Бесплатный фрагмент - Сказки седых гор

Посвящается моему папе

---

Художник Анзор Фиапшев

Ученики художественной школы г. Терека, КБР

Директор МКУ ДО «ДШИ» г. Терека, Чалая Т. В

Руководитель Катаев А. Р.

Сослан Ашхотов

Эльдар Балкаров

Дарина Балкарова

Диана Бекишева

Фаина Богатырёва

Алина Журтова

Алина Куашева

Алимбек Тарчоков

Алеся Умарова

Ариана Хамова

Дисана Хатанова

Пятимат Хашагульгова

Вступление

Может кому-то из читателей покажется, что я слишком вольно подхожу к событиям или неточна в деталях. Прошу быть снисходительными ко мне. Эта книга — не исторический очерк, а сказки.

Когда я начала их писать, то поняла, как мало я знаю о своём народе, его истоках, истории, обычаях. Много нового для себя, интересного прочитала, чтобы и сказки мои получились интересными.

«Сокровище нартов», «Щит Тибарда», «Страшен путь на Ошхамахо», очерки об Адыгее и адыгах… Если захочется кому-то прочитать или перечитать эти и многие другие книги после знакомства с моими сказками, я буду думать, что не зря взялась за перо.

С уважением,

Светлана Таова.

О чём пела шикапшина

Правда это или неправда, было это или не было — не знаю. Но раз народ говорит, значит было.

А говорит народ о том, что в давние времена ходили от селения к селению певцы — джегуако (народные сказители), чтобы в песнях своих воспеть храбрецов и предать позору трусов, чтобы рассказать ныне живущим о событиях ушедших дней.

Послушать джегуако собирались все — от мала до велика. Как почётного гостя вели его в дом и просили остаться там столько, сколько он захочет.

Рассказывал мне дед, что прадед его мальчишкой был, когда услышал сказания джегуако Лиуана по прозванию Ханеш (слепой). Когда Лиуан брал в руки шикапшину (национальный струнный инструмент, наподобие скрипки), плакали её струны и смеялись, рассказывая о горе и счастье, что рядом ходят. Казалось, что слепой старик и его скрипочка одной душой становились, и пела эта душа о народе своём и для своего народа.

Мал я был, когда деда слушал, да всё же кое-что запомнил, а теперь и вам рассказать решил.

Как появились горы

Ошхамахо — отец наш и мать

Тёплым весенним днём, когда деревья окутаны зелёной дымкой готовой вот-вот появиться листвы, на лавочке возле дома сидел старик, подставив лицо солнечным лучам. Рядом с ним на лавочке лежала его скрипка. Не по годам серьёзный крепыш лет шести подошёл к старику и вежливо поздоровался. А потом, набравшись храбрости, спросил:

— Дада (уважительное обрашение к старшему, дедушка), а правда, что твоя (в кабардинском языке даже к старшему обращаются на ты.) шикапшина обо всём на свете рассказать может?

— А ты у неё самой спроси, — улыбнулся старик.

— Как это? — растерялся мальчуган.

— Дотронься до её струн, и она заговорит с тобой.

Мальчик опасливо тронул струны из конского волоса пальцем. Тренькнули они и замолчали.

— Не отвечает? — усмехнулся старик. — Может не поняла она, о чём ты спросить хочешь?

— Я хочу узнать, почему птицы летают, а змеи ползают, почему деревья не умеют ходить. А ещё хочу узнать, почему люди обязательно спать по ночам должны. Ещё хочу узнать…

— А хочешь узнать, почему вершины гор всегда в снегу?

— Хочу, конечно!

— Слушай тогда.

Подтянул старик струны, погладил их ладонью, а потом провёл по ним смычком, и запела, зазвучала скрипка. Строгую, печальную мелодию выводил смычок, а старик наклонил голову к плечу, словно вслушиваясь в напев шикапшины. Пела скрипка и вторил ей голос сказителя — сильный и мощный, будто пел не слепой старик, а полный жизни молодой джигит.

В былые времена, когда горы эти были не выше роста ребёнка, жили на своей земле адыги. Растили они детей, пахали землю, скот пасли на зелёных пастбищах. Воины охраняли покой мирных селений, старики делились мудростью с молодыми. Счастливой и спокойной была жизнь.

Но однажды чёрная туча закрыла солнце и принесли издалека вести, что надвигается войско несметное, сметая всё на своём пути. Никто не может устоять перед ним! Не ведают чужеземные воины ни жалости, ни совести. Не сходятся в открытом бою, а исподтишка нападают — сжигают селенья, угоняют скот, в рабов превращают вольных людей.

Помрачнели лицом воины, но страха не было в их глазах.

— Если суждено, умрём как один за землю свою, — единодушно решили джигиты.

Но встал старейшина — убелённый сединами Темиркан.

— Умереть за родную землю в бою — большая доблесть. Только кто потом останется жить на этой земле, политой вашей кровью? Чёрные вороны, что злобной стаей налетели? Кто расскажет о доблести вашей сыновьям и внукам? Да и сыновей ваших в живых не останется, вырежет их враг, чтобы не выросли они воинами и не отомстили за отцов своих. Матери, жёны и сёстры ослепнут от слёз, прислуживая врагу. Этой ли доли вы желаете своему народу?

— Что же нам делать? Подскажи, мудрейший! — вскричал Безруко — юный воин, смелый до безрассудства.

— Забирайте семьи и уводите их отсюда в дальние края, гоните скот, сжигайте пашни, чтобы не достались они врагу, чтобы голую землю он получил, а не богатую добычу.

— Никогда не покажем мы врагу спину! — опять закричал юный воин.

Но Темиркан знаком велел ему умолкнуть и продолжил.

— Собравшись с силами, вернётесь вы в родные края и опрокинете вражеское войско, очистите свою землю от скверны. А если поляжете в неравном бою, то вырастут ваши сыновья и придут сюда, чтобы отомстить за отцов. Но род адыгов не прервётся. Сколько бы ни потребовалось времени, будут они воевать, чтобы вернуть свою землю. И снова наступит здесь счастливая жизнь.

Так закончил свою речь Темиркан и устало опустился на скамью.

Как ни обидно было джигитам отступать, но поняли они, что прав мудрый старик. И стали они собираться в далёкую дорогу. В каждой семье стояли плач и стенания. Велика была боль от расставания с родной землёй. Не ведали люди, что ждёт их впереди, где найдут они укрытие, когда смогут вернуться к родным очагам. Но как ни горек был хлеб изгнания, приправляли его надеждой на возвращение и верой в победу над врагом.

Заскрипели колёса телег, замычали протяжно волы. Пустились в путь первые обозы…

Пришли сыновья к Темиркану, чтобы помочь ему собраться в дальнюю дорогу. Но старик наотрез отказался покинуть родной дом.

— Как же так, отец? Ты же сам сказал, что нужно отступить, чтобы спасти народ, — спросил старший сын.

— Это молодые деревца можно пересадить, чтобы они дали новые побеги и принесли плоды. А старое дерево, вырванное с корнем, сразу засохнет, — ответил сыну старик. — Я останусь здесь, чтобы вы знали — здесь ваш дом, здесь вас ждут. Куда бы не забросила вас судьба, сердцем вы будете стремиться сюда, где ждёт вас отец.

— И мать, — подошла к мужу Хаджет и встала с ним плечом к плечу.

Склонили головы сыновья в знак согласия с родительским решением, приняли благословление и отправились в дальний путь. Вслед смотрели им отец и мать, не отрываясь.

Сорвали ветры папаху с головы Темиркана и платок с кос Хаджет. Стоят отец и мать, убелённые сединами, ждут своих детей. Застыли они, окаменели от времени, превратились в горы, чьи вершины покрыты снегом. Только сердца стариков, живые и горячие, сквозь громаду гор биением своим напоминают их детям и детям их детей о родной земле.

Трудные испытания ждали адыгов на чужбине. Многие не выдержали тягот пути. Многие погибли, защищая свой народ, но, как и предсказывал старый Темиркан, не прервался род, не позабыты были герои. Из уст в уста передавали память о них. И собрались с силами адыги, пришли на свою землю, освободили её от врага, поклонились родным горам, хранившим души их предков.

Не раз ещё наступали для адыгов тяжёлые времена, и приходилось скитаться им, уходя с насиженных мест. Но вновь и вновь возвращались они домой, туда, где ждали своих детей окаменевшие отец и мать. И покуда будет жива память о них в сердце хоть одного адыга, будут нерушимо стоять седые горы.

Замолчала скрипка, умолк Лиуан, молчал и малыш, задумчиво глядя на горы — такие далёкие и такие родные.

Золотые початки

Маленький Жамбот — серьёзный крепыш лет шести, вышел из дома на улицу с тёплым чуреком (кукурузная лепёшка) в руках. Увидел, что на лавке сидит джегуако Лиуан, и направился к нему. Разломил чурек и протянул дымящуюся половинку старику.

— На, дада, попробуй мамин чурек. Ни у кого так вкусно не получается! — гордо сказал малыш, откусив от своей половины чурека.

Старик похвалил угощенье и спросил мальчика:

— А знаешь, как на наших полях появилась кукуруза?

— Разве она не всегда тут росла? — удивился Жамбот.

— Нет, раньше тут росли только просо, овёс, ячмень, пшеница.

— Расскажи, дада, как же кукуруза у нас появилась?

И старик начал свой рассказ.

Жил в одном селе мельник, звали его Хагур (худой). Под стать своему имени был — тощий, сухой, так что за черенком мотыги укрыться мог. Жаден он был так, что не понятно даже, как в одном человеке столько жадности умещалось. У комара из ноги кровь высосать мог Хагур. А уж о людях и говорить нечего! За помол муки такую цену брал, что хлеб от слёз бедняков солёным получался. Ничем не брезговал мельник. Забирал серебряное колечко вдовы и медный грош у сироты. А однажды увидел мельник у заезжего купца золотую монету. Этот купец Хагуру рассказал, что далеко за перевалом есть город. Туда отовсюду тянутся торговые караваны, собираются там купцы со всего света. Ходят между ними менялы, которые за медяки золотые монеты дают. Правда, за одну золотую монету надо полную горсть медяков отдать, пояснил купец. Но Хагура это не напугало. Решил Хагур столько добра скопить, чтобы отправиться за перевал и с целым мешком золотых монет оттуда вернуться.

С тех пор он и сам жил впроголодь и старуху-мать голодом морил. Спасибо соседям — подкармливали её. Если случалось гостю в дом зайти, Хагур ставил на стол похлёбку из воды с мукой. Неудивительно, что дом его стороной обходили. Жениться Хагур не стал, чтобы на калым (выкуп за невесту) не тратиться. А когда мать схоронил, то остались в доме только он и его жадность.

И вот настал, наконец, день, когда решил Хагур, что достаточно добра накопил, чтобы отправиться за перевал за золотом. Нагрузил он на ишачка две переметные сумы с медяками — такие тяжёлые, что тот едва мог копыта переставлять, и пустился в путь.

Шёл он долго, медленно, но до города, где был рынок с менялами, всё-таки добрался. Там он все свои медяки на новенькие золотые монеты обменял. Их сверкание ослепляло и радовало Хагура, так, что он даже ишачка продал, что бы хоть на одну монету больше выручить. Собрал Хагур полученное золото в мешочек, у самого сердца спрятал и впервые в жизни порадовался.

— Ни у кого из сельчан золота нет! Все мне завидовать будут! — подумал мельник и, поразмыслив, решил плату за помол удвоить, чтобы ещё золота поскорей наменять. С этой мыслью пустился Хагур в обратный путь.

Уходил он из села, когда листва ещё с деревьев не вся облетела, а в обратный путь пустился — белые мухи в воздухе закружили. Зима в тот год рано пожаловала. Завьюжила, запорошила тропинки.

Сбился Хагур с пути. Всё вокруг бело — не понять, куда дальше идти. Мороз тем временем крепчает, а у мельника не бурка (тёплая накидка из валяной овечьей шерсти) — решето, муку сеять можно. Самую плохонькую когда-то у одного бедняка на зерно выменял. Еда в городе Хагуру слишком дорогой показалась. Пожалел мельник тратить деньги на еду, всего несколько чёрствых лепёшек купил, решил, что хватит ему на дорогу.. Но вот уже последние крошки съел, а дорогу домой так и не нашёл. День сменился ночью. Голодный Хагур от страха и холода завыл по-волчьи. Волки ему издали откликнулись. Мельник с головой зарылся в снег — как только не замёрз, непонятно.

Когда солнце выглянуло, снег глаза ослепил. Куда ни глянь — белым-бело. От голода Хагур уже ничего не соображает. Достал из-за пазухи мешок с монетами и давай грызть их, одну за другой.. Да только как ни старался, ни кусочка не смог откусить. Упал Хагур на колени, заколотил по снегу руками, закричал:

— Зачем вы нужны, жёлтые кругляшки? У меня брюхо от голода подвело, а вас ни укусить, ни проглотить нельзя!

Швырнул он монеты в снег. Упал лицом вниз, да так и остался лежать. Не знал Хагур, что до родного села было уже рукой подать. Кто-то из сельчан по делам спешил, увидел, что человек лежит, снегом запорошенный. Подобрал его, домой принёс. Смотрит — да это же Хагур!

Неделю лихорадка трепала мельника, еле выходили его, а как на поправку пошёл, будто подменили его. Тронулся умом мельник Хагур, как малый ребёнок стал. Перед очагом садился с золой играл, пересыпал её из руки в руку и что-то бормотал себе под нос. Дадут ему лепёшку, вцепится в неё зубами, спиной ко всем повернётся и жуёт, пока всю не съест, а потом опять голодными глазами смотрит. Сколько еды ему не дай, досыта наесться не может. Сельчане были люди не злопамятные, сообща подкармливали Хагура, чтобы с голоду не помер.

А весной, там, где сосед нашёл мельника лежащим на снегу, появились зелёные росточки, да так дружно они взошли, что решили люди до осени их оставить — посмотреть, что из них вырастет.