Бесплатный фрагмент - Собирание русских земель

Объединение русского Северо-Востока

Сын Великого князя Московского Василия II Иван III (1462–1505) получил надежное наследство. За необычайно долгое правление он смог закрепить это наследие внутри страны и многократно приумножить его территориально в весьма благоприятной с точки зрения внешней политики ситуации. Его поразительные успехи, имевшие фундаментальное значение для будущего, привели к тому, что российские историки время от времени давали ему прозвище «Великий». Однако это прозвище так и не прижилось, так как данный правитель вел свою политику крайне изворотливо и старался избегать военных столкновений, он обладал великолепным умением ждать и действовать в самый подходящий момент. Иван III настолько явно избегал личного участия в войне, что иногда вызывал нарекания со стороны своих советников, заботившихся о престиже великого князя. Но он умел всячески возвеличивать свою власть и закреплять достигнутое в новом порядке. Однако он, без сомнения, был умным и дальновидным государственным деятелем высокого уровня. «Во внутренней и внешней политике Иван III проявил талант крупного государственного деятеля, выдающиеся дипломатические способности и большую предусмотрительность. При Иване III произошло объединение большинства русских земель в единое государство. «…Интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока, — указывает И. В. Сталин, — требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия» (Сочинения, т. 5, стр. 34)» (Большая Советская энциклопедия, Государственное научное издательство «Большая Советская энциклопедия», главный редактор Б. А. Введенский, том 17, 1952, с. 264).

Если его целью было объединение всей великорусской территории под властью Москвы, то возникали следующие объекты коллективной политики: Великие Тверское и Рязанское княжества, удельные княжества Ярославское и Ростовское, «городские республики» Великой Новгород и Псков, и, наконец, великорусские земли под властью Литвы, бывшее Смоленское княжество и мелкие княжества в верховьях Оки и в верховьях Десны, объекты самого разного ранга и весьма разной стойкости, приобретение которых соответственно требовало разных подходов. Включение Ярославля и Ростова было не политической проблемой, а административным и экономическим процессом в стиле Ивана Калиты. О ярославских князьях говорят, что они отдали свои голоса великому князю Ивану Васильевичу, а великий князь дал им взамен сельские округа и деревни. В случае с Ростовом произошла реальная покупка в пользу Великой княгини матери. Другими словами: последние независимые удельные князья Волго-Окского региона склонились перед вышестоящей властью и поступили на службу к московскому великому князю как рядовые землевладельцы, отличавшиеся от других лишь титулом князя. Очевидно, что сделали они это не добровольно и не без ожесточения. Столетие спустя князь Андрей Курбский, потомок ярославских князей, черпал силы для сопротивления самодержавию Ивана IV из памяти о былой княжеской славе.

Пока эти расширения Московской Вотчины происходили совершенно незаметно, назревал решающий конфликт с Новгородом. Василий II уже здесь изложил линию политики Москвы. Новгородцы, со своей стороны, не могли сомневаться в том, какая цель преследовалась в Москве. Московские великие князья, а до них владимирские, всегда рассматривали Новгород как часть великого князя Вотчины. Для них это был вопрос способности, а не желания реализовать это требование. Поскольку они делали это так долго, то считали это требование «стариной», старыми правовыми отношениями, освященными традицией.

К концу шестидесятых годов 15 века Иван III почувствовал себя достаточно сильным, чтобы восстановить «старину» по отношению к Новгороду. Подготовка не могла остаться незамеченной новгородцами, и они ответили политикой, явно ориентированной на Литву. Казимир IV Ягеллончик (великий князь литовский с 1440 г., король польский с 1447 г.) поручил киевскому князю Михаилу Олелькович представлять литовскую державу в Новгороде, но он сделал это лишь ненадолго и без заметного эффекта зимой 1470/1471 года. Договор Новгорода с Казимиром, попавший в руки москвичей на поле Шелонской битвы в 1471 году, давал великому князю литовскому и польскому королю такие же, весьма ограниченные права, которые Новгород в ином случае предоставлял своим князьям. Несколько вещей были особенно важны для партнера-католика: ему не разрешалось прикасаться к греческой православной вере города и не разрешалось строить никаких «римских церквей» ни в самом Великом Новгороде, ни на новгородских окраинах, ни во всей Новгородской области. И было прямо указано, что ему не разрешено закрывать «Германский двор» и что литовским купцам разрешено торговать с немцами только при посредничестве новгородских купцов. Позитивной обязанностью Казимира была защита Новгорода «со всей его Литовской Радой» от нападения великого князя Московского. «Литовская» партия в Новгороде, стоявшая за договором и вовсе не состоявшая, как изображают московские летописи, из одной только предательской боярской клики, а включавшая в себя защитников новгородских свобод из всех слоев населения, показала тяжелое разочарование: Казимир и пальцем не пошевелил, когда летом этого же года хорошо организованное московское войско двинулось по тщательно разработанному плану кампании, включавшему также действия против новгородской зависимой области на Двине. Предоставленные сами себе, новгородцы потерпели сокрушительное поражение: отвыкшие от боя ремесленники и купцы не могли сравниться с феодальными сборами москвичей и татарскими войсками, пришедшими вместе с москвичами. Иван III мог ставить свои условия. Помимо наказания ведущих литовских комбатантов, великий князь довольствовался вручением «старины», то есть правом восстановить старый порядок в своем духе. Прежде всего это означало, что город откажется от самостоятельной внешней политики и вообще все спорные вопросы будут решаться в пользу великого князя Московского.

Но это все же было двустороннее соглашение, и городская автономия все еще сохранялась, хотя и в ограниченной степени. Лишь несколько изменений в формулах указывают на происходящие фундаментальные изменения. О «Владыке» Великого Новгорода, который привык заключать договоры с князьями на равных, здесь уже не идет речь. Оставшаяся автономия Новгорода основывалась лишь на милости великого князя. Эту благодать легко можно было отобрать у новгородцев, что и произошло в 1478 году, когда Иван III заставил город отказаться от остальной части своей автономии и признать его не только «господином», но и «правителем». Отныне посадники были запрещены, и великий князь приказал привезти в Москву ненавистный символ независимости города — вечевой колокол. Он лишь обещал не проводить никакого «вывода» — выселения населения и не трогать основные резиденцию новгородских бояр. Однако оба обещания не были выполнены.

Псков временно избежал той же участи. С момента обретения независимости Псковской республики от Новгорода в 1348 года отношения с Москвой в целом были значительно лучше, чем у Новгорода. Псков основывал свою независимость на этих отношениях и даже воевал с Новгородом в 1471 и 1478 годах. До поры до времени это хорошее поведение было удостоено чести в Москве. Но и здесь в основном только от благосклонности великого князя зависело, в какой мере и как долго будет действовать собственная городская конституция. Лишь преемник Ивана III, Василий III, отобрал эту милость у Пскова в 1510 году и тем самым восстановил многовековую общую судьбу двух северо-западных русских «городских республик».

Вместе с Новгородом и Псковом из русской истории исчез элемент органически выросшей, самостоятельной городской жизни. Сопротивление новгородцев было упорным. Они знали, что теряют свою независимость, и действия москвичей были соответственно суровы и безжалостны. В остальных «великих княжествах» на карту была поставлена меньшая независимость. Социальная структура и политическая организация в Твери были такими же, как в Москве. Учитывая свободу передвижения русского боярства, несмотря на все равноправные договоры, в конечном итоге политический центр тяжести должен был сместиться туда, где боярство было более привлекательным. В то время как великие князья Московские и Тверские находились в 70-х годах 15 века в непрерывных дружеских отношениях, а тверской «брат» преданно следовал за московским «братом» как против Новгорода, так и против татар, то боярская кампания по «утеканию» продолжалась без перебоев от Твери в сторону Москвы. Великий князь Московский мог бы предложить боярам больше, если бы они ему служили, и он мог бы им больше навредить, если бы бояре ему не служили. Поскольку бояре сохранили свою первоначальную вотчину, то смена службы, когда она приняла массовый характер, вылилась в нечто вроде «переливного» завоевания, которому Москва, как более сильная, очевидно, способствовала всевозможными экономическими и политическими методами. Если великий князь Твери Михаил Борисович хотел противостоять этому развитию событий, он мог сделать это только с помощью Литвы, как и раньше. В 1483 году великий князь Тверской в последний раз пытался заручиться этой поддержкой. А вот Михаил Борисович из Твери оказался не более успешным, чем новгородцы: он получил тот же контракт от Казимира и никакой помощи. Это породило нужный повод, и процесс ликвидации, уже зарекомендовавший себя в Новгороде, повторился: первое военное развертывание вызвало восстановление «старины», то есть ухудшение договора для великого князя Тверского, который вновь опустился до «младшего брата», которым он уже был по отношению к великому князю Московскому (до периода слабости Москвы при Василии II), ему пришлось разорвать связи с великим князем литовским, и все продолжавшиеся пограничные споры решались в пользу Москвы. Это не может быть постоянным решением ни для одного из партнеров. Вскоре после этого Михаил Борисович спасся от второго нападения Москвы, сбежав в Литву при Иване III, объявил Тверь своей Вотчиной (1485 г.) и назначил князем Твери своего сына, наследника престола Ивана Ивановича. Все, кто из тверского дворянства ранее не поступило на службу к Москве, подвергалось насильственному «изгнанию» (выводу), как это уже зарекомендовало себя в случае с Новгородом, и так проявлялась действенное орудие объединительной политики Москвы.

Рязанское «великое княжество» избежало участи Пскова только потому, что Москве не было необходимости проводить ликвидацию княжества военными усилиями. В Рязани правили два племянника Ивана III, сыновья его сестры, великой княгини Рязанской Анны Васильевны: так «великий князь» старший Иван, умерший в 1500 году, оставил после себя пятилетнего сына Ивана, а как частичный князь младший Федор, который умер в 1503 году.

завещал «часть» великому князю Московскому. Будь то дядя, наследник или опекун — власть в Великом княжестве Рязанском должна перейти Москве. Тот факт, что самый последний рязанский «великий князь» Иван Иванович после совершеннолетия якобы проявил политические амбиции и литовские пристрастия, может быть фактом или предлогом его ликвидации и формальная ликвидации Рязанского княжества (1521 г.) были не чем иным, как эпизодом, не имеющим уже практического значения.

Тот факт, что все это «собирание русских земель» могло пройти совершенно не нарушаемое реальным противодействием со стороны польско-литовского соседа, едва не спровоцировало Москву проверить силу этого когда-то столь опасного врага в прямом нападении. Но это означало переход к не только активной, но и агрессивной внешней политике за пределами более узкого северо-восточного российского региона. Предпосылкой было не только определенное завершение первой фазы «собирания», но и окончательное выяснение отношений с татарами, иначе говоря, так называемое избавление от татарского ига. Это произошло в 1480 году в стоянии на Угре. Разумеется, о практическом и политически эффективном осуществлении татарами своего господства уже не могло быть и речи. После Казанского ханства (1438 г.) от Золотой Орды отделился и Крым как самостоятельное ханство, которое турецкие султаны добавили к своей сфере влияния в качестве вассального государства в 1475 году. Оставшиеся части Золотой Орды уже не были грозным противником для растущего Великого княжества Московского.

Иван III никогда не искал решения в бою, если мог достичь своей цели другими способами. «Одержав бескровную победу над Золотой Ордой, освободив Русь от какого-либо тени зависимости от векового разбоя, Иван Васильевич не гнался за завоевателями, а согласно чаяниям русского народа возвращал отторгнутые земли. Разрешив сложнейшие внешнеполитические вопросы, устроив „тишину“ на Русской земле, Иван Васильевич нашел силы и возможности заняться укреплением и украшением Москвы, преобразованием управления и упорядочением законодательства» (Греков И. Б., Шахмагонов Ф. Ф., Мир истории: Русские земли в XIII — XV веках, «Молодая гвардия», Москва, 1986, с. 327).Союз с крымским ханом Менгли-Гиреем был самой надежной константой во внешней политике Москвы того периода. Ситуация долгое время оставалась для Москвы крайне благоприятной: пока существовал союз с Менгли-Гиреем, Москва имела сильнейшего союзника в степи и конфликта с турками-османами можно было избежать.

Польша-Литва (в 1385 году был заключен договор в Креве о польско-литовской династической унии, также в 1370—1382 и 1440—1444 гг. существовали польско-венгерские династические унии) с другой стороны, регулярно разыгрывала карту в своей татарской политике и потерпела неудачу во всех попытках заручиться сильной поддержкой Ивана III. благодаря удаче и своим незаурядным дипломатическим умениям он укрепил свои силы на востоке и юге.

Самая благоприятная возможность представилась в 1492 году со смертью Казимира IV. В Польше за ним последовал Иоганн Альбрехт, но литовцы избрали великим князем младшего Александра. Таким образом, личная уния между Польшей и Литвой была снова упразднена, единство польско-литовского государства или, по крайней мере, единство польско-литовских действий оказалось под вопросом. Непосредственной предпосылкой конфликта стало явление, повторившее в большем масштабе смену службы бояр с тверской стороны на московскую: переход части литовских феодалов на службу Москве.