Бесплатный фрагмент - Сладкое наваждение

Заведомо неосуществимые ожидания

Павел смотрел в открытый дверной проём с раздвояющимся сознанием. Он ожидал появления оттуда своей жены. Павел настолько привык к тому, что она всегда рядом, что когда она ненадолго отлучалась куда-то, ему начинало её не хватать, и в нём возникало желание поскорее её увидеть, ощутить её присутствие. Ожидание нарастало, бросая вызов рассудку: Павел знал, что жена никогда больше не придёт. Она умерла год назад.

Отсутствие у Павла мужского интереса к окружавшим его женщинам объяснялось тем, что в нём продолжало гнездиться желание вновь увидеть свою жену и вернуться в состояние эмоционального комфорта, ощутив её рядом. Окружавшие его женщины на рефлекторном уровне проверяли, не проскочит ли в нём искорка мужского интереса к тем их достоинствам, на которые всегда реагируют, а иногда и прочно залипают физиологически состоятельные мужчины. Отсутствие такой искорки их озадачивало. По всем признакам Павел физиологически пригоден для настоящих подвигов на поле нежных чувств, а его стоицизм — это результат ошибочной женской тактики и стратегии. Но тем ценнее будет победа над его стоицизмом, поэтому между окружавшими Павла женщинами возникло и всё сильнее разгоралось соперничество за овладение его сердцем.

Что потом делать с этим сердцем?

Ну, например, всласть измучить его — и выкинуть.

Глава 1. Когда-то на выставке живописи

На выставке живописи, как обычно, было много «зевак», критиканов, позёрствующих говорунов и зашедших случайно, повинуясь подсознательному стадному чувству (все заходят — и я зашёл). Павел решил не отсвечивать возле своей экспозиции, как это делают многие художники, а пройтись по всем залам с выставочными полотнами, ознакомиться с работами «коллег по цеху».

Многого он насмотрелся, ещё больше наслушался (О, Боже, пожалей мои уши от всякой чуши!). Особенно запомнились ему рассуждения одного инфантильного юноши, обольщавшего своей заумной речью столь же юную и ещё более инфантильную спутницу:

— Художник — это вымирающая профессия. Им на смену скоро придут устройства, оснащённые искусственным интеллектом. Краски в их творениях будут заменены оцифрованной цветовой палитрой с неограниченной «многоактавностью», а эмоциональное наполнение будет возведено в такие степени, которые недоступны воспроизводящим возможностям человеческой психики.

— Разве это заменит живую передачу чувств от сердца к сердцу?

— Нет, это многократно её усилит!

— И твои бесчувственные железки обретут многократную чувственность?

— Они сделают это имитационно!

— И мы поведёмся на их обман?

— И будем счастливы этим!

— Ты сумасшедший!

Павла едва не стошнило от этого инфантильного бреда.

Что понимают в жизни эти самонадеянные юнцы?

Что они знают о том, как колдун при изготовлении амулета создаёт вокруг него плотный энергетический кокон, наделяющий его законного владельца волшебной силой?

Чем они могут объяснить, почему портрет госпожи Лизы дель Джокондо кисти Леонардо да Винчи одним созерцателям дарит сою загадочную улыбку, а другим отказывает в этой милости?

Откуда такая избирательность у этой привередливой Джоконды?

Как истинные художники умели создавать ауру вокруг своих полотен, передающую созерцателям всё, что ими задумывалось, до потрясения, до несовместимости сюжета с неустойчивой психикой некоторых созерцателей, как в картине русского художника Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года»?

Как отличаются творения таких великих мастеров от работ ремесленников, достигших вершин технического совершенства, но не умеющих вкладывать душу в свои полотна!

Именно в этом отличие таланта от Бога и таланта от рук человеческих.

Непреодолимая та стена, что стоит и вечно стоять будет между ними.

Глава 2. Улыбка моны Лизы

Павел вернулся к своей экспозиции и застал там девушку, которая, увидев его, подарила ему чарующую улыбку.

— Добрый день, Павел! — поприветствовала Павла незнакомка. — Меня зовут…

— Лиза, — перебил её Павел.

— Откуда Вы это знаете? — изумилась девушка.

— От Вашей удивительной улыбки. Так может улыбаться только Лиза, Мона Лиза. Госпожа Лиза дель Джокондо.

Павел понял, в чём секрет загадочной улыбки Джаконды, увидев эту улыбку у Лизы: её красиво очерченные губы излучали волшебную ауру, наделяющую их эфемерной автономностью, способной формировать очертания едва уловимые, не имеющие статической устойчивости.

Улыбка есть — и вот её уже нет.

Они нашли друг друга: Лизаа нашла в нём того мастера, чей стиль был ей столь же близок, как близки особо родственные души, а Павел нашёл в ней натуру, которая лишь однажды за всю историю нашей цивилизации была найдена до него великим Леонардо да Винчи. Они быстро поняли, что их судьба — прожить остаток своих дней одной семьёй, в любви и согласии.

Так всё с ними и случилось.

Павел написал с натуры лишь один портрет своей жены. Портрет получился «живым».

Повторить такое невозможно.

После смерти своей любимой жены Павел представил этот портрет на выставке. Великий шедевр под очень скромным названием «Жена художника» не успел стать сенсацией. Картину за большую сумму срочно выкупил через подставных лиц некий ценитель живописи, пожелавший оставаться неизвестным.

Те немногие, которые успели увидеть это полотно на выставке, называли её «Улыбка русской Джаконды». У кого-то сохранились фотографии этой великой картины. Нашлись пламенные поклонники этого шедевра, заказывающие его копии, но разве можно скопировать уникальное чудо?

Павлу посыпались предложения на написание нового экземпляра той же самой картины за миллионные гонорары, но ожидания тех потенциальных заказчиков были заведомо неосуществимы.

Зачем деньги человеку, потерявшему свою любимую женщину?

С любовью в сердце

Любая истина, сказанная без любви,

будет ложью.

Апостол Павел

Скотинину Ирину Николаевну хоронили с почётом. Прощальные речи перед её гробом были торжественно-суконными (без любви). Таким же торжественно-суконным казалось лицо покойницы. При жизни оно было некрасивым, строгим и бесчувственно-праведным (без любви).

«Dura lex, sed lex». «Закон суров, но это закон».

Она так любила повторять это при жизни, что данная фраза сформировала черты её лица в маску «Dura lex».

На встрече со школьниками она привычно произнесла эту нравоучительную фразу на латыни, а за тем — в русском переводе.

— Тётенька «Dura lex», — сказала о ней после этой встречи зубрила и отличница Танечка.

— Тётенька «Дура», — передразнил её разгильдяй и троечник Толик.

*

Мы живём в водовороте мудрых истин. Их так много, что мы не в состоянии их усвоить. Вот бы заменить их все на одну единственную: «Живи с любовью в сердце, думай, говори и поступай так, как велит любовь».

Глава 1. Как прекрасна и совершенна жизнь!

Женщина с печальными глазами смотрела в зеркало. Оно холодно отражало следы её былой красоты. Женщины с красивой душой даже стареют красиво. Возраст не уродует их, а облагораживает.

У зеркала есть свои тайны. Одна из них — ключ к зазеркалью, хранящему все прошлые мгновения, дни и годы.

Из этого зазеркалья на женщину глянула смешливая девчонка.

«Кто сказал, что я похожа на мальчишку? Глупости!» — Вика вздёрнула носик, подмигнула своему изображению и лёгким ветерком помчалась из квартиры во двор, со двора на улицу, по улице — в парк, туда, где обычно собираются в это время её подруги.

«Девчонки…» — какое это чудесное, ласковое слово. Или ей так только кажется от того, что сама она произносит его именно так: чудесно, ласково.

Вика подбегает к стайке своих подруг. Все в сборе!

Она с удивлением замечает, что её внезапное появление повергает всех её подруг в замешательство, будто воришек, врасплох застигнутых с поличным суровыми стражами правопорядка.

Вика понимает: они только что судачили о ней, и судачили плохо, грязно. Её предупреждали, что такое случалось и прежде, но она не верила в это. Теперь это подтвердилось.

«Ну, что же вы, девочки, умолкли. Продолжайте! Я ухожу», — Вика горько усмехнулась и пошла прочь. С того времени она к подругам не подходила. Даже многие годы спустя, она будет говорить о себе:

«Я дружила только с мальчишками. Девчонки — предательницы».

Теперь Вика знала, почему её считали похожей на мальчишку: они никогда не была и никогда не будет предательницей.

А с мальчишками ей было весело. Они были дружными, вставали друг за друга стеной и со временем признали Вику «своим парнем», называя её просто Витькой.

*

Вот Вика идёт в магазин за хлебом. Её останавливают две девчонки, по виду ровесницы.

— Эй! Ты кто такая? Как тебя зовут?

Обе смотрят на Вику нагло, вызывающе, явно нарываются на драку.

— Как надо, так и зовут, — глаза Вики сверкнули сталью, она стала обходить наглячек, но одна из них грубо хватает её сзади за волосы, с силой тянет на себя:

— Стоять! Вот видишь, как тебе не повезло? Такое плохое имя: «Как Надо»! За то, что у тебя такое имя, тебе нужно встать на колени и просить у нас прощение. Только тогда мы тебя отпустим! — И тут же резко вскрикнула:

— Ой! А ну, отпусти! Отпусти, кому говорю! Что ты лезешь в нашу девчоночью драку?!

— Нет, это ты отпусти! Он не девчонка, а пацан и мой друг!

Высвободившись из захвата, Вика видит Ару, первого весельчака из их пацанской компании. Он крепко держит за волосы её обидчицу. Вторая налётчица стоит рядом с погасшим видом, не смея заступиться за подругу.

— Кому говорю, отпусти! — злобно шипит Викина обидчица.

— Сначала извинись перед моим другом и запомни: ещё раз посмеешь его обидеть, я тебе зубы выбью!

Ара заставляет обеих налётчиц извиниться перед Викой и поклясться, что впредь они обе будут с нею предельно вежливы.

*

А вот Вика уже взрослая девушка. Она беззаботно идёт по улице, радуясь погожему летнему утру, ярким солнечным бликам от проносящихся мимо автомобилей, пряным запахам свежескошенной травы на газонах и густым ароматам цветов на притротуарных клумбах.

Как прекрасно это летнее утро!

Как прекрасна и совершенна жизнь!

Неожиданно на Вику набегает крупная злобная собака какой-то бойцовской породы, без ошейника, без намордника. Из её распахнутой пасти вырывается яростное рычание. Ещё мгновение — и…

Помощь пришла как раз в то самое мгновение. От мощного бокового удара ногой взбесившаяся псина отлетает в сторону, отчаянно скуля, катится по земле. Спасаясь от вихря новых ударов ногами, собака уносится прочь.

Разве мы не чувствуем ответственность за тех, кого спасли от беды?

Разве наши спасённые остаются равнодушными к своим спасителям?