Бесплатный фрагмент - Собака Баскервилей

Глава I. Мистер Шерлок Холмс

На сей раз мистер Шерлок Холмс завтракал за столом. Как правило, вставал он довольно поздно, за исключением тех дней, когда вовсе не ложился спать. Я наблюдал за работой его вилки и ножа, стоя на каминном коврике и рассеянно поигрывал тростью, забытой вечерним посетителем — крепкой, тяжеленной деревянной тростью с солидным костяным набалдашником на конце. Такие набалдашники на нашем жаргоне называются «веской уликой». Пониже набалдашника красовалась серебряная пластинка, шириной не более дюйма. На ней было выгравировано: «Джеймсу Мортимеру, Ч. К. Х. О., от его товарищей по ЧКЛ». Ниже стояла дата: «1884». В давно минувшие времена такие трости были неотъемлемой частью образа любого преуспевающего практикующего семейного врача. У них в руках всегда были подобные трости — тяжёлые, хорошей работы, крепкие даже с виду. Удобно ходить и ещё удобнее снести такой тростью врагу голову!

— Ну, те-с, Ватсон, каково ваше мнение по поводу всего этого!

Передо мной был стриженный затылок Холмса, и я с сожалением убедился, что его третий глаз, глаз Шивы был в это время развёрст и он несомненно и неустанно им пользовался, следя за моими сложными манипуляциями.

— Откуда вам известно, что я делаю? Я сейчас присматриваюсь к вашему затылку — нет ли там третьего глаза!

— К сожалению в моей родне нет приличных Циклопов, там есть только многочисленные Медузы-Горгоны, зато есть начищенный до зеркального блеска старый серебряный кофейник! — не меняя позы и оставаясь античной статуей в твидовом костюме, ответил он, — Нет, Ватсон, я не шучу, на самом деле, что вы думаете о трости этого странного господина? Мы прошляпили его визит и теперь должны гадать на кофейной гуще, кто это такой, и что он из себя представляет! Ещё меньше мы знаем, зачем он приезжал! И раз уж мы так опростоволосились, придётся самым дотошным образом исследовать эту доставшуюся нам, как боевой трофей, трость! Случайно забытые сувениры наших гостей иной раз говорят о них много красноречивее их лиц, одеяний и поступков. Возьмите трость и скажите о ней и её хозяине всё, что вам нарисует ваш опыт и недюжинная фантазия. Выдоите из этой чёртовой палки всё, что можете, а я вас послушаю с превеликим удовольствием!

— По моему мнению, — начал я голосом христианского покойника из катакомб Древнего Рима, стараясь даже в мелочах соотвествовать магической методе моего давнего приятеля, — вот этот самый доктор Мортимер — тип средних лет, опытный врач, далеко не из бедных, похоже, всеми очень уважаемый! Видите, друзья, в отличие от вас, дарят ему на день рождения весьма ценные вещицы!

— На первый раз — неплохо! Даже я бы повысил планку — превосходно!

— А из того, что нам стало известно, что это сельский врач, следует, какие длинные, извилистые крюки по местности ему приходиться нарезать почти каждый день!

— С чего вы взяли?

— А вы посмотрите на низ трости! Она так сбита снизу, как не может быть сбита трость при самых больших усилиях у любого городского врача! Видите, железный наконечник весь стёрт наискось! Мне даже страшно представить, сколько миль пришлось этому несчастному колесить на своих двоих по окрестностям какого-нибудь тёмного шахтёрского посёлка!

— Весьма взравый пассаж! — удовлетворённо вымолвил Холмс.

— А эта надпись! «От его товарищей по ЧКЛ». Обратите внимание на две буквы — «КЛ» — скорее всего это сокращение слова «Клуб», из всего известного попытаемся предположить и попадём почти наверняка в какой-нибудь охотничий клуб, в котором он наверняка поневоле оказывал медицинские услуги, за которые ему в качестве маленького презента и была преподнесена эта трость.

— Ватсон! Дайте посмотреть, вы ещё не ходите пешком по воде? Вы наконец превзошли самого себя! — восхищённо прогудел Холмс, важно откинувшись на спинку кресла и спеша прикурить большую сигару, — Не могу молчать! Во-первых, Ватсон, воздавая щедрым языком моим скромным заслугам, вы, как благородный и воспитанный человек, всегда принижаете и затушёвываете свои подвиги. Не стоит вам слишком преуменьшать собственные возможности. Если от нимба над вашей головой и не исходит ослепительного сияния, это не значит, что перед нами находиться не святой! И даже если вы и не святой, то уж точно — проводник световой энергии! Это один из самых привлекательных в людях талантов, не афишируя свою гениальность, всячески будировать и поддерживать своим светом таланты окружающие. В общем, мне до гробовой доски с вами не расплатиться!

Услышать такое признание от самого Холмса дорогого стоило, и я в душе буквально растаял от такого комплимента. Невесть сколько раз индифферентность этого уникума к моим попыткам восхититься им и разрекламировать уникальные методы его работы, втайне унижала меня и щемила моё самолюбие. Ну, разумеется, я всегда испытывал гордость, если мне хоть на йоту удавалось блеснуть логикой, используя методу Холмса, и продвинуть расследование и особенно тогда, когда за это я удостаивался скромной похвалы друга.

Холмс молча принял трость из моих рук и какое-то время разглядывал её. Затем, явно заинтересованный чем-то необычным, бросил сигару в пепельницу и снова вперился глазами в трость, только теперь вооружив глаза большой круглой лупой.

— На безрыбье и рак, знаете ли, не бог весть что, однако и за это спасибо! Как любопытно однако! — бубнил он по пути к насиженному месту в углу своего дивана, — Кое-что мне удалось нарыть, тут есть кое-какие мелочи, за которые можно зацепиться, и суммируя их, в принципе можно двинуть паровоз наших умозаключений в путь!

— Неужто что-то от меня могло ускользнуть? — скорее самодовольно, чем огорчённо отреагировал я, — Мне кажется, упущено не так уж и много!

— Увы и ах, дражайший мой Ватсон, подавляющая часть ваших умозаключений глубоко ошибочна! По видимая похвала вам, заключавшаяся в том, что я лценил ваши заслуги относительно того, что вы являетесь побудительным мотивом для моих прорывных поисков истины, на деле была лишь признанием, что ваши казуистические промахи полезны для моих поисков верного направления. Этот человек, этот медик практикует явно не в городской среде, плечи его путешествий слишком велики для этого. В основном он вынужден всегда передвигаться пешком!

— Я так и утверждал!

— В этом смысле с вами никто не спорит!

— И это всё?

— Нет, и ещё раз нет, дражайший Ватсон, это далеко не всё! К примеру, можно усомниться, что подобный подарок мог быть преподнесён практикующему врачу компанией охотников, тут вам не картина Босха, я думаю, что гораздо логичнее предположить, то трость была подарена ему какой-нибудь лечебницей в благодарность за оказанные кому-то услуги. И если перед именем лечебницы обнаруживаются буквы «ЧК», вполне логично предположить, что это не иначе как просто «Чарринг-Кросс». Мне кажется, такой вывод напрашивается сам собой!

— Вероятность, что вы правы, такая возможность существует!

— Всё подводит нас к этому выводу! Если мы остановимся на этой версии, как основной рабочей, у нас сразу возникнет дополнительная информация, которая позволит нам реконструировать более полно облик нашего загадочного посетителя.

— Ладно! Допустим, что буквы «ЧКЛ» расшифровываются как «Чаринг-Кросс Лечебница» Интересно, какие дальнейшие выводы можно почерпнуть из этого немудрёного факта?

— А ну-ка поднапрягите вашу фантазию! Я же подробно учил вас моим методикам! Ну же!

— Так! Вывод лежит на поверхности — до того, как врач отправился в деревню, он долго влачил врачебную практику в Лондоне!

— Теплее! Нельзя ли пойти в ваших рассуждениях чуть дальше? Попробуйте посмотреть на его личность под иным углом — почему ему сделали такой дорогой подарок? В какой момент его коллеги сочли необходимым преподнести ему эту трость, как не очень дешёвый артефакт, явно демонстрирующий симпатию и расположение? Очень вероятно, в день, когда он ушёл из лечебницы с намереньем заняться частной практикой. Нам известно только то, что он получил этот подарок. Мы знаем об окончании практики в Лондоне. Предполагаем, что новая практика могла быть в провинции, как более щадящая и лёгкая для его уже слегка изношенного здоровья. Как вы думаете, не слишком ли мы будем смелы в наших гипотезах, если предположим, что подарок был связан именно с уходом этого человека со службы?

— Вполне возможно!

— Запишите в свой тайный кондуит некоторые детали: наш клиент не мог состоять в штате консультантов, состоящих при лечебнице, ибо такое возможно только для недавнего Лондонского светилы, раздутого рекламой, а зачем светилу тогда покидать Лондон? Итак, кем был наш клиент? Ну, допустим, он не работал там штатным консультантом, кем он мог бы тогда там работать? Скорее всего скромным рядовым куратором, с возможностью жить в общежитии при лечебнице. В общем-то, надо признаться, роль малозавидная, только практикант стоит в иерархии ниже этого! Теперь снова обращаемся к трости — там есть дата — скорее всего это дата его ухода из лечебницы. Итак, в результате нескольких невинных и невероятно простых логических построений, мы приходим к тому, что нарисованный вами, сударь, седовласый практикующий домашний врач — пенсионер, вдруг на наших глазах начинает быстро испаряться, а вместо него из кувшина вырывается джин в виде вполне цветущего молодого человека возрастом под тридцать лет, он появляется из клубов дыма и совершенно чужд обычного в такой среде самолюбия, в придачу слегка рассеян, с особой нежностью относится к своей собаке, относительно породы которой я пока ничего сказать не могу, за исключением того, что ростом она чуть больше терьера, но гораздо меньше мастифа.

На мой невольный смешок Холмс никак не стреагировал, а только ещё более вальяжно откинулся на спинку дивана и стал испускать в потолок маленькие, медлено уходящие ввысь едва колеблющиеся колечки девственно-голубого дыма.

— Последнее ваше заявление, к сожалению, проверить невозможно, но кое-какие сведения о возрасте этого человека мы всё-таки отыщем!

Долго искать на книжной полке «Краткий Медицинский стравочник» мне не пришлось. Он был на виду, и раскрыв его на нужной странице, я отыскал целую орду всяких Мортимеров, среди которых найти нашего Мортимера было задачей совсем пустяковой, итак:

«Джеймс Мортимер, Член Лондонского Хирургического Общества с 1882 года, Гримпер, Дартмур, графство Девоншир. С 1882 по 1884 годы куратор Чаринг-Кросской лечебницы. Премия Джексона по теме сравнительной патологии за труд „Болезни, как проявление природного атавизма“. Член-Корреспондент Шведского Паталогического общества. Статьи: „Аномальные проявления атавизма“ („Ланцет“ 1882), „Есть ли в нас прогресс?“ („Вестник психологии“, март 1883. Сельский врач в приходах Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу».

— Ватсон! Вы выше всех похвал! Я выдохнул с облегчением! Слава богу, ни слова ни об одном охотничьем клубе! — с лукавым прищуром кивнул мне Холмс, — Зато у нас полная ясность, что перед нами рядовой сельский врач, что к вашей чести вы весьма утончённо не упустили! Всё это только подтверждает абсолютную верность моих наблюдений! Какие прилагательные здесь уместны? Я думаю, что не ошибусь, применив следующие прилагательные: приятный, простой и немного рассеянный. По опыту я знаю, только очень приятные люди получают подарки на закате своей карьеры, только самые простые и человечные люди легко меняют лондонскую практику на болото в деревне, и лишь самые рассеянные из всех рассеянных способны, промаявшись в приёмной сыщиков больше часа, оставить хозяевам вместо визитки свою трость!

— А что касательно собаки?

— Он приучил собаку носить свою ношу следом за собой! Трость не такая уж лёгкая, собака для равновесия хватала её всегда строго посредине, и из-за приличного веса должна была довольно сильно сжимать её зубами. Вот в центре и остались ясно различимые следы её зубов. Если судить по имеющимся отметинам, терьеру такие челюсти не по зубам — они слишком широки для него, в то время как для мастифа они слишком малы. Вывод… Кто же это… боже! Да это, матерь божья, кокер-спаниэль, не иначе!

Сказав это, Холмс на время замолк и стал беззвучно мерить шагами комнату, вышагивая из угла в угол, пока наконец не остановился у окна. Его последние слова были произнесены с таким пафосом, что я чуть было не поперхнулся от смеха.

— Послушайте, Холмс, из чего у человека проистекает такая лютая убеждённость в его правоте?

— Из улицы! У наших ворот уже несколько минут скулит собака, которая привела хозяина к нашим воротам на приём! Не мечитесь, как сомнамбула в океане, Ватсон! Я не позволю вам улизнуть из этой мышеловки! Вы — коллеги с нашим гостем, вам легче поэтому будет найти с ним общий язык на ваши любимые паталогоанатомические темы, и посему ваше общество будет здесь не лишне! Ба-ба-ба! Ватсон! Роковой миг настал! Вот уже слышны шаги судьбы по коридору, Командор поднимается по лестнице, шаги всё ближе, они уже готовы вторгнуться в нашу жизнь, и никто пока не занет, что несут нам эти шаги — добро или зло! Итак, что нужно светилу медицины доктору Мортимеру от начинающего сыщика Шерлока Холмса? Войдите! Прошу вас!

Внешность гостя поразила меня. Я надеялся увидеть типичного представителя обширного клана сельских лекарей. А доктор Мортимер оказался очень высоким, почти высохшим человеком с торчащим далеко вперёд длинным носом, который сидел точно клюв грифа иежду маленькими, серыми, близко сидящими глазами, которые озорно блестели, под защитой очков в дорогой золотой оправе. Одежда его, по обыкновению людей его профессии, была изрядно неряшлива, пиджак производил впечатление, что его носили уже не одно столетие, а брюки у щиколоток завершались весьма живописной бахромой. Несмотря на то, что посетитель был явно молод, он сильно сутулился и вперяясь во что-либо взглядом, странным образом, как черепахаиз-под панциря, вытягивал шею. Первыми объектами его любопытства, само собой разумеется, оказались мы с Холмсом. Едва перейдя порог, посетитель сразу заметил свою трость в руках Холмса и радостно бросился к ней.

— Фу! Что за удача! А я уже было совсем запутался, где её забыл — у вас, или в пароходной компании! Потерять такое! Это было бы ужасно!

— Это подарок?

— Да, сир!

— Лечебница Чаринг-Кросс, если не ошибаюсь?

— Да, это подарок от моих друзей из этой лечебницы ко дню моей свадьбы!

— Вах-вах! Какая скверная штука! — закачал головой Холмс.

— Что вы имеете в виду? Что тут скверного? — удивился Мортимер, захлопав глазами.

— То, что вы сами нарушили логику ваших умозаключений! Итак, подарок был к вашей свадьбе?

— Да, сир! Только я женился, как мне пришлось оставить лечебницу, а вместе с этим забыть о всех надеждах на должность консультанта. Семья как-никак требует собственного жилья.

— Как ни странно, мы не очень-то сильно ошибались в своих прогнозах! А теперь, доктор Мортимер…

— Ну что вы! К сожалению вы имеете дело не с доктором! Увы, я лишь рядовой член королевского хирургического общества!

— И вы, смею предположить, человек с сугубо научным складом мысли?

— Опять-таки к сожалению, мистер Холмс, я имею весьма косвенное отношение к научной деятельности, и образно говоря, лишь брожу по берегу реки, изредка сбирая и рассматривая найденные ракушки, изучаю мелкие артефакты на краю великого океана научного знания. Позвольте спросить… как я понимаю, я веду беседу сейчас с многоуважаемым митером Холмсом, а не с…

— Доктор Ватсон напротив вас, прошу любить и жаловать!

— Весьма рад знакомству, сир! Весьма рад! Во всех известных мне публикациях имя вашего друга всегда стоит рядом с вашим именем! Не скрою, мистер Холмс, ваша персона более чем интересует меня! Представляя вас, я никак не мог ожидать, что у вас окажется такой интересный, сильно удлинённый, такой уникальный череп и столь развитые надбровные дуги! Можно мне, как специалисту по анатомии, ощупать ваш теменной шов? Любой антропологический музей мог бы поистине гордиться слепком такого изумительного черепа, по крайней мере до тех времён, когда на вернисаж не поступил бы его оригинал! Не сочтите за пустой комплимент, но это правда — любой знаток восхитился бы таким совершенным черепом!

Холмс улыбнулся и очень дружески стал усаживать разговорчивого гостя в кресло.

— Как мне кажется, сэр, мы оба являемся большими энтузиастами и знатоками своих увлечений! — вежливо сказал сыщик, — Не так ли? Впрочем, судя по вашему указательному пальцу, крученые папиросы любимы вами больше всего! Хотите закурить? Прошу, не стесняйтесь, прошу вас!

Посетителю дважды можно было и не повторять. Он одним движением вытащил из кармана табак и листки бумаги, а потом с необычайной ловкостью мгновенно свернул папироску. Его длинные, музыкальные, нервно подрагивающие пальцы ловко мелькали перед глазами Холмса и издали напоминали липкие щупальца какого-то морского гада.

Холм ничего не говорил, хотя кинжальные, острые взгляды, которые он метал в лицо гостя, говорили о том несомненном интересе, который возбуждал в нём этот странный человек.

— Я надеюсь, сэр, — наконец нарушил он молчание, — что вашими двумя визитами я обязан не только вашему интересу к форме моего черепа, но и какими-то более существенными причинами?

— Нет, сэр, разумеется, это не так! — загорячился посетитель, — Правда, форма вашего черепа — это приятный бонус к моим пристрастиям, но возможность посетить вас вызвана совсем иными причинами, поверьте мне, мистер Холмс! Я, увы, не гений практицизма, это не моя самая сильная сторона, а меж тем, предо мной во весь рост вдруг встала одна слишком сложная для меня, слишком серьёзная и не простая проблема! Зная, что вы второй по величине европейский эксперт по…

— Изумительно! Изумительно! А, позвольте, можно удостовериться, кто же на этом Олимпе занимает первое место? — раздражённо, но с деланным смехом отреагировал Холмс.

— Ну, что ж… Известный вам господин Бертильон пользуется, как вы знаете, репутацией человека, облечённого большим авторитетом и очень популярен среди учёной братии…

— В этом случае вы могли бы заинтересовать его своей проблемой возможно больше, чем меня!

— Я сказал всего лишь о его популярности среди людей научного склада мысли, однако, ясно, что как практик, вы на целую голову выше его, это признано во всём мире! Кажется, я чуть не обидел вас! Это не входило в мои намеренья! Я ляпнул что-то лишнее?

— Так, чуть-чуть! — вяло повернул голову Холмс, — Итак, мистер Мортимер, время долгих преамбул кануло в лету! Полагаю, что склад вашего характера, и ваша несомненая серьёзность обратит ваше внимание на цель вашего визита, и сейчас же, без дальнейших экивоков, вы изложите мне суть вашей проблемы, так, чтобы я понял, чем я могу вам помочь!

Глава II. Проклятье клана Баскервилей

— Хорошо! Приступим! Сейчас у меня за пазухой лежит одна рукопись, которая, надеюсь, вас несомненно заинтересует! — сказал доктор Мортимер.

— Это было заметно, едва вы здесь появились! Причём, я сразу понял, что там лежит отнюдь не револьвер! — засмеялся Холмс.

— Эта рукопись едва ли не древнее библии! Шутка!

— Если это так, тогда библию написали в начале восемнадцатого века. Приятно быть почти ровесником праотцев!

— Вы меня почти поймали на слове! Откуда вам известно про восемнадцатый век?

— Ведя этот разговор, вы не смогли скрыть край своей рукописи, он торчит из вашего кармана не менее чем на два дюйма. Я был бы скверным экспертом, если бы не смог по внешнему виду установить дату создания документа с точностью до одного-двух десятилетий. Вам случайно не приходилось читать моё небольшое исследовательское эссе по этому поводу? Итак, я датирую вашу рукопись примерно тысяча семьсот тридцатым годом.

— Говоря точнее, это тысяча семьсот сорок второй год!

С этим уточнением, несказав больше не слова, доктор Мортимер вытащил из кармана пиджака кучу бумажек и продолжил:

— Итак, точная дата — тысяча семьсот сорок второй год! Фамильная реликвия нашей семьи была передана мне на хранение сэром Чарльзом Баскервилем, чья трагическая смерть три месяца назад так взбудоражила весь Девоншир. Я был не только лечащим врачом сэра Чарльза, но и попутно его ближайшим другом. Он был человек очень властный, прагматичный, более, чем умный и совершенно не летающий в облаках фантазёт типа вашего покорного слуги. Прочитав это, вы, сударь, поймёте, что он относился к этому делу очень серьёзно и по всей видимости был готов к тому концу, к которому готовило его Провидение.

Холмс вытянул руку, взял рукопись, и раскрыл её на коленях.

— Ватсон, обратите внимание на написание буквы «д». Характер написания её помог мне установить дату написания рукописи!

Взглянув через плечо Холмса, я увидел кучу пожелтевших листков с какими-то полузатёртыми письменами. По верху страницы значилось: «Баскервилль-Холл», а чуть ниже размашистой цифирью было написано: «1742»

— Это по-видимому запись чего-то!

— Вы угадали, это запись предания, имеющего хождение в роду Баскервилей.

— Простите, но мне показалось, что вы в первую очередь хотели испросить совета по какому-то практическому и не слишком отдалённому от нас по времени поводу?

— Да, тема животрепещущая, касающаяся именно сегодняшнего дня! Дело не терпит отлагательств, и времени на решение его не больше суток! Эта рукопись очень короткая, и несмотря на дату, имеет прямое отношение к сегодняшнему дню. Позвольте, я начну читать!

С видом абсолютной покорности судьбе Холмс свёл кончики пальцев, обречённо откинулся в кресле и закрыл глаза. Доктор Мортимер положил рукопись поближе к свету и довольно громким скрежещущим голосом принялся зачитывать весьма любопытную сагу давно минувших времён.

«Есть множество свидетельств явления собаки Баскервилей, однако, являяясь прямым наследником Хьюго Баскервиля и имея самые обширные свидетельства о сей собаке, которые оставил мне мой отец, который почерпнул многое от своего деда, я положил за благо описать сию прискорбную историю, ничуть не усомнившись в её истинности.

Дети мои, единственное моё желание заключается в том, что бы вы уверовали, что самый высший суд и самый высший судия, готовый карать нас за прегрешения наши, всевластен в то же время проявить и высшее милосердие, и оставить их в живых, отпустить на все четыре стороны, полагая, что нет в мире такого ужасного преступления, которое невозможны было бы искупить молитвой, постом и покаянием. Итак, предадим же полному забвению греховные плоды страшных прошлых веков, дабы снова они не вырывались наружу и не выпустили на свободу тёмные ядовитые облака наших страстей, которые доставили нашему роду столько горя и бед.

Да будет вам известно, что в годы Величайшего Восстания (Его история великолепно изложена в книге лорда Кларендона, человека величайшей учёности и блестящих человеческих качеств) Владельцем нашего поместья был Хьюго Баскервиль, один из самых худших Баскервилей, какие только обретались под Солнцем, абсолютно нечестивый, безбожный и необузданные негодяй. Соседи, может быть, и простили бы ему его недостатки, ибо сами были слеплены из того же самого теста, что и он, и в нашей глуши, даже если бы кто поскрёб по человеческим сусекам, святых бы ему всё равно не удалось наскрести ни одного. Но даже на фоне всего это сброда личность Хьюго Баскервиля, склонная к проявлениям такого рода безрассудств, немыслимо жестоких шуток и кровавых приколов, далеко выходила за представления даже самых диких представителей рода человеческого о бессовестности и морали. Он быстро стал принцей во языцех всего цветущего Девона. Меж тем вышло так, что этот совершенно бессердечный Хьюго влюбился (если только тёмный инстинкт этого прощелыги и его непонятную страсть кто-либо осмелится назвать любовью) в дочь одного местного фермера, земли которого соприкасались с землями самого Хьюго Баскервиля. Однако юная девица, будучи образцом благонравия и целомудренности, страшилась даже подумать об этом мрачном соискателе, при одном имени Баскервиля кривила лицо и даже слышать не хотела об общении с ним. Столкнувшись с таким яростным сопротивлением, беспутный Хьюго Баскервиль отобрал из ватаги своих приспешников шесть самых отчаянных головорезов, готовых на всё по первой его указке, незаметно подкрался к ферме, и зная, что хозяин и братья находятся в отлучке, ворвался в дом, и увёз девицу к себе в Баскервиль-Холл. Девицу посадили в одну из комнат верхнего этажа, а потом, по неизменной традиции головорезов. девона, они стали буйно пировать и веселиться. Несчастная жертва похищения, слыша снизу буйные крики, хохот, проклятья и брань, едва не лишилась разума, потому что все знавшие Хьюго Баскервиля, подтверждали, что он всегда нёс во хмелю такую околесицу, омрачённую таким цветистым сквернословием, что многим казалось невозможным, что человек, осквернивший так свои уста, всё ещё жив и по-прежнему топчет эту землю. Наконец ужас довёл бедную пленницу до такого кошмарного состояния, что она решилась на такое безумство, на какое и взрослый, сильный духом и телом мужчина никогда бы не решился, а именно: она открыла окно, спустилась босая на карниз и ухватившись за ветви плюща, буйно оплетавшего фасад замка, спустилась вниз, после чего никем не замеченная припустила через болото в сторону своего дома, который располагался мили за три от чудовищного Баскервилева замка.

Она уже что было сил бежала по лесу, когда Хьюго, внезапно вспомнив о ней, решил навестить свою пленницу и отнести ей кушаний с праздничного стола, хотя надо думать, что в мыслях у него было и много ещё более худших намерений. Когда он открыл дверь, то увидел, что клетка опустела и птичка, фьюить, улетела на свободу. И дьвольской силы ярость возобладала над ним, в несколько прыжков, он вернулся в трипезную, где бесновалась толпа его событыльников, со зверским воплем вскочил на стол, разметал ногами роскошные кубки с питьём и тарелки с кушаньями и поклялся если понадобиться призвать все силы ада, но поймать дерзкую беглянку. Собутыльникик его замерли от страха, слушая вопли хозяина и видя его необозримую ярость, которая не желалав ступать в человеческие берега. Но один из них, самый преступный, жестокий и страшный разбойник, пришёл в себя и высказал весьма здравую мысль, что по следам беглянки следует пустить собак. Услышав это, Хьюго приказал конюшим седлать его любимую вороную кобылу и побыстрее спустить по следу девицы свору собак, дав им понюхать платочек, оставленный девушкой, и когда орава озверевших, лютых собак рванулась с места, увлекаемая инстинктом погони, и бросилась вдоль берега, поскакал ей вслед по ярко освещённому зелёной Луной зловонному и донельзя таинственному болоту.

Сотрапезникам его, одурманенным спиртными напитками и ошалевшим от буйного кутежа, долго не было понятно, что происходит, из-за чего поднята такая суматоха, и они стояли молча, пока до них постепенно не стало доходить, какое чёрное преступление готовится на торфяных болотах. Тут все как один, в один голос завопили, забегали, одни седлали коней, другие топали ногами, требуя вина, третьи заряжали пистолеты и ружья. Потом, чуть охладившись, они сбились в банду числом человек тридцать и оседлав конец, тоже бросились в погоню. Было полнолуние, Луна сияла так ярко, что на болотах было почти как днём. Буйная компания преследователей, вытянувшись в длинную чепочку, скакала по тому самому пути, по какому по их расчётам, бежала девица. Они полагали, что это самый короткий путь, которым она способна добраться до родительского дома. Проскакав несколько миль, он истолкнулись с одиноким пастухом, который гнал своё стадо. Спешившись, они стали допрашивать его, не видел ли он погоню. Тот сначала слова не мог вымолвить от испуга, а потом сладил с собой и подтвердил, что несчастная девица бежала по болоту, и следом за ней гнались собаки. А потом, задумавшись, пастух вдруг добавил: «Признаюсь, видел я и вот что: Хьюго Баскервиль проскакал мимо меня на своём вороном коне, а следом за ним гналась такая собака, что не дай мне бог не то, что увидеть такое чудище за спиной, но и вспомнить ещё раз такое! Это было настоящее исчадие ада на земле!»

Пьяная гоп-кампания обрушилась на дурня-пастуха со свирепой руганью, и натешившись над ним, помчалась дальше. Но тут случилось такое, отчего мороз ужаса пробежал у них по коже, потому что вдруг они услышали топот копыт, и из зелёной мглы вынурнул внезапно вороной конь без седока, дико, весь в пене, как будто загнанный в диком беге, пронёсся мимо, бряцая свисающими поводьями. У пьяных гуляк хмель сразу вымело из головы, но они нашли в себе силы идти дальше, хотя и каждый из них в отдельности и все вместе они готовы были в одно мгновение броситься в панике назад. Но пока что они были вместе, то вместе им было легче преодолевать тот дикий страх, который рос в их душах с каждой минутой. Теперь они с черепашьей скоростью продвигались вперёд, пока не увидели собак. Вся тщательно дрессированная свора, прославленная своей свирепостью и верностью команде, являла собой вид трусливый и жалкий. Повизгивая, они жались кучкой у спуска в длинный овраг, дезориентированные и страшно испуганные, другие, ощетинившись и ощеря пасти, старалсаь скрыться в узкой ращелине, открывшейся пред ними.

Было видно, что борзая гоп-кампания, отправлявшаяся в путь с дикими, весёлыми, пьяными криками, теперь попритихла и алкоголь совершенно вытравился из их черепов. Всадники, с каждым шагом замедлявшие ход, теперь вовсе остановились и их кони нервно топтались на месте. Только трое, по видимости либо самых борзых, либо самых пьяных, проявляли былую смелость и направили коней в глубину оврага. Скоро им предстала обширная лужайка с двумя огромными каменными столбами на ней. Такие столбы встречались в округе ещё с незапамятных времён, и до сих пор их видят ночью на гиблых Девонских болотах. Полная Луна лила бешеный свет на лужайку. В самой её середине лежала несчастная девушка-беглянка, отдавшая богу душу от ужаса и бессилья. Но не её бездыханное тело, и не тело окровавленного Хьюго Баскервиля подняли дыбом волосы на головах трёх пьяных преследователей, нет, и ещё раз нет! Над оплывшим Хьюго склонилось омерзительное вонючее чудовище — невиданной величины аспидной окраски зверь, внешне схожий с псом, но таких размеров, о которых даже самым гигантским псам можно было только мечтать!

И прямо у них на глазах это чудовище наклонилось и в мановение ока с воем порвало глотку Хьюго Баскервилю и вслед за тем, медленно обратив в сторону замешкавшихся преследователей окровавленную чёрную морду, внезапно ярко сверкнуло дикими сверкающими зенками. Дик был крик их, и объятые животным страхом, с воплями и непрекращающимся воем, повернули они назад и помчались куда глаза глядят по чёрным болотам. Говорили, что один из них так и умер в ту ночь, не пережив испытанного ужаса, а психика двух других была так потрясена, что они до конца дней были не в своём уме.

Вот и всё, дети мои, страшное предание о дикой псине, столь много бедствий принёсшей с тех пор всему нашему роду. И коль я решился передать ведомое бумаге, то только потому, что речённая правда несёт меньше ужаса, чем мифы и красивые недомолвки и сплетни.

Нет смысла более скрывать, что многие люди из нашего рода с тех пор гибли и умирали смертью странной, загадочной и почти всегда внезапной. Пусть не оставит нас Божественное Провидение без милостей своих, ибо не удел его поражать невинных детей несчастного рода в четвёртом поколении их, и пусть не найдёт их отмщение, обещанное в библии! Только Провидению препоручаю я вас, дети мои, с громким заклинанием вам: никогда не выходите в болото ночью, остерегайтесь сил зла, которые царят тут безраздельно.

(Начертано рукою Хьюго Баскервиля своим сыновьям Роджеру и Джону, с заповедью держать всё речённое в глубокой тайне от сестры их Элизабет!)»

Ознакомив слушателей с этой странной повестью, доктор Мортимер водрузил очки на лоб и, больше не говоря ни слова, пристально уставился прямо в глаза мистера Шерлока Холмса. Позёвывая, тот повернулся и кинул окурок в камин.

— И что с того? — спросил он.

— Это не завораживает, по-вашему?

— Такое завораживает лишь любителей сказок и детей!

Тут доктор Мортимер развернул вынутую из кармана сложенную вчетверо газету.

— Ладно, мистер Холмс! Теперь перейдём к более современной информации! Это номер «Девонширских Хроник» от чеьырнадцатого июня этого года. Здесь на последней странице напечатан небольшой отчёт обо всех деталях, связанных со смертью сэра Чарльза Баскервиля, произошедшей за несколько дней до выхода газеты!

При этих словах мой приятель подался вперёд, почти как борзая, учуявшая добычу. Взгляд его стал холоден и сосредоточен. Опустив глаза, доктор Мортимер поправил очки и начал читать:

«Скоропалительная смерть сэра Чарльза Баскервиля, вероятного кандидата на предстоящих парламентских выборах от партии либералов, явилась тяжким и болезненным ударом для всего Срединного Девоншира. Несмотря на то, что сэр Чарльз обосновался в Баскервиль-Холле совсем недавно, он уже сумел сыскать уважение большинства жителей Девоншира, которые даже в малой степени имели с ним дела, своей любезностью, хлебосольством и несравненной щедростью. В наш век господства нуворишей особенно приятно осознавать, что представитель славного и очень древнего рода, который знавал лучшие времена, чем сегодня, сумел своим трудом, талантом и рачительностью, короче говоря — своими руками, нажить большое состояние и пустить его на восстановление доброго имени своего клана. Все известно, что основным местом, где раскрылся коммерческий талант сэра Чарльза, была Южная Африка. В отличии от множества соискателей, которые тупо шли напролом, пытаясь настигнуть удачу и не улавливали момента, когда Фортуна начинает отворачивать от них своё благосклонное чело, сэр Чарльз с присущим ему с рождения здравым смыслом и трезвым разумом, здраво распорядился своими деньгами и вернулся в Англию с солидным капиталом. Два года назад сэр Чарльз избрал местом проживания Баскервилль-Холл, где занялся внедрением различных ноововведений в своё хозяйство. Его планы усовершенствований и перестройки поместья, прерванные его смертью, не были доведены до конца, но успели прославить его поместье на всю округу. Детей у него не было, и возможно, в этой связи он неоднократно публично выражал желание проявлять благотворительность по отношению к своим землякам, что он постоянно и делал, так что после его кончины у многих жителей появился повод оплакивать этого достойного, высоконравственного джентльмена по поводу его безвременной кончины. Сообщения о весьма щедрых пожертвованиях в пользу благотворительных организаций и частных лиц, как в самом графстве, так и в рамках общенациональных, неоднократно были помещены на страницах нашей газеты.

Мы не будем утверждать, что дознанию удалось в полной мере прояснить обстоятельства смерти сэра Чарльза Баскервиля, хотя ему и удалось во многом положить конец распространявшимся в округе слухам — этому фантастическому порождению тёмных, суеверных умов. Пока что ни у кого из заинтересованных лиц не возникло никаких поводов полагать, что его смерть постигла его и была вызвана неестественными причинами. Сэру Чарльзу выпала доля вдовца и по свидетельству многих он был человек не без странностей. Будучи человеком весьма состоятельным, он вёл почти спартанский образ жизни, жил скромно, и его проживание в БаскервилльХолле в качестве домашней прислуги обслуживала только семья Бэрриморов. Старший Бэрримор исполнял обязанности лакея и слуги, мисс Бэрримор — экономки. В данных ими показаниях, ни в чём не противоречащих показаниям множеству других лиц, сообщается, что в последнее время здоровье сэра Чарльза сильно и стремительно ухудшалось. У него, как они утверждали, прогрессировала болезнь сердца, что подтверждали имевшиеся у него симптомы: постоянная одышка, потливость, не сходящая с лица бледность, а часто и угнетённое состояние духа. Всё это было подтверждено показаниями доктора Джеймса Мортимера, большого личного друга и давнего лечащего врача покойного.

Фактическая сторона этой истории оказалась очень простой. Сэр Чарльз Баскервиль имел стойкое пристрастие каждый день на сон грядущий погуливаться по своей потясающей тисовой аллее при Баскервилль-Холле. По мнению четы Бэрриморов ничто не могло его отвратить от исполнения этого священного обряда. В июне, четвёртого числа он объявил прислуге о своём намереньи отправиться на следующий день в Лондон, дав указание Бэримору подготовить всё к его отъезду наилучшим образом, а в положенный час, как обычно, пошёл на прогулку. Во время каждой из таких прогулок он имел привычку всегда выкуривать одну сигару. Как оказалось впоследствии, это была его последняя прогулка, живым больше его никто не видел. Ближе к полночи, увидев настежь открытую входную дверь, Бэрримор стал беспокоиться, и с зажжённым фонарём отправился искать своего господина. Это был сырой, холодный день. На земле в аллее было видно множество следов. В центре этой аллеи имеется калитка, открыв которую можно попасть на торфяные болота. Судя по косвенным данным, сэр Чарльз некоторое время стоял подле неё, а потом продолжил прогулку. Его труп оказался лежащим в самом конце аллеи.

Осталось не до конца выяснено одно обстоятельство. Бэрримор в воих показаниях подчеркнул, что после того, как сэр Чарльз отходит от калитки, его следы сильно меняются, с этого момента он, похоже, начинает отступать на цыпочках. В это время вдоль болота шёл цыган-барышник, по имени Мерфи. Он показывает, что слышал крики, но признался, что будучи смертельно пьян, так и не сообразил, откуда они раздавались. При осмотре тела никаких признаков и следов насилия на теле сэра Чарльза не обнаружено. При этом осуществлявшия осмотр тела члены комиссии судмедэкспертизы отмечали до неузнаваемости изменившееся выражение лица покойного, в этом смысле доктор Мортимер, увидев труп, сначала довольно долго вообще сомневался, это ли его друг и пациент, которого он обслуживал много лет. Однако такое изменение в лице покойного он объяснил, как часто встречающиеся признаки мгновенного удушья и острой сердечной недостаточности. Скорое вскрытие только подтвердило его первоначальные выводы. В итоге была выявлена полная картина хронического порока сердца покойного, который мало занимался своим здоровьем. Оценив все имеющиеся показания свидетелей, вывод медкомиссии и косвенные данные, во время дознания присяжные вынесли вердикт — сэр Чарльз скончался скоропостижной смертью, естесственным и понятным образом. Все отчасти вздохнули с облегчением, это облегчало ведение дел, ибо было видно, сколь желательным исходом был бы приезд законного наследника, способного продолжить великолепные начинания предшественника, чьи великие планы были прерваны таким стремительным и трагическим финалом.

В то же время по графству проносились волны ужасающих сплетен, в красках расписывающих различные версии произошедшего, и вердикту присяжных приписывалась благая миссия пресечь на основе официальных, открытых, документированных и честных выводов всякие романтические домыслы и сказки, которые из уст в уста передавались в связи с таинственной смертью сэра Чарльза. Если бы эта вакханалия домыслов не была своевременно прервана, найти достойного наследника и хозяина Баскервиль Холлу было бы крайне непросто. Утверждается, что самым близким прямым родственником сэру Чарльзу приходится мистер Генри Баскервиль (пока невыяснено, жив ли он), один из сыновей среднего брата покойного. Имеются сведения, что это весьма юный человек, и он проживает в Америке. Принимаются срочные меры, с тем, чтобы найти его и поставить в известность о получинии им большого наследства»

Дочитав текст до конца, доктор Мортимер снова сложил газету вчетверо и засунул её в карман.

— Мистер Холмс! Итак, это всё, что когда-либо было сообщено о смерти сэра Чарльза Баскервиля!

— Спасибо! Я с вашей помощью познакомился с делом, не лишённом определённого интереса, и искренее благодарен вам за это! — повернулся к визитёру Шерлок Холмс, — Мне кажется, что некогда я уже почитывал обо всём этом в газетах, но в тот момент я настолько был погружён в дело, связанное в Ватиканскими геммами, и так хотел прогнуться перед Папой, что поневоле прозевал массу интереснейших дел в самой Англии. Вы говорите, это практически всё, что нам известно о смерти сэра Чарльза?

— Да, это так!

— Тогда извольте ознакомить меня с тем, что по тем или иным причинам не попало или не могло попасть в печать? — при этих словах Холмс медленно откинулся на спинку кресла, сомкнул руки и превратился в само воплощение Правосудия в виде строгого, неподкупного судьи с насупленными бровями.

Честно говоря, у меня до сих пор не было повода и собеседника, с которым я мог бы говорить в таком ключе, — разволновавшись и почти заикаясь, начал доктор Мортимер, — Я присутствовал на дознании от начала до конца, и о многом, что я видел там, мне пришлось умолчать, и умолчать потому, что мне казалось, чтобудучи уважаемым, образованным, дипломированным доктором, мне пристало держать марку и не пристало опускаться до рассмотрения всяких слухов, сплетен и сказок, порождённых суевериями простолюдинов! В этом смысле я убеждён, что газета заняла правильную позицию, и эта позиция состоит в том, что участвовать в смаковании слухов, усугубляя и без того чересчур мрачную репутацию Баскервилл Холла — значит вообще оставить его без хозяина и наследника. Принимая всё это во внимание, я счёл нужным кое-что вывести за пределы обсуждений, промолчать о кое-каких вещах. К тому же в этих условиях излишняя принципиальность наверняка не принесла бы ничего хорошего. Но я вам я расскажу всё напрямик.

Наши торфяные болота — обширные и довольно безлюдные места, из-за этого обитатели поместий, ведущие довольно замкнутый образ жизни, при случае стараются почаще встречаться друг с другом и поэтому любят ездить в гости друг к другу. Вот по этой причине, будучи довольно близким соседом, я часто проводил довольно продолжительное время в обществе сэра Чарльза. Если оглядеть наши окрестности с высоты птичьего полёта, то тут на огромной территории можно найти всего несколько образованных, хорошо воспитанных людей. Их можно перечислить буквально по пальцам. Во-первых, это мистер Френкленд из Лестер-Холла, потом известный натуралист мистер Степлтон, ну и загибание пальцев завершается на мне, скромном докторе. Сам по себе сэр Чарльз — личность довольно замкнутая, ему нельзя было отказать в любви к уединению, и если бы не его болезнь, мы, даже при наличии сходных взглядов на мир, вряд ли когда-нибудь так сблизились. Его болезнь и необходимость мне, как врачу постоянно посещать его имение, довольно быстро сблизили нас, а потом и укрепили нашу дружбу. Он привёз из Южной Африки очень ценный этнографический материал, и поэтому множество долгих летних вечеров мы проводили в весьма приятном и полезном общении, посвящая свои беседы в основном сранительной анатомии бушменов и так называемых гоггентотов.

Незадолго до кончины сэра Чарльза я вдруг стал замечать, что он находитьсяв очень угнетённым состоянии и нервы его находятся на грани срыва. Выяснилось, что он очень трепетно относится к древней легенде, которую я вам уже рассказывал, и вбив её себе в голову, прогуливаясь по своему имению, при этом очень боялся появляться на болотах в тёмное время суток. Возможно, мистер Холмс, вы сочтёте это глупостью или нелепицей, но я много раз убеждался, как крепко в голове сэра Чарльза засела эта легенда. Он постоянно, раз за разом возвращался к этой теме, хотя я каждый раз пытался перевести разговор на что-нибудь другое. Он был абсолютно убеждён, что его род поражён чьим-то страшным проклятием, и в доказательство этого сыпал многочисленными примерами из истории своего рода, и признаюсь вам, как его собеседник, ничего оптимистичного и утешительного в этих примерах я не заметил. Сэр Чарльз был измучен навязчивой мыслью о неком призраке, который якобы живёт в окрестностях его владений, и он с трепетным пристрастием почти допрашивал меня, не видел ли я, совершая свои постоянные вояжи в качестве врача, выезжающего на вызовы больных, чего-нибудь станного, не слышал ли где странных звуков, например, собачьего лая. Я обратил внимание, как часто он повторял этот вопрос, бледнея и начиная дрожать при этом от трудноскрываемого и очень сильного волнения.

Мне врезалось в память, как примерно за три недели до трагической смерти сэра Чарльза вечером я подъезжал к Баскервиль-Холлу. Сэр Чарльз ждал меня, земерев дверях дома. Когда я вылез из пролётки и подошёл к нему, я заметил, что он с искажённым испугом лицом, выражением какого-то инфернального ужаса смотри куда-то поверх моей головы. Я тотчас обернулся и смог только заметить в конце аллеи тень какого-то движения некоего существа, схожего с животным. По моим оценкам эта штуковина была ростом с большого чёрного телёнка. Сэр Чарльз от увиденного впал в ступор и был в такой близости от тяжёлого нервного срыва, что мне пришлось сбегать в тёмный конец аллеи, чтобы посмотреть, кто там был. Но там было пусто, существо уж куда-то делось.

Я видел, сколь тяжкое впечатление произвело увиденное на моего лучшего друга, и поэтому провёл с ним весь вечер, пытаясь отвлечь от тягостных мыслей, отражение которых постоянно проносилось по его лицу. В конце вечера он ушёл в свою спальню и с трясущимися руками вынес оттуда вот эту рукопись, которую дал мне на сохранение в случае чего и с которой я решил ознакомить вас в первую очередь. Я вынужден вспомнить этот случай, потому что в свете последующей трагедии он начинает выглядеть совсем по-другому, хотя в тот день, когда всё хэто происходило, всё это казалось мне пустяковым вздором, направно испортившим настроение моего друга и едва ли стоящим какого-то внимания.

По моему компетентному совету мой друг сэр Чарльз стал срочно собираться в Лондон. Сердце у него явно барахлило, а беспокойство и страх, от которых у него явно не было спасения, явно выматывал его силы и подрывал его здоровье, хотя, по моему частному мнению, для них не было ни малейших оснований. Я полагал, что его страхи были вызваны просто сформировавшимся по причине психической рефлекции устойчивым самовнушением, и я считал их просто вымышленными фантомами. Я полагал, что смена обстановки и окружения благотворно подействует на моего друга, и пробыв в городе несколько недель, вернётся в своё имение другим человек. Со мной во всём был согласен мистер Степлтон, также проявлявший большую заинтересованность в сохраниении здоровья друга. И кто бы мог подумать, что как раз тогда, когда всё шло к лучшему, разразится такое несчастье.

Слуга Борримор, едва ночью обнаруживший мёртвого сэра Чарльза, тут же снарядил ко мне с этой вестью конюха Паркинса. В ту ночь я работал допоздна, и будучи одет, примчался в Баскервилль-Холл почти сразу же, не боолее, чем через час. Все мельчайшие детали, которых касалось и которые изучало дознание, потом были мной многократно перепроверены и подвергнуты перекрёстному анализу. Я много раз сопоставлял факты, анализируя их последовательность и всё остальное. Я исследовал каждый след сэра Чарльза по направлению к тисовой аллее, и остановился на том месте у кадитки, где вдруг остановился сэр Чарльз, заметил, сколь сильно и внезапно изменились здесь его следы, зафиксировал, что рядом находятсЯ только вдаленные в мягкий гравий следы Бэрримора, и имел возможность подробнейшим образом осмотреть тело до того, пока к нему не прикасался никто. Его тело лежало ничком, руки были широко раскинуты и как быдто имели намерение загрести землю ногтями, лицо было столь сведено судорогой, что я едва смог сначала признать в коченеющем трупе сэра Чарльза. Внимательный дальнейший осмотр показал, что физических повреждений на нём нет совсем. Однако Бэрримор, первый дававший показания, ошибался. Он заявил, что около трупа его хозяина не было замечено им никаких следов. Возможно, он их незаметил. Его можно понять — сильный стреесс, внезапная гибель хозяина. Вот он и ничего не заметил. А я, отойдя чуть в сторону, заметил следы…

— Следы, говорите?..

— Следы! Совсем близко от тела сэра Чарльза я увидел свежие и чёткие следы…

— Это были следы особи мужского пола, или женщины?

Тут доктор Мортимер смерил нас очень странным, я бы сказал, почти отсутствующим взглядом и приблизившись к нашим ушам как можно ближе, сказал едва ли не шёпотом:

— Нет, мистер Холмс! Не человеческие! Это были следы лап собаки чудовищного размера!

Глава III. Проблема

Должен признаться, что после этих слов озноб пробежал у меня по коже. Да и сам доктор, сам взбудораженный своим рассказом, похоже, был на грани нервного срыва, так у него дрожал и срывался голос. Тело Холмса поневоле подалось вперёд, он стал похож на борзую собаку на охоте, и из глаз его посыпались маленькие колючие искорки — явный признак острого интереса.

— Вам самому пришлось их видеть?

— Самому! Я видел их так же ясно, как теперь вижу вас!

— И вы никому ничего об увиденном не сказали?

— А зачем?

— Но так не может быть, чтобы кроме вас их никто не заметил?

— Следы прослеживались шагах в тридцати от трупа, все суетились около сэра Чарльза, и до того, что происхоид в тридцати шагах, видимо, никому не было дела! Я и сам наткнулся на них только потому, что вспомнил эту легенду и в задумчивости отошёл в сторону.

— На болотах наверняка живёт много одичавших овчарок?

— Несомненно! Только… это была… не овчарка!

— Так вы утверждаете, что следы были просто огромные?

— Я таких в жизни не видел!

— Но судя из сказанного вами, до сэра Чарльза они не доходили?

— Нет, не доходили!

— Что вы можете сказать о погоде в тот день?

— Промозглая, пронизывающий холод!

— А как с дождём?

— Дождя не было!

— Опишите, если можно, эту аллею!

С боков это практически непроходимая изгородь из зарослей старого тиса. В центре тропинка не шире восьми футов.

— А между этой изгородью и дорожкой есть что-нибудь?

— С боков тропинки полоса дёрна примерно шириной футов шесть!

— Есть ли мне не изменят память, вы говорили о какой-то калитке?

— Да, есть калитка, ведущая на болота.

— А существуют ли иные выходы на болото?

— Нет, их нет!

— Таким образом, в тисовую аллею есть два входа — из дома и с болота чере калитку, не так ли?

— Чуть не забыл, там есть ещё один выход через беседку в самом конце аллеи.

— Сэру Чарльзу удалось дойти до беседки?

— Нет, он лежал примерно вяпятидесяти шагах от неё!

— А теперь, доктор Мортимер, будьте любезны ответить на один чрезвычайно важный вопрос: те следы, что вы видели, они были на тропинке или на траве?

— На траве никаких следов вы не увидите при всём желании.

— А вы не помните, следы были со стороны калитки или с другой?

— Следы были с краю, со стороны калитки!

— О как интересно! Хочу ещё спросить, калитка была отперта?

— Нет, она была не просто прикрыта, но точно заперта. На ней был висячий замок.

— Высота калитки?

— Фута четыре, не больше.

— Таким образом, через неё можно легко перелезть?

— Несомненно!

— Около калитки, скажите, нашли что-нибудь?

— Нет, ничего!

— Бог ты мой! Наверняка там даже не посмотрели!

— Ничего подобного. Я сам смотрел.

— И ничего там не было?

— Поди-разбери там что-нибудь! Судя по всему сэр Чарльз провёл у калитки минут пять, не более!

— А откуда вы взяли, что пять минут?

— Пепел с его сигары падал на этом месте два раза.

— Великолепно! Лучшего помощника в нашем деле, чем вы, не найдёшь! Уоттсон, вы согласны? А следы?

— На гравии была масса его следов! Иных я не смог разобрать!

В крайнем нетерпении Шерлок Холмс ударил себя кулаком по колену.

— Эх. Кабы мне тогда бать там! — взволнованно крикнул он, — Думаю, это очень завораживающее дело! Какие перспективы для истинно-научного исследования! Гравий — такой носитель информации, на котором я мог бы прочесть много интересного! А теперь всё наверняка смыто дождями и затоптано следами бизонов-фермеров! Ох, доктор Мортимер, уважаемый доктор Мортимер! Жаль, что вы сразу не сообразили позвать меня! Ваша совесть запятнана несмываемым грехом!

— Я не был в состоянии обратиться к вам! В противном случае мне бы поневоле пришлось придать гласности эти факты! Я уже сказал вам, что меня удерживало от этого! И кроме того… Да… кроме того…

— Вы, кажется, колеблетесь что-то добавить?

— Есть такие вещи, в которых даже самый опытный сыщик не в силах разобраться.

— Вы, видимо, хотите намекнуть на сверхъестественные силы?

— Я такого не говорил.

— Не сказали, но подумали!

— С того момента, как это произошло, я наслышался много такого, что едва ли можно связать с естественой логикой…

— К примеру?

Выяснилось, что незадолго до трагической гибели сэра Чарльза на болотах местные жители неоднократно видели фантастическое существо, в точности соответствующее описаниям баскервильского дьявола и едва ли схожее с каким бы то ни было живым существом. Все увидевшие его, сходились в одном: это был жуткий светящийся призрак невиданного размера. Я внимательно выслушал всех этих людей. Во-первых, это был наш сосед, славящийся своим трезвым подходом к жизни, кузнец, живущий неподалёку и заезжий фермер. Все они, независимо друг от друга и почти одними словами рассказали мне точно о таком чудище, какое описано в Баскервилльской легенде. Мистер Холмс, поверьте мне на слово, вся наша округа охвачена диким ужасом. Никакой речи о выходе на болота с начтуплением темноты нет, ну за исключением самых бесшабашных сорвиголов и отчаявшихся самоубийц.

— И, что же, вы, практикующий доктор, тоже уверены в том, что это явление имеет под собой нечто сверхъестественное?

— Увы, я не знаю, что и думать!

Холм слегка пожал плечами.

— Что ж, до сих пор моя разыскная деятельность не покидала пределов этого мира, — помолчав, сказал он, — новедь мне приходится по мере моих скромных сил, восставать против зла, произвождимого земными обитателями, и направить розыск самого предводителя преисподней было бы, пожалуй, чрезмерно самонадеянно, и ввозможно небезопасно для меня. Однако, согласитесь, следы на гравии ведь вполне земные?

— Псу, описанному в древнем предании, трудно отказать в реальном воплощении, тем более, что ему почти на наших глазах удалось загрызть человека. Но и отрицать нечто нечеловеческое — тоже, по-моему, нелепо.

— Мне кажется, Мистер мортимер, скоро вы окажетесь адептом какой-нибудь секты мистиков. Тогда позвольте мне сказать вам вот что… Если уж вы утвердились в такой точке зрения, то, простите, зачем вам тогда нужен я? Ваш вид говорит о том, что вы уверены, что расследовать детали смерти сэра Чарльза совершенно бесполезно, и между тем вас занесло ко мне…

— Я никого ни о чём не просил!

— Тогда чем могу служить?

— Я жду вашего совета! (Доктор Мортимер мельком глянул на часы) Через час с четвертью сэр Баскервиль появится на вокзале Ватерлоо… Что мне с ним делать?

— Он и есть тот самый наследник?

— Да! Едва мы похоронили сэра Чарльза, я стал наводить о нём справки и выснил, что у него примерное хозяйство где-то в Канаде. Отзывы о нём самые благоприятные! Это по свидетельсву многиех весьма достойный, благородный и добрый юноша. Впрочем, я заявляю это не как частное лицо, а как официальный душеприказчик сэра Чарльза.

— Другиех претендентов на имение не обнаружилось?

— Нет! Есть другой родственник усопшего сэра Чарльза — это его младший родной брат — Роджер Баскервиль. У него было трое братьев. Средний брат приходится отцом того Генри. Он умер в юности. Роджер был младшим братом и по какимто причинам считался исчадием рода, эдакая паршивая овца в стаде. Жуткое наследие прошлого сотворило из него точную копию того самого Хьюго Баскервиля, он был точно такой же деспот и они вообще были схожи между собой, как две капли воды. В английском обществе он заслужил себе сомнительную репутацию, в конце концов в приличном обществе его отказались принимать и он вынужден был бежать в Южную Америку, где в 1876 году он заболел и умер от тропической лихорадки. Таким образом, Генри — последний из рода Баскервилей. Не более, чем через час мне предстоит встретить его на вокзале Ватерлоо. Телеграама, присланная им вчера, возвещала, что утром он прибудет в Саутгемптон. Так что, мистер Холмс, жду вашего совета, как мне поступить?

— Не понимаю, почему бы ему сразу прямым ходом не отправиться в отцовское имение?

Да, по простой логике, нет ничего разумнее! Но… примите во внимание, что все представители этого рода, селившиеся там, кончили очень плохо! Убеждён, что если бы сэр Чарльз узнал о безумной затее своего последнего отпрыска поселиться в фамильном гнезде, он сразу бросился бы ко мне, предупреждая о невозможности приезда наследника. Разве он мог быть врагом своему сыну? Он бы не позволили тому приехать в такую жуткую дыру. С другой стороны, имение нуждается в крепкой хозяйской руке, и приезд такого умного и толкового предпринимателя, как сэр Генри, несомненно, очень благотворно бы сказалось на состоянии всей нашей округи! И таким образом, было бы к общему благу, коль сэр Генри пожаловал бы к нам надолго. Речь идёт о том, согласится ли он на таткое или нет! Если имение продолжит пустовать, все неоконченные начинания сэра Чарльза пойдут прахом. Я, как бы это сказать, слишком ангажирован моим желанием заполучить сэра Генри в Баскервилль-Холл, и поэтому вынужден обратиться к вам, мистер Холмс, заа советом…

Холмс на минуту задумался.

— В общем, вашу тираду можно перевести на человеческий язык так: вы полагаете, что какая-то очень серьёзная опасность подстерегает сэра Генри при приезде в Баскервилль-Холл и делает его пребывание там крайне опасным для него! Я вас правильно понимаю?

— Кое-какие основания для таких опасений в самом деле есть!

Так-с! Но если под вашими умствованиями есть хоть какие-то веские основания, и мы имеем дело со сверхъестественными силами, то тогда опасность для сэра Генри таится в любом углу, за любым поворотом, и в девонширских пустошах и в трущобах Лондона, не так ли? Мне очень трудно представить себ рогатого дьявола с такими частными возможностями, чья власть не выходит за рамки Баскервилльских болот. Ведь дьявол, судя по тому, что нам известно о нём, не тихий приходской священник?

— Шутите? Так может говорить только новоприбывший турист, не живший здесь ни дня. Если бы вам, любезнейший мистер Холмс, пришлось иметь дело со всем этим кошмаром самому, вы бы так не говорили. Сам мистер Генри не придерживается мнения, что ему всё равно, где оставаться — в Девоншире или приезжать сюда! Короче… Он будет здесь менее, чем через час! Что мне делать? Ваш совет очень важен!

— Мой совет прост! Сэр, берите кэб, и со своим верным псом, который скребётся в прихожей, поскорее отправляйтесь на вокзал для встречи с сэром Генри Баскервилем!

— А далее?

— А далее ждите, пока я обдумаю все вводные и обмозгую план дальнейших действий. Из всего, что мы с вами здесь обсуждали, сэру Генри пока не надо знать ничего.

— И сколько времени вам нужно на обмозговывание? Год? Два?

— Сутки! Было бы весьма любезно в вашей стороны, сэр Мортимер, если бы вы прибыли ко мне вместе с сэром Генри завтра утром, не позднее десяти часов. Мне надо познакомиться с сэром Генри и переговорить с ним.

— Сделаю, мистер Холмс!

Сэр Мортимер принялся чиркать на манжете дату и время встречи, а потом, рассеянно вращая головой по сторонам, пошёл к двери.

Тут его в спину ужалил вопрос Холмса:

— Позволю ещё спросить… Доктор Мортимер… Вы утверждаете, что призрак являлся на болотах и раньше?

Доктор резко повернулся.

— Трое человек свидетельствовали об этом.

— Скажите, а после смерти сэра Чарльза привидение видели?

— Не в курсе! Во всяком случае, разговоров об этом не было!

— Благодарю вас! До свидания!

Проводив гостя, Холмс уселся на своё любимое место на краю дивана и стал улыбаться лёгкой, спокойной улыбкой всем удовлетворённого сноба. Такая улыбка всегда осеняла его лицо, когда пред ним вставала достойная его таланта проблема.

— Вы, что, хотите меня покинуть, Ватсон?

— Да! Тут я ничем не могу помочь вам!

— Ну, что вы, друг мой! Я всегда вынужден обращаться за вашей помощью, когда надо действовать. Но, согласитель, какое изумительное дело! По многим параметрам, просто из ряда вон! Будете миновать Бредли, загляните к нему, и попросите у него фунт самого крепчайшего табачку из его коллекции! Заранее благодарствую! До вечера вам здесь делать нечего! Вечером будьте здесь! У меня наверняка будет куча соображений по поводу этой затейливой головоломки, которую задал мне этот удивительный Баскервилль-Холл!

Я знал, сколь нужны моему лучшему другу уединение и покой, особенно в часы тяжёлого умственного напряжения, когда нужно взвесить на весах истины все мельчайшие детали очередного дела, когда гипотезы налезают одна на другую, руша и снова возводя очередное логичное построение, когда нужно сравнивать и сопоставлять даты и числа и приходит понимание, что совершенно неважно, а что является краеугольным камнем его божественного строения. Я тоже был вполне доволен. Передо мной открывалась возможность провести приятный день в клубе и вернуться на Бейкер-Стрит вечером к девяти, приятно освежившись общением с коллегами.

Когда я открыл дверь, то поневоле отшатнулся, и перепугаться было чему, ибо тут царил такой хаос, какой бывает только после большого пожара. Комната была полна густыми клубами дыма, и сквозь него едва проблёскивал слабый свет лампы. Но эти опасения не оправдались, ибо мне в нос сразу ударил дух невероятно крепкого, дешевейшего табака, отчего у меня сразу зачесалось в носу и запершило в горле. Я кашлянул. Дымовая завеса надёжно скрывала от меня Холмса, и едва она рассеялась, как я узрел его очертания в кресле. Забросив ногу на ногу поверх всегдашнего халата, он перекатывал во рту свою искусанную глиняную трубку. Какие-то бумажные рулоны грудой лежали вкруг его ног.

— Вы не простужены, Ватсон? — сухо спросил он.

— Нет, просто тут камню негде упасть среди ваших ядовитых миазмов!

— Не буду спорить! Тут малость накурено!

— Малость! Не продохнуть! Дыхнуть негде!

— Ну так отворите окно! Вы в клубе прохлаждались, что ли?

— Холмс… Дорогуша!

— Верно?

— Разумеется, где же ещё! Но как вам…

Видя мою растерянную физиономию, он рахохотался.

— Я всегда восхищался вашей святой простотой, Ватсон! Мне так приятно, что вы никогда не узнаете, сколь дорога для меня возможность испытывать на вас свои извращённые методы. Мерзкая погода, не так ли? Дождь целый день. Джентльмен выходит из дому. Вечером возвращается без единого пятнышка грязи на обшлагах. Цилиндр и ботинки на нём сверкают девственной чернотой. Чем он мог заниматься, кроме как просидеть сиднем целый день в каком-нибудь затхлом помещении? Друзей у него шаром покати. Где же он мог просидеть целый день? По-моему, всё очевидно!

— Очевидно, как и ваша логика!

— Мир набит банальностями, на которые никто не обращает внимания! -Как вы полагаете, чем я занимался?

— Сиднем сидели!

— Ничуть! Я был в Девоншире!

— В фантазиях?

— А вы не глупы, Ватсон! Моя туша пребывала здесь, и хрюкала в кресле, и как ни печально, принуждена была выдуть за день два полных кофейника наикрепчайшего кофе и искурить целый мешок табаку. Едва за вами захлопнулась дверь, как я послал курьера к Стретфорду, заказав у него подробную карту Дартмурских болот, воспалённое воображение моего духа блуждало по ним целый день. Мой дух чуть не утонул там! Мне кажется, теперь я могу льстить себя надеждой, что я стал знатоком трясин и зарослей камыша всей болотной Англии!

— Карта крупномасштабная?

— Да, вполне! — Холмс отвернул от карты фалду и воздвиг её на коленях, — Вот, посмотрите, этот участок — единственный, который способен заинтересовать нас! Тут прямо в центре наш Баскервилль-Холл!

— Хм… Он окружён лесом!

— Поразительное открытие! Тисовой аллеи мы здесь не находим, но несомненно, что она идёт вот здесь, справа и параллельно болоту. Группка каких-то мелких домишек — несомненно, деревня Гримпен, штаб-квартира нашего друга доктора Мортимера. На пять миль в окружности, жилья — шаром покати, здесь его практически нет совсем. Тут явно Лефтер-Холл, о котором говорил наш доктор. Вот это, похоже, дом натуралиста Стэплтона, если я не перековеркал его сложнопроизносимую фамилию. Тут ещё две какие-то фермы, ага: «Каменный столп» и «Гнилушка». Милях в четырнадцати поодаль, кошмар — знаменитая принстаунская тюрьма для каторжников. Между всеми этими немногочисленными точками — мили болот, зарослей, орды лягушек, мириады комаров, тучи летучих мышей и страшных тритонов — унылые, безлюдные пустоши. Люди здесь появляются крайне редко. Жильё встречается ещё реже. Прекрасная декорация для нашей почти античной трагедии. У меня есть предчувствие, что с нашей помощью она может почти повториться!

— Вы правы! Места дичайшие! Даже от одного вида карты этой местности испытываешь невольную оторопь!

— Художник потрудился на славу! Декорация просто гениальная! Если дьяволу и в самом деле пришла в голову мысль начать подправлять мирские дела…

— Вы тоже склоняетесь к тому, чтобы видеть во всём когтистую лапу сверхъестесственных сил?

— А кто сказал, что слуги дьявола не могут быть из плоти и крови? Так-с! Перед нами встают два вопроса… Первый… Наступила ли смерть сэра Чарльза в результате преступления? Второй… В чём состояло это преступление и как оно было совершено? Если мы сойдёмся на том, что имеем дело с теми, кому нипочём силы Природы, лучше сразу сложить оружие и ретироваться подобру-поздорову! Но прежде чем сложить руки в смиренной позе, следует хотя бы для очистки совести проверить все остальные возможности. Вам не страшен сквозняк? Давайте прикроем окно! Вы не против? У меня есть предрассудок, с которым я ничего не могу поделать! Как ни странно, я полагаю, что концентрированный сигарный дым концентрирует мыслительную деятельность. К сожалению, я ещё не докатился до того, чтобы залезть во время раздумий в ящик, но по логике это было бы совершенно правильно! Что вы там надумали по этому поводу?

— У меня это не выходит из головы!

— И каковы ваши выводы?

— Клубок оборванных ниток!

— Согласен! История мутнейшая! Кое-какие детали очень странные! Изменение характера следов… Что это значит? Вы можете это объяснить?

— Мортимер утверждал, что эта часть аллеи была пройдена сэром Чарльзом на цыпочках!

— И в чём тогда дело?

— Бежал! Он от чего-то бежал! Ватсон, вы понимаете? Бегут со всех ног в каких случаях? Когда жизнь спасают! И человек бежал в таком ужасе и так стремительно, что не берёг сердце! Сердце разорвалось и он упал мёртвый.

— От кого он мог так спасаться? Как по вашему?

— В том -то и дело… Некоторые детали говорят о том, что прежде чем у сэра Чарльза остановилось сердце, он испытывал такой беспредельный ужас, какой нам трудно даже вообразить! Итак, прежде чем инстинктивно броситься в бегство, он от страха потерял голову…

— Вы уверены в этом?

— Более чем! И видно, что то, что так напугало его, явилось с болот! Оно двигалось на него с болота… Если не ошибаюсь, то попытка бежать не в сторону дома, а от дома была вызвана тем, что он был невменяем от ужаса и не понимал, что делает! Пьянчуга-цыган на дознании утверждал, что слышал крики о помощи. Зачем человеку, взывая к чужой помощи, бежать в сторону, где встретить её вообще невозможно? Существует ещё одна загадка, кого он мог так долго ждать у калитки, и почему эта встреча обязательно должна была состояться в тисовой алле, у калитки, а не дома, где это сделать гораздо удобнее?

— Вы думаете, он ожидал кого-то?

— Судите сами: пожилой, очень болезненный и подавленный человек вечером выходит на обычную прогулку, разумеется, в этом нет ничего сверхординарного. Всё это было бы обычной историей в тёплый летний день. Но день был особый: промозглый, холодный, я бы сказал, противный. И вот он, в такой жуткий день очень долго стоит у калитки, стоит сначала пять, потом десять минут… И не уходит. Доктор Мортимер очень удачно обратил внимание на эту детать — две порции сигарного пепла на земле, около трупа. Кстати, у нас появился конкурент! Хаха, этот доктор Мортимер, Ватсон, по своей наблюдательности не уступает вам! Он очень наблюдателен!

— Сэр Чарльз, как истинный англичанин, совершал прогулки в одно и то же время, каждый вечер, независимо от погоды.

— И каждый вечер, как сторож в будке, дежурил у калитки? Вы думайте, что говорите, Ватсон! Вряд ли он любил торчать у калитки, ничего интересного в ней нет! Напротив, есть косвенные свидетельства, что сэр Чарльз предпочитал держаться от болот, как можно дальше! А той ночью он повёл себя так, как будто ждал там кого-то, с кем договорился встретиться. И всё это накануне давно запланированного отъезда в Лондон! Всё складывается, как будто это какие-то входящие друг в друга паззлы в игре! Есть над чем задуматься! Ватсон, будьте любезны, дайте мне мою скрипку! Пока судьба не сведёт нас ещё раз с доктором Мортимером и сэром Генри и не одарит новой информацией, мы всё равно не сможем добавить к нашему делу ни йоты, и поэтому оставим своё попечение о нём на завтра! Утра вечера мудренее, не так ли? Идёт?

Глава IV. Сэр Генри Баскервиль

Завтрак был ранний, и ожидая его, Холмс тщательно готовился к приёму важных гостей. Гости явились строго по времени, секунда в секунду, часы только пробили десять, а они были тут, как тут. Первым вошёл доктор Мортимер, вторым — юный баронет. Сэру Генри на вид было лет под тридцать. Невысокого роста, плотный, коренастый крепыш, это было живое воплощение нормальности и крепкого здоровья. В выражение его лица я заметил нечто неуловимое, говорившее о его наследственном упрямстве. Об этом яснее всего свидетельствовали его пронзительные карие глаза, дерзко и прямо устремлённые на собеседника из-под густых, слегка нахмуренных, тёмных бровей. На нём был коричневый, обычного спортивного покроя костюм. Смуглая, обветренная ветрами и морозами кожа свидетельствовали о том, что перед нами не домосед, любитель расположиться с сигарой у камина, не барчук и не белоручка, а человек, чья взвешенность и скромность говорят об истинно аристократическом воспитании и манерах.

— Сэр Генри Баскервиль! — представил гостя доктор Мортимер.

— Он самый и есть! -иронически прокоментировал баронет, — Мистер Холмс, самое удивительное заключается в том, что если бы доктору Мортимеру не пришло в голову познакомить нас, мне всё равно неминуемо пришлось бы искать свидания с вами! Наслышан, что вы лучший специалист в мире по разгадыванию разных ребусов, а я как раз напоролся на такой, и он оказался мне не по зубам!

— Прошу вас, присаживайтесь, сэр Генри! Как я понял, по вашему приезду в Лондон, случилось нечто из ряда вон выходящее?

— О, не стоит беспокоиться! Похоже, кто-то решил подшутить надо мной в духе рядовых школьных приколов! Ну, вы знаете все эти штучки — белая спина, кнопка на стуле… Помимо этого я получил вот это письмо, которому следует уделить чуть больше внимания!

Он выложил на стол конверт, и мы принялись разглядывать его. В конверте не было ничего особенного, это был обычный серый конверт почтовой службы. Адресат: «Отель Нортемберленд, сэру Генри Баскервилю!» был начертан тщательно выведенными большими печатными буквами. Почтовый штемпель: «Чаринг Кросс». Время отправления — вчерашний вечер.

— Скажите, кто мог знать, что вы останавливаетесь в отеле «Нортемберленд»? — Холмс поднял на гостя глаза, полные пытливого интереса. Видно было, что гость очень заинтересовал его.

— Никто! Я принял решение, где мне остановиться после визита доктора Мортимера.

— А разве доктор Мортимер остановился не там же?

— О нет! — пожал плечами доктор Мортимер, — Я остановился у своих знакомых! Никто о том, что мы отправимся именно в этот отель, знать не мог!

— Вы — важная шишка! Вашими перемещениями кто-то пристально интересуется!

Холмс двумя пальцами осторожно вынул из конверта лист бумаги, тщательно сложенный вчетверо, расправил его и положил перед собой. В центре страницы оказалась одна единственная фраза, составленная из вырезанных из газеты и неровно приклееных слов. Фраза была такова: «Коль разум и жизнь дороги Вам, остерегайтесь и держитесь подальше от торфяных болот». Словосочетание «Торфяных болот», видно, оттого, что автор не обнаружил их в газете, было написано от руки, чернилами, всё теми же крупными печатными буквами.

— Мистер Холмс, простите за бестактность, вы не могли бы мне пояснить, что это всё может означать, и кто это так интересуется моей персоной и моими делами?

— Доктор Мортимер, а вы что думаете по этому поводу? В этом письме ведь, как кажется, совсем нет ничего сверхъестественного, не так ли?

— Да, нет, но разве не может быть такого, что письмо прислал человек, удеждённый в том, что вся эта история полна сверхъестественным?

— Какая такая история? — вздрогнул и резко отреагировал сэр Генри, — Судя по всему, господа, вы лучше разбираетесь в моих делах, чем я сам!

— Сэр Генри! Не стоит беспокоиться! Мы введём вас в курс ваших дел! Вы не покинете нашего оффиса, пока этого не произойдёт, головой вам ручаюсь! — кивнул головой Шерлок Холмс, продолжая изучать письмо, — А теперь вернёмся к этому весьма любопытному документу, который был состряпан и опущен в почтовый ящик вчера вечером. Ватсон, где у нас вчерашний «Таймс» Дайте его мне поскорее!

— Посмотрите там, в углу стола!

— Простите, придётся вас побеспокоить! Подайте мне страницу с передовицей «Таймс»!

Холмс мгновенно пробежал страницу глазами.

— Так-с… «Свободная торговля»… прекрасный, поэтический панегирик капитализму… вот один незабываемый абзац. Позвольте усладить им ваши уши… « Коль вы обнаружите того доброхота, которому придёт в голову внушать вам коварную мысль, что отрасль английской промышленности, в которой у вас есть личный частный интерес, попала в лапы протекционистских тарифов, остерегайтесь и держитесь подальше от компании таких доброхотов, ибо жалкие остатки вашего разума всё равно должны подсказать вам примитивную и абсолютно верную мысль, что такого рода политика неминуемо должна подорвать национальный импорт и обрушить вашу нормальную жизнь в той же степени, как она обрушивает жизнь нашего непотопляемого острова, интересами которого мы дорожим, как все вместе, так и каждый в отдельности». Ну и как вам эти перлы, Ватсон? — радостно поперхнулся Холмс, начиная потирать руки от душившего его смеха, — Великолепная мысль, не так ли?

Доктор Мортимер смерил Холмса таким взглядом, каким опытный хирург смеряет безнадёжного больного, и видя это, сэр Генри обратил взгляд своих удивлённых карих глаз ко мне.

— Простите, я не гуру таких таких замороченных и сложных вопросов, как торговля ветошью и налоговая политика, но не кажется ли вам, что мы начинаем уклоняться от нашей основной тематики?

— Ничуть! Это и есть наша магистральная тема! Мистер Ватсон осведомлён в моих методах расследования чуть лучше вас, но вижу, что суть прочитанного отрывка ускользнула не только от вас, но и от него.

— Ну и где тут связь между письмом и тарифами?

— Ну уж, не надо так выкипать, господа, связь тут прямая, и такая тесная, что и зазора между ними не найдёшь даже под микроскопом! Суть в том, что одно состряпано из другого! Смотрите… «Коль», «Вам», «Разум», «Жизнь» и прочее… Задумайтесь, откуда вырезаны эти слова для нашего письма?

— О, чёрт побери! Холмс! Вы правы! Какая недюжинная догадка! — всплеснул руками сэр Генри.

— Сомневающих прошу сосредоточить внимание на словосочетании «держитесь подальше» — это единая вырезка из этой газеты.

— Дайте-ка! В самом деле! Вы правы!

Сильнее всего был потрясён доктор Мортимер.

— Знаете, мистер Холмс… — взволнованно сказал он, — Я себе и представить не мог, что такие чудеса возможны! — всплеснул руками доктор Мортимер, восхищённо глядя на друга, — Угадать, что слова вырезаны из газеты, это, конечно, чудо, но ещё не такое уж, но тут же назвать газету, из которой они вырезаны — вот что выше всякой фантазии! Как вам это удалось?

— Не сомневаюсь, доктор, что вам не составит труда отличить череп эскимоса от черепа негра?

— Вы правы, не составит!

— И как вам это удаётся?

— Ну, это ведь моя профессиональная фишка! Для меня эта разница — на поверхности! Отличие строения надбровных дуг, угол лица, особенности челюсти…

— Вот, верно! У каждого своя фишка! Я полагаю, что для человека, хоть раз заглянувшего в типографию, сразу становится ясно, сколь наборный боргес на шпонах — то, чем веками набирается «Таймс», отличается от набора дешёвых жёлтых вечерних листков, разница здесь ещё более зрима, чем отличие между неграми и эскимосами. Любой сыщик просто обязан разбираться в шрифтах и способах набора, так же, как и в иных тонкостях работы любой типографии. Хотя, признаюсь, както раз я спутал «Утренние Известия» с «Лидским Меркурием». Но передовица «Таймса» — дело особенное, уж её точно ни с чем не спутать, и мне сразу було понятно, что слова вырезаны из «Таймс». Письмо, судя по штемпелю, отправлено вчера, ну и лочичным было бы резать вчерашнюю газету!

— Таким образом, мистер Холмс, — предположил сэр Генри Баскервиль, — некто склеил это письмо, вырезая ножницами…

— Маникюрными, прошу заметить! — поднял палец Холмс, — Обратите внимание на очень короткие концы. Смотрите, в словах «держитесь подальше от» — два надреза.

— Именно так. Некто вырезал из газеты «Таймс» дамскими короткими ножницами несколько слов и наклеил их…

— Гуммиарибиком! — завершил чужую мысль Холмс.

— И приклеил их гуммиарабиком на бумагу! А «торфяные болота» с какой стати написаны от руки?

— Автор человек не рабочий с мануфактуры, много работать он не привык, и не найдя целых слов «торфяные» и «болота», решил, что вырезать и клеить по одной букве — это уже слишком, и просто написал последние слова пером. Довольно странно ведь, чтобы в передовице «Таймс» присутствовали торф и болота, там место для более важных тем!

— Что ж, весьма правдоподобно! Мистер Холмс, что ещё можно выдоить из этого письма?

— Автор сделал всё, чтобы мы не могли выдоить из этого письма ни капли, но это ему удалось не вполне! Смотрите, адрес набран крупными прописными литерами. Уверяю вас, «Таймс» простолюдины не читают! Из этого можно сделать вывод, что письмо написано образованным человеком, все силы которого были направлены на то, чтобы скрыть свою образованность, и это лишь подтверждает тот факт, что адрес написан изменённым почерком — автор очень опасается, что его могут сейчас или позднее вычислить по почерку, и тщательно старается избегнуть этого. Попутно накм следует обратить внимание, сколь неровно наклены буквы, они то и дело скачут, вот, к примеру «Жизнь» вообще вылезла куда-то в сторону. О чём это говорит? Возможно, о неаккуратности автора, может быть — о его волнении или сильной спешке. Я склоняюсь ко второму, видно, что это дело — очень серьёзно для автора, и он просто не может позволить себе ни малейшей неаккуратности. Вопрос в том, что его подгоняло, почему он так торопился. В самом деле, почему? — на минуту Холмс замолк, а потом продолжил, — Письмо, отправленное вчера, поневоле должно было застать сэра Генри в отеле… Не боялся ли автор некой помехи? Кто ему мог помешать?

— Кажется, мы плавно перемещаемся в область домыслов! — печально заключил доктор Мортимер.

— Точнее говоря, в область взвешивания разных вариантов, один из которых верный! Не так ли? Сила человеческого воображения имеет материальный, я бы сказал, научный аспект, и этой его особенностью поневоле пользуются все сыщики на Земле. Вы, конечно, сочтёте всё это чистой мистикой, но я делаю вывод, что почти наверняка адрес письма был написан в какой-то местной гостинице.

— С чего это вы взяли? -Внимательно посмотрите на конверт! Во всех этих местах письменные принадлежности очень редко содержатся в идеальном порядке. Перо скверное, вы видите сами. Оно дважды споткнулось на одном слове, пишущий вынужден был дважды окунать его в чернильницу. С хорошим пером таких казусов не происходит. Чернил было мало, на самом дне чернильницы. Пустая чернильница и скверное перо — слишком невообразимое совпадение для хорошего аристократического кабинета. Я хорошо знаю наши гостиницы — хорошо ещё, что там вообще оказалось перо и чернильница. Даю руку на отсечение, что потрать время на исследование всех корзин для мусора в гостиницах вблизи Чарингкросс, мы легко могли бы обнаружить куски порезанной передовицы «Таймс», и моментально вычислить автора этого неординарного послания. О! Постойте-ка! Стойте! А это что?

Поднеся страницу на расстоянии дюйма от глаз, Холмс стал внимательно разглядывать буквы.

— Что вы там увидели?

Холмс разочарованно отвёл глаза.

— Нет, увы, совсем ничего! — сэтими словами Холмс бросил письмо на стол, — Бумага хорошего качества, очень гладкая, водяных знаков нет! Из этого письма мы выдоили всё, что возможно! Мистер Генри, прошу вас, поведайте нам, во время вашего приезда в Лондон не случилось ли с вами чего-то экстародинарного, врезавшегося вам в память?

— Да, в общем-то, пожалуй, нет… Нет, ничего особенно не было!

— Например, вы заметили слежку… Вас кто-то караулил, подстерегал?

— Ух ты! М не кажется повезло угодить в провинциальный детектив, — эасмеялся сэр Генри, — Подумайте сами, ну кому придёт в голову устраивать за мной слежку?

— Дайте время, я их вам покажу! — нахмурилсяХолмс, — А вы всё-таки раскиньте мозгами, неужто вам нечего нам поведать?

— Я не уверен, что знаком с вашими вкусами и тем, что входит в ареал вашего внимания.

— Расскажите мельчайшите вещи, выходившие за рамки рядовых жизненный проявлений!

Сэр Генри улыбнулся снова.

— Я ведь стопроцентный американец! Ну откуда я могу знать извращённые тонкости английского жизненного уклада? Здесь мне всё в новинку! Но, не знаю, является ли классическим английским укладом воровать у американца один башмак. Или это проявление несравненного английского юмора?

— У вас исчез один башмак?

Теперь смеялся один доктор Мортимер:

— Дражайший! Башмак просто куда-то засунули, вот и всё! Англичане только производят впечатление аккуратистов, а так это по большей части люди очень рассеянные! Найдётся ваш башмак где-нибудь под кроватью! Стоит ли травмировать мистера Холмса такими пустяками?

— Он сам меня спросил, не было ли чего странного?

— Именно так! — кивнул головой Холмс, — Интересная информация! Меня интересуют прежде всего именно такие мелочи, и чем они нелепее — тем лучше! Итак, у вас пропал башмак?

— Да, но коллега прав, его могли куда-нибудь засунуть. Собака могла схватить, как игрушку… Что ещё? Вчера вечером я выставил башмаки в коридор, и утром обнаружит только один башмак. Я вызвал коридорного, но ничего вразумительного добиться от него не смог. Это обидно, башмаки я купил накануне поездки, в Стрэнде, даже толком не успел налюбоваться на них!

— Во отдали совершенно новые башмаки в чистку? К чему это?

— Они были слишком светлые! Мне хотелось, чтобы их начистили ваксой потемнее!

— Итак, вы приезжаете в Лондон и тут же отправляетесь выбирать и покупать башмаки?

— Мне вообще было любопытно пройтись по Лондонским магазинам! В качестве компаньона я взял с собой доктора Мортимера. Что греха таить, человеку, которому предстоит стать владельцем огромного имения, не подобает ходить как оборванцу, нужно всё-таки, и этикет какой-никакой блюсти, а у себя в Америке я об этом не думал совсем — одевался, как все. Там все пренебрегают туалетом, и не видят в этом ничего особенного. Я купил кое-что, в том числе и эти ботинки — стоили они, если не изменяет память, долларов шесть. Да, сюрприз — мне так и не удалось их поносить!

— Трудно назвать это кражей! — сказа Шерлок Холмс, — Вор украл бы оба башмака! Бессмыслица какая-то! Думаю, ваш башмак скоро найдётся, и вы вздохнёте с облегчением!

— Джентльмены! Прошу вас, хватит ходить вокруг да около! — решительно заговорил немного уже раздражённый баронет, — Что мне рассуждать о том, в чём я совершенно ничего не понимаю! Давайте вы сдержите своё слово и поясните мне, к чему вы клоните всеми этими экивоками?

— Вполне своевременное замечание! Доктор Мортимер, не кажется ли вам, что сейчас самое время встрясть в наш разговор! Прошу вас рассказать сэру Генри всё то, что вы незадолго до этого поведали нам! Можете даже сделать это в тех же словах!

Приободрённый этим прошением, доктор Мортимер, как и в прошлый раз, полез в карман за свёрнутой газетой, развернул её и слово в слово повторил свой вчерашний рассказ. По мере развёртывания этой истории брови сэра Генри всё сильнее лезли на лоб, а взгляды, брошенные на доктора Мортимера, становились всё более удивлёнными.

— Да уж! — наконец процедил он, выслушав бесконечно-мрачное повествование доктора Мортимера, — Хорошенькое же мне досталось гнёздышко! Впрочем, о собаке я слышал ещё в младенческие годы! Эта легенда была излюбленным чтивом в нашей семье, но я всегда воспринимал это, как страшную готическую сказку, и никогда не придавал ей никакого значения! Но смерть дяди — совсем другое дело! И теперь всё это перемешалось у меня в голове так, что я, видит бог, уже ничего не могу понять! Дело обстоит так, что в данном случае трудно понять, кого нужно скорее звать — сыщика или святого духа!

— Так точно!

— А это письмо, полученное мной? Оно, по вашему мнению, имеет какое-то отношение к этой истории?

— Из всего этого можно сделать только один вывод: кто-то неизвестный слишком хорошо осведомлён обо всём происходящем на торфяных болотах! — сказал доктор Мортимер.

— И этот неизвестный просто влюблён в вас, если предупреждает о грозящей вам опасности! — засмеялся Холмс.

— Есть второй вариант: кому-то очень хочется запугать меня и отвратить от вступления в законное владение Баскервиль-Холлом законным владельцем!

— Не исключено! В любом случае, любезнейший доктор Мортимер, я вам чрезвычайно благодарен за то, что вы подкинули мне такую запутанную, сложную головоломку! Посему вопрос придётся решать по существу — нам надо обмозговать, стоит ли вам отправляться в Баскервиль-Холл?

— Мне туда нельзя ехать? Почему?

— Возможно, из соображений безопасности!

— И откуда же эта опасность подкрадывается ко мне — от древних россказней или людей?

— Вот это и следует выяснить!

— Ну, знаете ли, даже громы небесные не остановят меня и не закставят торчать здесь! Я еду в свой дом, дом, которым владели целые поколения моих предков! Моё решение окончательное! — тёмные брови баронета сошлись в одну линию, щёки его слегка заалели от возбуждения. Знаменитый баскервильский норов явно сквозил в последнем представителе древнего рода, — У меня ещё будет масса времени тщательно обдумать всё то, что мне пришлось услышать здесь. Надо время, чтобы всё уложилось в моём мозгу, и я мог что-то предпринять осмысленное! А теперь мне хотелось бы побыть в одиночестве хотя бы часок, с тем, чтобы хорошенько подумать обо всём. Мистер Холмс, знаете… Уже пол-двенадцатого, мне надо ехать в готиницу! Неплохо было бы, если бы вы вместе с мистером Ватсоном приняли моё приглашение и часа в два пришли ко мне на завтрак? Будьте уверены, к тому времени я уже приду к какому-нибудь решению!

— Вы не против, Ватсон?

— Ничуть!

— Мы будем у вас в два! Может, позвать кэб?

— Нет, я хочу немного прогуляться и проветрить голову! После таких разговоров нужно некоторое время на то, чтобы прийти в себя!

— Я бы не отказал себе в удовольствии составить вам компанию! — сказал его спутник.

— Хорошо! Прощаемся до двух часов! До скорого, мистер… Всего доброго!

Шаги наших гостей быстро стихли на лестнице, и был слышен глухой хлопок двери. Он как будто служил стартом для мгновенной трансформации Холмса — вялый, томный сибарит вдруг преобразился в сгусток бешеной энергии.

— Ватсон! Одевайтесь! Быстро! Нельзя терять ни секунды!

По пути в спально с него уже слетел халат, и через три минуты из двери выскочил полностью экипированный человек в деловом сюртуке.

Лестница загремела под нашими шагами. Мы почти бежали. Сэр Генри и доктор Мортимер ещё маячили впереди. До них было шагов двети, не более. Они явно держали путь на Оксфорд-Стрит.

— Будем догонять?

— Ни в коем разе, Ватсон! Не знаю, не скучно ли вам со мной, но мне с вами никогда не бывает скучно! А наши друзья понимают толк в жизни — как чудесно прогуляться в такое утро!

Мы ускорили шиги и быстро сократили расстояние между нами и сэром Генри со спутником вполовину. Придерживаясь выбранной дистанции, мы свернули следом за сэром Генри на Оуксфорд-Стрит, и пройдя по ней, свернули на Реджент-Стрит. Наконец сэр Генри остановился у витрины какого-то магалина и стал её внимательно рассматривать, и Мортимер скучающе стоял рядом. Холмс тоже остановился. Спустя полминуты Холмс довольно хмыкнул, и поймав направление его взгляда, я узрел на другой стороны улицы кэб, в окне которого маячил смутный ездок. Постояв на месте, кэб медленно покатил дальше.

— Вот этот кэб и его содержимое и есть цель нашего исследования! Идёмьте, Ватсон! Нам надо успеть разглядеть этого человека!

В это мгновение в окне каэба мелькнула большая чёрная борода и чьи-то пронзительные глаза скользнули по нам. Тотчас же после этого, верхнее окошечко кэба приоткрылось и сидевший внутри что-то повелительно крикнул кэбмену. Кэб сорвался с места и стремительно помчался по Реджент-Стрит. Холмс выскочил на проезжую часть, пытаясь отыскать свободный экипаж, но увы, на улице свободных кэбов не нашлось.

Мой друг мгновенно бросился на проезжую часть и лавируя между экипажами, бросился в сторону отъезжавшего кэба, который быстро удалялся от нас, готовясь скоро вообще исчезнуть из виду.

— О, чёрт! — запыхавшись, крикнул он, снова появляясь из гущи экипажей, — Вот невезуха! Чёрт, я сам виноват! Ватсон! Ах, Ватсон, Ватсон! Вам, как летописцу моих подвигов, придётся внести в анналы мировой истории не только мои несравненные подвиги, но и смехотворные проколы!

— Кто это был?

— Не имею понятия!

— Шпион?

— Да, похоже за Баскервилем осуществляется слежка, и её осуществляют с самого первого шага Баскервился по английской земле! Откуда, иначе им было знать, что он остановился в отеле «Нортемберленд»? Я вам не сказал, но сразу понял — те, кто вёл его в первый день, не для того следили за ним, чтобы оставить его в покое в дальнейшем. Вы обратили внимаение, что во время беседы с сэром Генри, когда Мортимер повторял свою древнюю басню, я неоднокрано подходил к окну?

— Да, припоминаю!

— Это был лёгкий интерес, мне надо было выяснить, не слоняется ли кто-то около нашего дома. Никаких подозрительных личностей я, впрочем, не заметил! Утсон, перед нами выдающийся криминальный талант! Это очень умный представитель породы двуногих! Всё много серьёзнее, чем я полагал раньше, мне лишь неясно, какие тут задействованы силы, силы добра или зла, но с определённого момента меня стала накрывать уверенность, что появляется какое-то постороннее влияние, и мы имеем дело с тонким и точным расчётом. Я захотел понаблюдать за нашими новыми друзьями, и мы отправились за ними следом. Тот неуловимый Джо, кто следил за Баскервилем, на сей раз решил воспользоваться кэбом, наверняка, чтобы не быть замеченным, и то обгонял их, останавливаясь у тротуара, то отставал и остаивался чуть позади. Он явно ждал, что прогулявшись и устав, они тоже возьмут кэб, и ему будет ничего не стоить проследовать следом за ними незамеченным, куда бы то ни было! Но в этой методе содержится только один прокол…

— Кэбмен?

— Гениально!

— Какая жалось, что вы упустили возможность заметить его номер! По счастью мы живём в цивилизованном государстве, где всё под номерами! Это очень облегчило бы нам дальнейшие поиски!

— Милый Ватсон! Мне в самом деле почти нечем похвастаться перед вами, но если вы полагаете, что я в первую очередь ссмотрел в глаза этому типу, а не на номер Кэба, вы жестоко ошибаетесь! Вот вам ваш номер: «2704»! Но это нам уже не очень-то поможет!

— И что вы могли ещё сделать?

— Раскрыв его, я по логике должен был повернуть в обратную сторону, без всякой спешки взять кэб и на приличном расстоянии следовать за ним. Ещё логичнее было бы сразу отправиться к отелю и караулить там, ожидая, что будет! Этот таинственный шпик наверняка бы довёл Баскервиля до его дверей, и, поймав его за хвост, мы могли бы проследить, что он потом будет делать и куда отправиться. Мы спугнули его, позволили воспользоваться нашей промашкой, оцените-ка, сколь ловко он вскрыл нас с нашей поспешностью, как он сбил нас со своего следа!

Продолжая разговор, мы медленно проследовали по Реджент — Стрит. Доктора Мортимера и его спутника мы уже перед собой не видели.

— Жаль, конечно, чтосмысла наблюдать за Баскервилем больше нет! — понурился Холмс, — Его тень теперь будет держаться в отдалении от него! Скорее всего она больше не попадётся нам на пути! Он слишком осторожен! Если на руках у нас есть козыри, придётся сразу ходить с них! Вы смогли разглядеть лицо этого неизвестного?

— Меня отвлекла его борода! Бороду я разглядел хорошо, лицо — нет!

— У меня та же история! Он и хотел, чтобы в глаза бросалась эта борода, из чего можно заключить, что она -фальшивая! Этот умник с самого начала понимал, что для того, чтобы его никто не узнал и не запомнил, его лицо должно быть надёжно замаскировано, ну, хотя бы бородой или накладными бровями. Идите сюда, Ватсон!

За углом оказалась мелкая рассыльная контора, и едва Холмс зашёл в неё, он был сразу же заключён в крепкие объятия хозяином этого заведения:

— Ха, Уилсон, кажется вы до гробовой доски и со слезами на глазах будете вспоминать крохотную услугу, которую я вам оказал, когда помог в том дельце! — хохотнул Холмс.

— Сэр! Я не забуду этого и после гробовой доски! Своей честной репутацией, чистотой своего имени, и даже своей жизнью я целиком обязан вам!

— О как приятны такие преувеличения! Кстати, Уилсон, если мне не изменяет память, у вас в конторе был малец, кажется, по имени Картрайт, такой глазастый и очень сообразительный мальчуган, он очень посодействовал быстрейшему раскрытию вашего дела!

Да, сэр, хороший мальчик! Он и сейчас у меня работает!

— Не будете ли вы так любезны позвать его? И ещё, у вас можно разменять пять фунтов?

Уилсон крикнул и тут же на его зов явился четырнадцатилетний подросток с правильным лицом и умными глазами. Он предстал перед Холмсом и замер, благоговейно пожирая знаменитого сыщика восхищённым взором.

— У вас есть «Путеводитель по гостиницам»? — спросил Холмс, — Ага! Благодарю вас! Картрайт, вот посмотрите! Здесь названия двадцати трёх гостиниц, расположенных в районе Чаринг-Кросс… Вам видно?

— Так точно, сэр!

— Обойдите их все по порядку!

— Слушаюсь, сэр!

— Надо будет давать швейцарам по шилингу! Получите двадцать три шилинга звонкой монетой!

— Так точно, сэр!

— Задача такая! Вам нужно потребовать для осмотра весь мусор, который вчера был выброшен из корзин! Объянение давайте такое: чрезвычайно важную телеграмму доставили не по тому адресу и тебе велено отыскать её первоначальный текст! Ясно?

— Так точно, сэр!

— А искать ты должен главную страницу газеты «Таймс» за вчерашнее число. Она должна быть изрезана вдоль и поперёк ножницами! Вот это целая страница! Тебе надо найти изрезанную, точно такую же! Сможешь запомнить? Нам нужна именно эта страница!

— Есть, сэр!

Швейцары наверняка отфутболят тебя к коридорным, дашь им тоже по шилитнгу! Вот ещё двадцать три шиллинга! Двадцать шансов против двадцати трёх, что мусор уже выгребли и сожгли, но в трёх случаях надо будет разобрать кучу бумаг! Шансов почти нет, но чем чёрт не шутит! Вот ещё десять шиллингов на всякий случай! Вечером по телеграфу доложи мне, в мой офис на Бейкер-Стрит, чем закончатся твои поиски. Сэкономленные шиллинги — все твои!

Ватсон, вам надо запросить по телеграфу фамилию и координаты кэбмена «2704», сегодня днём разъезжавшим по Оксфорд-Стрит, а после этого нам предстоит завалиться в какую-нибудь местную картинную галлерею, к примеру ту, что на Бонд-Стрит. Там можно прекрасно провести время до нашего завтрака!

Глава V. Три оборванных шнурка

Самой удивительной и ценной особенностью характера Холмса был талант мгновенно отрешаться от своих дел и размышлений о них. В музее была выстака совренменной бельгийской живописи, и он прото канул в разглядывании картин, казалось, совершенно позабыв об обстоятельствах странного и непонятного дела, в которое мы постепенно вовлекались. Всё время нашей прогулки от картиннной галлереи до отеля «Нортемберленд» он цветисто трепался об одной только живописи, так, что услышь его в этот момент человек, не осведомлённый о его основной профессии, он остался бы уверен, что пред ним или самодеятельный художник или рецензент из какой-то провинциальной газетёнки.

— Сэр Баскервилль уже давно ожидает вас наверху! — дололжил нам дворецкий, — Он просил передать, что просит вас сразу же проследовать к нему!

— Сэр, можно посмотреть списки ваших постояльцев? — вежливо попросил Холмс.

— Легче лёгкого, сэр!

После Баскервиля, который стоял в самом начале списка, оказались ещё Теофилус Джонсон с семейством из Нью-Касла и миссис Олдмор с горничной из Элтона.

— Не тот ли это Джонсон, которого я некогда знавал? — спросил Холмс у дежурного, — тот был адвокатом, отливал сединой, и слегка прихрамывал на левую ногу.

— Нет, не тот! Сэр! Этот Джонсон — хозяин угольных копей! Это довольно молодой человек, ваших, примерно, лет!

— Не адвокат? Вы в этом уверены?

— Абсолютно! Сэр! Мистер Джонсон — наш постоянный клиент. Он у нас останавливается по несколько раз в году.

— Вот как? Ну, тогда не спорю! А миссис Олдмор? Я откуда-то знаю эту фамилию! Вы уж извините меня за неумеренное любопытство, иной раз ищешь одного человека, которого хорошо знаешь, а натыкаешься на другого!

— Сэр! Миссис Олдмор — жена бывшего мэра Глостера! Женщина очень слабого здоровья. Когда она отправляется зачем-то в город, она проездом, сэр, останавливается у нас.

— Всё-то я сегодня путаю! Мне показалось, что я её знаю, но не сошлось! Но всё равно, огромное спасибо!.. Эти разговоры, Ватсон, позволили мне подтвердить один безусловный факт, а именно уверенно выяснить, что те, кого мы ищем, — твердил вполголоса Холмс, переступая по лестнице, — совершенно определённо остановились не здесь. Надо было обладать большой наглостью, чтобы это сделать. Но, похоже, от них можно ждать всего, чего угодно! Таким образом интересно не только то упорство, с которым они стремятся надзирать за нашим клиентом, но и то, насколь они стремятся скрыть свои планы. Это о многом говорит!

— И о чём это говорит, по-вашему?

— Прежде всего о масштабе их намерений! Серьёзные люди, видать! И, кстати… Постойте! Что там творится?

На верхней площадке мы столкнулись с сэром Баскервилем. Выбежав на средину лестницы, красный от возмущения, он размахивал старым запылённым башмаком. Его злость была так велика, что он стал заикаться, и долго не мог выразить в словах свои мысли и чувства. Наконец немного придя в себя, он стал говорить более разборчиво, но с явным американским акцентом, чего ещё утром за ним не водилось.

— Что в этой чёртовой гостинице происходит? Играют со мной, как с маленьким дурачком! — заорал сэр Генри, — Я не позволю так собой вертеть! Не позволю! Пусть этот болван ищет лучше! Если эти идиоты не найдут моего башмака, я вам скандал устрою! Вы у меня попляшете! У меня, мистер Холмс, на всех хватит чувства юмора, но всё имеет свой предел!

— Вы так и не можете отыскать свою пропажу и простить шутника?

— Не могу! И не собираюсь успокаиваться, пока не найду!

— Вы всё о своём светло-коричневом туфле?

— Нет! Теперь речь идёт о чёрном ботинке!

— Что? Ещё один башмак запропастился куда-то?

— А вы сразу не поняли! О старом я уже почти забыл! Кстати, я не так уж богат сейчас обувью, чтобы позволять такое, вчера у меня украли коричневый, сегодня украли чёрный башмак! Нужен ещё, что ли, малиновый? Нашли, я вас спрашиваю, олухи царя небесного? Ну и где они? Отвечайте, дурни? Чего уставились, а ну брысь! Искать! Я это так не оставлю!

На площадке суетился взъерошенный коридорный, честный немец.

— Сэр! Мы всё осмотрели, всех опросили! Ни от кого ничего узнать не удалось! — взволнованно тараторил он.

— Слушайте меня внимательно, дорогой мисте… эээ… Долго я с вами цацкаться не собираюсь! Если до вечера не найдёте моих башмаков, я иду к вашему управляющему и заявляю ему, что покидаю вашу треклятую гостиницу, и больше никогда сюда ни ногой! Вы поняли?

— Сэр, мы найдём ваш башмак! Ему тут некуда деться! Сотрудники его взять не могли! Это просто какая-то глупость!

— Зарубите себе на носу, такое со мной — в последний раз! В вашей воровской малине вы со мной больше не будете шутить и обкрадывать меня! Мистер Холмс, извините, что я при вас вынужден разбираться с этими безмозглыми идиотами!

— Эти пустяки из того разряда, что к ним надо внимательно приглядеться!

— Вы так серьёзно думаете или шутите вместе с ними?

— А вы, сэр, как объясняете эти шуточки?

— Я в такой ярости, что не собираюсь что-либо объяснять! Никогда ещё и нигде таких библейских чудес со мной не бывало! Такая нелепость, право, любого способна вывести из себя!

— Нелепость? Да, странная нелепость! Я, пожалуй, не буду спорить! — проговорил Холмс задумчиво.

— А вы что скажете по поводу этих содомских чудес?

— Я пока ничего внятного не могу сказать! Странно! Если это шутка, то какая-то мутная! Вообще, скажу вам, вся эта история, связанная с вашим дядей, очень запутанная, и перебирая самые сложные дела, из тех пятисот, которые сваливались на мою голову, ваше, пожалуй, по сложности не знает равных! Все нити оборваны, но мы нащупаем такие, которые приведут нас к разгадке пренепременно! Надо сейчас выбрать, чтобы не потратить время впустую, за какую ухватиться, чтобы побыстрее выйти на решение проблемы. Мы пока что просто приятно проводили с вами время, беседуя за завтраком, и едва лишь косвенно коснулись вопросов, которые заставили нас собраться вместе!

Пройдя в номер сэра Баскервился, Холмс сразу взял быка за рога и спросил сэра Генри о его ближайших планах.

— Какие планы! Я еду в Баскервиль-Холл!

— Если не секрет, когда?

— В конце недели!

— Верное решение! — сказал Холмс, — Кстати, теперь я совершенно уверен в том, что в Лондоне за вами была установлена слежка. Но город такой огромный… Толпа… Тут трудно сразу сориентироваться, кто за вами следит, что за люди, и какова цель этой слежки! Здесь, в этой сутолоке, за всем не уследишь! Если у них скверные планы, опасность для вас чрезвычайно велика, и мы не можем вас избавить от угрозы! Доктор Мортимер, утром, когда вы вышли отсюда и прогуливались по улице, у вас не возникло ощущения, что за вами следят?

Доктор Мортимер выпучил глаза и подскочил на стуле.

— Следят? Кто?

— Этого я пока что, к сожалению, не могу вам сказать! Скажите, в Дартмуре среди ваших знакомых, клиентов и гостей нет ли такого, у кого была бы большая чёрная борода?

— Нет! Ну, впрочем… погодите… В самом деле… У лакея сэра Чарльза, Бэримора в самом деле окладистая чёрная бородка!

— Гм! И где он теперь?

— В Баскервиль-Холле, разумеется! Дел у него много! Весь дом находится на его попечениии!

— Необходимо убедиться, что он действительно там!

— И как мы это сможем сделать?

— Подайте-ка мне телеграфный бланк! Телеграмма! «Вы готовы приезду сэра Генри». Адрес: «Баскервиль-Холл мистеру Бэрримору» Есть тут поблизости телеграф? Говорите, в Гримпене? Отлично! Вторая телеграмма на имя начальника конторы: «Телеграмму адресом Бэрримору вручить собственноручно ему случае отсутствия отправить обратно отель Нотемберленд сэру Генри Баскервилю». Вот и всё. К вечеру всё станет известно. Мы узнаем, на своём ли посту Бэрримор в Девоншире, или…

— Отлично! — сказал Баскервиль, — Скажите, Мортимер, что такое это за человек, Бэрримор?

— Родной сын бывшего покойного управляющего именьем. Если мне не изменяет память, он представляет четвёртое поколение Бэрриморов, обитающих в Баскервиль — Холле. Судя по рассказам друзей, он и его жена очень почтенные, приличные люди!

— Как ни крути, — сказал сэр Генри, — для меня не секрет, что пока в имении Баскервиль-Холл не появилось законного хозяина, все, кроме хозяина живут там, как у бога за пазухой, без забот и хлопот!

— Да, несомненно!

— Берримору отошло что-нибудь по завещанию сэра Чарльза? — наклонил голову Холмс.

— По пятьсот фунтов — ему и его жене!

— Хм! А им это было известно загодя?

— Скорее — да, чем нет! Сэр Чарльз не скрывал ни от кого своих распоряжений на случай смерти!

— Интересный подход!

— Я всё же склонен надеяться, — не вынес муки преследования доктор Мортимер, — что вам не придёт в голову подозревать во всех грехах всех, кому что-то перепало по завещанию сэра Чарльза! Мне вот он завещал, к примеру, тысячу фунтов!

— О, как! А ещё много таких счастливцев?

— В завещании указана масса мелких сумм разным лицам и большие куски, как ни странно, отданы благотворительным фондам! Основное наследство всё же отходит сэру Генри!

— И какая сумма завалялась в нём?

— Семьсот сорок тысяч фунтов!

У Холмса брови полезли к потолку.

— Всего-то? Я и подозревать не мог, что речь идёт о таком космическом наследстве! — горестно сказал он.

— Сэр Чарльз не был бедняком, но истинные размеры его состояния определились только тогда, когда нам стали доступны сведения о его ценных бумагах. Теперь общая сумма наследства перевалила за миллион фунтов!

— Бог ты мой! Что я слышу! За такую кучу деньжищ любой начнёт сражаться, не считаясь со средствами и суча всеми шестью волосамыми клешнями! А тогда, доктор Мортимер, позвольте задать вам вопрос на засыпку… А вот… предположим… вот предположим, что с нашим юным другом… что-нибудь стрясётся… Допустим, он нежданно… как бы это… покультурнее сказать… ну… с дерева упадёт внезапно… нарежет кони… если так можно выразиться… конечно… это очень грустная… невыносимо грустная перспектива… Даже трудно вообразить… какая печальная… слёзы из глаз… но… вы уж простите меня, старика… Кому тогда вся эта гора денег достанется?

— Так! Поколику младшой братан сэра Чарльза, сэр Роджер, давненько помер, будучи холостяком и потомства не оставил, наследство отойдёт к дальним родственникам — к неким Десмондам. Джеймс Десмонд далеко уже не молодой человек, священник, живёт в Вестморленде!

— Что ж! Благодарю вас за эту сливочную перспективу чужого богатства, продемонстрированную нам с птичьего полёта. Красивый вид! Все детали вашего поэтического рассказа весьма любопытны! А вам самому выпадало общаться с этим Джеймсом Десмондом?

— Да, я видел его, когда он однажды за какой-то мутной оказией приезжал к сэру Чарльзу! Этот человек безупречного вида, и как говорят, его сущность вполне соответствует его безупречной внешности — это безо всяких сомнений, воистину святой человек! Ну, так утверждают! Помню, сэр Чарльз надумал обеспечить его по гроб жизни, но тот гордо отказался, нет, говорит, ни в какую, кучу бабла не возьму — и не просите! Сэр Чарльз хотел перед ним на колени упасть, чтобы тот мешок денег взял, да наш честняга, как вокруг него ни прыгали, наотрез отказался и улепетнул в свою деревню, чтобы соблазну не подвергаться и умереть там в покое и честной бедности!

— И такому скромняге перейдёт в случае чего всё состояние сэра Чарльза?

— Нет, ему перепадёт только поместье! Оно является родовым, а денежки ему бы достались только в том случае, если бы нынешний владелец не оставил иных распоряжений на этот счёт, что очень может быть, ибо сэр Генри волен поступать со своим имуществом, как ему заблагорассудится!

— Сэр Генри! А вы оформили уже завещание?

— Мистер Холмс! Увы, нет! Мне пока не до того! Я едва успел узнать общую картину состояния моих дел и в мои планы пока что не входит отдать богу душу! Но, конечно, я согласен, что вымывать деньги из родового поместья и лишать подпитки титул нельзя! Мой несчатный родственник придерживался точно таких же взглядов! Как сможет хозяин Басвервиль-Холла возродить былую славу Баскервиль-Холла, если его карман будет вечно пуст? Дом и земля не могут обходиться без денег! Это же аксиома!

— Совершенно верно! Что ж, сэр Генри, я полагаю, что вам нужно срочно и без отлагательств отправляться в Девоншир, но только с одной оговоркой — вам ни в коем случае не следует ехать туда в одиночестве!

— Со мной едет доктор Мортимер!

— Однако, как я понимаю, доктор Мортимер пока что совершенно не собирается отказываться от своей врачебной практики, и посему не сможет всё время проводить в БаскервильХолле! Да и живёт он как-никак в нескольких милях от Баскервиль-Холла! Таким образом, случись что, доктор Мортимер при всём желании не сможет вам помочь! Вам следует взять с собой верного человека и главное, сэр Генри, такого, который будет у вас под рукой все двадцать четыре часа в сутки!

— Мистер Холмс! Неужто я не обрету такого в вашем лице?

— Если дело склонится к катастрофе, я, уж поверьте, сделаю всё от меня зависящее, чтобы вовремя вырваться к вам, но поймите, у меня чрезвычайно широкая практика, меня постоянно тормошат клиенты, всё время звонки, запросы, поездки на место! Я не могу надолго покидать Лондон! На днях чрезвычайно высокое лицо английского бомонда обратилось ко мне по поводу жестокого шантажа, которым оно подвергается, и помочь ему оказался в состоянии лишь я. Нет, у меня никак не получится часто гостить в Дартмуре! Простите! Ну, никак!

— Раз уж вы сами завели разговор о верном спутнике, тогда посоветуйте, кто может заменить вас?

Умница Холмс мягко опустил свою длань мне на плечо! Вот ещё мне не хватало его инициатив!

— Я очень попрошу моего лучшего друга, и если он возьмётся за эту трудную миссию, а он несомненно возьмётся, то у вас, сэр Генри, появится столь же верный партнёр и друг, какой был у меня — мистер Ватсон! В трудную минуту нет человека надёжнее, чем он, в чём, я уверен, вы скоро убедитесь!

Я даже не успел открыть рта, чтобы среагировать на гнусную провокацию Холмса. И смолчал.

Инициатива Холмса рухнула мне на голову, как снежный ком с крыши паба ранней весной, и вдруг я понял, что не дождавшись ответа, юный Баскервиль уже отчаянно трясёт мне руку. Таким образом, у меня никто не спрашивал моего согласия, и странным образом без какого-либо моего согласия меня поженили на Баскервиль-Холле!

— Вау! Доктор Ватсон! — голоси сэр Генри, — Верх любезности с вашей стороны! Такая любезность! Я не ожидал! Не мне вам объяснять сложные обстоятельства моей жизни! Вы уже всё сами прекрасно поняли, не так ли? Если вы соизволите составить мне компанию и поехать в Баскервиль-Холл и поживёте там со мной, я этого никогда не забуду и моя благодарность вам будет поистине беспредельна!

Что и говорить, я всегда бредил приключениями, и они тоже бредили мной, не давая мне покоя и настигая в самых непредвиденных обстоятельствах, так что аферизм Холмса и подхваченный сэром Генри живой энтузиазм вдруг стали мне несказанно льстить.

— Я с превеликим удовольствием отправлюсь в Баскервиль-Холл! — с неожиданной для себя боевитой витиеватостью ответствовал я, и с какого-то бодуна добавил, — Клянусь, времени ни на что не пожалею!

Эта угроза так восхитила сэра Генри, что он ещё сильнее сдавил мне руку своей клешнёй.

Тут Холмс прекратил улыбаться и его лицо по своей серьёзности стало соревноваться с лицами лучших конкистадоров, иезуитов и палачей, готовящихся к образцово-показательным казням прямо посреди Пикадилли Сёркус. Я понял, что он скажет нечто выдающееся и не ошибся:

— Ваша задача — всё время слать мне отчёты! — сказал он, — В критический момент, а он обязательно настигнет вас и сэра Генри, я буду осуществлять общее руководство операцией и одновременно надзирать над вашими поступками! Полагаю, отъезд нужно осуществить в субботу!

— Вы не против, доктор Ватсон?

— Ничуть! — пискнул я почти уверенно. Теперь уже было всё равно.

— Итак, если всё будет нормально, мы выезжаем в субботу, поездом, в десять-тридцать! Сбор на Паддингтонском вокзале!

На этом аудиенция стала подходить к концу, и я уже готов бы откланяться, как из угла комнаты раздался счастливый визг сэра Генри. Мы увидели, как он стремительно наклонился к шкафу и с торжествующей стремительностью выдернуло из-под самого угла шкафа одинокий светло-серый башмак.

— Вот он! Пропащий мой! Блудный мой сынуля!

Холмсу ничего не оставалось, как поддакнуть божественной радости богатого барона:

— Истинно говорю вам! Да разрешатся все потери ваши подобным же манером, да сольются все паззлы в одно целое! — завыл Холмс, — Да найдутся все башмаки сирых сих в местах тех, где заповедано было быть им! Истинно говорю — да будет всё по-писаному!

— Но, что ни говорите, всё это очень, очень странно! — хмуро сказал доктор Мортимер, — перед завтраком я обыскал всё, перерыл всю комнату! Башмака здесь не было и в помине! И там, где он появился, его не было!

— Следовательно, это работа коридорного! Он подложил башмак, когда мы завтракали, возможно, не хотел беспокоить сэра Генри, видя, как тот расчувствовался и разошёлся от всех этих исчезновений!

Тут же послали за немцем, но он только пожимал плечами, не зная, что сказать. Попытка устроить подробный допрос тоже не удалась, никто не признался, что украл башмак, никто не признался, что подложил башмак. Серия странных, необъяснимых с точки зрения логики эпизодов, наползавших один на другой, пополнилась ещё одним, едва ли более объяснимым. Не говоря об ужасной, странной, трагической смерти сэра Чарльза, пред нами простёрлась длинная цепочка как-то связанных между собой событий, спресованных всего лишь в два дня — странное письмо, составленное из слов передовой статьи «Таймс», жуткий бородач в кэбе, пропажа сначала нового коричневого башмака, потом поношенного чёрного, и наконец второе пришествие коричневого башмака.

По возвращении на Бейкер-Стрит Холмс сидел в кэбе молчаливый и нахохлившийся, и если судить по его сведённым бровям и напряжению глаз, непрерывно пытался свести в один ряд кучу разрозненных и по виду совершенно не связанных между собой событий. Весь оставшийся день он просидел в кабинете, окружённый густыми клубами сигарного дыма и размышлял.

Незадолго до обеда принесли две телеграммы. Первая сообщала:

«Пришла тиелеграмма. Беримор дома. Баскервиль.»

Вторая гласила:

«Все двадцать три гостиницы. Увы. Изрезанной страницы „Таймс“ нет. Картрайт.»

— Вот, Уотсон, две наши нити оборваны сразу! Но нет ничего слаще бега с препятствиями — чем больше препятствий, тем сильнее радость победы! Меня это дело начинает интересовать всё сильнее и сильнее! Нет лучше дел, в которых все обстоятельства работают словно специально против тебя, и ты всё время вынужден продвигаться против дикого ветра, когда ты ясно понимаешь, что кругом одни враги, словно сговорившиеся против тебя. Вот тут находится точка истинного охотничьего азарта. Что ж, займёмься поисками других следов. Преступник не может не оставлять следов! Это истина! И если их нет, то это говорит лишь о том, что мы пока их просто не видим!

— Холмс, у нас остался в запасе кэбмен, который встречался с этой загадочной бородой!

— Вашими бы устами, Ватсон, да мёд пить! Истинная правда, я истребовал в регистрационной палате его фамилию, и ничуть не удивлюсь, если с минуты на минуту мы наконец получим ответ на все наши сокровенные вопросы.

Его тираду завершил победный звонок, возвещавший о явлении очередного посетителя. Этот звонок возвещал о явлении, которое во мног раз превосходило скромные ожидания самого Холмса, как оказалось, в контору Холмса пришёл, без всяких сомнений, сам кэбмен — рослый, румяный здоровяк с широкими плечами и кулаками с пудовую гирю.

— Сэр! Да разве так можно? В моей конторе вы напугали моего шефа! Вот так просто взяли да напугали! Я уже без малого семь лет пашу на улицах Лондона в роли кэбмена, и ни разу ко мне не было предъявлено ни одной претензии. Ни одной жалобы за семь лет! Это вам не какие-то хухры-мухры! Мне сказали, что кто-то интересовался номером моего кэба — «одна тысяча семьсот четыре» Мне это не всё равно, что обо мне говорят люди! Я завишу от людей! Я сам вынужден спросить вас, чем я вам не угодил, сэр? Скажите мне прямо в глаза, где у меня прокол, я не обижусь! Я — честный человек! Если я виноват, буду отвечать перед вами всем, чем угодно!