Бесплатный фрагмент - Советско-германский договор о ненападении 1939 г.: секретные протоколы

Материалы:

Подписание советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 г.

СССР — действительный фактор мира

«Глава 26 СССР — действительный фактор мира (1939 г.) … Под влиянием всё возраставшей оппозиции англо-фран­цузские уполномоченные в Москве получили 27 мая 1939 г. инструкцию форсировать переговоры. К этому вынуж­дала и всё более обострявшаяся международная обстановка. Она уже не оставляла сомнений в окончательной непри­миримости фашистских поджигателей войны. В противовес усилиям англо-французской дипломатии укрепить свои пози­ции в Европе и противопоставить Германии и Италии руко­водимый Францией и Англией блок малых стран немцы и итальянцы, как указывалось выше, подписали в Берлине 22 мая 1939 г. договор о военно-политическом союзе. Этот акт знаменовал боевую расстановку сил, готовившихся к схватке на европейском континенте. Лицом к лицу стано­вились два противных лагеря: англо-французский блок, вклю­чавший гарантированные страны, и германо-итальянский союз, усиленно подготовлявший себе плацдарм для насту­пательных действий… Дипломатия Гитлера стремилась во что бы то ни стало помешать заключению англо-франко-советского пакта. Это стремление вызывалось боязнью войны на два фронта. Среди германских военных кругов издавна господствовало убеждение, что такой войны Германия выдержать не может. «Гитлер спрашивал генерала Кейтеля, начальника генераль­ного штаба, и генерала фон Браухича, главнокомандующего, — доносил 1 июня французский посол Кулондр своему министру иностранных дел Бонно, — может ли окончиться война бла­гоприятно для Германии. Оба ответили, что решающее зна­чение имеет вопрос, останется ли Россия нейтральной или нет. Если Германии придётся сражаться одновременно и против России, у неё мало будет шансов на выигрыш войны. Оба генерала придавали большое значение позиции Турции. Они считали, что Турция может выступить на стороне западных держав, если к ним присоединится Россия… В конце концов решение Гитлера зависело от подписания англо-советского пакта. Полагают, что он рискнёт на войну, если не будет фронта со стороны России. Но если Гитлер будет знать, что ему придётся воевать также и против России, то он скорее «отступит» перед Польшей, чем обречёт свою страну, партию и самого себя на поражение и гибель. Если же англо-русские переговоры затянутся, то не исключён в течение ближайших же недель молниеносный захват Данцига».

Из переписки между французским министром иностранных дел Жоржем Боннэ и Риббентропом, относящейся к лету 1939 г. и опубликованной в 1940 г. во французской «Жёлтой книге», явствует, что гитлеровская дипломатия всячески старалась удержать Францию от заключения военного союза с Советской Россией. 1 июля 1939 г. Боннэ обратился к Гитлеру с нотой, переданной через германского посла в Париже Вельчека. Нота предупреждала, что насильственное изменение status quo в Дан­циге вызовет вооружённое сопротивление Польши, а это повлечёт за собой применение франко-польского соглашения о взаимной помощи.

Риббентроп ответил на французскую ноту письмом, в ко­тором напоминал о германо-французской декларации от 6 де­кабря 1938 г. Эта декларация предусматривала «необходимость взаимного уважения жизненных интересов обеих стран». Ссылаясь на свои переговоры с Боннэ в Париже в день опубли­кования франко-германской декларации, Риббентроп писал: «Я настойчиво указывал на Восточную Европу как на сферу немецких интересов; вы же, в полном противоречии с вашими нынешними утверждениями, подчёркивали тогда со своей сто­роны, что позиция Франции в отношении восточноевропейских вопросов со времени Мюнхенской конференции существенно изменилась». Риббентроп нагло упрекал Боннэ в прямой «измене». Он заявлял, что Германия решительно отклоняет «вмешатель­ство Франции в сферу немецких жизненных интересов». На этом основании германское правительство не находит возмож­ным обсуждать с французским правительством вопросы не­мецко-польских отношений. Если же Франция будет поддер­живать Польшу в данцигском вопросе, то фюрер преисполнен решимости «защищать немецкие интересы всеми средствами, находящимися в его распоряжении».

Риббентропу ничего не оставалось, как только попытаться припугнуть Францию, чтобы вынудить её к отступлению. Развязный дипломат Гитлера оказывался в критическом поло­жении. Ещё недавно он настойчиво твердил своему фюреру, что ни Франция, ни Англия не вступятся за Польшу. Теперь Гитлер убеждался, что самоуверенный министр ввёл его в заблуждение. Это грозило Риббентропу серьёзными неприят­ностями. Об этом сообщил в Париж Кулондр в своём донесении от 11 июня 1939 г. Впрочем, уже через два дня тот же Кулондр уведомлял, что военные приготовления Германии идут ускорен­ным ходом и что к августу 1939 г. она может начать войну.

В полном соответствии с донесениями Кулондра в Париж и британский посол в Берлине Гендерсон сигнализировал в Лондон об усиленных приготовлениях Германии к войне и о боязни Гитлера и его высшего командования вести одновре­менную вооружённую борьбу не только с Англией и Францией, но и с Советским Союзом. Английский посол настаивал, что­бы его правительство сделало практические выводы из его до­несений. Необходимость активизировать дипломатические переговоры с Москвой представлялась в этих условиях совершенно очевидной. В конце мая 1939 г. английская и французская дипломатия выступила с новыми предложения­ми Советскому Союзу: в них, в случае прямой агрессии, направленной против той или другой договаривающейся стороны, предусматривались обязательства взаимной помощи между Англией, Францией и СССР. Но эти новые предложе­ния о взаимной помощи сопровождались такими оговорками, которые фактически их обесценивали. Новые предложения пред­усматривали помощь СССР в отношении пяти стран, которым Англия и Франция уже дали гарантии. Однако они не говорили ничего о помощи со стороны Англии и Франции трём гранича­щим с СССР балтийским государствам — Латвии, Эстонии, Финляндии. Естественно, возникало опасение, что агрессоры могут беспрепятственно воспользоваться этими малыми стра­нами для нападения на СССР. Поэтому советское правительство в ответ на англо-французские предложения потребовало, во-первых, заключения эффективного пакта о взаимной помощи между Англией, Францией и СССР, во-вторых, оказания помощи как пяти государствам, которым были даны англо-французские гарантии (Польше, Румынии, Турции, Греции, Бельгии), так и трём балтийским государствам (Латвии, Эстонии, Фин­ляндии) против прямой и косвенной агрессии.

Неоспоримую справедливость этих требований признавала и английская парламентская оппозиция. 8 июля 1939 г. в га­зете «Daily Telegraph and Morning Post» появилась большая статья Черчилля, в которой он требовал немедленного созда­ния тройственного пакта с участием СССР против гитлеровской Германии.».

«В своём докладе о внешней политике Советского Союза на третьей сессии Верховного Совета СССР 31 мая 1939 г. т. Молотов следующим образом изложил ход и состояние пере­говоров советского правительства с Англией и Францией.

«…Если в самом деле, — говорил т. Молотов, — хотят со­здать дееспособный фронт миролюбивых стран против насту­пления агрессии, то для этого необходимы, как минимум, такие условия: заключение между Англией, Францией и СССР эффек­тивного пакта взаимопомощи против агрессии, имеющего исклю­чительно оборонительный характер; гарантирование со стороны Англии, Франции и СССР государств центральной и восточ­ной Европы, включая в их число все без исключения погра­ничные с СССР европейские страны, от нападения агрессоров; заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу и гарантируемым государствам в случае нападения агрессоров.

Таково наше мнение, которое мы никому не навязываем, но за которое мы стоим. Мы не требуем принятия нашей точки зрения и никого не просим об этом. Мы считаем, однако, что эта точка зрения действительно отвечает интересам безопасности миролюбивых государств».

«Позиция СССР при переговорах с Англией и Францией, изложенная главой советского правительства, была безупречно пряма, открыта и последовательна. Несмотря на это, англо-­французская дипломатия продолжала упорно затягивать пе­реговоры. Такая медлительность, естественно, вызывала тем больше подозрений, что в переговорах с другими странами дипломатия союзников, когда нужно, умела проявлять несо­мненно большую оперативность. В частности в кратчайший срок ею достигнуто было соглашение с Турцией.

12 мая 1939 г. опубликована была англо-турецкая деклара­ция о взаимной помощи в случае агрессии в районе Средизем­ного моря. Декларация гласила, что «в ожидании заключения окончательного соглашения английское и турецкое правитель­ства заявляют, что в случае акта агрессии, могущего привести к войне в районе Средиземного моря, они будут готовы» к тому, чтобы эффективно сотрудничать и предоставить взаимно друг другу всестороннюю помощь». К декларации присоединилась и Франция.

Образ действия англо-французской дипломатии в перегово­рах с СССР не мог не вызвать соответствующей реакции со стороны общественного мнения Советского Союза. 29 июня 1939 г. в «Правде» помещена была статья т. Жданова, озаглавленная «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Статья эта произвела сенсацию в диплома­тических кругах и вызвала широкий отклик во всём мире. Автор ставил вопрос: в чём причина затяжки переговоров, заверше­ния которых с нетерпением ожидают все друзья мира? Объясне­ние автор усматривал в том, что «английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР, т. е. такого договора, на который только и может пойти уважающее себя государство, и что именно это обстоятельство является причиной застойного состояния, в которое попали переговоры». В доказательство статья приводила следующие факты:

1. Англо-советские переговоры продолжаются уже 75 дней, из них 59 дней ушли на проволочки со стороны англичан и французов.

2. Та же самая Англия, когда ей нужно было, заключила пакты взаимной помощи с Турцией и Польшей в кратчай­ший срок.

3. В ходе переговоров англичане и французы искусственно нагромождают всяческие трудности, чем создают видимость серьёзных разногласий между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР — с другой; ссылки англо-французской дипло­матии на то, что прибалтийские государства якобы не желают гарантий, явно несостоятельны: они продиктованы только на­мерением затруднить и сорвать переговоры. Неизвестно, спра­шивали ли Литву и Голландию, хотят ли они для себя гарантий со стороны Англии и Польши; сами они этих гарантий не про­сили; однако это не помешало Англии и Польше заключить договоры о двусторонней взаимопомощи.

4. Англия и Франция требуют от СССР гарантий не только для Польши, Румынии и ещё четырёх других государств, но также для Голландии и Швейцарии, с которыми СССР даже не имеет дипломатических отношений.

«Всё это говорит о том, — заключал автор статьи, — что англичане и французы хотят не такого договора с СССР, который основан на принципе равенства и взаимности, хотя ежедневно приносят клятвы, что они тоже за «равенство», а такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств. Но ни одна уважающая себя страна на такой договор не пойдёт, если не хочет быть игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками. Тем более не может пойти на такой договор СССР, сила, мощь и достоинство которого известны всему миру» («Правда» от 29 июня 1939 г.). Дальнейшие события доказали полную обоснованность выводов статьи т. Жданова. Московские переговоры с англичанами и французами затягивались бесконечно. Лишь 25 июля английское и французское правительства приняли предложение правительства СССР о посылке в Москву военных миссий. Однако миссии не торопились выехать по назначению. Они отбыли лишь спустя 11 дней. Притом они не пожелали воспользоваться воздушным сообщением; члены их отплыли на товаро-пассажирском пароходе, скорость которого не превышала 13 узлов в час.».

«Советское правительство имело веские основания усомниться в серьёзности намерения англичан и французов договориться с СССР о взаимной помощи против агрессора, В то время, когда томительно тянулись англо-франко-советские переговоры о заключении договора о взаимопомощи, не прекращались ожи­влённые дипломатические сношения англичан и с гитлеровской Германией. В своей книге «Провал одной миссии» английский посол в Берлине Гендерсон подтверждает, что он развивал в эти дни усиленную дипломатическую активность.

Сам министр иностранных дел Англии Галифакс открыто выступал с примирительными речами, обращёнными к Германии. 30 июня 1939 г. в речи на банкете в Королевском институте международных отношений Галифакс выражал готовность до­говориться с Германией по всем проблемам, «внушающим миру тревогу». «В такой атмосфере, — говорил министр, — мы могли бы обсудить колониальную проблему, вопрос о сырье, о барьера в торговле, о „жизненном пространстве“ и все другие вопросы, затрагивающие европейцев».

23 июля 1939 г. в английскую прессу проникли сведения о переговорах, якобы ведущихся между германским уполномочен­ным Вольтатом и представителем английского правительства Хадсоном. Этого мало. Небезызвестный английский журналист Бартлет выступил в газете «News Chronicle» с сообщением, буд­то бы правительства Франции и Англии собираются не позже сентября обратиться к немцам с некоторыми серьёзными пред­ложениями, в частности о гарантированном займе в сумме 100 миллионов фунтов стерлингов и совместной эксплуатации африканских колоний. Создавалось впечатление, что дипло­матия Чемберлена — Даладье ведёт двойную игру. Это, есте­ственно, вынуждало советское правительство принять свои меры предосторожности.

31 мая 1939 г., выступая на третьей сессии Верховного Со­вета СССР, т. Молотов напомнил слова товарища Сталина о необ­ходимости бдительности и осторожности, дабы не дать «втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». (Третья сессия Верховного Совета СССР, стр. 469.).

Советско-германское торговое соглашение (19 августа 1939 г.)

Отметив, что советское правительство отнюдь не считает необходимым отказаться от

деловых связей с такими странами, как Германия и Италия, т. Молотов сообщил, что

ещё в начале прошлого, 1938, года германское правительство предложило советскому правительству вступить в переговоры о торговом соглашении. Немцы имели в виду пре­доставить Советскому Союзу новый кредит в 200 миллионов марок. Однако стороны не договорились о конкретных условиях соглашения. Переговоры были прерваны. В конце 1938 г. германское правительство вернулось к своим предложениям. Возобновились переговоры в Москве. Со стороны немцев они были поручены германскому послу Шуленбургу. И на этот раз их пришлось прервать ввиду разногласий.

22 июля 1939 г. советско-германские переговоры возобнови­лись. 19 августа они завершились заключением торгово-кредитного соглашения: Советскому Союзу предоставлялся долгосроч­ный кредит на выгодных условиях в сумме 200 миллионов марок. Ясно было, что немецко-фашистская дипломатия заинтересо­вана была не только в использовании советского рынка для сбыта продуктов германской промышленности и для получения в СССР необходимого сырья. Немцы были одержимы страхом перед войной на два фронта. Поэтому они и заискивали перед правительством СССР в надежде помешать его соглашению о взаимной помощи с Англией и Францией.

Германская дипломатия не ограничилась укреплением эко­номических связей с СССР. Летом того же 1939 г. немцы пред­ложили советскому правительству заключить договор о нена­падении.

Правительство СССР приняло немецкое предложение.

Уже во время войны, в речи по радио 3 июля 1941 г., товарищ Сталин объяснил причины, побудившие советское правитель­ство пойти на заключение пакта с фашистской Германией.

«Могут спросить, — говорил товарищ Сталин: — как могло случиться, что Советское Правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и изверга­ми, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского Правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государ­ствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 го­ду. Могло ли Советское Правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людо­еды, как Гитлер и Риббентроп. И это, конечно, при одном непре­менном условии — если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства. Как известно, пакт о ненапа­дении между Германией и СССР является именно таким пактом.

Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападе­нии? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашист­ская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определённый выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии» (Сталин, О Великой Отечественной войне Советского Союза, изд. 4-е, 1944, стр. 9).

Советско-германский договор о ненападении (23 августа 1939 г.)

23 августа 1939 г. был заключён советско-германский договор о ненападении. С немецкой стороны он был подписан Риббентропом, прибывшим для этой цели в Москву. Основное содержание договора сводилось к следующему:

1. Обе договаривающиеся стороны обязуются воздержи­ваться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами.

2. В случае, если одна из договаривающихся сторон ока­жется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая договаривающаяся сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.

3. Правительства обеих договаривающихся сторон оста­нутся в будущем во взаимном контакте для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.

4. Ни одна из договаривающихся сторон не будет участво­вать ни в какой группировке держав, которая прямо или кос­венно направлена против другой стороны.

5. В случае возникновения споров или конфликтов между договаривающимися сторонами по вопросам того или другого рода обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путём, в порядке дружественного об­мена мнениями или, в нужных случаях, путём создания комис­сии по урегулированию конфликтов.

Советско-германский договор о ненападении заключался на срок в десять лет. 11 февраля 1940 г. он был дополнен со­ветско-германским торговым договором.

Заключение советско-германского договора от 23 августа опрокидывало замыслы тех реакционных дипломатов Англии и Франции, которые рассчитывали, изолировав Советский Союз и не обеспечив его обязательствами о взаимной помощи, направить против него германскую агрессию. Это явилось крупнейшим дипломатическим достижением правительства СССР. С другой стороны, подписывая договор о ненападении с Советским Союзом, Германия Гитлера тем самым демон­стрировала перед всем светом своё признание мощи СССР и боязнь перед возможным участием советской державы в борьбе против Германии на стороне англо-французского блока. Само собой разумеется, что договор с Германией отнюдь не был свидетельством излишнего доверия советского правительства к фашистской Германии. Ни в малейшей сте­пени не ослаблял он бдительности советского правительства и его неустанной заботы об укреплении обороноспособности СССР. «Этот договор, — говорил т. Молотов, — подкреплён твёрдой уверенностью в наших реальных силах, в их полной готовности на случай любой агрессии против СССР» (Молотов, О ратификации советско-германского договора о нена­падении, Военгиз, 3939, стр. 15).

Заключение договора о ненападении между СССР и Герма­нией вызвало новую бурную кампанию против Советского Союза.

Реакционная печать в Англии и Франции завопила о противоестественном союзе коммунизма и фашизма. Агентство Рейтер по радио сообщило, будто бы советское правительство само официально объяснило разрыв переговоров с Англией и Францией тем, что заключило договор с Германией.

В своём интервью, напечатанном 27 августа в «Известиях», т. Ворошилов решительно опроверг все эти измышления.

«Не потому, — заявил он, — прервались военные пере­говоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а, наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате между прочим того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий».».

История дипломатии, под ред. академика В. П. Потемкина, ОГИЗ, Государственное издательство политической литературы, Москва-Ленинград, т. III, 1945, с. 671, 679—681, 683, 684—685, 687—691

Переговоры с Россией — маскировка

«МЮНХЕНСКИЙ КУРС

Когда Англия предложила Гитлеру новый раздел мира

В послевоенное время правящие круги западноевропейских стран прилагают все силы к тому, чтобы подорвать политический и моральный авторитет Советского Союза среди европейских народов. С этой целью они ведут ожесточенную клеветническую кампанию против СССР и, в частности, извращают значение и смысл германо-советского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. Некоторые западные внешнеполитические обозреватели и «историки» заходят так далеко, что утверждают, будто бы Советский Союз путем заключения этого пакта помешал совместному выступлению европейских держав против фашистской агрессии и открыл путь для завоевательных походов Гитлера в Европе.

Вторая, столь же несостоятельная, западная версия сводится к тому, что Советский Союз и Германия, заключая этот пакт, преследовали якобы цель «раздела» Польши, в то время как западные державы будто бы стремились превратить Польшу в «оплот» сопротивления нацистской агрессии.

Вопрос о причинах второй мировой войны и подоплеке германо-советского пакта о ненападении 1939 г. является проблемой величайшей исторической и политической важности. Что же в действительности привело к заключению этого пакта летом 1939 г., накануне второй мировой войны?

В первую очередь следует указать на так называемую мюнхенскую политику. На Западе с исключительным усердием стараются вытравить из памяти эту катастрофическую главу истории Европы и вместо нее выдвигают на первый план германо-советский пакт. Но этот дешевый трюк не может обмануть тех, кто сколько-нибудь разбирается в современной истории. В действительности именно мюнхенская политика сделала необходимым заключение германо-советского пакта от 23 августа 1939 г. Мюнхенский сговор вызвал его к жизни. Только на этой основе можно понять преступную политическую игру западных держав, вовлекшую Европу в катастрофу. Все вымыслы, при помощи которых стараются фальсифицировать историческую правду, направлены на то, чтобы открыть широкую дорогу к новой войне.

Каково же историческое значение мюнхенской политики? Что означал Мюнхен на пути к новой мировой войне? Продажные историки и внешнеполитические обозреватели Запада с удивительным единодушием до сих пор отмалчиваются по этому поводу. Когда же их припирают к стене, они дают такой стереотипный ответ; «Мюнхенская политика? Да, это было отступление великих западных держав перед лицом агрессии; это была дорого стоившая политика иллюзий, в основе которой лежало стремление к сохранению мира, несмотря на то, что фактически она открыла дорогу агрессии».

Такое объяснение мюнхенской политики в корне порочно, оно предназначено для обеления агрессивных империалистических сил, приведших мир ко второй мировой войне. Это — сознательная фальсификация истории, рассчитанная на то, чтобы замаскировать сегодняшних агрессоров!».

«Западные историки беззастенчиво извращают истори­ческие факты рассчитывая таким образом обелить преда­тельскую политику империалистических держав.

Чрезвычайно редко случается, чтобы тщательно разра­ботанная линия политики великой державы полностью из­менилась в какой-то определенный день. Зачастую она не изменяется даже в результате войны. Большинство ее элементов остается и приспособляется к изменившимся внешним условиям. Чрезвычайно важные элементы мюн­хенской политики Чемберлена и К° продолжали действо­вать в течение долгого периода после оккупации Праги нацистами в марте 1939 г., и даже после начала второй мировой войны. Отдельные ее элементы продолжали дей­ствовать и в послевоенное время, вызывая опасные кон­фликты между странами.

Верно, что Великобритания после предоставления га­рантий Польше, Турции и ряду других государств всту­пила в дипломатические переговоры с Советским Союзом и что представитель Форин-офиса Стрэнг 14 июня 1939 г. прибыл в Москву, а за ним прибыла и британская военная делегация. Однако верно и то, что переговоры затянулись и в течение многих недель невозможно было сдвинуться с. места. Чтобы выяснить причину этого, необходимо про­анализировать не только ход московских переговоров. Истинные причины их срыва могут быть уяснены един­ственно в свете закулисной политики Англии в этот пе­риод. Эти причины следует искать в Лондоне.

В первые недели после начала второй мировой войны вернувшийся из Лондона германский посол фон Дирксен спокойно сидел в своем поместье в Гредицберге и писал подробный отчет о германо-британских отношениях в период с мая 1938 г. и до объявления войны Англии, Дирксен следующим образом характеризовал политику правительства Чемберлена в летние месяцы 1939 г.:

«Англия сознавала превосходство Германии и невоз­можность для себя играть роль равноправного партнера при переговорах. Она хотела посредством вооружений и образования коалиции принудить Германию заявлять свои дальнейшие требования путем переговоров. При этом можно было убедиться в растущем понимании этих требований. Даже понятие „жизненное простран­ство“ проложило себе дорогу в английское словоупотре­бление».

Характерно, что первые попытки со стороны прави­тельства Чемберлена возобновить контакт с нацистской Германией после вторжения в Прагу почти совпали по времени с поездкой м-ра Стрэнга в Москву. Форин-офис одновременно вел переговоры в двух направлениях. Из документов фон Дирксена видно, что первые попытки установления германо-британского взаимопонимания были предприняты в июне 1939 г. через посредство германского чиновника особых поручений Вольтата. Через месяц пере­говоры шли уже полным ходом.

Вольтат — один из экспертов Геринга по выработке нацистского экономического «четырехлетнего плана» — находился в середине июля в Лондоне в качестве участ­ника международной конференции по вопросам китобой­ного промысла. В один прекрасный день его посетил нор­вежский представитель, пригласивший его на секретную беседу к британскому министру торговли Хадсону. Это важное совещание состоялось 20 июля 1939 г. Что пред­лагал британский министр нацистам четыре месяца спустя после оккупации Праги? В докладе посла фон Дирксена, отправленном на другой день в Берлин, предложения Хадсона излагались следующим образом:

«Во время этой беседы Хадсон развивал далеко иду­щие планы англо-германского сотрудничества в целях открытия новых и эксплуатации существующих мировых рынков. Он высказал, между прочим, мнение, что в мире еще существуют три большие области, в которых Герма­ния и Англия могли бы найти широкие возможности при­ложения своих сил, а именно: английская империя, Китай и Россия. Англия собственными силами не может в до­статочной мере обслужить свою империю, и было бы возможно в этой сфере более широкое привлечение Гер­мании. Точно так же Япония не может удовлетворить весь Китай в экономическом отношении; в России — положе­ние вещей аналогично.

Хадсон высказался затем подробнее о разграничении сфер английских и германских интересов и возможности устранения убийственной конкуренции на общих рын­ках…»

Таким образом, в то время как Стрэнг затягивал пере­говоры в Москве, ссылаясь на отсутствие полномочий, дру­гие представители британского правительства пытались установить контакт с нацистами. Министр Хадсон в это время откровенно беседовал с представителем гитлеров­ской Германии о переделе мира между ними и о том, ка­ким образом германские и английские монополисты могут совместно использовать русский рынок. Ясно, что для достижения этой цели нужны были совместные принуди­тельные мероприятия против Советского Союза. Вырван­ную из капиталистической системы Россию рассчитывали заполучить обратно посредством совместных германо-британских действий!

В этой связи следует добавить, что Хадсон далеко не являлся кометой в большой британской политике. Он подвизался в роли постоянной звезды и принадлежал без перерыва с 1931 до 1945 г. к влиятельным правительствен­ным кругам. Во время войны он был министром сель­ского хозяйства в правительстве Черчилля. Таких откро­венных мюнхенцев Уинстон Черчилль привлекал в прави­тельство после падения кабинета Чемберлена во время войны!

Однако беседа с английским министром торговли была не единственным волнующим событием, пережитым на­цистским чиновником Вольтатом в Лондоне в богатый событиями день 20 июля 1939 г., когда карты британской внешней политики были внезапно раскрыты.

В тот же день Вольтат имел два совещания с личным экономическим советником Невиля Чемберлена сэром Горацием Вильсоном, принимавшим участие в предше­ствовавших Мюнхену переговорах с Гитлером. Об этой значительной фигуре в британской политике советник-германского посольства Кордт писал в докладе от 25 августа 1938 г.:

«Гораций Вильсон считается одним из наиболее влия­тельных лиц в английском правительстве. Он не любит выступать публично. Установлено, что Невиль Чемберлен советуется с ним по всем вопросам. Вильсон — противник всяких открытых выступлений и пользуется уважением всех, кому с ним приходится соприкасаться. Он — вопло­щение идеала Мольтке: больно бить и меньше гово­рить…»

20 июля, едва Вольтат вошел в кабинет этой «тени Чемберлена», ему был показан детально разработанный проект нового расширенного мюнхенского соглашения ме­жду Германией и Британской империей. Это был проект раздела мира на германо-английские «жизненные про­странства».

Можно ли допустить, чтобы два министра Чемберлена выступили 20 июля от собственного имени, не имея на то полномочий своего правительства? Их влиятельное поло­жение в кабинете вряд ли позволяет это предположить. В докладе фон Дирксена по этому поводу говорится:

«На вопрос г-на Вольтата, одобрены ли предложения Хадсона, Вильсон ответил, что они обсуждались влиятель­ными членами кабинета, но окончательное решение на этой стадии еще не последовало».

Из доклада явствует, что дело зашло настолько да­леко, что Гораций Вильсон предложил своему немецкому собеседнику препроводить его к самому Невилю Чемберлену, чтобы тот мог лично подтвердить предложение Виль­сона германскому правительству.

Полезно будет ознакомиться с деталями предложения правительства Чемберлена, сделанного «Третьему рейху» в период данцигского кризиса и московских переговоров и направленного на сближение с Германией, на разграни­чение английских и германских «сфер влияния».».

«Когда Вольтат в июле 1939 г. вернулся в Берлин с сен-сационньш предложением сэра Горация Вильсона о за­ключении нового германо-британского договора, он вручил

подробный отчет своему шефу фельдмаршалу Герингу. Однако германскому послу в Лондоне фон Дирксену не было дано никаких полномочий продолжать переговоры. В Лондоне напряженно ждали ответа Гитлера, но тщетно.

Только 31 июля фон Дирксен получил из столицы Гер­мании две телеграммы по этому вопросу: министр иностранных дел фон Риббентроп требовал подробного отчета о переговорах Вольтата, а статс-секретарь мини­стерства Вейцзекер задавал дополнительные вопросы в связи с предложением Горация Вильсона:

«Вольтат, очевидно, не задал Вильсону напрашивавше­гося вопроса, предполагают ли эти предложения одно­временный отказ от связанных с политикой окружения переговоров, в особенности с Москвой».

В этом заключался один из существенных моментов: каким образом британское правительство могло сделать такое далеко идущее предложение о новом европейском Мюнхене и одновременно продолжать переговоры об антинацистском союзе в Москве, в особенности, когда основной пункт английского предложения заклю­чался в том, чтобы предоставить Германии свободу действий во всей Восточной Европе? Кроме того, в Россию была послана франко-британская военная миссия для выработки общих планов операций в случае новой войны».

Мольтке Кай, За кулисами Второй мировой войны, издательство иностранной литературы, М., 1952, с. 37—38, 40—43, 50—51

Несостоявшаяся битва

«По мере того как для Гитлера приближался час принятия окончательного решения, по­ступали все новые подтверждения правильности его рас­четов, но наиболее убедительное подтверждение посту­пило от немецкого посольства в Лондоне, от самого по­сла, с которым и сама история, и его подчиненные в то время обращались как с фигурой, достойной пренебре­жения. Однако посол Дирксен в политику не играл; он не стремился завоевать авторитета Гитлера. Это был чело­век без достаточного воображения, но компетентный про­фессиональный дипломат, который докладывал о событи­ях и фактах так, как он их понимал. Его донесения дали Гитлеру те дополнительные подтверждения, в которых он нуждался; они дополнили информацию Селиго из Лондона.

10 июля 1939 года Дирксен послал в Берлин полити­ческое донесение о «сгущении политической атмосферы в Англии». С началом войны немцы опубликовали это донесение как часть своей «Белой книги», в которой пы­тались показать англичан, французов и поляков как ви­новников развязанной войны. Однако то место в донесе­нии Дирксена, которое в свое время должно было стать самым важным для Гитлера, в «Белой книге» было опу­щено. Дирксен писал, что основное различие в настрое­ниях англичан в сентябре 1938 года, во время Мюнхена, и «теперь», в середине лета 1939 года, состояло в том, что в первом случае «широкие массы народа были пассивны и не склонны к борьбе», теперь же они перехватили ини­циативу и настаивают, чтобы правительство заняло твердую позицию и боролось. Как бы неприятна ни была? реальная действительность, писал Дирксен, Германии нужно считаться с ней, особенно в такой стране, как Англия.

Затем следует вывод, который не был опубликован немцами. Было бы, однако, ошибкой, продолжал Дирк­сен, сделать вывод о неизбежании войны, исходя из такой характеристики общественного мнения. Волна возбужде­ния так же спадет, как и поднялась, едва только более спокойная атмосфера в Англии «даст возможность более беспристрастной оценки германской точки зрения». «За­чатки» такого изменения уже были в наличии, писал Дирксен. «Внутри кабинета узкого, но влиятельного кру­га политических деятелей проявляется стремление перей­ти от негативной политики окружения к более конструк­тивной политике в отношении Германии… Личность Чемберлена служит определенной гарантией того, что поли­тика Англии не будет передана в руки бессовестных авантюристов».

Спустя две недели Дирксен сообщает в записке еще более ободряющую весть о беседах доктора Гельмута Вольтата, чиновника для особых поручений в ведомстве Геринга по осуществлению «четырехлетнего плана», с министром внешней торговли Робертом Хадсоном и глав­ным экономическим советником английского правитель­ства Горацием Вильсоном, который был ближайшим со­ветником Чемберлена по германским вопросам. Дирксен подчеркивал нежелание англичан оказаться вовлеченны­ми в польский конфликт. Вильсон предложил, сообщает Дирксен, чтобы целью их переговоров была широкая англо-германская договоренность по всем важным вопро­сам, «как это первоначально предусматривал фюрер». Тем самым отошли бы на задний план и потеряли свое значение такие вопросы, как Данциг и Польша. «Сэр Го­раций Вильсон определенно сказал господину Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши. Таким образом, польская проблема утратила бы значительную долю своей остроты».

Однако действительно хорошие для Гитлера новости были впереди. Сэр Гораций сообщил Вольтату, что пра­вительство Чемберлена предполагает провести новые выборы этой осенью. Чемберлен чувствовал себя настолько уверенным в своем успехе на выборах, что ему безразлично, под каким лозунгом пройдут выборы: «Го­товность к надвигающейся войне» или «Длительный мир и прочное соглашение с Германией». Само собой разу­меется, говорил сэр Гораций господину Вольтату, Чемберлен предпочитает мирный лозунг.

В личном докладе Герингу Вольтат более подробно остановился на взглядах, изложенных Вильсоном, кото­рый, по мнению немецкого посла, был единственным че­ловеком, с кем Вольтат вел переговоры и чьи взгляды действительно имели значение при оценке позиции Анг­лии. Вольтат докладывал, что Вильсон пришел на пере­говоры с целью восстановления дружественных отноше­ний с Германией, представив детальную «Программу гер­мано-английского сотрудничества».

Вильсон подчеркивал, что их переговоры «должны быть сохранены в тайне». На начальной стадии в пере­говорах примут участие только Англия и Германия; Франция и Италия должны подключиться к переговорам позднее. Переговоры должны вестись «наиболее высоко­поставленными представителями», докладывал Вольтат, очевидно подчеркивая тем самым, что эти переговоры расценивались совершенно иначе, чем переговоры в Мо­скве, где они велись без участия «высокопоставленных представителей».

Спросив, не слишком ли он оптимистичен, Вильсон перешел к оценке личности Гитлера, сообщал Вольтат. Вильсон сказал, что он имел возможность познакомиться с деятельностью Гитлера и думает, «что фюрер как госу­дарственный деятель в борьбе за мир мог бы добиться еще больших успехов, чем те, которых он уже добился в строительстве великой Германии». Он верил, что Гит­лер хочет предотвратить мировую войну из-за Данцига. Поэтому, «если политика великой Германии в отношении территориальных притязаний приближается к заверше­нию своих требований» (подчеркнуто мною. — Д. К.), фюрер мог бы теперь перейти вместе с правительством Англии к поискам путей для договоренности. Тогда Гит­лер вошел бы в мировую историю как один из величай­ших государственных деятелей и в то же время произвел бы коренное изменение мирового общественного мнения в отношении Германии. Вильсон добавил, что Чемберлен готов выступить с аналогичным целенаправленным заявлением. Было, однако, важно, чтобы подобные англо-гер­манские переговоры «не дошли до сведения лиц, которые принципиально враждебны к идее установления взаимо­понимания». Если бы англичане и немцы провели такие переговоры с достаточным умением и осторожностью, они могли бы осуществить «одну из величайших полити­ческих комбинаций, какую только можно себе предста­вить».

Вильсон, разумеется, подчеркнул, что альтернативой соглашения будет война. Однако война была упомянута в весьма общих чертах. На протяжении всех переговоров с Вольтатом и Дирксеном ни разу не говорилось о пря­мой помощи Польше со стороны Англии.

Тем не менее на фоне всего прочего, о чем говорил Вильсон, в том числе и о возможных выборах осенью, ничто не говорило о подготовке Англии к войне, и Дирксен еще раз вернулся к этому вопросу в донесении от 1 августа. Последовали и другие донесения о беседах с английскими политическими деятелями в пользу урегули­рования проблем с Германией, и Дирксен сделал заклю­чение, что впечатление о необходимости достигнуть со­глашения с Германией в пределах нескольких недель, «с тем чтобы можно было определить предвыборную по­литику» в Англии, «все более усиливалось». Возлагались надежды на летние каникулы в парламенте, когда созда­стся более спокойная обстановка, необходимая «для вы­работки в общих чертах программы переговоров с Герма­нией, которая имела бы шансы на успех».

Через два дня, 3 августа, Дирксен вновь встретился с Горацием Вильсоном. На этот раз их беседа приобрела особую важность, поскольку она протекала с большей, чем обычно, откровенностью. Вильсон более подробно остановился на ранее высказанной мысли, что англо­германское соглашение освободило бы Англию от ее обя­зательств в отношении Польши, Турции и других стран. Как объяснил Вильсон, это обусловливалось бы включе­нием в соглашение отказа от агрессии против третьей стороны. Поскольку такое заявление устраняло бы угрозу агрессии, не было бы и необходимости в предоставлении гарантий третьим странам. Затем Вильсон подробно ос­тановился на вопросах организации переговоров и обе­спечения их секретности, что было бы необходимым для обеспечения успеха таких переговоров. После этого он перешел к наиболее важному аспекту беседы с Дирксеном. Он заявил Дирксену, что, «по имеющимся у англий­ского правительства сведениям (заметьте дату этой бесе­ды — 3 августа), Германия в ближайшее время собирает­ся призвать под ружье 2 млн. солдат, а также, угрожая Польше, проводить на ее границах маневры с участием огромного количества самолетов». Дирксен ответил, что крупные маневры, запланированные немцами, «никоим образом не сравнимы с военными мероприятиями, осу­ществляемыми другими державами». Поляки мобилизо­вали 1 млн. человек, которые развернуты у немецкой гра­ницы (сэр Гораций спросил, неужели столь большое количество поляков было мобилизовано, но ничего не воз­разил против цифры 900000); вооруженные силы Анг­лии — сухопутные, морские и воздушные — были «более или менее отмобилизованы»; Франция также осуществи­ла обширные мобилизационные меры, утверждал Дирк­сен. Поэтому немцы не могут «изменить свои планы или отменить маневры». Вильсон заверил Дирксена, что имел в виду не это. Все, что он просил, заключалось в том, чтобы маневры проводились в обычном для условий мир­ного времени порядке. Вильсон выделил три вопроса, по которым английское правительство хотело бы получить разъяснение относительно политики Германии: какие ука­зания даст Гитлер для развития более тесных экономи­ческих связей; будет ли Гитлер в состоянии гарантиро­вать, что международная обстановка не ухудшится в бли­жайшие недели; как Гитлер даст знать о «своем решении взять на себя инициативу в создании атмосферы, в кото­рой программа переговоров может быть рассмотрена с перспективой на успех».

В связи с этим не следует удивляться, что предупреж­дения, высказанные генералом Айронсайдом в Варшаве, где он заявил немцам, что Англия поможет Польше, бы­ли восприняты нацистскими заправилами довольно скеп­тически, ибо это был не первый случай, когда немцы убеждались в двойственности англо-французской полити­ки. Несколькими неделями ранее произошел любопытный эпизод, когда Риббентроп назвал блефом заявление Боннэ. И тон, который немцы приняли по отношению к фран­цузам, был совершенно иным, чем тон слащавого благо­разумия, который был характерен для переговоров Вольтата в Лондоне (В июне — августе 1939 г. представители Англии в строгой тайне вели переговоры с Германией через приехавшего в Лондон уполномоченного Гитлера Вольтата. В переговорах с английской стороны участвовали некоторые министры, а с германской — их продолжал немецкий посол Дирксен. Обсуждалось заключение ши­рокого соглашения, которое предусматривало разделение между Англией и Германией «сфер влияния» в мировом масштабе, отказ Англии от гарантий, выданных Польше, и «канализация» герман­ской агрессии на Восток, против Польши и СССР. — Прим. ред.).

Обмен мнениями с французами начался с ноты французского правительства, которая бы­ла вручена немецкому послу в Париже 1 июля минист­ром иностранных дел Франции Боннэ. В этой ноте мини­стра иностранных дел Франции делалась ссылка на пере­говоры, которые Боннэ вел с Риббентропом во время его визита в Париж в декабре 1938 года, и в решитель­ной форме говорилось, что Боннэ считал своим дол­гом «совершенно определенно заявить, что любая ак­ция, в какой бы форме она ни проявилась, которая будет иметь тенденцию изменить статус-кво Данцига и тем са­мым вызвать вооруженное сопротивление со стороны Польши, приведет в действие французско-польское со­глашение и обяжет Францию оказать Польше немедлен­ную помощь».

Ничто не могло быть более ясным, более твердым, более обманчивым и лживым с точки зрения истинных намерений Франции. Это стало очевидным уже из того, как Боннэ отверг даже совершенно ограниченные опера­ции, предложенные генералом Гамеленом во время визи­та польского военного министра в Париж в мае. Что же тогда заставило Боннэ неожиданно предпринять такой вызывающий шаг? Для того чтобы произвести впечатле­ние на Риббентропа и немцев? Боннэ, должно быть, луч­ше знал. Или для того, чтобы вызвать какую-то реакцию со стороны немцев, которую Боннэ, должно быть, пред­видел? Может, он действительно искал новые аргументы, чтобы использовать их против опять выдвинутых предло­жений о прямой французской помощи полякам в случае военного конфликта между Польшей и Германией? От­вет мы получим при рассмотрении последовавших за этим событий».

Кимхе Д., Несостоявшаяся битва, Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР, М. 1971, с. 90—95

3аключенне советско-германского договора о ненападении

«Во второй половине августа, когда Англия и Франция саботи­ровали переговоры в Москве, а военные действия у реки Хал­хин-Гол угрожали превратиться в настоящую войну, Советский Союз стоял перед реальной опасностью нападения на него с двух сторон — с запада и с востока. Нужны были решительные моры, чтобы обеспечить жизненные интересы страны. Поскольку соглашение с западными дер­жавами о коллективных мерах против фашистской агрессии оказалось невозможным. Советский Союз должен был искать иной путь ограждения своей безопасности. Такой путь наметился в результате переговоров с Германией.

Правящие круги гитлеровской Германии, отдавая себе отчет в том, что согла­шение с СССР позволит им избежать войны на два фронта, стали еще с мая 1939 г. предпринимать попытки выяснить отношение Советского правительства к такому соглашению. На поступавшие запросы Советское правительство со всей опреде­ленностью отвечало, что оно питает недоверие к политике Германии и что улучшение германо-советских отношений зависит прежде всего от самой Германии.

В начале августа германский министр иностранных дел Риббентроп предложил советскому поверенному в делах в Берлине подписать секретный протокол о разграничении интересов Германии и СССР «на всем протяжении от Черного до Балтийского морей». Советский Союз, все еще надеясь, что ему удастся достигнуть положитель­ных результатов в московских переговорах с Англией и Францией, отклонил это германское предложение. Отрицательный ответ был дан и на аналогичное предложение, сообщенное 14 августа советским руководителям германским послом в Москве Шуленбургом.

Правительства Англии и Франции, сорвав переговоры с Советским Союзом, поставили его перед необходимостью изменить свою позицию, и, когда германское правительство снова обратилось к Советскому Союзу, он дал свое согласие на зак­лючение советско-германского пакта о ненападении. 23 августа 1939 г. этот договор был подписан сроком на 10 лет с автоматическим продлением на следующие 5 лет, если одна из сторон не денонсирует его за год до истечения срока.

Заключение советско-германского договора о ненападении разрушило замыслы правящих кругов Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки, направлен­ные на то, чтобы «умиротворить» гитлеровскую Германию за счет СССР и разрешить этим способом межимпериалистические противоречия. Планы организации «кресто­вого похода» всех капиталистических государств против СССР были сорваны. Потер­пели неудачу и попытки западных держав использовать московские англо-франко-советские переговоры для дипломатического давления на Германию с целью побудить ее к скорейшему нападению на СССР.

Советско-германский договор от 23 августа 1939 г. имел и то последствие, что он нанес сильный удар по японской военщине. 25 августа японское правительство заявило, что этот договор противоречит «секретному договору, приложенному к антикоминтерновскому пакту», разоблачив тем самым агрессивные антисоветские планы, строившиеся Японией и Германией в отношении СССР. Оказавшись без под­держки со стороны Германии и потерпев сокрушительное поражение на реке Халхин-Гол, японские милитаристы были вынуждены на время отказаться от новых провока­ций против Советского Союза».

Всемирная история, издательство социально-экономической литературы, гл. ред. Е. М. Жуков, М., 1962, с. 516—517.

Смысл пакта

«Внезапный приезд в августе 1939 года германского минист­ра иностранных дел Риббентропа в Москву и заключение в ре­зультате состоявшихся переговоров договора о ненападении между Советским Союзом и Германией — государствами, кото­рые до того находились в весьма натянутых, если не сказать во враждебных, отношениях, вызвали в свое время сенсацию. Многие тогда не поняли смысла этого пакта. Не было недостат­ка и во всякого рода клеветнических выпадах в адрес Совет­ского Союза: они были рассчитаны на то, чтобы в глазах миро­вой общественности очернить политику единственного в то время в мире социалистического государства, изобразить дело так, будто Москва совершила чуть ли не «предательство», пой­дя на соглашение с Берлином. Особенно большую шумиху поднимала в этой связи буржуазная пропагандистская машина Англии и Франции. А между тем именно правящие крути этих стран несли ответственность за такой оборот событий. Именно по их вине упорная борьба Советского государства за систему коллективной безопасности в Европе, за совместный отпор фа­шистским агрессорам не увенчалась успехом.

Впрочем, и сейчас, по прошествии более чем четырех десяти­летий, слышится старый пропагандистский мотив о том, будто Советский Союз, заключив в 1939 году пакт с гитлеровской Германией, нанес удар в спину силам демократии. До сих пор кое-кто уверяет, что Москва, дескать, «внезапно» и «без всяких причин» отказалась от союза с западными державами — Анг­лией и Францией и, преследуя какие-то «зловещие цели», пошла на соглашение с Берлином. Этот мотив напевают обычно те, кто отлично понимает, в чем суть дела. Они стремятся исполь­зовать старую погудку о советско-германском пакте 1939 года лишь для того, чтобы подкрепить вполне современные расчеты: попытаться набросить тень на миролюбивую политику Совет­ского Союза и других социалистических стран, помешать их борьбе за всеобщую безопасность, за торжество принципов мирного сосуществования между государствами с различными общественными системами. Те, кто ведет свое политическое родство от мюнхенцев 30-х годов, сорвавших накануне второй мировой войны советские предложения о коллективной безопас­ности в Европе, пытаются вернуть былой накал антисоветской истерии, отравить международную атмосферу, в частности пу­тем искажения исторических фактов.

Вместе с тем есть и люди, которые, обращаясь к историче­ским событиям прошлого, действительно хотят разобраться в смысле событий тех лет. Им это порой нелегко сделать, ибо вокруг вопроса о советско-германском пакте 1939 года нагро­мождены целые горы дезинформации.

Приходится, например, слышать такие вопросы: а была ли вообще необходимость заключать пакт о ненападении с гитле­ровской Германией? Не правильнее ли было бы отвергнуть да­же идею такого пакта? Эти вопросы задают чаще всего люди молодого поколения, которые недостаточно знают факты и, по сути дела, не представляют себе, какова была международная обстановка того времени.

В 1939 году правящие круги Англии и Франции видели свою задачу прежде всего в том, чтобы направить агрессию Гитлера против Советского Союза. Они рассчитывали с помощью наци­стов добиться ликвидации ненавистной им социалистической державы, уничтожить большевизм. Одновременно ставилась и другая альтернативная задача: поскольку в ходе такой борьбы, даже независимо от ее исхода, обе стороны были бы ослаблены, Лондон и Париж лелеяли надежду выступить на заключи­тельной стадии конфликта в качестве арбитров и навязать условия «мира», выгодные англо-французскому империализму. За эту близорукую политику пришлось в конечном счете жесто­ко поплатиться прежде всего Франции. На краю катастрофы оказалась и Англия.

Напомним кратко события того периода. Весной и летом 1939 года в Москве проходили переговоры между делегациями Англии, Франции и Советского Союза. Советское правительст­во последовательно выступало с требованием о создании систе­мы коллективной безопасности и организации совместного от­пора фашистской агрессии. Между тем западные державы неизменно уклонялись от соглашения и ставили всякого рода препоны, стремясь не допустить договоренности, хотя обстанов­ка в Европе все более осложнялась.

Было очевидно, что угроза гитлеровского нападения нависла прежде всего над Советским Союзом, поэтому перед Советским правительством стояла неотложная задача — предотвратить или, по крайней мере, максимально оттянуть нападение гитле­ровской Германии на СССР. Однако Англия и Франция стави­ли такие условия, которые, по существу, открывали путь для марша гитлеровских полчищ на Восток через Прибалтику.

Согласно английскому проекту, Советский Союз должен был оказать помощь, а иными словами — обязан был воевать против агрессора в случае его нападения на кого-либо из европейских соседей СССР, при условии что советская помощь «окажется желательной». Европейскими соседями СССР являлись в то время Финляндия, Эстония, Литва, Латвия, Польша, Румыния. Последние две страны имели английские и французские гаран­тии. Следовательно, оказывая им помощь, Советский Союз мог рассчитывать, что будет воевать против агрессора в союзе с Англией и Францией. Однако в случае нападения фашистской Германии через Финляндию или прибалтийские государства английский проект не давал Советскому Союзу никаких основа­ний рассчитывать на поддержку со стороны двух великих за­падных держав. К тому же Польша отказалась дать разреше­ние на пропуск советских войск через свою территорию. Это по­служило одной из причин срыва соглашения.

Английские и французские предложения фактически подска­зывали Гитлеру, как он мог бы вынудить Советский Союз всту­пить в войну в условиях полной изоляции. От Советского Союза требовали односторонних гарантий помощи Англии и Франции и некоторым их союзникам без каких-либо ответных обяза­тельств этих стран прийти на помощь Советскому государству в случае нападения на него гитлеровской Германии.

Что касается Советского Союза, то он хотел заключить эф­фективный военный союз, способный защитить интересы всех европейских стран, обеспечить мир и безопасность на нашем континенте. 17 апреля 1939 г. Советское правительство вручило английскому, а 19 апреля и французскому правительствам предложеняя, предусматривавшие заключение между тремя держа­вами равноправного договора о действенной взаимной помощи против агрессора».

«Надо иметь в виду, что в то время германское правительство сознавало огромную опасность войны против Советского Союза, Оно еще не располагало темя ресурсами, которые к 1941 году ему обеспечил захват почти всего западноевропейского конти­нента. Гитлеровцам еще не вскружили голову легкие победы на Западе. Они не решались удовлетворять свои захватнические цели посредством войны с таким сильным противником, как Советский Союз. Из опубликованных в последнее время доку­ментов явствует, что Гитлер даже готов был сам отправиться в Москву, если бы миссия Риббентропа ни к чему не привела. В Берлине тогда вполне определенно считали, что на первое время Германии целесообразнее поискать добычу в других на­правлениях.

Германское правительство еще в начале 1939 года предло­жило СССР заключить торговое соглашение. В обстановке крайней враждебности германской политики в отношении СССР развитие экономических отношений с Германией представлялось Советскому правительству затруднительным. На это обстоя­тельство народный комиссар иностранных дел и указал 10 мая 1939 г. германскому послу. 30 мая 1939 г. статс-секретарь гер­манского МИД фон Вейцзеккер в беседе с советским поверенным в делах в Берлине Г. А. Астаховым зондировал возможность переговоров об улучшении отношений. Еще более определенно говорил об этом германский посол в СССР Шуленбург при встрече с Астаховым 17 июня 1939 г. в Берлине. Ответственный чиновник германского МИД посланник Шнурре, ссылаясь на свои беседы с Риббентропом, заявил 25 июня Астахову «о необ­ходимости улучшения политических отношений между СССР и Германией». Все эти зондажи германской стороны Советское правительство оставляло без внимания. «Мое впечатление тако­во, — доносил в Берлин германский посол в Москве 4 августа 1939 г., — что в настоящее время Советское правительство ре­шило заключить договор с Англией и Францией, если они вы­полнят некоторые советские пожелания». Однако последующий ход переговоров с Англией и Францией отнял у Советского правительства надежду на возможность удовлетворительного соглашения. Как же следовало поступать дальше?