Бесплатный фрагмент - Сонник Платон Платоныча
Сонник Платон Платоныча
Платон Платоныч — это сосед. Он частенько ходит ко мне выпить рюмку-другую, покурить, поговорить. Я к нему редко, по праздничным обстоятельствам. Он человек солидный, семейный, а я наоборот. Нет, нет, и я солидный, просто несемейный. Супруга его меня жалеет и желает пристроить к подруге, чтоб сделать мне счастье. И Платон Платоныч хочет мне счастья, потому к себе не зовет. От греха.
С Платон Платонычем мы приятели. Давние, и вместе нам хорошо. У него пунктик: он видит сны. Я тоже, но у него другое. Во-первых, часто, во-вторых, все помнит и, в-третьих, думает.
Для всякого события у Платон Платоныча есть сон. Я к ним привык и как-то озаботился, мол, вдруг иссякнут. А он мне шкапчик под ключиком, где пять толстущих томов, и 27686 штук заперты в твердом порядке. Не жадит он, дает, читаю… То то мне видится там, то это. И смысл временами забрезжит вдруг, чтоб ускользнуть.
Читаю…
1-я седмица
Сон №1 — Сила красоты
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто плывет он по красивой реке в красивой-красивой лодке, ест-пьет-веселится среди красивых женщин и мужчин и вдруг слышит-видит, как по берегу бежит очень красивая девушка и зовет его, тянет руки, умоляет прийти. Платон Платоныч тоже стал к ней руки тянуть, упал с лодки и утонул.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Говорят, красота мир спасет, а меня утопила. Неправильно это».
Сон №2 — Пространство счастья и свободы
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
«Будто он бомжует и не где-нибудь, а прямо в Кремле. Будто утром их рано-рано везут на спецмашинах с сигналками, моют-макияжат, одевают в секонд-хэнд, но совсем новенький и художественно помятый-продранный. Потом строят прямо перед крыльцом резиденции, каждого обходит-обнюхивает главный имиджмейкер, а на крыльце самый главный генерал стоит-поглядывает. Раздают им пакеты фирменные со Спасской башней для добычи, и главный генерал напутствие говорит: «Ребятушки! — говорит зычным таким голосом, но задушевно. — Ребятушки! Уж вы послужите отечеству, не подведите старика!» Мы дружно головой киваем: не подведем, мол, послужим, живота своего не пожалеем. После расходимся по помойкам. Чинно так, благородно расходимся, каждый свое место знает. А там уже все готово: помойка вся вычищена-вылизана, коньячок, водочка, пивко стоит в уголочке, но бутылки все початые — это как положено. Закусочка оформлена фантазийно и упакована аккуратно: повара в Кремле — плачем от восторга! В пакеты все перекладываем, местечко поудобнее отыскиваем и начинаем принимать по маленькой, так что к десяти часам мы уже хороши, довольные-предовольные. А тут как раз иностранцы пошли в делегациях и просто туристами. Они на нас, раскинувшихся кто на скамейке, а кто прямо на травке, объективами своими швырк-швырк, лампами сверкают плец-плец — и так и эдак изгибаются, чтоб ракурс повыигрышнее. А нас, как ни сними, мы все одно хорошо получаемся, потому что правильную жизнь ведем. К обеду мы обычно подремем, и в дремоте тоже хорошо получаемся. А потом нас в разных журналах показывают, где мы — образ свободы и независимости человека в нашем отечестве, где даже бомжам очевидно так хорошо, как никакому нигде ненашему человеку.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Вот он где рай-то, блин, спрятан, вот он где истинный Эдем! И зачем я в детстве хотел в космонавты? Глупый, наверное, был».
Сон №3 — Странности любви-4
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто сидят они дома с женой, именины ее празднуют, «Мартини» распивают да разговоры разговаривают. Хорошо, душевно сидят, как давно уж не случалось. Вдруг звонок в дверь, и заходит подруга его любезная, говорит, мол, пришла от отдела Платон Платоныча поздравить супругу его с днем ангела и принести подарочек. И кладет на стол коробку приличную в размерах. Супруга коробку открывает, а там, ёшь-мошь, штучки всякие из интимного магазина. И она не то, чтоб смутиться, а, напротив, глаза разгорелись, цоп то, цоп другое, вертит, крутит, к себе приставляет и давай подругу платон-платонычеву выспрашивать, что да для чего. И та подробненько так объясняет да демонстрации устраивает. Тьфу! — одним словом. Платон Платоныч сидит, фонареет, потому что подруга ни в каком отделе его не работает, и жена всех там знает, значит, намечается ему сегодня качественный трындец. Бабы уселись уже, штучки отложили, давай чокаться «Мартини» да мужьям своим косточки перемывать. Платон Платоныч еще больше фонареет, потому что у подруги его мужа отродясь не бывало, только товарищи, а то, что жена про него несет, это вообще за гранью приличий. Но и подруга, оказывается, как будто про него только с какой-то другой стороны, тоже поганой. Облепили его обе тухлые эти ипостаси — не продохнуть. Платон Платоныч оделся и на улицу, на воздух скорее, а женщины ему вдогонку кричат, чтоб ликерчику еще принес, а то питье-де заканчивается. Хлопнул тот в сердцах дверями и ругнулся: «Хрена вам лысого, а не ликерчику! Это ж такого из меня сделать! Чтоб им повылазило! А еще обниматься лезут и всякое такое…» Побродил, продышался вроде и назад, а женщины его все за столом сидят, теперь в обнимку и песни поют-заливаются. На столе у них новая посудина. Платон Платонычу говорят: «Ты, мол, тарелки там помой и закусочку нам сооруди из холодильника. А себе достань белье и постели на диване: теперь ты там спать будешь, потому что у нас новая передовая ориентация, и ты нам только на кухне да в магазин сходить. Совсем Платон Платоныч закручинился, сел, налил себе водки стакан, выпил, крякнул, хотел ус закрутить — да нет у него уса и не было; хотел на баб рыкнуть — да не слышат его барышни, поют свою караоке, заливаются; хотел тогда заплакать Платон Платоныч — да забыл уж, как это делается…
Проснулся Платон Платоныч, щупает кругом себя: вроде на кровати лежит, и жена рядом посапывает. Пошел по квартире подругу искать, не нашел нигде, успокоился: значит, привиделось. Только вот на столе коробка интимных штучек, две пустых бутылки «Мартини» и караока эта подмигивает. «А вдруг она за вещами домой поехала и утром со своим барахлом навсегда заявится? Соберутся опять, чего еще удумают? Может уйти по-тихому куда-нибудь в нормальный мир, к обычным людям?» Посмотрел Платон Платоныч за окно ночное, зимнее и решил пока здесь побыть. Вдруг ничего еще не случится, а коли случится, так может и ничего оно на самом-то деле, пообвыкнется как-нибудь. С тем и пошел дальше спать.
Сон №4 — Обидно! (Менты-2)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он в троллейбусе едет. Вдруг тряхнуло, он на соседку и навалился. Как навалился, так и отвалился. А она как запоет-заблажит: «Гад, мол, такой ползучий! За моим кошельком лез! Почти спер уже». Так-то разоряется грамотно. И менты по случаю в троллейбусе, двое. Ручки Платон Платонычу за голову, вывели, повели. Он им, понятно, про кошелек, что ни сном, ни рылом. А они во двор его заводят и говорят: «Может и не рылом. И так видно: мудак ты стоеросовый. Ты нам бабки гони, а то счас в ментовке все отстучим». Платон Платоныч стольник от жены заначенный отдал, а сам всей душой плачет, слезьми исходит: не стольника жаль — обидно просто. Мент стольник в карман, сверху еще обидное слово от себя добавил да пониже спины ботинком так, гад, больно приложил, что Платон Платоныч упал и в собачье дерьмо вляпался.
Проснулся Платон Платоныч, ощупывает себя… Фу! Сон все-таки: ни задница не болит, ни дерьмом не воняет. Полез в брюки, а стольника-то и нет. Спать ложился — тут он был, а теперь нет. Подумал Платон Платоныч и спросил себя: «Как это у ментов руки за бабками даже из сна дотягиваются?» Подумал еще, хотел себя еще чего спросить, но испугался вдруг, к жене прижался, да так и уснул испуганным.
Сон №5 — Подарок швейцарских рабочих (Из истории человечества-2)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто не Платон Платоныч он вовсе, а Владимир Ильич. Но не тот, который в Горках, а молодой еще такой весь, задорный. Идет он по Москве, и все ему нравится: и Мавзолей имени его, и музей тоже, и люди веселые, ярко одетые, а пуще всего ему девушки нравятся в таких юбках, ну просто таких, каких в его время и в спальне не носили. Разогрелась кровь у Платон Платоныча, который Владимир Ильич, застучала, а тут девица из одних только ног подмигивает ему заманчиво и бедрышком, бедрышком повела за собой. Владимир Ильич за ней за угол, значит, свернул, а навстречу ему Владимир Ильич и за ним еще два Феликс Эдмундовича. И этот другой Владимир Ильич обращается к нему с неприятным таким шипением: «Ты что же, бля-падла, нашу поляну топчешь? Жить совсем не хочешь?» И так как-то бочком, бочком к нему подступает. Владимир Ильич, который Платон Платоныч, головкой вздернул гордо: «Как вы смеете со мной так разговаривать! По какому праву! Я дворянин!» А тот другой Владимир Ильич еще омерзительнее зашипел: «Щас-сс ты у меня, бля-падла дворовая, во дворе тут и ляжешь с выпущенными кишками как нарушитель конвенции!» «Но сперва потопчем его, потопчем!» — радостно заверещал не своим голосом один из Феликс Эдмундовичей и затопотал сапогами. «Нам тут мокруха ни к чему. Нам на этой поляне еще пастись и пастись, — убедительно сказал второй Феликс Эдмундович. — А он больше сюда ходить не будет. Ведь не будешь?» Владимир Ильич, который Платон Платоныч, решительно закивал головой. «Вот и молодец, вот и умница, — и с этими словами часы у него карманные цоп и сдернул. — А теперь вот тебе печать к нашему договору для памяти». Да как даст ему промеж глаз своим кулачищем.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Ох, не простил Владимир Ильич экспроприаторам, не простил! Отсюда все и пошло. И то ведь: лоб-то зажил, а часики были Paték, подарок швейцарских рабочих. И поделом им, правильно это».
Сон №6 — О высоком-1
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто пришел в баню перед Пасхой самой. Разделся, понимаешь, одежду в шкафчик вешает. А тут сосед ему: «Ну ты, мужик, даешь! Гляньте, мужики, гляньте!» — и пальцем Платон Платонычу ниже пояса тычет. Глянул Платон Платоныч и чуть не опупел: у него одно яйцо красное, а другое — голубое. Причем цвет такой сочный, яркий, что глаза слепит. Мужики обступили, языками цокают удивленно, но и одобрительно: «Ты, — говорят, — мужик, молоток. Сразу видно наш человек. Только вот на улице, жаль, не видать. Тебе, мужик, прореху в штанах надо сделать, и мыться теперь нельзя, а-то вся красота смылится». Сел Платон Платоныч на скамью и не знает: мыться ему, впрямь, или не мыться: вдруг краска потускнеет, а-то и вовсе пятнами сойдет. Тут мужик один говорит: «Тебе, мужик, надо еще конец в белый цвет покрасить, тогда вообще все кругом обломаются». Совсем потерялся Платон Платоныч, как теперь ему этим богатством распорядиться, может уже и с греховными делами пора кончать и время ему подрастающее поколение в правильном духе воспитывать?..
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Высокое оно не только на высоком месте бывает, но и пониже. И это правильно, наверное».
Сон №7 — Декалог 8
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он спер на работе что-то и несет домой. Спер так, по мелочи, как обычно. Идет себе домой, небо ясное, настроение не хуже, и слышит вдруг голос: «Не укради!» Да еще повелительный такой, бесстрастный. Платон Платоныч растерялся немного, на небо поглядывает, откуда голос пришел, интересуется. «Почудилось», — решил, но в душе как-то сразу испортилось, похудшело. Посмотрел на спернутую хреновину и подумал: «И зачем она? У меня таких в кладовке уже пяток. Подарить если кому, полезное сделать?» Почти на этом успокоился, а голос опять откуда-то: «Не укради!» — и такая в нем безнадежная правильность, что Платон Платоныч без возмущения не смог: мол, что он там взял, вон другие, что творят, и ничего — живут себе припеваючи. «Нашли, кого стыдить, практически честного человека, ну разве что иногда по пустякам, и это в стране, где не берет телеграфный столб один: у него рук нет и чашечки к низу». Кровь в лицо Платон Платонычу вступила от праведной обиды. А голос опять свое: «Не укради!» — и такая несокрушимая в нем убежденность, что Платон Платоныч хреновину эту из сумки высвободил и в мусорку швырнул, а потом развернулся, да и сумку за ней запустил. «На! — кричит и в небо кулаком тычет. — Выкусил! Забирай и отвяжись!» А голос помолчал как будто в раздумье и снова за свое: «Не укради!» Платон Платоныч от злости зубами заскрипел да…
От этого скрежета и проснулся. Лежит себе и думает: «Там у Моисея еще девять осталось. Чего делать будем?» Подумал, подумал еще и говорит себе: «Голос-то не с неба шел, а будто из меня самого. Это во мне что-то испортилось, сломалось. Ох, и тошнехонько жить нам станет!.. Неправильно это, наверное».
2-я седмица
Сон №8 — Цветы на асфальте
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он мальчоночка такой небольшенький, лет восьми, но шустрый, сообразительный. Потому сообразительный, что на улице живет: мамка его не любит, а папки и вовсе нет. Живет он на полной воле и очень эту самую волю любит. Только холодно ему с ней. Всегда холодно, особенно летом, в самую большую жару. И будто он знает, что далеко-далеко на Севере есть теплый-теплый дом, где живет мамочка-Валечка, которая по всему свету всех-всех детей озябших собирает, кормит, отогревает и никуда от себя не отпускает, покуда они не вырастут, потому что жалеет их очень. И он точно знает, что и его найдет скоро мамочка-Валечка, заберет к себе, и ему никогда уже не будет холодно. Нужно только немного потерпеть. Вот он и сидит тут, на ступеньках в переходе, жует «Сникерс» и ждет, терпит…
Проснулся Платон Платоныч, и холодно ему очень. Просто так холодно, что совсем даже не думается ни о чем. Вдобавок вкус этого «Сникерса» поганого. Только Платон Платоныч не мальчоночка тебе, он на кухню пошел на свою, водочки принял, прогрелся и тогда задался вопросом: «Как эта мамочка-Валечка всех детей уличных отогреет? Их у нас вон сколько». Потом еще подумал-подумал и решил, что, наверное, отогреет, раз больше некому. С тем и пошел досыпать: утром на работу, однако.
Сон №9 — Асс-са! (Менты-1)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он и не русский вовсе, а джигит. И не просто джигит, а джигит со страшным взглядом. Идет он по Москве так немножко вразвалку, а навстречу менты. Один автоматом в бок и говорит: «А доставай-ка разрешеньице, а-то мы тебя в кутузку-мутузку!» Он на мента страшным взглядом своим глянул, тот и обмочился, потом на другого — и другой в луже стоит. А он джигитским шагом по улице на глазах всего народа пошел писáть на носочках: «Асс-са! Асс-са!» И народ-то, народ-то становится, глядит, да и начал хлопать. И так-то расхлопался, что в задор вошел, хлопает да покрикивает: «Давай, давай джигит! Давай наяривай!»
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Хоть и не русский был, а хороша дружба народов. Может и неправильно это?»
Сон №10 — Что упало, то попало
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он сантехник, канализацию разобрал, под трубой стоит, нагнулся, чистит. Вдруг сверху ему из трубы дерьмо на голову шле-пец! Так все и залепило.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Сколько дерьмо ни чистишь, на свою голову оно всегда найдется. Неправильно это».
Сон №11 — Агент 888 (Задание №586 — Родильное место)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он на танцах молодежных. Зал огромный, свет там всякий, музыка молотит, по сцене какие-то скачут. У него самого тоже на голове хаер разноцветный, ну и вообще облик соответствует вполне. И делает все, как положено: ножкой сучит, по полу стучит, вовремя подпрыгивает. А все у него, как положено, потому что он не просто Платон Платоныч, а Платон Платоныч — секретный агент три восьмерки (888), и здесь он на задании. Засланец, в общем. И заслали его выяснить метафизический смысл этих всенощных совместных камланий юных созданий, чтобы влиять на них правильным образом и чтобы они об этом влиянии не ведали. «Каналы влияния, — сказал полковник, — у нас готовы, и спецы-проводники тоже, но по поводу содержания императивных сообщений дискурсанты пока не пришли к единому мнению». Полковник как скажет, так хрен сразу разберешь, но Платон Платонычу это нравится. Орел, одним словом, истинный орел полковник! Платон Платоныч готов в лепешку, но смысл этот где искать, это ж не окурок какой в углу валяется? Полковник ему, мол, может он и впрямь не больше старого окурка и также воняет, но его дело там быть, делать все, как они, и чувствовать, чувствовать, чувствовать, пока не откроется ему, что это такое на них там снисходит? И вот Платон Платоныч, который 888, бог знает какой час ручками помахивает, задом вертит, по полу стучит — ждет, когда откроется, когда на него снизойдет. Вдруг создание напротив к нему обращается: «Ты, отец, — говорит, — железный, наверное. Полночи уже скачешь и ничего, не устаешь. Не надоело? Я тут местечко одно знаю, пойдем потрахаемся?» — и за локоток его нежненько, но решительно. Платон Платоныч опешил слегка, но выучку свою призвал и локоточек аккуратненько так высвободил. Создание фыркнуло: «Не хошь, как хошь. А может ты того, только прыгать и можешь? — и исчезло, улетело, растворилось. Платон Платоныч, который 888, мог сегодня много и того и другого, столько, сколько этому и не снилось, потому что перед заданием употребил спецтаблетку, и отказался он совсем не из боязни, а просто не смог идентифицировать гендер создания и не знал, какую выбрать стратегию поведения. «Неверная идентификация гендера может стать причиной провала», — учил полковник и правильно учил, Платон Платонычу ли этого не знать. Только как его точно определишь, когда сами создания в нем еще не устоялись? И вдруг на Платон Платоныча снизошло, снизошло, что все тут они и он тоже для одиночества вместе. Сюда: из невыносимости одиночества наедине, где только твоя жизнь пуста и бессмысленна, где ты только один несчастен и потому несчастье твое без дна; сюда: в толпу одиночеств, где пустота и бессмысленность повсеместна и потому единственно значительна и достойна; сюда: где одиночества разом вздымают руки и заходятся в крике, который всегда есть лишь: «Мы вместе!» — чтоб ни кричали; сюда: где в грандиозной распятой пустоте непременно родится и родится невиданное и совершенное счастье и смысл для всех людей сразу и потому…
Проснулся Платон Платоныч, дышит паровозом, вокруг себя зыркает, ноги сами дергаются, под одеялом колобродят, и стало ему вдруг так горько, так горько, что он вот тут, в койке, а там без него смысл для всех людей родится, который он здесь проспал… Потом подумал-подумал еще Платон Платоныч и сказал себе: «Из такой пустоты не может не родиться невиданное, только не факт, что это будет хорошо. Совсем не факт».
Сон №12 — Странности любви-2
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он работает летучей рыбой, и деньги ему платят только за то время, когда он летает, а когда плавает в воде, то не платят. Вот он полетал-полетал и в воду плюхнулся дух перевести с удовольствием, а навстречу ему жена с зубастой пастью разинутой — вот-вот проглотит. Он от нее опять в воздух, летел-летел, в воду шлепнулся, а навстречу ему подруга его, и пасть у нее еще зубастее. Он опять разворачивается — и в воздух изо всех сил. Только плюхнулся, а там жена уже ждет-поджидает, и зубы у нее совсем жуткие. Он вираж заложил — и опять в воздух. Шлепнулся, а там подруга зубами сверкает. Он снова вираж и в воздух, а там жена… И снова подруга… И опять жена…
Проснулся Платон Платоныч, весь в поту, дышит — никак не отдышится, ощупывает себя: вроде человек, а не рыба, пусть даже летучая. «Ух! Хорошо-то как быть человеком, — сказал он себе и подумал. — Как у этих женщин складно все получается? Неправильно это».
Сон №13 — Птичку жалко!
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он идет себе по Большому каменному, на Кремль поглядывает. Утро ясное, солнечное. Красота, да и только! А навстречу ему Президент тоже прогуливается. Останавливается: «Здравствуйте, — говорит, — Платон Платоныч. А скажите, какие у вас есть нужды-пожелания?» «А никаких, — отвечает Платон Платоныч. — Сами со всем справляемся, товарищ Президент. Нам бы только, чтоб порядок был. А он при Вас очень даже наладился. Так что благодарствуем». «А знаешь ли ты Платон Платоныч, — говорит ему Президент, — что зовут меня на новый участок работы — Германией руководить. На целых три месяца. Еще на три — Францией. Потом, думаю, Италию возглавлю». «Никак нет, товарищ Президент. Очень за Вас рады. Только мы-то без Вас как останемся?» «А над вами пока Ясир Арафат будет, потом его сменит султан Брунея. Это такая ротация кадров называется». Рассмеялся по-доброму товарищ Президент, ручкой махнул и пошел дальше.
Проснулся Платон Платоныч, сперва заволновался: «Что это у нас Президент в платке будет, будто баба какая? Неправильно это». Потом припомнилось ему: то ли Ясир этот у евреев невыездной, то ли вовсе помер — и успокоился.
Сон №14 — Декалог 6
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто идет он по тропочке в саду, кругом деревья, кусты, цветы, птички, а у него на душе погано-препогано. И перед ним на тропочке слизень, толстый такой, противный, и Платон Платоныч в этом своем душевном состоянии ногу поднимает, чтобы слизня того… расслизить в общем, как вдруг ему голос требовательный: «Не убий!» Платон Платоныч автоматом через живое переступил, но остановился и кипятиться стал, что, мол, он теперь как дигамбар какой-нибудь и наступить никуда не может, ни комара ему теперь не прихлопнуть, ни клопа вонючего. Голос паузу взял и снова лишь то же самое повторяет: «Не убий!» — но еще более внушительно и непреклонно. Так непреклонно, что Платон Платонычу вдруг стало стыдно за желание слизня этого расслизить. И он давай убеждать себя, что за жизнь свою гадостей натворил, что слизень этот — просто вшивь, точка невидная, и вообще он шашлык любит очень из козленочка, а природа этих слизней, сколько надо, понаделает. Но стыд не уходил, напротив, вырастал будто, потому что слизня топтать хотел не просто так, походя, а именно, что на душе погано было, и поганство это хотелось убить тем, чтоб убить хоть кого-нибудь. Всенепременно убить! Пусть слизня, но убить!
Проснулся Платон Платоныч, и на душе было погано. Фу, как погано! «Всегда на земле кто-то кого-то немножко убивает, — повторил он за кем-то. — Человек такое существо, чтобы жить — убивать должен. Природа у него такая, а против нее не попрешь. Никто не попрет, потому что…» — продолжал он про себя рассуждать и рассуждать хорошо, убедительно, но стыд, мучительный стыд и тут догнал его, догнал и переполнил, перелился слезами, обильными как никогда, как в детстве, с которыми пришлось в ванну быстро-быстро, чтоб вода шумела и чтоб никто нигде не узнал, как нестерпим его стыд, этот его и только его одного стыд… «Ты чего там, Платон? Не заболел?» — жена забеспокоилась. «Здоров, здоров, совсем здоров», — удалось почти бодро Платон Платонычу, и на кухню, где покурил, подумал, побормотал про себя и притих, успокоился… Так ничего все снова стало, только козленочков было жаль. Одних лишь козленочков…
3-я седмица
Сон №15 — Странности любви-12
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он в курятнике главный петух. Сидит на самой верхней жердочке, за всеми курочками да петушками молодыми приглядывает. Сидит так хорошо, важно. Но вдруг куры раскудахтались что-то, разгорячились. Он им: «Цыть!» А они никак. Кудахчут ему: «Расселся там важный какой. Работу свою не делаешь, нас не топчешь. А нам в душе от этого одиноко очень». Слетел Платон Платоныч с жердочки, кур потоптал-потоптал, умаялся. Только снова на жердочку взгромоздился, а куры еще пуще кудахчут: «Ишь расселся. Это что за работа такая. Раздразнил лишь. Только мы в пыл самый вошли, а он опять отдыхать. Что нам теперь — юнцов совращать?» Он им: «Цыть!» — значит. А они только пуще расходятся. Кудахчут совсем уже непристойности, позы стали принимать неприличные, на петушков зазывно поглядывать. Платон Платоныч решил, было, рассердиться, а потом подумал-подумал и перерешил: «Да ну их!» — и уснул.
Проснулся Платон Платоныч, посмотрел на спящую жену, подумал-подумал, да и уснул.
Сон №16 — Серые и черные
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто собрали их в поле на молитву. Полю конца-края нет и толпе тоже. Он почти что в первых рядах. Перед ними начальники в сером, кругом челядь, холуи с собаками и автоматами тоже в сером. А за ними черные всадники, лиц нет под клобуками, в руках всего лишь самострелы, но какая от них жуть! Платон Платоныч, облитый потом привычного ужаса, как и все, ждет команды начинать. Наконец, начальники крестятся, и все послушно валятся на колени. Платон Платоныч тоже хочет на колени, но они не гнутся, не гнутся и все тут! Сосед его тянет вниз, тянет и шепчет: «С ума сошел! Тебе ж п…ц!» Платон Платоныч и сам чует, что п…ц, но ничего не может поделать со своими ногами. Они вдруг будто палки, ходули несгибучие. Напал на него ступор, стоит, п…ц свой ждет, а сам по сторонам оглядывается. До горизонта толпа на коленях, и только отдельные фигуры из нее торчат. Холуи серые споро засуетились, по-деловому и пошли толпу расталкивать к ним, стоящим, из автоматов в воздух постреливая. Вдруг цвикнуло, и ближайший к нему, торчащий, как и он, из толпы, повалился на спину со стрелой между глаз. Там дальше еще один и еще… «Черные» подняли самострелы и выцеливали стоящих. «Вот он п…ц, — сказал себе Платон Платоныч. — Как они правы были, братцы-евреи: за спинами „серых“ всегда „черные“ стоят». Вдруг сзади откуда-то шум непонятный. Платон Платоныч оборачивается: далеко позади посреди толпы Чебурашкин папаша со своей бабой и со всем своим обычным кагалом песенным чего-то бодро наяривают, но далеко и не слышно ничего. Только вокруг них люди с колен подымаются ряд за рядом и подхватывают песню. «Во, блин, чего это они там затянули: „Интернационал“ какой или еще чего? Но как-то больно весело да с танцами?» — Платон Платоныч начисто забыл про ожидающий его п…ц и с изумлением смотрел на расширяющуюся, захватывающую пространство поющую и приплясывающую толпу, которая и до него, наконец, добралась, и он тоже радостно завопил вместе со всеми: «Здравствуй, моя Мурка! Здравствуй, дорогая! Здравствуй, моя Мурочка, прощай! Ты зашухарила всю нашу малину, И за это финку получай!» Вокруг него вместо коленопреклоненной была уже только поющая и пляшущая толпа, и «черных» не видно нигде, будто сгинули разом, будто их вовсе никогда не было, будто привиделись. А «серые» побросали автоматы, поскидали куртки и вопили и топотали вместе со всеми, и собаки их тоже скакали меж людьми, ластились и повизгивали в восторге…
Фото Ольги Мацюк
Проснулся Платон Платоныч и не знает: стоит ему подумать над этим или нет. Как-то все было неоднозначно: радостно, духоподъемно, но в то же время и тревожно. «Что будет, когда песни-танцы кончатся?» — спросил себя Платон Платоныч и запретил больше про это думать. Так, на всякий случай.
Сон №17 — Про снежного человека (Из истории человечества-15)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто не человек он вовсе, а снежный человек — мохнатый, шерстяной, огромный. Только не теперешний, а давнишний. И есть он тогда самый главный на Земле Абсолютный Охотник. Ручищи его ломают шею любому зверю, ножищи без устали несут сквозь день и ночь, ум изощрен в ловушках для дичи, взгляд неистов и нестерпим для встречного, сердцу неведома боязнь и жалость, клич его гордый: «Я пришел!» — шлет вызов отважным и ужас робким. Он сам выбирает дичь, и нет существа на Земле, для которого он стал бы дичью. Он свободен как истинный царь природы, безусловный ее господин. И будто он теперь растворился в листве, сидит, любимую дубинку поглаживает, добычу свою разглядывает: там, внизу стадо безволосых обезьян. Самцы кругом огня вместе разом выкрикивают, вместе подпрыгивают, вместе над головами палками трясут. Платон Платоныч, который Абсолютный Охотник, доволен: стадо большое, значит, охота будет хорошая. Скоро они угомонятся, уснут, и придет его час. В первом акте настигнет их победный его клич, и замрут в ужасе робкие сердца. Во втором — он явит себя в своей побеждающей мощи, переломит хребты двум-трем безумцам с палками, в третьем — приведет домой всю эту послушную, покорную добычу — живые консервы для его семьи. Вдруг маленький безволосый детеныш возник прямо под деревом. Платон Платоныч скользнул вниз по стволу, подхватил гладкое тельце, освободив его от жизни, и вновь в густоту листвы ждать… Ждать, насыщаясь сладкой нежной плотью. Но стадо внизу вдруг задвигалось, загалдело, загомонило, почуяв опасность. Охота разворачивалась по-иному и становилась еще интереснее. Платон Платоныч — Абсолютный Охотник дождался, когда стадо стало галдящей толпой, свернул себя в сгусток неистовой силы и ярости и бросил на головы мгновенно разящей смертью. Она понеслась по толпе хрустом костей и воплями отчаяния. И вот апофеоз: его летящий прыжок, чтобы в свете огня он весь, и его клич, торжествующий клич, опрокидывающий робких обезьян, ввергающий их в неподвижность. Но тут случилось, что пали не все. Самцы стали цепью, ощетинились палками и затянули свою песнь, в которой совсем не было страха. Это была песнь охотника. Перед ним и стал вдруг один многорукий, многоногий охотник. Десятки глаз его горели яростью и азартом, десятки рук целили свои острые палки, десятки глоток выталкивали победный клич, десятки ног разом били землю, и Земля содрогалась от его поступи — поступи нового Абсолютного Охотника. Платон Платоныч разящим ударом пробил брешь в цепи, и ноги его, неутомимые ноги понесли прочь. Они славно служили ему и теперь, когда он сам стал дичью, Абсолютной Дичью. По всей Земле теперь гнали его цепи охотников, пока не загоняли, не убивали, мастеровито и безжалостно.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Как оно быстро случается: господин, царь, Охотник Абсолютный и вот — уже дичь. И назад никак. Вдруг и с людьми такое? Новый Охотник откуда-нибудь свалится: блямс — и на тебе, в дичь превращайся. Или здесь он уже ходит, меж людьми, робкий такой, невидный — не узнать. А потом перевернет все в мгновение ока и навсегда. Как-то неправильно это…»
Сон №18 — Война
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто чечен он и идет себе по городу Грозному. Даже не чечен, а чеченка. А мимо федералы на брониках вжик-вжик, вжик-вжик… Идет домой — еле ступает, не несут туда ноги, ну никак не несут! Не хочется ей, так уж не можется за мужика-бабу изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год… Ну никак не можется. На обочине броник стал, с него солдатики посыпались: все в пыли, молодые такие, задорные. Платон Платоныч, который чеченка, тоже стал. Стал и смотрит. Вдруг один белобрысенький как рукой махнет на него да как крикнет: «Ты чего, тетка, стала? Убери глаза, убери! Убери, стерва! Кому сказал, убери! А-то я тя щас-с!» — и засуетил руками, заколобродил, дергая автомат с плеча. Стоял Платон Платоныч и смотрел, как ломается, плавится в его взгляде от ужаса белобрысенький, а потом оглянулся в себя, в самую свою чеченскую женскую глубь, откуда и смотрелось, и ужас оттуда, тот самый первоужас, когда не тебе только п…ц, а п…ц всему, что было и будет, и небу и звездам, и раю и аду, и богам тоже — всему п…ц! И ты ни причем, и ничего уже не можешь…
Вскочил Платон Платоныч с кровати, забегал по комнате, стены щупает, мебель — никак не поверит, что есть еще все, не сгинуло… Потом сел на кухне, посидел-посидел и пошел спать, потому что он тут ни причем, и ничего уже он не может…
Сон №19 — О высоком-6
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто сидит он на «горшке» и видит в зеркале, как он сидит на «горшке». Знатно сидит, гордо, просто Орел Орлович какой-то. И так-то ему хорошо на себя смотреть, радостно, что глядит — не наглядится никак…
С тем и проснулся Платон Платоныч, с тем самым сладостным восторгом, который так и пер из него, так и лез наружу. Понемногу успокоился, но радость осталась. Подумал Платон Платоныч и сказал себе: «Не важно, на чем сидеть, важно орлом глядеть!» Потом подумал еще и добавил: «Может и неправильно это?..»
Сон №20 — Не бздеть!
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он террорист-захватчик. Не какой-нибудь, а главарь самый: в кожаной тужурке, ленты пулеметные крест-накрест, на голове бескозырка — вылитый матрос Железняк. А взяли они с ребятами дом престарелых. Бабок-дедов в один зал согнали, динамитом стены облепили, ребята с винтовочками у окон, на чердаке пулеметное гнездо, даже два. Платон Платоныч зычным таким с хрипотцой голосом, мол, старики не бздеть, если власть наши требования выполнит, выйдем отсюда орлами, а нет — так пойдем все ко дну, как гордый крейсер «Варяг». Тем, кто перебздит все-таки, доктор-психолог в наличии. Отсюда и велел всем молчать, пока по рации с властями свяжутся и с мировой прессой. Деды замолчали: сидят себе, сигаретки смолят, в кулак покашливают. А бабки начали меж собой жужжать. Пожужжали-пожужжали и выдвинули двух главных: одна — видная такая с папиросой во рту, прямо вылитая Мария Спиридонова, другая — маленькая, востороносая и глаз черный, презлющий. Они, значит, к Платон Платонычу с полной поддержкой решительной акции и заявлением мировой общественности, в коем, перво-наперво, прекратить американскую блокаду Кубы, затем освободить из заточения Ясира Арафата, и, наконец, выдать директора, чтоб за яйца его подвесить как первостатейного империалистического гада и вора! Психолога можно отпустить, потому что смерти они — ветераны ВОВ — полвека назад отбоялись. Только Платон Платоныч собрался указать бабкам, до какого места ему этот Ясир, но радист на начальство вышел. Платон Платоныч требования свои зачитал и CNN для «online» обеспечения повелел доставить. На той стороне посопели, пошушукались и сказали, что будет ему и «Свобода» и CNN с ВВС, раз он рванет ко хреням этот престарелый дом в прямом эфире — слишком дорого тот городу стоит. Ему и премию дадут в 50 штук «деревом» за оптимизацию горбюджета, и от себя мэр добавит еще пять «зеленью» за упокой души бабок этих. Но только если востроносенькая не уйдет! В противном случае с вертолетов-танков их все одно расхрендячат, потому как с террористами «базара нет». Платон Платоныч от сего так обалдел, что бабкам проболтался. Те разжужжались — целый митинг. И на митинге на том единогласно решают брать мэрию в лоб, пока танки с вертолетами не подошли, и еще почту с телеграфом. Платон Платоныч орет им, чтоб окстились бабки, он, мол, террорист, ему лимон свой оторвать и в кусты, а в революцию он не играет. Но бабки ему: коли, мол, так обобзделся, пусть ружья сдаст и домой топает. Сами хватко так приступили, что у ребят его все поотбирали и в колонну построились: впереди Спиридонова с востроносенькой под красным знаменем, за ними в колясках инвалидных оба «максима» и динамит, бабки-деды с винтовками цепью, а уж дальше кто с чем — оружие, кричат, у противников возьмут, и песней маршевой: «Ромашки спрятались, завяли лютики…» — по главной улице на мэрию. Платон Платоныч будто со стороны уже глядит, и жалко ему их и завидно: жалко, что кончат их всех, наверное, и завидно, что вовсе им смерти не страшно, а ему страшно, еще как страшно, потому с ним можно, что угодно, а с ними — ничего. Разве что убить. Так это им пустяк, столько раз убивали…
Проснулся Платон Платоныч, подумал и решил: с сего дня никого и ничего не бздеть! Только не знал он, как это? Всю жизнь приходилось ему то того, то другого… Либо за того, за другого: «Как не бздеть, если смерть она совсем конец? Всему конец! И не выкарабкаться, не переиграть… Если б так, чтоб до конца, но тоже, чтоб как-то снова, хоть как-нибудь снова… Когда надежда на переиграть, на попробовать заново. Тоже страшно, но не ужас, не оторопь…» И бормотал он так с собой, до самого утра бормотал. А утром на работу, однако.
Сон №21 — Декалог 7
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто встретил он даму, пусть красоты обыкновенной, но добрую, отзывчивую. И как-то необычно сразу объяснил ей свои интересы. И она тоже необычно сразу согласилась принять их во внимание. По-простому, по-доброму, как в жизни почти не бывает. Идут они, значит, в хорошее местечко с намерением согласовать взаимные перспективы. Приходят туда и без потери темпа приступают к исполнению — что во снах Платон Платонычу всегда нравилось, так это скорость, темп хороший. Но тут в самый момент этот голос противный-препротивный начал: «Не прелюбодей…», — но на сей раз опоздал чуть, на слог один: слово длинное попалось для внятной команды, так что Платон Платоныч даже с ритма не сбился. Глянул лишь на даму, что, закрыв глаза, прелюбодействовала с удовольствием, и ответил голосу покойно и с достоинством, ритм продолжая контролировать: «Вот хрен те с маком! Был, есть и буду, что природа дозволила. Так и запиши себе в поминальнике». Тот, может, и обиделся, но больше не приставал, сопел только подозрительно громко.
Проснулся Платон Платоныч и чувствует, что хорошо ему, давно так хорошо не было. «А что? — сказал он себе. — И дело доброе сделал, и заразе этому дал. Пусть не лезет, тоже еще учитель». И так засмеялся весело да задорно, что жена проснулась, и на кухню пришлось идти досмеиваться. Хорошо было ему, хоть и неправильно, наверное.
4-я седмица
Сон №22 — Ужастик (Менты-3)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто идет по улице, а навстречу два мента. Один постарше, чернявенький такой, а второй помоложе, заметно белее. Подходят к нему, вежливенько козыряют и говорят: «Ты что же это, б…я сраная, такое про нас во сне видишь. Может, ты нас не уважаешь?» Платон Платоныч возьми, да и кивни головой. «Та-ак… — сказали менты. — А может, ты нас еще и не боишься?» Платон Платоныч так головой замотал, что чуть ее не уронил. «Та-ак», — сказали менты и больше ничего не сказали, а только который побелее румяный весь такой, задорный стиснул пальцами своими Платон Платонычу нос, так стиснул, что голова от боли стала большая-пребольшая вот-вот лопнет…
Проснулся Платон Платоныч: нос, как слива, и боль по-прежнему глаза из орбит выталкивает. Все понял Платон Платоныч и решил с сего дня-ночи формировать во снах своих исключительно позитивный образ нашей родной милиции и правильно решил.
Сон №23 — Невезуха
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.