Бесплатный фрагмент - Сны Севастопольской девчонки

От автора

Дорогие друзья.

Перед Вами моя первая книга. Разумеется, не прочитанная, а написанная. Честно говоря, я не думала ее издавать так как критически отношусь к своему хобби — графомании.

О себе можно писать часами, писать и зачеркивать, писать и зачеркивать, ибо каждый человек эгоистичен по своей природе, а взрослеющий подросток к тому же переполнен жаждой борьбы за место под солнцем, гипертрофированной манией собственной значимости, придавлен комплексом недопонимания со стороны окружающих. А если добавить еще и период гормональной перестройки, о чем нам в гимназии твердят уже года два, а мы умело маскируем под них наши истерики, то получится взрывная смесь страшная по своим последствиям прежде всего для самого подростка.

Вот написала… зачеркнула, снова написала…

Родилась в 2006 году в городе Севастополе. На момент опубликования книги мне уже целых тринадцать лет.

Место жительства не меняла с рождения. Страну поменяла. РОДИНУ — НЕТ. Учусь в билингвальной гимназии №2.

Мои родители с детства пытались и сейчас пытаются привить мне любовь к знаниям, используя разные методы. Но либо я не самый лучший материал, либо их требования завышены. И почти каждый день идет «последний и решительный» бой с домашним заданием. Пока я его побеждаю — учусь отлично, но что будет дальше… Боюсь — не сдюжу.

Очень хочу отметить тех, без кого я бы не состоялась ни как человек ни как личность. Не удивительно что свою первую книгу я посвящаю своей большой и дружной семье — своим бабушкам и дедушкам, папе и МАМЕ.

Важную роль в моем становлении как человека приняли педагоги с которыми меня одной веревкой, но на разное время связывала и связывает жизнь.

Это и моя первая учительница — Бильбок Ольга Николаевна, это и руководители секции журналистики МАН Скрипниченко Светлана Сергеевна и Бонь Тамара Николаевна, убедившие, что правильным и добрым словом можно очень много (но, наверное, все-таки меньше чем добрым словом и пистолетом), своего школьного учителя русского языка и литературы Базарову Елену Петровну.

Отдельно о трех китах моей «альма матер», тех, без кого мои мозги и моя жизнь могли пойти по-всякому может и в разброс со здравым смыслом, но пока держатся в тонусе. Это директор гимназии Шмидман Марина Геннадьевна, главная виновница того, что наша гимназия который год входит в рейтинг 500 лучших школ России. Это Руденко Ольга Владимировна, «вбивающая» в учеников любовь к истории Родины как малой, так и большой.

И конечно же ту, что два года назад «усыновила и удочерила» 30 детей, и став второй мамой, заботливой и терпеливой, строгой и ласковой, искренне переживающей за нас — Ольгу Эдуардовну Гречишникову. Наш класс был признан лучшим севастопольским классом и в этом на 50 процентов ее заслуга. Нам завидуют, в наш класс пытаются перевестись из других школ.

Увлечения: журналистика, путешествия, история. Победитель и призер отборочных туров олимпиады МГУ «Ломоносов». Мечтаю стать дипломатом.

По материнской линии — потомок Гребинки (это который «Очи черные»), по отцовской — вроде как в очень размытом родстве с Есениным. Названа в честь своей бабушки, и прабабушки.

Чувство юмора — гипертрофированное. Ценность в жизни — семья, страна, собака… («Слуга народа»).

Обо мне

Быть Человеком — тяжкий труд

Надеюсь меня многие поймут

Кто я такая и откель?

С каких краев, с каких земель?

Кто воспитал меня такой?

Слегка застенчивой, упрямой и прямой.

Что за спиной, какой скелет в шкафу?

Отвечу честно я как на духу.

Люблю родителей, люблю свою страну,

Мой милый Севастополь — и тебя люблю

Наш «Б» седьмой гимназии второй

В нем друг за друга мы горой

Учу английский с давних пор

Чтоб в МИДе дать врагам отпор

Прошу у Бога как в пустыне снега

Чтоб над Россией мирным было небо

Я многого не знаю, но ищу ответ

Не замужем — всего тринадцать лет

Лист записей с работы белоснежно чист

Родители: мать — русская, отец — юрист

Имущества, счетов — нет и в помине

Пока. Прошу запомнить мое имя.

Я знаю будет тяжело и сложно

Но даже невозможное — возможно

Я никогда не сдамся просто так, без боя

К борьбе и испытаниям готова.

Поэма «Тридцать пятая береговая батарея»

Сегодня я в тупом оцепенение,

Слез давящих не в силах удержать.

Пришла сюда в хорошем настроение,

Теперь не знаю, как все рассказать.

Как с этим послезнаньем буду жить?

Ведь вечно буду с содроганием помнить,

Нельзя словами передать и оценить

Трагедию, предательство и подвиг…

На мысе где лежал когда то Херсонес

Описанный еще самим Страбоном

Не вырастет зеленый буйный лес,

Здесь каждый метр железом нашпигован!

Под ноги не смотри. Теперь здесь благодать,

Все чистенько, в бетоне и граните.

Но тыщи павших предков из небес молят

«Храните память вы о нас. Храните…»

«Линкор подземный», батарея тридцать пять,

Фашисты называли «Максим Горький»…

Я побывала. В шоке. Но приду опять

Впитать в себя инстинкт Победы стойкий.

Ты тридцать лет ждала своей войны

И показала свою силу в полной мере,

Как могут воевать российских матерей сыны

И на верху, в степи и в подземелье…

Был третий штурм. Настырный и кровавый.

Фашист умелей и гораздо опытней в войне.

Враг смелый, дерзкий, наглый и упрямый,

На наших наши танки шли — «КВ».

Трофей законный, взятый из-под Керчи,

За 20 дней там перемолот Крымский фронт,

Есть немцам чем стрелять, людей калеча,

Есть пополнение для германских рот.

У нас запас снарядов в Поти, Туапсе

Лежит брезентиком прикрытый с октября

Советский интендант он, как и все

К войне Россия не готова никогда.

Да для врага мы все здесь были «русиш»

Будь ты бульбаш, хохол, калмык.

И «schweine» будешь, если струсишь,

Предателем, коль с боя побежишь.

Представила себя сейчас средь них

В последний знойный жаркий день июня,

Среди скопления раненых, больных,

С надеждой, верой на судьбу иную.

Их заберут отсюда — рядом пристань,

Петров же здесь, Жидилов, Кулаков,

До ночи продержаться, флот он близко,

Ну а пока пора отбить врагов.

На пару километров для начала,

Чтоб выиграть время до подхода кораблей.

Не ведомо еще решенье адмирала,

— Не будет он менять железо на людей…

Он был средь них, еще своих героев,

Он многих уважал и знал в лицо,

Их был доверия по праву удостоен,

А для историков он станет подлецом.

Он адмирал, он старший здесь по чину,

Он капитан, спасавший свой корабль,

Который обрекли уйти в пучину.

О чем он думал, вглядываясь вдаль?

Но сослагательству история не внемлет.

Что было бы? И что могло бы быть?

Наверно, к счастью, имеем что имеем

И только в спорах продолжаем ныть.

Погода жаркая. Сейчас бы дождь и облака…

Напомню — шел последний день июня.

Все послезнанье вон, ну а пока

Присмотримся к вокруг снующим людям.

Вот старшина- морпех, сломавши ветку,

На кончик ветошь прикрутив,

С любовью и заботой чистит «светку»,

Патронами обойму снарядив.

Она с Ижевска, он же с «Коминтерна»,

Из плоти он, железная она.

Он у нее навеки будет первым,

Она последней у него была,

У них любовь еще с одесского лимана,

Когда гоняли перепуганных румын,

Разбила сердце, покорила моремана

И навсегда осталась с ним.

На прикладе девятнадцать меток,

Умеет с гансами общаться старшина.

Побольше было б таких «светок»,

Давно б окончилась война…

Погибнет с ней в руках, внезапно.

А с ним она найдет и свой покой.

Не с девятнадцатым, а двадцать пятым

Заколотым немеющей рукой.

Снарядом мощным их накрыло,

Смешав живое- неживое в ком.

Воронка стала им одной могилой!

На месте этом нынче строят дом…

Вот санинструктор прошагала мимо,

Через плечо две сумки с крестиком внахлест.

Лекарства кончились. Лечить заботой милой,

Застиранным бинтом, микстурами из слез.

Стройна, высока, молода — ей бы на сцену-

Затмила точно бы Серову красотой,

Но с верху пот и пыль, внизу же моря пена.

Несовместимое с девичей косой,

Ее найдут в начале «нулевых»…

Среди бойцов, которых та спасала.

Взорвут паттерну, не выведя своих,

Тогда там бардака хватало.

Вот представитель власти-милиционер

Собрал вокруг коллег- энквэдистов:

Василий Бузин — и сейчас пример

Служения без всяких компромиссов.

Да, вид усталый, но горда осанка.

Глаза же выдают — который день не спавший…

По ордену Почета опознаны останки,

На семь десятков лет был без вести пропавшим…

Как много лиц… Как мало их имен

История и время сохранили.

Вас помним и на праздник помянем,

Вы больше жизни Родину любили.

Стон раненых разносится кругом,

Казалось, что сама земля стонала,

Десятки тысяч пущены на слом,

Какая армия бесславно погибала!

Есть нечего, как нечего и пить.

Снарядов — «ноль» и мины на исходе.

Эскадру ждут — «Она уже спешит,

Четырнадцать идут. Они уж на походе».

Но только здесь не Крит и не Дюнкерк

Не близкая душой Одесса-мама.

«А если не достанет мест на всех,

Тогда уйдем мы в горы к партизанам».

Держались ночь, держались еще день.

Потом по новой — день и ночь еще держались.

За каждую воронку, камень, каждый пень,

Они за честь страны своей сражались.

Но тщетно все… Нет у причала кораблей.

Прорыв на Балаклаву в крови захлебнулся.

Стрелялись комиссары в нишах галерей…

Творился ад. Бог почему то отвернулся…

Тот редкий случай, когда не было измен.

Готов был каждый к бою, и ко смерти.

Пугал бойцов один лишь только плен

Поэтому и дрались словно черти.

Ножи, дубины и саперные лопатки

В ход все пошло что было под рукой

Зубами в горло. Злой, звериной хваткой

Приморская вела последний страшный бой

Нет сил держаться за мирскую твердь?

Сломался стержень иль разум помутился

Два выбора осталось: плен и смерть

А тут уже на что ты сам сгодился.

И прыгали с обрыва в море, в камни.

С отчаяньем помянув святых

И верили они что гениальный Сталин

Впоследствии за смерть их отомстит.

Безумству храбрых пели громко песни

Ведь если есть соломинка — держись

По-всякому — жизнь смерти интересней

Хотя и сложная все ж штука — жизнь.

Но раз ты жив — еще на что-то годен

Судьба потом определит — на что и как

Сумеешь пользу принести народу

Ну а пока… пусть торжествует враг.

Их выгоняли где прикладом где штыками.

Сгоняли в кучи, превратив людей в стада.

Кто был бессилен тут же добивали.

Что жизнь плененных? Пыль и ерунда.

Отдельно комиссаров и евреев,

Их далеко нет смысла отводить —

Ближайшие окопы и траншеи

Чтоб было беспроблемней хоронить…

Их повели. Нестройною колонной по четыре.

Растянутый на много километров строй

Обочины дорог стали могилой

Давая обессилившим и умершим покой

Голодные, безумные от жажды

Казалось сломлен, раздавлен и разбит

Прав Фридрих Прусский был сказав однажды

«Убивши русского попробуй повалить…»

Вели их долго. Пить давали.

У стадиона даже что-то дали съесть

Затем границы строя подровняли

И разрешили на часок присесть

Потом подняли, снова их погнали

По пыльным улицам с развалами домов

Где год назад и про войну не знали

Фашистов не воспринимая за врагов…

На постаменте из-под адмирала,

Великий Ленин с указующим перстом