Бесплатный фрагмент - Спроси у реки

Глава 1

Июнь только-только наступил. Люди и природа пока не были измучены жарой, при глубоком вдохе в воздухе еще ощущался запах свежей зелени и влажного чернозема, так что для большинства жителей Бирючинска это солнечное утро представлялось приятным прологом к плодотворному дню и вечерним удовольствиям. По мнению же остальных проснувшихся горожан, утро понедельника в России ни при каких обстоятельствах не могло быть приятным, и они поносили его последними словами. Кое-кто даже вслух.

Стеклянная дверь единственного в Бирючинском районе супермаркета плавно распахнулась. Из магазина вышла подтянутая привлекательная женщина средних лет в желтой рубашке поло и светло-серых трикотажных брюках. Прищурившись, она взглянула на безоблачное небо и, переложив из руки в руку полиэтиленовый пакет с продуктами, направилась наискосок через площадь в сторону небольшого парка.

Местные краеведы вот уже более двадцати лет рвали на себе пиджаки, утверждая, что его заложил во второй половине восемнадцатого века граф Румянцев-Задунайский, но документов об этом историческом событии, не смотря на все потуги, им никак не удавалось обнаружить. Наоборот, они все время натыкались в архивах на сообщения о том, что первый общественный парк в Бирючинске был разбит в тысяча девятьсот девятнадцатом году взводом красноармейцев во главе с комиссаром Голопятовым. Креативная городская общественность от таких результатов научных изысканий пребывала в унынии.

Пройтись по парку, как и несколько десятилетий назад, было сплошным удовольствием. Но теперь в нем радовали глаз не только зеленые насаждения. В кои-то веки здесь под их сенью воцарились, наконец, аптечный порядок и, так сказать, европейская чистота. А все, вероятно, благодаря тому, что теперь на парковые аллеи выходили окна нового дома главы администрации Бирючинского района Рудольфа Марленовича Баклушина, который до назначения на этот высокий пост некоторое время руководил подразделением одной немецкой фармацевтической компании.

— Валентина Васильевна! Валентина Васильевна! — разнесся над площадью девичий голос.

Женщина с пакетом обернулась. К ней бежала худенькая рыжеволосая девушка в бежевом костюмчике-сафари и солнцезащитных очках.

— Катюша, что же вы так кричите? — улыбнулась женщина. — Утро спугнете.

— Не спугну… Здравствуйте, Валентина Васильевна! — подбегая и с трудом переведя дыхание, выпалила девушка. Подняв на лоб очки, она с воодушевлением зачастила:

— Сто лет вас не видела! Димка вез меня на работу, и я вдруг на повороте вижу — вы идете. Я ему — стой! Он по тормозам. Вон дожидается.

Катюша грациозно, словно антилопа, повела головой в направлении темно-синих «Жигулей», стоявших возле здания Дома культуры.

После прошлогоднего ремонта белую краску со стен и колонн одного из последних бирючинских бастионов нравственности еще не смыло дождями, и под лучами летнего солнца он выглядел довольно нарядно. Только разбитые стекла в одной из дверных створок разрушали цельность образа.

— Как там в школе дела? Ремонт уже начали? — спросила Валентина Васильевна, поправляя растрепавшиеся Катюшины волосы.

— Ой, бардак! Виктор Леонидович уехал три дня назад в область и за него теперь Елена Михайловна. Я уже с ней за это время два раза поцапалась. Вот с вами, Валентина Васильевна, — бровки девушки взлетели вверх, глазки округлились, — когда вы были завучем, я никогда-никогда не ругалась. Ни одного разика. Ведь так?!

— Вы, Катюша, ко мне, просто, с большим пиететом относитесь, чем к Елене Михайловне.

— Конечно! Вы в сто раз и умнее, и красивее, чем она. Пусть и на двадцать лет ее старше. Ой, простите, Валентина Васильевна, — Катюша в неподдельном испуге прижала ладони к груди, — с языка сорвалось!

— Ничего. Я же не пожилая девушка из шоу-бизнеса, чтобы стесняться своего возраста.

На безымянном пальчике правой руки Катюши женщина заметила изящное золотое колечко с зеленым камешком. Молодая учительница никогда прежде не носила дорогих украшений. Ей они были не по карману. Валентина Васильевна предположила, что это, скорее всего, предсвадебный подарок, но расспрашивать о нем не стала, ежесекундно помня о Катюшиной словоохотливости.

— Нет! — девушка по-детски махнула ладошкой. — Я часто говорю не то, что надо. Не знаю, как только меня Димка мой терпит?! Между прочим, он сейчас сказал, что вчера вашу соседку нашли.

— Какую соседку?

— А ту, что пропала неделю назад. Я ее фамилию не помню.

— Квасову?

— Точно, Квасову! Он ее труп в морг отвозил. Мой сержант как раз вчера дежурил, а в его дежурство всегда что-нибудь случается. Ее в реке под Меловаткой выловили.

— Утонула?

— Вроде бы. Сегодня экспертизу должны провести. Они…

Раздался короткий автомобильный гудок. Девушка оглянулась.

— Ой, мне пора! Валентина Васильевна, все не было удобного случая вас спросить. Можно я к вам иногда заходить буду? Я по вас скучаю. И мне время от времени советы бывают ваши нужны — я педагог все-таки начинающий. А по телефону обсуждать психологические проблемы учащихся как-то непрофессионально. Верно?

— Приходите, Катюша. С удовольствием поделюсь с вами своим кисло-сладким учительским опытом. Приходите.

— Спасибо, Валентина Васильевна! Я постараюсь много времени у вас не отнимать. Знаю, что я страшная болтушка, но я буду очень строго себя контролировать. До свидания!

Катюша развернулась и побежала к стоящему возле Дома культуры автомобилю.

— Валентина Васильевна, а Димка мне предложение сделал! — вдруг обернувшись, крикнула она и подняла вверх правую руку, демонстрируя колечко. — Вот!

— Поздравляю!

Глядя на Катюшу сейчас со стороны, невозможно было подумать, что этой девчонке двадцать шесть лет, преподает она химию и что старшеклассники, включая самых бестолковых, ее уважают. В отличие от большинства коллег-педагогов, причислявших простоту к человеческим порокам. Сама бывшая заведующая учебной частью была уверена, что не всякая простота хуже воровства.

— Девушка, девушка! — услышала Валентина Васильевна у себя за спиной грубоватый мужской голос. Она с любопытством повернулась направо, почувствовав с той стороны резкий запах дешевого табака.

— Вы ко мне обращаетесь?

— О! Васильевна, извини. Не признал, — Иван Дронов, известный на весь Бирючинск дебошир и пьяница, сделав удивленные глаза, развел руками.

Он был как обычно небрит — по-мужицки, а не а ля метросексуал, — но в остальном выглядел опрятно, и его одежда распространяла едва уловимый аромат «альпийской свежести». Отсюда следовало, что любящая супруга — Валентина Васильевна хорошо ее знала — до сих пор не выставила сильно пьющего мужа за дверь.

— Здравствуй, Иван! — поприветствовала она своего бывшего ученика.

Дронов, заулыбался, показывая пожелтевшие от курения зубы.

— Доброго здоровьица!

— О чем же ты хотел поболтать с незнакомой девушкой?

— Так, это…

Дронов склонил голову набок и, опустив глаза, замолчал.

— Смелее. Ты же не на уроке математики.

— Ну, хотел рублик-другой попросить у прекрасной незнакомки. — Иван, прищурив один глаз, хитро посмотрел на Валентину Васильевну. — На утренний кофе не хватает.

— И круассаны?

— Чего?

— Я говорю, и булочку в томате.

По выражению лица Дронова было видно, что шутки он не понял.

— Васильевна, я пивка только хотел взять. Для настроения. А потом сразу собирался бежать на любимую работу.

— Иван, Иван…

Валентина Васильевна поставила пакет на асфальт и достала из кармана брюк кошелек.

— Сколько тебе нужно? А то сейчас начнешь прохожих обирать.

— Н-е-е. Я всегда по-доброму. Да и надо всего-то два рублика. Или три.

— Держи, — женщина протянула Ивану пятирублевую монету.

— Васильевна, спасибо! Выручила по-соседски. Лариске моей только не говори, что я с ранья у магазина ошивался. Лады?

— Не скажу. Ты про работу на радостях не забудь. Хорошо?

Валентина Васильевна опасалась, что Дронов опять уйдет в традиционный многодневный загул и не хотела быть ему в том помощницей.

— Только бутылек пивасика возьму — и сразу на склад. Ребятишкам там без меня никак не управиться. У них ни бицепсов, ни трицепсов. Мешок цемента поднять не могут. Как я их брошу? Наберут кнопкодавов, а Иван потом выручай, рви пупок.

Казалось, что Дронов говорит вполне искренно. Безоговорочно ему поверить Валентине Васильевне мешал лишь ее жизненный опыт.

— Иван, а ты слышал, что вчера Раису Квасову нашли? — спросила она, вдруг вспомнив о непростых отношениях Дронова с погибшей.

Иван расплылся в улыбке.

— Райку Бомбу?! Где?

— В Лигани, под Меловаткой.

— Утонула что ли? Вот дает, толстомясая! А я знал, что она своей смертью не помрет.

— Почему?

— Сильно додельная была.

— Не поняла.

— В каждую дырку затычка. Жизни всех учила. Вы же знаете, сейчас каждая сволочь с большими бабками народ жизни учит. Считают, что они самые умные. А на самом деле у них просто на месте совести… хрен вырос, отсюда и бабульки в карманах.

Валентина Васильевна давно обратила внимание на то, что Дронов при женщинах и детях почти никогда не ругается матом. Хотя и давалось ему это с видимым трудом, ибо привычка — вторая натура.

Женщина улыбнулась.

— Думаю, Квасова не такая уж и плохая была. Встречаются дамы и намного хуже, — мягко заметила она.

— Ну, не знаю. По мне, так свинья свиньей. Ладно, Васильевна. Спасибо за помощь. Пойду я. Бывай.

Дронов, подкинув монету и ловко поймав ее на ладонь, заспешил через площадь к магазину. Таким образом, вероятно, Иван давал понять, что своего мнения по поводу Квасовой он не изменит, но и жестко противопоставлять его мнению Валентины Васильевны не собирается. Хотя настоять на своем он любил еще с детства.

— На работу не опаздывай! — негромко крикнула ему вслед Валентина Васильевна.

— Иван сказал — Иван сделал! — подняв над головой растопыренную пятерню, заверил ее Дронов.

Валентина Васильевна положила кошелек в задний карман брюк и взялась за пакет.

— А ведь умный был парень, — бросила она уже на ходу и вздохнула.

Солнце уже начинало припекать и женщина, шагнув в парковую тень, добрым словом помянула про себя безвестных красноармейцев и комиссара Голопятова.

Глава 2

Когда Валентина Васильевна свернула с улицы 20-летия Октября в свой переулок, она увидела возле двухэтажного, крытого черепицей дома Квасовых полицейский «УАЗ» и вишневую «Ладу» восьмой модели. Рядом с «восьмеркой» стоял старший лейтенант Жарких из местного уголовного розыска.

Форма на старшем лейтенанте сидела как влитая. Мало кто из бирючинских полицейских мог похвастаться подобной выправкой. У местного населения невольно складывалось впечатление, будто городские блюстители порядка либо приобретают мундиры по случаю на местном базаре, либо донашивают их за старшими братьями, уехавшими в Москву на заработки.

С Жарких Валентина Васильевна была малознакома. В Бирючинск его с повышением перевели, наверное, год назад откуда-то из-под Воронежа. За это время он заработал себе репутацию человека въедливого и жесткого. Причем, когда нужно, не по возрасту умеющего «мягко стлать». Вслед за сыном, купив небольшой домик с видом на реку, недавно переехала в Бирючинск и его мать-пенсионерка. Говорили, что она неплохо шьет. Жили они теперь вместе.

Сойдя на обочину и остановившись возле почтовых ящиков, Валентина Васильевна открыла свою ячейку и достала воскресную газету. Она была единственной в переулке, кто последние двадцать лет выписывал на дом какую-либо прессу. Соседи считали это безобидным чудачеством уважаемой женщины.

Неожиданно тяжелая кованая калитка Квасовых со стуком отворилась, и со двора, придерживая рукой фуражку, выскочил молоденький полицейский. Он открыл заднюю дверцу «уазика» и замер, держась за дверную ручку. Он был торжественен, как паж на королевском приеме.

Из калитки вышли еще двое полицейских, первый из них шел спиной вперед. Они несли за руки и за ноги не подававшего признаков жизни Николая Квасова. Полицейские с трудом впихнули мужчину вперед ногами в машину, и молоденький страж порядка захлопнул за ним дверь.

Женщина с интересом наблюдала за происходящим, делая вид, что ее больше занимает газета, а не пикантная сценка с участием полицейских.

Командовавший погрузкой тела Жарких, заметив стоявшую у почтовых ящиков Валентину Васильевну, браво козырнул.

— Здравия желаю!

— Здравствуйте, Сережа! Что за операцию вы проводите? — спросила она, подходя к полицейским.

— Служебная тайна. Но вам по секрету могу сообщить: задерживаем подозреваемого.

Последние два слова старший лейтенант произнес многозначительным шепотом. Валентина Васильевна не поняла, шутит он или нет.

— Николай что, пьян? Или вы его так утихомирили?

— Даже не собирались! Ужрался, как народный артист России.

— Понятно. С Николаем иногда такое случается.

— Парни, быстро по машинам! — приказал Жарких, закрывая на замок калитку. — Валентина Васильевна, в общем, я тут все запер. Ключи хозяйские я с собой забираю. Если что, ну, сами понимаете, позвоните нам тогда. Хорошо?

— Хорошо.

— И соседей предупредите! Сейчас охотников до чужого добра хоть отбавляй!

Мотор «уазика» взревел, и, покачиваясь на старом ухабистом асфальте, машина скрылась за поворотом. Следом исчезла из вида и «восьмерка» старшего лейтенанта.

Как только автомобили уехали, приоткрылись сосновые, блестевшие лаком воротца соседей Квасовых, супругов Дубко. В проеме показалась плешивая голова хозяина, Льва Сергеевича, бывшего учителя физики и астрономии, а ныне пенсионера. На заслуженный отдых он с почетом вышел еще одиннадцать лет назад.

Дубко посмотрел сначала налево, потом направо. Анодированная оправа его очков сверкнула под лучами утреннего солнца.

— Свалили?.. Васильевна, копы, спрашиваю, свалили?

— Что? Повторите, Лев Сергеевич!

— Менты, говорю, где?!

Валентина Васильевна, исходя из многолетних наблюдений, поняла, что заслуженный работник народного образования, дважды орденоносец, сегодня с утра хватил лишнего. Будучи в своем обычном состоянии легкого подпития, уважаемый пенсионер не позволял себе грубых выражений.

— Полисмены уже отбыли, Лев Сергеевич.

Женщина переложила из руки в руку пакет с продуктами. Уж, не на пару ли с Николаем старик выпивал, подумала она.

Дубко приоткрыл воротца чуть шире. Теперь Валентина Васильевна увидела, что на нем из одежды лишь клетчатые, надетые наизнанку, но отменно отглаженные семейные трусы.

Обут Лев Сергеевич был в шлепанцы багряного цвета с помпонами. Наверное, сандалии именно такого оттенка носили императоры Древнего Рима. Надо признать, что в облике бывшего учителя присутствовало что-то латинское.

— Чего они тут с утра кантовались среди мирных жителей? — спросил пенсионер слегка заплетающимся языком. — Или все бирючинские преступники переехали, наконец, в добрую старую Англию и нашим полицаям теперь заняться нечем?

— Они Николая только что забрали.

— Соседа моего?

Льва Сергеевича качнуло вперед, и он уперся рукой в лакированный столбик.

— Да, — кивнула Валентина Васильевна, — вашего любимого соседа.

— Вот те на… За что?! Это же агнец. Можно сказать, жертва… воинствующего феминизма. Ох, бабизм этот мир погубит, — запричитал пенсионер, тяжело ворочая головой из стороны в сторону. — Ох, погубит!

— Раиса, говорят, утонула, и его, наверное, в убийстве заподозрили.

— Эта тварь утонула?! — выпрямившись, воскликнул Дубко. — Ха-ха-ха! Есть Бог на свете, и он все видит! Не догадывалась, сволочь, что из-за своего характера может жизнь, как Муму закончить. А я был уверен! А с чего они взяли, что это Колька ее того?

Пенсионер нахмурился. С таким выражением лица он вполне мог бы послужить моделью для бюста Понтия Пилата или Тита Ливия.

Валентина Васильевна еле сдержала улыбку.

— Не знаю, Лев Сергеевич.

— Колька — добрый хлопец. Любую вещь с ходу починить может. Жалко, жалко. Надо будет ему алиби обеспечить.

— А если это его рук дело?

— Рыбакова, не смеши. Ты же не дура и должна понимать, что такое в принципе невозможно. А если и возможно, то Кольке за это надо орден выдать через плечо, как этому… Рас… тыр… пыр… провичу. Ну, ты поняла. Играет который везде. На большой, на такой… Если не умер еще. А они его под арест. Лет пятнадцать теперь впаяют. Свободу Кольке Квасову! — крикнул Дубко и икнул. — Миль пардон. Может, зайдешь ко мне, красота ненаглядная? У меня винцо испанское есть. Кава называется. Вкус — закачаешься. Но предупреждаю, сам я водочку пить буду. Как настоящий патриот!

Заслуженный учитель гордо вскинул вверх подбородок.

— Спасибо, Лев Сергеевич. Дел выше крыши.

— Печально, печально. Уважаю тебя, Васильевна. И как человека, и как бабу. Порядочные бабы ведь сейчас в России редкость. А о девках и говорить нечего! Уже в двадцать лет каждой второй между ног узбекскую дыню засунуть можно. Еще этим и гордятся, дуры. — Дубко снова качнуло вперед. — Да, жаль, что я не в твоем вкусе. Фемина ты гарна. Софья Ковалевская и Людмила Чурсина в одном лице.

— Спасибо за комплимент. Пойду я, Лев Сергеевич.

— Ступай, красавица. Если какая помощь нужна будет, заходи без стеснения. Лев для тебя все сделает! Клянусь своим телескопом.

— Спасибо, мой рыцарь.

Валентина Васильевна с добродушной улыбкой кивнула бывшему учителю и не спеша зашагала домой вдоль соснового, покрытого лаком забора.

Свернув за угол, она неожиданно увидела метрах в семи от себя Ольгу Гасилову, местного почтальона. Та, ведя рядом с собой велосипед, шла навстречу Рыбаковой по узкому, засыпанному отсевом переулку. Широкие бедра женщины были туго обтянуты потертыми синими джинсами, а ее довольно заметно выступающий животик прикрывала надетая навыпуск серая, в черную узкую полоску мужская сорочка. На голове «почтальонки», как называли Гасилову почти все местные старушки, кокетливо сидела белая матерчатая кепочка.

Ольга, которая была лет на пятнадцать младше Валентины Васильевны, выказывая уважение, поздоровалась первой:

— Доброе утро!

— Доброе утро, Оля! Что вас занесло в наш околоток?

Гасилова остановилась.

— Бабе Кате пенсию доставляла. Обычно за деньгами она сама на почту ходит, а тут ей на днях спину сильно прихватило. Вот она и попросила, чтобы я ей сегодня пенсию на дом принесла.

— Ясно. А вы как поживаете?

— Ничего. Жаловаться грех.

— Женька как?

— Да вот решил осенью в армию идти. Не хочет, балбес, дальше учиться. Ох, и боязно мне за него, Валентина Васильевна.

Гасилова поджала пухлые губы. Рыбакова, между прочим, не помнила, чтобы она видела их хотя бы раз накрашенными. А они того заслуживали. Правда, их соблазнительность стала бы тогда до неприличия вызывающей. Наверное, Ольга сие тоже понимала и по этой причине губной помадой не пользовалась.

— Что так? — спросила Валентина Васильевна, перекладывая пакет с продуктами в другую руку. — Женька у вас парень крепкий. Силушки дай Бог каждому.

— То-то и оно. Ввяжется там в драку. Он же у меня горячий не в меру. Отобьют ему дембеля башку или того хуже. Нападут скопом.

— Так давайте я с комиссаром нашим поговорю. Наверняка части какие-нибудь приличные в многострадальной российской армии уже есть. Я подполковника Суханова хорошо знаю. Наверное, он посоветует, как Женьке в хорошую часть можно попасть.

— А разве можно так устроить?

— Почему нельзя? Мы ведь с вами Женьку не от службы отмазывать собрались.

— Ой, спасибо, Валентина Васильевна! А то душа болит, мочи нет. Спать лягу, а сама все думаю, думаю.

— Ничего, Оля. Все будет нормально. Не переживайте.

— Валентина Васильевна, а вы слышали, что вчера Райку Квасову в реке нашли? — вдруг спросила Гасилова.

Рыбакова усмехнулась.

— Слухи по Бирючинску с какой-то невероятной скоростью разлетаются. И интернет не нужен. Слышала, Оля. Сейчас только что Катюша Минакова мне сказала.

— Вредная была тетка.

— Она и вам насолила?

— Было дело. Она к Женьке моему в супермаркете однажды прицепилась, а тот ее матом приложил, стервец. Так она в милицию заявление написала, что он ее в общественном месте в живот ударил. А Женька эту заразу даже пальцем не трогал! Петя Лещев, кум мой, чуть ли не на коленях перед ней ползал, чтобы она не брала грех на душу. Всей родней ходили тогда перед ней извиняться. Даже деньги предлагали.

— И что? Взяла она деньги?

— Нет. Но заявление из милиции забрала. Обошлось все, слава Богу. Петя ей потом пять килограммов рыбы отнес. Там даже несколько стерлядок было. А теперь вот все, видать, ей аукнулось. Бог не Микитка! Ей пятьдесят-то было?

— Что-то около того. Сорок семь или сорок восемь. Точно не могу сказать.

— Упокой ее душу.

Гасилова перекрестилась.

— Кстати, а Квасова в церковь часто ходила? — спросила Валентина Васильевна. — Она, вроде, верующая была.

— Ага, ходила. Одной рукой крестилась, а второй батюшку за хрен держала. Прости меня, Господи!

— Это как понимать?

— Ну, люди так говорят, — с важным видом проронила Гасилова. — Сама я свечку им не держала, но то, как она нашему батюшке глазки строила, видела.

Глава 3

Не успела Рыбакова разложить на кухне до конца покупки, как раздался телефонный звонок. Она прошла в коридор и взяла трубку домашнего телефона.

— Алло! Валентина Васильевна? — услышала женщина знакомый голос. — Здравствуйте! Это майор Посохин. Не могли бы вы нам помочь? Вчера был обнаружен труп вашей соседки Квасовой Раисы Николаевны. Нужно бы ее опознать. Муж Квасовой, черт бы его побрал, пьян как свинья, а дочка приедет только завтра. Вы же гражданку Квасову хорошо знали?

— Да, Павел, знала. Лет двадцать рядом живем. То есть жили. Конечно, я приеду. А…

— Спасибо! Машину я уже выслал. До свидания!

Валентина Васильевна положила трубку и направилась к зеркалу. Для того чтобы причесаться, ей понадобилось всего четыре взмаха расческой.

Год назад, выйдя на пенсию, Валентина Васильевна первый раз в жизни сделала короткую стрижку. В парикмахерской ее долго отговаривали от этого шага, но она настояла на своем, заявив, что уже и так потратила на уход за волосами четверть своей жизни.

— Пришло время проститься с имиджем советской учительницы, — добавила она тогда и про себя подумала, что с такими же смешанными чувствами, наверное, расставались со своими косами девушки-дворянки в первые годы советской власти. В России почему-то все рано или поздно, часто даже в мелких деталях, повторяется снова и снова.

Быстро окинув себя взглядом, Валентина Васильевна вынула из верхнего ящика комода паспорт, чистый носовой платок и, положив их вместе с кошельком в небольшую спортивную сумку, набросила ее на плечо.

— Как говорил Семен Семенович Горбунков, не хочется, а надо! — объяснила она свой срочный уход кошке Люсе, которая, сидя на пуфике, неодобрительно взирала на ее сборы. — Остаешься за старшую. Банку с кукурузой поставишь в холодильник.

Люся противно мяукнула. Видно, последняя шутка показалась ей неуместной. Наличие в жилах благородной сиамской крови все-таки сильно сказывалось на ее характере.

— Хорошо, хорошо! Я сама потом поставлю.

Сунув в карманчик сумки смартфон, Валентина Васильевна, позвякивая ключами, направилась к выходу.

Патрульная машина, сияя чистыми стеклами, уже стояла возле ее ворот.

— Быстро вы приехали! — с удивлением отметила Валентина Васильевна, ища глазами водителя.

— Сержант Самарин! — выглянув из-за капота, представился присланный за ней полицейский. — Было приказано лететь пулей.

Выглядел сержант лет на двадцать шесть. Его простодушное лицо невольно вызывало симпатию. Он затушил сигарету и распахнул перед женщиной дверь «уазика».

— Прошу!

Поблагодарив, Валентина Васильевна забралась на переднее сиденье и поставила сумку на колени.

— Как вас зовут? — спросила она сержанта, когда тот сел за руль.

— Самарин, — ответил полицейский, заводя машину.

— А по имени?

— Анатолий. Но вы зовите меня Самарин. Мне так больше нравится. В Бирючинске, кроме меня, других Самариных нет. Я специально в нашей миграционной службе узнавал.

— Хорошо. Меня зовут Рыбакова Валентина Васильевна.

— Я в курсе. Вы жена прежнего начальника уголовного розыска, что в Чечне погиб. Говорят, отличный мужик был. … Вас многие в городе знают. И отзывы о вас тоже самые положительные.

— Спасибо на добром слове, — сказала Валентина Васильевна, опуская боковое стекло.

Преодолев небольшой подъем, машина выехала из переулка на улицу 20-летия Октября. Дорога была пуста.

— А вы не скажите, кто нашел труп Квасовой? — спросила Рыбакова. — Или об этом нельзя говорить?

— Соболев Иван Степанович, — ответил сержант, увеличивая скорость. — Он раньше у нас работал. В ППС. Сейчас на пенсии. Поехал на рыбалку, поставил сети. Утром стал вытаскивать, а там труп. Тетке здорово повезло, что она к нему в сети попала. Кто-нибудь другой и не сказал бы никому. Побоялся бы, что привлекут за браконьерство.

— И как, привлекли?

— Соболева? Н-е-е. Пал Петрович ему даже руку пожал. Сеть только жалко. Порезали, когда труп доставали. Хорошая была сеть. Капроновая.

— А вы тоже рыбак?

— Я? Н-е-е. Я же не местный. В поселке, где я родился, и речки-то нормальной никогда не было. Так, ручей, вроде вашей Серебрянки протекал, и все. Даже пруда не было. Какая рыбалка? В рыбалку обычно с детства втягиваются. Бывают, конечно, в жизни исключения, но редко. Я, когда был маленький, по ягоды, по грибы ходил, орехи собирал. И вся моя рыбалка! — Самарин широко улыбнулся. — Кстати, у вас тут за грибами почему-то мало кто ходит.

— Тридцать лет назад вообще никто не ходил. Это только вот в последние лет пятнадцать потихоньку начали приобщаться, как говорится, к тихой охоте, а до этого на грибы почти никто и внимания не обращал. Ягоды, правда, собирали. У нас здесь много чего растет: и ежевика, и терн, и боярышник, и земляника. Всего не перечислишь. Даже водяные орехи есть. Я, когда на каникулы к бабушке с дедом приезжала, то…

— Так вы тоже не местная?

Самарин на секунду оторвал взгляд от дороги.

— Нет, я родом из Белгорода. Отец мой здесь родился.

— А чего вы сюда переехали, если не секрет? Родителям надо было помогать? Они, наверное, когда на пенсию вышли, в Бирючинске осели? Захотели, так сказать, быть поближе к природе. Свежий воздух, бескрайние просторы, река опять же…

— Нет. Они так до смерти в Белгороде и жили. Просто я была как-то здесь на каникулах, в гостях у подруги, и познакомилась с хорошим парнем. Через два года вышла за него замуж. Когда окончила институт, переехала к мужу. Раньше так было принято. Он уже тогда в милиции служил. Скажите, Самарин, — вернула разговор к первоначальной теме Рыбакова, — а что у вас говорят по поводу смерти Квасовой. Она сама или…

— Намекаете на то, что гражданка имела неоднозначный характер? Да уж, стерва была еще та! Кстати, знаете исходное значение слова «стерва»?

— Знаю.

— Правда? А я только недавно стал в курсе. Павел Петрович меня просветил. Я сначала ему не поверил. Думал, что он прикалывется. Полез в интернет. Смотрю, точно — падаль. А! — Самарин хлопнул себя по лбу. — Вы спросили сама она или кто-то постарался. Явных следов насилия на трупе не заметно. Ни голова не проломлена, ни ножевых ранений, ни следов удушения. Такое впечатление, что гражданка тихо и мирно пошла ко дну. Но без камня на шее!

— Вы ее видели?

— Труп? Видел, конечно. Но это так, поверхностный осмотр. К нашему приезду уже результаты вскрытия будут готовы, я так думаю. Начальство всех ни свет ни заря на ноги поставило. Тетка ведь богатая была. Связи, говорят, в администрации имела.

— И вас ни свет ни заря потревожили?

— Меня в первую очередь. Павел Петрович предпочитает со мной дело иметь. Самарин слетай туда, Самарин доставь того. У меня проколов не бывает. Приказы выполняю четко, а когда надо могу разумную инициативу проявить. И с хамством у меня все в порядке.

— Это как?

— Ну, могу при разговоре с гражданским населением обходиться без мата и на «вы» без напоминаний всегда обращаюсь.

— Да, Самарин, вы правы. Нам очень не хватает доброжелательных полицейских.

— Так за это же не платят! Вот и не хватает.

— А вы думаете за это надо платить?

— Если человек по жизни урод, как его можно обуздать? Либо кнутом, либо пряником. Как говорит Павел Петрович, большим уродам — кнут, маленьким — пряник.

Глава 4

— Она? — спросил старший следователь межрайонного отдела СКР, откинув простыню с лица мертвой женщины. Жест у него получился очень изящным. Словно он предоставлял для обозрения имеющую мировое значение археологическую находку, а не раздувшийся в воде труп.

Рыбакова взглянула на погибшую и быстро отвернулась.

— Да. Квасова Раиса Николаевна. Никаких сомнений.

— Хорошо. Будьте любезны, распишитесь.

— Неприятное зрелище, — поморщилась Рыбакова, ставя подпись в протоколе опознания.

— Бывает и хуже, — сказал подошедший к ним Посохин, прикрывая лицо погибшей. — Сейчас ведь в Лигани раков намного меньше водиться стало, чем раньше. А лет двадцать назад! Никогда не забуду своего первого утопленника. — Майор с грустью улыбнулся. — Если бы не ваш муж, Валентина Васильевна, вырвало бы меня прямо на жмурика. Дмитрий Евгеньевич еле успел мне тогда свою кепку подставить.

— Он мне рассказывал.

— Смеялся, наверное.

— Так, чуть-чуть. Помню, он отметил еще, как вы быстро в себя пришли и снова принялись за работу.

— А вот это у меня из памяти что-то улетучилось.

— Потому что случившийся конфуз занимал в тот момент все твои мысли, — заметил следователь.

— Да, переживал я долго. Дня три, наверное.

«Мне в двадцать с небольшим лет, чтобы выбраться из эмоциональной ямы, — подумала Валентина Васильевна, — потребовалось бы две-три недели».

— Павел Петрович, ты пока ни куда не уезжай, — мягко приказал следователь. Он поблагодарил Рыбакову, пожав ей руку, и направился к понятым.

— Хорошо, — кивнул Посохин. — Жду.

Он вдруг заметил, как Валентина Васильевна, вскинув голову, вся напряглась.

— Подкатило?.. Может, водички? Или нашатыря?

Женщина глубоко, через нос, вздохнула и, сложив губы колечком, медленно выдохнула.

— Нет-нет, спасибо, Павел, — успокоила она Посохина. — Я в порядке. Причину смерти уже установили?

— Труп находился в воде примерно неделю. Муж, кстати, сообщил о ее пропаже в прошлую среду. Дежурный говорит, что, как он понял из объяснений Квасова, ее не было дома уже ночью со вторника на среду. То есть, во вторник часов в восемь вечера она ушла купаться на старый пляж и — с концами. Розыск, естественно, сразу объявлять не стали.

— Само собой. Трое суток ведь не прошло со дня пропажи.

— На тот момент еще не прошло. В общем, вода в легких речная. Синяков и ссадин, нанесенных при жизни, на теле нет. Половые органы в порядке. Кольца золотые на пальцах остались. Дорогие. По меркам нашего городишки, конечно. В крови на момент смерти мог быть алкоголь. Сейчас точно сказать уже невозможно. Предполагаем несчастный случай. Чуть не забыл: когда мы ее нашли, на ней был закрытый купальник. Хороший, французский. На нем тоже никаких повреждений. Конечно, неясности есть. Например, уши у погибшей проколоты, а сережек при обнаружении на ней не было. Хотя, не исключено, она могла их и дома оставить. Надо будет у родственников уточнить.

— А Жарких сказал, что вы ее мужа подозреваете.

— Старший лейтенант у нас фантазер. Молодой еще.

— А зачем же вы тогда Николая Квасова задержали?

— Никто его пока не задерживал. Я Жарких приказал Квасова привезти на опознание, а тот оказался пьян в лоскуты. Не знаю, зачем он его сюда тащил в таком состоянии. Перед Карельским неудобно.

Посохин через плечо глянул на следователя, что-то обсуждавшего с братьями Заполошными. Они опознавали погибшего в аварии племянника. Упитанные и приземистые, они чем-то напоминали хоббитов (Посохин накануне вечером пересматривал с дочерью «Братство кольца»).

Майор снова перевел взгляд на Рыбакову.

— Поэтому вас и пришлось потревожить. Квасов сейчас у нас в кутузке спит, чтоб ему…

Посохин почесал висок уголком блокнота.

— Есть еще одна непонятная деталь. Вернее, три. У погибшей на ладонях отмечены небольшие порезы, полученные при жизни. Но на порезы от ножа не похожи. Откуда они взялись — непонятно.

— Можно посмотреть?

— Да ради Бога.

Посохин по бокам немного завернул простынь, открывая руки погибшей.

— Я сейчас вам покажу, — сказал он, надевая резиновую перчатку.

Валентина Васильевна, не прикасаясь, осмотрела ладони утонувшей соседки. На них были хорошо заметны неглубокие продольные раны, сантиметров по пять длиной, с разошедшимися краями. На левой ладони был один порез, на правой ладони — два, но размером поменьше.

— Да, вряд ли, это ножевые.

— Я же говорю. Но мне кажется, что-то подобное я уже видел. Причем не так давно. — Посохин, глядя в пол, на несколько секунду задумался. — Ладно, разберемся.

— Не сомневаюсь.

Майор вскинул голову и улыбнулся.

— Огромное вам спасибо, — сказал он устало, и стал стягивать с руки резиновую перчатку. — Выручили. Самарин вас подвезет до дома. Сержант!

— Да, Павел Петрович?!

— Отвезешь Валентину Васильевну, куда скажет.

— Слушаюсь!

Рыбакова закинула ремешок сумки на плечо.

— Спасибо, Павел.

— Да не стоит благодарности. Это я вас должен благодарить. Вот, дьявол! — внезапно выругался Посохин. — Вы так внимательно эти порезы осматривали, что снова разбудили во мне сомнение насчет несчастного случая. Пьянью она, вроде, не была, сердце в порядке… Квасов проспится — потрясу его немного. Говорят, они с женой не ладили давно.

— Не ладили, но Николай вряд ли пошел бы на убийство. Я его немало лет знаю. Человек он неплохой.

— Чужая душа — потемки.

— Потемки, Павел, не в каждой душе.

Уложив в папку протокол опознания, к ним снова подошел Карельский. Судя по тому, как он двигался, Рыбакова предположила, что в юности следователь, скорее всего, занимался бальными танцами.

— Павел Петрович, а где сейчас муж погибшей? — спросил он, взглянув на часы.

— У нас в обезьяннике отдыхает.

— Когда с ним можно будет поговорить? К концу дня он придет в норму?

— Маловероятно. Думаю, лучше подождать до завтра.

— Завтра как минимум до обеда я буду занят. Ты его тогда утром сам опроси и мне доложи потом. Не будем это дело затягивать.

— Мне рассматривать его в качестве подозреваемого?

— А разве есть основания?

— Ну, отношения, например, у него с женой были неважные.

— Смерть гражданки Квасовой была насильственной?

— Не знаю. На первый взгляд, нет.

— Вот и не надо пока огород городить.

— Хорошо, не буду.

— Еще раз вам большое спасибо, Валентина Васильевна! — повернулся к Рыбаковой Карельский. — Извините, что пришлось привлечь вас ко всему этому, — следователь жестом указал на лежавший под белой простыней труп.

— Ничего страшного. Я имею в виду не произошедшее, а то, что вы меня сюда вызвали.

— Конечно, конечно! — Лицо следователя посуровело. — Я понимаю, что подобные вещи особого эстетического удовольствия не доставляют, но так уж получилось. Да, Павел Петрович?

— Бывает.

— Сознательные граждане всегда готовы придти на помощь следственным органам, — сказала Рыбакова и улыбнулась, чтобы немного сгладить высокопарность фразы.

— Нам чаще несознательные граждане помогают, — заметил Посохин, ухмыльнувшись. — Се ля ви.

Глава 5

— Спасибо, Самарин. Дальше я сама. Всего доброго! — сказала Рыбакова, открывая дверцу «уазика».

— До свидания! Рад был познакомиться. — Сержант по-простецки вскинул вверх руку. — Удачи!

Выйдя из патрульной машины, Рыбакова отправилась не домой, а зашла в гости к Дубко. Она собиралась подробно расспросить заслуженного учителя о взаимоотношениях супругов Квасовых в течение последних недель жизни Раисы.

Валентину Васильевну до глубины души возмутило то, что Посохин вдруг заподозрил в убийстве жены Николая Квасова, человека, по ее мнению, незлого и бесхитростного. И напрасно майор пытался сделать вид, будто Николай серьезного интереса у него не вызывает. Она ему не поверила. Впрочем, краем уха она слышала об одном событии, которое могло послужить поводом для столь серьезных подозрений. Однако никогда не следует забывать, что нередко правдой у нас считается недоказанная ложь, подумала она с горечью.

Во дворе жена Льва Сергеевича, невысокая грузная дама, кормила кур.

— Цыпа, цыпа, цы-ы-па!

«Господи, до чего она на Горбачева похожа! — подумала Рыбакова. — Если бы не эти кудряшки и халат… Бедный Лев Сергеевич! Спать в одной постели с бывшим президентом СССР… Брр!»

— Здравствуйте, Ольга Григорьевна!

Рыбакова постаралась придать своему приветствию как можно больше сердечности.

Ответное «здравствуйте» прозвучало не слишком дружелюбно, но стоило ли обращать на это внимание, когда пытаешься решить весьма непростую задачу.

— Ольга Григорьевна, хотела поговорить с вашим супругом об одном деле, — продолжила Рыбакова, даже интонационно оставаясь в рамках дипломатической этики. — Он сейчас не занят?

— Он всегда занят. Во времянке за компьютером сидит. На голых девок любуется. Все не уймется никак, старый кабель.

— Спасибо. Я ненадолго.

Сумев сохранить серьезное выражение лица, Валентина Васильевна прошла в небольшой, обшитый шифером, летний дом.

Лев Сергеевич с гордым видом сидел за обшарпанным письменным столом, скрестив на животе руки и вперив взгляд в большой жидкокристаллический монитор. Пенсионер был уже облачен в черные тренировочные брюки с белыми лампасами и голубую футболку. Тапки с помпонами он поменял на сланцы.

Подойдя ближе, Валентина Васильевна разглядела на футболке у старика портрет Че Гевары.

— Еще раз здравствуйте, Лев Сергеевич!

— А, пришла все-таки! И моей кикиморы не испугалась? — оживился Дубко.

Выглядел он теперь свежее, чем утром. Наверное, благодаря стараниям жены, которая в нем души не чаяла, хотя и обходилась на людях со своим неблагоразумным мужем очень круто.

— Я по делу, Лев Сергеевич.

— Я тоже не бездельничаю. Читаю одну статейку про НЛО. Интересуешься НЛО? Моя думает, что я тут на голых девок пялюсь. А я ее и не разубеждаю. На дуру еще время тратить. Даже опытные бабы часто не в курсе, что у настоящего мужика всегда на первом месте самолеты. Помнишь старую песню? Первым делом, первым делом самолеты, — напел старый учитель. — Ну, а девушки? А девушки потом! … Пить будешь?

— Нет, спасибо.

— Да я тебе ничего такого и не предлагаю. Минералка в холодильнике стоит, если хочешь. Стаканы на полке. Мытые.

— От минералки не откажусь.

Валентина Васильевна достала из холодильника непочатую пластиковую бутылку с минеральной водой и сняла с полки граненый стакан.

— Бери стул, садись, рассказывай! — скомандовал Дубко, не отрывая взгляда от монитора.

Выпив воды, Валентина Васильевна вытерла губы уголком носового платка и, переставив стул ближе к письменному столу, села.

— Лев Сергеевич, я только что была на опознании Раисы Квасовой.

— И как? Рая Бомба, правда, утонула? — искоса глянув на Рыбакову, спросил Дубко.

— Утонула. Но не исключено, что ей помогли. Под подозрением — я была права — пока только Николай.

— Почему именно Николай?

— Ну, он же с женой не слишком ладил.

— Значит, на почве личной неприязни. Или полисмены считают, что они добро не поделили? В зажиточных семьях такое нередко случается. Хотя поверить в то, что Николай способен отправить кого-то на тот свет из-за денег, я не в состоянии. Не такой он человек.

— Насколько я знаю, Раиса на него в полицию заявление подавала недавно. Обвиняла в побоях. Это правда?

Дубко оторвался от компьютера.

— Ага, а потом заявление забрала, когда его хотели упечь на пятнадцать суток. Без него ей пришлось бы туго. Он же всем хозяйством занимался. Двор подметал, машины мыл. «Газель» ее, между прочим, он всегда сам чинил. Даже грядки полол. Эта барыня только свою уличную клумбу обихаживала. — Дубко, язвительно улыбнувшись, цокнул языком. — Колька ей в тот раз классный фонарь поставил! Либерал. Я за такие слова свою благоверную, вообще, убил бы.

— А что она сказала?

Пенсионер снова уставился в текст на мониторе.

— Васильевна, с каких это пор ты стала сплетнями интересоваться?

— Лев Сергеевич, я никогда не слышала, чтобы вы сплетничали.

— Хм! А я никогда не сомневался, что ты баба непростая.

— Ну, так что она сказала?

— Как непосредственный сосед, я кое-что слышал, конечно. Но только тет-а-тет тебе говорю. Как даме сердца. Не помню, с чего у них каша заварилась, но он ей съездил в глаз после того, как она стала орать, что поскольку ее муж импотент, то она имеет полное право ходить налево.

— И к кому она ходила?

— Могу только предполагать. Не утверждая!

— Предположите.

— Думаю, что это Аркашка Карманов.

— Это тот, который из Москвы?

— Угу. На лето сюда не первый год приезжает. Дачник. Но родом из Бирючинска. В детстве его Кормой дразнили. У него уже тогда задница была как два арбуза. Но у меня он не учился. Я когда после пединститута сюда вернулся, он уже в Москву уехал. Там он поступил в какой-то вуз, а потом в Министерстве легкой промышленности небольшую должность занимал. В общем, бывший столоначальник. При деньгах. Наверное, в ельцинскую эпоху раз-другой прошелся с ведерком по закромам родины. Почему он предпочитает Таиланду родные просторы, сказать не могу. Может, что со здоровьем?

— Его мать я знала. Она перед пенсией в нашей школе работала.

— Работала. Дети ее терпеть не могли. У нее и кличка была противная — Борман.

— Дети не всегда бывают справедливы.

— Только не в этом случае.

Рыбакова не стала дальше спорить с Львом Сергеевичем по поводу кличек, которыми учащиеся награждают своих педагогов. Она вообще не любила спорить. Тем более сейчас ее занимало совсем другое.

— Самого Карманова я видела только мельком, — сказала она, возвращая разговор в нужное ей русло. — Раза три, наверное. Не больше.

— И хорошо, что три, а не пять. Мерзкий тип. Весь в маму. Как говориться, против генов не попрешь. Лично я с ним горилку пить бы не стал даже на необитаемом острове.

— А Квасова с ним пила?

— Говорят. Сам я не видел. Поспрашивай народ, если интересно.

— К вам, Лев Сергеевич, полиция тоже, наверное, придет. Или даже повесткой вызовут.

— За каким интересом?

— Думаю, вас будут про взаимоотношения в семье Квасовых расспрашивать. Вы же их самый близкий сосед. Один забор на двоих.

— У нас весь переулок их соседи. И почти у всех на нее зуб был.

— У меня не было.

Дубко снисходительно посмотрел на Валентину Васильевну.

— Так она на тебя просто вякнуть не смела, на вдову погибшего в Чечне героя. И в ментовке тебя все знают, и глава района с тобой за ручку здоровается. А простому народу она же житья не давала. Доносы на всех строчила. Обратите внимание, господа! — вдруг громко воскликнул Дубко и поднял вверх указательный палец. — Вонючие смерды смеют нарушать закон! Законница, мать ее, — продолжил Дубко уже спокойнее. — Хотя сама дочка вора и статью за клевету имела. А брат ее вообще бандит. Сволочь толстозадая.

— Лев Сергеевич, — с укоризной покачала головой Рыбакова.

— А! — небрежно отмахнулся Дубко. — Никто тут по ней скорбеть не будет. Все к попу в церковь бегала. Видно, хотела попасть в Царство Божие. Хрен она туда попадет. Сколько зла людям сделала, зараза!

— Она же пыталась у вас лет двадцать назад часть участка отсудить? И у нее тогда, как мне помнится, ничего не получилось. Так?

— Я эту гиену живо на место поставил, не смотря на ее дружбу кое с кем из районного начальства. Она с тех пор со мной и Ольгой здороваться перестала. А когда моего сына в областную администрацию работать пригласили, она тут же начала нас с женой по имени отчеству величать и в гости к нам набиваться. Откуда только узнала? Наверное, моя жинка языком трепанула. Ох, и тщеславная! Почти как все бабы. Ты, Васильевна, тут выступаешь как редкое исключение, подтверждающее правило.

Дубко покрутил колесико мышки и вывел на монитор очередную страницу.

— Мне пришлось тогда госпожу Райку пару раз матюками обложить, чтобы она успокоилась и перестала в друзья набиваться.

— И как? Успокоилась?

— А то! Не таких обламывали.

— Что ж, спасибо за минералку, Лев Сергеевич. Пойду я домой. Люську пора кормить.

— Заходи как-нибудь еще. Поговорим о вещах вселенских, а не об этой мелочевке. Устал я от убогих умом и нищих духом.

— Обязательно зайду. Обещаю. Но никакого секса!

Дубко, откинувшись на спинку кресла, засмеялся и, скосив глаза, погрозил Валентине Васильевне пальцем.

— Ух, ты! Юмористка. Не вздумай так при моей благоверной пошутить. Если не хочешь, конечно, чтобы меня постигла Райкина участь.

Глава 6

Вечером того же дня Валентина Васильевна отправилась в гости к Наталье Петровне Сениной, с которой она была в приятельских отношениях, несмотря на значительную разницу в возрасте.

Сенина, бывший доцент ленинградского вуза, переехала в Бирючинск, как говорила она сама, в девяносто пятом году прошлого века, оставив квартиру в городе на Неве старшей дочери. Жила она одна, но с обитателями Речного переулка почти не общалась. К подавляющему большинству из них она относилась с нескрываемой иронией, а к их секретам — с глубоким презрением. Наталью Петровну интересовали только благородные литературные страсти, и поведать Рыбаковой что-то новое о взаимоотношениях приречных обывателей она была не в состоянии. Но у старушки имелась одна замечательная привычка, которая могла оказаться полезной не только для ее здоровья.

В течение последних нескольких лет Сенина регулярно в семь часов вечера отправлялась на прогулку к реке. Не исключено, что в прошлый вторник, прохаживаясь по старому пляжу, Наталья Петровна заприметила там не только погибшую, но и кого-нибудь еще. Вопрос был лишь в том, вспомнит ли Сенина все подробности события недельной давности? Возраст она имела все-таки почтенный.

— Наталья Петровна, это я. Принесла вам книги, которые обещала, — сказала Рыбакова, переступая порог прихожей. — Где вы?

В дальней комнате заскрипел диван.

— Валюша, я здесь, в спальне. Прилегла на полчасика. Присаживайся. Я сейчас.

Валентина Васильевна сняла кроссовки и, не надевая тапочек, прошла в гостиную.

— Ой, ты что! Забыла, где у меня тапки стоят? — всплеснула руками Сенина, выходя из спальни. В бордовом, с поясом, в белых и желтых ромбиках трикотажном халате, идеально сидевшем на ее худенькой фигурке, старушка выглядела очень моложаво.

— Здравствуй, моя красавица! — сказала она, поправляя заколку в седых волосах.

— Здравствуйте, Наталья Петровна! Нет, где у вас тапочки стоят, я не забыла. Я просто ненадолго. Вот, возьмите.

Рыбакова протянула хозяйке два толстых тома. Сенина взяла одну книгу в левую руку и, чуть погодя, другую — в правую. В ее осторожных движениях угадывалось даже не уважение, а скорее почтение к литературному слову.

— Спасибо. Домбровский, Музиль. О последнем я даже ничего не слышала, — сказала Сенина, слегка откинув назад голову и внимательно разглядывая обложки.

— Вы же хотели что-нибудь непростое.

— Хотела, хотела. Спасибо, Валюша! Ты меня все время выручаешь. Недавно Лена, младшая моя, на денек приезжала. Электронную книгу мне подарила. Чего там только нет! Но не могу я к этой новинке никак привыкнуть. А в библиотеку и ходить далеко, да и выбор там невелик.

Сенина сложила книги в стопку и направилась к стоявшему в углу между двух кресел журнальному столику.

— Телевизор, как ты знаешь, по причине хорошего воспитания смотреть каждый день я не могу. Зрелища там, в основном, для обывателей. В худшем смысле этого слова. С утра на экране все, извини, с диким энтузиазмом жрут, с обеда начинают худеть и выяснять сексуальные отношения, а вечером убивают и насилуют. Дочка обещала, что они с мужем мне месяца через три спутниковую антенну привезут. Лена сказала, на платных каналах есть что посмотреть. Но, на мой взгляд, книги все равно лучше, чем этот телевизор.

— Я тоже предпочитаю, как теперь говорят, бумажные носители.

— Англичане установили, что чтение лучшее средство от стресса. По эффективности оно превосходит даже пешие прогулки и прослушивание классической музыки. Стоит только шесть минут почитать и пульс у раздерганного человека тотчас нормализуется. Я на днях проверила — все верно. Валюша, задержись еще немножко. У меня тут тоже кое-что для тебя припасено.

Положив книги рядом с настольной лампой под зеленым матерчатым абажуром, Сенина вышла на кухню.

Валентина Васильевна, вдруг почувствовав слабость, присела на стул и тяжело вздохнула. Опять эти мысли о прошлом, о счастливом прошлом…

— Валюша, ты не молчи, — донеслось из кухни. — Мне здесь все отлично слышно.

— Знаете, что Квасова Раиса утонула? — спросила Рыбакова, медленно возвращаясь в день сегодняшний.

— Нет. Я слышала, что она пропала неделю назад. Я встретилась на днях с Зинаидой Смазневой в магазине, так она мне и рассказала об этом происшествии. Как обычно, помимо моей воли. Ты же знаешь, она, пока все новости местные собеседнику на голову не вывалит, не отвяжется. Женщина она хорошая, только язык, что помело. Точнее не скажешь. Ей бы ток-шоу вести.

— Наталья Петровна, а вы не изменили своей привычке прогуливаться вечером по берегу Лигани? Вы же каждый день там гуляете и в любую погоду, насколько я знаю. В прошлый вторник вы на прогулку ходили?

— В прошлый вторник? Конечно, гуляла. Погода стояла замечательная. Было безветренно, комфортная температура держалась, воздух был напоен природными ароматами. Чудесно!

— А Квасову на пляже вы в тот день не видели?

— Нет. Я на обратном пути ее встретила. Она к пляжу только-только подходила.

— Время не помните?

— Время? Наверное, начало девятого было.

— А как она выглядела?

— В смысле?

— Она была веселая, грустная?..

— А, вот ты о чем. Она продефилировала мимо меня надутая, словно старый индюк. Впрочем, я ее другой никогда и не видела. Скверная женщина. Подлая, наглая. Не хочу даже о ней говорить! Сразу начинает настроение портиться.

— А больше вы никого в тот день не встречали?

— Когда гуляла? Я правильно тебя поняла?

— Да.

— Сейчас попробую вспомнить. Неделя все-таки прошла, а событие, не Бог весть какое. Сейчас, сейчас… Память у меня еще в порядке, чего не скажешь об остальном.

Наталья Петровна вошла в гостиную, держа в руках две коробки конфет. Рыбакова, сладкоежка с большим стажем, никогда прежде так изысканно упакованных сладостей не видела.

— Настоящие бельгийские! — с гордостью произнесла Сенина. — Я сама их только недавно первый раз попробовала. Дочка в командировку в Брюссель ездила и привезла. Тебе подарок.

— Спасибо! Дорого же…

— Мне хочется тебя порадовать. Я знаю, как ты шоколад любишь.

— Неудобно.

— Валюша, перестань! Я дарю с чистой душой, и ты прими с чистой душой. К чему эти политесы?

— Хорошо! Принимаю с чистой душой.

— Вот и молодец! Мы говорили о прошлом вторнике, да? Я в тот день на пляже встретила Лешу Смазнева. Он на рыбалку собирался ехать. У него там лодка стоит. Где камни, знаешь? Это почти в самом конце пляжа. Туда никто купаться не ходит, а рыбаки лодки там свои примыкают.

— А он был трезвый или…

— Нет, нет! — перебила Рыбакову Наталья Петровна. — Он, как ни странно, был абсолютно трезв. Никакого водочного амбрэ. С Лешей подобное время от времени случается. Мы с ним в тот вечер даже поговорили немного.

— О погоде?

— Нет, не о погоде. Я его просила летний душ мне наладить. Что-то где-то там забилось. Он обещал посмотреть. Третьего дня, в самом деле, пришел ко мне, и все починил. А вот денег не взял. Сказал, невеликие труды, Петровна. Как ветерану, это мой тебе респект. Где он сие слово подцепил?

Глава 7

Валентина Васильевна вернулась домой и, подсыпав кошке корма, после недолгих раздумий позвонила Зинаиде Смазневой. Она спросила, нет ли у той приправы к курице, а то, мол, замоталась и забыла сегодня купить в магазине.

Весь Речной переулок знал, что Зинаида мастерица по части домашних заготовок. В кладовке у нее чего только не хранилось: и любисток, и чабрец, и эстрагон, и тимьян, даже тычинки цветков бархатцев. Так что Рыбаковой не составило особого труда найти повод для визита к Смазневым.

— Валя, приходи, найду! — зазвенел в трубке голос соседки. — Я ее сама делаю. Без всяких там глутаматов натрия! Понравится — рецепт дам. А как тебе моя гречневая каша? Ну, та, что я тебе на прошлой неделе рецепт давала? С вареным яйцом и поджаренным на сливочном масле луком. Помнишь?

— Да, да. Я уже попробовала. Отличная каша! Так я загляну к вам минут через пять-десять?

— Приходи, приходи! Калитку я еще не закрывала. Леша сегодня, слава Богу, трезвый. Можно посидеть, чайку похлебать.

Когда Валентина Васильевна вошла во двор Смазневых, хозяйская собака Дуня (помесь дворняги с овчаркой) радостно залаяла и бросилась к женщине, гремя цепью.

— Принесла я тебе гостинцы, принесла! — сообщила ей Валентина Васильевна, расправляя целлофановый пакет и засовывая в него руку. — Ты же любишь косточки? Держи!

Собака дернулась вперед и ловко поймала самую большую кость. Три других, поменьше, разлетевшись, упали на землю. Дуня, не медля, снесла их в кучку.

— Умница!

Собака коротко самодовольно гавкнула.

Из-за угла большого, сложенного из белого кирпича, дома выглянула хозяйка и поманила Валентину Васильевну рукой.

— Заходи, Валь!

Зинаида проводила Валентину Васильевну на кухню — в зале, лежа на диване, Алексей смотрел телевизор.

— Сейчас мы с тобой чайку попьем. Присаживайся. У меня пирожки с повидлом есть. Нынче делала. А это сразу, чтобы не забыть.

Зинаида поставила на стол полулитровую стеклянную банку с приправой.

— Хватит?

— Даже с излишком. Спасибо.

— Понюхай.

Зинаида взяла банку, открыла и поднесла ее к носу Рыбаковой.

— Как?

— Пахнет замечательно.

— Это тебе не магазинная.

Смазнева снова закрыла банку синей полиэтиленовой крышкой и поставила ее на подоконник.

— Чтобы на глазах была, а то забудешь, — пояснила Зинаида гостье. — Сейчас чайку заварю. Ничего, что в пакетиках?

— Ничего.

Зинаида положила по бумажному пакетику в стоявшие на столе чашки и налила в них кипятку.

— Я руки помою? — поднялась с табурета Валентина Васильевна. — А то Дуне кости приносила — курицей пахнут.

— Конечно, Валя, конечно! Вон полотенце чистенькое висит справа от умывальника.

Валентина Васильевна вымыла руки и снова села за стол.

— Пирожочки бери, — подвинула ей Смазнева большое блюдо с выпечкой. — Еще теплые. С повидлом. Я знаю, ты с яблоками любишь, но на безрыбье и рак рыба. Ты повидло-то ешь? А то я не спросила.

— Ем, конечно.

Пирожки поблескивали крутыми масляными боками и словно сами просились в рот, призывая наплевать на все советы диетологов. Рыбакова протянула руку и взяла, на ее взгляд, самый маленький пирожок.

— М-м-м! Зина, ты настоящий шеф-повар! — прожевав кусок, похвалила хозяйку Валентина Васильевна. Она нисколько не кривила душой — пирожки были восхитительные.

— А то! — расплылась в улыбке Зинаида, вытаскивая из кипятка чайные пакетики. — Рассказывай, что у тебя нового?

— Сегодня была на опознании. Слышала, наверное, про Квасову?

— Слышала. Что, правда?

— Да, утонула.

— Собаке собачья смерть, прости меня Господи! Ты же знаешь, какую подлянку она нам с Лешей учинила. Какой мы штраф пожарникам заплатили. И за что? Костер в своем саду развели. До ближнего дома — двадцать метров! Тварь бесстыжая.

— Зина, т-с-с. Не надо.

— Прости, Валя. Не сдержалась. Гадюка. Мало, что на нас пожарников натравила, так еще и на Катьку Грязеву. А у той рак неоперабельный и пенсия с гулькин нос. Даже эмчеэсовцы ей посочувствовали. Сказали, что еще одна такая сволочь, вроде Квасовой, на Садовой живет. Знаешь, как сворачиваешь за стадионом направо и идешь в сторону бензоколонки? У той твари тоже, говорят, богатый дом. Все они такие!

— Николай Квасов сейчас в полиции.

— Да ты что! Он ее утопил?

— Подозревают, но я сомневаюсь.

— Я чего тебе скажу. Бомба, вроде, пропала в среду. Так вот, во вторник вечером мой Алексей видел ее на пляже с этим козлом Кармановым и Васькой Табаниным. Третьего он не разглядел — они за кустами сидели.

— Выпивали что ли?

— Выпивали. Алексей в тот день на рыбалку ездил, но клевало плохо, и он вернулся, когда еще светло было. Лодку на берег вытащил и услышал эту гоп-компанию.

— Надо бы в полицию сообщить.

— Ради Бога, Валя, не выдавай Лешку, — зашептала Смазнева. — Он же Бомбу убить грозился, когда она на нас пожарников навела. А так получается, что он на пляже ее вечером увидел, подкараулил — и того, головой в речку.

— За пару тысяч? На сколько вас оштрафовали?

— Валя! — Смазнева прижала правую руку к груди. — Сейчас и за просто так убивают. Вон Гришку Иванова из-за ста рублей как братья Дураковы покалечили. До сих пор лечится.

— Не волнуйся. Я про Алексея никому не скажу. Только нет никакой гарантии, что его самого на пляже в тот вечер никто не видел.

— Алексей говорит, что там больше никого не было. Нет, до того, как он с пляжа отплыл, то с этой питерской встретился, с Сениной, а когда с рыбалки возвращался, то никого больше не видел. Ну, кроме этих…

— Он не видел, а его могли видеть.

— Господи прости!

— Зинаида, Алексей мне не расскажет, где он Квасову с компанией приметил?

— Ой, Валь! Как я его спрошу? Он же сбесится, когда узнает, что я тебе про Бомбу рассказала. Ну, что он ее видел в понедельник на пляже.

— А если все-таки кто-то его самого там видел? Подумай. Исключить этого нельзя. Возьмут и сообщат. Начнутся неприятности с полицией. А если он мне все расскажет, я в этом случае смогу ему пригодиться. Получится, что он, по сути, и не скрывал ничего, если я обо всем знаю.

— Я поняла. Ладно. Я его позову, а ты сама его спросишь про эту банду.

Зинаида тщательно расправила на коленях полы халата.

— Господи, лишь бы не заругался… Леш, Леша! Подойди к нам на секундочку. Валентина Васильевна что-то хочет у тебя узнать.

В ответ из зала не прозвучало ни слова.

— Зинаида, может, Алексей тебя не услышал? — заволновалась Рыбакова.

— Все он слышал, — махнула рукой Смазнева. — Это он авторитет свой показывает.

— Чего ты хотела, Васильевна? — спросил Смазнев, примерно через полминуты заходя на кухню. Он открыл холодильник и достал оттуда трехлитровую банку с компотом.

— Алексей, ты у реки в прошлый вторник вечером Квасову видел?

Смазнев сурово посмотрел на жену, но ничего не сказал. Он налил компот в чашку, неспешно его выпил, вытер усы и только потом процедил сквозь зубы:

— Видел, вроде бы, и что?

— Не расскажешь где?

Смазнев немного помолчал.

— На старом пляже я ее видел. Знаешь толстенную иву, что почти у самой воды там растет? Ее ствол прямо над речкой склоняется. Не поняла? Ну, от того места, где дорога в пляж упирается, надо пройти наискось вправо шагов тридцать. Там на пригорке, за кустами, их компания и сидела.

— Алексей, может, на месте покажешь?

— Леша, — взмолилась Смазнева, — сходи, а…

— Ладно, — нехотя согласился Алексей и, отодвинув штору на окне, выглянул на улицу. — Можем даже сейчас сходить. Уже не так жарко. А зачем тебе, Васильевна?

— В полиции подозревают, что к этому делу, скорее всего, причастен Николай Квасов. Но, мне кажется, у Раисы было много врагов.

Смазнев повернул голову от окна и посмотрел на Рыбакову.

— Ага. Я, например.

— Поэтому и надо сходить.

— Что ж, пошли, — уже без раздумий ответил Смазнев. — Я телик только выключу. Зин, пока мы сходим, ты борщ разогрей. И еще там чего-нибудь сообрази. Ладно? Жрать уже охота.

Зинаида опрометью бросилась к холодильнику.

— Идите, идите! Я все сделаю. Как придешь, покушаешь. Все на столе уже будет стоять.

Алексей, выключив телевизор, вышел в прихожую, где его ждала Рыбакова, и на босу ногу стал надевать старенькие коричневые полукеды.

Глава 8

Посохин поставил точку и поднял голову. Пока он писал, выражение лица у Квасова совершенно не изменилось. Оно, как и прежде, говорило об отрешенности и страдании. Майор мысленно посочувствовал почти неделю находившемуся в загуле свежеиспеченному вдовцу.

— Николай, помнишь, когда пропала твоя жена?

Квасов наморщил лоб.

— В среду. Во вторник ушла, а в среду ее уже весь день не было.

— Забавно. Наш судмедэксперт утверждает, что твою супругу, скорее всего, в ночь со вторника на среду и убили.

Посохин, положив локти на крышку стола, с невинной улыбкой посмотрел на Квасова. Тот никак не отреагировал на сказанное.

— Где ты был в прошлую среду с ноля часов и до того момента как пришел в полицию? Или нет! Начни-ка со вторника. Часиков… с двадцати. Нет, лучше с девятнадцати. Ты же в прошлый вторник домой пришел в семь вечера?

Квасов снова наморщил лоб и медленно кивнул.

— В семь.

— Видишь, мы уже точно знаем, во сколько ты пришел домой в интересующий нас вторник. Мы и еще кое-что знаем.

— Что? — спросил Квасов, едва шевеля потрескавшимися губами. — Я, вообще-то, ничего такого не делал. Ну, противозаконного. Можно я пойду? Мне домой надо.

— Николай, давай не будем отвлекаться. Возьми-ка пару таблеточек, а то головка у тебя, наверное, бо-бо.

Посохин достал из ящика стола начатую упаковку с лекарством и выдавил через фольгу на лежавший перед Квасовым чистый лист бумаги две таблетки.

— Мы же не изверги, — пояснил он, снова кладя упаковку в стол, — хотя народ о нас другого мнения. В большинстве своем.

Майор улыбнулся. Он считал, что улыбка не менее важный атрибут полицейского, чем пистолет или наручники. Проводимое от имени государства насилие не должно выглядеть грубым и безжалостным, втолковывал он подчиненным. И всякий правонарушитель, в ком еще осталось что-то человеческое, оценит вашу доброжелательность по достоинству. Потом майор делал паузу и многозначительно добавлял: «Что может здорово сократить сроки расследования».

Посохин слегка подвинул вперед лист бумаги с лежавшими на нем таблетками.

— Николай, скажи, пожалуйста, ты домой в тот вечер пришел один?

— Один.

— Ты был выпивши?

Квасов слегка скривился.

— Вы же знаете. Чего спрашивать-то?

Он вздохнул и поочередно, двумя пальцами положил таблетки себе на ладонь. Глядя на его руки, майор подумал, что они не мылись, наверное, уже неделю.

— Конечно, мы знаем, Николай, что ты был, так сказать, выпивши. Сколько ты выпил?

— Бутылку на двоих мы выпили.

— Водки?

— А чего еще? Не виски же.

— И пил ты с верным другом…

— С Ванькой Дрыном мы в тот вечер выпивали. С Иваном Дроновым, то есть. Водички можно?

— Конечно.

Посохин взял с подоконника электрический чайник и плеснул в стакан, что держал для разного рода посетителей, немного воды. Потом, взглянув на Квасова, майор долил стакан почти до краев.

— Бери. Холодная.

Квасов поднес ладонь к лицу и, откинув голову назад, забросил обе таблетки в рот. Осушив стакан, он поставил его перед собой на стол и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Так, дело пошло, — весело произнес Посохин, отставляя стакан в сторону. — Чуть попозже я тебя чайком уважу. И даже лимончик положу. У меня и мед есть. Тебе сейчас витамины и микроэлементы ох как нужны. Ты только рассказывай, рассказывай. Домой, значит, ты пришел один и был выпивши. Верно?

— Ну да.

— Жена была дома?

— Раиса? Была дома. Где ей еще быть?

— Вы в тот вечер с ней поссорились, наверное? Да?

Квасов несколько раз громко шмыгнул носом.

— Она первая начала.

— И…

— Я ей ответил.

— Как? Вербально?

— Чего? Как обычно ответил. Послал… на три буквы.

— То есть, в суд?

— В какой суд? — непонимающе уставился на Посохина Квасов. — Матом я ее послал.

Посохин подался назад. Спинка офисного кресла под весом его крепкого торса противно заскрипела.

— Ладно, общенародные шутки в сторону. Что было дальше?

— Дальше я пошел спать, — потупил голову Квасов.

— Куда?

— В дом. Куда еще?

— А где вы до этого с женой находились?

— Во времянке.

— Она не сказала тебе, что собирается куда-либо пойти?

— Нет. Только обзывалась. Это у нее хорошо получается.

Квасов говорил ровным тоном, глядя на пустой стакан и лишь время от времени тяжело вздыхал.

— Ты, наверное, проспал весь вечер?

— Не. Сначала я смотрел телевизор. Спать лег часов около двенадцати.

— По телевизору что показывали?

— Кино какое-то. Комедию.

— Название помнишь?

— Что-то американское. Дурь несусветная. Мне не понравилось.

— Этот фильмец по какому каналу шел?

На некоторое время Квасов задумался.

— Не помню, — мотнул он головой и тотчас скривился. Наверное, от боли.

— А жена где в это время была?

— Не знаю. В тот вечер я ее больше не видел. И потом не видел.

— Я понял. А ночью ты вставал? Водички попить, например? Пописать?

— Вставал. Компот пил.

— Во сколько это было?

Квасов снова шмыгнул носом и потер грязной пятерней лоб.

— Не знаю. Я на часы не смотрел.

— Жены дома не было?

— Я не обратил внимания. Летом она обычно спит во времянке.

— Так. Значит, не обратил внимания. А утром?

— А утром я заметил, что на веревке нет ее купальника. Она летом вечером почти всегда ходит на пляж, а мокрый купальник после этого вешает во дворе на веревку. И полотенца ее банного тоже не было.

— И ты сразу понял, что жены нет дома?

— Нет, я сначала все осмотрел. Времянку, баню. Гараж еще. Душ. Все облазил. В погреб даже спустился. Подумал, может она туда грохнулась. Женщина она упитанная. Объемы, габариты и все такое… Могла оступиться.

— Во сколько ты утром проснулся, помнишь?

— Часов в шесть. Я так думаю.

— Кровать, на которой обычно жена спала, была разобрана?

— Нет.

— Точно? Не ошибаешься?

— Нет, говорю вам. Она, по-моему, на ней и не спала в ту ночь. Кровать была застлана покрывалом.

— Во сколько жена обычно вставала по утрам?

— Во сколько вставала? Ну, в неторговые дни часов в девять. Иногда немного позже.

— А в те дни, когда вы торговали?

— В пять, если надо было ехать в Битюгово или в Новолиганьск. Если торговали у нас, то в шесть. Когда ездили за товаром, бывало по-разному.

— Не заметил где-нибудь от нее записки в тот день? Я имею в виду 31 мая. Или ты записку позже нашел?

— Не было никакой записки. Я же не слепой. Увидел бы рано или поздно, наверное.

— Увидел бы…

Посохин взял стакан, из которого пил Квасов, повертел его в руке и, налив из чайника немного воды, пополоскал. Воду он выплеснул через открытое окно на газон.

— Не вспомнишь, в чем твоя жена, ну, в какой одежде в тот день пошла на пляж?

Квасов сделал глотательное движение.

— В тот день? Не знаю. Обычно она ходила на пляж в махровом халате… В коротком таком, чтобы ляжки были как можно больше видны. Она их еще с молодости любила показывать, да и сиськи тоже. Красивая была. Потом так и не отвыкла. У нее два халата пляжных было. Один белый, а другой голубой.

Наполнив стакан на треть водой, Посохин сделал несколько глотков, а остатки снова выплеснул в окно.

— И какого же цвета халат на ней был во вторник? — как бы между прочим спросил Посохин, ставя стакан на прежнее место. То, что его уловка сработает, он особо не рассчитывал, но попробовать стоило.

— Я же говорю, что не видел, в чем она пошла, — не изменившись в лице, ответил Квасов. — Надо посмотреть какой дома остался.

— А что за обувь на ней могла быть?

— Босоножки белые. С тонкими такими ремешками.

— Не сланцы?

— Она в итальянских босоножках всегда на пляж ходила. Любила понты всякие.

— Брала она с собой обычно часы или телефон на пляж? Может, еще что-нибудь? Сумку, там?

— Телефон брала, но она его почти всегда выключала, когда на пляж шла. Включала только, когда назад возвращалась. Часы не брала. Ключи еще от калитки и от дома брала. У нее на связке все домашние ключи висели. А, на ней еще очки солнечные могли быть. Она даже вечером их на пляж надевала.

— Так, очки, — сделал пометку в протоколе Посохин. — Серьги жена постоянно носила? У нее уши проколоты, но сережек на ней не было, когда мы ее нашли.

— Она, когда шла купаться, сережки всегда снимала. Дома, скорее всего, лежат. Надо посмотреть. Она как-то купалась, давно уже, и сережку одну потеряла. Золотую. После этого стала их снимать, если на пляж собиралась идти.

— Кошелек брала?

— Зачем? Что у нас на пляже можно покупать? У нас не курорт. Я ее кошелек на следующий день на веранде на столе нашел.

— Когда? Время можешь назвать.

— Утром. — Квасов немного помолчал. — А, нет! Получается тогда, не на следующий день, а в четверг, первого числа. В среду мне не до этого было.

— Твоя жена его всегда на веранде оставляла, если шла на пляж?

— Кошелек? Не знаю, где она его оставляла. Но в тот четверг я его на веранде нашел.

— Деньги в кошельке были?

— Были. На глаз девять тысяч с копейками. Точно не скажу. Я все не пересчитывал.

О деньгах Квасов говорил, как и обо всем остальном, с полнейшим равнодушием. Может, причина крылась в его тяжелом самочувствии? Но выглядело все очень естественно. Посохин не ощущал никакого наигрыша.

— Она в сумку или в пакет все складывала, когда на пляж шла? Телефон, ключи…

— Нет. В халате карманы были. Два больших по бокам.

— У нее какой телефон был? Марка.

— Не знаю, но дорогой какой-то. Она говорила, что он больше тысячи баксов стоит. Большой такой, в металлическом корпусе.

— Ладно, Николай. Не буду скрывать, следователь склонен считать гибель твоей жены несчастным случаем. Повезло тебе, что этим делом Александр Петрович занимается. Человек он гуманный. Будешь сегодня спать в собственной постели.

— Спасибо, — безучастно поблагодарил Квасов.

— Не мне спасибо. Я пока еще над этим делом размышляю. Да и Карельский, между прочим, в твою невиновность до конца еще не уверовал. Человек он, конечно, добрый, но не лох. Хватка у него бульдожья.

— Дочка моя не приехала? — Николай второй раз за время допроса поднял глаза на майора. — Вы ей позвонили насчет матери? У меня в телефоне номер ее забит был. — Квасов стал ощупывать карманы. — Башка совсем никакая… Не помню…

— Успокойся. О смерти матери мы ей сообщили. Пока не приехала. Но, наверное, уже скоро будет. Телефон свой и ключи возьмешь на выходе у дежурного. Кстати, у жены во вторник ты на ладонях не заметил никаких порезов?

— Порезов? Нет. А что?

— И ладони у нее не были перебинтованы или пластырем заклеены?

— Нет, ничего такого не было. Я запомнил бы.

— Все, дуй домой, господин Квасов. Если надо будет, следователь тебя вызовет. Напоследок еще один вопрос. Можно?

— Ну?

— Твоя жена завещания не оставляла?

— …Не знаю. Зачем ей? Она не болела, так уж, чтобы совсем. Не, не думаю. Зачем ей?

— А ты позвони в нотариальную контору. Возьми трубку. — Посохин подвинул телефонный аппарат на край стола. — Номер я сам наберу.

— А что говорить?

Квасов поднял трубку и теперь держал ее так, словно хотел ударить ею майора по голове.

— Секунду.

Посохин по памяти набрал пять цифр. Нажимая кнопки, он то и дело поглядывал на Николая. Доверия к нему майор почему-то не испытывал.

— Представься и скажи, что звонишь им в связи со смертью жены. Ну, чего сидишь?

Квасов приложил трубку к уху.

— Алло, это Квасов Николай вас беспокоит. У меня жена на днях тут утонула,

и в полиции мне сказали, что она могла написать завещание. Не посмотрите? … Кто сказал? Посохин… Да, Павел Петрович. Я у него сейчас на допросе по случаю гибели жены.

Выслушав ответ, Квасов с растерянным видом протянул трубку майору.

— Есть завещание. Я и не знал.

Улыбнувшись, Посохин взял из руки Квасова трубку.

— Самое время, Николай, выпить нам с тобой чайку с лимончиком. Располагайся поудобнее. — Он поднес трубку к уху. — Алло, Юлий Маркович? Это Посохин. Спасибо за помощь!

Глава 9

Утром в среду Валентина Васильевна снова пошла на пляж, чтобы уже как следует осмотреть то место, где, по словам Алексея Смазнева, тридцатого мая выпивали Карманов, Табанин, некто третий и, вероятно, не без удовольствия примкнувшая к ним Раиса Квасова.

По дороге к реке Рыбакова встретила старушку, которая пасла около дюжины коз на прибрежном лугу. Благообразная пастушка в шляпке с цветочками и ее ухоженное белоснежное стадо на фоне изумрудной травы смотрелись и живописно, и в тоже время несколько комично. Валентине Васильевне непроизвольно пришли на память картины Ивана Генералича.

— Маркиза, Розочка! Не разбредайтесь, девочки! — то и дело приговаривала старушка. — Эммануэль, сейчас получишь по попе! Хочешь по попе, плохая девчонка?

«Любопытно, — глядя на коз, подумала про себя Рыбакова, тотчас забыв и о попе Эммануэль, и о югославском художнике-самоучке, — а где паслась в позапрошлый вторник скотина Ивана нашего Дронова? Он ее все время в разных местах привязывает, но обязательно недалеко от речки. И забирает вечером часов в девять. Мог ведь что-нибудь и заметить, если не был сильно пьян».

Интересовавшая Рыбакову полянка была размером примерно три на три метра, и, вероятно, в хорошую погоду регулярно использовалась бирючинскими адептами Бахуса для богослужений. Местечко с точки зрения скрытности очень подходило для подобных мероприятий.

За одним из кустов виднелась куча мусора — стеклянные и пластиковые бутылки, в основном пивные, пустые консервные банки, мятые пачки из-под сигарет. На самой полянке валялись несколько пестрых обрывков газет и большой желтый пакет из-под чипсов. Траву на этом пятачке до сего дня любители возлияний на свежем воздухе вытоптать еще не успели. Наверное, здесь чаще проходили философские диспуты, а не танцевальные вечера.

Присмотревшись, Валентина Васильевна заметила в траве изрядное количество окурков и жженых спичек.

— Мама миа, что здесь можно найти?! За прошедшую неделю тут наверняка уже не одна компания погуляла.

Протиснувшись между кустами, Рыбакова прошла на середину поляны. С трех сторон ее теперь окружали густой кустарник и деревья в пол-обхвата. Открыт был только спуск к реке.

Женщина сошла к воде и осмотрелась. Широкую полоску влажного песка, на которой сегодня еще никто не оставил следов, вяло поглаживал прибой. На мелководье, сверкая чешуей, суетились мальки. Может, Квасова на этом месте в тот вечер и купалась, подумала Валентина Васильевна. Дно здесь, вроде, песчаное. Водорослей не видно.

Немного понаблюдав за стайкой рыбешек, она разулась и вошла в воду.

— Черт! — сделав несколько шагов, Рыбакова инстинктивно поджала правую ногу. Осторожно отступив немного назад, она завернула рукава рубашки и, наклонившись, достала со дна ракушку. Она была увесистая, с довольно острой кромкой.

— Зараза!

Рыбакова размахнулась и швырнула ракушку подальше в реку. Подняв и вывернув ногу так, чтобы можно было осмотреть подошву стопы, она принялась

ее внимательно изучать. Пореза, вроде бы, не было. На всякий случай она еще и провела по подошве пальцами. Убедившись, что никаких ран там нет, она опустила ногу и замерла в раздумье.

— Черт! — вдруг снова воскликнула женщина, но уже радостно. — Как я сразу не поняла!

Она наклонилась и стала с осторожностью двигаться вперед, шаря по дну руками.

— Да они тут чуть ли не на каждом шагу! — выпрямившись, Валентина Васильевна разжала мокрые ладони, на которых лежало несколько ракушек разного размера.

Положив ракушки на песок, она сполоснула руки и, торопливо обтерев их носовым платком, достала из заднего кармана шортов мобильник.

— Алло! Павел? … Да, это Рыбакова. Вы где сейчас?.. Да, поняла. Можете подъехать на старый пляж? Я вам кое-что хочу показать. … Да, важно. Через сколько?.. Я подожду.

Рыбакова спрятала смартфон в карман и, взяв двумя пальцами кроссовки за задники, прошла на тот участок пляжа, где было по общему мнению удобнее всего купаться.

Песчаный плес еще пустовал: бирючинцы так рано на пляж не ходили, а приезжих в городке в начале июня было пока мало, хотя недавно в интервью областной газете глава местной администрации и рекламировал Бирючинский район как «маленькую Швейцарию». Подавляющее число бирючинцев с ним согласилось: и ландшафт, а главное цены в магазинах и на рынках были здесь действительно «швейцарские».

Валентина Васильевна поставила на песок кроссовки и, сняв шорты и рубашку, аккуратно уложила их сверху. Она вошла по колено в воду, поправила бретельки купальника и, рывком из-за спины выкинув вперед руки, нырнула.

Она не ожидала, что вода будет такой холодной и, снова оказавшись на поверхности, энергично заработала руками и ногами. Без особых усилий она доплыла кролем почти до середины реки и, прекратив грести, стала сбывать по течению. Вода уже вовсе не казалась ей ледяной.

Продрейфовав почти до конца пляжа, Валентина Васильевна, перевернулась вниз головой и, сделав несколько сильных гребков, почти вертикально ушла в глубину. Как это обычно делают дети, она коснулась рукой речного дна. Песок покрывал тонкий, противный на ощупь слой ила.

Вынырнув, Рыбакова по-собачьи помотала головой. Капли серебристыми бусинами рассыпались по пологим речным волнам. На секунду прикрыв глаза, она ладонью вытерла воду с лица и, откинув назад мокрые пряди волос, быстро поплыла к берегу.

Добравшись до пляжа и нащупав дно, Валентина Васильевна встала на ноги и несколько раз глубоко вздохнула. Пахло холодной речной водой и молодой зеленью.

Выйдя из реки на теплый песок, женщина склонила голову к плечу и, отжав двумя руками волосы, неторопливо направилась к тому месту, где оставила свои вещи.

Посохин был уже там. Он сидел на обрезке доски рядом с ее одеждой и, бросая в реку камешки, наблюдал, как на воде расходятся от них круги. Заметив Валентину Васильевну, полицейский поднялся и отряхнул джинсы.

— Здравствуйте! Как водичка?

— Здравствуйте, Павел! Водичка в самый раз.

— А вы загорели.

— Я купальный сезон открыла еще двадцатого мая.

— Понятно. Ну, чем займемся?

— Пойдемте я вам кое-что покажу.

— Одеваться не будете?

— Нет. Потом. Я не замерзла.

Рыбакова достала из кармана рубашки расческу и зачесала назад мокрые волосы.

— Вам идет, — сказал Посохин.

— Спасибо. Мама, когда в детстве заплетала мне косу, всегда волосы назад зачесывала. Мне тогда это жутко не нравилось. Я казалась себе самой уродливой девочкой на свете. Ужас! Переживала страшно. До сих пор в памяти сидит.

Они прошли к полянке, где в позапрошлый понедельник, по словам Алексея Смазнева, он видел Квасову вместе с тремя мужчинами.

— Здесь тридцатого вечером, накануне того дня как исчезнуть, проводила свободное время госпожа Квасова, — сказала Валентина Васильевна.

— Откуда вы знаете?

— Поведал один человек. По секрету.

— И кто этот человек?

— Неважно.

— Почему неважно? А вдруг он врет?

— Не врет. Я проверила.

— Валентина Васильевна!

— Павел, не нужно возмущаться. Я вас понимаю, но есть некоторые причины, по которым я вам его пока не могу назвать. Надеюсь, немного позже он к вам сам придет.

— Хорошо! Оставим этот вопрос на потом.

— Главное, — продолжила Рыбакова, еще раз обводя взглядом поляну, — погибшая была тут не одна. Здесь в тот вечер находились еще три человека: Аркадий Карманов, Табанин Василий и некто неизвестный.

— Ваську Табанина я хорошо знаю. В конце девяностых он получил два года за воровство. Отбыл полтора. Обычный раздолбай. Карманов приезжий?

— Да, из Москвы.

— Не встречались. Надо будет навести справки. А третий из себя что представлял?

— Его человек не видел за кустами. Даже цвет одежды он не разглядел.

— Значит, поведал вам об этом пикнике все-таки мужчина? Я не стал сразу ловить вас на слове. Но вы опять сказали «он».

— Да, не буду скрывать, это был мужчина, — добродушно усмехнулась Рыбакова.

— Все?

— Нет. Квасова держала в руках пластиковый стакан.

— Они бухали что ли?

— Совершенно верно.

Посохин помолчал, обдумывая только что услышанное.

— Неплохо. Очень даже неплохо.

— И это тоже еще не все, Павел Петрович. Смотрите.

Валентина Васильевна спустилась к берегу и показала пальцем на кучку сложенных на песке ракушек.

— Ну, и что? — спросил Посохин, непонимающе глядя на Рыбакову.

— Майор, напрягите извилины!

Посохин упер руки в бока и уставился на горку моллюсков. Валентина Васильевна с ироничной улыбкой смотрела на полицейского.

— Ежиков блиндаж! — развел руками Посохин. — А я думал, что мне эти порезы на ладонях у Квасовой напоминают. Вика моя две недели тому назад ракушкой ногу рассадила. Гуляла с одноклассниками после уроков и залезла в воду. Женушка моя боится даже царапин, так что Посохину-младшую я сам перевязывал.

Наклонившись, он поднял одну из ракушек и осторожно провел пальцем по острой кромке.

— Ну, Васильевна, ну голова! Что желаете в качестве премии?

— Хороший зеленый чай сгодится. Лучше цейлонский. И, пожалуйста, упакованный не в России.

— Будет!

Майор размахнулся и швырнул ракушку далеко в реку. Когда булькнув, она ушла под воду, он сказал деловым тоном:

— Итак, попробуем воссоздать эпизод погружения.

— Я думаю, Квасова вошла в воду и…

— Поскольку была пьяна, споткнулась и, падая, порезала себе ладошки. Вот так.

Посохин выбросил вперед руки, показывая, как это могло произойти.

— Нет, думаю, не так все было, — возразила Рыбакова. — Насколько я знаю, Квасова почти не пила спиртного.

— Но в тот раз она ведь могла в веселой компании расслабиться и бухануть не по-детски?

— Исключено. Поесть она любила, но хватить лишнего… Я помню, мы как-то вместе оказались в гостях, так она за весь вечер выпила лишь один неполный бокал белого вина. Что-то легкое, французское. Хотя водка была там тоже очень недурная. И коньяк на столе стоял.

— Может, в изысканном обществе застеснялась?

— Такое чувство Рае Квасовой было неведомо.

— Ладно, опросим родственников и знакомых о ее пристрастиях.

— Я думаю, кто-то поспособствовал ее падению. Допустим, в симпатичной компании она все-таки позволила себе выпить некоторое количество водки. Сколько это могло быть граммов? Уверена, не больше пятидесяти.

— А если она пила вино?

— Хорошего вина она могла выпить граммов двести, наверное. С такой дозы не зашатаешься даже без закуски. Тем более при ее габаритах. Экспертиза не обнаружила никаких следов токсинов в крови? Яды, лекарства, наркотики?

— Ничего из того, что наши химики в состоянии были обнаружить. Может, нога подвернулась, и она упала?

— Спуск здесь очень пологий. Ям нет. В реку она всегда заходила чинно. Благородные дамы, а она себя таковой и считала, не прыгают в воду с разбега.

— Толкнули и придержали головку?

— Человек, ее толкнувший, должен отличаться недюжинной силой. Раиса весила около центнера.

— Или это был не один человек.

— Может быть.

— Так, сколько тут у нас? — Посохин глянул на часы. — Вытирайтесь, одевайтесь и пойдемте, уважаемая Валентина Васильевна, навестим соседей господ Квасовых.

— Дубко?

— Можно начать и с Дубко. Одевайтесь, а я пока поляну осмотрю.

— А что с вещами Квасовой? Вы в морге мне про них ничего не сказали. Не голышом же она сюда пришла?

— Нет, конечно. Пропали халат, босоножки, смартфон. Еще очки и полотенце. Стоимость телефона, вернее смартфона, превышает мою месячную зарплату. Куплен был в начале этого года. Дочка сказала. Во всяком случае, за него тетку могли укокошить. Но местных при таком раскладе я отбрасываю сразу. Связка ключей еще пропала. Квасов обещал хорошенько посмотреть, все ли в их доме на месте. Дочка приедет — ее тоже озадачу.

— Разговоры по телефону Квасовой после ее смерти были?

— Мы запрос еще не подавали. Вчера нужно было срочно одно дело закончить. А главное, Карельский пока со статьей окончательно не определился.

— Понятно. Павел, если это было ограбление, то почему с Квасовой кольца не сняли?

— В запале могли забыть. Утопили и тут же труп оттолкнули подальше от берега, чтобы все было шито-крыто. А потом уже плыть было поздно. Или снять не смогли. Например, времени не хватило. Хотя, никаких повреждений на ее пальцах не было. Да и на теле, между прочим, тоже. Вы сами видели. Ладно, телефончик мы пробьем, у местных урок насчет чужаков поинтересуемся… Черт! Нет у меня ощущения, что это банальное ограбление. Подсознание упорно отказывается принимать данную трактовку событий.

— Что тогда? Небанальный несчастный случай?

— Тем более не верю. Почти трезвая, выросшая на реке, здоровая как лошадь тетка и вдруг ни с того ни с сего утонула?

— Всякое бывает. Почему она случайно не могла утонуть?

— Пока по кочану, как любит говорить мой начальник. Душок какой-то нехороший от этой Квасовой идет. Она просто напрашивалась, чтобы ей голову свернули. — Посохин нагнулся, подобрал пару ракушек и, обтерев песок, сунул их в нагрудный карман рубашки. — Карельский теперь будет вынужден со мной согласиться, что здесь не все так просто. Ссоры с мужем, соседями… Причем постоянно. И с братьями по классу свары были. Я Жарких вчера поручил навести про нее кое-какие справки. Так, осторожненько. Что он и сделал. Эта бизнесвумен многим дорогу перешла. И местные торгаши на нее зуб имели, и приезжие. В общем, подозреваемых — море. Боюсь, мы в этом море можем и утонуть. Оперов у меня раз, два и обчелся.

Глава 10

Посохин повернул ручку и открыл покрытые лаком деревянные воротца.

— Хочется верить, что наш визит будет не напрасным, — заметил он и остановился.

Из-за плеча майора Валентина Васильевна увидела, что залитый цементом и

чисто выметенный двор супругов Дубко совершенно пуст, хотя только что из-за забора явственно доносились какие-то металлические звуки.

Рыбакова вдруг заметила, как в дверном проеме времянки мелькнул силуэт Льва Сергеевича. Посохин его тоже не проглядел.

— Хозяин! Полиция! — крикнул он на весь двор.

Сидевший на телевизионной антенне воробей напугавшись, словно реактивный взмыл в небо и взял курс на запад.

— Хозяин! — снова крикнул Посохин.

Из летнего домика вышел голый по пояс Лев Сергеевич с пластмассовым ночным горшком на голове. В правой руке он сжимал проволочную рамку, которую энергично вращал перед собой. Рамка была сделана из толстой алюминиевой проволоки.

— Чем могу быть полезен? — поинтересовался Дубко у непрошенных гостей, перестав вращать рамку и подходя к ним почти вплотную.

— Это что такое? — Посохин с удивлением посмотрел на Валентину Васильевну. — Больной что ли?

Рыбакова улыбнулась — Лев Сергеевич в очках и с горшком на голове был похож на интеллигентного немецко-фашистского захватчика — и покачала головой.

— Что с вами, уважаемый? — с иронией спросил Посохин, глядя на пенсионера сверху вниз. Тот был ниже майора почти на голову.

— Вы про это? — показал пальцем на горшок Дубко.

— Про это.

— Защита от электромагнитных импульсов, — без тени насмешки ответил ему Дубко. — Инопланетяне пытаются разобраться в нашем мыслительном процессе, а пластик мешает им сканировать мой мозг.

— Они что у всех людей мозги пытаются сканировать?

— Ваши мозги инопланетян вряд ли могут заинтересовать, — задиристо вскинул голову пенсионер.

— Согласен, — кивнул Посохин.

— Лев Сергеевич, а рамка для чего? — спросила Валентина Васильевна.

— Помогает определить степень заражения территории.

— Чем? — Посохин с любопытством уставился на Дубко.

— Инопланетными фекалиями. Они достаточно токсичны.

Майор засмеялся. Рыбакова, отвернувшись, поправила прическу.

— Господин Дубко, тогда, может, мы пройдем в помещение? Есть не менее интересная тема для беседы, — все еще улыбаясь, сказал Посохин.

— Извините, господа. Иногда старому звездочету хочется повалять дурака. Если вы по делу, прошу в мой кабинет, — свободной рукой указал Лев Сергеевич на времянку.

— Спасибо!

Войдя в комнату, хозяин пригласил гостей сесть и снял с головы горшок. Рамку он положил на письменный стол.

— О чем будем беседовать, господа? — устраиваясь в стареньком кресле, спросил Дубко.

— Лев Сергеевич, вы хорошо знали Раису Квасову?

— Мою соседку?

— Вашу соседку.

— Более или менее. Что конкретно вас интересует?

— Она была пьющей женщиной?

— Она была непьющей, но и не женщиной. Я ясно выражаюсь?

— Вполне. А все-таки, может, она позволяла себе водочки граммов сто пятьдесят — двести время от времени?

— Как вы мило назвали богопротивный напиток — во-доч-ка! — улыбнулся Лев Сергеевич. — Уважаете? Или уважали?

— Скорее вкушаю. Иногда.

— Понятно. С вашей-то работой куда ж без этого. Муж Валентины Васильевны тоже иногда позволял себе.

— Позволял, — кивнула Рыбакова.

— А вот Раиса Николаевна, хотя и была скотиной, себе спуску не давала. Может, поэтому и была такая злая. Постоянный стресс и никаких веселых компаний на дому даже в праздники. Я, например, ни разу не слышал, чтобы она песни пела. Очень важный для характеристики человека показатель. Кто поет, зла не мыслит, говаривала Екатерина II.

— Очень может быть, очень может быть. Лев Сергеевич, а вы не были случайно в позапрошлый вторник, я имею в виду тридцатое мая, на старом пляже? Вечером, где-то часиков в десять.

— Нет. Вечером в позапрошлый вторник я ходил в душ.

— А ваша жена?

— Она плавать не умеет.

— Ладно. А с кем госпожа Квасова общалась?

— Она не общалась. Она гавкалась. Понятно выражаюсь?

— Да, вполне. С господином Кармановым она тоже гавкалась?

— Не видел и не слышал.

— А с кем слышали?

— Слышал, как она гавкалась с господином Дубко. Поскольку это я.

— Я про других граждан спрашиваю. Например, с семьей Смазневых она ругалась?

— Не знаю.

— Я, значит, знаю, а вы, живя по соседству, не знаете.

— Я же дома не постоянно нахожусь. А когда дома, то веду научные наблюдения, делаю различные анализы.

— Инопланетных фекалий?

— В том числе. Когда мне следить за соседями? К тому же соседи не мой профиль.

— Хорошо, Лев Сергеевич. Значит, вы не хотите, чтобы мы поймали убийцу?

— Какого убийцу?

— Убийцу Квасовой. Мы с Валентиной Васильевной склоняемся к тому, что вашу соседку убили.

— Вам виднее. Может и грохнули. Только я сомневаюсь, что это сделали мои соседи.

— Тогда кто? Кто это мог сделать? Товарищи по бизнесу?

— В бизнесе товарищей нет. Как и в любви. Не в сексе, сейчас товарищей по сексу хоть отбавляй, а в любви.

— Пожалуй… Так, что я еще хотел у вас спросить? — Посохин потер двумя пальцами висок. — Замутили вы мне все мозги, господин Дубко. Черт с вами! Не хотите говорить — не надо. Без вас эту сволочь поймаем.

— Господин полицейский, я буду очень рад, если вы эту сволочь поймаете. Но среди моих знакомых сволочей нет. Разве только госпожа Квасова подпадала под эту категорию.

Глава 11

Посохин остановился посередине переулка и огляделся.

— Так, куда теперь? — спросил он сам себя и после непродолжительных раздумий повернулся к Рыбаковой: — Валентина Васильевна, а давайте сразу зайдем и к Смазневым. Вы не знаете, дома у них сейчас кто-нибудь есть?

— Не знаю, — пожала плечами Рыбакова. — Павел, может, я к себе домой пойду? Зачем вам сопровождающий?

— Валентина Васильевна, вы мне ни сколько не мешаете. Даже наоборот. Соседи вам доверяют и, следовательно, часть этого доверия, когда я с вами, переносится на майора полиции. Идемте! Участковый, кажется, говорил, что у Смазневых собака имеется.

— Есть. Дуня зовут.

— Большая собака?

Рыбаковой показалось, что в голосе Посохина прозвучала тревога.

— Большая, — без обиняков ответила Валентина Васильевна, не совсем понимая, почему Посохин так волнуется.

— Они ее привязывают?

— Да. А вы что, Павел, собак боитесь?

— Я уколы плохо переношу.

— За Дуню я отвечаю — никаких лишних движений она себе не позволит. Будет гавкать пока хозяева не выйдут. Потом по ситуации. Очень умная собака.

— Давайте проверим. Кстати, вы не замерзли?

— Нет. Купальник почти высох.

— Шорты у вас намокли.

Рыбакова посмотрела вниз. Между ног на белой плащовке было хорошо различимо довольно большое темное пятно.

— Сзади тоже, — заметил Посохин.

— Ничего страшного. Человек я закаленный. Правда, вид у меня теперь непрезентабельный.

Рыбакова выпростала рубашку наружу.

— Так меньше заметно?

— Вроде нормально, — внимательно оглядев ее со всех сторон, ответил Посохин. — У меня жена жутко боится в мокром ходить.

— В ее возрасте я тоже боялась. Поэтому двадцать лет назад и начала обливаться холодной водой. Ничего со мной не случится. Не волнуйтесь, писаться не начну. Да и не холодно сейчас на улице. Двадцать шесть градусов по Цельсию. И это в тени, а на солнце и того больше.

— Откуда вы знаете, что двадцать шесть?

— У Дубко на времянке термометр висит. Слева от входной двери.

— А я что-то не обратил на это внимания. Для работника уголовного розыска симптом нехороший. Наверное, пора в отпуск.

Посохин открыл сделанную из профнастила калитку Смазневых.

— Проходите, Валентина Васильевна. Будьте так любезны.

— Пропускаете меня вперед, учитывая, что я женщина или потому что уколов боитесь? — пошутила Рыбакова, входя во двор.

— Совмещаю приятное с полезным.

Гремя цепью, из будки вылезла Дуня. Увидев Валентину Васильевну, она завиляла хвостом.

— Вот это псина! — раздался за спиной у Рыбаковой восхищенный возглас майора. — Такая сожрет вместе с пистолетом.

Дуня зарычала.

— Дуняша, поздоровайся с полицией. Голос! — приказала Валентина Васильевна.

Собака зычно гавкнула.

— Молодец! А теперь подождем хозяев.

Из-за угла дома появилась Зинаида Смазнева.

— Здрасьте, — кивнула она смущенно. Чужие люди вызывали у нее чувство опасности, и она при общении с ними на некоторое время утрачивала свою обычную говорливость.

— Зина, это майор Посохин из уголовного розыска, хочет с тобой поговорить о Раисе Квасовой.

— И с хозяином тоже, — добавил Посохин.

— Алексея дома нету. — Смазнева еще больше растерялась. Она стала лихорадочно поправлять на себе старенький застиранный халат.

— Ничего, мы с вами пока поговорим. Можно пройти?

— Проходите, — ответила Зинаида полицейскому, но ее взгляд, вопросительно-испуганный, был обращен в это время к Рыбаковой. Валентина Васильевна ободряюще улыбнулась.

Хозяйка провела гостей в дом. Посохин, несмотря на все протесты Зинаиды, снял в коридоре кроссовки и переобулся в тапочки.

— Ничего, ничего. Порядок есть порядок. Куда нам дальше?

— В зал проходите. Вон туда. Я сейчас чаю поставлю.

Смазнева бросилась на кухню.

— Не надо, хозяюшка, — остановил ее Посохин. — Мы ненадолго.

Майор отодвинул стул, поднял клапан нагрудного кармана рубашки и, достав блокнот и ручку, расположился за круглым, накрытым белой скатертью, столом. Зинаида села напротив майора. Валентина Васильевна устроилась между ними так, чтобы держать в поле зрения обоих.

— Меня зовут Павел Петрович, — представился Посохин и взглянул на часы. — Вас как по имени отчеству?

— Зинаида Николаевна.

— Отлично. Зинаида Николаевна, я задам вам несколько вопросов, а вы постарайтесь на них ответить со всей искренностью, на которую способны. Договорились?

Смазнева кивнула.

— Да.

— Зинаида Николаевна, у вашего мужа были неприязненные отношения с гражданкой Квасовой?

— С Райкой?

— Да, с Раисой Квасовой. Вашей соседкой.

— А у всех с Райкой были… ну, в общем… так себе отношения.

— А у вашего мужа?

— Ну, тоже… такие.

— Точнее можно?

— Ну, наверное, плохие.

— Зина, ты не волнуйся. Это не допрос, — успокоила соседку Рыбакова. — Видишь, Павел Петрович сам пришел к тебе поговорить, чтобы выяснить все тонкости.

— Знаю я ихние тонкости! — внезапно повысила голос Смазнева. — Я своего мужика просто так не отдам. Нашли крайнего. А у Ваньки Дронова с ней, какие отношения были, а?! Может расчудесные? Райка его телка чуть молотком не убила, когда тот ее гребанные цветы трескать начал. Дрын ее тогда так пихнул, что она задницей своей толстой борозду в земле пропахала. У нас в доме было слышно как эта тварь орала. Грозилась Ваньку на пятьсот тыщ засудить. — Смазнева облизала пересохшие губы. — А у Маркова, у художника, какие с ней отношения были? Тоже что ли хорошие?! Он когда с малолетками в волейбол играл, и мячик у них отлетел на Райкину клумбу, так эта гадина стала на всю округу вопить, что сдаст его в милицию за педофильство. Знаете, что он тогда Бомбе сказал? Смотри, коза, довякаешься! И где эта коза теперь? В морге лежит! — воскликнула Зинаида, поднимаясь со стула. — И Карманов с дружками тоже, конечно, тут не причем, да? Во вторник вечером она с ними водку жрала, а в среду вдруг ни с того ни с сего пропала! Может, это они после пьянки ею попользовались, а потом по Лигани вниз и пустили?! — распалялась все больше и больше Смазнева. — А может, все они сговорились?! Гадюка эта всех доставала! Нечего всех собак на моего Алешку вешать! Если он иногда выпивает, так что, значит, он и убийца?! У нас теперь в России у простого человека вообще никаких прав не осталось! По телевизору только и слышишь с утра до ночи: выбирай, чего хочешь! Тюрьма или погост, вот и весь наш выбор! — Голос Смазневой дрогнул, она опустила голову и снова села на стул. — Жили, жили как люди. Работали, никого не трогали… Установили нам волчьи порядки…

Смазнева заплакала.

— Зинаида Николаевна, никто вашего мужа в смерти Квасовой не обвиняет. Мы просто разбираемся, что с ней произошло. Порядок такой.

— Вот и разбирайтесь. Чего вы к нам пришли?

— Ладно, разговор у нас не очень получился, но кое в чем вы нам все-таки помогли. Спасибо, Зинаида Николаевна. До свидания!

— А чего такого я сказала? — шмыгая носом словно ребенок, пролепетала Зинаида. — Все и без меня про это знают… И все это — чистая правда.

— Вот за правду и спасибо, — сказал Посохин, вставая со стула и пряча блокнот и ручку в карман.

Глава 12

Посохин с удовольствием окинул взглядом ладную фигурку дочери Квасовых. Она напоминала изящный кувшинчик. Наверное, многие мужчины в ее присутствии начинали воображать, как они кладут ладони на ее талию и медленно опускают их все ниже и ниже. Посохин вспомнил реакцию жены на его подобные действия и невольно улыбнулся.

— Так, Рябинникова Юлия Николаевна. Правильно? — торопливо убрав с лица улыбку, уточнил он.

— Да, это я. Извините, что не сразу приехала. Еле уговорила одну из подруг за ребенком присмотреть. Они неплохо ладят друг с другом. Няням я не очень доверяю, а тащить маленького ребенка сюда было бы глупостью.

— Конечно. У вас мальчик или девочка? Как зовут ваше сокровище? Присаживайтесь.

— Спасибо. Дочка у меня. Зовут Елизавета.

Молодая женщина, одной рукой расправив сзади юбку, села на стул. Черную сумочку из натуральной кожи от Prada она положила на колени.

Майор обратил внимание, что у Рябинниковой на коротко остриженных ногтях не было лака. То и другое — нонсенс для современной красивой женщины. Может, причина тому ребенок? То есть, на данный момент приоритеты расставлены? Но сумочка у Рябинниковой была все-таки от Prada. Жена немного научила его разбираться в таких вещах.

— А у вас, кажется, папины глаза, — мягко сказал Посохин. Он решил начать разговор в задушевной манере, поскольку Рябинникова была слишком уж напряжена.

Молодая женщина немного смутилась.

— Я больше на бабушку Лизу, папину маму, похожа.

— И в честь нее вы дочку свою назвали, наверное?

— Наверное.

Рябинникова явно не спешила раскрываться перед незнакомым человеком, к тому же обличенным широкими полномочиями. Пока ей было непонятно, как он ими намерен воспользоваться.

— Хороший поступок, — похвалил собеседницу майор. — Кстати, моя супруга тоже в честь одной из близких родственниц дочь назвала.

О том, что это бездетная тетка его жены, обещавшая завещать свою квартиру в Петербурге внучатой племяннице, Посохин, естественно, упоминать не стал.

— Юлия Николаевна, вы уже знаете, что ваша мама погибла. — Майор сделал небольшую паузу. — Примите наши искренние соболезнования.

— Спасибо.

— Что я могу вам сообщить по поводу этого печального события? — Посохин медленно опустил обе ладони на крыщку письменного стола. — Мы предполагаем, что с Раисой Николаевной Квасовой произошел несчастный случай. Но прорабатываются и другие версии.

— Я понимаю. Когда можно будет маму забрать?

Слово «морг» Рябинникова произносить не стала. Посохин предположил, что осмысленно.

— Следователь сказал, что завтра, — ответил он коротко. — Кстати, Александр Петрович с вашим папой сейчас беседует.

— Я знаю. Мы с папой вместе приехали.

— Будем надеяться, что его разговор с Александром Петровичем не слишком затянется. Как и наш с вами. Скажите, Юлия Николаевна, у вашей мамы имелось завещание?

На лице молодой женщины появилось удивление. Кажется, вполне искреннее.

— Я не знаю. А вы у папы не спрашивали? Может, он в курсе. Хотя…

— Что?

— Нет, вряд ли он знает. Мама ему не…

Юлия вдруг замолчала. Она, вероятно, пыталась подобрать более безобидное слово для оценки взаимоотношений ее родителей. На майора она при этом старалась не смотреть.

— Не доверяла? — попробовал подсказать ей Посохин. — Или не считала нужным говорить? А может, боялась сообщить ему о завещании?

— Что вы! — В голосе Юлии прозвучала укоризна. — Скорее, не доверяла. Потому что он… выпивал… иногда. Поэтому она такие вещи с ним и не обсуждала. Говорила, что он слишком легкомысленно относится к деньгам и очень уж доверчив.

— Вы тоже считаете своего папу легкомысленным и доверчивым?

— Наверное, в некоторой степени это так.

— А с вами мама никогда не говорила о завещании, о деньгах?

— И со мной не говорила.

— Но вы же не выпиваете, насколько я могу судить по вашему внешнему виду?

— Я? Нет, конечно!

— Тогда почему мама вам ничего не сказала о завещании?

— А что есть завещание?

Посохину показалась неподдельной ее вопросительная интонация.

— Есть. У нас, кстати, не так часто в пятидесятилетнем возрасте пишут завещания. Ваша мама не говорила, что ее кто-то преследует, кто-то ей угрожает?

— Маме было сорок семь, — поправила Посохина Юлия. — Нет, ни о чем подобном она мне не говорила.

— Может, вы забыли?

— Такого не забудешь.

— Разумеется. Извините. А какие отношения были у нее с вашим отцом?

Молодая женщина не сразу уловила подтекст вопроса.

— Они любили друг друга, — сказала она уверенно. — По своему, конечно. Но это у всех так. Недавно вот отмечали серебряную свадьбу в кафе. — И тут она изменилась в лице. — Но, если вы намекаете на то, что папа… — Рябинникова замотала головой. — Нет, нет. Это ерунда полная!

До этого она не была столь эмоциональна, отметил мысленно Посохин.

— А ваш муж мог знать о завещании?

В разговоре наступила пауза. Юлия опустила глаза.

— Мы с ним развелись полгода назад, — произнесла она так быстро и тихо, что Посохин ее не сразу понял.

«Стыдится что ли говорить об этом?» — подумал майор.

— Так, значит, вы расстались… Но фамилию мужа после развода вы однако оставили?

— Пока да.

Молодая женщина вскинула голову. Ее темно-русые волосы матово блеснули на солнце.

«И прическа у нее не за одну тысячу рублей, — присмотревшись, заметил про себя Посохин. — Мама для дочки денег не жалела».

— Может, шторы немного задернуть, а то вам солнечный свет, наверное, мешает? — спросил майор. — Да вы скажите, не стесняйтесь.

Юлия, слегка прищурившись, повернула голову к окну.

— Да, пожалуйста. Если вам не трудно.

— А вы не собираетесь снова замуж? — поднявшись на ноги, спросил Посохин.

— Вы имеете в виду, встречаюсь ли я с кем-нибудь?

— Вы правильно меня поняли, — майор тщательно расправил шторы, не переставая наблюдать за Рябинниковой.

— Нет, не встречаюсь. У меня маленький ребенок и мне некогда этим сейчас заниматься.

Майор снова сел за стол.

— Может, все-таки кто-то есть на примете? Женщина вы молодая, красивая…

— Я же сказала.

В голосе Рябинниковой мелькнула нотка раздражения. Едва заметная.

— А с вашим бывшим мужем, случайно, не мечтаете снова сойтись?

— Не мечтаю, и мечтать не собираюсь.

Посохину, наконец, удалось зацепить собеседницу за живое. Ответ прозвучал очень жестко. Впервые за все время разговора.

— А он? Он не сожалеет о том, что вы расстались?

— У него есть другая женщина.

«Другая» было произнесено с явной неприязнью. И к кому она больше? Кто, по мнению Рябинниковой, виноват в разводе? А если этот разрыв только прикрытие? Пока об этом можно было только гадать.

Майор решил все-таки послать Жарких в Воронеж, чтобы он поработал на месте и выяснил, насколько близки отношения между Рябинниковой и ее бывшим мужем после развода. А может, нарисуется на горизонте и вовсе кто-то третий? Такого исключить было нельзя.

Привлекательным девушкам и молодым женщинам майор не доверял. Красота искушает не только окружающих, но и самих ее обладательниц. И красота формирует определенные черты характера. Обычно отрицательные. Поэтому так и печальны судьбы большинства красавиц.

Посохин несколько секунд молчал, пристально глядя в глаза Рябинниковой. Было заметно, что молодой женщине это неприятно, но взгляд она не отвела. Только стала чаще моргать. И на лице у нее появилось выражение упрямства. Как у подростка, вступившего в схватку с жестоким миром взрослых.

«Интересно, а в школе у нее проблем не наблюдалось? — подумал майор. — Училась она здесь, в Бирючинске. Для начала можно с Валентиной Васильевной на данную тему поболтать, а там видно будет, стоит ли проверять ее местные контакты».

У Рябинниковой были длинные, густые ресницы. И, насколько мог судить Посохин, туши на них лежало совсем немного.

— Откуда вы знаете о другой женщине? — спросил майор с легкой улыбкой. — Вы же в разводе.

Рябинникова резко опустила голову. Майор пожалел, что не видит сейчас ее рук. Они могли бы подсказать, насколько глубоко задел собеседницу его вопрос.

— Она появилась, когда мы еще были женаты, — после продолжительной паузы ответила Юлия.

Посохин решил больше не дразнить собеседницу и свернул разговор в более доверительное русло.

— О-о-о! Нехорошо, — майор покачал головой. — Могу понять, что вы пережили. Не всякая женщина способна выкарабкаться из такой передряги и сохранить чувство собственного достоинства. Честь вам и хвала. Но не думайте, что все мужчины поступают подобным образом. Конечно, многие так делают, очень многие, но не все. Я, например, своей жене до сих пор верен.

— И сколько же вы женаты?

— Почти пятнадцать лет.

— И что, так ни разу и не сбегали на сторону?

Во взгляде Рябинниковой читалось недоверие.

— Ни разу. Честное слово. И не потому, что Бога боюсь. Я не только неверующий, но даже некрещеный.

— А дьявол вас не искушает?

— Постоянно, если предположить, что пикантные ситуации это его рук дело, а не людских.

— А почему вы думаете, что маму убили? — неожиданно спросила Рябинникова. — Вы ведь так думаете? Если судить по вашим вопросам.

«А девчонка неплохо соображает», — мысленно восхитился майор.

— Честно? — Особого смысла претворяться он не видел. — Думаю, что вашу маму убили.

— Почему?

— Почему убили?

«Интересно, — подумал Посохин, — она знает, что подавляющее большинство людей, которые были знакомы с ее мамой, считают Раису Николаевну Квасову законченной мерзавкой?»

Вслух майор выразился гораздо более корректно:

— Потому, что ваша мама нажила себе много врагов. И неделю назад количество, видимо, перешло в качество. Только пока нам не за что зацепиться. Может, завещание вашей мамы нам поможет?

— А вы не знаете его содержания?

— Пока нет.

— Я не думаю, что вы там за что-то зацепитесь.

— Кто знает…

— Это намек, да? — Над переносицей у молодой женщины появилась вертикальная морщинка. — И вам не стыдно? Мы с папой не имеем к этому никакого отношения, чтобы вы там, в завещании не вычитали, господин майор!

В голосе Рябинниковой снова прозвучали металлические нотки.

Все-таки надо ее проверить, решил про себя Посохин, надо. Конечно, не всегда яблоко от яблони недалеко падает, но про запас эта версия вполне годится. Если папа Коля окажется ни при чем.

— Извините, я не хотел вас обидеть. — Посохин сделал виноватое лицо. — Честное слово! Ваша мама погибла, и нужно установить причину. Вот и все. Кстати, а у вашей мамы есть еще какие-нибудь родственники? Не обязательно в Бирючинске.

— Родственники? — Молодая женщина тяжело вздохнула. — Дедушка мой уже давно умер. Мама еще в школе училась. Бабушка в прошлом году ушла. Брат мамин старший в позапрошлом. Мама к нему на похороны ездила. Куда-то на Дальний Восток, кажется. Семьи у него не было.

— А дяди или тети ее? Были у вашей мамы двоюродные, троюродные братья или сестры?

Юлия пожала плечами.

— Сразу не могу вспомнить.

Она закусила большой палец, и минуты полторы сидела молча. Посохин терпеливо ждал.

— Нет, не знаю! — наконец заявила она твердо. — Я ни про каких ее дальних родственников не слышала никогда. Может, папа в курсе?

Глава 13

Когда Посохин вошел в кабинет Карельского, тот поливал комнатные цветы на подоконнике. Маленькая пластмассовая леечка оранжевого цвета смотрелась в руках чопорного 50-летнего следователя крайне нелепо. И не только потому, что она являлась предметом домашнего обихода. Любая современная вещь в руках Александра Петровича не вязалась с его обликом. Утонченные черты лица, негромкая размеренная речь, плавные замедленные движения. Казалось, что в XXI веке он мог оказаться только благодаря машине времени.

Карельский с какой-то печальной задумчивостью посмотрел на майора.

— Проходи, пожалуйста. Я сейчас закончу.

— Ну, какие впечатления у тебя, Александр Петрович, от беседы с Квасовым остались? Будем под него копать? — спросил Посохин, усаживаясь на один из предназначенных для посетителей стульев.

— Впечатления двойственные, — продолжая возиться с цветами, ответил Карельский. — Ясно, что никаких горьких переживаний по поводу смерти жены он не испытывает, но и особой радости с его стороны я не почувствовал. Какой-то он никакой. Можно сказать, ни рыба ни мясо. Но подобные типы иногда такое отчебучивают, что рецидивисту в голову не придет. Было в моей практике несколько таких аморфных парней. Один, помню, жену с балкона сбросил, а дело представил так, будто она сама упала, когда белье вешала. А впечатление у нас после опроса соседей складывалось такое, что он и мухи не обидит.

— Ну, и что мне делать?

Следователь поставил леечку на подоконник и до конца раскрыл на окне металлические жалюзи.