Небольшой отрезок времени отделяет нас от издания первой и второй книг. По доброй традиции, написание третей аннотации снова доверили мне.
Если Вы держите в руках этот томик, то скорее всего Вы уже знакомы с творчеством Андрея Другого и успели проникнуться его стихами.
В своё время, Андрей меня очень удивил своим познанием литературы. С ним интересно поговорить о современных авторах и о наследии давно ушедших эпох. Я, однажды, навскидку, процитировала ему строку (одну строку!) из латинской поэзии 10—12 веков и Андрей, ни секунды не задумываясь, назвал имя автора, чем окончательно покорил моё сердце, как ценителя этой литературы. Стоит учесть, что немецкая и латинская поэзия того периода не входит в обязательную программу ни одного из гуманитарных ВУЗов. Глубокие познания мировой литературы вызывают искреннее уважение к Андрею.
Желаю Вам тех же эмоций, которые пережила я, читая стихи Андрея Другого. Каждая строка звучит из глубины души, она подхватывает нашу фантазию и уносит в пучину непередаваемых эмоций. Глубоко вдохнув воздух, мы погружаемся вглубь, где строка за строкой нашему взору открываются картины от прекрасных образов до описания уродливых сцен скрытых подвалов человеческого сознания, вскрывающих злокачественные опухоли общества.
Андрей вечный пилигрим, скиталец 21-го века в поисках идеальной гавани. Сам он говорит: «Стихи — это моя боль и радость… (радости меньше…) Больше у меня ничего нет… И не надо, в принципе…» Вот таков наш автор этого сборника.
Скорее открывайте книгу и загляните в мир Андрея сквозь призму стихов, образов, иносказаний и всего того, что делает стихи романтическим отражением авторского восприятия действительности.
Ольга Ефименко, журналист
«Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо говорить о Сне и о добродетели; за это его высоко чтили и награждали, и юноши садились перед кафедрой его. К нему пошёл Заратустра и вместе с юношами сел перед кафедрой его. И так говорил мудрец:
«Честь и стыд перед Сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто плохо Спит и бодрствует ночью!
Стыдлив и вор в присутствии Сна: потихоньку крадётся он в ночи. Но нет стыда у ночного сторожа: не стыдясь, трубит он в свой рог.
Уметь Спать — не пустяшное дело: чтобы хорошо Спать, надо бодрствовать в течение целого дня.
Десять раз должен ты днём преодолеть самого себя: это даст хорошую усталость, это мак души.
Десять раз должен ты мириться с самим собою: ибо преодоление есть обида, и дурно Спит непомирившийся.
Десять истин должен найти ты в течение дня: иначе ты будешь и ночью искать истины и твоя душа останется голодной.
Десять раз должен ты смеяться в течение дня и быть весёлым: иначе будет тебя ночью беспокоить желудок, этот отец скорби.
Немногие знают это; но надо обладать всеми добродетелями, чтобы Спать хорошо. Не дал ли я ложного свидетельства? Не нарушил ли я супружеской верности?
Не позволил ли я себе пожелать рабыни ближнего моего? Всё это мешало бы хорошему Сну.
И даже при существовании всех добродетелей надо ещё понимать одно: уметь вовремя послать Спать все добродетели.
Чтобы не ссорились между собой эти милые бабёнки! И на твоей спине, несчастный!
Живи в мире с Богом и соседом: этого требует хороший Сон. И живи также в мире с соседским чёртом! Иначе ночью он будет посещать тебя.
Чти начальство и повинуйся ему, даже хромому начальству! Этого требует хороший Сон. Разве моя вина, если власть любит ходить на хромых ногах?
Тот, по-моему, лучший пастух, кто пасёт своих овец на тучных лугах: этого требует хороший Сон.
Я не хочу ни больших почестей, ни больших сокровищ: то и другое раздражает селезёнку. Однако дурно Спится без доброго имени и малых сокровищ.
Малочисленное общество для меня предпочтительнее, чем злое; но и оно должно приходить и уходить вовремя: этого требует хороший Сон.
Мне также очень нравятся нищие духом: они способствуют Сну. Блаженны они, особенно если всегда воздают им должное.
Так проходит день у добродетельного. Но когда наступает ночь, я остерегаюсь, конечно, призывать Сон! Он не хочет, чтобы его призывали — его, господина всех добродетелей!
Но я размышляю, что я сделал и о чём думал в течение дня. Пережёвывая, спрашиваю я себя терпеливо, как корова: каковы же были твои десять преодолений?
И каковы были те десять примирений, десять истин и десять смехов, которыми моё сердце радовало себя?
При таком обсуждении и взвешивании сорока мыслей на меня сразу нападает Сон, незваный, господин всех добродетелей.
Сон колотит меня по глазам — и они тяжелеют. Сон касается уст моих, и они остаются отверстыми.
Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший из воров, и похищает у меня мысли: глупый стою я тогда, как эта кафедра.
Но недолго стою я так: затем я уже лежу…»
Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце своём: ибо свет низошёл на него. И так говорил он в сердце своём:
«Глупцом кажется мне этот мудрец со своими сорока мыслями; но я верю, что хорошо ему Спится.
Счастлив уже и тот, кто живёт вблизи этого мудреца! Такой Сон заразителен; даже сквозь толстую стену заразителен он.
Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши перед проповедником добродетели.
Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы Сон был спокойный. И поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был бы выбрать бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мне наиболее достойной избрания.
Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали учителей добродетели. Хорошего Сна искали себе и увенчанной маками добродетели!
Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была Сном без Сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.
И теперь ещё встречаются люди, похожие на этого проповедника добродетели, не всегда, однако, такие же честные, но их время прошло. И не долго стоять им, как уже будут они лежать.
Блаженны Сонливые: ибо скоро станут они клевать носом.
Так говорил Заратустра…»
© Фридрих Ницше
Фаза ортодоксального/медленного сна:
1. «Армаггедон»
Я вспомнил Мир, погибший наш, —
теперь лишь звёзд сиянье вечно,
и Снов кошмарных персонаж,
в пространстве неба…
Бесконечном…
Надгробий плиты ставят вам,
в живых оставшиеся братья…
Бредёт безмолвие по Снам,
бьют по ушам врагов проклятья…
Я Мир, умерший вспоминал,
мигали звёзды мне в пространстве…
Как в прошлом — Счастья идеал,
и в будущем…
Непостоянстве…
07.07.1998.
2. «О Дожде»
Судьба, как детский паралич,
сковала Жизнь большой утратой…
Ласкает дождь красный кирпич,
и поздравляет с новой датой…
На пол решётчатую тень,
луна бросает слишком щедро…
А завтра новый светлый день,
проникнет в сумрачные недра…
Луна косит свой мёртвый глаз,
на царство, ждущее свободы…
Когда закон издаст указ,
— Любовь разрушит эти своды…
А дождь кидает струи вниз,
он моет крыши и «колючку…»
Лишь голубь, прыгнув на карниз,
глядит на пишущую ручку…
Эй, голубь, дай скорей ответ,
Когда увижу миг свободы?
Когда скажу семье: «Привет»,
и позабуду все невзгоды?
От стука капель в душе грусть,
Твой образ виден сквозь решётку…
Придёт Бессонница и пусть,
по нервам хлещет, словно плёткой…
Судьба, как детский паралич,
сковала жизнь большой утратой…
Промчится за окном «Москвич»,
поздравит, может, с круглой датой…
22.08.1994.
3. «Кайф»
«В моей дорожной аптечке имелось одно превосходное болеутоляющее средство, сильный препарат опиума, — прибегать к нему я позволял себе очень редко, и моей воздержанности часто хватало на несколько месяцев; оглушающее это снадобье я принимал только при нестерпимо мучительных физических болях.
Для самоубийства оно, к сожалению, не годилось, много лет назад я убедился в этом на собственном опыте. Однажды, в пору очередного отчаянья, я проглотил изрядную дозу этого препарата, достаточную, чтобы убить шестерых, но меня она не убила.
Я, правда, уснул и пролежал несколько часов в полном забытьи, но потом, к ужасному своему разочарованию, проснулся от страшных спазмов в желудке, извергнул с рвотой, не вполне придя в себя, весь принятый яд и снова уснул, чтобы окончательно проснуться лишь в середине следующего дня — отвратительно трезвым, с выжженным, пустым мозгом и почти начисто отшибленной памятью.
Никаких других последствий, кроме периода бессонницы и изнурительных болей в желудке, отравление не имело. Это средство, стало быть, отпало.
Но моё решение приняло теперь вот какую форму: если дела мои снова пойдут так, что я должен буду прибегнуть к своему опиумному снадобью, мне разрешается заменить это короткое избавленье избавленьем большим, смертью, причем смертью верной, надёжной, от пули или от лезвия бритвы.
Теперь положение прояснилось; ждать своего пятидесятилетия, как остроумно советовала брошюрка, надо было, на мой взгляд, слишком уж долго, до него оставалось ещё два года. Не важно, через год ли, через месяц ли или уже завтра — дверь была открыта…»
© Герман Гессе («Степной Волк»)
Размытый мутным кайфом взгляд,
внял созерцания обряд,
и кровоточа, взвёл назад,
свой взор на наш карманный яд…
Забытых трав, весёлый нрав,
контрольной кровью взмок рукав…
Так, рвотной массой, в облаках,
парил наш дух в эфирных снах…
И судеб плоть лежала в ряд,
— их черви белые съедят…
На цыпочках вошли мы в Ад,
где чёрта роль играл примат…
05.11.1998.
4. «Вода»
Плавающие мозги, рябь дают в стакане,
время беззаботно, словно дни в тумане…
Бесполезны ночи и пусты страницы…
Всё, надо закончить…
Нет в руках синицы…
Бегающие вены пахнут героином,
на просторах ванны, места нет дельфинам…
Дружно дохнут рыбы, — чужд им нерест в стае,
тлеет сигарета…
Свечка громко тает…
Пляжные картинки Снятся мне и воды…
Всё, надо закончить…
Может, с Новым Годом…
Серфинг я однажды видел в море дважды,
— значит утону я…
Что ж…
Уже не важно…
03.01.1999.
5. «Опять Адюльтер»
Сигарета, одна за другой,
помогают дожить до утра…
Словно в грудь наступив мне ногой,
обожжёт алкоголь до нутра…
Унесутся волнения прочь,
и застынут в немой высоте…
Да, не сможет мне память помочь,
— разобраться в чужой Красоте…
Меркнут звёзды под тенью тоски,
Дремлет город, одетый в туман…
Ударяет вся кровь мне в виски,
— нет больнее, чем стыд и обман…
Но не долго он был одинок,
обоюдною страстью пронзён…
Будто высохший в мае цветок,
на чужбину навек увезён…
Там купался он в сладком вине,
зарывался в икру с головой…
— Только боль по утрам в голове,
и в душе, от шампанского, гной…
Стоит быть не таким, как они?
Есть ли польза в двуличии зла?
Станут трезвыми буднии дни?
И куда же Любовь поползла?
05.01.1994.
6. «Красота»
За неимением в природе Красоты,
— Любовь должна исчезнуть навсегда…
Всвязи с избытком в чужом Сердце пустоты,
— пусть пепел Смерти устилает города…
Зарос травой путь к совершенству,
— он забыт…
Дорога в Жизнь разбита Жизнью на куски…
А лучший друг вчера предательством убит…
А худший враг напьётся завтра от тоски…
Пусть будет полная идиллия в мирах,
в чертогах Смерти, чёрных Снов и пустоты…
А ты в моих цветных, реальных Снах,
— взойдёшь Богиней умерщвлённой Красоты…
23.05.1997.
7. «Анаша»
Я слышал голос в нервном Сне,
больная ночь рыдала рядом…
Затлела Смерть в Твоей руке,
— помчался я, гонимый взглядом…
Забыв, где солнце, где луна,
убив закон мировоздания…
Бежал я долго в никуда,
и слышал крик Твой:
— «До свидания!»
Коснётся лёгких терпкий дым,
расплавит мозг в густую кашу…
Запечатлею мир иным,
— на миг забуду сущность нашу…
Проснувшись, буду вспоминать,
— что Сон, что явь, что наваждение?
Впредь буду точно знать,
— что спрос рождает предложение…
09.09.1993.
8. «Белое»
Белая ночь, как больничный халат,
Белая ночь…
Я не акселерат…
Но что мне поможет постигнуть в словах:
Любовь или ненависть, дерзость, иль страх?
Бездонные ночи слепой белизны,
белёсые тени громадной сосны…
— Всё это лишь то, что я вижу во Снах,
и слышу стенания жертвы в кострах…
Они пентаграммой горят в темноте,
жгут ветви сосны, и ломаются те…
Дымящейся массой в ту белую ночь,
осталась лежать под сосной моя дочь…
Опять та же ночь и мой белый халат,
который я скинуть и выбросить рад…
Но белые стены, под цвет потолка,
горят пред глазами, и держат…
Пока…
Мой лечащий врач — Сатана во плоти,
его специальность — мне пудрить мозги…
Но так, как я сам пудрил нос веществом,
— кольцо пентаграммы являлось не Сном…
С тех пор белый цвет мне мешает Заснуть,
а дым сигарет обжигает мне грудь…
Остался я с ночью, — один на один,
и слышу во Снах, как в костре кричит сын…
07.08.1999.
9. «Мое Окно Разбито Горем»
«Ты жил, чтоб колоть и колол, чтобы жить…»
— Так надпись на бирке должна бы гласить,
чьи пальцы застыли в холодном восторге,
танцуя вальс Смерти в обители морга…
Сердечная доза вгрызается в грудь,
и сердце хохочет, чтоб после Уснуть…
Чтоб стать мёртвой Жизнью забытого долга,
и Жить тусклой биркой в обители морга…
11.12.1998.
10. «Андрей»
Бессонные ночи, холодные дни…
Когда же окажемся вместе? Одни…
Я так измотал Тебя этого ждать…
Когда мы окажемся вместе? Опять…
Прости меня, милая… Ради Христа…
Хоть нет у меня никакого креста,
помимо креста, что несу я весь путь…
Прошу, ради нас… Ты о прошлом забудь…
Пусть время идёт… Пусть прольются дожди,
но я возвращаюсь… Ты только дождись…
И если я стану опять тем, кем был,
— прощай, извини… Я себя погубил…
Умру я один и в сплошной темноте,
как жаль, что не выпало счастье лишь мне…
Сейчас пока в норме… И я возвращусь…
Тебя поцелую… С тобой обнимусь…
Со мной лишь бумага… Спасибо хоть ей…
Ну ладно… До встречи… Целую… Андрей…
15.09.1999.
11. «Променад»
Отцвела сирень потерянного лета,
дрожат тени тел влюблённых пар,
— я гуляю, и морально погибая,
получаю взамен белых ночей дар…
Слепо смотрят на меня глазницы окон,
а возможно, зряче…
Коли в них не Спят…
Захожу в знакомый двор я ненароком,
и картинки прошлого выстраиваются в ряд…
Но не прошлым нужно Жить…
И опускаюсь…
Я на землю грешную с небес,
и в вечерней луже отражаюсь,
но не я уже…
А мой фамильный бес…
Тот, кто понял всю тщету страданий,
в равномерном будничном пути,
тот, кто бродит, словно призрак, между зданий,
и не знает, куда дальше бы пойти…
Возвращаюсь, закурив трилистник юга,
улыбаюсь, и присев на край скамьи,
до меня доходит…
Пусть и туго…
Нереальность расторжения семьи…
Не заметил смены времени тех суток,
пытаясь обелить отдельный миг,
— прошла пора воров и проституток…
Вдруг упал я и безжизненно поник…
16.07.1999.
12. «Смерть»
«Это абсурд, враньё… Череп, скелет, коса… Смерть придёт, у неё… Будут твои глаза…» Хочу придумать свой образ смерти… Такой, чтобы он не внушал ужас и ощущение безысходности… Наоборот… спокойствие…»
© Екатерина Платонова
«Жизнь — не Жизнь, и Сон — не Сон!»
— Кричим мы в унисон…
Все молчат, услышав крик,
а извне — смертельный лик,
в каждом есть, ведь каждый глуп,
— ждёт со ржавой косой труп…
Что ни день — новый покос,
— остров скорби в море слёз…
Косит ржавая коса,
раздвигая небеса,
и ложаться в землю те,
незаметно кто к черте,
к той, к последней подошёл,
оглянулся и взошёл,
на свой личный эшафот,
— труп довольно руки трёт…
Время бьёт точно в мишень,
человек и его тень…
Придёт день, а может, ночь,
— кто — то потеряет дочь,
иль трагично сын умрёт,
— под машину попадёт…
У всех собственный удел,
вряд ли много кто успел,
в жизни, что таит упрёк,
— «добру молодцу урок…»
Всё спокойно, внешне мир,
где — то траур, где — то пир,
— равномерен ряд полос,
белых, чёрных…
Но покос,
руки со ржавою косой,
представляет: жёлтый гной,
деревянных стен кошмар,
(то червям бесценный дар…)
бесполезность всех идей,
коли власть отдали ей…
Дрожь в руках, бескровность губ,
— ждёт с ухмылкой старый труп…
Но не надо век дрожать,
— на всех чёрная печать…
В списках жертвенных имён,
справедлив и честен Он,
— кто взирает сверху вниз,
и не шутка, не каприз,
правит случаем для нас,
— то продуманный баланс,
мать — природы…
Кто отец?
Явно скоро мой конец…
Ведь не даром труп с косой,
по пятам идёт за мной…
07.07.1999.
13. «Солнца Зайцы»
Солнца зайцы сквозь квадраты,
ржавых прутьев на окошке,
крутят па с животным матом,
под ноги, попавшей кошки…
Знать судьба… Опять больница…
Запах хлорки по углам…
Я пишу ещё страницу
про палаты, вонь и хлам…
Хлам моральный… Как — же, как — же…
Здесь отбросы всех мастей,
— глаз сомкнёшь, откроешь — кража…
Твоих собственных вещей…
Всё лечение на уколах,
да таблетки дают пить…
Выпускают лишь «здоровых»,
тех, кто здраво решил жить…
Только вряд ли быть такому,
— разум, всё ж, возьмёт своё,
и недавнему «живому»,
нужно ждать только Её…
В белом саване, с косою,
из глазниц струится страх…
Для неё ты «никакой»
станешь в собственных же Снах…
Но и Сны не могут вечно,
Пробуждать в мозгу кошмар,
сил упадок, человечность…
Вот и Ты уже столь стар…
Телом стар Ты, но не Чувством,
и эмоциями зря
Ты бросаешься в искусство,
забыв дни календаря…
Что то, я слегка отвлёкся,
— ведь пишу стационар…
Вот… Удобней я улёгся,
продолжая мемуары…
Все проблемы в главном — в пище,
с нетерпеньем ждём родных,
за окошком ветер свищет,
что не в радость для больных…
Приютились наркоманы,
алкаши нашли приют…
Друг у друга по карманам,
беззастенчиво снуют…
Я сейчас один в палате,
пациенты кто куда…
С пол — района места хватит,
чтобы разместить сюда…
Это просто выходные,
вот и нет здесь суеты…
Всё — равно придут родные,
привнося тепло Любви…
А пока тоска и скука,
заполняют мысли мне,
и с Единственной разлука,
больно бьёт по голове…
Скоро вечер… Значит, ужин…
Все, гуськом, пойдут в буфет,
ну а я, так как загружен,
лучше выйду в туалет…
Здесь зловоние и лужи,
главное — чтоб не сблевнуть…
Ну… Немного поднатужусь…
И скорее улизнуть…
Мда… Достойная больница…
Тем, кто дышит, колет, пьёт…
Нет в руках у них синицы,
а журавль унесёт…
В белом саване, с косою,
из глазниц струится страх…
Для неё ты «никакой»,
станешь в собственных же Снах…
20.08.1999.
14. «Головы Гроза»
В голове моей гроза,
солнце слепит мне глаза…
Я в больнице… Вновь один…
И во мне проснулся сплин…
Смёл преграды перед скукой,
стал пугать чуланным букой,
отразился от сознанья,
— вообщем, справился с заданием…
И теперь я вновь один,
жду депрессий острый клин,
тот, что клином вышибают
и, ошибочно считают,
что Бессонница и боли
не играют важной роли…
Вдруг, из замкнутого круга,
меня вывела подруга,
— тёплым солнечным деньком,
прогулялись мы вдвоём…
И заснул английский сплин,
друг уехал… Я один…
Солнце спряталось за крышу…
Равномерно грудь задышит,
в такт дыханию… Во Сне…
— То подруга Снилась мне…
«С ней одной сидим в обнимку,
растопив обиды льдинку…»
Друг уехал… Я один…
Жду, степенно, смен картин…
Только серых стен окрас,
впечатляет, чинно, нас…
Тех, кто явно по здоровью,
клетки печени чьи, с кровью,
все смешались в день, где шприц,
потерял контроль границ…
С лицом, цвета, прям лимона,
жду другого почтальона,
кто среди тупых невежд,
оправдает слой надежд…
Желтизной блестят зрачки,
словно нацепил очки,
у которых центр оправы,
разлагается отравой…
Разгул мысленной тоски,
враз прервал визит родни…
Мама — это всегда мама,
то любима, то упряма…
Привезла поесть,
попить,
о болезни говорить
стали мы неторопливо…
И ушла… Опять тоскливо…
Вновь хандра летит кругами,
вперёд вынести ногами,
словно хочет гепатит…
Организм мой победит…
Снова встречусь я с друзьями,
Жизнь и Смерть — не за горами…
22.04.1999.
15. «Вопрос»
Неужто Жизнь есть в темноте,
на дне и в сумерках скитаний,
в глубинах гнева, в слепоте,
в тиши и в вое причитаний?
Её там нет…
Зачем же рвать,
цветы идиллии заветной,
нарушив Сон прекрасный ждать,
стонать и плакать безответно?
10.08.1993.
16. «Ночь Перед Божеством»
Бессонной ночью, лунный свет,
отчертит тусклый силуэт,
и на снегу оставив след,
исчезнет на десяток лет…
Промозглым утром, невзначай,
рука заварит крепкий чай, и губы, прошептав: «Встречай»,
добавят с грустью: «Не скучай…»
Морозным днём, снежинок рой,
закружит вихрь озорной,
и, втиснув в транспорт городской,
враз размешают их с толпой…
Туманным вечером рука,
заварит чай наверняка,
и провожая облака,
весь сразу выпьет…
До глотка…
А ночь, в луне и ярких Снах,
прогонит грусть и вечный страх,
и вся в Надеждах и Мечтах,
дождётся тех, кто в лагерях…
19.12.1994.
17. «Круиз Грёз»
Плывёт Твоя печаль,
в круговороте слёз…
В безоблачную даль,
и в пучину грёз…
Пучина та — без дна,
— не слышно чаек крик…
Но Ты ведь не одна,
— С тобою Твой должник…
Он шепчет Тебе вновь,
о том, что знаю я…
Разбитая Любовь,
— Гвоздь программы дня…
Твои глаза горят,
в грубой технике слов…
А ночь с Тобой, как яд,
— Я не вижу Снов…
В твоём тепле дотла,
перегорают Сны…
— Кругом лишь пустота,
и в ней погрязли мы…
Твоё лицо одно,
в калейдоскопе лиц…
И шанса не дано,
— не паду я ниц…
Но гордость неспроста,
переселилась в Мир…
В котором нет «хвоста»,
на безвкусный пир…
05.12.1995.
18. «Островок»
В океане, солёном от слёз,
зеленеет один островок…
Может быть, это просто курьёз,
может быть, это тонкий намёк…
Он снабжает пустыню водой,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.