18+
Среднеазиатские мозаики

Бесплатный фрагмент - Среднеазиатские мозаики

1966 год

Объем: 114 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Моей маме, которой я не писал писем.

Лиха беда начало

Почему вообще человек начинает писать? То ли спасается от навязчивых мыслей — пусть, мол, лучше к другим пристают — то ли желает облагодетельствовать тех, кто слишком занят, чтобы писать самому, то ли… Во всяком случае, если я кое-как ещё могу объяснить, почему пишут другие, то о себе я могу сказать только одно: хочется.

Захочется ли кому-нибудь это читать — другой вопрос. Но надо считаться и с возможностью, что хоть один читатель найдётся.

Забота о читателе

Читателю легко отделаться от писателя (достаточно перестать быть читателем) — и в этом его сила. Писателю тоже легко остаться без читателя — но в этом его слабость. Поэтому я не заставлю своего читателя испытывать вместе со мной муки сессии, сдавать накануне отъезда последний экзамен, лихорадочно расправляться с накопившимися делами… С этим мне удалось справиться самому, а теперь я готов подвинуться и уступить тебе, читатель, место за столиком в вагоне-ресторане. Ты едешь со мной, а я с попутным отрядом студентов-целинников с физфака, в поезде «Москва-Павлодар». Впрочем, высадимся мы с тобой в Целинограде, а потом приедем в Алма-Ату, где и начнётся по-настоящему наше путешествие. И всё это происходит… в 1966 году.

Мозаика первая, дорожная

Семеро одного не бьют

Почувствовав, что вагон-ресторан отличается от вагона-не-ресторана в лучшую сторону, мы всей компанией (семеро физиков и я) заказали восемь бутылок лимонада (было и пиво, но — для целинников вступил в силу сухой закон) и решили не уходить, пока нас не выгонят. Впрочем, судя по тому, что лимонад нам дали только через полчаса, выгонять нас не собирались.

— Слушайте, — нервно хихикнул кто-то, — у меня не лимонад.

На столе стояло семь бутылок лимонада и одна бутылка пива — феноменальная ошибка официанта.

Семь пар печальных глаз медленно поднялись на меня — единственного, кто сейчас не имел ни целинных прав, ни целинных обязанностей. Важно было последнее.

— Только побыстрей, — уныло попросил мой сосед. — А то побьём…

— Нет, это я так, чисто теоретически, — тут же спохватился он, — семеро одного не бьют…

Взгляд уже путешествует

В окно бьётся широкими крыльями своих просторов целый мир, льются с лугов зелёные светлые лучи, проникает из леса свежий влажный запах, врывается настойчивый шум колёс, под который сначала тянет ко сну, а потом, когда отоспишься, к размышлениям.

Урал проезжали ночью. Таинственные светящиеся отверстия в склонах гор — окна неразличимых в темноте домов.

Степь, бурая и плоская, как лист обёрточной бумаги. И вдруг — ничуть не углублённое, словно нарисованное на этом листе озерцо. От краёв вода отступила, и солнце выжгло белую каёмку соли.

Целина видна сразу — в каждом посёлке у железной дороги высятся геометрические фигуры элеваторов.

Целинный город Целиноград

Это город почти без пригородов. Несколько минут отделяют для железнодорожного пассажира степной пейзаж от современного здания вокзала почти в центре города. Здесь высокие потолки, много света, медленные бесшумные вентиляторы, изящные (хотя и в ущерб удобству) скамейки…


На узких газончиках посреди мостовой стоят изысканные предупреждения:

«Извините! Здесь переход улицы не предусмотрен.»


Шаблонные пятиэтажные коробки номинально-розового цвета перемежаются с будущими памятниками архитектуры двадцатого века: универмаг «Москва», новая гостиница, старый ресторан и, наконец, Дворец Целинников, современное и оригинальное здание. Особенно современно и оригинально выдаётся вперёд одноэтажная пристройка с многозначительной надписью «КАССЫ», сбивающей романтическую взволнованность даже с самых розовощёких энтузиастов.


Физики, с которыми я бродил по Целинограду, были здесь и в прошлом году. Они то и дело недоуменно оглядывались:

— Послушай, раньше был этот дом?

— Да не только дома — всей улицы не было.

— А тут целый квартал недавно построен…


Но самые высокие сооружения — по-прежнему элеваторы.

Общие соображения об общих вагонах

В общем вагоне тесно.

В общем вагоне жарко.

В общем вагоне душно.

В общем вагоне шумно.

И всё-таки интересно ехать в общем вагоне. Интересно следить, как возникают и развиваются взаимоотношения в маленьком, но густонаселённом купейном мирке, как в миниатюре проявляются эгоизм и взаимопомощь, замкнутость и дружелюбие, сварливость и чувство юмора. Кроме того, в большом и случайном обществе часто можно услышать много неожиданного и интересного.

Общий вагон обычно переполнен так, что днём не хватает даже сидячих мест. Ночью нормально спят только дети, большинство женщин и наиболее бесцеремонные мужчины — остальные дремлют сидя.

Много детей. Казалось бы, они первыми должны уставать и кукситься в этой духоте и тесноте. Как бы не так! Они озорничают, что-то весело бормочут, копошатся в купе и в проходах, раздражают одних взрослых и не дают унывать другим.

Через некоторое время в вагоне определяются характеры купе. Это обычно зависит от их закваски — одного-двух задающих тон пассажиров. Одно купе оказывается карточным, другое — любуется природой, третье — разговаривает за жизнь, четвёртое — занято воспитанием детей, пятое — сидит на чемоданах…

Мой конкретный вагон

Энергичная женщина в мужской кожаной куртке:

— Несколько раз я из Алма-Аты уезжала, пыталась где-то ещё устроиться. И каждый раз возвращалась. Везде было хуже, чем у нас…


Бледный интеллигент в домашних тапочках и с длинными жидкими волосами:

— Кто ж с короля заходит! Так мы опять останемся…


Невысокая колхозница лет тридцати:

— Вы чего без хлеба кушаете? Возьмите у нас, пожалуйста…


Долговязый парень в очках — маленькой девочке с верхней полки:

— И тогда три Толстяка приказали позвать доктора Гаспара Арнери…


Дородная тётушка с недовольным лицом:

— А моя невестка старшего брата недолюбливает. Вот мы и переехали…


Ярко белобрысый мальчишка в коротких штанишках:

— Мам, можно я дам этому мальчику машиной поиграть?..


Доброжелательная дама со сладкой улыбкой:

— Здравствуй, девочка… как тебя зовут?… (Как её зовут?) Ну-ка скажи: Машенька… гляди, Машенька, кто это там к колышку привязан?.. овечка… (Что? Коза?) да… козочка… Ай-яй-яй… Машенька брыкается?.. Машенька хочет попрыгать?.. ну-ка: у-тю-тю, тю-тю-тю-тю… Машенька плачет?.. Машенька устала?.. ну… Машенька совсем разревелась?.. Машенька хочет к маме?.. Иди, Машенька, к маме… ножками — топ-топ… Прелестная девочка у вас!..


Худощавый наконец разговорившийся мужчина:

— Я был тогда на Дальнем Востоке, в поисковой партии…


Монументальный гражданин, торопливо пробирающийся в конец вагона:

— Мальчик, ты что возишься здесь, мешаешь людям ходить?..

Паровозная идиллия

На запасных путях стоят рядами начищенные, чёрные с красным паровозы. Они похожи на большие детсадовские игрушки или на яркие консервные банки.

— Немного жаль этих могучих добрых великанов, — сказала, вздохнув, сентиментальная тётенька…

Впрочем, их хранят на случай войны.

Коллективный вкус

Четвероклассница, услышавшая, что я москвич:

— Мне Москва не очень нравится. Ленинград лучше!

— А ты была в Ленинграде?

— (не смущаясь) Нет.

— А в Москве?

— Не была.

— Так почему ж тебе Ленинград больше нравится? По открыткам?

— А мы сначала с девочками разговаривали, а потом всем классом решили, что нам Ленинград больше нравится.

С мнением коллектива спорить труднее, но я всё-таки осторожно спрашиваю:

— А у вас многие из класса были в Москве или в Ленинграде?

— (недоуменно) Никто не был. Ну и что?..

Рыбная ночь

Ночью — остановка в Сары-Шагане, недалеко от Балхаша. Одна опытная пассажирка уже предупредила весь вагон, что сейчас местные будут продавать рыбу, что ею, безусловно, надо запастись и что надо просить маринку, потому что это, безусловно, самая лучшая рыба.

Поезд остановился. По перрону и по вагонам тотчас засновали бойкие старушки-казашки со связками больших распластанных рыб. «Маринку! Маринку!..» — кричали обученные пассажиры. «Маринка, маринка…» — утвердительно кивали казашки и совали им в руки связанную парами (пара — рубль, дорого, но удобно) копчёную рыбу. Все были довольны, пока поезд не отправился и не появилась откуда-то опытная пассажирка, которая всем объяснила, что рыба мало прокопчена и вообще полусырая, что она пересолена и годится только закусывать пиво и что это, безусловно, не маринка, а самый обычный судак.

Сама она конфузливо прятала за спиной точно таких же полусырых пересоленных судаков.

Мозаика вторая, алмаатинская

С первого взгляда

Почему путешественники так самоуверенны, что берутся описывать места, куда попадают впервые, не предоставляя это всецело тем, кто живёт там всю жизнь? Почему редактор, впервые увидевший рассказ, поправляет писателя, выпестовавшего там каждое слово? Почему в творческих натурах так ценится способность каждый раз заново, непривычными глазами смотреть на окружающее?

Новизна ощущения позволяет часто заметить то, что потом, когда привыкнешь, будет скользить мимо глаз, не задевая их, не проникая ни в мозг, ни в сердце. Поэтому иногда я намеренно буду описывать первое впечатление даже от того, с чем потом познакомился более детально.


Первым впечатлением от Алма-Аты были пирамидальные тополя, похожие на кипарисы:

Словно выстрелы вверх тополя,

Как зелёноракетный салют.

Словно небо сейчас подпалят

И в зелёном огне сожгут!..

Город с человеческого полёта

Я шёл вверх по Казачке. Это была настоящая горная речушка — шумная балаболка, веселившая меня игривыми бурунчиками и угощавшая сладкими ягодами растущего по берегам тутовника. План у меня был простой: идти не оборачиваясь, пока не заберусь достаточно высоко в предгорья, — и тогда сразу увидеть Алма-Ату сверху, во всём величии.

Расставшись с Казачкой и одолев крутизну очередного холма, я полез на песчаный обрыв, нависший над пыльной дорогой. Вокруг ликовало солнце, лёгкий ветер раскачивал пушистые головки громадных одуванчиков, хотелось петь и летать. Я решил, что забираться дальше пока не стоит, добрался до края обрыва, обернулся… — и полетел!.. естественно, вниз. В этот миг я и увидел Алма-Ату сверху. (Читателю сердобольному сразу скажу, что летел я недолго, быстро и довольно благополучно приземлившись на ту самую дорогу, над которой навис обрыв. Потом влез снова наверх — и тогда уже насмотрелся вдоволь.)

Глядя на этот изумительный город, я почувствовал всю глубину выражения «утопает в зелени». Дивное зелёное мохнатое море захлестнуло Алма-Ату. Еле-еле проглядывают стены и крыши зданий, белеют в садах уголки домов.

«Джунгли напали на город…»

Прочувствованные идиомы

Случается иногда встретить в словаре слово, с которым давно не сталкивался, и радуешься вдруг ему, как хорошему знакомому, и вспоминаешь, как оно выглядит в жизни.

Но бывает и наоборот — жизнь возвращает изначальную выразительность привычным выражениям, соединённым традицией словам, выдохшимся от постоянного употребления образам. И вот, только что насладившись видом «утопающего в зелени» города, я очутился в посёлке, который был самым буквальным образом «прилеплен к скале» (покрытой, впрочем, неплохим чернозёмом). Казалось, в этом маленьком и туго стянутом в узелок селении домишки и маленькие садики возле них сидят на закорках друг у друга. Узкие тропинки вели от домика к домику, и только пройдя весь их лабиринт можно было выйти на дорогу. Наверное, живущие в глубине (вернее, в высоте) посёлка не могли никуда отправиться, не побывав предварительно в гостях у всех односельчан.

Я забрёл туда из любопытства и произвёл страшный переполох. Справа лаяла собака. снизу испуганно кудахтали куры, сверху тоже что-то пищало. и, по-моему, я стоял сразу в трёх огородиках.

Сколько рек в Семиречье?

В током виде вопрос я не осмеливался задавать (хотя оказалось, что ответ не так уж очевиден) — я спрашивал, какие это реки. А Казачка к ним относится? А Малая или уж во всяком случае Большая Алмаатинка?.. Никто из тех обитателей Семиречья, кого я спрашивал, мне ответить не мог, что ещё больше возбуждало моё любопытство…

Чтобы мой читатель (о котором я всё ещё не забываю заботиться) не терзался, вот на всякий случай эти реки: Каратал, Коксу, Биен, Аксу, Баксан, Лепса, Сарканд, Или, Чу — сосчитай-ка, читатель. В переводе тут окажутся и Сверкающая, и Чёрная Ива, и Синяя Вода, и Белая Вода, и просто Вода…

Заграница с переводом

С одной стороны, было очень интересно, что все надписи сделаны по-казахски. Прочтёшь что-нибудь вроде «азык-тулик» или «мейманхана» — и чувствуешь дыхание этакого заграничного колорита. С другой стороны, всё-таки не попадёшь в прачечную вместо столовой — все «заграничные» надписи повторены по-русски.

Длинные…

Когда я впервые заметил, что многие улицы в Алма-Ате насчитывают за сотню домов, я удивился. Когда я заметил, что на некоторых улицах номера переваливают и за двести, я опять удивился. Если бы я после этого обнаружил, что они переваливают и за триста, я бы уже не удивился. Но как-то неожиданно натолкнулся я на дом с номером 511. Пришлось снова удивляться.

…Зелёные улицы

Ни одного милиционера не видно на перекрёстках. Да они и неуместны на этих улицах, посреди которых растут деревья, а по краям (опять же под деревьями) бегут арыки. Тротуары широкие — деревьям на них оставлена не меньшая, чем людям, полоса земли.

Этот город кажется живым существом даже в самую безлюдную ночь: он весь журчит, дышит, колышется… Воздух особенный — от зелени и от воды арыков, которые становятся то мутнее, то прозрачнее: тает снег в горах. Арыки текут быстро, звучно перебирая на дне круглые камешки.

Кроме тополей и фруктовых деревьев, Алма-Ата полон карагачами. Молодые карагачи — очень приятные деревья, а старые — огромные, растрёпанные, неаккуратные — всё вокруг усеивают сухими ветками.

К магазину? Вверх и налево

Для алмаатинца в таком указании нет ничего необычного. Это не означает, что надо подниматься на второй этаж. Алма-Ата лежит в предгорьях Алатау, и подъём ощущается достаточно, чтобы по нему ориентироваться.

Магомет идёт к горе

Долго не кончались пригороды. Потом пошёл совхоз «Горный гигант», вернее, Магомет по нему пошёл, затерявшись среди бесчисленных яблонь, черешен, слив и груш… Нигде не было запрещающих знаков (например, чёрное яблоко на жёлтом фоне с красной каймой), и Магомет с чистой совестью восхищённо дегустировал продукцию совхоза.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.