Бесплатный фрагмент - Со многими неизвестными

Кто стрелял в «Бирюзе»?

Повесть

1

Говорят, понедельник — день тяжёлый. Не знаю, не знаю…. Может быть. Но утро того памятного мне понедельника выдалось солнечным. Небо ясное-ясное! Майский воздух, освежённый коротким ночным дождём, был удивительно душист от расцветающей сирени.

Я жил тогда в приволжском городе Рыбнинске, неподалёку от отдела милиции, где работал следователем. И до чего же хорошо было у меня на душе в то чудесное утро! Мог не спеша пройтись по городскому бульвару, затенённому большими старыми липами, посидеть в укромном уголке на скамейке и помечтать о чём-нибудь заветном, пусть, может, и несбыточном…

Да, утро есть утро! И думается лучше. Недаром говорится, что утро вечера мудренее. Вот и ко мне в то утро пришла мысль, что не настолько уж я закоснел на своей следственной работе, как полагала моя соседка по квартире Леночка — гибкая девушка с мягким овалом лица и большими зелёными глазами. Она учительница русского языка и литературы в школе. Голос у неё мягкий, приятный. К тому же Лена очень красива. Вместе с её приветливой мамашей Екатериной Ивановной, весьма пожилой, располневшей седовласой женщиной, они занимали две смежные комнаты. Я — третью. Так уж получилось, что однокомнатных квартир нашему отделу не выделили и меня, выпускника юридического института, просто-напросто «подселили». Елена, судя по всему, была не прочь завести со мной роман. А у меня он уже был, но лишь оставил в сердце боль. И, конечно, я уже стал не настолько наивен, чтобы таять от улыбок хорошеньких девушек, поэтому в обращении с Еленой, наверное, и впрямь был суховат.

«Только что-то вдруг сегодня, — думал, — её образ словно застыл перед глазами?..»

Я поднялся со скамейки и не спеша направился к выходу. Время в запасе ещё было. Да и служба моя такая, что излишней торопливости не терпит, требует внутреннего спокойствия и уверенности. А то утро было такое замечательное! «Может, — подумал, — и весь день будет таким же?»

Как бы не так!..

Перед самым окончанием рабочего дня — звонок дежурного:

— Демичевский?.. Срочно с опергруппой на выезд!

Оказалось, сработала сигнализация ювелирного магазина «Бирюза».

Не прошло и трёх минут, а наш «уазик», включив сирену, уже мчался по улице. Сидели и гадали: что там, в «Бирюзе» — разбойное нападение?

И вот, что выяснилось.

За пять минут до закрытия «Бирюзы» кто-то позвонил со двора у служебного входа. Думая, что приехали инкассаторы, директор магазина Шляпникова, пожилая дородная женщина, собирающаяся через месяц уйти на пенсию, спокойно открыла дверь и… отшатнулась. Высокий молодой мужчина с пистолетом в руке подтолкнул Шляпникову к её кабинету, рванул там со стола одну из инкассаторских сумок с дневной выручкой и перебросил сообщнице, такой же молодой особе, появившейся на мгновение за его спиной.

Ещё до того, как налётчик потянулся за второй сумкой, Шляпникова успела нажать потайную кнопку сигнала тревоги. Завыл «ревун». Преступник отпрянул, не целясь, выстрелил и выскочил во двор. Громко хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и через несколько секунд всё стихло…

В магазине мы были уже через семь минут после сигнала тревоги и нашли Шляпникову испуганной, но невредимой. Только губы белые тряслись, не переставая.

— Да вы не волнуйтесь, не переживайте так, — попытался я успокоить её и коротко передал в горотдел по телефону первые сведения о случившемся.

Шляпникова расстроенно всплеснула руками:

— Как не переживать?! Почти всю выручку унесли!..

Она потянулась к графину с водой. Я опередил, подал полный стакан. Пока Шляпникова пила, вместе с экспертом Губиным осмотрел и сфотографировал место происшествия. Собственно, осматривать было почти нечего. Её кабинет, где мы вели разговор, находился напротив служебного входа. Налётчик действительно мог за секунды осуществить задуманное.

В помещении всего одно окно, забранное решёткой, и то без форточки. Над столом, за которым сидела моя собеседница, ярко светила красивая хрустальная люстра. В кабинете ещё лишь один небольшой сейф да несколько стульев. Без особых затруднений нашёл на полу у окна пулю, которая попала в стенку и сколола кусочек бетона, а за косяком двери — гильзу. Следов обуви — много, но все затёртые, и разобраться в них было практически невозможно. Лишь в коридорчике, у порога кабинета, Губину удалось зафиксировать слабые отпечатки подошвы и каблучка.

Я присел к столу Шляпниковой:

— Так вы говорите, преступников было двое?

— Может, и больше, — не сразу отозвалась она. — Ко мне ворвались двое — мужчина и женщина.

— Как они выглядели?

Но Шляпникова, как и в начале разговора, не смогла описать их подробно: высокий, молодой, смуглолицый мужчина да такая же молодая его напарница — вот и всё. И она расстроенно стала оправдываться:

— Испугалась очень. Какие уж тут подробности, особые приметы. Спросите, во что были одеты, — и то, наверное, не скажу.

— И всё же?

— Мужчина, по-моему, в тёмном костюме, а женщина… в пестром платье, как будто бы, — смущённо пыталась вспомнить Шляпникова, комкая в дрожащей руке и без того мятый платочек, которым то и дело отирала раскрасневшееся потное лицо. — Как бы не струсила так!..

Я поспешил успокоить:

─ Не казните себя напрасно. В ситуации, что случилась с вами, кто не испугался бы. А вы действовали решительно, не дрогнули.

— Да какое там… решительно! Мне бы после звонка в глазок посмотреть, а не дверь сразу открывать.

— Действительно, а почему вы поторопились открыть дверь?

— Думала, инкассаторы за выручкой приехали. Они всегда в это время появляются у нас.

— Погодите, погодите, — остановил её. — Давайте уточним. Во сколько к вам позвонили?

— Я уже говорила — без пяти семь.

— А инкассаторы приезжают?

— В семь. Иногда на минуту-две раньше или позже. Вот что и подвело меня. Ведь звонок был почти в это же время.

Да, видел я инкассаторов. Нас дожидались. Даже говорил с ними. Поохали они, посочувствовали директорше и уехали.

Я задумался. Интересная вырисовывалась картина: рискованно действовали налётчики! Рискованно, но рассчитано: словно всё по секундочкам выверили.

— Значит, вы считаете, что у преступников была машина? — спросил Шляпникову.

— Но ведь кто-то сразу выехал со двора, кто же ещё?

«Конечно, — мысленно согласился я. — Без транспорта им в таком деле не обойтись. Нужно осмотреть двор — искать следы. Выстрел могли услышать на улице. Следовательно, кто-нибудь мог заприметить и машину. Теперь бы найти очевидцев!»

Я был уверен, что и другие члены опергруппы зря времени не теряют. Зевак на улице, когда мы подъехали к магазину, было немало, да и подворный обход ближайших домов, опрос их жителей мог выявить ценных свидетелей.

Поблагодарив Шляпникову, я вышел в коридор.

Как и ожидал, мне уже нашли свидетелей: узкоплечего веснушчатого паренька в линялых джинсах и пёстрой рубашке с отложным воротничком и тощую, как жердь, старомодно одетую старушку. Оба сказали, что видели желтое такси, выскочившее со двора почти сразу после выстрела. Номера машины старушка не приметила. Зато парню, учащемуся художественного училища, запали в память цифры: «37—38».

Я незамедлительно сообщил эти данные дежурному по отделу. «Если в машине преступники, и они попытаются выехать из города, — думал я, — им это теперь вряд ли удастся: дежурный известит о моей информации все постовые и патрульные наряды, инспекторов ГАИ».

Мы работали до глубокой ночи, делали всё, чтобы раскрыть дерзкое преступление, как говорится, по горячим следам, но… тщетно. Налётчики как в воду канули.

Домой возвратился за полночь. Попытался неслышно пробраться к себе комнату, но Елена тут как тут. На ходу застегнув халатик, поспешила из своей комнаты на кухню.

— Я тебе чаю подогрею.

Отговаривать было бесполезно, и я молча кивнул.

На кухне Лена села рядом со мной за столик и, пока я чаёвничал, не отрываясь, молча смотрела на меня зелёными, как виноградины, глазами. Только на этот раз они казались мне чуть погрустневшими.

— У тебя что-то случилось? — спросил.

— Что у меня может случиться.…Пей чай, Демичевский, пей, — ответила Лена. Поспешно отвела взгляд и попыталась улыбнуться.

«Господи! — чуть не воскликнул я с горечью в душе. — Так ведь хотел принести ей цветы. Надо же, как всё нескладно получилось».

---

2

Утром я проснулся раньше обычного времени. Прошёл на кухню, а Лена уже сидела у окна, задумчивая и чем-то озабоченная.

— С добрым утром! — заговорил я, улыбаясь. — Что нос повесила?

— Здравствуй! — приветливо ответила она. На лице её тоже появилась улыбка. — И всё-то замечаешь ты, Демичевский!

— Профессия такая! — засмеялся я и подошёл к плите. Осторожно потрогал чайник, а он уже горячий-прегорячий. Положил в чашку ложечку растворимого кофе, сахар, залил кипятком.

— Сегодня опять поздно вернёшься? — спросила Лена.

— Пока не знаю, — ответил я, отпивая из чашки маленькими глотками дымящийся душистый напиток. Взглянул на часы. Ещё четверть восьмого. Но дома делать нечего, так что лучше немного прогуляться. Я допил кофе, поднялся из-за стола.

— Ну, пока.

Лена рассеянно кивнула, думая о чём-то своём.

В прихожей я поправил перед зеркалом форму, галстук и вышел на улицу.

Этим утром у меня было не столь радужное настроение, как накануне. В девять часов мне предстояло присутствовать на оперативке у начальника уголовного розыска Белова, и вчерашнее происшествие в «Бирюзе» не выходило из головы. Расследование, порученное мне, предстояло трудное, а с чего начинать? Держал, конечно, в голове несколько соображений, да и. был уверен, что в уголовном розыске тоже подкинут что-нибудь существенное. Ребята там толковые, быть такого не может, чтобы уцепившись за ниточку, не помогли бы и весь клубок распутать. А ниточка у нас есть! Хотя бы тот же след протектора со щербинкой, зафиксированный во дворе магазина, описание нападавших преступников и машины, на которой они приехали.

Без пяти девять вошёл в кабинет Белова. Все оперативные работники уже в сборе. Опустив седеющую голову, Белов медленно расхаживал из угла в угол. Заметив меня, остановился и, кивком ответив на приветствие, сухо сказал:

— Что ж, начнём, пожалуй, наше совещание. У кого какие версии по «Бирюзе»? В общих чертах со сложившейся обстановкой я знаком, так что, прошу конкретнее.

Я присел на единственный свободный стул у окна. Оглядел собравшихся. Лица у всех озабоченные, глаза хмурые. Многие, наверное, не спали.

— Значит, неизвестные подъехали к магазину на такси? Чьё оно? Кто шофёр? — снова спросил Белов, ни к кому конкретно не обращаясь.

Первым вызвался ответить старший оперуполномоченный Сергей Наумов. Ему недавно исполнилось тридцать, он всего тремя годами моложе меня, а уже был одним из опытнейших оперативных работников.

— Такси принадлежит второму автопарку, — заговорил Наумов, легко поднявшись с дивана. — За машиной закреплены два водителя — Власов Николай Григорьевич, старый кадровый работник, и его молодой сменщик Водолазкин Владимир Константинович, выпускник автошколы. Вчера вечером работал Власов. По его словам, такси просто-напросто угнали, когда он отлучился в столовую поужинать. Машину его мы пока не нашли.

Густые, нависшие над глазами брови Белова опустились ещё ниже:

— А не может он быть соучастником преступления?

Наумов задумчиво пригладил русые волосы и, не сразу, но возразил:

— Маловероятно, Александр Петрович. Человек он пожилой, передовик труда, вырастил двоих детей, имеет внуков… Маловероятно.

Белов подошёл к окну, стал разглядывать улицу. С каждой минутой солнце всё ярче заливало лучами кабинет, всё громче нарастал шум города. Где-то там, в его необъятных недрах, скрывались те, кого нам надо было найти во что бы то ни стало.

— А что говорят свидетели? — опять спросил Белов.

Наумов сел, а с дивана поднялся рослый и плечистый, как всегда щеголевато одетый оперуполномоченный Громов — мой хороший товарищ и ровесник. На его лице отразилась глубокая задумчивость. Он достал из кармана замшевой куртки небольшой блокнот, заглянул в него и неторопливо начал докладывать:

— Свидетелей, паренька и старушку мы установили следующим образом…

Белов резко обернулся к нему:

— Я не спрашивал, как вы разыскали студента Бубнова и пенсионерку Малинину. Что они рассказали? У нас есть фотография Власова? Мы предъявили им её?

Громов растерянно принялся поправлять свой яркий золотистый галстук.

Я поспешил на выручку товарищу. Ведь опрашивать свидетелей пришлось мне, а не ему.

— И фотография есть, и показывали её, ─ заверил я, поднявшись. — За рулём такси сидела женщина. Разглядеть её свидетели не сумели, а вот мужчину, что находился в салоне машины, запомнили: молодой, смуглый парень… Словом, не Власов. Поскольку Бубнов учится в художественном училище, я попросил его набросать хотя бы приблизительный портрет этого человека. Бубнов согласился, и вот-вот должен принести свою работу.

Я сел, а Белов возвратился к столу, грузно опустился в кресло, задумался. То, что он повысил голос, совсем не характерно для него. Да и Громов, несмотря на своё щегольство и многословие, отнюдь не пустозвон, зарекомендовал себя умелым и знающим работником. Но в то утро время было не нашим союзником, подхлёстывало и Белова.

— У вас всё? — подняв голову, спросил он Громова

— Нет, — торопливо отозвался тот, — разрешите высказать свои соображения.

— Ну-ну… — смягчился Белов. — Выкладывайте.

— Полагаю, что преступники вели многодневное тщательное наблюдение за магазином, — оживился Громов, и сеточка мелких морщинок на его загорелом лице сразу исчезла.

— Почему так думаете?

— Уж очень чисто сработали, вернее — дерзко. Надо бы выяснить, кто в последнее время крутился у «Бирюзы».

— Резонно, — согласился и Белов. — Вот вы с Наумовым и отработайте эту версию. Может, кто-нибудь из наших «крестников» отличился.

«Да!.. — подумал я. — Представляю, каково придётся моим друзьям. В городе проживает не один десяток человек, уже на практике познакомившихся с Уголовным кодексом. Кто из них, где и как проводил вчерашний вечер? Выяснить это — задача не из лёгких. Очень даже не из лёгких!»

Однако Громова она ничуть не смутила. Он деловито переглянулся с Наумовым, слегка приподнял, чтобы не помять, стрелки хорошо отутюженных брюк, сел на своё место и тут же быстро стал писать что-то в блокноте.

— Та-ак… — продолжил говорить Белов. — А теперь ещё раз послушаем товарища Демичевского.

Он устремил на меня пытливый взгляд и после короткой паузы спросил:

— В чём нужна помощь? Зацепок-то почти нет.

Я опять встал, снова оглядел всех и сказал:

— Почему нет? Есть. Взять хотя бы пропавшее такси. Это как раз такое звено, за которое мы можем ухватиться. Надо подключить к нам в помощь патрульно-постовую службу и участковых инспекторов. Следует осмотреть все дворы, гаражи, тупики и переулки… Ведь где-то оставлена эта машина!

Белов кивнул.

— Теперь второе… Насчёт предположения Громова о том, что за «Бирюзой» велось наблюдение… В первую очередь нужно ещё раз опросить работников магазина и жителей прилегающих домов. Может, действительно в последние дни кто-то мозолил им глаза.

Белов снова молча кивнул и пометил в еженедельнике.

— И третье…… Не мешало бы нам посмотреть дела о преступлениях, совершённых в городе с применением огнестрельного оружия. Сегодня я направлю для исследования пулю и гильзу, что нашли в магазине. Как знать, может, сопоставление данных проверок с материалами этих дел и выведет нас на след преступников.

Мы обговорили с оперативниками ещё ряд вопросов и разошлись. Я с нетерпением стал ждать Бубнова. Он обещал подойти в десять, а на моих часах было уже двадцать минут одиннадцатого.

И тут же услышал негромкий стук в дверь. Поспешно откликнулся:

— Войдите!

В узкую щель двери сначала осторожно просунулась широколобая голова Бубнова, а затем и сам парень объявился на пороге. Смущённо улыбаясь, подошёл к столу и показал мне небольшой конверт.

— Вот. Принёс… Как просили.

Он аккуратно вскрыл конверт, бережно достал из него листок бумаги, расцвеченный акварелью.

Первое впечатление было — меня обманывают. Это не могло быть рисунком. Это цветная, мастерски выполненная фотография. Но шероховатость бумаги и некоторая расплывчатость красок на ней убеждали: портрет рисованный.

Но до чего запоминающееся лицо!.. Плотно сомкнуты узкие губы, тонкий нос, тревожно прищурены миндалевидные тёмные глаза, нахмурены брови, невысокий лоб и густые, как будто уложенные волосы.

Моё долгое молчание, вызванное изучением портрета, Бубнов воспринял как недоверие к его работе и смущённо пробормотал:

— Может, не совсем точно изобразил… Вечер был, да и видел-то человека мельком… Если бы он не в машине сидел, а в студии позировал, да при хорошем освещении…

В том-то и дело, а он ещё оправдывался! Если ничего не сочинил, то завидная зоркость у парня.

Я дружески обнял его:

— Всё хорошо. Этот портрет мы сегодня размножим, и… словом, спасибо!

Он покраснел, как девушка, вскинул на меня повеселевшие глаза:

— Тогда пойду? У меня скоро занятия.

Мы простились, довольные друг другом, и он ушёл. Мне тоже не сиделось в кабинете, хотелось немедленно показать портрет оперативникам Белова: вдруг опознают в нём кого-нибудь из «крестников»?

Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все восхищались мастерством художника, крутили портрет так и сяк, однако признать в нём кого-либо не смогли.

— И всё-таки кого-то он мне напоминает, — мучительно соображал Наумов. — Кто это? Кто?..

«Ничего, выясним! — подумал я. — И выведем на чистую воду. Никуда теперь он от нас не денется. Для начала покажу-ка этот портрет Шляпниковой».

Я вернулся в вой кабинет, достал из сейфа специально приготовленные для подобных случаев два портрета других лиц, вызвал служебную машину и поехал в «Бирюзу».

Шляпникова, в присутствии понятых, долго вглядывалась в портреты, затем указала на тот, что рисовал Бубнов, и чуть дрогнувшим голосом подтвердила: «Он! Очень похож: на того бандита».

3

Домой опять возвращался поздно. По улицам ещё сновали машины, и я невольно приглядывался к ним — не промелькнёт ли такси с номером «37—38»? Ох, как была нужна мне эта машина! Твёрдо верил, что от неё потянулась бы ниточка к раскрытию разбойного нападения на «Бирюзу».

Жёлтых такси проносилось немало, но всё не те, не те…

Так, озабоченным, и пришёл домой. Не успел вытащить из кармана ключ от квартиры, как дверь распахнулась — и я увидел счастливое, улыбающееся лицо Елены.

— Как хорошо!.. Как хорошо, что ты всё-таки пришёл, — порывисто воскликнула она и втянула меня в прихожую.

Я замер у порога.

— А что, собственно, случилось? Почему — «всё-таки»?

— Потом, потом скажу. Давай переодевайся — и ко мне, в мою келью.

И тут я заметил на Елене нарядное тёмно-зелёное вечернее платье и лёгкий белый шарфик. Они придавали ей праздничный вид.

— Какое-нибудь семейное торжество? — догадался я наконец.

Она молча кивнула.

— И моё присутствие тоже необходимо?

Ещё кивок. И мне ничего не оставалось, как подчиниться и наскоро привести себя в порядок. Не понимал только: почему торжество не в гостиной и так тихо в квартире?

Быстро снял запылившуюся форму. Умылся. Надел белую рубашку, синий галстук. Сдул с костюма пылинки. Вгляделся в зеркало: хорош? На меня смотрел кудрявый, сероглазый, ещё молодой человек, прилично одетый и с не очень скучной физиономией… Так что вроде бы всё нормально, можно идти.

В комнате Елены чуть светилось крохотное бра на стене. Горел зелёный огонёк стоявшей на полке магнитолы, слышалась приглушённая мелодия блюза. На журнальном столике, придвинутом к тахте, — вазочка с цветами, бутылка шампанского с двумя бокалами и торт. Елена сидела на тахте. Густые каштановые волосы рассыпались по плечам.

Присел рядом и спросил:

— А Екатерина Ивановна где?

И тут же в ответ услышал тихий серебристый смех:

— Разве со мной тебе не интересно?

Я окончательно растерялся.

— Почему же… — и чуть не с мольбой снова спросил: — Но объясни, пожалуйста, что всё это значит?

Лена привычным лёгким жестом отбросила со лба волосы.

— Мама уехала к тётушке на денёк. Мы с тобой одни… Понимаешь, вчера мне исполнилось тридцать. Мы думали отметить это событие, но ты пришёл с работы очень поздно… Давай отметим сегодня.

Обескураженный, я молчал, думал. Так вот почему вчера она была такой грустной… Милая, добрая моя Прекрасная Елена!

Машинально оглядел её комнату. Здесь я был впервые. Всё здесь дышало чистотой и уютом… Но почему мне такая честь? А у меня и подарка нет.

Я лихорадочно перебирал в памяти скудную обстановку моей комнаты.

Есть! Нашёл! Тут же сорвался с места:

— Я сейчас… Извини.

И помчался к себе.

Лена — большая любительница книг. Кое-что из них и у меня имеется. Недавно приобрёл по случаю замечательное издание романа «Русский лес». Леонов всегда привлекал меня своим глубоким философским мышлением, афористичностью речи, а тут вдруг — отлично изданный томик! Подписать его — дело одной минуты.

Увидев подарок, Елена вздохнула:

— Ах, Демичевский! Зачем это? Я же знаю, как тебе хотелось заполучить эту книгу.

Поспешил развеять её огорчение:

— Ничего. Ещё достану. Лучше прочитай, что я там нацарапал.

Лена раскрыла томик и снова счастливо улыбнулась, неожиданно наградила меня лёгким поцелуем:

— Спасибо за «Елену Прекрасную» и такой дорогой для меня подарок.

Мы сели на тахту. Всё так же приглушённо звучала мелодия блюза, в бокалах искрилось шампанское, нескрываемой радостью сияли глаза Елены.

— Расскажи мне о себе, Демичевский. Как ты жил, кого любил?.. Сегодня я хочу всё знать о тебе. Всё!

В голове моей чуть шумело от выпитого вина и поцелуя. Музыка расслабляла, вызывала на откровенность. Хотелось окончательно размагнититься и раскрыться, рассказать о наболевшем.

И вспомнился далёкий старинный город. Тенистый парк. И девчонка на скамейке… Красивая девчонка, русоволосая, с глазами, наполненными тревогой.

«Ты не забудешь меня, Владик?».

«Что ты, Катюша! Что ты…».

«Тебе там встретятся другие девчата»

«Я даже не взгляну на них»

«Два года — это так долго!»

«Я буду писать тебе каждый день!»

И писал. Все два года армейской службы. И ни на одну из девчонок не глядел. А Катюша не дождалась, вышла замуж за другого парня.

Нет! Об этом не стоило говорить никому. «Это моё, пусть оно во мне и останется», — думал я.

— Ну что ты молчишь? — спросила Лена.

А я не знал, что и сказать.

— Тогда потанцуем? — терпеливо предложила она, видимо догадавшись о моём состоянии.

И мы медленно поплыли в полумраке. Рука Елены легко лежала на моём плече, глаза, не отрываясь, смотрели в мои глаза.

— Ты всё ещё любишь её? — тихо спросила Лена.

И опять не нашёлся, что ответить. Врать нельзя, и правду сказать в такой вечер язык не поворачивался.

— Знаешь, — заговорил я, — давай не будем говорить обо мне. Всё-таки героиня вечера — ты! Лучше расскажи о себе. Извини за нескромность, почему ты не замужем?

Лена шутливо рассмеялась.

— Потому что таких плутов, как ты, не встречала.

Она остановилась.

— Но, если серьёзно, были предложения. Да душа ни к кому не лежала. Почему-то все лишь о себе и думают, о своём «я». А мне, Демичевский, не рабыней, а царицей быть хочется!

— Клеопатрой, что ли?

— Нет! Такой, как Суламифь. В любви своей — царицей. Понимаешь?

Я бестолково кивнул, и мы возвратились за столик.

— Хочешь кофе? ─ спросила Елена.

— Хочу.

Лена ушла на кухню, и вскоре по всей комнате разнёсся его горьковатый аромат.

— Почему ты вчера так поздно вернулся? — спросила она. — Что-нибудь случилось?

— Да, — ответил. — Ищем пропавшее такси.

И, не вдаваясь в подробности, коротко поведал о вчерашнем ЧП,

— Ужас какой, ─ передёрнула плечами Елена. — Лучше расскажи что-нибудь весёленькое. Уж сегодня ты обязан развлекать меня.

Начал вспоминать. Но в голову лезли одни лишь криминальные истории. Лена рассмеялась.

— Ладно, не мучься.

И взяла мои руки в свои ладони.

— Какие у тебя красивые, тонкие пальцы, Демичевский.

Я весь напрягся, почувствовав нежность её рук.

— Что ж в них хорошего…

— Не скажи… Глаза или лицо могут обмануть человека. А вот руки… В них, по-моему, вся душа… У тебя пальцы музыканта. Но ты ни на чём не играешь!

— Играю, — возразил с улыбкой. ─ На гитаре играю. Да всё никак не могу купить — в магазинах они нарасхват.

— У тебя очень красивые пальцы, — задумчиво продолжала Елена. И неожиданно приникла к ним губами.

У меня перехватило дыхание. Это был уже не тот мимолётный поцелуй, которым она наградила меня всего несколько минут назад… Руки мои сами потянулись к этой волнующей, удивительной девушке. И я почти не слышал страстный, срывающийся её шёпот:

— Подари мне их, подари!..

Боже мой, как в этот момент стучало в моих висках… С трудом оторвался от её губ и встал с тахты, чтобы не видеть откровенных глаз Елены.

— Потанцуем, Лена… Давай потанцуем…

4

Утром Елена варила для меня кофе.

— Спасибо за вчерашний вечер, — сказала она тихо.

Кусок бутерброда застрял в моём горле. Хорош вечер! При первой возможности удрал, как мальчишка. А она ещё благодарит!

Лена словно подслушала мои мысли.

— Не переживай так, Демичевский. Я сама вела себя глупо… А пальцы свои мне всё-таки срисуй. Срисуй, Демичевский.

— Будет сделано, — шутливо пообещал я, лишь бы что-то ответить. — Потом можешь поместить рисунок в рамку, раз они так тебе понравились.

Пил кофе и никак не мог разобраться в себе: стыжусь, что не ответил на вчерашний порыв Лены, или сожалею об этом?

— Я провожу тебя, — сказала Лена. И я заметил, что одета она по-дорожному.

— Куда-то собираешься ехать? — спросил.

— Да… Ненадолго, — уклончиво ответила она.

Мы вышли на улицу. Лена проводила меня до бульвара. Шли и молчали. Молча и разошлись, лишь смущённо улыбнувшись друг другу.

Честное слово, на работе легче! Там и самое запутанное дело не кажется таким уж неразрешимым. Даже ЧП с магазином.

Расстроенный, свернул к горотделу. Не успел подняться в кабинет, как на пороге появился возбуждённый Наумов:

— Лебедев звонил. Насчёт пропавшей машины. Нашлась, говорит!

Лебедев — лучший участковый отдела. Его слову можно было верить как своему.

— Где? Где эта машина? — поспешил я к Наумову.

— Дачная, 15.

— Начальству докладывал?

— А как же! Дана команда выезжать. Все уже в сборе.

В нашем «уазике» и впрямь было не повернуться: оперативники угрозыска, эксперт Губин, кинолог с собакой… «Уазик» сорвался с места и помчался по улицам за город, в дачный посёлок.

— Как нашли? — спросил я Наумова.

— К Лебедеву мужичок с утра пришёл, местный плотник Егоров. Так, мол, и так. Слышал, милиция машину ищет. Не она ли за его сараюшкой стоит? Лебедев сразу туда. Действительно, за сараем — такси, жёлтого цвета, номерной знак «37—38». Он и позвонил нам… Интересно, почему преступник оставил машину именно там?

Шофёр, хорошо знавший дачный посёлок, без особого труда отыскал нужную улицу.

Дорога, где местами были выбиты куски асфальта, узкой лентой вилась по посёлку и за одним из поворотов неожиданно оборвалась у небольшого, в два окна по фасаду, кирпичного дома с палисадником и сараем, за которым стеной стоял густой и тёмный лес.

Из-за сарая выплыла коренастая фигура Лебедева. Он одёрнул на себе китель, поправил сбившуюся набок фуражку, неторопливо подошёл к нам и коротко доложил обстановку. Теперь можно было приступать к осмотру.

Жёлтая «Волга» сиротливо стояла в тени за сараем. С улицы было невозможно увидеть её. Наверное, поэтому и оставил машину здесь преступник. И знакомый, очень знакомый рисунок от протектора «Волги» на земле. С той же характерной щербинкой…

Я подал опергруппе команду, и началась привычная работа, без спешки и суеты. Каждый делал, что положено. Мы фотографировали, чертили план местности, в поиске следов изучали почву, внимательно осматривали салон такси. Главным было — не упустить малейшей мелочи, которая, как чаще всего и бывает, могла оказаться самой существенной для дела.

Решил поговорить с Егоровым: когда увидел здесь эту машину, не приметил ли, кто оставил её? Однако ничего нового для меня не услышал и прошёл к сараю. Там Губин увлечённо колдовал над машиной. Обрабатывал химическим составом приборный щиток, рулевое колесо, дверные ручки… Никаких следов!

— Наверное, действовали в перчатках, — огорчённо сказал Губин и устало опустился на траву. — Либо стёрли следы. Мастаки, видать.

С досады я чуть не выругался.

— Может, попросить в помощь экспертов областного УВД?

— Не надо, — возразил Губин. — Сами справимся.

Он резко поднялся.

— Все следы не уничтожишь!.. Это они, «мастаки», думают иначе. А нас не проведёшь!.. Что-нибудь да осталось. Как говорится, Сколько б ниточке ни виться, кончик всегда найдётся.! Отгоним «Волгу» в отдел и будем разбирать машину.

Так и решили. К тому же здесь нам больше делать было нечего: собака след не взяла — слишком много времени прошло, а Наумов с Лебедевым тоже возвратились из посёлка ни с чем — никто из жителей не приметил пассажиров такси.

Я проголодался и потому по дороге в отдел вышел из машины у кафе, чтобы немного перекусить.

— Передохнул маленько? — дружески обнял меня за плечи Наумов, как только я вновь появился в отделе.

Я улыбнулся и спросил:

— Что Губин?

— Разбирает с гаишниками машину. Уже демонтировали рулевое колесо, переключатель скоростей.

— Нашли что-нибудь?

— Пока не знаю.

Я вышел во двор и стал ждать результатов осмотра. Время тянулось медленно, порой казалось, что оно остановилось. Наконец услышал радостный возглас Губина:

— Есть пальчики!

— Где? — заторопился к нему.

— На обратной стороне руля. Да и на внутренних поверхностях рукояток ручного тормоза и рычага переключателей скоростей… Я говорил — найду!

Зафиксированные отпечатки Губин тотчас же унёс в свою лабораторию. И выяснилось, что водителю Власову и его сменщику Водолазкину они не принадлежат.

А в небе уже зажглись первые звёзды… Усталые, мы разошлись по домам.

5

Утром я присоединился к Наумову, занятому изучением уголовных дел, выделенных в отдельное производство в связи с розыском лиц, подлежащих привлечению к ответственности в качестве обвиняемых. В горле першило от перелистывания пыльных страниц многотомных дел. Яркий свет лампочки вызывал резь в глазах. Мы кашляли, чихали, протирали воспалённые веки, но всё листали и листали страницы.

И вот, вроде бы, пришла удача. Моё внимание привлекло дело о разбойном нападении в лесопарке, где на месте происшествия была изъята гильза, очень похожая на ту, что мы обнаружили в «Бирюзе».

— Ну-ка, ну-ка… Дай посмотреть, — попросил Наумов и забрал у меня дело.

— Так ведь это Соловьёв, твой предшественник, по нему тогда работал! — воскликнул он через минуту. — Преступников было двое — какой-то Эдик и вот этот Пикулин. А взяли лишь Пикулина. Его одного и судили: не знает, мол, второго, и всё!

— Оружие изъяли? — быстро спросил Наумова.

— Нет, в том-то и дело. Якобы у другого парня осталось. Да и потерпевшие, супруги Ладыгины, говорили, что пистолет был у второго преступника.

Ещё раз листаю дело. С фотографии в профиль и анфас на меня смотрел парень, никак не похожий на того, кто учинил налёт на «Бирюзу»: курносый, белобрысый.

— Сколько Пикулину дали? — опять спросил Наумова.

— Семь лет.

— Проверь — не сбежал ли, не освободился ли досрочно.

Наумов кивнул, а я продолжал читать показания потерпевших: как выглядел второй преступник? И ёкнуло сердце: чёрные волосы, смуглое лицо… Хорошо разглядеть не успели, но полагают, что при встрече узнали бы. Глаза запомнились: чёрные, с густыми длинными ресницами. Показания дополнял композиционный портрет преступника. Похож! Очень похож на того, кто стрелял в «Бирюзе».

Я записал домашний телефон потерпевших, чтобы вызвать их, поговорить с ними и показать портрет, что принёс Бубнов.

К вечеру нам стало известно, что гильза, изъятая в «Бирюзе», и гильза, проходившие по уголовному делу Пикулина, идентичны, и что преступник пользовался оружием калибра 7,65. Возможно, в лесопарке и в магазине действовало одно и то же лицо. Кто этот человек?

В дверь моего кабинета постучали. Это были Ладыгины. По телефону я просил их зайти ко мне по возможности сегодня же. И они с пониманием отнеслись к просьбе.

Супругам лет под сорок. Выглядели довольно интеллигентно, оба высокие, стройные. Несколько взволнованные вызовом… Коротко объяснил, в чём дело, и, пригласив понятых, предъявил Ладыгиным дюжину портретных рисунков. В их числе и работу Бубнова.

Даже не разглядывая, сразу указали на портрет брюнета:

— Он!

— А не ошибаетесь? — спросил. — Внешность его, конечно, примечательна, но всё же?

Первой ответила жена Ладыгина. Волнуясь, принялась объяснять:

— Понимаете, уж очень дерзко он вёл себя. Другой-то парень помалкивал, лишь сумочку у меня взял.

— Я бросился к Людочке на помощь, — добавил муж. — А этот, второй бандит, выстрелил в меня. Забудешь ли такое?

— А что делал в это время другой преступник?

— По-моему, он не ожидал такого поворота. Закричал: «Эдик! Эдик! Да ты что!..». Думается, он и самого Эдика хорошо не знал, и об оружии у него.

— А этого Эдика, видимо, так и не задержали? — сокрушённо спросила Ладыгина.

— Задержим. Обязательно задержим, — заверил я супругов. — Можете мне поверить.

Сказал так не потому, что хотелось успокоить и подбодрить их. На этот раз действительно у нас было больше возможностей для его поимки и разоблачения.

Я попрощался с Ладыгиными. И как только они ушли, достал из папки составленную мной справку о личности Пикулина.

«Пикулин Игорь Константинович, 1959 года рождения, русский. Образование — среднее. Холост. Родственников не имеет. Ранее не судим. До ареста работал на заводе „Метиз“ слесарем. Занимался в секции бокса спортивного общества „Труд“. Имеет первый спортивный разряд…».

Значит, не совсем потерянный человек. Почему же скрывал напарника?

Схватился за телефон, набрал номер Наумова. В трубке долгие гудки. Наконец послышался щелчок и чуть приглушённый от одышки голос Сергея:

— Здесь Наумов. Слушаю вас…

— Привет, Серёжа! Что так загнанно?

— А…а, это ты¸ Владик… Дай дух перевести… Задержанного доставляли. Так вырывался — насилу с Громовым управились… Иду по коридору к себе — слышу звонок в кабинете. Пока открывал дверь, пока к столу бежал.

— Запрос о Пикулине сделал?

─ Да. По телетайпу.

— Ну и как? Что ответила колония?

— Жив и здоров. На месте.

— Это далеко?

— Да километров двести отсюда. В посёлке «Прибрежном»… Уж не хочешь ли скатать к нему?

— Угадал. Хочу. Поговорить надо. Я Ладыгиных повидал. Убеждён теперь: в лесопарке и в «Бирюзе» стрелял один и тот же человек — Эдик. Почему Пикулин умолчал о нём? Надо выяснить.

— Когда думаешь ехать?

— При первой возможности.

— Ну-ну… Может, за день и управишься. Желаю успеха!

---

Я положил трубку, задумался. Почему смолчал Пикулин? Из чувства товарищества? Из страха перед Эдиком? Так ведь Пикулин — спортсмен. Боксёр!..

Да, да… Боксёр… А как личность? Что он за человек, кто скажет? Кто знает его лучше — тренер? Мастер? Надо бы встретиться с ними. В деле-то Пикулина о них — ни строчки. Эх, Соловьёв, Соловьёв! Как же ты мог обойти их вниманием?

Я взглянул на часы. Время уже позднее. Можно было двигаться к дому. А дома, после ужина, Лена постучала в мою дверь:

— Можно?

— Конечно, заходи!

Лена проскользнула в комнату, и я с удивлением заметил в её руках гитару.

— Вот, играй на здоровье.

Гитара на вид совсем новая. Даже струны не натянуты.

— Где взяла?

Лена отвела глаза и как-то чересчур беспечно ответила:

— У подруги выпросила. Всё равно валялась без дела. Так что владей и отводи душу.

Лена, Лена!.. Так вот почему вчера она так неожиданно умчалась в Москву. Это же она за гитарой ездила! Сердце моё переполнилось нежностью.

— Спасибо, Леночка, Спасибо за царский подарок. И как хорошо, что у тебя такая отзывчивая подруга. Передай ей, пожалуйста, что отныне и я буду её самым верным и преданным другом.

Лена вскинула брови, долго и молча смотрела на меня, стараясь понять, шучу я или говорю серьёзно. Наконец, истинный смысл моих слов дошёл до неё. Лицо Лены вспыхнуло от смущения, и она торопливо ответила:

— Хорошо, хорошо, передам… А ты сыграй мне что-нибудь.

— Прямо сейчас?

— Если не занят, конечно.

Я настроил гитару, тихонько потрогал струны. Начал негромко напевать:

Живёт моя отрада.

В высоком терему.

А в терем тот высокий.

Нет хода никому…

Гитара в руках подрагивала. Дрожал и мой голос, пощипывали подушечки пальцев… Как давно я не играл!

Подперев ладонью голову, Лена не столько слушала, сколько внимательно разглядывала меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.

Я взял новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо принялся напевать новую песенку.

Лена заулыбалась.

— А ты, оказывается, ещё и артист. Вот не знала!

Я отложил гитару и, подражая Карлсону, продолжил дурачиться:

— О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!

Лена заливчато рассмеялась, но в этот момент в прихожей раздался звонок. Она сорвалась со стула и выбежала из комнаты. В открытую дверь мне было хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протянул Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, провела гостя в свою комнату. Через минуту возвратилась и сказала мне:

— Это Румянцев Славик. Поиграй без меня. Ладно?

Я пожал плечами: Славик так Славик. Знаю, что в одной школе с ней работает…

Лена снова улыбнулась и тут же исчезала. Мне почему-то было неприятно слышать их весёлые голоса за стеной. А ведь опять так хорошо начинался вечер!..

6

…Как-то незаметно наступила пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не оставалось делать, как выправить командировочное удостоверение и в субботу ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решил предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.

Вечером сначала созвонился с тренером. Но тот категорически отказался встретиться и поговорить о Пикулине. Мол, не нянька ему, своих забот хватает. Скоро снова начнутся республиканские соревнования. И ему, уважаемому тренеру, могут «заслуженного» присвоить. И он знать ничего не хочет об этом бандите.

«Нет, — подумал я, — не присвоят ему звание! Кто-нибудь ещё да увидит, что он за человек. И навряд ли его подопечные добьются на этих соревнованиях каких-либо успехов: школа не та! Не та школа!..»

«Эх, была, не была, — решил я. — Махну-ка без предупреждения к мастеру. Чего тянуть? Пусть уж и с ним прояснится сегодня».

И вскоре уже оказался в уютной двухкомнатной квартире Хлебниковых. Хозяин — подвижный, хотя и немолодой, — встретил меня без какой-либо тревоги и смущения. Радушно проводил в большую комнату и наказал жене — симпатичной улыбчивой блондинке — «быстренько сообразить что-нибудь на стол». Вскоре перед нами вился из красивых чашек душистый парок крепко заваренного чая, и беседа сама собой становилась всё более непринуждённой и доверительной.

— Да, золотые у Игоря руки! Цены им нет! — горячо воскликнул Хлебников. Он даже отодвинул недопитую чашку. — Бывало, что ни поручишь: штамп, какой сделать или приспособление… ещё и чертежей нет порой, одна задумка — в момент справится. Посидит, покумекает, что-то прикинет, что-то примерит… Глядишь — готово уже!

— Значит, неплохой был парень. Как же тогда всё так с ним получилось? — спросил я.

Хлебников вздохнул, расстегнул на волосатой груди рубашку, откинулся на спинку стула.

— Что уж скрывать — упустили мы его. Парень работал что надо. А коль с заданием справлялся, не подводил, а порой и выручал коллектив, то особой тревоги за него не испытывали.

Хлебников налил нам ещё по чашке чая и продолжал вспоминать.

— Как-то раз, правда, пришёл он на смену, словно после крепкого подпития. Глаза красные, веки опухли, голос сиплый. «Что это ты себе позволяешь!» — сказал ему. А он в ответ: «Извини, Пал Палыч. Так уж случилось». Ну, я и отстал. А зря. Надо было допытаться, что да к чему. Глядишь, и уберёг бы парня.

— Только раз так было? — поинтересовался я.

Хлебников неторопливо прихлебнул из чашки.

— Так — только раз. Хотя ребята сказывали — по ресторанам он хаживал.

— Говорят, был чемпионом города по боксу?

— Да, славу имел. Но она ведь не только радость. Иных и отравить может. Не каждый перед ней устоит, особенно когда ему ещё восемнадцать… А вы, собственно, почему интересуетесь Игорем? Он что-нибудь опять выкинул?

— Нет-нет, — поспешил я успокоить мастера. — Просто кое-что осталось невыясненным в его деле. Вот и хотелось бы поговорить об этом. Он ведь не один был в тот злополучный вечер. А вот назвать соучастника — не захотел. Как считаете — почему?

Хлебников отставил в сторону чашку.

— Всяко может быть… — ответил задумчиво. — Парень-то он душевный, даром, что сиротой рос. Может, пожалел того, вот и умолчал. Я Игорька знаю: горе у кого или забота большая — всего себя этому человеку отдаст. Уж очень отзывчивый. И помяните моё слово — здесь тоже что-нибудь такое случилось… Вы с ним будете говорить?

— Буду.

— Имейте это в виду. И привет от меня передайте. Скажите, Пал Палыч на него хоть и в обиде за ЧП, но в любое время готов принять на участок. Да и ребята по-хорошему о нём вспоминают. Я, правда, писал ему об этом, да он на письма не отвечает. Верно, стыдится за себя. Только зря замыкается. Вы и это передайте. Мол, верим в него, в его рабочую струнку верим. Так и передайте, ладно?

— Так и передам, — заверил Хлебникова. — А с кем дружил Игорь?

Хлебников задумался.

— Да вся бригада уважала его, — сказал он через минуту.

— А Эдик у вас на участке есть?

— Нет такого. Ни на участке, ни в цехе, — ответил Хлебников.

Я тепло попрощался с ним и гостеприимной хозяйкой и покинул их квартиру.

На улице уже стемнело, стало прохладнее. Неторопливо двигался к своему дому и медленно проигрывал в памяти сегодняшние встречи… Как хорошо, что на свете есть Хлебниковы! Обязательно скажу Пикулину, чтобы держался своего Пал Палыча.

На углу улицы, под ярким фонарём, какая-то дородная тётя торговала фиалками. Правда, в корзине осталось лишь несколько букетиков. Купил все. Для Лены. И сделал это с превеликим удовольствием. Давно хотелось осыпать её цветами. А тут — вот они!..

И в радужном настроении продолжал шествовать к дому. Нёс фиалки, а видел изумрудные глаза Елены, её нежные белые руки, милую улыбку… И вдруг заметил у подъезда дома знакомую долговязую фигуру Славика Румянцева. Слоняется туда-сюда… Я быстро спрятал фиалки за спину: только бы он не увидел их.

Румянцев тоже узнал меня, остановился.

— Здравствуйте, — сказал он, почему-то счастливо улыбаясь.

— Привет, — нехотя выдавил я из себя. — А где же ваши цветы?

— Цветы? — удивлённо переспросил Румянцев. — Ах, цветы!.. Они у Лены. Она всегда так радуется им.

— Значит, вы уже от неё? — злость просто распирала меня. — Тогда что же вы всё у подъезда топчетесь?:

— Вот… Уходить не хочется… — запинаясь, ответил он

— Ну-ну. Побродите под окнами, спойте серенаду…

В глазах Румянцева проявилась растерянность. Он озадаченно спросил:

— Зачем вы так?

А мне и самому сделалось неудобно за дурацкую издёвку. Парень как парень… Чего на него взъелся? И какое мне дело, кто кому дарит цветы и почему их принимают.

— Простите, Славик, — сказал я. — Всего вам хорошего.

Я проскользнул боком в подъезд и на своём этаже выбросил фиалки в мусоропровод. На душе сделалось так тяжело, будто вместе с цветами выбросил ещё что-то, дорогое-дорогое, без чего и жить нельзя, наверное. Осторожно, стараясь не греметь, вставил ключ в замок, открыл дверь и почти на цыпочках стал красться в свою комнату.

Но не тут-то было. Дверь кухни стремительно распахнулась, и в проёме возникла Елена.

— Добрый вечер!.. Что такой смурной?

— Разве? — спросил с напускным удивлением, и, не сдержавшись, сердито выпалил: Зато второй, у подъезда, млеет от счастья.

Весёлые искорки в глазах Елены погасли. Она смотрела на меня непонимающим взглядом.

— О ком ты говоришь?

Но мне не хотелось вдаваться в объяснения, и я молчал.

Лицо Елены стало задумчивым.

— Слушай, Владик, — тянула она слова, впервые называя меня по имени. — Уж не ревнуешь ли ты? Вот не ожидала!

А ведь в точку попала. И для меня это ужасное чувство было тоже полнейшей неожиданностью. Ишь, какой Отелло выискался!

Попытался скорее ретироваться, но Елена сердито остановила:

— Нет, Демичевский. Давай договоримся: мои друзья — это мои друзья.

Скрип двери заставил её умолкнуть. В коридоре появилась встревоженная Екатерина Ивановна:

— Леночка, милая… Что тут у вас?

Лена бросила на меня обиженный взгляд и, не ответив, ушла. Я смущённо смотрел на Екатерину Ивановну, она — на меня.

— Владислав Викторович, что случилось?

— Ничего. — поспешно заверил я. — Так, поговорили… Вы не беспокойтесь.

Она недоверчиво покачала головой и торопливо вернулась в комнату.

Мне сделалось совсем нехорошо. Ну, что я за остолоп такой! Сам себе всё испортил.

Так и заснул с гнетущим чувством чего-то тяжёлого, почти непоправимого. С тем и проснулся утром, весь в холодном поту от мучивших во сне кошмаров. В мыслях только Елена, её глаза, полные обиды. Что же это со мной, думал. Неужели всё-таки опять втрескался? Всерьёз, по-настоящему. Разве такое бывает?..

Прошёл в ванную комнату, прислушался — кто на кухне? Если там Елена, лучше уйти из дому без чая. Думал, мне теперь и не взглянуть на неё. Но на кухне было тихо. А времени — уже восемь… Быстро умылся, оделся… На кухне по-прежнему ни шороха. И меня уже томила эта тишина. Прошёл туда, налил чай и как можно медленнее прихлёбывал из чашки. Мне уже не хотелось быть одному. Хотелось хотя бы на миг, всего на мгновенье, но увидеть Елену, её лицо, её глаза: что будет в них — всё та же милая улыбка или?.. Про «или» и думать было страшно. От «или» — свет стал бы не мил.

Словно угадав моё желание, появилась Лена.

— С добрым утром! — сказала она, лукаво поглядывая в мою сторону.

— Здравствуй! — счастливо откликнулся я. От этих её слов и взглядов у меня будто гора свалилась с плеч.

«Лена!.. Моя Прекрасная Елена! Ты снова, — думал я, — идёшь мне навстречу. Такому упрямому и бестолковому. За что мне этакое счастье?»

---

7

Через час я уже ехал в колонию. За окнами вагона электрички сначала медленно, а потом всё быстрее проплывали пристанционные постройки, жилые дома и деревья, мелькали зелёные поля и перелески, ручейки и речушки…

Всё это автоматически фиксировалось в моём сознании, не вызывая каких-то особых эмоций, лишь уводили мысли к предстоящей встрече с Пикулиным: вдруг разговор не получится?

Электричка замедлила ход и скоро встала у небольшого вокзала: «Прибрежный!». В вагоне зашевелились. Я тоже поднялся, двинулся к выходу. У привокзального скверика сел в автобус и поехал до самой окраины посёлка. Там, как объяснили мне попутчики, нужно выйти на просёлочную дорогу, и уж она-то привела бы к колонии.

И в самом деле, минут через двадцать передо мной предстал бетонный забор с вышками на углах, массивными железными воротами и небольшим помещением КПП — контрольно-пропускного пункта колонии. В узком шлюзовом пенале КПП я передал в окошко своё служебное удостоверение. Молодой прапорщик охраны сначала внимательно просмотрел удостоверение, потом перевёл взгляд на меня, затем спросил, к кому из сотрудников хочу пройти. А к кому же ещё, как не к начальнику? Накануне ему уже сообщили о необходимости нашей встречи. Прапорщик с кем-то созвонился, попросил меня подождать немного. Вскоре появился пожилой седовласый капитан и предложил мне пройти за ним в «зону», в штаб.

— Я провожу вас к начальнику, — пояснил он.

— Как мне его называть? — спросил я по дороге.

— Майор Васильев. Николай Алексеевич. А я его заместитель по воспитательной работе с осуждёнными.

Васильеву на вид было лет сорок, не больше. Круглолицый, широкоплечий, по-военному подтянутый. Встретил меня в кабинете приятной, располагающей улыбкой. Энергично пожал мне руку.

Мы сели за его большой письменный стол, с ещё одним поменьше, приставленным к нему торцом, и я попросил рассказать о Пикулине: что он за человек, как относится к работе, к своему преступлению?

— Ну, сейчас-то он не на плохом счету, — быстро откликнулся Васильев. — В передовиках, правда, не ходит, но и замечаний особых не имеет. А вот два года назад — и слова из него не вытянуть было. Работать не хотел. Отрешённый был, нелюдимый… Срок-то большой дали, вот и считал, что ему теперь ни до чего нет дела, вся жизнь, мол, мимо проходит. Так что поработать с ним пришлось изрядно. Да вы посмотрите его личное дело, почитайте характеристики.

Васильев пододвинул ко мне лежащий перед ним на столе толстенный том дела. Я с интересом принялся листать страницы.

«По характеру замкнут. Вспыльчив, дерзок. В коллективе ведёт себя обособленно. Ни с кем не переписывается, работать не желает. На убеждение и примеры возвращения к честной трудовой жизни других таких же осуждённых не отзывается, к сотрудникам администрации и к их наставлениям относится с недоверием…».

«…Преступление своё осуждает, приступил к работе на производстве, но по-прежнему считает, что к настоящей жизни на свободе он уже не пригоден. В отчаянии, что она проходит мимо него…»

«…Работает старательно, инициативно. К мнению администрации прислушивается, безотказно выполняет все распоряжения. Мечтает о досрочном освобождении. Впервые перевыполнил на производстве задание. Выдвинут на должность бригадира. поощрён правами начальника отряда…».

Да… Тут всё было как в зеркале. Захотелось сейчас же посмотреть и на самого Пикулина, поговорить с ним.

Васильев вызвал дневального и попросил привести Пикулина. Спустя несколько минут раздался негромкий стук в дверь.

— Войдите, — откликнулся Васильев. В кабинете появился невысокий парень в тёмной хлопчатобумажной куртке и таких же брюках. Снял с головы фуражку, вытянулся у порога и чётко доложил, обращаясь к Васильеву:

— Гражданин майор, осуждённый Пикулин Игорь Константинович, статья 146, часть вторая, срок — семь лет, по вашему вызову прибыл.

— Проходите, садитесь, — пригласил его к маленькому столику Васильев.

Прежде чем сесть, Пикулин бросил на меня быстрый взгляд. Чувствовалось, сообразил, что его вызов связан с моим присутствием здесь. Озабоченно присел. Снова окинул меня настороженным взглядом. Чувствовалось, что его тревожил мой штатский вид, и он никак не может догадаться, кто я и что мне от него надо.

— Вы уж тут без меня побеседуйте, — обратился ко мне Васильев. — А я вас пока оставлю. Понадоблюсь — нажмите кнопку на столе.

И вышел, подбадривающе кивнув Пикулину. На мгновенье в кабинете воцарилась тишина.

— Я из Рыбнинска. Следователь горотдела милиции капитан Демичевский, — представился я Пикулину. — Мне нужно о многом поговорить с вами.

Он с ещё большей настороженностью вскинул на меня светло-серые глаза и тут же отвёл их в сторону. Весь его скованный вид подсказывал, что говорить ему со мной не очень-то и хочется. Нужен был какой-то подход, чтобы вызвать его на откровенность. Но какой?

— Курите? — спросил Пикулина и придвинул к нему пачку «Беломора».

Он повернул голову, молча вытащил из пачки папиросу, прикурил от моей зажигалки. Закурил и я.

Пикулин не смотрел на меня. Часто затягиваясь, косил глазами в угол. Кисти рук широкие, пальцы загрубевшие, по-настоящему рабочие. И тут мне вспомнился разговор с его мастером.

— А вам привет от Хлебникова.

Голова Пикулина непроизвольно задёргалась. Недоверчиво посмотрел на меня.

— От кого, от кого?

— От Пал Палыча, мастера вашего.

— Не может быть…

— Почему?

— А когда вы с ним виделись?

— Вчера.

— И он ещё помнит меня?

— Не только помнит, но и всей душой переживает за вас. Готов в любое время принять на свой участок. Считает Вас первоклассным слесарем. Или ошибается?

— А вы-то к нему с какой стороны? — заинтересовался Пикулин.

— Да тут вот как всё получилось… — не замедлил я с объяснением. — В связи с одним происшествием пришлось нам поднять ваше дело. Так на Пал Палыча и вышли. И разговорились о вас.

— А что за происшествие? Почему понадобилось изучать моё дело?

— Что за происшествие? — медлил я с ответом. — Мы ещё к нему вернёмся. Вы лучше вот что скажите: кто всё-таки был с вами два года назад в тот злополучный вечер 30 сентября, когда выстрелом из пистолета был ранен гражданин Ладыгин?

Пикулин поморщился, загасил в пепельнице окурок.

— Я уже говорил на суде — не знаю.

— Ну, Пикулин… — покачал я головой. — А мне здесь рассказывали, что вы вроде бы за ум взялись. Если так, зачем крутить старую песню?.. Вот выйдете из колонии, начнёте новую жизнь. И вас не будет тяготить, что человек, втянувший вас когда-то в грязное дело, всё ещё на свободе и, быть может, совершает новые преступления?

— Значит, он всё-таки не пойман.

— Пока — да. Ведь вы упорно покрываете его.

Пикулин отвёл глаза.

— И всё-таки… Что он ещё натворил? — глухо спросил он через минуту.

— Совершил разбойное нападение на один из фирменных магазинов.

В глазах Пикулина засквозило недоверие.

— Почему думаете, что это сделал, он?

— Его опознали, — сказал я.− И потом… В этом магазине и в Ладыгина стреляли из одного и того же оружия. Что это за оружие, Пикулин?

Он опустил голову:

— Не знаю.

— Кто этот человек? Как вы с ним познакомились?

Парень молчал, упорно смотрел в сторону.

— Да поймите же вы!.. — начал я заводиться и остановил себя. Заводиться-то мне было и нельзя. Ну, никак нельзя. Ради моего дела. Ради всех тех, кто вскоре мог вновь оказаться жертвой Эдика.

— Поймите, — приглушил я свой голос, — быть может, сейчас, пока мы с вами разговариваем, этот человек снова в кого-нибудь стреляет. В того же Пал Палыча, не дай бог!

— Разрешите ещё папиросу, — нервозно попросил Пикулин.

Я пододвинул к нему «Беломор». Пикулин закурил, жадно затянулся.

— Так кто этот человек? Как зовут его? — Снова спросил я.

— Эдик, — тяжело вздохнул Пикулин. — А вот фамилию, где живёт и работает, не знаю. Честное слово, не знаю.

— Когда и как вы с ним познакомились?

Он опять сделал несколько глубоких затяжек.

— Три года назад. В ресторане «Солнечный». Не рассчитал я немного, оказался перед официантом банкротом. Девочек своих выпроводил, а чем расплачиваться — не знаю. Тут он и подсел ко мне. Расплатился за меня и ещё заказ сделал. Мол, рад познакомиться с чемпионом. Расстались друзьями, но продолжали встречаться. Вот так всё и началось.

— Что — всё?

— Ну… моё падение, что ли… Поверьте, это вышло случайно. Как раз в тот вечер, 30 сентября, больших денег не оказалось ни у меня, ни у Эдика… Договорились с официантом, что подождёт чуток. А сами нырнули в парк, как раз рядом с рестораном… Если бы я не так пьян был, домой скатал бы или занял денег у знакомых. А тут он всё подзуживал: давай выйдем, у первых попавшихся червонцев попросим, скажем — потом, мол, отдадим. Опомнился я, когда он уже стрелять начал. Как и куда я потом бежал — не помню. Только кто-то догнал, скрутил меня в бараний рог и сунул в «канарейку»… в машину, значит, вашу.

— Почему на следствии и на суде промолчали?

Пикулин грустно усмехнулся.

— Эдик ещё до суда как-то сумел переслать мне в СИЗО записку. Мол, дьявол попутал. По гроб будет обязан, если умолчу о нём. Свадьба, мол, у него скоро, зачем и невесте жизнь портить… Неужели всё заливал?

— А кто невеста? Видели её?

— Девчонок-то у него много было. Может, Светка? В сентябре он всё с ней крутился. Фамилию, правда, не знаю… Беленькая такая. Где-то парикмахершей работала.

Вот так, слово за слово, и прояснилась картина. Оставалось предъявить Пикулину рисованный портрет Эдика. Я выложил из своего портфельчика на стол рисунки.

— Может, узнаете кого…

— Вот, — Пикулин указал на портрет Эдика. — Если бы знал, что он опять может на подлость пойти, — давно бы показания дал. — Парень снова опустил голову. И, пока я разглядывал его, он думал о чём-то своём. Я понимал, что происходит в его душе. Негромко спросил:

— Что передать Пал Палычу?

Пикулин вскинул голову, глаза ожили:

— Скажите… Пусть ждёт. Скажите, отхожу понемногу от нокаута. На другой такой не попадусь… Да я сам напишу ему.

— Вот это верно, — одобрил я. — Таиться от него не надо. Золотой он человек!

— Это точно! — отозвался Пикулин. И смотрел уже заметно веселее.

8

И снова — электричка. Я возвращался домой. Опять стучали на стыках рельсов колёса поезда, за окнами вагона — уже знакомый мне пейзаж. И думы, думы, думы: «Как там у нас в горотделе? Есть что нового?..» И, конечно, думал о Лене. Всего-то несколько часов не виделся с ней, а уже весь горел в нетерпеливом ожидании новой встречи. Неприятно мелькала в голове одна и та же навязчивая мысль: почему Лена принимает ухаживания Славика?

Первый, кто в понедельник попался мне в отделе — это Громов. Он приветливо обменялся со мной крепким рукопожатием.

— Привет! Уже вернулся! Как съездил — с результатом или вхолостую? — спросил Громов.

— Нормально съездил. Пикулин, в сущности, неплохой парень. Рассказал всё, что нужно.

— А я для тебя ещё одного свидетеля отыскал.

−Что за свидетель? — заинтересовался я.

— Помнишь, мы договорились у Белова ещё раз пройтись по квартирам в районе «Бирюзы»? — как всегда многословно, принялся рассказывать Громов. — А там, как раз в одном из домов, живёт мой бывший подшефный Бучкин. Ну, я и решил заглянуть к своему «крестнику». Вчера вечером зашёл к нему и откровенно так спросил: «Слышал, что в «Бирюзе» случилось? Что обо всём этом думаешь? Кто мог там отличиться? Накануне, не встречал ли поблизости кого из «корешей?» Пожал он плечами, а сегодня утром и позвонил: мол, вспомнил, что не раз видел у «Бирюзы» своего давнего знакомого — Камилова, с кем вместе однажды отбывали пятнадцать суток. Мол, а как вспомнил, так и подумал: а чего это Эдик крутился у магазина, не он ли там нашкодил? От дружков прежних слышал, что Эдик на любое подлое дело пойти может, такой уж он парень заводной.

— Портрет разыскиваемого показывал?, — спросил я Громова.

— А как же, — ответил, — опознал его Бучкин. Камилов был в «Бирюзе».

−Где живёт, выяснил?

— Нет ещё.

— Как думаешь, сколько ему лет?

— Двадцать пять, не меньше.

Снять телефонную трубку и позвонить в адресное бюро — дело нескольких секунд, и вскоре в моём блокноте появились два адреса: Камилова Эдуарда Каюмовича, 1957 года рождения, и Камилова Эдуарда Георгиевича — 1954 года. Первый проживает по улице Большая Садовая, 17, квартира восемь, второй — Заводская, 10, квартира двадцать восемь. Другие однофамильцы Камилова в адресном бюро не значились. Кто из этих двух побывал в «Бирюзе»?

— Придётся проверять обоих, — забеспокоился Громов.

— Зачем обоих, — возразил я. — Интересующий нас Камилов, как ты слышал, отбывал пятнадцать суток. Надо поднять материалы, там его адрес тоже указан.

— Точно! — оживился Громов. — И как это я не сообразил. Бывают же заскоки — что ближе лежит, то и далеко!

— Ничего, ничего… Действуй! Доводи дело до конца, — сказал я и отправился к Белову рассказать о поездке.

— Прибыл? Заходи, заходи! — С озабоченным видом приподнялся он из-за стола, ответив на приветствие. — Как съездил?

Я коротко, по существу дела, рассказал о встрече с Пикулиным.

−Значит, он всё-таки назвал имя подельника — Камилов, говоришь? Та-ак… А с Громовым ты виделся?

— Виделся, Александр Петрович. — опять коротко ответил я. — Остаётся продумать: когда, где и как брать Камилова. Если, конечно, он ещё в городе.

Глаза Белова стали заметно веселее. Он хлопнул меня по плечу.

— Продумаем! Это мыс тобой, Демичевский, продумаем. Теперь мы его и на краю света найдём. В 15 часов оперативка по «Бирюзе». Приходи. Там всё и обсудим, чем мы объективно на сегодня располагаем.

К трём часам все приглашённые на совещание один за другим собрались в кабинете. Белова. «Наш» Камилов, как уже выяснилось, проживал по Большой Садовой улице,17.

Белов встал из-за стола, обвёл нас долгим взглядом:

— Начнём, товарищи. Давайте посмотрим, чем мы располагаем по делу о разбойном нападении на «Бирюзу» и наметим план наших дальнейших действий для поиска и задержания напавших. Значит, предлагаете сегодня же брать Камилова? А не торопитесь ли? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, но при этом смотрел только на меня. — Кто выскажется первым?

— Мешкать с этим не следует, — твёрдо ответил я.

— Однако нам ещё неизвестна его сообщница. Задерживать, так одновременно обоих, — возразил Наумов.

Белов продолжал смотреть на меня, что-то соображал.

Я повернулся к Наумову:

— Нам нельзя и часа тянуть с Камиловым. Пока будем искать его сообщницу, не преподнесёт ли он новое ЧП? Как тогда людям в глаза будем смотреть?

— Пожалуй, вы правы, Демичевский, — согласился Белов. — Где предлагаете брать Камилова?

— Дома. Только дома. На улице опасно — кругом люди, вдруг заминка какая, и он за пистолет… Теперь-то ясно, что он на всё способен.

— За пистолет он и дома может схватиться, — опять встрял Наумов. — Переполошим людей, если хуже чего не выйдет… Кто он такой? Что у него за квартира? С кем он живёт? Где работает или учится?

— Холостяк. У него только мать-портниха, — вступил в разговор Громов.

«Холостяк! — пронеслось у меня в голове. — Значит, обманул Пикулина?»

— Я тут перед совещанием с его участковым переговорил, — продолжал Громов. — Камилов уже давно — лишь на её хлебах. После десятилетки учился пару лет в строительном техникуме — бросил, устроился барменом в ресторан и тоже не удержался там. А живут Камиловы в двухкомнатной квартире, на втором этаже.

— Значит, запросто в окно может сигануть, — вслух размышлял Наумов. Он сморщил лоб и добавил: — В коридор бы выманить его. Есть у них там коридор? Что собой представляет? — обратился он к Громову.

— Есть, — быстро ответил тот и передал Белову лист бумаги. — Взгляните, это план дома и квартиры, участковый по памяти нарисовал. Может, и пригодится.

Мы принялись поочерёдно изучать план. Да, коридор есть. А в нём — щиток с автоматическими пробками. Я высказал свои соображения на этот счёт:

— Если отключить освещение квартиры, кто

то тогда выйдет посмотреть, в чём дело? Конечно, мужчина. А в данном случае — Камилов!

— Дельно! — загорелся Наумов. — Вряд ли он в этом случае сунется в коридор с оружием.

— Значит, так… — вновь заговорил Белов. — Уточняем детали операции. В первую очередь устанавливаем за домом наблюдение, блокируем подъезд… На лестничной площадке и во дворе в самый ответственный момент не должно быть никого из детворы и жильцов! С ними надо сработать особенно аккуратно! Кому это поручим?

Наумов с Громовым с нарочитым вниманием опять принялись разглядывать план дома, будто и не слышали последней фразы Белова. Он с пониманием усмехнулся:

— Что ж, возложим это на участкового. Как считаете, товарищи, справится?

— Да детвора в нём души не чает! — живо отозвался Громов.

— И все на участке к нему с почтением! — добавил Наумов. — Справится, товарищ майор!

— Вот и отлично, — заключил Белов. — Значит, капитан, вам с Громовым быть у щитка.

Они, как по команде, встали, в один голос громко ответили:

— Есть, быть у щитка!

И я чётко понял, что Камилову уже не уйти от них, даже если он выйдет к ним с оружием.

9

Наше совещание в этот день несколько затянулось. Мы вновь и вновь уточняли детали предстоящей операции, обсуждали возможные действия её участников, время проведения… Одни сотрудники войдут в группу захвата преступника, другие будут перекрывать пути его вероятного отхода, блокировать двор дома… Ну, а мне предстояло провести у Камиловых обыск.

Без десяти семь оперативники Белова доложили, что Камилов дома и выходить пока не собирается.

Я выглянул из окна кабинета на улицу: есть ли где огоньки? Ведь начало операции ровно в девять. Огней пока — ни в одном доме. Лишь полыхали в окнах оранжевые отблески заката.

В восемь тридцать — звонок Белова:

— Спускайся вниз — через пять минут выезжаем.

Я снова выглянул в окно: закат уже потускнел, на улице — серая дымка… Пожалуй, к девяти часам и стемнеет.

У подъезда присоединился к Белову. Сели в машину. Все остальные участники операции уже давно на улице Садовой. По рации то от одного из них, то от другого — короткие сообщения: «Двор блокирован», «Подъезд блокирован», «Объект на месте, посторонних в квартире нет».

На тихой улочке, у старого четырехэтажного дома с высокой аркой над въездом во двор, наша машина остановилась. На доме табличка: «Большая Садовая, 17». Вдоль арки прогуливались двое хипповатых парней. С трудом узнал в них наших работников уголовного розыска. Во дворе — ни души, лишь за самодельным столиком у второго подъезда всё ещё стучали костяшками домино четверо чем-то мне знакомых личностей. «И эти — наши!» — пронеслось в голове.

Взглянул на часы: без трёх минут девять. «Пока войдём в подъезд, пока поднимемся по лестнице…»

Вот и второй этаж. С площадки третьего нам навстречу бесшумно спускались Наумов и Громов. Обменялись взглядами: «Пора!».

Наумов с Громовым нырнули в ярко освещённый проём коридора, и он тут же погрузился во мрак. Озноб нетерпения прокатился по моей спине. Представил себе, как же были напряжены в этот момент нервы и у других участников операции… Казалось, будто прошла уже целая вечность. Послышался металлический щелчок замка, недовольный мужской голос, потом яростный хрип, и мы с Беловым бросились в темь коридора. Я нащупал щиток с пробками. Вспыхнул свет, и я увидел распростёртого на цементном полу полуголого темноволосого парня в шортах, с закрученными за спину руками, на ногах его — тяжело дышащего Наумова. Рядом с ним Громов — защёлкивал на запястьях парня наручники. Тот конвульсивно извивался, что-то мычал.

Всё! Дело было сделано! В считанные секунды.

Громов рывком поставил Камилова на ноги. Теперь уже у меня не было никакого сомнения, что это Камилов: точный оригинал рисунка Бубнова. Мы завели его в квартиру, пригласили понятых.

А где же мать Камилова?

Нашёл на кухне. С полной отрешённостью на бледном, без кровиночки, старческом лице, она неподвижно застыла на табурете у стола и никак не отозвалась на предложение пройти в комнату сына.

Но мы и без неё нашли всё, что искали: пистолет, патроны к нему, пачки денег в инкассаторской сумке, спрятанной за шифоньер. На столе и на книжных полках — затрёпанные порножурналы, видеокассеты с фильмами ужасов.

Громов брезгливо поднял один из таких журнальчиков и показал Камилову:

— А это дерьмо, в каких подворотнях выискали?

— А тебе что — завидно? Тоже на голых баб поглазеть захотелось? ─ истерично завопил Камилов. — Ну, гляди, гляди!

Понятые — две докучливые старушки — при этом всё охали и ахали: «Да как же так!.. Да что же это!..» — и вразнобой торопились заверить, что Эдик «всегда был такой хорошенький, такой милый мальчик!». И что мать души в нём не чает.

А мать не плакала, лишь беспомощно и растерянно прислушивалась к выкрикам сына, а когда его стали уводить из квартиры, проводила тоскливым взглядом. Мы же отправились в отдел.

На улице окончательно стемнело. В открытую форточку нашей машины врывался прохладный ветерок… И так хорошо было у меня на душе, так хорошо, что я невольно мысленно убегал к Елене. Целый день с ней не виделся. Как-то встретит меня, что скажет?

А Лена ничего и не сказала. Лишь печально смотрела на меня и молчала, молчала, молчала… В груди моей всё перевернулось от возникшей тревоги: когда Елена так смотрит и молчит, значит, чем-то расстроил её. Но чем?

Я топтался в прихожей и не находил слов, что сказать. В комнату уходить не хотелось и вот так в молчанку играть — тоже. Тихо и осторожно спросил:

— Что не весела?

Она грустно усмехнулась.

— Я так скучала вчера, так ждала тебя… Неужели и в выходные дни ты не можешь побывать дома? Обойтись без своей работы?

Я облегчённо перевёл дыхание.

— Почему не могу? Могу! Вот только разберёмся с «Бирюзой»…

Лена недоверчиво покачала головой.

— Ой, Демичевский… Свежо предание…

— Знаешь что? Выходи-ка ты за меня замуж, а? — неожиданно для себя выпалил я и замер в тревожном ожидании ответа.

Глаза Лены округлились.

— Ты это… серьёзно?

— Конечно!

Она некоторое время молчала, потом с запинкой ответила:

— Спасибо за лестное и столь дорогое для меня предложение. Но… замуж за тебя… я пока не пойду.

— Почему?! — вскричал я запальчиво.

Лена предостерегающе вскинула палец к губам:

— Тише — маму разбудишь.

И вдруг взяла в ладони мои руки, как в тот недавний, памятный для меня вечер, и поцеловала их.

Непостижимо!

---

Совершенно сбитый с толку, я осторожно высвободил руки.

— Как же тогда понимать тебя?

Лена выпрямилась, задумчиво повернула голову в сторону.

— Ты прости меня, Демичевский. Я и сама себя не понимаю.

Она перевела на меня взгляд.

— Хочешь откровенно?.. Когда ты появился у нас, показался мне таким молчуном, таким нелюдимым… И захотелось расшевелить тебя… А сейчас вот места себе не нахожу, если не увижусь с тобой хоть денёк. Вот ведь как всё получилось.

— Тогда почему… отказ?

— По-моему, ты поторопился со своим предложением. Разве обо мне думал в тот наш вечер?

— Много ты знаешь, о ком я думал, ─ пробурчал с раздражением. — И не такой я сухарь, как ты считаешь, нашли бы общий язык.

— Да, ты не сухарь, — согласилась Елена. — Просто был замороженный какой-то… А душа у тебя чуткая, отзывчивая. Потому и прошу — давай пока останемся просто друзьями.

«Друзьями? Просто друзьями? Ну, нет. Такое мне не подходит! — думал я. — А как быть с третьим? С тем же Славиком? Не зря он вокруг неё так увивается…»

Лена выжидающе смотрела на меня. Прекрасное лицо её даже побледнело от волнения.

— Не хочу просто дружить, — сказал я и услышал, как предательски сорвался мой голос, словно у обиженного мальчишки. — Я не могу без тебя, ясно?

На лице Лены появилась едва заметная улыбка. Она приподнялась на носки и поцеловала меня в щёку. Потом быстро ушла к себе.

«Вот это выдался денёк! — подумал я. — А что грядущий день готовит?»

10

Ночью мне не спалось. Всё вспоминался разговор с Еленой; перед глазами, словно в видеозаписи, мелькали сцены задержания Камилова. Не отпускала мысль, что надо скорее найти его сообщницу, а для этого — срочно отыскать парикмахершу Светлану, о которой в колонии в разговоре со мной упомянул Пикулин?

«Уж не она ли соучастница разбойного нападения на магазин? — думалось мне. — С ней-то, конечно, разбираться будет проще. Много ли в городе парикмахерских? За день — все обойдёшь. Хотя, что в нашей работе даётся просто? Да, завтра новый день, новые заботы…» С тем и …отправился утром на службу.

В горотделе наша следственно-оперативная группа уже в сборе. Наумов старательно опрашивал по моей просьбе соседей Камилова, Губин сличал отпечатки пальцев Эдика с теми, что обнаружил в машине Власова, а всё так же элегантно разодетый Громов откровенно томился в своём кабинете, ожидая каких-либо распоряжений.

Я вернулся к Губину:

— Ну, как «пальчики?» Кто оставил их в машине?

Он вскинул на меня свои всегда серьёзные глаза.

— Теперь сомнений нет: те, что в салоне, — Камилова. Официальное заключение получишь позднее.

Я закрыл за собой дверь лаборатории Губина и отправился к Белову.

— Что думаешь делать дальше? — спросил он.

Я высказал ему свои соображения о парикмахерше и добавил:

— Думается, Громов мог бы заняться её поиском, всё равно вроде бы пока ничем не занят.

— Добро, — согласился Белов. — Передай ему моё распоряжение на этот счёт.

Я вызвал Громова к себе, поставил перед ним задачу. Он весело подмигнул и тут же исчез из кабинета. А через два часа позвонил по телефону:

— Нашёл! Что дальше?

— А это она? Точно? — засомневался я.

— Она, не волнуйся, — заверил Громов. — Других работниц с именем Светлана в этих заведениях не бывало.

— Что она собой представляет?

— Производит впечатление девицы неглупой, но несколько вульгарной. Завтра у неё отпуск, собирается лететь на курорт. И как только успели перехватить.

— Если не возражает, вези её в отдел.

И он привёз. Представил высокую, симпатичную блондинку:

— Изотова Светлана.

И исчез.

Я предложил Светлане стул и с минуту разглядывал её: лет двадцати пяти, в короткой пестрой юбке, крупная финифтевая брошь… Светлые волосы аккуратными локонами обрамляют такое же светлое продолговатое лицо. Веки голубоватых глаз чуть тронуты зелёными тенями, брови неестественно тонкие. Пухлые губы густо подкрашены ярко-алой помадой. Ноготки тонких, холеных рук отливают перламутровым лаком…

Решил поговорить пока неофициально, чтобы не насторожить прямыми вопросами:

— Вы замужем?

— А что — хотите сделать мне предложение? — игриво отозвалась Изотова, закинув ногу на ногу. — Тогда торопитесь, пока не улетела.

«Почему она так рисуется? — подумалось мне. — Действительно чувствует себя ни в чём невиновной, или игра?»

— И куда собираетесь лететь, если не секрет?

— У-у, далеко. Аж, в самые Сочи. И, между прочим, не одна, а с женихом.

— Это кто же такой счастливый? — спросил я шутливо, чтобы не сбить Светлану с избранного тона.

Изотова польщённо улыбнулась.

— Правда? Вот и я так считаю. Эдику просто повезло, что согласилась составить ему компанию.

— Это какой же Эдик? Петров, что ли?

— Нет. Камилов. — ответила Изотова. — Да вы объясните, в чём дело? Зачем меня пригласили сюда? — запальчиво взорвалась она.

И тут же умолкла, сообразив, что допустила промашку, признав знакомство с Камиловым. А я мысленно ликовал: «Вот и сообщница его нашлась!..»

— Извините, — сказал. — Вы правы. Дело в том. Что мы были вынуждены задержать Камилова. Он совершил очень тяжкое преступление. А вы — считаете себя его невестой. Вот и пригласили вас кое-что уточнить.

— Что именно? — Изотова ка-то сразу сникла, низко опустила голову. — Я тут причём?

— Мы ещё вернёмся к этому вопросу, — сказал я. — Пока ответьте: делал он вам предложение о свадьбе?

Изотова нахмурилась.

— Делал ли он мне предложение? — задумчиво переспросила она. — Нет, не делал. Это я, дурачка, об этом всё мечтала… Да не получилось.

— Почему? Не сошлись характером?

Изотова достала из цветастой продолговатой косметички круглое зеркальце, бросила в него быстрый взгляд, поправила причёску и тоже спросила:

— Как вы считаете — я представляю интерес для мужчин? —

— Несомненно, — не кривя душой, подтвердил я, уже догадываясь, в чём соль вопроса.

— Ну вот, — грустно продолжала Светлана. — А Эдика увлекла другая девчонка.

— Такая же красива?

— Что вы, — с ревнивой злостью возразила Изотова. — Да на неё и взглянуть-то страшно. Тощая — кожа да кости!

— И кто же это вам дорогу перешёл? Откуда такая?

— Не знаю, и знать не хочу.

— А почему с вами он лететь надумал?

Изотова горько усмехнулась.

— Надоела она ему. Да и я его от себя никогда не отталкивала, — Изотова нервно дёрнула головой. — Вы Эдика видели? Глаза его, брови, ресницы? — неожиданно перешла она в наступление. — Нам, бабам, мужская красота вообще-то необязательна. Но у Эдика она особенная. Взглянешь на него и млеешь, как дурёха… Всё тогда готова простить ему, оправдать… Вы — мужчины, и то порой голову теряете из-за какой-нибудь куколки в юбке. Что же с нас, слабых баб, спрашивать?.. Впрочем, В чём дело-то? Эдика за что задержали?

— Считаем Камилова и его сообщницу виновными в разбойном нападении на «Бирюзу» Может, слышали что?

Глаза Изотовой потемнели.

— При чём тут Эдик? Он — хороший парень!

— Хороший парень? — спросил уже сердито. — А не раз шёл на разбой, не задумываясь, стрелял в людей.

Изотова в замешательстве замерла на стуле.

— Это уж у него так получилось в магазине. Он не хотел… — пробормотала она осевшим голосом. — Он что, кого-нибудь там…

Выдержка окончательно изменила ей, и крупные слёзы покатились по лицу…

— Это я! Я во всём виновата!

— В чём виноваты? Значит, вы — сообщница Камилова? Это хорошо, что признались сами− учтётся на суде. Расскажите, как было дело.

Изотова отёрла ладонью слёзы, отрешённо отвернулась.

— Расскажите, расскажите. Где и как познакомились с Камиловым?

— Три года назад, в парикмахерской. Стрижку модельную делала ему. Начали встречаться. Щедрый он такой — всё в кино, в рестораны приглашал, угощал конфетами. И потом… Вы видели Эдика?

Опять этот вопрос. Вспомнил облик Эдика. Да, такие парни нравятся женщинам.

— Правда, ведь — красивый? — продолжала Изотова. — Все девчонки без ума от него. А он лишь со мной и со мной. Мне с ним всегда было так хорошо! Когда он исчезал, дни тянулись бесконечно, казались серыми, пустыми. Думалось, на всё могу пойти, лишь бы не покидал меня… Да вам этого не понять, наверное.

— Почему не понять? Понимаю, — ответил я не сразу. Потому что тоже стало тяжело на душе: отчего Лена не вышла сегодня проводить меня?

Изотова недоверчиво усмехнулась. Я поторопился вернуть её к главной теме нашей встречи:

— Так как же всё получилось с «Бирюзой»?

Чуть помедлив, Изотова снова горестно заговорила.

— Когда однажды Эдик признался, что сидит на мели, то есть — без денег, я сама напросилась чем-нибудь помочь. Он долго колебался, прежде чем доверился мне. Сказал, что давно приглядывается к «Бирюзе». Изучил маршрут, время прибытия инкассаторов. Но нужна машина. Можно бы угнать, да не умеет водить. Вот если бы я посодействовала, ведь у нас дома есть машина, знаю, как с ней обращаться.

— И вы согласились, — подсказал я.

— Ну, коль уж напросилась…

— А оружие? — не отставал я с вопросами. У Камилова изъят пистолет. Где он взял его?

— Это пистолет покойного отца Эдика. Привёз с фронта.

— А как обстояло дело с машиной?

— Неподалёку от магазина есть столовая. Там все таксисты питаются. Мы и решили воспользоваться этим. Машина нам и нужна-то была минут на десять. Кто из шофёров хватился бы её за это время?

Изотова опять умолкла. Я задал ещё несколько уточняющих вопросов, составил протокол допроса, подал ей ознакомиться. Она старательно прочитала текст, с убитым видом подписала протокол и снова вскинула на меня печальные глаза.

— Куда же меня сейчас — в тюрьму? А что будет с Эдиком? Поверьте, я больше виновата. Он, может, и не рискнул бы…

— Вы лучше подумали бы о своей судьбе, — тихо сказал я.

Мне было по-человечески жаль эту девицу. Поражался её слепой влюблённости и жертвенному желанию обелить Камилова.

11

На следующий день я допросил и Камилова. Он вошёл в кабинет, низко опустив голову. Что ж, на чудо в его деле рассчитывать ему не приходилось, надо держать ответ.

Камилов тяжело опустился на стул, бросил в мою сторону косой взгляд. С беспокойством спросил:

— Меня одного взяли?

— Нет, и вашу сообщницу Изотову тоже.

Он удручённо покачал головой.

— Надо же… Так долго готовились… Всё вроде бы учли, всё по секундочкам выверили — и сорвалось!

— Рассказывайте, как было дело?− сказал я,

— Да ведь всё знаете, наверное, — потупился Камилов.

— А я вас хочу послушать… Говорите.

И он стал рассказывать. Так же подробно, как Изотова. И всё сходилось.

— Сколько мне дадут? — спросил Камилов. — Я ведь вам чистосердечно… Мог бы и промолчать…

А в тёмных глазах отчаяние.

— В салоне машины старались не наследить, а следы всё равно оставили: и свои отпечатки пальцев, и Светланы, — сказал я. — Что ж вам не чистосердечно? Другого пути ведь и нет! А насчёт срока наказания — так это не по адресу обратились. К тому же у меня к вам ещё несколько вопросов. Постарайтесь ответить так же «чистосердечно»… У вас в квартире найдены не все деньги, похищенные в «Бирюзе». Где остальные?

Камилов долго молчал, потом с трудом выдавил из себя:

─ На знакомых девочек потратил.

Камилов горбился от вопросов, весь взмок. Но мне ещё следовало вернуть его к истории с Ладыгиными, и я снова спросил:

— Ну, а что же вы о Пикулине не вспомнили? Отбывает срок парень, а мог бы стать отличным спортсменом. Интересовался, женились ли вы.

Камилов побледнел.

— Вы и об этом узнали?

— О чём? — спросил. — Расскажите!

И он опять стал рассказывать. Всё рассказал. Под давлением улик, очных ставок, других доказательств его преступлений. Я не успевал записывать. А когда Камилова увели, ещё долго с неприятным чувством вспоминал его усмешки, недобрые взгляды.

Звонок телефона оторвал меня от невесёлых дум. Я поднял трубку и услышал приглушённый голос Белова:

— Ну? Что у тебя?

— Всё в порядке. Изотова и Камилов во всём признались.

— Вот и отлично! Теперь, что ж, домой собираешься? Восьмой час вечера!

— Иду, Александр Петрович, иду! Если бы вы знали, как мне сейчас надо быть дома!

— Тогда не задерживайся. Будь здоров!

В трубке раздались гудки. Я убрал в сейф бумаги и торопливо вышел на улицу. И сразу, лицом к лицу, столкнулся с Еленой. Она явно была чем-то взволнованна. Легонько приобняв её, обеспокоенно спросил:

— Ты почему здесь? Что случилось?

— Да вот, сижу-сижу дома. За окном совсем темно стало, а тебя всё нет и нет, — смущённо пробормотала Лена, и, пряча глаза, уткнулась головой мне в плечо. — Вот и побежала к вам в отдел узнать, всё ли у тебя в порядке…

У меня отлегло на сердце, даже стало радостно на душе от этих её слов. Что я мог тогда сказать? Только опять незамедлительно выпалить своё предложение:

— Выходи-ка за меня замуж. Согласна?

Лена вскинула на меня повеселевшие глаза.

— Я подумаю, — озорно ответила она и ещё теснее прижалась к моей груди.

Тайна пансионата «Уют»

Повесть

1

Понедельник не порадовал погодой. Весь вечер на автостраду валил густой, липкий снег. Под его тяжестью прогнулись провода, опустились к земле чёрные ветви деревьев. Зыбкий свет луны едва освещал раскисшее от слякоти шоссе и фигурку окоченевшей девушки с непокрытой головой, стоявшей у придорожного столба. Девушка была в короткой тёмной шубке и полусапожках. Когда из-за поворота, ведущего в город, вспыхивали фары автомобилей, она на миг оживала и слабо вскидывала замёрзшую руку. Но машины не притормаживали, и она вновь отступала в рыхлый снег, зябко жалась к столбу.

Глазунов — плечистый молодой репортёр областной газеты — увидел её, как только старый редакционный «Москвич» вырвался на прямую дорогу.

— Костя, подбросим? — спросил он шофёра.

Тот кивнул, но резко сбавить ход не рискнул: на холодном ветру асфальт леденел, покрывался скользкой коркой. «Москвич» проехал ещё добрых три-четыре десятка метров, прежде чем остановиться, а потом мягко покатил назад.

— В чём дело? — вскинул кудрявую голову фотокор Губенко, до этого спокойно дремавший на заднем сидении. — Что это мы вдруг пятимся раком?

Глазунов кивнул в сторону спешившей к ним девушки:

— Возьмём попутчицей? Что с нас — убудет?

— Какая-нибудь «дальнобойщица», — недовольно буркнул Губенко. — Столько их развелось сегодня!.. — Но всё же отодвинулся к левой дверце, освобождая место.

Девушка живо уселась рядом, умоляюще прошептала:

— Только быстрее, пожалуйста.

Губенко хмыкнул, толкнул шофёра в плечо:

— Поехали!

Машина дёрнулась, неуверенно заскользила по обочине, и водитель «Москвича», в который уже раз подосадовал, что, несмотря на все старания, не смог раздобыть новую резину.

— Ничего, ничего, Костя, — подбодрил Глазунов. — Как-нибудь доберёмся. — Но и сам в душе посетовал на непогоду. Весна в этот год пришла необычайно ранняя, дружная. Ещё в середине марта вскрылась ото льда Волга, прилетели первые грачи. И вот на тебе — в первых числах апреля опять сыплет снег.

Он обернулся.

Девушка жалась в угол. На вид ей было чуть больше двадцати. Впотьмах, как следует, не рассмотришь. Не из-за любопытства, а чтобы успокоить её, спросил:

— Куда так торопитесь?

В этот момент дальний свет чужих фар ударил в заднее стекло «Москвича» и чуть не ослепил Глазунова. Он невольно отвернулся.

С полминуты в салоне висела тишина. И тут девушка вновь подала голос:

— Ребята, миленькие… Побыстрее, если можно. Это, наверное, за мной.

— Ничего себе заявки! — заёрзал Губенко. — В чём дело-то, скажи?

— Только не отдавайте меня, если догонят, — жалобно прошептала она.

— Кому не отдавать — может, милиции? С представителями закона, милая, не спорят.

— Да не милиция это вовсе, — всхлипнула девушка.

— Тогда не отдадим, — заверил Глазунов. Он повернул голову к водителю: — Так ведь, Костя?

Тот молча кивнул, включил «дворники» и до упора выжал педаль газа. Машина заметно прибавила ход.

А свет чужих фар не ослабевал, лишь скользнул влево, и вот уже изящная, приземистая «девятка», настойчиво подавая сигналы, пристроилась рядом с «Москвичом», упорно прижимая его к обочине.

— Ну, наглецы, — возмутился Губенко и полез в свой чёрный кофр за фотоаппаратом — Я сейчас тоже пугану.

Он придвинулся к стеклу, нажал кнопку спуска затвора камеры. Яркая вспышка осветила водителя «девятки», и та сразу сбавила скорость.

— Порядок, отстали, — удовлетворённо пробасил Губенко, убирая фотоаппарат.

— Если бы, — пробормотал Костя, стрельнув глазами в зеркальце заднего обзора. — Вот они, опять рядышком.

— Что будем делать? — спросил Глазунов. Он взглянул на девушку. Она молчала, вжимаясь в угол.

«Девятка» и впрямь словно приклеилась к «Москвичу». Сидевший там парень в чёрной кожаной куртке озлобленно погрозил им кулаком.

— Пожалуй, Костя, по такой дороге мы эту гонку долго не выдержим, — озабоченно сказал Глазунов. — Чего доброго, загремим в кювет.

— Город на горизонте, — не сводя глаз с дороги, не сразу ответил тот. — Скоро пост ГАИ. Может, и отстанут.

Возникшая впереди разделительная полоса с металлической оградкой как-то незаметно раздвоила шоссе, и действительно, чуть сбавив скорость, «девятка» сразу оказалась позади.

Мигнул, переключаясь на красный свет, жёлтый огонёк светофора, но «Москвич» успел проскочить первый пригородный перекрёсток дороги, и трель свистка гаишника остановила лишь преследователей, увлёкшихся погоней.

Глазунов посмотрел в боковое зеркальце: вышедший из постовой будки гаишник, покачивая жезлом, медленно двигался к застывшей у края дороги «девятке».

— Кажется, оторвались, — облегчённо вздохнул Глазунов.

— Это точно! — повеселел Губенко. Он повернулся к попутчице. — Ну, милая, втянула ты нас в приключение. Как хоть зовут-то?

Девушка слабо улыбнулась.

— Наташа.

— Хорошее имя. Учишься где или работаешь?

— Учусь. В институте.

— В каком?

Девушка не ответила, отвернулась к окошку.

— Оставь её, Паша, — вмешался Глазунов. — Тебя где высадить?

— Да подвезите к дому, недалеко ведь.

В машине опять воцарилась тишина. За стёклами уже светились фонари уснувших улиц, мелькали дома. Снег перестал валить, вместо него сыпалась морось, усилилась гололедица… Вскоре машина свернула в тихий переулок, остановилась у одного из домов, и Губенко, повесив на плечо тяжёлый кофр, неловко выбрался на тротуар.

— Пока! — помахал он всем, обошёл заледеневшие лужицы, и скрылся в подъезде.

Глазунов повернулся к девушке.

— А вас куда?

Она повела плечами.

— Не знаю. В общежитие уже поздно…

Глазунов терпеливо ждал. Девушка мучительно раздумывала, и он только сейчас заметил, что её сапожки надеты на голые ноги, а под распахнувшейся шубкой на теле одна сорочка. Он нахмурился, соображая.

— Так куда поедем? — спросил шофёр.

— Давай ко мне, что уж теперь, — недовольно ответил Глазунов. Ситуация, в которой он невольно оказался, не радовала. «Вечно попадаю в истории, — подумал он, неприязненно взглянув на девушку. — Может, она и вправду путана, а все эти байки об институте и общежитии — сказочки для таких, как я, простаков? Верно, не угодила чем-то своим „клиентам“ или что-то спёрла у них, вот и заметалась… Тоже мне, студенточка — в одной распашоночке!».

Но по тому, как Наташа благодарно улыбнулась ему в эту минуту, он понял, что ошибся, и уже веселей повторил:

— Гони, Костя, ко мне!

Когда он с Наташей уже поднимался по лестнице в его квартиру, девушка вдруг робко спросила:

— А вам от жены не попадёт?

Глазунов усмехнулся.

— Нам с вами повезло: холостяк ещё.

Она опять слабо улыбнулась, искоса бросила на него изучающий взгляд, с удивлением подумала: «Такой тип клёвый! Лет тридцати, спортивного вида фигура, приятные черты лица, хорош в обращении… Просто — душка! И вдруг не женат?» Но молча прошла за ним в квартиру.

В крохотной прихожей Глазунов зажёг свет и стал раздеваться. Наташа смущённо переминалась у двери, плотнее запахнув на себе шубку, всю в мелких, искристых водяных капельках.

— Секундочку, я сейчас… — сообразил Глазунов. Он рванулся в комнату, достал из шкафа тёплый махровый халат, пару новых тапочек и вернулся в прихожую.

— Вот, облачайтесь.

Наташа покраснела, но протянула руку за халатом. Глазунов поспешил на кухню. И пока гостья переодевалась, успел сварить кофе, сделать бутерброды.

— Можете пройти в ванную, умыться с дороги! — крикнул он девушке.

— Спасибо, — донёсся из прихожей чистый, негромкий голос.

На кухне она появилась не скоро. Шлёпая тапками и кутаясь в слишком длинный для неё халат, скромно присела за столик. Теперь, на свету, эта девушка показалась Глазунову очень привлекательной: простое милое лицо, ясный взгляд голубоватых глаз, золотистые волосы, открытая девичья улыбка…

Он придвинул девушке чашечку с кофе, сахарницу, бутерброды. Наташа поднесла чашку к губам, тихо спросила:

— А вы кто? Спортсмен?

— С чего вы взяли?

— Фигура атлетическая. Расскажите немного о себе. О вашей компашке, что была в машине.

— Я журналист, — чуть помедлив, ответил он. — Репортёр областной газеты «Голос Приволжья». Владимир Глазунов. Может, читали что-нибудь из моих опусов?

— Нет, — призналась Наташа. — Как-то не пришлось.

— Ну и ладно, — сказал Глазунов. — А шофёром у нас был Добряков Костя. Мировой парень! Классный и безотказный работяга.

— А тот, что сидел со мной рядом? По-моему, любитель поговорить.

— Это Губенко Паша, наш фотокорреспондент. Он и в самом деле весёлый, разговорчивый. Посидел бы рядышком ещё с пяток минут — и очаровал бы вас… А возвращались мы из командировки. Вот, пожалуй, и всё. Теперь ваша очередь. Как вы оказались на шоссе? Кто и почему вас преследовал?

По лицу Наташи пробежала тень.

— Не стоит сейчас об этом. Потом поговорим, ладно?

— Как хотите… — приумолк Глазунов.

Он допил кофе, пошёл в комнату застилать диван. Наташа зашлёпала следом.

— Будете спать здесь, а я устроюсь в кухне на раскладушке, — сказал Глазунов.

— Давайте поступим наоборот, — услышал он её тихий голос. — Зачем вас стеснять. Мне ведь только голову, куда преклонить до утра.

— Да что уж там, — возразил Глазунов. — Укладывайтесь удобнее и спите спокойно.

А сам ещё долго не мог уснуть. Почему-то навалилась досада, что утром придётся расстаться с Наташей, и, наверное, навсегда. Девушка понравилась ему — симпатичная. Только удивляли необычные обстоятельства знакомства.

2

Бес и Длинный почти настигли Наташу. Но она уже садилась в старенький «Москвичок».

— Всё, приехали, — с досадой бросил Длинный, притормаживая свою «девятку». — Эту чувиху нам не вернуть…

— Гони, дурак! — фальцетом закричал Бес. — Попробуем остановить этот драндулет.

Длинный выругался, включил дальний свет и тут же придавил акселератор. «Девятка» стремительно рванулась в погоню, «Москвич» тоже прибавил скорость, но расстояние между ними быстро сокращалось.

— Прижимай его к обочине, — процедил сквозь зубы Бес.

— Не даётся гад!

— А ты впритирку. Или долбани разок в задницу.

Внезапно яркая вспышка света вырвалась из салона «Москвича». Бес даже зажмурился на мгновение, а Длинный от неожиданности выжал тормоз. С натужным визгом «девятка» чуть не развернулась и встала.

— Сволочи! Так это ж они нас снимают! — догадался Бес и разъярённо снова заорал Длинному:

— Ну, что вытаращил зенки? Гони на всю железку и жми их в кювет! Бей по крылышкам.

— Сами обдерёмся.

— Жми, говорю!

Бес придвинулся к окошку, стал подавать водителю «Москвича» знак остановиться. Тот крутанул головой, и Бес погрозил ему кулаком.

А шоссе как-то незаметно раздвоилось от вклинившейся разделительной полосы, показались огни города, и Длинный был вынужден сбавить скорость. «Москвич» сразу вырвался вперёд.

— Не отставай, не отставай! — завопил Бес.

Но для нового манёвра было уже поздно: послышалась трель свистка постового, и Длинный, выругавшись, подрулил машину к обочине.

— В чём дело? — прошипел Бес, провожая бешеным взглядом стремительно удалявшийся «Москвич».

— На перекрёстке «красный» проскочили, — Длинный качнул назад головой. — Видишь, мент к нам топает.

Бес оглянулся: молодцеватый гаишник, покачивая жезлом, медленно и уверенно шагал от постовой будки к их машине.

— Дурак! — снова зло прошипел Бес, поворачиваясь к Длинному. — Надо было гнать дальше!

— А мотоцикл его видел? Приклеился бы с ходу.

— Оторвались бы!

— Так ведь у мента «пушка».

Средних лет сотрудник ГАИ с сержантскими лычками на погонах медленно обошёл сзади машину, потом открыл дверцу водителя. Козырнув, представился, попросил у Длинного документы. Тот молча протянул ему водительские права и паспорт. Сержант, всё так же не торопясь, внимательно изучил их.

— Почему нарушаете?

— Да вот, торопились… — сипло буркнул Длинный.

— Молоды ещё. Помните, как у Высоцкого: «В гости к богу — не бывает опозданий», — улыбнулся сержант, доставая квитанции о штрафе.

Длинный вяло кивнул, полез за бумажником.

Бес сидел тихо, не вмешиваясь в разговор, хотя внутри у него всё кипело от раздражения, насупившись, поглядывал на удаляющиеся сигнальные огоньки упрямого «москвича».

Сержант возвратил документы, снова козырнул:

— Можете ехать.

И захлопнул дверцу.

Длинный повернул ключ зажигания.

— Ну, что дальше? — спросил он хмурого Беса. — Возвращаемся, или как?..

---

— Едем в город. Иначе — что подумает сержант? Покрутимся по улицам, посмотрим. Должна же эта стерва девка где-то выйти. Глядишь, перехватим.

Но улицы города были пустынны. Они покрутились по ним с полчаса, а потом Бес скрепя сердце дал команду возвращаться.

— Шеф будет расстроен, — угрюмо заметил он.

Длинный тяжко вздохнул. Словно вспомнив о чём-то неприятном, тоскливо потёр левое ухо.

— Да уж, не хотел бы я сегодня встречаться с ним. Говорить будем всё, как было?

— Конечно, если нам жить не надоело. Всё равно узнает.

— От кого?

Бес усмехнулся:

— Узнает!..

Прыщавое лицо Длинного вытянулось ещё больше. Он опять потёр ухо и прильнул к рулю.

Вскоре машина свернула на просёлочную, засыпанную щебнем дорогу, а ещё через несколько минут «девятка» мягко подкатила к массивным железным воротам высокого глухого забора, за которым в глубине двора скрывался добротный двухэтажный особняк старинной постройки.

Бес вышел к воротам, нажал на кнопку звонка. В переговорном устройстве раздался щелчок, послышался хриплый голос:

— Кто?

— Свои, Петрович, — ответил Бес.

Створки ворот с табличкой « Пансионат «Уют»» распахнулись. «Девятка», прошуршав по гравию, остановилась у подъезда. Длинный вяло поплёлся к двери. Бес, тоже нехотя, прошёл за Длинным в дом.

В большой уютной гостиной, освещённой лишь настенным светильником над журнальным столиком, их встретил сам Шеф — лет шестидесяти, крупный, начинающий полнеть мужчина с глубоко посаженными глазами. В добротном свитере, с неизменной дежурной улыбкой на моложавом лице, он легко поднялся с кресла.

— Ну что, мальчики? Привезли беглянку?

Голос его был тих и спокоен.

— Простите, Шеф… — первым заговорил Бес. — Девчонка успела сесть в притормозивший «Москвич».

— И что? Вы не смогли остановить его?

Длинный тревожно засопел. Бес жалостливо посмотрел на него и продолжил:

— Помешал постовой.

— Постовой? Вы засветились ему?

Лицо Шефа по-прежнему оставалось спокойным, но улыбка исчезла, а голос поледенел.

За два месяца, проведённые в «Уюте», Бес хорошо узнал характер Шефа. С виду всегда спокойный, обходительный, в действительности он был человеком жёстким и безжалостным.

---

Длинный тоже знал об этом и потому засопел ещё громче.

— Так получилось, — виновато промямлил он. — Я не заметил светофора.

Шеф переместился к нему, задумчиво похлопал верзилу по щеке, потом привычно и всё так же задумчиво стал выкручивать его ухо. Длинный страдальчески съёжился.

— Оставь его, Жоржик, — послышался из глубины комнаты глухой раздражённый голос.

Бес сразу узнал его. Он бросил взгляд в затенённую глубину гостиной. В правом дальнем углу, за другим столиком, с бокалом в руке устроился в кресле и внимательно их рассматривал компаньон Шефа — Тишайший Профессор, как его здесь все называли. Это был человек средних лет, худощавый, с чёрной, клинышком, бородкой, с проплешиной на круглой голове. Его руки всегда были холодными и влажными, что вызывало неприязнь у окружающих.

Шеф послушно отпустил ухо Длинного, и Бес поразился тому, как постоянно безропотно выполняет все указания Профессора этот весьма непреклонный с другими человек.

— Пускай говорят, — закончил свою мысль Профессор, пригубив из бокала.

Бес и Длинный переглянулись. У обоих противно засосало под ложечкой: «Что там сотрудник ГАИ — их даже сфотографировали!»

Бес, запинаясь, рассказал и об этом.

Шеф внимательно выслушал его, молча отошёл к бару, плеснул в свой бокал вина.

Профессор слегка шевельнулся в кресле.

— Пусть мальчики выйдут, — сказал он тихо.

Шеф кивнул им на дверь. Бес и Длинный мгновенно исчезли.

— Плохо дело, — заключил Шеф, опускаясь в кресло.

— Хуже некуда, — согласился Профессор. — Но мне нужна эта девчонка.

— Мало тебе у нас других? Тискай любую!

Профессор поморщился.

— Да это так, блажь накатила. Мог бы просто заставить… Короче, она мне нужна для дела.

— Другую помощницу найдём.

— Нет. Её, пожалуй, сегодня никто не заменит. Всё схватывает на лету. Не зря я приметил её. Да и время дорого — натаскивать кого-либо другого. Надо вернуть её.

— Где ж искать? Вряд ли она вернётся в общежтие.

— А это твоя забота, Жоржик.

— Она будет молчать?

— Не знаю. Может, и будет. А вот другие… неизвестные нам сегодняшние персонажи… О них тоже следует позаботиться, ты понял?

Шеф кивнул и залпом осушил бокал.

3

Утром Беса разбудил стук двери. Он приподнял голову с подушки: его новой девицы, пышногрудой блондинки Риты, рядом с ним не было. Взглянул на часы: без пятнадцати восемь. И в ту же минуту из ванной комнаты послышался шум душа.

«Чистюля», — с усмешкой подумал Бес о девушке и вспомнил ночные игры с ней в постели. А вспомнив, сладко потянулся: «И откуда берутся такие страстные тёлочки?».

Переговорное устройство на прикроватном столике слегка затрещало, и оттуда раздался громкий, но как всегда спокойный голос Шефа, который подействовал на Беса как удар хлыста. Он застыл, ловя каждое слово.

— Хватит нежиться, парень! Пора приступать к работе… Зайди ко мне, поговорим.

Бес рывком поднялся с кровати и как был нагишом, так и бросился в ванную.

— Мотай отсюда! — заторопил он блондинку, сладострастно шлёпнув ладонью по её упругому влажному заду. — Меня хозяин вызывает.

Блондинка недовольно фыркнула, но всё же выполнила команду: легко выскользнула из ванны и, прикрывшись широким махровым полотенцем, шмыгнула в комнату. Бес в пять минут привёл себя в порядок, оделся и отправился к Шефу. Тот ждал его в своём кабинете. В прищуренных глазах холодок.

— Да, вчера оплошали вы, мальчики, — негромко заговорил он, поднимаясь из-за массивного письменного стола. — Надо исправлять положение.

Бес преданно вытянулся у двери. Рад был: хозяин не только вроде бы не гневается, что было бы для него, Беса, весьма опасно, но всё ещё как будто бы доверяет ему. В сознании парня мгновенно пронеслась вся его короткая жизнь…

Основной причиной, побудившей его поступить на службу к этому «вежливому троглодиту», была жажда «пожить красиво». С детства мечтал выделиться, стать личностью первой величины среди сверстников, но, по природе хрупкий и хилый, долгое время получал от них только тычки и насмешки. Он стал обидчивым и злопамятным. Бросив школу, записался в секцию восточных единоборств. Себя не щадил в изнурительных тренировках, как не щадил на соревнованиях и соперников, в результате чего теперь мог одним движением руки сбить с ног любого обидчика, а из-за своей вспыльчивости и мстительной жестокости заработал кличку Бес.

Но для красивой жизни этого было мало. Нужны были деньги. Много денег! Пришлось согласиться с предложением Шефа, приметившего его в одной из уличных стычек, подзаработать «пиастров» на службе в «Уюте». Как и мечталось, работа оказалась не пыльной и денежной. Правда, не дай бог не угодить Шефу, у которого под началом было ещё несколько крутых парней, тоже бывших спортсменов…

«Вчера я и впрямь оплошал, — признался он себе. — Только бы теперь опять не опростоволоситься».

— Узнай, — продолжал Шеф, — чья была та машина, кто был в ней. А далее действуй по обстановке. Не торопясь, но и не затягивая.

Он вплотную подошёл к Бесу, потрепал его по щеке, отчего тот испуганно задёргался.

— Короче, девчонка Профессора должна быть здесь, пассажиры «Москвича»… в другом надёжном месте, ну а мы с Профессором — спокойно занимались бы своими делами, — твёрдо закончил Шеф.

Бес кивнул, хотя и не понимал, зачем из-за какой-то девчонки поднимать такой кипиш.

— Я понял. Можно идти?

— Валяй. И держи меня в курсе, не стесняйся.

Бес ещё раз кивнул, а выходя из кабинета, осторожно прикрыл за собой тяжёлую дубовую дверь.

Выпроводив блондинку, он первым делом сел за телефон. Старательно прокашлялся, набрал в грудь больше воздуха и расстроенным голосом попросил дежурного отдела ГАИ узнать, кому принадлежит «Москвич-407», номер «23—47 ВРА», что подвозил его вчера от железнодорожного вокзала к дому, и в салоне которого он забыл свою папку с важными документами.

Дежурный пообещал помочь и вскоре сообщил:

— Это служебная машина редакции газеты «Голос Приволжья».

— Большое спасибо! — искренно обрадовался Бес и положил трубку. Оставалось узнать, кто был с водителем «Москвича».

«Коль в будний вечер машина шла в город, — размышлял он, — значит, её пассажиры — сотрудники редакции. Возвращались, наверно, из командировки… И один из них — фотограф! — Бес довольно потёр руки. — Теперь лишь бы опять не подкачал Длинный!».

А тот всё ещё валялся в постели. Бес рывком поднял его.

— Хватит дрыхнуть. Одевайся!

Длинный сонно заморгал.

— Зачем?

— Работа есть. А пока один вопрос: что нужно сделать, чтобы чья-нибудь тачка неожиданно угробилась на ходу?

— Садануть другой лайбой.

— Нет. Всё должно быть шито-крыто.

Длинный зевнул, поскрёб лохматый затылок.

— Ну… тормоза вывести из строя.

— Шофёр сразу заметит.

— Это как сделать…

— Ну и как?

— Аккуратно надкусить, например, трубочку подачи тормозной жидкости. Медная такая трубочка. Даже плоскогубцы возьмут.

— Перекусывать не надо — это заметно. Что ещё?

— Немного отвернуть штуцер тормозного цилиндра. Пока вся жидкость не выльется — машина будет в норме.

— Есть ещё ручной тормоз. Что с ним придумать?

— Порвать тросик. Но для этого надо залезать под машину, а не под капот. Так сложнее… Да и зачем? И в чем дело? — насторожился Длинный.

Бес коротко пересказал ему суть задания Шефа.

— Уберём шофёра «Москвича», подумаем потом, как вывести из игры и других его вчерашних седоков.

Но Длинный неожиданно заартачился.

— Я — пас! Ищите другого лопуха. За такое дело нам верная вышка! — ощерил он редкие жёлтые зубы.

Бес тоже сознавал это. Но понимал и другое: смертный приговор грозит им лишь в перспективе, и то если они сами сработают нечисто, а вот в случае отказа выполнить задание Шефа им уже сегодня не уйти от расплаты. И он со злостью врезал Длинному в подбородок набитыми в карате костяшками пальцев. Тот грохнулся на пол. Бес рывком притянул его к себе, прошипел, как змея:

— Ну что, поживём ещё или сразу потопаем к молодчикам Шефа?

Длинный очумело замотал головой.

— Тогда кончай выпендриваться и трепать языком. Одевайся!

…Свою «девятку» они оставили за ближайшим углом, к редакции пошли по улице пешком. Длинный хмурился, время от времени украдкой потирал вспухший подбородок. Бес тоже помалкивал, лишь стрелял глазами по домам, отыскивая нужную ему табличку. Он увидел её на одной из новых высоток.

— Загляни во двор, — предложил он напарнику. — Может, эта тачка там.

Длинный возвратился скоро.

— Точно, стоит в гараже.

— Она, не ошибаешься?

— Я номер посмотрел.

— А хозяин?

Длинный пожал плечами:

— Не видно.

— Быстро сможешь всё провернуть?

— Попробую…

— Давай!

Долговязая фигура Длинного снова нырнула во двор. Бес нервно пристроился под козырьком подъезда дома напротив.