Бесплатный фрагмент - Стихи и верлибры

Мария

Жизнь у Марии все ближе и ближе к закату,

Пламенеющей неотвратимости отдан поклон;

На сердце саднят не прижившиеся заплаты,

Их усталые швы пропускают нездешний покой.

Дернину Голгофы ерошат июни, апрели.

А когда годовая цикличность идет к январю,

Ей в дремах мерещатся дивно блестящие ели

В каком-то, без бед и руин, колокольном краю.

Мария не знает изысков премудрости книжной,

Ни арфы, ни орфики ей не дарили мотив;

Символ такой простоты на душе ее выжжен,

В которую все возвращается, хаос убив.

Картины прошедшего выцвели или сместились

В упрятанный от понимания, сумрачный дол.

Ее материнство, возможно, ей только приснилось,

Но сон этот всю поднебесную явь превзошёл.

Мария давно полюбила в наглядности бреши:

Туда уронил неприродный заветный хамсин

Следы, что оставил по водам и звездам ушедший,

На земле никому ко двору не пришедшийся сын.

Истина

Истина, не являясь предметом суждений,

анализов, интуиции, догадок иль веры,

порой шлет из Абсолюта блик, идущий вразрез

со всем мирозданием и оставляющий на нем

живительные лунки и незаживающие раны.

Она Бог знает что.

Истина бесчеловечно ласкает душу,

временами обжигает несусветно замутненный

черепной мозг поистине умопомрачительно.

Бог знает зачем.

Истину питает неисповедимая Искра Божья,

исповедуемая в обессмерченных ею сферах

Бог знает где.

Светочи мира сего, намертво вросшие в почву,

со всеми их культами и культурами служат

Бог знает кому.

Истину невозможно вымолить или заслужить,

к ней не ведут никакие дороги и тревоги;

она, безадресная, всходит неуловимым квантом

своей безмерности в лакунах пространства

и, что-то затронув, уходит в обнимку с Ничто

Бог знает куда.

Истина, попадая пальцем из неба,

негласно выбирает для себя

Бог знает кого.

Сад

Покинутый сад. Добиблейский психоз,

инертности лепет.

Ветерок, отклоняющий векторы грёз,

исчадья лелеет.

Цветной артефакт, пережиток селекций,

у замшелой тропы.

Ржа гложет на стеле молитвы столбец и

вероломства столпы.

Заскорузлые сучья пронзают дремоту

голубых паутин.

Незаметный Никто поджидает кого-то,

но веками — один.

Для него золотистой рваниной зенит

одел панораму,

потому что под солнцем Никто не забыт;

а прочие — в яму.

Маргиналы

По дорогам, опасным, неторным,

по распутицам, язвам земли,

приминая то блики, то дёрны,

смутно зная, на что пошли,

бредут маргиналы, над каждым —

шелест участи; явно у всех

взяли фазы духовной жажды

над кармическим голодом верх.

Ароматы чужих квинтэссенций

норовят замусолить чутьё;

блажь ничтожная эпикурейцев

тут и там выплывает чуть что.

То на первостепенном подъеме,

то не в той одиозной степи

вдруг ломается вектор от дома

до безадресной цели. Сцепив

отступникам прямолинейность,

как всегда, Указующий Перст

обведет вкруг себя злободневность.

А известия стонут: «Бог весть…»

Маргиналы грустны, молчаливы;

с несказанной тенденцией суть

их врожденные мозга извивы

чуть смогла под себя подвернуть.

Ординарно иль альтернативно,

ничего не найдется для них;

естество поставляет картины,

где курсирует гибельный штрих.

Но вселяется в глубях под кожей

неестественной благости жуть

и, взявшись за сердце, поможет

прах Земли со ступней отряхнуть.

Безымянна искомая цель;

их скелет не останется цел,

дуги мозга всё больше недужны.

Появляется радужный зонд —

для конверсий пробить горизонт,

кой (дай боже) в ответ не удушит…

Агностическое

Меж теорий бессменный связной —

                              соблазнительный морок

шепчет искусственному интеллекту

                                        древнейшую муть.

В Windows-окнах, ликуя, хмелеют

                                      периметры створок,

если круг квадратуры оконной

                                       зовет их прильнуть.

Экран синей гибели, на умозренье

                                 новаторская катаракта,

дьявол в деталях радара,

                          блудный лазер и фейки его

хотели бы через столетья

                          прийти на подмогу Сократу,

чтоб он не антично, а в ногу

                        с прогрессом не знал ничего.

* * *

По Фрейду, влечется к беспутству Земля,

Но Копернику верность хранит колея.

Без остановок у шара маршрут,

Он в каждом мгновении тут как не тут.

Ангел счастья сей мир под крыло не берет,

Ибо кто-то его взял уже в оборот.

Космос молчит, как великий немой,

Вряд ли он путь из мытарства — домой.

Земная орбита —

В зигзагах руин,

Ведь собака зарыта,

Рулит сукин сын.

Поклонение волхвов

Звезда путеводная, вновь сослужившая службу

Божьему промыслу, чья подоплека без дна,

припоминает расплывчато сонмы вселенных,

на которых по ходу спасения ставился крест.

Взгляды Отца, пробуравившие атмосферу,

на земле задают небывалому мировоззрению тон —

и старые добрые принципы ложных суждений

приобретают еще не отточенный, новый аспект.

Чем старательнее у волхвов разгибаются мысли,

тем причудливей позы фигур умолчанья в углах.

На соломе ритмично мерцает начальная точка

для нового летосчисления. Вечер выходит на старт.

У всех в дивном свете как будто не плотские лица,

ослепительная дальновидность сужает зрачки.

В ходе дел и вещей руководство теряя, незримо

беззаветные древние духи грустят у огня.

Меры счастья, престижа, беды и немереные химеры

не будут уже исчисляться привычным путем:

какие-то их единицы начнут обнуление, чтобы

чрез игольное ушко пройти, как не может верблюд.

У тривиальных яслей многомерные бдящие тени —

возможно, привет-поздравленье соседних миров.

Вол, чужеродное проникновение остро почуяв,

ликующе вздрогнул — на миг не собой побывал.

Стороны света, не верившие в посторонность,

вняли: не все направленья охвачены их четверней.

Злоба и счастье, смущенные аурой момента,

их слиянье в злосчастье откладывают на потом.

Поклоны волхвов будто чувствуют точку опоры,

с которой носился в мечтаньях своих Архимед.

Сила тяжести всё, что достала, к себе прижимает,

но у многих неласковых узников крылья растут.

Пространство стоит тупиково-бескрайним пробелом

между словом, что было в начале, и словом конца.

В такой парадигме не выскажется безусловность,

лишь сослагательно вещие громы плодит высота.

Волхвы, приручая среду, пропускают сквозь пальцы

блики, что, с Вести сорвавшись, уносятся невесть куда.

Так, возможно, за тысячи лет световых до Адама

соломки спасения реяли в бесперспективной среде.

Гений

Всё больше прискорбий и скарба

                                            спешит накопить

время, плодящее конгломерации

                                      воль-представлений.

Себе позволяющий вечно

                                          момент не ловить,

вносит лепту куда не попало

                                           тоскующий гений.

То, что металось когда-то

                                             на всех парусах,

получило горючее —

                        двигаться в пункты прибытья.

Всё, что било ключом,

                           заимело турбинный размах.

А гений стоит на своем,

                                       и туда не пробиться.

Воинственное

Топчет красные линии ход волокит,

Сотрясаются крепости мироустройства —

И вновь средь брони рассеченной лежит

В пыли сногсшибательное геройство.

Радеющий Ра градус жизни поднял,

Нередко доводит ее до кипенья —

Познаются народы по ратным делам,

Ура в авангардах по всей ойкумене.

Клики, хунты курируют славный салют

Над модным, прошитым костями курганом.

Анархисты плоды своих действий несут —

Вкусить ницшеанствующим партизанам.

На мемориалах нашлепки блестят,

Под ними тоннели — в приюты Валгаллы,

Где снимает бесчинную маску солдат

И всё то, что чины на него возлагали.

В условиях разномасштабной борьбы

Никто никому не дает передышки.

Здесь пьющие скудную чашу рабы

В Валгалле увидят щедроты судьбы —

Там все чаши без дна и покрышки.

Вот ведь…

Опирающиеся на древние свитки Веды

и чтущие лакмусовые бумажки -веденья —

по разные стороны баррикады,

что привычно зовется невежеством.

Веды и -веденья курят себе фимиам

и всегда держат наготове средства,

чтобы дать прикурить противнику.

Невежество довольствуется сигаретой.

Веды и -веденья на пике любопытства

порой заключают межведомственный пакт,

чтоб, удвоив тактику, сорвать семь печатей

и в едином порыве наведать неизвестное.

Невежество пребывает в неизвестности.

Веды и -веденья, потерпев общую неудачу,

расходятся восвояси и продолжают

затасканно тянуть свою волынку,

порой в унисон с дудкой сивой кобылы;

при этом делают вид, что они на коне

и вот-вот могут ударить в литавры.

Веды и -веденья часто чураются очевидного

и смотрят на него сквозь вычурные призмы.

Невежество любит простые наглядности,

и они расцветают ему на загляденье.

С какой-то периодичностью неведомо откуда

в том или ином месте является блаженная весть

и радужно прокламирует невесть что.

Веды, -веденья и блаженные вести,

при подходящем настроении,

настойчиво призывают невежество

что-нибудь отведать хотя бы во введениях.

Невежество, ведомо, открещивается:

«Не приведи Господь!»

Языкознание

У каждого своя доля в языке.

Ф. Г. Юнгер

Интригуемый вещею тьмою

под гнетом всесветной недоли,

каждый мозг формирует понятья

в рамках доли своей в языке.

Сбалансировав дивные притчи,

периодику, саги, жаргоны,

пантомиму фигур умолчанья,

каждый истину слышит свою.

Квотой логоса с вышнею искрой

наделяются лишь единицы —

и направленность их многоточий

с общепринятой не совпадет.

Ровесница мира — вербальность

соразмерна с его полнотою,

но в подтекстах порою маячат

тени букв не от мира сего.

Языка непрестанный носитель,

когда ноша ему непосильна,

машет страшною бритвой Оккама,

междометья — аккомпанемент.

.

Совершенного вида глаголы,

как и те, что видали виды,

к неприглядным деяньям причастны —

разных деепричастий полно.

Нельзя неуклонно зреть в корень

при влиятельности склонений

в слоговой гибкой системе;

вбок и ввысь растяженье значений

приставка и суффикс творят —

слагается сложность. Пробелы

часто жутки, как черные дыры,

и на каждого смотрит оттуда

недоля его в языке.

Душа и сердце

Нет у тебя, человек, ничего, кроме души.

Пифагор

Я одна с моей большой любовью к собственной моей душе.

Цветаева

На душу не ложится

ничего из того,

чем знаменит, бит

и прибит к повседневности

этот разбитной мир.

На сердце копятся впечатления

от парадных поз и диких метаморфоз,

шепота сирени и воя сирен,

от риторики закатов и плакатов,

величия снежной вершины

и наличия славной машины.

Сквозь сердце проходят

новомодные летучие прихоти

и эманации древней окостенелости,

голубые мечты, красные линии,

патетика белой и черной магии.

В сердце застревают

острия обид и сокрушений,

гвозди всяческих программ,

горячие иголки совести,

фрагменты дневных коллизий

и осколки ночных кошмаров.

Сердце не любит

постороннюю, безучастную душу.

Душа игнорирует сердце,

его чувственные гаммы

и черствые кардиограммы.

Она не знается

ни с сердечностью,

ни с бессердечностью,

поскольку знает себе

Бог знает что…

* * *

Ворота в Эдем —

                           как игольная щёлка

не для верблюда, для люда. Пролаз —

сонмы и сонмы

                               различного толка.

Архангел задействует свой контрабас

при каждом удушливом

                                     сжатье иголки;

Музыка сфер подпевает: «Эх, раз…»

Эстетическое

Эстетика жалует свой флёрдоранж

Двоемыслию кредо и терминологий,

Заодно предлагает тройной макияж

Для всегда опечаленной мудрости многой.

Прекрасное смотрится в зеркало и

Робеет пред сущностями зазеркалья,

Что сожгли в маете естества корабли

И бесплотной изысканностью засверкали.

На пике трагедий — напыщенность фраз,

Бог из машины красив и накатан;

По правилам жанра, с тоской напоказ,

Принимает дыханье слабеющих ладан.

Расцвеченный вымыслами идеал,

Пугаясь расправы блюстителей мысли,

У маститых химер утешенья искал,

Те на нем для обмена энергией висли.

Он не дался оценкам учительных шкал

И с зашкаленным ценником договорился.

Ничего не спасающая красота

Для адептов Спасителя — блудная лира:

Вселенская жуть, многоглавая гидра,

Никогда на груди не имела креста,

В том месте зияет хмельная палитра,

Из которой зачерпывает красота.

Скиталец

Мимо касс и разбитых корыт,

Потеряв смысловые мерила,

Вдаль иду, где как будто крушит

Вседержитель держателей мира.

Обвивает вселенская скорбь

Парадигмы наук, паранойю.

Бой за счастье и йогов, и орд —

Под эгидой злосчастного сбоя.

Мне рассудок дорог не мостит.

Возгоняя мечты-убежденья,

Путь держу без понятья, инстинкт

Облюбовывает направленья.

Я видал забастовку пространств,

Где рвешься вперед — и ни с места;

Даже ветры немеют, представ

Перед ужасом этой сиесты.

Пусть неведом вердикт бытия

За каймой моего лабиринта,

Каждый шаг избывает меня

Как заложника ложного быта.

Обстоятельства

На перекрестках гульбы и пальбы

Синим пламенем часто горит светофор.

Каждый, в таком облученье побыв,

Увидел несбыточности серый фон.

На торжествах под красой куполов

Изъязвляются ризы, каноны и мирт,

Когда, отвечая на (Шивы ли?) зов,

Шило, мешок разрывая, острит.

В тайной глуши Древо Жизни растет,

Повсюду отбросив наместницу тень.

В миг удачи искрит теневой оборот —

Очарована блёстками вся канитель.

Над рокировкой кровавых забав,

Роковой неразлучностью харь и харит,

Себя соблазнительно разрисовав,

Призрак спасенья блаженных дурит.

Медитация

Тихие сумерки, бледно

                             подкрашенные закатом.

Эманации доли и воли

                       сплетаются в виде гирлянд.

Огульная потусторонность

                              зомбирует координаты.

Нежно мотивы простраций

                               поглаживают миокард.

Вещая тишь усыпляет

                                  кармические законы.

Тиски узколобости гложет

                                    сакральный дурман.

Мозг превосходит

                      проблемы свои, закаленный

невразумительным опытом

                                         прошлых нирван.

Каждый ген ощущает себя,

                                как помазанник-гений.

Самомнение-сан

                          объявляет сансаре бойкот.

И это пройдет. Но сперва

                                звездопад откровений,

как виртуозный бродяга,

                                          на что-то пойдет.

Рутина

Космогония действует крайне удало:

Хоть в космосе ей побывать не пришлось,

Она строит его как ни в чем не бывало,

Припеваючи «Ave…» и веря в авось.

Дельцы из увесистой инфраструктуры

В невесомость направили резкий протест:

Там их средне не взвешенные купюры

Отбились от курса и стоят лишь месс.

Мистерия Ом с высоты неоглядной

Изрекла неприглядному Мистеру Икс,

Что он ей не омоним, с его звукорядом

ему куковать с идиомами-фикс.

Опт побил разбитную распущенность опций;

В храме — хронический дух торгашей.

Паства волка — с умильной прическою овцы

Ершистых сородичей гонят взашей.

В окружении прямолинейных понятий

Карл Линней, гнувший линию только свою,

На спор водянистый свой дар не потратил,

Однако при этом попал он в струю.

Атмосфера с металлическим привкусом

Атмосфера Земли

со всеми своими циклонами

упорно зациклилась

на реалиях «здесь-бытия»

и всеми своими фронтами

отбилась от сверхвысоты,

опасно взбаламученной

музыкою сфер.

Ей в недалеких рамках

ее озадаченности

хватает серебряных струн

и медного колокола.

Она как будто провидит

на своем латентном уровне

причину металлоемкости

в положении вещей

и принимает как должное:

железные законы,

свинцовые мерзости,

цинковые захоронения,

чугунные мысли

и оловянные взгляды.

А испещряющие ее

давно зарубцевавшиеся

и свежо кровоточащие

стальные-булатные резы

она рассматривает

как золотое сечение.

Периферия

На периферии центральные темы, совея,

Обретают расхлябанный, недорогой колорит,

А затасканная на столичных трибунах идея

Букву зеленых понятий сметливо зубрит.

Старинная лунная рвань на прудах и болотах,

Явно переоценивая свой зыбучий винтаж,

Препирается с вычурной солнечною позолотой,

А заря между ними блокирует их абордаж.

С окраины внятней нюансы эфирных коллизий.

Возможное место для трубного гласа — зенит

Извержениями производственных труб не зализан

И что-то уже от себя в час неровный басит.

Здесь отвергают бессмысленно пышные гонки;

Всё идет, пусть порою не в ногу, своим чередом.

На столетних следах — демонические подбойки,

Лирические отступленья — в Эдем босиком.

Между азимутов уголки сохраняет округа,

Где, избитые трассы покинув, отрадно прилечь

И почуять: на нервах играется славная фуга

И все пресловутые горы сдвигаются с плеч.

Просвещение

Приблудные смыслы

                     вселяют в дидактику смуту —

и какой-нибудь метод

                     идет на худой компромисс.

Рациональные зерна берутся

                                для лекций повсюду,

а лыко в строку попадает

                                  отколь ни возьмись.

На черепках расколовшихся

                                древних скрижалей —

чью-то линию гнущий

                       фантасмагорический знак;

когда его лазером к сенсорной

                                        стенке прижали,

он распрямился и выглядит

                                            будто простак.

Неустанно шагает

                     воинственное просвещенье

по трупам былых достижений

                                        вперед и вперед.

Нечто тихо отбрасывает

                                    из-за космоса тени,

их даже в ярчайшем свету

                                          ничего не берет.

* * *

Над парадом орудий божественный меч

Отбрасывает полномочные тени,

Которые в силах всё сразу упечь,

Но пекутся о графике исчезновений.

Витать в облаках, говорят знатоки,

Нужно с уменьем, собой не рискуя: