Бесплатный фрагмент - Степкины тропки

Степкины тропки

Запыленный ЗИС-150 дребезжа всем телом и тяжело отдуваясь паром из перегретого радиатора, резко остановился у одноэтажного, сверкающего свежей известью дома.

— Ну вот, хозяйка, приехали — водитель улыбнулся молодой женщине. Та вежливо поблагодарила, хотя благодарить за столь бесшабашную езду по российским дорогам, по мнению Степана, было излишне. Степан был сыном этой женщины, и они приехали в школу. Степан учился в первом классе, а его матушка преподавала биологию, химию, еще черти знает сколько предметов. Учителей в отдаленных сельских школах всегда не хватало.

Здание, к которому они подъехали, было их жилищем. Вернее им теперь принадлежало треть дома, вторую, большую часть дома занимал директор со своим семейством. Школа находилась в двухстах метрах от дома и в данный момент от нее отделились четверо мужичков — Здорово училка! — осклабился один из них, видимо бригадир. Заглянув через борт машины, он присвистнул: О, багажа много. Вещи дорогие, могут и упасть. Разнарядка разнарядкой, а ты хозяйка добавь нам на пару бутылок белой.

— Ты што ирод у девушки денег требуешь? Она твоих оболтусов учить будет! — сказала незаметно подошедшая женщина в черном, «техническом» халате.

— Так она за это деньги будет получать! — возмутился бригадир.

— А тебе, значит, по разнарядке не заплатят! — съехидничала женщина.

— Харэ Лёха — поддержал ее один из грузчиков.

— Я вам дам пять рублей, если шкаф мне соберете — вмешалась в дискуссию «училка».

— Шкаф собрать? Почесал в затылке бригадир. А инструмент? Марья — обратился он к женщине в халате. Твой Сашка в школе?

— Да, и инструмент у него разный сейчас имеется, он директору что-то в кабинете собирал — ответила женщина в халате, оказавшаяся как потом узнал Степан, школьной уборщицей. — Он у меня мастеровитый! — с гордостью добавила она.

— Тогда шесть рублей с тебя, училка, водка 2—87 стоит. А Сашка нам поможет и бесплатно. А мы тебе еще и антенну для телека наладим! — предложил бригадир.

Сговорились.

Шкаф был белого, соснового шпона, с зеркалом во весь рост, а Сашка оказался пареньком невысокого роста, для своих 13 лет. Все в округе его звали Сашка — механик. Пока грузчики перетаскивали вещи внутрь дома, он разбирался с конструктивными особенностями шкафа. Затем принес из школы инструмент. После чего двое рабочих под его руководством и его же некоторой помощи, довольно быстро собрали шкаф.

В тоже время двое других рабочих устанавливали антенну на крыше.

Степа с интересом наблюдал за их действиями, попутно оглядывая окрестности.

Одноэтажная школа, такая же белая, как и их жилище, стояла на бугре, предоставленная всем ветрам. За большим оврагом, метрах в пятистах от нее расположилась довольно большая, татарская деревня. С трех других сторон лежали обработанные пашни, лишь вдалеке, (как показалось, Степану) на востоке, виднелась кромка леса.

От созерцания окрестностей Степана отвлек матерный вскрик и грохот покатившегося по скату тела. В последний момент перед падением с крыши рабочий ухватился за антенный провод и сумел удержаться. Через минуту он уже стоял перед «училкой» с проводом в ободранной руке.

— На хозяйка — заметил он ощерившись щербатой улыбкой. Увидев кровь, хозяйка проворно метнулась в дом и через минуту уже стояла перед рабочим с ватой и небольшим пузырьком с прозрачной жидкостью.

— Что это? — спросил «раненный».

— Спирт. Давайте руку обработаю.

— Не, лучше внутрь. «Раненный» бесцеремонно отобрал пузырек и одним глотком влил себе в глотку. Задержал дыхание и, утершись рукавом, бросил просветленный взгляд на бригадира.

— Хозяйка, может мне тоже с крыши скатится? Я как в цирке могу, кульбитом. У тебя еще спирт есть? Нет? Жаль — бригадир рассмеялся и позвал Сашку — Эй механик иди провода подсоединяй к телевизеру.

Сашка — механик

Э, малый, как тебя зовут? — спросил Сашка Степку, выходя из дома. И познакомившись, объявил. — Классный у вас телек, Рекорд 64.- В прошлом году мама купила — отозвался Степан.

— Все равно зимой работать будет плохо — авторитетно объявил Сашка. Антенна хоть и на холме, но и ветры здесь зимой сильные, приема не будет. У нас в деревне телевизор только в доме председателя. У нас ветер послабже будет, а все равно, как вьюга заметет, ни черта не видно. Да и так прием плохой. Ну ладно, я пошел, в случае чего вызывайте, помогу вам.

Степан не раз потом встречался с Сашкой в школе и вне ее — он изредка, как обещал, приходил и помогал женщине с малолеткой. Забегая вперед, можно сказать, что Сашка, окончив восемь классов, подался на местный двор МТС, где и работал, до своей отправки в колонию малолетних преступников.

А дело вышло так:

В сельской местности республики, помимо татарских деревень, встречались и поселения, где жили славяне. В такой деревне со странным названием Турма, жил со своей матушкой Сашка-механик. До революции рядом с деревней находилась барская усадьба. Видимо до 1861 года жители Турмы были крепостными владельцев поместья. За прошедшее время после революции крестьяне разобрали здание по кирпичику. А дети, дорылись до основания фундамента в поисках сокровищ, якобы закопанных богатым помещиком. Поиски кладов было традиционным развлечением детворы. Степа, несколько позднее, тоже принимал участие в этой развлекухе. А вот Сашка все же докопался. Видимо на месте подвального помещения, в сохранившейся фундаментной кладке он нашел тайник с вполне себе сохранившимся наганом, тщательно упакованным в ветошь. Патроны в барабане присутствовали, но пришли в негодность для стрельбы. Сашка, после того как привел револьвер в порядок, попытался пострелять, но ничего не вышло — механизм работал исправно, а патроны давали осечку. Сашка спрятал находку до лучших времен, но изредка вытаскивал наган, якобы для проверки работы механизма, но при этом хвастаясь перед друзьями своим приобретением.

У Сашки были некоторые трения с председателем колхоза. Петр Семенович ни за что не хотел отпускать из колхоза столь рукастого и пока не пьющего паренька, а тому хотелось посмотреть мир.

— Все равно после армии я сюда не вернусь — говорил он председателю.

А у главы колхоза были мысли съездить в военкомат и переговорить со знакомцем — военкомом по поводу Сашкиной, хотя бы отсрочки на пару лет. Но впереди были еще два года, и председатель не стеснялся припрягать малого « на тонкую работу» — как говорил он. «Самоделкину» деваться было некуда, мать нынче хоть и при школе была, а жили все же они в этой деревне. Но пошутить он мог себе позволить. Однажды проводя телефонный кабель из сельсовета в дом председателя, Сашка, в отсутствие хозяина умудрился заодно провести провод от местного радиоузла и присобачил где то добытый, чувствительный микрофон в большой комнате. — Моя приемная! — с гордостью говорил про нее председатель и действительно часто устраивал там приемы ближайших сподвижников, а иногда и собутыльников иже в тех же лицах.

В тот раз собрались перед сенокосом в воскресенье, в аккурат на татарский сабантуй решили погулять у председателя. И как раз в разгул веселья Сашка, чувствующий себя на радиоузле как дома, включил микрофон.

— Никак спектакль передают — сначала решили колхозники. Однако по мере развития сюжета чуткие уши отдельных слушателей уловили знакомые обороты речи, которые никак не могли звучать в трансляции на всю республику. А когда перешли на личности…

Дело в том, что не далее как три дня назад, председатель крупно поцапался с бухгалтером колхоза, по поводу одной мелкой аферы, на которую никто из финансовых и других присматривающих органов со времен окончания сталинских репрессий никто не обращал внимания. Ну продал бы на сторону председатель соседнему колхозу пару тонн удобрений в обмен на семенной картофель. Бартер, хули. А бухгалтер уперся рогом. Вот его и не позвали на вечеринку. Бухгалтера за это целый вечер пилила собственная супруга. По ее мнению это как лишение определенного статуса. А потом они услышали спектакль, и когда председатель помянул его всуе, то есть бухгалтера с тридцатилетним стажем обозвали старым мудаком, он не выдержал.

— Гуляете здесь! Водку жрете! Разговоры ведете! — отринутый от стола заорал неизвестно откуда возникший бухгалтер. Вот его не было, и вдруг он возник посреди комнаты, рядом со столом, прямо перед носом председателя.

— Ты что, Филипыч, белены объелся? Или водкой тюрю заправил? — багровый председатель стал приподниматься из-за стола. Дело пахло керосином и не менее багровый, но трезвый и более тощий бухгалтер, отступая, заверещал: Да вас сейчас вся деревня, весь колхоз, включая МТС слушает! Что вы о людях думаете, как вы их песочите по матушке и по всякому; все слышат!

Конфуз получился знатным. Никто конечно напрямую председателя не ругал. Но ловить на себе насмешливые взгляды пришлось долго. А событие было запечатлено в устной летописи деревни.

Председатель не был дураком. Председателем он был лет 15. При Сталине, Маленкове, недавнем Хрущеве, а теперь и при Брежневе был в рядах руководящих. При такой смене обстановки только умные и хитрые могли оставаться на должностях. К тому же сразу после обыска комнаты виновник подставы был сразу определен. И через три дня в доме Сашки побывал участковый, сразу и без всякого ордера определивший место оружейной захоронки. В деревни мало что утаить можно. Особенно если друзьям доверяешь. И Сашка поехал в колонию малолетних преступников, и оттуда так и не вернулся, а колхоз потерял отличного технаря — самоучку.

Печь

Зима была в том году снежной и морозной. Хорошо, что до школы не далеко не бегать. Степа бы и побегал на улице и мороз ему нипочем, но не с кем. У директора школы было трое детей погодков. Младшему — Ринату было пять лет. Зульфия училась в одном классе со Степаном, а Ася еще не ходила в школу. Ринат был слишком мелок для совместных игр, да его особо и не отпускали на улицу, а девочки держались особняком. Одноклассники Степана после уроков сразу разбегались по домам. Да и не было такой возможности задерживаться у школы. Зимний день короток, а некоторым приходилось бегать за три километра до своей деревни. Впрочем, постепенно Степан привык к отсутствию товарищей по играм. Большую часть свободного времени он проводил на печной лежанке. Это было единственное место в хате, где действительно тепло, а временами очень жарко. Но печной жар был приятен тощему телу.

В помещении было целых две печи. «Русская» и «голландка», но они не всегда спасали от холода, особенно по утрам. А на выходной двери в сени по ночам намерзал слой льда. Возможно, мать перестраховывалась и поздно перекрывала заслонки, но скорее всего дело было в некоторых конструктивных особенностях печника сложившего эти печи. Руки у него росли из жопы. И дымоход получился широким и коротким, печи, поэтому быстро выстуживались. Но готовить на них было достаточно удобно.

Питалась семья просто, но сытно. В основном блюдами из картофеля и баранины. Иногда мать варила щи. Пекла замечательные татарские пироги эчпочмаки. Да и хлеб мать пекла сама, на своей закваске. Магазинный хлеб и деревенское молоко был редким явлением на столе учителя. Как и кондитерские изделия. Зато Степан мог потреблять мед в неограниченных количествах. Как и яйца. Мать приобрела в татарском селе сразу десять литров меда и сотню яиц. А перед этим съездила и привезла на санках из другого колхоза здоровенного барана, туши которого им с лихвой хватило на всю зиму. Купить баранину в начале зимы было проблемой, но не для Надежды Александровны, работавшей ранее в этом же районе главным зоотехником.

В день БОЛЬШОЙ ТОРГОВОЙ ЗАКУПКИ Степа, не дождавшись матери до темноты, решил пожарить картошки. В «голландке» еще тлели угли, и Степа подложил дров, и когда разгорелись, добавил угля. Затем тщательно вымыв три картофелины, порезал на ломтики вместе с кожурой. Высыпал продукт на сухую сковородку и поставил на плиту. Картофель начал обугливаться, Степа интенсивно перемешивал готовящееся яство, но оно почему- то обугливалось все больше и больше. Наверно готово — подумал он через пять минут после начала экзекуции. Сдвинул, попробовал — картофель хрустел на зубах. — Ну и ладно, я например картофель и сырым могу есть, а здесь почти готовый! — вслух сказал Степа. Поставлю-ка я чайник.

Кипящий чайник он потом опрокинул себе на ноги. На ногах были одеты войлочные тапочки, и это частично спасло его от серьезной травмы. Но день, точнее вечер, выдался все же не совсем удачным.

Добравшуюся до дома мать он накормил своей первой стряпней, а потом она смазывала гусиным жиром его пузыри на ногах.

О любви

Временами в доме становилось весело, к молодому педагогу заглядывали в гости ее ученицы-семиклассницы и Сашка-механик. В одну красивую девушку по имени Фатима Степка безоговорочно влюбился. Времена он становился ужасно влюбчивым. Это была вторая любовь в его жизни. Первой была его двоюродная сестра Ольга. Прелестное белокурое создание с огромными карими глазами было на голову ниже Степана и на целую голову деловитей.

Когда мать его была старшим зоотехником, ей так же выделили дом в сельской местности, недалеко от города Казани. Дом был шикарным как иностранная вилла. Рядом стоял сосновый бор, а грибы росли буквально на пороге. В доме имелась великолепная, открытая веранда. Большие окна, пропускающие массу света и белейший пол из гладко струганной доски.

Летом, это было сказочно прекрасное место для отдыха, и в гости к матери с пятилетним Степой, приехала тетка Нина и его четырехлетняя сестра Ольга. Тетка была экзальтированной молодой дамой, большая поклонница Бунина и Мопассана. Порой казалось, что Ольга была более приспособленной к жизни, чем ее мамаша.

С порога Ольга сразу прошлась по периметру зала. Принюхиваясь как кошка. Ее расчетливый взгляд как бы говорил: — Да, здесь хватает пространства, где можно порезвиться!

К сожалению ни тетка, ни мать Степана, не обратили на это внимание.

На следующий день по приезду родственников мать умчалась на работу.

Тетка устроилась на веранде, благо погоды стояли отличные, и сидя на раскладушке с поднятой спинкой, можно было совмещать солнечные процедуры с чтением любимого томика Мопассана. Тем временем позавтракавшие дети тихо играли, составляя кубики. Внезапно Ольга смешала, строящуюся башню и заявили: Играть не интересно, давай полы натирать! Все полы дома натирают!

— А чем? — спросил доселе не догадывающийся о несовершенстве своей фазенды, Степан.

— Мастикой конечно!

— А где ее взять?

— Да вон, у твоей мамы, большая банка стоит, этим и натрем!

Большой банкой была полулитровая емкость фиолетового стекла с кремом Огни Москвы. Степа как то пробовал крем, пах он замечательно, а на вкус был не очень. Мать запретила ему его трогать, но разве Степан мог отказать сестре?

И они энергично начали втирать крем в свежие, белые доски прямо посреди зала. Крема намного не хватило. Наверное, всего лишь на два квадратных метра, но он намертво впитался в дерево, в виде изображения серого паука на белом фоне. Детей за это произведение развели по углам в виде наказания. Но Ольге все было нипочем, и через три дня случилась другая история.

Ближайший магазин находился на расстоянии километра от жилища старшего зоотехника, то есть на другом конце поселка. Продукты туда завозились три раза в неделю. Тетка, рассудив разумно, решила отовариваться в местном «супермаркете» именно по этим дням. Сельские «супермаркеты» не блистали разнообразием пищевых продуктов. Постоянно имелись, пряники, халва, конфеты — подушечки и огромные бочки с душистым растительным маслом. А так же бочки с соленой килькой сорта «на рупь — сто голов». Тут же продавались скобяные изделия, канцелярские товары, садовый инвентарь и другие инструменты.

А основная масса ходового товара расходилась в течение пары часов. В том числе и сайки — вкуснейшие булки, до которых был так охоч Степан. Маршрут снабженческого ЗИСа проходил по дороге рядом с домом. И тетка, узнав подробности снабжения поселка от Надежды Александровны, решила побаловать племянника свежими булками, Ольга была довольно равнодушна к любой выпечке, кроме пирожных. Но пирожные в поселок, увы, не завозили.

В пятницу как раз был завоз, и едва заслышав басовитый шум двигателя, тетка, подхватив сумку, помчалась в магазин, занимать очередь.

Детям было строго наказано никуда не отлучаться из дома. Да они и не стали. Так как вскоре пошел дождь, превратившийся затем в ливень.

— Смотри сколько воды! — завороженно глядя в сплошную стену дождя, прошептала Ольга. А давай мы постели постираем! Степан был не против. Только матрацы оказались тяжелыми, и они еле справились, выбрасывая пуховые подушки, легкие одеяла, простыни и матрасы прямо на свежевскопанную клумбу. Что говорить, Ольга была очень хозяйственной девушкой.

Тетка неслась сквозь ливень с набитыми сумками, порой оскальзываясь на скользкой траве. Нина представляла себе забившихся под кровать испуганных детей, вокруг которых гремел гром и сверкали молнии.

Метров за сто от дома она услышала веселые вопли. Дети скакали на опустевшей панцирной сетке кровати и орали: Дождик, дождик пуще, дам тебе гущи!

А за окном валялись мокрые постели, вбитые ливнем в грязь клумбы.

Через полгода по приезду в город Степан с родителями были в гостях у тетки. Пока родители сидели за столом, дети играли в другой комнате, а потом Ольга повела Степу в кладовку. Давай покажем друг другу писи — предложила она. После предъявления, она с облегченным вздохом сказала: Ну вот, теперь мы с тобой муж и жена и теперь никогда не расстанемся.

Нет, она все же была истинной дочерью своей матери. Такая же романтичная.

А еще через полгода родители Степана развелись, и так получилось, что он больше никогда не видел Ольгу.

Сразу после празднования Нового года выяснилось, что дров хватит всего на две недели. Собственно, дрова то были, но в виде бревен.

Не сказав матери ни слова, в ее отсутствие Степан взял топор и пошел рубить дрова. Ну как рубить? Нашел лежащее вне штабеля сухого соснового леса — бревно осины, сантиметров сорока в диаметре. И начал тюкать топором, пытаясь для начала отделить полено. Часа через два, к приходу матери, он практически перерубил сыроватое дерево. Мать вздохнула, посмотрев на его работу, и в ближайшее воскресенье у них во дворе появилось трое ловких, молодых мужиков, которые за неполный день играючи нарубили, накололи, целый штабель дров.

Они не ругались матом во время работы, и во время обеда, которым их накормила «училка», не пили водку. Весело, на равных балагурили со Степаном во время перекуров. Степка даже пожалел, что у него нет такого веселого отца. О чем он прошептал вслух, но мать его услышала…

После ухода работников Степан сидел нахохлившийся, уставившись в телевизор.

По экрану бегали черно — белые полосы, сменяющиеся серой рябью. Опять не работает! — С досадой отметила подошедшая мать. Ты чего такой грустный?

— Скучно, собаку хочу. И папку! — неожиданно добавил сын.

— Пойдем, теперь дрова есть, я баню натопила. Как ты зарос! Надо тебя подстричь! — сказала мать, погладив сына по кудрявой голове.

Баня была общей с директорской семьей, но отапливал ее каждый своими дровами.

Дрова директору рубили старшеклассники совершенно безвозмездно. Ну, может быть с надеждой на хорошие оценки в аттестате.

Надежде Александровне дрова рубили тоже ученики десятого класса, но вечерней школы. И она с ними честно расплатилась. Дав на троих 15 рублей. Да еще и покормила. Для деревни, в те времена это были большие деньги.

В бане было пока сухо, но уже достаточно тепло. Мать по-женски быстро, без веника и прочих банных премудростей помыла сына. Тепло укутала в предбаннике. — Беги и сразу на лежанку. Я скоро приду.

Степка выскочил на улицу — от банного окошка отпрянула фигура. Было уже темно, но Степан все же узнал директора, который с независимым видом зашагал в сторону школы.

Степа рассказал матери о неожиданной встрече и удивился ее ярости и неожиданным словам из ее уст.- Козел вонючий. И здесь мне нет покоя от таких начальников! Пора нам с тобой защиту искать — мать постепенно успокоилась, и они долго сидели вместе, глядя в пустой экран телевизора…

В начале февраля Степан с Надеждой Александровной собирались в город. У «училки» была сессия — она получала второе высшее, уже педагогическое образование, а Степану очень хотелось повидать деда с бабушкой. От школы до расчищенного тракта в районном центре было 15 километров. А там еще 40 километров на автобусе.

Колхоз выделил лошадь и возницу и ранним зимним утром укутанный Степан в ожидании несколько задерживающейся в доме матери взирал на поданный экипаж и его возницу. Лошадь выглядела старой и умной, возница был одет в овчинный тулуп. Еще два таких же лежали в санях. Рядом стояли два их чемодана, ехали все же не на один день.

— Падай малай (мальчик (тат)) в сани. Тулупом укрою. Но Степа ждал мать. Наконец она выпорхнула из дома. Легкая и красивая. Одетая в приталенное темно синее пальто с каракулевым воротником, в котором она походила на дореволюционную курсистку. Возница помог им разместиться в санях. Укрыл тулупами, щелкнул вожжами по крупу лошади и сани со скоростью 7 — 8 км в час заскрипели по слабо чищеной дороге.

Степа уже впадал в дрему, когда возница, обернувшись, проговорил:

— Хозяйка, назад едем?

— Зачем?

— Смотри, какой ветер по снегу. Метет. Буран будет.

Мы уже почти половину пути проехали! — возмутилась мать. А затем просительно глядя в лицо полуобернувшегося возницы — Мустафа, может успеем? У меня завтра сдача экзаменов, если не попаду, плохо мне придется.

— Как скажешь, ты хозяйка — Мустафа равнодушно пожал плечами и повернулся лицом к лошади.

Степа опять настроился поспать и лишь только, как ему казалось начал впадать в дрему, как услышал возглас матери. Она видимо тоже дремала, но вдруг очнулась и вскрикнула, перекрывая шум ветра. — Мустафа, куда мы едем!? Ничего же не видно! И дороги нет!

— Молчи хозяйка, рот береги, молись своему богу, лошадь, если Аллах дозволит, на тракт выведет.

Это была последняя фраза, которую помнил Степан. Он ничего не видел кроме белой, тугой пелены летящего снега. И впал в кому…

И ему было видение:

— Барин, барин, да проснись ты барин! Никак беда! Заблудились. Лошадь встала! Полный буран и дороги нетути никакой!

— Отстань, отстань, Семен. Ужо сон досмотрю…

— Ах как хорошо, летом… Зимой, наверное, гораздо хуже, но я не помню зиму, ибо прожил совсем немного лет. Нет, летом дожидаться зимы, как-то скучно, очень много интересного летом происходит. Вчерась с Хлопушей бегали на речку, я ногу поранил — наступил на жемчужницу, зато пескарей руками в ручье ловили — шустрые они на полного ужаса, но я одного все равно ухватил!

…Барин, Барин! Может возвернемся?

— Можно…

— А куда?

— В детство, Семен, в детство…

Полудрема под теплой медвежьей шубой убаюкивала, даже метель была ласкова к моему телу. И снежинки приятно падая на лицо, сгорали теплыми воспоминаниями…

— Почему только помнится лето или поздняя весна с запахами сирени? Ах, не до того, опять суета, Семен с его кобылой…

— Кончилась дорога барин! Не расчистили!

— Как же так я еще тредневно назад старосте говорил выделить людей до тракта и к поместью Дмитрия Федоровича?

— Тит, его итит! Кого в старосты назначаешь, барин? Мы как на духу — вдвоем в поле. Помирать вместях ежели што. ВОР-он! Дал бы гвоздя! Но только ты же далеко, а ворон рядом!

— Не бери в голову Семен.. Лошадь, буран, все едино. Садись сюда. Ты же мой друг единственный с детства. А помнишь, как тебя пороли, за то, что прикрыл меня?

— А ты барин?

— Ну, меня то не пороли…

И внезапно закричал: Штоф доставай! И гори оно все огнем, лошадь сама вывезет!

Едем…

Чокнулись запорошенными снежным хрусталем лафитниками и дальше…

— За нас. Мы же с тобой ровесники.

— А ты мою деваху умыкнул! Ленку жалко! Я бы…

— А что жена досталась плохая?

— Да не то слово, Ильич. Вроде как живем в согласии, а все равно муторно

— Вот и мне… тоже.

Внезапное сердце Ивана Ильича тридцати восьми лет от роду почувствовало сбой. « Быть или не быть, вот в чем вопрос» — подумал он и отключился…

Ему не снилась последняя ссора с опостылевшей женой и детские разборки.

А просто увидел деревенскую девку, отнятую от Семена, и ее кипейно белозубую улыбку и венок из одуванчиков, одетый лично на ее русую голову…

— Барин, на тракт напали! — внезапно заголосил Семен.

А Ивану Ильичу уже и этого счастья не хотелось.

***

Степан долго выплывал из серой мути. Внезапно, толчками к нему возвращалось сознание. А потом он опять выпадал из реальности. Вот он отметил, что лошадь, до этого еле передвигавшая ноги, пошла быстрее, — Выбрались — подумал он.

Вот он уже едет в сером автобусе, привалившись щекой к окну.

Вот он уже видит угол, белой кремлевской стены, а с другой стороны глубокую снежную пустоту федосеевской улицы на которой находился дом деда…

Очнулся он только в теплой знакомой квартире. Бабушка! — закричал он, уткнувшись ей в мягкую грудь, и заплакал от внезапно нахлынувшего ощущения счастья.

О любви — сцена вторая

В первое воскресенье марта, еще до женского праздника, мать с раннего утра поставила тесто на пироги, и что-то вкусное уже с вечера томилось в чугунке. Видимо намечался праздничный обед.

Степа лежа на теплой лежанке размышлял, к чему бы это? До восьмого марта еще два дня (он как раз бумажные тюльпаны маме собирался подарить). Видимо мать ждала гостей, не зря же они вчера вечером целых два часа наводили порядок!

Вскоре после завтрака, в ответ на его немой вопрос мать подтвердила его догадку. — Будут, будут гости и уж одному из них, ты точно обрадуешься! — сказала мать с загадочной усмешкой.

Гостем оказался русоволосый, ладно скроенный, улыбчивый парень, с голубыми глазами. Из тех, кто заготавливал им дрова.

Он присел перед не таким уж и маленьким для своего роста Степаном и улыбнулся, глядя ему в глаза.- Привет, я тут тебе подарок принес — просто сказал он и достал из-за пазухи щенка.

— Ему бы поесть, что ни будь — с просительной нежностью произнес он, глядя на Надежду Александровну. Молока не надо. От матери он неделю как отлучен.

Далее Степану было некогда, он весь день не отходил от щенка, а когда у него спросили, как он его назовет, он ответил, что Чайкой. Как это Чайкой? — удивился гость. Он же все таки мужского пола! — Все равно Чайкой! — заупрямился Степан. На том и порешили. Правда, взрослые звали его просто пес.

Поздним вечером сидели вдвоем с матерью перед экраном телевизора. На улице бушевала последняя мартовская вьюга. Поэтому изображения на экране просматривались весьма смутно. Мать в конце концов перестала мучить технику, отключив ее до лучших времен и стала читать сыну сказку о царе Салтане. Степка пока ленился сам читать книги. Дочитав до места «кабы я была царица» Надежда Александровна остановилась и внезапно не к месту спросила — Тебе подарок понравился? — Ну да, конечно! — воскликнул Степка, и попытался вынырнуть из-под руки матери и в который раз осмотреть своего друга спящего в коробке у печки.

— А Дмитрий тебе нравится? (Дмитрием звали их гостя принесшего столь ценный подарок.)

— Конечно! Он веселый и добрый!

— А ты хотел, чтобы он был твоим папой? — спросила Надежда Александровна, с каким-то смущением опуская глаза.

— Да, он хороший — радостно воскликнул Степан.

Через неделю Дмитрий перебрался к ним на жительство.

Федор Иванович Смирнов

Дмитрий, как и Сашка — механик был уроженцем деревни Турма. Отслужив 4 года в морской авиации, он вернулся в родной колхоз и уже более двух лет работал в местном МТС, попутно заканчивая вечернюю, среднюю школу. Был он последним сыном в семье, родившимся в первый год Великой Отечественной. Отец его — Федор Иванович, до окончания войны работал председателем колхоза. Мать была простой крестьянкой. Вот к ним в гости в конце марта Степа, Дмитрий и Надежда Александровна и отправились. На смотрины.

Дом у бывшего председателя был весьма скромным, деревянный, крытый крашеной жестью. Всего на две комнаты. Это при том, что в свое время здесь обитало немалое семейство. Шутка ли — шесть детей успел «настрогать» и вырастить щуплый с виду мужичок. Дмитрий был похож на него — такой же русый, с приятным лицом, но намного крепче. Телосложением явно в мать. Старушка выглядела солидней своего мужа. Женщина, в отличие от своего мужа, почему то не понравилась Степану, где то на ментальном уровне сознания, вызывая внутреннюю неприязнь.

Было в ней, что то от ведьмы. Позже Степан узнал, что в деревне ее побаивались.

В начале 1942 года, когда мужу пришла повестка на призывную комиссию, Полина Петровна, не стала голосить, а поднесла мужу стакан водки с намешанным в ней зельем. — Пей — твердой рукой поднося к лицу мужа стакан, заявила она. Пеей! У тебя шестеро детей! Федор выпил, и стал инвалидом и председателем колхоза. Остальных-то зрелых мужиков в деревне к этому времени уже не оставалось.

Взрослые сидели за столом, а Степка наскоро перекусив, теперь возился в углу с псом, по кличке Матрос. Своего пса Степка назвал Чайкой, В соседнем дворе, у сестры Дмитрия как оказалось, обитал пес по кличке Боцман. К чему такая тяга к морскому сюжету, когда даже до ближайшей крупной реки было километров сорок? Возможно, повлияло то что Дима когда-то служил в морской авиации? — подумал Степа.

Федор Иванович, разомлевший после пары лафитников водки, с добродушной улыбкой слушал гостей.

— Дед, а вот ты коммунист? — донеслось до него из угла.

— А как же! — приосанившись и слегка подняв очи горе, вымолвил старик.

— А вот тогда скажи, почему у тебя иконы в углу?! Ты молишься? В церковь ходишь?

Дед как раз подносил к губам лафитничек, но рука задрожала от сдерживаемого смеха на речь юного агитатора. — Бабка, задерни шторку, а то твои иконы смущают юного пионера.

— Я еще не пионер — открестился Степан. — Но им буду!

— Конечно, конечно Степа. Ты иди, побегай во дворе, сейчас и Коленька — внучок к нам заявится, всё вдвоем меньше скуки…