Бесплатный фрагмент - Сказки на православную тему

От автора

Размышления об иерархии в церкви и в семье — малой церкви.

Если бы в моей жизни и в жизни моих родных изначально все строилось бы на фундаменте церковного уклада, то это выглядело бы так: родилась бы я в воцерковленной семье, где молитва была бы главным делом. Всей семьей по церковным праздникам ходили бы (ездили бы, так как в нашей деревне церкви не было), в храм. Сподвижником бы этого был бы папа — глава семьи. Каждый день начинался бы с благословения Божьего, а заканчивался благодарностью Ему. Дети бы росли с еженедельным воскресным Причастием вместе с родителями. Был бы духовный отец семьи, который помогал бы придерживаться Заповедей Божиих и жизни по Евангелию… Потом бы и я, выйдя замуж, была бы в послушании у своего православного супруга и дети бы росли православными христианами… (Если… «Если бы да во рту росли грибы…»). Конечно, все могло сложиться иначе.

На сегодняшний день это осталось в неосуществившемся прошлом. Но сложилось так, как сложилось. И за все я благодарна Богу, потому что не оставил Он меня, моих родных, мою семью, близких без Своей Любви и Милости: Он послал мне такого духовного отца, без которого жизнь моя была очень плачевна. Батюшка Власий по-отечески заботится обо всех нас на протяжении вот уже почти 20 лет. Учит любить так, как сам умеет любить и приголубить каждого, с кем встречается на своем жизненном пути. И, конечно, первые литературные строки были посвящены ему в день его восьмидесятилетия. Они оказались неуклюжими и неловкими, но явились тоненькой связующей ниточкой к будущему появлению сказок.

Мне хочется, чтобы читатель простил мне мою дерзость, набрался бы терпения и со снисхождением прочел бы все, что вышло у меня из-под пера.

С уважением ко всем р. Б. Любовь Сигутина

Предисловие

«Вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания», — писал своему брату Льву Александр Сергеевич Пушкин — великий Пушкин, выпускник лучшего учебного заведения России — Царскосельского лицея. Даже он, обладавший энциклопедическими знаниями, считал, что без знания народных сказок его блестящее воспитание и образование неполноценно… Что уж говорить о моем деревенском воспитании и провинциальном образовании?!

И все-таки, несмотря на это, по благословению моего духовного отца в феврале 2014 года я написала свою первую сказку на православную тему. Конечно, у меня далеко не энциклопедические знания, и школу я заканчивала самую обычную — даже не среднюю, (а «восьмилетку» по тому времени, да еще в российской глубинке), но сказка написалась как-то легко, сразу же вторая, третья… Первую оценку им дал батюшка: «…жизненно важные сказки…». Такая поддержка укрепила меня в намерении продолжать писать сказки, как для детей, так и для тех взрослых, кому интересна эта тема и форма преподнесения. Каждое слово, уложенное в текст, я посвящаю моему доброму наставнику и духовному отцу. Это он своей любовью к церкви-матушке, ее канонам и уставам, ее светлым и неповторимым по духу праздникам воспитывал меня в Любви и Истине, в Любви к Богу, Богу — Слову.

«В начале было Слово,

и Слово было у Бога,

и Слово было Бог».

(Евангелие от Иоанна,1;1)

С самых первых мгновений появления на свет человек становится на путь жизни, ему не ведомый, сокрытый по воле Божией и Его милосердию, путь — тропинку, которая приведет к Истине и пониманию смысла жизни. Тогда он, не ограниченный в свободном своем выборе, сможет снискать душевный покой и умиротворение. Такой тропой становится для каждого человека дорога к храму.

У одной девочки в старой коробке жили два давнишних друга: Карандаш и Альбом. Частенько Альбом подсовывал один из своих листов поближе к Карандашу и тот с удовольствием рисовал на нем. Вот и сегодня Карандаш остро отточил свой носик и провел на листе Альбома две извилистые линии, почти сблизившиеся в правом верхнем углу.

— Как что? Рисую. Ты альбом, а я карандаш, поэтому я рисую на твоем листе.

— А что ты рисуешь?

— Что я рисую? Дорогу.

— А куда ведет это дорога?

— Гм — гм, я пока еще не придумал.

— Но ведь любая дорога должна куда-то привести.

— Да-а, давай подумаем вместе. Может, в лес?

— Или на лужайку с вкусными ягодами и пахучими цветами.

— Верно: на лужайку… Хотя — нет! Я вижу вон там, вдали, синюю маковку храма.

— Где-где? Я ничего не вижу!

— Да ты вглядись внимательнее в макушки тех сосен на горизонте.

— А-а-а… Да-да, там нечто особенное, не похожее на кудрявые сосновые верхушки. Да! Вижу! Это купол храма с крестом.

— Вот и хорошо, что ты увидел. Ведь если дорога не ведет к храму, она ведет в никуда.

Мой дедушка говорил, что дорога в храм — самая спасительная для души человека.

— Только для человека? А как же мы?

— Мы? У нас нет души, но есть способность запомнить и записать на долгие годы, как происходит очищение души человека в храме.

— О-очень остроумно! Это же никому не видно!

— Согласен. А ты посмотри на лица людей, которые возвращаются из храма. Какие это лица?

— Э-э-э, счастливые почему-то… Люди улыбаются… Друг с другом почти не общаются, а улыбаются… Смешно.

— Ничего смешного нет. Видишь вот ту женщину? Помнишь, какое у нее было лицо, когда она шла в церковь? Грустное. А сейчас? Идет и улыбается чему-то внутреннему, чего мы не видим. И лицо ее сияет, как ясное солнышко в пасмурную погоду.

— Да, в этом есть что-то таинственное… Хороший у тебя рисунок получился.

— Тебе нравится? Тогда в другой раз я нарисую тебе еще что-нибудь. Только ты не кричи так громко, а то я сегодня напугался. Хорошо?

Довольный, Карандаш улегся рядом с Альбомом и задремал, а его друг еще долго любовался зеленью сосен, красотой синего купола с золотистым крестом над ними и этой прекрасной дорогой, которая ведет к храму…

«… Да будут светила на тверди небесной

для отделения дня от ночи…».

И появилось Солнце,

Луна и звезды во всем своем величии и красе.

Богом сотворен прекрасный мир, где даже каждая малая звездочка сочтена и выполняет свою, Богом назначенную функцию. И на протяжении своего существования человек пытается взглянуть в самую глубину и разгадать великую Тайну Мирозданья, придумывая телескопы, отправляя космические корабли в плавание по безвоздушному пространству, но никогда до конца не постигает всей Премудрости Божией!

А вот Звезда, как часть творения Бога, может… улыбнуться Человеку и поддержать его своим божественным мерцанием…

Необычайная звезда

Яркое солнышко пригрело раскрытую страницу Альбома, он открыл глаза и потянулся: «Хорошо-то как! — подумал он. — Только пусто почему-то на сердце. Движения что ли не хватает? Надо ведь трудиться: движение — это жизнь. А тут лежишь –лежишь… Надоело!»

Альбом решительно подвинулся к своему другу Карандашу:

— Ты так давно не щекотал мои бока своим грифелем, что я успел соскучиться.

— Извини, Альбомчик, — вышел из задумчивого состояния Карандаш. — Я был занят. За это время, что мы не виделись с тобой, я подарил в Картинную Галерею три рисунка. Хочешь, и тебе подарю?

— Очень хочу! Только ты рисуй и рассказывай, чтобы мои друзья…

— У тебя появились новые друзья?

— Со мной познакомились трое мальчиков. Они стали ходить в художественную школу и частенько рисуют во мне, на моих страницах.

— Вот здорово! Значит, и мои рисунки ты тоже им можешь подарить?

— Конечно, да. Они будут очень рады.

— Тогда смотри. Видишь, на крылечко этого дома вышел мальчик? Заметил, что у него в руках?

— Ух, ты! Это же мой брат Альбом Младший! Подожди-ка, да ведь мальчик точь-в-точь повторил один из твоих рисунков! Вот дорога, поле, лес и купол храма вдали. Людей только нет. Но зато, какая большая луна на темном небе!. Ее желтый свет отражается даже на снегу, особенно под окном дома! Я такого желтого снега раньше не замечал нигде.

— Конечно: особенно желтым снег под окном кажется потому, что от лампочки падает свет.

— Это не лампочка, я думаю. В доме горит большая свеча, свет от нее падает на снег, и поэтому снежок кажется желтее обычного! От лампочки свет резче, неприятнее.

— Здесь, наверное, живут богобоязненные люди…

— Почему ты так решил?

— Да ты сам подумай: ночь, тишина, все спят, а в комнате горит свеча.

— Согласен. Там живут люди, которые любят Бога и боятся Его обидеть. Они, вероятно, всегда перед сном разговаривают с Ним. Молятся…

Ненадолго воцаряется молчание. Оба друга пристально всматриваются в рисунок и вдруг в один голос произносят:

— Какая таинственность!

Потом Карандаш добавил:

— Неясные очертания дома в ночи, темные большие деревья и кругом желтый свет! Он как будто разлитый, настолько он мягкий, ровный и …теплый.

— Ну, ты и сказал!.. Г-м-м… Теплый…

— А ты отойди подальше и посмотри еще раз. Что чувствуешь?

— Э-э-э, и правда: теплота. А отчего?

— Вероятно, этому мальчику удалось подобрать гамму красок, выдержать пропорции и в центре рисунка именно «разлить» желтизну света от луны и свечи. Сливаясь, они обеспечивают эту мягкость и таинственность.

— Да-а-а. Рисунок ему удался. Наверно, тоже хочет кому-то подарить, поэтому и на крылечко дома вышел.

— А я не согласен. У него в руках не только альбом, еще и кисточки торчат. Вышел порисовать.

— Давай и мы помолчим немного. Не будем ему мешать. Я тоже постараюсь закончить тебе свой подарок.

Тихонько вздохнув, Альбом улегся поудобнее. Карандаш еще некоторое время водил своим остреньким носиком, заканчивая рисунок, а его друг Альбом уже спал.

И снился ему желтый мерцающий свет на снежной поляне, а высоко в небе он видел звезду. Это была необычная звезда: она то приближалась к нему, то удалялась; то горела ярче, то становилась совсем незаметной. Она словно о чем-то шептала ему, отчего в бумажной душе его рождалось какое-то новое чувство, названия которому он не знал ранее. «Бог есть Любовь», — вдруг вспомнил он слова из Библии, которую в детстве читали ему, и понял, что таинственность рисунка — в Божественной Любви Мирозданья.

Человек приходит в мир совсем крошечным и беззащитным… Сколько же нужно сил, терпения и любви, чтобы воспитать его и сделать сосудом Божественной благодати! А до тех пор несмысленыш познает мир под неусыпным наблюдением родителей, бабушек и дедушек. Так приобретается жизненный опыт. Но, бывает, что он предпринимает и самостоятельные шаги («…я сам…»), и тогда шишки, ссадины и ошибки неизбежны.

Опыт познания

— Фунтик, Фунтик… Кис-кис-кис… Бабушка, скажи Фунтику, чтобы ко мне пришел, — просит четырехлетняя внучка свою бабушку, чем-то занятой на кухне по хозяйству.

— Внученька, коты не понимают человеческого языка. Им невозможно приказать, но я попробую:

— Фунтик!..- серый с большой головой и лоснящейся шерстью кот слегка повел ушами, прислушиваясь. — Иди к Маше. Она с тобой хочет поиграть.

Секунду — другую кот смотрит в бабушкину сторону и важно, словно снисходительно, направляется в другую комнату, где Маша готовит «обед» на детской подаренной батюшкой плите. Некоторое время в квартире затишье: оба довольны — Фунт «послушался» и пришел, Маша — оттого, что есть кого накормить приготовленным блюдом. И вдруг затисканный кот, не выдержав посягательств на свою свободу, стремительно несется на кухню, угрожающе задрав хвост-трубу; а в комнате раздается истошный крик: «Бабушка, Фунтик меня оцарапал!»

— Фунтик, — строго «обращается» к нему бабушка. — Ты зачем Машу оцарапал?! Независимый взгляд кота выражает виноватость а сам принимает угрожающую позу с метанием искр из косых, ставших почти темными кошачьих глаз… Хвост-труба громко и ритмично бьет по полу….

— Видишь, Машенька, Фунтик сердится. Ты его, вероятно, обидела…

— Нет, я хотела влить ему в рот «суп», а он меня оцарапал, — хнычет внучка.

— А ты его погладь по шейке снизу. Он больше не будет… Погладь, погладь, не бойся…. Видишь, он уже и мурлычет.

Довольная, Маша ложится рядом с ним и, прижимая морду кота к себе, приговаривает: «Фунтяра, миленький…». Бабушка наливает в блюдечко молока, кот лакает, а Маша умилительно смотрит на его розовый язычок, которым он захватывает молоко, и понимает, что коты пьют и едят совсем не по-человечески.

В комнатах ненадолго воцаряется тишина.

О самой главной книге на свете

Поспорили как-то на ночь глядя два Карандаша, у кого из них красивее получаются рисунки. Один говорил, что он рисует день, поэтому людям это приятнее и важнее. Мол, что толку от рисования ночных сумерек или непроглядной ночи? Обиделся другой Карандаш на эти слова и предложил другу спросить у самих людей, какие рисунки они предпочитают. Но как это сделать? Думали они, думали и решили подсмотреть сны у своего хозяина — ученика 4 класса Алеши Гребнева. Притаились они в конце дня на краю стола у книжной полки, и Алеша не заметил их. Собрал книги с тетрадями, ручки, тетради, сложил в портфель и уснул крепким сном. Просидели друзья всю ночь, подстерегая сны Алеши, но так ничего не увидели и не услышали. Крепко расстроились они, но, подумав, решили, что снам все равно верить нельзя. Надо искать какой — то другой источник ответа на свой вопрос. А утром они услышали, как Алеша разговаривает по телефону со своим одноклассником. Сначала они ловили обрывки отдельных фраз, а затем услышали, как Алеша стал читать другу из большой и очень умной Книги следующие слова: «И сказал БОГ: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог, что это добро есть. И разделил Бог свет и тьму. И назвал Бог свет светом, а тьму — ночью. И был вечер, и было утро. День первый…». О чем читал Алеша своему другу дальше, спорщики не слышали. Каждый понял, что Бог сотворил и день, и ночь, и что и то и другое людям необходимо для жизни: ночью они набираются сил, чтобы днем совершать дела во Славу Божью. И решили они никогда больше не ссориться друг с другом. «Кто спорит, — решили они, — тот считает, что он умнее другого, доказывая свою правоту. Но ведь Правда одна: у Бога.». Улыбнулись Карандаши друг другу и стали рисовать по-прежнему: один — ночь, а другой — день. А бывали минуты, когда они, сами того не замечая, уже и не различали, кто из них изображал день, а кто — ночь. Да это и не столь важно. Важно было другое: то, что они больше никогда не спорили друг с другом, а жили дружно и все делали вместе, как настоящие и верные друзья. А еще они полюбили слушать, как Алеша читает вслух то бабушке, то другу по телефону отрывки из этой замечательной Книги, которая называется БИБЛИЕЙ.

Солнце, девочка и зернышко

Теплый лучик скользнул по подушке и пощекотал нос спящей девочки.

— Апчхи! — чихнула та и проснулась. Спустив ноги с кровати, она выбежала на улицу и зажмурила глаза, разглядывая сквозь узенькие щелочки и изумрудную травку у крыльца, и петуха, важно разгуливающего у изгороди, и тропинку, манящую ее за калитку. «Наверно, еще все спят», — подумала она и проворно выбежала на зеленую улочку. Оглянувшись, она присела на мягкую траву и замерла: большой желтый муравей с завидным усердием тянул огромное зерно. «Куда это он? — подумала она. — И где это он взял такое чудесное зернышко?» И вдруг… о, чудо: она услышала тоненький писк:

— Я не хочу засохнуть в вашем муравейнике или быть вами съеденным! Я прорасти хочу и дать колос в 25 — 30 зерен!

— Не надо было ложиться у дороги. На добрую, на плодородную землю нужно было стремиться упасть. — Это Муравей, запыхавшись от тяжести, подал голос. — Или хотя бы на каменистую почву….

— Нет, на каменистой почве я бы быстро проросло, но так же быстро бы и завяло. Ведь там не хватило бы влаги для моего роста.

— Тогда бы легло на поле. Видел я неподалеку от дороги травянистое поле.

— Там меня заглушило бы терние. Сорняки не давали бы мне ни питья, ни света. Не было бы и там для меня жизни. Отнеси ты меня, Муравей, на добрую землю, — жалобно простонало Зерно. — Уж там бы я к концу лета постаралось бы и взрастило бы колос в 30 или 60 зерен, а, возможно, и в сто крат. Тогда бы тебе и твоим сородичам вон сколько много зерна досталось бы.

Подумав минуту-другую, Муравей задышал как- то по-особенному, и изумленная девочка увидела, что зернышко потащили уже пять муравьев и совсем не к муравейнику, видневшемуся у сосны, а в противоположную сторону. Обрадованная, она поняла, что в конце августа она увидит налитой колос. На следующее лето она может посеять его зерна на вспаханную землю, и они дадут…

— Надо будет посчитать, сколько же зерен будет в этих колосках, — подумала она и побежала к дому, откуда уже слышался голос мамы, звавшей ее к завтраку.

А с голубого неба лило свои теперь уже жаркие лучи сияющее Солнце, радуясь тому, что так вовремя пробудило эту умную девочку, и она смогла услышать удивительную историю, случившуюся с одним из посеянных Сеятелем зерен.

Сказка — быль

Светило яркое майское солнышко и Вера, ученица 5 класса, радуясь его лучам и тому, что завтра наступают летние каникулы, весело выбежала из дверей школы, широко размахивая портфелем-ранцем.

— Ах! — вдруг вскрикнула Верочка, пытаясь удержать высыпающиеся книги и тетради из открывшегося портфеля, и тут увидела чьи-то ловкие руки, мигом подхватившие их. Она подняла глаза и увидела девочку, с которой не была знакома, но несколько раз видела ее в параллельном классе.

— Держи, — сказала та и протянула Вере книги. На земле остался лежать только лист с изображением ласточки, очень не похожей на тех, что когда-либо видела незнакомка. Заинтересовавшись, девочка спросила у Веры, почему у ласточки такой сказочно-необыкновенный вид. Смутившись от того, что ее тайна раскрыта, Вера спросила, как ее зовут и действительно ли она хочет узнать удивительную историю, случившуюся с Верой 6 апреля.

— Меня зовут Наташа, — приветливо ответила та и предложила Вере проводить ее до дома. Вера согласилась и по дороге поведала ей, что 6 апреля она с бабушкой поехала на птичий рынок, чтобы выбрать попугайчика: ей давно хотелось ухаживать за привлекательной пичужкой. Пока они ходили от клетки к клетке, обратили внимание, что покупатели спрашивают сегодня воробьев, чижей и даже ласточек. Удивленные, они остановились у клетки, где весело чирикало с десяток веселых воробьев. Не успели они и рта раскрыть, чтобы спросить у продавца, почему сегодня такой спрос на полевых птиц, вдруг услышали, как пятилетний мальчуган уговаривал маму купить и ему птичку, чтобы завтра выпустить ее на волю. Вере сразу все стало ясно: она вспомнила Александра Сергеевича Пушкина, в стихотворной форме повествующего о существовавшем на Руси обычае выпускать на волю птиц:

— В чужбине свято наблюдаю

Родной обычай старины:

На волю птичку выпускаю

При светлом празднике весны.

Вспомнила Вера и урок истории, на котором учитель рассказывал о том, что в день Благовещения, в этот «светлый праздник весны», выпускали не только птиц на волю, но и даже некоторых из тех людей, кто находился в заточении. Припомнила девочка и строки Евангелия, повествующие о том, что Приснодеве Марии явился Ангел и сказал, что именно Она подарит миру Спасителя. А этой благой — доброй — вести ждали люди не один десяток веков. Вспомнила она и попросила бабушку не покупать ей попугая, а купить ласточку, чтобы на следующий день подарить ей вольную жизнь.

Принесли они ласточку домой и хотели покормить ее, но она не взяла даже и глотка воды: не хочет ни пить, ни есть в неволе — печалится. Загрустила и Верунька, ждет не дождется, когда же это рассвет наступит, чтобы поскорее ласточку на свободу выпустить, и незаметно уснула.

И снится Верочке, что сидит она на крыльях ласточки и летит высоко — высоко в небе над высокими горами и сыпучими песками. «Где это мы?» — думает Вера, а Ласточка ей отвечает, что летят они над горной грядой Синай, где Бог дал Моисею скрижали Завета на святой горе Хорив. В память об этом выстроен здесь храм Живоначальной Троицы. Задумалась девочка: как ей запомнить такие необычные названия? А Ласточка утешает: «Откроешь Библию, прочтешь еще раз, о чем я тебе рассказываю, и запомнишь». Обрадовалась Верунька и снова посмотрела вниз. А там храм стоит, и зеленый пышный куст виднеется. «Что за куст?» — опять подумала Вера. Не успела так помыслить, как

Ласточка стала рассказывать о том, что в те далекие времена Моисей, увидев горящий куст, сказал: «Пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает». Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста и сказал: «Моисей! Моисей!» Он сказал: «Вот я, Господи!» И сказал Бог: «Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая».

— Знаю. Знаю! — закричала вдруг Вера так громко, что Ласточка вздрогнула и сделала крутой вираж. Вера чуть не упала, но бесстрашно продолжила: «Да знаю: бабушкины знакомые летали в Египет именно на эту гору и привезли икону, на которой изображено то, о чем ты мне рассказываешь. Давай спустимся к храму и я сорву на память хоть один листочек».

— Не стоит этого делать, дорогая, — попросила Ласточка. — Купина — так называется этот куст, с очень острыми шипами и ты поранишь себе руку. К тому же ты ведь не хочешь, чтобы она исчезла с лица земли? А ведь именно это и случится, если каждый из паломников, а мы с тобой паломники — путешественники по святым местам, будут увозить по листочку — веточке. От нее же ничего не останется. Да и возвращаться пора. Рассвет скоро.

— Как? Рассвет? Я тебя выпущу на волю и мы никогда с тобой не увидимся?

— Я прилечу следующей весной, а все лето я буду прилетать к тебе и в благодарность за твою доброту стану петь свои песенки. Только ты не забывай того, что мы с тобой видели. И Библию читай. Будешь?

— Буду, — всхлипывая, ответила Вера.- Как жаль, что я поздно с тобой познакомилась.

— А ты не горюй. Нарисуй меня, и я всегда буду с тобой.

Вера села на кровати: ласточка сидела в клетке и, казалось, внимательно смотрела на девочку, словно о чем-то говорила. Верунька взяла карандаш и быстро нарисовала «портрет» ласточки. Только уж очень сказочно-красивой получилась ласточка, такой, какая была тогда — над грядой Синайских гор.

— Вот и вся история, — закончила Вера свой рассказ.

— Я даже и не предполагала, что в нашей обычной жизни такие чудеса бывают. Следующей весной обязательно куплю какую-нибудь птичку и выпущу ее на волю, — после долгого молчания заговорила Наташа. — Может быть, и мне птичка расскажет о том, что видела и слышала. А ты читаешь с тех пор Библию?

— Конечно. В ней находишь столько интересного! Я даже бабушке рассказываю по вечерам. Хочешь, будем вместе читать Библию?

— Очень хочу: я ведь и не знала, что, читая ее, можно познать историю и даже воспитывать себя! Побегу, расскажу маме обо всем, что я узнала. Она у меня очень любознательная и очень добрая! Она не будет против, если мы станем дружить. Ты хочешь со мной дружить?

— Разумеется, я очень рада, что познакомилась с тобой. До свидания! Спасибо за помощь!

Сказка о двух колечках

— До чего ж я хорошо! — услышало колечко на среднем пальце еще не совсем старой женщины. Оглянулось оно и вдруг совсем близко — на безымянном пальце — увидело кольцо с сапфиром — синим-синим камнем в золотой оправе. — Вероятно, мне нет равных по красоте! — продолжала нахваливать себя соседка. — Какие грани! Какая глубина!.. Какой насыщенный цвет! Не то, что вот это — блеклая серость слева от меня…

Умело бы колечко прятаться, давно бы соскочило со среднего пальца и укатилось бы, куда глаза глядят, от стыда за свою невзрачность. Но вдруг услышала, как тихо вздохнула ее хозяйка, и увидела, как по морщинистой ее щеке скатилась крупная слеза.

И вспомнило колечко, как давным-давно оно лежало на витрине ювелирного магазина, куда вошел статный юноша. Он очень торопился и попросил продавца показать самое лучшее обручальное колечко, какое было в магазине. Продавец указал именно на это кольцо, и юноша согласился, что оно более всего подходит его невесте. Потом колечко вспомнило, что, подарив его, юноша попрощался с невестой и ушел на войну. С тех пор они так и не свиделись. Вспомнило оно и то, как в один из осенних дней почтальонка принесла какую-то бумагу, над которой девушка лила горькие слезы, горячо целовала колечко и приговаривала о том, что никогда не забудет его и никогда не снимет с пальца надетого им кольца. Припомнило кольцо, что не раз оно было бито топором, ручкой сохи; цеплялось за суки деревьев, когда приходилось хозяйке грузить дрова на сани и потом везти самой в избу… Но более всего тяжело было вспоминать колечку время, когда умирала ее хозяйка, замерзая на снегу возле вырытого ею окопа… Ничто бы не смогло спасти ее тогда, если б блеснувшее на пальце кольцо не привлекло бы внимание ползшего к своим разведчика.

Все это вмиг промелькнуло в памяти кольца, и оно тихонько, чтоб не услышала хозяйка, поведало эту историю своей соседке. Устыдилась сапфировая красавица своего поведения и умолкла перед подвигом обручального колечка, которое так и не стало символом женского счастья.

— Прости меня, Кольцо Верности и Преданности, — скромно вымолвило оно и надолго замолчало, радуясь тому, что может хоть изредка прикоснуться к потертому боку своей соседки.

Не совсем обычная история

(рассказ дряхлой штакетины)

— Эхе-эхе-эхе… — тяжело закряхтела почерневшая от времени Жердина покосившейся изгороди у еще не совсем старого дома. — Был бы жив Хозяин, давно бы заменил старый забор новым.

— Что ты, что ты, — забеспокоилась еще трухлявее соседка рядом. — Я не хочу лежать на земле и не приносить никакой пользы!

— Какая от тебя польза, — усмехнулась Жердина. — Посмотри на себя: ну что ты можешь? Пальцем ткни — и рассыплешься.

— Это так… Зато я многое помню. Хочешь, я расскажу одну историю, которая случилась именно со мной?

— Кому интересны твои истории? Станешь, видно, вспоминать, какая елка была красивой и пушистой, из которой тебя Хозяин выстругал? Мы все когда-то были молоды и крепки, на загляденье… Да-а-а, у каждого своя история… — еще раз тяжело вздохнула Жердина и от усталости закрыла глаза.

— Да ты только послушай, — загорячилась соседка-Штакетина. — Я же не про себя расскажу, я про Хозяйку, когда она маленькой была.

— Столько штакетники не живут, чтобы помнить про Хозяйку, когда она «еще маленькой была», — передразнила Жердина Штакетину.

— Ты все перебиваешь меня, — обиделась Штакетина, — а не знаешь, что я связку баранок на себе держала.

— Эка, невидаль: связка баранок! Да сейчас не только баранки можно купить, а все, что хочешь. Пошел и купил, — еще более рассердилась Жердина и только хотела уснуть, как взволнованная Штакетина таинственным голосом продолжила:

— Эх, ты, «всезнайка»! Да мне их сам святой Николай Угодник повесил на шею! Об этом даже потом в рассказе написали. «Румяные баранки» называется, в книге «Милостивый чудотворец».

— Чудотворец, говоришь? И сам повесил? Как же это случилось? — наконец заинтересовалась Жердина.

— О-о-о, — оживилась Штакетина. — Зимой дело было. Сне-е-е-гу намело, жуть. Темень, пурга. Слышу — шаги: скрип — скрип… А видеть — никого не вижу, только «хрясь!» — на шее связка баранок! Обернулась — старичок стоит, улыбается и палец к губам приставил. «Молчи», — мол. А утром девчушка выбежала, Хозяйка, значит, нынешняя. Увидела она румяные баранки, и с криком «мама, мама!» в дом вбежала. Тут все выскочили, и соседи собрались. Мама Хозяйки-девочки и рассказала, что дочка накануне плакала от голода, есть хотела. И все сушку просила. А в доме не было даже муки. Мама ее уговаривала, объясняла, что не только сушечки, крошки хлеба нет. Но девочка упорствовала — стояла на своем. И тогда рассерженная мать повернула ее к иконе святителя Николая и сказала: «Стой и проси, чтобы святитель послал сушечку». Вот так- то, — закончила Штакетина. — Произошло явное чудо. Послал святитель Николай девчушке не только сушку за ее горячую молитву, но целую связку баранок. Надолго им хватило этих баранок. Благодаря этому и выжили тогда, в этот страшный голод.

— Действительно — чудо! — в раздумье проговорила Жердина. — Спасибо, дорогая. Без тебя я этого никогда бы не узнала.

— Ну что ты, — заскромничала Штакетина.- Не моя заслуга — скорого на помощь Николая Чудотворца. Да и молитва сильная была, горячая… Умели люди молиться. Воистину: «По вере вашей да будет вам», — закончила усталая от волнения Штакетина и задремала. Жердине же не спалось. Размышляла она о том, какие счастливые люди, что читать умеют.

Всяк сверчок знай свой шесток