Или лучше напиши
Нарисуй мне акварелью,
Что люблю и что лелею
В глубине своей души.
Нарисуй мне акварелью
Или лучше напиши.
Не боясь веселой краски,
Синий вечер, длинный день,
Дурачка из детской сказки
И полуденную тень.
Нарисуй мне акварелью
Ночь, застывшую в тиши.
Шорох улицы за дверью
Нарисуй мне акварелью
Или лучше напиши.
1979 г.
На Кольском
На Кольском полуострове
Коротенькое лето.
Березы низкорослые
В зеленое одеты.
Лапландские ландшафты —
Озера, сопки, речки
Под небом, как под шапкой,
Огромным, бесконечным.
Мгновенья протекают
Безропотно и трепетно
В тревожном птичьем гаме,
В необъяснимом лепете
Воды на перекате,
В колышущихся кронах
Деревьев в летних платьях
До одури зеленых.
Не знающих про осень,
Наивных как мальчишки…
Коротенькое лето
На Кольском.
Даже слишком.
1979 г.
Не разбудить долгожданную тишь
Не разбудить долгожданную тишь.
Шорох дождя по лоснящейся крыше,
Звук монотонный, но хочется тише.
Тише — разбудишь. Громче — проспишь.
Образ дождя, словно ткань, разорви,
И у черты, предстоящей разлуки,
Будут стихи распадаться на звуки.
Звук одиночества. Звуки любви.
Не разбудить, не угнаться за днём,
Вот и рассвет гасит лунные блики.
Звук одиночества где-то на стыке
Звуков любви вперемешку с дождём.
1980 г.
Близко осень
Близко осень. День короткий
Промелькнет легко. Неслышно
Нарисует дождь на стеклах
Водяные знаки. Тише
Станут звуки городские —
Перезвоны, пересуды.
От печали, от тоски ли,
Что прошедшего не будет
Дня и вечера, — не сбросить
Всю усталость. И покоя
Ночь не даст. Так близко осень,
Словно счастье. За рекою.
1981 г.
Уже октябрь наступил
Уже октябрь наступил…
И лес стоит полупрозрачный,
И ворох листьев землю прячет —
Сплошной ковер соорудил
Волшебник. Осень создавать —
Совсем не пыльная работа,
Но все же блекнет позолота
И надо снова начинать
Трудиться до седьмого пота —
Иные краски подбирать.
Но страшно здесь не опоздать,
А перепутать в спешке ноты.
Другой мотив, чужая боль,
Печаль возникнет неземная,
И осень, осень золотая
Уже потеряна тобой.
1981 г.
Разведите молчанья мосты
Разведите молчанья мосты,
Позабудьте все беды на свете.
В октябре пожелтеют листы
И замерзнет трава на рассвете.
Журавлиным прощальным «ау»
Птицы к югу потянутся разом.
Я последних ромашек нарву
И поставлю в стеклянную вазу.
1982 г.
Ни звуками дождя
Ни звуками дождя, ни шепотом, ни светом,
Печаль разбередят случайные слова.
Случайные слова, подхваченные ветром,
Как будто на аллеях осенняя листва.
Шуршанье под ногами… как грустен лес осенний,
Как мимолетно счастье и тяжело в груди.
Мир призрачных богов и умерших растений,
Ты слишком одинок, чтоб понят был людьми.
Пространство из стволов. Всех вертикальных линий
Нельзя собрать в одно, единое звено.
Я ухожу во мглу, где предрассветный иней
Ложится на траву, как свет в реке на дно.
Из грубой крошки янтаря
О ночь, застывшая смола!
В окне — янтарь, в руках — зола.
Кремнистый путь. Дурная весть
Спешит в почтовый ящик влезть.
Бог знает как. Каким путем.
Весть ни о ком и ни о чем.
Но бьются бабочки в стекло,
И, значит, время — тик да так —
Еще совсем не утекло
И не исчезло просто так.
Как сон, как тень, как лунный свет
Из грубой крошки янтаря
Рождается и мчится вслед
Осенним буйством октября.
Ложится поперек кустов
Без сожаленья и борьбы,
На перекладины крестов,
На перекрестия судьбы.
О, будь что будет. Не уйти,
Не отразиться от стекла.
Как лунный свет всю ночь в пути,
В окне — янтарь, в руках — зола.
1984 г.
* * *
Владея ямбом и хореем,
Цезурой, рифмой и строфой,
Нести в катренах ахинею —
Ужели крест и камень мой?
Стихи рождаются из пыли,
Из безысходности утрат,
Когда нельзя идти назад,
Ибо в грядущее уплыли
Не только мысли и… дела,
Но на руках моих зола
Надежд из рога изобилья.
И не удержишься от вздоха —
Кремнистый путь издревле тверд.
И лишь душе не одиноко
Бродить в краю полночных звезд.
1982 г.
Январь
Голос свыше шептал и шептал…
Дни летели своей чередой.
Под ногами хрустел и блистал
Снег январский. Алмазной иглой
Разрисованы окна домов.
Стынет лес в очарованном сне,
И январь из своих закромов
Рассыпает серебряный снег.
На земле долгожданный покой,
Эта снежная гулкая тишь.
И застыли во мгле голубой
Треугольники зябкие крыш.
Только снег под ногами скрипит,
Да чернеют глазницы домов.
И стихи — словно снег, белый лист,
Только звуки, без букв и без слов.
1982 г.
Золото молчанья
Закат и тишина.
Последний отблеск света
Достиг глазного дна,
Предела, турникета.
За ним прохода нет,
И отраженье в темень,
Так истончает свет,
И повод для сомнений,
Что жизнь всего одна
Без смысла и без толка.
Закат и тишина,
Разлившаяся звонко.
Душе б заиндеветь
И таять в день погожий.
И на закат смотреть,
И тишину тревожить.
Всё принимать как есть,
И будут в час прощальный
И лихолетья жесть,
И золото молчанья.
1983 г.
Взмах крыла
Взмах крыла, уходит из-под ног
Зыбкий мир. Луна упала набок.
Ближе небо, но все дальше Бог…
И нечеловеческая слабость
Крыльев, не умеющих держать
Мое тело в бреющем полете.
На земле закончится вираж,
И распад сознания и плоти
Подведет итог. Извечный спор
О бессмертье. Боже, да простится
Мне надежда — стынущий костер.
Крыльев нет. Есть ангелы и птицы.
1983 г.
Дороги безвременья
По лабиринту в темноте
Навстречу солнечному свету,
Согласно смете и бюджету
Провинциальных варьете.
По лабиринту вправо-влево
Из тупика до тупика
Неслышно, как течёт река —
Река забвения и тлена.
По ней без пропусков и виз
Пущусь без лишних проволочек,
Лишь ночка тёмная хлопочет
Преподнести ко сну сюрприз,
Совсем не двигаясь к рассвету,
И чёрным сгустком на порог
Ложится, словно пар над Летой
Сгустился у озябших ног.
Не перейти реки забвенья
Под плеск неласковой волны.
Слепы дороги безвременья,
Тревожны сумрачные сны.
1983 г.
Пространство немоты
Безмолвны счастье, суета и слёзы,
Душа устала требовать покой,
И так легко отбрасывать рукой
Ещё не происшедшие курьёзы.
Их так легко отбрасывать рукой,
Как прядь со лба, как знаки пониманья,
Представленные ласково судьбой…
Да и судьба не центр мирозданья,
Невольно нарисованный тобой,
Не вечный бой. Скорее лишь попытка
Преодолеть пространства немоту
И провести внезапную черту,
Соединив гримасу и улыбку
Прошедших дней с грядущими. На смену
Придет пора волнений и тревог.
И я прочту грядущее меж строк
И прошлому тогда узнаю цену.
1983 г.
Счастья на серёжки
В разудалый камень, в запоздалый ливень
Воплоти безумья, синеокий иней.
Холодом вселенским, жаром преисподней
Раскачает месяц полночь, словно полдень.
Весело и грустно с песней и надрывом
По лугам зеленым и речным обрывам
Понесется время — только и видали…
В сломанном картузе, в стоптанных сандалиях.
Рассыпая звезды по долам и весям,
По озерам черным, где томится месяц.
Где надежд и боли столько опочило,
Что не хватит блесток в поднебесье стылом
Раздарить по миру сестрам человечьим,
Счастья — на сережки, огонька — на свечи.
1984 г.
Ночь
И день умирает ненужный и длинный
И грани стирает меж светом и тенью.
Как призрачны звезды, и ветер долинный
Качает, как лодки, верхушки деревьев.
И мечется ночь, ей на сцене никак
Нельзя появиться без туши и грима.
И в черных перчатках на мягких руках
Ты перед зеркалом в облаке дыма.
Но третий звонок, и на сцену пора.
Еще не положена тушь на ресницы,
Но в этом, наверно, есть смысл, и игра
До петухов первых только продлится.
1985 г.
В городском неудачном романе
Вдохновение — роскошь и бред,
Снизойди на меня на мгновенье,
Дай увидеть предутренний свет —
Ломкий снег твоего пробужденья.
И когда за окном тишина
Разорвется хрипеньем моторов,
Всё ещё одуревший от сна,
Город прячет свой бешеный норов.
Дальше день раскручу, как волчок,
По проспектам, кривым переулкам.
Загуляет по струнам смычок,
Волю дав разыгравшимся звукам.
И от верхнего к нижнему «До»
По кольцу площадей и бульваров
Звук уйдёт на московское дно
Под аккорды попсовой гитары.
А на фунт с анашой табака
Двух рублей не хватает в кармане…
Как струна, оборвется строка
В городском неудачном романе.
1989 г.
Предметы ночью
Ночью фонарный свет
Оранжевый или синий.
Он заглядывает в комнату,
И каждый предмет
Высвечивается.
На мерцающей картине
Синий — Шагал,
Оранжевый — Сарьян,
Только ночной…
Кажется, у Ремарка
Ночной Сезанн
Или Дега ночной…
Каждый предмет
Обретает свою суть;
Зеркало перестает
быть плоским.
Опасно глядеть
Ему внутрь,
Хотя заглянуть просто.
С пространством шутки плохи:
Оно затягивает навсегда.
Синие и оранжевые огоньки,
Так отражается звезда
И пускается в ночной полет
Над моим городом.
Свет фонарный ползет
К вазе, в пепельнице огоньки,
Синий — Шагал,
Оранжевый — Сарьян.
Кажется, у Ремарка
Ночной Сезанн
Или Дега ночной.
Ночью тревожатся старики
И обретают покой.
Синий и оранжевый…
Серый рассвет в плоском зеркале,
В пепельнице окурки сигарет.
Слышно: трамваи поехали.
1995 г.
Рождество на темно-синем
И Рождество на темно-синем,
И Новый год на темно-красном.
Мы будем говорить о сильном
И ненавязчиво прекрасном.
Перевернув безмерность линий
И перепутав день напрасно,
Мой Новый год на темно-синем
И Рождество на темно-красном.
Где все пытается не сбыться,
Где все так зыбко под ногами…
Пусть темно-синим осветится
И темно-красным одурманит.
1996 г.
Поезд Москва — Петербург
Снова поезд Москва — Петербург.
Снова тамбур-курилка. Вагоны
Заскрипят и покатят в пургу…
Снова поезд Москва — Петербург,
Уходящие в полночь перроны.
Снова карты на стол, и коньяк
Друг-попутчик закусит лимоном.
Впереди Петербург и оттяг
С Де Ламотом, Кваренги, Томоном.
Вот уже середина пути.
Бологое присыпано снегом.
Я сыграл «семерик без пяти»*,
Стопаря закусив черным хлебом.
Мчится поезд. Московский вокзал.
Пункт конечный встречает прохладцей.
Петербург, это я прочитал,
«Ленинград»**, я в тебя проигрался.
Может, память зациклила вдруг
Или дарит мне нечто иное.
Ленинград перешел в Петербург…
И исчез, как туман над Невою.
Он ушел навсегда. Его нет.
Он на Волковом, на Пискаревке…
А в дворцах настилают паркет
И разучивают менуэт
Отморозки, воры, шалашовки.
1997 г.
_____________________________________________________________
*«Семерик без пяти» (преферанс) — карточный
термин.
**«Ленинград» (преферанс) — жлобская версия
преферанса.
В час сурка
В ночь шакала, в час сурка
В замороженной колоде
Два валета-дурака,
Пять тузов, один в разводе.
Два армянских марьяжа
Шесть очков берут на брата.
Время лживо, ночь нежна —
Возвращает час обратно.
По-телячьи, без речей,
Запуская пальцы в холку,
Приближает время «Ч»,
Потеряв в стогу иголку.
Час сурка от двух до трёх
Закружится в ритме вальса.
Только месяц-пустобрёх
Похудеет на полпальца.
Истончая букву «С»,
Он плевать хотел на время.
Бог не выдаст, чёрт не съест,
Только час добавит в темень.
Ночь нежна, любовь крепка,
И зима на смену лету
Заступает в час сурка,
Не пуская ночь к рассвету.
1997 г.
Московское лето
1. Июньский дождик
Июньский дождик моросит.
Душа, однако, солнца просит.
Петровский пост. Пора постить.
А дождь моросит и моросит.
Пора замаливать грехи,
Ходить во храм и причащаться,
И прекратить писать стихи,
И перестать с женой общаться.
Петровский пост. Пора постить.
Июнь. Дожди. Промокла лира.
Ем кашу, может, Бог простит
И, как вороне, вышлет сыра!
2. Московское лето
Московское лето лениво и жарко,
На старом Арбате толпа и галдёж.
Матрёшки, шинели, кокарды, фуражки —
Советскому ретро туристский балдёж.
Никитским бульваром к Тверскому, «Макдональдс»,
К фонтану, где раньше стоял монастырь.
Реклама белья, фототехники «Кодак»…
Июль, как бестселлер, зачитан до дыр.
От липких газет и глухих подворотен
До тёплого пива к московским друзьям,
А дальше бульварами мимо Петровки
К Рождественке, вправо и вверх к Звонарям.
…… … … … … … … … … … … … … … … … ……
…… … … … … … … … … … … … … … … … ……
Московское лето безумно и жарко,
Больное на век бронхиальной тоской,
Ты катишься в осень ни шатко ни валко,
Как сонный таксист по безлюдной Тверской.
3. Августовский сонет
Зачем ты мучаешь меня?
Ты не умеешь быть жестокой.
Вот август надевает смокинг
И забирает час у дня.
Зачем ты мучаешь меня?
В больничке нашей «no smoking»
Как в самолете. Дай огня
И подымить чуть-чуть на койке.
Не обижайся на меня —
Есть время до второго Спаса
Ещё подправить эпикриз.
Дождаться яблок. К черту криз.
На фотке август. И напрасно
Ты снова слушаешь меня.
1998 г.
Группа крови
Контрастная тень и зазубрины с края,
Где свет с черным фоном успел разминуться,
Где колко ладоням и кровь вытекает,
И красными каплями падает в блюдце.
Мой номер известен, и группа готова,
Но тень не успела накрыть с головою.
И даже надежда, что первое — Слово,
Не спрячет от Бога меня простынёю.
Не спрячет от тени — от памяти спрячет.
На счёт раз-два-три не найдёт, не надейся.
Так малые числа чего-нибудь значат,
А числа большие — всё меньше и меньше.
Дурные итоги, глухие пределы.
Стремленье к нулю — неужели бравада?
Ещё одна ночь нацарапает мелом
На чёрной доске элементы распада.
1998 г.
Март
Дни разбегутся как цыплята,
Их собирать — пустое дело!
Весна. Разверзлись хляби. Слякоть.
И солнце греет неумело
Полуозябшею ладошкой.
Скорей спешит само согреться.
Ему винца бы на дорожку,
Чтобы затеплилось на сердце.
И в путь, в апрельское бессонье
За ледоходом лунным трактом,
Когда по снежному басону
Одни сосульки будут плакать.
А равноденствие внезапно
Добавит света к полутени,
За солнцем, падая на запад,
Отменит время снов весенних.
И я, как будто посторонний,
К весенним играм бесполезный…
А март придурочный трезвонит
В колокола, как в лист железный.
1999 г.
Весенние строфы
Последствием зимней печали и скуки,
Преобладания ночи над светом
Весною окажутся все бяки-буки
С ослабленным к солнцу иммунитетом.
В канун равноденствия белое с чёрным
Сойдутся, как жертва с преступником в лифте,
Но шансы сторон хоть и выглядят спорно,
Сегодня они, видит Бог, фифти-фифти.
А завтра, а завтра… пускай на минуту,
Но день отыграет у сумрака пешку,
Добавив к промозглому серому утру
Весенний раздрай и любовную спешку.
Но чёрная краска не так беззащитна,
А белая — в марте по-прежнему тускла.
И время приходит на рынок тащиться,
Жене покупать босоножки и блузки.
И время приходит… неужто решиться
Бежать под весёлым капельным трезвоном
За мартовским зайцем и киской чеширской,
За чёрным грачом как за белой вороной.
1999 г.
Части речи
Любовь моя на грани слома,
Слова рассыпались на слоги.
Какие жёсткие глаголы,
Такие грубые предлоги!
Так трудно справиться с собою,
И междометия меж строчек
Моей останутся виною,
Простым набором скобок, точек.
Любовь моя, мы в части речи
Своё добавили несчастье —
Ты перепутала наречья,
Я обломился на причастьях.
Глагольной рифмой, ритмом, юзом,
Не стихотворным нормативом,
Мы позабыли о союзах,
Пускай непрочных, но счастливых.
О правде голой и не голой
Ударные напомнят слоги.
Какие грустные глаголы!
Какие скучные предлоги!
2001 г.
Сводные сёстры
Наверно, сентябрь пришел неспроста,
Еще один год проводив желтизною.
На улицах осень, и тенью резною
На тротуары ложится листва.
Наверно, любовь и печаль не враги.
Так сводные сестры на людях едины,
Но не достичь золотой середины,
Пока на воде остаются круги
Прошлой любви… а к идущей на смену
С желтым букетиком листьев в руке
Дождиком осень прижмётся к щеке
Сводной сестре, уступив путь на сцену.
2001 г.
Двое над городом
Я листком покину крону
Вместе с ветром в небо круто
По Ньютонову закону,
По осеннему маршруту
За фантомом отраженья,
Вышибая клинья клином,
Лёгким вектором круженья
В плоской метрике Евклида.
Я — листом, а ты — листочком,
Полимерной лентой, слитно
Улетим последней ночью
С первым снегом неолита.
И застынем над пейзажем
Городского запустенья,
Не смущая эпатажем
Наши спаренные тени.
2002 г.
Город в сентябре
Неприметным переходом,
Незаметной сменой лада
В сентябре проснётся город
В ожиданье листопада.
Не успев спросонья охнуть,
На пороге межсезонья
Город в сурике и охре
Растворяется и тонет.
Медь осеннего оркестра
От кремлёвских стен и башен
По бульварам и проспектам
В город двинется на марше.
По-гусарски подбоченясь,
В жёлто-красном доломане
Закружится вальс осенний
Новых встреч и расставаний.
Сделав па в Замоскворечье,
Раскрутившись по Ильинке,
Вальс тревожный, вальс беспечный
Улетит с рассветной дымкой.
Под негромкие аккорды
Утра — солнечного барда
В сентябре проснётся город,
Заметённый листопадом.
2002 г.
Город в октябре
Давай с листвой поворошим
Всё, что успел нажить за лето.
Кольцом запустит в небо дым
С утра седьмая сигарета.
Под чепуху и пустозвон
Осенних ахов и восторгов
Приходит осень на перрон
В октябрь, провожая город.
Бессмысленный на все лады
Обман с обменом одинаков,
Сменив июльские сады
На мишуру осенних парков.
И не понять такой резон,
Ради какого ещё вздора
Октябрь откроет свой сезон,
Размалевав сангиной город.
2002 г.
В город мой приходит осень
Вот и осень! Бабье лето
Над российскою столицей,
Будто шарик с жёлтой лентой
Прилетел из-за границы.
Пятерни московских клёнов
Машут дружески с бульваров.
В листьях красных и зелёных
Абрис ржавых тротуаров.
День короткой паутинкой
Намотается на спицы
Ранней осени. Грустинка
Жёлтой лентой над столицей
Пролетит, меня не спросит,
В синем небе растворится.
В город мой приходит осень,
И на юг собрались птицы.
Пятерни московских клёнов
Машут дружески с бульваров.
В листьях красных и зелёных
Абрис ржавых тротуаров.
Вот и всё! Уходит лето
С улиц города в предместье,
Словно шарик с жёлтой лентой
В поднебесье, в поднебесье!
Пятерни московских клёнов
Машут дружески с бульваров.
В листьях красных и зелёных
Абрис ржавых тротуаров.
2003 г.
Тенью стрижа
Болью, разлуками — долгими, близкими —
Воздух заполнен, и день ото дня
Зайками, кисками, длинными списками
Мучает он и кромсает меня.
Перекрещением смысла с бессмыслицей,
Перестановкой словечек в игре
Мыло не маслится, масло не мылится
Дождь из ведра и дрова на траве!
Кажется, хватит, пора бы за дело,
К зеркалу губы сухие прижать.
Зло пробежало, добро пролетело
Пёрышком, промельком тени стрижа.
2003 г.
Последний вираж
Обездоленный, не щадящий,
Не нашедший пристанища звук
Глухарём в заколдованной чаще
Тик да так, ток да тик, тук да тук.
Просвистит, пропоёт, протокует
И забудет вернуться назад
Гулким эхом, шальным поцелуем,
Отраженьем разлуки в глазах.
То ли время меня не жалело,
То ли я его мало жалел, —
Не успел оглянуться — так бело,
Бог ты мой, как бело́ на земле!
Принимай же, дружище, раскладку,
Да смотри в этот раз не спеши
Изводить на прорехи заплатки,
Дальних планов кроить чертежи.
На спидометре стрелка застыла,
Время есть навести антураж…
Слышал я: всё, что не было, — было.
Даже этот последний вираж.
2003 г.
Было время
А ведь было время, было,
Но куда-то утекло…
Золотишко речка мыла,
Маша — раму и стекло.
Мама стряпала второе,
И в портфеле ждал букварь.
Было время золотое.
Значит, осень. Нет, январь.
Двор московский. Инвалиды.
Коммуналка. Быт. Сортир.
Ах, какие были виды
На плакаты «Миру — мир».
В кухне вякала тарелка
Про надои да руду
И судачили соседки
О зарплате по труду.
Молодое поколенье
Обучалось в «расшиши».
А ведь было это время…
Вспомнишь — в горле запершит.
2003 г.
Рвутся в небо отголоски песен
Памяти друга
Рвутся в небо отголоски песен,
Что ж, друзья, пришел нам срок, пора
Слиться с серым фоном поднебесья,
Превратиться в зимние ветра.
Наверху, где снег почти не тает,
Над замёрзшей горнею рекой,
От Хибин до рудного Алтая
Дотянуться так легко рукой.
По «двухсоткам»* бывшего Союза
Путь на север непривычно прост
Без мошки и каменного груза,
Без полярных сполохов и звёзд.
На маршруте всё у нас в порядке,
До утра набраться надо сил,
Просто Юрка вылез из палатки.
У костра махорку засмолил.
Рвутся в небо отголоски песен,
Что ж, друзья, пришел нам срок, пора
Слиться с серым фоном поднебесья,
Превратиться в зимние ветра.
2004 г.
____________________________________________________
* «Двухсотки» — топографические карты
масштаба 1:200 000.
А лето сном вернётся в руку
Ещё до лета столько буден,
Давай, дружок, поедем тише.
Глядишь, и правда, дальше будем,
А снег, как бредни, выше крыши.
Какая белая пустыня
Из силикатов типа кварца
К утру продрогнет и простынет,
Сжимая простыню пространства.
Так и не справившись с обманом
Равновозможных направлений,
Московский скорый на Палану
Уйдёт по южной параллели
В объезд, на длинных перегонах…
Чем ближе в лес, тем дальше лето.
И заболтают в разговорах
Суть и название предметов,
Уже готовых к потребленью,
Зимой — телега, летом — сани.
Как вдруг по-щучьему веленью
Всё поменяется местами
И обрастёт привычной скукой
Среды и места обитанья.
А лето сном вернётся в руку,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.