Бесплатный фрагмент - Список Райской

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Посвящается моему сыну.

Егорий! Заканчивай дрочить и начинай жить полной жизнью! Или продолжай дрочить, но начинай жить полной жизнью!..

От автора

По цензурным соображениям текст романа претерпел значительные изменения — исходная версия «Списка Райской» куда как более цинична, забориста и увлекательна. Из-за вынужденных купюр, правок и переделок в сюжете появились некоторые неувязки и пробелы. В случае, если эта книга заинтересует достаточно широкую читательскую аудиторию, оригинальный вариант будет размещён на моём личном сайте.

1

А не начать ли нам повесть сию? А и начнём, пожалуй! Позвольте отрекомендоваться: Аннабела Райская. Такое вот экзотическое имя и редкая фамилия. Или наоборот. Или, если угодно: экзотически редкие имя и фамилия. Отчество куда более приземлённое (но мне нравится): Даниловна. Мне больше импонирует Аннабель, но в паспорте стоит Аннабела. Называют меня по-разному: женщины почему-то предпочитают первую часть имени (Аня, Анечка, Анюта etc.), мужики — вторую (Белль, Белочка, Белусик etc.). У меня предпочтений нет, называйте, как хочется, хоть Сарочкой (Иоханан, мой основной партнёр, не преминул бы заметить, что я махровая антисемитка).

Мне неполных двадцать пять лет. Я шатенка, волосы у меня по пояс, красиво вьющиеся, густые, несекущиеся. Глаза серо-зелёные, большие, широкие, умные, выразительные. Губы пухлые, мягкие, чувственные, яркие — хоть не крась. Зубы свои, отменно белые, ровные, ни одной пломбы. Носик прямой, тонкий, изящный. Ушки маленькие, аккуратные, плотно прилегающие к голове, правое лишено девственности.

Рост 185 см., телосложение спортивное. Ноги от сисек, ладные, стройные, гладкие, с тонкими щиколотками. Жопка крепкая, высокая, упругая. Анус тугой, маленький, восемь раз как не девственный. Влагальце тесное, натренированное, мускулистое. Вульва ровная, пригожая, безволосая. Клитор чуть меньше среднего, молочно-розовый, гиперчувствительный. Талия широкая, живот безупречно плоский, рельефный. Грудь третий размер с половиной, тугая, налитая, стоячая, могучая. Соски светло-коричневые, аккуратные, с ровными правильными ареолами. Плечи кососаженные, раскачанные. Руки длинные, мускулистые. Запястья широкие. Кожа бархатистая, гладкая, нежная, здоровая. Единственный недостаток — большое количество родимых пятен (генетический подарок от моей быдломатери).

Я умница, красавица, спортсменка, сексапилка, гиперсексуалка, нимфоманка. Мой мессалинский список насчитывает 76 имён. Для четверти века невъебательски эрудированна и охуенно начитанна. Я курю трубку, пишу высокохудожественные порнографические новеллы и могу расколоть влагалищем грецкий орех.

Пиздатая ярочка, на мой скромный вкус.

2

Родилась я ещё при Ельцине, 15 мая 1995 года — в разгар «баблорубских девяностых», как выражается мой обожаемый батян. Девочкой росла смышленой, здоровой и умненькой. Ходить начала в девять месяцев, говорить в полтора года — и делала большие успехи. Уже в пять лет вполне сносно читала и сохранила это душеспасительное и полезное во всех отношениях пристрастие на всю жизнь.

Как дитя внимательное и усидчивое, неглупое и памятливое училась с удовольствием и на круглые пятёрки и школу закончила экстерном с золотой медалью. Девственность и невинность я потеряла в разное время, и о моём farewell to virginity стоит рассказать подробнее.

Дело в том, что я сама себя дефлорировала мамкиным дилдо. Надо заметить, я весьма удивилась (пожалуй, даже изумилась), когда нашла в тумбочке у матери (уже и не помню, зачем я туда полезла) бесхитростный розовый самотык. Я уже тогда считала свою maman бабой фригидной и асексуальной — и вот на тебе! — она пользуется фаллоимитатором с рабочей длиной в 14 см и диаметром 3.5 см (я его сразу же замерила).

Двое суток среднестатистический пластмассовый елдак не шёл у меня из головы, а на третьи я решилась. Оба родителя были на работе. Я приняла лёгкий душ (всегда была девочкой чистоплотной, совсем как Набоков) и голенькой прошла в комнату предков за елдачком. С первого взгляда на мамину радость я взмокла как загулявшая коровка. На всякий случай помыв дилдо с хозяйственным мылом, я отправилась к себе в комнату, врубила на компе подборку моего любимого Шопена и возлегла на кровать. Но тут же подумала, что дополнительная смазка не помешает, и продефилировала к домашней аптечке — большой ящик на стене со стеклянной матовой полупрозрачной дверцей. Из возможных лубрикантов я изыскала там детский крем, боро-плюс и старый добрый вазелин. Я выбрала классическое средство; вазелин оказался просрочен на полгода, но это меня не остановило.

Вернувшись на кровать, я стала размышлять, что лучше смазать — самодрот или свою и без того мокрую щёлку; для вящего эффекта завазелинила и то, и другое. Я немного волновалась — момент ответственный, согласитесь. Из колонок лился Nocturne No. 2 in E-Flat Major, Op. 9 Шопена. Я помацала свои чувствительные сосочки, взяла дилдо правой рукой (ручка оказалась очень неудобная), подняла и раздвинула согнутые в коленях ноги, всей грудью вдохнула и на выдохе пронзила свою целочку под «Таинственный лес». Вышло совсем не больно, будто комарик укусил — и крови как от раздавленного комара, три капельки. Моя плева оказалась тонкой как паутинка, и бескровной, как муха в ней.

Я вернулась к аптечке и взбрызнула останки невинности перекисью — раздалось шипение, едва слышное, краткое и кроткое. Женщиной после целковзлома я себя как-то не чувствовала и посему продолжила знакомство с розовым самотыком.

Как правило, я всегда ублажала себя пальцами (средним и указательным, всегда левой руки), а потом облюбовала мягкую игрушку. Это был плюшевый медведь, отдалённо напоминающий Винни Пуха — я прозвала его Фридрихом (почему именно так, не помню). У медведя имелся большой плоский нос, изготовленный из какого-то эластичного материала, приятного на ощупь. Я клала Фридриха пузиком вверх на середину кровати, раздвинув ноги забиралась на него сверху, и начинала елозить клитором по отзывчивому мишкину шнобелю. Это было приятно, и я обычно егозила на верном Фридрихе минут пять-десять перед сном — после этого засыпалось гораздо быстрее. Но однажды что-то пошло не как обычно, и вдруг я мощно и резко кончила; и после этого моментально заснула, не успев слезть с плюшевой сладости.

Итак, я продолжила общение с пластмассовым другом. Беседа не задалась, хоть и продолжалась не меньше четверти часа. Шестидюймовый пенетратор входил чуть больше чем наполовину, но как я ни старалась, под какими углами, на какую глубину, с какой скоростью и силой не вводила его, ни малейшего намёка на приближение оргазма не наблюдалось. Короче, женщиной я себя так и не ощутила и закончила разговор привычным шнобельком неистового Фридриха. (Только сейчас пришла в голову мысль: мастурбировать об игрушку с именем полоумного онанюги, дрочившего всю сознательную жизнь — какая поистине постмодернистская ирония, ёпта! Впрочем, вряд ли во времена наречения дрочильного мишки я была знакома с именем усатого любомудра.

Помимо успехов в учёбе и самоудовлетворении я многого достигла и в спорте, которым занялась по собственному почину и желанию. Начала в шесть лет с художественной гимнастики — прозанималась недолго, но растяжку и гибкость сохранила по сей день (разминаюсь три раза в неделю). Потом были плавание, баскетбол и, наконец, тайский бокс и кикбоксинг. В моём арсенале имелись два коронных приёма, которые я отрабатывала с особым тщанием и упорством: круговой удар локтем (маваши эмпи) и мае-гэри кеаге, прямой удар подъёмом стопы. Мае-гэри правой ногой я тренировала даже с утяжелителями (доходило до 3 кг на правой икре) — и этот удар уже в пятнадцать лет наносился мною молниеносно и сокрушительно.

Боевыми единоборствами я тогда увлеклась серьёзно. Много и упорно тренировалась, выступала на соревнованиях. Два раза участвовала в М-1 (бои смешанного стиля, микс-файт, бывшие «бои без правил»), и оба поединка выиграла, причём один нокаутом. С ростом 185 см и весом 85 кг (я активно качалась и набрала более двадцати килограмм мышечной массы) я выступала в супертяжёлом весе. Против меня вышла ражая жирная негретоска, страшная как Вупи Голдберг и неумолимая как судьба. Упорная попалась бабёха (впрочем, с гендерной идентификацией там всё было неоднозначно). Я совершенно не владела борцовскими навыками и стала осыпать противницу ударами ног. К концу первого раунда она всё-таки перевела бой в партер, но тут громыхнул гонг. В середине второго раунда чёрное монстрище выбило мне капу. Я подразнилась языком, имитируя оральные ласки, и срубила её удачным маваши-гэри (это такой круговой удар ногой).

Увлечение единоборствами разом сошло на нет после того, как мне в 22 года сломали мой прекрасный тонкий изящный носик. Заметных последствий не осталось, но в соревнованиях и спаррингах участвовать я перестала.

***

Он был исключительно, необыкновенно, нечеловечески, дьявольски, сказочно красив. Обаятелен, привлекателен, очарователен, харизматичен, авантажен. Не мужчина — мечта. Не мужчина — идеал. Не мужчина — сказка. Таких мужчин н е б ы в а е т.

Выше среднего роста — гораздо выше среднего. Спортивного телосложения — не накачан, а именно атлет, словно античная статуя. Волнистые густые роскошные каштановые волосы до плеч; романтическая недельная щетина — как раз то, что Наташе нравится. Красивое, аристократически-благородное лицо с идеально правильными, крупными чертами. Пушистые брови, большие широкие светло-зелёные глаза с огромными зрачками — словно два негранёных смарагда. Прямой, почти греческий нос. Чувственный рот со слегка припухшими алыми губами. Одет в дорогой белый костюм, судя по всему, сшитый на заказ — так прекрасно одежда сидела на нём. Белая шёлковая рубашка.

Звали его… да нужно ли имя… идеалу?..

Да, Наташеньке несказанно, фантастически, невероятно, сказочно повезло. В убого обставленной комнате сорокалетней панельной девятиэтажки он выглядел словно принц, сделавший визит вежливости Золушке.

Он эротично стянул с себя белоснежный пиджак и бросил на пол — это зря, можно испачкать дорогую вещь — палас давно не пылесошен. Неспешно расстегнул рубашку, обнажая безволосый мускулистый торс. Раскрыл ширинку — трусов на нём не было, и показалась крупная оголённая головка вздыбленного объёмистого фаллоса — 25 сантиметров, не меньше; видимо, у него обрезание.

И вот он абсолютно наг. Восхитительная, безукоризненная, изумительная, идеально вертикальная эрекция. Низ живота и увесистые семенники гладко выбриты. Наташе тоже не помешало бы подстричь письку; да и ноги с подмышками не брила больше двух недель.

Он начал мастурбировать — да, Наташенька любит, когда мужики дрочат перед ней — её это чрезвычайно заводит. Он точно обрезан — при движении кисти залупошка не скрывается в крайней плоти; прекрасно.

Ей хочется облобызать этот обрезанный лингамчик. Она встаёт с постели, подходит, садится на корточки, дотрагивается губами до безволосого лобка. Так чисто выбриться невозможно; это эпиляция. Она проводит всей поверхностью языка по массивным гладким тестикулам, облизывает торчащий пенис от основания до головки, щекочет кончиком уздечку, плотно охватывает губами залупу. Наташа взмокла, сок обильно капает из неё на грязный палас.

Клитор у неё крупный, необычайно чувствительный; едва дотронувшись до него подушечкой указательного пальца, Наташенька кончает три раза кряду. Мультиоргазмичность — её необычная приятная особенность; рекорд — 11 раз за сорок минут.

Она ложится поперёк кровати, ближе к краю, как можно более широко расставляя ляжки и целиком раскрывая ему свою мокрую волосатую киску. Он засовывает свой восхитительный длинный широкий мягкий язык меж набухших половых губ, дотрагивается до передней стенки влагалища, и Наташа опять оргазмирует. Язык весьма проворен и напорист, и двигается внутри очень уверенно. Когда его кончик нажимает на железно эрегированный клитор, Наташенька снова кончает, два раза подряд, содрогаясь всем телом и истошно вопя.

Ну вот, теперь можно и пенетрацию. Негнущийся уд входит словно в тёплое сливочное масло. Прекрасный, безупречный, исключительный, совершенный, сверхчеловеческий, идеальный х*й. Фрикции ускоряются крещендо. ДА! да! да!.. Вот так — до шейки матки — до лёгких — до горла — всю насквозь!!!

Ну, последний разочек! Мульти вряд ли выйдет, но хоть бы последний!

Включается будильник на мобильном телефоне — Вера Брежнева, «Я знаю пароль». 7.30 пора подниматься на работу. Вот блять!..

Мир, в котором я живу, не делится на части

Пока в нём есть любовь…

Средним и безымянным пальцами правой руки Наташа продолжает шерудить в измученной обросшей манде, ладонью левой — мацать обвисшие, дряблые сиськи с большими неровными бледными сосками. Нет, так не выйдет.

Я знаю пароль, я вижу ориентир…

Стимулируя правой рукой бугорок точки джи, левой она начинает энергично тереть клитор. Обе кисти сильно устали, пальцы едва шевелятся. Вот бы третью руку ей… а лучше пару лишних — она бы и по двадцать раз кончала.

Ещё немножечко!.. Ну же!.. Последний бой! Во… щас… щас!.. ща!

Ебаааааатттььь!!!!

Она успевает закрыть ладонью рот, чтобы вновь не заорать. А то весь дом разбудит. Последний, единичный оргазм получился самым интенсивным и долгим — как разрыв шаровой молнии. Наташу трясло.

В час, когда прервётся звук, когда утихнут страсти

И станет слышен бог…

Ну вот и ладушки. Хоть и не выспалась, прекрасное начало трудового дня — заряд, так сказать, бодрости. А эти рослые каштановые принцы — существуют ли они в действительности? По роду своей деятельности она ежедневно виделась с массой новых людей, но никого даже отдалённо подобного не встречала. Если и найдётся такой мускулистый эпилированный красавчик с четвертьметровым хером, где гарантия, что она сможет с ним оргазмировать семь раз, как сегодня сама с собой? Вопрос.

Я знаю пароль, я вижу ориентир,

Рекою разноцветной любовь спасёт мир…

Наташенька поднялась с постели и отключила будильник.

А подмышки с ногами побрить всё-таки надо… на всякий случай.

*

Подобного рода новеллы я начала писать лет с четырнадцати, но руку и стиль набила только после двадцатника. Я публикую свои опусы в группе ВК и частенько получаю гневные, брызжущие ядовитой слюной комменты густопсовых моралистов. Но мне глубже чем похуй (хотя и бан в помощь). Да, новеллы крайне циничные и противоречащие общепринятой морали, но написаны отменно, на мой взгляд — даже батян, литературный редактор с солидным стажем, не находит и блох. Помните Уайльда: нет книг нравственных или безнравственных, есть книги хорошо или плохо написанные. Во-во.

Я вовсю пропахивала ниву инцеста, ***, зоофилии, мастурбации, группового и даже традиционного секса. Есть пара некрофильских хроник, но это уже совсем жесть, даже для меня. Эпатаж для меня не самоцель — мне приходит в голову история и я воплощаю её на бумаге. Я действительно пишу простым карандашом на бумаге (на оборотках, коих у отца редактора хуева уйма) — совсем как Набоков, только без ластика (пробовала, но меня заёбывает стирать — мне проще зачеркнуть). Потом перепечатываю в «Ворде», попутно внося последние правки.

Романы начинала три раза, но безуспешно, большие формы мне не удаются — я спринтер, а не марафонец.

3

Моего нынешнего основного полового друга зовут Иван. Шаблонное, ставшее классическим и даже нарицательным русское имя, на самом деле являющееся еврейским — это наша славянская адаптация иудейского имени Иоханан. О чём я иногда напоминаю Жану — в лицо я его называю французским вариантом, а за глаза — иудейским оригиналом. Он начинает беситься и говорит, что я несу полную ахинею и ересь, и что я густопсовая (он выражается «махровая») антисемитка. Тогда мне становится скучно, и я начинаю дотошно выяснять, каким образом утверждение, что имя Иван имеет еврейские корни, доказывает мои юдофобские убеждения (впрочем, я действительно евреев недолюбливаю). Жан-Иоханан начинает бесноваться ещё сильнее, он остаётся без секса, а я либо отправляюсь к другому ебарьку, либо уединяюсь с Фридрихом.

Каждый раз, когда я перечитываю «Лолиту», мне до зуда во влагалище становится любопытно, каким местом думал Набоков, прицепляя своему альтер-эго Гумберту Гумберту фаллос длиною в фут? Не иначе, как своим пятидюймовчиком — уверена, у этого самодовольно-самовлюблённого мудня был не больше 12 сантиметров. Американский фут — это приблизительно 30 см, если вы не в курсе. И у меня возникает вполне закономерный вопрос: каким образом Гумберт пялил футом набоковской фантазии девчушку, совсем недавнюю целочку? Да ещё по нескольку раз в день? Возможно ли такое физически и физиологически? Возможно только в том случае, если хер Гумочки был как у козла.

Вы когда-нибудь видели эрегированный член крупного племенного козла? А я вот в своё время насмотрелась у бабки на козлиной ферме. Так вот, стоячий козлиный пенис очень длинный, как в мечтах и книге Набокова, и очень тонкий, как моё чувство юмора — причём сужающийся к концу (пардон за невольный каламбур) и завершающийся малюсенькой, с горошину, залупкой. Козлы чрезвычайно похотливые, извращённые и непритязательные создания — те ещё сладострастники — выражаясь языком Достоевского. Они пытаются трахнуть всё что движется (и что не движется тоже), у них постоянно стоит, чем они так или иначе пользуются. Если присунуть никому и ничему не удаётся, они, например, могут мощно поссать из своей торчащей елды, попить при этом свою мочу и попутно отсосать (или, скорее, отлизать) самому себе.

Но я немного отвлеклась. Я хочу рассказать не о козлах (о них позднее), не о козле Набокове, не о его грёзах о большом хере и маленьких девочках и о больших херах в маленьких девочках. Почему меня особенно возмущает в его романе неправдоподобное сожительство двенадцатилетней мокрощёлки и футового елдака, так это потому, что у Жана фаллос длиной как раз в фут (30.4 см, если быть точной — замеряла три раза) и обхватом 7 см. И это, доложу я вам, невъебательски охуенный хуй, который с огромным трудом, весьма и весьма натужно входит в мою бывалую мандёнку — не сказать, чтобы лоханку, но обслужившую 76 гостей, на минуточку. Владимир Владимирович, ау! Даже головка такого члена не войдёт в маленькую поблядушку!! Я поднимаюсь на секс с Иохананом как на маленький подвиг, и только потому что люблю его (или что-то типа того).

Но тут, сдаётся мне, самое время рассказать о моей настоящей дефлорации.

***

Как-то давно я в паутине наткнулась на понятие «телегония». Меня заинтересовала тема, и я прочла всё доступное на этот счёт (и не только в сети). Материала, кстати, было очень мало, но с тех пор, теша себя надеждой, что мои дети не родятся розовыми и пластмассовыми, я стала невольно присматриваться к подходящим кандидатам, коих оказалось ещё меньше, чем информации о телегонии. (Только этим и можно объяснить то, что при моей сексуальной необузданности я так поздно познала мужика).

У меня, a propos, есть хороший и вполне благопристойный рассказ на эту тему. Приведу-ка я его здесь, а то вы, небось, так и не загуглили про телегонию.

ТЕЛЕГОНИЯ

В ресторане пятизвёздочного курортного отеля, за столиком на открытой террасе, откуда открывался прекрасный вид на ночное море, чётко освещаемое полной луной, сидели трое.

Импозантный, экстравагантный господин лет сорока с небольшим, с подстриженной, ухоженной, совершенно, не по годам седой бородой и с каштановыми, местами тоже с сильной проседью волосами по плечи; чрезвычайно привлекательный, атлетически сложенный молодой человек нордической наружности и совсем юная миловидная девушка, практически девочка.

Мужчины пили красный винтажный португальский портвейн пятнадцатилетней выдержки, перед барышней стоял высокий барный стакан свежевыжатого ежевичного сока.

— Вы слышали о таком явлении как телегония, юноша? — осведомился серебробородый Аристарх Иванович, пыхнув длинной доминиканской сигарой.

— Послушайте, мне почти тридцать, и называть меня юношей совсем неуместно, на мой взгляд, — немного раздражённо отозвался красивый молодой человек. — И, если не ошибаюсь, в отцы вы мне не годитесь. Я же представился, меня зовут Ярополк. Можно: Ярик.

— Не прав, признаю. Приношу извинения, — поспешно, примиряющим тоном проговорил Аристарх Иванович. — Прекрасное, редкое славянское имя… — Он запнулся, словно вспомнив что-то. — Я не предложил вам сигару. Желаете? Или вы не курите?

— Практикую время от времени, по настроению, — ответил Ярополк. У него была оригинальная летняя стрижка: густые соломенные прямые волосы на макушке, длинная чёлка и выбритые затылок с висками. Щёки и скулы покрывала обильная светлая недельная щетина. — А от хорошей сигары уж точно не откажусь.

Аристарх Иванович вынул из кармана легкого хлопкового пиджака чёрный кожаный футляр на четыре сигары, газовую турбозажигалку с тремя соплами и серебряную гильотинку.

Ярополк обрезал сигару:

— А лучинки у вас, случаем, нет?

— О, да вы ценитель! — удивился Аристарх Иванович. — Нет, никогда не пользовался лучиной. Привычка. С молодости привык к зажигалке.

Молодой человек умело раскурил сигару.

— Гаванские?

— Доминикана. Могу позволить себе любые, но предпочитаю их. Каприз своего рода, — Аристарх Иванович пригубил вино. — Впрочем, мы отвлеклись. Вы знаете, что такое телегония, Ярик?

— Слово смутно знакомое, но значения не помню.

— Телегония — это наука о том, что первый самец самки млекопитающего (и не только млекопитающего) оказывает удивительное воздействие на всё последующее потомство самки. Иначе говоря, если брать в расчёт человека, первый мужчина в жизни девушки является генетическим отцом всех её детей.

— Вспомнил, — сказал Ярополк. — Но, как я понял из немногого прочитанного на эту тему, это псевдонаучная теория, не так ли?

— Я придерживаюсь противоположной точки зрения. Есть многое на свете, dear Yarik, что и не снилось нашим мудрецам. — Аристарх Иванович пустил в стол тонкую струю дыма. — Я биолог по образованию и посвятил этой проблеме несколько лет своей жизни. Проводил эксперименты на животных, в том числе. И поверьте мне, я вполне убедился, что первый самец крайне важен для женщины, — он остановил взгляд на торсе нового знакомца — тот был в открытой белой майке с логотипом Олимпийских игр в Сочи — и прервался, о чём-то задумавшись. — У вас чрезвычайно развита мускулатура. Вы занимаетесь с отягощениями?

— Нет. Подтягивания, отжимания, брусья. Плаваю много, по роду нынешней деятельности, — отозвался молодой человек. — Природа благоволила мне, я — ярко выраженный мезоморф, так что в тренажёрном зале даже нет нужды.

— О, природа во всём одарила вас крайне щедро! — живо воскликнул Аристарх Иванович. — У вас хорошие зубы, превосходная, практически без родинок, кожа — это говорит о породе. Я знаю вас менее двух часов, но уже вижу, вы умны, образованны, эрудированны. К тому же — знаете ли вы это? — вы подходите под все критерии «истинного арийца».

— Спасибо, конечно, — Ярополк вдруг насторожился. — А вы, собственно, с какой стати начали петь мне дифирамбы, позвольте полюбопытствовать?..

— Позволю. И поясню, — задумчиво произнёс Аристарх Иванович. — Дело в том, что у меня к вам весьма и весьма необычное предложение, Ярик… Я хотел бы, чтобы вы дефлорировали мою дочь.

— Фу, папа, — в первый раз за всё время беседы подала голос девушка и глотнула ежевичного сока. — Нельзя было как-то потактичнее?

— Да куда уж тактичнее, Аглая Аристарховна!

— Однако ж!.. — проговорил Ярополк, ошеломлённо покачав головой.

— Так вы согласны?

— Нет.

— То есть как «нет»?.. — опешил Аристарх Иванович.

— Вот так. Я не могу на такое пойти. У меня есть принципы.

— Это прекрасно, что вы столь принципиальны. Только какие же в данном случае могут быть принципы?.. Вы, что ли, женаты?

— Нет.

— Тогда что же? Вы готовы невесть ради чего отказаться от юного девственного тела? Всякий мужчина мечтает о подобном! Или, может быть, моя дочь вам совсем не нравится?

— Дело не в этом. Во-первых, я занимаюсь с женщиной сексом только в том случае, если испытываю к ней чувства. Во-вторых, это большая ответственность. В-третьих, у меня никогда не было девственницы. В-четвёртых, это попахивает уголовным преследованием… сколько вам лет, мадмуазель?

— Ей ***, — ответствовал отец.

— Вообще-то, *** с половиной, — поправила его Аглая.

— Слушайте, я прошу вас об одолжении, какие тут могут быть уголовные последствия? Об этом кроме нас троих никто не узнает, — поспешно заговорил Аристарх Иванович, кинув на дочь гневный взгляд. — Одумайтесь! Вы — идеальный дефлоратор. Такой материал пропадает!

— Спасибо за угощение и за столь заманчивое предложение, — Ярополк поднялся со стула. — Признаюсь, я польщён. Всего доброго.

— Подождите, пожалуйста, — устало молвил Аристарх Иванович. — М-да, никак я не ожидал от вас такой реакции. Но что ж, подобное поведение лишь удваивает вашу ценность, подтверждая ваши высокие моральные качества — в коих, собственно, я и не сомневался. — Он осушил бокал, налил ещё портвейна. — Может быть, это не заметно, но я богатый, весьма богатый человек и готов щедро заплатить за данную процедуру.

Ярополк смерил седобородого эксцентрика долгим внимательным взглядом своих умных серо-голубых глаз:

— Я похож на проститута?

— Вы похожи на исключительного дефлоратора, мой друг. Если вы не желаете сделать мне и моей дочери, и всему моему потомству… одолжение, то воспримите это как работу. Что такое работа? Вы выполняете некие возложенные на вас обязанности и получаете за это денежное вознаграждение. То же самое предлагаю вам я.

— Это разные вещи.

— В чём же отличие?

Молодой человек задумался. Пристально посмотрел на Аглаю: длинные вьющиеся тёмно-русые волосы, правильные черты лица; поразительно похожа на родителя. Из макияжа — накрашены только губы. В целом м и л а ш к а, но на его вкус слишком обыкновенна, никакой изюминки.

— А вы-то, барышня-весталка, согласны на всё это? — спросил он.

— Согласна. Вы мне очень понравились, — девушка потупила взор и зарделась. — И я… разделяю взгляды папы на… дефлорацию.

— Однако ж, донельзя странная ситуация, — растерянно проговорил Ярополк. — И сколько вы готовы мне заплатить за данную… услугу?

— Скажем, десять тысяч евро. Половину я могу перевести вам прямо сейчас. У вас ведь есть счёт в банке? — сказал Аристарх Иванович. — И да, еще одна просьба. Вы всенепременно должны эякулировать в Аглаю. Это обязательное условие.

Ярополк усердно запыхтел сигарой; та сильно нагрелась. Он крайне нуждался в деньгах. Дома, в Москве, годовой долг за квартиру. Просроченный кредит. Отсутствие постоянной работы.

— Хорошо. Я согласен. Никаких авансов не надо, всё потом.

Они поднялись в двухкомнатный суперлюкс с балконом. Просторнейшее помещение, окно во всю стену с видом на море. Кровать кинг-сайз с чрезвычайно высокой массивной деревянной спинкой.

— В верхнем ящике тумбочки лубрикант. На случай, если что-то пойдёт не так, — сказал Аристарх Иванович и вышел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Лубрикант не понадобился. Всё прошло безукоризненно — девушка не только лишилась невинности, но и первый раз в жизни испытала оргазм.

Когда Ярополк вышел на улицу из отеля, над морем занимался рассвет. От денег он отказался.

*

Летом 20** года я гостила в Подмосковье у бабки (по материнской линии) на козлиной ферме, где каждый божий день любовалась стоячими козлиными киями (эрегированный половой орган козла действительно сильно напоминает бильярдный кий — и длиной, и обхватом, и формой). Можно было отдаться какому-нибудь бабкиному козлу (мне особенно нравился Володька, самый елдастый), но я брезговала. К тому же мне отнюдь не улыбалось стать матерью-героиней козлиного выводка. Не то чтобы я до конца поверила в теорию телегонии, но подстраховаться стоило.

Мой одушевлённый дефлоратор оказался маленьким и толстеньким, 12х5.5 (здесь и далее: это длина и объём) — реальный такой боровичок с красно-коричневой (правда-правда, это не отсыл к нацистам) шляпкой. Перефразируя Уэльбека: «Как называется мясо вокруг эрегированного фаллоса? Мужик!» Носитель весёлого грибочка (чуть не написала «грибка», прости господи!) был настоящим арийцем: рослый, атлетичный, светловолосый, серо-голубоглазый; лишь один критерий подкачал — он был маловолос телом и борода у него плохо росла (но я уж не стала идеальничать и привередничать). Лицом не молодой Брэд Питт или Микки Рурк средних лет, но около того (от Питта, у него, кстати, что-то было в лице). Черты необычные, не ширпотреб.

Пару дней я за ним наблюдала на расстоянии, на третий подошла. Здрасьте, мужчина (он на тридцатник выглядел), давайте знакомиться.

— Я Аннабель, — говорю.

Смотрит на меня с удивлением — ишь какая ламповая тёлочка сама подкатила!

— А не врёшь? — спрашивает.

— Не вру, — говорю. — Могу потом паспорт показать, с собой нету.

— Я Ярополк, — говорит.

— А вот ты врёшь, — замечаю я. Интуиция у меня nice.

Он смеётся. Я сразу в рот ему смотрю: зубы свои, хорошие вроде.

— И правда, вру, — говорит. — А как ты узнала?

— Я ясновидящая, — говорю.

— Ярослав я, — говорит. — Имя Ярополк мне всегда нравилось, даже сменить подумываю. Вот и представляюсь иногда так.

— Ярослав — тоже ничего, — говорю. — Прогуляться не хочешь со мной, Ярослав-Ярополк?

— Да с удовольствием! — говорит.

И идём мы гуляться. Я заодно решаю проверить кандидата на предмет эрудиции и умственных способностей.

— Ты себя умным считаешь, Ярослав-Ярополк? — спрашиваю.

— Да вроде не совсем глупый. Не семи пядей во лбу, но вроде не недоумок, — отвечает. — А ты много людей знаешь, которые считают себя дураками, Аннабель?

— Зачёт, — сообщаю я. — Да, у меня есть пара не очень умных знакомых, которые это прекрасно понимают, признают и принимают. Что такое «эвфемизм» знаешь?

— Когда вместо грубого слова употребляется более мягкое по смыслу.

— Например?

— Полная вместо жирная, в положении вместо беременна.

— Но это не грубые слова, — замечаю я.

— Хорошо. Голубой вместо пидорас, — говорит он и думает. — Хотя «пидорас», это скорее дисфемизм… Голубой вместо гомосексуалист.

— Зачёт, — я удовлетворена ответом. — Сколько океанов на земле?

Яр-Яр немного думает.

— Пять.

— Правильно. Кто по национальности Владимир Даль?

— Который словарь написал или актёр?

— Актёр Олег Даль. Я про филолога.

— Датчанин.

— Верно.

— У нас клуб знатоков или что? — интересуется он.

— Вроде того, — отвечаю я. — И на кону моя целочность.

— В смысле?..

— Потом поймёшь, не парься. Достоевского читал?

— Читал.

— И что читал?

— «Преступление» и «Идиота».

— Целиком? — спрашиваю.

— «Идиота» до конца не осилил.

— Не понравилось?

— Нет.

— «Анну Каренину» читал? — продолжаю допрос.

— Первый том.

— Тоже не понравилось?

— Понравилось, — смеётся Яр-Яр. — Но надоело.

— Кафку читал?

— Нет.

— Кто это, знаешь?

— Еврейский писатель. Заумный.

— Заумным его братья-жидята выставили, критики в том числе. Они же его возвели в ранг великого писателя. А чувачок графоманствовал себе в своё удовольствие в свободное от страховок время.

— От страховок?..

— Он всю жизнь проработал страховым агентом.

Пока мы гуляли, два часа, не меньше, я претендента хорошенько порасспросила и пришла к выводу, что дети у меня будут не только арийской внешности, но и не самые тупые.

Под конец прогулки уже Яр-Яр меня вдруг спрашивает:

— А ты Кастанеду читала?

Я тогда Кастанеду прочесть ещё не успела (потом ознакомилась, и поняла, что зря), в чём и чистосердечно призналась. И перешла к сути дела:

— Слушай, братан Ярослав-Ярополк, я девственница, — выкладываю я напрямую. — Хочешь лишить меня сего тяжкого бремени?

Он, само собой, делает свои серо-голубые очи круглыми. Не удивительно — не часто получаешь такого рода предложения.

— Ты хочешь, чтобы я тебе целку порвал? — также без обиняков уточняет он.

— Тут не всё так просто, — говорю я загадочно. — Дело в том, что целка уже порвана.

Его большие и широкие очи становятся ещё круглее.

— Нужна твоя помощь, Ярослав-Ярополк, — говорю я. — Целка у меня порвана, но формально я девственница.

— Это как? — недоумевает он.

— Подумай, ёб твою мать! — немножко грубовато предлагаю я.

— Сама себя дефлорировала?

— Ну во! — радуюсь я. — Можешь, когда захочешь!

— И как ты это сделала? — любопытствует Яр-Яр. — Пальцами?

— Мамкиным розовым самотыком, — сообщаю я.

— Самотык — это фаллоимитатор? — уточняет он.

— Нет, блять, это сорт кабачков! — язвлю я. — Разумеется, это фаллоимитатор.

— Зачем ты так лаешься, Аннабель? — несколько покоробившись, спрашивает Яр-Яр.

— А тебя ебёт? — на автомате отвечаю я и тут же думаю, что таким макаром отпугну очень даже подходящего кандидата.

— Очень некрасиво, — печально качает головой мой потенциальный целколом.

— Если тебя это фраппирует, я больше не буду.

— Что значит «фраппирует»?

— Это значит неприятно поражает, — объясняю я и не удерживаюсь: — По контексту можно было догадаться.

— Да, Аннабель, меня это неприятно поражает. Девушкам нельзя так ругаться. Даже в наше ненормальное время.

— Хорошо, Ярослав-Ярополк, обещаю больше не ругаться.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — вежливо отзываюсь я. — Но между прочим, первым ты «целку» употребил, тоже не самое нормативное слово.

— Согласен. Извиняюсь.

Я про себя думаю, что корректней будет «извини», но на всякий случай придерживаю язык.

— А почему ты выбрала именно меня? — спрашивает он.

— Ты мне понравился. И…

…И я вкратце рассказываю ему о явлении телегонии и о том, как тяжело найти достойного дефлоратора, особенно в «наше ненормальное время». Про время, a propos, я с ним целиком и полностью согласна, только я бы назвала нынешние времена «ебанутыми на всю голову».

— Так что? Когда, где? — говорю. — Предлагаю сегодня вечером. Только у меня нельзя. Есть место на примете? Желательно не на природе и чтобы подмыться можно было.

Яр-Яр довольно долго думает.

— Так где и когда, Ярослав-Ярополк? (Почти Гумберт Гумберт.)

— Называй меня или Ярополком, или Ярославом, пожалуйста. Можно Яриком.

— Ярик мне не нравится, — говорю. — Где и когда, Ярополк?

Оказалось, он отдыхает здесь один — снимает отдельный домик в дачном посёлке. Лучше и придумать нельзя, хоть летний душ у него имелся только на улице. Я заскочила домой (к бабке) и прихватила с собой непочатый тюбик вазелина (заранее прикупила).

Небольшой дачный домик под двускатной крышей, крытой шифером, утопал в кустах жимолости и жасмина. Единственная комната оказалась довольно просторной. Три окна, занавешенные бело-голубыми занавесками. Под потолком лампа под матовым коническим абажуром. Квадратный обеденный стол, на нём пепельница с двумя скуренными до фильтра окурками, пачка красного «Пелл-мелла», блюдце с порезанным лимоном (попка и три тоненьких кусочка), заварной фарфоровый чайник с изображением жёлтой розы (крышка снята и лежит рядом), железный электрический чайник советских времён, початая пачка рассыпного чая «Tess» без ароматизаторов, старая общепитовская чайная ложка. Под столом высокие красные резиновые сапоги, рваные матерчатые кроссовки и пустая полторашка от крепкой «Охоты». Советский платяной шкаф 50—60 годов. Маленький чёрно-белый телевизор «Юность» и электрическая плитка на тумбочке между двух окон. Односпальная кровать с низкими спинками, аккуратно застеленная красным вязаным покрывалом. На кровати ещё не остывший труп грудастой девственницы (дайте пофантазировать). На стене над кроватью гранатомёт РПГ-16 на гвозде (шутка, даже ружья не висело). Портрет первого президента Б. Н. Ельцина с траурной ленточкой (тоже шутка). Стул с высокой спинкой, на котором сидела гиперреалистичная блондинка секс-кукла с пятым или шестым размером бюста на ХХХL-фаллоимитаторе с присоской (опять шутка). В углу у входной двери три удочки, два спиннинга и невод для ловли золотой рыбки (снова шутка — невод лежал под кроватью).

По очереди (я на этом настояла, чтобы не торопить события) мы приняли душ. Яр-Яр препоясался вафельным белым полотенцем, я натянула своё короткое лёгкое платьице на голое тело. Стояла удушливая жара, Ярополк распахнул настежь два окна и задёрнул занавески.

Я положила на стол вазелин, смартфон и брелок в виде миниатюрной метровой рулетки, который отстегнула от связки с ключами.

— Чайку, может? — предложил Хумберт Хумберт.

— С лимоном? — осведомилась Долорес Хейз.

— Ага.

— Спасибо, нет.

— Без лимона? — уточнил Ярослав-Ярополк.

— Тоже нет, мерси бьян, — отказалась Аннабела Даниловна Райская. Её французское произношение безупречно, чувствуется лионский акцент.

— Was ist das? — не понимает Ярослав Хер Его Знает Как По Отчеству и Фамилии. Хотя у него внешность истинного арийца, ощущается еврейский акцент.

— Это значит, что, пожалуй, пора бы и начать то благое дело, для которого, собственно, мы и посетили сие обширное дачное бунгало. Вы ещё не забыли, для чего мы явились сюда, мсье?

Шевалье приподнимает шляпу с тремя гусиными перьями цветов российского триколора, вынимает из ножен шпагу и делает выпад и укол невидимому противнику. Орлеанская дева восторженно хлопает в ладоши.

— Ну что, Ярополче, зачнём, помолясь?

— Боюсь, я ещё не готов стать отцом.

— А ты не боись, это фигура речи. «Зачнём» в смысле «начнём». Сними полотенце и стой на месте, Ярый Полк.

Он стеснительно, как-то неловко и нерешительно распоясал полотенце на чреслах и повесил его на шею. Член маленький, толстый и совершенно расслабленный. Двольно тёмные для блондина лобковые волосы коротко пострижены, видимо триммером, зона бикини выбрита начисто. Живот, руки, плечи и грудь знатно, но без фанатизма раскачаны (особенно пресс — это радует глаз); ногами он явно пренебрегает в зале, вероятно, не прорабатывает совсем. Тело абсолютно безволосое.

Я взяла смартфон и сделала несколько снимков: он во весь рост, расслабленные причиндалы крупным планом.

— Э, вот этого не надо! — возмутился без пяти минут целколом. — Я этого не люблю!

— Не ссыкуй, Ярополче, — успокаиваю я его и кладу телефон обратно на стол. — Сугубо для личного пользования, в есть выкладывать не буду, честное слово.

Ариец вздыхает, но не противится судьбе. И правильно делает.

— А где стоячок-с, стесняюсь спросить? — я взяла брелочную рулетку. — Я тебя не возбуждаю?

Замеряю висячий член: 3.5х3, какой-то обрубок микояновской сардельки (Ням-ням-ням! Покупайте Микоян!).

— Да странная какая-то ситуация, вот он и растерялся, — развёл руками Яр-Яр. — Ща всё будет.

Я отошла на шаг и приподняла подол платья, показывая скудноволосую, молоденькую, почти девственную писю. А чу?.. «Почти девственница» — хорошее название для эротической комедии. Или уже сняли такую?

Продукт выпрямился секунды за три — ну во, теперь полноценная сарделька, с добавлением баранины и сыра. Замеряла эрегированный: 12х5.5, залупа окружностью около 6. Дефлорировала тюбик вазелина, проткнув острием на пластмассовой крышке фольговую плеву. Присев на корточки и щедро выдавив лубрикант на ладонь, мазнула по увесистым яйцам — мошонка начисто выбрита станком. Обмазала боровичка с головки и вниз, потом сжала пальцы, и тут толстячок обильно и высоко выстрелил, попав мне на волосы — нехилый такой фонтан.

— Ну ёб твою мать! — расстроилась Аннабела Райская.

— Полгода воздержания, сорян.

После такого конфуза Ярослав-Ярополк завидно спокоен и невозмутим.

— Даже не дрочил ни разу. И поллюций не было.

Боровичок моментально сдувается проткнутым воздушным шариком и снова превращается в обрубок микояновской сардельки.

— Что так? — полюбопытствовала Райская. — Я не про дрочку, а про воздержание. Ты ж реликтовый самец!

— Так получилось, — уклонился от ответа Яр-Яр.

— Иди мойся тогда, стрелок!

— Опять?..

— Не опять, а снова! — Райская раздражена. — Подмойся хотя бы.

После иду в летнюю душевую и я, вымыть волосы — засохнет спермач, потом хер отдерёшь. Ещё и руки все в вазелине. Шампунь оказался дерьмовым, и я помыла голову с мылом. На этот раз вернулась в дом голой.

— И долго ждать восстановления? — рекламным жестом я встряхнула мокрыми длинными вьющимися каштановыми волосами.

— Хрен знает, как получится, — пожал плечами стрелок. — Минут двадцать, полчаса.

— Давай тогда чаю попьём, — сказала я. — С лимоном.

Скорострел вскипятил воду. Пока в чайнике с жёлтой розой заваривался чёрный «Tess», он положил в чашки по кружку лимона, добавил по три ложки сахарного песку и начал давить лимон чайной ложечкой — сначала в одной чашке, потом в другой.

— Сколько лет тебе, Ярослав-Ярополк, то есть Ярополк? — спросила я.

— Тридцать три. Позавчера исполнилось.

— Нормуль. Возраст Христа, все дела. Смерти не боишься?

— Чуть-чуть. Стараюсь не думать об этом.

— В бога веришь?

— В христианского? — уточнил Яр-Яр.

— В какого-нибудь.

Он продолжал давить лимон с сахаром, потом через ситечко налил в чашки одной заварки и начал методично размешивать.

— В христианского точно не верю, — наконец сообщил ариец.

— Поддерживаю! — одобрила я.

— Я, скорее, буддист.

— Одобряю! — поддержала я.

Он смотрел на меня обнажённую: юная плоть, титечки большие, высокие, объёмистые, талия широкая, но животик пилоскинький, ножки длинные, ладные (не жирные, ни анорексичные — самое оно), писечка едва припушённая, щелочка короткая, ровная, аккуратная. Боровичок снова встал молодцом, слегка подёргиваясь.

— Ну, братец, давай-ка с чайком попозже, — сказала я.

Сдёрнула с кровати вязаное покрывало и легла на спину, пошире расставив ноги. Во избежание повторных недоразумений я навазелинила только себя, совсем слегка, для подстраховки — и своей смазки выделилось предостаточно.

Залупа натужно, но вошла; живот у меня поджался, мне сделалось немного больно, но в целом хорошо. Засунув до упора, Яр-Яр кончил.

— Только теперь про воздержание не пизди, — предупредила я. — И получаса не прошло!

— Ты очень привлекательная девушка, — по-прежнему невозмутимо отозвался Ярослав-Ярополк, вынимая скользкого обмякшего дружка. — И очень тесная.

— Мерси бьян за комплимент, — отозвалась я. Ну ладно. По крайней мере дефлорация худо-бедно свершилась и теперь я была обеспечена качественным потомством (про телегонию ещё не забыли?).

Опять принимать душ стало лень и ему, и мне.

— Полотенце ещё есть у тебя? — осведомилась я.

Он достал из шкафа широкое длинное полотенце с синими слониками. Я задрапировалась так же, как хозяин, обмотав только чресла и оставив великолепные перси на свободе.

— Поздравляю, — сказал он.

— С дефлорацией?

— Ну да.

— Мерси боку, — сказала я. — И я тебя поздравляю, Ярополк.

— А меня с чем?

— Целибат прервал. Это раз. Сочную почти целочку оприходовал. Это два, — сказала райская советница. — Поди, не было у тебя такой как я, признайся?

(«Это раз» — это я, конечно, у жидогрузинчика К. Ропоткина подтибрила.)

— Не было, — признаётся он с печальным вздохом. — Мне вообще с бабами не везёт. Одни страхотии попадаются. Только две красивых было, и то, относительно.

— Относительно чего?

— Относительно восприятия.

— А сколько всего у тебя баб было? — полюбопытствовала я.

— Дюжина, около того, — Ариец задумался, ведя в уме подсчёты: — Ты пятнадцатая.

— Маловато для тридцатника, — сокрушилась я. — Я бы с твоей внешностью и полтишок обработала.

— Ты со своей внешностью и больше обработаешь, — молвил он пророчески.

— Как фамилия у тебя, Ярослав-Ярополк, в смысле Ярополк?

— Распутин.

— Опять врёшь?

— Нет. Могу паспорт показать.

— Покажи!

Дефлоратор извлёк из барсетки документ и протянул мне.

Распутин Ярослав Сергеевич, пол муж, дата рождения 11.06.1977, место рождения гор. Москва. Паспорт выдан ОВД «Крылатское» города Москвы. Дата выдачи 13.04.2001. Код подразделения 77*-**0. Серия 45 06, номер 76****.

Аннабела Райская удовлетворена — не соврал. Любовники сели к столу. Чай был едва тёплый, но очень вкусный. Вечерело. Бело-голубые занавески воздушно шелестели на ветерке.

— Распутин, ты сегодня дольше минуты сможешь? — осторожно поинтересовалась Аннабела Даниловна, отхлебнув ароматного сладко-кислого чая.

— Как пойдёт, — пожал плечами Ярослав Сергеевич.

— Ты уж постарайся. Ты же Распутин, ёб твою мать!

— Ты обещала не лаяться, Белочка, — мягко напомнил маловолосый ариец.

— Виновата, не спорю, — согласилась я. — Но и ты тоже хорош. Два выстрела за полчаса — это же натуральное безобразие! Да один ещё и холостой!

— Всё будет, — пообещал Распутин. — Ещё не вечер.

— А propos, уже вечер, — заметила Райская и почувствовала, как из неё вытекает сперма. — Пойду-ка я подмоюсь, всё-таки.

В третий раз Ярослав Сергеевич эякулировал через две минуты.

— Распутин, блять! Ты издеваешься, ёб твою в жопу, в рот и в оба уха?! — вознегодовала Аннабела Даниловна. — Ну как тут не материться, скажи на милость?!!

— Со мной такое впервые, — категорически заявил Распутин.

— Пизди больше! — не унималась Райская. — Ты скорострел, признавайся?!!

— Нет!

— Я насладиться в первый раз сексом хочу, а он брызгает направо и налево каждые три минуты, как школьник!

— Виноват…

— Если ты и в четвёртый раз облажаешься, Распутин, предупреждаю: ты меня больше не увидишь! — угрожала Аннабель. — И уж точно не потрогаешь!

— В четвёртый раз у меня, может, и вовсе не встанет, — подумал вслух Ярослав.

— Результат будет тот же, сам понимаешь.

Тут m-lle Райской приспичило погадить. Ну, блять, думаю, очень вовремя! Но делать нечего, против природы не попрёшь.

— Где туалет у тебя, Распутин?

— Нужник рядом с душевой.

— Лучше нужник, — поправила я и отправилась облегчаться. Стул, сколько себя помню, у меня всегда был идеальный — хоть не подтирайся. Тем не менее я в очередной раз посетила душевую и основательно, с мылом подмыла обе дырки. Пока голая шла обратно, с соседнего участка на меня пялились два малолетних гопника и противно, гнусно хихикали. Пусть зырят, мне не жалко.

— Мож, перекусим? — спросил Распутин.

— Я пас. Я вообще мало ем, фигуру блюду, — ответила я. — И ты не увлекайся, у нас четвёртый раунд впереди.

Пока он варганил яичницу на электрической плитке, я залегла в кровать и на смартфоне открыла последнюю книгу Пелевина. Распутин оттрапезничал и закурил пелл-меллину, предложил и мне.

— Я сигареты не курю, — отказалась я.

— Сигареты не куришь? А что тогда куришь? Вейп?

— Трубку курю.

— Ого! — восхитился Распутин. — Респект! А играешь во что?

— Я не играю, я читаю книгу, — надменно отозвалась я.

— Какая интеллектуальная сосочка! И какую книгу читаешь?

— Пелевина. Читал?

— Нет.

— Но слышал хотя бы о таком?

— Конечно.

— Почитай. Очень любопытно, — порекомендовала я. — Серьёзный автор, чтобы о нём в сети не писали.

— С чего начать?

— «Чапаев и Пустота» или «Т». А дальше как пойдёт. Если вообще пойдёт.

— Очень ты умная, я гляжу, — усмехнулся Распутин. — Для своих лет.

— Не такая глупая, чтобы считать себя очень умной, — мудро откликнулась я. — Но вроде не дурочка, это ты верно подметил.

Дело между тем клонилось к ночи.

— Ты готов к продолжению, Распутин? — спросила я, выключив смартфон. — А то… уж полночь близится, оргазма же всё нет.

— Давай попробуем… — Ярослав Сергеич усмехнулся — как мне показалось, несколько нервически. — …Мессалина.

— Пользуйся, ёпта! — благодушно разрешила я. — Пока судьба благоволит. И не обосрись на сей раз.

Он в полотенце сидел на стуле, докуривая пэллмэллину.

— Встань, — сказала я, подойдя.

Распутин затушил сигарету в чёрной квадратной пепельнице и повиновался. Я присела перед ним на корточки, расставив колени, и скинула с него полотенце. Сарделька маняще зашевелилась, наполняясь кровью. Я провела языком по яйцу — бритая мошонка поджалась, а микояновский продукт волшебнопалочно выпрямился. Я поднялась языком от основания члена, пощекотала кончиком уздечку, и Григорий Ефимыч засопел. Огромедная залупа не влезла мне в рот, и, опасаясь навредить зубами, я прекратила оральные дерзновения.

— Давай смазки побольше… больно тесная ты… — тяжело проговорил Распутин.

Я выдавила в ладонь чуть ли не полтюбика вазелина, мельком взглянув на старые механические настольные часы: 22.13.