Бесплатный фрагмент - Стая

Алексей Попович

Стая

Роман

2018

Пролог

Самая смелая фантазия

не в силах представить

себе тех необычайных

и диковинных случаев,

какие встречаются в

обыденной жизни…

Артур Конан Дойль

Горный склон был уже близко. Дряхлое, уставшее тело влачилось по холодным уступам. Иногда он взывал к помощи, но понятное дело, что здесь, вдали от всякого людского общества, ему никто не придёт на выручку. И от этой мысли он долго не мог отделаться. Казалось, что он вот-вот остановится и упадёт. Что-то помогало ему держаться, словно кто-то протягивал руку помощи, или позволял опираться на свою спину.

Путник вздохнул, решив сделать небольшой перерыв. Тело его нуждалось в отдыхе, хотя он прекрасно понимал, что не может надолго останавливаться, поскольку быстро превратится в ещё один кусок льда. В стареньком пальто лежало маленькое, аккуратно сложенное письмо. Почерк был искусный, словно каждая буква была в особом неповторимом стиле, одним словом шедевр каллиграфии.

Старик посмотрел вокруг, а затем, убедившись, что рядом никого нет, принялся в который раз перечитывать письмо.

«Это моё письмо тебе, дорогой Харальд. Тебе должно быть не терпится узнать, что же нового у меня, каких людей я тут встретила. И я расскажу тебе всё. Ведь, по правде говоря, дома всегда лучше, чем где-либо. Этот материал довольно ценный и быть может стану главным редактором, если шеф оценит.

Я здесь познакомилась с кучей интереснейших людей. Каждый из них словно самородок. Не встретила ещё не одного похожего. Они любят гостей, уделяют им много внимания. Тайша согласилась мне рассказать немного о вьетнамском быте. Они такие церемонные, столько всего нужно сделать, чтобы соблюсти все традиции. Должно быть соблюдено равное количество блюдец для чая и тарелок для еды. Так что весь процесс подготовки в разы дольше процесса поедания пищи.

Готовят они буквально из всего. Но чаще всего это овощи и мясо. Они утверждают, что едят это почти каждый день и им порой надоедает, а я поражаюсь, насколько это вкусно. И когда вернусь, буду готовить всё это дома. Ты ведь не против? Я знаю, что не против. К тому же тефтели и рыба мне уже слегка приелись. Тайша поделилась со мной рецептом приготовления. Сначала я спросила, где купить книгу с их рецептами, на что она рассмеялась, а потом пояснила, что во Вьетнаме такие книг и никто не пишет, поскольку эти рецепты знает каждая хозяйка. Я в тот момент ужасно покраснела.

Знаешь стыдно признать, но, похоже, хозяйка из меня не очень. Даже если моя еда и вкусная, то я недотягиваю до Тайши, с её удивительным чутьём. Она ничего не отмеряет и никогда не пробует, до того как приготовится. И при этом всякий раз у неё выходило так чудесно. Даже не знаю, смогла бы я так научиться готовить. Хотя знаешь, всё же я не променяю нашу маленькую элегантную Швецию на этот специфичный Вьетнам.

Кстати сказать, сама Тайша признаётся, что у них очень дешёвая еда продаётся на улице. И большинство вьетнамцев вообще кушают только в кафе. А между тем еда там вполне вкусная и ничем не хуже. Многие даже кухонь не покупают, чтобы не тратить зря деньги. Просто едят в кафе. Дёшево ведь.

Сами они приветливые, рады туристам. По сравнению с рядовыми шведами эти простые вьетнамцы кажутся такими живыми и настоящими.

Я видела древние храмы, столько в них всего интересного. Всё осталось нетронутым, несмотря на долгие годы. Здесь царит какая-то удивительная атмосфера. Словно погружаешься в прошлое, но при этом не покидаешь настоящего. Здесь так ценят тишину, спокойствие, уважают старину и чтят предков. Если бы европейцы были хоть немного похожи на азиатов! Я не говорю о том, что у нас нет вежливых и правильных людей в Стокгольме, просто здесь они повсюду и это сразу чувствуется, куда бы ты ни зашёл. Словно это есть в самом воздухе, в травах, в злаковых культурах.

Я сделала много снимков и приложу их к статье. Это будет очень здорово. Только представь на главной странице моё имя и фамилия. Между прочим, твоя фамилия, мой дорогой Харальд. Для меня всегда было гордостью её носить. И чего другие женщины так не делают. Я-то тебя знаю, ты ведь любишь все эти мелочи. Да и я к ним привыкла. Потому что не умею по-другому. Наверное, такими мы и умрём. Но не будем о плохом.

Я вернусь уже скоро, ты ведь сможешь встретить меня и помочь с багажом. Все данные у тебя есть, если помнишь, то в прошлом письме я их писала. И вот что ещё, возьми с собой Свена. Он, наверное, сильно скучал по мне, я к тому же обещала показать ему аэропорт. Он хотел погулять и посмотреть там всё, мы ведь не откажем ему в этой маленькой детской радости, правда, ведь?

Жду встречи с нетерпением, ваша Эрика»

Харальд дочитал и еле заметно улыбнулся. Ему стало тепло, теперь и никакой огонь ему был не нужен. Это письмо было её последним. Она вернулась из Вьетнама и больше так никуда и не полетела. Или может, полетела, но быть уверенным Харальд не мог.

Ему не хватало её простого обаяния, босых ног бродящих по квартире в полуночный час, аромата цветов Прованса, которыми пахла её одежда. Он, кажется, знал каждую складочку, каждый сантиметр её одежды. Всё это было таким родным и знакомым. Он уже не плакал, не смеялся, а просто испытывал что-то. Харальд и сам не понимал, что это на него находит.

Все эти морозные пейзажи нагоняли на него тоску, а холода заставляли его дёргаться во сне, не давая организму как следует отдохнуть. И сейчас он был почти истощён. Он начал свой путь, с целью найти её. Но сейчас, как ему бы не было досадно и стыдно, он хотел просто выжить и вернуться домой. А что ещё остаётся, когда всё обрушивается на тебя, и нет возможности свершить задуманное?

***

Многие из нас откладывают что-то, оставляют до лучших времён. Но разве мы можем винить их в этом? Ведь человек порой не готов изменить всё тут же. Для него должно произойти что-то такое, что подвигнет его. На ровном месте эти перемены не произойдут. Всему своё время, как говорится. И сейчас именно это и осознавал уставший и обессилевший старик, забредший в своих поисках невероятно далеко.

Но кое-что он всё же должен был сделать для неё. Этим внушил бы надежду и себе и ей. Он вспомнил о сыне, с которым так давно не виделся. Свен уже был не юным мечтателем, а взрослым мужчиной, со своей жизнью и сильным характером. И Харальд верил, что сын сможет сделать намного больше, чем он. Ведь не зря же весь этот путь. Сын должен узнать всё за него, найти, наконец, ключ к разгадке всего происходящего.

***

Харальд потянулся рукой в рюкзак и нащупал там магнитофон. Он осторожно извлёк его и поставил перед собой. Аппарат буквально сразу покрылся снежными хлопьями. Надо было торопиться, пока от холода техника не перестала работать.

Старик собрался с силами, и постарался говорить как можно понятнее и разборчивее, чтобы все его слова донесли смысл в полной мере:

«Итак, похоже, это будет последняя кассета. Да, я помню, что говорил до этого, но мне пришлось сделать ещё запись. Есть одна вещь, которую ты должен понять. Я даже не знаю, как правильнее выразиться. Дело в том, что найденное мной, очень трудно представить. Может, я брежу, но всё это началось не здесь. Все эти люди знали друг друга и раньше. И они выбраны не случайно. И тот, кто властвует над ними, знает правду. Всё это означает то, что люди, живущие тут, в один миг покинули свою родину.

И мне кажется, они знали, да! Они знают или знали, где она! Им известно что-то. Не верь им, найди правду. Я уже не в состоянии. Мои силы оставляют меня, но ты бы наверное мог с твоим молодым горячим сердцем продолжить моё дело.

И помни, что зло рядом. Оно всегда где-то недалеко, просто ты не замечаешь. Твоя мама нашла его, корень зла. И я думаю, что она просто слишком глубоко копнула. Ты ведь её знаешь! Она бы ни за что не сдалась, грызлась бы до последнего за этот материал. Мне её так недостаёт. Но я, кажется, чувствую, как понемногу смиряюсь с этим, принимаю горькую истину.

И как же я ненавижу в себе это! Мне так не хочется верить своим глазам и ушам. Хочется вдруг проснуться и почувствовать её рядом, спящую и умиротворённую. И понаблюдать за ней с утра. Увидеть, как она вновь готовит завтрак. Это всегда была яичница, чаще всего глазунья. К ней она жарила бекон и посыпала большим количеством перца.

И даже, если бы это был сон, которому суждено рано или поздно раствориться с бесконечности наших дней, я бы всё равно всё отдал, чтобы испытать это чувство. Чувство её присутствия, чувство нужности.

Пожалуйста, сделай так, чтобы то, что ты узнаешь и услышишь, прослушав эту запись, не осталось забытым. Я очень хочу, чтобы собранное мной не пропало. Сделай это для меня, сынок.

И если это последние мои слова, то знай, что сколько бы я не врал насчёт того, где же мама, она всё равно, несмотря ни на что, плюя на все преграды была в твоём сердце, не угасала и где бы она сейчас не находилась, я точно знаю, что она ни о чём не жалеет и ты не жалей.

Тебе подвластно всё, но только не ошибись. Не поддавайся на соблазн отступить, а то потом никогда себя не простишь, как я. Поверь, лучше в этом с меня примера не брать».

В конце Харальд хрипло рассмеялся, пытаясь уверить себя в том, что всё в порядке. Хотя глубоко в душе, его мысли были о том, что у всего есть некий предел. У каждой книги конец, а у каждой реки устье.

Он уже собирался поспать, когда вдруг приметил узкую горную тропу. В нём ещё было немного любопытства. Харальд решил отложить сон и исследовать тропу. Он шёл аккуратно, едва не сваливаясь на каждом шагу. Харальд прекрасно знал, что устал, но не хотел признавать это. Быть может эта тропа окажется полезной. Может она короче или удобнее.

Но усталость всё же взяла своё. Он сделал шаг, и камень выкатился из-под ног, с грохотом упав вниз. Харальд упал и успел уцепиться за один из камней. Слегка повернув голову, он рассмотрел всевозможные варианты дальнейших событий. От падения, до карабканья обратно на тропу.

А между тем тело коченело, руки немели и ныли от боли. Он не мог поверить в то, что это его тело. Не мог поверить, что его ждёт такой конец.

Он попробовал сделать рывок, чтобы вернуться обратно на тропу. Всё почти получилось, но вдруг рюкзак зацепился за одну из веток кустарника, который рос меж камней. Харальд некоторое время размышлял, решая, что делать. Умирать ему не хотелось, но терять рюкзак тоже было не лучшим решением.

Харальд предпринял ещё несколько попыток, но ветка раскачалась и надломилась. Рюкзак полетел вниз, потянув за собой его хозяина. Скорость падения была высокая, но старик отчаянно пытался упереться ногами о склон, чтобы затормозить и смягчить падение.

И вот он упал. Харальд почти не мог шевелить телом, оно было заледеневшее и тяжёлое, словно его подменили. Не в силах что-либо сделать, старик уставился в сторону, откуда виднелся небольшой огонёк.

Его осенило. В верхнем кармане пальто была зажигалка. Едва оторвав руку от холодной земли, Харальд потянулся в карман. Достав зажигалку, он отчаянно принялся высекать искру. Казалось, весь воздух потяжелел. Но Харальд продолжал, прекрасно понимая, что всё может быть четно. Но вдруг появилось пламя. Красные языки его заиграли вместе с солнечными бликами.

Старик поднял руку с зажигалкой вверх и замахал. Тот дальний огонек, кажется, замигал в ответ.

Это была машина. Большой джип, предназначенный для непролазных горных троп. За рулём сидел мужчина лет пятидесяти. Одет в тёплую куртку с меховым капюшоном. На куртке были нашивки, которые были перешиты с другой одежды. Лицо у него было уверенное, увлечённое, какое-то азартное. Можно было утверждать, что он любит жизнь. И он стал лучом надежды для обессиленного старика Харальда.

Наконец машина доехала до места, куда упал старик. Дверь открылась, и мужчина выбежал на помощь. Он проверил пульс, потом осмотрел пострадавшего повнимательнее. Искусственное дыхание не понадобилось, старик был ещё в сознании.

Мужчина приподнял старика и унёс в машину. Места внутри было много. Мужчина снял свою куртку и постелил, укрыл ей старика. Не медля ни секунды, водитель завёл машину и помчался за помощью.

Старик вдруг хрипло заговорил, а удивлённый мужчина не придумал ничего лучше успокаивающего разговора, который бы отвлёк от негативных мыслей:

— Мне так повезло, что вы здесь оказались. У меня есть кое-что.

— Мне ничего не нужно, я помогаю вам бесплатно.

— Я не о том. У меня есть кое-что в пальто. И я хочу, чтобы вы дали мне одно обещание.

— Какое же? — тревожно спросил мужчина, полагая, что старик уже бредит.

— Пальто, которое на мне одето…

— Да, я увидел, что вы в нём. Что-то ещё?

— Оно… Там лежат записи… кассеты, — еле процедил старик.

— Что за кассеты? О чём речь? — удивлённо спросил мужчина.

— Отдайте пальто в химчистку.

— И это всё? Больше ничего не нужно? — пытаясь хоть что-то понять, говорил водитель, периодически поворачиваясь к Харальду.

— Дослушайте… Вы должны сдать его в химчистку в Стокгольме. Она на улице Вагн.

— Ну, если вы действительно так хотите, то я сделаю это для вас.

— Не для меня. Для моего сына и жены…

— Хорошо, хорошо! Вы только не теряйте сознание! Я вас вытащу отсюда. Я много раз спасал людей из таких ситуаций. Не паникуйте. Я следователь, раньше был полицейским. Сохраняйте спокойствие. Мы ещё с вами потопчем родную землю!

Но Харальд не ответил. Его глаза закрылись, и он погрузился в глубокий сон. И, наверное, там он нашёл что искал. И, наверное, ему тепло.

Водитель повернулся назад и печально вздохнул. Его замёрзший пассажир навсегда покинул мир. Мужчина остановил машину, вышел и сел на снег. Он не думал ни о холоде, ни о том, куда ехал до этого. Жуткая грусть словно окатила его ледяной водой. Он не спас человека, хотя мог. Просидев так около двадцати минут, мужчина вернулся в машину. Снял с Харальда пальто и поклялся, во что бы то ни стало выполнить его волю.

I

Случайности

Самое простое

Объяснение чаще

Всего и бывает

Самым верным

Агата Кристи

1

Свен Хальстрём вошёл, как и всегда, в химчистку на углу улицы. Здесь работала неутомимая Грета, которая, похоже, всю жизнь посвящала скучной работе. Целый день только и делала, что стирала чью-то одежду. За всё это время, ей вряд ли повстречался хоть один нормальный собеседник. Но Свену отчего-то жутко нужно было выговориться. И на улице Греты, наступил праздник.

— Хотите поболтать?

— Это было бы неплохо. Вы первый за весь день, кто решил скрасить моё одиночество.

— Знаете, мне нужно излить душу…

— Понимаю. Вы можете рассказать мне что угодно, только не говорите о стирке.

— Час назад меня выперли с работы. Этот козёл Готфрид снова посчитал, что я превышаю полномочия.

— А кем вы работаете?

— Я полицейский. Я не представился. Моё имя Свен Хальстрём. Работа в полиции заняла так много лет моей жизни. И это увольнение было совсем лишним. За эти годы я закрыл кучу дел.

— Готфрид ваш начальник?

— Нет. Мой помощник. Точнее уже бывший помощник, как и я, бывший полицейский.

— Вам стоит поменять работу. Может в другой сфере вам больше повезёт.

— Было бы здорово. Но я уже ничему не смогу научиться. Полицейским надо родиться. Даже сидя дома, я не могу не быть начеку. Это болезнь такая. Мне спокойно только когда я сплю, да и то, если сон не про преступления.

— Неужели не нашлось никого, кто бы за вас вступился?

— Ну почему же. Мои товарищи всецело за меня. Но Готфрид уже добрался до начальства. Теперь уже ничего не вернуть. Мне ещё повезло. Если бы он стал рыть глубже, то всплыли бы другие мои грешки.

— Что-то подобное уже было?

— Я так скажу, если мне нужно было добиться справедливости, то я мог обойти закон. Но могу вас заверить, что под мою руку не попал ни один невиновный. У меня нюх на этих подлецов.

— Я про вашу работу только фильмы смотрела. Но думаю, что в жизни всё совсем иначе.

— Правильно думаете. Когда гонишься за подонком, то думаешь лишь о том, как заставить его отплатить за всё. Я ненавижу суды, они вечно смягчают приговоры. Нельзя так поступать с закоренелыми преступниками.

— Готфрид увидел, как вы расправились с кем-то?

— Нас вызвали на бульвар Кёльн. Там некий парень убил женщину и держал в заложниках кучу народа. Для него это была забава. Для меня нет. Я не бью первым, но он уже сделал ход. И этот ход ему дорого обошёлся. Знаете, я уже возводил курок, чтобы выстрелить и в моей голове пронеслись мысли. Ведь этого парня отмажет богатый отец или же просто признают невменяемым. А в этом не будет справедливости. Говорят, что мы не имеем отнять жизнь у человека. Так вот, для меня убийца не человек. Поэтому я выстрелил, когда он резко принялся палить по толпе. Ужасно, я знаю. Но нет спокойствия в этом мире, без силы закона.

— И в чём же вы не правы? За что вас отстранили?

— Видите ли, по мнению Готфрида, можно было избежать перестрелки. Посмотрел бы я, как этот юнец словами угомонил маньяка. Есть те, кого можно победить словом. Такие люди больны и нуждаются в лечении. А если человек делает это осознавая, значит, он должен и может нести ответственность.

— Но ведь выходит, что сам убийца первым открыл огонь?

— Готфрид предложил отсидеться в кустах, дождаться подкрепления и повязать гада.

— Но ведь там были люди.

— Вот именно, живые люди. Этот урод убил бы всех, если бы мы не вмешались. Этот парень работал со мной около года. Он не уяснил, что у меня своя система. А начальству только и надо было, чтобы была ещё одна жалоба. Они меня всегда давили и на этот раз им удалось.

— Вы и раньше из-за этого конфликтовали?

— Было дело. Главным образом проблема была в том, что мои методы для них слишком жестки. А я лишь хочу справедливости. Им дороже репутация, чем порядок. Эти люди, словно падальщики. Я в курсе об их бесчестных союзах. Они сотрудничают с всякими головорезами, платят им за спокойствие на улицах. А те по-тихому продолжают свой грязный бизнес. Какой смысл в наведении порядка, если его нет в самой полиции.

— О чём это вы?

— О нелегальном распространении всяких запрещённых веществ и прочем неприятном. Торговцы просто платят часть дохода полиции и свободно делают всё то, что и раньше. Они создают иллюзию, будто всё честно и прозрачно. Но это не так.

— А почему вы никому об этом не сообщите?

— Видите ли, вся эта цепочка тянется до самых верхов. А там такие влиятельные господа, что мне, простому полицейскому, несдобровать. Я устал биться об стену. Хватит с меня. Может даже хорошо, что я больше не в игре. Все эти разборки и тёрки с начальством мне порядком надоели. Больше всего пострадала моя человеческая гордость. Этого Готфрида, которому нет и двадцати пяти, велено распоряжаться моей судьбой. Невыносимый бред. Сейчас мне уже почти сорок и я помню ещё то время, когда отдел только формировался. Тогда ещё не было сфер влияния. Мы могли считать себя полноценными служителями закона. А сейчас наша доблестная полиция стала притоном. Каждый со значком теперь думает о себе сразу как о личности. Но это явная глупость. Личностью не стать от собственных слов. Это нужно подтвердить поступками. Ещё лет двести назад не было никаких значков, но полиция наводила порядок. Не было даже таких мыслей, чтобы нажиться на этом. Но полиция это то, что должно служить народу. Я мечтаю о её истинном возрождении. По мне так хватило бы одной тщательной проверки, чтобы уволить полштата полиции. Но возможно, я сильно много болтаю.

— У вас такой богатый жизненный опыт. Мне-то особо и нечего рассказать о себе. Моя жизнь уже пару лет связана с этой химчисткой. Тут нет ничего. Как видите, и поговорить-то не с кем. Я бы была рада что-нибудь изменить.

— Не ждите манны небесной. Всё в ваших руках. Кстати, как там моё пальто?

— Сейчас посмотрю, уже должно быть отстиралось.

2

Девушка вернулась к стиральным машинам и направилась к самой дальней. Убедившись, что на экране машинки высветилось «Окончание цикла» и таймер остановился, она вытащила пальто. Девушка взяла вешалку и, расправив все края бережно повесила. Небольшие капли стекали вниз. Девушка взяла небольшое приспособление для сушки и принялась водить им по пальто.

Свен глядел на это с неким восторгом. Он столько лет провёл в расследованиях и погонях, что такие простые вещи способны были поразить его до глубины души и надолго приковать взгляд. Но его внимательность вдруг сменилась удивлением. Свен смотрел на своё пальто и не мог узнать его. Совершенно точно, перед ним висело очень похожее пальто, но не его.

— Вы ничего не путаете? Это похоже на моё пальто, но это не оно.

— Я не понимаю. Не помню, вы ли его приносили, но на номере ваше имя.

— Относил я сам. Тут явно ошибка. Вы не перепутали бирки?

— Постойте. Наверное, тогда работала Ханна. Она по неопытности могла что-то перепутать. Но надо разобраться. Это против правил, но раз уж мы с вами теперь знакомы и я вам доверяю, посмотрите на остальную одежду с другими бирками. Видите своё пальто?

— Кажется да. Вон то, десятое.

Девушка сняла десятое пальто, и положила перед Свеном. Тот внимательно оглядел его и увидел знакомую деталь. Две верхние пуговицы были пришиты иначе, нежели остальные. Всё потому, что он сам их пришил, когда те оторвались, во время обезвреживания преступника на улицах города. Эти пуговицы были памятными для Свена. Они напоминали о первых светлых днях в полиции. Тогда юный Хальстрём был полон надежд и верил в справедливость полиции. Сколько лет прошло, а он всё ходил в этом пальто, заботился о его сохранности. Такие вещи, как хранилище души, в них есть место только для самого сокровенного и важного. А такого у Свена было немного. Одну такую нишу занимал отец, которого он запомнил неизменно молодым и полным сил. Хотя Свен замечал, что с годами его папа перестаёт быть улыбчивым, всё больше прибывает в раздумьях. Как же ему не хватало сейчас этого заботливого отцовского взгляда. Свен так хотел исправить всё в прошлом, чтобы не отстраниться от родного человека.

— Вы мне очень помогли. Знаете, то пальто очень похожее. Может, я немного буду бестактен, но я бы хотел узнать, на чьё имя оно записано.

— Что же. Сейчас вы, наверное, не поверите. Но там написано «Харальд Хальстрём». Наверное, ваш однофамилец.

— Нет, это мой отец.

— Вы как-то погрустнели. Я вас чем-то задела? Простите за весь этот цирк с бирками. Мне так неловко за Ханну…

— Не нужно беспокоиться. Вы не сделали ничего дурного.

— Если вас что-то беспокоит, то я могла бы помочь.

— Боюсь, что я и сам не знаю что мне нужно. То, что я вижу, удивляет меня. Я вообще не уверен, что я сейчас нахожусь не во сне.

— Я вас не совсем понимаю. Что вас тревожит?

— Харальд это мой отец.

— Вы с ним не ладите?

— Ладил, но не всегда. В последнее время не особо. А вообще он пропал, и я долго ничего о нём не слышал. И сейчас я увидел его имя.

— Может это чья-то шутка? Может ваши знакомые или друзья разыгрывают вас. Глупо, но предположить можно.

— Никогда не понимал розыгрышей. Этот уж слишком жесток. Мать, по словам отца, исчезла бесследно, видимо просто бросила его, из-за его вечных исследований. А сам отец долгое время не даёт о себе знать.

— И вы полагаете, он уже…

— Боюсь, что это так. Видимо в одном из своих путешествий он зашёл слишком далеко.

— Мне жаль, что вам так не повезло. Возьмите это пальто. Наверное, это неправильно, но если это пальто вашего отца, то вы имеете право забрать его.

— Мне только непонятно, откуда оно здесь. Быть может отец хотел мне что-то сказать и оставил что-то вроде послания, как в детективах.

— Возьмите и разберитесь. Я надеюсь, вам удастся что-то узнать. Я вижу, что вы хороший человек. А таким должно везти.

— Я был хорошим человеком, пока не перестал общаться с отцом. Это было начало моего конца.

3

Свен шёл домой, ничего не понимая и пытаясь в голове объяснить всё произошедшее. Грета, которая так любезно отдала ему пальто, принадлежавшее его отцу, вызывала одновременно подозрение и улыбку. Хальстрём не мог не думать о ней. Это был первый человек, который не кричал на Свена сегодня. Все остальные же, просто ополчились на него.

Дома он обнаружил, что ему много звонили. Пропущенные были в основном от начальства и от Готфрида. Только их ему не хватало! Свен мечтал, чтобы все эти служивые, с их разбирательствами, отправлялись куда подальше.

В голове пробудились воспоминания. Там был отец. Вокруг стола собрались гости. Маленькие друзья Свена и самые близкие родственники стояли у праздничного стола. Свену исполнялось двенадцать. Невероятная радость наполняла детское сердце. Он ещё не знал, как всё сложится дальше и что вся эта детская беззаботность останется в прошлом. Отец резал торт. Гости разбирали куски и благодарили хозяев за радушный приём. Свен вдруг спросил у отца: «А где мама? Она придёт? Ты сказал, что она не пропустит мой день рождения». Отец, немного подумав, снова сказал то, что и все предыдущие разы: «Свен, мама может прийти попозже. Она очень занята и боюсь, что может даже совсем не успеть. Но я знаю, что она тебя очень любит и передаёт привет». Свену уже становилось понятно, что отец стремится утешить его, а от того не обижался, что тот откровенно лгал. Хотя можно ли назвать ложью попытку огородить ребёнка от преждевременного знакомства с жестоким миром? И тогда, когда уже вечер подходил к концу, отец вернулся из подъезда, куда спускался, чтобы принять посылку. В громоздкой коробке, куда впору было бы впихнуть телевизор, лежало пальто.

Отец подозвал к себе сына и отдал ему подарок. Пальто было большим, поскольку там, на складе что-то напутали с размерами. Но Свен не был расстроен, поскольку отец предложил оставить подарок до того момента, когда мальчик вырастет. С того дня у Свена было то самое пальто, без которого он практически не выходил на улицу. Мальчик давно мечтал о том, чтобы у него было что-то как у папы. И подаренное пальто специально было сшито так же, как и отцовское. Свен долго ждал, когда станет достаточно высоким и плечистым, чтобы носить эту вещь. Во время этого ожидания, мальчик бережно заботился о сохранности подарка, сметая каждую мельчайшую пылинку.

Но мать так и не возвращалась. Свен перестал спрашивать отца, вдруг начав понимать, что знает, какие тот скажет слова. Он хотел знать правду сам и приблизился к черте, за которой ждала пугающая реальность. Как-то Свен шёл по квартире и услышал странный звук. Сначала он и не понял, что это было. Но потом до него дошло, что то был плач. Закрывшись в ванной, его отец Харальд плакал. И Свен уже знал, в чём была причина. Парень подошёл к двери слегка обескураженный. Подумав, он всё же постучал. Отец ничего не предпринял, лишь немного успокоился.

Потом Харальд открыл и они говорили. Разговор был долгим и, наверное, самым откровенным, с рождения Свена. Отец рассказал о том, как мать не вернулась домой однажды. Харальд поведал и о долгих, но бесполезных поисках, к которым была подключена вся полиция в округе. Но ничего не нашли. Словно Эрика Хальстрём провалилась под землю. Последний, кто видел её, утверждал, что она твердила что-то про то, что «ей пора». Это был пенсионер, который конечно мог ошибаться, но если кто и верил его словам, так это Харальд.

Отец Свена не мог смириться с тем, что произошло. Он всегда говорил, что дело не считается закрытым, пока не станут известны все обстоятельства. Именно поэтому отец вновь взялся за исследования. Его тянуло узнать правду, отыскать жену. Она всё ещё жила в его голове и надежда не угасала.

Узнав об этом, Свен решил помочь отцу, во что бы то ни стало. Но Харальд был непреклонен. Он не разрешал сыну искать вместе с ним. Слишком велик был риск и Харальду не хотелось потерять ещё одного родного человека. Тогда юноша затаил обиду на отца. Ведь он тоже искренне желал, чтобы мама нашлась, и всё вернулось на круги своя. Свен видел лишь недоверие и от этого злился. А на другой чаше весов была отцовская забота. Харальд не мог позволить, чтобы сын рисковал своей жизнью. Уж лучше парень останется жив и начнёт всё заново, чем тот исход, в котором их судьбы трагически оборвутся во время поисков.

Но сейчас Свен не держал зла. Ему было понятно, от чего отец ограждал его всё это время. Но тогда жизнь пошла так, что от отца он отстранился. Они не виделись, не звонили друг другу, даже по праздникам. И как-то с течением времени Свен смирился с тем, что отец далеко. Не то чтобы он именно этого хотел, но сами обстоятельства делали так, что он вечно был занят.

***

И вот мальчик уже стоял перед выбором. Ему нужно было выбрать, кем он станет работать. Если бы мать была рядом, то она, наверное, не позволила бы сыну выбрать то, что он впоследствии избрал. Но Свен был совершенно один, и терять было нечего. Он поступил в полицию.

4

Желание исправлять мир и нести справедливость сразу овладело им. Прежде всего из-за матери, которую он считал своим долгом найти. Ему казалось, что став другим, более собранным и терпеливым, он сможет приблизиться к волнующей его разгадке. И в начале, на его пути было светло. Дорога, перед ним открывшаяся, вела к спокойной старости. Но на тропе появились камни. Этими камнями стали некоторые коллеги Свена, потерявшие человеческий облик из-за своей горделивости.

Начальник отдела на его глазах отпустил преступника, похитившего двух детей. До этого они около получаса о чём-то беседовали в кабинете. Свен начал осознавать, что произошло. Замок, выстроенный из материнской доброты и отцовской заботы, стремительно рушился, горел в пламени злобы и алчности. Хальстрём подошёл к шефу и заорал: «Какого чёрта? Почему вы его отпустили? Он рассказал, где девочки? С ними всё в порядке?». Шеф спокойно и непринуждённо ответил: «А тебе-то что? Они что, твои дочери? А может сёстры? Ты не понимаешь, каким трудом мне даётся сохранять порядок!». Но Хальстрём неустанно продолжал: «Что с детьми? Я должен убедиться, что они живы!». Второй раз шеф уже не ответил, а лишь громко вздохнул и вернулся к своей работе.

Свен помнил тот день. Тогда на свет появился тот самый жёсткий полицейский, каким он был последние годы. Теперь не было границ для его правосудия. Теперь не было начальства. Он сам теперь был себе начальником. И он брал за горло всю преступность, плевал на союзы и соглашения шефа, расправляясь со всем смрадом Стокгольма. Чудом начальству не удавалось сломить этого человека. Всякий раз Свен заходил всё дальше, раскрывая преступления, связанные даже с правящей верхушкой. И вот крупные толстосумы задумались над тем, как избавиться от честного полицейского.

Свен имел широкую известность, как человек, к которому обращались люди с самыми сложными проблемами. В народе даже ходили слухи о том, что Свен является земным покровителем угнетённых и слабых. Но, так или иначе, Хальстрём не считал их слабыми, в них он видел настоящую человечность. Беседуя с простыми людьми, он будто пробуждался от глубокого сна, в который его вгоняли начальственные порядки. Ведь кто, как не простые граждане знали настоящую жизнь, замечая приятные мелкие детали. И Свену хотелось быть таким как они, ведь для него не было черты между социальными классами. Его черта делила людей на честных и бесчестных. Так он и жил, испытывая нападки вышестоящих, но оставаясь верным своим идеалам.

***

Никто не знал его хорошо, кроме себя самого. Работа была его увлечением, страстью и занимала большую часть его времени. Свен должен был бы быть печальным и угрюмым, но не давал этому выплёскиваться. Самообладание являлось крайне важной чертой его характера, поскольку именно оно позволяло ему контролировать свои эмоции. Порой он давал им волю, но в экстремальных ситуациях, он словно блокировал их.

Под его пальто, единственным, что оставалось у него от отца, была скрыта душа раненного ребёнка. И там в её глубине была закрыта входная дверь, пока он был на задании. Когда же он мог ничего не опасаться, эта дверка приоткрывалась и из неё фонтаном выливались тёплые и ледяные воспоминания. Скрытое тепло было во всём хорошем, что он помнил. Сейчас бы он очень хотел открыться матери. Вот бы он закрыл глаза, как в детстве, когда играли в прятки, и, открыв, увидел её рядом. Увидел такой же, как и всегда, в домашнем халате около балкона с кружкой любимого цейлонского чая. И от её успокаивающего голоса, его бы вновь потянуло в сон. Мама бы подошла как можно ближе и села рядом, читая «Карлсона» или «Муми Троллей», словно по-актёрски поставленным голосом. И в голове бы всплывали приятные образы Смусмумрика и Фрекен Бок, с которыми бы он гулял в своём сне. И если бы хоть раз забрать маму с собой в этот сон и показать ей их всех. А то она не верит, что они существуют, но он-то своим детским сердцем совершенно точно чувствует, что они есть и ходят своими сказочными ногами. Там в сказках у них всё так хорошо, там и полиции не надо. В таком дружном мире нет даже смерти, а лишь вечный путь куда-то в неизвестность. Для ребёнка так проще, а потом вырастет и сам поймёт.

Свен уже не знал, увидит ли он ещё раз эту удивительную женщину, с вечно распущенными волосами и босыми ногами, ходившую по дому и придававшую всему уют.

5

Наконец он перестал размышлять о прошлом и решил заняться пальто. Свен ещё раз убедился, что оно было тем самым, что носил отец. Но того самого отцовского запаха на воротнике не было. Можно предположить, что из-за стирки запах выветрился, но тогда для чего же вообще нужна была эта обработка. Отцу всегда нравился этот запах, который оставался от масла и сыра, со свежезаваренным кофе и хрустящим хлебом.

Свен потряс пальто, ничего внутри. Или нет? Рука его наткнулась на небольшую неровность. Хальстрём потрогал это место чуть сильнее и нащупал ещё один бугорок. В карманах ничего не было, и в голове промелькнула гипотеза. Что если эти предметы вшиты вовнутрь. Но тогда надо найти, где начинается шов и аккуратно извлечь содержимое пальто. Свен отыскал необходимое место и иголкой зацепился за стежок, потянул на себя и вытащил нитку. Оказалось, что был ещё один слой ткани, который охранял содержимое. Хальстрём проделал то же самое со вторым слоем и наконец, достал то, что искал.

В руках его оказалась кассета. На ней была наклейка с местом для подписи. Маркером на ней было написано «1969». Чуть ниже, более мелко располагалась надпись «Свену». Хальстрём был сильно удивлён и лихорадочно пытался вспомнить, что-то связанное с цифрой «1969». На ум приходило много всего, фильм «Беспечный ездок», собственное пятилетие, первая попытка на двухколёсном велосипеде. Ничего из этого не вязалось с тем, что он видел. Значит, о предназначении загадочной цифры Свен узнаёт позже, быть может, прослушав кассету.

Но вот проблема, кассетного магнитофона у него давно не было. Ему пришлось сходить к соседям и после получаса поисков, он отыскал нужный аппарат. Свен вернулся в квартиру, вставил кассету и сел на кухне, около окна, дожидаясь пока вскипит чайник и начнётся аудио вещание.

Магнитофон издал странный звук, по которому так скучал Свен. Его заело, и он слегка зажевал плёнку. После некоторых усилий, прибор был починен и запись воспроизвелась.

«Есть вещи, которые я должен передать. Эти сведения нужно сохранить и использовать. Мои поиски начинаются здесь. Я выехал из Стокгольма несколько дней назад. Направляясь по направлению к скандинавским горам, я заметил сильные различия в погоде. Чем выше я поднимался, тем температура становилась ниже. Таким образом, сейчас я прибываю в районе с температурой ниже «-40» градусов. Долгое пребывание на холоде крайне плохо сказывается на организме. Тело слабеет, появляется жар и озноб. Ноги мгновенно буквально покрываются льдом. Если бы не средства обогрева, то я бы уже заледенел. Здесь по моим предположениям здесь у людей не может быть постоянного оседлого образа жизни. Тут почти не могут произрастать растения, всё живое гибнет. Но именно сюда ведут следы Эрики Хальстрём — моей жены». Запись вдруг прервалась из-за очередного заедания магнитофона. Но уже этого было достаточно, чтобы к Свену пришло такое важное и своевременное прозрение. Его отец всё это время искал и несмотря ни на что, шёл к своей цели. А значит, все обиды прошлого были ничтожны и малы, не идя ни в какое сравнение с реальной проблемой. Ей была пропажа матери, к решению которой теперь был готов присоединиться Свен.

***

Отец долго ждал этого момента, когда сын будет готов, когда настанет его время для проявления себя. Всё-таки Харальд был прав в своих словах, и каждый раз, когда повторял их сыну, лишь укреплял свою собственную веру в истинность этого. Свен вытащил заевшую плёнку, поправил и вновь вставил. Магнитофон вновь открыл мостик между мирами Харальда и Свена.

6

«Мне хочется верить, что мои поиски увенчаются успехом. Один из жителей небольшой деревни в пригороде Стокгольма, узнал Эрику на фото. Он указал, что она отправилась именно по той тропе, по которой сейчас двигаюсь я. Весьма странным было и то, что этот человек утверждал, что женщину он видел не раз, что натолкнуло меня на мысль, что Эрика знала эти места и неоднократно преодолевала путь по горам. Признаться честно, я знаю свою жену порядка тридцати лет, но ничего подобного и предположить не мог. Мне с трудом вериться, что она, как и я, могла быть увлечена путешествием или исследованием. Мне всегда казалось, что она словно часть дома. Там ей было комфортно, и она охраняла покой этого места. Быть может у нее, и впрямь были тайны от меня? О работе она почти не говорила. Да и до трёх лет сидела дома с тобой, Свен. Знаешь, думаю тебе надо разобраться с этим. Узнай всё о её работе, расспроси коллег. Наверное, они могли что-то знать или как минимум слышать. Когда закончишь с этим, то отправляйся сюда. Тогда ты будешь готов, и мы сможем вместе продолжить поиски. И вот ещё что, мне удалось кое-что ещё узнать у того человека. Дело в том, что он утверждает, что она несколько раз в разговоре повторила цифру „1969“, попросила передать это. Я думаю, что это один из ключей к разгадке. Мне пришлось специально написать эту цифру на кассете, чтобы не забыть и чтобы ты тоже, при желании мог быстро найти. Быть может это шифр, означающий дату или место встречи, может это просто год. Разберись с этим, пока будешь в Стокгольме. Но не задерживайся. Когда отправишься в горы, не забудь тёплые вещи, всевозможные источники тепла и удачу. Да, она тебе будет очень нужна»

Здесь запись заканчивалась, и магнитофон издал характерный финальный звук. Мысли кипели в голове Свена. Он решил сделать всё как велел отец. В кое-то веке, Свен слушал его и вникал в каждое слово.

Сначала Хальстрём проверил записи в своей книжке. Её он не вёл уже много лет и там остались записи с того времени, когда мать ещё была рядом. Там он в основном записывал всякие пустяки, вроде наблюдений за погодой. Но там же была и весьма полезная информация: телефоны друзей, даты дней рождений и адреса. Свена интересовали адреса.

Он принялся листать, с удивлением обнаружив, что в детстве имел куда больше друзей и знакомых, нежели сейчас. На каждую букву приходилось по три-четыре фамилии или названия места. Он вдруг с досадой понял, что ищет Эрику Хальстрём, которая всегда была для него мамой и иначе он её не называл. Он перелистнул с буквы «Э» на букву «М». Здесь он обнаружил, что его мать имела лишь два места работы. Это очень упрощало задачу. Ему надо было лишь понять, какое из них было последним.

Он прочитал «Мамина работа. Улица Ульма, 19». Похоже, это было последним, но он не был до конца уверен. Эту улицу он хорошо знал. Там ему довелось предотвратить вместе с напарником ограбление ювелирного салона. Один грабитель скрылся, но потом попался, когда пытался переплавить камешки. А потом всплыл связанный с этим скандал, насчёт того, что компания несколько лет торговала поддельными украшениями, произведёнными в некачественных условиях. Тут обе стороны нечестно играли, так что Свену даже стало смешно.

7

Он вышел из дома, взяв с собой блокнот для записей, немного денег на всякий случай и фотографию матери, которую хранил дома. Заведя машину, Свен стремительно поехал на улицу Ульма. В воздухе стало прохладно. Ребятишки в тёплых куртках носились вокруг горки, играли в снежки и прятки. Свен видел в каждом из них себя и безумно тосковал по времени беззаботного детства. Кое-где уже был снег и авто часто буксовало. Хальстрёму приходилось выходить и толкать авто, перед этим расчистив дорогу для проезда.

Когда он уже был совсем рядом и планировал припарковаться, автомобиль снова увяз. Свен открыл дверь, чтобы выйти и увидел идущего к нему мужчину.

— Вам помочь? Я сейчас принесу свою лопату. Мигом управимся.

— Будьте любезны.

Мужчина вернулся с крупной лопатой и за минуту отчистил парковочное место. Свен, который проделал такой долгий путь, был не прочь отдохнуть и погреться.

— Вы не подскажите мне, где вход в издательство «Бьерн и Со»?

— Вы прямо по адресу. Я Альберт Бьерн. Владелец этого издательства. Думаю, у нас найдётся для вас горячий чай и комната отдыха.

— Благодарю.

— Могу спросить вас о цели визита?

— Мне нужна информация об Эрике Хальстрём.

— Что же, я бы рад вам предоставить свою помощь. Но мне хотелось бы убедиться. Опять же, не подумайте ничего плохого, просто вы бы могли назвать мне причину, по которой я вам должен дать такую информацию?

— Что ж… Я из полиции. Моё имя Свен Хальстрём, — сказал Свен, надеясь на то, что Бьерн не попросит значок, который Хальстрём уже сдал.

— Можете это подтвердить?

— Знаете, я могу. Но вам вряд ли охота ждать пока освободится мой шеф и скажет вам. Он человек занятой, да и думаю время вам дороже. К тому же мне нужно совсем немного от вас.

— Как я раньше не догадался, вы сын Эрики. Вы очень на неё походите. Даже в характере что-то от неё.

— Давайте войдём внутрь, боюсь, что больше не выстою на таком морозе.

— Прошу за мной, — Бьерн показал на дверь, за которой располагалось издательство.

Внутри было довольно просторно. Мебели были минимум, только диваны для гостей и небольшие столы с образцами печатной продукции. Чуть подальше был печатный цех, где собственно верстали и печатали будущие книги. В цехе кипела работа, слышались голоса рабочих, которые усиленно что-то обсуждали, видимо проектируя будущую книгу.

Свена усадили на мягкий диван и угостили крепким чаем. Выпив его, Хальстрём как-то преобразился, в частности цвет его лица вновь стал привычным. По вкусу Свен даже узнал сорт чая. В его составе был бергамот, придававший особые нотки терпкости и насыщенности. Мать часто любила говорить о чае, так часто, что Свен был знаком со всеми тонкостями чайного дела.

Бьерн, наконец, вернулся из кабинета, в котором на полке хранил очки. Одев их, он словно преобразился, став несколько более интеллигентным и постарев на несколько лет.

— Что вас интересует по поводу Эрики?

— Мне бы хотелось знать о том, какой она была.

— Сотрудницей вы имеете в виду?

— Не только. Скажем так, как она ладила с коллегами, и были ли проблемы?

— Ладила неплохо. Ребята хвалили её. Она показывала весьма достойные результаты. Пару раз я выписывал ей премию за выдающиеся заслуги. Проблемы возникали во время решения того, что печатать.

— Вы не сходились с ней во взглядах?

— Да, пожалуй, так бы я и охарактеризовал ситуацию. Порой она много хотела выразить, залезала в самые дебри. Это могло очень быстро прикрыть наше издательство. По мне так лучше не лезть в политику, всё равно, рано или поздно нарвёшься на проблемы.

— Могу вас огорчить. В полиции также. Там давно уже нет порядка.

— Она нашла компромат на крупного дельца, который через коррумпированных чиновников продвигал продажу оружия. Эрика даже достала фотографии со склада, где оно нелегально содержалось. Она настояла на публикации. Я ей доверился. Решил рискнуть. Вечером того же дня, когда мы выпустили газету в тираж, мне позвонили и мягко намекнули, что им от нас избавиться проще простого.

— И после этого вы не разрешали Эрике подобные материалы?

— Я знаю, прозвучит странно, но она слишком хороша. Ей был известен характер нашего общества. Она быстро находила идеи, уходила с головой в журналистские расследования. Ценнейшая сотрудница, но только не для того времени и места. Мне приходилось блокировать её приступы справедливого гнета.

— Какой она была в последние дни у вас? Я полагаю, на неё сильно повлияли перемены 70ых?

— Должно быть вы ошибаетесь. Она ушла в 1969ом.

— Невероятно.

— А вы разве этого не знали?

— Когда она пропала, то была объявлена в розыск. Мы больше года искали её. Но это был 1978ой. Хотите сказать, что она девять лет не ходила на работу, и мы об этом не знали?

— Выходит что так. Простите, я совсем плохо осведомлён. Я даже не был в курсе её исчезновения. Странно, что они не допросили меня. Наверное, дело в том, что за эти девять лет она нашла новую работу.

— Этого я не знаю. Но постараюсь выведать.

— Могу ещё чем-то быть полезен?

— Скажите, кто близко знал её из издательства. Я бы хотел поговорить о ней. Думаю, что любая информация будет полезна.

— Хорошо. Тогда запишите. Элена Ханнсманн. Она уже на пенсии. Но думаю, не откажется от беседы. Они были подругами и довольно близкими. Может она вам пригодится. Она жила на Хальме, 25. Сейчас не знаю где.

— Спасибо, я вам очень признателен. Могу ещё спросить кое-что?

— Да, у меня ещё есть время. Слушаю.

— Эрика работала в другом издательстве. Оно называется «Шлезинг». Вы что-то слышали о нём?

— Раньше они были нашими конкурентами. Сейчас же их не существует.

— В каком смысле?

— Было дело о поджоге. Это издательство было очень знаменитым. Кто-то неизвестный устроил пожар. Погибли почти все сотрудники. Уничтожено было всё здание, даже печатные станки. Ничего не осталось, на том месте сейчас какой-то сквер или парк, не помню точно. Наших ребят допрашивали, но ничего не узнали. Мы хоть и не любили людей из «Шлезинга», но не желали им такого конца.

— Вы не знали, что она пришла оттуда?

— Первый раз слышу. Странно. Там работали одни гордецы, да жадные карьеристы. Слышал, что они продвигали каких-то политиканов. Это что-то вроде спонсирования. То есть в газете пишут о кандидате, тем самым побуждая народ голосовать. Странно, что Эрика работала там. Разве что только…

— Что?

— Там могли быть кандидаты, которых она поддерживала. Хотя социалистов на выборах было немного. Кажется двое или трое.

— Вы не подскажите мне, где есть свидетельства о пожаре?

— С тех пор прошло столько времени. Всё должны были в архив сдать. Там, скорее всего и найдёте. Ищите пожар 1965 года на улице Аустерлиц.

— Вы очень помогли.

— Признаться, я чувствую вину за то, что даже не поинтересовался судьбой своей работницы. Мне бы стоило быть внимательней. Сейчас с прессой свободнее и её энтузиазму можно было бы с лихвой уступить дорогу.

— Думаю, если она найдётся, то я смогу ей это передать.

8

Свен покинул «Бьерн и Со» и направился по наводке Бьерна, но перед этим забрал из дома отцовское пальто. Элену Ханнсманн найти оказалось не так-то просто. Во время работы с Эрикой, она ещё не была замужем. Сейчас же всё осложнилось. Она сменила фамилию и адрес. Соседи по её старому дому были не слишком полезны в поисках. Они долго вспоминали Элену по описанию двадцатилетней давности. Наконец Хальстрёму удалось узнать, что Элена вышла замуж за Лютера Шильде. Соответственно теперь нужно было искать Элену Шильде. Стало несколько проще.

Пользуясь старыми связями, Свен обзвонил пару коллег. Они не особо хотели напрягаться, но он буквально вынудил их это сделать. Его знакомый Хайнлих оказался самым полезным:

— У тебя есть что-то на семью Шильде? Муж Лютер и жена Элена.

— Если у них были приводы или на них кто-то жаловался, то да.

— Поищи. Мне нужен адрес их дома.

— Ок. Посмотрю, но ничего не обещаю. Пробью по электронной базе. Если там нет, то надо будет рыться в бумажках. Этим я вообще-то не собирался сегодня заниматься. Так что надейся, что мне повезёт с базами.

Свен закончил вызов и стал ждать. За окном машины было холодно, и даже уставшие ноги не могли вынудить его выйти размяться. В авто было довольно тепло и он дал себе возможность расслабиться. По радио играла музыка. Он вдруг довольно улыбнулся. Играла мелодия, которую ему довелось услышать в детстве. Инструменты он тогда не особо различал, но ему очень уж пришлась по вкусу сама шумность и грациозность. Это был отрывок из «Времён года» Вивальди. Его самая любимая часть «Зима».

Всё в нём трепетало, словно он сам играл эту композицию. Чувства охватывали его с головой, будто он пропускал музыку сквозь себя. Великолепие классики было прервано звонком.

— Свен, это Лютер. Кое-что у меня есть. На её мужа один раз была жалоба. Соседи жаловались, что он слишком шумел или вроде того. Причём неоднократно. Но это всё. Ничего серьёзного он не совершал. Адрес тех, кто писал жалобу «Вальденбрау 40, квартира 43». Ищи их соседей.

— Отлично поработал.

— Слушай, ты же не держишь зла на меня?

— Мне уже плевать. Ты бы ничего не сделал против Готфрида и остальных. Мне не в чем тебя винить.

— Значит, всё-таки злишься.

— Послушай. Я в порядке, не надо оправдываться. С полицией для меня всё кончено. И мне скорее жаль тебя. Эти люди сожрут и тебя. Рано или поздно так будет и ничего не поделать.

— Ты же знаешь, я не могу. У меня семья. Что я скажу жене? Да и потом, в городе ведь порядок, значит всё не так и плохо.

— Тебя уже обработали, как вижу. С меня довольно этого. Эти слова мне говорят мне все вокруг, но это недостойная ложь, — Свен резко оборвал разговор и завёл машину.

С трудом найдя место, где оставить машину, Хальстрём вышел, направляясь к дому номер сорок. Ему пришлось перейти на бег, чтобы не замёрзнуть. Он бежал вверх по лестнице, случайно натолкнувшись на злого пса. Свен извинился и с удивлением узнал Грету из химчистки:

— Это вы. Простите. Удивительное совпадение. Вы здесь живёте?

— Нет. Тут живёт мой отец. Он стар и просит погулять с его собакой каждый раз. Вот я и помогаю.

— Простите, если я предоставил неудобства вам и вашему псу.

— Скорее мне стоит извиниться за его поведение. Он не любит тех, кого не знает, вот и оскалился. Свен, я тут кое-что узнала и как раз собиралась вас найти. К нам заходил следователь и говорил о вашем отце. Его нашли. К сожалению, он погиб. Он пытался вернуться из скандинавских гор, но умер по дороге. Перед смертью он просил передать это пальто в химчистку. Причём именно в ту, где я работаю. Видимо он знал, что вы в неё ходите или предположил, что пойдёте в ближайшую к дому.

— Следователь ещё что-то сказал?

— Говорил, что лично обнаружил Харальда Хальстрёма. Он был с ним в последние часы и сделал что мог. Он вёз его до ближайшего медицинского пункта. Но было уже ничего не исправить. Произошло обморожение.

— Он что совсем не двигался?

— Как я поняла, он лез по какому-то выступу и оступился. Из-за падения он повредил ноги и долго не мог встать. В результате произошло обморожение. Жаль, что всё так вышло.

— Откуда там оказался следователь?

— Похоже, он вёл какое-то дело и случайно заметил.

— Он не оставил информацию, где его найти?

— Сказал, что работает в северном департаменте. Это всё. А на его воротнике было вышито «Зайнер». Похоже, это и есть его фамилия.

— Как мы удачно встретились. Спасибо, что всё рассказали. Оставьте мне свой телефон.

— Тогда и вы свой, — с этими словами она достала из кармана блокнот, вырвала листок и написала цифры номера.

9

Свен сделал то же самое и печально побрёл вверх по лестнице. Да уж, сейчас он совершенно не был готов к таким потрясениям. Всё-таки было бы лучше, если бы он сначала дослушал все кассеты, добрался до того места, где должен был быть отец и только тогда узнал правду.

Он остановился у сорок третьей квартиры и долго, пошатываясь, глядел на тусклый свет за окном подъезда.

И почему всё вышло так? Отчего не он был рядом с отцом, в тот миг, когда Харальд доживал последние минуты? Свен глупо надеялся, что будь он там с отцом, ничего бы не произошло. Ему хотелось верить, что у отца бы хватило сил завершить начатое. Тогда, на том выступе, Свен помог бы ему встать и не дал умереть.

Но надо было собраться. Хальстрём сделал шаг и постучал. Никто не открывал. Свен повторил то же самое около десяти раз. В это время, из соседней квартиры вышла пожилая женщина.

— Их давно уже нет там. Уехали. Там никто сейчас не живёт.

Свена осенила догадка. Пожилая женщина, несомненно, была Эленой Ханнсманн. В целом выглядела она неплохо, хотя возраст сказался на лице и руках. При этом она выглядела довольно жизнерадостной и даже весёлой.

— Вы-то мне и нужны. Вы ведь Элена Ханнсманн?

— Была ей. Теперь я Элена Шильде. Но вас, похоже, интересует моё прошлое?

— Вы проницательны. Я сын Эрики. Вашей подруги. Помните её? — спросил Свен, учтя свои ошибки в разговоре с Бьерном.

— Прошу ко мне. Я налью вам такого чая, какого вы ещё никогда не пили. Оторваться не сможете!

Элена проводила его в квартиру и закрыла дверь. Коридор был узкий, но в нём умещалось множество полезных мелочей. От всего веяло удобством. Вешалки были в стиле шестидесятых. Минимум украшений, зато максимум комфорта и всё под рукой. Обои были с лёгким цветочным орнаментом. Цвет неяркий, чтобы не раздражал глаза. Далее справа располагались комнаты. Убранство в них, похоже, было неизменным с тех времён, когда журналистка была молодой.

Они проследовали на кухню. Элена усадила гостя за стол, но от чая наотрез отказался. Его волновала правда о матери, и он не мог медлить.

— Бьерн сказал, что вы были с ней подругами. Насколько близкими?

— Она часто делилась со мной своими тайнами. А их у неё было не мало. Ты ищешь её, правильно понимаю?

— Да, отец занимался этим. Похоже, её следы ведут далеко в скандинавские горы. Она об этом вам ничего не говорила?

— Могу тебе сказать, что она определённо могла что-то утаить от меня. Хотя она доверяла мне. Я даже была на твоём пятилетии. Не помнишь? Я была куда моложе и симпатичнее, нежели сейчас. Тогда я подарила тебе пластинку. Ты, правда, ещё не умел пользоваться проигрывателем. Но тебе нравилось теребить пластинку. Надеюсь, ты её потом послушал.

— А что на ней было?

— «Времена года» Вивальди. Великолепное произведение, прекрасно выстроенное и сыгранное. Сейчас таких как Антонио не сыщешь. Он был один на миллион. Талант, не то, что эти шарлатаны с гитарами. Как их там…

— «Битлз»?

— Ага. Они ведь с катушек съехали, когда к ним популярность пришла. Я до того момента слушала, а потом перестала. Сейчас аж противно.

— Выходит вы привили мне такой музыкальный вкус. Во втором классе мне подарили проигрыватель, и я переслушал пластинку несколько раз. Моя любимая оттуда «Зима», — немного приободрившись, сказал Свен.

От Элены исходило какое-то невидимое тепло, похожее на то, что он чувствовал от матери. Свен за многие годы одиночества вновь ощутил собственную нужность. На земле есть ещё один человек, которому он не безразличен. И ему захотелось узнать как можно больше, не покидать этого уютного места у окна на кухни.

— Я немного отвлеклась, не сдержалась. Видишь ли, детей у меня нет, и я об этом жалею.

— Вы начали про то, что у вас с моей матерью почти не было секретов.

— Ах да, конечно. Мы вместе трудились над многими репортажами. При всём энтузиазме, твоя мать не дружила с грамматикой, и я помогала ей, корректируя тексты. Но вот придумывать я не особо умела, этим занималась только Эрика.

— А вы знали об её уходе в 1969ом?

— Мы некоторое время не общались. Она долго трудилась над чем-то. Она ушла из издательства и работала сама. Что называется самиздат.

— Значит, о своём уходе она вам сказала?

— Выходит, что так. Я думала, что вы с отцом были в курсе. Странная она была в последнее время. В 1978ом мы даже не виделись. Она сказала, что слишком занята и что это нечто важное. Я даже не знаю, быть может, речь шла не о репортаже, а о чём-то другом.

— Вы сказали, что она была странной. В чём и как это проявлялось? — взволнованно спросил Свен, ожидая узнать нечто полезное для расследования.

— Мне казалось, что она совсем не похожа на себя. Будто она была во власти чего-то. Какое-то ненормальное состояние. Она азартная, это я хорошо знала, но сказать, что она в тот миг была такой, будет неправильно. Эрика словно впадала в какое-то гипнотическое состояние. Мы говорили с ней, а она была где-то не со мной.

— Что бы это могло быть? Может её что-то потрясло? Я признаться честно, почти не интересовался её жизнью.

— Могу сказать точно, что вы с отцом тут не причём. Проблема, похоже, была в том, что она нашла. Сейчас я многого не помню, только обрывочно.

— Вы знаете что-то о пожаре 1965ого?

— А, «Шлезинг». Да, помню, я сама её туда устроила, по её просьбе. Твоя мама выжила, но не любила вспоминать об этом.

— А что там было? Что вам известно?

— По официальной версии был поджог.

— Но вы думаете иначе, ведь так?

— Думаю, кому-то стало мешать это издательство и его быстро прикрыли.

— Но зачем сжигать? Ведь это же сразу натолкнёт на подозрения.

— Может того и хотели, чтобы обвинить соседнее издательство. Это звучит довольно правдоподобно. Есть у меня мысль одна. Быть может, твоя мама что-то знала об этом поджоге. Она ведь работала там некоторое время.

— Бьерн говорил, что ей не по душе проплаченные издания.

— Молодой социалистке они чужды, тут ты прав. Но тогда ей, скорее всего, просто пришлось пойти туда, где хорошо платили.

— Думаете, она так просто продалась?

— Ты плохо знаешь свою мать. Она бы ни за что не стала подчиняться этим из верхушки. Просто ей нужно было помогать твоему отцу, он тогда немного зарабатывал. К тому же она могла выбить себе колонку, где бы выражала свои взгляды. Она бы ни за что, это я тебе точно говорю.

— Что ж. Значит, она пошла туда вынужденно. Повезло вашему мужу. Вы до сих пор хорошо выглядите.

— Мне очень приятно, Свен. Ты очень любезен. Мой муж совсем не такой, он властный и грубый. Его сейчас нет. Он работает, долго не возвращается с работы. Мне порой кажется, что время сделало его каким-то безжизненным. А ведь когда мы познакомились, он был другим. Я бы сказала, что тогда Лютер произвёл на меня впечатление, но это будет неверно. Он буквально ворвался в мою жизнь. Он был настойчив и вспыльчив, но меня это привлекало. Характер у него своеобразный, но в юности мне это нравилось.

— Думаю в мужском характере должно быть место и для доброты. Всё-таки женщина это мать и от неё жизнь. Я всегда думал, что так. Сейчас это осуждают. Но мне это не кажется плохим. Ведь от помощи ещё никто не умер, а стремиться, всё делать самому, отвергая любую поддержку, довольно глупо. Я много лет живу один и знаю по себе.

— Как ты похож на мать. Слова будто с её языка срываются.

— Надеюсь это не всё, что у меня от неё осталось.

— Пожалуй, не всё. Ты вырос, стал частью этой жизни. Эрика много в тебя вложила и Харальд. Не вини их ни в чём. Они оберегали тебя от зла всё это время, и будь им благодарен.

Они попрощались, и Свен вернулся в машину. Он заехал в магазинчик, где продавали бывшие в употреблении вещи. Свен некоторое время ходил, разглядывая вещицы на витринах. Здесь были всевозможные транзисторы, гайки, пластинки и проигрыватели. Наконец он отыскал необходимое. Свен показал продавцу на магнитофон, тот без замедления достал его.

Хальстрём расплатился, несколько удивившись цене. Эта вещь, которой было несколько лет, стоила как новая. Но делать было нечего, не забирать же магнитофон у соседей навсегда. Свен не мог ждать и потянулся на заднее сидение, чтобы достать пальто. Он достал его и проделал уже привычное движение иглой. Хальстрём извлёк из пальто вторую кассету. Он приготовился вновь услышать родной голос отца, вставил кассету и нажал «вкл».

10

«Я нашёл странные надписи. Они были в некоторых пещерах, в которых я ночевал. Это всё наводит меня на мысли о совершенно невероятных вещах. Эти надписи напоминают элементы древней письменности, но возникает вопрос. Годы изменения складчатости, оползни и обвалы не могли оставить эти записи неизменными. И тогда возникает гипотеза о том, что их высекли не так уж давно. Но кто мог это сделать? Я не с первого раза даже смог перерисовать эти надписи. Это скорее рисунки людей далёких от цивилизации. Но как они могли здесь жить? Надписей много и они буквально покрывают всю пещеру, поэтому можно сделать вывод, что эти люди неоднократно целенаправленно наносили эти рисунки. Причём видны следы долбления, что говорит о том, что эти люди смогли имитировать эффект использования древних предметов письменности. Могу предположить, что эти люди родились недалеко и имеют некие специальные приспособления для выживания. Возможно их организм устойчивее к холоду, под действием холода они могли выработать особый иммунитет. На основании этого я могу выдвинуть гипотезу о неком народе, живущем в горных вершинах. Теперь я уже просто не могу отрицать это. Они есть и они рядом. Впереди неизвестность. Мои запасы ещё целы, но многие из них уже почти невозможно употреблять в пищу. На банках намерзает лед, и открыть их становится невозможно. Я и не говорю о том, что холодную пищу почти невозможно есть. Не помню, когда в последний раз наедался досыта. Пару раз мне попадались птицы, но попасть в них было крайне сложно. Животных здесь почти нет, они пережидают в своих жилищах и выживают с помощью запасов. Я подумал даже добыть шкуру одного из них, чтобы сделать более тёплую одежду. Моя куртка уже почти не греет. Мама что-то знала об этом, я уверен. Она, похоже, не раз проходила мой путь пешком или на транспорте. Главное, в чём я могу абсолютно точно быть уверен, так это то, что я совершенно не знал этой стороны её жизни. А что если она часть этой культуры. Может именно она оставила письмена. Думаю, ты уже достаточно знаешь, чтобы понять, как далеко я зашёл. На кассете я нарисовал те рисунки из пещеры. Может кто-то что-то о них тебе и скажет»

Запись перестала играть, и Свен задумчиво посмотрел в окно. У него осталось ещё одно неоконченное дело, а поскольку день ещё не кончился, нужно было попробовать успеть его сделать. Он ехал в архив департамента, чтобы разузнать о пожаре 1965 года. К счастью, со времён работы в полиции, у него остались знакомые в архиве, которые без труда пропустили его. Времени было немного и надо было оперативно отыскать все дела за тот год в том районе.

Полки были забиты кучей папок. Здесь хранилась вся криминальная история жизни Стокгольма. Тут были результаты десятков часов работы всех полицейских города. Информация была крайне важная и секретная, поэтому даже в хранилище дел была охрана. Они странно косились на Свена, не узнавая в нём знакомого сотрудника.

— Эй, вы кто? Я вас первый раз вижу? Что вам тут надо?

— Я твой коллега. Из полиции. Я веду дело. Ищу записи о пожаре

на улице Аустерлиц в 1965ом. Тогда горело издательство «Шлезинг»

— Твоё лицо мне незнакомо.

— Мой напарник Готфрид Кольм. Может слышали?

— А, вот оно как. Напарник Готфрида. Что-то слабо верится. Ты не в форме, без значка. Без оружия. Похоже, ты решил меня обдурить. Давай не будем скандалить. Если

— Просто выйди. Оставь всё это. Я не стану звать подмогу и сообщать никуда.

— Ты, похоже, не совсем понял. Мне тоже не хочется ссориться, но без этих материалов я никуда не уйду.

— Я звоню Готфриду. Молись, чтобы он тебя знал.

Офицер подошёл к стационарному телефону и достал из кармана листок. На нём были номера всех полицейских района. Он отыскал Кольма и набрал номер:

— Привет, Гот. Как жизнь?

— Нормально. Повышение получил.

— О поздравляю. Слушай, тут один тип говорит, что он твой напарник. У меня сомнения.

— Кто?

Свен обошёл офицера сзади и вытянул у него из-за пояса наручники. Мужчина не успел ответить Готфриду. Свен схватил офицера за руки и надел наручники. Трубка осталась висеть, и в ней был слышен удивлённый голос Готфрида:

— Алло, ты куда пропал? Как его имя? Кого ты там увидел?

Свен подошёл к трубке, взял её и проорал в неё:

— Меня зовут Свен Хальстрём, идиот. Запомни, я ещё вернусь, подлая крыса.

Слушать ответ Хальстрём не стал. Офицер попытался встать, но Свен опередил его. Оттащив его в комнату для охраны, Хальстрём забрал у офицера ключи и закрыл его там. Свену было искренне смешно от всего этого. Этот важный тип не смог ничего сделать, хотя работает здесь и получает немалые деньги. Так зачем этому бесполезному куску мяса значок и наручники, если он не способен их применять. Свен оставил ключи рядом на стуле и вернулся в зал.

11

Он обошёл всю полку с 1965ым годом и наконец, нашёл все дела, с пометкой «умышленный поджог». Подобных дел было много, но пожар на Аустерлиц оказался самым разрушительным загадочным. По данным пожарной инспекции все требования соблюдались безукоризненно, и не было ни одной жалобы. Поэтому версия с поджогом была крайне правдоподобна. Подозреваемых было около ста и по каждому допросу был лишь краткий вывод «Ничего конкретного, никаких свидетелей поджога». Проблема была в том, что все свидетели видели пожар, но ничего не знали о его причинах. Здание сгорело полностью и не осталось даже фундамента. Здание было буквально уничтожено, вместе с почти сотней сотрудников.

От этих цифр Свен несколько побледнел и задумался. Мать. Его сейчас волновала её история. Он принялся искать её в числе подозреваемых. На одной из страниц был краткий комментарий к допросу Эрики Хальстрём. «Женщина в тот день не появилась на работе. Поэтому она не погибла. У неё имеется алиби. Она находилась в этот момент у своей подруги Элены Ханнсманн. Это подтвердила сама Элена».

Свен и не сомневался в искренности своей матери, а лишь пытался как-то связать всю картину воедино. Надо было понять, почему в тот день Эрика не вышла на работу. Хальстрём решил схитрить и положил дело во внутренний карман пальто. Он обошёл места с камерами наблюдения и спокойно вышел из здания. Не спеша, чтобы не вызвать подозрений, Свен сел в машину и медленно вытащил дело, после чего положил его на заднее сидение и посмотрел в сторону входа в здание департамента.

Охрана пока ничего не заподозрила, и он довольно ухмылялся глядя на офицера у входа. Наконец Свен завёл машину и уехал прочь. Теперь у него было всё что нужно, чтобы лично заняться расследованием. Он отправился в участок полиции, чтобы навести справки о Зайнере. Хальстрёму повезло, поскольку Готфрида не было сегодня на работе, из-за того что была не его смена.

В приёмной сидел молодой паренёк, похоже, ещё стажёр. Он не знал Свена, и проблем возникнуть не должно было.

— Вы к кому?

— Слушай, ты не знаешь ничего о Зайнере?

— Он не из нашего района. Говорят он вольная птичка. Своенравный, работает один. Лучший следователь, что я знаю.

— Не подскажешь, как его найти?

— Что же. Вот его номер. Он есть в базе. Вам распечатать?

— О нет, не стоит. Не трать бумагу, привыкай к экономии. Лучше прибереги на всякий случай.

— Ладно. Как вы тогда? Запомните?

— Неа. Сам подумай. Сколько у человека в голове цифр. Есть же записная книжка, — сказал Свен и покачав головой улыбнулся.

— Ах да. Я здесь не так уж давно. Научусь.

— О нет. Эту песню я знаю. Тут без вариантов.

— Как вас понимать?

— Просто есть вещи, которым нельзя научиться.

— Например?

— Например, не задавать глупых вопросов. Просто пойми. Ты поработаешь здесь пару лет и поймёшь, что кругом грязь и что самому тебе уже от неё никуда не деться. Учись сам. Будь внимателен и соображай.

— Хорошо.

— Хорошо будет, если это у тебя отложится.

Свен записал номер и покинул участок. Вернувшись в машину, он немного задумался. Его вдруг стала тяготить мысль о будущем того парнишки. Разве он способен защищать кого-то? Он ведь не в силах и сам себя защитить. Его будущее виделось Свену довольно предсказуемым и бесперспективным. Давно прошёл время чести, к несчастью пришло время борьбы. За выживание, за место под солнцем и вряд ли жизнь пощадит слабого.

12

Свен вернулся домой. Всё было, как и прежде, с момента его ухода. Хальстрём вдруг твёрдо решил. Он должен покинуть дом на некоторое время. Нужно затаиться, спрятаться, чтобы никто не помешал его расследованию.

Хальстрём взял большой рюкзак, сложил в него консервы, средства гигиены, одежду. Потом он впихнул туда обувь и уже думал закрыть. Вдруг вспомнил о пальто отца. Вдруг он загрустил. Сейчас он ему был так нужен. Но Свен снова был один и это словно кредо преследовало его. Но обратного пути не было. Он сел на диван и задумчиво осмотрел комнату. Только сейчас он осознал то, как ему здесь было тесно, как эти стены неволили его и давили. Все эти фальшивые счастливые минуты одиночества. Он вспомнил, как купил этот диван. А ведь на нём не сидели гости и друзья. Здесь он всегда был один, здесь была его тюрьма. Свен понял, что даже не будет скучать. Здесь его держала лишь одна вещица. Фотография мамы, той, которую он всё ещё надеялся найти.

Вдруг зазвонил домашний телефон. Свен снял трубку и перевернул её так, что она смотрела вверх. Оттуда доносился разгневанный крик Готфрида:

— Что ты себе позволяешь? Что за цирк в департаменте?

Но Свен в ответ лишь вновь залился смехом. Потом встал и вышел из квартиры, а телефон уже гудел об окончании вызова. Но Свену уже было плевать.

13

Свен договорился о встрече с Зайнером и спешил к его дому. Теперь дом Хальстрёма был в машине. И во всём этом пусть и не хватало комфорта, но уж точно ощущался дух свободы. Свен теперь не был скован четырьмя стенами, и к тому же мог быть в розыске. Готфрид явно был недоволен и настучал куда следует. Теперь надеяться можно было лишь на себя и на небольшой револьвер, который лежал в кармане пальто.

Его родные места сменились незнакомыми фасадами, заснеженными с головы до ног. Швеция была удивительно красива зимой. Словно все скучные переулки разом становились сводами дворца Снежной Королевы. Быть может зиму можно не любить за холод, но простить вполне возможно, лишь только взглянув на эту ледяную тишину, с манящей неизвестностью.

***

Зайнер был в курсе того, что Свена ищут, поэтому предложил встретиться в небольшом ресторане на другом конце города, где никто не станет искать Хальстрёма. Парковочные места были заботливо расчищены для посетителей, чтобы не нервировать их после тяжёлого трудового дня. Свен поставил автомобиль рядом с новеньким «Фольксвагеном», владельцем которого, судя по всему был очередной дядя со связями.

Догадка Свена оказалась правдивой. Из ресторана вышел крупный мужчина лет сорока пяти. Одет был весьма богато, что соответствовало его машине. Он волок за волосы девушку лет двадцати. Та была крайне растеряна и напугана, тушь размазалась по лицу и вся она выглядела печально. Мужчина кричал на неё и продолжал волочить за собой.

Свену стало не по себе, от такого отношения к женщине, ведь он считал, что нет человека важнее матери — оттуда и его уважение к противоположному полу. Хальстрём до последнего останавливал себя от вмешательства. Но что-то переломило его, и он вспылил.

Свен подошёл к мужчине и резко спросил:

— Что она вам сделала?

— А тебе что? Ты её выгораживать вздумал?

— А если так, то что?

— Тогда мне будет приятнее расправляться с тобой.

— Так что она сделала?

— С меня взяли штраф за курение. Думаю, эта дура должна извиниться передо мной.

— Ну, так вы должны были быть в курсе, что это общественное место. Курить воспрещается.

— Какой ты умный, однако. Хочешь по-плохому, так получай.

Мужчина резко отбросил девушку в сторону, и она повалилась на снег, издавая громкий беспомощный крик. После он попытался схватить Свена за пальто, но тот увернулся. Мужчина решил повторить этот трюк, но из-за резкого поворота Хальстрёма, поскользнулся на льду. Свен нагнулся к нему и взял за голову.

— Ты сейчас пойдёшь и заплатишь штраф, а ещё пообещаешь, что мне больше не попадётся на глаза твоя наглая физиономия, — прорычал Свен и ударил мужчину об лёд.

Мужчина не мог ответить, а лишь чуть заметно дёрнулся. Кровь текла по его лицу и смешивалась с белоснежным снегом. Как же Свен ненавидел таких людей. Они вызывали у него невероятное, дикое отвращение. Эти люди брались править, считали себя высшими существами, пренебрегали трудом других, даже не подозревая, каким трудом порой достаются многие вещи простым людям. И он карал их, как мог, как умел и как считал справедливым. Но они были повсюду и плодились как мухи.

Хальстрём помог девушке подняться, отряхнул. Она всё ещё была напугана, а волосы растрёпаны.

— Вы в порядке?

— Да, с этим больным уже были проблемы.

— Не поймите неправильно, но то, что я сейчас сделал, должен делать охранник. Где его носит? Никому нет дела до того, что работницу таскают за волосы?

— Тор у нас ни черта не делает. Он просто стоит или занимается своими делами.

— Покажите мне его. Хочу взглянуть ему в глаза.

Тор сидел в небольшой комнатке с камерами наблюдения. Он откинулся на сидение и довольно ухмылялся. Оказалось, что Тор смотрит портативное ТВ, которое стояло совсем рядом с камерами наблюдения. Похоже, телевидение интересовало его больше, чем собственная работа.

— Ты уволен, Тор — сказал Свен и выдернул из розетки телевизор.

— Что тебе надо, шутник?

— Чтобы ты делал свою работу.

14

Хальстрём прошёл в ресторан и сел за стол. Зайнер как раз подъезжал к месту встречи. Он вошёл спокойно и уверенно, так что Свен сразу его узнал. Сняв куртку, Зайнер оказался в сером лощеном пиджаке, с чёрными вставками. Походка у него была такая, что люди боялись бросить лишний взгляд на него. Хотя ничего со своим лицом он не делал.

— Вы Свен?

— Да. Хорошо, что вы меня поняли и не стали сообщать коллегам о нашем разговоре.

— О, не проблема. Мне и самому не раз приходилось кое-что нарушать. Вы ведь делаете это для дела, для того чтобы отыскать мать. Я считаю, что этих болванов из департамента надо периодически трясти. Они ведь ничего не делают и штаны просиживают. А то, что вы сами хотите вести это дело и проявляете инициативу, для меня много значит.

— Вы были с моим отцом до конца?

— Да, это так. Он храбро боролся за свою жизнь. Я не знал ещё подобных людей. Но теперь мне кажется, что в вас есть что-то от него. Но давайте уже к делу. Что вы хотите узнать?

— Вы сможете мне помочь? Я собираюсь пойти по следам отца. Хочу проделать его путь.

— Ну, скажем так тайно смогу. С вами поехать мне нельзя — слишком подозрительно. Здесь я вас прикрою, но за пределами Стокгольма я бессилен. Возможно, смогу поддерживать связь с вами по радиоприёмнику. Сможете делиться информацией. У меня есть доступ к некоторым источникам. У вас будут все данные по активности в скандинавских горах за последние тридцать лет.

— Буду очень признателен. Но знайте, если что, то вы не обязаны…

— Вечно покрывать вас? О нет. У меня личный интерес. За тридцать лет моей работы, я не встречал таких запутанных дел. Я бы отправился с вами, если бы расклад был иным.

— Вы и правда, лучший следователь в Стокгольме.

— Кто вам сказал?

— Сердце подсказывает. В вас есть человечность, остальные же её потеряли.

— И всё же слишком на меня не надейтесь. Вы сами должны её найти. В вас горит огонь. Я в вас вижу молодого себя. Вы полны сил и энергии. Мне сейчас этого не хватает. Видя вас, я словно погружаюсь в прошлое. Помню конец шестидесятых. Золотое время.

— Я тогда только родился. Не могу знать.

— Жаль, что вы не застали то время. Мне хочется знать, как всё будет проходить. Сообщайте мне по возможности. И да, вот ещё что я договорился с ребятами со склада. Вы можете подъехать сегодня и взять там всё необходимое. Еду, одежду и всевозможную технику для поисков.

— Мне передать, что я от вас?

— Да. Главное сильно не светитесь и имени своего не называйте, а то нас быстро вычислят.

— А адрес скажите?

— Вот, я написал на салфетке. Положите к себе.

— Спасибо. У вас есть мысли насчёт того, что произошло с моей матерью?

— Моя работа в том и заключается, чтобы всё знать обо всех. Могу тебе сказать точно, что какие-либо похищения были бы бессмысленны. Это слишком рискованно. Похититель мог бы просто погибнуть от холода, и вся эта затея была бы напрасной.

— Думаете, она сама туда направилась? Если так, то, что она там искала?

— Что говорил ваш отец на этот счёт?

— На последней кассете он утверждал, что она могла стать частью некого народа, живущего в горах.

— То есть надо полагать мы имеем дело с старообрядцами или вроде того?

— Я читал о некоторых народах. Например, в Америке остались потомки племён, населявших экваториальные леса. И люди, которые обнаруживали их, утверждают, что те совершенно дикие и не признают никаких законов цивилизации. В теории такие люди могут жить и в скандинавских горах. С годами они могли приспособиться к холоду и таким образом выживать.

— Значит, она могла стать частью их общины?

— У меня есть подозрения, что она имела какие-то увлечения, о которых мы с отцом не были осведомлены. Я слышал о том, что в шестидесятые появилось множество новых течений молодёжи. В том числе и люди отвергавшие цивилизацию.

— Я и сам был хиппи, если вы об этом. Мы просто были глупыми и молодыми, но не более. Всё это потеряло смысл, когда стало ясно, что мир не изменить. Многие тогда разочаровались, многие покончили с собой. Кризис идеологии, что называется. Страшная штука. Когда не знаешь, зачем и для чего живёшь.

— Но вы смогли остаться человеком. Что вам помогло?

— Как раз таки работа. Я увидел на улице, как пытались порезать женщину. Она была беременна. Не знаю, почему я решил спасти её. Что-то заставило меня сделать этот шаг. Я обезвредил того парня и отвёл в участок. Оказалось, что этот гад отъявленный рецидивист. За его поимку меня наградили и предложили мне работу.

— Почему вы согласились?

— Я всю жизнь отрицал общество. Стремился его избежать. Но понял, что на том этапе этого было не избежать. И мне начало нравиться. Я чувствовал, что приношу пользу. Вот жизнь и приобрела смысл. Теперь он заключается в том, что помогать нуждающимся в поиске их обидчиков.

Свен решил пожать руку Зайнеру на прощание. Тот улыбнулся, но предпочёл остаться ещё ненадолго в ресторане. Хальстрём расплатился и ушёл, а Зайнер продолжал сидеть, глядя на камин в углу заведения. К вечеру, когда почти не осталось посетителей, он спокойно уехал к себе. Ему нравилось глядеть на огонь, потому что ему самому не хватало запала. И языки пламени были его верными друзьями. И если бы он задумался о том, что же осталось прежним, он бы вновь ответил себе: «огонь».

И этот огонь ещё придёт за ним, заберёт его и затянет. Это был лишь вопрос времени, того, чего у него уже почти не оставалось.

Свен свернул на улицу, указанную на салфетке Зайнером. Складской работник встретил его и пропустил, после упоминания Хальстрёмом имени следователя. Началась погрузка. Свен решил помочь, чтобы дело шло быстрее.

Вместе они перетаскали ящики с провизией, некоторые предметы одежды и пару любопытных вещей для покорения гор. Среди них был термометр, ледоруб, пояс с креплением, заострённый топор и нагреватель. Нагреватель был новенький, так что его хватало надолго.

Когда всё было загружено, Свен на задней передаче выехал со склада и помахал работникам. Он развернулся и выехал на шоссе. Его дорога теперь проходила по предгорной тропе, с шероховатостями и неровностями. Местами попадалась гололедица, и машину сильно разворачивало, то и дело, заставляя Свена проявлять все свои водительские умения.

Он пил кофе, чтобы не спать и быть бодрым. Но глаза постепенно закрывались. Ему жутко хотелось спать, но надо было проехать на достаточное расстояние, чтобы патрули не успели его заметить. Он с силой жал на педаль, постепенно ощущая, что ослабевает. В глазах его мутнело и веки тяжелели.

Вдруг около дороги Свен увидел странный силуэт. Это был странный контур, который освещался лишь луной. Не было понятно, кто это был.

В этот момент Хальстрём резко выронил руль и ударился об стекло. Подушка безопасности сработала слишком поздно. Изо лба сочилась кровь. Машина скользила и летела, прямо на силуэт. Послышался лязг ломающейся двери, на которую машина опёрлась.

***

Силуэт так и остался неподвижным. А рядом с ним лежала груда металла, то есть всё, что осталось от машины Свена Хальстрёма. Вокруг была тишина и еле заметные лунные блики играли на железном капоте изуродованного авто.

II

Меч без ножен

Они жили, совершали ошибки,

умерли и о них забыли. Никто

не испытывал такого интереса

к ним, чтобы приподнять завесу,

скрывавшую их бесчестье.

Джеймс Фенимор Купер

15

Женщина с сильным удивлением смотрела на машину, от которой осталась лишь груда металла. Одета она была в тёплый пуховик, лицо прикрывала тканевой повязкой. На ногах её были толстые высокие сапоги, с утеплённой меховой подкладкой. Та часть лица, которая не была скрыта повязкой, выражала какую-то невероятную усталость. Она выглядела уже довольно старой, передвигалась не очень быстро и в целом вызывала жалость, смешанную с тоской.

Женщина подошла к обломкам и принялась разгребать их. Железные прутья с неохотой гнулись, освобождая от своего плена Свена. Наконец, ей удалось открыть то, что осталось от двери, и она смогла оценить состояние Хальстрёма, а также то, что бы ей удалось сделать в данной ситуации. Женщина нащупала руки пострадавшего и сделала рывок, пытаясь вытянуть тело из искорёженной машины. Но Свен был тяжеловат, а потому самой ей было не справиться.

Что же могло помочь этой явно одинокой женщине? Только её ум, который с годами стал лишь совершеннее. Она вспомнила о том, что у неё в одном из карманов был моток верёвки. Достав его, женщина обвязала верёвку вокруг рук Свена и потянула его из машины. Она упёрлась ногами в дверь и тянула изо всех сил.

Тело Свена слегка продвинулось вперёд, женщина отогнула ещё один прут, и осталось вытянуть только ноги. Это оказалось самым сложным, поскольку штанины цеплялись за покорёженные части машины. Женщине пришлось проползти по узкому проходу в машину, чтобы освободить ноги Свена. Она перерезала низ штанин, и теперь мужчина был полностью освобождён, осталось лишь вытянуть его. Сделав это, женщина тяжело вздохнула и погрузилась в раздумья.

Женщина думала о том, что ей было делать дальше. Человеку нужна помощь и совершенно неясно, сколько он протянет с такими ранами. Да и вполне возможно, что она боялась чужака. Ведь женщина никогда раньше его не встречала и не могла быть уверена, что он не опасен. Сейчас он обездвижен и без сознания. Ну а что будет, когда он проснётся? Окажется благодарным бедолагой или же расчётливым мошенником?

Тащить его в город она не могла, но вот до своего жилища вполне бы донесла. К счастью с собой у неё были сани. Места на них был немного, но женщина догадалась согнуть Свену ноги в коленях. Таким образом, она могла довезти его до жилища. Вдруг её взгляд упал на одну вещь в машине. Там лежало пальто отца Свена. Женщина подумала, что это крайне важная вещь и погрузила на сани и её.

И в момент, когда она собралась уходить от машины, ей в голову пришла мысль осмотреть всё остальное. Ведь в машине могла быть еда. Женщина явно выглядела голодной, глаза впали, кожа была дряблая, и ощущение было такое, что она вот-вот развалится.

Она подошла к багажнику и попыталась открыть его. Он не сразу поддался. Ей пришлось задействовать все свои силы, которых у неё не осталось. Организму неоткуда было брать энергию, ведь пища не поступала. Но она, словно одержимая неведомыми силами, продолжала давить всем весом, чтобы открыть. Наконец у неё получилось.

В багажнике было множество банок с консервами, некоторые приспособления для выживания и одежда. Женщина решила запомнить это место и прийти ещё раз, чтобы забрать всё это. Мелочь, которую смогла впихнуть, она увезла вместе со Свеном.

Она тащила сани, которые часто застревали в снегу. Женщина и сама проваливалась, издавая тоскливое мычание. Ей было страшно умирать, и она боролась. Постепенно тропа сменилась горным хребтом, и земля под ногами изменила свои свойства.

Пару раз сани цеплялись за камни и падали, опрокидывая Свена и вещи на снег. И всякий раз женщина поднимала их, становясь всё слабее. Ей так хотелось теперь, чтобы труд был не напрасным. Сейчас она мечтала о собеседнике, о друге, просто нуждалась в общении. Быть может он и принесёт ей счастье. Может, незнакомец способен изменить что-то в её судьбе.

Сильно устав, она взглянула не небо. Может, просила помощи, а может совета. И будто услышав ответ, она что-то сказала про себя. Небо было голубое, с едва заметными переливами и словно в узорах. Главное, чего она смогла добиться это гармония. Среди природы, дикой и нетронутой человеком, ей открывались тайны, неподвластные простому человеку. Она, как будто, брала энергию из воздуха.

***

То самое, о чём говорил старик Хальстрём. Приспособляемость. За годы жизни здесь, она сумела одолеть голод, холодный климат и научиться жить с природой в равновесии. Её организм выработал защиту от внешних факторов.

16

Через час тяжёлого пути женщина остановилась у своего жилища. Оно было небольшое, напоминало временные постройки для рабочих. Дерево во многих местах было гнилое, да и кривые брёвна выпирали отовсюду. Дом был расположен так, что почти не был виден издалека. Его закрывали каменные возвышенности и редкие деревья. Это было самое что ни на есть настоящее тайное жилище, специально построенное, чтобы скрываться.

Женщина открыла дверь, послышался жуткий скрип, и из дома потянуло чем-то травянистым. Когда тело Свена оказалось в доме, она положила его на жёсткую кровать и укрыла какими-то лохмотьями, которые служили одеялом.

Женщина поставила сани на место, положила на стол продукты из багажника. Ей хотелось как можно быстрее съесть что-нибудь, организм всё же не может совсем обходиться без питания. Она выбрала понравившуюся банку и поставила перед собой. Ей так хотелось открыть банку, но не было ничего под рукой.

Ей пришлось взять старую кочергу и ударить по крышке банки. Послышался странный звук и в крышке образовалась дырка. Женщина жадно стала расширять дыру, нанося быстрые удары кочергой, чтобы добраться до еды.

Мучимая голодом, она принялась есть руками. Страшно было видеть, как это полуживое существо отчаянно боролось за свою жизнь. Она почти не чувствовала вкуса еды, не ощущала из каких продуктов сделано блюдо в банке. Женщина просто забивала рот, беспощадно глуша чувство голода.

Наевшись, она словно вновь обрела разум. Она опомнилась. На кровати лежал неизвестный мужчина, и надо было что-то предпринять. Она смотрела на него, думая, чем можно помочь. Женщина отыскала одну из табуреток. Та очень шаталась и разваливалась от малейшего прикосновения. Женщина отломала ножку табуретки и кинула в камин, который видно был собран вручную.

В доме стало немного теплее, хотя холодный воздух всё ещё ощущался. Ветер часто заставлял ставни дребезжать, от чего в доме было жутко и неуютно. Женщина поставила стул и залезла на него. С полки она достала баночку с пахучей травой, перемолотой в порошок. Удивляло то, как ей удалось раздобыть траву в таких заснеженных местах с низкой температурой.

Содержимое банки женщина высыпала в небольшой чайник. Потом она взяла этот чайник и принялась держать над камином, чтобы прогреть настойку. Просидев около десяти минут, женщина, наконец, согрела питьё и поставила на стул, рядом с кроватью, где лежал Свен. Женщина увидела, что на теле осталось множество ссадин и ран.

Металл не попал в кожу Свена, но при этом оставил множество следов на теле. Женщина взяла тряпку и вытерла кровь со лба незнакомца. Она не спеша смыла всю кровь, вглядываясь в путника и произнесла:

— Ты живой?

Ответа не последовало, и она подумала было прекратить попытки. Но вдруг догадалась, что сил у раненого мало и не хватит даже чтобы говорить.

Она налила ему настойку и начала медленно поить. Запах настойки казалось, заставлял его дёргаться, поскольку был довольно резким. Женщина подумала, что лучшим лекарством для незнакомца станет отдых. А чтобы чем-то себя занять, она принялась рассказывать ему о своей жизни, хрипловатым и тихим голосом:

— Я нашла тебя. Ты, верно, сбился с пути, раз сюда забрёл. Здесь почти никто не ходит, я вроде как хранительница этого места. Меня тут прозвали «Харла» — это означает хранительница гор. Мне было голодно и холодно, но я терпела это. Вот и живу тут. Дальше той дороги не хожу. А по ней никто и не ездит. Там закрыто, потому что там тупик. Там обвал был, так и не разобрали. Сюда никто не сворачивает. Почти никто. Был один, но он двигался пешком, а вдоль дороги шел, чтобы не заблудиться.

Я тебе так скажу, искать тут нечего. Город здесь маленький, да и городом толком не назовёшь. Здесь осталась горстка людей, они мало что знают. Да и вообще, я бы советовала вам уходить. Страшно тут. Нет тут ничего. Мы живём здесь, тут наш дом. И хорошо, что никто нас не находил почти, так спокойнее. А то бы сразу репортёры, газеты, мы не такие. Мы ищем гармонию, нам нельзя за черту. А черта там, где дорога. За ней другой мир, не наш и нам туда не велено ходить.

Тебе я помогу, выпьешь травы этой и в порядке будешь. Но долго не смогу тебя содержать, нет почти ничего в доме, да и боюсь, не будут рады тебе другие. Есть тут и не очень гостеприимные, кто может выгнать. Я уж давно с теми почти не вижусь, они за то на меня злы. Думают, что против них чего замышляю, а я только спокойно пожить хочу. Кто же знает, может так и должно быть.

Я тебя спрячу у себя, да ты только носа не высовывай, а то того и гляди узнают о тебе и недобро будет. Жалко мне тебя, не хочу, чтобы ты пропал тут. Как поправишься — уезжай, так лучше будет. И никому об этом месте не говори. Тут ничего нет, ни телефонов, ни шума, пусть так и будет, так нам сказано.