквозь одежду к коже.
Волненью не преграда каждый грамм,
а танец в Новый год такой пригожий!
На улице московская зима,
ветрами раздувает занавески.
Приятно руки чувствовать, весьма.
На елке мишура, весят подвески.
Любовь проходит быстро и без драм.
Мы были рядом, но идем отдельно.
Волнение подвержено ветрам,
а танца новь всегда не беспредельна.
1998
***
Контур веток темно-синий
в утреннем убранстве.
Снег не виден, но вид зимний,
ветреность в пространстве.
Новый год идет, колышет
ветви своенравно.
Дома мой любимый дышит,
для меня он главный.
Ветер ветви пред рассветом
медленно качает.
Я люблю, но безответно.
Он один — дичает.
Он не ветер, он мужчина,
он не подойдет вам,
и любовь здесь не причина,
хоть ревнив как Мавр к нам.
Небо, небо за ветвями
медленно светлеет,
а мужчина, а мужчина,
не меня он греет.
Он не любит темно-синий,
слишком он красивый,
он мой контур в мире линий,
но слегка ленивый.
1997
***
Не спугни удачу — птицу счастья,
лучик от надежды удержи,
прояви к другим свое участие
и мороз весною придержи.
Ласково и зримо светит солнце,
от тепла любви оно теплей.
Ничего, что дремлют наши кольца,
но любовь ты трепетно излей.
Ведь весна! Лучи с небес лихие!
Солнце, небо, море, синева.
И забудь деньки свои плохие.
Мощно, тихо плещется Нева.
Лед на Волге вздрогнет и очнется,
где-то Обь слегка подтает бровь,
а на юге Дон быстрей проснется,
взбудоражит сердце и любовь.
Не была я: на Оби и Доне,
Волгу знаю чаще из окна,
из окна проездом, из вагона,
лишь Нева знакома мне одна.
Да и то все чаще по экрану,
все большие реки вдалеке,
море — уходящее в нирвану,
бакены вновь встанут на реке.
1997
***
Температура близкая к нулю
удерживает жемчуг на деревьях.
А я спокойно взгляд один ловлю,
держу тебя в своих сердечных звеньях.
Переболей, забудь, остановись!
И негодуй, но мысленно и томно,
похоже ты проходишь чувства высь,
уйди в себя безоблачно и скромно.
Замкнись в себе, оставь мирскую суть,
а чувства усмири без промедления,
ты вновь красивым, и спокойным будь,
и отойдет любви твой затмение.
Забудь мечты, природа рядом, здесь.
Реальность всю мечтами не осилить,
и заново ты чувства лучше взвесь,
пойми-ка сам, красивый ты и милый.
Тебе нужна я, воздух, лес, вода,
а без меня — все чувства пересохнут.
И все же ты доволен иногда.
Температура выше — жемчуг мокнет.
1997
***
Как хорошо, когда летают мысли,
когда весна и солнце в вышине.
Жизнь хороша. Возьму иные выси.
Любовь весной — желанья выше нет.
Мне надоело плакать и сердиться,
весной безбрежна женская тоска.
Мужчинам может надоело бриться.
И лучший выход — встреча у леска.
Прекрасно небо светло-голубое,
тепло весны гуляет по стране,
естественно желание слепое
любить тебя не только по весне.
А ты один, но это так нелепо,
А я одна, сплошная чепуха.
Возьми и съешь кусочек сыра, хлеба,
и сразу жизнь покажется лиха.
В такие дни, когда весна в загуле,
когда осины почки проросли,
быть хочется от возраста в отгуле,
до старости еще не доросли!
8 апреля 1997
***
Опустошенность. Важное решение
я приняла. Восхода нет назад.
А на щеках покалывание, жжение.
Подарен дом, оставлен лишь фасад.
Да были люди, годы и свершения,
уходят люди часто в мир иной,
тогда прощают массу огорчений,
не многое им ставится виной.
Просторы неба трепетно строптивы,
и перемен в природе весь набор,
и бегали мы в юности ретиво,
и хвостики скакали на пробор.
А вот теперь мы ходим, но не быстро,
спешим идти, немного подбежав,
течет без нас спокойнейшая Истра,
идем спокойно, губы лишь зажав.
Или кто как, я чаще в лес ходила.
Наследство проплывает мимо нас.
Другие люди сделают удила,
а бабушкам для жизни нужен шанс.
8 апреля 1997
***
Судьба для всех течет бесповоротно,
вот новый день: туманная среда.
И взгляды женщин вежливо и кротко,
летят к мужчинам в сером, иногда.
Да, где-то в сером чудные мужчины,
прекрасные и в светлом хороши.
На женщин смотрят и не без причины,
то взглядом падишаха, то паши.
Для женщин они счастье, а намеки,
вполне заменят солнце и тепло,
не хочется в любви малейшей склоки,
хотя от цвета серого — светло.
И небо, небо в сером — благородно,
и этот цвет любим так много лет,
одежда сероватая так модно,
собою надевала высший свет.
Мужчины в сером — вековая сказка,
мужчины в сером — просто эгоизм,
мужчины в сером — словно это маска,
а может быть, какой-нибудь центризм.
1997
***
Снежная штора плывет за окном,
скоро ее не будет,
вот человек далеко, словно гном,
он о себе так не судит.
Каждый велик для себя и в себе,
шоры легки самомненья.
Важное что-то случилось в судьбе?
Это небес повеленье.
Легкий снежок на заботах моих,
грусть он едва прикрывает.
Снежные шторы легки для двоих,
занавес что-то скрывает.
Ладно, так ладно и горюшка нет,
так, холодает немного.
Вы — все равно мой заснеженный свет
в дымке небесного смога.
1997
***
Грусть нахлынула внезапно,
погасила божий свет,
ты опять ушел на запад,
позабыв сказать привет.
И грущу я по-иному,
если все ни так, ни сяк.
Я тогда подобна гному,
если жизнь — удар в косяк.
Ты, прости, грустить не буду,
без ударов обойдусь.
Ты предал меня, не буду
я грустить. Прекрасна жизнь!
24 декабря 1997
***
Глобальные проблемы хороши,
но нас волнует чаще мизер,
и, если в кошельке моем гроши,
мне не нужна в Европу виза.
26 декабря 1997
***
Зима, капель и рождество,
плеяда елок и гирлянд,
грядет земное торжество
домашних, праздничных полян.
Ковер, диван, торшер и стол,
прекрасен елочный наряд,
струится призрачный подол,
блистает золото наград.
А ты без золота? Одна?
И нет любви и нет огня?
Никто не тронет веки сна,
но счастье есть и у меня.
27 декабря 1997
***
По небу облако плывет
в пространстве голубом,
оно дождливым прослывет,
тараня небо лбом.
Весна. Снег тает на ветру,
тот выдувает зло.
Тихонько я слезу сотру,
и в сердце отлегло.
А облака плывут, плывут
куда-то в вышине,
кого-то слабого зовут,
кого-то бьют во сне.
Я только в след им погляжу,
ведь часто невдомек,
что счастье там наворожу,
где грустный есть итог:
где лицемерие, где ложь,
где суета — сует.
Чужие беды не тревожь,
и уходи от бед.
Смотрю на небо в облака,
не видно журавлей,
сказал бы вовремя «Пока»,
мне было бы теплей.
1997
***
А что в лесу? Зима и снег.
Пушисты серые деревья.
Снег усмиряет женский век,
и убавляет страсть и рвение.
Иду одна. Брожу одна.
Дышу незримостью пространства.
Мир просыпается от сна,
а сны — в оттенок постоянства.
Чуть-чуть любви, чуть-чуть тепла,
и холод снега для блаженства,
чтоб вынуть все остатки зла
с души моей, для совершенства.
И жить бы так всегда, всегда
без зла, угроз, простого мщения.
Из снега кое-где вода,
но воздух, воздух очищения!
И пустота царит в душе,
она остыла от мороза,
а все забытое уже,
незримо спрятало угрозы.
Есть что-то нужное в судьбе
на перепутье с холодами,
и что-то нужное в ходьбе,
а горе все покрыто льдами.
1996
***
С годами все становятся царьки
на маленьких, но собственных владениях,
минуты у таких царей — горьки.
Они рычат, чтоб отстоять сомненья
о том, что вы вторгаетесь в их жизнь,
о том, что вы совсем не преуспели.
А царь в душе кричит им: «Воздержись!»
Но без него царьки бы жить не смели!
Все хорошо, когда все на местах
своих, любимых, значимых, солидных.
Царькам пока не ведам просто страх,
они живут без всяких слов обидных.
Любовь, любовь, еще один этап,
этап любви на новом небосклоне.
Лишь иногда бываешь ты богат,
а иногда уходишь ты в поклоне.
И я с тобой, незримо, навсегда,
наш мир с тобой пожизненно и соткан.
Я не всегда тебе вторила, да.
Но ты — красив был на колхозной сотке!
Царек. Колхоз. Сомненья явно есть,
что мы с тобой владениями едины.
Царек на кухне дома — просто лесть.
Нет, мы с царьком опять не совместимы.
1996
***
Избыткам чувств моим вольней,
их слышу столкновения,
и с каждым днем они сильней,
и все сильней влечение.
Переучет в моей судьбе.
Кого же выбрать другом?
Глаза встречаются в стрельбе
и смолкли все подруги.
Все чаще, чаще новый лик
в мое сердечко входит,
и взгляд его — пленения миг
на час или на годы?
Еще любовь сия нова,
еще она младенец,
но в сердце новые слова,
и тут не до безделиц.
А новый лик и не любил,
он рядом словно сторож,
он кипятком костюм облил,
из ревности, вот порох.
От боли — крик, нога в пузырь.
Избытки чувств на воле.
Он думал, что ли он козырь.
Он новый лик? Нет боле.
1996
***
Цветут леса пыльцой вновь желтой,
лежит повсюду желтый плес,
в одежде чаще встретишь шорты.
Все сушит солнце, нет и слез.
Вот май для многих лиц — мученье,
им не вздохнуть, не продохнуть,
ни в радость вкусное печенье,
им подышать бы как-нибудь.
Приятно, тихо в нашем крае,
от аллергии трудно спать:
пыльца не кажется всем раем,
как химикат: ни дать, ни взять.
Леса, деревья рядом с домом.
Посмотришь — всюду благодать.
Но вот желтеет что-то комом.
На сон таблетку, что ли взять?
Не каждый год пыльца в полете,
и не всегда желтеет пыль,
иль взяли майские заботы,
иль дома заедает быт.
Поэтому решают просто
с пыльцой задачку только так:
и уезжают в край за сто верст,
где не цветут леса никак.
1996
***
Так что с тобой, когда стрела со мною?
С небес опять исчезла синева,
а сердце приоткрыто только зною,
и явно натянулась тетива.
И боль в груди, и трепета жетоны,
голубизна пруда не помогла,
все тело плачет, превратилось в стоны,
и в мыслях бес просвета только мгла!
Освободить бы мозг от лишних мыслей,
их очень много: солнца оборот,
число напишешь — азбучные выси,
и от ворот получишь поворот.
Пусть дождь идет, иду другой дорогой,
пойму все сразу или по частям,
прошу тебя, не перейди порога,
отдай сердечко лучшим новостям.
Так помоги мне дождик, лучик света,
решить мои задачи побыстрей,
мне укажи, где счастья ждать, привета.
Когда меня найдет прекрасный Грей?
Бывает так, забудешь мудрость сердца.
Все почему? Что верила ему.
А ведь давно закрыта встречи дверца,
себя отдал, но только вот кому?
1996
***
У женщины судьба своя,
ее года летят в зените,
ей много лет, года тая,
она идет, а вы — сверните.
Мужчина в возрасте таком
все чаще дольше в отдаление.
Не замечая в горле ком,
она идет в свои владения.
А он ей снится! Боже мой!
Где он так долго находился?
Надежду встреч дождями смой.
А он ей снился, снился, снился!
Но вот зачем? Почтенный сын,
достойный даже восхищения,
не оценил простой красы,
забыл почти без сожаления.
Прошли года, и в ней все спит,
а вот его она хотела.
Исчез навек любовный пик,
и до него давно нет дела.
Какой сумбур! Какой пассаж!
Так ерунда без сожаленья.
Да кто он ей? Обычный сон,
мгновенный, словно вожделенье.
1996
***
Условности, вас замечать порою
я устаю, но мысленно за вас.
И с каждым годом, этого не скрою,
я реже из общения даю пас.
Вы правы люди, я давно устала,
но все надеюсь молодость вернуть,
и не по мне концерты, люди, залы,
и трудно мне с дороженьки свернуть.
Уединяюсь я в любой общине,
и на курорте вовсе не была,
и улыбаюсь поднебесной сини,
для взлета не хватает мне крыла.
«Я Вас люблю» — мне говорили много,
в молчанье было больше этих слов,
но от любви ушла моя дорога,
исчезла, к сожалению, прелесть, новь.
Еще взлететь, еще любви кусочек,
но нет, о нет, дозволенности нет.
А под ноги упал еще листочек,
и благонравия беспробудный свет.
Условности, усталость, удрученность,
и молодость. Последние витки.
Обиды так быстры, нерв утонченность,
как тонких волосинок завитки.
1996
***
Июльское солнце светило прохладно,
и теплое лето гуляло не здесь,
и все хорошо, да вот что-то накладно
мне слушать при солнце нелепую весть.
Что ты вновь далеко и где-то сердито
дела завершаешь, а может быть нет.
Как часто бывает, что истина скрыта,
и я не дождусь даже легкий привет.
Живу не одна, и проходят так годы,
я долго живу на прекрасной земле,
потомкам своим изменяюсь в угоду,
живу я в проблемах в своей же семье.
Пусть я одинока и дом без мужчины,
что делать, прошли времена, когда был,
но это не повод для женской кручины,
мой опыт любви за тобой не уплыл.
Не выйду я замуж в любовь помоложе.
Не выйду я замуж за старых мужчин.
Устану с одними в неверности клеток.
У старых же много болезней, кручин.
Я буду одна, а любовь — часто благо,
она вдруг случайно сойдет на меня,
и дело в не возрасте некого мага.
Любовь прилетает — уйдет семеня.
26 июля 1996
***
Еще не листопад, еще листва желтеет,
и синева небес видна средь облаков,
еще душа моя кого-то вновь жалеет,
и жду невольно я его ночных шагов.
При свете ночников, когда и тишь, и воля,
мир тонет в забытье, мне чудится вновь он.
Но у меня теперь совсем иная доля:
все прожитое вдруг поставлено на кон.
Перешагнуть еще границу дозволения,
еще заполонить собою одного,
на это же должно быть свыше повеление,
и если разрешение — то сердца самого.
А искорка любви не покоряет с ходу,
она не перешла сквозь новенький рубеж,
пока еще пленит холодность благородства,
но с ней не до любви, не до любых утех.
А Вы не одинок? Вам нравится быть чуждым?
Вам нравится роптать и вовсе не любить?
Но может, наконец, Вы станете мне нужным?
Поможете слегка мне время позабыть?
Но чувства и листва слегка уже пожухли,
и благородство душ, порой обычный душ,
а бросится в любовь — самой мне просто жутко,
и лучше взять еще десяток сочных груш.
1996
***
Еще одна красавица лесная
тряхнула гривой сказочных волос.
Атлет давно, об осени все зная,
заворожено смотрит в тайны кос.
А как же быть? К чему листвы падение?
Златой ковер неубранной листвы.
Пусть будет он началом восхождения
младой звезды, атлет идет на ВЫ.
Недолговечны тайны листопада,
недолговечна первая любовь,
не сбережешь все семьи от распада,
не сбережет безлиственная новь.
Лесная сказка друга уводила
в чащобы леса, ласки и тоски,
красавица готовила удила
своих волос на совесть и мозги.
Не знаю, чем она приворожила,
зачем атлета в чащу увела?
Одежду из листвы наверно сшила,
а без одежды в сказку завлекла.
Обычная красавица лесная,
взяла и увела в расцвете лет,
росой приятной утренней блистая.
За ней ушел прекрасный мой атлет.
1996
***
Пусть моросит тихонько дождь осенний,
листва прощально машет мне рукой,
мы вновь решаем из железа звенья,
а ты меня от лишних глаз — укрой.
Я не люблю телесно, а иначе
нам не создать и доли тех вещей,
что создали для света, и тем паче
и корпус блока, чем он не Кощей?
И я люблю с технической вершины,
мы создали так много в этот год,
что для любви телесной нет причины,
и это современнейший итог.
Ты одинок, но непонятен часто,
нужна тебе, возможно, даже я,
но подойти, сказать, весьма опасно
и будет наша жизнь раздражена.
Итак, работа отнимает силы,
мы вместе создаем сценичный мир,
у каждого своя для жизни вилла,
но мы друг другу — трепетный кумир.
Роман служебный часто неизбежный,
не значит он обычно ничего,
и смоется любой волной прибрежной,
как тот песок почти из ничего.
1996
***
Поздняя осень, да ранние слезы,
кто одинокий, а кто и влюблен.
Лето любви отгремело и грозы,
и без листвы стал заброшенным клен.
Что мне кручина и подвиг без крика,
я одиноко покинула Вас.
Где-то за дверью стояла улика.
Я промолчу, покидаю. Я — пас.
Я Вас любила, без всякого смысла…
Вы предо мною захлопнули дверь.
Мысль: «Почему?» ненадолго мозг грызла.
Взгляд Ваш кричал: «Мне сегодня не верь!»
И побрела я все дальше от дома,
дальше и дальше, не чувствуя ног.
Я не глотала отчаянья кома,
и поработала пара сапог.
Что мне кручина, ведь город прекрасен,
очень темно, но на то и ноябрь.
Мозг мой спокоен, достаточно ясен.
Я вновь свободна: «Свободу не грабь!»
Явно, конечно, за дверью стояла
новая пассия Вашей судьбы,
просто не вовремя я Вас застала.
Ревность лечу я во время ходьбы…
1996
***
В природе есть свои витки
скользящие, крутые.
Мороз и нервы пусть крепки,
но все же не литые.
Зима морозная нова?
Вы с холодом знакомы.
В судьбе всегда свои права:
на жизнь, здоровье, комы.
Пусть тяжела пока судьба
из выпавшего снега,
и все идет за честь борьба,
в ней тяжело без бега.
Судьба, судьба. Легка? Легка.
Морозный всюду иней.
Мир праведный, но лишь слегка.
Маячит вечер синий.
Мороз в судьбе, мороз в мечтах,
сугробы под ногами,
в каких бы ни были летах,
скрипят мороза гаммы.
Все почему? А потому,
что кто-то одинокий
совсем не в том живет дому,
мороз морозит склоки.
1996
***
Мороз. Морозная зима.
И часто иней. Снег.
И я одна. И все сама.
Таков мой день и век.
Зима сурова, холодна.
Мороз. Мороз. Мороз.
Я без тебя. Одна. Одна.
Зато без слез и гроз.
Мороз и снег. Сугробы. Лед.
Холодная зима.
И там, где есть снежинок слет,
я проживу сама.
1996
***
Вольный снег пушист и светел,
жизнь добра и к нам чуть-чуть.
Ты давно меня приметил,
разгоняя снега муть.
Вот и все. Мы снова вместе
средь лесов, снегов, домов.
В разговорах меньше лести,
а в сугробах столько снов!
Жизнь, она подобна свету.
Только ты: то хмур, то зол.
Ты исчез. Ищи примету.
Может, ты просыпал соль?
Не бог весть, но жизнь струится,
роскошь, если ты со мной.
А вот мне, мне часто мнится,
не пройдет жизнь стороной.
Постарайся, не продайся,
не злословь из многих слов,
и тебе тогда воздастся,
и совсем без лишних слов.
Как пушист сегодня ветер!
Свит из множества пушков.
На тебе любимый свитер
из пушистейших снежков.
13 февраля 1995
***
Мороз действительно прекрасен,
и солнце светит в небесах,
и мне не надо сказок — басен,
лишь бы Вы были на глазах.
Вы мне нужны, как свет и солнце,
или как капля молока,
я бы Вас выпила до донца,
ведь наша встреча так легка.
Но Вы? Вы просто в отдаление,
мне вас руками не достать,
и задохнулось вожделение,
увидев Вас и Вашу стать.
Я Вас люблю. Увы, безмолвно.
Без редких встреч, без суеты.
Вот Вы проехали… довольно.
И чувства прыгнули в листы.
Вы мне нужны таким далеким,
боюсь я частых, жарких встреч.
Люблю кудрявым, синеоким.
Каким Вас именем наречь?
Забылся облик синеокий,
ушел он в память навсегда.
Когда в душе мир слишком строгий,
любовь уходит как звезда.
14 марта 1995
***
Вновь осень золотая отцвела,
и пышная листва рябины красной
в заоблачные выси не звала.
А есть ли у земли другие краски?
А дел полно. Их просто все не счесть,
одной мне их совсем не переделать,
а от тебя молчит любая весть,
и отдыхает по ночам лишь тело.
Как хорошо деревья оголились,
и в черных платьях их стоят стволы,
они давно невидимо влюбились,
а желтые одежды им малы.
Лихая осень быстро отошла,
златая осень наших отношений,
настали почти черные цвета,
цвета одни — заоблачных лишений.
Потом пришла неведомая тишь,
когда нет ни листвы, ни снегопада,
а лишние тревоги просто: «Кыш!»
Сегодня мне любви твоей не надо…
Все выше солнце, золотистей цвет,
и что-то неземное появилось.
В голубизне других оттенков нет,
твое лишь имя в титрах засветилось.
1995
***
Не нужно нам любовной суеты,
зачем стирать, готовить и мыть окна?
Потом он скажет, что чужая ты,
хотя его одежда в пене мокла.
Да, черт возьми, весь быт и всю любовь,
и оскорбления, будто ненароком.
Семейный быт, любовь и счастья новь,
остались где-то с первым чернооким.
Голубоглазый, что не говори,
был отзвуком экрана и мечтою,
кумира из него не сотворить,
как сотворишь — узнаешь, чего стою!
А быт? А жизнь? А в сердце пустота?
Пусть будет пусто, но без оскорблений,
и дома будет тоже чистота,
но без Его великих повелений!
Ни те года, ни те уже мечты,
и вместе жизнь нам просто невозможна.
А взлет фантазий, пусть в них даже ты…
Сия мечта, похоже, просто ложна!
Туманная домашняя погода,
с ней самолетом в небо не взлететь,
Пускай пройдут еще пустых полгода,
Тогда поймем кого кто будет греть.
1995
***
Как хорошо, что солнца свет
всегда приятней пыли,
оно тебе не скажет: «Нет!»
и не соврет, где были.
Я вновь иду на перерыв
среди сплошной работы,
стою у пруда, где обрыв,
без мыслей и заботы.
Ты за рулем иль будешь там,
но ты меня не встретишь,
а в бедах ты повинен сам,
в них не поможет ретушь.
Да, так проходит перерыв