Бесплатный фрагмент - Соленые огурцы

СБОРНИК РАССКАЗОВ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Подготовить банки, можно трёхлитровые или поменьше. По­мыть банки, обдать кипятком. Приготовить крышки (лучше закручивающиеся). На дно банки утрамбовать несколько смородиновых и дубовых листьев, хрен, укроп, головку чеснока (зубчики поре­зать пополам). Затем плотно уложить полбанки огурцов. На огурцы снова зелень в обратной последовательности: чеснок, укроп, хрен, дуб, смородиновый лист. Затем ещё полбанки огурцов, до верха. Поверх огурцов чеснок, дуб, смородину, наверх три зонтика укропа. Закрыть крышкой и оставить на десять часов, чтобы огурцы впитали все запахи трав. Можно делать с утра и вечером закрывать, или оставить на ночь, а утром закрыть. Через десять часов всыпать в банку три столовых ложки соли, залить холодной водой (некипячёной). Поставить банку в тазик или миску (чтобы пена туда стекала), оставить бродить при комнатной температуре. Когда брожение приостановится (дней через десять перестанет пу­зыриться, время зависит от температуры воздуха в комнате), слить рассол в кастрюлю, долить чуть воды (взамен убежавшей при бро­жении), закипятить, добавить ещё одну чайную ложку соли, осту­дить до комнатной температуры и снова залить этим рассолом огурцы в банках. Всё! Закрыть крышкой, убрать в гараж, в подвал или любое тёмное прохладное место на хранение.

Теперь название сборника обосновано, и Вы сможете при­готовить вкусные солёные огурцы. В холодный зимний вечер, по­хрустывая огурцами на кухне, можно открыть эту книгу, похру­стеть уже и моими рассказами.

— ОСТОРОЖНО, ДВЕРЬ в ЛЕТО ЗАКРЫВАЕТСЯ

— «Осторожно, двери закрываются…»

Нахожу свободное место. Ехать очень долго. Так долго, что если подсчитать всё время, проводимое мною в метро, то хватит на отдельную жизнь. Устраиваюсь удобней и, как обычно, закры­ваю глаза.

…жёлтое одуванчиковое поле. Лето. Так солнечно, будто само солнце вылилось из небесной чаши на землю. Я парю. Если бы шёл, давил бы одуванчики. Лёгкий ветерок нежно обнимает разогретым воздухом. Спокойствие и умиротворение. Вижу вдалеке дом. Чем ближе я к нему, тем больше он похож на старый дачный домик. Дверь открыта. В проёме виден силуэт. Силюсь понять, кто это, но не могу. Силуэт размывается, как видео на ста­рой кассете. Я очень близко. Ещё чуть-чуть…

Толчок.

— «Станция «Площадь Свободы».

Открываю глаза, через одну остановку мне выходить. Нуж­ная мне станция располагается не в лучшем районе города, прак­тически в промзоне, полуразваленной, одичавшей, как и мест­ные собаки. Но за свои годы я видел многое, гораздо хуже этого.

Я успел поучаствовать в нескольких локальных войнах, получить два ранения и одну контузию.

Мне 33 года. Возраст Христа. Хотя я и не очень верующий, но сочетание цифр не запрещает мне проводить аналогии. Вот Лиза, наверняка, даже пошутила бы:

— Попробуй превратить воду в вино, и мы с тобой постоянно будем молодыми и пьяными.

Лиза. Если бы ты знала, чем я сейчас занимаюсь, шутила бы так? Разговаривала бы вообще со мной?

— Привезли ещё трёх, — протрещал голос в нательной рации.

— Чёрт, в день нельзя больше пятнадцати человек, для кого регламенты пишутся? — недовольно ответил я.

— У нас изменения в уставных документах, увеличен лимит до двадцати трёх. Спрос в наше время очень большой, начинаем.

— «Осторожно, двери закрываются, следующая…»

Очередной день, опять в метро. Если соединить все дни в один, то получится детская головоломка «найди пять отличий между картинками». Одно, может, два мелких ты найдёшь легко, остальные не найдутся вовсе: здесь их не существует в принципе. Закрываю глаза.

…жёлтое одуванчиковое поле. Ощущения такие же: лёг­кость, спокойствие, только небо подёрнуто серой дымкой. От­ того и солнце не такое яркое. Я, по-прежнему, парю над полем. Впереди знакомый домик, он очень похож на рисунок с рекламы какой-нибудь строительной компании: крыша-треугольник, под ним окно, справа дверь. Силуэт похож на женщину, угадывается платье. Протягиваю руку.

Толчок.

— «Станция «Площадь Свободы»

Их всегда привозят в серых колпаках на лицах. Они не должны видеть моё лицо, а я их. Всё честно. Смотреть смерти в лицо, когда ты сам её позвал, страшно. Клиенты платят не за страх, а за свободу. Единственное — способ освобождения выбира­ет фирма-исполнитель, это одно из условий контракта. Наша фир­ма, как и многие, выбрала выстрел в голову. Для стопроцентно­го эффекта использовались только разрывные пули. Какая уж тут красота финала, мы берём исключительно гарантией на работу.

Сегодня был один, воскресенье. Как ни странно, в воскре­сенье всегда было мало людей. Грузный мужчина, видно под кол­паком тяжёлое дыхание. Заметно: то ли молится, то ли просит всё отменить, но за толстым прозрачным стеклом мне ничего не слышно. Если ты сюда попал, назад дороги нет. Я направляю при­цел механического ствола ровно по центру его головы. Щелчок. И всё. Следующий.

Больше полугода никто не задерживается на этой работе.

Я — исключение. Нужно понимать различие между словами «исключение» и «исключительный». Ни в коем случае не причисляю себя к последним. На этом месте я ровно два года, меня считают лучшим. Один раз получил даже грамоту из рук корпоративной «шишки», одного из учредителей фирмы для самоубийств.

После того, как ушла Лиза, мне стало на всё наплевать. Она была всем. Когда у тебя что-то исчезает, что-то самое важное и ценное в жизни, пустота накрывает целой Вселенной.

Как-то Лизе я подарил кулон с кусочком метеорита. Чёр­но-матовый камень в золотой оправе. Я сказал: «Это кусочек кос­моса для тебя». Она улыбнулась и ответила: «Так, по кусочку, ду­маешь подарить мне целую Вселенную?».

Сегодня в метро душно от большого количества людей. В та­кие дни я хочу, чтобы все они попали ко мне сегодня на «сеанс», легче было бы дышать.

Закрываю глаза…

…одуванчиковое поле, только теперь они созрели, стали бе­ло-пуховыми. Ветер несильный, но с некоторых срывает «шляп­ки», они улетают в пасмурное небо. Снова дом вдалеке, лечу к нему очень быстро. Вижу старое, морщинистое дерево, из кото­рого он сделан. В проёме силуэт, но уже более чёткий. Он? Оно? Она? Да, она. Тянет ко мне руку…

Толчок.

— «Станция «Площадь Свободы, осторожно…»

Осторожность в моём деле — самое главное. И прежде все­го, по отношению к самому себе. Тот, кто был до меня, допустил непростительную ошибку: клиентов было четверо, муж с женой и два ребенка, мальчики лет 11—12. Он прицелил стволы на четы­ре точки, но активировал только две. Пришлось срочно вызывать сменщика. Чувства отупляют, затуманивают разум. А что может сделать человек «невидящий»? Только глупость, за которую при­дется платить.

Я любил Лизу. Неправильно. Я люблю Лизу до сих пор. Ког­да она исчезла, я не находил себе места. Короткая записка толь­ко больше сводила с ума: «Прости, с тобой я потерялась». Может, она тогда уже чувствовала во мне чёрную дыру, пустоту, кото­рую я принёс с войны. Может, это, может, ещё что-то. Я не знаю. Прошло три года, и вот я здесь. За стеклом. У сенсорной панели для наведения.

Сегодня седьмой клиент за день. Семь. Счастливое число для несчастных. Навожу прицел автоматически, не глядя, запу­скаю — один, два…

В последний момент, мельком, замечаю поверх кофточ­ки под серым колпаком кулон: чёрно-матовый камень в золотой оправе.

…три, выстрел.

Как я вышел с работы, не помню. Как проверял контракт клиента и анкету, надеясь найти ошибку, несовпадение, — очень смутно. Но нет. Это была Лиза. Почему?

В метро спускался будто другой человек, будто смотрел на себя со стороны и только дёргал ниточки: вверх — нога делает шаг, вниз — делает другой. Чёрная дыра во мне поглощала остатки человеческого. Хотя, правильно будет сказать — останки че­ловеческого.

— «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Площадь Освобождения» — не помню название такой станции.

Дёрнул за ниточку — сел. Закрыл глаза…

…одуванчиковое поле. Одуванчики все разлетелись, малень­кие палочки. Ещё чуть-чуть и пойдёт дождь, ощущаю его запах. Темно и пасмурно. Впереди дом. В дверном проёме стоит Лиза и улыбается. Той доброй и тёплой улыбкой, какой она умела. Она обнимает меня.

Толчок.

Но ничего не меняется. Я так же с Лизой. И теперь уже на­всегда. Моя милая девочка. Дверь за мной закрывается, разде­ляя некрасивое одуванчиковое поле и мою новую реальность.

Я теперь там, где и должен был быть всё это время. Спасибо Лиза, что, наконец-то, забрала меня к себе. Так хорошо и спокойно…

ДЯДЯ КОЛЯ, ИЛИ ОБЫЧНАЯ ИСТОРИЯ

Я бежал.

Два квартала казались вечностью. Но именно они сейчас были между этим зимним, ветряным городом и моим домом за 2000 километров отсюда. Здесь, казалось, метели — такое же нормальное явление, как день или ночь. Местные напоминали гно­мов, возвращавшихся с рудников: сгорбленные, укутанные в кучу тряпья, с безразличным и привыкшим ко всему выражением лица.

Я высокий, в полуоткрытым пальто, в шапке набок — был по­хож на веточку, с последним листом на дереве. Вот-вот и оторвёт­ся листок и полетит по ветру, чтобы потом упасть и укрыть со­бою землю.

Я опаздывал на поезд. Жизнь моя осложнялась и тем, что был жуткий гололёд и последний рейс на сегодня, а в кармане — последние двести рублей да билет. Командировка из разряда крайне неудачных.

Я бежал быстрее.

Сократить путь дворами. Поворот. За ним ещё. Резко… не вошёл, поскользнулся и стоп… темнота… холодно.

Когда открыл глаза — а сделать это получилось с трудом: ресницы забились снегом — увидел только черноту с отблеском света на пролетающих снежинках. Около затылка чувствовалось тепло. Кровь. Пожалуй, теперь некуда торопиться.

— С приездом! — раздался хриплый голос где-то сбоку, и тело моё поднялось за подмышки и медленно стало двигаться в извест­ном только обладателю голоса направлении. Дальше опять про­вал. Темнота…

Очнувшись во второй раз, я почувствовал, что голова моя перевязана, а я прислонён к чему-то мягкому и бесформенному, но главное, было тепло. Рядом стояла старая электрическая плита без верха, внутри полыхал огонь. Крыша над головой была, толь­ко вот стены одной не наблюдалось вообще. В проходе, присло­нившись боком к стене и опираясь свободной рукой на костыль, стоял «снежный человек». Сквозь сумрак ночи и снега позади, об­мотанный разными тряпками, с бородой, которая, казалось, за­нимала всё лицо, стал проглядываться человек. И особенно ярко были видны глаза, в них плясали недовольные отблески костра. Присмотревшись, я заметил, место левой ноги занимала культя.

— Шо ж, голубчик, добегался? В том месте тока я хожу. Коли бы не было меня, таки и околел бы ты там, — сказал мой спаситель, смачно плюнув в огонь.

— Спаси… бо… — почти шёпотом ответил я. В голове зве­нели тысячи колокольчиков, губы отказывались шевелиться, — А как Вас зовут?

— Да, как хошь, зови. У нашего народа нет имён. Одни зва­ния: «погорелец», «дурак», «алкаш»…

— Дядя… Коля… — не спросил, а больше вспомнил.

Когда был совсем маленький, напротив нас жил сосед. Все его звали «Дядя Коля», независимо от родственной принадлеж­ности. Дядя Коля любил рассказывать по вечерам, сидя на лавоч­ке, истории, как он потерял ногу. Причём, не один раз причина менялась: то он потерял ногу на войне, то в драке, то на заводе фрезой. Любая из этих историй подавалась с эмоциями и с таки­ми мельчайшими подробностями, что вся детвора заново верила Дяде Коле. Истина оказалась прозаичней: как поведал папа, Дядя Коля был пьян, уснул зимой на улице и отморозил ногу. Помню, я очень огорчился тогда.

— Дядя Коля так Дядя Коля, — нисколько не противился мой спаситель.

— Как мне… Вас…

— Да никак! «Спасибо» и на том хватило. Мне, мил человек, свою жизнь не жалко, не сберёг, так хоть чужую попробую. Бо­женька всё видит. Я уж отковылял на почту, скорую вызвал, ска­зал, что тут человека убивают, а то они так сюда не приедут. Ско­ка было уже.

Дядя Коля начал плотнее укутываться, я попытался прив­стать.

— Ты лежи. Я пойду пока, погуляю, а то, етить, меня к ле­гавым заберут, подумают, я тебя шлёпнул. Лежи, грейся, быстро приедут.

Снег в проходе закружился сильней, когда Дядя Коля вы­шел. Я остался у костра с непонятным умиротворением на душе и ощущением, что всего этого не было, а если и было, то теперь будет хорошо. И где-то вдали зазвучала сирена, словно дикая зим­няя симфония, смешанная с ветром и метелью. Мне представи­лось: руководит этим оркестром безумный бородатый повелитель стужи, летающий над деревьями, домами, пугающий маленьких детей. Он пытается напугать и меня, но мне совсем не страшно.

Я провалился в темноту…

В этом году у меня действительно всё было хорошо: родил­ся сын Николай. И где-то через полтора года меня снова направи­ли в командировку в этот далёкий город. Битых два часа я бродил по дворам и закоулкам в поисках того самого места, где я грелся у костра. Но всё было тщетно.

И тут, когда я уже вовсе отчаялся, мне навстречу попался типичный «погорелец» или «дурак», в общем, со званием, кото­рое давал таким людям Дядя Коля.

— Извините… Вы не знаете где сейчас… одноногий, тут жил рядом где-то, — неловко спросил я.

— Дык, нету его, отковылялся. Замёрз прошлой зимой, — отве­тил человек и поспешил удалиться в заросли у детской площадки.

А я остался один, не в силах пошевелиться и пойти. Время остановилось, а мир вокруг показался копией, дешёвой репродук­цией реальности. И центром картины был я, замёрзший, припо­рошенный снегом, и где-то вдалеке, на заднем фоне, шёл Дядя Коля на целых двух ногах в светлое бытие. Будто бы в ту зиму за­мёрз не он, а я.

САША И ГАЛЯ УЛЕТАЮТ НА МАРС

Пылающее, косматое солнце стояло высоко над Марсом. Такое солнце видывали в Петербурге, в мартовские, ясные дни, когда талым ветром вымыто всё небо. А. Н. Толстой «Аэлита»

А здесь меня всё меньше и меньше, Здесь меня осталось чуть-чуть. Отпусти меня, и дай улететь Туда, куда я хочу.

Группа «Чиж»

Глава первая, в которой Саша получает «письмо счастья»

Это субботнее утро ничем не отличалось от предыдущих. Саша проснулся, почистил зубы, включил компьютер и пошёл заваривать чай. Чай, кстати, собирал Сашин папа из полезных дикорастущих трав. Пока заваривался чай, Саша, по привыч­ке, решил проверить электронную почту. Сегодня было несколь­ко писем от ненужных сайтов, на которые он был подписан, два письма от президента, их почта автоматически определяла как спам. Вообще, все письма от женщины-президента со звучным именем и фамилией — Эльвира Жириновская — определялись как спам. Этот факт Саша искренне считал несправедливым: пре­зидент хотела быть ближе к простому народу, ежедневно писа­ла письма, вкладывая свою душу и сердце, а почтовый сервис не­умолимо отвергал эти письма.

Последнее письмо было и вовсе похоже на спам. В нём говорилось, что Сашина анкета, которую он отправлял несколько лет назад, больше как «в шутку», проверена и одобрена, он и его супруга выбраны участниками экспедиции на Марс, с основанием там колонии. Также предупреждалось, что билет в одну сторону и обратно вернуться технически не представляется возможным. В письме большими буквами: «К ЧЕТВЕРГУ ЗАКОНЧИТЕ ВСЕ ЗЕМНЫЕ ДЕЛА, — а дальше, — ожидайте письма с дальнейши­ми инструкциями. С уважением, Ваш Илон Маск».

Перечитав последнее письмо несколько раз, Саша не мог поверить своим глазам.

— Не может быть! — сказал Саша в пустоту квартиры, пусто­та ответила молчанием, только в клетке с почтовыми голубями самый толстый голубь Владимир недовольно курлыкнул.

Нельзя сказать, что Саша был человеком доверчивым, ско­рее, наоборот. Любую новость или знание, он сначала аргумен­тированно отвергал, будто бы старался доказать самому себе и всему миру, что он умнее и просто так его не проведёшь, но в те моменты, когда масштаб истины становился больше, чем Са­шина голова, он сдавался. Так и сейчас, проведя два часа в раз­думьях, приводя доводы и аргументы самому себе, поискав в Ин­тернете информацию о подобных письмах (половина источников утверждала, что это очередной развод, а другая, что всё это прав­да, и на Марс мы летим встречаться с аннунаками и рептилоида­ми, чтобы создать новый вид человекообразных), Саша пришёл к выводу: письмо настоящее и ему будет плевать на мнение окру­ жающих, он летит. Написав короткую записку и привязав её к лапе голубя Владимира, он отправил его к своей супруге Галине. Мо­бильные телефоны были давно запрещены указом президента как «греховные игрушки, присланные зарубежными врагами народа».

С немного безумными и горящими новой идеей глазами Саша налил папин травяной чай, сделал глоток и понял: это, воз­можно, последний раз, когда он пьёт чай на этой планете.

Глава вторая, в которой Сашины родители отпускают его скрепя сердце

В воскресенье Саша решил сообщить радостную новость родителям. Они жили в пяти километрах от города, в деревне «Оклахома». Название своё деревня получила благодаря американоповёрнутому главе сельсовета. По этой же причине за деревней был недостроенный хайвей для перегона скота, у домов цвели ак­куратно подстриженные полутораметровые лопухи и репейники, а все жители были обязаны говорить с южноамериканским акцен­том. Девиз штата-побратима «Труд побеждает всё» красовался на въезде с небольшим изменением, относящимся скорее к каждо­му из её жителей: «Труд побеждает всех». По трудовой повинно­сти восемьдесят процентов натуральных доходов деревенские обязаны были передавать главе сельсовета, а тот куда-то в город на поддержку нацпрограммы «Огород семьи — оборона страны». Скорее всего, именно поэтому власти и терпели странные выход­ки главы сельсовета.

В родительский дом Саша приехал на санях, запряжённых школьниками. Подработать таким способом «на карманные рас­ходы» считалось нормальным. «Главное, чтобы уроки по истории Отечества не пропускали», — говорил директор школы.

Расплатившись мотком шерстяной ткани, полученной в ка­честве зарплаты, Саша вошёл в тёплые сени и постучался.

Дверь открыл Сашин папа:

— Привет! Май сан! — воскликнул он, улыбаясь во весь рот. Следом в дверях показалась мама.

— Вай не предупредил наус? Заходьи милый! — обхватив с двух сторон Сашины плечи, родители завели его сразу на кухню. Мама в спешке стала накрывать на стол, папа же сел на табурету у окна, наблюдая за этой суматохой. Саша быстро поведал про свои планы на ближайшее будущее, про полёт на Марс, про то, что это мечта всей его жизни, и он верит, что действительно уле­тит. Потом он замолчал в ожидании реакции родителей. Мама поставила на стол сковороду с зажаренными в печи воробьями, глубоко вздохнула и заговорила, глядя Саше в глаза и душу (толь­ко мамы так умеют делать), напрочь забыв про акцент:

— Тебе что это в голову взбрендило? Какой Марс, Саша? У вас в городе там все с ума посходили, что ли? Ваше поколение вообще зажралось совсем. У нас в молодости даже электричества не было, а у вас и по четвергам, и по субботам с девяти до часу жги лампоч­ки, сколько хочешь. Внуков тебе рожать надо, государство вон на третьего ребенка по пачке масла выделяет в месяц! Пачка масла в месяц, Саша! А ты…

— Но мам!

— Не перебивай мать! — мама недовольно кинула в тарелку перед Сашей пару воробьев, — не нравится в городе, так к нам переезжайте, мы с отцом птиц выращиваем, картошку, нам по­могать будете повинность выполнять. Отец, ты чего молчишь?

Папа поправил съехавшие очки, попытался что-то сказать, но мама его перебила:

— Вот всегда так, слова из тебя не вытянешь. Сынок, мы же тебе хорошего желаем только, ты вот помнишь, кем в детстве хотел стать?

— Космонавтом, — неуверенно ответил Саша.

Мама даже в лице переменилась. И точно, она вспомнила, как маленький Саша, нацепив мотоциклетный шлем, бегал по дому и «приземлялся» на неизвестных планетах, счастливый, из­лучающий свет откуда-то изнутри. Не все ли дети такие? Не всем ли взрослым хочется хоть на секунду вернуться в это состояние? А сейчас, очевидно и известно, в том мире, в котором они вынуж­дены жить, в котором будут жить и её внуки, шанс обрести это со­стояние близится к нулю.

— Космонавтом… — повторила мама и обессиленная мед­ленно села рядом с папой. Взгляд её немного затуманился.

— Космонавтом… Знаешь, сынок, я совру, если скажу, что полностью тебя поддерживаю, но и противиться не буду. Если это всё реально, то материнское благословление ты получаешь. Отец! Чего молчишь?

Папа видно тоже нерадостно принял эту новость, тем не ме­нее, сходил в спальню, нашёл спрятанные в шкафу с одеждой свои майорские часы с компасом и вручил их Саше, молча. Видно было, что родители, всё-таки, отпускают Сашу, хоть и скрепя сердце.

Саша задумчиво дожевал воробья и ушёл.

Глава третья, в которой Сашин начальник похож на медведя

Понедельник. В кабинете заместителя старшего начальника 3-ей кадастровой степени службы организации деятельности «НЧС» (сокращено, в кабинете Сашиного начальника) было холод­но. Отопление отключили давно, а установленную у окна буржуй­ку ещё не начали топить, ждали поставок кизяка из дружественно­го Пуркменистана. Сашин начальник сидел в нескольких тулупах, шапке и огромных рукавицах. Лицо начальника было потеряно в бороде, и всем своим видом он напоминал дикого медведя. Меж­ду рукавицами была зажата ручка, и было забавно смотреть со сто­роны на попытки начальника подписать какой-то приказ

— Александр, — сказал начальник, не отрываясь от своего занятия, — что за херня?

Сашин начальник если и ругался, то всегда по делу, а дела у начальников есть, как известно, всегда.

— Увидел твоё заявление об уходе, — не поднимая глаз, продолжил начальник, — в нём сказано, что ты собрался лететь на Марс.

— Да, собрался. Я участвую в планетарной экспедиции.

— Я понимаю, что платим мы мало и не всегда деньгами, чаще всего. Штрафы у нас большие за нарушения распорядков: за чихание, частные походы в туалет, моргание больше тысячи раз в час. Но не обязательно при этом ловить «шизу».

— Я абсолютно адекватный, это реальный шанс… — начал было парировать Саша, но начальник его перебил:

— Или тебя в Монголию переманивают, что ли? Снуют туда-­сюда эти монголы херовы. Ну и какая разница, что у них телепор­ты даже используют в быту, у нас-то не хуже: вода, вон, бесплат­ная, по средам. Ты эти глупости брось мне, понял? — впервые начальник поднял свой взгляд на Сашу, взгляд колючий, как мо­роз в кабинете.

Сашу этот взгляд прямо до костей пробрал, да настолько, что он подумал, а может и правда это он с ума сходит. И письмо — это просто спам, неотсортированный почтовой программой. Но как же мечта? Как же Марс? Если существует хоть самая малень­кая вероятность, что это всё реально, то этим надо попытаться вос­пользоваться.

— Я не буду менять своего решения, я увольняюсь и лечу на Марс! — произнес Саша, придав интонации как можно больше воодушевления и гордости.

— Марс. Александр, короче так: ты либо забираешь заявле­ние, либо принудительно отправляешься на терапию, там тебе мозги быстро прочистят, про психонасильную помощь в курсе? Срок тебе до пятницы. А сейчас идёшь в отпуск, без содержания и сожаления. Марш отсюда.

Саша послушно вышел из кабинета, стараясь максималь­но сильно при этом хлопнуть дверью, но на эти случаи, видимо, к косяку было прибито несколько слоёв войлока. Поэтому хлопок не получился, зато в душе у Саши росла уверенность в том, что он последний раз переступал порог этого кабинета.

Глава четвёртая, в которой Сашу освещают СМИ тремя микрофонами

Во вторник Саше снился сон. В нём он будто бы гулял в поле и наткнулся на стаю стервятников, которые были одеты в маленькие деловые костюмчики и клевали что-то среднее между фаршем и капустой (голубцы, что ли?). Увидев Сашу они полетели в его сторону и он смог почувствовать вонь, витавшую в воздухе. Запах усиливал­ся с каждым взмахом крыльев, и, чем ближе стервятники подлетали к нему, тем острее становился запах и чувство опасности. Сердце Сашино бешено застучало. Тук-тук, тук-тук, бах-бах! Бах-бах!

Саша проснулся, в дверь стучали, громко, с нетерпением. Полусонный, в трусах он подошёл к двери.

— Кто там?

— Мы репортёры из газеты «Вечерние байки», пришли по­говорить о Вашем полете на Марс, — затараторили несколько го­лосов за дверью.

Городок был небольшой, и новости распространялись очень быстро. Ещё быстрее в результате работы местных репортёров. Из-за нестабильной работы электричества телевизионный фор­мат новостей давно исчез. А из-за проблем с бумагой газеты не печатались вовсе. Репортёры газеты «Вечерние байки» собирали местные новости, а потом бегали по городу и кричали анонсы в рупор. Те, кого интересовала новость подробнее, должны были что-нибудь дать репортёру и тот с удовольствием вдавался во все подробности, иногда даже неплохо актёрски отыгрывая самые пикантные места.

— Можно задать Вам пару вопросов? — голоса за дверью не унимались.

Саша, набросив халат, открыл дверь. В квартиру ввалились три человека и бесцеремонно стали пихать микрофоны Саше в лицо. Репортёры по старой привычке постоянно брали микро­фоны, хоть и подключить их было абсолютно некуда. Видимо, этот факт позволял чувствовать себя увереннее, как ребёнку, ко­торый уже научился ходить, но ещё постоянно ищет вокруг себя опору, чтобы не упасть. Все трое были в потрёпанных пиджаках с галстуками, причём, у одного, самого старого из них, роль гал­стука выполняла толстая верёвка.

— Александр, во сколько у вас отлёт? А когда вы узнали, что летите на Марс? А у вас были в детстве травмы головы? А вы уже собрали вещи? А вы любите президента? А на сколько вы улетае­те? А вы верите в Деда Мороза? А как восприня…

— Хватит! — оборвал череду вопросов Саша. — Да, я лечу на Марс, навсегда, травм не было, лечу в четверг, морально готов и больше на вопросы не отвечу.

— Но Алекса-а-андр, — протянул писклявым голосом один из репортёров, — люди должны знать все подробности этого со­бытия. Чем больше мелочей, тем больше это похоже на правду!

— Это и есть правда! Всё, уходите, — Саша не на шутку ра­зозлился и начал выпроваживать их из квартиры. Репортёры пя­тились назад, на лестничную площадку, продолжая тыкать ми­крофоны Саше в подбородок.

— Ах вы так? Александр, город такие новости услышит… — продолжил писклявый.

— … такие новости, — поддакивали его коллеги.

— Вы ещё пожалеете об этом, мы — заслуженные работники СМИ!

— …заслуженные.

Саше захотелось ударить этого писклявого, но он сдержал­ ся в последний момент. Вытолкнув их наружу, он закрыл дверь и ещё несколько минут слышал за дверью причитания репортёров. Вечером весь город знал, что Саша, якобы, летит на Марс, что это и не Марс вовсе, а диссидентство в чистом виде, что его завербовали зарубежные спецслужбы, что у него личный электро­генератор, подаренный шпионами за хорошую службу, и что зо­вут его не Саша, а Фильдих и он каждый день ест бананы и ана­насы и плевать хотел на Родину и президента. Пока Саша спал в своей кровати, ночью к его дому начали подтягиваться зеваки, пытавшиеся одним глазком заглянуть в квартиру на первом эта­же, где жил «марсианин», так его прозвали в народе.

Глава пятая, в которой Сашина жена ест борщ

В среду Сашина жена Галя вернулась с трудотерапии из сельского оздоровительного лагеря «Хорошее настроение». Когда Саша проснулся и зашёл на кухню, то увидел, как его любимая си­дит на кухне и ест борщ. Борщ носил такое гордое название боль­ше номинально, мяса в нём не было, не было морковки, капусты и многого другого, но зато там в избытке была свёкла. Чаще всего на трудотерапию отправляли собирать свёклу. Галя не первый раз попадала туда: по новым законам, если ты не очень был доволен своей жизнью, то лучшим способом это исправить была недель­ная ссылка в «поля». Недовольство жизнью строго фиксировали «дружинники». Галю последний раз подловили в магазине, когда она обозвала продавщицу мразью, так как та отказалась выдать шпроты по просроченному на три минуты продуктовому талону.

— Привет, милая, как съездила? Как дурацкая трудотера­пия? — спросил Саша, приобняв и поцеловав жену в щёку. Она улыбнулась и продолжила жевать.

— Почтовый голубь до тебя добрался?

— Ага, — ответила Галя, — и ты правда в это веришь?

Саша чувствовал напряжение, а ещё больше — страх. Если Галя сочтёт всё это полным бредом, то это его просто морально убьёт. С Галей они были женаты не так давно, но взаимно ощу­щали друг в друге поддержку и душевное тепло. Один без друго­го не мог существовать уже в принципе.

— Верю, — выпалил Саша. Именно выпалил. Казалось, от его «верю» в кухне повис запах пороха, и отдаленно эхом звуча­ло окончание «ю-ю-ю».

— Саш, ты же знаешь, здесь ловить нечего и уж если ты ве­ришь в полёт на Марс, то и я поверю тебе. Я как жена сентябри­ста, — Галя так громко засмеялась, что аж свёкла выпала изо рта. — И в огонь, и в воду, и в горы.

Саша вспомнил, как в прошлом году в сентябре мужчин на­сильно отправили строить туристический кластер в горах Алтая, а жёны поехали с ними поддерживать и помогать им. Кластер, по традиции, не достроили: кончились бюджетные поставки еды, а выражение «жёны сентябристов» осталось в обиходе.

— Галя, не перестану это повторять, но я тебя люблю! — улы­баясь, сказал Саша, и обнял жену.

— И я тебя Саша люблю, — ответила Галя. — Нам, наверно, надо какие-то вещи с собой собрать? В письме об…

Галя не успела закончить, в окно на кухне влетел камень, опи­сав дугу и врезавшись в шкаф с посудой. Осторожно, наступая на те места, где не было осколков битого стекла, Саша подошёл к окну.

— Предатель! Куда собрался лететь! Только попробуй вый­ти! — кричали на улице. Человек двадцать стояло у подъезда, вид у них был явно недружелюбный.

Саша крикнул Гале, чтобы она спряталась в ванну, а сам на­чал баррикадировать кухонное окно. Придвинул шкаф к окну, подпёр гладильной доской и стулом, потом то же самое проде­лал и в зале, соорудив защиту из письменного стола, подушек и старого кресла. Только после этого он позвал Галю, и они спеш­но начали собирать вещи, хотя не имели понятия, пригодятся они им или нет.

Ночь предстояла неспокойная.

Глава шестая, в которой Сашины ненавистники кусают себе очень больно локти

Четверг приходил в жизнь Саши и Гали бесконечно долго. До глубокой ночи люди что-то кидали в окна, кричали, несколько раз ломились в дверь. Саша и Галя держали оборону и даже успели собрать необходимый, как они посчитали, минимум вещей. Ближе к четырём часам как-то всё стихло, и они хоть немного смогли поспать. Сон был беспокойный, Саша то и дело хватался во сне за раритетное дедовское мачете, случайно обнаруженное на антресолях, а Галя, в своём коротком сне убегала от какого-то чудища, только на беговой дорожке это было очень сложно сделать.

Четверг, всё-таки, ворвался в жизнь Саши и Гали самым неожиданным образом. Сашу разбудил болезненный клевок в лоб. Он подскочил, держа перед собой мачете, готовый атаковать про­тивника. Но никого не увидел впереди. Галя тоже проснулась и с удивлением пыталась понять, что происходит вокруг. Источ­ник Сашиной боли себя обнаружил, промелькнув перед глазами и приземлившись на спинку стула. Это был голубь. Вернее, что-то механическое, серебристого цвета, похожее на голубя. На Сашу и Галю уставились два глаза-пуговки, светящихся синим.