Бесплатный фрагмент - Сказки лунных дней

ЦИКЛ ЛЮБОВНО-ФАНТАСТИЧЕСКИХ РОМАНОВ

НЕ В ЭТОМ МИРЕ

ТРЕТЬЯ ИСТОРИЯ

СКАЗКИ ЛУННЫХ ДНЕЙ

ВТОРАЯ КАРТИНА. СКАЗКА ДЛЯ ДЕМОНА

Интерлюдия

— …Так что же, выходит, Махаан рассказывала мужу сказки, и поэтому он поверил в её честность? — недоверчиво нахмурилась Айшара, старшая из принцесс.

— Глупенькая, — поддразнила средняя Зои. — Сказка — это правда, просто красиво рассказанная!

— Как ты назвала меня? — возмутилась Айшара. — Да ты ещё даже в школу не пошла…

Младший Рэй, глядя на сестёр, покатился со смеху.

— Не ссорьтесь, милые мои, вы обе правы, — примирительно улыбнулся их отец. Он оставил закладку на последних страницах и закрыл толстую книгу, на обложке которой серебром было выведено: «Сказки лунных дней». — Вы ведь помните, что сказки бывают разными? Одними бывшие жёны потчевали царя царей, чтобы погубить прочих наложниц и добиться власти… А другими сказками великая Махаан излечила безумие, мучившее Таджа Намура Хакима.

— …Отец, а скоро ли будет история о Зоири и драконе, который спас её? — поинтересовалась маленькая Зои, проведя пальчиком по корешку книги. — Я слышала, как ты рассказывал о ней матушке Гриерэ…

— Ах, дорогая, — смутился отец. — Боюсь, до этой сказки тебе нужно немного дорасти…

— Ты слишком маленькая для таких сказок, — подчеркнула Айшара, свысока взглянув на сестру.

— А взрослые тоже читают сказки? — хихикнул младший Рэй.

— Да, взрослым тоже нужны сказки… — усмехнулся Алем Дешер и объявил: — Что ж, дети, на сегодня всё. Если вы не ляжете спать сей час, я не явлюсь вовремя к вашей матушке. Вы же не желаете, чтобы Её Величество Гриерэ Охотница гневалась?

— Мы уже спим, — почти одновременно заявили брат и сёстры, скрываясь под одеялами в своих кроватках.

Его Высочество Алем Дешер положил книгу на стол и поочерёдно поцеловал в щёки Рэя, Зои и Айшару. Дети безмерно радовали его сердце. Но когда король Энсолорадо покинул их покои, будто тёмное безумие Хакима встало за его спиной, слизнув счастливую улыбку с лица.

С некоторых пор Алема Дешера стали мучить кошмары. Он вновь и вновь видел сон, который впервые приснился ему больше тридцати лет назад. В ту пору он ещё не был королём и лишь мечтал, чтобы принцесса Гриерэ хотя бы посмотрела на него без презрения.

Тогда он служил королевским библиотекарем. И его мятущаяся душа нашла понимание у другой особы женского пола. Она обожала читать, а особенно интересовалась любовной лирикой. Он никогда не забудет её имени — Джиа, в переводе с древнего «светлая» или «день»…

Алем Дешер открыл для малознакомой девушки хранилище Знаний, а однажды уснул за столом и… Он увидел Джиа во сне. Но не ту, которую знал. Джиа во сне была вовсе не «светлая». Её глаза горели холодным огнём Каальбира, волосы были седы, а тело покрывала страшная броня.

Джиа шла к нему по морскому берегу. Он тяжело ступал ей навстречу. Вокруг них ярился ветер. С одной стороны дыбились волны, с другой — простиралась песчаная гладь.

— Круг замыкается, — пронеслось на краю сознания Алема Дешера.

— Таков Закон, — ответил он.

А потом всё исчезло. Не сразу, по частям. Пропало море и пляж, растаяли руки и ноги, голос… Будто нечто пожрало всё вокруг!

Тот сон приснился единожды и больше не беспокоил Алема. Но вот когда бывший библиотекарь начал читать «Сказки лунных дней» — сборник древних историй его Родины, — Джиа вдруг вернулась в его сны и принесла с собой старый кошмар. Спустя более чем тридцать пять лет…

Его Высочество тяжело вздохнул, обратив взгляд за окно, где на возвышенности Первой ступени высился храм Единого. Закатные краски заливали его белые стены сиреневым и алым.

Возможно, Алему стоило поговорить обо всём с Его Святейшеством? Дэрей Сол должен разбираться в подобных загадках. К тому же жрец знал Джиа. И не он один!

Мысли Алема обратились к нынешнему книгохранителю. Несколько лет назад этот уже немолодой человек явился в Самторис, следуя по пути некой Дженны. В одном из разговоров выяснилось, что таинственная Дженна носила много имён, в том числе и Джиа.

Побеседовав со странником, Алем сделал вывод, что этот умный, начитанный человек достоин доверия и уважения. Когда же он, уставший от дорог и так любивший книги, попросил о должности библиотекаря, Его Высочество с радостью предложил самую высокую должность.

Так путешественник и носитель истины Единого Григо Вага стал Главным книгохранителем в Королевской библиотеке Самториса.

Пролог. Бесплотный слушатель

Ночь в Алриасе стояла спокойная и тёплая. Створки широких дворцовых окон были распахнуты настежь. Прохладный ветер, дующий со стороны моря, дарил спальне царя своё дыхание, наполняя комнату волнующими ароматами дальних странствий и приключений.

Трепетали сотни зажжённых светильников, освещая убранство комнаты: серебро, малахит, бирюзу. Сиятельный Хаким застыл у окна, любуясь синевой ночных небес и ликом бога Азрэка. Его прекраснейшая супруга полулежала на покрывалах и мягких подушках, словно на морских волнах. От неё доносился сладкий аромат пряностей и персиков.

— Моя дорогая царица, я как никогда доволен прошедшим днём, — нарушил тишину Тадж Намур Хаким. — Воспоминания о моём деде Малике придали мне необыкновенных сил. Я вернулся к государственным делам и переосмыслил некоторые старые указы в свете твоих сказок… — Царь обернулся к своей прелестной супруге. — Я хочу сделать так, чтобы целители бежали не из Джаэруба, а напротив — к нам… Я хочу открыть дороги талантливым людям… и в том числе женщинам — в мой Алриас… Скажи мне, как ты смотришь на это?

— Я дочь Калоса, — нежно улыбнулась Махаан. — Моё сердце болит за родную страну, где с каждым днём положение императора становится всё более шатким. Но если я не в силах сделать для неё что-либо, то буду счастлива помочь своим соплеменникам обрести новый дом… который стал родным и мне.

— Алриас не просто твой дом, — нахмурившись, напомнил Тадж Намур Хаким. — Ты царица Джаэруба, мать своим подданным…

Царь замолчал, уловив печаль под ресницами Махаан. Поняв, что она выдала себя, в мимолётном испуге девушка вжалась в подушки и подтянула к себе ноги. Негромко звякнули цепи оков, обхвативших щиколотки.

Мужчина посмотрел на них с удивлением, словно бы увидел лишь теперь, словно бы не он сам повелел заковать в кандалы свою супругу и многих других до неё. Взгляд Хакима метнулся к изголовью царского ложа. Там в серебряной подставке, украшенной каменьями, покоился топор.

Это был самый обыкновенный инструмент лесоруба с тяжёлой бронзовой головой. Лезвие было отполировано и заточено, но кожаные ленты, схватившие рукоять, истёрлись и задубели от пота и крови. Топор — молчаливое напоминание о труде деда Малика… и злодеяниях его внука.

Лицо царя побледнело, унизанные перстами пальцы сжались в кулаки.

— Мой возлюбленный супруг, — прошептала Махаан. — Хаким…

— …Махаан, — простонал мужчина, взглянув в её лицо с такой нежностью, тоской и болью, будто не девушка, но он сам был скован цепями собственного безумия. — Что со мной? Что за помрачение находит на меня? О, если бы кто-нибудь дал мне ответ! Исцеление!

— Милый мой, дорогой мой Хаким, — сквозь подступившие слёзы ответила Махаан и протянула к нему руки. — Бывает так, что человек не переносит лжи… Что у него нет сил терпеть её яда… То, что ты сделал с жёнами, которые обманывали тебя, ужасно, но прошу, не мучай себя этим… Прошу, забудем об этом. Случившегося не вернёшь! Начнём всё сначала… Помнишь, как в детстве мы играли с тобой в садах твоего отца?

— …Мы воровали священные розовые персики с деревьев и смеялись, когда стражники пытались призвать нас к порядку, — качнул головой Хаким, беря девушку за руки и присаживаясь рядом. — Твой отец был недавно прислан к алриасскому двору. Ты скучала по дому… и не так хорошо знала наш язык, чтобы подружиться с кем-то. Девочки же из гарема заметили твою красоту и окружили болотным туманом сплетен.

— Но юному принцу Джаэруба были не страшны сплетни. Ему не нужно было хорошо знать калосский язык, чтобы развеять мою тоску, — призналась Махаан. — С тех самых пор я люблю тебя, мой друг. И ничто не сможет переменить этой любви… В моём сердце нет лжи, но, — она вздохнула, — признаюсь, есть одна тайна…

— Тайна? — прошептал Хаким.

— Прошлой ночью ты был честен со мной, ты доверил мне тайну своего рода… — негромко продолжила его супруга. — Позволь же сегодня мне честно ответить на заданный тобою вопрос!

— …Да-да, — Хамим опустил глаза, задумавшись. — Расскажи мне, откуда ты узнала те сказки?

— Я расскажу всё, — твёрдо ответила Махаан, сильнее сжав его ладони. Одно из колец на пальцах Хакима блеснуло, точно зелёная звёздочка, отразившись в глазах царя. — И я хочу, чтобы мой рассказ услышал не только ты… — Девушка улыбнулась тому, кто не имел плоти, но с любопытством взирал на неё из тени за спиной супруга. — А началась моя сказка в тех самых персиковых садах… Помнишь, несколько лет назад в царские рощи при храме повадился лазить воришка? И никто не мог его поймать! Так быстр и ловок он был… Возможно, это был самый талантливый вор во всём Алриасе!

1. Алриасский вор

— А ну стой, негодяй! Проклятая мартышка Наэрана, ямы Алзалама тебя заждались! — кричали во всё горло стражники.

И они были во многом правы. Невысокий и гибкий силуэт перескакивал с ветки на ветку не хуже мартышки. За спиной у него подпрыгивал мешок, туго набитый сладкими плодами.

По поверьям, вкушать персики, растущие в царских рощах при храме Азрэка и Танах, дозволялось лишь царской семье. Ни один из министров, ни одна из наложниц, не говоря уже о простых людях, не мечтали ощутить на языке даже малую каплю их нектара, дарующего, по утверждениям легенд, волшебную силу.

Вор был против. И он тоже был прав, хотя и сам не догадывался насколько!

— Простые люди ничем не хуже царя царей! — смеялся воришка из пышных крон.

Обычно приземистые, персиковые деревья здесь отличались особенной высотой и крупными плодами нежно-розового цвета.

Ходили легенды, что эти гиганты выросли, когда сам бог Луны поленился дойти до кувшина для объедков и плюнул косточку от персика со своих небес на землю. Говорили, что именно с тех пор здесь вырос сад, около которого выстроили храм. А уже после вокруг храма возвели и сам дворец.

В который раз вор проникал в рощи, расположенные в самой глубине монаршей резиденции. Он уходил безнаказанным, несмотря на все старания придворных. Но наглый босоногий мальчишка лет десяти не просто убегал. Он буквально издевался над личной охраной царя!

— А ну стой! Стой! — кричали усатые стражники.

— Стою-стою! — заливался высоким хохотом мальчуган, балансируя на одной ноге на крыше сокровищницы и изображая цаплю, машущую крыльями. — Слушаю и повинуюсь, только не пугайте Алзаламом!

— Брысь! Брысь оттуда! — потрясали пиками и саблями стражники.

— Слушаю и повинуюсь! — смеялся вор, перепрыгивая на балкон библиотеки, а оттуда левее — на лабораторию лекаря.

— Нет! — кричали стражники. — Только не туда…

Маленький негодяй уже знал, что в левой части дворца за фонтанами находились сады с попугаями и палаты царских жён. Разодетые в разноцветные шелка прекрасные девы встречали его кульбиты и прочие акробатические танцы на крышах кто рукоплесканием, кто смехом. А кто, и это было забавнее всего, падал в обморок.

— Прочь! Негодник, прочь отсюда! — визжали евнухи, охранявшие покой гарема.

И послушный вор, отвесив низкие поклоны благодарной женской публике, спешил исполнить приказ. Проскакав под крики слуг, павлинов и попугаев из гарема через низкие крыши царских бань, кухни и домов для слуг, он в целости добрался до конюшен.

В нижней правой части дворца располагались казармы, и было особенно опасно! Но, бросив чёрным тонконогим кобылам один из священных плодов, вор вызвал такой необычайный переполох у конюхов, что на некоторое время все позабыли о его существовании. Не дай Азрэк глупое животное съест то, что не подобает вкушать даже человеку!

Мальчишка тем временем с разбегу взлетел на спину одного из сторожевых слонов, топтавшихся по алее вдоль крепостных стен. Зверь, совсем не ожидавший чего-то подобного, от страха взревел и привстал на дыбы. Вызвав последний неистовый вопль у охраны, вор оттолкнулся ногами от спины слона, перемахнул через крепостную стену и был таков.

— Не стойте! — орал главнокомандующий царской стражей, готовый от отчаянья повыдергать себе все волосы из бороды. — Бегом! Поймать его! Лучники, где лучники! Стреляйте же! Чего вы медлите? Уходит! Он снова ухо-одит!

Целый отряд покинул Главные дворцовые ворота в поисках преступника. А мальчишка тем временем преспокойно остановился у одного из соседних дворцов, нагло наблюдая со стороны увлекательное зрелище собственных поисков. В этот миг он расслабился, позволил себе рассмеяться. Это было лишним.

Один из отставших стражников повернул голову в его сторону и, заметив нарушителя, издал предупреждающий возглас. Вор подпрыгнул от неожиданности и припустился наутёк. Солдаты бросились в погоню.

Они пронеслись по Улице процессий и вдоль Главной аллее. Миновали площадь Раскаяния и оказались на Торговой улице.

Увёртливый и миниатюрный мальчишка ухитрился не задеть ни одного лотка или плеча. Преследующие же его стражники в тяжёлых доспехах раскидали многие товары по базарной площади, призвав на свои головы и на душу вора новые проклятья.

Возможно, это и оказалось решающим. Не стоит недооценивать силу проклятий.

Мальчик почти оторвался от преследователей на одной из малолюдных улочек. Он готов был нырнуть в ближайший люк, который вёл в Нижний Алриас, но внезапно люк с изображением крылатых львов оказался закрыт!

В тот же миг на пути у вора возник знатный господин. Нельзя было не заметить его богатые, расшитые золотой нитью и самоцветами одежды. Уж не вельможа ли из самого дворца решил прогуляться по улицам?

Мальчик замешкался, стража приближалась. Заметив это, господин схватил вора за руку. Он быстро притянул его к себе и, распахнув свой плащ, прикрыл им беглеца. Волшебным образом тот вдруг стал незаметен для стражи. Солдаты пробежали мимо, даже не подумав заподозрить в чём-либо знатного господина.

Когда стихло эхо их шагов и бряцанье оружия, вельможа выпустил мальчика из тени. Вор уставился на своего спасителя, удивлённо хлопая глазами и словно онемев. Знатный господин оказался к тому же волшебником!

Мальчик знал, что его род людков владеет искусством хождения по дрёмным тропам. Но сам никогда не пользовался ими, считая, что он и без этого достаточно ловок. Однако, похоже, что именно на дрёмной тропе и укрыл вора знатный незнакомец.

По сравнению с маленьким людком господин казался очень высоким. Его худое лицо хотя и носило следы солнца, но явно не принадлежало джаэрубцу. Выгоревшие брови и длинная, редкая, как у козла, борода были светло-русые. Уголки глубоко посаженных карих глаз немного опускались, как у некоторых жителей Северного континента.

— …Это ты Тикка Быстроногий? — прищурился господин. — Знаменитый алриасский вор, крадущий персики из сада самого царя царей?

— Ну-у… я, — замешкался Тикка. — А Вы кто такой? И чего это, интересно мне знать, высокородному господину вздумалось прятать вора от стражи?

— Моё имя Арлеклодий, — представился молодой мужчина, манерно поклонившись. — Я наследник одного из царств Севера. И да будет тебе известно, что мне нужна твоя помощь.

— Если Вашему Высочеству понадобились розовые персики, могли бы сами их и сорвать, — состроил дурачка Тикка. — Вон, магией владеете… Неспроста стража мимо просвистела.

— Меня не интересуют персики, а требуется кое-что более редкое… — признался Арлеклодий, не заметив иронии в голосе собеседника. — Ты прав, я волшебник. Но магии тут мало, нужна ловкость… И если ты поможешь мне, клянусь, я отплачу так щедро, что тебе хватит денег до конца жизни.

— А, так волшебник ищет вора, — важно усмехнулся мальчик.

— Самого лучшего и самого бесстрашного из воров, — кивнул Арлеклодий. — Если только ты готов пуститься в одно увлекательное приключение!

— Клянусь Азрэком, я всегда готов к приключениям! — торжественно сообщил Тикка и кивнул на мешок: — Только сперва раздам эти персики нищим.

— Хм, странно, — скривился Тикка, глядя в чёрный провал, обнаруженный под камнем в холме, который возвышался прямо среди джунглей. — А чего Вы, господин волшебник, сами туда слазить не можете?

Они миновали пол-Алриаса по тайным тропам, а потом в мгновение ока — озёра Шама и опасные дальние джунгли. А теперь этот богатенький чудак просил Тикку залезть в подозрительную расщелину, выдав лишь верёвку, огниво и факел. Что там такое внизу? Боится, что ли, замарать свой нарядный кафтанчик? А может, это логово царских кобр? Или ещё хуже… жилище скурившихся алхимиков!

— Повторяю тебе, — со вздохом проговорил Арлеклодий. — Тайные тропы здесь не работают. Мой учитель закрыл их много лет назад! — Он сдвинул тонкие брови. — А я сам не могу ползать туда-сюда по верёвке, как мартышка.

— И всё это ради какой-то медной лампы? — недоверчиво прищурился Тикка. — Не ради тайн, серебра, каменьев?

— Это непростая лампа… — Правый глаз Арлеклодия нервно дёрнулся. — Ею владел мой учитель… Это память о нём! Всё, что осталось… Я хочу, чтобы ты достал её… Ты обещал, мерзкий мальчишка! Ты хотел приключений, серебра, так возьми.

Мужчина вынул из своей тени туго набитый кошель и бросил его. Упав на землю, кошель со звоном раскрылся, и по холму покатились серебряные монеты луны.

— Ну не знаю, — вздохнул Тикка. — Если честно, я боюсь змей, крыс и червяков…

— Ты обещал! — воскликнул Арлеклодий. — Чего стоит твоё слово, негодяй?

— Слово вора стоит немного, — усмехнулся мальчишка, почесав лысый затылок под шапкой.

— Тебе мало серебра? — догадался волшебник. — Это не всё… Я дам ровно столько, сколько ты не сможешь потратить за всю свою жизнь! Это моё честно слово.

— Ох и сильно Вам понадобилась эта лампа, — поморщился Тикка. — Ну ладно, давайте сюда факел… Полезу.

Держа древко факела в зубах, маленький людок ловко спустился по верёвке. В подземелье оказалось темно и сыро — как в любом подземелье — и совсем не хуже, чем в Нижнем Алриасе. Слоистые каменные стены расходились в стороны и терялись во мраке. Ни змей, ни алхимиков в обозримом пространстве Тикка не обнаружил. Зато, когда его ноги коснулись пола, он различил, как сквозь толстый слой пыли поблёскивают монетки и разноцветные камешки.

— Здесь была сокровищница, что ли? — крикнул мальчик наверх.

— Можешь собрать, что осталось, но найди мою лампу, — ответил волшебник.

Тикка провёл факелом туда и обратно, сделал несколько шагов. Затем, окончательно осмелев, он быстро двинулся вперёд. Поиски не затянулись. В одном из дальних углов мальчик действительно обнаружил лежащую на боку лампу.

Она была грязной, с большой вмятиной на боку. Видно, бросили её сюда очень давно и обращались не слишком любовно, как полагалось бы с ценным памятным предметом. Смутные подозрения всколыхнулись в Тикке.

Вернувшись к верёвке, он поднял руку и продемонстрировал свою находку. Затем мальчик оставил факел на полу подземелья, засунул лампу за пазуху и начал карабкаться вверх. Но, когда он достиг света, вместо того чтобы подать ему руку, Арлеклодий внезапно загородил проход и потребовал, чтобы Тикка сперва протянул ему лампу.

— Я отдам твою лампу, когда мои ноги коснутся травы, — заявил мальчишка. — Я устал и не могу висеть тут на одной руке!

— Твои ноги коснутся травы, когда ты отдашь мою лампу! — огрызнулся волшебник.

— Ага, ищи дурака! — рассмеялся Тикка. — Знаю я вас, богачей!

— И это говорит мне вор?! — рассвирепел мужчина. — А ну отдай сюда лампу, мартышка Наэрана!

Он требовательно протянул руку со скрюченными пальцами.

— А ну вытаскивай меня, благородный господинчик! — оскалил маленькие зубки Тикка. — Твоё слово против моего!

— Ах так! — зашипел Арлеклодий, его молодое лицо всё сморщилось от злости, точно у старика. — Не хочешь выполнить уговор?

— Я хочу наружу! — пояснил вор.

— Но этому не бывать… — усмехнулся Арлеклодий.

— Так это ты нарушаешь наш договор! — возмутился Тикка.

— Вовсе нет, — покачал головой волшебник. — Я исполню то, что обещал!

С этими словами он поднял с земли одну из монет и бросил в лицо Тикке. Мальчик отвернулся, но руки его заскользили. Он сполз по верёвке вниз.

— Этой монеты тебе не потратить за всю твою жизнь, мерзкий недочеловечек! — прошипел Арлеклодий, глядя сквозь щель в камне. — Потому что жизнь твоя очень скоро подойдёт к концу!

— Ты с самого начала не собирался вытаскивать меня отсюда! — зло крикнул воришка. — За что? Что я такого сделал тебе?!

— Не ты, но твой мерзкий род! — плюнул вниз Арлеклодий. — Это твой предок украл мой кошель! Это из-за него я встретил испорченного джинна! Все мои несчастья начались из-за вас! Проклятые мартышки Наэрана! Ненавижу вас!! — в последний раз крикнул господин.

Послышался скрежет. И свет над головой Тикки померк.

Маленький вор в отчаянье уселся на землю там, где и стоял. Надежда почти покинула его…

У мальчика сохранились огниво и факел. Так что он смог зажечь огонь и проверить слова волшебника. Тайными тропами он не пользовался, но, как ходить по ним, знал. Однако все тени и впрямь были закрыты. Они были обычными тенями!

Вокруг Тикки были разбросаны монетки и красивые камушки. Но в чём их ценность в этой богами забытой глуши? А ещё у него остался главный трофей — старая бесполезная лампа без масла.

— Вот мне и обещанные ямы Алзалама, — горестно вздохнул вор. Когда остаёшься один, начинаешь разговаривать сам с собой. Обсудив все «за» и «против» с лучшим собеседником из возможных, Тикка вскочил на ноги. Он достал из-под рубашки медную лампу и буквально взвизгнул от радости: — Этот обкаканный волшебник говорил, что когда-то он встретил джинна!

Прапрабабка вора — Тикка Быстроногая, в честь которой прозвали мальчишку — рассказывала внуку сказки своего дедушки Тумиботы. В них упоминалось, что духи стихий иногда обитают в коврах, в драгоценностях, в камнях и прочих предметах…

Может, и в лампе живёт тот самый испорченный джинн?! Испорченный ли? Зачем Арлеклодию понадобилась лампа? Тикка повертел свою проклятую находку перед глазами. Не нужно ли здесь какое-то заклинание? Нет надписей. Нет и драгоценных камней.

Закусив губу, мальчик осторожно потёр блеклую позеленевшую медь. В следующий миг пещера озарилась призрачным сиреневым светом. Лампа начала дрожать и опасно нагреваться. Испугавшись, Тикка тоненько вскрикнул и отбросил её прочь!

Мальчик слышал, что джинны достигают невероятных размеров! Не разнесёт ли грозный дух пещеру? Но… лампа звякнула и упала к ногам, довольно сильно напоминающим человеческие. Из темноты проявился худой силуэт.

Сиреневый свет танцевал по высокому лбу и на острых скулах, по его бороде, длинным светлым волосам и лохмотьям. На вид он был немолод, хотя с точностью сказать сложно. Больно чумазым оказался этот джинн… Нет, не так себе представлял их Тикка… совсем не так!

Обитатель лампы поначалу смотрел себе под ноги, точно не понимая, что у него есть что-то подобное ногам. Затем он медленно перевёл взгляд на руки и только потом посмотрел на хозяина. Нет, не так Тикка представлял, что смотрят на своих хозяев. Хотя и слуг он заводить не собирался.

— …Приветствую, о джинн, — поспешно проговорил воришка. — Меня зовут Тикка! Я вижу, что ты не в настроении… Но, понимаешь, я угодил в беду. От тебя мне ничего такого не надо, не подумай! Я просто хочу выбраться из пещеры.

Мужчина чуть расширил глаза. Затем он облизнул сухие губы, попытался что-то сказать и сморщился от боли.

— Тебе нехорошо? — спохватился мальчик. — А у меня даже воды с собой нет, представляешь… Но погоди, если ты джинн, зачем тебе вода? А ты вообще джинн?

Молчаливый собеседник как-то криво улыбнулся и всё-таки выдавил из себя:

— …Тикка? Ты Тикка?

— Тикка Быстроногий! — подтвердил мальчик. — Меня назвали в честь прапрабабушки…

— Тикка, — повторил джинн. — Ты… настоящий? Это не сон?..

— Могу ущипнуть тебя… Видать, долго ты просидел в этой лампе, — предложил мальчик.

— Нет, — потряс головой мужчина.

Тикка вдруг охнул:

— Тот урод, который меня сюда заманил, сказал, что кто-то из моих предков в чём-то виноват перед ним… Наэран его возьми! А вдруг он не получил своё и пойдёт мстить моим родным?! Слушай, ты… или Вы… Как тебе удобнее? Как тебя вообще звать? Ты поможешь или нет?

— Я Дженн… — прошелестел ответ. — Прости… Я слаб…

С этими словами мужчина пошатнулся и упал на колени. Да, силёнок у него, видно, совсем не осталось.

— Тебя там не кормили, что ли? — фыркнул Тикка, покосившись на лампу.

— …Только не гони меня обратно, — всхлипнул мужчина совсем не по-мужски, да с таким отчаяньем.

— Ладно-ладно, — сжалился Тикка. — Не хнычь, джинн Дженн. Моим первым и последним желанием будет даровать тебе свободу от лампы!

И как только он это произнёс, будто грохочущая морская волна прокатилась где-то вдалеке, и сиреневый свет потух. Теперь пещеру освещал лишь огонь факела. Тот, кто назвал себя Дженн, громко вздохнул, поднял голову и странно посмотрел на Тикку.

— Ты ведь мог пожелать свободы, — прошептал он, — нам обоим…

— Да? — усмехнулся мальчик. — Что-то я не заметил, чтобы ты был в силах исполнить хоть что-нибудь.

— Я не джинн, — с трудом проговорил Дженн. — Я маг… Заклятие… оно повиновалось тебе… Возможно… у меня получилось бы отыскать… крохи силы и открыть нам путь на свободу. — Он огляделся. — Где мы?

— В каком-то подземелье посреди Эльхайби, — вздохнул вор, с сожалением глядя, как догорает его факел.

— На лысом холме? — прошептал Дженн.

— Угу, холм лысый, камень на нём, а в камне — кольцо, — подтвердил мальчик.

— Пещера Времени Заманон, но, — мужчина хмуро огляделся. — Здесь были сокровища… Несметные богатства…

— Были да сплыли, — пожал плечами вор. — Какие-то мелкие камушки остались, монеты…

— …Монеты, — повторил Дженн. — Но мне нужно кольцо… Кольцо с изумрудом. Я оставил тут одно… Оно очень важное… Я обещал вернуться за ним, но сам попал в плен… А он не знает, он ждёт! Он думает, я подвёл его, бросил… А это не так! Я обещал, и я сдержу обещание.

— Сдержишь, сдержишь. Не расстраивайся ты так. Я тоже поищу его, если хочешь, — предложил Тикка и тут же принялся осматривать неровную каменную поверхность у себя под ногами. — Может, оно куда и закатилось.

— Ты сказал… — прошелестел голос мужчины у него за спиной. — Ты сказал, что тебя назвали в честь… бабушки.

— Угу. Бабуля Тикка всю жизнь притворялась мальчишкой и имя такое же носила.

— …А, — Дженн сглотнул. — Скажи, год сейчас какой?

— Девять тысяч восемьсот тринадцатый, — отчитался мальчик.

Мужчина охнул:

— Сто лет прошло… Сто лет я… в этой лампе… В этом теле… На целых сто лет я бросил своих товарищей… О, горе мне…

— Сто лет назад тебя заточили в лампу? — переспросил Тикка. — Ну-ну, только не плачь… Давай подумаем, как нам выбраться? Эта борода козлиная запечатала тени. Теперь по дрёмным тропам отсюда не уйти.

— Если не уйти по дрёмным тропам, значит… — Дженн не закончил, но тяжёлый вздох сказал больше, чем слова.

— Ты совсем без сил, волшебник? — уточнил Тикка.

— Я едва могу говорить, — признался мужчина. — Мне бы на солнце…

— Ну… — Тикка в последний раз глянул на факел. Огонь дрогнул и потух. Факел оказался такой же неважнецкий, как и богатый господинчик. — Тогда я не вижу других способов выбраться, кроме как… По-омо-оги-ите-е!!! — вдруг заорал он во всё горло. — Спа-аси-ите! Кто-нибудь! Слышите?!

Мужчина что-то недовольно забурчал себе под нос. Похоже, его ушам были неприятны даже простые звуки. Тикка решил: пусть себе ворчит. Может, злость придаст волшебнику сил, и он сделает что-нибудь полезное.

— …Пожалуйста, прервись, — простонал Дженн спустя время. — Я не могу больше… А ты так голос потеряешь.

Тикка орал довольно долго. Горло его разболелось, а пить хотелось просто ужасно. Теперь он скорее мог шептать, чем говорить. Но потерять голос лучше, чем потерять жизнь.

— Я вспомнил кое-что… — произнёс Дженн. — В прошлый раз я попал в эту пещеру через лаз… Не сверху — снизу прополз… Я хочу поискать тот ход. Это не простая дрёмная тропа. Она была как лабиринт и… плотная… Нора — может, сквозь неё мы и выберемся…

— Волшебно, — прохрипел Тикка. — Стоило орать, чтобы довести тебя до отчаянья…

— А ты шутник… — хмыкнул волшебник. Его голос, наоборот, за прошедшее время окреп и стал чище. — И ты смелый…

— Смелый? — удивился вор, который всю жизнь считал себя довольно трусливым.

— Смелый, — подтвердил мужчина. — Ты осмеливаешься шутить с силами, которых совершенно не знаешь…

Дженн долго ползал по пещере. Но проку от этого занятия оказалось немного. Поэтому через некоторое время мальчик снова открыл рот и принялся звать на помощь.

* * *

Снова и снова снилась ему та битва. Будто якорь, брошенный в воды сознания, не давал ему продвинуться дальше. Он никак не мог прожить тот день, окунуться в ночь и выйти в новое утро.

Ему снились следы драконьего пламени, разъевшего плиты площади, распахнутые настежь Звериные врата. Опьяняющий миг свободы, а затем… Он выхватил меч и ринулся в бой. Он сражался так рьяно и был беспощаден к врагам настолько же… сколько и к самому себе.

Он не уберёг свою Мудрицу. Дженна пропала! И Дэзерт остался один.

Часть его души хмелела от чувства свободы. Но вторая её половина задыхалась от горя. Он был силён, могущественен. И он был беспомощен в битве, происходящей внутри него.

Поэтому он сражался. Он бился остервенело. Он бился, как демон. Но тело его осталось обычной куклой. Дэзерт порубил не меньше сотни кочевников. Он был перепачкан их кровью, будто окунулся в алое озеро.

Он был повелителем демонов! Но когда в азарте сражения вражеский меч задел ноги Дэзерта, он упал и не смог подняться… как самый обычный человек.

Ему снились копыта коней и верблюдов. Зычный вой труб, крики людей, рёв зверей. В болезненном бреду он видел статного всадника на белой лошади. Высокая шапка царя царей была на нём, однако лицо принадлежало знакомому лесорубу.

Ему снилось, как он сам лежит в луже крови. И звук собственного хохота, перемешанного со слезами.

Дженна ушла. Настал и его черёд. Всё кончено. Это было ясно как день. Он никому не нужен. И это была его последняя битва.

«Мы там, где нужны? — хохотал и плакал Дэзерт, вспоминая любимую фразу Мудрицы. — Мы там, где должны быть?..»

«…Нас ведут дороги!» — вдруг раздался ответ.

Ему снилось, как отряд в красном и жёлтом пронёсся мимо, сметая кочевников. Сверкали кривые сабли. И тени то и дело скрывали этих странных воинов, подобно серым плащам.

Дэзерту снилось, как чьи-то руки подхватили его под мышки и затащили в одну из теней. Ему снился немилостивый жар солнца. Ему снились бескрайние пустынные барханы. Дэзерт был дома…

— …Мы там, где нужны, — бормотал во сне мужчина.

— Мы там, где должны быть, — шептал в ответ женский голос.

Уже поднимаясь из пучины сна в ласковые объятья любовницы, Дэзерт вдруг устремил взгляд вверх. Там среди просторов тающего сновидения в безоблачном голубом небе парил… чёрный дракон.

— Дженн? — застонал демон и проснулся.

— …Снова кошмар? — промурлыкала лежащая рядом женщина, лаская его своими мягкими ладошками. — Всё хорошо, милый… Я рядом… Мы дома. Мы в безопасности…

— Айши, — вздохнул Дэзерт. — Счастье моё…

— …А кто такая Дженн? — раздался вопрос, в тоне прозвучали ядовитые нотки.

— Айши, я даже глаза не успел разлепить, — скривил губы мужчина. — И с чего ты взяла, что это «она»?

— …Воспоминания о мужчине не смогли бы украсть твою радость от моей близости, — было ему ответом.

Её ладони сжались. Демон распахнул веки. Черноволосая красавица, приподнявшись на руках, пристально смотрела ему в лицо.

Её недовольство было вполне оправданным. За все пятнадцать лет, пока они делили ложе, мужская сила ни разу не подводила его хоть и старое, но вполне пригодное тело. На недовольство женщина имела право. Дэзерт был первым и единственным её любовником. И все эти годы он хранил ей верность.

Молчаливая договорённость между ними, их страсть и нежность были сильнее традиций, где мужчина брал столько женщин, скольких мог себе позволить.

Дэзерт высвободился из объятий любовницы и сел, спустив ноги. Пол покрывали мягкие звериный шкуры и алриасские ковры — услада для натёртых ступней после тяжёлых будней. Стены украшали лишь ниши с горящими свечами.

В отличие от прочих обитателей гор, Айшара не поклонялась богам. Женщина равно чтила Жизнь и Смерть, Солнце и Луну, реку и пустыню, но их символов в доме не держала. Только в блюде на низком столике сверкали кристаллы пустынной розы, которые Дэзерт когда-то преподнёс своей избраннице.

В ответ Айшара подарила ему небольшой гладкий продолговатый камень с красивыми золотистыми прожилками, который она нашла как-то, гуляя в горах Басилиона. Так они обменялись дарами, заключив между собой негласный договор верности и преданности.

Хотя покои были вырублены в известняковой породе, Айшара сумела создать в пещере уют. Она была права. Дэзерт был дома. И он был в безопасности.

— Мне нужно поговорить с Главным, с Альманином, — пробормотал мужчина, растирая лысую голову, чтобы прогнать слабость сна. — Я чувствую, грядут перемены…

— А со мной не нужно ли поговорить? — нахмурилась женщина. — Что тебя так обеспокоило, мой лев?

— Дженн, — вздохнул Дэзерт. — Это мой господин… Мне кажется… он вернулся. Никогда он не снился мне, а тут…

— Дженн — тот волшебник, который передал тебе знания сьидам? Ты говорил, что он погиб много-много лет назад…

— Я говорил: «возможно, он погиб»…

Женщина приподнялась на колени и, захватив руками лицо мужчины, повернула к себе. Её большие почти чёрные глаза молили об ответе. Нагая грудь тревожно вздымалась и опускалась в такт дыханию. Тёмные ореолы сосков глядели на демона ещё более требовательно.

Дэзерт хотел было выскользнуть из маленьких, но сильных ладоней госпожи его души и тела, но не смог противиться коварной женской магии. Никакие сны, никакие драконы не могли более украсть его радость от близости подруги. Мужчина обнял любовницу и уложил обратно на цветные шёлковые покрывала.

— Это всё просто сон, Айши… Глупый пустой сон…

Он позволил себе поверить собственным словам. Он разрешил себе утонуть в мягкости и тепле, в едва уловимом, дымно-сладком аромате женщины.

* * *

Дженн застыл во тьме, сжимая в пальцах тёплый шершавый камень. Он отыскал его здесь много десятилетий назад. Или камень сам нашёл дракона? Сегодня подобных камней ему не попалось. Кольца с изумрудом он тоже не нашёл.

Маг кое-как сумел добраться до своей теневой сумки. В кромешном мраке это было не очень-то просто. На ощупь он изучил остальные семена. Величайшее из Великих древ должно прорасти из них, когда Дженн соберёт все. А пока камни дали ему немного своей силы.

Впрочем, её всё равно было мало. Его плотная сфера сто лет носила чужой облик. Связи с тонкими сферами почти не ощущались. Дженн стал не просто плохим магом, он стал почти старцем.

— Сто лет, — вновь со стоном прошептал маг. — Сто лет…

Всё это время он провёл не совсем в лампе. Осознав, что колдун подстроил ему ловушку, Дженн открыл амулет Миркира. Чтобы не дать негодяю использовать свою силу, он укрылся в мире демонов. Он запечатал проход тайными печатями, которые открыл ему Катан. Никто кроме них двоих не смог бы распахнуть эти врата…

Долгие, долгие годы Дженн прожил не только как мужчина, но… как демон. Поначалу это было даже увлекательно. У него появилась возможность изучить собратьев Дэзерта и саму сферу. Полюбоваться было чем, ведь Мудрец создал её собственноручно из осколков своего мира, тонкой его части. Миркир был одним из его гениальных творений!..

Однако воздух демонических пластов, тамошние пища и энергии тлетворно сказывались на человеческой душе. Каким бы телом ни обладал дракон, долгое время играть в чужие игры было опасно. Тогда маг вернулся в лампу, надеясь отыскать путь на свободу.

Дженн, учившийся у величайших магов, был уверен, что быстро отыщет выход. О, как он ошибся. Лампа была уникальной ловушкой. Сплетённая внутри неё сфера оказалась абсолютно гладкой, словно зеркало — ни единой зацепки, чтобы маг мог распустить волшебный узор. И неважно, какой силой он обладал. Любая атака на сферу обращалась против её узника.

Тогда Дженн оставил свою войну и решил отдаться пространству снов. Он надеялся, что окунётся в забвение. И снова он ошибся.

Безмятежно спит лишь тот, чьи помыслы легки, а сердце свободно от страстей… Сны Дженна обернулись кошмарами. Это был парад из яви и домыслов. Калейдоскоп лиц и гримас. Заточение в лампе обернулось заточением в храме собственных ужасов.

Не имея иной почвы, новый мир дракона возрастал на крупицах радостных воспоминаний, на камнях сожалений и на глыбах отчаянья. И мир этот оказался куда страшнее Миркира.

Дракону… драконице казалось, что сферы её распадаются, как разбитая мозаика. У неё не хватило сил, чтобы видоизменить свою плоть к исходному виду. У неё не осталось сил даже на то, чтобы выбраться не из лампы, но из своих кошмаров в Миркир.

Кем она была? Женщиной или мужчиной? Человеком, духом, демоном… зверем? Кем она стала, оказавшись теперь на свободе? Могла ли она доверять своему телу… и уму?

Несмотря на бессилие, горячие волны демонической ярости накатывали на мага. Мужчине с трудом удавалось держать себя в руках. Он злился на себя, на Дэзерта, на некроманта, на Тикку, на весь мир и на все миры… К лучшему было, что он остался без своих волшебных способностей. Как знать, сколько бы бед он натворил, имей прежнее могущество?

— …Ты что-то затих… Снова размышляешь о своей тяжёлой судьбе? — уточнил откуда-то сзади голос Тикки. Вместе с тем послышалось позвякивание. Умный вор не терял времени, решив собрать остатки камней и монет. — Слушай, я тебе очень сочувствую, но если мы не найдём выход, можем и впрямь помереть тут. А тот богатенький козлобород порешит мою семью.

— Кто он? — откликнулся Дженн, надеясь, что сможет перенести свою ярость на кого-то одного. — Тот козлобород, что привёл тебя сюда?

— Какой-то Арлеклодий, ученик мага, — ответил воришка. — На вид лет тридцать, северянин. Разодет как принц, но обзывается как бандюга…

— Скорее всего, он ученик того козлоборода, что засадил меня в лампу, — решил Дженн. — Хотел счастья попытать с испорченным джинном… Погоди, ты говорил, что кто-то из твоей родни его обидел? Его? Или его учителя?

— Его! — фыркнул Тикка, подбираясь поближе к источнику голоса собеседника. — В том и загадка. Сто лет, говоришь, прошло? Как же так?

— Некромант обкаканный, — холодно процедил Дженн. — Он мог поменять своё тело, вселиться в молодого…

— Как делают гули! — подхватил мальчишка.

— У него на поясе были лампы? — спросил Дженн.

— Не было никаких ламп, — ответил вор. — Я профессионально изучил его одежду. Но вот что любопытно: кошель с серебром он держал в тени. В какой-то теневой сумке…

— Да, из тени иногда делают сумки. Это просто, я покажу, когда выберемся, — пообещал Дженн. — Возможно, там же колдун спрятал и лампы… Или же нашёл другой способ тянуть силу из духов.

— Откуда только всякие негодяи добывают такие знания? — недовольно заметил Тикка.

Дженн зло выдохнул:

— А что негодяев делает негодяями, ты можешь ответить?

— Неа, зато могу ещё раз позвать на помощь, если ты так и не нашёл свой лабиринт.

— Что ж, зови… Я и сам однажды услышал зов и смог помочь…

— Угу… — Тикка глубоко вздохнул и закричал в никуда: — По-мо-ги-те!

2. Король Цветочной горы

Музыка переливалась гипнотизирующим звоном бубенцов, боем таблов и бубнов. Заливались дудки и лиры. Точно птицы Даалсамы пели женщины, сидящие по левую сторону от огня. Мелодии и голоса устремлялись к звёздному небу вместе с искрами костров и дымом. Отголоски праздника разносились вдоль немых гор сладким напевом, запахом пряностей, жареных орехов и мяса.

В рыжем свете пламени танцевали красавицы. Их чёрные волосы блестели как смола. Станы и бёдра одевал тонкий шёлк. Груди, руки и щиколотки унизывали золотые бусы и браслеты. Нагие животы покрывали рисунки: орнаменты цветов и зверей, птиц и волшебных существ.

Грациозные и стремительные, подобно барханным змейкам, танцовщицы вырисовывали в воздухе невидимые рисунки: пальцами, кистями, стопами, движением бёдер и плеч. Их мышцы двигались то плавно, будто волны Амитары, то вдруг содрогались, точно рябь на воде. И каждый их жест, каждый шаг дарили красоту.

Танцовщицы самого Наэрана кружили головы зрителей сильнее вина. И Айшара была прекраснейшей из них. Его Айшара.

Сколько им ещё отпущено счастья? Долго ли суждено быть вместе, если Дженн… вернулся? Дэзерт гнал от себя тяжёлые мысли, но с Главой переговорил.

— Ты свободен, брат мой лев, — не отрывая взгляда от танцовщиц, Альманин сын Хасаана наклонился в сторону Дэзерта. — Ты знаешь, львы не те звери, которые будут сидеть на цепи… Я никого не держу здесь. Любой может уйти, может прийти… Тем более ты — один из Старейшин…

«Как же, «любой», — усмехнулся про себя Дэзерт, обежав взглядом зрителей, которые устроились по правую сторону от костров.

Пряный дым, поднимающийся от огня, действовал не менее опьяняюще, чем ритмичный бой барабанчиков, звон бубенцов и раскачивающие бёдрами красотки. На демона дым не оказывал влияния, но магическим зрением он ясно видел, как наркотик надежнейшей из цепей стискивал души. Его Айшару в том числе…

Пока Дэзерта это устраивало. Он не видел большого вреда в уловке Главного. Иногда людей не удержать просто хорошими речами о чести, доблести и воздаянии негодяям. Хасаан умел завлекать людей одни лишь словом, его сын не унаследовал этого свойства.

Старый Хасаан основал в пустыне Поцелуй Наэрана небольшое поселение вольнодумцев ещё в эпоху правления истинных Намуров. По рождению он был знатным вельможей — одним из тех, кого не устраивало правление царя царей. И он был великим мудрецом, которому пустыня и её гневный покровитель Наэран открыли свои тайны.

Хасаан не просто основал посёлок для изгнанников, но клан сьидам. Ассадоны — львы Наэрана, защитники несправедливо оскорблённых — выполняли роль чистильщиков Джаэруба подобно сумеречным лисам, о которых Дэзерту рассказывала Дженна. Они называли себя воинами Шама и были сьидам — охотниками Южного континента.

Как удавалось поселению существовать посреди самой знойной пустыни Юга, где дождь проливался лишь раз в год? Разгадка крылась в гигантских деревьях, растущих к северу от Басилиона: между морем и горами. Местные называли их «древами жизни» или «отцами семян». На человечьем наречии элибирского название звучало чудно — «баба баб».

Вид деревьев был столь же диковинный и вызывал ассоциации именно с отцовством. Будто гигантские жирные корнеплоды торчали из песков, протягивая к солнцу свои неказистые скрюченные «корешки». Но в само̀м их необъятном теле и заключалось главное богатство — вода. Настоящие корни бабабабов уходили глубоко вниз, вытягивая влагу из подземных источников. А мягкие и пористые стволы накапливали воду не хуже колодцев.

Сама кора «отцов семян» широко использовалась целителями. Листьями, древесиной и золой лечили болезни и раны, а дымом отпугивали кровососущих насекомых. Бабабаб был практически бессмертен! Содранная кора быстро восстанавливалась. Полые стволы продолжали жить. Их можно было использовать в качестве жилища, а после дождей такое дерево долго сохраняло воду внутри себя.

«Дженн наверняка бы поразило это открытие», — невольно промелькнуло в мыслях у Дэзерта.

К тому же ассадоны использовали ту же фразу, что и её сумеречные лисы. «Мы там, где нужны. Мы там, где должны быть», — говорили их Старейшины. Интересно, какая связь была между львами и лисами?

Но Дженн наверняка не понравилось бы нововведение Альманина. Последователь своего отца вместо возвышенных речей стал использовать пьянящий дым. «Сено, сухая трава», как называл её Главный, было непростой травой. Её смолы приятно кружили голову, но вызывали стойкое привыкание, что позволяло удержать людей от измены и предательства.

По-видимому, для той же цели в тайную обитель приводили и красивых женщин. Ни одной дурнушки здесь было не сыскать! Сюда шли сбежавшие невесты, несправедливо обвинённые жёны, молодые матери с детьми, чьи отцы совершили преступления столь тяжкие, что казнить обязывали всю семью.

Айшара была дочерью одной из таких матерей — Рамле. Девочке было тринадцать, когда она появилась в тайной обители. Айши только-только расцвела и была очень хороша собой. Многие из мужчин пожелали взять её в жёны. Разумеется, согласие девочки никого не волновало. Тогда на защиту принципов свободы, которые не всегда успешно проповедовали ассадоны, встал Дэзерт.

Айшара не только дивно танцевала, но уже в детстве проявляла необычайный талант к поэзии. Её стихи пленяли, словно красота звёздного неба и бескрайних песков. Айшара умела так тонко рассказать о чувствах, что и демон поневоле проникся её восторгом, страстью, страхами и мечтами.

Не столько красотой, которую Дэзерт вдоволь повидал на своём веку, сколько талантом Айшара Рамле заставила владыку Миркира забыть о его прошлом. Несколько лет Дэзерт охранял этого котёнка от посягательств львов Наэрана. Затем однажды вечером она сама явилась к нему. С тех пор они не расставались.

Они не расставались ни днём, ни ночью. Когда Дэзерт уходил на задания ассадонов и ночевал где придётся, воспоминание об Айшаре всегда было с ним. А теперь женщина плясала пред его глазами, однако стоило демону прикрыть веки, как в темноте он слышал голос другой.

— Я уйду завтра днём, — объявил Дэзерт, поднеся руку к груди, где хранил подарок подруги.

Продолговатый камень с золотистыми жилками, который ему преподнесла когда-то Айшара, демон туго обвил кожаными шнурами и, не снимая, носил на шее, словно амулет.

— Направляешься в столицу? — заинтересовался старый Альманин.

— Там мы в последний раз виделись с моим приятелем, — объяснил Дэзерт. — Почему тебя это волнует, уважаемый?

Старик выразительно вздохнул, устремив взгляд к звёздам.

— Я не хотел тебе говорить, не будучи уверенным. Но… Ты покидаешь нас, и я вынужден поспешить. Скажи, сможешь ли ты в честь нашей долгой дружбы выполнить для львов последний заказ? Ибо только такому, как ты, я могу доверить его…

Демон снова усмехнулся про себя, прекрасно зная, что права на отказ Альманин никому и никогда не даёт. Ссориться с Главой он не намеревался, и потому кивнул:

— Что за заказ?

— Видишь новую деву? — старик указал жестом на одну из танцовщиц.

— Дара, — припомнил Дэзерт. — Сбежала из гарема…

— Из гарема царя царей, — подавшись к самому уху собеседника, прошептал Альманин сын Хасаана.

— Наэран задери меня, — вздохнул Дэзерт.

— Идём, потолкуем подальше ото всех… — предложил Глава.

Владеющие тайными тропами, старик и мужчина поднялись со своих мест и уже через миг оказались в пустыне. Альманин остановился, задумчиво глядя на сверкающие вдали точки костров. Вниманием Дэзерта владело песчаное море, так любимое им. Оба не смотрели друг на друга.

— Царь царей, говоришь, — поморщился демон.

— Ты всё верно понял, друг мой, — медленно произнёс Глава убийц. — Его обленившийся предок ушёл от нашего клинка. Престол занял некий брат. Появившийся из ниоткуда, он совершил немало благих перемен. Но увы, похоже, проклятие власти ослабило род Намуров. Нам стало известно, что сиятельный Тадж Намур Хаким лишился рассудка. Дара подтвердила: царь царей не может родить наследника, ибо убивает своих жён после первой же брачной ночи.

— Ты хорошо всё обдумал, достойнейший Альманин? — спросил Дэзерт. — Не ослабит ли страну смерть царя?

— Я всю свою жизнь размышляю о власти, уважаемый брат мой Дэзерт, — признался Глава. — Управлять даже небольшой шхуной в бурном море непросто, а уж целой страной… Я пришёл к мысли, что этот груз не под силу одному человеку. Власть должна переходить из рук в руки, чтобы одни имели возможность отдохнуть, а другие — вкладывали новую силу.

— Непросто найти так много рук, — Дэзерт ничем не выказал собственного мнения на сей счёт. — У тебя уже есть такие на примете?

— Мы лишь посланники воли Наэрана, — усмехнулся старик. — Мы видим слабость, мы её устраняем. Политические вопросы я оставлю царскому совету. У Хакима немало дальних родственников… Руки найдутся всегда.

— Разумно, — соврал Дэзерт.

Он знал, что сьидам прекрасно чуют ложь. Но, как существо нечеловеческой природы, в чьи задачи входила охрана царской власти, чуял он и то, что его собеседник лишился этого дара и несёт блажь. Впрочем, «мы видим слабость, мы её устраняем. Политические вопросы я оставлю царскому совету», — сказал Альманин. Что ж, Дэзерт найдёт «слабость» и устранит её, будет ли её причиной царь царей или кто-то из его приближённых.

Демон вздохнул:

— Значит, Наэран избрал меня вестником своей воли?

— Только ты подходишь для столь ответственной миссии, — качнул головой Альманин сын Хасаана.

— Ты что-то не договариваешь, мой старый друг, — заметил Дэзерт. Сотни раз он ходил сумеречными тропами — и вместе с Дженной, и один. Убить человека из тени не составляло сложности. Исключением были сами убийцы. И маги, способные почуять опасность на расстоянии. Так в чём же подвох «ответственной миссии»? — Есть затруднение, о котором я не знаю?

— Есть, — тихо вымолвил Альманин. — У царя появился свой колдун… И он очень силён.

* * *

«Дэзерт… где же ты, проклятый демон? — подумал Дженн. Позволив себе небольшой отдых, он распластался посреди тьмы. — Жив ли ты спустя сотню лет? А если нет, где витает твой дух?»

Маг так и не сумел найти того лаза, по которому он попал в Сию. Но и он, и мальчишка упорно продолжали идти, потом ползти куда-то, не видя ничего, лишь слыша собственные шаги, кряхтенье и тяжёлое дыхание. Казалось, это происходило уже целую вечность. Быть может, они всё-таки нашли какой-то туннель или просто ползли по кругу…

И добрую часть этого времени Тикка неустанно кричал:

— По-мо-ги-те!

— Ещё немного и у меня из ушей кровь пойдёт, — не выдержал Дженн.

— Я уже чувствую кровь во рту, — огрызнулся мальчишка. — Либо сделай что-нибудь, либо держи свои жалобы при…

— …Да кто вы оба вообще такие и чего шумите? — вдруг раздался во мраке третий незнакомый голос. — «Помогите да помогите!» Чем вам помочь-то?

Тикка испуганно взвизгнул — совсем как его прапрабабка Быстроногая. Ответил Дженн:

— Один негодяй запечатал нас в тенях… Кем бы ты ни был, ты можешь нас вызволить на свет?

— Как славно зашита плоть мира, — подтвердил голос, насмешливый, певучий, высокий, но мужской. — Отличный замок получился! Даже я никак не могу его взломать… Придётся резать, да простит меня Сия. Где там был мой кинжал?.. Ну и вы посторонитесь на всякий случай…

Дженн прижал к себе мальчишку, закрывая его собой. Непроницаемая мгла вспыхнула полосой света. Будто и правда чёрную ткань распорол острый нож, беззвучно и легко. Когда глаза Дженн привыкли к свету, он различил в проёме лицо, а точнее морду — синюю обезьянью морду в ореоле ярко-рыжей гривы.

— Ты кто? — поинтересовался маг, на всякий случай заслоняя мальчика.

— Обезьяний принц! — восхищённо взвизгнул тот. — Мне бабушка о тебе рассказывала! Ты помог нашему предку… Это моя любимая история! Ты помнишь, как спас людка? В джунглях! От тигра!

— Что-то такое припоминаю, была среди моих подданных одна маленькая безволосая обезьянка, — улыбнулся спаситель. — Да только не принц я, а уж король давно. Вылезай, дружок! — Он подал руку Тикке и покосился на мага. — Ну и ты вылезай, смурная рожа…

Покрытые изумрудными завитками деревьев, пики гор уносились ввысь, утопая в голубой дымке. Звенящие ручьи струились с их белоснежных вершин. Каменные мосты были перекинуты над облаками, словно через гигантские озёра. Только отражения в водоёмах повторяли не небосвод, а напротив — раскинувшуюся внизу твердь, густо прикрытую облаками.

В ветвях диковинных деревьев висели бесчисленные наливные плоды: жёлтые, красные, фиолетовые, розовые; и на сотни голосов щебетали ещё более пёстрые птицы. То тут, то там распускались цветы, описать красоту которых не хватало слов. А запах от них разносился такой, что голова шла кругом.

— Я будто вина испил, — восторженно озвучил своё наблюдение Тикка, крутя головой.

— Это от нехватки воздуха, — прокомментировал Дженн. — Мы забрались очень высоко… Нужно привыкнуть.

— Клянусь, мы проползли на карачках всю бездну Каальбир и оказались на небесах Даалсамы… — как мог осипшим голоском воскликнул Тикка. — Погляди, Дженн! Погляди! Скалы будто парят! А цветы размером с деревья!

— Был я как-то в местечке, где росли цветы размером с деревья… — мрачно огляделся волшебник. — А потом небо там сделалось кровавым и явился злобный дух, пожирающий детей человеческих…

— Прости, что прерываю твой интересный рассказ, — состроил рожицу мальчишка. — А ты не пробовал со жрецом пообщаться?

— Зачем мне это? — осведомился Дженн.

— Тебе везде мерещатся злые духи, угроза, обман! — объяснил вор. — Ты совсем не доверяешь богам! Обычно в таких случаях помогает общение со священнослужителем.

— Ты снова шутишь… — догадался Дженн.

— Нет, я серьёзно! — рассмеялся Тикка. — Погляди, какая красота вокруг!

— Это Цветочная гора, — с поистине царским достоинством объявил их новый знакомый.

Он был бос, но его тело, по большей части покрытое рыжей шерстью, одевали короткий кафтанчик и широкие штаны. В руках король держал деревянный посох. Длинный обезьяний хвост его плавно двигался из стороны в сторону.

— Мы… — ахнул мальчик.

— …На Ферихаль не похоже, — сильнее нахмурился Дженн. — Значит, это Цветочная гора в Сурам.

— Будьте моими гостями, о путники, — пригласил обезьяний король. — Меня зовут Маалуцинг. А кто вы?

Цветы в человеческий рост были лишь началом. Чем дальше они с Дженном шли по тропам и мостам сквозь водопады и радуги, тем диковинней становилось вокруг. Маалуцинг беззаботно вышагивал впереди, положив посох на плечо. Казалось, его абсолютно не интересовало, кто, как и почему угодил в тени; кто, как и почему искусно запечатал дрёмные тропы.

Зато удивлению Тикки не было предела! Не то крошечные цветы, не то насекомые парили в воздухе. Тела их не походили одно на другое, были полупрозрачные и слегка светились. Будто звёздочки Шама спустились с самого неба.

— Это звёздные пылинки? — предположил Тикка, подняв глаза на волшебника.

— Планктосы, — ответил Дженн. — Это мельчайшие носители… как бы сказать попроще, — он задумался, — силы и истории мира. Планктосы помнят всё, что было от самого начала Вселенной. В каком-то смысле они действительно — звёздная пыль.

— Впервые их вижу… — признался Тикка. — В Джаэрубе таких нет?

— Есть, но там они обитают чуть дальше от мира людей, — пояснил Дженн. — Мы с тобой оказались в священной роще — в пространстве на границе между царствами людей и духов.

— В священной роще?

— Это важная система в общем энергетическом обмене всего мира Сия.

— Энергетическом?

— Энергии — жизненные силы… витали. Это живая и мёртвая вода, стихийные, планетарные силы, наши порывы, желания, мечты…

— Как кровь у людей? — вставил Тикка.

— Примерно так, — кивнул волшебник. — Если священные рощи засыхают, тонкие сферы людей и духов расходятся дальше. Люди теряют магию, а духи — связь с плотным миром, которая им не менее важна.

— Чем же это? — фыркнул мальчишка. — Я живу без колдунства — и неплохо.

— Волшебство — лишь первая из потерь, — хмуро ответил Дженн. — Ты должен понять, что магия — это не огненные шары и не молнии. Это сила — определённый вид витали, который маг преобразует во что-то… Ты верно сказал, ты не колдуешь, но это не значит, что в тебе нет этой силы. И да, не все используют магию во благо, но эта витали не менее важна, чем кровь в наших телах. Представь, если у живого существа отнять часть его крови и не дать возможности восстановиться.

— Существо будет ощущать слабость, — ответил мальчик.

— Со временем оно привыкнет к ней, но качество всей жизни изменится в худшую сторону… — Волшебник недовольно поморщился. — Как если бы ты стал стариком ещё в юности…

— Хм, это невесело…

— Я знал мир, где люди потеряли не только магию, — продолжил мужчина, — но и свои желания… Нежность, страсть, потребность любить, дружить, творить… Священные рощи связывают не только сферы мира. «Священные рощи» есть в каждом живом существе. Это связи между сферами человека — между душой и телом. Когда эта связь слабеет, хорошего не жди…

— Да, кажется, теперь я понимаю, — нахмурился Тикка.

— Я не раз был в таких местах, — вздохнул Дженн. — Но впервые вижу рощу, полную витали… Несомненно, это очень древнее место, но по своему строению оно как дитя. Удивительно…

Деревья, растущие на Цветочной горе, тоже оказались необыкновенными. Те самые волшебные персики, которыми так гордился царь царей, были втрое ниже здешних! Ветви свивались друг с другом, образуя гигантские гнёзда. Они сетью из лиан, листвы и цветов оплетали целую гору. Сквозь ветви, как по каналам, струились ручьи. Блестящими брызгами они летели далеко вниз и таяли в облаках.

Между сочными розовыми плодами и яркими цветами скакали стайки обезьян — такие же синекожие, с огненно-рыжей шёрсткой, как у Маалуцинга. А вместе со зверями играли дети людей и даже эльфов! Не все из них резвились в ветвях. У Тикки рот открылся от изумления. Кое-кто из детей седлал облака, кто-то сооружал сияющие конструкции из планктосов.

Мальчики и девочки были разного возраста: от совсем малышей до ровесников Тикки. Цвет их кожи, глаз и волос также различался. Дети занимались своими делами, смеялись и болтали, но, увидев Маалуцинга, притихли, словно по команде.

— Прошу внимания, мой народ! — весело провозгласил обезьяний король. — Сегодня у нас гости! Это Тикка и Дженн! — Он обернулся к гостям и жестом руки указал на жителей деревьев. — А это подданные моего царства — спасённые мною ребятишки…

Сотни любопытных глаз уставились на пришедших.

— Хорошего денька! — немного смущённо помахал рукой Тикка.

— …Маалуцинг, и все спасённые дети остались на твоей горе? — тихо поинтересовался Дженн. — Здесь много светловолосых… Это агарцы? Разве Журавль не запретил пересекать границ?

— Запретил, — кивнул собеседник. — Но границы королевств не имеют для меня значения, а в Агару усилились гонения… Многие ребятишки остаются сиротами, — его голос стал тише и глуше. — Владыка даже основал несколько поселений для сирот. А некоторых детей постарше я вытаскиваю из самого пламени… — Маалуцинг помолчал. — Впрочем, нередко я прихожу на помощь и детям Севера. В королевствах Семи Ветров… то есть уже в Энсолорадо не затухают пожары войны, в Семи Водах бушуют болезни… Эльфы и сиды нуждаются в моей помощи не меньше, чем люди.

— И хранители всё это допускают? — зло проскрежетал Дженн.

— Многое устроили сами хранители, — фыркнул Маалуцинг. — Многое из того, что происходит в Агару — эхо северных войн… Владыка неустанно следит за Страной вечного лета. Ему грезится, что змей, объединивший Энсолорадо, вот-вот явится и за ним…

— Но при чём тут люди силы, — осведомился маг, — как по-твоему?

— По-моему, ему в детстве чем-то сильно насолили маги, — рассмеялся Маалуцинг. — Но у тебя устаревшие сведения. Теперь Владыка преследует всех подряд. Вероятно, он решил избавиться от всех своих поданных. Нет людей — некого и завоёвывать.

— Вероятно, Владыка лишился рассудка, — прищурился Дженн. — Кто он вообще такой? По моим подсчётам, ему должно быть лет двести…

— Я не знаю границ королевств, — вдруг посерьёзнел король обезьян. — Но в Эсфиру не сую носа даже я. А этот паршивец не покидает пределов своей цитадели. Никто не знает, кто он… А те, кто попытался выяснить, пропали.

— …Хранитель Диких земель — один из них? — предположил Дженн, вспоминая историю грифона Пахаома. Поэтому журавль запретил пересекать границы?

— Да, ты прав, — кивнул Маалуцинг. — Но… скорбные это разговоры. Не будем портить славного мига.

— Тогда расскажи, что делают спасённые тобой дети здесь, на этой горе? — кивнул волшебник, оглядывая подданных короля обезьян.

— Ты допрос мне решил провести? — улыбнулся тот. — Что ж, будь по-твоему… Дети живут здесь себе поживают, играют и учатся.

— Учатся кататься на облаках? — уточнил волшебник.

— Учатся, чему хотят! — рассмеялся Маалуцинг. — Кто-то хочет выращивать цветы, кто-то скакать на облаках. Я преподаю им боевые искусства, чтение, математику и волшебство, коли они того пожелают. Ты упомянул Ферихаль. Так вот, меня приглашали преподавать в тамошний университет, так что я чего-то да стою, уж поверь…

— А воровской науке ты можешь обучить? — подпрыгнул от нетерпения Тикка.

— О, это любимая из моих наук, — признался король обезьян.

— А когда дети вырастают, они уходят? — продолжил свой допрос волшебник. — Тут ведь нет взрослых…

— Верно, — Маалуцинг по-дружески приобнял его. — Верно, мой друг! И ты, и Тикка можете оставаться здесь, сколько захотите!

— …Дженн, ну чего ты? Он же спас нас, — шикнул Тикка, когда король отвернулся. — Нас и всех этих детей…

В ответ волшебник только поморщился.

На ночь гости остановились в одном из пустующих древесных гнёзд. С наступлением темноты царство обезьяньего короля расцвело светозарными цветами, сияющими паутинками и искристыми травами. Некоторые из растений дарили прохладу, другие источали тепло.

Волшебнику явно нездоровилось. Он не только скрипел зубами от ярости, но и трясся от озноба. Путники расположились у тёплого цветка с оранжевыми, точно огонь, лепестками. Младшие дети отправились спать, но старшие, ровесники Тикки, на отдых не спешили.

Они принесли к цветку кувшины со сладкой водой и блюда с угощениями: сочные бутоны, разрезанные на дольки фрукты и коренья, гроздья ягод и орехи.

После трапезы Дженн свернулся клубочком и сразу уснул. Алриасский воришка, несмотря на усталость, был слишком возбуждён, чтобы спать. Он ещё долго болтал со здешними обитателями. За короткую ночь они рассказали друг другу о себе и обсудили всё на свете. Хотя дети пришли сюда из разных королевств, они общались на едином языке.

Обезьяний король не соврал — его подданные подтвердили, что каждого из них он выручил из беды, когда те звали на помощь. Маалуцинг также учил их, чему они пожелают, или позволял просто бездельничать. А самые старшие в любой момент могли уйти куда вздумается. Дороги с Цветочной горы вели в любую сторону: хоть в Пустынное море, хоть на Северный материк.

— Неужели это место можно покинуть по доброй воле? — со смехом поинтересовался Тикка. — Я бы с радостью и семью сюда привёл…

— Это только поначалу кажется, что получать всё, что ни пожелаешь, — счастье, — ответила ему Джанти — девочка с чёрной как ночь кожей, кудрявыми волосами и проницательным взглядом. — Но когда отведаешь всех сладостей, поспишь на мягких лепестках цветов, наиграешься с птицами и зверятами, начинаешь понимать, что одни забавы не могут тебя напитать.

— Вы же можете учиться, — добавил Тикка. — Всему, чему захотите.

— К чему все знания мира, если ты не можешь их применить? — улыбнулась Лампу — смуглая малышка с плоскими и широкими чертами добурки. — Мы черпаем мудрость нашего короля, а потом уходим вниз, чтобы помогать другим существам.

Тела некоторых более взрослых девочек начинали изменяться, округляться и наливаться женской прелестью. Тикка, родившийся в городе, где женщины всегда прятали свою красоту, с трудом заставлял себя смотреть им в лица. Все дети были одеты лишь в набедренные повязки.

— Неужели за всю историю Цветочной горы на ней так никто и не остался? — усомнился он. — И неужели никого не выгнали силой?

— Не-ет… Нет-нет, — наперебой заверили его дети.

— Никого, — увереннее других проговорил белокожий эльф из Диких земель по имени Аалмас. Его большие серебристо-зелёные глаза смотрели с некоторой грустью. — Твой спутник — первый взрослый, которого я вижу с тех пор, как мы с братом угодили в капкан на границе Агару…

— Обезьяний король спас и твоего брата? — спросил Тикка.

— Мой брат был достаточно взрослым, чтобы выпутаться сам, — ответил Аалмас, опустив голову. — Я не видел, но уверен, так он и сделал…

— Угу, — задумался алриасский вор.

— Все, кто сюда попадают, — дети, — продолжила Лампу. — Но все обретают мудрость — достаточную, чтобы понять: нельзя навеки оставаться детьми и вкушать лишь развлечения. Мир более разнообразен, и в горе тоже есть своя наука, которую необходимо познать любой душе.

— Если всё так, как вы говорите, странно, что Дженна пустили на эту гору, — задумался Тикка.

— Вероятно, он не человек, а один из волшебных созданий, — улыбнулась рыжеволосая Руба, одарив спящего волшебника нежным взглядом. — Иногда они являются на нашу гору. Они выглядят как звери или как люди… Кажется, что они взрослые, но это не совсем так. Они и взрослые, и дети… как и сам наш король.

— Да, журавль Калоса нередко навещает Маалуцинга, — добавила чернокожая Джанти. — А на соседней горе сейчас гостят два единорога. Иногда они принимают человечий лик, и тогда до нас доносится их дивное пение. Гости прибыли с далёкого Севера! А порой сам Его Величество отправляется погостить в их королевство. Он читает лекции в Ферихальском университете и в западном Бешбьяс.

При этих словах спящий Дженн как-то тревожно вздохнул и перевернулся на другой бок. Рыжая Руба подсела к нему ближе и провела рукой по блеклым и спутанным волосам мага.

— Интересно, кто твой спутник? — хитро прищурилась она. — Журавль, единорог или змей?

— Да наверняка змей, — с уверенностью усмехнулся Тикка. — Такой же мерзкий.

— Змеи бывают очень красивыми, — заметила смуглая Лампу. — Хранительница Добура — крылатая змея Ишчель Маяуэль… Нет красивее её на всём Юге!

— Всё-то вы знаете, — оценил Тикка. — А я понятия не имею, кто хранитель Джаэруба, и есть ли он.

— А вдруг Дженн и есть его хранитель? — расширил зелёные глаза Аалмас.

— О, ну тогда Джаэрубу конец, — рассмеялся Тикка.

Дети разговаривали всю ночь, а к рассвету уснули, положив головы друг другу на плечи. Тикка пробудился, когда солнце стояло высоко. Воздух потеплел и наполнился ароматами дня. Ночной цветок сомкнул лепестки, перестав излучать свет и тепло.

Осторожно отодвинув Джанти, мальчик свесился из гнезда и взглянул вниз. У корней дерева горный ручей образовывал небольшой водоём. Дно его поросло водорослями, и зеленовато-лазоревая поверхность искрилась на солнце будто самоцветы.

Дженн уже проснулся и, похоже, чувствовал себя гораздо лучше. Он выстирал свои грязные тряпки и развесил их сушиться на ветвях. Теперь сам волшебник плескался в ледяной воде, что-то напевая себе под нос. Любознательные морды рыжих обезьян внимательно наблюдали за его действиями.

Мужчина был очень худ: буквально кожа да кости. Его расчёсанные мягкой водой волосы почти достигали колен. Отмывшись, волшебник отжал космы и скрутил их в узел, точно длинную верёвку. Примостившись среди надёжно сомкнутых ветвей, он извлёк из своей тени маленькое зеркальце в оправе из черепашьего панциря. Собственное отражение надолго овладело его вниманием.

— Что ты там нашёл такое интересное? — спросил Тикка, спустившись с дерева.

— Я? — рассеянно проговорил Дженн, обернувшись. — У меня… волосы на лице.

— И что ж тут такого? — усмехнулся мальчик. — Ты же не людок! У тебя есть волосы.

— У меня никогда не было бороды, — объяснил волшебник, скривившись. — Я не позволял ей расти. А теперь физическая сфера мне не подчиняется. Но мне не нравится борода…

— Так сбрей, — предложил Тикка. — Чтобы это сделать, не нужно быть магом!

— Я… — голос Дженн совсем пропал, будто его горло сдавили руки убийцы. — Я не умею брить лицо. У меня и бритвы нет…

— Шутишь? — тут уж Тикка не удержался и расхохотался, но вскоре притих. — Нет, ты же и шутить не умеешь. Ладно, давай я помогу.

— Ты побреешь меня? — недоверчиво спросил волшебник.

— Я работал как-то при цирюльнике… — объяснил мальчик. — С тех пор таскаю с собой бритву, на всякий случай. Вдруг подзаработать выйдет.

— Шутишь, — нахмурился Дженн.

— Да шучу, конечно, — отмахнулся Тикка. — Нет у меня бритвы. Но подойдёт любой острый нож. Нож у тебя есть?

— Да, — кивнул Дженн. Покопавшись в своей теневой сумке, он извлёк нож и протянул его Тикке. Подумав, он достал и кусок мыла. — С шеей только поосторожнее…

— А-а, все говорят одно и то же, — усмехнулся мальчик, с интересом изучая лезвие.

Металл показался ему странным.

— Это сталь, — пояснил Дженн, усердно намыливая нижнюю часть лица. — Сплав такой. Лучше держит заточку, чем медь.

— Хороший нож, — одобрил Тикка.

— Оставь себе, если хочешь, — предложил Дженн.

Когда дело было сделано, волшебник вновь уставился в зеркало. Он провёл рукой по выбритому подбородку, некоторое время подумал. Затем он одолжил у Тикки свой нож и долгое время кромсал свои длиннющие волосы, похожие на смесь золота с серебром. Отрезанное Дженн очень тщательно собрал и припрятал в теневой сумке, а остальное быстро переплёл в косу.

Процедуры сильно преобразили волшебника. Стало видно, что ему далеко не семь десятков, как вначале подумал Тикка, а вдвое меньше. Лицо его заострилось от длительного голода, но морщинки на лбу и у глаз едва обозначились. Да и с чего им быть, если этот тип никогда не улыбался и не удивлялся? Только между его бровями пролегла тёмная расщелина.

Тикке вдруг до смерти захотелось удивить этого зануду, и он выпалил:

— Дженн, а тебе встречались в странствиях… единороги? Знаешь, что двое из них остановились на соседней вершине? Наш хозяин иногда захаживает к ним в гости на Север, в Ферихаль и Бешбьяс. Я бы познакомился с ними, а ты?

Слова мальчика произвели на волшебника неожиданное впечатление. Дженн подскочил как ужаленный и бросился к своей одежде. Та ещё не просохла, а он уже принялся натягивать сырые тряпки.

— Ты чего? — не понял Тикка, оглядевшись.

Птицы в ветвях, словно почувствовав настроение мужчины, вдруг подняли гомон. Наблюдавшие за гостями обезьянки прыснули в разные стороны.

— Не стоит мне знакомиться с единорогами, поверь, — ответил волшебник, натягивая штаны.

— Как хочешь, я и не настаиваю, — пожал плечами Тикка. — Но ты же только-только на ноги встал. Не торопись уходить. Отдохни ещё пару деньков.

— Нет, — поморщился Дженн. — Я взрослый мужчина, мне не место в этом… детском садике…

Волшебник вынул из своей тени флягу и наполнил водой. Затем он сорвал несколько плодов и бросил их вместе с флягой в сумку.

— Ты беспокоишься, что понравился Рубе, старый колдун? — хихикнул Тикка.

— Не говори глупости, — резко мотнул головой Дженн. — Меня ждут в плотном мире… Я сто лет пропадал. Я должен отыскать своих слуг… друзей. У меня есть ответственность, важная цель… — он понизил голос до шипения. — Мир состоит не только из радужных водопадов и цветов. Есть враг, который идёт по моим следам…

— Я передам Его Величеству, что ты благодарил за гостеприимство, — согласился Тикка, вновь оглядевшись. Одна из мартышек затаилась в тени ветвей, будто подслушивая разговор. — Дорогу обратно найдёшь?

— Я хожу тайными тропами, — напомнил волшебник, посмотрев на мальчика. — Ты решил остаться?

— Насколько мне позволит мой возраст, — произнёс Тикка чуть громче. — Тут славно. К тому же мне не терпится обсудить с королём кое-какие воровские вопросы.

— Славно, что вы нашли друг друга, — фыркнул Дженн, прежде чем ступить в тень.

— Бывай, волшебник… — махнул ему рукой мальчик.

— Бывай, маленький человек…

Что ж, времени было потеряно немало: сто лет — шутка ли? Но по крайней мере он проверил, что на Цветочной горе нет волшебных камней-семян. Дженн знал: искать семена было бесполезно, а сами они его не нашли. Да и не должны были. Камни всегда оказывались в его руках в качестве награды за спасённые жизни.

Кого он спас на этот раз? Никого. Он не смог ничего сделать. Это Тикка освободил «испорченного джинна». Это Тикка звал на помощь и дозвался «обезьяньего принца».

Возможно, мальчишку стоило бы спасти от него самого. Но это не дело. Пусть сам осознает свои заблуждения на счёт Маалуцинга — весёлого, но хитроумного и коварного короля маленьких подданных. О, как здорово защитник священной рощи придумал, использовать живую воду, бурлящую в детях, чтобы остановить оскудение своего сада.

Хотя, если дети не страдают в его владениях, если он учит их и отпускает на свободу… Впрочем, как ни старался Дженн, что-то ему очень не нравилось в этой синей обезьяньей морде. Даже знание того, что Индр приглашал этого короля на свой Праздник, не ослабило подозрения…

Почему Маалуцинг не явился на подмогу к маленьким ведьмам из деревни Джу? Ведь его владения находятся совсем близко! Неужели никто из девочек не звал на помощь? Или дочери Белой лисицы не могут рассчитывать на содействие обезьяны? Но даже подданые треклятого Владыки резвятся на Цветочной горе! Почему же…

«Я просто измотан, — сообщил сам себе маг. — Тикка прав, я везде вижу угрозу. Я стал слишком нервным».

Поначалу Дженн намеревался без промедления направиться в Алриас на поиски Дэзерта и пропавшего вместе с сокровищами кольца, в котором томился Дхар Нэваал. Однако воспоминания о событиях, произошедших в Сурам, заставили его выйти из тени на западной окраине гор.

По рельефу местности, который не сильно изменился за столетие, маг быстро нашёл то самое место. Там, где когда-то вздымались чёрные столбы дымов, ревело пламя и на его глазах во чреве стихии тонула деревня красных ведьм, теперь стоял густой лес. Ни единого следа произошедшей трагедии не осталось. На пепелище поднялась новая жизнь.

Дженн отыскал и тот выступ, куда он… она вытащила одну из ведьм.

— Иссая, — прошептал мужчина, опустившись на колени перед заросшим травой возвышением.

Холм образовался из сложенных ведьмой камней. Тогда она обложила его ветками и подожгла с помощью своей силы. Она пела, вспоминая своих близких, и плакала, чтобы потом более не проронить ни слезинки. А затем гордая и своенравная ведьма ушла следом за симпатичным калосским ведьмаком.

Интересно, как сложилась их судьба? Выпало ли на их долю счастье или юные волшебники переругались и разошлись в разные стороны?

Дженн обернулся в сторону Востока. На краткий миг его одолело прежнее жгучее любопытство. Но век, проведённый на пище демонов, дал о себе знать. Все прежде яркие и радостные его эмоции были недолговечны. Лишь демонический гнев, буря, которую едва удавалось сдерживать, теперь бушевала в его груди.

Злые глаза мага устремились на Запад. Он смотрел на горизонт. В свете разгорающегося заката тот будто утопал в крови. Агару… проклятое королевство, из которого явились охотники на ведьм. Эсфира, где до сих пор жил и здравствовал Владыка, погубивший тысячи жизней. Ведьм он называл слугами некого Зверя…

Как наяву в голове Дженна вспыхнули слова Сайрона:

— В Агару сожгли хранительницу…

Хорошо знакомое с детства чувство вдруг всколыхнулось в груди мага. К чему были все эти семена, камни, демоны? Дженн пробыл в теле мужчины больше лет, чем в женском! Кто он теперь?! Кому он теперь нужен? О, Сайрон вряд ли обрадуется этой перемене.

Магу вдруг стало всё так очевидно. Конец сказки лежал перед его глазами. Легко и просто он мог прекратить мучения: людей силы и… свои собственные.

Если бы только сфера физического тела вновь стала повиноваться Дженну… Но, быть может, смертельная опасность заставит его вновь вспомнить себя… Как случилось тогда, в морских глубинах Сет.

Дженн сделал было шаг в западном направлении — и замер, встревоженный шумом позади себя.

— Ты… — вздохнул он. Чувство отчаянья сгинуло, и пришло некое подобие веселья. — Маленький надоедливый сгусток живой воды.

— Чего? — переспросил вышедший из тени Тикка.

— Есть живая вода, есть мёртвая — это витали, я рассказывал тебе… — маг обернулся.

— Да ну мартышке под хвост твоё волшебство, — фыркнул вор.

— Согласен… — кивнул Дженн. — Ты передумал?

— Вот ещё, — усмехнулся Тикка. — Я и не собирался оставаться. Просто хотел кое-что проверить…

— Обманывать плохо, — нахмурился Дженн.

— Это не обман, а игра слов, — рассмеялся Тикка. — К тому же игра во благо! — Мальчик засунул руку в свою тень и вынул фигурку в виде чёрного женского тела. — Вот, это твоё, кажется…

— О Единый! — ахнул Дженн, глядя на амулет Миркира в чужих руках. — Как же я мог его потерять?!

— Запомни на будущее, никогда не позволяй незнакомцам обнимать себя, — строго наказал Тикка. — Обезьяний прохвост вдоль и поперёк изучил твои вещи, пока ты разглядывал его подданных. Да и мартышки всю дорогу глаз с тебя не сводили.

— Ты обворовал короля? — брови волшебника удивлённо подпрыгнули.

— Я же лучший вор во всём Алриасе! — похвалился Тикка. — Маалуцингу нечему меня учить… И ты что, серьёзно думал, что я останусь в этих облачках, когда моей семье угрожает опасность? — начал ворчать мальчик. — Ты же слышал, обезьян спасает только детей…. А кто будет спасать взрослых? Да дети, скажу я тебе, сами способны на многое. А вот взрослые вечно попадают в неприятности… Вспомни, кого я выудил из лампы? Угораздило же тебя!

— И я очень признателен тебе… — признался волшебник. — Спасибо.

— Слово благодарности и мартышке приятно, — кивнул вор, оглядевшись. — Но лучше скажи, чего ты забыл на западе Сурам? Нам же в другую сторону! Я насилу отыскал твой след в тенях…

— Я хочу пройти сквозь Агару, — пояснил волшебник, вновь устремляя задумчивый взгляд на закат. — Обезьян говорил, что в королевстве всё стало ещё хуже… Я хочу посмотреть на это собственными глазами. Хотя бы из тени…

— Что ж, я не против приключений, — согласился Тикка. — Только не мешкай особенно! Помни, мы спешим… Что-о? — Тикка удивлённо рассмеялся. — Не верю своим глазам! Ты улыбаешься, волшебник?!

— Кажется, — признался Дженн, — я очень рад тебя видеть, Тикка.

3. Проклятие эсфирцев

Выло и ярилось пламя костров, поднимались клубы дыма над ними. Воздух наполняли страх и отчаянье, голоса солдат, тихие рыдания, шёпот молитв и запах… Сладкий, дразнящий голодную утробу и от того ещё более кошмарный запах жареного человеческого мяса.

Словно бы весь мир превратился в один полыхающий костёр. И не было для агарцев более другой яви.

Кажется, светало. Стояло безветрие. Покрывало дыма застыло у воды, обволакивало редкие кустарники и равнину. Дым ослеплял, затмевал всё пространство вокруг. От неба до земли воцарилась удушливая мгла.

Прячась за её белёсым покровом, беглецы почти выбрались из кольца солдат и достигли края дальнего водоёма. Неподвижными серыми глазами взирали в безоблачную синь две Пиалки — легендарные озёра Агару, из которых, согласно поверьям, вышли первые боги, и на берегу которых теперь творились преступления пред самой Жизнью.

— …Мамочка, мама, — девочка застонала, прорвались непрошенные слёзы.

Зверь потащил её, схватившись зубами за подол юбки. Ткань трещала, но девочка послушно, хотя и слишком медленно, ступала за зверем.

Один из стражников услышал её голос. Он заметил движение в дымке. Раздался предупреждающий оклик, последовал звук извлекаемого из ножен меча.

Зверь не стал дожидаться атаки. Низко припав к земле, он оттолкнулся всеми четырьмя лапами, бросился на солдата. Мощное тело сбило воина с ног. Белые клыки быстро нашли незащищённый участок плоти. Уже через миг зверь слизнул кровь со своих усов, рыкнул.

«Всё кончено, — говорил этот скрипучий звук, полный не меньшей скорби, чем слёзы девочки. — Ты знаешь, что ждёт нашу мать…»

Его милая сестрёнка — самая добрая и светлая душа из всех, кого он знал. Самая светлая, чистая, прекрасная…

Позади их дома в Эсфире вся земля была усеяна крохотными надгробиями. Пока был жив отец, мать рожала почти каждый год. И каждый раз это были мертворождённые дочери.

Девочки в их проклятом роду выжить не могли. А потом случилось настоящее чудо. Малышка пришла в мир без дыхания, как и остальные. Но в последний момент, когда тельце начали омывать, взвизгнула, как котёнок.

Она была даром. Драгоценным даром богини Оссы, которой служила мать.

Ценой неимоверных усилий зверю удалось выхватить свою сестру из рук солдат. Сам не зная как, не поранив девушку, он перегрыз её путы и, посадив на спину, помчался прочь. Всё происходило как во сне. Он туго соображал в зверином облике, а боль от утраты и вовсе помутила сознание. Костёр, на котором погибла их мать, ещё горел.

Зверь бы перегрыз глотки солдатам Владыки Панириса, всем послушным его воле предателям агарцам, жадным наёмникам добурцам, презренным степным дикарям. Мракоборцы — так называли себя те, кто якобы боролся с мраком! Он встретил бы смерть с радостной улыбкой, с распростёртыми объятиями. Но оставалась она, его сестра… И только о ней он должен был думать в этот миг.

Зверь бросил последний, полный ненависти взгляд на исчезающие в дыму башни эсфирской цитадели. Привычный к анализу его ум пылал сейчас злее костров. Как могло дойти до такого развитое цивилизованное общество? Почему хранитель, даровавший Агару процветание, теперь нёс своим подданным лишь горе?

Владыке Панирису словно бы не хватало тепла и света от дневного светила. По его приказу были вырублены под корень некогда пышные дубравы. День и ночь полыхали костры на берегу Пиалок, к которым выходили окна его замка.

Проклятый хранитель-дракон с Северного континента, который ввёл поклонение единому богу, не давал сомкнуть глаз трижды проклятому Владыке Агару. Панирис, провозгласивший себя первым хранителем-человеком, и сам был близок божественным силам. Он жил не одну сотню лет, но с каждым годом набирала мощь не благость, а безумие.

Если раньше преследованию подвергались колдуны и травники, затем под опалу попали артисты, то в последние три года не стало житья даже людям науки. Учителей и врачевателей забирали прямо из классов и лечебниц. Лишь жрецы, проповедовавшие многобожие в противовес Единой вере Севера, оставались в чести…

Их мать была одной из жриц в храме Ведающей языками богов, людей, зверей и птиц богини Оссы. Она была благородной жительницей полиса, коренной эсфиркой. Она достойно выполняла свой долг пред людьми и Небесами, никогда и ни в чём не имела нареканий. Но женщина не смогла смириться с тем, что происходило в Эсфире.

На свой страх и риск жрица богини Оссы укрыла в храме двух учителей. Пожилой паре удалось сбежать из школы, когда на пороге появились мракоборцы. И тем жрица навлекла горе на всю свою небольшую семью: дочь и сына.

«Мать выбрала свой путь, но ты должна жить, — прорычал зверь. — Я сделаю всё, чтобы ты жила, сестра моя».

Он исполнил, что обещал. Он вывел сестру за границы Агару: за озёра и реки, за леса и степи. Вывел, ступая по трупам и вдоволь напившись человеческой крови. Сквозь гарь и дым зверь вынес свою сестру на собственной спине. Два дня и две ночи он бежал на север почти без отдыха.

— Я не могу, не могу больше… — плакала девочка, цепляясь за бурую шерсть на его шее. — Ты должен остановиться, братец… Ты должен поспать. Даже мне не хватает сил держаться…

«Не время! — отвечал его оскал. — Мы должны успеть покинуть границы Агару, пока я ощущаю своё проклятье…»

Он ненавидел ночи полнолуния. Три ночи, когда бледное светило наливалось полнотой, будто становились возмездием за все грехи их рода. Его возмездием. Кара передавалась по мужской линии. Сестра же его была чиста и невинна, словно сама богиня Девственница.

Однако в тот раз лишь его проклятие принесло спасение. Никогда бы они не ушли от мракоборец на человеческих ногах. Только тело зверя и звериная ярость помогли юноше спасти младшую сестрёнку.

Брат и сестра бежали из Эсфиры, оставив родные края далеко на юге. Они покинули свой дом, не взяв с собой ничего. Зверю, ставшему спустя три ночи человеком, пришлось воровать для себя одежду в стане кочевников.

Брат и сестра забыли родину, друзей, знакомых. Но не забыли последний взгляд матери и свою скорбь. Этот взгляд, пламя, дым и удушающий запах гари преследовал их в кошмарах, куда бы они ни следовали и сколько бы лет ни отделяло их от той ночи.

Он вздрогнул, засучил лапами, то ли продолжая свой бег, то ли пытаясь отогнать дурной сон. Он болезненно зарычал, но, ощутив человечью гортань, выругался и открыл глаза.

Его встретило чистое небо, не замутнённое ни дымом костров, ни мглой гнева, ни страхом за жизнь близких. Вокруг вместо шёпота молитв и стонов разносился многоголосый шум джунглей. Не Пиалки — озёра Шама глядели вверх десятками своих искристых синих, зелёных и голубых глаз. Шуршал тростниками ветер.

Мужчина перевернулся на бок, сел, привычно обегая взглядом своё тело. Несколько ссадин от рогов антилопы обнаружилось на боках. Руки покрывала засохшая кровь. Всего лишь кровь жертвы, которую ночью он загрыз в зверином облике, — не человеческая.

За годы, которые он носил на себе проклятие, мужчина приучил себя возвращаться туда, где он оставил свою одежду. Отыскать её в зарослях тростника не составило труда. Омывшись и одевшись, мужчина взглянул на далёкие купола и башни Алриаса.

Десять лет, десять долгих лет каждый месяц он просыпался у озёр и болот Шама и каждый раз смотрел на эти башни и купола. Был ли он счастлив здесь? Был, несомненно.

Эту страну и этот город он выбрал не случайно. Его уму и сердцу были близки нравы джаэрубского народа, его предпочтение долгому дневному сну после ночных празднеств.

Он любовался храмами Азрэка с посеребрёнными куполами, блистающими эмалями дворцами, даже жилищами простых людей, в однообразной кладке которых нет-нет да и встречались яркие кирпичи, украденные у богатых соседей.

Но главное — ему нравился певучий джаэрубский язык, позаимствованный у Элибира Мудрого. Этот полузабытый эльфий бог, как и богиня Осса, которой служила его матушка, умел понимать языки всех живых существ. За то древние народы Сии прозвали его Мудрым.

Эсфирец надеялся, что часть этой мудрости передалась от эльфов и джаэрубцам. Пока его надежды оправдывались. Жители побережья с почтением относились ко всем, будь то приезжий, странник, купец или… беглец. Не совали носа сюда и мракоборцы. За последние годы Алриас стал надёжным прибежищем учёных, философов, врачевателей, артистов.

Эсфирец любил яркое солнце Джаэруба и жаркий воздух. Не страшила мужчину близость пустыни и её опасные обитатели, жестокие законы и процветающее воровство. Лишь гиганты слоны, шествующие по королевской площади, да грохот морских волн нервировали его частично кошачью природу.

* * *

Вечерний Алриас светился священными белыми огнями Азрэка, переливался тёплым сиянием уличных ламп и подмигивал разноцветными калосскими фонариками. Он пыхтел дымом кальянов и чиллумов. Он вдохновлял красотой дворцов, соблазнял ароматами стряпни и предлагал обширный выбор поистине королевских развлечений за дверями таверн. Город шумел, торговал, обманывал, танцевал и пел.

Люди и эльвэнообразные всех цветов кожи переговаривались на всех возможных языках и наречиях Сии. Они толкались, бранились, смеялись. Горожане и гости, покупатели и праздные зеваки наполняли улицы и площади.

Соперничая друг с другом в сложении патетичных или смешных стишков, артисты приглашали зрителей в лабиринты своих ярких шатров. Зазывалы наперебой расхваливали ассортимент базара. Не обходилось здесь без споров и даже драк с конкурентами.

Пёстрые ковры и ленты тканей свешивались с окон, выходящих к базару. Они колыхались на разделяющих торговые кварталы арках, словно театральные занавесы, обещающие увлекательное представление.

С вереницы прилавков тянулись вверх разноцветные треугольные горы пахучих специй, фруктов, орехов, сластей. Пузатые бочки и ряды бутылей источали запах перебродивших фруктов, ягод, злаков. Жаренные в масле пироги сияли, словно золотые. Блестели подобно луне широкие блюда и изящные кувшины, лампы, тарелки, черпаки и прочая утварь.

— Ах, вот я и дома, — алриасский вор издал счастливый вздох.

Тёмные глаза мальчишки сияли ярче звёзд. Первым делом он, разумеется, наведался в Нижний Алриас. Удостоверившись, что его родные живы и в добром здравии, Тикка вернулся к своему спутнику. К неудовольствию последнего.

Если поначалу Дженн был рад весёлой компании, то теперь, спустя несколько дней непростого пути, проведённого к тому же в неумолкающей болтовне людка, он был готов откусить тому голову. Увиденное в Агару оставило тяжёлое впечатление на душе у обоих странников. Но если Тикка спасался в разговорах, то Дженну требовалось осмыслить увиденное молча.

Впрочем, легкомысленная юность проще переносила чужое горе. Оказавшись в Алриасе, Тикка прекратил проклинать безумных агарцев с их Владыкой и мгновенно повеселел. Маг же брёл по шумным ярким улицам, словно по серым сумеркам. Ум его притупился, а сердце точно онемело.

Дженн ничего не ответил приятелю, но того молчание собеседника не остановило. Как и раньше, он интерпретировал его на свой лад.

— Не печалься, когда-нибудь и ты найдёшь свой дом, Дженн, — пообещал Тикка. — Вот увидишь, ты обретёшь своё счастье. На что поспорим?

— Пустое занятие, — скривил губы маг, глядя лишь себе под ноги. — Счастье и дом мне уж больше ста лет обещают.

— Что ж, тогда ты должен обернуться назад, — продолжил умничать мальчишка. — Быть может, ты идёшь в противоположную сторону?

— Быть может, тебе стоит пойти в противоположную сторону? — предложил Дженн.

— Ты много времени провёл в одиночестве, — объяснил Тикка то ли самому себе, то ли магу. — Тебе нужно привыкнуть к свободе. Я знаю, о чём говорю. Один мой приятель был узником в подземной темнице Алзалама. Дурачина, ограбил больно мстительного богача и попал на целый год… Алзалама, скажу тебе, это не простая клетка, а грязная яма. Ни людей, ни солнца не видать. Кормят раз в день, испражняешься там же, где спишь.

— Ну точно моя лампа… — согласился маг.

— Люди в ямах Алзалама с ума сходят, — пояснил свою мысль мальчик. — Мой приятель рассказывал: вот отсидел он срок, вышел, а на душе хуже, чем у трупоеда гуля…

— И как же он поступил? — заинтересовался Дженн.

— Ну он долго метался в поисках лекарства и нашёл его, — менторским тоном продолжил мальчишка. — Чтобы вернуть вкус к жизни, начать нужно с самых азов! Первое: хорошенько поесть. Блюдо должно быть вкусное, но простое. Не кисло-сладко-острая стряпня из змей и кузнечиков калосской бабули. Можно начать с тушёных овощей и баранины.

— Признаю, ты меня убедил, — облизнул губы Дженн.

— Затем стоит выпить, — порекомендовал мальчик.

— Много выпить, — одобрительно кивнул маг. — Столько, чтобы забыть последние три дня… И, извини, не в компании ребёнка.

— И не так, чтобы проснуться на улице без своих вещичек, — хохотнул алриасский вор.

— А что дальше?

— О, самое интересно! Дальше нужно влюбиться…

— Гениально, — поморщился маг. — Иди ты… иди, купи нам апельсинов, что ли…

— Отличное начало, — по-учительски оценил малец. — Только зачем же покупать? Я достану для тебя самых свежих, самых лучших апельсинов бесплатно!

— Воровать плохо… — только и успел проговорить Дженн, а его спутник уже скрылся в толпе.

В праведном порыве наставить вора на путь истинный маг всё-таки оторвал взгляд от своих сандалий и покрутил головой. Попытка отыскать мальчишку у фруктовых развалов оказалась тщетной. Тикка словно под землю провалился. Неужели отправился ловить удачу в царских садах?

Пока Дженна занимала собственная обувь, он не замечал и лишь теперь обратил внимание, как разительно переменился Алриас за последние сто лет. На вечерних улицах появились женщины!

Нет, как и прежде, большая часть зажиточных горожан прятала нижнюю часть лица за полупрозрачной вуалью. Горожанки и вовсе носили на себе настоящие шатры преимущественно из тёмных тканей. Изредка на глаза попадались открытые лица калосских дам, но чаще они скрывали лики за яркими шелками.

Светловолосые эльфы с Северного материка также чтили традиции чужой страны и носили вуали. Но вот западные соседи джаэрубцев тактом не отличались. Смуглые, низкорослые, но бойкие добурки Юга не только не скрывали чарующие улыбки, но прикрывали груди лишь ожерельями из бус.

Иной стала и мелодия столицы. Чаще, смелее, многоголоснее пели колокола среброкупольных храмов. А среди поэтичных молитв Азрэку, доносящихся из соборов, были слышны восхваления и его супруге — двуликой Танах.

Однако никакие священнодействия не могли поднять настроение дракону. Дженн поморщился, зацепив взглядом тёмную улочку под тесными навесами, где прятали от глаз луноликого Азрэка свой товар работорговцы. Мужчины, женщины, дети, грязные и полуголые, молчаливыми рядами застыли вдоль домов.

Дженн придушил в себе приступ ярости и поспешил отвернуться. Да, кое-что в Джаэрубе осталось неизменным, и не ему это менять. Разве что не помешает прочесть нотацию Тикке. Зачем это парню вздумалось рисковать своей свободой, да тем более после рассказа об ужасах Алзалама, ведь у них обоих остались монеты, собранные в пещере Времени?

С этими мыслями маг развернулся по направлению к фруктовым лавкам. Пребывая в задумчивости, он неловко задел плечом или же сам был задет мужчиной, который следовал в противоположном направлении. Дракон обернулся, чтобы пристальнее рассмотреть грубияна, который мельком напомнил ему Дэзерта.

В этот момент его внимание привлекла двухколёсная повозка, застывшая на пути у мужчины. Такие двуколки заменили богатым алриасцам паланкины. Колёса значительно облегчали работу носильщиков — их требовалось всего двое. И за счёт своего небольшого размера коробчонки могли проехать даже по тесным базарным улочкам.

Нарядная повозка остановилась у прилавка специй. Слуги поочерёдно подносили к задёрнутому шторами окошку чаши. Россыпи высушенных бутонов гвоздики, трубочек корицы, зеленоватых семян кардамона, тмина, кориандра и прочих пряностей поочерёдно исчезали в окне и возвращались обратно. По-видимому, богатая госпожа, не желавшая показывать своего личика, самолично изучала товар и затем давала распоряжения.

Как раз в это время грузный мужчина с излишне широкими плечами приблизился к повозке и протянул руку, чтобы открыть дверь. Слуги, заподозрив неладное, бросились наперерез бандиту. Тот легко отпихнул их в стороны. Мужчины упали на прилавки, рассыпая товар.

Раздались возмущённые крики, взвизгнули женщины. Но городская стража явно не спешила восстановить порядок.

— Поесть, выпить, влюбиться, — буркнул себе под нос Дженн. — Я точно знаю, что мне посоветовал бы Его бывшее Величество…

С этими словами мужчина громко окликнул нахального верзилу.

Метод Дэзерта был интересен. В миг, когда костяшки на кулаке дракона соприкоснулись с чужой челюстью, когда шершавый щетинистый подбородок противника ушёл в сторону, брызнула слюна и отдача от удара сотрясла мускулы, маг ощутил нечто похожее на блаженство.

Его оппонент качнулся по направлению к мешкам с крупами, но удержал равновесие. Уже на следующем вдохе он развернулся к Дженну и, скривив угрожающую гримасу, широко замахнулся для удара. Маг встретил атаку блоком, отвёл её, нанёс свой удар.

К удивлению и разочарованию мага, его левая рука оказалась значительно слабее правой. Дженн выругался на собственную беспечность: такая разница была непозволительна во времена, когда он тренировался в обители Аркха!

Завязалась драка. Бандит был тяжелее мага, зато тот за сто лет в лампе всё же не утратил своей ловкости. Тело, хотя и мужское, отлично помнило всё, чему много лет училась сумеречная лиса.

Противник рычал и расточал проклятья. Губы Дженна были плотно стиснуты. Каждой частицей тела он смаковал радостную песнь живой воды, которая проснулась в его жилах. Ох, не одобрил бы Катан подобное отношение мага к собственным пальцам, но каков эффект!

В один момент, отступая с линии атаки, Дженн мимоходом приблизился к повозке. Спиной он ощутил её каркас, сквозь тонкие занавеси до его лица донёсся аромат… В этой яркой, кричащей пестроте южного базара с его специями, цветами и фруктами аромат был, словно глоток свежего воздуха. Это была до боли знакомая мелодия хвойного леса, степных трав и прохладных оттенков солёной воды…

Будто сфера времени снова расщепилась в тонком теле мага. На малую долю мига Дженн оказался на том берегу, где впервые очнулась Василиса. Его оглушили те эмоции, свет и цвет, звуки и запахи. Он словно застыл в шаге от себя — от той девочки: ещё не дракона, но уже не человека…

Дженн не мог не обернуться.

Его взгляд встретился со взглядом таинственного пассажира повозки. Свет, падающий наискось сквозь узкую щель между шторами, очертил ключицы, изгиб шеи и белый овал лица, выхватил из мрака широко раскрытые в испуге зелёные глаза с проблеском золота.

В следующий миг Дженн оказался уже позади повозки. Он увернулся от удара, ухватил бандита за предплечье, подсёк коленом. Использовав инерцию атаки, маг швырнул негодяя на мостовую.

Стукнувшись лбом о камень, тот оставил на нём следы крови. Её вид вызвал настоящее бешенство. Мужчина загудел, точно бешеный слон. Мелодия его витали отозвалась сотнями боевых барабанов.

Почуяв неладное, маг громогласно крикнул слуг. Он распорядился, чтобы те, не мешкая, увозили свою госпожу. А сам повернулся к противнику. Дженн ждал, пока тот поднимется на ноги, дабы продолжить драку достойно. Но вместо этого подлец молниеносно перекатился ближе и со всей силы пнул мага своей ножищей снизу вверх.

Перед глазами Дженна будто полыхнула молния, дыхание перехватило, и мир померк. На миг осталась лишь тьма и боль, расползающаяся по животу и бёдрам.

В этом бреду маг уловил колебание воздуха. С усилием оторвав ладонь от паха, он поднял правую руку, заслоняя лицо. Ему не удалось отвести удар противника, он лишь слегка сместил его траекторию.

Тяжёлый, скользкий от крови кулак задел челюсть по касательной. Новый прилив боли слегка отрезвил Дженна. Его тело, по крайней мере верхняя его половина, подчинилось воле. Вместо того чтобы стенать, свернувшись клубочком, маг переместился на четвереньки и порядком отбитыми пальцами кое-как сплёл простой магический силок.

Негодяй вновь отвёл ногу, явно нацелившись на этот раз в голову. Но во время удара ступня бандита угодила в путы. Дженн дёрнул магическую верёвку, туже затягивая ловушку. Здоровяк плюхнулся на землю. Площадь сотрясли грохот и отборная ругань.

Дженн глубоко вздохнул и, пошатываясь, кое-как поднялся. Голова его кружилась, челюсть горела, ноги всё ещё с трудом слушались. О прочих чувствительных частях тела лучше было не размышлять.

«Что ж, это новый опыт», — заключил про себя маг, глядя на противника, который сейчас был подобен червю — извивающемуся, беспомощному и очень сердитому.

Дженн наклонился к нему, показав ублюдку собственный оскал. Мгновение он размышлял, не прикончить ли подлеца на месте самым болезненным методом. В это время маг ощутил, как его настойчиво тянут за подол кафтана.

— Эй, — шептал Тикка. — Оставь, не стоит он того…

— Не попадайся больше у меня на пути, — прошипел Дженн в лицо бандиту. — Клянусь, в следующий раз я заставлю тебя проглотить собственный хрен…

Сказав так, он оставил негодяя, даже не подумав снять силки. Маг быстро зашагал прочь под испуганными взглядами прохожих. Тикка, который вернулся не один, а вместе с другим людком постарше, бежал рядом.

— …Это Гажа, — на ходу рассказывал мальчишка. — Он из наших, из нижних. Часто нанимается к богатеньким. Не так глуп, как остальные громилы, и один из самых сильных. Не зря его назвали Слоном. Как он только не прикончил тебя!

— Подлый гнусный вонючий мерзавец, — высказался Дженн, потирая челюсть.

— Согласен, — усмехнулся второй людок. — Я видел, как он тебя пнул. Сочувствую. Кстати, я Кэрр, брат Тикки.

— Рад, — коротко ответил Дженн.

«Где-то мне уже встречалось это имя, — подумал он. — Как будто в знакомой истории…»

— Так что случилось? — поинтересовался Тикка у Кэрра. — Чего они со Слоном не поделили?

Братья развели костёр на побережье, пока их третий приятель ушёл в продолжительный заплыв по ночному морю. Тикка принёс связку апельсинов, орехи и горячие свежеиспечённые лепёшки, посыпанные сезамом. Его старший брат Кэрр прихватил по дороге бочонок пива.

Из соседней бухты доносился низкий хор голосов. Кто-то из иноземных гостей Джаэруба веселился на берегу и пел песни.

— …О, они не поделили женщину, — лукаво усмехнулся Кэрр.

— Не может быть! — воскликнул Тикка. — Дженн оказался ещё более способным учеником, чем я предполагал! Ну же, рассказывай…

— Непростую женщину, брат, — продолжил юноша. — Гажа напал на повозку самой Зоири Велонес… Наэран знает, что ему понадобилось от неё.

— Велонес? — охнул Тикка. — Та самая придворная красавица Велонес, сестра королевского книжника и мудрейшего из учителей?

— Придворная затворница, — поправил юноша. — Красавица или уродина — лишь Всевышний ведает. Ни один из простых алриасцев не видел даже её очей. Велонес каждый месяц приезжает на рынок, но никогда не покидает свою повозку.

— Я слышал, они с братом бежали из Агару, — вдруг нахмурился Тикка. — Людей там на кострах сжигают… Может, огонь покалечил её лицо, вот она его и прячет.

— Но откуда тогда сплетни о невероятной красоте и вереница женихов у их дома? — хмыкнул Кэрр. — Говорят, книжник строже отца для своей сестры. Он не разрешает ей выходить из дома чаще, чем раз в месяц. А всех сватов выставляет с порога, невзирая на их знатность…

— О, должно быть, кто-то из оскорблённых нанял Слона, — предположил алриасский вор. — А что же Дженн?

— Твой Дженн — либо безумец, либо самоубийца, он вышел с наёмником один на один, — ответил юноша. — Клянусь Азрэком, сами звёзды Шама в страхе застыли, глядя на их сражение! Не говоря уже о всём базаре… Это была захватывающая схватка между слоном и ягуаром! Пока ягуар не отхватил ногой под хвост…

— …Наэран побери Гажу, — плюнул в песок Тикка.

— А потом произошло что-то странное, — продолжил его брат. — Слон уже замахнулся для последнего удара и вдруг упал, будто связанный. Знаешь, это навело меня на одну мысль…

— На какую? — поднял брови Тикка.

Он уловил в голосе брата странные ноты, но Кэрр ответить не успел. Взгляды людков обратились к морю. Словно тень отделилась от мрака, из воды появился высокий худощавый мужчина. Дженн приблизился. Подняв с песка свой кафтан и шаровары, принялся одеваться.

— Ты колдун, — не спросил, констатировал Кэрр, глядя на него.

— Ну да, — кивнул мужчина.

— …А где же твой демон? — вдруг спросил Кэрр.

— Что? — Дженн застыл.

— Что?! — воскликнул Тикка, подпрыгнув.

— Дома ты рассказал, что освободил джинна, который сто лет томился в лампе, — обернулся Кэрр к брату. — Любопытно, что столько же лет назад в нашей семье гостили двое чужестранцев. Одного из них звали Дженном, второй был его слугой и демоном…

— Мало ли Дженнов на свете? — поморщился маг, вернувшись к своему занятию. — Простое совпадение…

— …Тогда сто лет назад армия кочевников напала на Алриас, — невозмутимо продолжал Кэрр. — Нижние алриасцы взяли ноги в руки, а самые подлые принялись грабить и разорять. Наше семейство было на промысле, дома остались лишь старик Тумибота, Дженн и его слуга Дэз. Потом Дженн ушёл и пропал. Тогда Дэз бросил Тумиботу на растерзание падальщикам, чтобы отыскать господина и…

— Дэз бросил дедулю? — взволнованно перебил его Дженн.

— Нет, — коварно улыбнулся Кэрр. — Зато ты подтвердил мою правоту!

— Ты плут, — неодобрительно произнёс мужчина.

— А ты и есть тот самый Дженн! — воскликнул Тикка. — Колдун, который спас бабулю Тикку! Ты спас её! Вот почему боги послали меня к тебе на помощь!

— Верно говорят, — с достоинством мудреца провозгласил его брат. — Двуликая Танах связывает нити судеб на много поколений…

— Но ты… — Тикка поглядел на Дженна круглыми глазами. — Бабуля говорила, что ты, как и она… не тот, кем кажешься…

Дженн быстро обернулся в сторону поющих за пригорком соседей и перевёл на людков яростный взгляд.

— Только, пожалуйста, не надо орать об этом на весь пляж…

— Так вот почему ты не умеешь брить лица, — очень тихо рассмеялся Тикка. — Ты притворяешься мужчиной.

— Ха, притворяется, — хохотнул Кэрр. — Замечу, братец, что из этих двоих как баба дрался Гажа!

— Раньше я притворялся, — прошипел маг. — Теперь же я не могу вернуть своё истинное обличье…

— Вот это поворот, клянусь Наэраном, — подавился смешком Тикка.

— Тебе весело, — фыркнул Дженн. — У тебя-то волос на груди не растёт… Если бы мои учителя это увидели… — Мужчина спрятал глаза за ладонями, совсем как стыдливая девица.

— Какая трагедия! — не сдержавшись, покатился со смеху людок.

— Постарайтесь отныне держать свои языки за зубами, — продолжил маг, уже не без враждебности. — Многим ты успел разболтать о том, что я «джинн», Тикка?

— От семьи не может быть недомолвок, — важно объявил вор. — Посмотри на моего достойного брата! Мы, людки, слишком проницательны, чтобы таить секреты друг от друга. Но я клянусь тебе, больше никто об этом не узнает!

— Очень на это надеюсь, — вздохнул маг. — А по поводу демона… Хорошо, что мы заговорили об этом. Пожалуй, мне понадобится ваша помощь. Я достаточно давно покинул своё заточение, Дэз должен был уже почуять и отыскать меня.

— Бабуля рассказывала, что твой слуга любил пройтись по злачным местам, — припомнил Кэрр. — А батя наш нередко повторяет: «Если муж не идёт к любимой жене, виновато не сердце, а ноги!»

— Что ж, это в духе Дэза, — согласился Дженн. — Ты прав, надо прогуляться по местным заведениям.

— Людков в весёлые дома вершинников не пускают, но я знаю одного славного алриасца, который не даст тебе заплутать, — добавил Кэрр.

— Буду признателен, — кивнул маг.

— …Наэран тебя возьми, Дженн, но это же всё осложняет! — со смехом прервал их Тикка.

— Что это «всё»? — мага насторожило его веселье.

— Твой третий шаг к выздоровлению, — объяснил людок. — В кого же ты, о двуликий, будешь теперь влюбляться?

— Только бы не в Зоири Велонес, — рассмеялся Кэрр. — Иначе её брат довершит начатое Слоном и… поможет тебе принять прежний облик!

— Или промежуточный, — подхватил шутку Тикка, хватаясь за живот.

— …Ох уж этот ваш мужской юмор, — хмыкнул Дженн.

* * *

И всё-таки он заплутал. Похоже, что карта Алриаса, которую ему продали в порту, безвозвратно устарела… Либо она была плодом чьей-то фантазии. Четверти улиц, указанных на свитке, не существовало. Часть существующих назывались иначе. Или же он, рождённый в Едином королевстве и учивший языки в лучшей школе новой столицы, ничего не понимал в южно-элибрийском!

Молодой купец остановился в полумраке проулка. Кое-где в домах, тянущихся к ночному небу пятиэтажными ярусами, ещё горели тёплые огоньки масляных ламп, но большая часть окон спала. Ветерок шелестел мусором и доносил из некоторых подворотен не самые приятные запахи. Недорогой таверной для приезжих, которую купец надеялся найти на окраине столицы, даже не пахло.

«Как же так? — удивился юноша, с усилием потерев высокий лоб и поправив очки на носу благородного профиля. — Неужели мне продали фальшивую карту, чтобы заманить в ловушку? Но для чего?»

Мероприятие это было нелепым, с собой у купца был лишь небольшой кошель, и треть его содержимого он отдал за карту. Весь свой товар — книги по сельскому хозяйству: разведению пшеницы, выращиванию корнеплодов и возделыванию виноградников — он оставил на корабле под присмотром помощника.

Поначалу купец хотел отыскать приличный гостиный двор для себя и своей команды, а уже потом перевезти туда сокровища. А ведь знания — самые дорогие сокровища, которые даны мыслящим существам. Эх, зря он, наверное, сказал это вслух на пристани…

Стоило купцу так подумать, как послышались шаги, и из-за поворота показались трое мужчин угрожающего вида. Расчёт их был далёк от истины. Хотя у купца и имелся длинный кинжал, всё же к рукоприкладству юноша не был приучен. Даже занятия по фехтованию в самторийской школе он пропускал. Так что троих бандитов было многовато, вполне хватило бы и одного.

— Добрый вечер, — старательно выговорил купец на элибрийском, видя, что паскудные взгляды неслучайных прохожих остановились на его персоне. — Если вам нужны мои деньги, я охотно отдам всё. А вы, уважаемые, подскажите мне, как пройти к центру Алриаса. Нет? — Глаза купца испуганно расширились, но надежды он не терял, пробормотав: — Будет довольно и просто указать направление…

— Глядите, он нам условия ещё ставит, — усмехнулся самый низкорослый из парней. — Видали наглеца?

— Да уж и не говори, — ответил другой бандит, на открытой шее которого красовалась наколка солнца с шестью лучами. — Хотели мы тебя просто ограбить, да видать, придётся ещё и умишко вправить. Ишь… Очки нацепил. Мудрилка иноземный.

— Моё имя Боло, — купец старался поддерживать дружелюбие.

В одной из книг он читал, что, если нападающему сообщить своё имя, он может принять тебя за знакомого и будет более милостив. Однако картинка на шее негодяя говорила о том, что тот принадлежит… или принадлежал к ордену мракоборцев — защитников от зла и колдовства, как они себя называли, а на деле — грязных убийц. Кое-какие слухи о них до юноши доходили по пути на Юг.

— Я Боло Вага… Смиренный подданный Единого королевства и носитель знания школы…

Договорить бедняга не успел. Третий и самый молчаливый из парней подлетел к нему. Боло Вага толком не понял, что произошло. Он только услышал, как обиженно звякнули дужки очков, упавших в пыль улицы, да увидел перед глазами ослепительную вспышку. Удар кулака угодил ему в бровь.

Купец ойкнул, упал и свернулся калачиком, заслонив руками голову. Однако дальнейших ударов не последовало.

— Я тут бордель ищу… «Большая песочница Наэрана», не подскажете, как пройти? — услышал юноша над головой тихий, но выразительный мужской голос.

— О, ещё один заморский, — скрежетнул зубами низкорослый. — Понаехали тут… Бордели наши им понадобились! Девок наших лапают! Проучим и тебя!

— Драка? — заинтересованно вымолвил незнакомец. — Драка — это хорошо… Откатись-ка в сторону, добрый человек, — обратился он уже явно к Боло Вага.

Купец спорить не стал. Удачно подхватив по дороге свои потерянные было очки, он послушно отполз к стене ближайшего здания. Пока драгоценный оптический прибор не оказался снова на носу, Боло Вага лишь слышал характерные звуки схватки: удары, выкрики, ругань. Буквально вдоха три-четыре понадобилось юноше, чтобы трясущимися руками наскоро протереть очки от пыли и надеть их, а драка уже затихла.

Боло с интересом взглянул на победителя, который в столь короткие сроки уложил сразу трёх противников. Ему показалось, что воздух вокруг сделался прохладнее, а земля, напротив, нагрелась. Возможно, показалось от страха. Высокий худой и широкоплечий силуэт его спасителя навевал страх куда больший, чем банда алриасцев.

— Я Боло… Боло Вага, — пролепетал купец, спеша вновь использовать приём, который только что не очень-то помог ему с негодяями. — Благодарю тебя за подмогу, уважаемый…

— Вага? — незнакомец обернулся и нахмурился.

«О, Единый! Неужели мы знакомы, а я не помню?!» — пронеслось в этот миг в голове купца.

Он уже ждал от этого вечера самого худшего. Но его спаситель не проявил признаков злости, скорее он сам как будто пытался что-то вспомнить.

— Я… Василий, — произнёс он. — Принимаю твою благодарность, Боло Вага.

— Давай-ка побыстрее выберемся отсюда, нехороший это район, — продолжил Дженн, глядя на юношу по имени Боло Вага.

Высокий лоб, чисто выбритый подбородок, светлый взгляд за стёклами очков — прав был людок, двуликая Танах и впрямь связывала нити судеб на многие поколения. Перед Дженном стоял точь-в-точь Вага, но Григо! Возможный предок книжника и летописца мог оказаться столь же страстным писателем, так что, не желая повторять ошибку с «Джинном», Дженн предпочёл представиться своим первым именем.

Переступив через бесчувственных алриасцев, мужчины зашагали прочь. На ходу Дженн развернул карту, которую ему дал знакомый Кэрра. Похоже, его вновь подвела нелюбовь к городам, мужчина свернул не туда и угодил на улицу-ловушку, как называли её в гильдии карманников. Он заплутал, на счастье незадачливому Вага.

В свою очередь юноша не менее пристально рассматривал спасителя, то и дело кидая на него косые взгляды.

— Я купец из Энсолорадо, — наконец вымолвил он. — А ты? «Василий» — это ведь по-альтирски. Но я слышал, что Альтир Сказочник подарил свой язык и Агару. Легенды говорят: некогда все мы жили на едином материке, но затем страшная Буря расколола его на…

— …И теперь энсоларийский хранитель никак хочет вновь воссоединить материк? — хмуро поинтересовался Дженн, не желая отвечать на вопрос купца.

Азарт драки всё ещё горячил его кровь, кисти налились приятной тяжестью. Сила мага постепенно возвращалась, и теперь он прятал руки за перчатками, что было удобно и для рукопашного боя, к которому он в последнее время пристрастился. Пылая ненавистью к Солу, Дженн хрустнул кожей перчаток, вновь сжимая кулаки.

— …Я не могу отвечать за нашего хранителя, — покачал головой купец из Энсолорадо. — Всё, что мне ведомо из книг, — это то, что почти сто лет назад король Венкор Жестокий и его Верховный жрец Ойур Сол пролили много крови. Но сейчас Энсолорадо правят другие люди… Наш владыка Данор Милостивый и его жрец, потомок Солов — Витор, делают всё для того, чтобы народы Единого королевства были счастливы. Совет жрецов и Данор Милостивый согласовывают новые законы, повышение налогов и прочее…

— Совет жрецов, — вздохнул Дженн. — Много ли жрецы знают о нуждах крестьян, ремесленников и купцов, сидя в своих храмах с золотыми куполами?

— Они, может, и нет, а вот хранитель… — парировал юноша. — По странной причине эльфы противятся ему до сих пор. Но это они собираются в вооружённые отряды и нападают на людские поселения. Вовсе не люди начинают кровопролитные стычки…

— Однако именно люди начали войну много десятилетий назад, — усмехнулся Дженн. — Хранитель на их стороне. На престоле Самториса восседает человек, а не эльф…

Купец издал тяжёлый вздох:

— Может, это потому, что людей значительно больше?

«Крыс тоже больше, чем кошек», — подумал дракон, но промолчал.

— Если бы ты видел, как прекрасен наш хранитель, ты бы не сомневался в нём, — продолжил Боло Вага. — Когда он парит в синих небесах, блистая золотой чешуёй, кажется, будто взошло второе солнце… Я верю, столь прекрасное создание не может желать зла.

— Он показал свой истинный облик? — удивился Дженн.

Ему вспомнились слова учителей, которые не раз упоминали о том, что свой звериный облик они принимают лишь в исключительных случаях. Зрелище может дурно повлиять на слабые умы и души.

— Написано, что было это в самом начале и уже в конце войны за Единство, — кивнул Боло Вага. — В конце — я видел собственными глазами. Мне было года три, но я отчётливо всё помню. Это неописуемо…

«А в начала видел кто-то, кто описал весь ужас Владыке, — заключил маг. — Что же связывает Агару и Энсолорадо, помимо альтирского языка и страха перед драконом?»

— А знают ли в Едином королевстве, чем расплачиваются за драконоявление подданные Агару? — поинтересовался Дженн.

— …Некоторые слухи до нас доходят, — печально ответил Боло Вага.

Он хотел было что-то ещё добавить, но не нашёл слов и затих. Да и что он мог сказать? Простой человек, купец… Он не мог отвечать за своего хранителя, это верно. И зачем Дженн пристал к нему?

— Я не виню энсоларийцев, просто хочу понять, — тихо добавил маг. — Северные королевства ведь тоже были против войны и теперь именуют себя Свободными.

— …Им хватает собственных войн, — покачал головой Боло Вага. — Кривхайн задирает Гиатайн. Сиды объявили, что не желают иметь ничего общего с эльфами. А цверги не могут поделить горы с гномами, — он вздохнул. — Да, ты, наверное, думаешь, что людей много, но они глупее эльфов! Люди не могут править старшими расами. Так вот, знай, что эльвэнообразные немногим умнее нас…

«Как и хранители», — прошипел про себя Дженн.

— И вот что я тебе ещё скажу, — с возрастающим пылом продолжил купец. — Хранитель дал нам, людям, возможность учиться в школах, развиваться, творить! Не потому ли эльфы взбунтовались, что теперь кто-то кроме них сможет носить титул мудрецов? Мне известно, что в Агару процветают философские школы, развиваются науки, ремёсла, искусства. Это прогрессивное королевство. Как агарский хранитель может быть против нашего хранителя, если у них единая цель?! У меня… У меня это в голове не укладывается!

— У меня тоже, — проскрежетал Дженн.

«Владыка убивает магов, колдунов, ведьм, — вспыхнуло в его уме. — Развитое волшебство говорит о силе души этого мира, — прозвучали собственные слова. — Одна лишь наука без души… тебе ли не знать, к чему это приводит… Василиса? — сложился простой ответ. — Владыка боится магии, потому что он явился из мира, где её нет. Парящий в небе громадный ящер — противоречит науке, он — символ волшебства. Он — само зло».

Поражённый своим открытием, Дженн остановился. Конечно же, это была лишь догадка. Всё можно объяснить иначе! Владыка мог быть и последователем Врага. Ах, лучше бы он был последователем Врага, чем… Чем ещё одним выходцем из умирающего мира. Как и Василиса.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Боло Вага. — У тебя синяк на лице… Может быть сотрясение мозга.

— …Это старый синяк, — рассеянно ответил маг.

Он вдруг очень чётко осознал, что Владыка не может быть последователем Врага. Он вспомнил про кандалы из металла, отнимающего волшебную силу. Враг сам питался душами миров, питался волшебством. А вот кандалы использовали стражи. Стражи, пленяющие магов… пленившие Катана.

— Ох, Единушка, — простонал Дженн.

— Так ты всё-таки из Энсолорадо, — улыбнулся Боло Вага. — Единый! Василий, как же я рад встретить соплеменника! Гляди, впереди мерцает свет огней Азрэка. Это центральные кварталы! Идём же, я угощу тебя лучшими яствами в лучшей таверне!

4. Мудрильня

«Мне плевать на хранителей, — говорил сам себе Дженн, в очередной раз выйдя на ночные улицы Алриаса в поисках Дэзерта. — В первую очередь мне нужно отыскать своих демонов. Затем собрать семена Древ и… Но, — вмешался его внутренний голос, — это твоя сказка. Если Владыка твой соплеменник, и он творит беззакония… Ты должен вмешаться! Ты такой же хранитель, как и он… Ты имеешь право!»

Группа мужчин отошла в сторону при виде Дженна, уступая дорогу. Да он же теперь знаменитость.

Сначала навалял местному силачу, потом заступился за энсоларийского купца. Несколько дней назад маг взашей выкинул из трактира продавца наркотических трав. Затем не позволил мальчишкам издеваться над щенком, напугав сорванцов тем, что будто слышит в его визге голос умершего человека. Потом Дженн помешал негодяю ограбить женщину с ребёнком.

На днях его выследили чьи-то дружки, скорее всего травника. Они напали в переулке Нижнего Алриаса, чтобы отомстить. И славно же Дженн потешился, раскидывая наглецов по каналам.

Были и другие случаи. Дракон не упускал возможности помахать кулаками. Что ждёт его сегодня?

Маг усмехнулся, потерев свой колючий подбородок. Помнится, когда-то он не одобрял драчунов. Должно быть, это влияние Миркира, в котором он провёл некоторое время. Витали демонов сделала его нетерпимым и… Да нет, Дженна всегда была нетерпима к несправедливости. Просто теперь она получила большую физическую силу и может позволить себе мужские игры.

О, но все ли?

Маг приблизился к стенам крупного весёлого дома «Цветы дальних стран». Впрочем, почти все бордели Алриаса были наполнены «цветами» из соседних королевств. Джаэрубцы ревностно относились к собственным женщинам.

Да, спустя сто лет они получили право выходить на улицы, покупать и даже продавать свои изделия, которые раньше создавали, сидя дома. Но право это получили исключительно замужние горожанки. Дети и девушки так и сидели взаперти.

Не дай Азрэк кто-то покусится на их честь! Скорее мужчины растоптали бы их «цветы», чем позволили красоте и аромату услаждать иноземцев. Исключение составлял разве что гарем царя царей, насколько помнил Дженн своё знакомство со жрицами Азрэка.

На пороге «Цветника» прохожих встречали длинноногие калосские женщины, изящные и белолицые, словно мраморные статуэтки. Широко улыбались смуглые пышногрудые добурки с волосами, покрашенными в рыжий. Рядом стояли женщины из Чада с глазами горящими, будто у вышедших на охоту чёрных пантер. Встречались здесь и светловолосые беженки из Агару, чьи улыбки хранили больше печали, нежели вожделения.

Все женщины были одеты в недешёвые и яркие ткани, впрямь напоминающие бутоны цветов. Их веки были густо подведены краской. А губы сияли, будто у вампиров, только что осушивших свою жертву.

«Дэзерту здесь понравилось бы», — подумал Дженн, уверенно перешагивая порог заведения.

— …Это господин Дженн, — донеслось до его чуткого слуха. — Тот господин, что победил Слона… Неужели он так же силён? Неужели он… Неужели у него…

Работницы окружили мага, впрочем, держась на некотором расстоянии и избегая прикосновений. Приторный запах эфирных масел, исходящий от их одежд, кожи и волос, нежные женские голоса, осыпающие комплиментами и предлагающие разнообразнейшие услады для тела, оглушили Дженна.

У него закружилась голова, и на миг перед глазами предстало лицо Шуи — темноглазой химхонки из Сет, чья бабушка помогла отыскать дорогу в лес фей. Он вспомнил её лёгкий поцелуй и тряхнул головой, отгоняя морок.

Мужское тело стало для него темницей, как до того была лампа. Катан предупреждал, что магу, который принял звериное обличье, нельзя забывать о том, кто он. Нельзя охотиться в облике лисицы или сокола и есть сырое мясо, иначе тонкие сферы — сама душа может перенять повадки души звериной. Но что делать с голодом иного рода, кукольник не объяснял.

Может ли душа Дженны перенять мужские качества? Может ли вообще быть пол у человеческой души? Или на тонком уровне границы между различной природой физического тела растворяются?

Эти мысли тяготили душу Дженна хуже всяких кандалов. Он не знал, как ему себя ощущать. Какую роль избрать в этой странной сказке? Где границы дозволенного, безопасного?

Дракон не мог себе позволить думать о своих учителях, тосковать по Сайрону… Это приводило его плотную сферу в полнейшее замешательство, ведь теперь он был мужчиной! Но маг не мог позволить себе посмотреть и на женщин, ведь он родился женщиной, и подобные мысли устраивали кавардак уже в его тонкой сущности!

Отсидевший приятель Тикки был прав. Вкусная еда — только она могла принести облегчение душевным метаниям, напоминая о простых и понятных потребностях.

— …Нет, я никогда не видела у нас того, о ком Вы рассказываете, — объявила ему прислужница, ставя на стол блюдо с пищей.

Часть тарелки занимала густая овощная похлёбка, другую — поджаренный в ароматном масле рис, а третью — тушёное мясо с кусочками жгучего перца. Кухня оказалась отменной.

Всякий раз, наведываясь в подобное заведение, Дженн съедал свой ужин, выпивал стакан вина, разбавленного водой, и уходил, отказываясь от десерта. Выставленная на продажу женская красота вызывала всё больше уныния. А поиски мага раз за разом оканчивались ничем.

Дэзерт как свозь землю провалился! Его демонический дух не отзывался на призыв амулета, а плотное тело не было замечено ни в одном из борделей. Неужели Его бывшее Величество отправился в дальнее странствие? Или же за сто лет он встретил окончательную смерть?

Почему-то последняя мысль вызывала у Дженна не печаль, а раздражение. Зачем он вообще тратит время на поиски слуг? Ещё и Тринадцатый пропал из пещеры… А между тем по стопам дракона шёл Враг, как предупреждала богиня Лианхо. Нужно было поскорее отыскать все камни-семена и бежать прочь из Сии, дальше — сквозь миры и, желательно, время.

— Мои девочки готовы обслужить Вас бесплатно, господин, — сквозь мысли мага донёсся низкий женский голос. — Мы наслышаны о Ваших стычках с негодяями и хотим вознаградить героизм.

— Я благодарен Вам за предложение, но мне достаточно и простого «спасибо», — Дженн поднял взгляд на пожилую узкоглазую калосску, так напоминавшую бабушку Шуи. Ах, если б она только знала, что за подвиги он насовершал за свою жизнь. — Удовольствия, о которых Вы говорите, я не могу себе позволить. Мой приятель — только его я и пытаюсь найти здесь…

Отказывать женщине в ласках — всё равно, что говорить хозяйке, будто её готовка недостаточно хороша для тебя. Дракон никак не представлял себе, что, казалось бы, вежливым словом он может настолько обидеть кого-то.

Если как женщина Дженна была довольно худощава и порой сомневалась в своей привлекательности, то как мужчину природа не обделила мага. Дженн был уверен и в своей силе, и в своих анатомических пропорциях. Но эпитетов и сравнений, которые высказали ему проститутки, он не смог бы забыть до конца своей жизни. Тут растерялась бы сама Дубабушка…

Пожалуй, на этом слава Дженна в Алриасе и заканчивалась. Красный от стыда по самые уши, он покинул «Глупую клумбу», как теперь и никак иначе стал именовать это прибежище гадюк.

— Недомуж, — неслось вдогонку магу на трёх языках. — Любитель старых ослов!

— Гуль немощный!

— Космосиськ проклятый!

— Болтунец, проваливай в свою мудрильню…

Дженну очень хотелось ответить на необоснованные упрёки. Но, подумав, он решил, что поступать подобным образом недостойно. Хотя последние напутствия женщин его заинтересовали. Надо бы выяснить у Мальмуха, приятеля Кэрра, где находится мудрильня, в которую ему следует проваливать, и космо… что?

— Космополит — гражданин мира! Свидетель прекрасного! — пылко рассуждал статный мужчина с гладко выбритым лицом и тёмными волосами чуть ниже плеч. — Говорю вам, нельзя ставить интересы отдельного государства выше мировых. Вы должны понять: наш дом — весь мир…

Оратор, возвышающийся над одним из столов таверны, прозванной «мудрильней», широко раскинул руки. Он будто распахнул объятья тому миру, о котором говорил, готовый одарить своей мудростью и его, и всех слушателей. Дженн застыл у входа, с любопытством наблюдая за происходящим.

В мудрильне, как и в других тавернах, собралось исключительно мужское общество. И седые старики, и бородатые мужчины, и безусые юноши угощались напитками, молча внимая одному — довольно молодому эсфирцу с красивым лицом и ещё более пленительным голосом. Витали, которая гремела в его груди и вплеталась в речи, хотелось внимать, точно она была сладким мёдом.

Насколько Дженн смог вызнать, оратора звали Плутарх, и был он учителем при царском дворе. В свободное от обязанностей время он ходил по тавернам, чтобы нести любовь к мудрости простым алриасцам. Кэрр упоминал, будто эсфирец интересовался даже Нижним Алриасом, так как считал, что все люди равны и должны иметь равную возможность учиться.

— Я спрашиваю вас, что стало с Агару? — продолжал Плутарх Велонес, сверкая глазами. — Я отвечаю вам: безразличие его подданных привело к изоляции не только от остального мира, но, в конце концов, друг от друга. Сосед не поддерживает соседа! Брат не защищает брата! Родитель — своего ребёнка! Сын — отца! Люди бегут прочь из королевства… Вот чем это заканчивается! Вы скажете: в самой природе человека заложено стремление искать блага в первую очередь для своей семьи. Я же отвечу: мы не отшельники, но граждане, соседи, — мы все взаимосвязаны!

— Не могу же я отвечать за неудачи своего соседа! — возмутился кто-то из стариков. — Одному поможешь в беде, он ответит взаимностью. А другой возьмёт да и сядет мне на шею… Знаю я таких!

— Именно поэтому я хожу по тавернам, чтобы как можно больше людей вспомнили о своей высшей природе, — ответил Плутарх. — Сегодня ты пришёл ко мне, добрый человек. Завтра придёт один твой сосед, послезавтра — другой. И вскоре не будет тех, кто думает лишь о себе. Ведь мы не звери! Мы не можем слепо доверять законам земной природы, когда есть ещё и небесная! Мы должны стремиться к расширению границ прежде всего собственного ума. Для того мы и собрались с вами здесь…

— Как же отделить истинную небесную природу от земной, учитель? — спросил какой-то юноша.

— Истина живёт в красоте, — ответил оратор.

— Разве красота не обманчива? — поинтересовался юноша. — Выпив вина, я засыпаю ночью рядом с красавицей, а просыпаюсь с уродиной…

— Всё верно, есть красота иллюзорная, а есть настоящая, нетленная, неизменяемая, — согласился Плутарх. — А теперь настало время, чтобы раскрыть главный секрет! В анализе красоты нельзя полагаться на выбор своих чувств. Только разум способен постичь идеальные структуры космоса. Как истинное лицо человека мы можем увидеть, когда тот сбросил вуаль, так и философ постигает мир, сбрасывая вуаль чувственности. Любоваться следует не сердцем, но разумом.

— Я давеча поступил так, мой учитель, и знатно схлопотал от своей жены… — пожаловался один из слушателей. — Она мне: идём ужинать. А я ей: да погоди, я хочу на звёзды посмотреть.

— Что женщина может понимать? — надменно добавил другой мужчина. — Она прекрасная и обожаемая, но сама — заложница природы плоти. Мать не способна оторвать взгляд от своего младенца и взглянуть на небо.

— …Быть может, если бы ты почаще брал на руки своих детей, и у жены нашлось бы время посмотреть на небо? — не выдержав, вставил Дженн.

— Женщина слаба и безвольна! — обернулся к нему достойный отец младенца и муж недостойной жены. — В истории мира нет ни единого следа женщины…

— …Да и какой смысл от следа в истории, если след этот написан ежемесячным кровотечением? — хохотнул кто-то из зала.

— Ах, но не все ли люди — след кровотеченья своих матерей? — заметил Дженн.

— Кто ты вообще, чтобы так рассуждать, красавчик? — возмутился другой слушатель, оценивающе скользнув взглядом по магу. — Кто пустил на собрание «женщину»?

— Смотри, как бы тебе самому не стать не женщиной и не мужчиной за такие слова! — предупредил его Дженн. — А что ты, знаменитый учитель, скажешь о нашем споре? — Маг взглянул на Плутарха. — Ты говоришь о равенстве людей! Но что-то я не вижу, чтобы среди твоих учеников были женщины. Меж тем мать — первая, кто даёт воспитание и дочери, и сыну, пока муж любуется звёздами. Как же может недостойная учения воспитать достойного учёного?

— …Я знаю тебя! — вдруг вскричал какой-то юноша. — Ты драчун и гуляка!

— Я тоже слышал о тебе! — подхватил другой. — Как смеешь ты, дебошир и раб плотских утех, являться сюда на наше благородное собрание?!

Другие мужчины поднялись со своих мест, высказывая своё возмущение сжатыми кулаками и грозным видом. Дженн пробежал по ним взглядом, прикидывая свои силы. Несколько стариков, пара юнцов и почтенные мужи — нет, пожалуй, стоит отступить.

— Что ж, не смею больше вам мешать, уважаемые, — усмехнулся маг, да и вышел вон, не желая что-либо говорить в свою защиту и не дождавшись ответа Плутарха.

Угрюмый и злой, он брёл по шумным кварталам ночного Алриаса. «Драчун и гуляка, дебошир и раб плотских утех, недомуж и любитель старых ослов» — о, сколько нового он узнал о себе в этот вечер!

Уличные артисты читали свои стихи, плясали и пели вокруг мага, отвлекая от грустных дум. Пожалуй, не было в этом городе более счастливых и свободных людей, чем лицедеи. Их женщины выступали наравне с мужчинами, оголяя и лица, и груди. А мужчины, как и женщины, не стеснялись искать лёгкого заработка в чужих объятиях.

Глядя на ярко раскрашенные, словно маски, лица бродячих артистов, любуясь их плясками, слушая ироничные и весёлые, надрывные и горькие их песни, Дженн размышлял. Сколько времени ещё пройдёт, прежде чем прогрессивные теории эсфирского философа обретут плоть практики? 100, 200, 1000 лет?

Он вспоминал книги, которые Дженна прочитала в библиотеке Ферихаль, в Пустынной библиотеке Катана, в других храмах мудрости и знаний: сколько из учёных томов были написаны женщинами, а сколько мужчинами?

А кем был сейчас сам Дженн? Он — маг, дракон и человек из умирающего мира. Даже Дженна предпочла сменить свой облик на мужской…

И правда, какой след оставили в истории Сии женщины? Даже хранительница Джаэруба испарилась без следа!

На одной из улиц Дженна подхватил под руку Мальмух, приятель Кэрра.

— Вижу, ты, друг, совсем загрустил! — заметил он, одарив натянутой улыбкой. — Что, не нашёл своего знакомого? А я вот вспомнил ещё одно место, куда ты не заглядывал… Скажи, сыт ли ты?

— Да уж, сегодня меня знатно угостили, — скривил губы Дженн.

— Тогда идём, я знаю, где тебе помогут развеять тоску, — решил Мальмух. — Про «Сизого змея» слыхал?

Негодуя на дрянную кухню таверны и их пересоленный рис, на глупость людскую, на грубость незваного гостя и на себя самого за то, что так и не нашёлся с ответом, Плутарх Велонес покинул свой временный лекторий. Растущая луна встретила его улыбкой, но учёный не ответил ей взаимностью, устремив сумрачный взгляд под ноги.

Ночное светило — проклятие, единственная причина бед его, по сути, успешной жизни. Бледный огонь, что распалял чувства, заставлял в приливе звериной страсти помутиться ум. Как мог разумный человек любить источник страстей, которые делали несчастного раба из достойного господина?

Да, так бы он и ответил тому забияке, что явился на его урок смущать умы почтенных алриасцев. Небось энсолариец, кто же ещё мог рассуждать подобным образом? Что смутьян хотел услышать в ответ на свой вопрос? Желал обвинить в двуличии известного учителя?

Разве же не ясно, что Плутарх стоит за общее благо?! Но ни единая женщина не может посещать подобные собрания из-за опасности, которая поджидает её здесь, среди мужчин, не окрепших умом.

Плутарх вздохнул и потёр лицо ладонями. Он страшно устал. Устал от страха за младшую сестрёнку — за их судьбу и судьбу родной страны.

Усталость породила в его уме уныние… Обычно эсфирец справлялся с дурным настроением благодаря своей воле, натренированной дисциплиной и праведным образом жизни.

Плутарх строго следовал распорядку дня. Утром он упражнял ум прогулками и размышлениями в священных местах. Днём нёс мудрость ученикам царского двора. Затем учитель вкушал простую пищу. После чего он тренировал тело физическими упражнениями: гимнастикой и борьбой. Затем заботился о чистоте волос и кожи. Под вечер же он отправлялся в люди, чтобы дарить истину и простому народу.

Затем неизменно наставала очередь сна, но… Но в определённые дни Плутарх делал исключения. Сейчас как раз настал такой случай. Мужчина жаждал одного — покоя и забвения. Однако ум его был слишком возбуждён, чтобы принять сон. И, пока учёный не мог утолить звериный гнев и голод в болотных камышах Эльхайби, ему оставалось лишь одно противоядие.

Скрыв лицо за тёмной вуалью, Плутарх направился в «Сизого змея». Он шёл быстро, удивляясь самому себе. К чему такая спешка, ведь ночь только начинается? Будто сама богиня Судьбы подталкивает его.

Или он сам желает развязать её узел, стянутый в тот миг, когда учитель не сумел ответить на вопрос ученика! Не этот ли миг беспокоит его ум и гонит ноги учёного к недостойному занятию? К занятию… или же на поиски новой встречи?

— Воняет мерзко, — констатировал Дженн, с сомнением оглядывая дымное пространство.

— Так это первый этаж, тут курят жим, это корм для скота, — усмехнулся Мальмух, подталкивая мужчину к лестнице.

«Сизый змей» был поделён на два яруса. Общий зал первого был отведён для небогатых посетителей и полнился народом. Пол устилали соломенные подстилки, на низких столиках стояли приборы для курения. Рядом на толстых подушках полулежали мужчины. Облака дыма, который выдыхали их рты, напоминали скорее не корм для скота, а горящий навоз.

На втором этаже располагались комнаты для более уединённого времяпрепровождения за более изысканными развлечениями. Запахнутые алыми занавесями и отделённые резными ширмами, они ждали платёжеспособных клиентов, которых, судя по свету ламп, было в разы меньше, чем внизу.

— Знаешь, я вообще и табака не курю, — откашлялся Дженн, оглядывая второй этаж. — Мне уже нехорошо как-то…

— Нельзя отказываться от того, что не пробовал, — философски заметил Мальмух. — Спорю, что когда-то и первый глоток вина показался тебе горьким.

— Это верно, — согласился Дженн.

— Проходи, я угощаю, — Мальмух открыл одну из занавесей, указал Дженну на подушки и, обернувшись к подоспевшему хозяину, изрёк: — Нам как обычно, дорогой…

— Как обычно, — обратился тот прислужникам, явно чем-то недовольный.

Пока хозяин хлопотал с подготовкой курительного прибора, гости попробовали рекомендованное им вино. А вскоре их комнату заполнили клубы ароматного дыма. Запах был не столь мерзким, и всё же это был дым, крадущий чутьё у всех чующих. И сумеречные лисы, и учителя Дженна относились к нему с опаской.

— Чувствую вкус энсоларийского винограда, — Дженн облизнул губы от вина, пока ещё можно было, наслаждаясь знакомым вкусом и с неменьшим трепетом учёного предчувствуя новый опыт. Он поставил кубок на стол и перевёл взгляд с курительной колбы на приятеля. — Откуда у тебя такие деньги, Мальмух? Ты же вечно кому-то должен…

— Не переживай, — рассмеялся вор, протягивая мундштук. — Сегодня Азрэк благоволит мне, очень скоро я расплачусь со своими долгами. — Ну как?

— Любопытно, — кивнул Дженн.

Маг вначале осторожно втянул в себя дым. Тот заполнил рот и горло, будто был мягкой ватой и даже в самом деле менял голос курящего. Затем дым словно оформился в мягчайшую подушку, на которую, как в облако, погрузилась вначале голова, а затем и всё тело.

Мышцы Дженна расслабились, тревоги утихли, а мысли потекли ровно и неспешно. Вполне довольный результатом эксперимента маг вдохнул снова. Потом ещё раз и прикрыл глаза. Теперь ему показалось, что само пространство вокруг него превратилось в облака. О Единый, но показалось ли?

Ощущение парения всколыхнуло в его памяти иной опыт. Когда тёплый дым вновь разлился по горлу, то вдруг вспыхнуло горечью, которая всегда следовала перед тем, как дракон извергал пламя. Дженн испуганно распахнул глаза и прикрыл рот рукой.

Да как же он мог быть столь беспечным?! Что если дым в гортани пробудит его истинную природу?! Ещё не хватало принять звериный облик посреди Алриаса и спалить город…

— Достаточно, — заявил Дженн, откладывая мундштук. — Я чувствую, что мне нельзя курить…

Он поглядел на Мальмуха и ужаснулся, увидев, как лицо вора расплывается в алом полумраке. Очень медленно маг перевёл взгляд на их окружение, покрутил головой. Пространство исказилось, смешалось, наполнилось орнаментами витали, которых он не видел уже лет сто с лишним.

Дженн попытался встать, чтобы выйти на воздух, но тело его не послушалось. Мужчина неловко повалился на бок, застонал в приступе подкатившей тошноты. Мальмух заботливо усадил приятеля обратно, не сказав ни слова, лишь внимательно глядя тому в лицо.

— Так нельзя… — заплетающимся языком попытался объяснить ему Дженн. — Это опасно.

— Ничего опасного, — серьёзно сообщил Мальмух. — Просто наслаждайся своими видениями, пока ещё можешь…

— Ты не понимаешь… — пролепетал Дженн. — Я не простой человек. Эти видения могут быть реальными… Если земля уходит у меня из-под ног, я должен что-то предпринять… Я не имею права путать реальность с иллюзией… Я…

— Пожалуй, ты готов, друг мой, — усмехнулся Мальмух. — Быстро же…

— Готов? — грубо переспросил чужой голос откуда-то издалека и очень свысока.

— Я? Готов? — выдохнул маг. — Мальмух, что ты наделал?..

— Это не я брожу по улицам, ссорюсь с людьми и мешаю благородным ворам Алриаса обкрадывать недостойных приезжих, — быстро пробормотал Мальмух. — Ты получишь то, что заработал… «друг» мой.

— Вот твоя оплата, Муха, — прорвался сквозь алые сумерки бас незнакомца.

— Покорнейше благодарю… — в последний раз прозвучал голос Мальмуха.

Образы перед глазами Дженна смешались друг с другом, словно вошедшие оказались за мутным стеклом. У своего лица маг ощутил горячее зловонное дыхание. Большая тёмная родинка у выдающегося носа — всё, что он сумел различить.

— Значит, это ты, червь иноземный, избил нашего друга? — невежливо поинтересовался незнакомец. Дженн снова попытался подняться, но мужчина резко осадил его. — Нас здесь шестеро, а ты укурился, как жижа навозная… Так что не рыпайся, «друг» мой… Получи заработанное сполна.

— Я, может, и в жижу, но сдачи вам ещё отвешу, — прорычал Дженн.

Благородный эсфирский учёный и учитель лишь переступил порог «Сизого змея», а его звериное сердце уже радостно забилось. Не долгожданное отдохновение от страстей его взволновало, но вид кувырком скачущего по ступеням тела некого не самого достойного мужа. Вслед за телом со второго этажа неслись и характерные звуки драки.

— Верхний ярус на сегодня весь куплен, — попытался преградить ему дорогу хозяин заведения.

— Да что же за непотребства творятся у вас?! — возмущённо воскликнул Плутарх, отстраняя алриасца. — Ведь не самое падшее заведение…

Возмущение его было вполне искренним. Уже несколько лет Плутарх посещал это место, но ни разу не становился свидетелем драки или спора! Опьяняющий дым не способствовал подобного рода занятиям, скорее умиротворял, а значит, наверху творилось что-то из ряда вон выходящее.

«Драчун и гуляка», — вспомнились эсфирцу слова одного из учеников, и на губах его появилась улыбка. — Не удивлюсь, если это снова ты стал причиной смуты…»

Взбежав по лестнице, учёный, не разбираясь, кто прав, кто виноват, отсыпал тумаков первым же, кто посмел двинуться на него. Звериное чутьё, ещё не подавленное дымом, вело его кулаки в истинно верном направлении. Тренированное упражнениями тело дисциплинированного, равно сильного и гибкого борца работало, как хорошо отлаженный механизм.

Очень скоро Плутарх прорвался к курительным покоям и увидел того, кого ожидал. Светловолосый дебошир хотя и стоял на четвереньках, но из этого положения ухитрялся отмахиваться более успешно или менее, судя по залитому кровью лицу.

Учёный, словно тёмная туча, налетел на двух драчунов, избивающих иноземца, с наслаждением выдав каждому по горсти быстрых и метких ударов. Пока ещё они не пришли в себя, Плутарх подхватил энсоларийца под плечи и устремился к выходу.

— Что же мне с тобой делать? — произнёс он, уже отойдя на достаточное расстояние от «Сизого змея».

Энсолариец был хотя и высок, но оказался довольно лёгким, словно бы вид его не вполне соответствовал сущности. Тащить незнакомца не представляло труда, сам он едва держался на ногах. Мужчина то и дело отбивался от рук Плутарха, предпочитая обнимать стены домов. И призывал оставить его, бормоча какой-то бред: что-то на счёт теней, камней и земли, которую поедают враги.

Плутарх никак не мог согласиться с его вполне законной просьбой. Неявно, но он чуял: по их следам шли преследователи. Они не хотели связываться с богатым господином, который к тому же и дрался куда лучше их всех, но и свою жертву они оставить не желали.

— Ни в какие тени я тебя не положу, — решил благородный учёный. — И в землю закапывать не собираюсь, ещё рано тебе туда… О, клоака Бездны…

— Домна подери твою благодетель, — ответил ему спасённый и выразил свою признательность бурным потоком, вырвавшимся изо рта.

Он рухнул на колени, содрогаясь в столь сильных порывах рвоты, что, казалось, тело его пыталось избавиться не от яда, а от самого себя.

— Да-а, так ты тут окочуришься раньше, чем до тебя доберутся твои «друзья», — печально заключил Плутарх. — Сколько же ты успел выкурить? Никогда не видел подобной реакции.

— Непереносимость у меня, — простонал энсолариец, глубоко дыша. — Нельзя… нельзя пить с ворами… Негодяи!

После очередного приступа глаза его закатились. Мужчина безвольно распластался на дороге, лишь чудом не угодив лицом в покинувший его ужин.

Так скверно Дженну никогда не было. Конечно, Дженне приходилось травиться и пищей, и ядами, и магией, но чтобы так глупо… А на руках у любезного учителя его ещё и растрясло.

Казалось, они целую вечность шли и шли. Плутарх что-то говорил… Дженн не понимал слов, но от трезвой мелодии витали магу становилось чуть легче.

Наконец они оказались во дворе некоего дома. Стало теплее. Воздух наполнился запахами зелени, цветов и сладких специй.

— Ты курил? Убирайся с порога! Я не хочу тебя видеть… Ночуй в саду… — услышал маг сквозь мрак и дурноту. Негромкий голос принадлежал молодой женщине, и она скорее причитала, нежели бранилась. — Даже из-за двери я чувствую дым… Ты снова был там… Как ты можешь переносить запах дыма после всего, что мы пережили… Ненавижу его… Ненавижу тебя, брат…

— Зои, сестрёнка, — спокойно проговорил Плутарх. — Я имею право на свои слабости. К тому же я не курил в этот раз… Я не один, и нам нужна помощь.

— Нам? — женский голос стал чётче.

Раздался звук отмыкаемого засова, открылась дверь. Дженн застонал от вспышки света, который показался ему слишком ярким даже сквозь зажмуренные веки.

— О, милостивые Лунона и Осса! — вздохнула женщина, и маг ощутил на своих плечах лёгкие прикосновения её рук. — Вы оба в крови… Что случилось?

— Да так, сцепились кое с кем… — важно ответил Плутарх. — Бандиты обкурили несчастного и…

— Ты подрался?! — не без иронии в голосе перебила его сестра. — Благородный учитель детей царского двора, учёный, несущий мудрость простолюдинам, и человек, не употребляющий жареного мяса, подрался с бандитами?

— Решил и подрался, — ответил Плутарх. — Сколько можно упражняться с худосочными офицерами во дворце? Да они и на настоящей войне-то не были. А эти… Вполне достойные моих кулаков отморозки. Ты бы видела. Их было человек десять… А мы…

«Шестеро их было», — поправил Дженн про себя.

— А кто это вы? — уточнила Зои. — Кто он?

— Не знаю… — отрезал её брат. — Мы не успели познакомиться.

— Ты, запрещающий мне любое общение с миром, привёл в наш дом мужчину, даже не зная его имени? Ты хоть осмотрел его кожу? Светловолосый… вдруг он из… Знак солнца…

Завязался спор, от которого Дженна затошнило ещё больше. Он равно был на стороне и брата, и сестры. Маг честно хотел бы уйти, да не мог. Всесильный дракон, хранитель и странник не смог бы сейчас связать и двух слов. Поэтому он свернулся клубочком там, где его положили, закрыл голову руками и застонал, надеясь, что семейство поймёт, как нехорошо сделалось гостю от их глупой ссоры.

— Скорее, Зои, принеси таз побольше… его рвёт не переставая, — распорядился Плутарх, всё совершенно правильно поняв. — И воды…

«Много воды», — добавил про себя Дженн, надеясь — вдруг его добрые хозяева умеют читать мысли.

Дракон вновь ощутил рывок и то, как пол отдаляется от него. На этот раз учёный взял Дженна на руки, будто девицу. Путь до следующей цели дался магу с трудом даже на руках у мужчины.

Его укачало так, будто он попал в шторм. Оказавшись снова на твёрдой поверхности, Дженн немыслимым усилием заставил себя приподняться на локтях, чтобы не захлебнуться в новом рвотном позыве. Судя по звуку, Зои успела с тазиком.

— Держись, парень, — проговорил Плутарх.

Головы Дженна коснулась тёплая влажная тряпка. За резью в животе он даже не ощутил боли. Хотя, судя по последнему, что он помнил, лицо было разбито всмятку.

— Двуликая Танах, — ахнула женщина. — Это же мужчина, который спас меня…

— Что? — явно громче необходимого спросил Плутарх.

Дженн застонал, давая ему понять, что не нужно повышать голос на женщину. Но, похоже, на этот раз его не услышали.

— Он спас тебя? От кого?! И где же вы встретились, если я запрещаю тебе выходить из дома?!

— Плу, тише ты, — шикнула женщина. — Не следует ругаться при госте.

— Да этот гость не вспомнит завтра и своего имени! — зарычал учёный. — Отвечай немедленно!

— Никто меня не видел, клянусь тебе, — подчинилась Зои. — Я сидела в закрытой карете. Но какой-то негодяй попытался ворваться ко мне. И этот славный мужчина… вступил с ним в бой.

Услышав слова девушки и поняв, в чьём доме он оказался, Дженн слегка разлепил веки. Желание взглянуть на таинственную красавицу пересилило даже его недуг. Но увы, внешний мир продолжал плыть, смешиваться и рассыпаться, будто это был его последний день, и пространство меняло свойства перед тем, как исчезнуть вовсе. Ни лиц, ни даже силуэтов магу разглядеть не удалось.

— …Значит, ты снова ездила на рынок, — резюмировал Плутарх.

— Как я могу доверять слугам выбор продуктов, а тем более специй? — воскликнула женщина. — Их носы не позволяют им отличить прошлогодний товар от свежего.

— Твоя избирательность напоминает детские капризы, — огрызнулся учёный.

— Я во всём стремлюсь к совершенству, о котором ты рассказываешь, — парировала девушка.

— Вкусная пища несёт удовольствие чувствам, но не уму…

— Пища, которую я готовлю, питает и твоё тело, и твой ум!

Тут Дженн согласился бы с хозяйкой дома, однако ум его подводил, впрочем, как и тело. Брат и сестра продолжали браниться, но где-то уже вдалеке. Маг не помнил, как провалился в сон. И видения его были столь тяжелы, что Дженн всерьёз обеспокоился, как бы эта ночь не стала последней в его жизни.

5. Дева-лебедь и долгожданная встреча

Едва занималась утренняя заря, когда распахнулись створки тайных восточных ворот. Процессия, закутанная в траурные тёмно-зелёные одежды, покинула замковые стены. Двое рабов с выбритыми головами несли на плечах продолговатый ящик, накрытый зелёной же тканью. Три женщины разного возраста шли впереди, скрывая свои лица. И одна в сопровождении стражников следовала за ними сзади.

Путь их был недолог. Вскоре процессия остановилась посреди пустоши, с которой открывался дивный вид на бескрайнюю воду Ахмеруна. Море тонуло в утренней дымке. Несмотря на вечное лето, казалось, будто оно покрыто коркой льда…

Обитательниц пустоши вряд ли радовал этот прекрасный вид. Не тревожили их более и дворцовые заботы. Покой женщин теперь оберегала сама земля Джаэруба. И новая яма ждала свою новую постоялицу.

Рабам не было нужды копать её. Всё уже было решено с вечера, когда царь царей вёл на брачное ложе свою юную супругу. Дабы не тратить времени и не рисковать разоблачением при свете дня, могилу подготавливали с момента, когда новобрачные приступали к положенным им ласкам.

Юная жена ещё могла тешить себя надеждой, что её искусство любви покорит царя царей, и тот оставит ей жизнь. Но не могильщики. Уже двенадцать безымянных холмов возвышалось над пустошью. И зев тринадцатой могилы был распахнут в предвкушении.

Рабы без труда справились с задачей. Деревянный ящик с телом был лёгким. Царица едва перешагнула порог девичества.

Как и многие другие девочки, Индаби страстно жаждала примерить платье и корону царицы. Красивые одеяния, возможность повелевать — всё, что привлекало её… да и многих других более зрелых джаэрубцев: вельмож, советников, военных, чьи порывы мало чем отличались от подростковых.

Лишь мудрецам была открыта истина: главная задача монарха не в том, чтобы повелевать, но чтобы служить своему народу.

Однако с поистине недетской ловкостью дева Индаби сплетала узоры интриг вместе с другими наложницами. Девушка обманывала, подкупала, потакала одним и подставляла других своих сестёр по гарему. И вот наконец она добилась желаемого. Ровно ночь была дарована для её счастья.

Впрочем, к чему осуждение? Каждый шёл к вожделенной цели собственным путём. Пусть паутина интриг не была самым прекрасным творением рук человеческих, но порой без неё было не обойтись. И никакие преступления Индаби не стоили столь высокой расплаты.

Рабы опустили ящик в землю и взялись за лопаты. Трое сопровождающих упали на колени, содрогаясь в тихих рыданиях. Две младшие сестры и мать бывшей царицы жестоко заплатили за мимолётное возвышение своей семьи.

Четвёртая девушка, что держалась в стороне, отвернулась, устремив свой взор на морскую гладь. Глаза её цвета чёрного жемчуга впились в воду, будто в глубинах скрывались ответы на вопросы.

Дочь посла Калоса Баасэ Ли, прекрасная Махаан соболезновала женщинам, но ещё больше её волновала истинная причина трагедии. Махаан знала своего властителя с детства, тогда он был добрым и умным мальчиком. Принц первым вставал на защиту слабых, радел за справедливость и живо интересовался историей, традициями, сказаниями.

В начале правления он был истинным слугой и заботливым отцом народа. Теперь же царь царей всё реже появлялся на собраниях совета, а дела его позорили славу великого деда — Малика, сына Намура.

— …Благодарю, что сопроводили нас, госпожа Махаан, — негромко обратилась к ней женщина, не поднимая головы. — Если бы только Индаби послушалась вашего совета… Но страсть ослепила мою крошку…

— Твоя дочь выполнила своё предназначение и достойно войдёт в свет Даалсамы, — ответила Махаан, с участием сжав в ладонях холодные пальцы безутешной матери.

Времени, чтобы оплакать дитя, было дано немного. И оно появилось лишь благодаря настоянию благородной Махаан. Как только рабы закончили и последняя горсть земли заняла своё место, процессия двинулась обратно.

Однако дочь посла не торопилась следовать за ней. Она распорядилась, чтобы стражи оставили её в одиночестве. Те не посмели спорить с приказом. Хотя свежее кладбище было не лучшим местом для прогулок, звучало в голосе девушки нечто, с чем не посмели бы спорить даже старшие офицеры.

Когда восточные ворота сомкнулись, Махаан незаметно огляделась. Удостоверившись, что она действительно одна, девушка прошла немного дальше вдоль берега. Невысокий утёс перед ней возносился к небу морщинистыми грядами. С одной стороны его ласкали волны Ахмеруна, с другой — купали в зелени джунгли Эльхайби.

Там, где встречались камень, вода и деревья, Махаан замерла, словно заворожённая дивным видом. Но не красота природы интересовала юную деву. Никто кроме неё не мог бы заметить лёгкое движение в тени листвы Эльхайби.

— Здравствуй, дева-лебедь, — прозвучал бесцветный женский голос.

— Здравствуй и ты, дочь Лисицы, — на древнем калосском диалекте ответила Махаан Ли.

— Прошёл год с нашей последней встречи, — говорившая из тени сделала шаг вперёд, так что обозначились её серые одежды и контрастирующие на их фоне ярко-рыжие волосы. — Как ты поживаешь? Есть ли добрые вести для нас?

Невысокую и тонкую, её вполне можно было бы принять за ребёнка рядом со статной черноволосой красавицей. Только серые глаза на круглом скуластом лице выдавали взрослую женщину, повидавшую многое.

— Увы, у меня лишь грустные вести, Ада… — чуть качнула головой Махаан. — Расскажи для начала, как прошли твои поиски союзников?

— Я порадую тебя, подруга, — улыбнулась Ада. — Кажется, мне удалось найти нужного человека. Позволь, сейчас я сохраню его имя в тайне, ибо пока он связан обязательствами с одним кланом…

— Неужели есть кто-то, кто может противостоять нашему противнику? — взволнованно спросила дева-лебедь. — Он эсфирец или калосец?

— Сын Джаэруба, но…

— Что же? Не томи…

— …Он был в Эсфире, — прошептала женщина. — Он подобрался к Владыке ближе других. И он говорит, что в подвалах своей башни негодяй хранит… — Ада вздохнула. — Мой информатор видел останки дракона.

— О, милостивая Лианхо, — охнула Махаан.

— Мой человек считает, что Владыка отыскал своего врага давным-давно, — продолжила ведьма. — А теперь использует страх пред ним, чтобы управлять народом…

Повисло долгое молчание.

— Благодарю тебя за работу, Ада, — вздохнула Махаан. — Твои слова пугают, но и вселяют в моё сердце надежду.

— Рассказывай, Махаан, что стряслось с твоим сердцем? — пристально посмотрела на неё красноволосая женщина. — Что печалит тебя?

— Повелитель мой будто одержим неким злым духом… — с горечью в голосе ответила девушка. — Пока его разум в затмении, мы не можем рассчитывать на поддержку Джаэруба. Боюсь, Хаким сам нуждается в помощи. Если бы я только знала, как ему помочь…

— Ты дочь белых чародеек, — напомнила ведьма. — Пусть ты далека от Молочных озёр и потому не столь сильна, как другие, но я верю: ты найдёшь противоядие.

— Благодарю тебя, Ада, за твою веру…

— Я заметила, что тайные тропы вокруг дворца закрыты, — произнесла рыжеволосая. — Не связаны ли колдовские чары и недуг царя?

— Тени запечатал новый придворный колдун, — подтвердила Махаан. — Он сделал это ради безопасности царя, но… Возможно, колдун причастен и к болезни. Признаться, моей душе столь противен этот человек, что я никак не могу заставить себя подобраться ближе к нему…

— А к царю царей, — медленно произнесла дочь Лисицы, — ты можешь подобраться ближе?

Махаан вздохнула, бросив быстрый взгляд на кладбище позади них. Вот уже несколько лет царь царей не подпускал к себе никого кроме этих дев. Все несчастные теперь покоились здесь. Сможет ли она положить конец убийствам или сама займёт одну из могил?

Сколько ещё холмов вырастет у берега моря? Сколько крови и слёз будет пролито? Как скоро жизнь царя прервёт рука убийцы, нанятого очередным несчастным родителем? Или Махаан, в чьих жилах течёт кровь могучих чародеек, сумеет найти в себе силы, чтобы искоренить недуг владыки?

Мужчина затаился на теневой тропе, наблюдая с неё за высокой статной красавицей. Приблизившись к утёсу, девушка сняла с головы капюшон плаща и скрывавшую лицо вуаль. Утреннее солнце пробежало по её чёрным косам и подарило свой нежный поцелуй алым губам.

Любование прелестным цветком не отняло у наёмника остроты чутья. В следующий миг вибрации ещё одной особы донеслись до него из тени джунглей. И мелодия этой витали была довольно знакома.

«Надо же. Дженна обрадовалась бы, узнав, что род красных ведьм продолжился, — проскользнула мысль, немало удивившая мужчину. — Единушка! Неужели я скучаю по этой глупой Мудрице?» — зло усмехнулся он про себя.

Дэзерт знал, что его госпожа… или господин — кем драконица предпочла быть на этот раз — появилась в Алриасе. Но для начала демон хотел исполнить обещание, данное Главе ассадонов. Прежде чем поступать в услужение следующему господину, следует выполнить наказ предыдущего, иначе путаницы не избежать.

Однако время шло, а все его попытки пробраться во дворец оканчивались крахом. Теневые тропы, опутавшие это место, были крепко-накрепко запечатаны! Канализационная система была отделена от общей городской. Все наземные пути охранялись целыми отрядами стражников.

Дэзерт без толку блуждал вокруг дворца, снова и снова обходя крепостные стены и исследуя закоулки в поисках тайной лазейки. И вот сегодня он наткнулся на это кладбище и двух женщин, явно иноземного происхождения. Подслушанный Дэзертом разговор, хотя и вёлся на древнекалосском, однако был доступен для понимания демона. И этот разговор многое объяснил наёмнику.

«Так значит, вот почему Глава отдал задание именно мне, — мысленно огрызнулся Дэзерт. — Даже потомки чародеек и ведьм не могут соперничать с царским колдуном. Что же он за хрен такой? И что за злой дух мог взять власть над душой царя царей? Дело становится всё интереснее!»

Беседа женщин длилась недолго. Насколько мог различить острый слух демона, они говорили о родной стране и об Агару. Похоже, что некий союз чародеек и ведьм в Калосе всё же решил выступить против Владыки, и для этого им потребовалась поддержка могучего соседа.

Вскоре красная ведьма исчезла на теневой тропе, а придворная дама двинулась вдоль кладбища обратно к дворцовым стенам. И вновь Дэзерт залюбовался девушкой: её уверенной величавой походкой и узором на складках траурной накидки, которая скрывала гордую осанку и покачивающиеся в такт движению бёдра.

Когда придворная дама поравнялась с одной из могил, произошло страшное. Земля вдруг содрогнулась, и насыпь будто взорвалась изнутри. Комья глины полетели в стороны. Жуткое чудище, занявшее полуразложившееся тело усопшей, выбралось на поверхность.

Обыкновенно гули не встречались к востоку от Младшей Амитары, и уж тем более их появление никак нельзя было ожидать в свете дня! Не иначе, некая враждебная магия наполнила силой это неестественное существо.

В доблестном порыве Дэзерт успел сделать лишь шаг в сторону чудища. Тем временем черноволосая красавица даже не подумала кричать или звать на помощь. Ладонь девы с молниеносной скоростью выхватила припрятанный у пояса кинжал.

Захлопал складками откинутый в сторону плащ. Взвилась вверх тонкая рука, блеснул металл. И вот уже гуль с перерезанным горлом рухнул обратно в могилу.

Как ни в чём не бывало, будто это было её привычным утренним занятием, придворная дама склонилась к чудищу. Она провела над ним рукой, что-то прошептала. Затем дева отёрла своё оружие о полу плаща, убрала оружие за пояс и, спрятав своё лицо за вуалью, позвала стражников.

Дэзерт сделал шаг назад в тень как раз в тот миг, когда девушка обернулась в его сторону. Успела ли она заметить присутствие соглядатая, демон не понял. Но объяснять, что он тут делает, не жаждал, поэтому поспешил уйти.

Дела Сии Дэзерта мало заботили. Но вот останки дракона, хранящиеся в подземельях Эсфиры, заинтересовали безмерно! А закрытые тени и появление гуля при свете утра натолкнули его на кое-какие мысли. Не осталось без внимания демона и упоминание о злом духе.

Не зря ему сразу не понравилась идея Дженны оставить без присмотра Тринадцатую. Интуиция подсказывала: лярва запросто могла быть связана с безумием царя из рода Намуров.

Но Намуров ли? Ведь вовсе не царь царей руководил войском сто лет назад, а знакомый дровосек! Тот самый, у которого Дженна купила дрова, отдав в уплату драгоценные камни из волшебной пещеры.

Удивительное совпадение! Нет, тут дело нечистое. И Дженна должна узнать об этом как можно быстрее. Демон твёрдо решил, что откладывать их встречу больше нельзя.

* * *

— Не боги создали землю, небеса и светила, но сами они есть живые сферы со своими ритмами. Мы не должны поклоняться богам, но не можем не любоваться ими! Планеты, звёзды, солнце, стихийные силы нашего мира — прекрасны! Однако наслаждение ими должно идти от разума. Мы ценим их, как ценим наших любимых, не поклоняясь, — проповедовал учитель.

Его воодушевлённые речи и приятный голос способствовали приступу паники. Дженн распахнул глаза и покрутил головой, пытаясь сообразить, где он находится. Голова от этого действия незамедлительно раскололась на тысячи осколков, словно магу в самом деле раскроили череп.

До вспышки боли Дженн успел заметить, что лежит в чистой спальне, а не под столом грязной таверны или курильни. Голос учёного доносился откуда-то из-за стен. Маг вспомнил, что Плутарх принёс его к себе домой. Вспомнил мужчина и о Зои…

Ему вдруг стало так стыдно, как не было никогда раньше. Однако собственный позор недолго беспокоил дракона. Тело его сейчас более нуждалось в удовлетворении своих нужд, нежели честь.

Рядом с низкой кроватью Дженна стоял кувшин, до краёв наполненный водой. Мужчина сполз со своего ложа и припал к сосуду с вожделенной влагой. Напившись и ополоснув лицо остатками воды, маг привёл в порядок свою витали. Он помассировал плечи, шею и голову, собирая «осколки» воедино и частично исправляя повреждённые ядом каналы.

«Я Дженн, дракон, маг, дебошир, — напомнил он себе и с сожалением потёр щетинистый подбородок. — И я всё ещё мужчина…»

Боль немного утихла, и Дженн смог лучше осознать себя, пространство и происходящее. Он обернулся к единственному окну в комнате, заметив, что голоса доносятся из-за украшенной орнаментом деревянной решётки.

— Ваши слова отзываются во мне радостью, — раздался женский голос. — Моя любовь с светлоликому Азрэку не может быть сильнее, чем к моим детям и мужу! Я так боялась признаться в этом даже самой себе, а теперь слышу, что это правильно.

Дженн приблизился к решётке, незаметно наблюдая за происходящим. Там за окном раскинулся прекрасный сад. Посреди цветущих кустарников и клумб был обустроен небольшой бассейн, обрамлённый мозаикой. Пели вечерние соловьи, и журчал фонтан.

Близился вечер. Небо набирало синеву, и в саду зажгли масляные лампы. Их тёплый свет мерцал в строгих и внимательных взглядах собравшихся… Девочки, девы, старухи — здесь были алриаски всех возрастов! Кое-кто из слушательниц боязливо прятал нижнюю часть лица, но большинство ликов было открыто. Невероятно, учитель Плутарх читал лекции… женщинам!

Дженн поймал себя на странном чувстве: зрелище это показалось ему неестественным — он отвык от женских лиц! Как давно уже он не лицезрел этих тонких, нежных черт, не говоря о собственном лике, данном ему при рождении. Дженн будто оказался в мире, где не только он, но само царство потеряло свою женскую красоту.