Если взять карту СССР, да, той самой великой, еще существующей тогда страны и провести линию от Москвы на восток до Ижевска, а потом отмерить на ней середину или около того и поставить точку, то примерно в этом месте обнаружится районный городок Придольск. Ничего особенно, таких населенных пунктов на территории страны десятки. Деревянный центр, панельные окраины. А еще завод. Там изготавливают различные технические фаянсовые изделия: изоляторы всех размеров, лабораторную посуду, тех же «белых друзей человека» — унитазы и раковины. И швейная фабрика для баланса. Ближние улицы к заводу, в основном двух-трехэтажки заводских общежитий и коммунальных квартир.

В одной такой квартире, на втором этаже панельной трехэтажки, жили две семьи: Ларионовы и Межидовы. Третью комнату занимали две чопорных престарелых сестры. В четвертой обитал тихий алкоголик дядя Вася. У Ларионовых, старожилов этой квартиры, Марии и Александра, детей было двое: Костя и Ольга. Семейная пара, когда супруга, крепкая и немного полноватая, на полголовы выше своего мелкого и тощего мужа. Межидовы переехали в освободившуюся комнату коммуналки когда, по недавним подсчетам, Косте, старшему Ольгиному брату, исполнилось два года. Как раз за месяц перед рождением Ольги. Старший сын Межидовых — Ибрагим был моложе Кости на полгода, Ольга — старше Аминат на два месяца. А еще с ними жила вечная, неизменная нянька всех детей, и своих внуков и соседей, теплая, необъятная, ласковая бабушка Зухра или Зула, как по-детски называла ее Ольга.

По национальности соседи были чеченцами, но тогда, в СССР, это никаких отрицательных эмоций не вызывало. А хоть китайцы, хоть чуваши, лишь бы люди хорошие!

Когда родилась Аминат, ее мать, тетя Динара, после родов тяжело заболела и попала в больницу почти на два месяца. Была тяжелая операция, врачи с трудом спасли ей жизнь. И все это время Ольгина мать кормила грудью не только свою дочь, но и соседскую девочку. Молока хватало, однако хоть не сцеживаться. И продолжала кормить почти до года. Бабушка Зухра, мама тети Динары, нянчилась с мальчиками. Неудивительно, что дети дружили. Даже в любых списках фамилии стояли рядом — Ларионовы и Межидовы. Все четверо русые, только глазами различаются. У Межидовых, и у сестры и у брата, глаза карие, У Ларионовых — серые.

Их вовсе не интересовали никакие национальные различия, даже то, что бабушка Зухра с большим трудом говорила по-русски. Ольга, к ужасу родителей, первые годы изъяснялась на жуткой смеси русского и чеченского. А потом уже свободно болтала сразу на двух языках. Когда чужой язык постоянно слышишь с малолетства, он прививается как-то на удивление быстро. Глава семьи Межидовых, дядя Муса, коренастый, горбоносый, с карими глазами чуть навыкате и густущей шевелюрой темно-русых волос, с аккуратной, тоже русой бородой, дома жил редко, постоянно калымил на разных шабашных стройках. Приезжал с богатыми подарками для всех, привозил множество очень вкусных лакомств, перепадавших и соседским детям.

У Ольгиной матери на заводе всегда было очень строго с больничными листами, наличие которых, мягко говоря, не приветствовалось. И, если болели дети, а Ольга до школы и в младших классах умудрялась подхватывать ангину не меньше четырех раз на году, с ними обычно оставалась бабушка Зухра. Ухаживала, присматривала, рассказывала множество странных сказок, воспевающих лихую доблесть непобедимых и хитрых чеченских джигитов. У нее даже самые простые сказочные герои, например, комок глины и яичная скорлупка отправлялись угонять чужие табуны. Но, по детству, казалось, что именно так и должно быть.

Рассказывала бабушка Зухра и про свою религию — ислам. За рукоделием руки заняты, а язык свободен. Зухра была правоверной мусульманкой и конечно, рассказывала, что Коран — «Мать книги», находится под престолом Аллаха. Первая сура, то есть глава — «аль -Фатиха» — «Открывающая (книгу) " содержит всего семь аятов (стихов); и употребляется как молитва, своего рода мусульманский «Отче наш». Ее выучили назубок не только ее внуки, но безошибочно могла воспроизвести и Ольга. Про хаджи рассказывала, которые обязательно должен совершить каждый правоверный мусульманин. И показывала старинные янтарные четки, которые еще дед самой бабушки Зухры, тоже Ибрагим, привез из священной Мекки, совершив хадж. Это ж сколько лет назад было! Семейное предание, не иначе. Не раз бабушка Зухра повторяла сказание о пророке Ибрахиме, в честь которого был назван внук, прогнавшем дьявола в долине Мина близ Мекки. Страшным голосом вещала она про двух ангелов — опрашивателей и истязателей, которые являются к погребенному мусульманину. Для того, чтобы помочь опрашиваемому, на кладбище, после ухода провожавших, у свежей могилы остается мулла, подсказывающий усопшему, что тому отвечать этим ангелам — Мункиру и Накиру. Вещала про сказочной красоты белоснежную кобылицу по кличке Маймуна, что значит Счастливая, на которой разъезжал Адам по раю. И были у той кобылицы крылья: одно из жемчуга, другое — из кораллов.

Из-за Корана, старинного, в тяжелом, кожаном переплете, Ольга однажды подралась с Ибрагимом. Она хотела заглянуть под обложку, но, не на шутку разъяренный Ибрагим оттолкнул ее с криком, что кяфирам, то есть неверным, нельзя прикасаться к священной Книге. Обиженная Ольга яростно отхлестала его по голове круглым, вязаным ковриком и убежала к себе в комнату. Не разговаривали почти два дня.

Опять-таки из-за религии досталось, чуть позднее, но уже полотенцем, и Аминат и Ольге. Они, поспорив, какая религия главнее, надумали измерить по толщине Коран и Библию, чтоб, наконец, решить: которая книга окажется толще, та и важнее.

Аминат тихонько прокралась и ниткой измерила толщину бабушкиной священной книги. Потом девочки спустились на первый этаж, где, в четвертой квартире, жила баба Настя, известная всем богомолка. Приняла она девочек сначала очень ласково, но, едва только услышав, зачем к ней явились подружки, с громкими возмущенными криками, свернутым жгутом кухонным полотенцем выставила греховодниц на улицу. В панике Аминат даже потеряла заветную ниточку. А больше ни у кого из знакомых Библии дома не было. Так и не получилось померить.

Родители Ольги вообще религией не увлекались. Только бабушка в деревне каждое лето потихоньку, но очень настойчиво, учила внучку азам православия. Ольгина мать работала на заводе на конвейере, то в первую, то во вторую смену. Отец вечно пропадал в гараже — слесарил. Тихая и молчаливая тетя Динара трудилась на швейной фабрике. С детьми, со всей четверкой, оставалась бабушка Зухра. Кормила после школы, следила, чтоб чего не нашкодили и уроки выучили. Главное было, показать тетрадку до выполнения домашнего задания и потом, что записей прибавилось. Как сделали — неважно. Бабка была малограмотна. Поэтому, наверное, отличников среди ее подопечных не было. Мальчики перебивались с троек на четверки, девочки ходили в «хорошистках». За двойки детей все дружно ругали, не разбирая, кто свой, кто чужой, а то могли и выпороть, поэтому «неуды» старались не получать.

Заплетать по утрам девочкам косы, пока они не научились делать это самостоятельно, тоже помогала бабушка Зухра, не позволяя Ольгиной матери, если она уходила на завод в первую смену, будить девочку слишком рано. У Аминат косы выросли густущие, на зависть, видимо в папу удалась. У Ольги — так себе, средненькие. Она кое-как дотерпела с ними до шестого класса и под возмущенные причитания старших пошла в парикмахерскую и обрезала их так, чтоб волосы чуть плечи прикрывали. Аминат сохранила свое богатство до самой свадьбы.

Зато Ольга, единственная изо всей четверки, ходила в танцевальную студию. Она пробовала одно время уговорить на это дело Ибрагима, когда у нее не было постоянного партнера. Но, соседу, похоже, медведь на ухо наступил. И наступил хорошо так. Он совершенно не чувствовал музыки, но очень любил смотреть, как танцует Ольга. Тетя Динара гордилась ее успехами не меньше, чем Ольгина мать и шила девочке роскошные платья для танцев. Особенно хорош был костюм для индийского танца, обшитый блестящей органзой. Даже дядя Муса, как раз навещавший семью, восхищался танцем и шутил, что если бы Ольга жила в Чечне, то ее после такого выступления непременно бы украли. Тетя Динара замахала на него полотенцем и потребовала, чтоб он немедленно прекратил дразнить и пугать ребенка. А он смеялся и говорил:

— В русской Ольге, пожалуй, больше южного огня, чем в моей собственной дочери. Даже если бы она родилась парнишкой, то все равно, никому бы не поддалась. Такую и замуж брать страшно — слишком непокорная, и не перевоспитать ни кнутом, ни пряником.

— А я и не собираюсь никогда замуж выходить!

— Папа, я женюсь на ней. — Незамедлительно выпалил Ибрагим.

— Такими словами не бросаются, сын.

— А я правду говорю. Вот только школу закончу и женюсь. Денег заработаю на выкуп.

— Щас- с- с! — Возмутилась Ольга, — не нужны мне никакие мужья.

Взрослые от души смеялись.

***

Самое интересное место для гуляний, конечно, железная дорога. До станции далеко, но сами железнодорожные пути находились в конце улицы. Только еще с километр потом пробежать пустырем и вот они, вернее, как тогда говорили — линия. После школы, если была хорошая погода и удавалось улизнуть от бабушки Зухры, вся компания отправлялась туда. По бокам узкой гравийной тропочки возле полотна высокой стеной стояла цветущая, пряно пахнущая пижма. Ее желтые таблеточки цветов собирались в плоские щиточки соцветий. Она хорошо ломалась и можно было устроить шуточный бой таким веником. Предзакатное солнце било в лицо и зажигало красными бликами рельсы. И резко, привычно пахли креозотные черно- бурые маслянистые шпалы. Если к ним притронуться, то руки долго-долго не отмоешь, ни мгновенно въедающуюся черноту, ни запах.

Можно лежать на плоской крыше чужого сарая, забираясь туда по сложенной позади сарая высокой и длинной поленнице дров, и наблюдать за проходящими поездами. Хозяин, одинокий, хромой старик, гонял надоедливую молодежь. Но догнать, естественно, не мог и только грозил вслед костылем и ругался. Костя потом придумал как с ним поладить. Они с Ибрагимом приносили из колонки и ставили ему на крыльцо два ведра воды, старясь на глаза хозяину не показываться. За это старик старался их компанию не замечать. И периодически, поднявшись на крышу, ребятишки обнаруживали там то пару больших подсолнухов, то яблоки или огурцы в тряпичной сумке, как бы невзначай заброшенной хозяином наверх. Поезда можно было определить даже закрыв глаза. Если просто грохочет мимо, значит, это пассажирский идет. А когда товарняк проходит, тогда весь сарайчик от земли дрожит. И где-то внутри, на полке, брякают, позвякивая друг о друга пустые бутылки или банки.

Можно далеко уходить в одну сторону вдоль пути, а возвращаться с другой стороны. Попадались разные интересные камешки. Разноцветная галька, кусочки всякой руды, но чаще всего уголь. И бурый и черный, иногда поблескивающий сколами антрацит. А однажды Ольга нашла маленький плоский треугольный камешек Куриного бога. Светло-серый, с коричневой галочкой прожилок посредине. И со сквозной дырочкой. Говорят, что если через эту дырочку посмотреть на солнце и загадать желание, то оно непременно сбудется. Жаль, только загадывать можно только два раза в год. В день, когда светлое и темное суток равны друг другу. День весеннего или осеннего равноденствия. Она ни за что не согласилась его менять. Сама сплела косичкой красный шелковый шнурочек и повесила камешек себе на левое запястье. И носила его уже больше года, снимая только в школе, потому что учителя ругались.

Девочки перешли во второй класс и проучились уже три четверти, когда Аминат обожгла себе кисть левой руки. Опрокинула кипящий чайник. И на Ибрагима свалилось еще одно поручение, после школы водить сестру в больницу на перевязку. Тетя Динара договорилась с хирургом, и ребятишки подходили к приемному покою. Костя с Ольгой их сопровождали.

Вот и в тот день они подошли к высокому крыльцу стационарного корпуса. Им повезло. У центрального входа толстая тетка торговала печеными пирожками. Деньги у Ибрагима были. Он купил по пирожку на каждого. Свой нетерпеливо разломил пополам, откусил почти половину. Дал откусить Аминат. Остальное отдал Косте. Тот положил надкушенный пирожок в пакет к остальным, обещая сохранить до их возвращения. Они свалили все портфели кучей и сели ждать. Костя подал пирожок Ольге, взял свой, остальное убрал в портфель.

На скамейке у противоположных перил сидел высокий, тощий, очень коротко стриженный взрослый парень в полосатой больничной пижаме. И он жадными, голодными глазами смотрел на их пирожки. А пирожки вкусные. Большие, в меру поджаристые. С картошкой и луком жареным Так смотреть нарочно не притворишься. Ольга поднялась, подошла к незнакомому парню и спросила:

— Ты тоже пирожка хочешь, да?

Разломила свой пирожок пополам и протянула:

— На, ешь.

И смотрела как он ест, стараясь делать это аккуратно. Прикончили пирожок они почти одновременно.

А потом Ольга, повинуясь какому-то внутреннему чутью развязала бантик красной ниточки на своем запястье и подала на ладошке этот камешек незнакомому взрослому парню.

— Не грусти! Болеют недолго. — сказала она тогда. — Это бог куриный. Я сама его нашла. — А еще сказала: Это тебе на счастье, на удачу.

Дотянулась и по щеке незнакомца погладила.

— Ты чего?! — возмутился Костя — Мне пожалела, а чужому парню отдала!

— Не шуми. Е я знаю, ему этот бог куриный сейчас нужнее. Я, если еще один найду, обязательно тебе подарю.

Бабушка Зухра старалась воспитывать девочек, как издревле полагалось, обучая всяким рукоделиям. Показывала, как вязать крючком и на спицах, так как сама зарабатывала на жизнь тем, что вязала на продажу бесчисленные шапочки и носки. К ней домой периодически приходила толстая торговка с рынка, какая-то дальняя родственница, и скупала все связанное оптом. Аминат отличалась большим терпением и усердием, а Ольге милее было побегать с мальчишками во дворе, играя в войну или в прятки. Или, в той же мужской компании, лазить по чердакам за дикими голубями, выискивая белых или пестрых, которых можно было продать голубятникам и купить на эти деньги ирисок и мятных сосачек. Она с превеликой неохотой садилась за женское рукоделье и недовольно кривила губы, просчитывая ненавистные петли и накиды. Но бабушка Зухра была неумолима, а рука ее тяжела и стремительна. Так за волосы оттаскает или за ухо — мало не покажется. Пока не выполнишь положенного урока, никуда из комнаты не уйдешь. Еще с детского садика сажала девочек вышивать самыми разнообразными способами, ужасаясь неровным Ольгиным стежкам. И выучила-таки даже ее, лентяйку. При нужде Ольга могла вполне прилично хоть вязать, хоть шить, хоть вышивать, но только под настойчивым принуждением, не иначе.

Годам к двенадцати Аминат вязала шапочки и всяческие салфетки не хуже самой бабушки. А по скорости даже обгоняла наставницу. Ольга, скрепя сердце, ковыряла к этим замысловатым шапочкам простенькие шарфики из той же пряжи. Пробовала жаловаться матери — бесполезно. Мать стыдила ее, что на такую бабушку богу молиться нужно, всему женскому научит. Что могла бы и понять, что им с отцом некогда, домой только спать, нужно зарабатывать на жизнь. А отец периодически забирал мальчишек в гараж. Тоже учил. Учеба эта оборвалась, когда Косте исполнилось четырнадцать, а Ольге двенадцать. Отец умер. Всю жизнь возился с машинами, от машины и погиб. Его задавили пятящимся «Кразом» возле самого гаража. Такого щупленького и «Кразом»… Хоронили отца в закрытом гробу, и Ольга так и отказалась воспринимать его как умершего. Ушел и все.

Уже распускала душистые тяжелые кисти сирень во всех скверах и палисадниках под окнами домов, буйно желтели одуванчики, когда дядя Муса, на следующий же день после очередного приезда, как было принято, повел всех ребятишек гулять. Аминат держалась вплотную возле него, то и дело мимолетно касаясь ладошкой рукава легкой отцовской куртки. Ибрагим с Костей по взрослому, как-никак по четырнадцать исполнилось, шагали впереди. Два неразлучных друга, и такие разные: Костя высокий и худощавый, совсем еще мальчишка, а Ибрагим более плотный, шире в кости и выглядящий намного взрослее. Уже и пушок над губой пробиваться начинал. Южная кровь.

Мальчишки самые первые и обнаружили блестящий новой желтой яркой краской вагончик почти у входа в парк. С крупными буквами на его боку — ТИР. Можно было с уверенностью сказать, что он простоял на этом месте не больше двух недель.

— Отец, смотри! — Возбужденно обернулся Ибрагим, — давай зайдем!

— Зайдем! Обязательно зайдем. Настоящий мужчина должен хорошо уметь держать в руках оружие.

Заправлял всем оружейным хозяйством рыжеватый веснушчатый парень в военной форме с орденскими планками на груди. Он сидел слева в инвалидном блестящем кресле, выдавал пневматички и пульки к ним. Парнишки потом еще специально подсмотрели: одной ноги у него нет или обеих. Оказалось, что обеих и выше колен. Так, наяву, не из песен, напомнило о себе короткое и страшное слово Афган.

Настрелялись в тот раз вдоволь. Лучше всех, конечно, дядя Муса. Но и ему не удалось выиграть главный приз — синего плюшевого слоненка. Отцовской меткости хватило на коробку конфет, тут же всеми съеденную. Он старательно показывал сыну, как держать оружие, как правильно целиться, как задерживать дыхание. Косте он тоже объяснял, но не с такой тщательностью. Даже Ольге и то показывал. Аминат стрелять оказалась категорически, зато из нее получилась очень азартная болельщица. Она вскрикивала, хлопала в ладоши, подпрыгивала при удачных выстрелах. И тяжело вздыхала или ойкала с непритворными всхлипами, если видела промах. Всем очень понравилось. Когда выходили, дядя Муса сказал сыну:

— Это хорошо, что есть тир. Я прикажу матери, она будет тебе регулярно давать денег, чтоб ты смог ходить сюда и тренироваться в стрельбе. Потом приеду в следующий раз и проверю, чему ты научился. Пора тебе уже становиться мужчиной.

***

Они стали очень частыми посетителями этого заведения. Их компанию уже узнавали при входе. Больше стрелял, конечно, Ибрагим. У него были деньги всегда. Костя с Ольгой копили, как могли, собирали макулатуру и бутылки, что-то давала мать. Но если, уж, они совсем оказывались на мели Ибрагим делился, давал сделать по паре выстрелов.

Ольга вскоре отработала свою выигрышную тактику. На все деньги, что были у них с братом, они покупали пулек сначала только для нее. И она, тщательнейшим образом целясь, сначала по самым простым мишеням, зарабатывала для брата призовые выстрелы. Костя особой меткостью, увы, не отличался. Владелец тира снисходительно улыбался настырной посетительнице и все соблазнял ее взять выигрыш не пульками, а одним из призов. Девочка отказывалась, отрицательно мотая головой. И добывать призовые конфеты приходилось только Ибрагиму. Иногда ему это удавалось.

Ибрагим ухаживал за Ольгой с самого детства: уступал ей игрушки, катал на санках зимой, носил портфель из школы. Даже мать, тетя Динара удивлялась, как соседка умудрялась вить веревки из ее сына, такого горячего, легковозбудимого. Лучше Ольги никто не мог его успокоить. Их пытались поначалу дразнить женихом и невестой, но, когда убедились какие крепкие кулаки у Ибрагима, отступились. Тем более что, ходили из школы всегда вчетвером и всё всегда делали вместе. Но чем старше становились, тем больше появлялось тайн. Ибрагим, как верный рыцарь, старался делать для Ольги все, что она хотела. Снисходила до просьб девочка очень редко, но были они весьма интересными. Например, Ольга попросила друга, чтоб тот научил ее свистеть тем особым, пронзительным переливистым свистом, повторить который не мог никто.

— Мой отец тоже так умеет, — хвастался Ибрагим. Очень долго она беспомощно шипела, сипела, плевалась, пока, в конце концов, не научилась. И они, уже на пару, досажали старушкам во дворе и пугали голубей с галками.

Ольга, уже привычно, отправилась на все летние каникулы к деду с бабкой по отцовской линии. В глухую уральскую деревушку Поречье от полустанка добираться нужно тридцать километров с большим гаком на лошади или машине-вездеходе. Или на вертолете, который прилетал раз в месяц с пенсией старикам и продуктами для магазина.

Каждое лето их со старшим братом разлучали на три месяца, отправляя к разным бабушкам. Родители справедливо считали, что сразу два их отпрыска в одном месте, да еще вместе с соседскими детьми сведут с ума кого угодно. Коммунальная квартира сразу становилась непривычно тихой. И соседи (взрослые, естественно) облегченно вздыхали и тоже наслаждались летними каникулами.

Летом в Поречье значительно прибавилось ребятни: и совсем еще детей, и подростков. Они, сбиваясь в шумные стайки, играли в незатейливые игры, купались в омутистой речке, ватагами уходили за грибами и ягодами. Устраивали по вечерам танцы под магнитофон или травили разные байки, разбегаясь в темах от эстрадных кумиров до НЛО, мистики и ведьм. И как-то раз местные парнишки, с трудом пересиливая собственный страх, повели самых смелых дачников к околице, где в старом, заметно покосившемся влево доме, по слухам, жила самая настоящая ведьма.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.