Бесплатный фрагмент - Смертию смерть

Das Lied Vom Tod

Наступило долгожданное лето, и ребята, уставшие после учебного года, снова встретились. Кира, Антон и Сашка — они знали друг друга с самого детства. Каждое лето они приезжали сюда, в деревню недалеко от Тулы, на каникулы. Три месяца свободы от занятий и уроков, три месяца приключений, свежего воздуха и прекрасной природы. Им никогда не приходилось скучать вместе, каждый год они придумывали все новые развлечения и шалости.

Деревня была небольшой и малонаселенной. Всего в паре домов жили постоянные жители. В основном сюда приезжали такие же дачники. Часть домов были заброшены. Они стояли одинокие, среди разросшейся травы.

И если раньше такие дома не интересовали ребят, то в это лето они решили исследовать все заброшенные строения, что остались в деревне. Чья это была идея, они уже и не помнят. Может, это придумал Сашка — он был постарше Киры и Антона и каждое лето приезжал на каникулы с новыми замыслами и идеями. То он начинал верить в призраков и привидения и видел их на каждом шагу, пугая ребят своими видениями, то рассказывал о загробной жизни, то придумывал, как бы им поймать НЛО, которое — в этом он был абсолютно точно уверен — будет пролетать над их деревней. В общем, Сашка был великим придумщиком.

Немного полноватый и неспортивный мальчик, он не пользовался популярностью у одноклассников, и поэтому ему льстило то внимание и уважение, с которым его слушали Кира и Антон. Он предпочитал проводить время за чтением и не любил активные игры сверстников.

Кира и Антон были двоюродными братом и сестрой, одногодками, с разницей в несколько месяцев. Несмотря на родство, внешне они были совсем не похожи. Антон — невысокий, очень худой и болезненный мальчик. Тонкая бледная кожа, сквозь которую просвечивали синие полосы вен, худенькие плечики, светлые, всегда немного всклокоченные волосы — Антон, несмотря на свою болезненную внешность, был совсем не пугливым мальчиком. Именно он года два назад предложил ребятам пойти ночью на кладбище. Именно он всегда был первым, кто решался на самые странные, а порой и рискованные шалости ребят.

Кира была совсем другой. Крепкая, спортивная, со смуглой кожей и карими глазами, она всегда критически и немного иронично относилась к Сашкиным идеям и придумкам. Но как бы она ни смеялась над ними, она никогда не оставляла ребят одних, принимая участие во всех их шалостях. Кира была вспыльчивой, поэтому между ней и мальчиками часто вспыхивали ссоры, но так же быстро она и отходила, поэтому мальчишки привыкли не обращать особого внимания на ее возмущение.

Когда ребята встретились этим летом, Сашка заметил, как сильно изменилась Кира. Она как-то неожиданно резко вытянулась, стала как будто гибче и стройнее, превращаясь в красивую девушку. Сашка и раньше часто чувствовал себя неуютно под ироничным взглядом ее темных глаз, а теперь и вовсе растерялся. Это была какая-то новая Кира, совсем не та взлохмаченная, всегда немного сердитая девчонка. Сашка не мог ничего с собой поделать и краснел каждый раз, когда Кира обращалась в разговоре к нему.

Они сидели на ветках огромного развесистого дуба напротив озера и болтали о том, как прошел учебный год.

— Так, а чем мы займемся этим летом? — спросила Кира. — У кого какие идеи? Инопланетяне? Призраки, мертвецы или поиски Священного Грааля на земле Тульской?

Глаза Киры иронично блестели, и в этот момент Сашка подумал, что никогда еще не видел никого такого же красивого, как Кира.

— Санечка, что же ты молчишь? — повернулась она к нему. — Неужели ты не придумал для нас ничего интересненького?

Кажется, у него горели не только уши, но и кончики пальцев. Сашка молчал.

— Кажется, наш интеллектуальный центр потерял пульт управления речью, — съязвила Кира.

— А ведь мы за все время еще ни разу не пробовали залезать в заброшенные дома! — попытался спасти друга Антон.

— Заброшенные дома? — фыркнула Кира. — Да что там может быть интересного? Старые тряпки? Мусор?

— А знаешь ли ты, — наконец обрел дар речи Сашка, — что раньше люди, уезжая на долгое время, оставляли в доме череп козла, чтобы во время их отсутствия никто не залез внутрь и не разграбил его.

— Ха! Наверное, перед тем как оставить его там, они должны были обучить этот череп приемам каратэ, — Кира рассмеялась, а Сашка покраснел еще сильнее.

— А ведь это идея! — воскликнул Антон. — Давайте попробуем поискать хоть в одном из домов череп козла. Вот будет интересно, если мы действительно найдем его!

— С привидениями хотя бы было страшно, — капризно надула губы Кира, — а сейчас вы предлагаете рыться в чужом мусоре, чтобы найти какой-то там череп!

Но мальчишки уже не слушали ее. Они составляли план, в каком порядке будут просматривать заброшенные дома. Ведь дело предстояло серьезное: нужно было не просто найти череп, а сначала попытаться попасть внутрь дома. Для этого им могла понадобиться техническая помощь. Благо, у дедушки Киры и Антона было много самых разных инструментов, которые и решено было позаимствовать.

Они решили не медлить и тут же пошли к старому деду Василию. Ветеран войны и мастер на все руки сидел прямо за домом и что-то пилил. Он действительно был удивительным умельцем, и почти все в доме — от теплицы на участке до книжных полочек на стенах — было сделано его руками. Дед Василий давно лелеял надежду научить Антона мастерить, но мальчика такая работа не занимала, и дед только расстраивался. Однако теперь, когда внук попросил его одолжить пару инструментов, дед Василий очень обрадовался. Правда, он так и не добился ответа на вопросы о том, для чего мальчику нужен лом и топор, но решил, что ничего страшного не случится, если мальчишки попытают свои силы.

Итак, инструменты были добыты, и ребята решили, что на следующий день они, следуя составленному Антоном и Сашкой плану, начнут исследовать один за другим заброшенные дома деревни.

Augen auf — Ich komme!

Погода стояла ветреная, небо было затянуто серыми облаками, и казалось, что вот-вот пойдет дождь.

Ребята посмотрели уже третий по счету дом, но ничего интересного так и не нашли.

Старая, покрытая многолетним слоем пыли мебель, ободранные обои на стенах, какие-то выцветшие картины и сундуки со старым тряпьем…

Кира начинала терять терпение, а кроме того, чувствовала нарастающий голод, ведь с самого утра они ничего не ели.

— Ребят, пора признать, что идея была глупая! Давайте-ка домой! Ничего мы не найдем в этих домах, кроме старой рухляди!

— Погоди, Кир, у нас еще не все дома обследованы. Ведь должно же быть что-то интересное… — попытался удержать ее Сашка.

— Ой, да чего ты ее уговариваешь? Пусть идет домой! Без нее нам лучше будет, никто не будет ныть и канючить! — резко ответил Антон.

— Это я-то ною? Да ничего подобного! Тоже мне, герои нашлись… — Кира обиделась, но слова Антона ее задели, и она, нахмурившись, поплелась вместе с мальчишками.

— Давайте не будем ссориться, — миролюбиво сказал Сашка. — А чтобы никому не было обидно, у меня есть предложение. Давайте следующий дом для исследования выберет Кира. Согласны?

Антон мрачно кивнул. Кира слегка улыбнулась.

Они стояли почти на самом краю деревни, дальше начинался редкий лесок, а тропинка уходила вдаль, к автобусной остановке. Деревня была разделена прудом на две части. Та, где располагались дома ребят, была менее обитаемой. Собственно, на этой половине деревни было всего два жилых дома — дом Сашкиных родителей и соседний, где раньше жили бабушка и дедушка Киры и Антона.

На другой стороне от пруда жилых домов было больше. Практически за каждым забором кто-то жил или хотя бы приезжал на выходные.

Но Кира обратила внимание на один дом, который выделялся. Он стоял немного на отшибе, подходы к нему давно заросли сорняками. Возможно, когда-то дом был окружен садом: вокруг него было много деревьев, то ли яблонь, то ли вишен. Но само строение как будто спряталось за этими сорняками и деревьями. Из-за растительности виднелась только крыша.

Его-то и выбрала Кира. Антон недовольно нахмурился: до того дома было довольно долго идти, а мальчики, нагруженные тяжелым инструментом, уже порядком утомились, хоть и не признавались в этом открыто.

Но решение было принято — ребята пошли к дому на отшибе деревни.

По мере того как они приближались к развалюхе, ветер усилился.

— Кажется, скоро начнется гроза, — жмурясь от ветра, пробормотал Антон.

Когда ребята подошли к дому, с неба начали падать первые капли дождя. Но от своей затеи они отказываться не хотели.

Дом действительно был окружен деревьями и сорняками, и пробраться внутрь оказалось не так-то просто. Ребята то и дело натыкались то на поросший густой растительностью забор, то на заросли крапивы, настолько густые, что пройти через них не представлялось возможным.

Они ходили вокруг дома почти полчаса, и каждый думал о том, что, пожалуй, в этот дом они никак не смогут проникнуть, и надо возвращаться домой. Кроме того, все трое страшно устали и хотели есть.

— Я нашла! — неожиданно услышали они голос Киры откуда-то из-за угла.

Мальчишки тут же пошли на голос.

— Я нашла калитку! Смотрите! — ее глаза радостно сияли. В заборе, поросшем густой травой, действительно была калитка. Ржавая, скрипучая, она, однако, легко открылась. На удивление, калитка была не тронута вездесущей травой.

Ребята вошли внутрь. От калитки до дома было не больше десяти метров, но преодолеть это расстояние оказалось не так-то просто. Трава была очень густой, а в высоту доставала почти до уровня плеч ребят.

Впереди шел Сашка. У него среди инструментов был предусмотрительно припасен серп, и мальчик, ловко орудуя им, скашивал траву и прокладывал путь для следующих за ним Антона и Киры.

Кира шла последней. Еще при входе она почувствовала себя очень неуютно. Что-то было не так, но что именно, она никак не могла понять. Она поежилась от страха, и только тут поняла, в чем было дело. Когда они шли к дому, дул сильный ветер, начиналась гроза. Здесь же, в этом заброшенном саду, было абсолютно тихо. Ветра не было. Даже верхушки деревьев, казалось, застыли.

От этой мысли девочке стало не по себе. По спине побежали мурашки. Кира хотела сказать мальчишкам о своем наблюдении, но неожиданно для себя обнаружила, что отстала от них. Где-то впереди она слышала голоса ребят, но догнать их не могла.

Она снова оглянулась. Ребята решили обойти вокруг дома в поисках входа. Проделанная Сашкой тропинка шла в обход, Кира же решила подойти поближе к дому и заглянуть в окно.

Она протиснулась сквозь густые заросли травы, подошла поближе к окну, ухватилась руками за подоконник и подтянулась.

Стекло было мутным от времени, и снаружи Кира не могла разглядеть все, что было в комнате. Она прижалась к нему лбом, чтобы получше разглядеть, что внутри. Но, повернув голову вправо, Кира от неожиданности вздрогнула.

На подоконнике, чуть справа от нее, сидела кукла с красивыми золотыми волосами, длинными и вьющимися. Кира сама не так давно перестала играть в куклы, но для себя отметила эти прекрасные волосы. Кукла была без одежды, одна ее рука была странным образом вывернута. Но напугало девочку не это.

У куклы вместо глаз зияла пустота. Пустые глазницы никак не сочетались с милой улыбкой на кукольном личике и ее прекрасными золотыми волосами.

— Так, всего лишь кукла. Чего ты напугалась-то? Значит, когда-то здесь жил ребенок. Ничего страшного. Обычная игрушка, — уговаривала себя Кира.

Она начала медленно сползать вниз, пытаясь нащупать ногой землю.

И вдруг… То ли это была игра света, то ли Кире от напряжения и голода показалось, но кукла как будто кивнула ей головой.

От неожиданности Кира отдернула руки от подоконника и неловко упала. Она приземлилась на коленки — там, внизу, земля была покрыта мелкими камнями и какими-то осколками. Штаны порвались, кожа на коленке была содрана. От боли Кира на мгновение даже забыла про куклу. Она осмотрела свою рану — ничего страшного, но все-таки коленка болела. Кира решила, что надо рассказать ребятам о своем приключении.

Где-то неподалеку все еще слышались их голоса. Она повернула в ту сторону, откуда они доносились, но, прежде чем отправиться назад, снова посмотрела в окно. Куклы на подоконнике не было.

Киру бросило в жар. Воздух был влажным и горячим. Казалось, что она в тропиках. Футболка на спине намокла и неприятно липла к коже.

Кира решила, что пора как можно скорее выбираться отсюда, и направилась туда, откуда доносились голоса ребят. Но дойти до них не успела. Послышался дикий страшный крик — она не сразу узнала в этом вопле голос Сашки.

Ребята промчались мимо нее с жуткими воплями и с выражением ужаса на лице. Кира поспешила следом.

Они довольно быстро нашли калитку, но на этот раз открыть ее оказалось сложнее. Казалось, за время, что они были в саду, дверца осела, и ребятам пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться наружу.

Как только они вышли за калитку, на них обрушился ливень.

Не говоря друг другу ни слова, ребята помчались домой.

***

«Это же надо, под дождем часами гулять! Все промокли, до нитки! Что за придумки такие? Где вас лихоманка носила?» — ворчала бабушка, подливая в тарелки ребятам суп.

Они сидели за столом, промокшие, голодные и мрачные, и только молча стучали ложками по тарелкам.

«И все-таки странно получается — как это мы часами гуляем, если дождь едва начался, когда мы только вышли за калитку того дома… Прошло максимум десять минут, а уж никак не час», — размышляла Кира. «Интересно, и что же такого увидел там Сашка…»

Сашка молчал. Он молчал и за столом, и после того как ребята, отведав бабушкиного супа, уселись в сенцах обсудить то, что произошло. Он уставился в одну точку и не произнес ни звука, как брат с сестрой ни пытали его. Потом просто встал и молча пошел к себе.

Кира и Антон были сбиты с толку. Сашка, который был заводилой во всех их приключениях, вел себя очень странно.

Кира пока не решалась рассказать ребятам про странную куклу, которую она видела в окне дома. Она опасалась, что они начнут высмеивать ее фантазии и не поверят ей.

— Ну, и что будем делать? — спросил Антон, когда Сашка ушел.

— Не знаю… Может, завтра он придет в себя и расскажет. А ты ничего не видел?

— Нет, я шел позади и видел только его спину…

Ребята снова замолчали. Дождь барабанил по стеклу, и Кира снова подумала о том, что, по ее ощущениям, они были там, возле дома, не дольше пятнадцати минут. Но оказалось, что времени прошло гораздо больше…

— Я придумал! — воскликнул вдруг Антон. — Нам надо узнать, кто жил в этом доме. Все-все узнать. Что это были за люди, что там происходило… Вдруг накопаем что-нибудь интересненькое, а?

— Да? И как же мы это узнаем? — недоверчиво спросила Кира.

— Как-как? Спросим у деда, конечно же! Кто, как не он, знает все о жителях деревни?!

***

Дед Василий родился и прожил почти всю свою жизнь в этой деревне. Еще мальчишкой он изучил окрестности и, казалось, знал здесь каждый кустик.

В войну он был среди тех, кто защищал деревню от фашистов. Вместе с товарищами дошел до Германии, был ранен и получил контузию. С тех пор дед плохо слышал, но всегда был рад поговорить с внуками.

Он всегда что-то мастерил. Казалось, его руки не знали покоя, если не были заняты. В своем доме он сделал практически все — от стола и кроватей до резных рам на окнах.

Вот и сейчас он сидел и выпиливал что-то из дощечек разной длины.

— Дед, а дед! Расскажи нам про тот дом, а?

— Чего? Какой дом?

— Да вот тот, что на отшибе. Кто там жил?

Антон показал в окно на дом, который едва был виден сквозь пелену дождя. За окном уже смеркалось.

— А, этот… Так там жила Нюрка Хромоножка. Поговаривали, что ведьма она была… — начал было дед.

— Да какая уж больно ведьма? Чего наговариваешь? Девка как девка, только странная немного… — донесся из кухни голос бабушки.

Ребята были заинтригованы.

— Расскажи! Расскажи! — требовали они в два голоса.

— Да чего там рассказывать? Жила в том доме Нюрка Хромоножка. Девка, вроде бы, и обычная, да только хромая ходила. Я уж и не помню, с рождения ли она такая была или после охромела, да только, сколько знаю, все ее Хромоножкой называли.

— Хорошая девка была, — вклинилась в разговор бабушка. — А какие пироги пекла! — она мечтательно закатила глаза и сглотнула. Видимо, воспоминания о Нюркиных пирогах были самыми приятными.

— Все знали, что она ведьма! — продолжил дед. — У родителей она появилась уже поздно, им за сорок было, а в скором времени мать ее умерла. Отец ушел на войну, да так и не вернулся. Много там полегло….

Дед замолчал. Ребята не смели прервать его.

— Дедуль, а почему ведьма-то? Злая, что ли, была? — спросила Кира.

Из кухни подтянулась бабушка и, вытирая руки полотенцем, присела рядом с дедом.

— Вранье все это. Хорошая была, добрая, да только странная.

— Ходили слухи, что умеет привораживать, — подмигнул бабушке дед. — Вона как она Ванюшку-то приворожила, а? Ведь первый красавец был, Ванюшка-то. Все девки на него заглядывались. А он только на Хромоножку свою и смотрел. Никого ему не надо было — только ее. Не иначе, приворожила! Говорят, в пирог ему зелье приворотное подсыпала, — засмеялся он.

— Да только я в это не верю, — заявила бабушка. — Мать у Нюрки травницей была. Лечила всех, травы собирала. Только дитя у кого заболеет — сразу к ней ведут. Она травки свои соберет, отвар какой сделает. Дитя отвару того хлебнет — и глядь, через день-другой уже здоров! Вот и Нюрке передала свои знания. Та тоже все ходила по полям, да травы собирала.

— Ну и что, получилось у них с Ванюшкой-то? — нетерпеливо перебила ее Кира.

— Ай, — махнула рукой бабушка, — пропал без вести Ванюшка. Война никого не пожалела…

Дед молча вернулся к своей дощечке. Стало понятно, что больше ничего выпытать не удастся.

Ребята знали, что про войну он вспоминать не любит, и каждый раз, когда речь заходила об этом, дед просто замолкал или делал вид, что вопросов не слышит.

Ребята переглянулись. История Нюрки Хромоножки не оставила их равнодушными.

Но кое-что все-таки не давало Кире покоя.

— Бабуль, — шепотом позвала она, — бабуль, а у Нюрки этой ребенок был? Ну, маленькая девочка…

— Да Господь с тобой! Какая девочка? Так и померла Нюрка незамужняя да без детей… — казалось, бабушка хотела было продолжить свой рассказ, да замолчала, опустила глаза и вернулась к своим делам.

Кира задумалась. Ей казалось логичным, что раз была в доме кукла, то должен был быть и ребенок, девочка, которая играла бы с этой куклой. Но, может, это была кукла, с которой в детстве играла сама Нюрка?

— Да чего ты такая смурная сидишь? Далась-то тебе эта Нюрка. У нас, кстати, карточек много на чердаке, там и Нюрка есть. Еще до войны делали, всей деревней собирались и фотографа приглашали.

Кира с Антоном так и подскочили от неожиданной радости.

— Погодите, куда ж вы ринулись? Ах ты ж лихоманка вас раздери! Да там пыльно, на чердаке-то! И темно! Хоть бы фонарики с собой взяли… Умчались, черти… Эх…

***

Спертый воздух не давал дышать полной грудью. Фонарики выхватывали из темноты фрагменты когда-то служивших верой и правдой вещей, которые со временем пришли в негодность. Это была территория, полностью принадлежавшая деду. Он знал здесь каждый уголок и, казалось, мог с закрытыми глазами найти любой предмет.

Дед не любил выкидывать поломанные вещи. Он всегда говорил, что каждая может еще послужить. И действительно, при любой случившейся поломке в доме дед извлекал на свет божий какие-то давно не используемые железяки и творил чудеса. Из-под его умелых рук выходили настоящие произведения искусства — будь то кровать для малютки Киры или необычная подставка с подстаканниками для бабушки.

Когда-то давно его мастерская располагалась на чердаке — там, где сейчас Кира с Антоном искали фотографии Нюрки Хромоножки, владелицы странного дома на отшибе деревни. Сейчас дед бывал там редко: залезать на чердак стало тяжело, и вещи со временем покрылись пылью.

Поначалу ребята растерялись — где искать? Казалось, весь чердак завален железяками да деревяшками. А ведь их лучше было не трогать и не двигать с места на место, а то дед мог и рассердиться.

Но через несколько минут, хорошенько оглядевшись, Антон заметил, что вещи лежат не просто так, а в определенном порядке. Вот — железяки, а в том углу — коробки с гвоздями и инструментами. Тут — сундук, большой, тяжелый. Интересно, что в нем? А вот здесь — комод. Возможно, фотографии лежат в комоде.

Пробравшись в дальний угол, Антон начал открывать все подряд ящики комода. Тряпки, лоскутки, нитки, тесемки, кружева… Нет, не то.

В следующем ящике — снова дедовы деревяшки, какие-то деревянные фигурки. Одна из них особенно привлекла внимание Антона: на скамейке сидела девочка в длинной юбке и с покрытой платком головой, рядом с ней — мальчик. Правда, фигурка мальчика была не закончена, хорошо прорисовывалась только голова, а руки и ноги были не готовы. Антон повертел фигурку в руках. Он и не знал, что дед умел делать такие вещицы!

И вот, наконец, нужный ящик. Старые письма, фотографии, какие-то бумаги и документы…

— Ну-ка, помоги-ка мне! — Антон протянул тяжелую папку Кире. — Спускай это, а я возьму остальное.

— Много там? — поинтересовалась Кира.

— На пару дождливых дней хватит, — усмехнулся ей брат.

***

Ребята приволокли кучу бумаг в комнату и уселись их перебирать.

— Эх вы, сыщики! — бабушка с улыбкой смотрела на то, как они перебирали старые бумаги и фотографии разных лет, узнавая на них молодых еще бабушку и дедушку.

— Ба, а что это у тебя за прическа такая? Модно, что ли, было такие носить? — веселилась Кира. Ей нравилось разглядывать наряды и прически девушек прошлых лет. Многие деревенские красавицы носили длинные косы, заплетая их разными хитрыми способами. А вот бабушка была «городская», и прическа с нарядом у нее были соответствующие — «городские».

Да и вообще, бабушка выглядела так, что хоть сейчас, прямо с фото, можно выводить ее на подиум: высокая, худощавая, длинноногая, с правильными чертами лица и четко очерченными скулами.

— Бабуль, какая ж ты красотка была! Просто фотомодель! — воскликнула Кира.

Бабушка засмеялась:

— Тоже мне, фотомодель нашли… Раньше ведь знаете, как было? Красиво — это чтобы была невысокая, полная. А меня всегда каланчой дразнили…

— Да-да, а еще мне советовали лучше тебя кормить, — похихикал откуда-то из дальнего угла дед.

Пока Кира с бабушкой разглядывали на фотографиях прически и одежду, Антон рылся в старых бумагах.

В это время бабушка с Кирой обсуждали кого-то на очередной фотографии. Бабушка рассказывала что-то внучке и так увлеклась, что не заметила, как Антон позвал ее.

— Бывает, идет себе за водой, хромает. Долго ходила, хотя и родник-то — вон он! Совсем рядом! Но ее в этой деревне не дразнили, боялись, что ли, — услышал Антон разговор бабушки с Кирой.

— Что это? О ком это вы?

— Да вот же она, ваша Нюрка Хромоножка, о которой вы спрашивали! — бабушка протянула Антону черно-белое фото с размытыми лицами четырех девушек.

Он почему-то сразу узнал ее: длинный тонкий нос, впалые скулы, миндалевидные глаза, коса на плече. Пожалуй, красивой ее вряд ли можно было назвать. У Антона даже мелькнула мысль о том, что девушка с такой внешностью вполне могла бы быть колдуньей, приворожившей красавца Ванюшку — было что-то в ее внешности, что заставляло снова и снова вглядываться в ее лицо.

— Ну ладно, засиделась я тут с вами, совсем делами не занимаюсь! — сказала бабушка, вставая.

— Погоди! — вскрикнул Антон. — Погоди, расскажи еще про Нюрку! Какая она была? Неужели и правда ведьма? По фото-то и не скажешь…

Бабушкино лицо стало печальным. Она снова присела рядом с ребятами, взяла у Антона старую фотографию, на которой среди девушек была и Нюрка.

— Хорошая она была! Все ее любили! Вот клянусь — все, кто ее знал, никто не мог про нее плохого слова сказать. Любого обласкает, для каждого слово доброе найдет! Уж как детей любила! И дети к ней тянулись, слушались ее. А как сюда немцы пришли… — голос у бабушки задрожал. Или только показалось?

Бабушка откашлялась.

— А когда в деревню пришли немцы, то Нюрка наша пропала. То ли в плен увели, то ли что. Многих тогда уводили. А тех, кто больной был или работать не мог, тех всех переубивали. Вот там, в ее доме, был у них расстрельный двор.

Бабушка показала пальцем в окно. У ребят забилось сердце.

— В каком смысле — расстрельный двор? — спросила Кира.

— Ну что ты, дурочка, не понимаешь, что ли? Расстреливали их там… — оборвал ее Антон.

— Бабуль, продолжай дальше! Дальше-то что было?

— А ничего дальше и не было. Война есть война.

Бабушка утерла глаза фартуком и резко встала.

— Ну все, хватит на сегодня воспоминаний. Час уже поздний, пора и честь знать. Давайте-ка по кроватям. Завтра рано разбужу! Будем огород полоть!

У ребят было еще много вопросов, но на этот раз они решили подчиниться.

***

Темно. Темно и холодно. Это осень. Точно осень, потому что только осенью ветер может выть так протяжно и печально, как воет за окном. Или это не ветер? А что тогда?

Кира огляделась. Комната. Просторная комната без света.

Ее мучило неприятное ощущение: пошевелить ни рукой, ни ногой она не могла. Сдвинуться с места — никак. Только эта комната — и больше ничего вокруг.

Шаги. Чьи-то торопливые шаги. Скрип двери. Снова шаги — топот маленьких ножек.

В комнату вошла девочка. На вид лет шесть или семь, на голове платок, щуплое тельце укутано в какую-то допотопную шаль. Кажется, эта шаль не сильно спасала ее от холода — малышка дрожала всем телом.

Кира пригляделась. Очень бледная и худенькая девочка, отметила она. Черты лица — заостренные, тонкий вздернутый носик, серые глаза. Черты как будто знакомые, как будто она где-то встречала девочку раньше, но где?

Малышка как будто растерялась, очутившись в комнате.

— Нюра… — нерешительно позвала она.

Девочка оглядывала комнату, скользя взглядом мимо нее. Девочка ее не видит, вдруг осенило Киру.

В руках у малышки Кира заметила какой-то сверток. Приглядевшись, она поняла, что это кукла, завернутая в грязную тряпку, как младенец в пеленку.

— Нюра, я кушать хочу. Покорми меня…

Голос девочки становился печальнее и протяжнее.

Кира без стеснения разглядывала девочку. Темные круги под глазами, впалые щеки. Казалось, она уже несколько дней, а может, и недель нормально не ела. Губы сухие, обветренные, уголки опущены вниз.

«Хорошо, что она не может меня видеть», — мелькнуло в голове Киры.

Девочка нерешительно прошла внутрь комнаты и, оглядываясь по сторонам, продолжала звать Нюру.

Кира не сводила с нее глаз.

Кукла! Та самая кукла была у нее в руках! И как она сразу не заметила?!

Только у куклы еще есть глаза, и выглядит она не так страшно.

— Нюра, я кушать хочу. Покорми меня… Я кушать хочу…

Сколько тоски в ее голосе. Кира почувствовала, как к горлу подкатил ком, к глазам подступили слезы. Почему-то ей хотелось плакать. А еще хотелось убежать из этой страшной пустой комнаты, в которой девочка с куклой просит накормить ее.

Пока Кира пыталась сдержать слезы, она не заметила, как девочка подошла совсем близко и в упор смотрела на нее.

— Я хочу кушать, — сказала малышка, глядя на Киру.

Кира уставилась на нее. Их взгляды встретились. Внутри все похолодело.

И она проснулась.

Комната была залита утренним светом. Кровать Антона была уже аккуратно заправлена, а самого Антона и след простыл.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Но Кира не спешила вставать.

В голове по-прежнему звенел грустный детский голосок: «Я хочу кушать. Покорми меня».

Осень 1941 года

Вокруг — темнота. Какой-то гул. Кажется, это ветер за окном. Или авиация? Или гудит в голове?

Темнота. Она приоткрыла глаза. Движение век отозвалось болью в затылке. Гул в голове становился сильнее. Боль стала отчетливой — в районе затылка, как раз в том месте, которым она ударилась, когда падала.

Темнота стала приобретать знакомые очертания. Так, значит, это сенцы. А за окном действительно завывания ветра. Осень в этом году суровая, холодная и ветреная.

Она попыталась пошевелить головой — от плеча к голове прострелило болью. Кажется, за это плечо ее держали, пока она вырывалась. Сколько их было? Пятеро? Шестеро? Она не помнила. В памяти осталось только искривившееся от злобы и похоти лицо самого Штефана. А остальные были уже после него.

Пострадало не только плечо — вся рука ныла, а пальцы, казалось, совсем онемели. От холода или от боли? Она не знала.

Она попыталась пошевелить левой рукой. Каждое движение простреливало, отдавало куда-то в лопатки и позвоночник.

Но это еще ничего. С болью в спине она и раньше как-то справлялась. Сильнее всего были боли в низу живота — так сильно, что заглушало все остальное.

Она провела рукой — правой, ведь левая почти не слушалась — вниз по животу, к ногам. Липко. Кровь. И этот запах. Запах крови, пота, спермы и чего-то омерзительно немецкого. К горлу подкатила тошнота. Казалось, она сама, ее тело, ее одежда, ее волосы — все пропиталось этим тошнотворным запахом.

И не отмыться. Теперь уже — не отмыться, никогда. Грязная, омерзительная…. Этот запах теперь будет преследовать ее повсюду. Даже если смыть с себя всю кровь и пот. Она теперь насквозь пропиталась всем этим.

Почему-то вспомнился Ваня. Ванюша. Золотые кудри, ямочка на подбородке… Она помнила его таким, как на карточке, с этим лукавым прищуром, добрыми глазами и легкой полуулыбкой на губах. С его вечными шуточками, когда и не поймешь, шутит или нет. Где теперь та карточка? Все разворошили гады немцы, когда искали припасы еды в избе. Не найдешь теперь ту фотографию, которую она так любила.

Перед уходом на фронт ее сделали. Она переживала, а Ваня только отшучивался.

— Не квохчи, Нюрка, вернусь! Как не вернуться-то? Вернусь! Еще и свадебку с тобой сыграем, детишек мне нарожаешь!

«Не нарожаю уж, Вань… Я теперь этими тварями порченая…»

Голова горела и, казалось, расколется на мелкие кусочки. Она прислонила голову плотнее к стене. Оттуда, из щелочки меж деревянных стыков, тонкой струйкой дул ледяной осенний ветер. Нюра подставила висок к этой струйке холодного воздуха — может, полегче станет?

Не о том сейчас надо думать, не о том. Что ей теперь до Ивана, до ее ясноокого Ванюши? Ему теперь другая дорогая нужна. И жена — другая. И раньше-то говорили, что не ровня она ему. Хромоногая, мол, некрасивая. Колдунья, к тому же. А теперь и подавно.

О другом теперь надо думать.

Из-за двери она слышала немецкую речь. Солдаты о чем-то громко говорили. Или спорили, она не знала. Кто-то смеялся, кто-то говорил с раздражением. Она не понимала немецкого языка, могла оценить только интонацию, но все фразы, сказанные на этом наречии, казались ей сказанными с ненавистью и злобой. А может, и правда, Штефан и его компания ненавидели всех и вся.

Сколько ж она тут пролежала? Нюра не могла точно сказать. Знала лишь одно — сейчас вечер. Темнеет рано, а по темноте должна прибежать Галинка. Прибежит ли теперь, когда?..

Ведь с нее, окаянной, все и началось. Словили ее немцы. Узнали, что она носит партизанам еду. Узнали, что Нюрка ее, Галинку, принимает, что кормит ее, да и с собой дает. В куклу складывает она продукты — в само кукольное полое тело напихает. То хлеба, то грибов сушеных, то картошки. Мало получается, кукла-то небольшая совсем. Но и того хватает — дважды бегает Галинка в деревню. А с куклой-то и подозрений нет никаких.

Не знают только, звери, что Галинка не просто так бегает в деревню. Делов у нее — не только еду партизанам носить.

Галинка — девчонка маленькая и юркая, да все подмечает: что Штефан не в настроении — стало быть, новости плохие получил, или вот что немцы все готовятся к чему-то — может, и уйдут скоро из деревни-то? Куда только? Уж не на Москву ли пойдут?

Все это подмечала Галинка да рассказывала тем, кто прятался в лесах — там, за дальним концом деревни.

Только теперь и немцы знали ее, шуструю Галинку, в лицо. Распотрошили ее куклу с едой, да поволокли к главному, к Штефану.

Только Галинка удрала от них. Как уж у нее это получилось? Никто и не знал, да только вырвалась она от двух крепких парней и как побежит в лес — только ее и видали!

Уж как после этого озверел Штефан! Бил ее, Нюрку, кидался в нее всем, что под руку попадется. Посуду почти всю перебил в доме. Аж стулом швырнул в нее. Только промахнулся — увернулась она, даром что хромая. А потом…

От воспоминаний о том, что было потом, у Нюры остановилось дыхание, в груди заболело так, что, казалось, сейчас сердце остановится.

Двое держали за руки. Двое других — за ноги. А Штефан…. Что-то там кричал ей на своем лающем языке. Что кричал? Ничего она не понимает. Только перед глазами до сих пор стоит это перекошенное его лицо, как он брызгал слюной, как орал на нее.

От воспоминаний все ее тело передернуло. Как теперь забыть? Да и надо ли?

Но что за звук? Как будто кто-то скребется? Мыши?

Нюрка оторвала голову от стены и прислушалась. Нет, как будто не мышь. Как будто скребутся откуда-то снаружи.

Потом стало тихо. Только за дверью, из избы — громкая немецкая речь. Может, показалось?

Но тут снова тот же звук. И шепот:

— Нюр! Нюраааа!

Ох ты ж господи! Галинка!

Нюра попыталась встать, но ноги ее не слушались, а левая рука болела так, что опереться на нее было невозможно.

Надо как-то доползти до двери и открыть.

— Нюр, пусти, а? Я голодная. Я есть хочу…

Голос девочки стал громче.

Да что ж такое-то? Как бы предупредить ее? А то ведь снова поймают.

Неожиданно дверь открылась — вошла сама Галинка.

«Как так? Неужели забыли закрыть?» — подумала было Нюрка, но рассуждать было некогда. Перед ней стояла Галинка.

— Нюр, что с тобой? Это они сделали? — девочка была напугана видом растянувшейся на полу Нюры.

— Тише, тише! Услышат тебя еще, дуреху!

Нюра пыталась встать, опираясь на правую руку. Галинка обхватила ее за пояс и тоже тянула вверх.

— Вставай, Нюр, нельзя лежать. Холодно тут. Вставай давай, а то замерзнешь.

Встав на ноги, Нюра почувствовала, как под ногами пол заходил ходуном, а перед глазами запрыгали зеленые точки. Голова кружилась, а по всему телу гуляла невыносимая, нестерпимая боль, от которой хотелось выть. На несколько секунд она забыла о том, что здесь Галинка. Забыла обо всем, кроме этой боли…

— Нюрочка, Нюра… Тебе попить дать? Хочешь? Или укрыть тебя? Что ты хочешь? — причитала девочка.

Она была напугана так, что забыла о своем голоде. Ведь утром передачку с продуктами отобрали у нее немцы, так что голодной осталась не только она, но и ее товарищи.

Еще месяц назад было тепло и пропитание можно было найти в самом лесу. Было проще. Теперь же подступили холода. И зачастую единственным источником еды для партизан была Нюрка-хромоножка.

— Нюра, я есть хочу. Голодная я. Накорми меня, а?

Зеленые точки заплясали перед глазами свой странный танец. Гул в голове усиливался. Нюра пошатнулась и потеряла сознание.

***

Лучи утреннего света пробивались сквозь маленькое окошко под потолком. Утро было пасмурным и зыбким. Сильный ветер, бушевавший накануне ночью, стих.

Нюра приоткрыла глаза. Голова уже не так сильно болела, а вот рука и живот по-прежнему гулко ныли.

Она обвела глазами помещение. Непонятно. Последнее, что она помнила с вечера накануне, был их разговор с Галинкой — они были в сенцах. А теперь она лежала на полу в пристрое, здесь было теплее. Давным-давно ее отец соорудил этот пристрой — в холода туда пускали телят на погрев. Казалось, сами стены впитали запах скотины и навоза. Но Нюрка была рада, что оказалась здесь.

Привстав, она заметила, что в другом конце помещения, сгорбившись, сидела Галинка. Острые плечики, выпирающие даже через одежду лопатки. Она сидела спиной к Нюре. Темные волосы распущены, в утреннем свете они отливали рыжиной.

Нюра залюбовалась. Хорошая девчонка, смышленая.

«Была бы и у меня такая дочка,» — неожиданно для самой себя подумала Нюрка.

Они с Ванюшкой так мечтали о детях — белокурых, ясноглазых, как ее Ванюша… Она будто снова увидела его лицо, его мягкую улыбку. Но видение разбилось о тяжелые воспоминания о вчерашнем дне — злобное, перекошенное от ярости лицо Штефана.

Нюра передернулась, как будто отряхиваясь от неприятного видения.

— Галинка, — хотела было позвать Нюра, но звук вышел каким-то хриплым и невнятным.

Девочка обернулась на звук, и Нюра заметила на ее лице, слева под нижней губой, кровоподтек.

— Галинка… Как же это так? — спросила Нюра.

— Он меня ударил, потому что я его… укусила! — последнее слово она сказала с такой силой, дерзостью и злостью, что Нюра невольно улыбнулась. Она так смешно морщила от злости нос, что, казалось, дай ей волю — перекусала бы Галинка половину фашистской армии.

— Вот! — Галинка показала Нюре куклу. Одна рука была оторвана, глаза запали внутрь, сама кукла была грязной. — Починить надо бы…

И Галинка снова отвернулась, продолжая возиться с куклой.

— Галь, а как мы здесь оказались? Я ничего не помню.

— А чего тут помнить? Эти… вышли в сенцы, увидели нас и притащили сюда. Одного оставили охранять, — не поворачивая головы, ответила девочка.

— Ясно…

Так они и сидели в тишине. Час или несколько минут, Нюра не могла сказать.

— Тихо как… — вслух подумала она.

— Ага. Эти… рано утром куда-то ушли, оставили одного или двух. Чтобы мы не сбежали.