Бесплатный фрагмент - Сталин в Великой Отечественной войне

— РУССКИЕ!

Кто поставил преступное клеймо Каина на:

• вождя борьбы с фашизмом, Сталина,

• Великую Отечественную войну СССР,

• цивилизацию советского социализма —

ПЕЧАТЬ виновных во всех бедах мира!?

«Правда» публикует фрагменты книги Виктора Афинова «Сталин в Великой Отечественной войне. Главнокомандующий в объективе Генерального штаба». №61 (31121) 11—16 июня 2021 г.

---

Современное общество (общность людей на Земле) последнего отрезка мировой истории в один — полтора века, прекрасно осознало порочность либерально-буржуазных «ценностей», подсовываемых ему (теперь не так уверенно), как стимулы процветания и развития. Причём по уровню опасности такая порочность становится эквивалентной мировой войне и, возможно, ведёт к ней, причём в самых непредсказуемых формах и проявлениях.

Не наша задача разбираться с опасностями указанного «отрезка истории», кроме одной, важной для нас проблемы — упорного противостояния Западных государств с Россией: капиталистического мира свободы эгоистического индивидуализма (западной демократии) против «неправильной» тоталитарной страны незнакомого ему социалистического коллективизма. Термин тоталитаризм (Totalis, по словарю — полный, весь, целый) однозначно характеризует лишь коллективистское, сплочённое общественное образование — прямой антипод капиталистической государственности с принципиальным неравенством. Так что, приписывая тоталитаризм Советскому Союзу со свойственным ему тоталитарным сплочением, Запад придаёт Советскому Союзу свой нелепый и лукавый смысл — «застоя» с рабской покорностью «неполноценного» советского народа его жестокой государственной власти.

Предлагаемое изложение призвано на примере Великой Отечественной войны — концентрированном проявлении общественной мобилизации, показать, как в 40-х годах прошлого века социалистическая солидарность за 1418 дней смертельного противостояния смогла раздавить вооружённую силу объединённой континентальной Европы. Разве это не доказательство запредельных возможностей Советского социалистического государства при полном и гармоничном тоталитарном единении помыслов и действий народа и власти!? В этом примере важны непонятные либералу две сущности Советского Союза, принципиально расходящиеся с теми же сущностями буржуазных государств: НАРОДОМ и ВЛАСТЬЮ. В СССР: люди, освободившиеся от эксплуатации и оскорбляющего сословного разделения, за десяток лет осознавшие, что из «голодных и рабов» в своей массе превратились в свободный СОВЕТСКИЙ НАРОД. При этом коммунистическая ВЛАСТЬ стала своей, истинно общественно-народной, своей, преданной интересам исключительно трудового народа, а не корпоративным, частнособственническим. Власть коммунистической партии большевиков во главе с вождём-бессребреником сумела не только сплотить и обустроить первое государство рабочих и крестьян, но и сделать его непобедимым и неподвластным враждебному капиталистическому окружению. Именно поэтому образ такого вождя, обращённый в «исчадие ада», был выбран в качестве мишени для оголтелой дискриминации в целом всего проекта коммунистического государства будущего.

Из примера Великой Отечественной войны следует неопровержимый вывод — не типом и механизмом власти определяется КАЧЕСТВО государства, а нравственным уровнем его высших ценностей, в первую очередь, сокращающих вековые пороки эгоистического начала человека. Сегодня-то мы знаем: нарушение этого правила порочными интересами индивида неотвратимо вытравливает даже в советском народе государственность, альтруизм, совесть и стыд, вызывая тем самым потерю скреп и деградацию тоталитарности государства, то есть, его драгоценного коллективистского характера. Как оказалось, самым трагичным и непоправимым следствием разрушения СССР среди остальных бесчисленных бед (материальных, экономических, политических, демографических, общественных и других) стал «демонтаж» (определение С. Г. Кара-Мурзы) пассионарно-коммунистических свойств могучего народа-государственника, трансформировавшегося в аморфно-сословное население РФ.

Подводя итог своего жизненного пути, маршал Василевский («ему суждено было войти в историю Великой Отечественной войны единственным полководцем, который не потерпел ни одного поражения, не проиграл ни одной стратегической баталии», С. М. Штеменко) высказал своё мнение о счастье:

«Счастье — видеть на склоне лет близких тебе и полезных для Родины людей. Но этого мало для человека. Важно ещё чувствовать: жизнь прожита с пользой для общества. Молодым людям я должен сказать о главной ценности в человеческой жизни. Родина — главное наше богатство. Цените и берегите это богатство. Думайте не о том, что может дать Родина вам. Думайте о том, что можете вы дать Родине. В этом главный ключ к хорошо осмысленной жизни».

[Интервью А. М. Василевского корреспонденту «Комсомольской правды» Василию Пескову, 1975]

---

Василевский и его книга
«Дело всей жизни. Воспоминания»

Кто только не пытался писать об И. В. Сталине с обязательным собственным вердиктом этому человеку. Объективных исследователей сразу заносили в стан «сталинистов». Пока, правда, до сих пор никто не рискнул оспаривать оценку Сталина, в ипостаси Верховного Главнокомандующего Вооружённых Сил СССР, данную Александром Михайловичем Василевским, начальником (с 26 июня 1942 года), Генерального штаба Вооружённых Сил СССР, в его историческом послевоенном труде «ДЕЛО ВСЕЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ». Свою сталинскую оценку, пронизывающую всё содержание книги, в концентрированном виде он представил в конце главы «В Генеральном штабе» (книги 2-ой), на десяти страницах («Хочу дополнительно сказать несколько слов об И. В. Сталине, как Верховном Главнокомандующем»), послуживших основой предлагаемой книги.

«Полагаю, что моё служебное положение в годы войны, моя постоянная, чуть ли не повседневная связь со Сталиным и, наконец, моё участие в заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б) и Государственного Комитета Обороны, на которых рассматривались те или иные принципиальные вопросы вооруженной борьбы, дают мне право сказать о нём» — обосновывает читателю полновесность своих выводов А. М. Василевский.

К этому следует добавить и тот факт, что с 16 октября 1941 года до конца ноября, после эвакуации Генштаба, Василевский возглавил в Москве передовую опергруппу ГШ (9 человек) с тяжелейшей задачей: «всесторонне оценивать события на фронте; информировать о них Ставку; при изменении обстановки вырабатывать и докладывать Верховному Главнокомандованию свои предложения; в соответствии с оперативно-стратегическими решениями Ставки, быстро и точно разрабатывать планы и директивы, ведя контроль их выполнения». Легко представить, насколько тесными и напряжённо-ответственными сложились отношения Сталина с Василевским за этот самый горячий месяц Московского сражения.

Ясно, что для полноты представления образа И. В. Сталина не хватает исследования процесса сталинского руководства в стране только Ставкой Верховного Главнокомандования, которое, при всей её важности, конечно, не исчерпывает всесторонней деятельности Сталина и, возможно, является даже не самой ответственной в его суммарной работе невероятного объёма, сверхчеловеческой напряжённости и трудоёмкости, требуемых для обязанностей ВОЖДЯ в годину смертельной опасности его народу.

Александр Михайлович Василевский, ближайший сподвижник Сталина в Ставке ВГК, представляет нам реалистичный портрет И. В. Сталина не только в ракурсе военно-стратегического управления вооружённой борьбой с фашистской Германией, в нём отображены и личные черты характера этого уникального человека с безусловно неуравновешенным характером (мог ли он быть уравновешенным, уживаясь с его природной революционностью?). Этот портрет остался бы не полномасштабным без внимания к сталинскому одновременному управлению всей (всенародной) героической борьбой Советской страны против фашистской агрессии. В удельном весе органов руководства этой борьбой приоритет следует отдать Государственному Комитету Обороны (ГКО) СССР, которому подчинялась и Ставка ВГК.

Чтобы восполнить этот пробел, — понять исполинскую роль Сталина в управлении защитой социалистического Отечества, напрашивалась идея корреляции литературного труда Александра Михайловича Василевского со сборником документальных сведений военного публициста-исследователя Н. Я. Комарова (отмечены знаком — #) из его книги [«Государственный Комитет Обороны постановляет (документы, воспоминания, комментарии)», 1990]. Слияние этих материалов должно дать рельефное представление о советском Вожде — Генералиссимусе, военном звании, официально признанном союзными нам по Второй мировой войне державами: Соединёнными Штатами и Великобританией — государственном руководителе, не имеющем себе равных в мировой истории.

В своих воспоминаниях А. М. Василевский в первую очередь задаётся вопросом: «Оправданно ли было то, что Сталин возглавил Верховное Главнокомандование? Ведь он не был профессионально военным деятелем. Безусловно, оправданно. В тот предельно трудный период наилучшим решением, учитывая величайший ленинский опыт периода Гражданской войны, являлось ОБЪЕДИНЕНИЕ В ОДНОМ ЛИЦЕ ФУНКЦИИ ПАРТИЙНОГО, ГОСУДАРСТВЕННОГО, ЭКОНОМИЧЕСКОГО И ВОЕННОГО РУКОВОДСТВА. У нас была только одна возможность: немедленно превратить страну в военный лагерь, сделать тыл и фронт единым целым, подчинить все наши силы задаче разгрома немецко-фашистских захватчиков. И когда Сталин, как Генеральный секретарь, Председатель Совета Народных Комиссаров, Председатель ГКО, стал ещё Верховным Главнокомандующим и Наркомом обороны, открылись более благоприятные возможности для успешной борьбы за победу».

И вдруг, «как чёрт из табакерки» в «Воспоминаниях» — за приведенным выше суждением следует очевидное насилие над логикой рассуждений Василевского, явно навязанное ему бюрократическим Постановлением ЦК КПСС 1971 года с заголовком «О преодолении культа личности и его последствий», откуда «торчат уши» этого лживого бюрократического документа со следующим пассажем:

«Такое объединение в лице И. В. Сталина функции партийного, государственного и военного руководства НЕ ОЗНАЧАЛО (?), что он в годы войны единолично решал все вопросы. <…> Известно, что именно в период войны члены ЦК, а также выдающиеся советские военачальники взяли в свои руки определённые участки деятельности в тылу и на фронте, самостоятельно (!!!) принимали решения и своей организаторской, политической, хозяйственной и военной работой, вместе с местными партийными и советскими организациями обеспечивали победу советского народа в войне».

Каким диким диссонансом в повествовании Александра Михайловича звучит здесь это хрущёвско-брежневское, до сих пор коммунистами не дезавуированное, заклинание — «о преодолении культа личности [Сталина, ВА]», будто:

«…именно в период войны члены ЦК, а также выдающиеся советские военачальники самостоятельно принимали решения и <…> обеспечивали победу советского народа в войне»!!!

ЧИТАТЕЛЬ! Сейчас вы на пересечении двух независимых публицистических документов поймёте, что наткнулись на истоки ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОДЛОСТИ — не в горбачёвской «перестройке» и «гласности» (то были последние шаги в пропасть), даже не в следующем десятилетии псевдодемократии РФ с её «свободой слова», а на полвека раньше, когда во главе СССР и КПСС встали участники той же Великой войны (пусть и на «Малой земле»), но в которой, оказывается, «победу одержал» (?) абстрактный народ. Такая кастрированная формула Победы, блокируя ПРАВДУ о Верховном Главнокомандующем Красной Армии (В. М. Молотов: «Мы единственная в мире страна, где есть не только могила Неизвестного солдата, но и могила Неизвестного Верховного Главнокомандующего»), открыла дорогу приравниванию Советского Союза к фашистской Германии, Сталина — к Гитлеру и любому антирусскому произволу в искажении истории Второй мировой войны, которую мы сами русские проложили, растоптав имя Сталина, с позором под покровом ночи тайком ритуально убрав его тело из Мавзолея в 1961 году.

Первое издание книги Василевского состоялось в 1974 году. Другая книга — Главного маршала авиации Александра Евгеньевича Голована об Авиации дальнего действия (АДД), НЕ увидела свет в том же 1974-ом по причине, указанной ОТДЕЛОМ ПРОПАГАНДЫ ЦК КПСС:

«… в мемуарах А. Е. Голованова И. В. Сталин изображается в хвалебном тоне, в них многократно подчеркивается его дальновидность, прозорливость, безупречный стиль работы, чуткость и внимательность к людям и т. д…».

Александр Евгеньевич Голованов ответил:

«Бывая систематически в Ставке и присутствуя там при решении многих вопросов, не имеющих отношения ни собственно к АДД, ни ко мне, но имеющих прямое отношение к ведению войны в целом, я был свидетелем процесса их решения, и некоторые из них мной приводятся в книге как представляющие, с моей точки зрения, определенный интерес и значение».

Но ЧИНОВНИК отдела пропаганды чётко выполнил свою миссию, как математическое правило вычитания — перечислил автору предложения по изменению, сокращению и подлежащее вычёркиванию в книге.

За правдой Главный маршал авиации СССР пошёл выше:

«…Уважаемые Леонид Ильич (Брежнев) и Алексей Николаевич (Косыгин)! Я прошу вас дать мне ответ, имею ли я право, как гражданин, как коммунист, писать о минувшей войне так, как я её видел, так, как я в ней жил, писать о том, чему был свидетелем, писать без прикрас и выдумок, словом, писать правду о том, что было и как было, писать так, как написана сама книга, где говорится о нашей Родине, о нашем народе, о советском труженике и советском воине, о тех трудностях, которые пришлось пережить советскому народу, о сложностях войны, о наших полководцах и Верховном Главнокомандующем… Полагаю, что это неотъемлемое право автора. Что касается деятельности Сталина, его стиля работы, общения с людьми — то, что написано в книге, является безусловной правдой, а не каким-то восхвалением. Я прошу предоставить мне возможность опубликовать уже готовую, написанную мной книгу, за правдивость которой готов нести ответственность!».

Голованову так и не разрешили опубликовать воспоминания, а на внесение требуемых правок он, как честный человек, не пошёл. Спустя год после отказа в публикации А. Е. Голованов умер, так и не увидев своей книги — она вышла в свет только в 2000-х годах.

А. М. Василевский поступил иначе — слишком важным для государства было его обобщение опыта Великой Отечественной войны. Поэтому, прибегая к изоповской уловке, он дал понять читателю: вымысел о «самостоятельных решениях советских военачальников» — принадлежит не ему, а ВЛАСТИ. Для упрека же власти в исходном намерении Н. С. Хрущёва преднамеренно оболгать Верховного Главнокомандующего Сталина, Василевский нашёл место в своих Воспоминаниях — «Дело всей жизни»:

«Хорошие отношения были у меня с Н. С. Хрущёвым и в первые послевоенные годы. Но они резко изменились после того, как я не поддержал его высказывания о том, что И. В. Сталин не разбирался в оперативно-стратегических вопросах и неквалифицированно руководил действиями войск, как Верховный Главнокомандующий. Я до сих пор не могу понять, как он мог это утверждать. Будучи членом политбюро ЦК партии и членом военного совета ряда фронтов, Н. С. Хрущёв не мог не знать, как был высок авторитет Ставки и Сталина в вопросах ведения военных действий. Он также не мог не знать, что командующие фронтами и армиями с большим уважением относились к Ставке, Сталину и ценили их за исключительную компетентность руководства вооружённой борьбой» (глава «Победа в битве на Волге»).

Кто такой Александр Михайлович Василевский, какую цену имеет его мнение? Характеристику этому ближайшему военному соратнику Сталина сквозь полувековую толщу мнений и молвы о войне найдём в статье «Советские военачальники: Александр Василевский» (www.liveinternet.ru), 2016 года.

«Со Сталиным ему пришлось общаться каждый день, и общение это не было простым. Порой между ними вспыхивали серьёзные разногласия, которых избегали другие военачальники. Зато Сталин убедился, что ни он, ни генштабист императорской закалки М. Б. Шапошников не ошиблись в своём выборе [А. М. Василевского, ВА]. Это он отвечал за скрытную переброску резервов под Москвой, без чего не состоялось бы столь успешное контрнаступление в декабре 1941 года. В Сталинградской битве Василевский не только довёл идею её перевода в контрнаступление по плану „Уран“, но и сделал всё необходимое, чтобы этот план „выстрелил“, — добившись его отсрочки для накопления достаточных сил и убедив всех сомневающихся в успехе этой „слишком смелой“ операции. Наконец, именно Василевский координировал действия различных фронтов на Курской дуге. Маршалом Василевский стал в феврале 1943 года, через месяц после Жукова и за месяц до того, как такое звание получил Сталин. Из 19 маршальских орденов „Победа“ по два вручили только обоим первым маршалам войны и Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину. Ни звания, ни награды, ни прочие заслуги не принесли ему прочной популярности. Виной тому обычная, естественная честность. Ведь он, вопреки просьбам Хрущёва, не стал оговаривать Сталина, в 1949 году поставившим его министром Вооружённых Сил СССР, а в марте 1956-го Хрущёвым, отправленным в отставку. Он никогда не стремился выделиться, не требовал особого внимания и юбилейных наград. Александр Михайлович Василевский просто-напросто чурался вранья, бессовестных баталий за звание самого выдающегося полководца войны, о коллегах писал исключительно уважительно».

Однако вернёмся к тому порядку пунктов характеристики Верховного Главнокомандующего Сталина, который в своих Воспоминаниях выбрал А. М. Василевский в главе «Генеральный штаб».

«Конечно, Сталин, принимая руководство сражающимися с врагом Вооруженными Силами, не обладал в полной мере военными знаниями, какие требовались в области современного оперативного искусства. Но у него был опыт Гражданской войны, он знал принцип советского военного строительства и развития военного дела. Однако решающим, полагаю, являлся ГРОМАДНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ АВТОРИТЕТ СТАЛИНА, ДОВЕРИЕ К НЕМУ НАРОДА, ВООРУЖЕННЫХ СИЛ». <…> Я уже отмечал, что в первые месяцы сказывалась недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. Он мало советовался тогда с работниками Генштаба, командующими фронтами. Даже руководящие работники Оперативного управления Генштаба не всегда приглашались для отработки ответственнейших, оперативных директив Ставки. В то время решения, как правило, принимались им единолично и нередко не совсем удачные. Так было с постановкой задачи Юго-Западному фронту в начале войны, с планом зимней кампании 1941—42 года, с планом на весну и лето 1942 года. Мы это тяжело переживали. Тем не менее я не хочу, чтобы у читателя сложилось неверное представление, что в начальный период войны со стратегическим руководством обстояло плохо. Такой категорический вывод делать было бы неоправданно».

                                            * * *

Требования к главам государств предъявляет их историческое время. Сталина нельзя сравнивать с Александром Македонским, Чингисханом, даже с Наполеоном, хотя последний уже управлял своими армиями по световому телеграфу. Естественно, в 40-х годах ХХ века военно-индустриального прогресса, квалификация Иосифа Виссарионовича объективно не могла и не соответствовала уровню Верховного Главнокомандующего Вооружённых Сил СССР. Но она повышалась быстрее, чем у его многих командармов Гражданской войны, непосредственно отвечавших за подготовку Красной Армии. В итоге беспощадным кровавым УЧИТЕЛЕМ ДЛЯ ВСЕХ СТАЛА ВОЙНА. Для Сталина — с первых уроков главным стало научиться перешагивать барьер своей привычной непогрешимости.

Упрекая И. В. Сталина в недостаточности оперативно-стратегической подготовки гениальный генштабист Александр Михайлович подразумевает в основном степень владения военным искусством, оставляя за скобками остальные элементы стратегического руководства ОСОБОЙ вооружённой борьбой — с гитлеровской Германией, перед нападением на СССР в полной мере подготовившей к агрессии государство и экономику, отмобилизовав вооружённые силы и выиграв в Европе двухгодичный «гандикап» в приобретении опыта и средств мобильной моторизованной войны нового типа. Поэтому стоит задуматься, при таком неблагополучном для нас начале войны, — какой из элементов стратегического руководства имел большую значимость и срочность: военные оперативные решения, перенос индустриальной и военно-промышленной базы из-под лап врага в глубь страны, или срочное формирование стратегического резерва войск?

Критическая выдержка из книги Василевского — полностью справедлива, но не имеет отношения к отвратительной антисталинской мантре [«1 — набор звуков, отдельных фонем, слов или группы слов на санскрите, которые, по мнению практикующих, имеют резонансное, и духовное воздействия; 2 — орудие психического акта, заклинание», ВА], заразившей весь континуум постсталинской советской власти. Причём Александр Михайлович упомянул о признании, пусть и косвенном, ошибок самим Сталиным после победы в здравице в честь русского народа:

«…Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам сёла и города <…> Покидала потому, что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо верил в правильность политики своего правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом».

Государственная политика развенчивания И. В. Сталина как руководителя советского государства началась вскоре после его ухода из жизни 5 марта 1953 года, изначально — именно с ИСКАЖЕНИЯ ЕГО РОЛИ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ по штампу отдела пропаганды ЦК КПСС. В своём полном виде этот штамп проставлен и в книге о Государственном Комитете Обороны СССР Н. Я. Комарова, 1990 года издания (пика разгула антисоветчины и сноса советских памятников) в следующей одиозной цитате:

#«Причины неудач кроются в ряде военных, а также политических и экономических факторов. Неподготовленность к отпору явилась, прежде всего, следствием ошибочных представлений Сталина о начале войны с фашистской Германией. В результате не было проведено своевременное отмобилизование и сосредоточение войск на Театре военных действий. Директива о приведении в боевую готовность Сухопутных и Военно-воздушных сил была передана Военным советам западных приграничных округов только в половине первого ночи 22 июня. Промедление, естественно сказалось на боевой готовности войск. Приграничные военные округа оказались неподготовленными к отражению внезапных и сильных ударов агрессора. С переходом в наступлении главных сил противника его количественное превосходство стало подавляющим. На важнейших направлениях оно было многократным. В результате оборона советских войск носила очаговый характер, отсутствие сплошного фронта давало возможность танковым и моторизованным соединениям противника обходить наши узлы сопротивления и наносить удары по флангам и с тыла». #

Кто закладывал канву истории войны

Накануне празднования 75-летия нашей Победы 9 мая 2020 года по инициативе В. В. Путина началась широкая кампания против фальсификации событий Второй мировой войны, попыток переписать её историю, принизить и исказить в ней роль Советского Союза. Но здесь нас самих поджидает ужасная мина замедленного действия (рано или поздно она взорвётся), мина огромной разрушительной силы, заложенная ещё в середине прошлого века. И выбор у нас небольшой — или нам, самим, русским, даже не переписать, а собственными руками, не боясь повредить переплёт, с корнем вырвать первые же чёрные страницы, этой истории с партийно-генеральской ложью о причинах разгромного начала Великой Отечественной войны. Или, покорно, как происходит до сих пор, приняв грех на душу, продолжать поддерживать навязанную нам антисталинскую мантру мерзкой клеветы на Верховного Главнокомандующего, И. В. Сталина, спасшего страну, и подло обвиняемого за чужое преступление или даже измену. Третьего не дано — уже достаточно широко приоткрыты советские секреты, чтобы на них не наткнулись военные исследователи.

Ранее был известен лишь тот факт, что со своих постов были сняты: 19 июля 1941 года — Нарком Обороны маршал С. К. Тимошенко, а 23 июля — начальник Генштаба генерал армии Г. К. Жуков. Всё остальное — подсудная ложь о начале войны, строящаяся по шаблонной факто-временно́й шкале фальсификаций: «22 ИЮНЯ 1941 ГОДА ПРОИЗОШЛО ВНЕЗАПНОЕ НАПАДЕНИЕ ГЕРМАНИИ НА СССР, его Вооружённые Силы не были в боевой готовности, приказ на приведение в которую (Директива №1) поступил лишь 22.06.41 в 0:30. Сталин находился в прострации, а Жуков и Тимошенко подготовили для него Директивы с приказами: №2 (отправлена в 07:15 того же числа) — „обрушиться всеми силами и средствами“ там, где противник пересёк границу, но самим границы не переходить» и №3 (23:50) — «решительно наступать на немецкие войска».

Это отштампованная шкала времени вместе с недостойным унижением И. В. Сталина родились из «Воспоминаний и размышлений» «маршала Победы» Г. К. Жукова, — книги с постоянно меняемым содержанием и издававшейся бессчётное количество раз.

Эпизод из неё вечера 21 июня 1941 года с докладом начальника Генштаба Жукова Сталину и Наркому Обороны Тимошенко воспроизведен по книге военного писателя О. Ю. Козинкина «Кто проспал войну» (2011 год):

Тем вечером Г. К. Жуков докладывал военному руководству страны о сообщении из Киева об ожидаемом наступлении немцев утром 22 июня. «После доклада Сталин приглашает Жукова с Тимошенко и Ватутиным (заместитель начальника ГШ) в Кремль. Жуков захватил с собой проект Директивы войскам, и они по дороге договариваются (с Тимошенко), во что бы то ни стало добиться (!) решения о приведении войск в боевую готовность. Утвердившись в необходимости этого шага Нарком Тимошенко рекомендует: «Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность». И. В. Сталин соглашается. Жуков с Ватутиным составляют новый, более короткий «проект директивы, в котором Сталин сделал кое-какие поправки, и передал Наркому на подпись с датой 21.06.41 г. Её телеграфирование в округа было закончено в 00:30 минут 22 июня 1941 года» (то есть, через два часа после состоявшегося разговора, хотя от Сталина Жуков и Тимошенко вышли около 22:00).

Под утро, всю ночь не смыкавший глаз Г. К. Жуков, получает сообщения из военных округов о налетах немецкой авиации. Около 4:00 «Нарком приказывает» Жукову «звонить И. В. Сталину». Тот ещё спал, и начальник охраны отказывался сначала будить его. Но Жуков смело потребовал: «Будите немедля: немцы бомбят наши города!». Сталин подошел к телефону. Жуков доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные боевые действия. Сталин молчит. «Слышу лишь его дыхание. Видимо до Сталина всегда туго доходило с утра пораньше». Жуков настойчиво переспросил: «Вы меня поняли? Сталин молчит ещё какое-то время, потом до него всё же дошло, и „наконец, Сталин спросил: Где Нарком?“. Сталин даёт команду собрать Политбюро. „В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе“. Затем, бледный Сталин хотел звонить в германское посольство, но Молотов доложил: „Германское правительство объявило нам войну“. После „длительной, тягостной паузы“ Жуков рискнул… и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на противника и задержать его дальнейшее продвижение». «Не задержать, а уничтожить, — уточнил Тимошенко». А сразу после обеда 22 июня, Сталин отправил начальника Генерального штаба Г. К. Жукова в Особый Киевский округ, и «несколько раздраженно добавил: — Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся».

Что же в этой сцене своей книги «маршал победы» преступно скрыл от потомков? В действительности И. В. СТАЛИН ЕЩЁ 18 ИЮНЯ 1941 ГОДА ДАЛ УКАЗАНИЕ НА ПРИВЕДЕНИЕ ВОЙСК ПЕРВОГО СТРАТЕГИЧЕСКОГО ЭШЕЛОНА В ПОЛНУЮ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ! Этому указанию предшествовала операция подтверждения данных разведслужбы погранвойск НКВД от 15 июня 1941 года, о намеченном выдвижении войск Вермахта на исходные позиции для нападения на СССР. Дата разведывательной операции — 4:00 18 июня 1941 года. Сталин вызвал командующего ВВС РККА Жигарева и Берию, в чьём подчинении находились пограничные войска, и приказал силами авиации Западного округа в указанный в день с пограничниками провести воздушную разведку приготовлений Вермахта вдоль западной границы СССР.

За световой день 18 июня вдоль всей линии границы в полосе Западного военного округа с юга на север пролетел самолет У-2, пилотируемый опытными летчиком и штурманом. Через каждые 30 — 50 км они сажали машину и прямо на крыле писали очередное донесение, которое тут же забирали пограничники.

Этот факт подтверждают воспоминания того лётчика — Героя Советского Союза генерал-майора авиации Г. Захарова (перед войной, полковника, командира 43-й истребительной авиадивизии ЗапОВО). В полёте с ним был штурман этой авиадивизии, майор Румянцев. С высоты птичьего полета они всё рассмотренное, наносили на карту и составляли письменные отчёты. Ими было чётко зафиксировано начало лавинообразного движения армады Вермахта к линии границы.

Убедившись в этом, Сталин приказал привести войска западных округов в полную боевую готовность (это значит: скрытно вывести войска на позиции в предполье, занять укреплённые районы и пункты долговременной обороны, заправить топливом самолёты, транспортные и боевые машины, выдать боеприпасы, оборудовать передовые КП и проверить связь с подчинёнными соединениями, подготовиться к постановке минных полей, противотанковых заграждений, взрыву мостов, рассредоточить авиацию и пр.) О мерах выполнения приказа — отчитаться перед Генеральным штабом РККА. [А. Брычков, доктор философских наук и группа учёных. «Невыполненная директива. Причиной катастрофы лета 1941-го могла быть измена»].

Следы директивы от 18 июня, за которой ночью 22 июня в 0:30 последовала злополучная Директива №1 с двусмысленностью в ней слова «НАХОДИТЬСЯ» (на самом деле означавшим «БЫТЬ/ОСТАВАТЬСЯ», а не подсовываемое «ПРИВЕСТИ») в полной боевой готовности, исчезли из всех архивов после ухода из жизни (убийства!?) И. В. Сталина в 1953 году. Но она (директива от 18 июня) оставила неопровержимые свидетельства своего существования (хотя бы, опубликованный детальный план её выполнения Прибалтийским военным округом, начиная с утра 19 июня, по которому, (а не по собственной прозорливости) адмирал Н. Г. Кузнецов 22 июня вывел в море корабли Балтийского флота.

Кстати, именно Кузнецов по свежим следам довольно убедительно объяснил сумятицу 22 июня и последующую «неразбериху» первых дней войны:

«Анализируя события последних мирных дней, я полагаю: И. В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надёжный отпор врагу. И был просто ошеломлён известием, что наши самолеты, не успев подняться в воздух, погибли прямо на аэродромах».

В некоторых округах нашлись командиры и начальники, вместо отпора врагу допустившие в гарнизонах благодушное послабление. По мнению кардинальных историков Мартиросяна А. Б. и Мухина Ю. И., эти командиры и начальники на самом деле: «если и не открыто предали Родину, как Д. Г. Павлов, то заняли выжидательную позицию — куда «кривая вывезет». А Сталин просто заставил их стать Героями, заставил воевать. Благодаря его «тирании», наши генералы не все стали Власовыми, и в учебники истории вошли, как спасители и России, и всего Мира от «коричневой чумы». Однако теперь, когда знания о войне проникают в глубь её секретов, общими словами от намёка на предательство в Красной Армии отделываться уже нельзя, тем более, что в 1952 году его расследованием (предательства) занялся сам И. В. Сталин.

---

                                            * * *

Проявившиеся беспорядки в Красной Армией заставляют задуматься, так ли уж ослабила и ослабила ли вообще, предвоенная чистка армии, включавшая в себя и репрессии, особенно её командного звена. «Ошибки и неудачи, совершённые оставшимися у власти её представителями (Буденный, Ворошилов), подсказывают, руководи в 1941 году РККА Тухачевский и Блюхер, наши потери могли бы быть и больше», а документы о результатах учений 1936 года содержат оценки это подтверждающие:

«…Ещё большие потери в реальном бою с немцами понесла бы пехота Якира и Уборевича. Она всюду [на учениях, ВА] шла в атаку на пулеметы „противника“ не редкими цепями, а „толпами отделений“. Пехота Уборевича вообще не умела вести ближний наступательный бой». <…> «Таким образом, командиры, репрессированные в 37-м, не сумели подготовить Красную армию к войне с Германией, ибо не могли обучить свои войска».

[htth://wiki.info/миф обезглавливания армии].

Либеральная история СССР акцент в чистках (квалификационный отбор кадров) РККА 1937—38 годов перенесла на их репрессивную долю с антисоветской, клеветнической интерпретацией.

Горбачёвский идеолог ЦК КПСС А. Н. Яковлев (участник войны): «Более 70 тысяч командиров Красной Армии были уничтожены Сталиным ещё до войны». Или других, вообще знакомых с войной понаслышке: «Без войны в застенках и лагерях НКВД погиб почти весь великолепный офицерский корпус — становой хребет Красной Армии». [Коваль В. С. «Барбаросса»: истоки и история величайшего преступления империализма. Киев, 1989].

Подобный бессовестно наглый тон либеральной России — запредельное оскорбление нашей Родины и русского народа. На это можно было бы и не обращать внимание (как через силу приходится делать русским). Но в данном случае ложь о предвоенном «выкашивании» Красной Армии имеет отношение к предательству в первые дни войны, и в целом — к подготовке СССР к войне.

Либеральный политический окрас репрессий в РККА обнажил косвенно связанную с германской агрессией проблему троцкизма. Видный революционер и талантливый организатор Л. Д. Троцкий (Бронштейн), стоял у истоков создания Красной Армии, был первым Наркомом «военмора» и одновременно — председателем Реввоенсовета республики. До 1924 года, включая Гражданскую войну, был кумиром армии и пользовался в ней огромным авторитетом. Принципиальный политический водораздел между Троцким и Сталиным в первой половине 20-х годов ХХ века привёл к полному краху позиций первого в партии, исключению из ВКП (б) и высылке из СССР в 1929 году. Смысл же расхождения Троцкого с ВКП (б) заключался в том, что он отрицал сталинский принципиальный вывод о возможности самостоятельно в капиталистическом окружении построить социализм в одной России без победы революции в странах этого окружения.

При этом отметим характерную деталь — заговорческая деятельность Троцкого началась задолго до его вывода из Политбюро ЦК ВКП (б) в 1926 году. Можно себе представить, какая когорта преданных ему кадров осела в РККА за это время! Тот же М. Тухачевский был введен в руководство РККА именно усилиями Троцкого. Враждебная деятельность его против СССР велась организацией под названием «право-троцкистский блок», связанный с разведками, враждебных нам государств. Согласно документам судебного процесса 1937 года по делу «право-троцкистского блока», целью «блока» было свержение общественного и государственного строя СССР, отторжение от него почти всех национальных республик и Приморья. Захват власти блоком возлагался на вооруженную помощь иностранных агрессоров, на условиях расчленения Союза. Многие руководящие участники заговора, были давними агентами иностранных разведок. Один из главных вдохновителей заговора был Троцкий. Его связь с гестапо была доказана на троцкистско-зиновьевских процессах в августе 1936 года и в январе 1937 года.

На них выяснилось, что Троцкий был связан с германской разведкой с 1921 года и с английской (Интеллидженс сервис) — с 1926-го. Обвиняемый Крестинский Н. Н. признался, что по заданию Троцкого вступил в связь с германской разведкой в 1927 году. На процессе обвинения были выдвинуты шести членам «право-центристского блока». Один из руководителей троцкистского подполья, Розенгольц А. П. начал работу на германский генштаб в 1923 году, а на английскую разведку — в 1926-м. Обвиняемые включались в работу: на Германию (4 чел.) с 1923 по 1932 год, на Англию (2) — в 1924 и 1926 годах Японию (1) — в 1934, Польшу (2) — в 1921 и 1932-м. Все — доверенные люди Троцкого. [Проект «Исторические материалы», «Дело право-троцкистского блока» https://istmat.info/node/31282].

Выяснилось также, что «право-троцкистский блок» был связан непосредственно с военным заговором М. Тухачевского, что подтверждено многими материалами советской агентурной разведки и свидетельскими показаниями, приведенными в статье Б. Г. Кадырова «Репрессии в Армии в 1937 — 1938 годах. И синдром ХХ съезда КПСС». Об указанной связи троцкист Н. Н. Кристинский в заключительном слове на процессе по делу о «право-троцкистском блоке» сказал следующее:

«В феврале 1935 года Пятаков сообщил мне, что между нами, троцкистами, правыми, и военной группой Тухачевского состоялось соглашение о совместном совершении вооружённого переворота. С этого момента я несу ответственность не только за действия троцкистов, но и действия правых и действия военных заговорщиков».

Б. В. Кадыров привёл цифры по всем категориям чистки РККА, в том числе и по самой малочисленной группе репрессированных — «врагов народа», осужденных по ст. 58 УК РСФСР (измена Родине, подготовка госпереворота и пр.). По этой группе Военной коллегией Верховного суда СССР и военным трибуналом было осуждено 9913 чел. Из них 1613 приговорены к высшей мере наказания. В их число входит и группа руководителей заговора Тухачевского: застрелившийся Я. Б. Гамарник (начальник Политуправления РККА), В. М. Примаков (командующий Ленинградским военным округом), М. Н. Тухачевский (заместитель Наркома обороны), И. Я. Федько (командующий Киевским военным округом — первый заместитель Наркома обороны), И. Я. Якир (командующий Киевским военным округом). Все они — советские военачальники высшего ранга.

Работа Кадырова отличается тем, что в ней для подтверждения существования и целей этого заговора приведен полный перечень добытых агентурных доказательных документов. [Б. Г. Кадыров. «Репрессии в Армии в 1937 — 1938 годах. И синдром ХХ съезда КПСС». 2014. Институт экономики, управления и права. Казань, Россия].

РУССКИЕ, нужно ответить на ключевой, сакраментальный, вопрос: ПОБЕДИЛ БЫ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ, НЕ ОСУЩЕСТВИВ РЕПРЕССИЙ СОМНИТЕЛЬНОГО КОМАНДНОГО СОСТВА КРАСНОЙ АРМИИ (несмотря на попавших под них незапятнанных военных — методов селекции их надёжности не существовало)!?

Тот же вопрос следует распространить и на более ранние, так называемые «сталинские» ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ, без которых мы бы (в одной стране победившего социализма в капиталистическом окружении) за 10 лет просто не подготовились к войне, прежде всего, — экономически. Можно себе представить, как бы Красная Армия, не избавившись полно и массово от троцкистского влияния, встретила германскую агрессию, если даже после чисток в 1941 году в гарнизонах Западного направления наблюдался саботаж оборонительных мер.

Историки Мартиросян и Мухин без обиняков невыполнение на западном направлении указания И. В. Сталина от 18 мая 1941 года о приведении Вооружённых Сил в боевую готовность, считают продолжением заговора Тухачевского. Ведь кто-то же не только заблокировал сталинское указание от 18 июня, но и — обратную связь с Генштабом контроля его выполнения. Кто?

Остаётся добавить, что после 22 июня 1941 года выяснять, кто виновен в том, что за четыре дня до войны не удалось пограничные округа привести в боевую готовность, представлялось Сталину не самым важным. Больше занимала проблема потери Генштабом управления войсками и неспособность командования округов (особенно Западного), имевших на вооружении новейшие на то время средства, организовать сопротивление противнику. Нужно было встряхнуть страну, сменить систему руководства ею, многое из предпринятого исправить и со всей ответственностью замкнуть управление на себя, справедливо полагая, что только он способен и должен мобилизовать запредельные силы страны.

Ответственным за превращение СССР в «военный лагерь» стал ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ (ГКО), созданный 30 июня 1941 года совместным постановлением всех центральных государственных органов СССР. Постановление сосредоточило в ГКО всю полноту власти в государстве, включая постановку военно-политических задач перед Верховным Главнокомандованием, в целом перед Вооружёнными Силами СССР, с требованием их непрерывного совершенствования. Председателем ГКО утверждается И. В. Сталин, его заместителем — Молотов, членами: Ворошилов, Берия, Маленков; позднее — Булганин, Вознесенский, Каганович, Микоян. Конкретными вопросами производства вооружения и боеприпасов занимался Вознесенский, танков — Молотов, самолётов и авиационных двигателей — Маленков; продовольствием, горючим, вещевым имуществом — Микоян; железнодорожными перевозками — Каганович. Комитет согласовывал запросы фронта и возможности промышленного военного производства.

Писатель Н. Я. Комаров в книге «Государственный комитет обороны постановляет» приводит главные и среди них — первоочередные, задачи ГКО:

#«мобилизация военнообязанных, подготовка и выдвижение на фронт стратегических резервов, перевод экономики на военные рельсы». #

Вступление в войну

Среди грязной лжи о причинах трагедии 22 июня 1941 года подлой и омерзительной, инициированной совместно Хрущёвым и Жуковым, является та, будто «к моменту удара противника наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность. Не были развернуты, так как им, якобы, не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, ибо Сталин, мол, „боялся спровоцировать немцев на войну“»!? Тезис «боялся спровоцировать войну» — свидетельство полного непонимания смысла этого (спровоцировать войну) политического фактора. Как бы относился остальной мир к Советскому Союзу, даже на уровне намёков, полагая, будто он вынашивал планы напасть на Германию, но та, мол, успела его опередить? Одно дело, уверенность мира в том, что СССР — жертва агрессии, другое — подспудный зачинщик войны, что очень хотелось выдать за действительность не только Гитлеру, но многим из капиталистического Запада. Уже давно требуется воля разоблачения нагромождения всей лжи о войне, коростой въевшейся в наше сознание, но никто пока не имел на это права, включая и А. М. Василевского и, тем более — Н. Я. Комарова.

Трудно себе представить, чтоб весь безумный антисталинский вымысел на государственном уровне в действительности стал в советской реальности преамбулой, каркасом, официальной истории Великой Отечественной войны, охраняемой строже государственных и военных секретов, с привлечением бдительной партийной пропаганды буквально всей череды послевоенных руководителей СССР и России. Всё по Геббельсу: «Ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой».

О действительной обстановке в стране накануне фашистской агрессии 22 июня воспользуемся данными из книги Ржевского О. А., Суходеева В. В. «Маршал А. М. Василевский и дело всей его жизни» [Новая и новейшая история. 2005.–№3].

«… Чем меньше времени оставалось до начала войны, тем яснее становилось, что мы слабее Германии и нам придется отступать. Может быть, до Смоленска и даже до Москвы». И дальше этот вывод Василевский подтверждает:

«Генеральный штаб и лица, непосредственно руководившие в Наркомате обороны снабжением, обеспечением жизни и боевой деятельностью войск, считали наиболее целесообразным ИМЕТЬ К НАЧАЛУ ВОЙНЫ ОСНОВНЫЕ ЗАПАСЫ ПОДАЛЬШЕ ОТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ — примерно на линии реки Волги. <…> С большим запозданием, но были определены рубежи обороны: наряду с ФРОНТОВЫМ — по советской западной границе, СТРАТЕГИЧЕСКИЙ рубеж — по Западной Двине и Днепру и ГОСУДАРСТВЕННЫЙ рубеж обороны — на дальних подступах к Москве. Соответствующие директивы в середине мая были направлены в приграничные округа. Наступательных задач округам в них не ставилось и допускалась возможность отступления войск в глубь страны. <…> Так в мае — июне 1941 г. на стратегический рубеж по рекам Западная Двина и Днепр были направлены 19-я, 21-я и 22-я армии из Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского военных округов. НО ГЛАВНЫМ, БЫЛО СТРЕМЛЕНИЕ НЕ ДОПУСТИТЬ ОКРУЖЕНИЯ И УНИЧТОЖЕНИЯ ОСНОВНЫХ СИЛ КРАСНОЙ АРМИИ В ПЕРВЫЕ НЕДЕЛИ СРАЖЕНИЙ, как на то рассчитывали Гитлер и его генералы».

Границу прикрывали 56 из 170 дивизий, имевшихся у нас на западном направлении. В этой связи тот факт, что многие армии и дивизии находились в день нападения Германии на расстоянии до 400 км от границы, видимо, следует оценивать не отрицательно, как это обычно делается [в советской историографии, ВА], а положительно. [Чтобы сократить число возможных ранних намеренных искажений событий и оценок, в этой книге используются в основном источники, опубликованные после 2015 года, ВА].

#10 июля 1941 г. постановление ГКО: «О назначении тт. Ворошилова, Тимошенко, Будённого Главнокомандующими фронтов [имелись в виду прежние стратегические направления, ВА], и о преобразовании Ставки Главного Командования в Ставку Верховного Главнокомандования». # К. Е. Ворошилов назначался командующим Северо-Западным фронтом, С. К. Тимошенко — Западным и С. М. Будённый — Юго-Западным. Ответственный работник послевоенного Генштаба генерал-полковник Н. А. Ломов объясняет причины появления постановления:

#«Необходимость этого решения вызывалась тем, что фронт военных действий развернулся на несколько тысяч километров от Баренцева до Чёрного моря. Быстротечность операций, их огромный размах по фронту и в глубину, прорывы танковых и механизированных группировок противника создали серьёзные трудности в руководстве боевыми действиями Красной Армии непосредственно из Ставки. Пространственный разнос управления по стратегическим направлениям не решал проблемы. Для него необходимо было располагать аппаратом управления и средствами связи, — тем, чем стратегические направления как раз и не располагали». #

Состав главнокомандующих стратегических направлений был опрометчиво выбран по представлениям об их личных военных качествах, проявленных в Гражданской войне, при отсутствии желания да и способов проверки их современной военной эрудиции и взглядов на будущую войну с, в принципе недостаточно изученным, военизированным фашизмом всесторонне развитой Германии.

В отличие от героев, проявивших себя на передовой линии Великой Отечественной, заместитель начальника Оперативного управления Генштаба, генерал-майор А. М. Василевский не сразу занял в ней (войне) место, уготовленное ему судьбой, благодаря недюжинному интеллекту и энергии этого человека, проявляемой на всём его жизненном пути. И, конечно, — пересечению этого пути с Иосифом Виссарионовичем Сталиным.

«Он неоднократно пытался представить руководству Генштаба дельные предложения, однако ни недостаточно уверенно проявивший себя в это время начальник Оперативного управления Г. К. Маландин, ни почти не бывавший в своём рабочем кабинете начальник Генштаба Г. К. Жуков не смогли вникнуть в них и по достоинству оценить. Лишь с новым назначением на пост начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова творчеству и инициативе Александра Михайловича была дана зелёная улица. Возглавив в конце июля 1941 года Оперативное управление, Василевский одновременно становится заместителем начальника Генштаба и вместе с Борисом Михайловичем, а иногда и один, часто по несколько раз в сутки, бывает у И. В. Сталина. С этого момента стал раскрываться талант Александра Михайловича как военного руководителя огромного масштаба».

[В. Зимонин, доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН. Очерк Дирижёр Великой Отечественной войны. 2013]

В самое напряжённое для Отечества время вклад Василевского в оборону столицы оказался и весомым, и своевременным, и, главное, — он был достигнут безошибочно точными тактическими действиями, рассчитанными по запросам Ставки ВГК, для успешного завершения Красной Амией сурового периода конца 1941 года в свою пользу. Чтобы уловить связь этого факта с плодотворным и тесным взаимодействием малочисленной передовой группы заместителя начальника Оперативного управления эвакуированного Генштаба с Верховным Главнокомандующим, не обойтись без ознакомления с ходом и результатами событий обоих, имевших место, оперативных оборонительных периодов Московского сражения, следовавших друг за другом.

Шёл четвёртый месяц войны. Отгремело важное упорное Смоленское сражение (с 10 июля по 10 сентября 1941 года), в котором было уничтожено 250 тыс. солдат и офицеров вермахта, больше, чем за первые два года Второй мировой войны. Уже здесь был, по существу, сорван гитлеровский план «молниеносной войны» с Россией. На пути к Москве враг был остановлен ценой жизни 700 тысяч убитых и раненых красноармейцев, давших столице два месяца на её подготовку к отражению наступления гитлеровцев. В своих «Воспоминаниях» Василевский так писал об этом этапе войны:

«Предметом большой заботы Ставки и Генерального штаба являлось Центральное направление. Мы держали постоянно в поле зрения действия советских войск на этом направлении. К осени здесь обозначилась некоторая стабилизация. Было очевидно, что это произошло только после того, как наши войска беспримерной стойкостью в обороне и решительными контрударами [под Смоленском, ВА] нанесли крайне чувствительный удар германской группе армий „Центр“, сорвав их первую попытку с ходу прорваться к Москве».

Стратегическое положение Красной Армии к первой военной осени оставалось крайне напряженным. Гитлеровские войска сохраняли свои преимущества. Несмотря на огромные потери, которые с начала агрессии составили к концу сентября 1941 года уже более 530 тыс. человек, фашистская армия продолжала продвигаться на восток, по-прежнему владела стратегической инициативой, имея превосходство в силах и средствах и удерживая господство в воздухе. На московском направлении, гитлеровцы намеревались быстро решить судьбу войны в свою пользу. В Германии понимали, что пока Москва остается вдохновляющим и организующим центром борьбы, победа над Советским Союзом невозможна.

6 сентября 1941 года Гитлер подписал директиву №35 на проведение операции по захвату Москвы, стянув сюда свои лучшие силы. Против трёх наших фронтов — Западного, Резервного и Брянского — враг сосредоточил 74,5 дивизий общей численностью 1.800 тыс. человек, 1.700 танков и штурмовых орудий, 950 боевых самолетов. Мы имели в строю около 1.250 тыс. человек, 990 танков и 677 самолетов. В ходе оборонительного этапа Московской битвы советское командование навязало противнику «войну на истощение» («когда в бой бросается „последний батальон“, который должен решить исход сражения»). Враг дважды пробовал взять Москву. Первый раз 30 сентября 1941 года, начав операцию «Тайфун», он пошёл в лобовое наступление группой армий «Центр» и 7 октября окружил 7 советских армий в районе Вязьмы (663 тыс. человек). 19 октября в Москве было введено осадное положение. 30 октября первое наступление на столицу было остановлено в Наро-Фоминске (70 км от Москвы). За Октябрь 1941 года к Москве были подтянуты резервы, в основном из Сибири и Дальнего Востока (58 стрелковых и 15 кавалерийских дивизий).

Повторное наступление немцев 15 ноября 1941 года, когда мороз после небывалой рспутицы сделал дороги проходимыми, началось с попытки взять столицу с помощью фланговых ударов: с севера из подмосковного Клина (84 км от Москвы) и с юга — из Тулы. 24 ноября враг захватил Солнечногорск (62 км). Тулу фашистам взять не удалось, и ИХ НАСТУПЛЕНИЕ ВЫДОХЛОСЬ. В том повторном вражеском наступлении был и свой символический, совершенно уникальный «бой „последнего батальона“», экзотически решивший судьбу Московского сражения, не без находчивости И. В. Сталина.

В конце ноября 1941 года немецкая танковая группа подошла к Москве с северо-запада где-то в 30 км от Кремля (в районе Дедовска). Им противостояла 16-я армия генерала Рокоссовского, имевшая ничтожное артиллерийское прикрытие — всего по два орудия на 1 км фронта. Немцы об этом прекрасно знали и не сомневались в успехе прорыва и соответствующего развала всей линии советской обороны. И вдруг их танки встретил убийственный заградительный огонь невиданной мощи. Потеряв 21 танк, генерал-полковник Гёпнер изменил направление удара, но и там его ждали таинственные пушки-«чудовища». Решив, что они наткнулись на новое мощное «громобойное» оружие русских, немцы остановились выяснять обстановку. В итоге армия Рокоссовского выиграла несколько суток, наконец дождавшись пополнения. Фронт стабилизировался, а через пять дней, 5 декабря 1941 года, началось контрнаступление Красной Армии, идея которого возникла в Ставке ВГК ещё в ноябре, после срыва первой попытки противника прорваться к столице.

К. К. Рокоссовский в своих воспоминаниях писал: «Артиллерии не хватало для борьбы силами, уже брошенными в сражение. А разведка доложила о появлении новых вражеских танковых частей. Армию крайне нужно было усилить артиллерией. Очень не хотелось, но вынужден был обратиться к Г. К. Жукову. Разговор предстоял не из приятных. Стоически выслушал всё сказанное в мой адрес. Мой запрос дошёл до И. В. Сталина. Тот ответил: «У меня тоже нет резервов противотанковой артиллерии. Но в Москве есть артиллерийская академия. Там много опытных артиллеристов. Пусть подумают и в течение суток доложат о возможном решении проблемы». Обратились (возможно, и сам И. В. Сталин) к 71-летнему профессору Д. Е. Козловскому. По его совету в Мытищинском арсенале расконсервировали двенадцать 6-дюймовых орудий образца 1877 года. Они изготавливались для штурма добротных крепостей и прекрасно зарекомендовали себя в Русско-Турецкую войну. Боеприпасы для них не сохранились, но удалось использовать английские трофейные 100-фунтовые снаряды. Ресурс орудий оценивался в 5—7 выстрелов, но и это было жизненно необходимо. Прицелов не было. На цель орудия, закопанные в землю, наводили через ствол.

Детали и лица московского сражения

13 октября 1941 года приказом Государственного Комитета Обороны (ГКО) по решению И. В. Сталина генерал армии Г. К. Жуков отзывается из Ленинграда и назначается командующим объединённым Западным фронтом. Вступая в должность Жуков ознакомился с положением на фронте, с ситуацией в войсках после окружения армий под Вязьмой. Её он оценил так: «Фронта обороны на западном направлении фактически уже нет, образовалась ничем не заполненная большая брешь, которую нечем закрыть, так как никаких резервов нет, все пути на Москву по существу открыты». [Кулаченков П. С. «Роль Г. К. Жукова в Московской битве». Молодой ученый. 2019]. И тут же Кулаченков обращает внимание на ключевую, «забытую» Жуковым деталь обстановки:

«Однако, окружение советских войск под Вязьмой ещё не означало их уничтожения. Немецкие танки, стоявшие по периметру вяземского котла, держали советские войска в кольце, но на Москву не шли. К Москве пока продвигались только несколько немецких дивизий. В этом случае перед Жуковым стояла задача остановить эти передовые немецкие части, и заново организовать оборону столицы, пока на Москву не обрушился удар всей группы армий „Центр“ фельдмаршала фон Бока — на её Можайскую линию (противотанковую, длинной 250 километров из ДОТов и ДЗОТов)».

Если по выражению Б. М. Шапошникова, Генеральный штаб действительно «Мозг армии», то в пору Великой Отечественной войны этот «мозг» работал в Оперативном управлении Генштаба и осенью 41-го — принадлежал начальнику этого управления — Александру Михайловичу Василевскому, ещё мало кому известному, но, как оказалось, непревзойдённому, стратегу-интеллектуалу. Именно ему Верховный Главнокомандующий, объявил благодарность и присвоил звание генерал-лейтенанта за детализацию той обстановки, с которой новый командующий Западного фронта «первым делом разобрался». Мало того, переброска с другого фронта в Москву кавалерийского корпуса Белова — тоже результат заботы Василевского, чтобы танки Гудериана остановить у Тулы. Никто не отбирает у Г. К. Жукова славы победы в Московской битве, уверенно одержанной в свойственном ему стиле. Хотя такие победы требуют и не обходятся без коллективной военной деятельности.

Командному составу фронта 4 ноября зачитывается приказ о приговоре к расстрелу командира 133-й стрелковой дивизии Герасимова и комиссара Шабалова «За невыполнение приказа об обороне города Руза и самовольный отход с занимаемых позиций». А ранее, ещё в первом наступлении немцев на Москву, Жуков, зная о тяжелейших условиях и многократном превосходстве сил противника на рубежах, на которых 16-я армия Рокоссовского героически обороняла Волоколамск, приказал специальной комиссии Военного совета фронта расследовать причины, всё-таки захвата города немцами 27 октября. Расследование кончилось угрозами Военного совета Западного фронта на следующую операцию: «Если Клин будет отдан врагу [как Волоколамск? ВА], вы будете арестованы и преданы суду военного трибунала».

Итог Московской битвы — все резервы немецкого командования были исчерпаны в наступлении, тогда как советское командование сумело сохранить основные силы (из состава стратегических резервов в бой были введены только 1-я Ударная и 20-я армии). Немецкие войска потерпели ощутимое поражение. В результате контрнаступления они были отброшены на 100 — 250 км. В то же время немцы, тем не менее, сумели сохранить фронт и на нём — Ржевско-Вяземский плацдарм. Красной Армии также не удалось разгромить (да она и не знала пока, как это делается) группу армий «Центр». В соотношении сторон наша Действующая армия к началу декабря была доведена почти до 4,2 млн. человек, около 2 тыс. танков и 2.238 боевых самолётов. Вражеская — около 4 млн. человек, около 2 тыс. танков и штурмовых орудий и 3.280 боевых самолетов. Превосходство противника сохранялось в артиллерии и самолетах.

Но гораздо важнее было то, что в начале декабря ГКО сумел подготовить крупные стратегические резервы, которые Ставка могла использовать для усиления Действующей армии. Вопрос же об обладании стратегической инициативой был отложен до кампании 1942 года.

События, описанное выше, хорошо известны из Истории Великой Отечественной войны. Но для нас они прояснили — в какой мере справедлив упрёк И. В. Сталину в «Воспоминаниях» А. М. Василевского в недостаточности его оперативно-стратегической подготовки в 1941 году войны? Оказывается, если имеет, — то не в полной мере потому, что по срочности и важности среди других забот такая подготовка Сталину требовалась далеко не в первую очередь, что подтвердил сам Василевский:

«Крупным мероприятием явилось завершение подготовки очередных и внеочередных резервных формирований. <…> Здесь, на основании решения ГКО, принятого ещё 5 октября, формировалось десять резервных армий. Создание их на протяжении всей Московской битвы было одной из основных и повседневных забот ЦК партии, ГКО и Ставки. <…> Без всякого преувеличения должен сказать: в исходе Московской битвы решающее значение имело то, что партия и советский народ своевременно сформировали, вооружили, обучили и перебросили под столицу новые армии».

Уверенность в успешности контрнаступления под Москвой у ГКО и Ставки была настолько велика, что 15 декабря, то есть через десять дней после его начала, в Москву возвратились аппарат ЦК и некоторые государственные учреждения. Вывод Василевского о значении резервов в Московском сражении в цифрах конкретизирует отчёт самого ГКО:

#К концу 1941 года было сформировано 286 стрелковых дивизий. Боевой состав Западного фронта, защищавшего Москву, в начале декабря по сравнению с началом октября возрос с 30 до 50 стрелковых дивизий, с 5 до 11 — авиационных дивизий, с 4 до 22 — танковых бригад, с 28 до 53 — артиллерийских полков». #

Откровенное признание по этому поводу сделал и последующий начальник Оперативного управления Генштаба конца войны С. М. Штеменко:

«Мы считали, что Сталин допускает ошибку [при неиспользовании стратегических резервов в начале войны, ВА]. В декабре месяце, когда немецкие войска были обескровлены [под Москвой, ВА], Сталин ввёл их в действие. Немец от Москвы был отброшен. Только тогда мы поняли, насколько Сталин велик был не только в стратегии, но и в тактике. <…> Сама идея контрнаступления под Москвой возникла в Ставке Верховного Главнокомандования после того, как только первая попытка противника прорваться к столице была сорвана».

К месту упомянуть и высказывание Адольфа Гитлера, включённого американцами в 1942 году в список 100 великих полководцев, с оценкой хода войны на восточном фронте, когда грандиозные сражения, выигранные Красной Армией, были ещё далеко впереди:

«Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941—1942 годах, вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан железной твёрдости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления…». И это в общем-то не пустые слова фюрера.

Наш замечательный, объективный русский учёный, далеко не сталинист и не коммунист, Александр Зиновьев признавался: «Я ведь войну с первого дня видел, всю её прошёл. Я знаю, что и как было. Если бы не Сталин, не сталинское руководство, разгромили бы нас уже в 1941 году».

                                            * * *

В напряжённом военном «реверсе» поединка противоборствующих сил под Москвой, от момента срыва отчаянной попытки гитлеровцев прорваться в Москву в конце 1941 года, до начала нашего решительного контрнаступления на откатывающуюся группировку войск Вермахта, в критической обстановке, в столице от эвакуированного Генерального штаба для обеспечения советских боевых действий осталась лишь горстка (!) генштабистов. Вот, что об этом рассказал А. М. Василевский:

«15 октября 1941 года Сталин вызвал меня к себе и приказал возглавить при нём [Сталине, ВА] группу Генерального штаба в Москве из восьми офицеров. Я стал возражать, — с таким количеством людей работать нельзя, нужно гораздо больше. Но Сталин стоял на своём. Несмотря на мои возражения, повторил, чтобы я оставил себе 8 офицеров Генштаба, и я сам — девятый. Только уже позднее я понял его упорство. Оказывается, на аэродроме уже стояли в готовности самолеты на случай эвакуации Ставки и правительства из Москвы, и на них были расписаны все места. На всю группу было оставлено девять мест — для меня и моих офицеров. Об этом мне потом рассказал Поскрёбышев. То, что самолеты стояли в готовности, было абсолютно правильным, немецким танкам нужно было всего несколько часов ходу, чтобы быть в центре Москвы… Наступило время невероятного напряжения сил. Дни сливались с ночами. Мы жили одной мыслью: отстоять Москву».

Под Москвой Василевский отвечал за скрытную переброску резервов, «принятие экстренных мер по укреплению можайской линии обороны и восстановлению нарушенного фронта». Именно за эти две напряжённые недели Сталин смог оценить эффективность работы Василевского и 28 октября 1941 года присвоил ему очередное звание генерал-лейтенанта.

В «Воспоминаниях» Александр Михайлович не обходит этот эпизод стороной, отмечая, что «за выполнение ЗАДАНИЯ оперативная группа Генштаба в октябре 1941 года была поощрена. Четверым присвоили очередные воинские звания генералов». На одного, выдвигаемого на генерал-лейтенанта, И. В. Сталин попросил написать представление Василевскому. Узнав на кого именно, Александр Михайлович категорически отказался. Не касаясь сути выполнявшихся заданий Ставки, Василевский в «Воспоминаниях» рассказал, как к группе и непосредственно к нему относился Верховный Главнокомандующий, так много переживший за эти недели:

«Это приятное событие [поощрение передовой группы ГШ, ВА], во время Московской битвы было не единственным, тронувшим нас до глубины души, вниманием И. В. Сталина, человека в гневе вспыльчивого, и несдержанного, но в то же время поразительно заботливого в условиях крайне тяжёлой обстановки. В эти особо напряжённые дни он сказал нам о том, что мы для себя обязаны изыскивать в сутки как минимум пять-шесть часов для отдыха, иначе плодотворной работы получиться не может». <…> «Для меня, — вспоминает А. М. Василевский — Сталин сам установил время отдыха — от 4 до 10 часов утра и проверял, выполняется ли это его требование».

«В другой раз — продолжает Александр Михайлович — ноябрьским вечером 41-го года, также в период жесточайших оборонительных боёв за Москву, при докладе о положении на фронте, Сталин обратил внимание, что я от переутомления еле стою на ногах. Он вызвал в кабинет своего секретаря А. Н. Поскрёбышева и попросил его немедленно выяснить в санатории „Архангельское“, можно ли там обеспечить хороший отдых в эту ночь Василевскому. Тут же поступил ответ, что санаторий готов меня принять. Сталин приказал мне немедленно по возвращении в Генштаб отправиться в санаторий и до утра как следует поспать. К моему приезду там был готов ужин, но не успел я сесть за стол, как Сталин позвал меня к телефону. Он попросил напомнить, где находится сейчас Иваново-Вознесенская ополченческая дивизия. „Я что-то забыл“, — добавил он».

Этот телефонный звонок в санаторий дал повод Василевскому рассказать ещё об одной уникальной способности Иосифа Виссарионовича:

«Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался — та дивизия передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место её нахождения. Сталин немного подождал, а потом сказал: «Ладно, не надо, я вспомнил», — и повесил трубку. <…> У Сталина была удивительно сильная память. Я не встречал людей, которые бы так много помнили. Он знал не только всех командующих фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов и дивизий, а также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о руководящем составе центрального и областного партийного и государственного аппарата. В течение всей войны И. В. Сталин постоянно помнил состав стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное формирование.

Феноменальная память давала Сталину преимущество как Верховному Главнокомандующему. Он не нуждался в постоянных справках, хорошо знал обстановку на фронтах, положительные стороны и недостатки военачальников, возможности промышленности удовлетворять запросы фронтов, наличие в распоряжении Ставки запасов вооружения, артиллерии, танков, самолётов, боеприпасов, горючего, так необходимых войскам, и сам распределял их по фронтам».

В мемуарах крупных советских военачальников общим местом и единодушным выводом в характеристике И. В. Сталина было то, что он «просто поражал полководцев глубокими знаниями военной техники, технологии и тактико-технических характеристик оружия». Говорят, Начальник артиллерии Л. А. Говоров при обсуждении вопросов артиллерийской техники с Верховным Главнокомандующим всегда имел с собой памятку с записями характеристик и других сведений по артсистемам и боеприпасам для них.

В войну общее число военных операций было 1.300 (51 стратегическая общевойсковая, более 250 — фронтовых операций и около 1000 — армейских). И все они были им изучены и проконтролированы! При этом, как отмечают военные историки Б. Соловьёв и В. Суходеев: «…Многие подробности развития военных операций знал только он, только ему были известны военные резервы и места их сосредоточения, новые виды боевой техники. В решении всех стратегических вопросов последнее слово принадлежало И. В. Сталину». [Игорь Евсин, «Сталин — настоящее имя Победы», 08.05.2014].

При всей своей редкой покладистости и интеллигентности Александр Михайлович Василевский при полном отсутствии заносчивости имел волевой и настойчивый характер. Для него приказ Ставки ВГК рушил субординации и авторитеты любого ранга, препятствующие его выполнению, хотя он был генерал-лейтенантом (статус командующего армией) — начальником Оперативного управления Генштаба. Первый пример такого правила был связан с взаимодействием Василевского с генерал-полковником Коневым в организации контрнаступления в Московском сражении. Замысел контрнаступления, несмотря на тяжёлое военное положение, созрел в Ставке ещё в начале ноября 1941 года, а в его 20-х числах — началась разработка наступательных действий объединённого Западного фронта. Особо выгодное положение для наступления занимал Калининский фронт Конева. Когда Ставка в конце ноября потребовала от последнего доложить план операции, И. С. Конев попытался доказать невозможность привлечения Калининского фронта к наступлению ввиду слабой укомплектованности его соединений (мол, дивизии фронта насчитывают всего по 2 — 3 тыс. человек). Василевский сходу назвал командующему точные цифры боевого состава 4-х его дивизий — состав каждой был минимум в 2 раза больше названных Коневым.

О стиле убеждения более высокопоставленного военачальника (по указанию Верховного Главнокомандующего) говорит телефонный разговор Василевского с И. С. Коневым утром 1 декабря с разъяснением смысла направленной ему директивы Ставки ВГК:

«Сорвать наступление немцев на Москву и тем самым не только спасти Москву, но и положить начало серьёзному разгрому противника можно лишь активными действиями с решительной целью. Если мы этого не сделаем в ближайшие дни, то будет поздно. Калининский фронт, занимая исключительно выгодное оперативное положение для этой цели, не может быть в стороне от этого. Вы обязаны собрать буквально всё для того, чтобы ударить по врагу, а он против вас слаб. И, поверьте, успех будет обеспечен».

Александр Михайлович напомнил командующему об усилении его войск ещё одной дивизией Северо-Западного фронта. Затем, выехав в штаб И. С. Конева, на месте Василевский совместно с командованием фронта завершил разработку плана операции, по которому и было принято решение начать контрнаступление 5 декабря. Как представитель Ставки ВГК, он помог Калининскому фронту успешно перейти в контрнаступление. Приведенный эпизод из «Воспоминаний» Василевского расширяет Вячеслав Зимонин:

«В конце ноября — начале декабря 1941 года в основном за счёт выдвижения из глубины резервных армий была создана новая группировка войск, соответствовавшая замыслу Ставки ВГК на проведение контрнаступления на западном стратегическом направлении. Успех контрнаступления под Москвой, А. М. Василевский связал со своевременным накоплением и целеустремленным использованием советским командованием стратегических резервов. Подготовка резервов в битве под Москвой по затрату усилий практически была эквивалентна самому проведению крупной операции. Это надо было суметь за короткий срок скрытно перебросить восемь резервных армий в районы их оперативного применения. Всего в период битвы за Москву в состав Западного, (Резервного, Калининского и Брянского) фронтов поступило 34 дивизии и 40 бригад — это ли не свидетельство высочайшего искусства руководства Генштаба, в первую очередь А. М. Василевского!».

Конечно, московское контрнаступление не было (и не могло быть) гладким и проводилось под давлением Верховного Главнокомандующего. 12 декабря 1941 года он в присутствии Василевского передал командующему Калининским фронтом по прямому проводу:

«Действия вашей левой группы нас не удовлетворяют. Вместо того, чтобы навалиться всеми силами на противника и создать для себя решительный перевес, вы… вводите в дело отдельные части, давая противнику изматывать их. Требуем от вас, чтобы крохоборскую тактику заменили вы тактикой действительного наступления».

Командующий фронтом попробовал сослаться на оттепель, трудности переправы через Волгу, получение немцами подкрепления и пр., но в заключение сказал: «Понял, всё ясно, принято к исполнению, нажимаю вовсю».

О высокой работоспособности Василевского во взаимодействии с Верховным Главнокомандующим в период битвы за Москву свидетельствуют факты, опубликованные бывшим начальником Историко-архивного и военно-мемориального центра современного Генштаба полковником Ю. Н. Сёминым.

«Только с 20 сентября по 5 декабря 1941 года им (Василевским) подписаны 112 документов по оперативному руководству войсками, подавляющая часть которых написана им лично или под его непосредственным руководством. За этот же период он 42 раза был на докладах у Верховного Главнокомандующего».

Мобилизация страны

Заботы И. В. Сталина в период стремительной потери нашей западной территории далеко не исчерпывалось управлением Вооружёнными Силами на фронте. Предстояло мобилизовать силы «страны огромной», готовой «на смертный бой», чтобы срочно нивелировать объективное военное превосходство Вермахта, умевшего воевать куда лучше Красной Армии. Ответственность за всё это нёс Государственный Комитет Обороны СССР. Размах и объём деятельности ГКО были пропорциональны масштабу советского государства, при этом срочность достижения результата требовалось сжать в доли времени ударных сталинских пятилеток 30-х годов. Можно сказать, что эти доли теперь, в военных условиях измерялись месяцами и даже неделями.

Не помню, кому принадлежит высказывание:

«Вторая мировая в значительно большей степени, чем любая из прежних войн, была войной на истощение, исход которой зависел в первую очередь не от талантов военачальников, а от эффективного использования ресурсов воюющих сторон. В эпоху массовых национальных армий, которая началась в Европе с конца XIX века, решающее значение приобретает отлаженная работа экономического и политического механизма страны. В таких условиях просто нет возможности проявиться каким-то особым дарованиям полководца. <…> От военачальника требовались, прежде всего, способности организатора».

О масштабах деятельности ГКО можно судить хотя бы потому, что за 1.626 дней своего существования Комитет принял 9.971 постановление. И решение около двух третей из них тем или иным образом относились к вопросам экономики и организации военного производства.

#«В ходе обсуждения проблем Председатель ГКО И. В. Сталин получал необходимые справки и устные предложения от аппарата Совнаркома, Госплана и соответствующих ведомств. Затем снова в узком компетентном кругу рассматривались их возможные варианты и принимался оптимальный. Уполномоченные ГКО несли всю полноту ответственности по законам военного времени за практическое проведение каждого принятого решения в жизнь. Подавляющее большинство исполнителей постановлений ГКО и людей, непосредственно причастных к ним, единодушны: то было суровое, крайне трудное, но героическое время, отданное самому святому делу — защите Социалистической Родины. Все они (люди) считают, что какими бы жестокими не были по срокам, технологическому исполнению или военным соображением, решения ГКО, выполнение их являлось непреложным законом, ибо люди знали, каждая строка постановления этого высшего военно-политического органа власти военного времени ведёт к одной цели — Победе над врагом». #

«Сталину были присущи большие организаторские способности. Он сам много работал, но и умел заставить работать в полную меру сил других, выжать из них всё, что они могли дать».

[Василевский А. М. «Дело всей жизни. Воспоминания»].

В течение суток Сталин принимал до сотни решений и постановлений (многие из них были долговременными), связанные с различными аспектами вооружённой борьбы, включая огромную работу тыла. Приходится удивляться, как мог один человек всем этим руководить!? В какой-то мере ответ на этот вопрос можно найти в описании А. М. Василевским коллективного метода работы Иосифа Виссарионовича:

«И. В. Сталин обладал не только огромным природным умом, но и удивительно большими познаниями. Его способность аналитически мыслить приходилось наблюдать во время заседаний Политбюро ЦК партии, Государственного Комитета Обороны и при постоянной работе в Ставке. Он неторопливо, чуть сутулясь, прохаживается, внимательно слушает выступающих, иногда задаёт вопросы, подаёт реплики. А когда кончится обсуждение, чётко сформулирует выводы, подводит итог. Его заключения являлись немногословными, но глубокими по содержанию и, как правило, ложились в основу постановлений ЦК партии или ГКО, а также директив или приказов Верховного Главнокомандующего. Но бывало, что кто-то по указанию Сталина прямо на заседании готовит проект. Сталин подойдёт, прочитает написанное, иногда внесёт поправки, а если проект не удовлетворяет, сам продиктует его новый вариант. Подобная практика существовала и в Ставке. Если во время обсуждения вопроса возникала необходимость, Сталин предлагал кому-либо, в том числе и мне, готовить директиву. Написанная от руки, она тут же подписывалась Сталиным: или как Верховным Главнокомандующим, или как Наркомом обороны, и её немедленно несли на шифр и телеграф для передачи в войска.

                                            * * *

Ставка Верховного Главнокомандования была создана уже на второй день войны, 23 июня 1941 года постановлением Совета Народных Комиссаров и ЦК ВКП (б) №825. Последнее её наименование (10 июля 1941 года): «Высший чрезвычайный орган военного управления для стратегического руководства Советскими Вооружёнными Силами в Великой Отечественной войне». Первоначально в неё вошли: Нарком обороны (председатель) Тимошенко, Жуков, Сталин, Молотов, Ворошилов, Будённый и адмирал Кузнецов. С 10 июля Ставку возглавил сам И. В. Сталин и в её состав — добавлен вновь назначенный начальником Генштаба, Борис Михайлович Шапошников.

Обстановку в Ставке ВГК характеризует (на тот момент) заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков:

«И. В. Сталин в годы войны выполнял пять обязанностей и работал напряженно по 15—16 часов в сутки. Работа в Ставке была физически очень тяжёлой, каждый трудился в меру своих сил и возможностей. Все равнялись на Сталина, а он, несмотря на свой возраст, был неутомим, активен и, когда кончилась война, он как-то сразу постарел, стал менее подвижен, ещё более молчалив и задумчив».

Более срочной, чем подход к организации отражения германской агрессии в начале войны была масса неотложных материальных проблем вооружённой борьбы. Так, например, ещё до образования ГКО 25 июня 1941 года непосредственно Политбюро ЦК ВКП (б) само приняло срочное решение об увеличении выпуска тяжёлых и средних танков, и тут же — о переброске авиазаводов из прифронтовой полосы в тыловые районы страны. В сентябре уже ГКО утвердил первую модернизационную программу выпуска самолетов и авиамоторов. В промышленности на военное производство переводилось почти всё машиностроение. На его предприятиях налаживался выпуск танковых корпусов, минометов, снарядов, мин и авиабомб.

#18 июля 1941 г. постановление ГКО: «О мерах по обеспечению Красной Армии тёплыми вещами на зимний период 1941—42 гг.». На основе эвакуированных в восточные районы страны фабрик и предприятий создавались новые очаги легкой индустрии. Там начали работать 50 крупных швейных, трикотажных и кожевенно-обувных предприятий: 12 хлопчато-бумажных, 4 шерстяных и 4 шёлковых, не считая швейного оборудования, размещённого на свободных площадях действующих местных фабрик. Текстильные фабрики страны резко увеличили выработку шинельного сукна, специальных тканей военного назначения, бельевых, одёжных, разнообразных технических. Большие трудности с кадрами почувствовали все предприятия хлопчатобумажной промышленности.

«Ушли на фронт кадровые рабочие — мужчины. Профессии помощников мастеров, слесарей, ремонтировщиков оказались весьма дефицитными. Решать эту проблему следовало в считанные часы и дни. Я призвал женщин в послерабочее время овладеть дефицитными для нас специальностями, а также передать родным, близким, знакомым, чтобы на работу вышли добровольцы, пенсионеры. И люди как один откликнулись на этот призыв, — вспоминает директор швейного комбината Н. М. Молотков. — Признаться в то время у меня стёрлось в сознании понятие „рабочий день“. Практически он продолжался сутки. Урывками спал в кабинете. Инженерно-технические работники, мастера тоже потеряли счёт часам и дням». #

Во всём этом государственном конвейере обороны Сталин оставался уникальной личностью — титаническим генератором энергии настроя масс: и в Ставке Верховного Главнокомандования, Государственном Комитете Обороны, ЦК ВКП (б) — везде, где результат в наибольшей степени зависел от дисциплинированности, настойчивости, и оперативности выполнения сонмища множившихся, как снежный ком, задач.

#«Постепенно отрабатывался механизм принятия постановлений ГКО, в котором было немало членов Политбюро ЦК ВКП (б). Комитет назначал и смещал высшее военное командование, решал все военно-стратегические вопросы, налаживал работу транспорта, промышленности, сельского хозяйства, занимался снабжением армии и населения, государственной безопасностью. Обязательным являлось присутствие члена ГКО, первого заместителя Председателя Совнаркома, Николая Алексеевича Вознесенского». #

По близости к Сталину, доверию, симпатии, а главное, — по личной коммунистической этике, Вознесенский в ГКО напоминал Александра Михайловича Василевского в Ставке ВГК, любимца, если такое имело место в душе (в полном смысле этого слова) Верховного Главнокомандующего в отличие от восприятия им того же Г. К. Жукова, которого он высоко ценил за редкий полководческий талант (его отношения [со Сталиным, ВА] я бы назвал сложными — имел Верховный претензии и по стилю работы Жукова, которые, не стесняясь, ему высказывал, но Сталин никогда не отождествлял личных отношений с деловыми». ) [А. Голованов].

Вот каким представил Н. А. Вознесенского в своих «Воспоминаниях» А. М. Василевский:

«Он нередко не соглашался с мнением И. В. Сталина, других членов Политбюро и точно называл количество материально-технических средств, которые может дать промышленность для рассматриваемой операции. Его мнение являлось решающим. Н. А. Вознесенский прекрасно знал народное хозяйство, имел точные сведения о его работе и в своих суждениях, оценках почти никогда не ошибался». <…> «Я сохранил о Н. А. Вознесенском самые лучшие воспоминания. Его отличало не только глубокое знание народного хозяйства, но и постоянная целеустремленность, заряженность на работу. Он любил работать много и не уставал от дела. Николай Алексеевич обладал колоссальной энергией. Когда ни позвонишь, неизменно найдешь его работаю-щим. Н. А. Вознесенский являлся и сильным организатором: если ему поручалась какая-то задача, можно было быть уверенным в том, что она будет решена. И ещё запомнился он как человек — обаятельный, доступный, благожелательный. Он был цельной и яркой натурой, прекрасным представителем государственных и хозяйственных кадров ленинской школы».

#4 июля 1941 г. постановление ГКО: «О военно-хозяйственном плане обеспечения обороны страны». Первоочередная экономическая задача страны заключалась в ликвидации существовавшего военно-технического превосходства фашистской армии и резком наращивании в целом боеспособности советских Вооружённых Сил.

«4 июля поздно вечером Н. А. Вознесенский вернулся из Кремля — рассказывает начальник отдела военного снабжения А. П. Ковалёв — экстренно вызвал своих заместителей и начальников отделов. Он сообщил, что ГКО принял постановление о выработке народно-хозяйственного плана страны на IV квартал 1941 года и более дальнюю перспективу, так как война принимала затяжной характер. Началась напряжённая работа. Сотрудники Госплана перешли на казарменное положение. В моём кабинете рядом с письменным столом поставили солдатскую кровать. Спать приходилось урывками, работали по 16 — 18 часов в сутки».

Менее чем за полтора месяца план был готов. Он предусматривал развёртывание производственной базы в Поволжье, на Урале, в Сибири, Казахстане и Средней Азии; перевод туда наиболее крупных предприятий тяжёлой индустрии, ввод там электрических мощностей на 1.386 тыс. киловатт, 5 новых доменных и 27 мартеновских печей, блюминг, 5 коксовых батарей, 50 каменно-угольных шахт, строительство с объёмом капитальных работ на сумму 16 млрд. рублей. Планировалось наращивание там производства угля, нефти, авиабензина, чугуна, стали, проката, алюминия, меди, селитры, азотной кислоты.#

Срочно создавалась инфраструктура для всего конгломерата предприятий военно-технических наркоматов с выделением им площадей и помещений.

                                            * * *

#22 сентября 1941 г. постановление ГКО: «Об улучшении медицинского обслуживания раненых бойцов и командиров Красной Армии». Обстановка на фронте требовала всё более интенсивного развёртывания госпиталей. Вводом их в строй занимались Главное военно-санитарное управление и наркомат Здравоохранения СССР.

«В трудный период летне-осенней кампании 41-го года Главное санитарное управление для эвакуации раненых и больных в тыловые районы сформировало 286 постоянных военных санитарных поездов. До 20 декабря 1941 года в глубь страны было эвакуировано более 395.635 коек. Если в начале войны в гарнизонных госпиталях было развёрнуто 35.540 коек, то уже к 1 августа 1941 года их число только в эвакуационных госпиталях возросло до 658 тысяч. Всего с начала войны по январь 1945 года было эвакуировано и реэвакуировано для возвращения в строй 1.033 тыс. военнослужащих. На завершающем этапе битвы с фашизмом только на фронтах было сосредоточено 2.110 различных госпиталей, лабораторий и других первых медицинских учреждений. За 1.418 дней боевых действий на фронте было возвращено в строй 72,3% раненых и 90,6% больных солдат и офицеров. Ни в одной армии мира ещё никогда не достигались столь высокие результаты».

[Кувшинский Д. Д. «Служба здоровья: Военная медицина на страже здоровья воинов», М., 1971].#

#Неоценимый вклад в спасение жизней советских солдат внесла выдающийся микробиолог Зинаида Ермольева, глава Всесоюзного института экспериментальной медицины. В войну многие воины умирали не от самих ранений, а от последующего заражения крови. Ермольевой была поставлена задача — получить и наладить производство антибиотика пенициллина. Она уже имела опыт работы для фронта — остановила вспышку холеры и брюшного тифа в войсках во время Сталинградской битвы в 1942 году. Создание пенициллина снизило смертность раненых и больных в госпиталях на 80%, сократило число ампутаций на четверть, позволило многим солдатам избежать инвалидности и вернуться в строй для продолжения службы.#

#Изобретение пенициллина лишь одно из свидетельств победного вклада в Великую Отечественную войну советских ученых, работавших по всем научным направлениям — от медицины до математики. Советская наука помогла решить огромное число чрезвычайно трудных, необходимых фронту задач. После войны президент Академии наук СССР Сергей Вавилов написал:

«Почти каждая деталь военного оборудования, обмундирования, военные материалы, медикаменты — всё это несло на себе отпечаток предварительной научно-исследовательской мысли и исследований». Война с первых дней определила направления работ советских ученых. Уже 23 июня 1941 года на внеочередном заседании Академии наук СССР было решено перейти на военную тематику, поиск и конструирование средств обороны, научную помощь промышленности, мобилизацию сырьевых ресурсов страны. Вавилов отметил, что одним из многих просчетов, повлиявших на провал фашистского похода на СССР, была недооценка гитлеровцами советской науки.#

#В военные годы резко возросла необходимость производства в промышленных масштабах жидкого кислорода из воздуха для металлургии, медицины, многих других целей, но главное — для производства взрывчатки. Эта задача была решена под руководством выдающегося физика Петра Капицы. Разработанная им в 1942 году турбо-кислородная установка в начале 1943 года была запущена в эксплуатацию. В другой области металлург Андрей Бочвар разработал новый легкий сплав — цинковистый силумин и новый принцип создания отливок из него, обеспечившие значительное сокращение массы и расхода металла для моторов военной техники. Принципиальную роль для выпуска машин имела также электрическая сварка, в изобретение которой решающий вклад внёс Евгений Патон. Его методом удалось осуществлять сварку под флюсом в вакууме, позволившую в десятки раз нарастить темпы производства танков. Под руководством Исаака Китайгородского была решена проблема создания бронестекла с прочностью в 25 раз, превышающей прочность обычного стекла. В результате удалось создать прозрачную пуленепробиваемую броню для кабин советских боевых самолётов.

К началу войны Ленинградский физико-технический институт создал механизм защиты кораблей в портах и военно-морских базах от магнитных мин. Особые заслуги в достижении Победы принадлежат математикам, прежде всего — в научно-технических проблемах артиллерии и авиации.#

#С потерей советских нефтедобывающих районов решающую роль в поисках новых месторождений внесли советские геологи. Невозможно переоценить найденную Андреем Трофимуком, будущим академиком, концепцию поиска нефти, которая в трудную минуту помогла найти нефтеносные месторождения в Башкирии, что обеспечило бесперебойный поток на фронт горюче-смазочных материалов.#

Соратником и непререкаемым авторитетом для И. В. Сталина в развитии науки, особенно в военное время, был Пётр Капица, написавший вождю 49 писем, которые тот изучал с красным карандашом. Решения по изложенным в письмах проблемам, иногда принимались в считанные дни. Учёный с мировым именем относился к редкой когорте тех, кто говорил Сталину в интересах дела только правду, причём всегда со своей острокритической оценкой.

Проблема Генштаба.
Единодушие двух семинаристов

Теперь, после войны, нетрудно понять, что сближало Василевского и Вознесенского, этих двух похожих, исключительно честных людей, преданных Социалистической Родине, Советскому народу, ВКП (б) и её Генеральному секретарю, никогда не скрывавших от него правды, какой бы горькой она ни была. Вопрос «любимчиков» Генерального секретаря/Верховного Главнокомандующего, вообще кажется недискуссионным.

Индивидуальность личности Сталина и его дела были настолько слитны, что почти невозможно определить, откуда возникали и как созревали симпатии И. В. Сталина. Такое чувство, как симпатия и любовь у него были надёжно заблокированы другим чувством — долга, и только по силе этого чувства в человеке вкупе с его работоспособностью и достигаемыми результатами, он ценил и относился к нему. А поскольку для дела он собирал и окружал себя людьми именно по такому критерию, казалось, что он ценит их всех одинаково. И всё же, в обострённой эмоциональности Сталина, проявлявшейся в отношениях с людьми в основном лишь неукротимыми вспышками гнева, надо думать, должна же была существовать и другая, противоположная — притягательная её составляющая, которую многие улавливали в тесных связях Иосифа Виссарионовича с А. М. Василевским. Эта тема нашла отражение в очерке доктора исторических наук, академика РАЕН В. Зимонина, посвящённом исследованию феномена маршала А. М. Василевского под названием «Дирижёр фронтов Великой Отечественной войны», опубликованного в журнале «Спутник» в 2005 году.

«Если начало Великой Отечественной войны Александр Михайлович Василевский встретил генерал-майором, заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба, то уже в июне 1942 года он становится начальником Генштаба, в октябре одновременно — заместителем Наркома Обороны, а 16 февраля 1943 года ему присваивается высшее в то время воинское звание — Маршал Советского Союза».

Иосиф Виссарионович быстро обратил внимание на грамотного, дисциплинированного и инициативного начальника Оперативного управления Генштаба — ближайшего помощника и соратника Б. М. Шапошникова (однажды встретив Василевского в коридоре Кремля Сталин в шутку сказал: «А вот тот, кто приносит нам плохие вести»).

Сближение со Сталиным началось с момента, когда в августе Генштаб, как инструмент Ставки подвергся серьезной перестройке, не столько организационной, сколько в стиле и методах работы. Суть её сводилась к обеспечению сочетания в военном руководстве коллективного управления войсками и сохранением за командующим, главнокомандующим (в том числе и Верховным) права единоличного принятия решений и ответственности за результат. 10-го августа 1941 года И. В. Сталин утверждает разработанное с участием А. М. Василевского «Положение о Генеральном штабе», с чего началась структурная перестройка и всего высшего военного командования Вооруженных Сил.

«По мере повышения уровня организаторской функции Оперативного управления, углубления его значения в процессе стратегического планирования, рос в глазах Верховного Главнокомандующего и личный авторитет Василевского».

(В. Зимонин)

Нужно сказать, что именно о роли Генерального штаба («конька» начальника Оперативного управления) в централизованном руководстве войсками и на фронтах войны мнения Верховного Главнокомандующего и А. М. Василевского поначалу существенно расходились. В решении всех сталинских задач действовал его основополагающий принцип: «КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ». Суть расхождений заключалась в их взглядах на значимость и универсализм квалифицированных военных специалистов в структуре Генштаба и в командном составе фронтов при проведении операций. Свои доводы Александр Михайлович обосновывал с характерной для него, высоко научной позиции:

«Вторая мировая война предъявила невиданно высокие требования к штабам, особенно высшим. Возросла не только потребность в стратегическом, едином руководстве военными действиями. Неизмеримо поднялось значение Генерального штаба в разработке планов кампаний и операций, в обобщении и распространении опыта войны. В гигантских размерах увеличился и объем его организаторской работы. Не ошибусь, если скажу, что ни в одной войне прошлого не предъявлялись столь высокие требования к генштабам, как в минувшей. ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА В ОПРЕДЕЛЕННОМ РОДЕ ЯВЛЯЛАСЬ И ВОЙНОЙ ШТАБОВ».

Эту мысль Александр Михайлович высказал в противовес стремлению Сталина «насытить» грамотными военными специалистами в первую очередь руководящие кадры Действующей армии. Василевский всегда остро переживал, когда такие кадры Верховный Главнокомандующий искал в Генеральном штабе:

«Правда, поначалу нашу работу осложняла некоторая недооценка И. В. Сталиным значения и места аппарата Генштаба в руководстве фронтами, да и в деятельности Верховного Главнокомандования. Как только страна вступила в войну, начальник Генштаба Г. К. Жуков был направлен на Юго-Западный фронт для помощи командованию фронтом в организации отпора врагу. Бывший до осени 1940 года начальником Генштаба Б. М. Шапошников отбыл на Западный фронт представителем Главного командования. Первого заместителя начальника Генерального штаба генерала Н. Ф. Ватутина откомандировали на Северо-Западный фронт, где он через некоторое время был назначен начальником штаба этого фронта. Заместитель начальника Генштаба В. Д. Соколовский и начальник Оперативного управления Г. К. Маландин с группой работников этого управления отбыли на Западный фронт. Из Генерального штаба были откомандированы на фронты ещё ряд квалифицированных работников. Учитывая порою крайне слабую укомплектованность Генштаба руководящими кадрами, я вынужден был неоднократно докладывать о своём беспокойстве за его деятельность в Ставке Верховного Главнокомандования».

В декабре 1942 года перед срочным убытием в Сталинград Василевский набрался смелости и обратился к И. В. Сталину с просьбой назначить начальника штаба Закавказского фронта генерал-лейтенанта А. И. Антонова, выдающиеся способности которого он уже оценил, начальником Оперативного управления и первым заместителем начальника Генштаба. В ответ Сталин, пережив более чем двухмесячный (с 30 сентября по 4 декабря 1941) кошмар Обороны Москвы, хотя и не прямо, выразил свой взгляд на действительное значение Генерального штаба на текущий момент войны для Ставки и в целом для Верховного Главнокомандования:

«Напрасно Вы так озабочены работой Генштаба. Главное сейчас для Ставки, для Генштаба, да и для всех — это успешное выполнение проводимых и намеченных нами операций, на них и должно быть сосредоточено всё Ваше внимание, сюда должно быть направлено и основное внимание Генштаба, к тому же всё важнейшее по ним Генштабом уже сделано, а с остальными канцелярскими делами мы как-нибудь справимся и без Вас, а когда Вы будете необходимы здесь как начальник Генерального штаба при решении новых задач, то не беспокойтесь, мы Вас не забудем и пригласим. Если же у Генерального штаба в процессе его работы встанут какие-либо серьёзные затруднения и появится необходимость помочь ему, то думаю, что Вы сможете это сделать и находясь на фронте. А в основном сейчас не Вы должны помогать Генштабу, а Генштаб Вам».

Согласие Сталина на назначение в Генштаб А. И. Антонова Сталин всё-таки дал, хотя обычно трудно сходился с человеком, долго присматривался к нему. А поскольку он лично не знал А. И. Антонова, то не сразу допустил его к работе в Ставке заместителем начальника Генерального штаба. Сталин, даже согласившись на это назначение, не сразу поверил и по достоинству оценил Антонова. И тому несколько месяцев пришлось утверждаться в глазах Верховного, выполняя ответственные задания в войсках. Василевский же, считая, что лучшей кандидатуры, чем Антонов, не найти, тащил на себе двойную ношу, работал и за себя, и за своего заместителя, пока Александр Иннокентьевич проходил своеобразный испытательный срок.

Вот как в итоге И. В. Сталин оценил выбор Василевским своего заместителя: «Но узнав его (Антонова И. В), проникся к нему уважением, и когда пришла пора в 1945 году переключить меня для работы в качестве командующего фронтом, он легко пошёл на то, чтобы назначить Антонова Начальником Генерального штаба».

                                            * * *

В своих «Воспоминаниях» Василевский высказал, в чём он сам конкретно видел свою собственную роль в помощи Верховному Главнокомандующему:

«Начальник Генерального штаба при помощи аппарата Генштаба прежде всего был обязан: держать Верховное Главнокомандование не только полностью в курсе всех основных фронтовых событий, но и, располагая данными всех видов разведки, своевременно предупреждать Ставку о возможных замыслах коварного врага и тем самым оберегать фронт от всяких неприятных и неожиданных осложнений».

Что касается явно напускного «легковесного» сталинского отношения к Генеральному штабу, то его разоблачает показательная ремарка А. М. Василевского:

«… Я остро чувствовал и воспринимал ту довольно жёсткую, не дававшую каких-либо скидок требовательность, которую предъявлял ко мне Верховный Главнокомандующий почти каждый раз за те или иные упущения или промахи в работе Генерального штаба. Поэтому я, будучи в отрыве от Генерального штаба, принимал все меры к тому, чтобы обеспечить себе возможность для более эффективного руководства его работой».

Тему своих отношений со Сталиным в конце жизни Александр Михайлович затронул в интервью журналисту Василию Пескову. На вопрос возникали ли конфликты в Ставке, Василевский ответил:

«Конечно! Иначе и быть не могло. Со Сталиным спорить, правда, решались немногие. Но сам он, слушая иногда очень горячие споры, улавливал истину и умел менять уже, казалось бы, принятое решение. Что касается Сталина, то, надо сказать, человеком он был незаурядным, с натурой сложной, противоречивой. В силу положения на нём лежала особая ответственность. Эту ответственность он глубоко сознавал. Будучи человеком сильной воли, но с крайне неуравновешенным и жёстким характером, Сталин в ту пору серьёзных неудач на фронте часто выходил из себя, срывая гнев иногда и на людях, которых трудно было винить….

Ко мне Сталин относился всегда хорошо. На протяжении войны я неизменно чувствовал его внимание, сказал бы, даже чрезмерную заботу, как мне казалось, далеко мной не заслуженные. В особо хорошем расположении духа Верховный мог сказать, например, такие слова: «Товарищ Василевский, Вы вот массой войск руководите, и у Вас это неплохо получается, А САМИ, НАВЕРНОЕ, И МУХИ НЕ ОБИДЕЛИ?…«».

Последняя фраза И. В. Сталина говорит о многом личном, связывающих этих людей. О каждом из них в отдельности и принципиальной разнице их характеров, — о природной мягкости, которую в Василевском Иосиф Виссарионович, видимо, особо ценил.

Почти всех знаменитых командующих войны объединяло и связывало их единое родовое происхождение — из рабоче-крестьянских народных низов, затем учёба военному делу (Жукова — в школе унтер-офицеров), затем — служба в Красной Армии и рост в должностях и званиях. В этой общности военного комсостава контрастно выделялся Георгий Константинович Жуков: с одной стороны — военный талант, с другой — человек с нравственными изъянами, сиильно проявившимися с окончанием войны и особенно отвратительно — после ухода из жизни товарища Сталина.

С другой стороны, удивительное, почти невозможное совпадение. Исключительные и почти одинаковые родословные были у Сталина и Василевского, в корне отличные от морально-социальных устоев остальных советских военачальников. Возможно обоих сближало редчайшее в ту пору в военной среде, духовно-православное жизненное начало. Василевский родился в 1895 году на Среднем Поволжье в небольшом селе Новая Гольчиха, (ныне микрорайон города Вичуга Ивановской области) в бедной многодетной семье сельского священника. Учебу начал в церковно-приходской школе. В 14 лет (1909 год) окончил духовное училище в Кинешме и поступил в Костромскую духовную семинарию, отличавшуюся прогрессивными взглядами. Сдав за последний год экстерном экзамены в семинарии, Василевский поступил в Алексеевское пехотное училище (которое много раньше окончил и его интеллектуальный покровитель — Б. М. Шапошников).

Иосиф Сталин (Джугашвили) родился в 1879 году в нищей семье сапожника, в маленьком грузинском городе Гори. Окончил с отличием духовное училище, благодаря чему смог продолжить образование в семинарии. В 15 лет вступил в социалистический кружок, а в 20 — выпустился из семинарии, не получив диплома. Рано начал писать стихи. Не менее шести на грузинском языке опубликованы за подписью Сосо Джугашвили. Есть среди них вошедшие в классику грузинской литературы. Одно («Шёл он от дома к дому, / В двери чужие стучал») — известно на русском языке. И Иосиф, и Александр, имея хорошие голоса, пели в церковных хорах, оба повзрослев, курили трубки. О Сталине выразил своё мнение Г. К. Жуков

«Он много читал и был хорошо осведомленным человеком в самых разнообразных областях знаний. Поразительная работоспособность, умение быстро схватывать суть дела позволяли ему просматривать и усваивать за день такое количество самого различного материала, которое под силу только самому незаурядному человеку». И ещё одно качество: «И. В. Сталин умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела. Ко всем он обращался одинаково — строго и официально» (кроме Шапошникова, которого неизменно называл по имени и отчеству).

О Василевском очень точно сказал писатель K.M.Симонов:

«Александр Михайлович соединял в себе непреклонную волю и удивительные чуткость и деликатность. Он был замечательным представителем русской интеллигенции в рядах нашей Советской Армии, которой он отдал всю свою жизнь и все свои силы…».

Ещё более развёрнутую, профессиональную характеристику А. М. Василевскому дал его подчинённый, генерал армии С. М. Штеменко:

«Глубокое знание природы войны и способность предвидеть ход и исход самых сложных сражений очень скоро выдвинули А. М. Василевского в первый ряд советских военных руководителей. Отличительной чертой Александра Михайловича всегда было доверие к подчинённым, глубокое уважение к людям, бережное отношение к их достоинству. Он тонко понимал, как трудно сохранять организованность и чёткость в критической обстановке неблагоприятно развивавшегося для нас начала войны, и старался сплотить коллектив, создать такую рабочую обстановку, когда совсем не чувствовалось бы давления власти, а лишь ощущалось крепкое плечо старшего, более опытного товарища, на которое в случае необходимости можно опереться. За его теплоту, душевность, искренность мы все платили ему тем же. Василевский пользовался в Генштабе не только высочайшим авторитетом, но и всеобщей любовью».

Как бы то ни было, создаётся впечатление, что в результате совместной «каторжной» работы с Верховным Главнокомандующим в период организации обороны Москвы, А. М. Василевский стал нужен лично Сталину как выдающийся военный талант, преданный делу, при этом исключительно порядочный и сдержанный, к тому же — двужильный человек. Но в то же время, крепко державший (в отличие от никудышнего штабиста Жукова) в руках Генеральный штаб. Дело в том, что в советском обществе подобные откровенные размышления могли появиться только через достаточное время после войны («большое видится на расстоянии») — ранее мешала атмосфера мемуарного ажиотажа с дележом подвигов и заслуг военачальниками и ветеранами былых боевых действий, успешных и почти никогда — провальных.

2000-е годы — как раз время новых поколений и спокойных раздумий о Великой Отечественной войне, включая темы отношений не только «Сталин — Василевский», но и более широких и острых: «Жуков — Сталин — Василевский»; «Сталин — Хрущёв — Жуков». Тем более, что указанные противопоставления коренным образом трансформировались буквально за десяток лет после окончания войны, вплоть до недопустимого провала в откровенную подлость. Исследования же «Сталин — Василевский», как наиболее чистые и человечные, не подвергшиеся влиянию времени, привлекают не только военных специалистов, таких как академик РАЕН В. Зимонин, но и мыслящих, неравнодушных людей, например, земляка Василевского, бывшего преподавателя МФТИ из Вичуга («Роль вичужан в битве за Москву. Часть 1. Василевский и Сандалов». [valuh, November 30th, 2016] с акцентом на самую интересную — нравственную сторону этих отношений.

«… Александр Михайлович Василевский. Именно на его плечи взвалилась основная тяжесть организации обороны столицы и подготовки неожиданного для немцев контрнаступления. Жуков — это следующий уровень, он исполнитель, он выполнял приказы, подготовленные Василевским. Общий контроль обстановки и выработка стратегических решений легла на оперативную группу офицеров Генштаба во главе с А. Василевским. Сам Генштаб вместе с Шапошниковым был эвакуирован. Всего в этой группе вместе с Василевским было десять человек [вичужанин ошибся — девять, ВА]. Ровно столько, сколько могло бы поместиться в самолёт вместе со Сталиным и его окружением, в случае срочной эвакуации, если бы вдруг немцы ворвались в Москву. Именно в битве за Москву Васильевский проявил себя как талантливый стратег. Задача стратега не только выработка направлений главных ударов, но и виртуозное маневрирование резервами… Гениальность стратега, — когда всё это удаётся сделать в тайне от врага. И это Василевскому удалось как никому — и во время подготовки Московского контрнаступления, и — в Сталинградской битве, и на Курской Дуге».

Вичужанин ревностно и рискованно берётся за справедливое сопоставление Г. К. Жукова и А. М. Василевского на основании их ролей в Великой Отечественной войне. «Сталину хватило двух недель, чтобы по достоинству оценить военно-аналитическую прозорливость Василевского, что Верховный Главнокомандующий отметил присвоением ему звания генерал-лейтенант». Правильность такого решения подтвердилась в конце 1941 года, когда ВСЯ (!) тяжесть подготовки контрнаступления под Москвой, особенно Калининского фронта, легла на плечи А. М. Василевского. И дальше следует неординарный вывод, наверное, преподавателя-физика МФТИ:

«В решающие годы войны Василевский больше всех остальных встречался со Сталиным в его кабинете в Кремле. Даже в 1941 году Василевский общался со Сталиным в два раза больше, чем Жуков. Сталин, видимо, относился к Василевскому как к сыну и всячески опекал его. Возможно, Сталин считал Василевского своим альтер эго (второе Я), особенно, когда Василевский, как представитель Ставки, выезжал на фронт. К сожалению, после смерти Сталина стал выпячиваться Жуков и задвигаться в тень Василевский. Хотя роль Василевского в годы войны скорее более значима, чем роль Жукова».

Кстати, бо́льшую роль Василевского признают и зарубежные военные исследователи. Среди них британский профессор Дж. Робертс называет Василевского «архитектором победы» в Сталинградской битве, который «повел себя более чем скромно». Вичужанин, сравнивая значимость Василевского и Жукова, видимо, не знал, что именно Василевский предложил Ставке ВГК решение о контрударе под Москвой, а также о том, что исторический приказ №396 от 1 декабря 1941 года об этом первом советском контрнаступлении вышел за подписями: «Ставка Верховного Главнокомандования. И. Сталин, А. Василевский». Возражать Вичужанину трудно, даже без тех фактов, что он, наверное, не смог добыть для своих доводов из труда самого Василевского:

«Перед Московской битвой Начальник тыла А. В. Хрулёв с работниками Наркомата путей сообщения сидели у меня в кабинете и вместе с работниками Генштаба составляли план перевозок резервов, оружия, боевой техники, боеприпасов и т. д.»

[из «Воспоминаний Василевского].

Для чего понадобились конкретно Хрулёв и работники Наркомата путей сообщения? На это вопрос Вичужанину отвечает октябрьское решение Государственного комитета обороны.

#5 октября ГКО принимает решение о защите столицы. В район Гжатска и Можайска выезжает государственная комиссия в составе В. М. Молотова, К. Е. Ворошилова, В.. Абакумова и Л. З. Мехлиса. «Вместе с ней от Ставки направляется А. М. Василевский с группой офицеров Генштаба. Он получил задачу организовать заслон для тех войск, которые вырвались из вяземского котла и отходили к Москве. В течение четырех суток из отдельных частей и групп воинов были собраны и направлены в район Можайска четыре полнокровные стрелковые дивизии. <…> Вернувшись в Москву, А. М. Василевский проникается заботами об усилении войск, оборонявших столицу». #

«По рекомендации Василевского, например, И. В. Сталин принимает решение о переброске к Москве 2-го кавалерийского корпуса П. А. Белова с Юго-Западного направления. Василевский лично осуществлял контроль отправки вагонов под войска, конский состав и боевую технику корпуса, что способствовало своевременному прибытию этого соединения, нанесшего существенный урон противнику под Москвой». (В. Зимонин). Это был момент тревоги, когда жизнь всей страны была максимально напряжена заботой о фронте.

Москва. Высшая степень тревоги и военный парад

#15 октября 1941 г. постановление ГКО: «Об эвакуации столицы СССР г. Москва»:

«В виду неблагополучного положения в районе можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил: 1) Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев… 2) Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета СССР, а также Правительство во главе с заместителем Председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке). 3) Немедля эвакуироваться органам Наркоматам обороны и военмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас. 4) В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя эвакуировать, а также электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию). Председатель ГКО И. Сталин». #

В тот же день, 13-го числа, катастрофическим исходом завершилась Вяземская оборонительная операция войск Западного и Резервного фронтов. В районе Вязьмы были окружены и практически разгромлены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и 4 полевых армейских управления. Однако самоотверженная борьба окруженных войск позволила Ставке ВГК принять экстренные меры по укреплению можайской линии обороны и восстановлению нарушенного фронта. В соответствии с директивой Ставки ВГК соединения и части Резервного фронта, влились в Западный фронт. Его Военный совет приказал войскам, развернувшимся на Можайской линии обороны, не допустить прорыва немецко-фашистских ударных группировок в восточном направлении.

Об урегулировании гражданского состояния в самой Москве сообщает статья Б. Егорова [сайт Russia Beyond, 3 января 2021 года: «Человек, которому Сталин безгранично доверял»]. Речь идёт об А. С. Щербакове, начальнике Советского информационного бюро, обязанном круглосуточно освещать для населения ход боевых действий на фронте.

«С 15 по 17 октября 1941 года столица была объята паникой, массовым бегством жителей, мародерством, разбоями и грабежами. Щербаков приложил немало усилий по нормализации обстановки. Он добился, чтобы под трибунал были отданы сбежавшие из города директора столичных предприятий, исключены из партии поддавшиеся страху партийные работники. По поручению Сталина Александр Сергеевич выступил по радио, успокаивая горожан словами: «За Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови».

Накануне, по документальным материалам Н. Я. Комарова, стало известным, что 13 октября 1941 г. было принято несколько постановлений ГКО:

#1) о частичной эвакуации оборудования, персонала и членов семей с предприятий текстильной промышленности Москвы, Московской и Ивановской областей; 2) об эвакуации: Большого государственного академического театра Союза ССР, Московского художественного академического театра им. Горького, Малого академического театра и театра им. Вахтангова; 3) об эвакуации заводов Наркомчермета «Серп и Молот» и «Электросталь»; 4) об эвакуации: оборудования канала Москва-Волга»; скота, тракторов, комбайнов и прочего ценного имущества колхозов, совхозов, МТС из районов Тульской и Московской областей; 5) эвакуации оборудования и кадров завода №8 Калининграда Московской области, занятых на производстве 85-мм зенитной пушки; 6) о плане эвакуации электростанций из Тульской и Московской областей. Все — с указанием пунктов их прибытия.#

«Всего с 30 сентября по 15 октября 1941 года состоялось 19 Постановлений Государственного Комитета Обороны и издано 8 директив Ставки Верховного Главнокомандования, касающихся оборонительного этапа Московского сражения, без учёта решений Политбюро ЦК, городского и областного обкомов ВКП (б)».

[Комаров Н. Я., Куманев Г. А. «Великая битва под Москвой: Летопись важнейших событий. Комментарии». — М. Институт российской истории РАН, 2002]

                                            * * *

В самый острый и тревожный момент битвы под Москвой, невероятно мощным общественно-политическим стимулом (сейчас невообразимым) стратегического значения стало торжественное празднование 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и посвящённый ей Парад на Красной площади Москвы 7 ноября 1941 года воинских частей, некоторые из которых направлялись с него прямо на фронт.

Как вспоминает Г. К. Жуков, «этот парад войск имел огромное значение для поддержания морального духа в войсках на передовой». [Кулаченков П. С.]. Такие важные импульсы морального подъёма армии и народа в Великую Отечественную войну имели неоценимое значение и обретали всё более чётко выраженный русско-имперский смысл; в пору сталинских пятилеток первоначально — ещё сугубо интернациональный.

В сентябре 1941 года в Красной Армии возродилось гордое Петровское воинское звание — «гвардейский», которое присваивалось частям, соединениям и объединениям за массовый героизм, мужество и боевое мастерство. Это произошло во время памятного Смоленского сражения, в котором особо отличились четыре дивизии: 100-я, 127-я, 153-я и 161-я, а в сентябре 1941 года приказом Верховного Главнокомандования, переименованных в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские дивизии.

Следующий акт — Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1942 года учреждаются ордена, названные именами великих русских полководцев: Кутузова, Суворова (портреты обоих висели в кабинете И. В. Сталина) и Александра Невского. 3-го мapта 1944 года к ним добавились ордена и медали русских флотоводцев: Ушакова и Нахимова (орденами награждались адмиралы и офицеры ВМФ, медалями — старшины и матросы).

Особую патриотическую роль сыграл переход личного состава Вооружённых Сил в январе 1943 года на военную форму с заменой прежних знаков отличия РККА на погоны Российской империи и возвращение офицерских званий. Хотя этот акт был задуман ещё до войны, но по моменту исполнения в ходе войны воспринимался, как знак прямой преемственности СССР исторической России, особенно потому, что совпал с победоносным завершением Сталинградской битвы.

Промышленность перебазируется на восток.
Внимание Сталина к новому вооружению

Непросто решалась задача быстрейшего обустройства на новых местах тысяч предприятий, эвакуированных из оккупированных немцами западных промышленных центров Советского Союза.

#7 августа 1941 г. постановление ГКО: «О порядке размещения эвакуированных предприятий». Рассказывает парторг ЦК ВКП (б) [ГКО ввёл такую партийную должность на крупных предприятиях страны, ВА] Челябинского тракторного завода Е. В. Мамонтов:

«…Сначала в Челябинск приехали рабочие и специалисты Кировского [Ленинградского, ВА] завода во главе с директором И. М. Зальцманом. Они привезли с собой на Урал традиции питерского пролетариата и рабочий опыт. Вскоре прибыли 15 тыс. рабочих Харьковского дизель-моторного завода. Чтобы выполнить постановление ГКО по объединению трёх крупных заводов, предстояло в кратчайшие сроки построить новые здания и провести перепланировку действующих цехов ЧТЗ. На пустыре рядом с заводом началось сооружение огромного танкового корпуса, способного разместить под одной крышей эвакуированный „Кировский“. Строители работали в три смены без выходных. В начале октября в новый корпус, на котором ещё кое-где не было крыши, стали затаскивать станки. Их предварительно налаживали на улице под навесами, дабы не мешать строителям. Освободили длинный газогенераторный корпус ЧТЗ для харьковских мотористов».

«Главный инженер Кировского завода Н. Л. Духов в Челябинске быстро организовал поточно-конвейерное производство танков КВ („Клим Ворошилов“), занялся модификацией танков, включая Т-34. И уже с июня 1943 года под его руководством создаются тяжёлые танки ИС („Иосиф Сталин“). ИС-2 стал самым эффективным тяжёлым танком Второй мировой войны. На таких производственных примерах в очередной раз видна абсурдность утверждений, будто мы не были готовы к войне. В поединке технической мысли и способности организовать производство выиграл СССР с такими людьми, как строитель танков Духов и артиллерист Грабин». #

И. В. Сталин хорошо знал, следил, продвигал и поощрял инициативы выдающегося артиллерийского конструктора Василия Грабина, но именно во взаимоотношениях с ним произошло драматическое столкновение двух схожих сильных характеров — честолюбивого упрямства, праведного упорства и переживания за упускаемый вклад в Победу.

4 января 1942 года заседание ГКО: «О 76-мм дивизионной пушке ЗИС-3 Грабина». Повод — «мнения» будто Грабин, вместо налаженного выпуска пушек, уже стоящих на конвейере, занимается «самодеятельностью». Сталин вызвал конструктора с докладом и документами, потребовал объяснений о преимуществах нового орудия, внимательно и терпеливо выслушал все его доводы. А затем вступил с Грабиным в спор такого накала, что «схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол со словами: «У Вас конструкторский зуд, Вы всё хотите менять и менять»!

Затем Иосиф Виссарионович попросил на сутки всю документацию, принесённую конструктором на заседание ГКО — Сталин любил вникать в детали. Не потребовалось и суток, как уже в 5 часов утра в квартире Василия Гавриловича Грабина раздался телефонный звонок. Это был Сталин. Он произнёс только два слова: «Вы правы». Потом, добавил: «Работайте, как работали раньше!». А на следующий день председатель ГКО позвонил Грабину со словами:

«То, что Вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли Вас в ближайшее время? Ведь то, что Вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим Ваши достижения. Спокойно заканчивайте начатое дело».

Эпизод с Грабиным подтверждает неизменную черту характера И. В. Сталина — справедливый вывод независимо от состоянии возбуждения. Как вспоминал конструктор в своей книге «Оружие Победы», на следующий день в Кремле в сильный мороз состоялся широкий показ пушки, продолжавшийся несколько часов:

«На осмотр пришли Сталин, Молотов, Ворошилов и другие члены ГКО в сопровождении маршалов, генералов, ответственных работников Наркомата обороны и Наркомата вооружения. Потом Сталин ещё раз вызывал Грабина побеседовать и выдвинул одно важное требование. На этот раз, вопрос встал о максимальном упрощении конструкции орудия с тем, чтобы сделать его производство не только дешёвым, но также быстрым и лёгким в сборке. В итоге, количество деталей орудия сократили почти вдвое. Оно славилось своей надёжностью, неприхотливостью и безотказностью. Солдаты любовно называли его: «Залп Имени Сталина». Немцы же за скорострельность (25 выстрелов в минуту) ЗИС-3 прозвали «трещёткой».

С конвейера сошло 48 тысяч таких пушек — самое большое количество орудий одной марки, произведенных за всю войну. Если вспомнить трагическое начало фашистской агрессии, тогда главная опасность исходила от немецких танков. «По ним стреляли из всего, что было под рукой: из противотанковых ружей и пушек — дивизионных и корпусных гаубиц, „Катюш“ и зениток всех калибров». В критическую зиму 1941—42 года 70% артиллерийского противотанкового резерва Верховного Главнокомандования приходились на зенитки (орудия, удобные и для стрельбы по танкам). Но вот, прошёл год и на фронтах главным оружием в борьбе с вражескими танками стали дивизионные пушки ЗИС-3 образца 1942 года. На 1 января 1943 года уже 60% Резерва ВГК составляли именно эти, 76-мм пушки нижегородского машиностроительного завода №92, директором которого был опытный производственник А. С. Елян.

ЗИС-3 была последней и самой совершенной 76-мм дивизионной пушкой Красной Армии. В чём же секрет её успеха? На ЗИС-3 удалён весь неработающий металл, применён впервые в отечественных 76-мм пушках дульный тормоз; клёпанные станины заменены более лёгкими, трубчатыми, облегчено было всё возможное.

«Мнение, что ЗИС-3 — лучшее 76-мм орудие Второй мировой войны, абсолютно оправдано, — писал германский профессор Вольф, бывший руководитель артиллерийских конструкций у Круппа. — Можно без всякого преувеличения утверждать, что это одна из самых гениальных конструкций в истории ствольной артиллерии».

Но главное достоинство ЗИС-3 — высокая технологичность.

«Особая заслуга Грабина заключается в разработке и осуществлении им метода скоростного проектирования артиллерийского вооружения, совмещающего конструкторские и технологические процессы. Это сделало возможным организацию в сжатые сроки массового производства новых образцов орудий. Инженеры систематически снижали количество деталей конструкции — с 2080 до 719. Соответственно снижалось и количество станко-часов, необходимых для изготовления одного орудия. Именно унификация позволила одному заводу выпускать десятками тысяч орудия различных назначений — танковые, противотанковые и дивизионные. ЗИС-3 вошла в историю как первая в мире пушка, поставленная на поточное производство и конвейерную сборку. К концу 1942 года лишь один завод выпускал в день до 120 пушек — до войны это была месячная норма».

[С. Н. Славин, «Оружие победы», 2005]

                                            * * *

Мы не знаем, где и каким образом Иосиф Виссарионович изучал заводскую документацию с чертежами артиллерийского конструктора В. Грабина. У Верховного Главнокомандующего не было особого рабочего кабинета. Кабинет Генерального секретаря ЦК партии являлся и кабинетом Ставки. В нём он проводил все совещания, вызывая людей, причастных к решаемой проблеме. Если Василевский находился в Москве, ему звонил И. В. Сталин (или Поскрёбышев) и приглашал вечером, обычно к часам 20 — 21, прибыть в Центральный Комитет.

«Повестка доклада предварительно не называлась. Приходилось самому определять, какие вопросы кроме общей обстановки на фронтах будут интересовать И. В. Сталина и присутствующих у него членов Политбюро и ГКО. Просматриваю материалы, готовлюсь. Когда приходил в Центральный Комитет, случалось, что И. В. Сталина интересовал какой-то другой вопрос. Но чаще всего обсуждались положение на фронтах и вопросы материального обеспечения Действующей армии. Доклады приходилось делать очень быстро. В них говорилось не только о положении на фронтах, но давалась и оценка их действиям, вносились предложения, докладывались просьбы Военных советов фронтов и предложения Генштаба.

Протоколов этих заседаний никогда не велось. Но по обсуждаемым вопросам, если требовалось, тут же готовились решения, причём оформлялись они, в зависимости от содержания рассматриваемого вопроса, постановлением ЦК партии или ГКО, директивами Ставки Верховного Главнокомандования».

А. М. Василевский знакомит читателя и с некоторыми естественными привычками Иосифа Виссарионовича:

«Не совсем точно представляют рабочее место Сталина. Пишут, что Сталин работал за письменным столом. За всё время войны, а я бывал у него в это время часто, да и после войны ни разу не видел, чтобы он что-то за этим столом писал. Документы и бумаги действительно лежали на этом столе. Но читал ли он документы, писал ли — он всегда сидел за концом длинного стола заседаний. Отработает документы, берёт и относит на письменный стол, а оттуда берёт новую пачку бумаг.

Полностью согласен с Г. К. Жуковым по поводу злополучного глобуса (Хрущёв на ХХ съезде КПСС утверждал, будто Сталин воевал по глобусу). Его в рабочем кабинете И. В. Сталина не было, он находился в комнате отдыха, а туда мало кто приглашался. У Сталина всегда имелись подготовленные Генштабом рабочие карты по всем направлениям и театрам войны, в каких была необходимость.

И ещё деталь. Сталин любил пить чай. Обычно во время заседания он нажимает кнопку, Поскрёбышев приносит стакан чаю и лимон. Сталин берёт и выжимает в стакан лимон, затем идёт в комнату отдыха, приносит бутылку армянского коньяка, льёт из неё в чай ложку или две и тут же уносит бутылку обратно и потом во время работы пьёт чай по глотку…».

Директивное письмо
от 10 января 42 года

После успеха Красной Армии в Московском сражении нельзя обойти стороной поспешную реакцию на этот успех Верховного Главнокомандующего — один из наиболее серьёзнейших, по-моему, промахов начала взаимодействия И. В. Сталина с начальником Оперативного управления Генштаба Василевским. Речь идёт об известном ДИРЕКТИВНОМ ПИСЬМЕ Военным советам фронтов и армий от 10 января 1942 года. Письмо содержало рекомендации высшему командному составу Красной Армии на основе анализа прошедших боевых действий. Недостаток письма заключался в том, что его сугубо декларативным рекомендациям был придан статус указаний войскам по боевым действиям в первой половине 42-го года в надежде на достижение преимущества над противником. Эйфорийная торопливость и стиль документа выдают руку И. В. Сталина, хотя под письмом стоят две подписи: И. Сталин и А. Василевский.

Поставим отвлечённые вопросы о текущем и ожидаемом «графике» войны. Если календарно «вторая половина 1941 года» (от лета до зимы) — период войны, то можно ли отрезок от 22 июня 1941 года до октября считать полноправным первым её периодом? Так, в химии реакция активных веществ часто начинается только после её запуска — отдельного, самостоятельного процесса (перемешивания, подогрева, ввода катализаторов и пр.), со своими собственными свойствами, активирующими дальнейшее устойчивое протекание реакции. Война, как явление общественное, тоже имеет специфический начальный (перехóдный) участок «возбуждения» трудно предсказуемого дальнейшего вооружённого взаимодействия противников.

В Великой Отечественной войне он был настолько болезненно-затяжной, что длился более трёх месяцев — с начала нападения Германии на СССР до октября 1941 года — немецкого наступления на Москву, наткнувшегося, в конце концов, на неприступность советской столицы. Вот с этого момента отчаянное военное отступление Красной Армии (перехóдный участок?) сменилось, наконец, с тем началом, что можно уже в полном смысле называть ВОЙНОЙ, сопровождавшую вооружённую борьбу Советского Союза с фашистской Европой.

Ошибочность директивного письма Ставки ВГК от 10 января 1942 года заключалась в том, что оно вместо выдвижения конкретных боевых рекомендаций на текущий момент, навязывало перспективные требования без учёта и оценки самой перспективы. И, как оказалось, перспективы ошибочной, в первую очередь относительно возможностей собственной армии, во вторую — относительно намерений и состояния вооружённых сил противника (выраженных в первых двух пунктах Письма). В действительности Красная Армия достигла уровня требований-рекомендаций Письма (особенно в оперативном звене управления) с неимоверными трудностями более, чем через год, а окончательно — через полтора.

Ниже приведены восемь пунктов вывода Директивного письма от 10 января 1942 года с минимальными пояснениями к ним выдержками из письма (курсивом):

«1) Противник перешёл на оборону и строит оборонительные укреплённые линии с целью задержать продвижение Красной Армии.

— Красной Армии удалось достаточно измотать (?!) немецко-фашистские войска, и она перешла в контрнаступление.

2) Красная Армия не может дать врагу передышки, — она должна наступать и гнать противника на запад.

— Заставить его израсходовать свои резервы ещё до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев их больше не будет, и обеспечить полный разгром гитлеровских войск в 1942 году.

3) Чтобы успешно наступать, мы должны взламывать и прорывать оборону противника.

— Организовывать прорыв обороны противника на всю её глубину, чтобы открыть дорогу для продвижения нашей пехоты, танков, кавалерии. У немцев имеется не одна оборонительная линия, они строят и будут иметь вторую и третью оборонительные линии.

4) Чтобы взламывать и рвать оборону противника, надо научиться действовать ударными группами в районе армии, в районе фронта.

— Наступление может дать должный эффект лишь в том случае, если мы создадим на одном из участков фронта большой перевес сил над силами противника. А для этого необходимо, чтобы в каждой армии была создана ударная группа в виде трёх или четырёх дивизий, сосредоточенных для удара на определённом участке фронта.

5) Чтобы ударные группы имели успех, они должны иметь серьезную артиллерийскую поддержку за всё время прорыва обороны противника на всю её глубину.

— Под артиллерийской поддержкой пехоты у нас обычно понимают артиллерийскую подготовку перед наступлением. Артиллерия ведёт огонь полчаса, час, иногда два и больше, а потом перестаёт действовать, предоставляя пехоте наступать, хотя оборона противника ещё не разрушена на всю её глубину, а артиллерийские точки и пулемётные гнёзда противника ещё не подавлены.

6) Чтобы обеспечить пехоте такую артиллерийскую поддержку, нужно перейти от практики «артиллерийской подготовки» к практике артиллерийского наступления.

— Артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или двух часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой, вести огонь (при небольших перерывах) за всё время наступления, пока оборонительная линия противника не будет взломана на всю её глубину.

7) Чтобы артиллерийское наступление стало эффективным, командующие армиями и фронтами должны сосредоточить основную массу артиллерии в районе действия их ударных групп.

— Это означает, что артиллерия должна действовать не вразброс, а сосредоточенно, и не в любом месте фронта, а в районе действия ударной группы армии, фронта и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление.

8) Только соединённые действия ударной группы пехоты и массовой артиллерии могут обеспечить успех наступления.

— Любая наша армия могла бы сосредоточить в районе действия своей ударной группы 60—80 орудий, обратив на это дело армейский артиллерийский полк и взяв у своих дивизий, скажем, по две батареи дивизионной артиллерии и десятка два-три 120-мм миномётов. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы достаточна для того, чтобы взломать оборону противника и оказать неоценимую артиллерийскую поддержку ударной группе армии. Если этого не делают наши армии, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты».

Письмо подписано:

«Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин

А. Василевский»

                                            * * *

Грубые ошибки Письма, содержащиеся в двух первых заглавных пунктах его выводов, свидетельствуют о том, что Генеральный штаб с его аккуратным анализом вряд ли привлекался к подготовке Письма. Тут сказалась и серьёзная недоработка советской агентурной разведки за рубежом. Конечно, постфактум, после многочисленных исследований тех далёких, в сплошных белых пятнах, обстоятельств и условий наших первых долгожданных победных успехов. Спустя многие десятилетия, легко ёрничать и издеваться над первыми, иллюзорными, выводами, которые переносились на ближайшую перспективу впотьмах следующего, неизвестного, периода войны, ещё не до конца познанной Красной Армией.

Даже невоенный человек задумается над вопросом, а имелись ли в ту пору основания для мало-мальски обоснованного вывода на основе ПЕРВОЙ удачной Московской битвы? И кто бы на месте Верховного Главнокомандующего был бы способен оценить этот первый успех более критично и осторожно!? Это в ту пору было невозможно. Разумное предвидение — плод дерева предшествующих ошибок.

— На основе успеха Московского контрнаступления (за счёт значительного превосходства в резервах) были ПЕРЕОЦЕНЕНЫ реальные боевые возможности Красной Армии;

— вывод о том, что войска противника будто измотаны и перешли к обороне, оказался чисто интуитмвным;

— преждевременность задачи, не давая врагу передышки, наступлением гнать его на запад.

Конкретные и абсолютно правильные боевые рекомендации войскам были отражены в остальных шести пунктах Выводов директивного Письма. Однако первый шаг к их реальному выполнению Государственный комитет обороны смог сделать только к концу 1942 года.

#6 декабря 1942 г. постановление ГКО: «О формировании в составе артиллерийских дивизий РГК истребительно-противотанковых, гаубичных, пушечных и миномётных бригад».

«В целях более правильного использования и улучшения управления в каждой артиллерийской дивизии РВГК (Резерва Верховного Главного Командования) необходимо сформировать истребительно-противотанковую бригаду в составе трёх истребительно-противотанковых артиллерийских полков по 24 76-мм пушки в каждом; гаубичную артиллерийскую бригаду в составе трёх гаубичных полков по 20 122-мм гаубиц в каждом; пушечную артиллерийскую тяжёлую бригаду в составе двух пушечных полков по 18 152-мм пушек-гаубиц в каждом; миномётную артиллерийскую бригаду в составе четырёх миномётных полков по 20 120-мм миномётов; органы управления бригад и тыловые учреждения дивизии. Общая численность дивизии устанавливалась в 9.368 человек».

Несколько позже начали формироваться и шести-бригадные артиллерийские дивизии, получившие название «артиллерийских дивизий прорыва». Можно считать, что в основном рекомендации Письма 10 января 1942 года были выполнены… к июню 1943 года, когда артиллерия РВГК имела: артиллерийских дивизий прорыва — 11, четырёх-бригадного состава — 10, трёх-бригадного — 4. Одновременно начали создаваться даже артиллерийские корпуса прорыва.

Громадная по масштабам работа создания артиллерийских соединений и частей дала свои плоды к концу войны. В составе артиллерии РВГК количественно насчитывалось до половины всей артиллерии в Сухопутных войсках. Артиллерийские средства Верховного Главнокомандования позволяли создавать высокие плотности артиллерийского огня на направлениях главных ударов в стратегических операциях, облегчали манёвр артиллерии. Количественный рост артиллерии сопровождался значительным улучшением её качества. Были созданы и приняты на вооружение более эффективные 45-, 57-, 76-, и 100-мм пушки, 152-мм гаубицы, 160-мм миномёты.#

Будущий перелом ситуации с применением артиллерии в стратегических операциях был запущен именно Директивным письмом И. В. Сталина и А. М. Василевского 10 января 1942 года.

---

                                            * * *

Перед решающим в итоге сражением Великой Отечественной войны на Волге имел место неудачный для нас, но объективно естественный, период (отрезок) весны — лета 1942 года, связанный с опрометчивыми выводами о противнике. На нём, как и на периоде, предшествующем Московскому сражению — суровых уроков трудной школы боевого становления советских Вооружённых Сил, была наложена печать иезуитской антисталинской интерпретации:

(Современная) «После поражения немцев под Москвой Сталин и его высшие военачальники уверовали в скорую победу, оказавшись в плену аналогий с 1812 годом. Летние неудачи оказались особенно морально тяжелы именно потому, что страна уже вздохнула с облегчением. Положение усугублялось тем, что отступать приходилось не от западной границы, а можно сказать, из сердца державы».

[блог А. Кречетникова, Би-би-си, Москва 11.05.2012]

(В горбачёвскую «перестройку») «Поражения Красной Армии на южном крыле советско-германского фронта не могут быть объяснены особенностями обстановки, как это в какой-то мере служит оправданием поражений летом 1941 года. Главной причиной провала летней кампании 1942 года является решение Председателя ГКО „подвесить“ (!) к стратегической обороне многочисленные наступательные операции на всех фронтах. Это привело к разбросу сил, преждевременному расходованию стратегических резервов, что заведомо обрекло сталинский план на неудачу».

(Коммунист. 1988 №9)

Довод о том, что решение «подвесить» к стратегической обороне «многочисленные наступательные операции на всех фронтах» принял будто самостоятельно И. В. Сталин (Председатель ГКО) — ложь горбачёвской «гласности». Это было коллективное решение с его активным обсуждением:

#«1-го января 1942 года состоялось расширенное заседание Ставки ВГК. На этом важном заседании присутствовали: начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников, его заместитель А. М. Василевский, члены ГКО Г. М. Маленков и Л. П. Берия, а также член ГКО Н. А. Вознесенский, отвечавший за планы по производству вооружений. Обсуждался вопрос стратегических планов на 1942 год. Основной доклад делал Шапошников. Предлагалось начать наступление на всех участках фронта — северном, центральном и южном с ЦЕЛЬЮ ДОБИТЬСЯ РЕШИТЕЛЬНОЙ ПОБЕДЫ УЖЕ В 1942 ГОДУ. В обсуждении выступили Г. К. Жуков и Н. А. Вознесенский. Вознесенский сообщил, что материальных ресурсов СССР не хватит для реализации столь масштабного плана. Жуков считал, что следует не распылять ресурсы по всем направлениям, а сконцентрировать их на центральном участке фронта, как наиболее важном. Итог обсуждению подвел Сталин, указавший, что нужно не ссылаться на трудности, а искать пути их преодоления. План всеобщего наступления был утвержден; соответствующие приказы были разосланы командующим фронтами». #

Конечно, Иосиф Виссарионович Сталин во всей своей государственной деятельности на протяжении автократического жертвенного жизненного пути Вождя, целиком преданного Советскому народу, был МАКСИМАЛИСТОМ, — максимального вклада во имя достижений этого народа. Это проявлялось в сроках и усилиях его начинаний: от политической борьбы за справедливый социалистический государственный строй и культурной революции до индустриализации и коллективизации страны, и уж тем более — в подготовке и вооружённой защите этого государства. Максимализм — это, как правило, риск и, что поделаешь, с неизбежным уклоном в безоглядность.

В итоге Приказ Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1942 года №130 провозгласил: «Приказываю всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев». Так был утверждён план операций на весь 1942 год.

Сквозь глубину Великой Отечественной войны именно период весны-лета 1942 года — убедительное свидетельство того, что как явление «война», и, более широко — вооружённая борьба, равносильных и принципиально непримиримых противников, подчиняется диалектическому закону борьбы противоположностей с характерным для этого закона воздействием большого (но конечного) числа факторов (экономических, социальных, моральных, волевых, интеллектуальных, и пр.). Закона, называемого Сталиным и нашим Генштабом «ПРИРОДОЙ ВОЙНЫ». Выпавший на период «весна-лето-1942» этот закон пришёлся на область непредсказуемой крутизны выравнивания (сближения) характеристик противников, в котором СССР, догоняя Германию, ещё уступал ей и терпел неудачи. В какой-то степени в тот период эти характеристики в общих чертах выражались количественным соотношением сторон: Красная Армия имела 5,1 млн. человек, почти 3,9 тыс. танков, 44,9 тыс. орудий и минометов и около 2,2 тыс. боевых самолетов. Фашистская армия — 6,2 млн. человек, 3.229 танков и штурмовых орудий, до 57 тыс. орудий и минометов и 3.395 боевых самолетов. Превосходство в людях и огневой мощи всё ещё было на стороне врага, в танках — небольшое у нас. Однако в этом законе превалируют не количественные, а качественные характеристики этого беспощадного соревнования.

Что сработало на немцев: фактор лучшей подготовки к следующим боевым действиям после проигрыша предыдущих, или ещё что-либо, из числа военных везений? Всё это нужно отбросить. Здесь была закономерная неслучайность, не зависящая от воли человека. В отличие от исчисляемых параметров: вооружения, количества войск, данных оперативных расчётов, — время победы жёстко определялось сроком приобретения командным составом, включая и Ставку ВГК, живого опыта управления войсками, а также обученностью и наработкой боевого опыта самих этих войск до уровня, который Германия два года оттачивала в Западной Европе.

                                            * * *

План действий на весенне-летний период был рассмотрен ГКО и Ставкой 28 — 30 марта 1942 года. В нём наступление немцев ожидалось нами снова на Москву (ведь Группа армий «Центр», нацеленная на столицу, будто замерла на выгодном Ржевском плацдарме всего в 150 км от неё). В результате стратегическую оборону (кто бы даже сегодня возражал?) без сомнения решили строить на западном направлении, одновременно проводя частные наступательные операции: под Ленинградом, в районе Демянска, под Харьковом на Смоленском направлении и в Крыму (следуя рекомендации «не давая передышки, гнать врага на запад»). Разве была ошибочной установка непрерывного давления на войска Вермахта в развитие успеха Московского контрнаступления? Кто мог предполагать, что мощь этого первого нашего Московского контрнаступления была далеко не предельной для германских войск, и что с весны 1942 года враг по-новому, возможно, перестроившись на продолжительную войну и рассчитывая на ресурсы юга СССР, начнёт активную деятельность на юге, — где он уже добивался успеха?

Ставка и Сталин при неизвестности немецких планов, ошиблись в двух вещах: прогнозе нового стратегического плана немцев и ожидании перелома войны уже летом 1942 года. Первую ошибку во многом обусловило молчание прославленной резидентуры ГРУ «Дора» («Красная Капелла»). Вторая ошибка — проявлением естественного человеческого условного рефлекса надежды, да ещё подтверждаемой осязаемыми показателями военного усиления Советского Союза. В этих расчётах не было единственного, главного и самого неопределённого — КОЛИЧЕСТВА ВРЕМЕНИ, необходимого для преодоления военной безграмотности наших молодых Вооружённых Сил в сражениях с врагом, опытнее нас.

Что же Вермахт? Он, сосредоточив силы на юге, вновь перешёл в наступление и первоначально добился значительных успехов, результаты которых в своей книге прокомментировал Н. Я. Комаров:

#«Противник овладел Крымом; это резко изменило обстановку на Чёрном море и на южном крыле советско-германского фронта. Гитлеровцы приобрели кратчайший путь на Кавказ через Керченский пролив. Неудача постигла советские войска под Харьковом. Однако реализовать свой план полностью — окружить и уничтожить основные силы Юго-Западного и Южного фронтов Красной Армии противник не смог. Но он занял Донбасс и вышел в большую излучину Дона, угрожая Сталинграду и Северному Кавказу». #

Как бы сильно такой итог ни воздействовал на сознание проигравших кампанию этого периода войны, её результат нельзя абсолютизировать — он субъективное отражение координат текущего участка закона войны, с материалистической точки зрения — взаимного движения противоположностей относительно друг друга.

Провал в управлении войсками

Признание факта непростительной переоценки качества руководящего состава Красной Армии отразилось в разгромном послании Сталина от 8 мая 1942 года представителю Ставки ВГК на Крымском фронте Льву Захаровичу Мехлису (был назначен 28 января):

«Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобная, но она напрочь гнилая. <…> Вы посланы на Крымфронт не в качестве госконтроля, а как ответственный представитель Ставки, если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, враг не прорвал бы фронта. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую истину, сидя два месяца на Крымфронте. Вы — отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. <…> Значит, Вы ещё не поняли, что Вы посланы на Крымфронт как ответственный представитель Ставки ВГК».

История с Мехлисом имела особое значение и нашла своё отражение в официальной Истории войны издания 2015 года. [Великая Отечественная война 1941–1945 годов, Т. 11. «Политика и стратегия Победы: стратегическое руководство страной и Вооруженными силами СССР в годы войны». 2015].

19 мая 1942 года Ставка ВГК отозвала Мехлиса в Москву, а 4 июня издала директиву с показательным анализом причин поражения Крымского фронта в Керченской операции.

«Принципиальные недостатки [операции, ВА] заключаются в непонимании природы современной войны, бюрократических методах руководства войсками и личной недисциплинированности представителя Ставки».

Одновременно подчёркивалось, что «командующий войсками фронта генерал-лейтенант Д. Т. Козлов и армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис считали своей главной функцией отдачу приказа, чем их организаторская и оперативная деятельность фактически заканчивалась». «В критические дни операции, — говорилось в директиве, — командование Крымского фронта и товарищ Мехлис вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета».

Горькие упрёки И. В. Сталина адресовались обеим категориям военачальников: и командующим войсками, и представителям Ставки ВГК. Вспомним, как с первого дня войны Иосиф Виссарионович лихорадочно отправлял на фронты опытных специалистов для решения военных задач: командных и контрольно-представительских, часто возлагая преувеличенные надежды на проверенные, знакомые ему кадры c устаревшим военным кругозором. Первыми функцию представителей Ставки ВГК в войсках помимо Мехлиса выполняли В. М. Молотов, маршалы К. Е. Ворошилов, С. К. Тимошенко, Б. М. Шапошников, Г. И. Кулик, генералы армии Г. К. Жуков, К. А. Мерецков, а также Н. А. Булганин, генералы В. Д. Соколовский и Г. К. Маландин.

Тот же Мехлис в первый раз, будучи начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, в июле 1941 года на Западном фронте от имени Ставки выполнял задачу выявления «виновников» поражения и «нашёл» 17 должностных лиц из штаба, объединений и соединений фронта. Другой представитель Ставки ВГК, Маршал Г. И. Кулик, совершенно не зная сложившейся обстановки, оказался в белорусском Белостоке, в объединенной механизированной группе прорыва генерала И. В. Болдина. После войны Болдин писал: «…Докладываю о положении войск и мерах, принятых для отражения ударов противника. Кулик слушает, потом разводит руками, произносит неопределенное: „Да-а“. В полдень прощаясь, маршал просил, чтобы я попытался что-нибудь сделать. Я посмотрел вслед удалявшейся машине Кулика, так и не поняв, зачем он приезжал».

Самый сокрушительный удар не только по полезному замыслу представительства Ставки ГКО в Действующей армии, но и в целом по практике подбора кадров высшего военного руководства, стал пример «Первого маршала» СССР, К. Е. Ворошилова.

1 апреля 1942 года ЦК ВКП (б) собрался, чтобы рассмотреть деятельность Ворошилова на Волховском фронте в феврале — марте того же года. Один из пунктов, принятого там документа гласил: «Ввиду просьбы товарища Ворошилова он был командирован в феврале месяце на Волховский фронт в качестве представителя Ставки для помощи командованию фронта и пробыл там около месяца. Однако, пребывание товарища Ворошилова на Волховском фронте не дало положительных результатов. Желая ещё раз дать возможность товарищу Ворошилову использовать свой опыт на фронтовой работе, ЦК ВКП (б) предложил ему взять на себя непосредственное командование Волховским фронтом. Но товарищ Ворошилов отнесся к этому предложению отрицательно и не захотел взять на себя ответственность за этот фронт, несмотря на то что он имеет сейчас решающее значение для обороны Ленинграда, сославшись на то, что Волховский фронт является трудным, и он не хочет (!) провалиться на этом деле».

                                            * * *

Данный факт навевает крамольные мысли. Как И. В. Сталин, осуществив в стране гигантскую промышленно-экономическую подготовку к предстоящей войне, допустил затхлый, 15-летний застой (с 1925 года) в подготовке к ней РККА, во многом из-за непримиримого антагонизма отношений двух маршалов: лично преданного, но бесплодного Наркома обороны К. Е. Ворошилова («на удар врага — ответим тройным ударом») и инициативного, высоко профессионального (автор 120-ти военно-научных работ), но болезненно тщеславного, его заместителя, маршала М. Н. Тухачевского. Окажи ему (Тухачевскому) Сталин (как он это делал неоднократно) больше внимания, доверия и поддержки, глядишь, и отдал бы честолюбивый маршал все силы и энергию плодотворной службе Родине (понимал: «Нарождаются формы глубокого сражения. Новые средства борьбы, — авиамотомеханизация, создают новые возможности в вопросах уничтожения ВС противника»), а не преступным заговорам и измене ей, советской стране. А своему «Легендарному первому маршалу» подыскал бы посильную престижную должность, как нашёл Хрущёв ему (единственному из ближайших друзей вождя за измену памяти Сталина) уютное невоенное место председателя Президиума Верховного Совета СССР в 1953 году.

«Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний Нарком, в этой роли [Наркома обороны, ВА] был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьёзно… А практически значительная часть работы в Наркомате (обороны) лежала тогда на Тухачевском, действительно являвшимся военным специалистом».

[Слова Г. К. Жукова из статьи Константина Симонова «Глазами человека моего поколения: Размышления о Сталине». 1988]

В отличие от Ворошилова, сменивший его на посту Наркома обороны в мае 1940 года маршал Семён Константинович Тимошенко был отважнее, опытнее и грамотнее своего предшественника. В начале войны, 19 июля 41-го года, он с поста Наркома был перемещён в войска, но доверия Сталина не потерял. Став главнокомандующим Юго-Западным Направлением, именно Тимошенко во второй половине марта 1942 года, докладывая обстановку и о перспективах боевых действий Красной Армии на этом участке, вышел с инициативой провести стратегическую наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов Юго-Западного Направления с целью разгрома противостоящих сил противника с последующим выходом на линию Гомель, Киев, Николаев, для чего попросил у Ставки дополнительные силы и средства.

Так, почти одновременно с «Керченской» («Крымской») операцией возникла идея проведения более крупной, — Второй Харьковской операции весной этого года (предыдущая операция по освобождению Харькова — «Барвенковско-Лозавская», состоялась в январе 42-го. Она привела лишь к некоторым тактическим выигрышам, и создала южнее Харькова, на западном берегу реки Северский Донец в линии советско-германского фронта «барвенковский выступ» глубиной 90 км и шириной 100 км, вклинившийся глубоко в оборону немецкой группы армий «Юг»). Вот с него 12 марта 1942 года и было запланировано начать наступление во «Второй Харьковской операции», длившейся до 31 июня.

Генеральный штаб и Ставка выразили несогласие с предложением С. М. Тимошенко новой операции, поскольку Ставка не располагала в то время резервами для усиления войск Юго-Западного Направления. Тем не менее И. В. Сталин не отказался от рискованного, но заманчивого предложения Тимошенко. Он приказал маршалу разработать и провести частную операцию, для разгрома лишь харьковской группировки врага и освобождения этого города имеющимися силами с тем, чтобы создать условия для наступления на Днепропетровск.

Как бы то ни было, Верховный Главнокомандующий сразу вслед за откровенно провальной «Керченской» («Крымской») операцией пошёл на очередную схватку с германской военной машиной, покорившей всю Европу без единого поражения. Схватку, ставшую тяжелейшим испытанием для всё ещё находящейся в стадии становления, советской военной силы, полгода назад уже сумевшей нанести урон этой машине. Мог ли И. В. Сталин или кто-нибудь из его самых прозорливых военных талантов, включая А. М. Василевского, выявить разницу между той машиной, что забуксовала под Москвой, и заново подготовленной к кампании «весна-лето 1942 года»?

Это после войны, даже в 1944 году, можно было удивляться, как же мы могли проигрывать немцам предыдущие сражения! Могли! Потому, что весной 42-го ещё не имели у себя такой, отработанной до винтиков, «смазанной» военной машины, причём и с водителями-виртуозами. А подробно и красноречиво на вопрос «как могли», в наши дни отвечают многочисленные исследования «Второй Харьковской операции», или по-другому — «Харьковской катастрофы».

Наши сведения о ней заимствованы из исследования генерал-майора в отставке С. Ф. Бегунова «Что произошло под Харьковом в мае 1942 года» [Исторический журнал №10. 1987] с привлечением данных Википедии, 2020 года. [https://ru.wikipedia.org/wiki/Харьковская_операция_(1942)].

Интересно, что одновременно с нами к наступлению против Красной Армии с Барвенковского выступа (операция «Редерикус») готовилась и вражеская группировка: (765.300 человек): 6-я армия Паулюса, 17-я — Гота и 1-я танковая армия Клейста под общим командованием фельдмаршала Бока.

Поражение во второй Харьковской операции. Причины и последствия

От исхода этих «встречных» советско-германских операций зависело дальнейшее развитие событий на южном крыле советско-германского фронта летом и осенью 1942 года. В отличие от Крымского фронта общее соотношение сил сторон к началу Харьковской операции было не в пользу советских войск. По танкам оно было равным, а в живой силе противник превосходил нас в 1,1 раза. Лишь в полосе наступления наших армий Юго-Западного фронта удалось достичь превосходства над врагом: в людях и танках в 1,5 — 2 раза, по количеству артиллерии и авиации силы были примерно равны.

Обе советские операции — на Крымском и Юго-Западном фронтах оказались оглушительно провальными. Если Юго-Западный фронт избежал бюрократической формы управления войсками Козлова-Мехлиса на юге, то выявил другие промахи в организации и осуществлении наступления.

Из-за несоблюдения скрытности управления и плохой маскировки при сосредоточении войск Тимошенко в намеченных участках прорыва, немецкое командование разгадало наши замыслы и укрепило оборону на угрожаемых направлениях. В результате плотность войск в главной полосе обороны противник резко нарастил, а в оперативной глубине разместил там сильные резервы. Тем не менее, поначалу за первые три дня обе ударные группировки Юго-Западного фронта прорвали немецкую оборону в полосах до 50 км и продвинулись из района Волчанска на 18 — 25 км, а от барвенковского выступа — на 25 — 50 км. Однако благоприятная обстановка сложилась лишь в полосе действия нашей 6-й армии, где появилась возможность ввести в прорыв подвижные войска и развить успех в глубину обороны противника. Но командование Юго-Западного Направления ни 15-го, ни 16-го мая этого не сделало. В результате соединения первого эшелона советских армий истощили свои силы, и темп наступления резко снизился. Ускорить же его вводом подвижной группы командующий фронтом Тимошенко не мог — она находилась в 20 км от линии фронта.

Пассивность войск правого фланга Юго-Западного фронта позволила немецкому командованию выводить часть сил оттуда и перебрасывать на угрожаемое направление. А бездействие Южного фронта дало возможность 17-й немецкой армии и всей армейской группе Клейста 13 мая без помех начать перегруппировку войск и подготовку к контрудару на изюм-барвенковском направлении. Завершив перегруппировку, немцы 14 мая контрударом парой танковых дивизий, оголили фланги обеих армий Южного фронта. Контрудар подержала авиация, которая, захватив господство в воздухе, наносила сосредоточенные удары по районам расположения наших вторых эшелонов, переправам и дорогам, связывавшим тылы Юго-Западного фронта с районом боевых действий. Утром 17 мая командование фронта решило ввести в сражение 21-й танковый корпус. Но время было упущено. Гитлеровцы успели закрепиться, и нашим подвижным соединениям в наступлении пришлось преодолевать подготовленную оборону противника.

Самая большая беда заключалась в переоценке стойкости армий Южного фронта операции. Частям Клейста уже в первый день наступления удалось прорвать оборону 9-й армии этого фронта, и уже к 16 мая враг завершил там свою передислокацию. Утром 17 мая танковая армия Клейста обрушилась на тылы наступающих армий Юго-Западный фронта. Главный же удар состоялся в полосе обороны 9-й армии Южного фронта протяжённостью 96 км, где она имела слабую плотность огня — всего 11 — 12 орудий и минометов на один километр. Там одновременно авиационным ударам подверглись вспомогательный КП и узел связи 9-й армии, нарушившим её управление. Левофланговые соединения этой армии с боями начали отход за Северский Донец, правофланговые — на Барвенково.

23 мая были отрезаны пути отхода советским войскам на восток, о чём главнокомандующий Направления Тимошенко доложил Ставке и попросил подкреплений. Василевский предложил отвести войска с барвенковского выступа, однако И. В. Сталин разрешения на отступление не дал. Вследствие отхода 9 армии и продвижения противника на север вдоль реки Северский Донец возникла угроза окружения всей группировки советских войск на барвенковском выступе. Вечером 17 мая А. М. Василевский доложил о критической обстановке, сложившейся в полосах обороны армий Южного фронта и предложил прекратить наступление. Сталин, переговорив с Тимошенко, счёл предпринятые им меры достаточными для отражения удара врага по Южному фронту, и разрешил продолжать наступление. 18 мая обстановка на Юго-Западном фронте резко ухудшилась, и Василевский ещё раз предложил Сталину прекратить наступление под Харьковом, повернуть основные силы барвенковской ударной группировки для ликвидации прорыва противника и восстановления положения 9-й армии Южного фронта. Однако Военный совет Юго-Западного фронта смог убедить И. В. Сталина в том, что опасность сильно преувеличена и оснований прекращать операцию нет.

Только 19 мая во второй половине дня, когда угроза окружения войск на барвенковском выступе стала явной, С. К. Тимошенко отдал приказ перейти к обороне, а основную часть войск использовать для разгрома прорвавшегося в их тыл противника. Решение Ставка утвердила, но было слишком поздно. Стремительное продвижение танковых и моторизованных соединений врага на север сорвало сосредоточение советских войск на участке прорыва немцев и вынудило их вступить в бой разрозненно.

23 мая значительная часть войск участвовавших во Второй Харьковской операции оказалась в окружении треугольником Мерефа-Лозовая-Балаклея. С 25 мая начались отчаянные попытки войск вырваться из кольца окружения, сжавшегося в районе Барвенково к 26-му числу до площади 15 квадратных километров. Попытки прорвать окружение с востока блокировались прочной обороной немцев с активной поддержкой авиации. Приказ маршала С. К. Тимошенко о прекращении операции последовал 28 мая.

В выводах своего анализа причин провала Харьковской операции 1942 года С. Ф. Бегунов на первое место поставил:

— Неподготовленность к операции Южного фронта. Ни оперативное построение войск его двух армий в обороне, ни инженерное оборудование местности там не обеспечивали жёсткой обороны южной стороны барвенковского выступа. Более того, действия немцев там ошибочно расценивались как исключительно оборонительные, и наступление оттуда противника против барвенковского плацдарма вообще исключалась.

Отчасти поэтому, вопреки указаниям Ставки иметь в армиях Юго-Западного Направления полевые укрепления с глубиной обороны 10—12 км, на Южный фронте она достигала только 3 км, и всего лишь 11 км — проволочного заграждения. И это при протяжённости фронта в 160 км. Пассивность Южного фронта дала возможность всей группе Клейста 13 мая без помех начать перегруппировку сил, для контрудара на изюм-барвенковском направлении.

— Подвижные советские войска вместо глубокого вклинения в оборону противника находились ещё в прифронтовой полосе на северном участке и ещё только готовились к вводу в прорыв. В боях 12 — 16 мая наступательная операция главными силами северной и южной ударных группировок проводилась непоследовательно и недостаточно энергично.

— Недостатки планирования штаба Юго-Западного Направления, усугублялись слабым знанием группировки сил противника и недооценкой его возможностей маневрирования резервами (немецкое командование ввело в сражение 12 пехотных — и одну танковую дивизии).

— Несоблюдение скрытности сосредоточения наших войск и долгая их перегруппировка (до 30 суток), позволили противнику раскрыть замысел операции. К этому добавилось и ненадлежащим образом организованное взаимодействие войск.

— При том, что удар с барвенковского выступа в операции был главным, Командованию Юго-Западного фронта не удалось здесь достигнуть решительного массирования сил и средств.

— Неверное, представление о силах и намерениях противника (также как и об успехах своих войск), на длительное время удерживало ввод в сражение вторых эшелонов и подвижных групп. Большое удаление сил второго эшелона препятствовало их своевременному использованию для прорыва обороны противника и решению задачи окружения его 6-й армии. Таким образом, и на северном, и на южном направлениях удары войск первых эшелонов не были поддержаны вторыми эшелонами, что ослабило темпы наступления, дав противнику возможность подбросить из глубины резервы и снять часть сил с пассивных участков фронта.

— До начала и в ходе наступления нашей разведке не удалось вскрыть перегруппировку и выдвижение вражеских оперативных резервов к районам боевых действий. Появление противника перед фронтом наших ударных группировок часто обнаруживалось лишь в ходе боя. В итоге благоприятные для развития наступления условия оставались не использованными.

Следует отметить, «Харьковская операция» показала также, как ещё Красной Армии было далеко до претворения в жизнь рекомендаций Письма Ставки ВГК от 10 января 1942 года по совершенствованию оперативного использования артиллерии. В этой операции Юго-Западный фронт для прорыва обороны противника на глубину 8 — 12 км был усилен тридцатью двумя артиллерийскими полками. Но при перегруппировке войск к началу наступления из них на огневые позиции встало только 17. Одиннадцать — находились в районах сосредоточения в 12 — 15 км от огневых позиций, четыре — на участки прорыва вообще не прибыли. В целом в первый день операции 34% артиллерийских и минометных средств фронта участия в ней не приняло. Фактическая артиллерийская плотность на 1 км участка прорыва трёх армий составила от 18,7 до 32 орудий и минометов и лишь в одной армии — 59,5 единиц.

Боевая подготовка войск и штабов к предстоящему наступлению планировалась с 1 по 15 апреля. Однако большая часть мероприятий была не выполнена из-за траты времени на перегруппировку войск.

Такими были выводы по этой стратегической операции. Ещё более тяжёлыми были её последствия. Усилия по выходу из окружения попавших в него частей Красной Армии, продолжались вплоть до 31 мая. Из «барвенковской западни» удалось выбраться не более десятой части окружённых. Наши потери составили 270 тыс. человек, 171 тысяча — безвозвратные. В середине июня Юго-Западный фронт был вынужден ещё дважды отступать и отойти за реку Оскол. А немецко-фашистские войска, срезав барвенковский выступ, вышли на выгодные позиции для дальнейшего наступления.

В результате крупных потерь сил Красной Армии под Харьковом вся оборона в полосе Южного и Юго-Западного фронтов была кардинально ослаблена. Пользуясь этим, немецкое командование начало развивать заранее намеченное стратегическое наступление («вариант Блау») со стремительным выдвижением к Воронежу, Ростову-на-Дону, к Волге и дальше — на Кавказ. 28 июня 4-я танковая армия Гота устремилась к Дону; 7 июля немцы заняли правобережную часть Воронежа; 23 июля — пал Ростов.

                                            * * *

Казалось, врага остановить уже не сможет никто. Советская армия не выдержала этого кровавого военного экзамена в соревновании с Вермахтом. И это произошло в противовес нашему материально осязаемому подъёму ВООРУЖЁННОЙ БОРЬБЫ с Германией. Когда уже включились в работу, эвакуировавшиеся на Урал и в Сибирь предприятия, наращивая производство вооружения и, главное, — боеприпасов; стал нормой вывод в тыл на отдых, пополнение и переформирование потрёпанных в боях частей, соединений и даже армий. Подошёл срок пополнения Красной Армии тактическими соединениями (бригадами), сформированными в тылу с нуля, обученными и «сколоченными» за восемь месяцев. Их наставниками были переданные таким бригадам кадровые командиры-фронтовики. Готовность бригад придирчиво проверялась комиссией маршала К. Е. Ворошилова на соответствие обновлённым боевым уставам.

Тогда, почему на весну 1942 года выпали такие трагедии на фронте. Чьей вины в том было меньше всего, так это среднего звена Красной Армии — командиров рот, батальонов, да и укрепляло эти подразделения их возрастающее насыщение коммунистами из солдат и офицеров. На 22 июня 1941 года в Вооружённых Силах СССР насчитывалось 563.000 членов ВКП (б), а закончило войну — шесть миллионов. В партию вступило 3.324.000 человек. Много — из числа беспартийных — большей частью пришли из низовых комсомольских организаций взводов и рот.

Хрестоматийным символом подвига в Великой Отечественной войне стал фотоснимок командира с пистолетом в вытянутой руке, поднимающего цепь бойцов под вражеским огнём. В тяжёлых боях на подступах к Ворошиловграду (Луганску) 220-й полк 4-й дивизии Южного фронта, отступавшего с Барвенковского плацдарма, отбивал 10-ю или 11-ю атаку немцев. После ранения командира одной из рот командование принял на себя отважный политрук, погибший в том бою вскоре после щелчка затвора разбитого осколком фотоаппарата корреспондента М. Альперта, так и не узнавшего имя героя. Только через много лет стало известно, что им был политрук роты Алексей Ерёменко, до войны — председатель колхоза в Запорожье.

Пройдёт время, и Россия обязательно вспомнит военный подвиг ВКП (б) [НЕ путать с КПСС], партии, в которую бойцы вступали в патриотическом порыве защитника социалистического Отечества (невероятном для современной РФ) — «В БОЙ ХОЧУ ИДТИ КОММУНИСТОМ», (первый вопрос немцев к пленным: «Коммунисты и евреи есть?»). Сколько, их среди четырёх миллионов ста тридцати девяти тысяч коммунистов, погибших на полях сражений и без вести пропавших — под Смоленском, Москвой, Харьковом, и в последующих сражениях за освобождение оккупированных советских и европейских городов.

Воспитание советских полководцев.
На пути к превосходству над Германией

Минул тяжёлый, второй, год фашистской агрессии. Наша ВООРУЖЁННАЯ БОРЬБА во всём её объёме начала набирать обороты. Но отставал её главный компонент — военный, и особенно, его ключевое качество — военное искусство. Комбаты и ротные научились воевать, не уступая немецким гауптманам и гренадёрам. Но вот в технологии, искусстве, стратегических сражений мы по-прежнему уступали «гинденбургам». Во Второй Харьковской операции, успешно начав её, допустили один просчёт за другим: во времени, пространстве, скорости и, главное, — в точности решений. Единственным, из имевших отношение к операции, кто оказался её провидцем, был Александр Михайлович Василевский, трижды подсказывавший нужный ход Верховному Главнокомандующему, доверявшему однако, казалось бы, многоопытному маршалу С. К. Тимошенко — главкому Юго-Западного Направления.

И. В. Сталин понимал, что растить полководцев может только жестокий опыт войны с неизбежной горечью поражений, и потому терпел, настойчиво воспитывал своих полководцев, стоически ждал творческих успехов собственного, советского, военного искусства. Тот же С. К. Тимошенко, проиграв ещё одно сражение, в конце концов, всё же стал приносить пользу фронтам в роли представителя Ставки ВГК. Он оказался единственным маршалом Великой Отечественной войны, оставившим потомков без своих воспоминаний («врать не хочется»).

                                            * * *

Тем не менее, в более широких рамках понятия вооружённой борьбы при чувствительных неудачах в сражениях военной кампании периода «весна-лето 42-го года» Государственный Комитет Обороны отметил успешную динамику совершенствования структуры видов Вооружённых Сил СССР:

#«Весной 1942 года наши Сухопутные войска составляли 48 общевойсковых армий, объединённых в 10 фронтов. В ВВС имелось 18 авиационных дивизий, 11 авиационный групп и 179 авиационных полков. <…> Продолжалось развёртывание стратегических резервов, в составе которых насчитывалось около 205 тыс. человек, свыше 1.600 орудий и минометов, более 150 танков и 225 самолётов.#

В рассуждениях о Великой Отечественной войне не нужно забывать о разнице между войной и вооружённой борьбой! Неудачи Красной Армии в 1942 году только подстегнули усилия ГКО к дальнейшему наращиванию производства продукции для вооружённой борьбы: в военном строительстве, в социалистической индустрии, и в сельском хозяйстве. В результате намеченных, а затем и реализованных мер, СССР стал располагать экономикой позволяющий не только восполнять потери боевой техники и вооружения в Действующей армии, но и постепенно переоснащать её более совершенными средствами войны.

Так, уже тогда, через полтора года войны, началась наша погоня за военно-техническим превосходством над фашистской Германией. К КОНЦУ 1942 ГОДА КРАСНАЯ АРМИЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В СИЛУ, СПОСОБНУЮ НАНЕСТИ ВРАГУ НОВЫЙ, ПОСЛЕ ПОБЕДЫ ПОД МОСКВОЙ, СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ УДАР. Если на 22 июня 1941 года в Действующей армии было менее 3 млн. военнослужащих, то к декабрю 1942 года — около 6,6 млн.

Накапливались ресурсы, которые не только устраняли зазор в «военных характеристиках» Германии и СССР, но и истощали «её арийский победоносный дух». Причём это происходило в смертельной вооружённой борьбе НЕ ДВУХ СТРАН, А РАЗНЫХ ОБЩЕСТВЕННЫХ МИРОВ. Та же тенденция затухания наложилась и на отточенное военное искусство «гинденбургов», лишившее их, наконец, монопольной уникальности военного опыта, наработанного в 1939 — 41 годах.

На проблемы военного искусства Верховный Главнокомандующий обратил внимание в дополнение к выводам Письма 10 января 1942 года на примере уже знакомого читателю Крымфронта — с требованием не только непререкаемости воинских приказов, но и — выработки стратегического мышления у командующих и Военных советов, руководящего состава Вооружённых Сил.

Как тут не увидеть аналогии с критическими упрёками великого русского учёного с мировым именем, Петра Леонидовича Капицы, в письме вождю 1944 года о русских инженера. Его беспокойства, совпадающего с заботой И. В. Сталина о подготовке военных кадров в условиях, ещё не успевшего развиться советского социализма!

«…хорошие парни [инженеры], с большим интересом относящиеся к работе. Многие со способностями выше среднего. Но их подход к инженерным вопросам далеко не тот, что нужен для [русского] инженера, который должен перегонять чужую технику не количественно, а качественно. У них наблюдается отсутствие смелого устремления к чему-нибудь новому. <…> Это, конечно, результат нашего технического воспитания, которое ведётся как раз такими инженерами и профессорами, которые не привыкли к новым самостоятельным завоеваниям техники, в большинстве своём раболепно молятся на достижения Запада. <…> Мы сами почти никогда не умели их развивать; часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали своё и переоценивали иностранное. Обычно мешали нашей технической пионерной работе развиваться и влиять на мировую технику.

[Физика власти. О чем Петр Капица писал Иосифу Сталину? («Машины и механизмы»
(№166, июль 2019)]

Органичная связь замеченных П. Капицей недостатков русских инженеров, касающихся и кадровых военных Красной Армии, обнаруживается в упомянутом критическом анализе Ставкой ВГК  факторов неуспеха на Керченском полуострове, приведенных в «Воспоминаниях» А. М. Василевского.

«…Задача заключается в том, чтобы наш командный состав по-настоящему усвоил природу современной войны, понял необходимость глубокого эшелонирования войск и выделения резервов, понял значение организации взаимодействия всех родов войск, и особенно взаимодействия наземных сил с авиацией. Задача заключается в том, чтобы наш командный состав решительно покончил с порочными методами бюрократическо-бумажного руководства и управления войсками, не ограничивался отдачей приказов, а бывал почаще в войсках, в армиях, дивизиях и помогал своим подчинённым в деле выполнения приказов командования. Чтобы комиссары и политработники до конца выкорчевали недисциплинированность в среде больших и малых командиров».

                                            * * *

Беспощадность Иосифа Виссарионовича к недисциплинированности, невыполнению приказов Василевский подчёркивал особо:

«Составной частью стиля работы И. В. Сталина как Верховного Главнокомандующего являлась его высокая требовательность. Причём она была не только суровой, что, собственно, оправданно, особенно в условиях войны. Он никогда не прощал нечёткость в работе, неумение довести дело до конца».

Предельно острую реакцию Сталина на недисциплинированность, особенно связанную с обманом, Александр Михайлович проиллюстрировал примером из 1939 года. Для координации совместных с монгольскими бойцами действий на Халхин-Голе направлялась группа командарма Штерна. Прибытие последнего в Монголию отслеживалось Правительством, и контроль его перелёта возлагался на Генштаб (офицером В. Д. Ивановым). Штерн долетел до Читы. Ему оставался лишь короткий перелёт на место.

«На следующее утро Шапошников (в соответствии с рапортом Иванова) доложил Сталину, что Штерн уже на месте. Через какое-то время Сталин звонит Шапошникову, гневно выговаривая ему: «Ваши люди лгут. У меня телеграмма от Штерна, он ещё в Чите. Разберитесь, и виновного под трибунал». Иванов был уверен, что пустячный по расстоянию перелёт от Читы в Монголию уже совершён, а в Чите и на трассе самолёт задержала буря. В трибунал Иванова не передали, судили судом чести и отчислили из Генерального Штаба. В зиму 1941—42 года его возвратили обратно в Генштаб, и однажды я взял Иванова в Кремль. Сам отправился в кабинет Сталина, а его попросил побыть в телеграфной Ставки. У Сталина получил указание немедленно связаться с Р. Я. Малиновским уточнить фронтовую обстановку. В переговорную вошёл Сталин и, увидев Иванова, отстранил меня рукой, продолжив разговор сам. Затем ушёл в кабинет. Когда я вернулся к Сталину, он строго спросил: «Это тот самый Иванов, который солгал нам о Штерне? Выгнать его немедленно! Я стал упрашивать оставить его, так как работы уйма, а квалифицированных работников мало. Сталин помолчал, потом добавил: «Ладно, чёрт с ним, только, чтоб я его здесь больше не видел».

В вопросах крайне негативной реакции И. В. Сталина на обман имеется куда более серьёзный пример, описанный в воспоминаниях маршала авиации А. Е. Голованова, относящийся к тому самому тяжёлому периоду войны — весны 1942 года, когда остро не хватало истребительной авиации против вражеской воздушной поддержки германских наземных действий. Командующему авиации дальнего действия Голованову позвонил Сталин, спросил есть ли у него проблемы с поставками новых самолётов и попросил срочно приехать в Кремль. Там Голованов застал командующего ВВС генерала Жигарева. Обсуждался вопрос, почему большое число готовых самолётов пылятся на заводских аэродромах, не попадая на фронт. Генерал ярился, обвинял во вранье Шахурина с авиаконструктором Яковлевым (Наркома авиапрома и его зама), утверждая, что самолёты не принимаются из-за заводских недоработок. Сталин позвонил Шахурину и попросил срочно прибыть. Когда тот появился с докладом, Голованов был поражен — речь, шла о семи сотнях готовых, но не принятых войсками самолётов!

«Командующий ВВС валил всё на производственников, мол, самолеты не принимают военпреды. Люди авиапрома — наоборот, докладывали, машины готовы к передаче, но вот лётные экипажи ВВС за техникой не прибывают. Шахурин ругаться не стал, а предложил запросить директоров заводов о количестве готовых к сдаче машин, и пусть телеграммы подпишет и военная приёмка. Через полчаса телеграммы лежали на столе. Быстро подсчитали — вышло семьсот два самолёта. Указали и причину задержки — отсутствие лётных экипажей».

Голованов вспоминает:

«В кабинете повисла полная тишина. Сталин подошёл к генералу Жигареву и поднял руку. Даже промелькнула мысль — неужто ударит?! Но Сталин овладел собой, с глубочайшим омерзением произнёс, не глядя на Жигарева: — Подлец! — и после паузы, — Вы свободны. Думаете, горе-генерала поставили к стенке? Увезли в подвалы Лубянки на допрос к костоломам Берии? Ничуть не бывало, учитывая былые заслуги, Жигарева сняли с командования ВВС и отправили командовать авиацией Дальневосточного фронта. У Вас, лично [читателя], хватило бы сил сдержаться, когда выяснилось, что целая армия в семьсот самолётов из-за головотяпства начальников простаивает?! Когда их так отчаянно ждут на фронте, удалось бы вам (?) думать холодной головой? Сталину удавалось».

Бережно относиться к выпестованным военным кадрам было непреложным правилом Иосифа Виссарионовича. Наказание, как правило, заключалось в понижении в должности. Крымский фронт, с задачей снять блокаду с Севастополя, подготовки освобождения Крыма, был образован в рассматриваемом периоде Великой Отечественной войны в январе 1942 года, чуть раньше Второй Харьковской операции. В Крымской операции создали превосходство над противником — в людях в 2 раза, в артиллерии в — 1,8 раз, в танках в — 1,2 раза. Редкая ситуация для тех времен. Но из-за неумелых действий командующего фронтом Д. Т. Козлова, наши войска не только не справились с поставленными задачами, но и были жестоко разгромлены противником. Конкретные причины и последствия случившегося приведены в книге А. М. Василевского «Дело всей жизни»:

«Командование фронта в первые же часы наступления противника выпустило из рук управление войсками, <…> не организовало взаимодействия армий, не обеспечивало взаимодействия наземных сил с авиацией фронта. Отвод войск происходил неорганизованно. Потеря Керченского полуострова поставила в исключительно тяжёлое положение наши войска, защищавшие Севастопольский оборонительный район. Военная обстановка на южном крыле советско-германского фронта изменилась в пользу врага. Ставка строго взыскала с виновных, сняла с занимаемых постов, снизила в воинских званиях [командующего фронтом — до генерал-майора, ВА]. Козлов виноват, что операция по освобождению Крыма в 1942 году провалилась, но он — честный и преданный Родине генерал, не справился с возложенными на него обязанностями командующего фронтом потому, что эта должность оказалась ему не под силу».

С 7 июля 1942 года Козлову было поручено командовать 9-й резервной армией, а с 30 августа — 24-й армией, принимавшей участие в Сталинградской битве. Война — самая суровая проверка умения управлять войсками. Сталин эту истину понимал как никто другой, разве что, кроме его «альт эго» — А. М. Василевского.

                                            * * *

Характерное замечание о стиле военного управления Сталина сделал ещё один маршал войны — Иван Христофорович Баграмян:

«Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлён его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: „Отдать корпус! — и точка“. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришёл к выводу о необходимости этого шага. Если исполнитель твёрдо стоял на своём и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал».

[И. Х. Баграмян. «Так шли мы к победе».
М. Воениздат, 1977]

Подмеченная Баграмяном ценная черта И. В. Сталина проявлялась во всех областях его государственного руководства (вспомним хотя бы конструктора полевой артиллерии В. Ф. Грабина), но в данном случае И. Х. Баграмян имел ввиду одного из самых ярких, любимых в армии советских полководцев, Рокоссовского, оставшегося преданным, как и А. М. Василевский, памяти оклеветанного вождя.

К. К. Рокоссовский весной 1944 года, командующий 1-м Белорусским фронтом получил приказ нанести удар на Бобруйск с Рогачёвского плацдарма северо-восточнее Бобруйска. Операция была разработана Василевским и Антоновым, подписана Жуковым, и утверждена И. В. Сталиным. Рокоссовскому она не понравилась. Часами он сидел над картами, выезжал на передовую, разговаривал с разведчиками, изучал местность, и пришёл к выводу, что врага можно не просто вытеснить, а окружить и нейтрализовать двумя ударами — с северо-востока и юга, взяв в клещи. Препятствовали болота, по которым, казалось, нельзя пройти танкам, но Рокоссовский выяснил, что танки можно протащить по гатям и ударить с двух сторон.

В Москве, в Ставке, он отказался выполнять утверждённую операцию и предложил свой план. Он не понравился ни Василевскому, ни Жукову, ни Сталину.

Вопрос И. В. Сталина: «Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак». — «Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ». <…> — Вот что, пойдите, подумайте часа два, а потом доложите Ставке свои соображения».

Рокоссовского отвели в небольшую комнату рядом с кабинетом. Тишина. Тяжёлая мебель, зашторенные окна, старинные часы на камине. Правильность собственного решения не вызывает сомнения. Что скажет он Верховному? Трусом Рокоссовский никогда не был. Входя в кабинет Сталина, он сохранял спокойствие, как и всегда.

Сталин: — Значит, вы не изменили своего мнения?

— Распыление сил произойдёт, товарищ Сталин, и я с этим согласен. Но на это надо пойти, учитывая местность Белоруссии, болота и леса, а также расположение вражеских войск. Что касается плацдарма за Днепром, то его оперативная ёмкость мала, и с севера нависает сильная вражеская группировка.

— Идите, подумайте ещё, — приказал Верховный Главнокомандующий. — мне кажется, что вы напрасно упрямитесь.

Вновь Рокоссовский остаётся один, вновь взвешивает одно за другим все «за» и «против» и вновь укрепляется во мнении: его решение правильное.

…Константин Константинович кончил говорить, и наступила пауза. Сталин за столом молча раскуривал трубку, затем поднялся, подошёл к Рокоссовскому.

— Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это гарантия успеха. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский.

Ход операции в июне — июле 1944 года на 1 Белорусском фронте подтвердил правильность решения, которое так настойчиво защищал в Ставке его командующий. А 29 июня 1944 года генералу армии К. К. Рокоссовскому было присвоено воинское звание Маршала Советского Союза, а ещё через месяц он был награждён золотой Звездой Героя. [В. Кардашов. ЖЗЛ Рокоссовский, 2 изд. 1973].

---

                                            * * *

В итоговой оценке военного периода «весна-лето — 1942» Н. Я. Комаров привёл обобщающий социально-экономический вывод Государственного Комитета Обороны, представив весьма показательные для сегодняшней, притесняемой Западом Российской Федерации, социальные и общественно-экономические аргументы ГКО по естественно благоприятным для нас перспективам исхода той смертельной схватки СССР с объединённой Европой:

#«Благодаря преимуществам социализма, героизму трудящихся, гигантской организаторской деятельности партийных и государственных органов, Советский Союз в два раза быстрее чем капиталистические страны антигитлеровской коалиции осуществил перестройку экономики на военный лад. С конца 1942 года в работе советского тыла начался новый этап. Преодолев трудности первых полутора лет войны, на путь быстрого подъёма встала наша тяжёлая индустрия, что положительно сказалось на развитии военной экономики, позволило полностью обеспечить армию и флот оружием и боевой техникой в наступательных операциях 1943 — 1945 годов. Оснащённость советских соединений автоматическим оружием, танками, артиллерией и авиацией значительно возросла». #

В одном из интервью В. Пескова на вопрос: «Как вы ощущали руководящую роль партии в войне»? Г. К. Жуков ответил:

«Войну мы не сумели бы выиграть, и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас ЦЕМЕНТИРУЮЩЕЙ СИЛЫ — ПАРТИИ. Всё самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. <…> А работа в тылу, организация промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной задаче, проделанной в самые трудные дни. В короткое время, с июня по ноябрь 41 года, более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на восток и вновь возвращены к жизни. <…>

Представьте, что авиационный завод перевозили в какие-нибудь месяц-два, и он начинал давать продукцию на новом месте. День и ночь шли эшелоны с оборудованием на восток, День и ночь с востока страны шли эшелоны с оружием и войсками. Весь этот гигантский круговорот происходил с величайшим напряжением сил, массой неурядиц, неразберихи, столкновений, но совершался он безостановочно, всё возрастая, подчиняясь руководящей и организующей силе. И это только одно звено в ряде бесчисленных военных забот, которые партия взяла на свои плечи».

[«Комсомольская правда», 27 декабря 1987 года]

В конечном итоге советская военная промышленность по выпуску вооружения и боевой техники превзошла показатели аналогичных отраслей экономики фашистской Германии, хотя последняя имела большие мощности по производству стали, угля, электроэнергии. Огромные преимущества нашей экономики были настолько очевидными, что их признавали многие буржуазные деятели. В 1942 году в американском журнале «Уорлд ревью» отмечалось: «Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что в поединках между заводами Герман Геринг и Магнитогорска, либо между заводами Круппа и Свердловска, крупные немецкие концерны можно считать побеждёнными».

#Согласно статистическим данным ГКО: «…За годы войны нашей промышленностью было выпущено 482,2 тыс. орудий всех видов и калибров, 351,8 тыс. миномётов, 102,8 тыс. танков и САУ, 112,1 тыс. боевых самолетов. За то же время немецко-фашистская военная машина, на которую работала экономика 11 оккупированных ею стран Западной Европы, получила на вооружение в полтора-два раза меньше, чем Вооружённые Силы СССР. Все эти факты и цифры убедительно свидетельствуют о превосходстве Советской экономики над экономикой гитлеровской Германии, показывает, что в деятельности ГКО решительно и смело отбрасывалось всё несоответствующее характеру войны и делались в основном правильные выводы в области экономической политики, выбора практических путей совершенствования военной промышленности».

«Творчески осмысливая применение различных видов оружия и военной техники, а также учитывая достижения научно-технического прогресса, Государственный комитет обороны сосредоточил главное внимание на выявлении тенденций и перспектив развития средств вооружённой борьбы. Решение этой задачи вело к созданию военной промышленностью качественно более совершенных видов оружия и военной техники, резкому увеличению их производства,  НАЧАЛУ ВОЕННО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРЕВОСХОДСТВА НАД ПРОТИВНИКОМ». #

К приведенному перечню вклада в грядущий перевес Красной Армии над Вермахтом нужно добавить ещё один существенный элемент, по срокам появившийся после опубликования выводов ГКО. В декабре 1942 года был утверждён новый советский «Боевой устав пехоты» в двух частях. «Он обобщил новые черты общевойскового боя, особенности взаимодействия всех родов войск, всех сил и средств, участвующих в бою, определил способы сочетания огня, движения и удара по фронту и в глубине обороны врага, в частности — рекомендованное артиллерийское наступление».

Современные военные историки, комментируя новый Боевой устав пехоты с третьего года войны, отмечают результаты его применения:

«Войска правильно использовали рост технической оснащённости, свой опыт, всё более умело учитывали особенности действий противника и добивались совершенствования ведения боевых действий, стали лучше маскироваться на направлении главного удара, который наносился, как правило, по наиболее слабому месту в обороне противника, сузилась полоса наступления, а глубина боевых задач увеличилась. Всё это следовало из изменений уставных положений, из директив Ставки, приказов НКО. Особую роль сыграли: директива Ставки от 10 января 1942 года о действиях ударными группами, приказ НКО №306 от 8 октября 1942 года, который определил новый боевой порядок войск в бою. Приказ НКО №325 от 16 октября 1942 года определял новые приёмы использования танков, способы их взаимодействия с пехотой».

[С. Тюшкевич, доктор философских наук,
«Проблема детерминизма в истории военной мысли»]

В итоге перестройки организационной структуры Красной Армии в 1943 году в армии был завершён переход на корпусную систему войск, а новый штат стрелковой дивизии предусмотрел уменьшение численности в ней людей при значительном увеличении количества автоматического оружия. А танковые армии теперь стали целиком подвижными.

42/43 — временной рубеж
Великой Отечественной

Этот рубеж обозначил долгожданную перспективу изменения характера войны… разрешения противоречий, накопившихся за 18 тяжёлых месяцев, минувших после её начала. Враг по-прежнему оставался сильным, и державшим под пятой значительную часть территории Советского Союза. Одержав недавно две победы подряд над Красной Армией, он продолжал опасно рваться дальше на восток, в районы, где он смог бы найти и воспользоваться материальной базой для успешного продолжения войны. С другой стороны, Советский Союз завершил создание военно-экономического потенциала обеспечения дальнейших военных операций, наконец-то с превосходством над Вермахтом: и в личном составе войск, и в оснащении своих преобразуемых сил новым совершенным вооружением и военной техникой. И не только это.

Немаловажную роль сыграл положительный морально-психологический сдвиг, «сглаживание», сложного авторитарного характера Иосифа Виссарионовича Сталина сверхчеловеческими испытаниями 41-го и весны 42-го годов, выпавшими на его долю. Причём это счастливо совпало с вершиной его роли, как Верховного Главнокомандующего, постигшего все тонкости этой суровой войны, её природу, и отныне безупречно осуществлявшего коллективное руководство Действующей армией на пике советского военного искусства.

Сведения о задачах, поставленных Германией на вторую половину 1942 года, действиях Вермахта после Второго Харьковского сражения, и о дальнейших военных событиях, заимствованы из труда «СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА» (2019 год) Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального Штаба ВС РФ.

«Немецкое верховное командование, планируя операции на лето и осень 1942 года, руководствовалось подписанной А. Гитлером 5 апреля 1942 года директивой №41, в которой изложенные военно-политические цели фактически развивали идеи прежнего плана „Барбаросса“. Условиями окончательного разгрома СССР, по мнению руководителей Вермахта, считались захват Кавказа с его богатыми запасами нефти; плодородных сельскохозяйственных районов Дона, Кубани, Северного Кавказа и Нижнего Поволжья, а также водной артерии главной реки русской равнины — Волга».

К концу июня 1942 года противник сосредоточил от Курска до Таганрога в полосе фронта 600 — 650 км около 900 тыс. солдат и офицеров, 1.260 танков, 17 тыс. орудий и минометов, 1.640 боевых самолетов. Всего: до 35% пехотных- и свыше 50% — танковых и моторизованных дивизий от общего количества войск на всём советско-германском фронте. Согласно директиве №45 Главного командования Вермахта от 23 июля 1942 года «Группа «А» (командующий — генерал-фельдмаршал В. Лист) из состава армий «Юг» должна была захватить Кавказ, а группа «Б» (фельдмаршал М. Вейхс) — «нанести удар по Сталинграду, захватить город, перерезать перешеек между Доном и Волгой и ударом вдоль Волги к Астрахани, парализовать судоходство по главному руслу реки…».

Советские войска Юго-Западного фронта, понёсшие в мае большие потери, не могли остановить эту, вырвавшуюся на оперативный простор, армаду. Был ослаблен и Южный фронт, войска которого, с тяжёлыми боями отходили к Ростовскому оборонительному району. На сталинградском и кавказском направлениях СССР требовались срочные и решительные меры для отпора противнику.

Ко всему прочему накопились трудности не только на фронтах войны.

К весне 1942 года в экономике страны создалось критическое положение с металлом (во Второй мировой войне возникли её виртуальные показатели, среди которых, например, потребность в металле исчислялась 4 тоннами в год на одного воюющего). ГКО поручает председателю Госплана СССР Н. А. Вознесенскому и Наркому чёрной металлургии И. Тевосяну разработать меры ускоренного наращивания мощностей чёрной металлургии на Урале и в Западной Сибири.

#13 апреля 1942 года Комитет принимает постановление по предприятиям чёрной металлургии в этих районах страны. В общей сложности там предусматривался ввод в строй 23 доменных и 60 мартеновских печей, 22 электропечи и семь бессемеровских конверторов, 25 прокатных и трубопрокатных станов, а также коксовых печей и других сопутствующих производств. По Постановлению, в Чебаркуле (Южный Урал) строится завод высококачественных сталей. Срок его запуска ограничивался 75 сутками. В сложных условиях Заполярья, построенный в Норильске комбинат выдал стране первый никель. 5 июня 1942 года ГКО принимает постановление об увеличении производства алюминия и магния.#

Индустриальное строительство в новых тыловых районах привело к МНОГОКРАТНОМУ ПРЕВЫШЕНИЮ МАСШТАБОВ ВЫПУСКА МЕТАЛЛА ОТНОСИТЕЛЬНО ДОВОЕННОГО ВРЕМЕНИ. Это, в свою очередь, потребовало дополнительных энергоресурсов — углеводородного топлива и электроэнергии.