Бесплатный фрагмент - Solum

Часть I

Глава 1

«Уничтожения ждёт весь мир».

Иоганн Вольфганг Гёте. Фауст.

«… внезапно, что–то резко потянуло её вниз, прямо во время прыжка, как будто кто–то схватил её за ногу и резко дёрнул на себя со всей силой. Жуткая гримаса боли исказила её лицо, губы крепко сжались, превратившись в тонкую белую полоску, глаза медленно стали вылезать из орбит, однако, в них не было ни страха, ни боли, было лишь понимание, понимание безысходности и обречённости, понимание того, что это конец. Понимание того, что так все и должно было быть, что так все и должно было закончиться.

Да…

Она знала об этом…

С самого начала знала…

…Я протянул к ней свои руки, но было уже поздно. Я не успел, а лишь коснулся кончиками своих пальцев стремительно уносящиеся вниз локоны её развевающихся волос. Темнота поглотила её тело, и был слышен только шёпот:

— Я люблю тебя……»

Резко вздрогнув, я открыл глаза.

Чтобы понять, где нахожусь, мне потребовалось некоторое время. Я заморгал, пытаясь убрать дымку и восстановить зрение, но далось мне это не сразу. В лицо светил яркий, обжигающий, заставивший меня снова зажмурить глаза, свет. Я замер и пролежал так ещё некоторое время.

Аккуратно приоткрыл веки.

Потекли слезы.

Снова закрыл глаза.

Сильно жгло.

Вокруг заплясали разноцветные пятна, которые медленно расплывались, оставляя за собой тонкие, но казалось, весьма осязаемые и твёрдые полоски, похожие на маленьких червячков. Зрение восстанавливалось, фокусировалось. Жечь перестало. С диким прищуром, я огляделся.

Все выглядело, как в недорисованном мультфильме. Раковина, стиральная машина, зеркало, зубная щётка, шкаф, мыло. Слишком резкие, режущие глаз, очертания, слишком острые углы, слишком яркие отражения и блики. Это была ванная, я был в ванной комнате, своей ванной комнате. Почему я тут, и что тут делаю, ни понять, ни вспомнить сразу, я не смог.

В одних шортах, я лежал на дне самой ванны, слегка прикрытый разноцветной водостойкой шторкой, небрежно сорванной с крепёжной штанги. Спина прилипла к акриловой, кое — где потрескавшейся, поверхности, а ноги и шея затекли настолько сильно, что мне потребовалось довольно длительное время, чтобы полностью их размять и нормализовать кровообращение.

Всё ещё до конца не привыкшие к яркому свету глаза, опухли, организм сопротивлялся пробуждению, а что творилось в голове, было для меня загадкой.

Мыслей не было.

Соображений никаких.

Моральный туман, белый шум.

Глубоко вздохнув, я откинул голову на край ванны, закашлял и произнёс хриплым, противным самому себе, голосом:

— Твою мать, опять! — снова и снова, пытаясь понять и найти ответ на вечный вопрос, как и почему, я пришёл лишь к одному выводу, всё было тщетно. Слишком много алкоголя, блуда и, возможно, необдуманных поступков, предшествовало моему мерзкому, на данный момент, состоянию и пробуждению.

Однако, я был дома.

Это радовало.

Не могло не радовать.

Лёгкая улыбка появилась на моем лице.

Слишком лёгкая, буквально незаметная.

Скорее больная.

Душевнобольная…

Сделав глубокий вдох, я ухватился за смеситель и медленно стал подниматься, также медленно отдирая прилипшую к акрилу спину. Перекинув ногу через край, я сделал рывок и свалился на кафельный пол, при этом задев голенью раковину и довольно сильно ударившись.

— ТВОЮ МАТЬ, ОПЯТЬ! — скрючившись на полу вскрикнул я, потирая ушибленное место.

Кое-как, помогая себе руками, цепляясь за края раковины, я медленно встал на ноги и презрительно глянул на своё отражение в зеркале.

Жуть.

Включил воду, она потекла тонкой струйкой, подставил под неё ладони, некоторое время смотрел, как в них набирается прохладная вода, плеснул в лицо, посмотрел снова — лучше не стало, снова сложил их лодочкой и, подставив под струю, поднял голову к зеркалу — скверно.

Заплывшее лицо, мешки под глазами, обветренные, скорее от алкогольной интоксикации, чем от плохой погоды и нехватки витаминов, щеки, мерзкая щетина с, не пойми, как растущими пучками волос.

Нет, я далеко не алкоголик, да и, в принципе, скорее предпочёл бы домашний уют, но с пивом, чем какие-либо блудливые похождения, после которых, в большинстве случаев, жалеешь в пустую потраченных денег, возможных драк, головных болей и последующих депрессий, ну это конечно, если уж совсем «гулять в край».

Когда начинаешь, остановиться достаточно сложновато, а масла в огонь подливаю ещё твои друзья, с которыми ты и проводишь то самое время. Никого, ни в коем случае, не обвиняю, а за всё сделанное, привык отвечать сам, но иногда так делать проще, и назвать кого-нибудь повинным во всех грехах мудаком и снять, тем самым, с себя ответственность за слабость перед соблазнами, чем признать, что на самом деле мудак ты, и только ты. Ну, естественно, в хорошем смысле этого слова (снова снял ответственность).

«Хотя, есть ли вообще у определения слова „мудак“ хороший смысл и сторона»? — я улыбнулся.

На работу мне было не нужно, вторая неделя в отпуске проходила как нельзя лучше, а через несколько дней, думал двинуть загород, поваляться на пляже Ладоги или, на худой конец, Сосновского озера, благо Государственные отпуска были довольно продолжительными, и не нужно было, сломя голову, носиться, чтобы все успеть.

Госслужба?

Да, госслужба.

Да, госслужащий.

А что?

Размышляя перед зеркалом, я ещё несколько раз, плеснув себе водой в лицо, взял полотенце с сушилки и вытер руки. Капли с лица стекали на, чересчур чувствительное и уставшее тело, оставляя на нем ледяные влажные тропинки.

Все пройдёт.

Чуть позже.

Не сразу, но пройдёт.

— Ни хрена не помню, — отвлекаясь от отражения, произнёс я. Голос тихо хрипел, отдаваясь в горле небольшими бронхиальными взрывами, — мда, — я прокашлялся и, поморщившись, сплюнул в раковину мерзкий сгусток коричневато — зелёной мокроты. Поднёс ладонь ко рту, дыхнул, подставил руку к носу, — ужас, — запах был, как бы сказать, не особо.

Отложив полотенце, я снова набрал в руки воды и прополоскал рот. Сплюнул.

Зубы, я чистил без особого энтузиазма, автоматически двигая щёткой в разные стороны, абсолютно не стараясь достигнут нужного результат. Перегар будет держаться ещё довольно долго, а перебивать запах вкусом жевательной резинки было глупо, так как полученный экстракт, смешанных между собой ингредиентов, был больше бы похож на огромную кучу говна под кустом мяты.

Сладкой, морозной…

Не важно…

Я повернул вентиль крана, взял полотенце, вытер изнеможденное лицо, и повесил его на сушилку. Хрустнул шеей, ещё раз глянул в зеркало, покачал головой и, развернувшись, толкнул дверь, но та, слегка приоткрывшись, практически сразу остановилась, издав глухой звук, ударившись обо что-то твёрдое и оставляя для прохода лишь небольшую щель, в которую, при очень большом желании, я смог бы протиснуть только свою руку.

Раздался стон.

Тихий.

Знакомый.

На полу, у входа в ванную, лицом вверх, в темно — серых, подвёрнутых штанах фирмы «Tom Tailor» с раскинутыми в разные стороны подтяжками цвета флага Ямайки, и, в отличие от меня, в светлой футболке, в неестественной позе лежал Костян. Тихо похрапывая, он подпирал, только что въехавшую в него дверь головой.

Он был обут. Обут в один кроссовок. Кроссовок фирмы «ADIDAS» золотого цвета, который упирался в ножку, стоявшего неподалёку, дивана.

Теперь я улыбнулся ещё шире.

Да, это было смешно.

Смешно и грустно одновременно.

Хотя…

Стараясь не задеть Костю, я прикрыл дверь, перешагнул через бесчувственное тело, пнул в сторону одну из подтяжек и направился к заветному холодильнику, в надежде найти, что-нибудь освежающего для своего дурно — пахнущего и хреново себя чувствующего организма.

Удача. Несколько бутылок минеральной воды «Бон Аква», видимо купленной ещё вчера, но этого я тоже не помнил, однако был несказанно рад и, практически одним глотком осушил одну из них и, поставив её на столешницу рядом с холодильником, взял следующую.

Открыл.

Подошёл к окну.

Небольшой парк с громадными зелёными деревцами — тополями, периодически убивающие всех астматиков и аллергиков города, маленькая детская площадка с бесплатным, но неработающим «Wi-Fi», раздаваемым городом, скорее для галочки, чем для родителей, скучно следящими за своими непоседливыми детьми, то и дело норовящими залезть повыше или спрятаться получше. Маленькая закрытая парковка, непонятно для кого, так как, сколько я себя помню, всю жизнь на воротах висел ржавый амбарный замок, годов так с девяностых. Стоявшие вокруг кое — как вкопанные грязно — жёлтые дома, расселённые под снос, или под капитальный ремонт, давным-давно обещанный Администрацией города, однако, всё ещё ожидающие своей участи на, пока ещё, своих местах, разглядывая прилегающую территорию своими черными, давно выбитыми, окнами — глазницами.

Петербург.

Лето…

Мда…

Пора длинных женских ног, коротких юбок и машин с откидным верхом, с сидящими в них бабского вида, гламурными мальчиками — мажорами с кредитными картами своих папаш — олигархов.

Стоял как раз самый разгар этого замечательного времени года — июль, период белых ночей подходил к концу, было градусов тридцать в плюсе. На небе светило ослепляюще — яркое солнце, хотя кое-где, все же, были видны небольшие белые облачка, абсолютно не портящие общей картины, а наоборот, периодически дающие небольшие передышки, закрывая собой беспощадно палящее солнце.

Несмотря на прекрасную погоду на улице было необычно тихо и странно пусто, а уж поверьте мне, для этого города это была абсолютная редкость, даже скорее невозможность.

Я усмехнулся, лучик солнца ярко светил мне в лицо и, прикрыв глаза рукой, высунулся по пояс в окно, чтобы рассмотреть улицу целиком.

Все-таки я люблю этот город, хотя, никогда с пеной у рта, не буду доказывать, что он самый лучший, что круче него нет на земле, это глупо, ведь каждый человек, каждый житель того или иного города, Москва, Новгород, Мурманск или где ещё, будет считать свой родной город любимым и лучшим, но каждый просто свои чувства выражает по-разному.

Справа, виднелась Лиговка, разделительная полоса для общественного транспорта, светофор, вечно мигающий жёлтым, угловой ларёк — шаверма с интересным названием «Chickeninn», будто был открыт при каком-нибудь отеле из этой серии, аптека. Параллельная Лиговке Боровая, огромная территория, огороженная железным забором и перекрытая автоматическими, но уже который год, не введёнными в эксплуатацию, шлагбаумами — стоянка, принадлежавшая гипермаркету «Ашан».

Я прислушался.

Никого.

Ни души.

Мне это показалось странным.

Некоторое время, я разглядывал улицу, наслаждаясь тёплым ветерком, мягким, но всё же обжигающим солнцем, но идиллию пришлось прервать, потому как позади меня зашевелился и закряхтел, как старик, Костян.

Обернувшись, я увидел, как он пытается собрать, раскиданные по полу, руки, однако до конца еще не понимая, где именно они находятся, оставил эту идею, запутавшись в подтяжках. Он глубоко и болезненно вздохнул.

— Как же болит, — он глубоко и сипло вздохнул, — вся рожа. Как будто «КАМАЗ» переехал, — рука легла на лицо, управление конечностями было восстановлено, не полностью, но…

Костян перевернулся на живот, приподнялся, и встал на четвереньки. Было видно, что это даётся ему с большим трудом и полностью встать во весь рост он сейчас не в состоянии, но он пытался, пытался и боролся.

Кроссовок весело блеснул золотом.

На карачках, пошатываясь неуверенно развернувшись на сто восемьдесят градусов и волоча за собой разноцветные подтяжки, прихрамывая на правую, видимо, затёкшую руку, он побрёл к туалету, из которого, через некоторое время, послышались булькающие звуки отвергаемой его организмом, пищи. Со стороны это выглядело довольно забавно, потому как его задняя часть наполовину торчала из-за двери и, периодически, вздрагивала в такт издаваемым звукам. Кроссовок продолжал играть, переливаясь солнечно — золотистыми цветами, отражаемыми проникавшим из окон дневным светом.

Улыбнувшись, я достал из холодильника ещё одну бутылку воды, подошёл к туалету и поставил её у двери:

— Костян, — я разглядывал его подрагивающие ноги, — слышь, тут вода у двери, а то я смотрю тебе совсем хреново, — что-то пытаясь произнести, Костя приподнял голову, высунув тем самым ее из унитаза, однако, она тут же вернулась обратно.

Звук повторился.

— Не за что, — хмыкнул я, и пошёл по коридору в сторону спальни.

В коридоре, на диване, я обнаружил спящего Ганжа — Саню Коноплева (его так прозвали, скорее всего, из–за фамилии, честно говоря, никогда не спрашивал), который, в шортах и футболке, свернувшись клубком, лежал лицом вниз, спрятав руки под голову, а вместо одеяла укрывался каким то, хрен пойми откуда взявшимся в моем доме, видавшим виды, матрасом в полоску, точно таким, как раньше выдавали в детских оздоровительных лагерях, армиях и местах не столь отдалённых для людей, чья жизнь шла по своим правилам и законам, людей, оступившихся и получивших горький опыт на поприще закона.

Хотя, в принципе, на данный момент, по-моему, ничего и не изменилось.

Лица его я не разглядел, но был уверен, что он чудесно провёл вчерашний вечер, да и, по всей видимости, вчерашнюю ночь, потому как кто-кто, а Саня Коноплев, если уж зажигал, то это точно было по полной программе.

Рядом с диваном, на полу, лежала его машинка для самокруток, небольшой пакет с рассыпанным вокруг табаком, фильтрами и папиросной бумагой.

Пройдя мимо, я дёрнул ручку спальни, та скрипнула, и я зашёл в комнату, на мгновение, задержав взгляд на втором золотом кроссовке фирмы «ADIDAS», валявшемся в прихожей, рядом с парой сандалий Саши.

Я улыбнулся.

Настроение поднималось.

Жалюзи в комнате были подняты и яркий свет от окна, на мгновение, заставил прищуриться, но не закрыть глаза полностью. От кондиционера веяло прохладой. Кровать, естественно, была не заправлена, а одеяло со скомканной простыней, горой валялись ровно посередине.

Ухватившись за край, я потянул одеяло на себя, слегка приподнял и, практически сразу, увидел миниатюрную, словно детскую, женскую, судя по накрашенным ногтям, ногу, которая выглядывала с другой, уже освобождённой от постельного белья стороны.

Откинув одеяло в сторону, я отошёл, снова посмотрел на ногу, нахмурился и часто заморгал, ничего не понимая, но нога оставалась на месте. Подойдя к кровати, я снова взял край одеяла и слегка его приподнял, приподнял чуть выше прежнего.

То, что я увидел, меня немного шокировало.

Под одеялом, на боку, сложив голову на согнутые в локтях руки, будто младенец, лежала темноволосая девушка лет двадцати пяти — двадцати семи и тихонько посапывала.

Голая.

Абсолютно голая.

Абсолютно голая девушка в моем доме.

Между тем, она стала медленно переворачиваться на спину и слегка потягиваться, как бы просыпаясь и отгоняя от себя остатки сна. Я увидел её симпатичное личико, небольшую, но очень, как я люблю, упругую грудь, тонкую, спортивную талию и…

…душераздирающий вопль резанул слух. Стремительно вскочив, девушка сделала молниеносный выпад рукой, и я получил удар снизу-вверх, маленьким и костлявым, но достаточно сильным и крепким кулаком, который точно попал мне в подбородок. Я пошатнулся и, по инерции, сделал полшага назад.

Следом полетела вторая, по всей видимости такая же сильная и крепкая рука, но на этот раз я уже успел увернуться и, сделав уже полный шаг назад, швырнул в девушку одеяло, однако незнакомка оказалась на редкость проворной. Сделав, какое-то едва различимое движение, она накрутила одеяло на руку и, бодро крутанувшись на пятке, резким щелчком попыталась меня им стегануть, как кнутом.

Я увернулся, но осознал все последствия жёсткого щелчка, поднял руки, призывая к спокойствию, показывая, что ничего такого не делаю, но девушка продолжала орать во все горло, пытаясь снова и снова ударить меня накрученным на руку одеялом.

Стройной ногой, она пнула подушку. В меня не попала. Пнула вторую и та прилетела мне точно в голову.

— Хватит! Ненормальная что ли? — я еле-еле перекрикивал незнакомку, — чего делаешь то? Завязывай давай, — я пытался её успокоить, но тщетно, она не унималась, — хватит говорю, чего ты орёшь-то? Кто ты, на хрен, вообще такая, — не знаю, либо этот вопрос поставил ее в тупик, либо воздух в лёгких кончился, но девушка затихла. Одеяло, с её руки, упало на пол, она присела на кровать подобрав ноги и, абсолютно не стесняясь своей наготы, уставилась на меня.

— Тааак, — протянул я, — ну вот, уже лучше. Теперь давай разбираться.

— Как я сюда попала? — спросила девушка.

— Я-то откуда знаю, — ответил я, стараясь делать вид, что не разглядываю её.

— Где моя одежда? — продолжала расспрашивать она, — где я?

— Слушай, честно говоря, я и сам хотел бы спросить то же самое у тебя, но начнём с того, что меня Антон зовут, и ты у меня дома, на Курской, твоего имени я не знаю, но, если ты мне его скажешь, будет проще общаться. Понимаешь, нет? Вроде как диалог, а?

— Получилось? — еле расслышал я, — или нет? — девушка опустила голову разговаривая сама с собой.

— Чего? — я слегка наклонился к ней, прислушиваясь.

— А сумка моя где? — не унималась девушка, абсолютно не обращая на мои вопросы внимания, — что за фигня, потеряла чтоль?

— Как ты сюда попала и где твоя одежда и сумка, я не в курсе, и если ты будешь продолжать в том же духе, то точно ничего не узнаешь. Если хочешь всё обсудить, я буду на кухне — прямо по коридору, — я указал за спину, — вот, — я вытащил из верхнего ящика комода халат и бросил ей, — одевайся и…, — я снова окинул её взглядом. Да, она действительно была хороша, — короче, ты меня поняла, — и направился к выходу.

— Юля, — сказала девушка.

— Чё? — бросил я со злости.

— Меня Юля зовут, — чуть громче повторила девушка.

— А, — я нервно закивал головой, — угу. Хорошо, — вздохнул, — вот и познакомились, — давай одевайся, а я пока, это, — снова махнул рукой, указывая на дверь, — чайник поставлю.

Закрывая дверь, я услышал, как Юля произнесла нечто вроде: «неужели получилось?», но, не придав этому значение, потопал на кухню.

С дивана, напротив комнаты, безумными, красными от недосыпа и алкоголя, но в тоже время серьёзными глазами, высунув голову из — под матраца, на меня смотрел взъерошенный и, видимо проснувшийся от криков, Ганж.

— Спи, — бросил я, что, собственно говоря, Саня сразу и сделал, уронив голову обратно на диван и громко всхрапнув.

Миллионы мыслей промелькнули в моей голове, но ни одна не могла объяснить появление незнакомой девушки в моей квартире. Я постарался вспомнить что-либо из вчерашнего дня, однако ничего не получалось, предполагать не хотел, потому как адекватного объяснения найти не мог, да и боялся ошибиться в догадках. Решив сам для себя, что все само собой образуется, я сделал глубокий вдох.

На кухне, у открытого окна на подоконнике в, уже натянутых на плечи подтяжках, расположился Костя, он просто сидел и жадно пил, предусмотрительно мной оставленную, минеральную воду.

Кроссовок он снял и поставил на пол.

— Ну, как? — спросил я, — там, кстати, второй у входа, — кивнул я на обувь Кости.

Он ничего не ответил, а лишь посмотрел на меня измученными от пережитого недавно в туалете, глазами, по которым было понятно, что он чувствует себя не очень хорошо, но с вопросами я отставать не собирался:

— Печенье хочешь? — съязвил я и улыбнулся.

— Издеваешься? Тебе бы так, — произнёс Костя, — что вчера было то хоть. Ничего не помню.

— Такая же хрень, — ответил я, взял из его рук бутылку и сделал глоток. На губах остался неприятный кислый привкус, — тьфу, блин, — и отдал бутылку лыбящемуся Костяну.

— Слушай, там у меня в комнате баба, какая-то…, — но договорить я не успел, так как сзади послышался голос Юли:

— Это кто это у нас тут баба? — голос хоть и был женским и приятным, но звучал достаточно твёрдо и жёстко, с иногда проскальзывающими железными нотками.

Я обернулся.

Обернулся и покраснел.

Девушка стояла у дивана, уперев руки в боки и, немного зло, поглядывала на меня. Халат, который я ей дал, был немного великоват, а рукава, по моим меркам, она закатала до локтей, но ей этого хватило, чтобы слегка приоткрыть запястья, поэтому похожа Юля была на Пьеро.

— Э… ну… я… это…, — растерялся я, уставившись в пол.

— Ладно, проехали, — она игриво махнула рукой, — где ванная? — как ни в чем небывало, спросила Юля.

Пальцем я указал ей на дверь, где недавно проснулся.

— Это кто? — спросил меня Костя, когда девушка скрылась за дверью.

— Юля, — ответил я, пожимая плечами, — тоже самое, я хотел спросить и у тебя.

— Я не знаю, — Костя отрицательно покачал головой и, повернувшись к окну, выглянул на улицу, — чего-то тихо как-то.

— Ага, — произнёс, набирая воду в чайник, я, — будешь чего?

— Ха! — воскликнул он, что означало да, и весело плюхнулся на диван.

В холодильнике я нашёл кусок мяса, овощи, сыр, в общем, все, что нужно для приготовления. Сыр бросил на столешницу, а овощи с мясом тщательно промыв холодной водой в раковине, положил на разделочную стойку, чайник поставил на огонь. Затем, достав из шкафа мусорное ведро, уселся рядом с ним на стул и начал чистить картошку, которую складывал в раковину. Костян, лёжа на диване во весь рост, с полузакрытыми глазами и минералкой в руках, естественно, помогать мне отказался, сославшись на свою недееспособность.

— Телек хоть включи, — попросил я его.

Ничего не ответив, Костя протянул руку к пульту от телевизора и, так же, до конца не открывая глаз, направил его в нужную сторону и нажал красную кнопку включения, лениво повернув голову, к висящей на дальней стене плазменной панели фирмы «Samsung», стал щелкать кнопками пульта, перелистывая каналы.

— Черт, профилактика по — ходу, — пробубнил Костя, — может просто кино какое посмотрим?

— Давай, хотя, смотрели уже все по тысяче раз, — сказал я и добавил, — а профилактика, значит понедельник. Уже лучше. Начинаем вспоминать, — я усмехнулся.

— Да знаю я, — с сарказмом в голосе произнёс Костян, вставая, — ты чисть там свою картошку, — и, кряхтя и охая, направился к полке с дисками.

— Антон, — послышался из ванной комнаты приглушенный голос Юли.

— Оу? — поднявшись, с наполовину почищенным клубнем в одной и ножом в другой руке, я подошёл к двери.

— А у тебя случайно нет зубной щётки, — голос, на данный момент, звучал намного скромнее и приятней чем пять минут назад, — мне, правда, неудобно.

— Не парься, все нормально, в шкафу рядом с зеркалом возьми, — чайник начал посвистывать, — новая вроде есть, — я медленно побрёл к плите.

— Ага. — Послышался звук открывающегося шкафа, что-то упало на пол. — Ой, прости, — из — за двери раздалось шуршание, — а, вот, нашла, спасибо, — дверца слегка хлопнула, вставая на место.

— А, ну всё тогда, — сказал я сам себе и, сняв закипевший чайник с огня, поставил его на специальную пробковую подставку и вернулся к чистке.

Костян, все это время, водил пальцем по полке с дисками, перебирая фильмы и в полголоса читая названия. Иногда он их доставал и разглядывал картинки на коробках, видимо просто вспоминая содержание.

Фильмы, которые выходили на экраны в последнее время смотреть, если честно, не очень хотелось, поэтому довольствоваться приходилось тем, что было собрано за весь период нормального режиссирования, а также профессионализма, с которым подходили к съёмкам той или иной картины. С российским кинематографом дела обстояли гораздо плачевнее, процентов девяносто были в стиле ТНТ-шных «Ёлок», а остальные десять были чернушными комедиями, на один раз, с актёрами из «Comedy», что в принципе, приравнивало их к тем же «Ёлкам». Были, конечно, и достойные к просмотру фильмы, но их было, до безобразия мало и, место в своей коллекции, я естественно для них нашёл, но вряд ли Костя сейчас выберет что-нибудь из этого, хотя в некоторых случаях, наши вкусы с ним совпадали.

— Ну что, нашёл что–нибудь? — спросил я, набирая воду в кастрюлю с картошкой и ставя её на место, уже вскипевшего чайника, — чай налить?

— Ничего не нашёл, а чай налить, — ответил мне, как робот, Костян, продолжая перебирать фильмы.

Через дверь, я спросил у Юли то же самое, и, получив утвердительный ответ, дошёл до Ганжа, но тот молчал как рыба, поэтому добиться от него чего — либо я не смог. Вернувшись на кухню, я стал разливать чай по кружкам.

— Блин, сахара нет, — выругался я, осматривая кухонный шкаф, — черт. Идти что ли?

Костян, что-то стал напевать себе под нос, как бы показывая своё безразличие к происходящему, типа не его это дело и все такое.

— Последишь? — обратился я к Костяну, — пойду в магазин схожу. Тебе надо чего?

— Неа, — ответил он. — Хотя, пива возьми, а то Ганж проснётся, ну, сам понимаешь.

На всякий случай газ на плите я убавил, чтоб вода медленнее закипала, потому, как Костян про мою просьбу мог и забыть, а все переделывать у меня желания не было. К этому времени, он уже нашёл какую-то коробку с диском и, лёжа на диване, разбирался в настройках меню DVD плеера.

«Нет, точно забудет», — подумал я и полностью погасил конфорку.

Пройдя к себе в комнату, я обнаружил, что кровать аккуратно заправлена, а подушки находятся на своих местах. Не мог этого не отметить. Достав из громоздкого комода, доставшегося мне от прабабушки, футболку с прикольной надписью «Criminal 00», я натянул её на себя, взял ключи от квартиры, деньги и достал мобильник, посмотрев на экран которого, увидел пропущенный звонок.

Звонил Санчес, вчера ещё около полуночи. Я набрал его номер, однако абонент оказался отключённым. Бросив мобильник обратно в ящик, я закрыл его и вышел в коридор. В прихожей нацепил на босые ноги черные замшевые кеды «Lacoste», выскочил на лестничную площадку, хлопнув дверью.

В парадной было довольно прохладно, но тонкий запах сырости, присущий всем домам старого фонда, отбивал любое желание наслаждаться этим, поэтому вниз, я полетел через ступеньку, дабы быстрее добраться до выхода на спасительную улицу.

Сам дом был 1906 года постройки, высокие потолки и, в принципе, нормальный метраж квартир, подъезды, конечно, оставляли желать лучшего, зато не было прямого выхода в подвал, что не могло не радовать.

Прямо перед выходом, у почтовых ящиков на первом этаже, я увидел среднего роста мужчину, но довольно крупного телосложения, который как раз в них и ковырялся. Одет он был не совсем по погоде, что-то вроде тёмного цвета толстовки с капюшоном, накинутую сверху жилетку — разгрузку с карманами и черные армейские ботинки с заправленными в них армейскими брюками с карманами по бокам.

Глянув в мою сторону, он резко развернулся к двери и, направившись к выходу из парадной, быстро открыл её и скрылся на улице.

Слегка удивлённый, я подошёл к почтовым ящикам и обнаружил, что замок моего, где был написан номер квартиры, моей квартиры номер 15, был вскрыт, причём каким-то предметом, явно неподходящим для замков такого типа, чем-то вроде ножа, либо широкой отвёртки. Я поднял уже бесполезную дверцу ящика и глянул внутрь — ничего.

Выскочив на улицу, я стал крутить головой в разные стороны, пытаясь определить пути отхода этого мужика в надежде догнать, но, увы, улица была пуста.

«Ну, где же ты?», — про себя выругался я, — «где же?», — перешёл на другую сторону, зашёл за соседний двухэтажный дом, огляделся, никого.

«Странно как», — снова удивился я, — «совсем никого».

Однако с удивлением пришло и новое, непривычное, но знакомое чувство. Чувство, когда за тобой кто–то наблюдает, кто — то следит. Чувство похожее на паранойю, но и в то же время, не паранойя вовсе. Чувство того невидимого и пугающего одновременно.

Вернувшись к двери парадной, я непонятно зачем глянул на дверь и, почти сразу, краем глаза уловил движение со стороны Боровой.

Повернул голову, пригляделся, движение повторилось, но снова где-то сбоку, справа. Снова повернулся — ничего.

— Я схожу с ума, — теперь нахлынуло странное, но незнакомое чувство, похожее на чувство тревоги и апатии одновременно, — так, хватит, такое бывает с перепоя, — как мог, я пытался себя успокоить. — Сделай глубокий вдох. — Не скажу, что мне полегчало, но стало немного комфортней.

Чувство исчезло.

Пропало.

Медленным размеренным шагом, все ещё улавливая фантомные движения вокруг, но, стараясь не обращать на них внимания, я направился к магазину, который находился в нескольких десятках метров от моего дома. С каждым шагом я делал глубокий вдох и выдох, вдох и выдох, понемногу успокаивался и стал отходить от этой странной, казалось бы, обыденной ситуации, однако остаточное чувство тревоги вернулось вновь.

Тревожило глубоко внутри.

Глубоко внутри меня.

Только оно.

Чувство тревоги.

Издалека, через мутное стекло входной двери магазина, я разглядел силуэт девушки, сидевшей за кассой рядом со входом. Автоматические двери открылись. Я вошёл внутрь.

«Ну вот, а ты нервничал», — снова успокоил я себя.

Девушка, точнее девушка — кассир, была мне не знакома, видимо новенькая, на меня никакого внимания не обратила, просто тупо смотрела на прилавок с бытовой химией, расположенный напротив кассовой зоны, разглядывая там, возможно, новый для неё товар, в изобилии стоявший на полках, а я, пройдя мимо, взял корзинку и направился вглубь магазина.

Как ни странно, я был единственным покупателем, во всяком случае, никого более я не увидел. Продавцов за другими прилавками тоже не было, не было также и работников зала, вечно снующих туда — сюда со своими задачами и проблемами.

Пройдясь среди стеллажей с алкоголем, я взял пару «Tuborg» в бутылках, пару «Kronenbourg» Костяну и несколько бутылок «Newcastle», которое очень любит Ганж, первый раз, насколько я помню, попробовавший его в Калининграде году в 2003, когда уезжал туда по работе. Все это я бросил в корзинку, обошёл холодильник, взял сахар и, бросив туда же, направился к кассам, где девушка, так же тупо, пялилась на стиральные порошки и средства для мытья посуды.

Выставив товар, я взглянул на неё, но кассирша, не поворачивая головы, медленно стала проводить покупки через считывающее штрих — коды устройство, которое издавало пикающие монотонные звуки.

Пик — бутылка отправилась в другую корзину, предназначенную для купленного товара. Пик — ещё одна. Пик… пик… пик… мне казалось, что это продолжается вечность.

— Вы стоите? — раздался у меня за спиной голос.

Голос, от которого я вздрогнул.

Обернувшись, я увидел пожилую, но с довольно приятными чертами лица черноволосую, невысокого роста, женщину, с разноцветным платком на голове. По виду она была похожа на цыганку, но весьма опрятную, совсем не такую, которые ходят по Московскому вокзалу и разводят людей на деньги своим мнимым гаданием, всякой чепухой про многодетство и больных родственников. Она стояла с полной корзинкой разнообразных товаров, от хлеба, до каких-то непонятных шурупов и отвёрток, хотя, я готов бы поклясться, в магазине кроме меня никого не было.

— Молодой человек, вы стоите? — протяжно повторила вопрос, глядя мне прямо в глаза, женщина.

Эти глаза. Две черные точки, которые, казалось, буравят меня насквозь, залезая в самую душу, в самое нутро моего сознания, прожигают…

…глаза. В них, вперемешку, я увидел злобу и умиротворение, власть и покорность, обожание и ненависть, интерес и страх. Не знаю, почему мне так показалось, но ощутил я это в буквальном смысле.

— Д — д — да, — заикаясь, ответил я.

Ни с того ни с сего я почувствовал, как у меня стали потеть ладони и взмокла спина. Почувствовал, как по ней, от лопаток до поясницы, спустилась, холодной струйкой, капелька пота, оставляя мокрую неприятную полоску. Снова появилось то странное чувство, чувство необъяснимой тревоги и, возможно, даже страха, но какого — то странного. Совсем непохожего на обычный страх. Руки затряслись. Беспокойство возрастало. Убрать свои глаза от ее гипнотического взора мне не удавалось. Всё вокруг потемнело, прилавки, касса, девушка — кассир, попросту исчезли.

Исчезло всё. Всё, кроме двух глаз цыганки, которые впились в меня и продолжали прожигать, сверлить. Мысли стали путаться. Что-то невидимое со всех сторон сжимало, держало тисками моё тело. Тело и душу. Душу и сознание…

…прекратилось всё также внезапно, как и началось. Цыганка отвернулась от меня.

— Я за вами буду, — спокойно сказала она и стала разглядывать свои покупки в корзине, что-то бормоча себе под нос.

— Триста девяносто три рубля четыре копейки, — теперь ко мне обращалась девушка — кассир.

— А? — растерялся я.

— Триста девяносто три рубля четыре копейки, — голос звучал более раздражённо.

Медленно, предательски трясущимися руками, я достал из кармана пятьсот рублей, протянул их кассирше, которая, в свою очередь, протянула мне сдачу, взяв которую, я схватил корзину и отошёл к стойке.

Достав со дна полиэтиленовый пакет, не оборачиваясь, чтобы снова ни встретиться глазами с незнакомкой, я быстро переложил все внутрь и пулей выскочил на улицу, где скорым шагом направился к своему дому.

«Ну ты чего? — состояние было необъяснимое, — что с тобой?»

На полпути к подъезду я обернулся, но, сквозь стекла автоматических дверей, разглядел лишь силуэт девушки.

Лишь один силуэт.

Лишь одной девушки.

Лишь одной только девушки — кассира.

— Бред какой-то, — протянул я, и заспешил дальше. Плевать я хотел на запах сырости, цыганку, кассира, да и на магазин — домой. Домой и точка.

У двери в парадную, я остановился и стал искать ключи по карманам. Нашёл, стал доставать, как вдруг, снова почувствовал на себе взгляд. Взгляд все тех же глаз, все тех же черных, лезущих в твое нутро и выворачивающих на изнанку черных, как бездна, глаз.

Обернувшись, я увидел ту самую женщину, ту самую незнакомку, ту самую цыганку. Она спокойно стояла на противоположной стороне улицы с корзинкой в руках, и смотрела в мою сторону.

— Аккуратней молодой человек, — от этих слов я выронил ключи на землю. — Времена сейчас не спокойные, — прошептала она и, повернувшись, засеменила в сторону Лиговки.

По мере того, как она удалялась, чувство тревоги уходила из моего сознания, уходила и то странное, непривычное чувство, а его место медленно сменяло спокойствие, хотя тоже немного странное, вперемешку с чем — то другим и, можно ли было назвать то чувство спокойствием? Словно вынули что — то внутри, украли. Лишили чего — то важного, без которого жизнь и не жизнь вовсе, без которого ты, будто, стёрт, высушен.

Так, я простоял около пятнадцати минут, в странном одиночестве, не физическом, но моральном, как в пустоте, первые минуты нахождения в которой, смотрел в спину удаляющееся женщины — цыганки, и чувствовал, просто почему-то чувствовал, что эта встреча не случайная, что эта встреча не последняя.

Я поднял ключи, открыл дверь таблеткой домофона и зашёл в парадную.

Медленно, шаркая ногами по-старому, протёртому до мутного блеска, мраморному полу, я поднимался домой. Снова и снова пытаясь осмыслить все произошедшее, пытаясь найти объяснение этой ситуации. Но пришёл лишь к одному выводу, только одно я решил для себя твёрдо. Никому ничего не рассказывать, во всяком случае, пока.

Войдя в квартиру, я сразу почувствовал приятный запах еды. Скинув кеды, я бросил ключи на полку у зеркала в прихожей, нацепил домашние «Crocs» и, забавно шлёпая, потопал по коридору, а дойдя до кухни, увидел, что за плитой, в том же самом, моем, халате, с полотенцем на голове, стоит Юля, а предусмотрительно выключенный мной картофель спокойно кипит на медленном огне. Девушка, ловко орудуя кухонным ножом, резала, хотя нет — шинковала овощи.

— Ловко, — произнёс я и, подойдя к холодильнику, стал разбирать пакет.

— Я тут немного помочь решила, — произнесла она, потупив взгляд и слегка краснея.

— Да, я вижу. Спасибо, — я улыбнулся, Юля улыбнулась в ответ.

«У неё чертовски красивая улыбка», — отметил я.

Меня поразило, с каким спокойствием она разговаривает, двигается, с каким спокойствием она, в принципе, относится к происходящему. Как будто она дома. А мы. А мы, как будто знакомы, знакомы, давным-давно, причём настолько близко, что инцидент в моей комнате, по ходу, был уже исчерпан и полностью забыт.

Да, в тот момент у меня промелькнула такая мысль.

Промелькнула.

На диване, без изменений, с наполовину закрытыми глазами, в полусонном состоянии лежал Костян и пялился в телевизор, смотря какое — то очередное кино про зомби, всемирную эпидемию, смертельный вирус, апокалипсис и так далее.

Я протянул ему бутылку пива, он лениво взял её, открыл, повернув крышку, и также лениво отпил несколько глотков.

— Слушай, я, конечно, ничего не хочу сказать, но как ты здесь оказалась? — спросил я девушку, прислонившись к столешнице, — пива?

— Нет спасибо, я не очень отношусь к алкоголю, — Юля глубоко вздохнула, — скорее всего также, как и ты, а ты, как я поняла, не помнишь ни фигу, — она улыбнулась, — поэтому мой ответ ничем тебя не удивит, — она ловко смахнула овощи с разделочной доски в салатницу, — в общем, сложно все.

— В смысле? — не понял я.

— Есть некоторые вещи, которые я не могу объяснить, во всяком случае, сейчас, — я нахмурился, — но то, что я сейчас нахожусь здесь, с одной стороны хорошо, но есть и другая сторона, которая, возможно, ни тебе, ни твоим друзьям не очень понравится, — она вздохнула, — Антон, давай позже, я безумно устала и проголодалась. Я обещаю, что все расскажу, но чуть позже.

— Как скажешь, — я поднёс бутылку пива к Юле, а она в свою очередь «чокнулась» со мной своим кулачком, маленьким и костлявым, но достаточно крепким.

Проснулся Ганж.

Все это поняли по неравномерному топоту босых ног, доносящемуся из коридора. По всей видимости, его шатало из стороны в сторону, что сказывалось на неуверенной походке. Не произнося ни слова, заспанный, взъерошенный, в сильно помятых шортах «DC» и футболке — поло с непонятным иероглифом на плече, Саня прошлёпал мимо дивана с Костей и меня с Юлей. МЫ вдвоём проводили его глазами.

Он подошёл к холодильнику и, достав оттуда бутылку своего любимого пива «Newcastle», словно зная, что она там, сразу осушил её, следом достал вторую и проделал с ней то же самое, а когда наступила очередь третьей бутылки, он повернулся к девушке:

— Доброе утро, но кто ты? — в оригинальности ему было не занимать.

— Юля, — тихо ответила девушка.

— Ганж, — в своём репертуаре, протянул ей руку и слегка склонил голову набок.

— Очень приятно, — было видно, что девушка засмущалась, но свою руку, все же, протянула в ответ.

— Угумс, — произнёс Ганж, уже теряя всякий интерес к её персоне, и направляясь к дивану.

— Ну что, алкаш! Живой? — хохотнул Саша, обращаясь к Косте.

— Да пипец, — ответил Костя и добавил, — доброе утро, чувак, давай располагайся, — он чуть двинулся в сторону, скорее из уважения, хотя место хватало обоим.

Саня плюхнулся рядом и вот, теперь уже вдвоём, они, мои друзья, спокойно пили пиво и так же спокойно пялились в телек, периодически комментируя происходящее на экране.

— Продолжим? — обратился я к Юле.

— Слушай, а с мясом что? — глядя на столешницу спросила она.

Ни слова не говоря, я достал из холодильника ещё одну бутылку «Tuborg», поставил её рядом с мясом и овощами, и протянул руку девушке. Юля, ловко перекинув нож рукояткой в мою сторону и, держа его лезвие в своей ладони, протянула его мне, а сама, взяв другой, более мелкий стала проверять готовность картошки в кастрюле.

— Намути, пожалуйста, сыр с грибами, — обратился я к девушке, скорее больше смущаясь от происходящего, чем оттого, что мне что-либо было от неё нужно.

— А, — Юля, по всей видимости, поняла моё смущение, — я поняла, — она улыбнулась, взяла тёрку и сделала все, как я просил.

Спустя, примерно час, мы, все вместе, сидели за столом и ели приготовленную мной и новой подругой, еду. Она была довольно хозяйственной. Расставила тарелки, стаканы, разложила вилки, салфетки, короче полностью взяла на себя ответственность за сервировку стола. Я же, в свою очередь, разложил по ним, приготовленные нами кулинарные творения. Косте, Ганжу, Юле, себе. Достал оставшееся пиво из холодильника, разлил по стаканам, Юле налил минеральной воды, присел на стул. Неловкая тишина на несколько секунд нависла над столом, но затем Саня взял стакан с пивом, поднял его и произнёс:

— Ну, за знакомство.

Все как один, в ответ подняли свои, дружно чокаясь, затем отпили понемногу и приступили к еде.

— Гульнули, блин, — снова произнёс Саня, — ничего не скажешь.

— Ничего не скажешь, потому что ничего не помнишь, — добавил Костян.

— Точно, — сказал Ганж и запихал в рот огромный кусок картошки.

— А мне всякая хрень снилась, почему-то, — произнёс Костян, глядя на меня. — Лес. Сидим мы компанией, только лиц ни у кого не видно, вроде бухаем, вроде нет, не понятно, скорее — всего, бухаем, потом кто-то уходит куда-то, короче бредятина всякая, — он глянул на свой золотой кроссовок, — главное «педали» на месте.

После его слов я, внезапно, почувствовал тонкий запах костра и хвои. Перед глазами раскинулось огромное, уходящее далеко за горизонт озеро, отражающийся в нем, ломаными бликами, закат, абсолютно одинаковый, ровный лес.

Люди у костра, незнакомые, много, весёлые, шумные, дружные. На мгновение, я оказался там, с ними, с этой весёлой, жизнерадостной компанией. Их, казалось, не заботили мирские дела, казалось, что они были предоставлены сами себе, сами себе хозяева. Для них есть только те, кто рядом, те, кому они доверяют, те, кого любят, ценят…

Но продлилось это лишь мгновение и, моргнув, я снова оказался на кухне своей квартиры. Что это было за видение, что за озеро, лес, люди у костра. Возможно возвращение памяти, возможно просто мечта или просто желание.

— Ты чего? — спросил меня Ганж.

— Да так, — отрываясь от видения, ответил я, ковыряясь в тарелке, — призадумался что-то, залип.

— Ты это брось. Короче. Давай за все хорошее, — Саня снова поднял, но уже бутылку пива, призывая всех сделать то же самое. Я, снова последовал его примеру, затем Костян. Юля подняла стакан минеральной воды. По кухне снова разлетелся звон, дружно встретившихся, наполненных у кого полностью у кого наполовину, бокалов, и бутылок, которые также дружно разошлись обратно, после чего каждый, снова отпив из своего, вернулся к еде.

— Ты на цыганку похожа, — вдруг произнёс Ганж, и от этого меня передёрнуло. Я поперхнулся, и стал громко откашливаться. Девушка с недоумением смотрела на меня, а Костян, недолго думая, со всей силы заехал мне ладонью по спине, в район лопаток, где обычно постукивают, именно постукивают, а не хреначат со всей дури, когда человек чем-то давится и начинает сдавленно кашлять. К дискомфорту в горле ещё добавилась жгучая боль в спине, и сто процентов, от Костяновской ладони там остался отпечаток его, хреновой, пятерни.

— Ты не первый, кто мне это говорит, — спокойно, продолжая жевать, ответила Юля.

Перед моими глазами, сразу возник силуэт той пожилой незнакомки, той цыганки из магазина, её глаза снова, как будто, смотрели на меня, проедая насквозь. По спине опять побежали мурашки, начали подступать страх и тревога, вокруг все стало темнеть.

— Тоха, ты чего, — недоумевающее, глядя на меня, спросил Саня, — тебе хреново, что — ли. Ты бледный какой-то.

— Просто подавился, сейчас пройдёт, — ответил я, и сделал внушительный глоток пива из стакана, но это особо не помогло.

— Всё нормально? — положив свою руку на мою, спросила Юля.

От её прикосновения, стало легче, кашель утих, а к щекам начал подступать румянец.

— Да, нормально спасибо, — глядя на девушку, ответил я, смущённо.

Она смотрела на меня, с каким — то подозрением, словно изучая, слегка прищурив глаза, затем убрала руку, но я готов был поклясться, что от её прикосновения ещё некоторое время чувствовалось тепло, которое, вскоре, разошлось по всему телу.

— Спасибо, все нормально, — сказал я, — просто подавился.

— Как скажешь, — Юля продолжала смотреть на меня, — как скажешь.

Остаток обеда общение проходило на отвлечённые темы, изредка Костян с Ганжем выдавали всякие смешные перлы, по поводу всего вокруг, что только попадалось им на глаза. К единому мнению и выводам о наших похождениях мы не пришли, поэтому оставили все как есть. Как говорит один мой хороший друг, — ноги целы, руки целы, значит всё отлично. Я старался не встречаться с Юлей взглядом, а она старалась не так пристально и, порой вызывающе, смотреть на меня. Через некоторое время мои смущения прошли, и все снова встало на свои места. Только вот где-то глубоко внутри меня, видимо, остатки тревоги все равно постоянно пытались сопоставить, расставить по полочкам, все то, что произошло со мной, да и с парнями тоже, за столь короткий период времени. Многому, я до сих пор не нашёл разумного объяснения, многого я просто не понимал, многого я просто не хотел понимать.

— Слушай, а как ты сюда попала? — вдруг спросил Ганж.

— Антону я уже говорила и скажу теперь тебе, — она уставилась в тарелку, — хрен его знает, не помню ничего, — Юля многозначительно посмотрела на меня, ожидая поддержки.

Я утвердительно кивнул.

— Та же борода, — Ганж утвердительно махнул в её сторону вилкой. — Ничегошеньки не помню. Хотя помню, какой-то клуб. Помню перепалку с охраной. Там один ещё, то ли в респираторе, то ли в маске какой-то. Короче, херня какая — то. Может, приснилось. Знаешь, примешь иногда чего не того, — он подмигнул мне, — и не различаешь сон, не сон. Странно как-то, — на мгновение Саня посерьёзнел, — но бывало и не такое, там пиво есть ещё, а? — добавил он.

— Неа. Идите теперь сами, я ходил уже, — вставил я, и, поднимаясь из-за стола, стал собирать бутылки и пустые стаканы с остатками пены.

— Я помогу, — подскочила девушка и начала собирать тарелки с другой стороны стола, — не против? — добавила она.

Я посмотрел на неё, снова встретился глазами, улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

— Ладно, мы с Костяном за пивом, а вы тут разбирайтесь сами, — услышал я за спиной голос Ганжа, затем, какую-то шутку, ржач обоих друзей. Костян двинулся к окну. Подняв с пола свой кроссовок, он поправил подтяжки и потопал к выходу.

— О, точняк, заодно и покурю на улице, — произнёс Саня, — хоть машинку не потерял, — он хлопнул по карману шорт, — только почти весь табак на полу остался, — он глянул на меня, но я кивнул, что все в порядке, — окей, — добавил он и удалился.

Девушка, мельком взглянув на меня, улыбнулась и, как — будто опомнившись, потупила взгляд, продолжая собирать посуду. Я заметил, как она покраснела, и снов улыбнулся, но она этого не увидела.

В коридоре зазвенели ключи, затем хлопнула входная дверь, после чего раздался удаляющийся хохот на лестнице, который спустя некоторое время зазвенел на улице. Я мыл посуду, а Юля подавала мне тарелки и, получая в ответ мытые, ставила их на полку-сушилку.

— Хорошие они. Весёлые, — сказала она, — в смысле, друзья твои.

— Мда, это уж точно, не соскучишься, — искренне ответил ей я.

— Давно знакомы? — снова спросила девушка.

— Лет с десяти, наверное, со школы, учились вместе. Сначала с Ганжем в одной, потом с Костяном в другой, — пояснил я.

— А ты один тут живёшь? — Юля сменила тему.

— Ага, один.

— Совсем? — теперь я понял, к чему она клонит.

— Совсем, — успокоил я её.

— Ничего, если я ещё на одну ночь останусь, — Юля посмотрела на меня своими замечательными глазами.

— Запросто. Моя кровать в твоём распоряжении, тем более что ты её уже облюбовала, — ответил я улыбаясь. Скрывать не буду, я был рад, что она об этом спросила.

Девушка с облегчением вздохнула, и, как — будто, стала тщательнее вытирать тарелки полотенцем и бережнее расставлять их по полкам.

— Спасибо.

Я снова посмотрел на девушку, она была довольна, и меня это радовало.

— Тоохааа! — услышал я за окном крик Ганжа.

— ТООХААА! — теперь Ганж и Костян кричали хором.

— Аааа? — высунувшись на улицу, спросил я.

— А ты где пиво покупал? — проорал Ганж, держа в руках машинку для самокруток, которую постоянно таскал с собой.

— Вон на углу магазин, ты что забыл, что — ли, — ответил я, и озадаченно взглянул на Юлю. Она пожала плечами.

— Тоха. Он, вообще-то, закрыт. Там табличка висит, типа ремонт и все такое. Мешки какие-то внутри, полки всякие, пылища, — теперь уже орал снизу Костян, засунув руки под подтяжки и весело отсвечивая на солнце золотыми кедами «ADIDAS».

Я снова уставился на девушку, которая уже подошла к окну и, стоя рядом, смущённо слушала, что говорят мне парни. Переведя взгляд вниз и, пытаясь не показывать, внезапно возникшего, чувства удивления, я произнёс:

— На «Лиговке» магазин ещё есть, и ларёк.

— Окей, — ответил Ганж и, запихивая табак в машинку, толкнул Костяна плечом, после чего оба поплелись к Лиговскому проспекту. В это время Саня уже раскуривал папиросу, а машинка вернулась обратно в карман его шорт «DC».

Я проводил их глазами.

— Ты чем-то обеспокоен? — послышался голос Юли.

— Да так. Просто. Пиво я же в этом магазине покупал. Я же не сумасшедший. Точно в этом.

— И что такого, времени-то сколько прошло. Ремонт начать не такая и большая проблема скажу я тебе. Вот закончить его… — эти слова меня немного успокоили, но она произнесла их с, показавшейся мне неуверенностью.

— Да. Ты права, — я вернулся к раковине с посудой.

— Отдохни, а я домою, а то ты усталый какой — то, — предложила мне Юля.

Спорить я не стал, а спокойно вытер руки, и, обойдя кухонный стол, сел на диван, взял пульт и, выключив уже отписывающий титры фильм, стал щелкать каналами, проверяя, не кончилась ли профилактика.

— Срань, — выругался я, — целый день уже.

— Бывает. Может у них там опять какая-нибудь задница, — не поворачиваясь, ответила девушка.

На одном из каналов, я всё — же увидел транслируемую пропаганду ГИБДД — документальные короткометражные ролики, где пьяный водитель — мужик со своей женой и, примерно шестилетним ребёнком, попали в аварию, вылетев на полосу встречного движения и, лоб в лоб столкнувшись с грузовиком, который (возможно постарались ценители циничного юмора из Государственной службы дорожного движения) перевозил бетонные плиты. В общем, пьяный мужик — водитель превратился в лепёшку под тяжестью высыпавшихся как — раз на его место плит, ребёнка намотало на колеса их же авто, а женщину показали уже потом, в инвалидном кресле в больнице, где с перебинтованной головой, руками и ногами, она раскачивалась взад вперёд, монотонно повторяла раз за разом: «Тебе повезло, ты умер сразу. Тебе повезло, ты умер сразу. Тебе повезло, ты умер…».

Затем показали следующий ролик, про то, как маленький мальчик играл рядом с проезжей частью в мячик, а дальше все развивалось как в детских страшилках, вот только с кровью они, конечно, переборщили настолько, что ролик стал похож на киношедевры Такеши Китано.

Далее ещё один ролик, затем ещё, но помнил я это уже немного смутно, потому как веки стали наливаться свинцом, тяжелеть и слипаться. Потянуло в сон. Я стал «клевать» носом, поставил под голову руку, стал «клевать» носом вместе с рукой, как в электричке, от усыпляюще стучащих колёс, либо, как наркоман в чувствах полной эйфории.

Последнее что помню, ответил что-то Юльке, вроде невпопад, затем погрузился в темноту.

Сон…

* * *

Озеро. До боли знакомое, огромное озеро. Солнце полностью скрылось за горизонтом, оставив на верхушках облаков свои красноватые «ожоги». Костёр, люди вокруг. Но теперь уже невесёлые, не шумные, недоверчивые. Их меньше, ненамного, но меньше. Тихо переговариваясь, они сидели на одинаковом расстоянии друг от друга и, как будто, чего-то ждали, иногда поглядывая в лес, в темноту. Их речь была непонятной, не разборчивой. Либо они слишком тихо говорили, либо я, слишком далеко находился. Однако, немного из сказанного, я все же смог уловить.

Кое как.

Кое как, но уловить.

Сначала отдельные слова, затем обрывки фраз, и, наконец, я стал понимать практически каждое произносимое предложение:

«… зачем он это делает, — определить, кто говорил, я не мог, — мы же ничего никому плохого не сделали, просто отдыхали. Зачем он пришёл? — голос был женским. — Никто не знает, — мужской голос с властными нотками пытался, как будто, успокоить женщину, — он троих уже увёл…»

В ушах раздалось шипение, как будто кто-то повернул тумблер на старом радио в поисках нужной станции. Потом шипение сменилось на свист, тонкий, пронзительный, и вот из леса показалась маленькая фигура.

Мальчик.

Маленький мальчик в белом балахоне с бритой наголо головой двигался по направлению к сидящим у костра, а вокруг его силуэта распространялся яркий, не слепящий, но заставляющий слегка прищурить глаза свет, больше похожий на разливающуюся вокруг густую субстанцию или туман. Он подошёл к сидящему к нему спиной человеку, протянул свою маленькую, тонкую руку и положил ему на плечо. Человек покорно встал и, развернувшись, направился в сторону леса, откуда появился незнакомец. Было видно, как не хочется человеку уходить. Уходить от тёплого костра, от своих друзей, как не хочется ему уходить от того места, где он чувствует себя живым, где чувствует себя человеком, но против его воли все вышло так, как, видимо, хотел юный незнакомец, шедший следом. Шаг, и он поравнялся с человеком, ещё шаг и он обогнал его, ещё шаг и первым вступил в темноту. Вступил в темноту, не оборачиваясь на следом идущего, будто зная, что ему уже никуда не деться, что он, как верный пёс, будет следовать за своим хозяином, куда бы тот не пошёл. Но перед тем, как войти следом, человек, стараясь из-за всех сил, все же смог обернуться в сторону костра, и я смог разглядеть его лицо…

…«Стас! Твою мать, это был Стас». Его взгляд лишь на секунду задержался на мне, затем на костре и сидящих вокруг. Как будто прощаясь со всеми, зная, что больше никого не увидит, он тяжело махнул рукой и скрылся в темноте.

Я побежал, что есть силы, побежал в сторону, где Стас вступил на невиданную территорию, на территорию, куда уводил их маленький мальчик в белом балахоне, на территорию, на которую, как я слышал, до Стаса он увёл уже троих, на территорию с которой, как я понял, не возвращаются. Но чем быстрее я пытался бежать, тем дальше от меня был костёр и люди, сидевшие вокруг него…

…Маленький мальчик появился снова. Забрав ещё одного. На этот раз, я не смог понять кто это был. Мальчик скрылся в лесу, а выбранный им также покорно двинулся следом…

Я бежал.…

Мальчик снова появился. Вышел из темноты, затем опять и опять. Каждое его появление значило новый выбор, нового раба, новую жертву…

Я бежал….

У костра никого не осталось, он увёл их всех, он всех их забрал. Куда? Только теперь я смог подойти к уже дотлевающим углям, только теперь меня пустили к ним, только теперь разрешили ощутить их теплоту, которая отнюдь таковой мне не казалась. Оглядев само кострище, я заметил, небольшую догорающую, бумажку, больше похожую на фотографию.

Ногой, я подцепил ее и вытащил на землю, после чего, слегка притоптав, перевернул и взял в руки. Это действительно оказалась фотография. Ноги подкосились, я упал на колени прямо на землю, с ужасом разглядывая снимок, на котором увидел… себя…»

* * *

Сколько времени я проспал, сказать не могу, потерял время. Но, очнувшись, увидел, что на улице уже стемнело. В квартире свет не горел, а все тело опять ныло от неудобной позы, в которой я спал, поэтому, приподнявшись и, сев поудобней на мягкие подушки дивана, я стал медленно разминать затёкшие конечности.

На другой стороне, свернувшись в клубок и укутавшись в большой клетчатый плед, как котёнок, спала Юля. Его края сползли на пол, и раскрыли маленькие, слегка оголённые, плечи, и мне пришлось подтягивать плед на место.

Встал с дивана, тот слегка скрипнул.

Я замер, глядя на девушку.

Он спала крепко.

Потягиваясь, я побрёл по квартире.

На диване, где спал Ганж, я увидел его мобильник, который, к сожалению, оказался отключённым, видимо из-за севшей батареи, и, недолго потыкав кнопки, я бросил его обратно. Самих же друзей, я обнаружил спящими в своей комнате, где Саня, в сандалиях, валялся на полу, все под тем же матрасом, а Костя, раскинув руки и ноги в разные стороны, в форме звезды, спал на кровати. Оба его кроссовка, золотого цвета, аккуратно стояли неподалёку.

У стены, да и вокруг комода, выставленные ровным строем, в рядок и по ранжиру, стояли пивные бутылки, вокруг валялись пачки из-под чипсов, сухариков, кальмаров и ещё какой-то сушенной дряни. Телевизор был включён и отсвечивал голубым, что придавало комнате, слегка интимную обстановку, но выглядело немного забавно.

Я, решил было собрать бутылки, но, прикинув их реально количество, передумал, решив оставить это Костяну с Ганжем на утро. Громыхать и звенеть на всю квартиру тоже было не с руки, поэтому я закрыл дверь в комнату и вернулся на кухню.

Юля, видимо, почувствовав моё отсутствие на большей части дивана, вытянулась во весь рост, раскинула руки и ноги и теперь лежала на спине, мирно посапывая.

Как утром.

Как ребёнок.

Холодильник был доверху забит алкоголем. Видимо, нежелание идти в магазин второй раз, Костя с Ганжем решили кардинально, закупившись с запасом.

Взяв, первую наугад, бутылку пива, я отошёл к открытому, целый день, окну и выглянул на улицу.

Ночь.

Тишина.

Сколько же я спал?

Сделав, внушительный глоток, почему-то до сих пор сушило, я забрался на подоконник, и свесил ноги на улицу. За то, что Юлька могла замёрзнуть, я не беспокоился, ночи стояли тёплые, да и укрыта она была с ног до головы пледом из какой-то там шерсти, какого-то там животного.

На чистом ночном небе не было ни облачка. Слабо мерцающие звезды рассыпались по тёмному небосводу, тускло отражая свет яркой и полной луна. На улице, периодически помигивая и раскачиваясь, горели фонари, висящие на электропроводах вдоль Курской улицы и, едва её освещая. Потускнев от старости и отбрасывая на потрескавшемся асфальте забавные тени, пляшущие от одного края дороги к другому, вырывая блекло — жёлтые отблески разбитой дорожной разметки.

Ночь.

Действительно сколько же я спал?

Если разобраться, я даже не понимал, который сейчас час. Сделал ещё глоток. Пиво приятной прохладой заполняло желудок.

В конце улицы, у ларька, зажглись две автомобильные, ярко-голубые фары, осветившие практически всю дорогу и распугавшие блеклый свет фонарей. Огни медленно стали двигаться в сторону моего дома, но на перекрёстке с Воронежской, автомобиль свернул, и я смог разглядеть, что это был микроавтобус тёмного, не давало точно определить освещение улицы, цвета, с наглухо тонированными стёклами. Повернув, машина остановилась. Двигатель затих. Послышалось, как открывается боковая дверь, затем голоса, тихие такие, едва различимые, еле слышные шаги.

Снова тишина.

Слегка наклонившись, я глянул вниз. Вдоль стены дома, в сторону парадной, двигалась группа из нескольких человек в абсолютно черных, как ночь, костюмах. Они шли друг за другом, нога в ногу. Ни звука шагов, ни единого шороха, ничего….

Их было семеро. Впереди идущий, громадный мужик, держа на согнутой руке, нёс перед собой длинный, металлический щит. Оценивая ситуацию, он смотрел сквозь небольшое и, по всей видимости, бронированное окошко.

Шедший следом, держал свою левую руку, на правом плечо громадного мужика со щитом, а в правой держал автомат, медленно двигая им в разные стороны. Третий, как и все идущие следом, делали всё аналогично, но с другим углом обзора и визуального контроля. Каждое их движение было отточено и натренировано до автоматизма. Сомнений не было никаких, это был спецназ.

Ночь.

Интерес сменился беспокойством.

На смену любопытству, пришла необъяснимая тревога.

Стало возвращаться то необъяснимое чувство.

Я медленно перекинул ноги обратно в квартиру и, как можно тише стал закрывать окно, но…. … получилось всё с точностью, да наоборот. Старое окно треском и дребезжанием, встало обратно в раму, а запираемая щеколда, прогремела, как пушечный выстрел. Я замер. Прислушался — тишина….

Сел на пол.

Привалился спиной к стене.

Глубоко вздохнул.

Снова глотнул пива.

Послышалось Юлькино шевеление на диване. Подняв глаза, я увидел, что она стоит на упёртых в спинку дивана вытянутых руках и смущённо смотрит на меня.

— Почему не спишь?

— Да, как-то не хочу, а ты? — я нервничал, но пытался сохранять спокойствие.

— А чего на полу сидишь? — снова спросила девушка, — что-то не так?

— Там люди какие-то. С оружием, вроде, к подъезду моему пошли. Я на всякий случай окно закрыл, ну, чтобы там… — но договорить я не успел. Девушка с перекошенным от ужаса лицом вскочила с дивана, и в один прыжок оказалась возле окна, упёршись лбом в его стекло, в попытке разглядеть улицу. Халат практически соскочил с её тела, обнажив грудь.

— Где? — нервно спросила она, не обращая на это внимания.

— Да внизу там, вдоль стены. Что, что происходит, что с тобой? — её поведение было немного странным.

— Машина была? Черная такая. Микроавтобус, — не отрываясь от стекла, спросила Юля.

— Ну да. За угол завернула. Вроде там и стоит, — теперь уже вскакивая с пола, нервно ответил я. — Да что, блин, за хрень с тобой?

Девушка оторвалась от окна, посмотрела на меня, практически в упор, прямо мне в глаза, от чего мне стало не по себе. Ладонями, мокрыми от пота, но холодными, видимо от испуга, коснулась моих щёк, и так же в упор спросила:

— Ты ведь не видел её? — Юлины зрачки нервно дёргались из стороны в сторону, — Антон! Скажи мне, — её голос стал дрожать, — ведь не видел же, правда? Тогда все будет хорошо, тогда это не за нами, тогда все будет хорошо… — было понятно, что сейчас у неё начнётся истерика.

— Кого? — не понимая, о чем она, спросил я.

— Цыганку! Твою мать! Видел или нет? — девушка стала орать.

— Откуда ты… — но договорить я не успел.… Раздался резкий, оглушительный хлопок позади меня, на улице, за окном, а обернувшись, я увидел яркую вспышку света. Меня ослепило. Я повалился на пол.

Юля выпустила меня из своих рук.

Зажмурился. Больно жгло. Попытался открыть, но боль становилась совсем невыносимой.

— Юля. Юля, что за происходит? — проорал я в пустоту.

— Они, — коротко бросила девушка. — Теперь конец. Теперь нам всем конец, — она резко выскочила в коридор, — как же я могла так ошибиться? — девушка резко вернулась ко мне, — старайся не зажмуривать глаза! — произнесла она, — будет жечь, но это лучше, чем совсем ослепнуть.

В коридоре послышался грохот. Сильный удар во входную дверь, сотрясший весь дом так, что на голову посыпалась штукатурка. Я, как новорождённый, слепой котёнок пополз в сторону коридора, размахивая перед собой руками. Глаза открывать стало немного легче, резь и жжение отступало, попытался встать на ноги, но от последующего, ещё более сильного удара в дверь, повалился на пол

— ГАНЖ, КОСТЯ, — что есть силы, заорал я, — ГАНЖ, КОСТЯН.

Ответа не последовало. Сзади за плечи меня обняла Юля и тихо прошептала на ухо:

— Нам надо уходить. Их уже не спасти.

— НЕТ. Без них я никуда не пойду. Отвали от меня, — я стал вырываться, но девушка стальной хваткой, никак не сопоставимой с её хрупким телом, сначала поставила меня на ноги, а потом просто держала, держала не позволяя дёрнуться. Не позволяя шелохнуться. Халат с неё слетел полностью.

— Не вынуждай меня, тебя вырубать, — теперь это уже была какая-то другая Юля, грубая, серьёзная и чертовски сильная.

По моим щекам побежали слезы. Скорее от безысходности, чем от вспышки света. В полубессознательном состоянии девушка оттаскивала меня обратно на кухню, к окну. Голова гудела, перед глазами все плыло. Коридор стал заполняться едким, полупрозрачным дымом.

— Они уже тут, — прошептала девушка, — это плохо, — Юля прикрыла рот ладонью.

— Нет, — еле слышно прошептал я, не слушая её, — парни…

Новый удар в дверь.

Было слышно, как ломается дверной косяк. Хруст дерева, скрежет металла, шелест падающей штукатурки…

…Я начинаю отключаться.

Снова удар. На этот, судя по звуку, раз, дверь ввалилась в коридор. Послышался топот ног, какой-то механический звук, снова голоса, грохот выбиваемой ногами двери в мою комнату.

— Судя по звуку и Старший тут, — произнесла девушка, слегка оскалившись.

— Ганж… Костян… Парни, — снова прошептал я, и взглянул на Юлю.

— Залезай, — бесстрастно, не сказала, но приказала девушка, указав на подоконник. — И, доверься мне.

— Да пошла ты, — собрав все свои силы, бросил я ей в лицо, и снова попытался вырваться, но девушка держала крепко.

— Как хочешь.

Ловко перехватив меня за шиворот, так, что треснули нитки воротника, футболки с прикольной надписью «Criminal 00», она крутанулась на пятке и, с нечеловеческой силой, будто пушинку, швырнула меня в окно. В точности с ней спорить я бы не стал, потому как чётко, всем телом вошёл в правую оконную раму и, вместе с осколками разбитого стекла, и самой рамой соответственно, вылетел на улицу, где через мгновение врезался в газон внизу. В теле, в нескольких местах, что-то хрустнуло, резкая боль прошлась по спине, раздирая всё тело на части.

Пошевелиться больше я не мог, лишь мог смотреть вверх, откуда, только что, меня выбросила маленькая голая и хрупкая девушка по имени Юля.

В квартире прогремел взрыв.

Показались языки пламени, моментально охватившие все окна.

Летящий из окна кухни кусок радиатора.

Упал в нескольких сантиметрах.

Снова голоса, топот ног, выстрелы, взрыв.

Дом перекосило.

Посыпались кирпичи.

Никогда больше не буду доверять женщинам.

Темнота.

Силы кончились.

Я отключился.

…

Глава 2

Ганж открыл глаза, несколько раз моргнул и помотал головой. Голова гудела, однако мысли его были достаточно ясными и, в принципе, на удивление трезвыми.

Вокруг была непроглядная темнота, в которой на расстоянии вытянутой руки, что-либо разглядеть, было просто невозможно. Было очень тихо, пахло гарью, пылью и сыростью. Саня чихнул, затем шмыгнул носом и вытер его рукой.

«Я что, в обезьяннике?» — сразу пришла мысль, — «не, вроде нет».

Взявшись за кончик носа двумя пальцами, он повертел им в разные стороны. По всей видимости, из него недавно текла кровь, запеклась, однако он не болел, да и сломан, по всей видимости, не был. Это радует.

Лёжа на спине, он потрогал голову и снова покрутил ей. Всё цело, вроде, только волосы слиплись от пота и влажности.

Глаза никак не хотели привыкать. Саня пошевелил ногами, попытался перевернуться на бок, но внезапно, правую, чуть выше колена, пронзила острая, словно тысячи иголок впились в неё, боль. Он замер. Боль немного отступила, но лишь для того, чтобы снова пронзить её нестерпимым жжением.

— Во блин, — выругался он, — супер, — потрогал. Нащупал, что — то большое и тяжёлое, — твою мать! — его ногу придавила балка. Бетонное перекрытие, которое, к счастью, оказалась не очень большим, но достаточным для того, чтобы сковать движения.

Кое — как, насколько позволяло это сделать пространство и кромешная тьма, он уцепился за кусок перекрытия и, что есть силы, потянул его на себя, чтобы удобней обхватить, а затем толкнул её за голову и, спустя некоторое время, на ощупь пытался определить степень повреждений своей, уже освобождённой ноги.

Пошевелил пальцами в сандалиях, на всякий случай в обоих, согнул ногу в колене, медленно и аккуратно — перелома нет, однако небольшая, но глубокая рваная рана, длинной, примерно, с ребро ладони, все же присутствовала. Кровь не текла, тоже запеклась. Боли теперь практически не было, лишь изредка, вспыхивала жгучими обрывками в такт сердцебиению. Ганж глубоко вздохнул. Нащупал в кармане шорт машинку для самокруток, улыбнулся и снова глянул в темноту.

— Костян, — позвал он, — Костя. — Никто не ответил.

Он перевернулся на живот. Всё тело ныло. Потихоньку привстал, сначала на колени, затем, подгибая ноги и подтягивая их, стал помогать себе руками. Поднялся, а, выпрямившись во весь рост, сильно ударился обо что-то головой и завалился обратно.

— Черт, — вскрикнул Саня, — что за дела? — Привстал на локте, снова колени. Вторую руку поднял в темноту, та исчезла из поля зрения, но лишь для того, чтобы наткнуться на шершавую поверхность межэтажного перекрытия.

— Потолок, что ли? — удивился Ганж. Он провёл рукой по поверхности и поднёс руку к носу. Пахло пылью, известью и ещё чем-то непонятным, — действительно потолок. — Саня отряхнул руку. Чихнул.

Потирая ушибленное место, перевернувшись на живот, стоя на локтях снова начал подниматься, однако, наученный горьким опытом, в итоге, остался на четвереньках. Вытянул руку перед собой, потихоньку исследуя место, где очнулся. Проковыляв немного, наткнулся на какой-то деревянный, заваленный на бок, предмет и стал обшаривать его уже обеими руками.

— Чего это? — недоуменно, ещё до конца не пришедший в себя, произнёс Саня, — комод что — ли, — Ганж нащупал ручку одной из полок и, ухватившись за неё, добавил, — ага, комод. — Он дёрнул ручку на себя, но та осталась в руках, а комод практически не пошевелился:

— Ну капец.

Саня отбросил ручку за спину, и она исчезла в темноте, звонко стукнувшись обо что-то. Он обполз комод с обратной стороны и толкнул его обеими руками в заднюю, как уже понял, стенку и тот с грохотом и хрустом повалился на пол.

Где-то сверху, под потолком, на верхнем этаже раздался скрежещущий, металлический, напоминающий работу огромных шестерёнок звук, затем упало что-то очень тяжёлое. Ганж поднял голову, на лицо посыпалась потолочная известь, но в глаза не попала.

Снова металлический скрежет. Тишина.

— Что за хрень? — спросил Саня сам у себя, все ещё глядя наверх и отряхивая голову. Он снова чихнул, руками стал обшаривать перевёрнутый комод, определяя его границы, ухватился за дальнюю, верхнюю часть и резко потянул на себя. Комод немного приподнялся, однако выскользнул из влажных рук, и упал обратно.

— Твою мать, — выругался Ганж, вытер руки о футболку и вновь ухватился за массивный деревянный край. Ногу, в этот раз, он поставил как опору, в нижней части, замер, несколько раз глубоко вдохнул и потянул комод на себя.

Медленно и неохотно тот стал подниматься. С вытянутыми руками, Ганж завис в воздухе. Вытянул вторую ногу назад, тем самым, используя ее как противовес и, когда понял, что комод поднялся более чем наполовину, резко согнул руки в локтях, полностью повалив его на себя. Полки, в своё время, выехали с внутренних металлических полозьев с обратной стороны и, с глухим стуком попадали на пол.

— Вот так, — произнёс Ганж, выбираясь из-под тяжеленого деревянного каркаса.

На ощупь, нашёл то место, куда вывалились полки, и схватился за первую попавшуюся, в надежде найти в ней хоть что-нибудь полезное. Сами полки, по одной, он переворачивал, вываливая содержимое в одну кучу, и откладывал в сторону. В большинстве своём в них был абсолютно бесполезный, в данный момент, хлам. Вещи, деньги, как бумажные, так и железные, скидочные карты и какие-то журналы, однако вскоре наткнулся на небольшой прямоугольный предмет с округлёнными краями. Вертя его в руках, Ганж воскликнул:

— Телефон!

Саня стал на ощупь нажимать все кнопки, но мобильник никак не хотел включаться.

— Как же…, — сам у себя спросил Ганж, — а ну да, и большим пальцем руки щёлкнул небольшой кнопкой с правой стороны мобильника — тот ярко вспыхнул светом жидкокристаллического экрана и, на мгновение ослепил глаза.

В меню Саня включил фонарик, поводил им из стороны в сторону, а уловив яркий отблеск, подполз ближе и увидел кроссовок фирмы «ADIDAS» золотого цвета. Поднял его, повертел в руках и засунул в боковой карман шорт.

Сверху, с грохотом и скрежетом, что — то упало, заставив все вокруг затрястись. В другом конце комнаты обрушился потолок, громыхнула балка. Ганж посмотрел наверх и для себя отметил, что повторяющийся, непонятный металлический звук, стал теперь намного ближе и, сам не понимая почему, стал усердней копаться в вывернутых вещах, но уже помогая себе светом фонарика мобильного телефона.

Ничего полезного он найти все — таки больше не смог и, на четвереньках пополз в сторону, где, как смог разглядеть, лежало нечто слабо напоминающее кровать, на которой не так давно спал мертвецки пьяным сном его друг.

Костя, медленно и размеренно дыша, лежал лицом в низ, на потрескавшемся и, кое-где вздутом, паркете. Его футболка была насквозь мокрая и грязная, а левая рука неестественно вывернутая, лежала закинутая за спину, зацепившись пальцами за одну из подтяжек так, что побелели костяшки.

— Костян, — тихонько произнёс Ганж, перелезая через кровать, ответа не последовало, — Костя, — чуть громче повторил Саня, присаживаясь рядом, и аккуратно трогая друга за плечо.

— Рука, блин, очень больно, — застонал и зашевелился Костя. — Что случилось? — спросил он, не поднимая головы.

— Хотел бы я…, — снова, где-то сверху раздался металлический скрежет, Ганж судорожно светил по сторонам.

— … знать, — закончил Саня и добавил, — но уверен, что нам надо выбираться, только я не знаю как, он достал кроссовок из кармана и, кинув его Косте, произнёс, — второй не нашёл, пошарь тут.

— Помоги мне встать, а то одной рукой у меня не особо получится, — попросил Костя, — а потом и поищем.

Аккуратно, без каких-либо лишних слов, Ганж медленно перевернул Костю на спину, держа его за плечи, а тот в своё время, крепко стиснув зубы, так же медленно вытащил свою руку из-за спины, переложил её на грудь, откинулся на пол и глубоко вздохнул.

— Посвети, — попросил он Ганжа.

Саня направил свет фонаря на руку Кости и увидел, что от кисти до локтя она вывернута в обратную сторону, а ладонь смотрит строго вниз.

— Больно? — нечего не найдя лучше, спросил Саня и посветил Косте в лицо.

— Хрен его знает, — ощупывая руку, ответил Костя, — не понял ещё. Трогаю не больно, а перестаю трогать — болит. Бред, какой — то. — Костя подобрал под себя ноги и сидел в позе лотоса, — а Тоха где?

— Не знаю, — ответил Ганж, снова освещая комнату, — тебя то еле нашёл, — фонарик плясал в темноте, — вон второй, — он глянул на Костю, однако понимая, что тому особо не до этого, поплёлся за кроссовкой сам.

— Бухнули блин, — усмехнувшись, произнёс Костя.

— В принципе, ничё так, — вернувшись, Ганж положил второй, более грязный золотой кроссовок и, расположился рядом с другом на полу, — ну, как ты? — он снова посветил Косте в лицо, но так, чтобы того не ослепить.

— Пойдёт, — вяло ответил тот, — руку бы перевязать.

— Погоди, — произнёс Саня, освещая ноги Кости, пока тот, кое — как, обувался, — я сейчас, — с этими словами Ганж поднялся, перелез через кровать и направился к комоду.

Экран телефона постоянно дёргался и скакал из стороны в сторону, но вскоре замер. Послышался треск разрываемой ткани. Телефон застыл на несколько секунд, а затем снова заплясал, приближаясь.

Ганж вернулся, держа в руке две тонкие, но длинные полоски разорванного полотенца. Положив телефон на пол, фонариком вверх, он присел и связал оба конца между собой, перекинул их через голову друга и затянул на груди, фиксируя повреждённую руку, предусмотрительно засунув её за подтяжки. Свет фонаря уловил, напряжённые от боли, скулы Кости, но Ганж сделал вид, что не заметил этого:

— Живой? — подняв телефон и осматривая повязку, спросил он.

— Нормально. Спасибо, — ответил Костя и криво улыбнулся, но в свете телефонного экрана улыбка показалась Ганжу немного зловещей, — пошли? — он помог Косте подняться. Того слегка пошатывало, — только аккуратно, тут балки кругом.

Саня помог другу перелезть через кровать, поддерживая его, с другой стороны. От боли тот сопел и пыхтел, но другого выбора у них не было. Найдя место, где можно было вытянуться во весь рост, друзья стояли, бессмысленно оглядываясь по сторонам.

Раздался металлический скрежет, теперь спереди, спереди и откуда-то сверху. Друзья тупо уставились в темноту. Саша поднял телефон и направил его в сторону звука. Луч света выхватил пыльную завесу и, падающую мелкой крошкой, потолочную известь.

Он сделал несколько шагов вперёд и снова посветил. Ничего. Ничего кроме пыли. Кроме пыли и темноты. Посыпался известняк и штукатурка. Ганж прикрыл рукой глаза, но продолжал смотреть. Скрежет повторился, но уже громче, страшнее, ближе. В тот же момент, сверху загрохотала, загрохотало так сильно, что на секунду Ганжу показалось, что он оглох. По, одному только богу известному, наитию он развернулся к Косте, сделал шаг и навалился на него всем своим телом, падая вместе с ним на пол, а ещё через секунду, на то место, где они только что стояли, тупо уставившись в темноту, упало, что — то очень большое.

В комнате стало немного светлее.

— Ого, — произнёс Костя.

— Ого, — повторил Саша.

От потолка отвалился огроменный кусок потолочного перекрытия с налипшей на него штукатуркой, который свалился в большую, натёкшую из разбитой батареи, лужу. На потолке, зияла огромная дыра, через которую Ганж и Костя, поднимаясь с грязного пола, увидели ночное звёздное небо, периодически скрываемое дымом и копотью.

— А вот вроде и выход, — произнёс Саня, отряхиваясь, но в следующий момент сильная струя воды, ударившая откуда-то сбоку, снесла его в сторону, однако он успел махнуть рукой и зацепить, одну из подтяжек Костяна, тем самым увлекая за собой покалеченного друга. Ганж выронил мобильник и тот, спустя мгновение, погас. Кое — как попытавшись встать, он в полной темноте снова напоролся на струю и свалился обратно. Костян барахтался рядом, в луже стремительно прибывающей воды.

Сверху раздались знакомые звуки. Все вокруг затряслось и заходило ходуном. Ганж, ухватил Костяна за футболку и стал подтягивать к себе, тот, как мокрый кот, мог только фыркать и отплёвываться от попадающей в рот воды.

Внезапно пол под ногами стал проваливаться, все вокруг накренилось и стало уходить, уходить прямо из-под ног. Сверху раздался деревянный треск — балки стали ломаться и падать в воду с шумным плеском и брызгами. В следующий момент друзья, подгоняемые огромным потоком воды, кубарем полетели вниз. Полетели в темноту. Снова в темноту.

Пол провалился и рухнул на нижний этаж, а спустя мгновение передышки, провалился ещё ниже. Саня выпустил рукав футболки друга из рук, и того стремительно завертело в бурлящем потоке. Мотало из стороны в сторону, то поднимая кверху, то резко швыряя вниз. Несколько раз Ганж оказывался на поверхности, мгновение разглядывал дыру в потолке, успевал хватать ртом воздух, но вода снова захлёстывала его с головой и уносила в недра разрушенного дома.

По голове, что-то сильно стукнуло, но сознание он не потерял. Вот Костя пронёсся мимо, вот снова сверкнули его кроссовки, но уже где-то наверху, вот он снова исчез в темной воде, которая была повсюду.

Ганж врезался в пол. Сильно. Больно. Вода слегка смягчила падение. Он вскочил в поисках Костяна, который спустя несколько секунд плюхнулся неподалёку с громким:

— Иеееех!

Саша, помогая себе руками, будто вёслами, погреб к Костяну, который лицом вниз не плавал, но барахтался на поверхности. Перевернув его, он глянул вверх. Блеклый свет из дыры под потолком, теперь еле — еле доходил до того места, где они находились. Теперь выход был далеко, теперь выход был очень далеко, разделяемый высотой в три — четыре лестничных пролёта и тоннами воды, щедро выливаемой, из лопнувшего водопровода. Саня пытался прикинуть, сколько этажей они пролетели, но бросил эту затею, так как на его руках закряхтел Костя.

— Ух, — только и смог произнести он, глядя на Ганжа, — как в аквапарке! — Саня хмыкнул и помог Косте встать на заливаемый пол. Вода стремительно прибывала.

Мимо медленно, словно издеваясь, проплыл деревянный комод.

Стоя по пояс в воде, Ганж внимательно следил за ним. Тот стукнулся о стенку и, поменяв направление, поплыл в их сторону. Костя посмотрел на Саню, проверил повязку, глянул на комод и слегка отодвинулся в сторону, с ухмылкой на лице, разглядывая его.

Воды уже было почти по пояс.

— Во! — сквозь зубы произнёс он и рукой остановил массивную деревянную конструкцию. Повернулся на Ганжа. Тот на корточках, так, что из — под воды торчала одна голова, шарил руками под полу.

— Ты чего? — спросил Костян.

— Телефон выронил, может тут. где…, — как-то неуверенно ответил Ганж.

— Залезай, хрен с ним, с мобильником, давай лучше выбираться, — позвал Костя Саню, перекидывая ногу через толстую стенку комода. — А то потонем.

Комод оказался достаточно крепким, так как выдержал и Костю, и залезшего внутрь Ганжа, однако вода, все-таки, постепенно набиралась внутрь через небольшие щели, но деваться было некуда. Расположившись по его углам, друзья, периодически поглядывая вверх, медленно, но верно двигались к спасительному выходу.

— Как рука? — спросил Саня.

— Нормально, — ответил Костя, — так же. — Костя откинулся на деревянную стенку и, закинув голову, закрыл глаза.

Перед его глазами все плыло и кружилось. В происходящее верить не хотелось. Где-то в глубине своего сознания Костя услышал крик Антона, который звал его по имени, кричал, что есть силы, однако не находил ответа. Крик стих. Наступила темнота. Тишина. Больно. Устал. Задремал.

Резкий звук металлического удара пробудил Костю. Распахнув глаза, он с испуганным видом посмотрел на Саню, который, держа палец у рта, шёпотом произнёс:

— Приплыли, — Костян еле услышал его, — только тихо. Там наверху кто-то шарится.

Лицо Ганжа, Костян смог разглядеть уже без света фонаря, однако его выражение ничего хорошего не сулило — испуг, вот, что читалось в его глазах, а напугать этого человека было достаточно сложно. Костя посмотрел на дыру в потолке, до которой, если встать во весь рост, уже можно было дотянуться рукой, и услышал слабые голоса.

— Я пытался понять, о чем они говорят, но ни хрена, — так же тихо произнёс Ганж, — они как будто не по-русски там болтают.

Костя попытался прислушаться ещё раз, но всё стихло.

— Все равно выбираться надо, — сказал он Сане.

На поверхности воды появилась чья-то тень, Костя и Ганж разом затихли, с опаской поглядывая на дыру. Силуэт, её отбрасывающий, был поистине исполинских размеров, так как закрыл собой практически весь лунный свет. Послышался звук расстегиваемой молнии, а затем журчание и плеск воды, появился пар, а затем и неприятный, кисловатый запах мочи.

— Ну капец, — тихонько произнёс Ганж.

Через некоторое время журчание стихло, снова вжикнула молния, послышались удаляющиеся тяжёлые шаги. Тишина.

— Ну, что? — спросил Костя, — полезли, может это спасатели.

— Что-то я сомневаюсь, — пожал плечами Саня, — странные какие — то спасатели, вместо того чтобы сюда заглянуть и посмотреть, что да как, нассал, мудила, и ушёл. Надо глянуть. Там определимся, — подытожил Ганж и, перебирая руками по шершавой поверхности чудом не рухнувшего потолка, стал подтягивать «плот» к дыре.

Вода стремительно прибывала.

Через некоторое время, Сане удалось — таки подтянуть комод к, так называемому выходу, но его края уже начинали шкрябать и цепляться за быстро приближающийся потолок, поэтому, последние движения Ганжу удавались с особым трудом. Поставив «плот» ровно под дырой, он выглянул наружу.

Руины. Развалины вокруг. От дома, в котором они недавно очнулись, ничего не осталось кроме груды кирпичей. Верхний, пятый этаж, чердак и крыша, возвышались вокруг скалами из разбитого кирпича, искорёженных, скрученных сверлом, жестяных пластин и насыпью из раздробленного до порошка керамзита. От вздымающейся повсюду каменной пыли, дышать было особо трудно. Ганж кашлянул. Закрыл рот рукой и кашлянул снова. Прислушался. Тишина. Повсюду, будто разорванные невиданным зверем, валялись балочные перекрытия, битые стекла и оконные рамы. В воздух огромными фонтанами били высокие струи воды, более походившие на природные гейзеры. Черные клубы дыма вздымались в уже непроглядно-черное от копоти, небо. Редкие порывы ветра, на мгновение рассеивали столпы дыма, открывая бледно-жёлтую, практически полную луну, свет которой выглядел настолько тусклым, что она была похожа на севший фонарик мобильника, который Саня выронил внизу.

Ганж повертел головой.

Со стороны перекрёстка, где дом развалился пополам, обрушившаяся кирпичная кладка, плавно, словно тропа, уходила вниз к едва различимой Воронежской улице. Неподалёку он разглядел несколько силуэтов, однако рассмотреть их подробней не представлялось никакой возможности.

Саша заглянул обратно:

— По ходу весь дом под землю ушёл, — произнёс он, — этажа на два так точно, а куда пятый подевался, я вообще не понимаю. Короче, как вылезем, налево сразу, там вроде спуск, стена полностью рухнула.

— Есть там кто? — снизу спросил Костян.

— Там эти, не пойму правда сколько. Стоят далеко…. — Раздался треск и, импровизированный «плот» треснул по швам, выдавливаемый напором прибывающей воды, которая, спустя мгновение, хлынула внутрь, разрывая его на части.

Ганж и Костя снова оказались в воде. Бултыхаясь, они цеплялись за край отверстия и остатки потолка. Сане пришлось поддерживать друга, так как тот, мог нормально держаться только одной рукой.

— Держись, блин, — сквозь зубы произнёс Саша, — за край держись, сначала я выберусь, потом тебя вытащу. Только тише, — а то ещё на нас повесят, что мы дом сломали, — он усмехнулся, — капец.

Костя схватился рукой за кусок намокшего бетона и, что есть силы, стиснул зубы. Ганж подтянулся на руках, закинул ногу и, перевалившись на спину, замер на мгновение, переводя дух. Затаил дыхание, прислушиваясь к окружающим звукам и, не заметив ничего подозрительного, перевернулся, протягивая руку Костяну.

Спустя некоторое время, два друга уже лежали голова к голове на спасительной «суше» и, глубоко и тяжело дышали.

— Ну ты и кабан, — нарушил тишину Ганж, — вроде маленький, а кабан. — Саня оперся на один локоть и подняв голову спросил, — ты как?

— Нормально, вроде, — ответил Костян и, проверив повязку на груди, глянул на намокшие, но очищенные незапланированной «стиркой», кроссовки, — помыл зато.

Послышались шаги, друзья замерли. Издалека приближались голоса… Ближе и ближе. Повернувшись на живот, Ганж прополз вперёд, потихоньку подтягивая к себе Костю за воротник футболки. Метр за метром. Слишком медленно.

Привстав на колени, Саня выпрямился и, под прикрытием дыма и пыли, потащил Костю дальше, к спуску из, теперь уже бывшей, кирпичной кладки. Звук приближающихся шагов был значительно быстрее, Костян здоровой рукой схватил руку Ганжа и, отталкиваясь пятками своих золотых кроссовок, громко шаркая обеими ногами, стал ему помогать.

— Я не знаю, что делать, — остановившись и переводя дух, прошептал Ганж.

— Надо было внизу остаться, — ответил, так же шёпотом Костя

Вверх ударил фонтан воды. Прямо из дыры. Прямо из спасительного выхода. Вперемешку с известью, обломками строительной арматуры, щебня, стекла и чего-то ещё, вода, с оглушительным грохотом, вместе с извергнутым ею мусором, вернулась на землю. Раздался резкий толчок, откуда-то снизу, послышался, уже знакомый, металлический скрежет. Толчок повторился, но уже гораздо сильнее и ближе. Костя ещё сильнее сжал руку Ганжа и, что есть силы, заработал ногами. Саня же, в свою очередь, приложив колоссальные усилия, подтянул Костю повыше к себе, перехватил руками под мышками и, спиной вперёд, продолжил движение.

Снова толчок, Ганж свалился на задницу, увлекая за собой друга. Огляделся, увидел пустую бутылку из-под пива «Newcastle» (как иронично, подумал он тогда), подполз к ней, схватил и, развернувшись, не глядя, бросил её в сторону. Прислушался. Глянул на неподвижно лежавшего неподалёку Костяна. Звон разбивающегося стекла чётко долетел до его слуха.

Сам затих. Напрягся. Шаги удалялись, а с ними и голоса направились в сторону запущенной бутылки.

Саня ползком вернулся к Косте.

— Давай. Идти надо. Встать можешь? — положив подбородок на сжатые кулаки, лёжа спросил Саня.

— Слушай, чувак, даже не знаю. Пробовать все равно нужно, — ответил Костян, глядя в задымленное небо, — давай, а то время-то тикает, — после этого Костя перевернулся и, оттолкнувшись единственной нормально функционирующей рукой, встал, ноги его подкосились, он пошатнулся, но Ганж был рядом. Подставил плечо. Обхватив друг друга, хромая, но, все же двигаясь вперёд, друзья побрели дальше, стараясь создавать поменьше шума.

Спуск на Воронежскую улицу оказался достаточно ровным. Кирпичи аккуратным слоем, будто ковром, легли до самого низа, завалив всю Воронежскую, от края до края. Друзья вышли на проезжую часть, где наткнулись на черную машину, микроавтобус, припаркованный на углу полуразрушенного дома и, каким-то чудом, не задетый валяющимися вокруг обломками.

Они направились к фургону. Шагали медленно, опасаясь изменения ветра, который мог развеять дым, так тщательно скрывающий их ковыляющие фигуры. Ещё более опасались, что ветер принесёт им звук приближающихся шагов. Тех, которые пугали даже издали. Однако все стихло. Даже металлический скрежет прекратился.

Окна были наглухо тонированы, разглядеть был ли кто в салоне, не представилось возможным. Но друзья рискнули. Ганж дёрнул ручку, не заперто. Открыл дверь с пассажирской стороны, в салоне загорелся свет.

— Давай Костян, залезай, — Ганж помог другу сесть в салон, хлопнул дверью и оббежал микроавтобус спереди. Дёрнул водительскую дверь, но та оказалась закрытой. Глядя в тонированное стекло, стукнул по нему двумя пальцами и, через некоторое время, дверь открылась изнутри. Саня запрыгнул на переднее сиденье и осмотрелся. Им повезло, ключи были на месте.

— Поищи аптечку, — сказал Ганж Косте и повернул ключ в замке зажигания. Костян полез в кузов фургона. Машина, слегка дёрнулась и тихо завелась, но как только Ганж собирался включить передачу и начать движение, из дымки покрывающей руины домов скользнул луч. Луч света. Очень яркий луч света. Источник, видно не было. Саня замер. Луч охватил соседний дом, скользнул в сторону транспорта, медленно двигаясь по асфальту.

— Что не едем? — спросил Костя, ковыряясь в задней части машины, — а, нашёл, — он вернулся в кабину с автомобильной аптечкой в руках и вопросительно посмотрел на Сашу, затем медленно перевёл взгляд в сторону, куда смотрел тот.

— Твою мать! — выругался он.

— Тихо, может пронесёт, — оборвал его Ганж.

Луч медленно скользнул по капоту, замер и стал менять цвет, став зелёным, затем темно синим, а потом и вовсе серо — голубым. Все это время Ганж и Костя не отрывали от него взгляда, глядя прямо в центр круга, следя за каждым его изменением и движением.

— Смотри, — Костя кивнул головой в сторону капота, но Ганж открыв рот, уже следил за происходящим.

Светящийся, цветом рентгеновского снимка, но образованный лучом света, круг, некоторое время не двигался с места. В его центре капот начал исчезать, становиться прозрачным, блеклым, медленно расползаясь от центра к краям. Показалась часть двигателя. Невидимая область стала шире, обнажая радиатор, бачок омывателя и патрубки, ведущие к нему. Луч дёрнулся и скользнул к левому колесу, по ходу движения растворяя часть ходовой, пластик бампера и систему амортизации, затем передвинулся в сторону пассажирской двери. Двигатель, как и ходовая, пропали из виду, скрываемые, вернувшимися на место, частями металлического кузова. Костя сглотнул.

Внезапно луч дёрнулся и резко съехал на тротуар, затем осветил часть поребрика, вымощенную брусчаткой пешеходную зону, по счастливой случайности не засыпанную обломками дома. Скользнул выше, к окну пассажирской двери, но остановился посередине, и вот Костя, сквозь частично исчезнувшую дверь микроавтобуса смотрел в самую его серо — голубую середину, в самый его центр, в самый центр источника, начинающийся, где — то на вершине разрушенного дома и скрываемый черной пеленой едкого дыма.

— Первый. Вижу объект. Он в машине, — голос раздался прямо в кабине микроавтобуса. Ганж и Костя вздрогнули. Саня поднял глаза и увидел мигающую красную лампочку радиостанции. Спустя секунду она погасла.

Неподалёку от первого источника появился новый луч, только другого, обычного цвета. Он скользнул по асфальту и остановился на лобовом тонированном стекле машины. Затем появился ещё один, между первым и вторым, он был темно синего цвета и также светил на микроавтобус.

— Их двое, один ранен, — прошипела рация в машине, — левая рука повреждена.

— Тишина в эфире, — это был властный, повелевающий голос, — рация в машине. Красная лампочка снова погасла.

В зеркало заднего вида, Ганж разглядел появившийся из дыма силуэт. Огромный, черный, мужской. Бледная луна не отбрасывала ни единого блика на его фигуре, ни на лице, ни на очках, ни на пуговицах. Как тень он медленно и уверенно шагал в сторону микроавтобуса, подняв правую руку к уху, скорее всего зажимая переговорное устройство. Видимо это был их главный, хозяин властного, повелительного голоса из рации. Он, внушал уважение и страх одновременно. Он приказывал — его слушались, и слушались беспрекословно. Ганж оцепенел.

— По-моему, пора валить, — Костя нарушил молчание, не поворачиваясь к Сане, все ещё глядя в центр луча через исчезнувший круг на пассажирской двери микроавтобуса, — Ганж, — повторил он, — давай, пора валить, — ещё чуть — чуть и он сорвался бы на крик. Аптечка выпала из рук, — Ганж, пожалуйста, поехали отсюда, — на глаза навернулись слезы. Говорил он шёпотом, — пожалуйста, — он всхлипнул.

Саня оторвал взгляд от приближающегося силуэта, тот оставался в зеркале заднего вида метрах в двадцати, посмотрел на Костю и, наконец, взялся за переключатель коробки передач:

— Валим отсюда, пусть потом, что хотят приписывают, здесь я не останусь, — с этими словами он отпустил сцепление и одновременно нажал на педаль акселератора. Микроавтобус дёрнуло, а затем с визгом покрышек он сорвался с места.

— Какой идиот, оставил ключи в машине? — проорала рация в салоне.

— Виноват, — отозвался кто-то, и рация стихла.

— Дебилы, — с улыбкой на лице произнёс Ганж.

Саня переключил скорость, затем снова. Машина резво набирала обороты. Он глянул в боковое зеркало и, улыбка исчезла с его лица. Черный огромный силуэт бежал за фургоном. Неимоверными шагами он приближался к микроавтобусу.

— Какого? — Ганж был в недоумении, на спидометре стрелка показывала почти 60 километров в час, однако, в зеркале, фигура увеличивалась с каждой секундой.

— Что такое? — Костя непонимающе смотрел на Саню, затем глянул в боковое зеркало и побледнел.

— Во блин! — воскликнул он, — давай поворачивай здесь, — Костя пальцем указал на соседнюю, Прилукскую улицу, — там потом на Боровую выскочим и оторвёмся, — только скорость не скидывай, так заходи.

— Ага, — Ганж приготовился к манёвру.

Когда до поворота осталось несколько метров, Саня резко крутанул рулевое колесо и придавил педаль акселератора в пол. Машину занесло. Ганж стал крутить руль в противоположную сторону и, выходя из заноса, практически, выровнял транспорт, не потеряв скорости, однако, внезапно, что — то с силой ударило микроавтобус в правый бок. Колеса с пассажирской стороны приподнялись и, фургон стал заваливаться.

— Что за? — сквозь зубы, еле удерживая машину от переворота, воскликнул Ганж. Костя, по инерции, навалился на него всем весом. Саня пихнул его плечом, и тот полетел обратно. Повернул руль влево, чтобы колеса встали более-менее ровно и снова нажал педаль акселератора. Заднюю часть слегка повело, мотор взревел, в кабине запахло гарью покрышек и жжённым сцеплением, но всё же машина, встав на четыре колеса, продолжила путь.

Оглянувшись между сидений, Костя обнаружил огромную вмятину внутренней части кузова автомобиля. Уставился в зеркало. Позади машины, на проезжей части, лежала разбитая бетонная, белая урна. Совсем ничего не понимая, он глянул через тонированное стекло.

Через «Воронежский садик», бежала тень. Бежал он. Бежал огромный, черный силуэт, прямо сквозь парк, наперерез микроавтобусу, нереально — громадными, исполинскими, нечеловеческими шагами. На бегу, он схватил рукой ещё одну белую урну, которая стояла возле ряда скамеек и, будто не напрягаясь, словно она не весила абсолютно ничего, запустил её в сторону машины.

Ганж, обеими ногами вдавил педаль тормоза в пол. Микроавтобус занесло. Из-под колёс снова повалил дым. Урна пролетела мимо, буквально в нескольких сантиметрах от капота автомобиля и врезалась в газетный киоск, который разлетелся словно карточный домик. Саня рванул вперёд, но следующая урна уже летела точно в кабину.

БАХ.

Удар был такой силы, что Саня на секунду потерял ориентацию, в голове и ушах засвистело. Урна задела правое переднее колесо, часть переднего крыла и пассажирскую дверь, вмяв её практически до того места, где сидел Костя, которого, от удара, снова отшвырнуло к Ганжу. Микроавтобус накренился на бок и стал сбрасывать скорость, руль резко повело, двигатель начал тарахтеть и глохнуть. Саня пытался выровнять фургон, обречённо нажимал педали и переключая коробку, но, видимо, ходовая была сильно повреждена, как и сам двигатель. Как и вся машина. Далеко так было не уехать.

БАХ.

Новый удар пришёлся точно в середину пассажирской двери, её согнуло пополам, отлетело боковое зеркало, а стекло разбилось вдребезги миллиардами осколков, щедро осыпав пассажиров автомобиля.

Костя, отряхнувшись, аккуратно выглянул наружу…

…теперь он не бежал, но шёл по направлению к микроавтобусу, слегка изменяя направление, как бы зная, то место, где точно остановится машина, где точно закончатся силы у тех, кто в ней. Он сплюнул на землю. Громко кашлянул. Костя подумал, что человек улыбается. Он выиграл, он победил. Но зачем?

Со стороны Воронежской появилось ещё несколько силуэтов, с включёнными фонарями, прикреплёнными к оружейным стволам, они неторопливо шли через садик, постепенно рассредоточиваясь по его периметру и двигаясь за своим лидером.

— Ну, что ребятки, попались, — прошипела рация в машине.

— Твою мать, — выругался Ганж и кулаком ударил по ней, — короче так, через мою дверь к тем кустам. Я смотрю, он к нам не торопится. Машина прикроет, а там посмотрим. — Костя кивнул в ответ.

Ганж, стараясь не шуметь, аккуратно открыл дверь водителя, медленно вылез наружу и встал на нижний металлический порог, повернулся к Косте и протянул тому руку.

— Давай, — произнёс Саня. До края дороги оставалось, каких-то несколько метров.

Костя схватил Ганжа выше запястья, переставил ноги за коробку передачи и вылез следом, встав рядом с Ганжем на широкую подножку фургона.

— Окружить машину, — прошипела рация и снова смолкла.

Ганж глянул на Костю и шёпотом произнёс.

— Давай.

Одновременно они спрыгнули на асфальт. Ганж не отпускал руку Кости, а тот, в своё время, ещё сильнее сжал руку Саши. Медленными шагами, две пары обутых ног, прикрываясь все ещё двигающимся микроавтобусом, тихо топали в сторону спасительных кустов.

Раздался выстрел. Где-то сзади, что-то громко засвистело.

— Суки, колесо прострелили, — сквозь зубы произнёс Ганж, продолжая идти вперед вровень с машиной, но спустя какие-то секунды та полностью остановилась.

— Черт, — выругался Костя.

— Короче так, на счёт три, — произнёс Ганж, — потом через кусты и к поликлинике. Раз… два… раздался выстрел, который, скорее и послужил словом «три», так как Костя и Ганж одновременно рванули к кустам. Несколько метров растянулись на несколько десятков, секунды превратились в часы, но бежать нужно было, нужно было спасаться, нужно было спасать друг друга.

Правая нога Ганж ступила на тротуар, Костя чуть позади, но Саша отчётливо слышал его дыхание. Ещё метр и Ганж уже перепрыгивает парапет, помогая себе одной рукой, а затем, крутанувшись на месте, помогает перебраться через препятствие Косте, тянет его за шиворот, валит на себя, оба падают в кусты, не обращая внимания на оставленные острыми ветками, царапины.

— Не дыши. Замри, — прошипел Ганж.

Костя зажал рот здоровой рукой и вжался в грудь Саши, но что — либо расслышать не смог, в ушах глухим звуком отдавалось сердцебиение.

Ганж, медленно, глубоко и ровно дыша, притих. Сквозь заросли кустов, он видел усыпанное звёздами небо. На плече, в забавного цвета подтяжках, лежал, зажав рукой рот Костя, вторая его рука, травмированная, была накрепко привязана к груди. Какого хрена происходит Ганж понять не мог, как-то все навалилось очень быстро, сразу, и разобраться во всем по порядку, просто на просто не было времени. Запах гари практически не чувствовался, однако высоко — высоко в небе обрывки черного дыма всё ещё пытались бороться с рассеивающими их порывами лёгкого летнего ветра.

— Костян, пора, — Ганж легонько дотронулся до головы друга, но даже от такого прикосновения тот вздрогнул и ещё сильнее прижался к Саше — давай, давай. Догадаются же, тут больше некуда деваться.

Костя медленно поднял голову:

— Я надеялся, что это сон. До последнего надеялся, — произнёс он и перевалился на спину, тем самым, освободив Ганжа от веса своего тела, — ладно, пошли.

Пробираясь сквозь кусты, царапая лица и руки друзья слышали, как команда во главе с, практически догнавшим их лидером, тихо переговариваясь, окружили машину. Раздалось несколько автоматных очередей, металлический глухой звук, звон бьющегося стекла.

Ни Костя, ни Ганж оборачиваться не решились. Несколько пуль пролетело сквозь кусты, оставляя за собой звон в ушах, опавшие листья и, судя по звуку бьющегося стекла, разбитое окно Железнодорожной поликлиники, к которой, не останавливаясь, ползли Ганж и Костя.

— Твою мать, — громкий, властный, но, как показалось Ганжу, слегка расстроенный голос раздался позади, — обыскать тут все, стрелять без предупреждений. — Твою мать, — теперь в нем слышалась только злость.

Спустя секунды по асфальту застучали тяжёлые башмаки, послышалось шелестение кустов и чертыханья незнакомцев. Все чаще на стенах поликлиники мелькали круглые и разноцветные лучи фонарей.

— Просвети кусты, — проорал лидер.

— Не получится, товарищ Главспец, — ответил один из группы, дрожащим голосом, — органика.

— ТВОЮ МАТЬ, — лидер был в ярости. — Построиться, прочесать всё.

— Что ещё за «Главспец», — азарт любопытства, присущий Сане, заставил его остановиться, повернуться и поднять голову, пытаясь разглядеть неизвестных.

Костя шикнул, Саня повернулся и по выражению лица друга понял, что нужно торопиться. Он посмотрел в сторону поликлиники, снова на Костяна, тяжело вздохнул перебарывая себя самого, и указал рукой на разбитое пулей окно, тот кивнул в ответ и прошептал.

— Сначала ты, а потом меня подтянешь.

— Ага, — согласился Ганж, — шевелись давай, — добавил он шёпотом.

Первым из кустов вылез Саня, спрыгнул с бордюра и, споткнувшись, свалился на асфальт. Обернувшись, он поманил Костю рукой. Тот кивнул и усердней заработал единственной здоровой рукой. Шорты потянуло назад. Гримаса ужаса исказило его лицо. Страх комом встал в горле. Он медленно и обречённо повернул голову ожидая увидеть возвышающуюся над ним, исполинских размеров, фигуру главного, но… как оказалось, до предела натянутая подтяжка, стала виной его заминки. На лице, скорее от облегчения, выступила испарина, страх отступил, Костя выдохнул и пополз дальше.

Неимоверной силы шлепок, как гранатометный выстрел, пронёсся над кустами. Все вокруг будто замерло. Спину Кости обожгло, но и придало заметное ускорение, так как он, весь в царапинах, буквально выкатились на край парапета и свалился Ганжу в руки, который сразу поставил его на ноги и привалившись спиной к клумбе, притих. Тишина. Это пугало сейчас больше всего.

— Ты чего там наделал-то? — не оборачиваясь, шёпотом спросил Саня.

— Ничего, — глубоко дыша, ответил Костя.

— Ну, тогда ладно, — Ганж пожал плечами, взял друга под локоть, помог ему встать и, пригнувшись, поплёлся в сторону окна. Костя заковылял следом.

У поликлиники Костян привалился спиной к стене. Здоровую руку он поставил на уровне пояса, ладонью наружу, а голову поднял вверх, как бы нацеливаясь на окно. Пока он готовился, Ганж старался прислушаться к окружающей обстановке, но вновь, ни шагов, ни даже шелеста кустов не было слышно, как — то замерло все. Фонари скользили, где-то сзади, периодически взлетая в воздух и пропадая где-то в небе. Может, пронесло?

— Ганж. Я готов, — Костя смотрел на него, — только аккуратно.

Саша, медленно подошёл к Костяну и, взяв его за плечи, поставил ногу на руку, на уровне пояса, затем медленно вытянулся, отпустив плечи друга и, держа их вдоль стены, пытался добраться до окна. Костя, в своё время, стиснув зубы, скорее от боли, нежели от напряжения и тяжести, всеми силами пытался помочь, приподнимая здоровую руку кверху, тем самым подталкивая Саню.

— Ещё чуть-чуть, — прошептал Ганж. Внезапно рядом с ним скользнул луч фонаря, но в то же время Костя неимоверным усилием, немного привстав на ногах, поднял Ганжа ещё ближе к окну, так, чтобы тот мог ухватиться за край оконной рамы. Саша протянул руку.

Резкая боль пронзила её, как раз в тот момент, когда он схватился за деревянную раму. Стекло. Как он мог не подумать об этом, но руку отпускать не стал, слишком далеко все зашло, чтобы сейчас отступать. Второй рукой он взялся за раму более удачно. Стал подтягиваться. Чувствовал, как течёт кровь. Ничего. Пройдёт. Сейчас не об этом нужно думать.

Луч фонаря скользнул совсем рядом, чуть левее окна, в которое он уже наполовину просунулся. Закинул ногу, нашёл опору и стал боком подтягивать тело. Рука была почти полностью в крови, но терпеть было можно, терпеть было нужно, тем более что Ганж умел терпеть.

Улёгшись на подоконнике, он несколько раз тяжело вздохнул, собираясь с силами и мыслями, глянул в темноту коридора поликлиники. Тишина. Снизу шикнул Костя. Саня глянул вниз и кивнул, не понимая увидел это Костян или нет. Вторую ногу он поднял в тот самый момент, когда по нижнему краю окна снова скользнул луч фонаря. Заметили ли они Костю? Заметили ли они кровь на стене, оставленную Сашиной рукой?

Спрыгнув с окна, Ганж растянулся на полу, поскользнувшись на осколках окна, выбитого пулей. Темнота. Света, проникающего через остальные окна коридора, не хватало даже, чтобы осветить его малую часть. Снизу снова шикнул Костя. Медлить был нельзя. Опираясь на руки, но все равно проскальзывая по стёклам обеими ногами, Саша выпрямился на уровень, немного высоковатого для коридора, окна, которое доходило ему груди, но ничего не поделаешь.

Некоторое время он вытаскивал остатки стекла из оконной рамы, нашёл то, на которое напоролся, глянул на руку, сжал в кулак, разжал, подвигал пальцами, все в норме, порез не глубокий, поставил руки на подоконник, подтянулся на них и, высунулся наружу.

— Костян, готов? — позвал он, сидящего на асфальте друга. Тот поднял голову и посмотрел на Ганжа снизу вверх.

— Ага, вроде готов. Ты меня только, это… тяни посильнее, — Костя опустил голову, привстал и повернулся лицом к стене, ещё раз взглянул наверх и вытянул здоровую руку. Саня, свесил свои и, поймав друга крепко их сжал. Ногами, а точнее коленями он упёрся в стену с другой стороны и, что есть силы, потянул Костяна на себя.

Засветила луна. Предательски выглянув из — за туч копоти и дыма, которые так надёжно скрывали её свет, ярким, золотым бликом, она на секунду моргнула, словно играя, на кроссовке фирмы «ADIDAS» и снова надёжно спряталась на черном небосводе, выдав местоположение беглецов ослепительной вспышкой своего бледного света.

Раздался хруст веток, краем глаза Костя увидел, как из кустов, с оружием наперевес выскочили два человека.

— Давай, — теперь соблюдать тишину было глупо, их засекли. Луч фонаря скользнул по Костиной спине и ногам. Снова сверкнуло золото. Кроссовки, фирмы «ADIDAS», держали марку, доказали своё качество.

Ганж сжал зубы. Оставалось ещё немного. Боль в коленях становилась невыносимой.

Раздался выстрел. Костю обдало цементной крошкой. Снова выстрел, теперь оконная рама разбросала свои щепки, но Ганж тянул. Луч фонаря скользнул по спине Костяна, сверкнув маленькими клёпками смешного цвета подтяжек.

Рука Кости поравнялась с нижней частью оконной рамы, на которой уже стала засыхать кровь Саши.

Снова выстрел. Ещё и ещё.

— Хватайся, быстро, — Ганж помог другу уцепиться за раму, а сам, ещё сильнее свесившись через край, схватил Костю за пояс и, вместе с ним, перевалился через окно обратно, в темень коридора.

— Подъем, — Саша встал на ноги и помог подняться Косте. — Давай туда, — он указал рукой в темноту, но Костяну было все равно, в какую сторону бежать, главное подальше от этого проклятого места, где их могли подстрелить в любой момент.

Две пары обутых ног, гулко застучали по коридору Железнодорожной поликлиники.

* * *

— Прекратить огонь, — произнёс властный голос в наушниках. Выстрелы сразу стихли. Несколько человек в защитных очках и стальных, матово — черных респираторах, повернулись к лидеру из — за кустов, но оружия не опустили.

— Догнать, убить, — задыхаясь, выпалил один из них, металлическим голосом.

— Нет, — отрезал главный, — нам нельзя нарушать границы. Пока нельзя. Они все равно не жильцы, — он развернулся и направился к повреждённому автомобилю, одновременно подняв согнутую в локте правую руку вверх и прочертив указательным пальцем несколько кругов в горизонтальной плоскости.

— Сворачиваемся!

Теперь он двигался плавно и медленно, можно было сказать, что даже, в какой-то степени, грациозно.

— Третий, вызывай эвакуацию.

* * *

Костя тяжело привалился спиной к стене.

— Все, не могу больше, — он зажал левый бок здоровой рукой. Футболка была насквозь мокрая и липкая. Ганж подошёл к другу, дотронулся до его руки и, с опаской глянул в темноту позади них.

— Ты как? — спросил он, но Костян со стеклянными глазами медленно стал сползать по стене.

— Твою мать, — Ганж перехватил друга под руки, сцепив их замком за его спиной, — твою мать, — потащил вдоль стены ещё дальше, ещё дальше в темноту. Ноги Кости, будто кукольные, волочились по полу, силы Саши кончались, но он шёл. Силы кончались, но он тащил.

Каждый шаг был сложнее предыдущего, но он шёл, шёл, во что бы то ни стало. Сквозь стекло одного из окон прорвался тусклый лунный свет, который, будто указывая, слегка скользнул по полу и исчез. На полу, что — то сверкнуло. Где-то рядом с кроссовками. Кроссовками золотого цвета. Золотого цвета фирмы «ADIDAS». Ганж замер и пригляделся, медленно перевёл взгляд на то место, куда до этого светила луна. На полу, совсем рядом с Костиными ногами, темным пятном растекалась ещё более тёмная лужа, отражаясь иссини черным, словно бездна, цветом.

— Что за хрень, — выругался Ганж, приподнял Костю, перехватил руками. Развернул спиной к себе и, сделав шаг к окну, аккуратно опустил его на пол, привалив к бетонной стене. Перевёл взгляд на лужу, подошёл ближе, присел и оглядел снова, опустив в неё два пальца. Они моментально намокли. Стали тёплыми. Он потёр их друг об друга. Влага превратилась в небольшие липкие, тёмные комочки. Ганж посмотрел на пол, затем на то место, откуда они пришли, сделал шаг в том же направлении и на ощупь снова провёл пальцами по паркету. Снова липкое и тёмное… Вздрогнул… По спине пробежали мурашки…

— Твою мать, только не это! — Ганж не верил своим словам, своим мыслям, не хотел верить, — Костя…

Вернувшись к другу Ганж, не церемонясь и, не обращая внимание на его плохое состояние, схватил за запястье правой, здоровой руки и с силой потащил в сторону света, к окну.

Костя будто мешок, завалился на бок и, не издав ни звука, перевернулся на спину. Левая, привязанная рука продолжала лежать на груди вывернутая в другую сторону.

— Твою мать! — Ганжу потребовалось усилие, чтобы Костя двигался так, как надо. — Ещё немного, дружище, ещё чуть — чуть, — он поскользнулся на луже, упал. Шорты вмиг намокли. Намокли кровью. Вскочил снова. Схватил руку друга. Потащил дальше.

Вытащив Костю к окну, на небольшую бледно — жёлтую полоску, проникающего через окно лунного света, осмотрел и, обойдя Костяна со стороны ног, помогая руками, расположил его так, чтобы луч попадал чётко в район живота, там, где футболка Кости была мокрой. Там, где она была липкой и темной…

— Твою мать! — Ганж присел рядом и, трясущимися руками потянул футболку к верху, оголяя живот, а когда она оказалась примерно на уровне груди, стал внимательно разглядывать тело — ничего. Слегка приподнял. Запустил руку за спину и, спустя мгновение, в ужасе отдёрнул её обратно. Мокрая, липкая и тёмная…

Ганж поднял руку на свет — кровь, медленно стекающая по его пальцам, на кисть и к предплечью, темно — бордовая, липкая, жуткая. Крови Саня не боялся, но это была кровь Кости, это была кровь друга. А это было действительно страшно.

Он вытер руку о свои шорты, снова поднял её на свет, чисто, затем снова засунул за спину.

— Нужно нащупать, нужно найти, — но договорить он не успел, так как наткнулся на небольшой бугорок слева на спине, у поясницы, — есть! — одной рукой Ганж держал пальцами рану, рану от пули, другой пытался оторвать кусок материи от своей футболки, но ничего не получалось. Чувствовал, как в ладонь медленно стекают сгустки тёплой, неприятной, но такой необходимой для жизни, жидкости.

— Черт, Костян, держись. Сейчас, — Ганж начинал паниковать. Он с силой рванул край футболки, та поддалась. Скомкал толстый лоскут ткани и, чуть выше приподняв Костю, положил его под левый бок. Затем осмотрел живот с той же стороны. Ничего. Вот это совсем плохо, ранение не сквозное, значит пуля внутри, значит смерть внутри, значит, нужно торопиться.

— Так, я сейчас, — Саня вскочил, подбежал к противоположной стене, где располагались кабинеты, — Архив, — прочитал он, периодически оглядываясь и считая количество окон, — нет, не то, — пробежал дальше, — Терапевт. Три, четыре, — дверь оказалась железной и запертой, — Твою мать, дальше. Хирургия, вот оно, — он остановился напротив пятого окна.

Дёрнул двустворчатую дверь, та не поддалась, обернулся, Костя не шевелился и продолжал лежать в той же позе. Дёрнул снова, впустую. Отошёл и с разбегу ударил по двери ногой, что-то треснуло в районе замка, обе створки пошатнулись. Отошёл снова и снова с разбегу. Дверь, ровно посередине немного провалилась внутрь, снова с разбегу со всей силой, снова и снова. С каждым ударом дверь проваливалась все больше и больше, Ганж бил все сильнее и сильнее…

…замок со звоном свалился на паркет, одна из створок со всего маху въехала в стену кабинета, вторую же, по всей видимости, застопорили вертикальные щеколды. Саша зашёл внутрь.

Кабинет, был не особо большой, состоящий из двух секций, разделённый большим шкафом примерно посередине. Большие окна давали достаточно освещения, чтобы более или менее передвигаться по нему, без опаски наткнуться на какой — либо предмет мебели больничного интерьера. Небольшой стол с лампой, кожаное креслом, стул для пациентов со скомканным халатом на спинке. Между окон небольшой шкаф — аптека, с различными, бросающими отблески лунного света, медицинскими банками, пузырьками и пробирками.

Подойдя к столу Ганж тяжело опустился в кресло, нажал на переключатель лампы, впустую, клацнул им ещё несколько раз и убедившись, что лампа не работает, оставил её и отодвинул верхний ящик стола, не найдя ничего интересного задвинул его обратно, отодвинул следующий — ничего, нижний — пусто.

— Черт, — встал с кресла, обошёл стол и взял халат со стула. Поднял его за воротник, вытянул и, встряхнув, ощупал карманы. — Ага, что тут у нас? — вопрос прозвучал самому себе. Он засунул руку в нагрудный карман и извлёк из него небольшой продолговатый предмет.

— Зажигалка. Ничего, может и пригодиться, — он бросил халат обратно, поднёс зажигалку к лицу и чиркнул роликом о кремень, та вспыхнула, ослепив глаза ярким пламенем, Ганж зажмурился, отпустив кнопку пьезы и та потухла.

Часто моргая, Саша снова привыкал к темноте. В глазах некоторое время стояло два ярких, потихоньку сливающихся с окружающим миром, пятна. Он убрал зажигалку в карман своих шорт и направился к шкафу — аптеке, открыл застеклённые дверцы, окинул взглядом полки с медикаментами, в надежде найти то, что поможет Косте, и стал перебирать содержимое. Естественно, он не особо разбирался в медицине и названиях препаратов, а его знания заканчивались, где-то между «Аспирином» и «Активированным углём», но бинты и жгуты накладывать умел.

На нижней полке он нашёл небольшую, черную автомобильную аптечку, просроченную, но хотя бы в ней находилось то, что Ганж знал, как по названию, так и по применению. Взял несколько пузырьков с анальгетиками, бутылку спирта и пару шприцов, которые также распихал по своим карманам. В каких дозах все это использовать, он не очень понимал, но был уверен, что хуже уже не будет. Запихав аптечку под мышку, Саша глубоко вздохнул и, развернувшись, направился к выходу в коридор, когда краем глаза уловил слабый отблеск.

Остановился, достал зажигалку, чиркнул кремень. Искра, на секунду вспыхнув, осветила кабинет, отбросив несколько дёргающихся в такт пламени теней. Огонёк стал весело плясать на железном предохранителе.

Поводив зажигалкой в разные стороны, Саня поднял её над головой, чтобы не слепило глаза, и увидел то, что привлекло его внимание.…

…бутылка. Бутылка виски, довольно большая, насколько мог определить Ганж на расстоянии. «Литруха, не меньше», — на секунду Губы растянулись в блаженственной ухмылке, он снял палец с кнопки, и зажигалка потухла.

— Вот Костян обрадуется, — подойдя к шкафу, Саня нагнулся и, взяв довольно пыльную бутылку, произнёс, — всего лишь ноль семь, зато «Chivas», — и весело побалтывая ей, держа в руке, направился к выходу.

Перешагнув через порог кабинета, Саня не мог не заметить, что стало значительно темнее. Свет из окон, будто отражаясь от них, практически перестал проникать в коридор. Лишь маленькая часть подоконников и деревянных рам оставались в свете бледных лучей луны. Ганж снова чиркнул зажигалкой.

Медленно ступая вдоль стены, он стал отсчитывать окна. Первое, второе, третье…

…пятое… Взглянул на дверь, посветил на табличку с надписью «Архив». Вместе с зажигалкой повернулся к окну и посветил на пол, но Кости там не было.

Тревога сжала сердце Ганжа, рука с зажигалкой вспотела и задрожала. Огонь погас. Он снова чиркнул роликом, ничего, затем опять. Огонь никак не хотел показываться наружу. Как будто темнота поглотила его также, как и все вокруг.

Наощупь, аккуратно ступая ногами, Саня подошёл к окну, у которого до этого лежал без сознания его друг. Присел, поставил бутылку на пол, провёл рукой по паркету. По мокрому, тёмному и липкому паркету. Пополз в темноту. Аптечка выпала из-под мышки, пузырьки звякали в кармане, но его это не волновало так, как волновало исчезновение Кости.

— Твою мать. Костян. Твою мать, — Саша не понимал, что делать.

Поднявшись, он снова и снова вглядывался в непроглядную темень, в ту сторону, откуда они пришли, в ту сторону, где остался тот человек, человек от которого они бежали, тот огромный силуэт. Неужели он все-таки их выследил, неужели он их все-таки достал, достал Костю. Ганж не мог в это поверить. Он же был рядом, он же был буквально в двух шагах…

…раздался оглушительный удар, где-то в конце коридора, похожий на звук выбиваемой со страшной силой, двери. Совсем как та, которую только что выбил Ганж.

Бах. БАх. БАХ.

Где-то сверху что-то скрипнуло — половица. Затем, раздалось какое-то шуршание и звук удаляющихся частых шагов.

БАХ. БАх. Бах.

В конце коридора раздались новые удары. Ганж попятился, спина взмокла, он споткнулся о бутылку, машинально подняв её и, опираясь рукой о стену, стал снова отсчитывать окна…

Бах. Топот сверху. Один…

Бах. Шуршание.

— Зачем вы пришли? — шёпотом разнеслось вокруг, — Два…

— Три, четыре, — пятившись спиной, медленно, но верно, Ганж направлялся к кабинету хирурга, крепко сжимая в руках бутылку виски, — пять, — он переступил порог, медленно протянул руку к двери и закрыл её. Тяжело вздохнул…

БАХ.

БАХ

БАХ.

Из — за закрытой двери, снова послышались удары, но уже тише, глуше, будто ненастоящие, словно в вакууме.

Ганж длительное время стоял и слушал, затем медленно повернулся к окнам и, стоявшему между ними шкафу-аптеке, присел на пол и тяжело навалился на вторую створку двери спиной. Силы были на исходе. По щекам потекли слезы, он вытер их тыльной стороной ладони, в которой сжимал горлышко бутылки, посмотрел на неё, отвернул крышку и сделал внушительный глоток. Губы и горло обожгло. Саня кашлянул и зажал рукой рот. По телу разлилось тепло, мнимое успокоение. Ещё глоток. Теперь проще. Поставив бутылку на пол рядом с собой, он вытащил из кармана машинку для самокруток и немного отсыревшего табака. Трясущимися руками разложил табак на клочке мокрой папиросной бумаги и, вставив её в машинку, стал медленно и равномерно крутить ролики в разные стороны. Через минуту он сделал первую затяжку и, выпустив дым, снова взял бутылку. Ещё глоток. Положив вытянутые руки на колени, глядя на виски, переливающееся в блеклом лунном свете, он медленно водил бутылкой, из стороны в сторону, наблюдая за небольшим, импровизированным, штормом внутри. Глотнул ещё. Больше, чем в прошлый раз. Затянулся. Затем снова. Потушив сигарету об пол, он чувствовал, как тяжелели веки, как голова наполнялась непонятным шумом и мыслями, которые было не разобрать. Пытаясь встать, он ощутил, какими ватными стали его ноги. В глазах стало двоиться. Приложившись к бутылке в последний раз, он почувствовал, как жидкость течёт по его исцарапанным щекам, стекает на футболку и шорты.

Какая теперь уже разница? Он один.

— Костян, — слезы градом покатились из его глаз. Он поставил пустую бутылку на пол, между ног, опустил голову и обхватил её руками.

Зарыдал… Так и уснул…

Сколько он спал, не знает никто. Время не имеет смысла в этом месте. Время не существует для тех, кто его не видит и не чувствует. Кто не придаёт значения тому материальному естеству, в которое выливается, прислушиваясь к отсчётам секундной стрелки то, что называют существованием. Не видеть время невозможно, ведь происходящее вокруг, это все его работа, работа маленького невидимого, определенного давным-давно, механизма. Время не может быть материальным, однако материю несёт то, что оно постоянно движет и заставляет двигаться все вокруг, невзирая на размеры. Доверять ли времени? Любить его? Ненавидеть? Поклоняться? Каждый решает так, как ему заблагорассудится. Одно можно сказать наверняка — время беспощадный убийца. Беспощадный убийца всего вокруг.

Жёсткий смрад ударил в ноздри. Саня открыл глаза, глядя в пол между ног. Шея затекла, поэтому, он медленно стал поворачивать её из стороны в сторону, массируя рукой. Стало ещё темней. Как в коридоре, когда он возвращался за Костей.

— Костя, — пробормотал Ганж.

Совсем рядом, прямо перед ним, что-то шелохнулось, Саня вздрогнул и прищурил глаза, вглядываясь в темноту, тщетно.

— Кто здесь? — спросил он.

В ответ не прозвучало ни звука, лишь лёгкое дуновение весьма неприятного, дурно пахнущего воздуха. Саня залез в карман, нащупал отсыревшую зажигалку и, вынув её, поднёс к глазам.

Чирк… чирк…

Красный огонёк снова ожил, жадно и весело заплясав на железном основании зажигалки, стараясь осветить как можно больше пространства вокруг себя. Он снова жив, он снова свободен. Саня поводил зажигалкой в разные стороны. Послышалось шевеление. Прямо перед ним. Ганж поднял глаза и оцепенел.

Напротив, глядя ему прямо в глаза сидело существо. С большой, гораздо больше человеческой, головой. Саша отпрянул. Существо подалось вперёд, а его огромные беззрачковые глаза моргнули, а потом, потом моргнули следующие, расположенные чуть ниже.

Ганж вжался в стену. Существо подалось ещё ближе и моргнуло третьей парой глаз. Оно рассматривало Сашу с интересом, животным, но интересом, будто жертву. Большой лоб, мощная челюсть и нос, точнее небольшой выпуклый бугорок с тонкими линиями — ноздрями, более смахивающие на жабры.

Существо слегка покачивало головой из стороны в сторону, но не сводило глаз с Сани. Пламя зажигалки тускнело, заканчивался газ, но взгляд трёх пар глаз был отчётливо виден Ганжу.

В них была лишь пустота. Пустота и темнота.

Существо снова моргнуло. Моргнула тремя парами глаз поочерёдно, сверху вниз.

— Ну что, параглазый? — произнесло оно на, слегка исковерканном русском языке, от которого Саня потерял дар речи. Рука, сжимавшая зажигалку, окаменела, ноги вросли в пол, стало неимоверно холодно. Ужас сковал его полностью.

Голова подалась чуть вперёд, ближе к зажигалке и, в его черных, как сама ночь, глазах, Ганж разглядел пламя огня и своё, перекошенное от ужаса, лицо. Ноздри существа раскрылись, раздался звук выпускаемого, неприятного, дурно пахнущего воздуха.

Огонёк зажигалки вздрогнул и погас, а с ним и сознание Ганжа. Погасло. Провалилось в небытие.

Глава 3

Дымка рассеялась.

Не перед глазами. Где-то в сознании. Где-то далеко внутри самого себя, где-то глубоко внутри меня. В голове, от оглушения, что — то пищало. Вокруг пахло гарью. Осознание того, что я жив, пришло не сразу.

Я, не знал где нахожусь, не знал, что со мной произошло, не знал, хотя скорее не помнил или не понимал кто я. Попытавшись пошевелиться, я наткнулся на ещё одну проблему…

…я не мог этого сделать, не мог двинуться, не мог пошевелиться. Где-то в своей голове я инстинктивно понимал, что сейчас должна подняться либо опуститься, какая-нибудь часть моего тела, однако это оставалось лишь в моей голове, лишь в моем разбитом сознании.

Меня охватил приступ паники, я хотел заорать, хотел закричать, но не мог. Не мог произнести ни слова, лишь в мозгу эхом отдавался мой голос, который я не узнавал. Слишком далеко он был. Слишком далеко я его слышал.

К горлу, а это я тоже ощущал лишь где — то в своей голове, подступил ком, который перехватил дыхание. Попытавшись собраться, я обнаружил, что мои глаза закрыты. Вот так. Всё это время, пытаясь прийти в себя, пытаясь найти объяснение своему состоянию, я даже не понимал, что мои глаза закрыты.

Страх и паника отступили.

«Вот в чем вся проблема, вот оно решение, открой глаза и всё. Всё сразу образуется, всё сразу решиться, всё сразу встанет на свои места, нужно лишь маленькое, крохотное усилие и всё…»

«Всё…»

…глаза не открывались…

…я не мог их открыть…

…я знал, что пытался, старался, но… но не мог…

«Твою мать», — про себя выругался я.

— Тихо, — произнёс кто-то рядом, — будешь дёргаться, нас заметят. Голос был мне не знаком и звучал как будто вокруг, то отдаляясь, то приближаясь.

«Я, все-таки шевелился, дёргался, я не мог это чувствовать, но все же шевелился», — я начал стараться. Стараться изо всех сил, стараться в своей голове. Дёргал руками и ногами, не понимая, получалось у меня или нет, но старался.

— Тише, тише, — голос упал до шёпота.

Я не унимался.

Внезапно мой левый глаз распахнулся.

Огромные, как мне показалось, пальцы, указательный и большой, раздвинули веки моего левого глаз в разные стороны. Ударил яркий свет уличного фонаря, мутное пятно ещё не привыкшего зрения стало расходиться, расплываться.

Головы поднять я не мог, но видел только редко вздымающуюся от дыхания и часто подёргивающуюся от сердцебиения грудь. Я дышал, значит жил. Моё сердце билось, значит, значит я был жив.

«Я вижу» — произнёс я про себя, и по инерции постарался поморгать, не вышло. Забыл, что не мог. Ещё не привык. Не мог привыкнуть. Не хотел.

Передо мной появился силуэт. Силуэт кого — то, сидящего рядом со мной на корточках, человека. Его большая голова была скрыта капюшоном темно серого цвета надвинутом так, что я мог видеть только нижнюю его, внушительных размеров, часть подбородка. Появилась вторая рука, ранее скрываемая под лёгкой, холщовой накидкой типа пончо, огромная, пепельно–телесного цвета ладонь, с волосатыми костяшками пальцев и ухоженными, но потрескавшимися ногтями.

Рука свернулась в кулак, оставив только указательный палец, устремлённый вверх, который сразу исчез в тени капюшона, с последующим протяжным «ш-ш-ш».

— Тихо, — произнёс теперь уже знакомый мне голос, — твоя дерготня уже достала, — рука медленно высунулась из капюшона и исчезла где-то внизу.

— Слышь, — раздалось где-то справа, — ты, что не видишь, у него судороги, он не сам дёргается, может ну его?

Второй голос, как мне показалось, был немного раздражённый, но твёрдый и звучал, как — то доброжелательно, нежели презрительно и оскорбительно по отношению к своему собеседнику.

— Да не, — голова в капюшоне дёрнулась вверх и повернулась в сторону собеседника, — выкарабкается.

На его подбородке, я разглядел сочно — синий рисунок, татуировку. Две толстые полоски, шедшие параллельно от его края вниз, вдоль кадыка, а затем по шее, скрывающиеся под капюшоном, в тени самого пончо.

— Накрой его чем-нибудь, — продолжал второй голос, — и давай «трак» сюда.

Послышались шаги. Голова в капюшоне снова опустилась вниз, глядя на меня. Здоровяк убрал свою огромную руку от моего лица. Веки оставались на месте, а с ними и глаз, остался открытым. Он встал и выпрямился во весь рост. Исполинских размеров великан, облачённый в таких же размеров накидку, все ещё смотрел на меня сверху вниз. Он кашлянул, отошёл куда-то в сторону и пропал из вида.

Подошёл второй, худощавый. Средних лет мужик, с длинным, свёрнутым на левую сторону, носом. Глаза закрывали, похожие на сварочные, очки, державшиеся на сплошной, широкой черной резинке, шедшей вокруг головы, на которую была одета шапка — ушанка из тонкой коричневой кожи, вроде военного подшлемника. Острый подбородок с небольшой ямочкой, пухлые губы. На плечах, для его телосложения, достаточно широких, также было некое подобие накидки, что — то вроде пончо как у первого, но с откинутым назад капюшоном и спускавшееся практически до колен, цвета хаки — урбан, из-под которой торчало дуло автомата, направленное вниз. Человек посмотрел в сторону, куда ушёл здоровяк, поднял из-под накидки левую руку, потёр нос и засунул её обратно. Повернув голову ко мне, он подошёл ещё ближе и присел.

— Эк тебя, — оглядывая меня с головы до ног, тихо произнёс он, — ничего, док тебя подлатает, будешь как новый, — второй снова посмотрел в сторону и добавил, — ну что, долго ты там? — видимо обращаясь к здоровяку.

— Иду, Лаки, иду, — ответили сбоку.

Послышалось слабое урчание, слабо напоминающее жужжание пчелы или майского жука.

Лаки.

Этот второй.

Худощавый.

Не знаю, как его лучше называть, снова глянул на меня, опять достал руку из-под накидки, в которой я разглядел тюбик с прозрачной жидкостью. Он поднёс его к моему открытому, здоровяком, глазу, перевернул вытянутым горлышком вниз и надавил на сам пузырёк.

На кончике появилась прозрачная капля, которая, спустя мгновение, упала в мой глаз, но я ничего не почувствовал. Появилось мутное пятно, но оно быстро исчезло, растворилось, а Лаки убрал тюбик под пончо, с интересом разглядывая меня своими сварочными очками, а потом пальцами, как тот первый, здоровый, несколько раз моргнул им.

Да, именно моргнул.

Своими пальцами, моим глазом.

— Чтобы влага была, — произнёс он в полголоса и встал.

Показался здоровяк и полностью загородил своей фигурой свет уличного фонаря:

— Ну? — спросил он Лаки, — давай грузить, — первый глянул на меня, не посмотрел, но опустил голову в капюшоне в мою сторону. Мне показалось, что он нервничает.

— Я сам, — сквозь зубы ответил худой и, поднявшись, отошёл на два шага назад, спиной, так, чтобы я оставался в поле его зрения, — а то окончательно сломается.

Остановившись, он закинул голову назад, уставившись на фонарь, вынул левую руку из-под накидки и протянул её к затянутому дымом небу, затем он стал опускать руку, остановившись на уровне своего лба и слегка коснулся его двумя пальцами. Медленно, все ещё прижимая пальцы чуть выше бровей, он слегка опустил голову, чтобы видеть меня и небо одновременно. Его губы стали шевелиться, но слов было не разобрать. Спустя мгновение он убрал пальцы ото лба и, вытянув руку в мою сторону ладонью вверх, примерно на уровне груди, и стал медленно всеми ими шевелить, словно играя на невидимом пианино.

Вокруг все потемнело.

Первый. Этот, здоровый, пропал из виду. Исчез фонарь и его ослепительный свет, исчезла луна, периодически выглядывающая из дымных облаков, исчезло все…

Теперь, я видел только Лаки. В кромешной темноте, но очень отчётливо. Он, опустил голову теперь смотрел на меня сквозь свои пальцы. Будто нарисованный. Он сделал шаг в мою сторону, снова приподнял вытянутую руку, чуть выше своего носа, продолжая играть на пианино и шевелить губами.

Вот и он стал исчезать, уходить, опускаться. Опускаться куда-то вниз. Хотя и это было неправильным, это было не так. Поднимался я. Не худой уходил, опускался, а я. Поднимался куда-то вверх. Я не чувствовал это телом, но чувствовал сознанием.

Теперь, я мог разглядеть только его голову и поднятую, не переставшую плавно шевелить пальцами руку… шепчущие, что-то губы, смешные очки, державшиеся на сплошной широкой черной резинке, шедшей вокруг головы, на которой была одета шапка — ушанка из тонкой коричневой кожи, вроде военного подшлемника.

Пальцы Лаки остановились, замерли. Замерло и все вокруг, остановилось. Только его губы продолжали шевелиться. Послышался слабое урчание, где-то снизу, больше напоминающее жужжание пчелы или майского жука, и только тогда до меня дошло. До меня дошло, что делал худой. До меня дошло, что делал Лаки. Он, каким-то неведомым мне образом, поднял меня в воздух и держал все это время, чтобы опустить на этот жужжащий звук, устройство, транспорт, которое они назвали «траком», которое, видимо, находилось сейчас подо мной, которое, видимо, подставил под меня здоровяк, пока я парил в воздухе, пока меня держал там Лаки… но зачем?…

…«я устал, как же я устал» … все исчезло, потемнело, провалилось…

* * *

— Тоха, — позвали меня.

— Что? — ответил я.

— Где ты? — спросили меня.

— Дома! — ответил я.

— Ты уверен? — снова вопрос.

— Конечно, — ответил я, раздражённо.

— Тогда, открой глаза и посмотри, — также раздражённо сказал голос.

— Я не могу. Я пытался, но… не могу, — я начинал злиться.

— Верь в себя, — монотонно ответил мне голос, — вера это все, что здесь ценится.

— Кто ты, — сменил я тему.

— Открой глаза и посмотри, — нервно повторил голос…

* * *

Голос исчез. Левый глаз снова видел, темнота растворилась. Снова появилось небольшое мутное пятно, но оно почти сразу пропало. Я двигался, точнее, как я уже понял, двигался «трак». Двигатель его урчал также тихо и ровно. Не трясло, странно, но совсем не трясло. Я плавно парил, словно по воздуху, не ощущая под собой ничего, и наблюдал за, также плавно, двигающимися мимо меня фонарями, деревьями и стенами домов. Справа шёл худой, Лаки, все в том же пончо, но с накинутым на голову капюшоном. Руки его были спрятаны под накидку, возможно, снова сжимая автомат. Первый, здоровый, шёл чуть впереди и, довольно часто, оборачивался на своего спутника.

— Лаки, ты как? — заботливо, чуть ли не с материнскими нотками спрашивал он, но в ответ получал лишь громкое сопение. — Давай, если хочешь, тормознём? — Лаки хмыкнул и промолчал. Здоровяк отвернулся и уставился себе под ноги, продолжая идти.

— Этот твой, как ты считаешь, дар, тебя доконает, — тихо произнёс он, не поднимая головы и не оборачиваясь.

Лаки пошатнулся и облокотился, резко вывалившейся из — под пончо рукой, на транспорт. «Трак» качнуло. Некоторое время он так и шёл, ссутулившись на бок и тяжело перебирая ноги, а спустя секунду произнёс:

— Не волнуйся, все нормально, — и стал медленно сползать по краю транспорта вниз, тот снова пошатнулся и, накренившись, прекратил движение. Лаки привстал, его качнуло и он стал заваливаться в другую сторону. Послышался лязг металлического предмета. Худощавый выронил автомат, а сам оказался на земле.

Здоровяк обернулся и, спустя мгновение, уже был рядом со своим спутником, пытаясь помочь. Он поднял его обмякшее, словно мешок, тело, и водрузил его на переднюю часть транспорта, где шёл сам.

Чтобы быть ближе.

Чтобы помочь, если понадобится.

— Ничего, как дойдём до паромщика, переложу тебя поудобней, — здоровяк повернул голову в мою сторону и добавил, — а ты, это, подвинься, — он нагнулся, подобрал автомат и положил рядом с Лаки.

«А почему меня нельзя было так» — подумал я, — «зачем нужно было применять этот, как там его, дар?» — вопросов у меня было больше чем ответов, но задать я их не мог, они оставались лишь в моей голове, но я пообещал себе, что отложу их. Отложу в то место, из которого смогу достать в любой, нужный мне момент. В то место, которое само напомнит мне о том, что в нем хранится что — то важное, важное, но на время забытое.

Как же мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Как же мне хотелось расспросить этих двоих обо всем, обо всем, что твориться вокруг, обо всем, что произошло. Произошло со мной. Возможно, придёт время, и я всё смогу. Смогу расспросить всех обо всем, придёт время, моё время. Возможно, но не сейчас, не в данный момент.

Здоровяк подошёл ко мне, протянул свою огромную руку к моему лицу, и закрыл мой единственный открытый глаз. Закрыл его своим здоровенным пальцем.

— Ты тоже отдохни, сегодня выдалась очень тяжёлая ночь. Вам обоим нужно отдохнуть. Путь, не близкий, — произнёс он это тоже с материнскими нотками, но непонятно по отношению к кому они звучали. «Трак», в своё время, заурчал, видимо, мы снова начали двигаться. Усилий, чтобы открыть глаз я больше не прилагал, но старался прислушаться к окружающим звукам, старался уловить все запахи, которые мог, но кроме гари ничего не чувствовал. Вот, где-то вдалеке раздался визг тормозов, а через некоторое время несколько хлопков, похожих на выстрелы. Но все это было как-то смутно, далеко от моего слуха, далеко от сознания. Я медленно стал отключаться, проваливаться в темноту, засыпать.

* * *

— Ну что? — спросили меня.

— Ты ещё здесь? — ответил я вопросом на вопрос.

— Конечно, — сказали мне, — я всегда был здесь, и всегда буду здесь.

— Что тебе нужно? — снова спросил я.

— Скорее так. Что нужно тебе? — голос снова стал раздражённым.

— Я не знаю, — ответ получился растерянным.

— Так открой глаза, — сказали мне.

— Но…

— Открывай! — гневно раздалось вокруг.

И я открыл.

Без каких — либо усилий.

Вот так взял и открыл.

Оба.

Открыл.

Снова появилось мутное пятно.

Перед глазами.

Обоими глазами.

Которые я открыл.

Открыл сам.

На этот раз сам.

Просто взял и открыл.

Несколько раз моргнув я, наслаждаясь тем, что могу это делать, зажмурился, зажмурился крепко — крепко и снова открыл, открыл, не веря в происходящее.

Передо мной простиралось голубое чистое небо. Лёжа на спине, я чувствовал запахи, приятные, не гари, но дыма, приятного дыма, дыма костра. Запах леса, деревьев, травы. Вдохнул воздух, снова и снова, до тех пор, пока не стала кружиться голова. Потёр лицо рукой, да-да, именно рукой. Я мог шевелиться. Приподнялся на локтях. Посмотрел на ноги, согнул их в коленях, разогнул. Лёг обратно, лёг обратно на землю, на холодную приятную землю.

— Ну как? — снова раздался голос.

От неожиданности, я вскочил и обернулся. Я забыл. Был увлечён. Шокирован.

Там у костра, на поваленном дереве, спиной ко мне, сидел человек в классическом костюме серого цвета, и длинной веткой что-то переворачивал в углях.

— Кто ты? — спросил я, отряхиваясь от сухих палок и ёлочных иголок.

— Подходи, присаживайся, — человек проигнорировал вопрос.

Я сделал, как он сказал и присел напротив на небольшое обструганное от сучков деревцо с другой стороны костра. Подняв глаза, я попытался рассмотреть лицо незнакомца, однако мне помешал дым, плотными клубами густо валивший высоко в небо и скрывавший лицо собеседника. Я наклонился, однако дым сделал то же самое, затем в другую сторону, но все тщетно, дым, будто специально, мешал мне.

— Не старайся, — произнёс человек, — придёт время, и ты все увидишь и узнаешь, а пока наслаждайся, — после этих слов он сделал движение рукой в мою сторону, словно что-то бросил и через мгновение, пролетев сквозь клубы дыма, рядом с моими ногами упала серебристая фляга.

— Что это? — глядя на неё спросил я.

— А как ты думаешь? — усмехнулся человек.

Я поднял флягу с земли. Тяжёлая, полная. Открутил крышку и поднёс горлышко к носу. Послышался запах коньяка, я отдёрнул её и поморщился, но в следующий момент поднёс, металлический сосуд, к губам и сделал внушительный глоток, запрокинув голову назад. Горло обожгло. Я убрал флягу, зажмурил заслезившиеся глаза и, подняв руку к носу, втянул воздух. Посмотрел сквозь дым.

Незнакомца не было.

Незнакомец исчез.

* * *

Послышалось стрекотание, будто перегорела лампа, такой, тихий полумеханический звук. Послышались голоса, точнее ругань. В нос ударил резкий запах спирта и медицинских бинтов. Урчание «трака» больше слышно не было. Глаза все ещё оставались закрытыми.

— Твою же мать, на-хрена его было сейчас-то включать, — голос был мне знаком, это был первый, здоровяк, странно, но я стал привыкать к нему.

— Да ладно, не так уж и шарахнуло, а, Гурти, — ответил новый голос, похожий на скрип расстроенного музыкального инструмента, но, в тоже время, достаточно жёсткий и властный.

— Док, ты специально, — здоровяк, Гурти, его голос медленно приближался откуда-то сбоку, — давай кати эту хреновину, а я его пока очухаю, — после этих слов оба мои глаза снова распахнулись, естественно не без помощи здоровенной руки Гурти. Глянув на меня, он опять отошёл, а спустя несколько секунд, вернулся с уже знакомым тюбиком, из которого мне закапывал глаз Лаки. Здоровяк проделал то же самое.

Полностью сфокусировав своё зрение, я стал водить глазами в разные стороны, но кроме облупившейся краски на потолке, темно — синего кафеля на стенах и, выключенной круглой медицинской лампы надо мной, разглядеть ничего не смог. Гурти стоял рядом, но видел я его только по пояс. Он был все ещё в своей накидке с капюшоном на голове и, как я понял по расположению его огромного подбородка, смотрел на меня.

— Ну как? — спросил он, — выспался?

Я ответил лишь шевелением зрачков вниз — вверх, но здоровяк уже отвернулся и не мог видеть моего, так называемого, визуального ответа.

— Док, что там? — обращался он уже к кому-то не попадающему в поле моего зрения, видимо, обладателю скрипучего голоса.

— Да, — прозвучало в ответ, — сейчас, — здоровяк, все ещё глядя в сторону, едва заметно кивнул, глянул на меня и поднял руку с пузырьком, закапывая мне глаза.

Раздался скрип. Я начал двигаться. Кафель на стенах поплыл мимо, лампа пропал из вида, сменившись другой.

«Тележка, — всплыло в моей голове, — твою же мать, сраная тележка, точнее медицинская каталка», — догадался я, — «вот почему я двигаюсь…»

— А ты как думал? — не опуская головы, произнёс здоровяк, — все как у всех.

«Что? — произнёс я про себя, — какого?…»

— Иногда мысли гораздо громче слов, — снова прервал меня Гурти.

«Это невозможно, — теперь я орал, про себя, но орал, орал что есть силы», — но здоровяк поднял пепельно–телесного цвета руку, поднёс указательный палец к подбородку, скрывая его тенью капюшона и, едва слышно, зашикал, призывая мне молчать.

— Тише, док не любит, когда я начинаю умничать.

«Где я?» — про себя спросил я, обращаясь к здоровяку.

— Ш — ш — ш, — протяжно повторил он, но руку к подбородку уже не подносил.

Послышался звук приближающихся шагов, стук каблуков по кафельному, как я понял, полу.

— Ты снова умничаешь, — раздался раздражённый скрипучий голос. Я перевёл взгляд вниз, к ногам, но никого не увидел.

Гурти, остановился, молча убрал руки от каталки и наклонил голову в капюшоне к моему лицу.

«Вот видишь», — послышалось в моей голове, — «он не любит…», — я готов был поклясться, что здоровяк вслух, ничего не говорил, но его голос отчётливо звучал в моей голове — «увидимся», — он отошёл.

Вокруг, на какое-то время, воцарилась тишина, периодически прерываемая гудением фосфорных длиннющих ламп, хаотично расположенных на потолке. Половина из них не работала, а другая половина работала по принципу стробоскопа. Период прерывания у них, естественно не совпадал, что способствовало постоянному освещению помещения, только с разных сторон. Тут погасла — зажглась там, погасла там — зажглась где-нибудь ещё, и наоборот. Я уставился в потолок. Постоянное мерцание раздражало, но выбора у меня не было, да и возможности тоже.

— Ну что же, давай начнём тебя чинить, — послышалось, откуда-то справа, — на Фарсийском рынке не любят поломанный товар, — теперь откуда-то слева. Снова шаги, стук каблуков. Я посмотрел в сторону, увидел силуэт, но, чёртовы лампы, моргали у него за спиной, бросая тень на фигуру и, не давая разглядеть лица. Силуэт приближался, высокий худощавый, по скрипучему голосу, мужчина лет шестидесяти — шестидесяти пяти.

Моргнула лампа — в халате, медицинском, заляпанном высохшей кровью, халате. Точно такой, как у настоящих врачей, длинный, застёгнутый на три пуговицы белый халат, с кармашком у сердца.

Моргнула лампа — медицинская, закрывающая половину лица от носа до подбородка, маска, одна сторона которой держалась на повязке, закинутой за правое, маленькое оттопыренное ухо, а вторая…

…Моргнула лампа — тёмный силуэт. Снова лампа, словно решив со мной поиграть, моргнула за спиной человека.

Моргнула лампа — медицинский халат и руки, на уровне груди, сложенные лодочкой, как при молитве и прикасающиеся друг к дружке всеми, слегка согнутыми, длинными, но направленными строго вверх, пальцами.

Моргнула лампа — медицинская маска, точнее… её вторая половина, точнее… небольшой её край, находился у доктора во рту, а её повязка торчала между тонкими синими губами и раскачивалась взад вперёд, в такт его шагам. Верхняя повязка была закинута за ухо, но болталась также свободно, как и правая. Маленькие очки без дужек, довольно смешно смотрелись на переносице на фоне его огромных глаз с… бледно — белыми зрачками. Лоб…

Моргнула лампа — силуэт, я уставился в потолок, устав от постоянных шуток этих чёртовых ламп.

Человек в медицинском халате, которого здоровяк называл Док, подошёл ко мне и встал примерно посередине медицинской каталки. Лампы продолжали моргать по своему плану, который мне уже казался не таким уж и бессмысленным, а их расположение не таким уж и хаотичным.

Мужчина в халате хлопнул в ладоши, все лампы разом зажглись и полностью осветили помещение ярким, но тёплым, слепяще — кремовым цветом. Я взглянул на Дока, он разглядывал потолок. Его голова, как мне показалась, немного не подходила его телу, слишком уж большая она была, да и лоб, высокий и широкий, а сама макушка покрыта огромным количеством пигментных пятен.

— Классно да? — спросил он, не пойми кого, — ну что же, приступим, — с этими словами он достал из нагрудного кармана две латексные перчатки, сложенные пополам, развернул их и, предварительно продув, надел на руки. Обойдя меня, Док встал с другой стороны, несколько раз пережевал край медицинской маски, торчащий из его рта, поднял руку и начал чесать щеку, внимательно меня разглядывая.

— Сначала, дорогой мой, вспомним, как нужно моргать. Моргать самостоятельно, — он положил мне руку на лоб и очень близко наклонился. Запахло формалином. Бледный зрачок правого глаза сузился, открывая тёмную радужную оболочку, превратившись в маленькую белёсую точку, второй не двигался и оставался на месте, — это неприятная процедура, поэтому тебе придётся поспать, немножко, — он убрал руку с моего лба. Теперь сузился и второй зрачок, — максимум минут пятнадцать, а может и меньше, — в его руках появилась грязная, отдающая противной желтизной, пластиковая маска похожая на респиратор, только с, торчащей из неё резиновой трубкой. Док поднёс её к моему лицу, закрыл рот и нос, и слегка надавил.

Послышался кисловатый запах эфира, глаза стали закрываться, я начал засыпать…

…как же мне надоело…

…как же мне надоело спать…

* * *

Вода.

Вокруг все было мокрым и солёным.

Морская вода, пробираясь до самого мозга, стала забивать мне рот и нос.

Я был под водой, но на какой точно глубине понять не мог. Начал работать руками и ногами не понимая, в какую сторону мне нужно грести. Открыв глаза, я увидел солнечные лучи еле — еле пробивающиеся сквозь мутную водную толщу, откуда-то сверху. Меня крутануло. Лучи пропали, но появились снова. Я выпустил немного воздуха из носа, глянул направление пузырьков и поплыл за ними, пытаясь на ходу успокоиться, сэкономив при этом воздух и не поддаться иллюзорным видениям и надеждам близости водной поверхности.

Я доплыл.

Выплыл.

Лишь до поверхности, но доплыл. Сам. Без чьей-либо помощи. Хватая ртом воздух, стал оглядываться в поисках суши, глаза жгло от соли, и они, сами по себе, периодически закрывались. Приходилось преодолевать дискомфорт и боль, чтобы хоть как-то ориентироваться.

Песчаный пляж.

Я разглядел.

Увидел.

Мутноватая бежевая полоска. Погреб в ту сторону. Во рту пересохло. Сзади накатила волна. Меня скрыло под водой, но, почти сразу, я снова оказался на поверхности и продолжил грести к светлой полоске берега.

Опять волна, уже посильней, меня крутануло под водой и пришлось снова открывать глаза, чтобы ориентироваться по пузырькам воздуха. Силы уходили. Волна, а я не успел ещё всплыть на поверхность, потащило вниз, на дно, открытые глаза, пузырьки, попытка доплыть до солнечных лучей, волна…

…теряю сознание, воздуха не хватает, волны не прекращаются… не понимал, где верх, а где низ, в глазах темнеет… теряю сознание, воздуха не хватает, пузырьков не видно, волны не прекращаются…

…волны… воздух… сознание…

…

Левого плеча что — то дотронулось, что — то острое. Я распахнул глаза, но сразу закрыл их, жгло невыносимо. Ко вкусу соли на губах добавилась жуткая изжога и жжение в груди. Все-таки наглотался. Лёжа на песке лицом вниз меня вырвало. Вырвало на песчаный, бежевый пляж. Грудь свело судорогой, жжение сменилось нарастающей болью, но я приходил в себя.

Я смог.

Я выбрался.

Я жив.

— Вставай, — сказал мне знакомый голос, в левое плечо что — то уткнулось.

В ответ я смог только промычать, а затем, сквозь боль, приоткрыл левый глаз, и увидел песчаную косу, уходившую далеко за горизонт. Волны тихо и мирно облизывали его края и также отходили назад, возвращаясь в свои владения. Голубое небо, солнце.

— Вставай, — повторил голос. Касание плеча.

— Отвали, — с трудом преодолевая боль в груди, произнёс я, — не видишь мне хреново.

— Вставай, — не обращая внимания на мои высказывания, произнёс голос и снова ткнул меня.

Я приподнял голову от песка. Правый глаз не видел, сильно болел и был зажмурен. Подобрав руку, я подложил её под голову. Лежал недолго, голос продолжал меня чем — то тыкать и повторять, чтобы я вставал.

— Сейчас, сейчас — не выдержал я и приподнял голову. Никого. Глянул чуть дальше, за спину, повернув голову. Трость, точнее её бронзовый наконечник, который упирался мне в левое плечо. Вот он приподнялся и снова воткнулся обратно.

— Вставай, — произнёс голос.

— Да ё моё, — меня начинало это бесить, — отвали. Левой рукой попытался поймать трость, закинув её за спину. Тщетно… попытался опять, снова неудача. Рука устала и начала неметь, я кинул её обратно на песок.

— Вставай, — голос издевался.

Я согнул левую руку в локте, упёр её в песок и попытался перенести часть веса на плечо. Получилось. Медленно вытащил правую из — под головы, согнул в локте и также упёр в песок… Меня начало трясти… Руки предательски дрожали.

— Вставай, — произнёс голос и тростью впечатал меня обратно.

— Твою мать, — крикнул я, отплёвываясь от песка — как я встану, если ты мне мешаешь? Не даёшь встать.

— У — у — у, злой, — насмешливо протянул голос, — нам, злые не нужны, — он убрал трость. Послышался звук шагов и хруст песка, голос обошёл меня и встал у головы.

— Вставай, — снова произнёс он, но тростью в плечо тыкать не стал. В ответ я только глубоко вздохнул.

Приподняв голову, я увидел пару черных классических мужских туфель, с острыми, повёрнутыми в мою сторону носами. Трость между ними, её бронзовый наконечник, серые брюки, слегка зауженные к низу, довольно знакомые. Я приподнялся на руках и взглянул на лицо…

…солнце ударило мне в глаза… солнце светило из — за головы незнакомца… солнце не позволяло мне ничего разглядеть… не позволяло разглядеть его лицо…

Я уронил голову обратно в песок.

— Вставай, — произнёс незнакомец и ткнул меня тростью в левое плечо…

* * *

Я открыл глаза. Сам. От неожиданности стал моргать ими как сумасшедший. Сразу двумя, без помощи чьих-то огромных рук, вообще без чьей-либо помощи. Зажмурил левый глаз, оставив открытым правый, затем наоборот. Делал это снова и снова, как во сне. В том сне про лес. Я готов был делать это бесконечно. Я наслаждался. Теперь я не такой уж и беспомощный, теперь я не такой уж бесполезный, теперь я могу…

…«к черту всё, к черту! Я долбаный паралитик, прикованный к медицинской каталке, не способный даже слезы себе вытереть, не способный даже глаза рукой прикрыть, если в них будет светить солнце, зато… зато, я могу моргать. Твою мать, какая радость, я могу моргать»!

Глаза заслезились, я начал плакать. Теперь, я знал каково это, плакать без эмоций, плакать без мимики на лице, плакать, не в силах спрятать свои слезы и спрятаться самому, не в силах контролировать себя.

«Где доктор? Где этот, чёртов доктор» — закричал я, про себя, но закричал, закричал где — то в своих мыслях, где — то глубоко внутри головы.

— Не кричи, — Гурти, произнёс это довольно тихо, но я сразу узнал его голос.

«Черт возьми, Гурти, где доктор?» — я надрывался, из — за слез ничего не было видно, — «что вообще происходит?»

Раздалось, какое-то шевеление, что-то скрипнуло, послышались тяжёлые шаги. Здоровяк подошёл ко мне и встал у каталки. Лицо его вновь скрывал капюшон.

— Успокойся немного, — произнёс он, — доктор старается. Скоро ты сможешь говорить со всеми. Скоро все тебя будут слышать. А сейчас, дайка я тебе помогу, — после этих слов, из-под своей накидки, он достал небольшой кусочек ткани, который оказался маленьким детским платком с сердечками и кружевными краями и, протёр им мои глаза.

— Лучше? — спросил он вслух.

«Да, спасибо» — произнёс я про себя.

— Док скоро придёт, — добавил Гурти, убирая платок под накидку.

«Где я?» — я снова задал вопрос, глядя на здоровяка.

Некоторое время он молчал и просто смотрел на меня из-под своего капюшона, затем глубоко вздохнул и отошёл, спустя несколько секунд послышалось шевеление и скрип дерева. Я понял, что здоровяк присел на стул или табуретку.

«Ну?» — я стал водить глазами в разные стороны.

— Как тебя зовут? — не замечая мой вопрос спросил меня Гурти.

«…», — я промолчал. Промолчал не из — за того, что не хотел говорить, а из — за того, что не знал, что мне ответить, промолчал из — за того, что не знал, как мне ответить, я… я не знал… я не знал своего имени… я не помнил, не помнил ничего…

— Я не слышу тебя, — как бы повторил свой вопрос здоровяк, — но чувствую, что ты в замешательстве. Что случилось? — этот было похоже на издевательство.

«Я не знаю», — ответил я, — «я не помню».

— Там, где мы тебя нашли, не должно было тебя быть, — Гурти глубоко вздохнул и продолжил, — что ты там делал? — мне показалось, что здоровяк разговаривал на непонятном мне языке, так как я понятия не имел, о чем идёт речь.

«…», — я молчал.

Гурти встал, я снова это понял по скрипу, подошёл ко мне и положил свою огромную пепельно-телесную ладонь на мой лоб и наклонился к моему лицу всей темнотой, надвинутого до подбородка, капюшона. Я почувствовал себя не комфортно, скованно, скованно морально, но поделать ничего не мог, лишь несколько раз моргнул.

— Если ты ничего мне не скажешь, то Док заставит тебя это сделать, а это плохо, — здоровяк не угрожал мне, совсем нет. В его голосе, я даже улавливал нотки сочувствия, но ответить мне было нечего.

«Кто же ты?» — раздалось у меня в голове.

«Я не знаю», — спустя некоторое время ответил я.

Здоровяк хмыкнул, тяжело вздохнул и постучал несколько раз пальцами мне по лбу, поднял голову, будто прислушиваясь и произнёс.

«Как ты это делаешь?» — спросил я здоровяка, — «у меня в голове. Как?», — однако тот ответить не успел, а лишь произнёс:

— А вот и Док, — с этими словами Гурти выпрямился и, отойдя от меня, вернулся на своё место, усевшись на стул.

Послышался звук открываемой двери.

— Ну как там Лаки? — спросил здоровяк.

— Нормально, — небрежно ответил скрипучий голос и подошёл ко мне. — Ну что мой дорогой, моргать мы научились, — Док снова держал руки пальцами вверх, как при молитве. Его зрачки снова приняли нормальный размер, — как ты себя чувствуешь?

«А как ты думаешь?» — произнёс я, осознавая, что меня услышит только здоровяк.

— А ты, что сидишь? — зло бросил Док, — давай, делай то, что умеешь, — он вытянул руку и щёлкнул длиннющими пальцами в моём направлении, — я хочу знать, что у него в голове, — костлявая рука Дока вернулась обратно, образовав вторую часть «домика», — или ты забыл зачем ты здесь? — зрачки одновременно сузились, а его скрипучий голос стал совсем невыносимым и срывался то и дело на визг.

— Да Док, — ответил здоровяк, и только сейчас, я услышал нотки печали в его голосе, глубокой печали, — простите меня Док.

— Я не для того спас ваши никчёмные жизни… не для того купил вас у Фарсийцев, чтобы вы прохлаждались и ни хрена ни делали, — доктор не умолкал, мне захотелось оглохнуть, чтобы не слышать этот мерзкий голос, голос полный злобы, ненависти и унижения, — знаешь где бы вы сейчас оба были, если бы не я?

— Простите Док, — снова повторил здоровяк. Скрипнул стул или табуретка, звук шагов, Гурти подошёл ко мне и встал возле каталки.

— Ну, — протянул доктор, — чего мы ждём? — похоже, что он был в ярости, левый край маски был заметно мокрым, Док нервно жевал его, а по повязке, торчащей из его рта медленно стекали слюни.

Гурти повернул ко мне голову и на какое-то мгновение, я почувствовал его взгляд, почувствовал, что он смотрит прямо мне в глаза, смотрит прямо внутрь меня самого, хочет, чтобы я ему помог, но как? Здоровяк хочет, чтобы я его поддержал. Но в чем? Пока я не мог ничего понять, пока не мог никому помочь, никого поддержать, пока не мог… пока…

— Назови своё имя? — произнёс Гурти, обращаясь ко мне.

«Ч-ч-что?» — переспросил я, — «Гурти, ты же спрашивал уже», — я снова был в замешательстве, — «я не помню ничего».

— Как как ты сказал? — здоровяк, будто меня не слышал, — Вонг? Странное имя. Откуда ты? — я оторопел. Доктор внимательно смотрел на меня, перебирая пальцами на уровне груди, — из Кардаса? Хм, давненько к нам не захаживали Кардасийцы, — я не понимал ни слова, — что ты?…

— Довольно, — Док вскинул руку и остановил Гурти, тот слегка склонил голову:

— Да Док.

— Если ты Кардасиец, то, где твой знак отличия, где племенная татуировка, — с подозрением спросил доктор, продолжая разглядывать меня сквозь свои маленькие смешные очки.

Гурти посмотрел на Дока, повернул голову ко мне. Его подбородок едва заметно дёрнулся, он нервничал.

— Ты слышал вопрос Кардасиец, отвечай, — здоровяк был серьёзней некуда, мне оставалось лишь моргать и переводить взгляд с него на доктора.

— Ну? — снова проскрипел Док и несколько раз прожевал край медицинской маски, — что он отвечает? — теперь доктор смотрел на Гурти с тем же подозрением, что и на меня.

— Он говорит, что пока не нанёс племенное тату. Говорит, что ему ещё нет тридцати. Говорит, что отличительный знак наносится лишь тогда, когда это разрешит совет старейшин, а совет соберётся лишь после того, как он достигнет совершеннолетия, когда ему исполнится тридцать, — от удивления, я открыл рот, в своём сознании, но открыл. То, что я ничего не помнил, никак не вязалось с тем, что сейчас говорил здоровяк, никак не вязалось с тем, что было спрятано где — то глубоко внутри меня, то, что мне предстояло ещё вспомнить и понять.

Я это понимал. Как никогда понимал.

— Хм, — задумчиво произнёс Док, — все верно. — Он поднял голову и посмотрел на потолок, затем опустил её и снова прожевал левый край маски, — Фарсийцы с радостью купят тебя и перепродадут твоему племени за бо́льшую стоимость, — он перебрал пальцами, — как удачно. — Док опустил руки вдоль своего тощего тела и посмотрел на здоровяка, тот поднял голову в капюшоне, но сразу опустил её в пол.

— Значит так, остальное, я доделаю завтра. На сегодня хватит, — он направился к выходу и хлопнул в ладоши. Лампы погасли, а спустя мгновение снова заморгали в, только им известной хаотичной последовательности, — ты, Гурти, прибери здесь все, — он бегло пробежался глазами по помещению, — а когда проснётся твой братец — лентяй, поможет тебе. До завтра, — хлопнула дверь, доктор ушёл, здоровяк снова глубоко вздохнул, всё ещё глядя в пол, он переминался с ноги на ногу стоя у медицинской каталки.

«Что это сейчас было?», — привычно спросил я про себя, зная, что здоровяк все слышит.

— Я не знаю, — Гурти поднял голову в мою сторону, оторвав взгляд от пола, — я сделал плохую вещь, я обманул Дока, он накажет меня. Опять запрет в тёмном подвале на неделю… там сыро и темно, там только стены, — его голос задрожал, изменился, стал похож на голос десятилетнего мальчишки, который что — то натворил и его поймали. Я не мог поверить своим глазам. Я не мог поверить, что этот исполинских размеров здоровяк, мог чего-то бояться, потому, как он был напуган, и напуган и довольно сильно.

Мне стало жаль его.

«Но… зачем?» — снова задал я вопрос своим внутренним голосом.

— Я не знаю, — он снова уставился в пол, — просто мне показалось, что так будет правильней, мне показалось, что настал тот день. День, когда все изменится. День, когда все будет по-другому, — мне показалось, что здоровяк улыбнулся, — брат говорил об этом дне, он говорил: «Гурт, скоро настанет тот день, когда мы сможем быть свободными, когда мы сможем делать то, о чем всегда мечтали, идти туда, куда всегда хотели», — здоровяк говорил, парадируя голос Лаки, мне показалось это смешным. — Именно так он говорил. Как же это было давно, но все же.

«Брат?» — от неожиданности, я произнёс это губами, конечно, они не пошевелились, но Гурти меня понял. Он повернулся на дверь, куда вышел Док, снова ко мне и произнёс:

— Лаки, тот худощавый парень, ну, который тебя поднял на «трак». Да, он мой брат, — он сказал это с завидной гордостью.

«А доктор?» — я не унимался, — «кто он? Что с его глазами?»

Здоровяк снова уставился в пол, осунулся. Я понял, что вопрос ему не понравился, ему, в принципе, не нравился Док. Но почему?

«Не хочешь, можешь не отвечать…», — поправился я.

— Нет, нет, все хорошо, — снова голос десятилетнего мальчишки, но немного твёрже, — он наш хозяин, не отец, но хозяин, — Гурти умолк, а затем спросил, — а что с его глазами?

Голова шла кругом. Задавать, какие — либо вопросы дальше, я не хотел, возможно больше боялся, нежели не хотел. Не особо понимал, что именно, но, скорее всего, боялся. Мне необходимо было отвлечься, вспомнить, что случилось, что произошло и, почему я здесь, здесь, мать вашу, в какой — то задрипанной комнате с сумасшедшим очкариком — врачом, с его непонятными глазами. С врачом, который хочет меня продать на, каком-то рынке, какому-то племени, в которое меня «прописал» огромный мужик с непонятным цветом кожи и умеющим читать и разговаривать мыслями.

Стало мутить.

Я почувствовал, как учащается сердцебиение. Возможно, вспотел, не понял, не мог понять. Мне стало не по себе, стало страшно. Чертовски страшно. Снова комок в горле. Мерзкий такой, будто сейчас вырвет. Я собрался. Не физически, подсознательно, ведь сознание, это всё что на данный момент я мог контролировать.

Но был ли это контроль?

Скорее, был ли это контроль моего сознания мной самим?

«Послушай Гурти…» — начал было я.

— Можно просто Гурт, если так будет тебе удобнее, — перебил меня здоровяк.

«Хорошо, Гурт. Ты говорил, что там, где вы меня нашли, там меня не должно было быть. Я не понимаю…» — мои глаза помутнели, я несколько раз моргнул.

Слезы.

Опять чёртовы слезы.

— Не волнуйся, — успокоил меня здоровяк.

«Я, просто хочу вспомнить, вспомнить хоть что-нибудь» — моргать пришлось часто, — «я абсолютно не понимаю, что происходит. Кто такие, эти ваши, Фарсийцы, Кардасийцы, для меня это незнакомо всё. Да, я вижу, где нахожусь, вижу, что ты реален, что реален этот твой, чёртов доктор, брат, стены, потолок, лампы, грёбанный воздух, но я понимаю, что меня здесь не должно быть, что это, какая-то случайность. Я ощущаю, что не принадлежу ни к одному, сказанному тобой и спрашиваемое Доком. Ни к чему не имею отношения. Ощущаю, что не принадлежу этому вашему миру. Где — то глубоко внутри себя, я понимаю, что все окружающее и происходящее для меня непривычно, и это, не оттого что я ударился головой или, что ещё похуже. Я будто только что родился, как будто всё только началось. Вот прямо сейчас, точнее тогда, когда вы меня нашли. И это единственное что у меня сейчас в голове, это единственное что я могу понять» — все это время голова здоровяка была направлена ко мне, он, не шевелясь, разглядывал меня. Слушал или нет, было не ясно, но разглядывал с большим интересом. Каким — то образом я это ощущал.

— Пойду, проверю Лаки, — с этими словами он развернулся и направился в ту сторону, куда ушёл Док, — видимо пора, — снова раздался знакомый скрип двери, а потом звук удаляющихся, по коридору, шагов.

Я снова уставился в потолок. Хотелось кричать. Орать. Орать, кататься по полу и бить кулаками. Хотелось исчезнуть, свернуться в маленький комок и пропасть, испариться, раствориться в воздухе, улетучиться, перенестись в другое, более знакомое для меня место, домой, к себе домой, в свою квартиру… стоп…

…квартира…

Внезапно, перед глазами отчётливо возникла комната, точнее кухня, абсолютно бесцветная, черно — белая картинка предстала моему взору. Нечёткая, она периодически мутнела, словно фотография в передержанном проявителе, вновь возникала, словно издалека и снова пропадала. Очертания газовой плиты, тёмной, цвет не разобрать, четыре конфорки. Холодильник у окна, высокий. Самих окон два, хотя нет, три. Небольшие, с деревянными рамами. Чистые, словно прозрачные, стекла. За ними ничего не видно, слепит, слишком ярко светит солнце. Я повёл глазами в сторону, будто осматривал кухню, находясь в ней. Картинка покачнулась, но поддалась. Стол, чуть дальше диван… телевизор на стене. Большой.

Слезы перестали, но снова появился неприятный комок в горле. Видение исчезло. Как будто кто — то выключил проектор. Картинка пропала. Фотография почернела и будто упала на пол. Я вспомнил… немного, но вспомнил…

«… нужно вернуться на то место, где меня нашли. Нашли эти двое. Эти два странных брата. Да, пока не вернулся доктор нужно вернуться… надо просить их… уговаривать… умолять, но вернуться…»

Где-то за дверью послушалось слабое бормотание, видимо, Лаки проснулся и разговаривал со здоровяком.

«Гурт!» — позвал я. Тишина, — «Гурти!» — повторил я чуть громче, понимая это лишь про себя.

Голос Лаки становился громче, ещё и ещё. Мне показалось, что он кричал. Да, он практически орал, через силу, сквозь слабость, но орал, что было мочи. Следом послышался голос брата, голос десятилетнего мальчика, он снова был чем-то расстроен или напуган. Лаки не умолкал, его голос стал неимоверно громким, таким, что я мог разобрать отрывки фраз…

— … ты понимаешь, что ты наделал, дубина… — голос худого срывался, он громко откашливался и сплёвывал, — … если Док узнает, а он узнает… — что — то разбилось за дверью, голоса Гурта теперь слышно не было, — … это конец, ты врубаешься братец, что это конец… — здоровяк молчал, — … я знаю, я знаю, что нужно сделать… — после этих слов Лаки, мне стало не по себе. Я стал кричать своим сознанием, звать Гурта, звать Лаки, не понимая, слышит он меня или нет, я орал, кричал, визжал…

…снова слезы…

…ком в горле…

…снова страх…

Дверь с силой распахнулась и, въехала в стену, с потолка посыпалась штукатурка, попала мне в глаза. Я зажмурился. Услышал голос Лаки.

— Ты идиот, братец! — полушёпотом, дрожащим и сиплым голосом, произнёс он где — то сбоку, — ты просто идиот. Но ничего, я все исправлю, — послышалось жалостливое сопение здоровяка, вошедшего следом. Я его не видел и, по всей видимости, он остался стоять в дверях.

— Лаки, не надо, прошу. Может это тот день…

— Заткнись, — оборвал его брат, — просто З. А. Т.К.Н.И.С.Ь, — каждая буква, отдельно разлетевшись по комнате в итоге, также отдельно прозвучала у меня в голове

Я открыл глаза, сначала один, очень медленно, затем другой, несколько раз коротко моргнул, чтобы сбросить слезы и штукатурку.

Лаки стоял надо мной.

По пояс голый, с жилистым, истерзанным шрамами телом и огромной татуировкой на груди и животе в виде механизма — шестерёнки и скрещёнными за ней двумя автоматами. Руки его были занесены над головой, одетой всё в тот же подшлемнике, держа исполинского размера мачете, с красной рукояткой и матово — черным безбликовым лезвием.

Я оцепенел, это странно звучит, но это было так. Затих не в силах произнести ни слова, не в силах проронить, ни мысли.

Слегка пошатываясь, Лаки смотрел на меня сверху вниз, глядя прямо в глаза. Его губы были крепко сжаты. Его скулы были сильно напряжены. Руки его едва заметно дрожали. Вот они медленно стали сгибаться в локтях, мачете стало медленно опускаться, он шмыгнул своим перекошенным носом и поднял орудие обратно, высоко над головой.

— Лаки, братец, может это действительно так, может это тот день? — голос Гурта стал более уверенным, десятилетний мальчик исчез, ушёл, пропал — ты же мне рассказывал.

— Заткнись. Ты знаешь, чем грозит обман, — руки худого стали дрожать ещё сильней, по жилистому телу, будто прошла судорога, — обмануть можно меня, но не Дока, не его… не его… ты помнишь, что было в прошлый раз?

«Гурт», — моё оцепенение прошло, — «Гурти, скажи ему…»

— Шшш, — произнёс здоровяк вслух, свою версию слова замолчи.

— Что шшш? Что шшш? — Лаки повернул голову в сторону брата, бросил на него беглый взгляд, сдул капли пота со своего кривого носа и снова повернулся ко мне. Мачете оставалось на месте.

— Ну, — теперь Лаки обращался ко мне, — сейчас я все устрою, — он переминался с ноги на ногу, опустил мачете к моей шее, в нос ударил кисловатый запах стали и пота, затем снова занёс его над головой. Он прицеливался, намечал место удара, — на кой хрен мы вообще туда попёрлись, а? Братец, зачем? Что же нам взбрело в голову-то?

— Брат, не нужно, прошу тебя, ты же сам знаешь кто нас направил, — голос Гурти стал совсем спокойным, спокойным и твёрдым, по всей видимости он полностью успокоился и потихоньку стал овладевать ситуацией.

Я на это надеялся.

Я в это верил.

Я этого ждал.

Глаза Лаки взмокли. По его щеке пробежала слеза. Он мотнул головой и вытер её о своё голое плечо. Мачете оставалось на месте, но стало дрожать ещё сильнее.

Он сомневался.

Лаки боялся.

Но чего?

— Брат, перестань, — здоровяк сделал шаг в сторону каталки, теперь я мог разглядеть его голову и плечи, — верь мне, — добавил он, — ведь я же всегда верю тебе. Прислушайся ко мне, ведь я всегда прислушиваюсь к тебе. — Ещё шаг. — Загляни внутрь себя. «Посмотри и узришь». Помнишь слова эти? Брат, помнишь, кто сказал нам это? — ещё шаг. Слезы покатались градом из и так красных глаз худощавого. Ещё шаг. Гурти поравнялся с ним и был уже на расстоянии вытянутой руки.

— Прости… — с этими словами Лаки зажмурил глаза, мачете, описав полукруг в воздухе, с бешеной скоростью полетело вниз.

Словно со стороны, словно в замедленной съёмке, я наблюдал за происходящим.

Все вокруг замерло, остановилось. Как по щелчку пальцев. В десяти сантиметрах от моей шеи, замерло громадное матовое лезвие. Лаки распахнул глаза и уставился на остановившееся и не достигшее своей цели оружие, которое он все ещё сжимал в своих руках. В его глазах, я отчётливо увидел страх и недоумение. Пошевелиться он не мог, не мог сдвинуться с места. Не мог опустить ниже своё страшное оружие, которое несло смерть, которое уносило жизни.

Слезы на его щеках замерли и лишь изредка поблёскивали в такт мигающим фосфорным лампам. Я глянул на здоровяка, тот неподвижно стоял с вытянутой, в сторону брата, рукой.

«Да какого хрена-то, а?» — вскрикнул я про себя, — «Гурт, что происходит?», — ответа не последовало. «Гурт. Твою мать, Гурти, ответь…», — тишина, лишь Лаки, озадаченно хлопал глазами, не в силах пошевелиться, держа в руках исполинских размеров мачете с красной рукояткой и матово — черным безбликовым лезвием.

— Хм, — раздалось у дверей, — я и не думала, что такое возможно, — голос был женский, пожилой, но в нем одинаково слышались мудрость и мужество, — неожиданно. Я приятно удивлена, — послышались шаги, скрипнула дверь. За, неподвижно стоявшим, Гурти, я разглядел невысокий, совсем невысокий силуэт, который медленно направлялся к каталке.

— Ох Лаки, Лаки, как ты похудел. А шрамы? Доктор совсем выжил из ума. Мда, последний раз я тебя видела на Красном озере, на твоём крещении. Сколько же лет прошло? Десять, пятнадцать, может, двадцать? — женщину абсолютно не волновало состояние братьев, — ты помнишь, кто подарил тебе эту вещь? — женщина подошла к Лаки с правой стороны, и встала между ним и моей головой.

Показалась тонкая худая, но изящная, не под стать голосу, рука с длинными пальцами и накрашенными в черный цвет, слегка заострёнными ногтями. Она несколько раз стукнула по металлическому лезвию пальцем, но то не шелохнулось, а лишь ответило глухим звуком. Лаки нервно моргнул. Рука женщины вернулась на своё место, спрятавшись под разноцветным платком, который доходил ей, практически до пояса, покрывая голову с иссиня-черными и, до боли, знакомыми волосами.

Женщина повернулась.

Моргнула лампа — лицо женщины потемнело, лампа снова светила из — за спины. Я прищурился, стараясь привыкнуть и разглядеть лицо.

Моргнула лампа — снова цветной платок, черные волосы и удаляющийся силуэт.

— Я же говорила вам, молодой человек, аккуратней, — скрипнула дверь, женщина ушла.

Некоторое время, я собирался с мыслями.

«Гурти», — тишина. «Я схожу с ума», — теперь я обращался уже к себе, — «либо уже сошёл».

Губы Лаки зашевелились, руки, сжимавшие мачете снова стали дрожать. Слезы продолжили свой путь по его щекам и крупными каплями падали на пол. Он шмыгнул носом и кашлянул.

— Вот те раз, — его голос был тихим, но спокойным, он опустил мачете и провёл свободной рукой по своему лицу, — давненько я её не видел.

«Кто это?» — я постоянно забывал, что меня слышит только здоровяк, — «Гурти, ты — то хоть ответь мне», — я перевёл взгляд на здоровяка, который к тому времени уже стоял во весь рост и разминал, видимо затёкшую, руку.

— Это Ма, — гулко ответил он.

«Кто?» — снова спросил я.

— МА, — ответили братья хором, и вышли из комнаты, скрипнув дверью.

Глава 4

Огромное деревянное колесо с громким треском угодило в небольшую лужу, которая, однако, скрывала под собой глубокую, наполовину наполненную грязью и водой, яму. Клетка сильно накренилась.

На полу, без сознания, привалившись спиной к прутьям с низко опущенной головой, сидел человек в шортах и порванной футболке, который непроизвольно склонился к своим ногам в сандалиях, практически достав до оголённых коленок лбом.

Спустя мгновение, колесо, громко чавкнув и оставляя на деревянном ободе и толстых спицах огромный кусок бледно серой глины, выскочило из мутной воды. Клетка вернулась на место, а человека с силой откинуло назад, и он с глухим стуком въехал в прутья, а затем, схватившись за голову, завалился на бок, на грубый дощатый пол. Была ночь…

— Снова темно, — шёпотом произнёс Саня, лёжа на полу и держась обеими руками за голову, — снова темно, — упираясь спиной в толстые прутья, повторил Ганж, потирая ушибленное место на затылке. Он привстал на локте, вглядываясь в темноту. — Ничего не вижу, — Саша перевёл взгляд на свои чумазые ноги и, оттолкнувшись от пола, вернулся в сидячее положение. Теперь, привалившись к прутьям, он ощущал их холод от поясницы до лопаток. Периодически пошмыгивая носом, он стал руками растирать замёрзшие ладони, плечи, локти.

Помнил он всё достаточно отчётливо. Помнил, как они, вместе с Костей, бежали что есть мочи от неизвестного, громадного человека. Бежали и не могли убежать. Помнил, как исчез Костя. Исчез в темноте поликлиники. Снова темно.

Он оставил его. Оставил лежать в коридоре. Оставил умирать. Ганж помнил всё. Нет. Костя жив, он был уверен в этом.

Изо рта шёл пар. Воняло… Мутило от того, что воняло…, было холодно…, трясло от того, что было холодно…, голова гудела……

— Что за на хрень! Где я? — Ганж покрутил головой. — Клетка?! — воскликнул он, — почему я в клетке? — он огляделся. Закинув руку за спину, схватился за железный прут и, помогая себе второй рукой, тяжело поднялся на ватные, гудящие и, периодически подрагивающие, ноги. Упёрся в прутья ещё сильней, разминаясь и разгоняя кровь.

Внезапно перед его глазами появилось лицо, не в реальности, где-то в сознании, но очень отчётливо. Лицо, серо — синего цвета, с сильно вытянутым подбородком и тремя парами глаз разного размера. В нос ударил знакомый смрад. Он поморщился, вздрогнул и мотнул головой, прогоняя видение. Что — то шелохнулось, где — то сбоку. Саня резко развернулся и вгляделся в темноту сквозь прутья, пытаясь уловить хоть что — нибудь, хоть какое — нибудь движение, но тщетно. Темнота. Ничего кроме проклятой темноты.

— Ещё тебя не хватало, — он помнил это лицо, помнил, что произошло. Помнил, но не хотел верить, — это все грёбанный «Вискарь». Это все он, — Саня глубоко вздохнул и, сделав шаг назад, осмотрелся, насколько это было возможно.

Клетка, по внешнему виду, была не чем иным как грудой наспех сваренных между собой довольно толстых, примерно с два пальца толщиной, кусков арматуры разной длинны, грубо разрезанной на части и кое-как запаянные между собой толстым, ребристым, не ошкуренным слоем сварочного нагара, тем — самым, представляя жалкое подобие, хотя по виду, довольно крепкой решётки.

— Эй, — крикнул Саня, — кто-нибудь? — рядом снова скрипнуло колесо, клетка качнулась. Некоторое время Ганж разглядывал его, крутил головой, повторяя движение, определяя направление и, глянув в противоположную от колеса сторону, аккуратно, держась за прутья, приставными шагами направился в темноту.

— Костян, — безнадёжно позвал он друга, аккуратно ступая по, кое–где, сучковатым доскам. Ответа не последовало.

Спустя некоторое время ему прибавилось уверенности и шаги стали заметно шире. Страх прошёл. Прошла и паника, хотя, как таковой, её, скорее всего, и не было. Паниковать не было смысла, не было желания, да и возможности.

Сделав ещё шаг, он практически сразу уткнулся во что-то твёрдое. Вернул ногу на место, слегка наклонился и, приглядевшись, увидел небольшой, примерно с полметра высотой, ком. Снова поднял ногу, стал осторожно ощупывать находившуюся перед собой преграду, но понять, что это не смог и снова вернул её на место, а затем, слегка замешкавшись, с размаху пнул препятствие внешней стороной сандалия.

Раздалось рычание…

— Твою мать, псина! — воскликнул Ганж и, едва не свалившись, шарахнулся назад.

Ком зашевелился и стал увеличиваться в размерах. Саня попятился.

— Не ссы, не съем, — поднимаясь, произнёс ком хриплым и сонным голосом, — не в моем вкусе, — он вытянулся во весь рост, послышался хруст затёкших суставов, — но за псину, — сделал паузу и усмехнулся, — за псину ответишь!

Разглядеть лица Саня не мог, но по очертаниям силуэта понял, что стоявший перед ним незнакомец был достаточно крупным, на голову выше его самого и, довольно широкоплечим.

— Извини…, — произнёс Саня и добавил, — …те.

Силуэт сделал полшага вперёд и слегка наклонился к Ганжу. Послышалось частое сопение.

— Вы что делаете? — в недоумении спросил Саня.

— А как ты думаешь? — ответил тот, не переставая сопеть.

— Вы что, меня нюхаете? — Ганжу стало не по себе, он снова попятился назад.

Незнакомец снова выпрямился и, спустя мгновение, сильно дёрнул головой, громко чихнув.

В Саню полетели слюни, он поморщился, и стал отряхивать их с одежды, периодически поглядывая в сторону своего странного спутника. Тот замер и обратился к Ганжу.

— Что, попал? — звучало немного с издёвкой.

— Нет, все нормально. Будьте здоровы, — ответил Ганж, отряхивая шорты и футболку.

— Да уж, будешь тут, — он отвернулся и прошёлся вглубь клетки. Силуэт незнакомца на мгновение пропал в темноте, но затем появился вновь.

— Да. От тебя кровью пахнет, — он сплюнул, — как от того паренька, — Ганж уловил в темноте взмах руки в сторону, но куда именно не понял, — того, с дыркой в спине, — Саня вздрогнул. На лбу выступила испарина. Стало неуютно.

— Где он? — дрожащим голосом спросил Ганж.

— Не тут, — спутник снова громко чихнул, дёрнув головой, но на этот раз без слюней, — их везут следом, вместе с «лишними». В другой…

— С кем? — перебил Саня.

— Сильно тебя, — не обращая внимания на вопрос, спокойно ответил незнакомец, — совсем ничего не соображаешь. Пройдёт, — он снова отвернулся. Раздалось сопение.

— Ты что снова меня нюхаешь? — Ганж больше не знал, что спрашивать.

— Не тебя, — усмехнулся силуэт, — воздух. Скоро рассвет. Отдохни. Я посторожу.

Ганжа это взбесило, взбесило спокойствие этого странного человека. Взбесила сама ситуация. Взбесило все происходящее. Он дёрнулся было вперёд, вытянул руки и попытался схватить тёмный силуэт, попытался схватить эту огромную тень, обладатель которой знал где Костя. Знал, но, почему-то, не хотела отвечать. Почему-то уходил от ответа. Ганж хотел заставить его. Заставить незнакомца говорить. Заставить сказать его всё. Всё что знает. И пусть для этого придётся идти на крайние меры. Сане было все равно.

Снова раздалось рычание.

Тёмный силуэт молниеносно сдвинулся чуть в сторону, а затем скулу Ганжа пронзила резкая тупая боль. Боль удара. Удара большого и крепкого кулака. В глазах взорвались снопы искры.

— Не смей, — рычание сменилось лаем. Настоящим собачим лаем, сквозь который изо рта незнакомца, вылетело, словно он его выплюнул, слово, — убью!

Ганж повалился на пол, сразу попытался встать, но перед глазами все плыло, пол клетки будто накренился, и он свалился в другую сторону, к прутьям. Скула набухла. Он почувствовал солоноватый вкус крови.

Следующий удар был в живот, и Саня получил его, уже лёжа на полу. Он был не очень сильным, скорее мягким, успокаивающим, чтобы было понятно, что вставать не стоит, но дыхание всё же перехватило, Ганж стал задыхаться, жадно хватая ртом воздух. Свернувшись в комок, он зажмурил глаза, а руками обхватил голову и замер, в ожидании новых ударов.

Вспыхнул яркий свет. Вспыхнул и сразу погас, как вспышка, сопровождаемая тихим свистом. Незнакомец взвизгнул и заскулил. Заскулил, словно пёс. Запахло палёным. Палёной шерстью. Послышался тяжёлый звук падающего на пол тела. Незнакомец затих. Спустя мгновение вокруг снова воцарилась тишина. Ганж аккуратно открыл глаза, левый слегка заплыл. Убрал руки от головы и, вытянув ноги, повернулся на спину, восстанавливая дыхание. Провёл рукой по распухшей скуле, а затем несколько раз поводил челюстью в разные стороны, убедиться, что та не сломана.

— Снова темно, — произнёс Саня и поднялся.

Все ещё слегка пошатываясь, он оперся на прутья и вгляделся в темноту, пытаясь разглядеть незнакомца. Голова шла кругом. Удар действительно был сильным, сильным и точным, но злобы Саня на него не держал. По сути, он был сам виноват. Взбесился из–за…

— Костян, — Саня, пошатываясь и помогая себе руками, начал перебирать ватными ногами вдоль клетки. Медленно, но верно он двигался в сторону того места, где последний раз видел здоровяка. Прищурился. Не увидел, не нашёл, просеменил дальше — ничего.

— Эй, — позвал Саня, — где ты? — тишина.

Он убрал руки от прутьев и, развернувшись, шагнул вглубь клетки, вытянув их перед собой и аккуратно ступая по грубому дощатому полу, прощупывая деревянные половицы босыми ногами в сандалиях.

— Эй, — ещё раз позвал Саня, медленно перебирая ногами, — эээй, — на что — то наступил. Что–то мягкое, лежавшее на полу, похожее на не очень большой коврик. Ганж присел на корточки и стал шарить по полу руками. Заноза. Он встряхнул руку и зубами достал тонкую длинную щепку из ладони.

— Куртка, — поднял её с пола, — кожаная, — он повертел её в руках. Обычная «косуха» с оторванными рукавами.

Расправив, он развернул её перед собой, внимательно разглядывая огромную, с кулак толщиной, сквозную дыра, по краям которой дымились обрывки кожи, а местами виднелись красненькие затухающие угольки.

— Хм? — задумался Саня и поднёс «косуху» к носу, — пахло горелым, — запах был ему знаком, тот же был при вспышке. Он перебросил куртку через плечо, держа одной рукой за воротник и, побрёл дальше, — эй, — повторил он, — ты где?

Через несколько шагов он снова остановился и прислушался. Сделал шаг, скрипнула половица. Ганжу показалось это немного странным. Снова скрип. Он сменил направление. Снова скрип. Саня остановился, но скрипы продолжались.

— Ты здесь? — снова позвал он, — где ты? — до слуха донеслось тихое постанывание, более похожее на тихий скулёж. Ганж направился в сторону звука и, спустя несколько метров увидел незнакомца, точнее его тёмный огромный силуэт, лежавший на полу лицом вниз. Незнакомец тихо постанывал и пытался достать руками до спины, которая слегка дымилась, так же как края дыры на куртке.

Ему было больно. Здоровяк периодически заваливался на один бок. Замирал и снова ложился на грудь, закидывал руки за спину, пытаясь достать до дымящегося места.

Снова скрип.

— Суки, — тихим шёпотом произнёс он, — суки, суки, суки, — ему было очень больно, Ганж это понимал, но чем помочь? Да и примет ли помощь человек, на которого он недавно бросился по непонятным причинам и, которого незнакомец готов был убить.

— Больно? — вопрос показался странным самому Сане, но другой в голову не приходил.

В ответ раздалось тихое, но злобное рычание. Ганж застыл и притих. Здоровяк снова завалился на бок и, как показалось Сане, уставился на него.

— А ты как думаешь, — тяжело дыша, ответил он. Голос слегка хрипел, но был достаточно тверд. Ганж не ошибся, незнакомец был силен не только физически, но и морально.

— У меня твоя куртка, — продолжил Саня, скидывая с плеча «косуху» и показывая её в темноту на вытянутой руке. Незнакомец привстал с пола, облокотившись на локте, оттолкнулся и сел, подтянув к себе ноги.

— Как лицо? — спросил он.

— Ничего, бывает, — Саня опустил куртку и потёр свободной рукой распухшую скулу, — что случилось?

— Тут нельзя так себя вести, — незнакомец хрустнул шеей, — отдашь? — видимо он про куртку.

— Да, конечно, — Саня сделал пару шагов, остановился на расстояние вытянутой вместе с курткой руки и, дождавшись, когда его спутник заберёт её, шагнул обратно, — а здесь, это где?

— Как звать? — незнакомец, проигнорировав вопрос, развернул куртку перед собой, рассматривая её, — во блин, насквозь, — положил её себе на скрещённые ноги, а сами руки положил сверху, на колени, — наврали Фарсийцы, — он усмехнулся, — что крепкая.

— Саша, — ответил Ганж.

— Чего? — переспросил тот с нескрываемым удивлением. Тень его головы, склонилась чуть в бок.

— В смысле? — теперь не мог скрыть своего удивления Саня, — Александр, — повторил он протяжно, подумав, что незнакомец просто не расслышал.

— Не местный, что ли? — снова удивление.

— Да нет, из Питера, — Ганж почесал затылок.

— Откуда? — незнакомец громко чихнул, шмыгнул носом и хрустнул шеей. Его голос слегка повеселел, — во дела! Быть не может.

Ганж нахмурился.

— Я что, сплю? — спросил он, обращаясь уже к самому себе, — а что такого в Питере? — теперь он обращался к собеседнику.

— Присядь, — незнакомец снова сделал, едва уловимый в темноте, жест рукой, приглашая Ганжа, и тот, слегка замешкавшись, сделал пару осторожных шагов в его сторону и аккуратно присел на холодные доски.

— Пси, — теперь незнакомец протянул руку по направлению к Сане, — так меня зовут.

Ганж протянул руку в ответ, слегка наклонившись вперёд, и снова уловил сопение незнакомца. Прищурился, но его руку с силой сжала стальная хватка рукопожатия здоровяка, и Сане пришлось опустить глаза. Костяшки хрустнули. Ганж потянул руку назад, но незнакомец держал крепко.

— Саша, — процедил сквозь зубы Ганж.

Хватка ослабла, Саня одёрнул руку и стал её разминать другой. Кончики пальцев стало колоть. Кровь прилила обратно. Ганж снова поднял глаза.

— Ну, вот мы и знакомы, — тихо прошептал незнакомец, — только я не очень верю, что ты из Питера.

— Почему, — рука Сани пришла в норму, и он скрестил их обе на груди.

— Наклонись, — снова жест рукой, Пси поманил Сашу и стал наклоняться сам.

То, что увидел Ганж, спустя мгновение, ошарашило его больше пробуждения в самой клетке. Чем ближе он наклонялся, тем отчётливей понимал, что человек напротив, этот, исполинских размеров мужчина, этот огромный тёмный силуэт, о который он споткнулся, разгуливая по грубому дощатому полу трёхметровой железной клетки, этот здоровяк, являлся не кем иным как огромной собакой… огромной говорящей собакой… огромной говорящей собакой с человеческими руками… ногами и телом…

…теперь он понял, что незнакомец действительно его нюхал, теперь он понял, что незнакомец, Пси, действительно скулил от боли, когда ударила вспышка, скулил как собака. Теперь он понял, что незнакомец действительно рычал, когда Ганж споткнулся об него, рычал, когда он бросился на него… рычал, рычал от злости… рычал как собака… теперь он всё понял…

Саня медленно отклонился обратно и, вглядываясь в темноту и стараясь не смотреть на своего спутника, глубоко вздохнул. Силуэт растворился в ночи и стал едва различимым. Дар речи был утрачен, самообладание находилось, примерно, на минус сотом уровне, если такой вообще существовал. Голова пошла кругом.

Спустя некоторое время, он нашёл в себе силы:

— Ты что собака? — во рту пересохло, но что ещё можно было спросить в такой ситуации?

— Я бы не хотел, чтобы меня так называли, — спокойно ответил Пси, — по большей части я, все же, человек. — Он кашлянул, точнее, фыркнул, — есть, конечно, небольшие различия, но… Ганж вскочил и, не сводя глаз с тёмного силуэта собеседника, сделал пару шагов назад, — небольшие различия?! — он снова был поражён спокойствием незнакомца, — да, блин, у тебя вместо башки, прости, — он вскинул руки, не понимая видит это его спутник, или нет, — вместо головы… это… как это… собачья башка, — он обхватил руками свою голову и часто задышал.

Всё пошло кругом.

Шатаясь, Ганж заходил взад-вперёд.

— А что такого? — спокойно спросил Пси, — ты, что первый раз видишь мутарождённого?

— Кого? — Саня остановился. Ноги подкосились, и он плюхнулся на пол. Сил не было, руки опустились. Ганж лёг на спину.

— Бред! — шёпотом произнёс он и потёр ладонями лицо, — бред, бред, бред.

Послышалось шевеление. Его спутник поднялся с пола и двинулся к Сане. Шаги были тяжёлые и слегка неуверенные, по всей видимости, сказывалась травма. Подойдя вплотную, Пси присел на корточки и протянул Ганжу свою куртку.

— Поспи, — произнёс он, — скоро рассвет. Там и посмотрим, насколько я собака, — он усмехнулся, — и друга твоего отыщем, — после этих слов в груди у Сани что–то кольнуло.

— Как он? — это все, что мог спросить Ганж.

Пси вытянулся во весь рост. Послышалось частое сопение. Он снова принюхивался.

— Жив ещё, — с этими словами он отошёл и уселся на пол неподалёку, сложив руки на скрещённых ногах, — отдохни, — но этого Саня уже не слышал, укрывшись курткой, он погрузился в глубокий, крепкий, спокойный сон.

* * *

В нос ударил резкий, до тошноты неприятный, запах. Тело пронзила нестерпимая боль, пройдясь электрическими импульсами с головы до пяток. Превозмогая бессилие и безумную усталость, Костя приоткрыл глаза. Темнота. Ещё темнее, чем раньше. Свет от окон совсем потускнел. Видимо луна спряталась за облака. Или всё заволокло дымом, но гарью не пахло.

«Где Ганж?», — подумал, измученный, Костян.

Во рту пересохло. Невозможно произнести ни слова. Язык присох к нёбу. Очень плохо и очень больно.

Страшно? Нет. Хотя, скорее непонятно, страшно или нет.

— Саня, — еле слышно прошептал Костян.

Окно пропало из виду. Он проводил его глазами. Показалось следующее. Стоп. Он двигался.

Двигался, но не сам. Кто-то тащил его за ногу. Да, действительно тащил. Только теперь Костя почувствовал, как крепко сжимают его лодыжку, сжимают поистине железной хваткой. Он приподнял голову. Выловил блеск золотого кроссовка фирмы «ADIDAS» и плюхнул голову обратно. По телу пробежала судорога. Пробежала куда-то вглубь, остановившись в районе живота. Костя поморщился. Боль слегка утихла, но, все же, продолжала пульсировать в такт сердцебиению. Волосы громко шелестели по обшарканному, тысячами ног, паркету. Поднял голову. Перед глазами всё расплывалось. Расплывалось от неимоверной вони, или от безумной боли. Сказать было сложно. Непонятно. Тьма сгустилась ещё сильнее.

— Ганж, — снова сиплым голосом, не опуская головы, повторил он.

Вокруг всё замерло, остановилось. Ногу отпустили и она, с глухим стуком, упала на пол. Послышались шаги.

— Ганж, — повторил, обращаясь в темноту Костя, но уже чуть громче.

— Ты же сказал он «лишний», — раздался абсолютно не знакомый голос, — что теперь делать?

— А что, есть выбор? — прозвучало с другой стороны.

Шаги возобновились. Костя похолодел и замолк. Начал крутить головой. Теперь он был уверен, что это был не Саня. Это был не Ганж. Скорее всего, их догнали. Поймали те, с оружием. Тот здоровый.

— Чёрт, — руки не слушались. Он, стал подтягивать к себе ватные, онемевшие ноги. По телу нестерпимой болью снова пронеслась судорога. Костян попытался перевернуться. Шорох сбоку, совсем рядом. Он замер, тупо глядя в темноту, из которой, спустя мгновение вылетело, что — то длинное и толстое.

Голова откинулась назад, мощно въехав в деревянный пол коридора. Послышался хруст. Что — то тёплое забило нос и рот, потекло по щекам. Искры снопом посыпались из глаз, на мгновение освещая два незнакомых силуэта. Темнота поглощала Костю, обволакивала всё вокруг, съедала его сознание, которое потихоньку тускнело, уходило, покидало его разум.

«Вот и всё», — только и успел подумать Костя, лёжа на паркете тёмного коридора железнодорожной поликлиники.

* * *

Раздалось тихое цоканье, будто по доскам постучало маленькими коготками, какое — то маленькое животное. Кто — то пробежал рядом со спящим Ганжем по грубому дощатому полу, а затем забрался на его спину. В районе поясницы несколько раз кольнуло и поползло кверху, к плечам. Саня стал ворочаться, пытаясь перевернуться, но маленькое животное сопротивлялось, цепляясь своими острыми коготками за его футболку, протыкая ткань насквозь и царапая спину.

Он резко дёрнулся.

Рядом с громким звоном, что — то упало и застрекотало, словно старый модем, снова забегало вокруг и, спустя некоторое время, остановилось в районе головы.

Саня открыл припухший, слегка заплывший глаз и, прищуриваясь, глянул в сторону нового «гостя». В ответ, с нескрываемым, насколько это было возможно понять, любопытством, смотрел непонятный предмет, механизм, похожий на небольшой, сантиметров двадцать — двадцать пять в высоту тубус, темно — жёлтого цвета, с кривоватой антенной и, светящимся голубым, круглым глазом, прикреплённым к основанию черным ободом с, уходящими по его окружности, толстоватым, такого же жёлтого цвета, крепежом. Держалась эта, похожая на паука, конструкция, на четырёх, соединённых шарнирами, металлических ножках, прикреплённых к выходившему из нижней части тубуса тёмному цилиндру. Сами шарниры представляли своего рода колени и заканчивались острыми голенями — ступнями, которые и создавали этот цокающий звук по полу.

Механизм слегка приподнялся, вытянув свои тонюсенькие «ножки», а его, так называемый глаз, медленно повернулся по радиусу маленького стального ободка.

— Что за…? — Саня распахнул второй глаз.

Ударил яркий солнечный свет, он зажмурился и, прикрыв глаза рукой, медленно открыл их, приподнял голову, разглядывая необычный, но выглядевший живым, механизм.

В следующее мгновение, предмет, снова застрекотал, завибрировал всем своим небольшим, продолговатым телом и попятился назад, осторожно перебирая своими паучьими, металлическими лапками. Цвет глаза сменился оранжевым, практически, сливаясь с цветом тела.

Конструкция упёрлась в решётку и остановилась, продолжая вибрировать. Стрекотание стихло. Верхняя часть резко крутанулась на сто восемьдесят градусов и глаз, остановившись напротив одного из прутьев, замер, поднял одну из своих лапок, несколько раз стукнул по железу и развернулся обратно, уставившись на Саню. Глаз сменил цвет и стал голубым.

— Не бойся, — Саня улыбнулся. Механизм выглядел достаточно забавно и казался довольно смышлёным. Ганж протянул к нему руку.

Раздалось знакомое стрекотание, цвет глаза сменился на белый, а сам механизм, подождав мгновение, протиснувшись своей задней частью сквозь прутья решётки, сиганул из клетки вниз с протяжным и удаляющимся: «У-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и».

Саня хмыкнул, положил голову на грубые доски, уставившись на небо, но, спустя секунду, вскочил на ноги. Было светло. Настало утро.

Солнце, на чистом голубом небе ярко светило ему в лицо сквозь верхние прутья решётки. Его лучи запрыгивали Саше глаза, превращаясь в красно — синие пятна и оставаясь там на некоторое время. По всему телу разливалось приятное тепло. Саня закрыл глаза, и некоторое время просто стоял, запрокинув голову назад. Просто стоял. Просто наслаждаясь. Стоял, пытаясь откинуть от себя все негативные мысли, накопившиеся у него за прошедшее время. Стоял, мечтая. Мечтая проснуться… Мечтая вернуться домой…

…Громадное колесо снова угодила в яму. Ганжа сильно шатнуло. Не удержавшись, на ещё ватных, не проснувшихся ногах, он уселся на пол, возвращаясь в реальность. Возвращаясь в клетку. В клетку с грубым дощатым полом. Клетку, ехавшую не — пойми куда и, не — пойми каким способом.

Он подошёл к прутьям и снова глянул на колесо, которое вращалось с той же скоростью, что и раньше.

— Стоп, — он нахмурился и, крутанув головой, посмотрел сквозь прутья.

Только сейчас он понял, насколько огромной она была. Насколько огромной была сама повозка. В которой его везли куда — то. Сваренные между собой прутья крепились к полу небольшими, скрученными в грубое кольцо, скобами, отвалившимися в некоторых местах, но не нарушающие общую целостность самой решётки, которая уходила далеко в сторону, метров на пятнадцать, где виднелось такое же деревянное колесо, но чуть меньше и шире. Как двигалась эта громадина, Сане было не понятно, но её деревянные колеса равномерно крутились, лишь изредка поскрипывая.

Он покрутил головой.

Дорога, протоптанная, не особо ухоженная, с колдобинами и выбоинами и кое — где растущей, прямо посередине, высокой травой, однако не достающей до нижней части повозки, идущая сквозь лес.

Густая зелёная, непроглядная чаща. Ствол к стволу, будто столбы, стояли высоченные, не хватало глаза разглядеть верхушки, ели, в три, а то и в четыре обхвата шириной. Таких деревьев Ганж никогда не видел. Он опустил голову и глубоко вздохнул, разглядывая неотёсанные доски. Голубое небо теперь не приносило такого наслаждения. Тепло от солнца больше не грело его тело. Он взаперти. Один. Без друга, которому так и не смог, помочь, которого упустил, не смог сохранить. Стало грустно.

Краем глаза, он уловил какое — то шевеление позади себя.

— Эй! — воскликнул Саня, поворачиваясь всем телом и, делая шаг навстречу к, лежавшему посередине с раскинутыми, в разные стороны, огроменными руками, новому знакомому.

— А? Что? — Пси, вскинул голову, глядя на Саню.

— Твою мать! Не приснилось, — Ганж остановился как вкопанный, словно возвращаясь во вчерашнюю ночь, во вчерашнюю темень. Как он мог забыть?

На него сонными полузакрытыми глазами глядело лицо… глядела голова… голова собаки. Собаки породы Пойнтер, только другого, не привычного для этой породы окраса. Белая морда, светло — коричневые, висящие по бокам и слегка ободранные уши. Размер её, конечно, был сопоставим мускулистому телу и был несколько больше головы обычного Пойнтера, но как такое вообще возможно?

Голова зевнула, широко открыв рот, показывая Ганжу черную пасть и белые клыки, затем несколько раз причмокнула и моргнула.

— Ты что, опять за своё? — Пси, как ни в чем не бывало, хрустнул шеей и потянулся, вытягивая человеческие руки и ноги в разные стороны. Вытягивая человеческие руки и ноги.

Мутарождённый замер и принюхался, — утро настало. Хм. Проспал, старею, — он перевернулся на живот и, помогая себе руками, встал на ноги. Саня все ещё стоял, не произнося ни слова.

— Так и будешь молчать? — Пси хмыкнул и направился к противоположному от Сани краю клетки. Абсолютно — человеческие руки и довольно широкую с рельефно — выступающими мышцами спину, скрывала сильно потёртая, слегка подпалённая на спине, клетчатая рубашка с закатанными до локтей рукавами, кое — как заправленная в темно — синие рваные джинсы.

Подойдя к прутьям, Пси упёрся в неё лбом, просунув нос сквозь клетку и широко расставил ноги. Послышался звук расстегиваемой молнии и, спустя мгновение, громкое журчание.

— Капец ты, конечно, — Ганж вспомнил похожую историю в разрушенном доме.

Пси, не обращая внимания, а возможно не расслышав сказанное, поднял голову и поводил ею по окружности, то ли от наслаждения, то ли все ещё разминая позвонки. Потом снова упёрся лбом в клетку, уставившись в пол.

— Суки! Ботинок спёрли! — рыкнул он и добавил, — у тебя все на месте? — он чихнул, — Саша! — он слегка скосился, чтобы видеть Ганжа, — Александр! — теперь мутарождённый хихикнул.

— Ч — ч — что? — оцепенение стало проходить, Саня сцепил руки в замок на затылке, опустил голову и глубоко задышал, — я это, просто… Ну ты, это… Как — то не привычно, — он сделал несколько шагов по небольшому условному кругу, стало легче, — я надеялся, что это сон, — на мгновение Ганж задержал свой взгляд на ногах спутника, на одной из которых был одет красный кед с резиновым белым носом и надписью «All Stars» на пятке.

— То есть, клетка тебя не смущает? — не отрываясь от пола, спросил Пси.

Ганж снова глубоко вздохнул.

— Да вообще, всё как — то не так? — он был в растерянности, — только недавно, я был дома у своего друга, мы бухнули, ну, в смысле я и Костян, — Саня бросил руку в сторону, неопределённо указывая местонахождение Кости, — легли спать, а проснулись уже в руинах его квартиры, — теперь он развёл руки в стороны, — в смысле друга, не Костяна.

— А Костян, этот твой, не друг выходит? — Пси повернул голову в пол оборота.

— Да нет, друг, конечно, — Ганж хмыкнул, — я про другого друга.

— Так сколько вас было-то?

— Трое, — нахмурился Саня, — Я, Антоха и Костян, — на всякий случай Ганж складывал пальцы, перечисляя имена, — а, нет, четверо, — он ткнул себя пальцем в лоб, — ещё деваха эта, — как её, Юля.

— Как? — резко спросил Пси.

— Юля, — повторил Саня, — что, тоже имя странное?

— Да нет, — мутарождённый опустил голову, — продолжай.

— Ну так вот, руины. Мы еле — еле выбрались… Какие-то люди с оружием за нами гонялись, один из них бежал за нами через парк и швырялся, этими, как его, урнами, потом…

— Стоп, — журчание на секунду стихло, но спустя мгновение возобновилось, — ты, что несёшь? — Пси повернулся к Ганжу и нахмурился.

— Я серьёзно! — Саня развёл руками, — потом больница, Костяна ранили, кровь на полу. Много крови. Я залез в кабинет, нашёл лекарства и бутылку Вискаря, а его уже не было, — в горле образовался комок.

— Вещи проверь, — не обращая внимания на Ганжа, произнёс Пси.

Словно в бреду Саня наклонился, разглядывая грязные ноги в сандалиях, руками пошарил по карманам его, еле живых, шорт. — Какой — то пузырёк, — достал. Небольшая стеклянная баночка «Анальгина» с резиновой пробкой — крышкой, для удобства введения шприца. Машинки для самокруток не было, как и не было всего остального.

— Вот, — Саня протянул пузырёк Пси, — ещё этот урод шестиглазый… Такого же не бывает? — он внимательно разглядывал своего спутника, — хотя…

Журчание перестало, вжикнула молния. Пси повернулся к Ганжу и, босой на одну ногу, слегка прихрамывая, направился к нему, разглядывая пузырёк. Саня сглотнул, спина вспотела. Он сделал полшага назад и уставился на Пси, с неподдельным интересом.

Послушалось знакомое сопение. Пси остановился и глянул в сторону задней части клетки.

— Твоему другу хуже, — он вздохнул. Ганжу послышались нотки сожаления, — что это, «Анальгин»? — удивлению Сани не было предела, — кстати о куртке?

— Да, — ответил он, — но как? — Саня обернулся через плечо, аккуратно убирая пузырёк обратно в карман, взглянул сквозь решётку и, медленно потопал к задней части клетки, на ходу подняв косуху он взялся за прутья и пригляделся к дороге.

На довольно приличном расстоянии двигалась абсолютно такая же повозка, только без клетки. В ней везли что — то грубо сваленное и накрытое небольшим, развивающемся на ветру, тентом. Сбоку, рядом, по дороге, с длинной палкой в руках, шёл небольшой, тёмный силуэт, который периодически засовывал эту самую палку под деревянные колеса, видимо, выбивая камни либо счищая грязь с ободов.

Пси подошёл и встал рядом, скрестив руки на груди. Ганж глянул на него и спросил.

— Костя там? — он протянул куртку.

— Твой друг там, но он очень плох, если ему не помочь, станет таким как остальные, станет «лишним», — Пси хмыкнул и, взяв косуху, бросил её на пол.

— Кем? — в голове у Ганжа все шло кругом.

— Трупом, если так угодно, — после этих слов Саня вздрогнул, — а нас, скорее всего, везут на Фарсийский рынок, к работорговцам.

— Что — то я начинаю сходить с ума, — в голове закружилось ещё сильней.

— Ничего, привыкнешь. Присядь, — Пси отвернулся от прутьев и присел на корточки, грузно облокотившись об клетку, Саня последовал его примеру.

— Я думал это сон, — он откинул голову, уперев её в арматуру.

Внезапно Пси вскинул голову и зарычал.

— Припёрлись! — злобно произнёс он.

— Кто? — Ганж замотал головой.

Из — за огромного дерева, раздвигая большие листья папоротника и, чавкая по грязи босыми, наполовину замотанными и, кое — как, связанными между собой, тряпками, ногами, показался высокий силуэт. Существо, державшее в, серо — синего цвета, руке длинную толстую, заострённую кверху палку. Голову и лицо его, скрывал черно — белый платок «Арафатка», а жилистое серо — синее тело, крест — накрест пересекал длинный кожаный патронташ с торчащими из кармашков пулями, безумно — огромного калибра. От толстого кожаного пояса до колен висела, такая же, как на ногах, грязная тряпка, представляющая собой жалкое подобие одежды, а с другой стороны, примерно на таком же расстоянии от ремня, висела открытая кобура, с торчащей из неё рукояткой пистолета с большим, расширенным дулом, направленным вниз, более напоминающим, уменьшенную в размерах корабельную пушку.

Ганж уловил знакомый, очень неприятный запах. Его начало мутить. Он зажал нос.

— Не стоит этого делать, — сквозь зубы проговорил Пси, и своей рукой убрал руку Сани от носа, — их нельзя злить.

Ганж, соглашаясь, кивнул головой.

Существо подошло ближе и, склонив голову на бок, моргнуло самой верхней, не скрытой платком, парой глаз, разглядывая пленников.

— Встань параглазый, — он просунул длинную палку свозь прутья и ткнул ею, снизу вверх, Ганжа в ногу.

Саня глянул на Пси. Тот кивнул головой в знак покорности.

— Не бойся, мы пока им нужны.

Ганж медленно поднялся, сдерживая тошноту, и повернулся к существу. Тот, двигаясь вровень с клеткой, разглядывал его с нескрываемым интересом, нервно потирая пальцем верхнюю пулю в патронташе, от чего та ярко блестела на солнце.

— Назовись, — произнесло существо, — ты, пересёкший границу.

— Что? — Ганж оторопел, — какую границу?

— Отвечай на вопрос, — сзади послышался шёпот Пси.

— Хорошо, хорошо! — Саня скинул руки, — Александр. Меня зовут Александр.

Существо убрало палку и ткнуло ею в сторону повозки, двигающейся следом.

— А второй? — оно снова вертикально моргнуло, — тот, с дыркой вот тут, — существо шлёпнуло себя по спине.

— Его, — Саня посмотрел в сторону второй повозки, — его Костя зовут.

— Зачем пришли? — снова потёр пулю.

— Мы не знали, — Ганж уставился в пол. Его стало мутить ещё сильней, — мы бежали от людей с оружием, на тёмном фургоне.

Существо замолчало, словно обдумывая сказанное. Несколько раз посмотрело в сторону леса, а затем снова глянуло на Ганжа.

— Сбежать от СБК? — существо прищурилось, глаза стали похожи на незакрытые ворота часов с кукушкой, — это невозможно!

Саня пожал плечами.

— Я не понимаю, о чем ты.

Веки существа съехались ещё ближе к середине, превращаясь в тонкую вертикальную полоску. Он злился. Потянулся к кобуре, делая несколько шагов назад.

Пси выскочил из–за спины Ганжа и, встал между ним и прутьями решётки, загораживая обзор существу.

— Слушай, — поговорил он, — парень ещё в себя не пришёл, а ты к нему со своими расспросами, — Пси развёл руки в стороны, призывая к спокойствию, — не нужно оружия. — Существо вернуло руку к натёртой пуле, — вот так, вот так, — Пси глубоко задышал.

— Я приду ближе к холоду, — спокойно произнесло существо, — если не ответит, станет «лишним», — с этими словами оно повернулось спиной и скрылось за деревьями.

Пси повернулся к Ганжу.

— Ты что совсем рехнулся? — снова скрестил руки на спине, — ты, что ответить не можешь?

— Я, я, я же ответил, — Саня повысил голос, — откуда я знаю кто такие эти СБК.

— Я начинаю думать, что ты действительно из Питера, — Пси прошёл мимо и плюхнулся на пол.

— Да так и есть, — повернувшись, Саня недоумевающим взглядом посмотрел на своего спутника, — почему ты не веришь.

— Потому, что Питера, как города, уже не существует много лет, это город — призрак, мёртвый город, если будет угодно, — Пси, снова чихнул, — проклятый, стёртый со всех карт много — много лет назад, — он хрустнул шеей и глубоко вздохнул. — Теперь там ползают только сталкеры, мусорщики, СБК и всякая хренота, вроде этих, — Пси мотнул головой в сторону скрывшегося существа, — так что ты мне не заливай.

— Я серьёзно, — Ганж стал ходить взад-вперёд, — я там был. Мы же, мы же нарушили, эту самую, границу.

— Быть там и быть оттуда абсолютно разные вещи, — спорить с Пси было бесполезно, — ладно, разберёмся, сейчас нужно думать, как…

— А ты как сюда попал? — перебил Саня

— Что? — Пси, словно, не понял вопроса, — я? — Ганж кивнул.

— Выпил, — Пси нахмурился.

— Выпил?

— Выпил!

— И все? — Саша слегка улыбнулся.

— Выпил в баре, подрался. Потом копы. Суки, — он слегка оскалился, — этим меня и продали, — Пси уставился в пол, — тут все просто.

— В этом я тебя понимаю, — Ганж присел рядом, — а кто они такие? — он глянул в сторону леса.

— Кто-то считает их чем-то вроде насекомых, кто-то мутарождёнными. Я лично так не думаю, — Пси снова принюхался, — сами себя они называют Торайами, в переводе на общий, Племя или Племенные, — Ганж с интересом слушал, — сейчас, деградированные первобытные. Люди, не люди, непонятно. Раньше, до «Переписи истории», до «Бессмертного», учёные, изобретатели, — он многозначно посмотрел на небо, — электричество, кстати, это их тема, они придумали. Двигатели, — Пси усмехнулся, — тоже они, всякую мелкую ерунду, которой мы пользуемся на протяжении сотен и тысяч лет, — Пси вздохнул, — кто — то говорит, что они первыми ступили на эту землю, что мы произошли от них. Хрен его знает.

— А что такое «Перепись истории»? — спросил Саня. Пси уставился на него, широко раскрыв глаза.

— Ты, что и впрямь ничего не знаешь? — он почесал волосатую щеку.

— Глядя вокруг и беседуя с тобой, мне в голову лезут мысли, что я вообще не отсюда, — теперь Саня почесал лоб, — ни я, ни Костя.

— Все как она и говорила, — прошептал Пси, — все так и есть, — уголки его рта раздвинулись в некоем подобии улыбки, снова показались клыки.

— Что? — Ганж нахмурился.

— Всё потом, нужно думать, как выбираться.

* * *

Неимоверные усилия понадобилось приложить Косте, чтобы вытащить из-под себя вконец онемевшую руку. Кряхтя и охая, он пытался приподняться, чтобы хоть как-то помочь себе в этом, однако к шершавому фанерному полу, на котором он лежал пластом, его прижимало что-то очень тяжёлое и жутко вонючее. Вокруг было очень холодно и так темно, что даже привыкшие к темноте глаза не могли ничего разглядеть. Спина раскалывалась от боли, а во всем теле чувствовалась слабость от обильной кровопотери. Фанера, на которой он лежал, слегка подрагивала и периодически перекашивалась то на одну, то на другую сторону. Он двигался, точнее, двигалась фанера, а значит и то место, где он был, тоже двигалось.

Костя был жив. Сильно потрёпан и практически обездвижен, но все же жив. Это главное.

Вдохнув, насколько это было возможно прижатой к полу грудью, Костя почувствовал знакомый, сладковатый, но в то же время неприятный запах гниения. Как в детстве, когда он с пацанами лазил по подвалам своего двора и, то и дело, натыкался на дохлых крыс, кошек, а если «совсем повезёт», то мёртвых БОМЖей. Нос сильно кольнуло. Боль отдалась в голове и, пульсируя, спустилась вниз, завернув за спину, где эхом отозвалась новым, более болезненным спазмом. Стало мутить.

— Ганж, — тихо и сипло позвал он, но ответа не последовало.

Кое — как повернув голову, он нащупал сломанный, на левую сторону, нос, освобождённой рукой. Снова кольнуло и, снова боль пробежалась по его телу и вернулась обратно. Несколько раз сжал и разжал кулак, восстанавливая кровообращение, пошарился рядом, насколько это позволяло пространство. Спустя несколько секунд, он наткнулся на что — то овальное, твёрдое и очень холодное на ощупь.

Некоторое время, рука возилась взад-вперёд, изучая найденное, а затем Костя замер, оцепенел, и в ужасе её отдёрнул, чтобы зажать рот, сдерживая рвоту.

— Нога! — все тело свела судорога. — Твою мать, нога! — Костя упёрся рукой в пол, пытаясь отодвинуться. Голову он отвернул в обратную сторону и часто задышал. Заработал печами, выдернул вторую, слегка побаливающую, руку, упёрся ею в пол, она хрустнула. Глаза затянула дымка, он чувствовал, как сходит с ума, но старался, как мог старался, держать себя в руках. Тяжесть, прижимавшая его к полу, одержала верх. Костя рухнул на фанеру, но лишь для того, чтобы снова, но уже в начинающейся истерике, забить ногами и руками, забить ими с новой силой. Работать плечами и спиной, насколько это позволяла потеря крови. Стараться. Сражаться. Не сдаваться.

Стало свободней. Ненамного, но все же. Обессиленный, он замер лёжа на фанере, но уже дышал полной грудью. Пошевелил ногами, осмотрел, хотя осмотром это можно было назвать с натяжкой, повреждённую руку. Вывиха не было. Рука была в порядке. Странно. Странно, но хорошо. Не больно. Нужно выбираться. Нужно бороться.

Собрав все оставшиеся силы, он снова упёр руки в неприятный шершавый пол, пытаясь встать. Тело заныло. Слегка приподнявшись, на несколько сантиметров, он рухнул обратно, вдавливаемый тяжёлым грузом. Снова подъем. Силы уходили. Спину снова кольнуло, снова болезненный маршрут до головы. Снова, снова, снова.

Он поморщился, от боли и вони. Упёрся руками в пол. Поднялся чуть выше. Ещё выше. Ещё немного. Слабый ветерок. Поднял голову. Свет. Солнечный лучик проскочил по его лбу и спрятался в темноте. Руки дико тряслись. Дико трясло всё тело. Трясло и ныло. Силы кончались. Скорее совсем не было. Костя повалился обратно.

Что — то коснулось его затылка. Он немощно вздрогнул и слабо мотнул головой, как мог повернулся и, небрежно, закинул руку за спину, которая, наткнулась на мертвецки холодную и окоченевшую ладонь. В ужасе Костя отдёрнул руку обратно, и вжался в фанеру.

Так он пролежал несколько минут, собираясь с мыслями и не соображая, как поступить. Животный ужас полностью парализовал его тело. Мысли провалились в бездонную пропасть, не желая предпринимать попытки подняться с потемневшей, из–за первобытного страха, глубины сознания. Медленно он впадал в безумие, хотя абсолютно не понимал, что есть само безумие на самом деле. Хотелось биться в истерике, рыдать, кричать, звать на помощь. Делать всё это хотелось одновременно, лишь бы только происходящее закончилось. Закончился весь этот ад…

Внезапно в голове промелькнула мысль о смерти.

«Свернуть себе шею? Зажать переломанный нос и задохнуться? Нет!» — Он и так тут помрёт. Он помрёт от этого запаха, от удушья или нехватки воздуха.

Нет! Он так не хочет. Не на это он рассчитывал. Стоп! Темнота расступилась. Но не вокруг.

Абсолютно осознанно, он пялился в чью-то мёртвую задницу даже не замечая этого. Настолько сознание было затуманено ужасом происходящего. Глубоко вдохнув ртом царивший вокруг смрад и, едва успев отвернуть голову от части тела мёртвого человека, его стошнило. Стало легче. Мысли возвращались, поднимались из глубины. Теперь, практически ясно и трезво, Костя оценил ситуацию. Кое — как, смахнул с лица ледяной пот и снова стал шарить руками вокруг. Сплошной холод. Мёртвый. Бездушный. Резкая боль в спине окончательно вернула его в реальность, но верить в эту реальность он совсем не хотел. Снова упёрся руками. Снова приподнялся. Тяжело. Нужно отдохнуть. Лёг обратно. Так легче, проще.

«Может это и было безумие?» — его мысли разваливались, — «повторение одного и того же, раз за разом».

Сверху что — то съехало в сторону и, спустя мгновение, рядом с Костяном шлёпнулась человеческая кисть с обручальным кольцом на пальце. Костя лежал на шершавой поверхности, разглядывая, пустыми глазами, украшение на посиневшей фаланге. К такому привыкнуть было невозможно. Темнота сознания взялась за похищение мыслей. Он собрался. Перестал думать. Слезы. Снова боль в спине. Снова шарит руками. Но уже как — то обречённо, бессмысленно.

— Костян! — просипело рядом, — ты что? Сдаться решил? — голос прозвучал, будто со стороны, но будто был его, — не сдавайся, — Костя приподнял голову готовый поклясться, что не произносил ни слова, попросту не хватало сил. — Ну ты даёшь, — в сиплом голосе, таком похожем на его собственный, прозвучали нотки сарказма, — решил «лишним» стать чтоль? — Костян нахмурился. Что это за голос? Или галлюцинации, как признак того, что он на самом деле сошёл с ума? Закрыл глаза. — Эээ нет, так не пойдёт, — голос стал твёрже и звучал вокруг, — узри, — прошептали на ухо, — Костян вздрогнул и распахнул глаза…

…практически в упор, на него смотрело сморщенное лицо старика с седыми усами и бровями. Глаза крест-накрест были зашиты толстыми кожаными ремнями, небрежно убранными в ямки, наполовину сгнившего носа. Костян снова оцепенел.

— Ну чего? — заговорило лицо, не шевелящимися губами, — чего уставился? — остатки ноздрей дёрнулись.

— Сам же сказал глаза открыть, — не думая выпалил Костя.

— «Лишним» лишние не нужны, — Костя нахмурился, не понимая, что несёт голова старика, — у нас всё под счёт, — голова чуть склонилась набок, — если станешь «лишним» ты, то придётся двигаться нам и кто — то, никогда не станет «нужным», — надув щеки он кашлянул, не открывая рта. Костя поморщился. — Так что ты «лишний» тут, среди «лишних».

— Кто такие «лишние»? — задал единственный, который пришёл в голову, вопрос Костя.

— Мы! — сразу ответил старик и окинул незрячими глазами вокруг, повторяя взгляд движением головы, — «лишние» это мы, поэтому… Чуть ниже лица показалась синюшная рука, точнее кисть, кисть с обручальным кольцом, — тебе придётся покинуть нас. Ты не достоин, быть «лишним», — рука поманила к себе, Костя протянул свою в ответ… Ухватился за кисть, но та исчезла, растворилась, утекла сквозь пальцы, утекла, будто вода…

И тут Костя понял, до него дошло, что весь этот груз, который давил на него своей огромной массой, не что иное, как гора мертвецов, гора трупов, «лишних», уже успевших остыть и, кое-где, окоченеть. А само двигающееся место, в котором он очнулся, не что иное, как их перевозивший специальный транспорт, по-простому, труповозка.

Но он же жив. Как сказал старик, он «лишний» здесь, сказал, что ему нечего здесь делать. Может он указал ему путь?

В доказательство того самому себе, он вытянул руку и практически сразу наткнулся на что — то круглое, что — то мягкое и, такое же холодное. Женскую голую грудь, лежавшей на боку мёртвой девушки. Костя слегка пододвинулся к ней, помогая себе руками и, уперевшись ладонью в её солнечное сплетение, с силой толкнул обнажённое тело. Девушка слегка шевельнулась. Пододвинувшись ещё ближе, он толкнул её снова. Тело сдвинулось на несколько сантиметров и немного завалилось на спину. Костя двинулся следом.

Его затылок, плечи и спину, то и дело, касались, разные части чужих холодных конечностей. С каждым новым толчком эта «мёртвая гора» слегка шевелилась и вздрагивала. Костян замирал и, некоторое время, лежал без движения. Глаза слезились. Дышать было нечем. Но Костя полз вперёд, сдерживая тошноту и рвоту. Он снова упёрся в бок девушки, гниющая жидкость, которая какое — то время назад наполняла жизнью это женское тело, стала сочиться между его пальцев, стекая на фанеру.

Костя толкнул снова, затем ещё и ещё, дальше и дальше. С каждым толчком становилось легче, тело поддавалось. Ему повезло. Старик был прав. Вот, он снова почувствовал приятное дуновение ветерка. Толчок, стало светлее.

Взглянув на тело, он увидел, слегка освещённые, его очертания. Толчок. Свежий воздух, будто ураган, ударил ему в лицо. Костя глубоко вдохнул. Через появившуюся щель между грудой тел и телом девушки, он разглядел знакомый лучик света, который недавно дразнил его, но сбежал.

Толчок. Самый сильный. Самый последний.

Он высунул руку наружу, положив её поверху тела и, будто обнимая девушку, подтянулся сам, практически, уткнувшись носом в гниющий бок.

Запахи Костя уже не чувствовал. Не чувствовал холода, мёртвого окоченелого тела, когда проползал по нему сверху. Просто полз. Полз на яркий, заставивший зажмуриться, солнечный свет. Полз, спасаясь и благословляя старика. Благословляя эту девушку. Кем бы она ни была.

Штаны стали слезать с ног. Он замер. Кое — как запустив к ним руку, понял, что одна из его подтяжек, снятых с плеч, зацепилось за что — то внутри этой гниющей, окоченелой массы. Он снова подался вперёд, но штаны сползли ещё ниже. Выбора не было. Он пополз дальше. Неаккуратно перевалившись через тело, Костя стал подтягивать свои, все ещё ватные, в одних трусах, ноги, а затем повалился на спину и глубоко задышал. Голова пошла кругом. Штаны с подтяжками остались позади, остались у мертвецов. Остались у «лишних».

Но кроссовки, золотые кроссовки фирмы «ADIDAS», были на месте.

Тошнота отступала. Он повернул голову в сторону мёртвой девушки и слегка приоткрыл, зажмуренные, ещё не отвыкшие от темноты, глаза и вздрогнул. Девушка смотрела в ответ. Она смотрела полузакрытыми, накрашенными синей тушью, практически сливающейся с цветом её тела, глазами. Брюнетка. Накаченные ботексом губы, слегка потрескавшиеся у уголков рта. Нос был сломан и сильно свернут на бок, закрывая собой одну из ноздрей. Машинально Костян потрогал свой. Тот болел, но дышал нормально. Полновата. Груди девушки расплылись по телу, превращаясь в два огромных блина и устремляясь вверх темно фиолетовыми сосками.

Костя огляделся.

Груда, кое-как, наваленных мёртвых тел, предстала его взору. Голые, одетые, завёрнутые в простыни и тряпье люди, люди разного пола и возраста. Искалеченные, с отсутствующими конечностями. Разноцветные, синие, серые, красные, черные, видимо уже совсем давнишние. Иногда, взгляд Кости натыкался на младенцев, мальчишек трёх — пяти месяцев отроду, в основном с небольшими тонкими ранками на груди в области своих маленьких сердечек. Старики, старухи с пепельными, потухшими глазами, скрюченными руками и дряблой, но закоченелой кожей. На самой верхушке этого жуткого «кургана», развивался огроменный кусок брезента. Его края, чтобы не сдуло ветром, были заправлены за несколько нижележащих тел.

Ужас, страх и паника снова стали подкрадываться к его сознанию. Костя уставился в небо.

— Какого хрена? — он попытался привстать на локтях. Одежда, то, что от неё осталось, была насквозь пропитана засохшей кровью и сукровицей. Левая нога не слушалась и, будто ватная, бездушно лежала на фанерном полу. Костян дотронулся до неё, однако прикосновения практически не ощущал. В спине резко отдалось. Слишком сильно он согнулся, осматривая свою ногу. Костя снова откинулся на спину и осмотрелся.

Повозка, хотя, скорее, не что иное, как обычный деревянный кузов, с фанерным полом, приколоченным гвоздями к её основанию, и двух бортов, границами которого, были обыкновенные деревянные, полуметровые колья, вбитые в тот самый фанерный пол на расстоянии, примерно, полуметра друг от друга.

Приподняв голову по направлению движения, Костя присмотрелся, в надежде разглядеть того, кто управлял этим, не привычным для него, транспортным средством, но повозка двигалась сама по себе. Он помотал головой и подполз к одному из бортов, аккуратно взявшись за граничный кол.

Лес. Зелёный, густой. Сплошняком, стоявшие друг к дружке, огромные ели, уходили высоко в небо, закрывая собой половину небосвода.

— Куда же мы едем? — спросил он вслух сам у себя. В спине снова кольнуло, и Костя растянулся на полу, стараясь меньше двигаться и напрягаться.

В лесу что-то шевельнулось. Костя резко повернул голову и, привстав, снова схватился за деревянную палку у края повозки, разглядывая живую зелёную стену. Краем глаза, он уловил какое-то движение, где-то сбоку, а приглядевшись, не поверил своим глазам.

Наполовину скрываемый огромными листьями папоротника, рядом с, исполинских размеров, деревом, стоял высокий человек в темно — зелёной одежде, с натянутым на голову капюшоном. Лицо его было измазано грязью, но Костя понял, что человек наблюдает за ним, видит его. Рука незнакомца была согнута в локте, и закинута за голову, ладонью придерживая затылок, а другая медленно поднялась из-за высокого куста, сжалась в кулак, оставляя указательный лишь палец, который, достигнув рта, несколько раз коснулся губ, призывая к молчанию.

Костя непроизвольно кивнул. Незнакомец сделал шаг назад и исчез в плотных зарослях леса.