Бесплатный фрагмент - След на песке

Предисловие

Что есть дорога?

Без неё редко обойдется волшебная сказка. Ведь только проделав длинный путь, можно получить в конце его нечто: дар, магический артефакт.

Поэтому любая дорога — что-то вроде квеста. И награда в этом квесте зачастую: «только» благополучное возвращение. В средние века на вершине социальной иерархии находились два сословия, чью деятельность и можно сравнить с увлекательным квестом — это рыцарство и монашество. Ведь оба этих служения объединены одним принципом: и рыцарь, и монах стоят близко к смерти.

Неотъемлемый элемент любого пути — это непредсказуемость, а значит — полагание своей судьбы на милость Божию, вручение себя Богу.

И рыцарь, и монах исполняют должное, не думая о последствиях, и это объединяет их с вверяющим себя Богу странником или пилигримом. Напрасно говорят, что рыцарство кануло в Лету, и невозможно теперь его воскресить. Ведь рыцарь не тот, кто носит доспехи, а тот, кто совершает рыцарские дела. Как писал Эрнст Юнгер, — делом аристократии всегда была защита от чудовищ.

Омельченко Н. С.

Кандидат культурологии,

старший преподаватель

Института стран Востока

Пролог

Круглый год ветер пустыни дует в разных направлениях. Одинокие травинки, затерянные среди песка, чертят на нем круги, словно циркули. Их вершины клонятся к песку, и, вращаясь, оставляют вокруг себя идеально ровные линии. Потом вновь налетает ветер и предаёт дюнам новые контуры.

Ветер стирает начерченное на песке. И до самого своего увядания травинка обречена кружиться и чертить этот идеальный круг.

Рядом с кругами на песке тянутся автомобильные следы от горизонта до горизонта, — это транспорт, плывущий в дневном мареве Западной Сахары, вытягивается в линию, чтобы людям не глотать пыль, поднятую колёсами тех, кто движется впереди. Если же камни по обочинам не позволяют построиться в линию, приходится ехать колонной — друг за другом. Если окна на автомобилях отсутствуют, то песок медленно, но верно оседает на голове, попадает в глаза и скрипит на зубах, как абразив.

Фаханф

В полуночную стражу командир гуманитарной колонны, увидев на горизонте развалины распорядился загнать туда внедорожники с интервалом десять ярдов между машинами. На узкой дороге, две машины поставили носом на юг, одну — носом на север, чтобы можно было разъехаться в случае опасности. Ночевали прямо в машинах посменно. Восходящее солнце выкрасило в оранжевый цвет деревню. Повсюду были разрушенные и обвалившиеся убогие жилища, с натянутыми бельевыми верёвками, на которых сушилось различное тряпьё. Снаружи был песок, редкие кусты акаций и кучи пластикового мусора по обочинам дорог. Прислонишь руку к глазам и видишь как сверкают верхушки белых минаретов с государственной эмблемой, — на шпиле звезда, под ней полумесяц рогами вверх.

Отнимешь руку от глаз, и добавляются свежие впечатления: сетки на окнах, хлипкие дверные проёмы в раскрашенных яркой краской жилищах. Деревянные кривые двери на засовах, навесные амбарные замки, расписанные вязью. Вездесущие местные в белых или голубых одеждах, которые они называют «буба». Лица у тех, кто постарше закутаны яркими платками — бурнусами. Невысокие одноэтажные нестройные дома песочного цвета с ромбическими узорами и с обязательными параболическими антеннами. Куча брошенных прямо на улице заржавевших машин. Рядом с почерневшими остовами навален металлолом, который исполняет роль ограды.

Абду, сын Ахада, волонтёр из гуманитарной колонны разговорился с начальником местного полицейского управления Мохаммадом Юсуфом. Юсуф посоветовал, пока есть время, пройтись на рынок и по торговым рядам — купить еды в дорогу.

Столичные новости

В кабинете командующего вещи валялись в беспорядке. Создавалось впечатление, что в комнатушке с жалюзи и трёхлопастным вентилятором вообще нет ни одной прямой линии, ни одного прямого угла. Посередине комнаты косо стоял дубовый стол. За столом сидел командующий округом по имени ульд Сафар. Напротив него расположился в позе «нога на ногу» невзрачный адъютант. Лицо адъютанта не выдавало никаких эмоций. Глаза смотрели сквозь Сафара, ничего не выражая. Командующий сказал:

— Напрягите свои связи и найдите мне курьера. Я желаю, чтобы он перевёз мне деньги так же исправно, как и возил до этого, и я щедро компенсирую и его и ваш труд.

Адъютант, не меняя положения тела, ответил:

— Я уже нашёл его, сайеди. Завтра он выезжает из Мхамида. Разговор этот состоялся в пятницу. Сафару понравился уважительный ответ адъютанта. Командующий торопился покинуть страну и для этого нужны были деньги.

В субботу господина ульд Сафара нашли мёртвым в своём кабинете. Похороны поручили адъютанту. На похоронах присутствовал доктор Синан, — это он, ещё в карете скорой помощи пытался оказать первую медицинскую помощь командующему, колол стрептокиназу, делал сердечно-лёгочную реанимацию, и наконец, когда стало понятно, что все усилия тщетны, констатировал смерть командующего от инфаркта миокарда, как раз к моменту приезда медицинской машины в госпиталь. Место командующего округом занял ульд Моктар. Хаотическое расположение мебели сменилось упорядоченной симметрией. Дубовый стол перекочевал к адъютанту. Столов Моктар не признавал, — он, как и его предки, работал и принимал пищу, сидя на полу.

Населённый пункт

В час, когда на рынке становится людно на узеньких переулках толкались местные жители, бойко шёл торг. На корточках возле пластиковых вёдер и картонных ящиков сидели женщины в кожаных остромысых тапках — «бабушах», с закутанными в цветастые платки лицами. Некоторые, к повязкам, закрывающим голову и лицо, добавляли китайские солнечные очки в пластмассовых оправах, приторно покрашенных золотой нитрокраской. Неподалёку, в глубине торговища мужчины, сидя на корточках поглощали с помощью рук местную пищу из огромных глубоких тарелок. Тарелки были антикварные — с узорами. Антиквариат и кустарные тарелки последние лет пять вытеснялись пластиковой одноразовой посудой. Абду и его брат Хикмат под ручку брели по торговым рядам.

Из провианта на базаре нашлись кое-какие консервы, французские длинные батоны, арбузы с мякотью белого цвета, йогурты и картошка, (за которую пришлось очень долго торговаться). Можно было набрать и местных фруктов в дорогу, но ехать, измазавшись в сладком, не очень хотелось, — воду на марше надлежало экономить, а гигиенические салфетки в стране не продавались.

Если покинуть деревенские постройки и пройтись в город, то кривые строения можно разглядеть поближе. Изнутри они выглядели довольно уютными. Над парикмахерскими и салонами красоты торчали самодельные таблички с рисунками: — бородатый мужчина, похожий на мутировавшую в результате близкородственного скрещивания обезьяну и тяготеющие к абстракции рисунки дам в платках.

Иногда некрашеный металлолом, состоящий из различных запчастей, двигался на удивление быстро. Это был местный транспорт, представленный в основном французскими машинами. Автобусы из деталей разных цветов, под завязку наполнялись людьми и скарбом в несколько ярусов. Да так, что некоторым пассажирам приходилось ехать снаружи, как бы на запятках. За окраиной города простиралась пустыня — песок, да камни, чахлые растения и редкие кривые деревца.

Человек в джелябе

В знойный полдень, в центре города Суф, на «пятачке» под навесом сидели пять человек. Три пожилых дородных женщины, которые торговали багетами собственного приготовления, одноногий человек неопределённого возраста, просивший милостыню, и жестянщик со своим барахлом. Женщины были облачены в длинные одежды и цветные платки. Жестянщик имел мастерскую в двухстах ярдах от торговища, но выходить из под навеса и идти домой ему было лень. Бабушки позванивали дешёвой бижутерией и в шутку переругивались. Место под навесом использовалось для торга уже много лет. Брезент навеса выцвел почти до белизны.

У обочины остановилась зелёная машина с крылом розового цвета, вполне приличная по местным меркам: явных перекосов в конструкции не было, колеса были примерно одного диаметра. Из машины вышел высокий седой человек в длиннополой хламиде с капюшоном — джелябе. В руках у него был тёмный рюкзак и огромная спортивная сумка. Человек в джелябе швырнул сумку на заднее сиденье авто, закинул рюкзак на спину и положил правую руку себе на живот, немного согнувшись. Торговки, начавшие обсуждение человека с рюкзаком, предположили, что у него колика. Потом их разговор перешёл на средства, которые помогают при коликах. Человек в джелябе проследовал под навес, и стал рассматривать багеты. Звякнул мелочью и поторговавшись минут десять, купил один багет. Старухи хохотнули, любуясь тем, как он ловко торгуется, и предложили незнакомцу мяты. Мята — традиционное средство от боли в животе.

Незнакомец пошутил про ишака и женщину. Старухи начали смеяться в полный голос, хлопая себя ладонями по бокам. Гремели ожерелья на телесах, сотрясавшихся от смеха. Шутнику в джелябе предложили чая. Он не стал обижать женщин отказом. С пластиковым стаканчиком в руке незнакомец подошёл к жестянщику и завязал с ним разговор. Старушки послушали начало разговора. Обычный трёп о погоде, о здоровье, о грядущей войне.

Водитель зелёной машины с крылом цвета утренней зари копался в моторе. Седой человек в джелябе спросил у жестянщика, где тут можно набрать воды. Жестянщик, предчувствуя поживу, пригласил араба к себе в дом. Всё правила приличия были соблюдены.

Между тем машина завелась. Водитель прыгнул за руль. И тут произошло непонятное, — оставив за собой тучу пыли, машина с розовым крылом сорвалась с места. Человек в джелябе проводил её тяжёлым взглядом, после чего поторопил жестянщика и сам прибавил шаг. Когда жестянщик уже открывал деревянную дверь на кованных петлях, и просил гостя пожаловать вовнутрь, тревожный рёв гудка нарушил тишину в округе. Распугивая куриц по дороге промчался зелёный военный грузовик, беспрестанно сигналя.

На следующий день седой незнакомец в джелябе и жестянщик отбыли в неизвестном направлении и никогда более ни на «пятачке», ни в городе Суф не появлялись.

Конвой следует по расписанию

Дорога имеет свойство раздёргивать человека своими непредсказуемыми испытаниями, — холодом, жарой, остановками, сменой рулевого, долгими разговорами, спорами, и многими факторами, которых не учесть. В ночную стражу сотрудники гуманитарного конвоя попив кофе из термоса почувствовали друг к дружке взаимное расположение. Ночь была на удивление холодной. Хикмат бин Заргис, — брат Абду, волонтёр гуманитарной миссии думал о том, что всего в пятидесяти километрах отсюда, по ту сторону границы, покой стелется по песчаным площадям полуденных городов, а на улицах не стреляют. Здесь же можно было запросто подвергнуться нападению. Вдоль дороги тянулись каменные ограды, разрушенные дома со следами от пуль на крошащихся стенах.

К окончании утренней стражи экипаж сидел на ковриках, в тени тента, растянутого между машиной и песком, и пил кофе из термоса. На грунте стояла горелка, на горелке утвердилась лёгкая и компактная крышка от эллипсообразного котелка, которая в данный момент служила сковородой. На ней сочно шипели куски консервированной курицы. На пластиковой тарелке лежали кусочки нарезанных фруктов и ароматы арабского кофе и фруктов смешивались. По трассе, сигналя проносились машины в разноцветных заплатах, словно механические детища доктора Франкенштейна.

Ничего так не сводит с ума, как необходимость приготовления горячей пищи на жаре. Чем дальше караван удалялся от океана в пустыню, тем реже встречались среди каменистого и песчаного пейзажа островки растительности. И если сначала можно было, соблюдая известную долю осторожности, весело делать фото друг друга на фоне песка, то спустя день унылое раскалённое однообразие уже не вызывало никаких эмоций.

В этот раз очередную стоянку колонна сделала на территории полицейского управления, — единственного более-менее стройного колониального здания, сложенного из камней разного цвета. По периметру забора простиралась спираль Бруно. Внутри, под потолком из неоструганного бруса торчал и вращался трёхлопастный пропеллер белого вентилятора, имелся свет, холодильник и очень медленный интернет. В начале ночной стражи были слышны автоматные очереди, где-то далеко.

Когда обогрело солнце двинулись дальше. Дорогу преграждал остов машины зелёного цвета изрешечённой пулями. Правое крыло у машины было розовое. В машине увлечённо рылись два огромных солдата. Явно что-то искали. Под ногами одного из них лежала открытая и вывернутая наизнанку спортивная сумка. Сумка была набита каким-то тряпьём, явно не первой свежести. Военный грузовик стоял неподалёку. На подножке сидел с сигаретой ещё один солдат.

Сюрреализм картине добавлял чернобородый человек с белым лицом, прямым острым носом и чёрными глазами, — начальник над солдатами. Человек сидел на корточках и играл на местной короткой флейте — кыбле. Здоровые солдаты, получив от флейтиста приказ, вооружившись монтировкой, потрошили автомобиль, — отламывали дверные панели. Закончив обыск машины, оба солдата подошли к человеку с флейтой. Старший солдат открыл рот и набрал воздуха в лёгкие. Человек вынул изо рта флейту и жестом приказал солдату замолчать. Он и так всё понял. Человек убрал флейту в чехол. Потом достал из сумки ярко — синий бурнус и в три движения замотал себе голову и пошёл в селение.

Конвой двинулся дальше. Два дня прошли на погрузочно — разгрузочных и сортировочных работах. Ночевали в сарае. Наконец погрузку закончили. Построились в колонну, и через два часа, после коммутации радиостанций и поисков потерявшихся, вся колонна тронулась. Настроение улучшилось. Замыкающим шёл внедорожник, закамуфлированный наскоро из аэрозольных баллонов в зелёный и кофейный цвет. На нём красовались опознавательные знаки республики (с улыбающимся полумесяцем). Да и внешне внедорожник походил на полумесяц, — провисал посередине. Встречные машины уважительно бибикали, подмигивали фарами.

По ту сторону границы уже слышались хлопки выстрелов. Мобильные группы бандитов различных группировок заезжали на внедорожниках через пунктир границы и постреливали по медлительным блок-постам. Иногда, не договорившись о дележе добычи, бандиты стреляли и друг в друга. Гуманитарной колонне предстоял путь до Лехбета.

На грунтовой дороге тыльный камуфлированный внедорожник вдруг встал, (вроде как из-за поломки), и пришлось оперативно брать его на буксир. Пока трое человек соединяли тросом два джипа, два человека из экипажа камуфлированного внедорожника выползли наружу и встали на колено по обе стороны колеи. Абду сидел в это время за рулём своей машины, готовый по приказу тронуться. Колонна ушла далеко вперёд, велев по радио держать связь. Налетел песчаный ветерок. Когда поводок между машинами был успешно закреплён, все мгновенно повскакивали по местам, и тронулись в неизвестность. Колонну догнали у какого-то населённого пункта. Заглушили машины и зашли за насыпной габион, — армированную прямоугольную ёмкость, заполненную песком и камнями. Габион был самым симметричным сооружением среди всех окрестных построек.

Причина поломки внедорожника, который шёл теперь на буксире была очень простая, — закончился бензин. Поскольку водитель внедорожника не спешил сознаваться в своём проступке, он доложил что случилась поломка. Теперь он залил полбака из везомого в колонне неприкосновенного запаса и ходил довольный.

Под навесом царила благодатная атмосфера предбоевых сборов. Те, у кого было оружие, набивали свои магазины. Из багажника одной машины достали металлические, герметично закрытые прямоугольные «консервы», — ёмкости с патронами. Сразу возникал проблема, — чем эти «консервные банки» вскрыть. После того, как ёмкости ещё раз внимательно осмотрели нашёлся и «консервный нож» — он был прикреплен скотчем к одной из коробок. С помощью него вскрыли все имеющиеся ёмкости, — на всякий случай. Те, у кого было оружие, тут же собрались в кружок, — заряжаться. Абду мысленно содрогнулся, — выходило так, что охраняющие гуманитарный конвой ехали с оружием в рукам, но с пустыми магазинами.

Хикмат от нечего делать вызвался помочь набивать магазины патронами. Абду достал из своего ранца баллон с чёрной аэрозольной нитрокраской и учил коллег, как камуфлировать оружейные ремни, используя в качестве трафарета листики местных редких растений. Выкрасив оружейные ремни, Абду засуетился между бойцами с мотком армейской изоленты, — обматывал антабки и карабинчики на оружии (чтобы не блестело и не гремело).

Приехал пикап с солдатами, из пикапа выбрались двое журналистов. Журналисты снимали сборы, изредка выходя покурить из-под навеса на жару. Когда Абду разговорился с корреспондентом, обладателем чёрного пиджака, по имени Мигель, оказалось, что в командировку эту и волонтёры и журналисты отправились за свой счёт. Это внушало известное уважение, ибо в пословице сказано: «правого ведёт его сердце». Обладатель чёрного пиджака пригляделся к братьям. Стройный, загорелый Абду бин Заргис был невысокого роста. Одет в светлые штаны, мокасины и серую футболку. На вид, — лет двадцать пять. Чёрные коротко стриженные волосы, чёрные усы, чёрные глаза, очки. Похож на студента, — гуманитария.

Его старший брат — Хикмат был крупнее, черты лица имел более округлые и всё время улыбался. В волосах проглядывала седина, под рубашкой угадывался небольшой животик. Хикмат был похож на молодого отца семейства, что вполне соответствовало действительности.

Во двор, оставляя за собой шлейф пыли, въехал видавший виды жёлтый броневик «Панар». К бортам броневика были прикреплены красными такелажными стропами огромные целлофановые тюки неизвестного происхождения. Во время эффектного разворота одна из строп оглушительно лопнула и везомый груз в целлофане опасно накренился, рискуя слететь под заднее колесо. На площадке перед ангаром затормозил джип, с крыши которого оторвался ранец и укатился за забор. Из джипа вылез командир местных (районных) сил обороны и спросил:

— Воины, кто за трофеями поедет? Недалеко.

В джип прыгнуло два человека. Джип укатил. Но по слову берберов: скорпион — брат змеи. Это значило, что где один отчаянный, там скоро появится другой. Двое солдат подобрали укатившийся с крыши джипа ранец и положили его прямо на дороге. Прошло пять минут. Микроавтобус неопределённого цвета остановился рядом с личным составом, наехав передним колесом на лежащий ранец. Из кабины микроавтобуса показался бородатый человек в бандане и огромных солнцезащитных очках. Человеку тоже требовались добровольцы, — помочь предыдущей группе.

Микробус начала движение, когда почти на ходу в неё запрыгнул запыхавшийся Хикмат, с папиросой, прилипшей к губе. Обе машины встали на дороге параллельно гуманитарной колонне, состоящей из внедорожников различных мастей. «Панар» с тюками, однако остался на месте, — приказа двигаться не было. Абду выскочил из машины и подбежал к броневику. Постучал по броне. Постоял, подождал, — ответа не последовало и он вернулся микроавтобус.

Из джипа и микроавтобуса весь личный состав выскочил и встал в кружок. Выяснилось, что по непроверенной информации в миле отсюда группа бандитов израсходовала боекомплект и горючее и поэтому поспешила оставить позицию, не забрав с собой «Лендровер». Предлагалось взять его как трофей. Также выяснилось, что у Хикмата и Абду отсутствует какое-либо оружие. Но бородатый командир в стеклянных очках, тронутый порывом вновь прибывших поучаствовать в деле и добыть славы, распорядился выдать каждому по АК-47 с деревянным прикладом. И по два магазина на человека. Микроавтобус был набит оружием но времени копаться в «железе» не было. Абду и Хикмат призадумались: надолго ли им хватит двух магазинов? Выходило, что совсем ненадолго. На минуту боя. Если стрелять одиночными — то на две минуты. Абду надеялся, что сейчас пройдёт брифинг, им укажут их место в формации, группа поделится на тройки или пары, формация поделится на «авангард — ядро — арьергард», и начнётся действо. Но ничего этого не произошло, (каналы на радиостанциях не состраивали, аварийной точки сбора не назначали). Короткое «Вперед!» — и все растеклись по машинам. Минут пять пылили по дороге потом свернули на каменистый грунт. Хикмат, который сидел слева, переложил автомат в левую руку, чтобы удобнее было стрелять, и высунул ствол в открытое окно, однако из-за камней на дороге и жуткой тряски, удержать оружие было проблематично. Цевьё билось о дверь машины. Пришлось поставить ствол между ног, прикладом на пол. Внутри машины было душно, несмотря на то, что стёкла были опущены, а заднее стекло и вовсе отсутствовало. Хикмат поёжился, сидя на пассажирском сидении спереди. Внезапно раздался стук, как будто на крышу машины бросили камушек. В машине поднялась пыль. Переднее стекло растрескалось красивой паутиной сверху вниз. Ещё один «камушек» ударил в машину. Стало трудно дышать от страха. Хикмат сжался на своём сиденье, ожидая, что в него вот-вот прилетит кусок оболоченного свинца. Водитель, не останавливаясь, совершил разворот почти на 180 градусов и направил машину обратно, на базу. При попытке высунуть ствол в окно, когда машина подлетела на очередной кочке, Хикмат стукнул себе прикладом себе в лицо и из носа у него пошла кровь.

Джип с командиром заглох, но потом также развернулся и, что называется, «летел как бешеная верблюдица». В радиоэфире раздавался дикий визг, крики и завывания. Также к радиообмену примешивался треск помех. Кто-то зажал тангенту своей радиостанции, и забыл об этом.

А командира и новоприбывших, принявших первый бой, встречали как героев. У радиостанции сгрудились все наличествовавшие бойцы. Все слышали дикий радиообмен и звуки стрельбы, после чего стали лихорадочно собираться на выручку. Даже журналисты оперативно попрыгали по машинам, желая оказать посильную помощь. Оружие пришлось вернуть на место, — в микроавтобус. Расставшиеся с карабинами заметно погрустнели.

Когда двое бойцов в зелёной форме отворяли железные ворота с белыми надписями , в расположение батальона влетел джип. В это время, когда ворота ещё были открыты, совершенно без всякого приказа, с места сорвался «Панар». Бронетранспортёр сделал круг, примерно в километр, и, оставляя за собой тучу пыли, вернулся обратно, к месту старта. Один из пакетов с левого борта слез вниз.

Два дня прошло относительно тихо. Машины с «гуманитаркой» группировались в колонну. Прибывали ещё машины с грузом. Но что это были за транспортные средства, — разбитые, подвязанные проволокой, у многих автомобилей вместо выбитых окон была вставлена в оконные проёмы фанера. Доехали до развилки. После развилки колонна разделялась на две неравные группы, одна из которых должна была прогромыхать до Кашифа, а вторая, — пропылить до Тхишифа.

Линейные солдаты, которые стояли на пункте сбора, к проблемам собственной безопасности относились скептически. Караул всегда спал, под шум телевизора. За бубнением «говорящего ящика» невозможно было расслышать вообще ничего, и поэтому непонятно, как их ночью не перерезали сонных, прямо на их дырявых раскладушках. Если солдаты не спали, то рубились прямо на песке камешками в игру «калах», под звуки того же телевизора. Многие, имея в снаряжении ботинки неудовлетворительного качества, на службу являлись в тапках на босу ногу, что затрудняло какое-либо маневрирование на поле боя. Абду и Хикмат заинтересовались игрой. Калах — игра любопытная, не требующая ничего, кроме поля, начерченного, прямо на песке, ямок, выкопанных в том же песке и камней. Пока стояли биваком напротив бывшего здания колониальной жандармерии, осваивали эту нехитрую игру.

После мгновенно настающей ночи, уставшие люди собирались на песке в необитаемых развалинах, где много лет уже никто не жил, разжигали костёр, на котором готовили кофе или традиционный сладкий чай с обязательным листиком мяты.

Капитан

В полуночную стражу на место стоянки прибыл Капитан. Это был седой благообразный мужчина с умными, немного грустными глазами. Прямой нос, интеллигентное лицо, ранние морщинки вокруг глаз. Два или три зуба на левой челюсти отсутствовали, и у него была смешная привычка в момент раздумья, создавая во рту вакуум, втягивать щёку внутрь при сомкнутых челюстях. От этого моложавое лицо на несколько секунд превращалось в лицо человека уже немолодого и утучнённого годами. Вместе с Капитаном прибыл его ординарец по имени Хамси. Старший гуманитарного конвоя уехал не попрощавшись, а командовать группой теперь стал Капитан. Новый командир, которого стали прозывать «наш Капитан», развил бурную деятельность. Весь личный состав был поделён по принципу взаимной симпатии, на пары. В каждой паре был назначен старший.

Капитан повесил на шею чёрный бурнус, и приступил к первой стадии создания подразделения. Своё делание он обозначил как «Nigredo». Теперь гуманитарный конвой, достигнув конечной точки своего маршрута, превратился в гуманитарное подразделение.

Капитан собрал личный состав, — волонтёров и служащих и сказал им:

— «Друзья! Вам придётся вооружиться, а также обучиться тактическому взаимодействию, иначе бандиты убьют и нас и гражданских из этой деревни. Примите этот факт, как должное и не спорьте. Кто хочет уйти сейчас, — берите жалование и уходите!»

Разумеется, желающих уйти не было. Местные жители покидали обжитые места, но эвакуация могла затянуться на месяцы, — люди покидали единственное жильё, следовало соотнестись с родными из других населённых пунктов. Уезжать в неизвестность, — дураков не было.

Каждого волонтёра вооружили, — приезжал тот самый микроавтобус, на котором была сделана неудачная попытка съездить за трофеями, и привёз много «железяк». Самый приличный кабинет жандармерии стал оперативным штабом. Туда принесли стол, самодельный табурет, вешалку для одежды и железный французский сейф. Вещи в командирской комнате располагались строго под определёнными углами, и горе тому, кто задевал вешалку или пробовал подвинуть стол. Сдержанно Капитан требовал придать мебели надлежащее положение. Спал командир на пенополиуретановом австрийском коврике в английском зелёном спальнике, головой к выходу, и всегда с оружием под рукой. От подчинённых требовал того же.

Местные привыкли есть из руками общей тарелки, сидя на полу. Капитан и ординарец Хамси тоже столами не пользовались, кушали с помощью своих собственных компактных столовых приборов, сидя на полу в своей, как они говорили, «норе». У капитана была привычка: при покупке еды он торговался так, как и не снилось местному населению. Не повышая голоса, и не проявляя эмоций, он сыпал шутками и цитатами из классиков. Естественно, в селении у капитана появилось много почитателей. Простые люди любят тех, кто разговаривает как книга. Устроили нечто вроде полевой кухни, в центре населённого пункта. Поставили здоровый тент, укрепив его оттяжками, внутрь перенесли ёмкости с водой, мешки с провиантом и баллоны с пропаном (по-местному, — «цилиндры»), установили плитки. Вокруг продуктов и газовых горелок собралось общество хозяюшек в платках, которые за плату в виде еды и продуктов, предлагали помощь в готовке. Трёхразовое питание для всего личного состава, а также для местных было обеспечено в рекордно быстрые сроки. Солдат и специалистов кормили получше, местных — похуже. Когда продукты заканчивались, приезжал микроавтобус и оттуда выгружали мешки с картошкой, муку и прочий провиант. Квартировали в необитаемом полуразрушенном крепостном сооружении из рыжей глины, которые местные называли «кзар», а пришлые, — «касба». Высокие пирамидальные постройки кзара не сохранились, однако стены были высотою, — шесть, футов в самом высоком месте и два фута там, где глина искрошилась и имела рукотворные проломы. Касба была разбита капитаном на сектора, и за каждой парой закреплялся её сектор ответственности. Для жилья обустраивались в целых строениях кзара. Все окна или проёмы, выходящие наружу были затянуты сетками.

В непроглядную ночь, когда кажется, что звёздное небо опустилось почти на острие минарета, личному составу строжайше запрещено было пользоваться любыми фонариками. Даже те фонари, которые имели красные фильтры, были запрещены. Все сотовые телефоны были сложены в коробку к ординарцу Хамси под роспись.

Потом капитан произвёл ревизию умениям личного состава. Хикмат решил блеснуть знаниями, (в надежде поразить командира), и произнёс как магическое заклинание формулу тысячной:

— «Д» равно «в» умножить на тысячу и поделить на количество угловых минут, которое занимает «в».

Капитан даже бровью не повёл, но через два дня Заргис пополнил ряды мортирной артиллерии.

В отсутствие французских специалистов местные военные, (неплохие в общем-то и исполнительные ребята), не смогли понять для чего нужны следующие предметы обихода:

Тренога от буссоли цвета хаки, (или «трипод», как его обычно называли). Буссоль на шаре в коробочке. Канадский лазерный прибор разведки в кофре с мини-триподом, пультом управления, зарядкой и кучей проводов, а также матерчатой сумкой для переноски. Ещё имелась артиллерийская панорама в бакелитовой коробочке. Ну и гвоздь программы — 120 мм мортира. В прогнившей деревянной укупорке ждал своего часа боекомплект. В недрах укупорки были даже патроны 12 калибра с флажком, для определения силы и направления ветра. Это Хикмат вычитал в дряхлой, заляпанной солидолом инструкции. Патронами надо было стрелять строго вертикально вверх из специального приспособления типа ракетницы. Ракетницы в комплекте не оказалось.

Среди солдат из подразделения, которые немного устали от ежедневных кроссов, тактики и строевой подготовки, нашлось немало добровольцев в артиллеристы. Думали, что найдут себе, таким образом, синекуру, ибо по слову туарегов, — «яйцо сегодня лучше, чем курица завтра». Поскольку лафет был неисправен, мортиру решили возить в кузове грузовика. Надо было видеть местные грузовики, созданные из заплаток автомобильного мусора, чтобы понять, что машину искали очень долго. Но ведь недаром сказано, — «кто спрашивает путь, тот не заблудится!» Нашли, (с трудом), грузовой «Форд» ярко-синего цвета. Новоявленные расчёты под громким руководством кэповского бородатого ординарца Хамси учились слаженно (и без травм) упаковывать мортиру в кузов и, что самое главное, доставать её и утверждать на грунте. Сам капитан, в компании Абду мотался, чуть ли не в столицу за нитрокраской в баллончиках, чтобы придать грузовику хоть малую толику мимикрии под песок. После их возвращения начался процесс совместного творчества по перекраске грузовика в розово — кофейные тона. Из принадлежностей лафета оставили ломы, — доставать засевшую после стрельбы плиту из грунта.

Опасаясь нападения бандитов на автомобиле ездили так: Капитан спереди справа, держа оружие в левой руке, Хамси- за рулём. Хикмат располагался сзади на рюкзаках ровнёхонько посередине, там, где у обычных машин сиденье, и с автоматом в левой руке, смотрел за левой стороной. Абду сидел на ящике сзади — справа и контролировал свой сектор. В случае нападения с тыла можно было развернуться назад и стрелять через пустой оконный проём, стыдливо прикрытый целлофаном.

Теперь Абду учился сноровисто расставлять буссоль, с помощью двух компасов определять линию север-юг и выставлять воздушный пузырь уровня по центру. Дела шли довольно неплохо. Когда начались цифры, что начертаны на красном и чёрном лимбах, стало ясно, что артиллерия ни в коем случае не синекура. Наводчик мортирного расчёта в это время учился ставить панораму в кронштейн, и привыкал считать плоскую землю в угловых минутах, соединяя, таким образом, пространство и время. У тех, кто не носил бурнусы или платки — шемахи на шее появлялись язвочки от автоматного ремня. Приходилось спешно приобретать синюю материю и повязывать в качестве шейного платка. Это было не здорово, — синий цвет очень сильно демаскировал.

После ужина, пока солнце ещё не закатилось, поступила задача состроить панораму с буссолью. Остаток светового времени потратили на то, чтобы наводчик «привёл» голову панорамы на буссоль, доворотом мортиры по горизонту. После энергичного вращения маховика мортира сместилась ненамного. Дальше нужно было менять положение либо миномёта, либо буссоли. Пришлось Абду перетаскивать трипод за мортиру, прямо в створ панорамы и заново выставлять магнитный север и вылавливать пузырёк уровня. Сиди Хамси, выполнявший обязанности старшего офицера батареи, ругаясь последними словами, пересчитывал цифры для стрельбы. На боку у него висел самодельный чехол для блокнота, калькулятора и карандашей. Тема занятия была, — «стрельба с закрытой позиции».

Помимо буссоли, пришлось разбираться ещё и с лазерным прибором. Благодаря местному медленному интернету, артиллеристы нашли к нему инструкцию на английском. Аккумулятор был уже давно разряжен, и поэтому его требовались зарядить. Для зарядки пришлось делегировать одного из солдат к местному, у которого имелось бесперебойное электричество. Господин Шариф с седой бородой весьма активно пользовался в хозяйстве солнечными батареями, поэтому они вдвоём с солдатом весь день провели в весёлой беседе, пока прибор заряжался. К окончании утренней стражи парень вернулся с мешком картошки и двумя килограммами мяса, которое тотчас же было пожарено и съедено без остатка. Таскали прибор в английском противогазном чёрном кофре из кордуры, как правило, на поясе, а точности добивались, используя дистанционное управление с двумя кнопками. При засечке разрыва мины, Хикмат с Хамси сидели или лежали в песке лицами в разные стороны. У Хамси был пульт, у Хикмата прибор. Наведя прибор на султан песка и дыма, Заргис шептал: — «Давай!» — и Хамси тотчас же давил на одну из кнопок. Хикмат ждал, пока луч лазера слетает до облака разрыва и возвратится обратно (пара секунд), и сообщал громко и отчетливо высветившиеся цифры, соблюдая одно правило. Правило было лёгкое: сообщать цифры по отдельности во избежание путаницы: например «пять тысяч шестьсот семьдесят» произносилось как пять, шесть, семь, ноль. Тот, кому сообщали цифры должен внятно их повторить.

Дошло до того, что даже достоинства купюр и цены на товар, Хикмат проговаривал отдельными цифрами, словно ребёнок, ещё не умеющий работать с числительными.

Выглядело это на рынке примерно так:

Абду: «Сколько стоит багет?»

Хикмат: «Пять. Ноль. Ноль.»

Отпрыска волка не перевоспитать

Рассказ Хикмата

В полуночную стражу, тихой и звёздной ночью нас сдёрнули по тревоге на стрельбу. Те, кто присутствовали в кзаре, собрались быстро. У каждого из нас был лёгкий комплект, но в ранцах прятались до ночи пуховка или джеляба, либо что-нибудь тёплое типа одеяла. Капитан любил повторять нам прибаутку амира Наполеона, что у каждого в ранце может быть помимо барахла ещё и палка полководца из дуба — маршальский жезл. По ночи песок на склонах барханов твёрдый, — не проваливается и не засыпается в обувь. Встали тихо на полузакрытой огневой позиции, в ложбине между двумя барханами. Мы с сиди Хамси поползли на бархан, наказав шепотом ребятам из охранения, перед тем, как открывать огонь, на всякий случай, спрашивать пароль. Через пять минут последний ящик с минами был поставлен у мортиры. Наводчик стоял, согнувшись у панорамы, с химическим источником света в кулаке, готовясь подсветить шкалу. Мы с сиди Хамси лежали на бархане и ждали целеуказания. Цели и всё, что мы видим указывали «по циферблату часов». За «12 часов» принималось основное направление стрельбы. Если группа шагала на марше, — «12 часами» считали направление движения. Охранение лежало в круговой обороне. Холодный зелёный свет химического источника освещения просвечивал через неплотно сжатый кулак наводчика, словно тот держал в руке огромного светлячка.

Все замерли в ожидании на целых десять минут. Потом холод ночной пустыни стал одолевать личный состав и то тут, то там еле заметные на фоне тёмного неба, возникали силуэты людей из охранения, которым полагалось вообще лежать на песке, не шелохнувшись. Как суслики в разных местах, они становились на колено, стояли несколько секунд, потом ныряли обратно в песок. В течение следующих томительных десяти минут наш бравый капитан остановил эти поползновения, неизвестно каким способом. Так всю ночь и провалялись, пытаясь согреться, на одной позиции.

В окончание утренней стражи, когда солнышко едва обогрело, наступило блаженное потепление. Потом, ближе к полудню, когда солнце переместилось на юг, начался знойный ад. Многие ребята употребляли очень большое количество воды, совершенно не заботясь о том, что после такого восполнения жидкости, сердце начинает колотиться, как язычок в будильнике. А вода всё равно выходит с потом, не давая опившемуся ничего, кроме усталости. Примером для подражания был капитан, — он только смачивал губы водой в дневное время, либо делал глоток, долго полоскал рот, а потом глотал воду. Вдоволь он напивался чаем, как правило, в начале вечерней стражи, после захода солнца за горизонт. Из выцветшего брезента мы соорудили навес, куда через каждые два часа приходили поваляться парни из охранения. Место выбывшего моментально занимал тот, кто уже отдохнул, и так каждые два часа. Нашлось и пожевать: бананы, испорченный йогурт, в режиме строжайшей экономии вода в пластике. Потом на наше счастье приехал «Сарацин», который встал в пятистах ярдах. Броневик привёз ещё один тент (для экипажей, старших офицеров батареи и расчёта), и вожделенные рационы питания. Следующий день мы провели на той же позиции между барханами. Полуденный зной мы переждали и кое-как дожили до заката. Тени удлинились, солнце сползло за дюны, дав песку оттенок красного. В свои права вступала вечерняя стража. Как говорит пословица: «закончил дела и заночевал в бархане». Полчаса мы поблаженствовали, затем начался холод. Капитан, понял, что в случае внезапной стычки, если противник окажется настырным, и попытается зайти нам во фланг, мортиру придется бросить, положив в качестве прощального привета в жерло две мины. Вдруг враги захотят «дёрнуть на за верёвочку» спуска. Тент, в случае аврала, выпало складывать нам с Хамси. Положив руку на голову, следует сказать, что ночью всем так не терпелось смыться с места и оставить орудие на поле, что никто почти не спал. Прошла ещё одна холодная ночь. Нагретые и отсыревшие к утру спальники и одеяла переходили от одного человека к другому. Утренняя стража завершилась восходом и прибыл второй «Сарацин» с едой, водой и доброй вестью: надо сниматься с места и возвращаться в касбу, — грядёт военачальник с проверкой боеготовности. Расчёт расстроился, — опять грузить тяжёлую мортиру в кузов грузовика, отдавливая пальцы.

Помывшись в импровизированном душе и отдохнув, седой капитан придумал новую затею. Я должен был расставить буссоль, сориентировать её по компасу, выставить по уровню, а потом соединить с лазерным прибором (мы называли его «лазер»). На получившуюся конструкцию пришёл смотреть весь личный состав. Там, где в касбе тянутся в ряд, на восток, разрушенные строения из жёлтого камня, перемежающиеся с развалившимися стенами и пустыми деревянными дверными порталами, мы низко установили трипод, на него буссоль, а на неё с помощью специального кронштейна — лазер. Получившееся чудовище на трёх ногах в практических стрельбах применить было никаких нельзя, однако для придания важности процессу стрельб, — вполне подходило.

Итак, трипод с нечеловеческой головой многоглазого киборга (буссоль + лазерный прибор), стоял, внушая ужас, на окраине касбы и глядел своими окулярами в пески эрга. Под триподом сидели на горячем песке мы с сиди Хамси. У Хамси в руке находился дистанционный пульт от лазерного прибора. Мортира была многократно пристреляна по мишени, — остову машины. Поскольку время приезда амира нам известно не было, мы натянули тент между стеной и песком, приволокли силуминовый китайский поднос, и пили матэ из маленьких стаканов. Вечером мы с Хамси перетащили наши спальники и коврики из пенополиуретана к треножнику и обустроились у его подножия. В нашу стражу мы бодрствовали и грызли подтаявшие шоколадные батончики, стараясь громко не шуршать обёрткой. На теле мортиры с помощью местного мастера мы сделали неприметную гравировку на память — пальму с нашими инициалами, отдав за это почти три тысячи местных денег, — угий.

Зимнее солнце рыжих дюн

Кинан поймал красный «пети такси» и доехал до рю Скалия 4, где находился отель. В отеле был уже два дня, как забронирован номер. В саму узкую улочку проехать было невозможно, и, высадившись из такси, Кинан решил проконсультироваться у местного жителя, куда идти. Отель, расположенный в самом углу на слиянии двух узеньких улочек запирался на железную дверь с замком. На дверях висело массивное кольцо — ручка. Изнутри это был классический «Риад»: здание с двориком-колодцем. Узорные кафельные полы, кафельные стены, деревянные спиралевидные колонны, цвета тёмного ореха, обшарпанные, поновлённые стены голубого цвета. Узкие лестничные пролёты, — почти что корабельные трапы с крутым наклоном. Комнатки небольшие, но с высокими потолками, резные ставни на окнах, выходящих в сумеречный внутренний прямоугольный двор, в котором пара молодых местных выясняла свои отношения на повышенных тонах. Стены и потолки комнаты, да и всего риада, были украшены лепными меандрами. Кинан сбросил вещи в номер, оплатил одни сутки, и за перекусом болтал о том, о сём с хозяином.

В полдень он прошёлся по узким улочкам и вырулил на площадь с красивыми воротами восточного типа с узорными арками. Дальше был вещевой рынок. Там продавалось тряпьё неплохого качества, сувениры, украшения, зажигалки, часы, колониальные чёрно-белые журналы, — наследие французского прошлого. Чуть дальше, под открытым небом продавались фрукты, и овощи. Дальше начиналась тень и вход в исторический центр города, — «медину» с узенькими улочками. На рынке царили пряные ароматы специй и кофе, вонь разделываемого мяса и птицы, запахи жареной рыбы. Кто был на восточном рынке хоть раз, узнает эти запахи из тысячи других. Кожаные куртки, тапки, сумки из верблюжьей кожи, бижутерия, украшения, и конечно, джелябы на любой, казалось бы, вкус и цвет. Он следовал по лабиринтам медины мимо снулых куриц, которых рубили тут же, при клиенте, мимо харчевен, где давали мясо и вездесущий таджин, мимо хелперов — попрошаек, которые норовили показать гостям медину. Около развала с книгами Кинан встретил своего товарища — суфия Синана. Кинан и Синан заходили в древние медресе, где в центре плиточного пола находился фонтан, а стены были украшены древней вязью, выдолбленной на камне и в дереве. Они пели в лавках музыкальных инструментов, чтобы хозяин лавки смог записать это на рекордер и выставлять как рекламу, и всё ради того, чтобы суфий купил найденную на верхней полке местную флейту — «кхыблу» со скидкой. Они шныряли в лабиринтах комнат вторых этажей, окна которых выходили на центральный двор медресе. В час дня Кинан усмотрел металлический чайник с чеканкой, и начал за него торг с продавцом. Позже к нему присоединился Синан. Они сбрасывали цену, взывали к свидетелям, плевали под ноги, и три раза намеревались демонстративно уходить. Кинан, вертя чайник в руке, читал стихи продавцу с огромным шрамом поперёк лица, и требовал снизить цену. В итоге, заплатив 50 дирхам (вместо предложенных 1050), Кинан и Синан, довольные, пожали хозяину лавки руку. Продавец напоил их кофе. Сделка доставила удовольствие и продавцу и покупателям и зрителям. Потом Синан и Кинан поднялись на крыши красилен, откуда, под едкий запах, созерцали как выделывают и красят шкуры различных животных в круглых, древних каменных ёмкостях. На крыше, запертые в своих клетках, лаяли сторожевые псы. Пришло время покинуть медину. На рю Скалия ждал их таксист. Кинан и Синан погрузили вещи в тёмное такси, и поехали на юг страны. Дальше, в глубину горной гряды, склоны становились более снежными. По обочинам дороги стояли прокатные салазки ярких цветов. По склонам каталась детвора. На одном из склонов, откуда открывался чудесный вид на цветущую зелёную долину и квадратные светлые домики, сделали остановку. Пожилой местный на стоянке торговал «древними окаменевшими трилобитами», которые конечно же, были подделкой. За окном машины проносились пыльные улочки, полные скучающего и работающего народа, пальмы, голубые воды вальяжно текущей реки, жёлтые дома, рекламные вывески, портреты короля, ишаки, цветные такси, мототелеги, автобусы. Горы на горизонте походили на перевёрнутые вверху дном большие лодки.