Со стихами Владимира Кочнева я познакомился около четырех лет назад. Я сразу обомлел: в русской поэзии появился еще один поэт. Строчки были четки и точны и вворачивались, казалось, сразу в мозг. Верлибристов в России достаточно много. Однако удачные их (поэтов) примеры можно посчитать по пальцам. Кочнев балансирует на шаткой грани между поэзией и прозой, удач у него, к счастью, больше, но писать верлибр в России — занятие неблагодарное по разным причинам, а вот на Западе последние десятилетия верлибр — почти основная форма.
Игорь Белов, поэт, переводчик. г. Варшава
На планете живёт две-три сотни поэтов. Знаменитых и безвестных, острых и пресных, старых и молодых. А костёр Кочнева зажжён в провинциальном городе, на пустыре за зданием библиотеки, рядом с которой начинается промзона. Дрова успешно заменяют фолианты, поэт сидит верхом на ламповом советском телевизоре, общается с самыми разными людьми и выдаёт отличные от всех стихи.
Тексты Кочнева — магнитные поля, от которых трудно оторваться.
Олег Григораш, поэт, журналист г. Архангельск
Читая сборник стихов современного уральского поэта, читатель получит способность путешествовать в разных мирах. Кажется, это принадлежит к поэзии вообще, но говоря о Владимире Кочневе, это правдивее. Разные темы рисуют карту поэтических путешествий автора. Стихи Кочнева — это очевидный пример современного верлибра в русской литературе; моделями которого, возможно, стали Владимир Петрович Бурич (1932—1994) и Геннадий Иванович Алексеев (1932—1987). Используя верлибр, Владимир Кочнев свободно, но точно, творит маршрут разных тем своих стихов: маргинальность, любовь, смерть, ангелы, нежность, упадок и детство. Это почти список оксюморонов, но особенность творчества Кочнева — смешать (как будто они верлибры) различные тематики по свободному порядку; поэтому любой читатель может начинать путешествие.
Франческо Биго, Кандидат филологических наук, Италия
Для Кочнева актуален миф о том, что только социальные парии способны на подлинное экзистенциальное величие — в жизни и в стихах (частые герои его стихов — безумные или спившиеся «гениальные» поэты). Наиболее естественно этот миф выглядит в контексте русской провинции, которая почти всегда выступает сценой для персонажей этих стихов.
Кирилл Корчагин, поэт, литературный критик, переводчик, г. Москва
Дорогой друг, ты держишь в руках, а, возможно, смотришь на мониторе, третью поэтическую книгу поэта Владимира Кочнева. Если хочешь почитать первые две — найди в интернете «Маленькие волки» или «В Порту Шанхая» или напиши мне об этом Kochnev20173@yandex.ru. Мои книги получали различные литературные премии и отзывы прекрасных поэтов и литературных критиков, которые писали обо мне статьи и отзывы, я, как написано в одном из моих стихов, «жал руки лучшим поэтам», но главное конечно — это связь с читателем, с Тобой. Я пытаюсь писать о жизни мужчины и о мужестве, что в наше время сложно. Один из главных наших соперников — это Смерть, с которой мы боремся самыми различными способами, и которая преследует нас все наше существование в той или иной форме, и иногда даже приходит в качестве союзника, а есть еще Любовь, Приключение и Творчество, и Борьба — все это серьезные архетипы, которые важны на пути развития. Коротко о концепции книги читай ниже.
О КОНЦЕПЦИИ КНИГИ
Книга включает в себя тексты разных лет и сформирована из четырех разделов, отражающих разные периоды взросления и трансформации — «В зоопарке», «Сказочные горизонты» «Винтовка и кольт» и «Поцелуи и марки» и «Печальные рифмы».
Первый раздел «В зоопарке» — посвящен юности и взрослению лирического героя, так, начиная осознавать себя в детстве и юном возрасте, взрослея, мы вдруг обнаруживаем что живем по определенным правилам и запретам и этот период, можно назвать «зоопарк», поскольку все здесь живут по определенным законам, зачастую смешным и нелепым, а человек находится в символической клетке ограничений. Это ранний период человека и в нем есть нежность уязвимость, ранимость и крайняя впечатлительность. В ребенке пробуждается сознание и он обнаруживает себя в чужом и холодном мире, и видит, что не все здесь гармонично и логично устроено, что много смешного, абсурдного и нелепого. Дальше наступает период мужества взросления и тестостерона, подросток страдающий радикализмом, постепенно превращается в мужчину, открывает в себе и во вне законы агрессии и сексуальной жизни. Клетки зоопарка должны быть взломаны и зверь должен быть частично выпущен наружу, чтобы пройти путь трансформации и возмужания. Ницше называл этот период — периодом Льва (накопление силы). Этот период может быть опасным и частично деструктивным, но иначе не выстроить личные границы и не научиться по-взрослому взаимодействовать с миром. Здесь много ярости и агрессии и иначе быть не может. Подростку нужно оторваться от родителей и окружения детства, отправиться в путь и пережить разные приключения, формирующие личность, сразиться с чудовищами, выдуманными (отражениями своего «я») или реальными (проекциями внешнего мира). Этот период обозначен двумя разделами — «Сказочные горизонты», в которых молодой человек отправляется в путешествие. Здесь и новые впечатление и «сказочные страны» и новое осмысление темы смерти и социализация — опыт работы и взаимодействия со структурами общества. И еще один раздел — «Винтовка и кольт», отражающий агрессию и различные опасности.
Темы смерти и любви проходят сквозной лентой сквозь все разделы и в каждом осмысляются по -новому.
Параллельно с развитием личности в обществе идет и работа по освоению чувств, это раздел «Марки и поцелуи» — герой осваивает территорию чувств и сексуальности, совмещая в сознании сложные элементы любви нежной и любви физической.
Следующий период -период Отречения. Взросление приходит с осознанием смертности. Этот период также можно назвать «Волхв» или «Маг», на определенном пути развития человек становится отшельником, удаляется в пещеры или леса, чтобы обрести окончательную кристаллизацию духа. В книге это называется «Печальные рифмы» элементы печали и уверенности чередуется в этом этапе в разных пропорциях. Есть еще следующие этапы роста, но в этой книге пока все.
В зоопарке
слон
Я видел по телевизору
Как взбесился слон, выступавший в цирке
Сперва он наступил на дрессировщика
А после на парочку клоунов
Оказавшихся рядом
Люди рванули от него кто куда
И выглядели при этом не лучше
Стайки тупых обезьян
А один (его потом назвали храбрецом и героем)
Попытался даже закрыть перед ним ворота
Но слон взмахнул хоботом
И герой отлетел словно бумажный лист
Слон вырвался на улицу и побежал
Он весело трубил
Расталкивая машины, автобусы
Давя пешеходов
Возможно, он добежал бы до родных джунглей
Но через пару кварталов его застрелили
Тем не менее
Слон победил
Хотя бы раз в жизни
Он почувствовал себя слоном
А кто бы из вас знал
Как мне хочется
Почувствовать себя человеком.
иди говорит
в процедурную
ждет тебя молодая
красивая
хочет видеть
прихожу
молодая но не красивая
рот прикрыт повязкой
сколько лет спрашивает
шесть
снимай говорит штаны
снимаю
ложись говорит
ложусь
трет ваткой
колет…
вот она
первая боль
первый обман и
первая неудача любви
в чужом доме
я надел чужие ботинки
и гуляю по этажам
вслушиваясь в эхо подошв
это так странно
как будто говорить
с кем-нибудь
хурма
пока его мать на работе
его отец временно безработный
замещает няню
сидя с ним
и чтобы выжить
ворует хурму в супермаркете
все ради будущего:
скоро сын вырастет
и
научится
тоже
воровать
хурму в супермаркете
любовь подростка
я видел любовь подростка
хрупкую словно куклу из папье марше
он шел по морозной улице
прижимая ее к груди
тщетно пытаясь сберечь
она сломалась когда
он увидел свою девушку
с другим
пока ты спишь
Безликие твари бродят во тьме
Худосочные рыцари в латах умирают от непонимания
Истлевает листва
И железные двери дрожат словно губы
Пока ты спишь я ворую чужие сны
Рву лепестки чужих слов
Чтобы плести колыбельные
Но ты репетируешь смерть
И лицо твое молчаливо
Словно могильная маска
Ты та принцесса в стеклянном гробу
Но не просыпаешься от поцелуя
А значит я упаду рядом и буду спать вечно
Неужели нам и тогда приснятся разные сны?
однажды
дверь Московского Союза писателей отворилась
И на пороге возник странный старик
в дряхлом пальто
Вы откуда? — спросили его
— Я Крученых, — ответил он
Все думали он давно умер
(лет 60 назад)
А он жил этажом выше
В голой комнате,
Спал на солдатской кровати…
Что добавить не знаю
Может быть
Дыр Бул Щыл?
портфель
ты выходишь из дома
с портфелем под мышкой
весь зареванный и красный как вишня
на тебя только что орали матом
и чуть ли ремнем не выпороли
за то, что ты купил портфель
не тот, который был нужен
ты идешь мимо скамеек
деревьев, дворовых пацанов
и их бабок
в воздухе запах угасающего лета
и все здесь прекрасно кроме тебя
где по твоей красной роже
все понимают: случилось
что-то не то
но спросить никто не решается
ты приходишь в магазин
и две молоденьких продавщицы
удивленно разглядывая тебя
уверенно отказывают
в обмене
«мы не меняем товар мальчик!»
и тогда ты понимаешь
как он уродлив
с его овальной ручкой
коричневым цветом
и небольшой розочкой с боку
и как уродлив ты сам и
весь этот день
тебе около десяти
и это твоя первая
большая покупка
ты выходишь на улицу
не зная, что предпринять
и решаешь что больше
никогда не вернешься домой
ты вспоминаешь
об этом случае
в кресле психоаналитика
спустя двадцать лет
вспоминаешь и думаешь
боже мой, ерунда то какая
неужели это могло
на что-нибудь повлиять?
родители то меня любили
по настоящему…
все не клеится у тебя в жизни
ни на работе
ни в семье
твоя жизнь
мусорная канава
в которую тот портфель выкинули
ты вспоминаешь его
неожиданно ярко
коричневый, с ручкой
и розочкой сбоку
разве он был так уж и плох?
в зоопарке
было весело
Жираф раскачивал длинную шею
пытаясь ударить себя головой по заднице
Конь носился по кругу и бил копытом ограду
Пеликаны махали подрезанными крыльями
Безглазый стервятник вращал туда сюда головой
Мартышка вцепившись в решетку
тряслась словно панк на концерте
Но самым смешным оказался чувак в странном прикиде
Перебегая от клетки к клетке
Он корчил рожу кричал улюлюкал
Я ходил за ним до самого вечера
Он был неотразим
дом творчества
Старый, забытый богом дом творчества,
Где с советских времен
Задержались мумии местных писателей
И начинающие поэты лет под сорок.
Самым живым среди них был шизофреник.
Он всегда называл говно-говном,
Ни с того, ни с сего начинал петь,
В скучные моменты выходил из зала,
Громко стуча подошвами.
Он цитировал строки хороших,
Но никому больше тут не известных поэтов,
Ходил в рваной одежде,
Женском свитере, надетом навыворот
С рюкзаком, полным книг, за спиной.
Он постоянно принимался писать,
Мгновенно забывая все написанное.
Все его гнали,
А я немного завидовал
кукла
кукла, брошенная под лавкой
похожа на маленького человека
даже больше чем сам человек
маленькие красные каблуки
оставившие след на песке
маленькие красные губки
на которых застыл поцелуй
белое платье растоптано
словно непрочитанная записка
просунутая под дверь
волосы растрепанны словно нежность
застрявшая на пороге
маленькая маленькая кукла
тянущая тонкие руки
словно ростки к небу
возьмешь ее на ладони
и сразу почувствуешь
как сильно она
тебя любит
посмотри как трогательны
двое глухонемых
красноречиво беседующих на своем секретном
наречии в центре летнего парка
они не слышат шуршанья листвы
шума ветра, скрипа качелей
им недоступны шорох гальки
резкие крики
или доверчивый шепот
но взгляни как трепетны движения
пальцев, как эмоционально и нежно
они говорят
иногда нелепо касаясь друг друга
ладонями
словно два тюленя или две ласточки
облитые нежностью взаимного понимания
взаимной боли
и отчуждения
может весь слепящий сверкающий мир
им и вовсе не нужен?
и им хорошо просто видеть
друг друга
находя глубину в общем
взаимном молчании
общем секрете
слышать лучше
слышащих
говорить ясней говорящих
неважно что
пробудит это
в тебе
Сердцебиенье дождя
Гитарист замурованный в магнитофоне
Электричка под дикой луной
Горы синего снега
готовые к смерти
Неважно кто ты
Поэт
Инженер
Или работник ж\д
Однажды это придет
И расставит все по местам
концерт любимой г.о.
Мне двадцать два
двадцатилетние
Толкаются в первых рядах
Бесятся,
Рычат
матерятся
Я тоже толкался,
Но быстро устал
И меня оттеснили
Назад
Я прыгаю но не очень
Ору но не громко
Через пару лет
вероятно буду просто стоять,
махая рукой
а потом и сидеть
Как те чмошники в задних рядах
Старость
любовь
он был жестковат
но любовь подхватила
его
огромной ладонью
швырнула об стену
от которой он
отскочил как мячик
став значительно мягче
Сказочные горизонты
сказочные горизонты
и сказочные горизонты
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.