Бесплатный фрагмент - Сказки Александра Мы

Со временем мне стало представляться, что жизнь — это кусочки, которые записал мой «внутренний оператор». Куда уж жизнь режиссера загонит. А вот миг — и внутренний голос шепчет — пора жать REC:

пиши в память, запоминай — это на всю жизнь…

Так вот, все, что будет ниже (ну или глубже — как посмотреть) — именно такие кусочки плёнки.

Предуведомление:

Их можно было бы назвать «Наблюдения». Почему же «Сказки»?

Обратите внимание:

Когда пишу: я делал то-то, сказал так-то, а подумал про это — это наблюдения.

Но простейшая манипуляция — я просто пишу: жил-был он, делал то, творил так и сяк — и это уже сказка.

Вот и всё. Другой разницы нет. Ведь сказки и наблюдения про одного и того же человека, только взгляд с разных сторон.

А что касается провидения,

то на этой дороге прошлое, настоящее, будущее, «если», «может быть» сходятся вместе и перемешиваются.

Так что если что — извините…

Сказка о моряке и мурке

Сказка о моряке и мурке. Тьфу, о рыбаке и рыбке.

                                               ***

Ночь. Гудят турбины. Экипаж расслаблен и доволен. Тут — любимая работа. Там, внизу — всегда любящие (летчиков всегда любят) женщины. Капитан любуется звёздами, как дальнобойщик обязательным плакатом фотомодели в купальнике на стенке кабины.

И вот, от звёзд он машинально переводит взгляд вниз и также видит звезды.

— Штурман! Оторвитесь от мыслей про женщин. Штурман, что это за звезды под нами?

— Пилот, как это под нами? Вы сделали манёвр «бочка»? Или кто-то прорезал в Земле дырку, и через неё видны звезды на дневной стороне?

— Все то мысли про дырки, штурман. Это звезды на земле!

— По карте над нами большое озеро. Видимо, отражение.

— А по календарю зима. И лёд. Какое отражение? Это же не море.

                                               ***

А уральским то мужикам как без моря?

Скорей бы лёд встал. Пошёл бы тогда на рыбалку.

Вот и тянутся сюда со всего Урала: от Перми до Челябинска.

И не мудрено: на берегу знаменитая Рефтинская ГРЭС, которая топит электричеством половину Урала и само озеро. Рыбке там раздолье, как в термальных банях.

Ну и греет та рыбка надежды мужиков.

Если ночью зимой (а темнеет там зимой рано — в обед) вы выйдете на это озеро… А идти там, как по поверхности Луны: так же легко и хрустяще. Отражения резкие, как от матушки Земли (то от ГРЭС свечение). Ну а вибрации, словно на Луне давно подземная колония развивается.

Так вот, если выйдете на озеро, то увидите сотню светящихся домиков. Домиков полных надежд. Силуэты неподвижные. Заглянем в палатку. Как гномы с фонариками, сидят молчаливо мужчины. Лишь иногда лопатка по свежему льду звякает.

Чего бы поймал — знакомым раздал, не жалко.

Заглянем в ведерко — лишь мелюзга серая (будет что жене как алиби предъявить): нет золотого блеска.

Жены не ревнуют к такой красавице? Так же, как не ревнуют мудрые к журнальским эротическим красоткам.

Елки на льду с нового года понатыканы, словно молодая рощица (не все под телевизионное обращение президента встречают).

Луна появилась и лезет настырно всё выше и выше.

Светящиеся палатки — точь-в-точь базовый лагерь под Эверестом, только туалетов нет. И альпинисты — ищут счастье где-то за облаками. А тут — под самыми ногами.

Сидят над лунками, словно медитируют. Как монахи в тишине. Но не «оуммм» хочется им услышать, а «ням!»

На далекой планете так у лунок ждут материализации чудес Сталкеры.

Чего же ждут?

Не лохнесское чудовище, нет. Но рыбку одну. Как в сказке: этому дала, этому дала…

И ведь давала же раньше. Вот и сидят — надеются. И будут сидеть — коль дома старуха.

Древнегреческий Сократ советовал: «Женись, конечно. Не повезёт с женой — станешь философом». Русский же вторит — станешь рыбаком.

Сейчас со всей мочи завою с тоски — никто не услышит.

В те времена, когда еще были аттракционы за 15 копеек, существовало такое японское чудо: игрок стоит перед полем 5 на 5 лунок, в руках колотушка. Задача: когда из какого-то отверстия вылезает крот, надо максимально быстро загасить его колотушкой. Чем эффективнее стучишь, тем дольше продолжается игра. Однако японцы не учли чувство локтя: с трех сторон вставали друзья и просто кулачком забивали всех кротов в ответственном секторе. Это можно было продолжать вечно. Мужская игра. Видимо, для многих и сейчас принцип тот же: стукнуть по мозгам.

Но не на озере. Ко льду отношение чуткое, нежное. Все же под ногами вода.

Ой-йо… ой-йо… ой-йо… Никто не услышит.

К чему это я?

Девочки, девушки, женщины! Если ищете мужика — найдёте его на сказочном озере. А заодно слух о золотой рыбке подтвердится.

Вы не бойтесь — у них у всех печки стоят — обогреют и сердцами горячими согреют.

                                               ***

Почему я рассказываю? Сам много раз ходил в то озеро, как старик с неводом. Но не за рыбкой золотой. За рассказом:

Заброшу мысли и возвращаюсь с новым сюжетом.

А уж какой Джин вам из той бутылки достанется — не мне решать.

Вы трите, трите.

Маленький предатель

Говорят, анатомически шеи свиней устроены так, что они НИКОГДА не видят неба. Так и живут, упершись взглядом лишь в грязь на земле.

Вот он, маленький мальчик. Как и положено — в шортиках. Изнашивает уже третью в своей жизни пару сандалей. Семейный праздник. Гости развлекаются:

— Кем ты станешь, когда вырастешь?

— Космонавтом!

Вот он же на детском утреннике со сцены в костюме космонавта декларирует:

В космосе так здорово!

Звёзды и планеты

В чёрной невесомости

Медленно плывут!

Вот он уже в старшей школе. Медкомиссия смеется над ним: какой космос — даже в армию не возьмут.

— А я все равно пойду в космос! Меня же ждут звезды!

Вот он теперь в институте на физфаке — учит сложные формулы. Вот на фоне портрета Циолковского доказывает возможность наблюдения темной материи непосредственно через взаимодействие плазмы белого карлика и черной дыры…

Вот он закончил институт, на него молится вся страна. А мир — завидует. Он буквально — мозг нации.

Но… вот он приходит в научный институт. Скука, грязь, уныние. Реальность отличается от фантастической красоты космоса.

И он уходит. Банально — но уходит в банк. Те же графики и формулы. Очки на переносице:

— Aвизo дeмпингoвoй инвecтиции кoнcтaтиpyeт кpeaтypy пpoтeкциoнизмa, кoтopый peзюмиpyeт cтaгнaции…

Снова овации и надежды людей.

Свой водитель, свой кабинет.

И вечером… закрываясь в кабинете, он перечитывает старый учебник теорфиза и плачет… плачет…

А за окном падают звезды. Они уже не ждут его.

Глобус — это земной шар, возведенный на пьедестал и низведенный до удобных размеров.

Звездочёт

Дети ночью меняются: страхи, фантазии — все смешивается. Как разные возрасты и миры. Заботливые родители стремятся смягчить этот переход.

Кто-то покупает набор светящихся пластиковых звездочек. Капля клея — и зажигается еще одна звезда на потолке. Не на небе, но все же… Все же кому-то нужны эти звезды. И неважно, что заботливые родители наклеили их дочке вместо ночника: ей не будет страшно ночью.

А у его друга были обои с люминесцентной краской. Выключался свет, и вспыхивали целые созвездия. Классно лежа на полу тянуться к лапам Большой Медведицы.

Комната Софьи Ковалевской была оклеена не обоями, а листами литографированных лекций Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении. Это не специально — просто родители были бедны. Но уже спустя 10 лет она умела интегрировать… Его родители знали про Софью. И знали, чего хотят. И от жизни, и от сына. Поэтому у него каждую ночь над головой были звезды. Но не на обоях, не пластиковые самодурства. Звезды воссоздавал специально заказанный из Японии проектор — мини-планетарий. Все объекты неба с абсолютной точностью. В результате по ночным сценам из фильмов он мог смело сказать, например, что съемки проводились на пруду около Мосфильма, а не на Средиземном море.

Вскоре он научился правильно нажимать кнопочки проектора — и уже сам мог оказаться на берегу Средиземного моря. Ночью. А волны прибоя и привкус соли дорисовывались фантазией. И не нужна была лежащая знойная фигуристая красотка рядом — он был еще маленьким. И не знал, что романтик.

Среди звезд его волновали не столько созвездия, как гигантский светлый шрам через все небо. Папа был очень умным, для взрослых он его называл неярко светящейся диффузной белёсой полосой, пересекающей звёздное небо по большому кругу. Но сыну сказал просто, что он называется Млечным Путем:

— Млечный Путь греки называли galactos. Помнишь легенды про подвиги Геракла? По легенде Геракла Зевсу родила обычная земная женщина. Высшему Богу — обычная смертная. Но даже Богом быть непросто. Зевс захотел сделать сына бессмертным и подложил спящей супруге. Он хотел, чтобы Геракл выпил божественного молока. Но жена проснулась, увидела, что кормит не своего ребёнка, и оттолкнула Геракла от себя. Струя молока брызнула из груди богини и превратилась в Млечный Путь.

— Куда же ведет этот путь, папа?

— На самом деле никакого пути нет, — вздохнул отец.

Он так и не понял, как может не быть самого большого пути, и со словарем выяснил, что шоколадки Milky Way сделаны как раз из Млечного Пути. Он верил, что если их достаточно много съесть, то можно точно узнать — куда же ведет этот путь и как на него попасть.

Пока он каждый день выпрашивал новую шоколадку, папа выдал еще одну страшную тайну:

— Мы все находимся в Млечном пути — это называется Нашей Галактикой. Помнишь, Млечный Путь происходит от греческого слова «galactos» — «молоко». Отсюда же, например, и «лактация».

— Как у галактики может быть два названия? И «Наша» и «Млечный Путь»? Это же… это же звездные путешественники могут запутаться и заблудиться.

Но Папа настаивал на своем:

— Мы уже тут. Уже! И Солнце, и планета, и папа с мамой, и ты сам. Все внутри Млечного Пути!

Но он же снаружи. Получается безумный мир: крокодил из сказки не только проглатывает солнце, а увлекшись сам же кусает свой хвост?

Эта загадка лишила его покоя. Но папа добавил жара звездам: оказывается, Солнце скоро погаснет. И мы все умрем. Мальчик не понимал, что такое 10 млрд. лет. Он еще не знал, что такое 10 лет. Но теперь он знал — впереди нас ждет трагедия. Как дальше жить?

Желание убежать на Млечный Путь усилилось до размеров задачи самовыживания.

Подсмотрев из-за края отцовского кресла фрагмент фильма, он пришел в ужас: там раненый солдат, истекая кровью, держал в руках свои же кишки, в ужасе смотрел на них, не понимая, что делать. Так же в ужасе он смотрел теперь на вселенную. Где он? Где звезды? Где спасение? И где Путь?

Наши детские страхи не уходят. Они лишь погружаются вглубь. Счастлив тот, у кого они глубже дна памяти.

Он вырос. А проектор давно сломался. Он не стал ни астрономом, ни физиком. Его страхи вошли в простую привычку: каждую ночь хоть взглядом поймать Млечный Путь. Если над городом стоял смог или тучи, то он засыпал в грусти. И был особенно счастлив, когда мог засыпать прямо под звездами. Однажды летом, попав в Заполярье, он испытал новый шок, всколыхнувший старые переживания юного астронома. Млечного Пути не было. Вообще — звезд не было! У них это называлось полярным днем. Чувство бесконечного одиночества… Зато ему пообещали, что зимой звезды будут круглосуточно: хоть обсмотрись. А еще и бонус: Полярное сияние. Приезжайте к нам в декабре! Нет уж. Спасибо. Лучше вы к нам.

Сразу захотелось поближе к экватору. Теперь не надо нажимать кнопки проектора. Достаточно самолета. И вот через пару дней он уже засыпает на берегу океана. Голова запрокинута в сторону моря — любимый Млечный Путь, как разрез женских грудей через все небо, заныривает в воду. Звезды повсюду: и в небе, и под ногами в виде морского светящегося планктона. Голова кружится. И не только из-за недостатка кислорода в опрокинутой голове, но и… короче, это надо чувствовать.

Однако на океане не бывает полной тьмы — как не бывает темноты в зеркальной комнате.

Он едет в пустыню. Сухой климат, чистое небо. Он отходит максимально далеко от оазиса. Как Штирлиц, идущий в ресторан Элефат для молчаливого свидания лишь одними глазами. Располагается на ночевку. Гоби нравится ему. Ждет свидания с ней. Но… налетает внезапная буря. Гул… это не ветер — это кто-то грозно что-то ему шепчет. Он не понимает ни по-монгольски, ни язык Духов. Но понимает, что он сам не нравится пустыне и ее хозяевам. Позорное бегство. Свидание провалено. Даже у разведчиков бывают проколы.

Не стоит рвать волосы, на Земле остается еще много мест, где есть Млечный Путь.

В приазовской степи к звездам примешиваются комары. Он лежит где-то на историческом пути казаков за солью. Под ним — Чумацкий шлях. И над ним — Чумацкий шлях.

Но ему и этого было мало. Ноги ведут его высоко в горы. Повыше к звездам. О, какие же они тут! Ни отблески фонарей, ни грязь городов — ничто не затмевает неба. Лишь только тоненький слой атмосферы… Его уже не страшило отсутствие кислорода (а это очень непривычно, когда спичка не может гореть и гаснет в руках), он был готов на все — лишь бы быть чище перед звездами. И вот… в спальнике он лежит и не может заснуть. Глаза закрываются… сил нет. Секунда — и они снова распахнуты!

Так младенец в 2 два месяца борется со сном: организм хочет спать, закрывает глаза, а юному сознанию все вокруг интересно — хочется все рассмотреть и изучить. Улыбаться и радоваться. Но глаза — как непреодолимая внешняя сила, закрывают все самое интересное. Ребенок еще не осознает, что через несколько часов будет снова интересно и весело. А сейчас ему кажется, что мир кончается. Он еще не умеет страдать и плакать, но уже познает первое бессилие: мир оказался прочней. И вот глаза закрываются.

Так и тут — нет сил ни спать, ни не спать. Если не спать несколько суток — то можно поехать головой. Пожалуй, в тундре в полярную ночь он бы и сошел с ума. В горах он засыпал только по рассвету. Он сильнее младенца.

А пока что морозной ночью он лежит на поверхности Байкала. Ветер разогнал весь снег. Прозрачный лед. Вглядываешься через него. Видно дно. Рельефное, играющее бликами словно звезды. Кажется, руку протяни — и дотянешься. И не страшно. И никаких морских чудовищ пока что нет. Так и небо. Непонятно, верх это или низ. Бесконечно глубоко. Глубже памяти — на дне можно рассмотреть страхи детства. Протянуть к ним руку. И почувствовать, что страхов нет. Все. Пора возвращаться в мир. Со своей находкой.

Город. Теперь он стал тем маленьким мальчиком. Но вместо проектора он продырявил множество отверстий в подсвечнике. Они отбрасывают на стены и потолок лучики новых звезд. Получившаяся карта не соответствует ни Москве, ни Средиземному морю. Это его карта. Его небо. Каждый сам создает свою Вселенную. Нужно лишь шило. Хотя бы в жопе…

Будущее — это не то, куда мы идем, а то, что мы создаем.

Из ресторанов в космос не летают

Они учились в одном классе, оба были романтиками. Потом один стал биологом — живое притягивало за живое. Второй с тех пор называл его исключительно «биолох». Ибо знал, что притягивают массивные тела, особенно звезды. И пошел учиться профессионально звездам. Нет, не на продюсера во ВГИК. А что? В МГУ даже целое направление есть «на Астрономов».

Не все на звезды смотрят только из любви, некоторые за это еще и деньги получают. А деньги иногда очень полезно просто пропивать. Для кармы полезно. А доктора говорят, что все полезно делать регулярно.

И вот они в ресторане. Ах, знали бы вы, как пьют Астрономы! Профессионально: до звезд! А с утра, чёрные дыры в глазницах. Биологи тоже молодцы, каждый второй до зеленого змия умудряется, это даже при том, что не специализируется на пресмыкающихся.

Когда первый графинчик был пуст, материализовался вышколенный официант:

— Чего изволите?

— А подай-ка нам, сударь, признаки жизни. — повернувшись же к другу, продолжил, — Вот ты со своими крысами даже мира не видишь, что говорить о высшем? Мы тут рассмотрели галактический мост — не все мосты прочные.

— Как радуга?

— Ну не настолько.

— Как струя из шланга при поливе?

— Именно! Так и соединяет невидимая струя Магеллановы облака. Просто Большое перетягивает в себя целые звездные системы из Малого.

— Постой, как это перетягивает? Ты рассказывал, что черные дыры поглощают…

— ну не настолько… это как познакомился ты с девушкой… затянуло тебя в её дыру, и все — поглощен, женён, конец. А может переспал даже, но контроль не потерял и на свободе… ну почти… и на твоём стремительном пути в ЗАГС появилась другая звезда навстречу. И… не заметил как — уже в новом полете. А она, не дай Бог, в залете…

— Романтика в тебе какая-то потребительская!

— Что ты понимаешь в романтизме? Недавно Вселенский дипольный отпугиватель смоделировали! Только астрономы способны на такие красивые названия для своих занятий. И название красивое, и вселенную удерживает от коллапса — отталкивая галактики при разлете. Не то что у тебя: вид крысы, род грызунов, семейство мышей — ну и адрес.

— Скажите номер вашей планеты в центурии или хотя бы номер галактики в спирали?

Вынужденный сосед по барной стойке не выдержал:

— Там, в космосе, чёрные дыры затягивают пространство, сверхновые — взрываются, звезды гаснут, рождаются и умирают галактики, а мы тут просто так сидим и бухаем. — Взял портфель и пошел вон.

Астроном, видимо, потерял мысль:

— Действительно, что мы тут спорим?

— Истина, как и грибы, размножается спорами.

— Ты там в своих чашках петри насмотрелся на грибки, видать! До истины нам не докопаться. Она в небе, а не на стенках пробирок для анализов.

— Мдам… нам до седьмого оставалось всего одно небо. Но мы явно ошиблись адресом.

— Какой же наш адрес?

— Я помню, как в Звездных войнах: где-то в далекой Галактике….

— Вот-вот: в одной из Вселенных, в Галактике Млечный Путь, в левом рукаве, а не у Христа за пазухой, задрипанная звездочка образует Солнечную систему. Будешь пролетом, загляни на третью орбиту: там мы и встретимся…

— Я начинаю выходить из себя…

— Подожди, я с тобой!.. — астроном попытался спасти друга, — так вот, мы мелки, как звездная пыль. Мы ничто, сметенное нерадивым уборщиком в угол коридора. И скучно и мелко, и некому тензор взять…

— А мне нравится пыль, звездная пыль под сапогом… Вот ты со своего полета… посмотри:

Где-то на краю далекой галактики, в одной из вселенных, в никудышной звездной системе, на ординарной орбитали, если расступятся облака, можно разглядеть блеск воды океанов, а рядом на песок белоснежных пляжей выползают ихтиандры и превращаются вначале в крыс, а потом в людишек. И мне не скучно.

И… поверь, тому, кто создал эти твои и мост и отпугиватель, Ему часто скучно средь твоих бездушных звезд, и когда особенно тоскливо от величия и пустоты вакуума, он раздвигает облака и смотрит, как на песке играются звездные пылинки…

Проехали!

Один мальчик был неоригинален в своих детских мечтах: как все — он хотел в космос. Только вот сверстники готовились стать героям киноэпопеи Звездные Войны. Они были уверены: раз Чубака летает, то они уж тем более смогут. А он тянулся за Гагариным.

Папа еще не освоил хитрости педагогики:

— Сначала надо вырасти!

Но он не хотел ждать.

— Ок, вот тебе не коробок, а целый короб спичек.

— Он что, взлетит?

— Надо отделить головки с серой. Это будет топливо. Тогда и сделаем ракету.

Он учился терпению. Отрезал секатором спичечные головки: одну — легко, но медленно, а пять уже не ухватить пальчиками так, чтобы получилось ровно.

— Ключ на старт! Зажигание! Нет подъема…

Ракета не взлетела.

— Ну ничего, все большие ракеты поначалу взрывались на стартовом столе. Видишь, ты оставлял спичечную основу — удельная плотность энергии недостаточная, сам прикинь калорийность. Держи скальпель, надо спички соскабливать.

Коробки тут уже не хватит. В дело пошли коллекционные блоки спичек с красочными этикетками. В дело пошло все терпение и каникулы.

И не одни. Каникулы — время для романов с девочками, рассказов про космос, и новых идей, как запустить ракету. Летом много времени, и достаточно идей, особенно когда в школе добавились химия и физика.

— Ключ на старт! Зажигание! Есть подъем!

Ракеты стали мощнее взлетать и ярче взрываться, так и не добравшись до космоса.

Ракету сложнее увидеть в небе, но можно почувствовать её вибрацию. Он любил прислушиваться. И постоянно чувствовал. Словно попал в мир своих любимых фантастических романов: старты, пуски, космические дальнобои — вся Галактика рядом.

Шизофрения или сверхчувствительность? Лишь один взрослый понимал его. Странный прохожий. Нет, не педофил. Тоже романтик (в детстве это нормально, а вот взрослый романтик — подозрительная редкость). Он рассказал про мерности и измерения, про космонавтов прошлых тысячелетий и цивилизации, покинувшие нас. Но не все они канули в землю. Некоторые улетели, а другие просто соскользнули в другое измерение:

— Они тут, просто другие люди их не видят.

— Как радиоволны?

— Очень удачное сравнение!

— Получается, у меня просто нет приборов, чтобы увидеть?

— Прибора хоть и нет, но даже волны некоторые способны видеть без приборов — лучший инструмент собственное тело. Его тоже можно развивать.

Трудно, даже невозможно это объяснить другим. Вот незнакомец и общается с малышом.

Но не все малыши доверчивы. Школа теперь не прививает критическое мышление, так что — спасибо папе. Мысли первых размышлений были безутешны: для космоса мало хорошо учиться. Просто умных не берут в космонавты. А чтобы стать сильным — надо драться. Так он и рос: ракеты между кулаков — взлеты от апперкотов, падения об асфальт.

Ключ на старт! — Минутная готовность — Протяжка один! — Продувка! — Ключ на дренаж! — Протяжка два! — Зажигание! — кабель-мачта — Предварительная! — Промежуточная! — Главная! — Есть подъем!.. десять секунд — полёт нормальный, тангаж, крен, рысканье в норме…

Эти слова врезались в его память, как «Отче наш». В том возрасте он думал, что всё это сплошь военная тайна, потом думал, что это индуистские заклинания или буддистские мантры.

                                               ***

Поэтому он поступил в физический институт. Казалось, он вплотную приблизился к тайне, красной нитью прошедшей через всю жизнь. Но в 21м веке институт из кузни научного оружия превратился в оплот свободомыслия. Преподаватели говорили что хотели и прививали то же самое студентам:

— Все в прошлом, ребят, не расстраивайтесь, но смиритесь: вы — бывшее будущее нашей космонавтики. А в настоящем мы приехали к жалкой доле в 0,5% от рынка космических услуг и продолжаем падение, как третья ступень очередного взорвавшегося Протона.

Мдам… не о том он надеялся услышать, поступая в институт. Но лектор не читал его мысли:

— В 40-е был еще один оператор этих самых услуг: Нацистская Германия. Надо признаться, что именно они-то теории Циолковского воплощали и в металл и в реальность.

Лектор вывел график их работ:

1942 –первый полет, отрыв от земли

1943 — управляемые пилотами ракеты: Лондон гудбай!

1944 — пилотируемый суборбитальный полет

1945 — пилотируемый полный виток на орбите

1946 — выход пилота в открытый космос

1947 — автоматический корабль долетает до Луны

1949 — первый ариец на Луне

— И знаете, не победи русский народ фашизм, видимо, мы были бы на Луне, пусть и грузчиками в концлагере. По-настоящему, не в бутафорских экспонатах Голливуда, не в спускаемом модуле из фольги и спорах на следующие 50 лет: «что же они там такого увидели, что свернули всю программу?» В общем, без вопросов «а был ли мальчик?» Немцы умели держать график. Так что, понимаете? У нас хоть была история. А немцев и ее лишили на корню. В детстве. Отнять игрушку и у пятилетнего мальчика — свинство. А отнять мечту?

Аудитория притихла.

— Ладно, проехали. Проехали мимо мечты. Или вы надеетесь пойти работать в НАСА и Боинг, а, патриоты?

                                               ***

Что отличает студенчество — так это желание думать в одном направлении. Сосед по общежитию знал все:

— Проехали? Да это не так страшно, когда целые поколения пролетают даже не мимо работы и зачем-то полученного образования, а мимо мечты. В 60-е, 70-е, 80-е — мальчики мечтали стать космонавтами.

— Я и сейчас мечтаю.

— Ты-то особенный, а пока они мечтали, их предки рубились за коммунизм не для того, чтобы потом не работать, а чтобы внуки могли двигаться вперед — и не за границу в отпуск, а за границы солнечной системы. Вера материальна, когда миллионы верят, да не просто верят, а пашут с утра до вечера, то будущее, вздохнув «хрен с тобой, золотая рыбка», само спускается к ним. И оно шло навстречу прекрасной научной фантастике и светлым ожиданиям романтиков.

Ему захотелось перечитать что-то из старых романов о покорителях. А сосед развивал мысль:

— Но что-то пошло не так: обрати внимание — больше нет научно-фантастических романов с космическими перелетами. Теперь вокруг лишь дикие орки, драконы и грязная политика — фэнтези. Зима близится. Или зимы не будет? Холоднее уже не будет. Не может быть хуже абсолютного нуля. Замерзли…

Эй вы, сильные духом, сидящие в медитации сутками напролет. Расскажите, как там, за построенной нами непреодолимой границей космоса? А еще лучше — научите. Лучше вы, чем нынешняя альтернатива. Что сейчас? Сейчас РосКосмос — просто туристическое агентство. Самое дорогое, разрабатывающее участок где-то над рекой Волгой. Вот такой «оператор».

                                               ***

И все же, он прикоснулся к ракетам. На военной кафедре. Эти ракеты не должны были лететь в космос. Их задача была облететь всю планету и как Сатана, которого не ждут, нанести решающий удар противнику поддых. Хоть это были и баллистические ракеты, даже они на несколько минут залетали в космос.

Студенты, на один день в неделю превращающиеся в курсантов, много раз отрабатывали с полковником родную с детства процедуру. Словно играли:

— Ключ на старт!

— Есть ключ на старт!

— Кстати, стартовый ключ — наследие фашистов в прямом смысле этого слова. Впервые он появился на Фау-2, откуда и был перенесен на Р-1, в семерке же, которая создавалась полностью с нуля, Королев планировал заменить ключ тумблером, но воспротивились военные. А ракета-то делалась, как и все в те времена — для нас. Так что ключ пришлось оставить. И правильно! Совсем другое ощущение в руках.

— Минутная готовность — запускается циклограмма автоматического управления старта, и через минуту ракета улетит.

— Протяжка один! — включаем записи телеметрической информации на ленту с информативностью один.

— Продувка! — кислород кипит в баках и его пары сбрасывают за борт, где при контакте с воздухом и происходит «точка росы».

— Ключ на дренаж! — дренаж закрывается, пар перестаёт идти, производится наддув баков.

— Протяжка два! — ракета создавалась в средине 50-х, и тогда телеметрия писалась на ленты, которые в буквальном смысле нужно было тянуть

— Зажигание! — запуск ЖРД.

— Кабель-мачта, — зрители могут видеть отход инфраструктурных элементов от ствола ракеты.

— Предварительная! — ступень тяги ЖРД.

— Промежуточная! — если ЖРД сразу вывести на полную тягу, то он может разрушиться.

— Главная! — поэтому выводят ступенчато.

— Есть подъем!.. — сработал датчик отрыва ракеты от старта — поехали!

— Десять секунд — полёт нормальный, тангаж, крен, рысканье в норме…

                                               ***

Одногруппник не ощущал романтизма таких тренировок в подвале:

— Да ну, эти погоны меня утомили. Давай лучше сами полетаем?

Он весело спародировал старый анекдот, где космонавт Хабибуллин забыл свои позывные: «Земля! земля! я — Хабибуллин, кто я? — Ты „Сокол“, ёклмн, „Сокол“…»

— Гагарин не был Соколом, он был Кедром, и разговаривал с Ясенем-1.

— Главное, что он не был Хабибулиным! В общем, ты готов к полёту? Хочешь искать свой переход в сверхмерность?

Свобода мнений не знает границ. К тому же, время вседоступности знает разные способы освободить мышление от границ. Студенты, имеющие доступ к химлаборатории, как правило, внеурочно используют её для эмоций и радости с охмурёнными подругами. Он же — для исследований. Не внутри сознания, а в космосе: лежать и видеть звезды сквозь стены и потолок. Во всех частотах: и радио- и ультрофиолетовом и… во всех, короче. И легко приблизиться к центру Галактики. Нет, не задохнёшься вакуумом. Можно прикоснуться к звёздам. Не обожжешься плазмой. Космос — это всегда долго. Летишь, ждёшь — все в тебе.

Но даже в таком космосе случаются аварии: Хьюстон, у нас проблемы!

Он задохнулся психотропным ксеноном, он обжегся кислотой, он покусился на свое сознание. Эксперимент провалился. Главное — откачали. Но и эта космическая программа была свёрнута.

                                               ***

Для звёзд нужна готовность жертвовать. В том числе кошельком и желудком. Спустя 6 лет обучения готовность куда-то делась. Он выбрал хлеб. Карьеру. Но много ли на хлебе продержится дух? Дух, как мудрая жена, всегда находил минуты, чтобы напомнить о себе. И мысли точили хлебную корку.

Вначале для космоса надо было хорошо учиться. Позже еще и драться. Затем оказалось — хорошо зарабатывать. Точнее — ооооочень хорошо. Или ждать, когда полёт станет дёшевым. Проще машину времени сделать или криогенику — заморозился, через 200 лет отморозился и путешествуй отморозком. Но потом он прикинул динамику прогресса и понял — не на этой Земле. Тут уже ни за какие деньги скоро не повезут. А как перебраться на эту другую?

Он же думал, что наркотики — выход, но оказалось не взлёт.

Выход подсказал охранник на работе. Необычно? Охранники тоже бывают всезнающими. Не у всех же телевизор на посту всегда включен. И не постоянно же за таджиками-грузчиками следить:

— Да и что там ловить в этом космосе? За миллионы долларов? По сути, мы такие же грузчики как эти гастарбайтеры. Ты видел орбитальную станцию? Размер — как дачный домик на 6 сотках. Орбита — в 400 километрах от Земли. 400км, Карл! Это как Нижний Новгород. Ты подумай — многие дачу себе заводят в таких условиях.

— Что? Далеко дача? Не поедешь?

— А если на берегу Волги? С классикой: баней, лесом, охотой? Вот! Выбирайся как-нибудь ко мне на Родину. Там под звездами и поищем тебе выход.

                                               ***

Мир всегда воздаёт по запросу. Учителя можно найти везде. Следующим лектором оказался таксист. Его задело сравнение с родичами-грузчиками:

— Это просто стальной бункер в 400км от МКАД. Погреб. И вы туда грузы возите.

Я знаю таких — они ждут апокалипсиса. «Свидетели экономического кризиса» или Большого белого пушного зверька — писеца. И едут себе в глушь, подальше от неизбежно сойдущих с ума городов. Таскают по выходным грузы, в отпуске обживаются. Готовятся, репетируют. А как стемнеет, присядут изнеможенные и в маленькую амбразуру окошка смотрят.

— Все же и в такой глуши есть плюсы, — вставил свои три копейки наш бывший герой. — Ничто не мешает смотреть на звезды: ни отблески фар, ни засветка фонарей.

— Так и наши последние космонавты смотрят, но не задумчиво, без грусти — с улыбкой. Как обезьянка, работающая с фотографом на пляже. А как иначе? Иначе денег не заработать, корма не дадут.

                                               ***

Характер уже стесался об точильный камень мечты. Он безропотно за весь коллектив принял приглашение на чиновничье мероприятие в день рождения космонавтики. Тем нужна массовка. А ему не нужны скандалы.

Обязательная часть радужных прожектов подошла к концу, началась долгожданная — фуршет. Без душащих галстуков и кусающей язык ограничениями самоцензуры.

— Ну что? Поехали! — начал чёкаться первый тостующий.

— Кстати, знаете откуда вообще слово «Поехали!»?

— Из словаря Даля?

— Не сомневаюсь, первый космонавт читал словарь, но дело в другом. Юра устойчиво испытывал неприязнь к шикарной фразе «Экипаж, взлетаю!». Ну согласитесь. Корабль «Восток-1», и экипаж — один человек. Командир — сам себе. И команды давать — самому себе? Это шизофрения, а в космос шизофреники не летают (вернуться уже таким можно, но вылетают все здоровыми по медкомиссии). Так что Юрий Алексеевич не захотел сам себе командовать. Он сказал: «Поехали!» пронёсся над Землёй…

Над столиками уже витали анекдоты:

— А что от нас дальше, Луна или Нижний Новгород?

— Не морочь мне голову! Подойди к окну. Луну видишь?

— Вижу.

— А Нижний?

— Нет…

— Вот. То тоже.

От расстройства он словно провернул ключ на зажигание, его внутренняя ракета пошла на взлет. Поднимается и басистым рокотом первой ступени произносит импровизированную речь.

                                               ***

— Послушайте, коллеги! Да сколько же можно? Скоро, очень скоро эти таблички окажутся рядом:

Юрий Гагарин

1934 — 1968

Советская Космонавтика

1961 — 201…

Наступит время писать главную «книгу о…». В Библии Космонавтики будет известное начало:

В начале было Слово. и Слово было ПОЕХАЛИ!

Слово стало символом новой космической эры развития человечества. А сам автор — иконой. Как и отец, отправивший его в вечность — Сергей Королёв. Десятилетия сотни тысяч инженеров этого континента молились на вас. Потом образы Гагарина и Королёва в русском секторе МКС постепенно завесили иконками, как на приборной панели авто.

Но ваш подвиг не прошел зря (и уж точно не даром!) — там, за океаном, хоть и не молятся на вас, но продолжают работать. Не космическими таксистами, дальнобойщиками и грузчиками, а двигаться вверх. Сложно в космосе определить, где верх, но движение «всегда вперед». Как дела у NASA? Нормально. Нормально к горизонтали. Ну, т.е. вертикально — в зенит.

А мы? В свои 56, уже несколько лет лежим при смерти. Кома — это когда никто не возьмет на себя ответственность признать правду и отключить системы.

Он сказал: «Поехали!»

Пронёсся над Землёй…

Что теперь добавить?

Ладно уж — Проехали!

                                               ***

Каждого смелого ждет пять минут славы. После такой пятиминутки в последнем автобусе он задумался о своих же словах:

Грузчики…. Космические таджики. Таксисты — еще один этнос. Да только ведро ржавеет гвоздями. А галактические дальнобойщики вырастут из чужих детей. Пора уже изучать «Самоучитель Автостопа по Галактике: как на халяву вернуться туда».

Космонавтика, словно ночной лунатик, который 50 лет назад рвался к Луне. А потом очнулся: «Где я? Что я? Как вернуться? Доведите до дома».

Это еще ничего, если спохватился вовремя — вышел, вернулся. А бывает так замечтаешься или в грезах былого погрязнешь, что и не заметишь — сон. А потом… Потом тряска, словно возвращаемый на Землю модуль в плотных слоях атмосферы колбасит. А это водитель автобуса тормошит, мол, «пассажир, депо уже — выходите».

— Чёрт, проехал остановку.

— Вот именно — проехали!

Всегда, когда спрашивали: «Где ты хочешь себе дачу?», скромно отвечал: «Хочу маленький домик на Марсе». Так лучше на Волге, или же плюнуть, рискнуть и сделать последние шаги, но на Марсе. До дачи. Да хоть бы и в гробик. Пусть лучше тошнит от вакуума, чем от мыслей об упущенном космосе.

Выбрался из депо. Он бредет в темноте, как в космосе. Что он сделал не так? Как довел себя до этой дыры? В смысле — не только докатился до депо.

Вы же тоже понимаете? Зачем эти вопросы? Эй, скажи лучше, разве не прекрасны звезды в этой темноте? Когда бы ты их еще разглядел? Смотрите:

— Летит! Спутник? Нет. Не мигает — это летит метеор. Скорее загадывай желание:

«Три! Два! Один! Поехали!»

                                               ***

Практика и терпение…

Практика и терпение… и еще практика.

О чем это я? Быстро можно загрузить в себя дозу психотропа, даже запустить ракету из спичек. А способность медитации, особенно для уставшего от жизни, но такого же беспокойного мыслями сознания требует времени, спокойствия и сосредоточенности.

Но метеор падал не зря. Основа двигателя любой ракеты: камера сгорания и сопло, правильно высчитанной раскрывающейся формы. А между ними узкая горловина. Частичка горючего и частичка окислителя попадают в камеру. Дальше происходит реакция, и проходя через сужение, по закону Бернулли, частицы ускоряются в сопле.

Оказалось, точно также, погружаясь в медитации максимально глубоко в собственный Микрокосм, можно пройти через узкую точку сингулярности и вынырнуть с другой стороны — в Макрокосм. Сегодня он спокойно сидит в темноте. Сознание растворилось, на его месте проявился он сам. Перед ним край карьера, не той хлебной карьеры, а алмазной трубки. Спиралью вьется вниз дорога для гигантских грузовиков, и он спокойно идет по ней. Что там, в самом низу? Сверху и не разобрать. Надо подойти поближе. Спираль сужается, даже звезд не видно, он уже дотягивается до противоположной стены. Как тут ездят БЕЛАЗы? Не отвлекайся, продолжай погружение. Что там внизу теперь?

А внизу — странное. Словно в черной дыре, его сжало так, что зажмурился от давления. Но он продолжал идти. Еще мгновение, и все кончилось. Ни карьера, ни давления. Легкость пустоты, прохлада космоса и звезды над головой. И голова начинает движение вверх. Тело несет ее, как ускорители первых ступеней поднимают третью: десять секунд — полёт нормальный.

Уже невесомость. Все легко. Можно оглянуться. Под ногами, вдалеке сфера Земли. И всё-таки она круглая! Видно, что Земля — это множество космодромов. Для сознания сидящих в позе лотоса и бессознательных творцов. Бестелесные йоги и многомерные пришельцы: Старт-пуск-поехали!

                                               ***

Я видел буддийских мастеров. Их сознание уходило намного выше орбиты МКС и дальше Марса.

Я видел детей, их миры были настолько прекрасны и затягивали сильнее интерстеллара.

И самих их тащило вперед. Главное, не харизма Илона в Маске, не бюджет NASA, главное — честность с собой в своих же мирах. И тогда:

будет скафандр — будут путешествия!

О любви к Родине

В Швейцарии хорошо. Особенно местным и туристам. И неплохо ученым: много научных институтов, наполненных финансированием и даже иногда амбициозными задачами. И никакой принудиловки, дедлайнов, угроз увольнения и расстрелов. Нет вдохновения — за дверью горы — иди погуляй, отдохни. Творческий кризис? Езжай повыше, походи по перевалам, посплавляйся на каяке или лыжах.

Единственный враг ученого — это не природа, прячущая свои загадки, а бюрократы. У нас этот враг тоже крепок, но порой теряется на фоне остальных «реалий жизни». Поэтому в Швейцарии трудится много интеллектуальных беженцев из российской науки. Но они не местные и не туристы. Поэтому, вскоре оказывается, что жизнь дорога благодаря бюрократам, быт ограничен ими же, да еще и аборигены не очень рады. И приходится кучковаться и собираться в группы.

Например, в Женеве, выпускники МГУ, работающие в 3х европейских университетах, снимают одну квартиру. И когда в комнате полный бардак, а он там регулярен (выпускники МГУ, повторюсь), между собой ругливо это называют:

«Развели тут Родину!»

Вот такая научная форма ностальгии.

Ложечки

Интересно, у любви есть хозяин? Или хозяйка? Да и есть ли любовь?

Кто-то верит. Кто-то хочет. Верить. Кто-то творит. А кто-то любит пожестче. Ну а кто-то — сыграть в ящик. Нет, не в тот, что в полный рост. А, например, в кухонном гарнитуре, в котором лежат ложечки.

У заботливой хозяйки ложечки лежат на боку, прижавшись друг к дружке.

Нежно, долго, спокойно.

Так и они вдвоем лежали ложечками. Большая грубая столовая… кажется, даже алюминиевая, старая — из прошлой эпохи. Другая — маленькая чайная… с длинной ручкой. Мельхиоровая. Да что там — тоже же из другой эпохи.

Он упирается носом в ее затылок. Покусывает основание шеи. Языком пишет послание.

Затем взгляд тоже упрется в затылок стальным стволом. И как ствол — ничего не видит. Лишь чувствует дрожь.

А его ствол в ней. Но не холодной сталью. Он обнимает и прижимает ее к себе, а не к стене. Контакт. Как пуповина для младенца. Как шланг воздуха для водолаза. Как фал для скафандра в открытом космосе. Как провода на телефонном узле для вызывающего скорую… Как радиоволны для группы альпинистов, выпрашивающих у спасателя по рации вертолет для спасработ.

Вот только скорая приедет. А вертолет нет. Водолаз поднимется на корабль, а скафандр останется в музее — космос уже не нужен. Но любовь им была нужна. Как эмбриону нужна пуповина для связи с плацентой.

Как же они оказались в ящике заботливой хозяйки? Вместе с другими ложечками? Да так же, как и эмбрион оказывается в животике: он входил в нее. Долго и страстно. Кто-то любит пожестче…

Но нет, не пошло, как можно представить. Не ритмично, как привыкла фантазия. Еще пять ударов сердцем. Он окончательно глубоко встраивается и замирает. Замирают бедра. Сердца. Мысли.

Взгляд упирается в затылок. Размытая картинка копны волос. Еще десять ударов и, словно подкрутив фокус объектива, взгляд делает проворот внутри себя. И начинает видеть. Видеть звезды. Внутри нее.

Вот такой фокус.

Сто тысяч ударов сердца назад — он познакомился с ней: «Привет!»

Спустя несколько ударов — она познакомилась с ним: «Привет — я Маша!»

А сейчас, пока он смотрит ее глазами их мир, он знакомится с собой. С миром ощущений.

Еще 60 замедляющихся ударов пульса. Тише и глубже. Он включил просмотр видео в своем телефоне. Когда он успел включить его на запись? Нет, это не порно. Ну, почти. Но… смотря в телефон — она знакомится с собой. Со своим телом и… его реакциями.

Шестьсот ударов сердца, ударов, когда она чувствовала его удары. Когда он только вошел.

И остался…

Новая жизнь. Жизнь — общение через канал. Пока, как сиамских близнецов, их не разделит скальпель хирурга.

А снаружи плескались волны. Накатывали на берег… Он слышал. И волны накатывали в ее теле. Он чувствовал.

И вот они, не разнимаясь, мистическим животным из созвездия Близнецов выползли из палатки. Глаза уперлись в ночные звезды. До горизонта.

И до ближайшего кухонного гарнитура — такая же бесконечность, как до этих звезд. Хозяйка, не надо их возвращать в ящик. И не надо бы хирурга, способного разделить любую связь стальным скальпелем. Лучше акушер. А они подождут его. Ложечки терпеливы. Ни 9 месяцев, ни жизнь — не срок.

Не плачь

Анекдоты, в отличие от сказок, способны предугадывать будущее. В конце двадцатого века родился следующий анекдот:

2030-й год. Мальчик с девочкой в песочнице лепят куличики.

Вовочка: «Оль, а твои родители в каком чате познакомились?»

Спустя двадцать лет это уже не смешно. Это действительность. Что же будет в 2030м году? Наверное, детей сразу в интернете делать будут, зачем все эти древние танцы с бубном. А вы знакомились через интернет? Наверняка же… Вот только мало кто способен предугадывать будущее.

                                               ***

Он написал ей: «Привет, Крошка!»

Она уколола в ответ.

Она никогда не умела доверять. Но хотела любить.

Он говорил долго, много.

Она стеснялась.

Она намекнула в письме, что улетает. Уточнила, что насовсем. Через два часа. Рейс S71140…

…если б не эти ужасные пробки. Он бы успел. Салатовый самолет S7 улетел. На борту она жевала салат на обед. Он жевал сопли.

Она пропала со связи. Но все же нашлась через неделю. Он сразу сказал, что летит. Не сбежать ей. Теперь она пропала. Она поняла –это по-настоящему, несмотря на фигуральность.

Аэропорт. Встреча. «Привет, Крошка!»

Кафе. Она сидела, забравшись с ногами на диван и смотрела, как он ест хинкали. Да, их надо есть руками. И надо оставлять на тарелке самую вкусную часть (ох уж эти кавказские парадоксы).

Отель. Дорога. Она спала, свернувшись с ногами в кресле.

Еще отель. Она любила говорить на суржике:

— Ну шо?

— Ишо!

— Шоооо?

— (смущенно) А шо?

Он не хотел бежать и суетиться. Хотел лежать и втыкать в потолок, в небо, в её лицо и свои мысли, в ее желания и свою пустоту, которая пришла на смену мыслям. Просто лежать на пляже и в кровати, на поверхности моря и под звездами.

Он сказал: «Скоро лететь».

Она заплакала. Он тоже начал плакать. Наверное, это эмпатия.

Она плакала постоянно: за рулем и за ручку, в постели и в лифте, в веселье и грусти. Точно — эмпатия.

Плакала даже в море, он слизывал слезы. Казалось — все соленое море — её слезы.

Снова аэропорт.

— Останься.

— Не могу.

— Я хочу.

— Позвонишь и скажешь, что аэропорт заминирован?

— Толку? Тогда ты улетишь на воздушном шаре.

Она сдалась:

— Напиши, как приземлится самолет.

— Зачем?

— Чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

— Если будет не в порядке, то, скорее всего, со всем самолетом, а не только со мной, и ты об этом узнаешь скорее из новостей.

Он не написал ей.

Новостей по ТВ не было. Сердце начало останавливаться. «Не в порядке» становилось с ней.

Он позвонил. Через 4 часа. В ее дверь. Немой вопрос в ее глазах:

— Я же видела, как улетел твой самолет. Ты не мог выпрыгнуть как Шварценеггер, — она смотрит в улыбку его глаз. — И обратно на этот рейс ты бы не успел: выйти, зарегистрироваться, пройти контроль… а они сразу улетают назад.

— Успел: спасибо онлайн-регистрации и бесконечным улыбкам.

Он улыбнулся ей:

— Привет, Крошка!

Маленькая девочка со взглядом волчицы

Жизнь — как морское плавание: кто-то каботажит вдоль берега, кто-то ходит с контрабандой мимо таможни, многие лезут в морские сражения, а другие вычисляют координаты Terra Incognita.

Он мечтал о кругосветке. Хотя бы одной.

Его заливало в штормах: он прошел сто морей, мечтал заглянуть в око тайфуну и остаться в живых. Не беда, что чаще это были мечты и книги о пиратах, ведь сломал свою мачту он в совершенно безопасном месте.

Он нашел её в сети. У нее была фамилия его мамы. Ему показалось, что это — ЗНАК. И он попал в сети. Невидимые и неосязаемые для всех.

Она была высока: яркая, красивая, недоступная. Он был ботаником. Хоть и без очков. Может быть поэтому в конце первой встречи он позвал ее к себе. Она ответила:

— У меня правило, если я сплю на первом свидании, то больше никогда не встречаюсь. Выбирай!

Капитан корабля ответственен за любой выбор — от пролива следования до меню провианта. Он тоже выбрал. Но неправильно.

Наверное, просто был не мужик. Он был романтичен, бескомпромиссен и горяч. Парадоксальное сочетание. С ботаниками так случается.

Раз в три месяца он приглашал и угощал её. И слушал-слушал-слушал. А на самом деле — смотрел-смотрел… он был влюблен. Хоть и строил какую-то пробную семейную жизнь в параллельной (а формально — основной) жизни. Смотрел на её изрезанную левую руку — багровые шрамы.

Как записи в судовом журнале — сухие и четкие. Но как много они в себе содержат морских историй.

Считал, сколько прибавилось за новый период. И в шутку называл ее Тигрицей. Каждый квартал, пока в ресторане готовили новые блюда, он узнавал её. Оказалось, в свои 16 лет, она уже добыла поддельный паспорт (с возрастом в плюс шесть лет), научилась выглядеть на плюс десять лет, работала директором сети ювелирных салонов, и иногда забегала в школу. Маме это важно. Хотя мама и не любила её. Мама любила, когда все хорошо и красиво. Даже безупречно. А вот муж у мамы вышел совсем наоборот. Поэтому вскоре вышел из их жизни. Дочь — это единственное, что напоминало о нем, особенно, отчеством. Оттого, наверное, мама неизменно обращалась к ней: Инна Оле-ГОВНА.

А сейчас её мечта — поскорее дождаться 18 лет, чтобы купить права. И уехать. Паспорт подделать оказалось проще.

Потом она исчезла. Совсем. Даже друзья и работа не знали, где она.

Славные корабли становятся плавучими музеями, а самые загадочные способны стать Летучими Голландцами.

Но через год объявилась. Оказалось, была в Турции. Улетела, женилась. Именно «женилась». Для Турции это нормально: если мужчина до 30 лет девственник, не имеет ни работы, ни семьи, ни опыта. Так что, действительно женилась. Хоть у нас и сказка, а у неё не получилось сказки: предсказуемо начались претензии, обвинения, побои. Вернулась. Сбежала. И вот звонила ему. Теперь у неё ничего не было. Даже паспорта (ох уж эти горячие восточные мужчины).

Для него свершилось чудо: она сама звонит ему! И готова принять его. Надо лишь принять её. Но окружение категорически не принимало. Даже друг влюбился в неё, чтобы, как Александр Матросов, своей грудью закрыть его от неминуемой гибели. Увы, стрелы любви смертоноснее пуль.

Казалось, он просто скидывает ненужный балласт — все и всех за борт. Прорвемся!

Он ушел из своей учебно-тренировочной семьи и из дома, нашел ей работу. Рушилась его работа. Рушились связи и друзья. Остатки родственников — рубил связи, как канаты. Он был горяч и категоричен. Такие нужны морю.

Крысы бегут с корабля. Он не задумывался: пусть и крысы, но судьба корабля от этого не улучшится.

Шрамы стали зарастать. Зашел разговор о шлифовке. Уже невозможно было скрывать — беременна. Ох уж эти турки, да еще и с осложнениями: побои жен часто заканчиваются изнасилованием. А что? Бьет — значит любит. Много же ему высказали на её новой работе — порекомендовал декретную сотрудницу!

Ранее награбленное золото в сундуках подошло ко дну. Начался шторм. Даже торнадо. Чудовищная воронка затягивала в себя.

Бесконечные доктора и больницы. Она хотела девочку, но на УЗИ сказали, что так ногой может лупить только будущая реинкарнация Бэкхема. Возможно, от папочки передалась привычка бить по животу. Можно делать аборт. А можно сэкономить и не делать. Её легко было убедить. Сложнее родить. Но все получилось (у всех же получается).

Он мог дать лишь отчество. И придумать имя.

Она не могла дать даже дедушку и бабушку.

Хуже — она не умела любить. Но это поправимо. Он был категоричен. И самоуверен: научит. Но так и не смог. И линкоры садятся на мели.

Жизнь напоминает борьбу. При полном безразличии к жизни. Но они уцелеют, возможно, именно поэтому.

Всякая буря (даже гормональная) когда-то утихнет. Сначала это незаметно, но лучики надежды и долгожданного солнца заиграют по мокрой палубе.

Ребенок родился больным. Обследования, исследования, госпитализации и консультации. Еще и еще. Пока в сказке не появился Волшебник: спасибо хирургии XXIго века. Уже через 3 часа после операции ребенок с радостью бегал и впервые в своей двухлетней жизни с удовольствием ел.

Опытный матрос знает, что страшнее любого шторма: бесконечные недели штиля.

Непобедимая Армада любви растворилась, как облака на горизонте. Осталась спасательная шлюпка в море. Трое в лодке, считая ребенка. Шторм уже не замечался. Привыкли, стерпелись. Казалось, что всё тихо и спокойно. Но лодку по классике драматургии вынесло на рифы быта.

Её рука стала снова покрываться алыми полосками, словно засечками на прикладе снайпера. Не только Купидон стреляет без промахов. Её выстрелы вырывали целые метры цепи нервов, как якорь из илистого берега.

Как зарубки на мачте. Но мачту надо рубить сразу. Жизнь дороже.

Он освоил скорую неотложную помощь. Останавливал кровь из рваных вен за считанные минуты. И в злости рычал:

— Дура, режь уж тогда вдоль! И в ванной. И погорячее!

Вскоре наступит тишина. И абсолютная ясность сознания. Пора грести в сторону своего берега. И это даже классно, что их берега в разных краях…

Удивительна природа: настоящий режиссер должен собрать нужных актеров в нужное место, породить что-то новое, породить изменения в ком-то старом, закрутить вихрь драмы, а когда все (только ей ведомое и необходимое) случилось, спокойно развести участников — как гонг боксеров по углам ринга. И затем лишь исследователям и страдающим рефлексией остается разбирать и восхищаться хитрым рисунком замысла вселенского художника.

                                               ***

Прошли годы. Теперь он сам — ураган. И так уж устроен мир: кто-то вовлекает, кто-то вовлекается… Сейчас уже его очередь — рвать паруса и менять курсы плаваний.

Ветер-ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч.

P.S.: Знаете, что объединяет все кругосветные путешествия? Рано или поздно ты возвращаешься к началу. В этом смысл и формальный критерий. С сувенирами или без денег, с новыми нарядами или потеряв свое судно, но цель кругосветки — вернуться. Чаще всего — чтобы успокоиться: «Я сделал это!» Был. Видел.

Так и он, вернулся, но не ради покоя, а, как истинный поток, чтобы гнать вперед своих неслучайных попутчиков.

Эх, прокачу!

Ох уж эти пальчики

Все пчелы как пчелы, а одна такая вредная, как всегда, принесла в улей капельку дёгтя…

Так и в жизни, порой ничто человеческое не способно пересилить наши маленькие инстинкты и рефлексы. Именно об этом в 132-й аудитории рассказывалось на второй лекции по нейрофизиологии:

— Знакомьтесь: у нас в голове живет человечек, это проекция наших чувств — гомункулус. Его дом — извилина коры правого большого полушария головного мозга.

Лектор выставил на обозрение удивительную куклу: большие губы, гигантские пальцы, микроскопическое тельце и ножки.

— Если присмотреться, то один указательный палец эквивалентен целой ноге. Мужчины, конечно, никогда не согласятся на такой обмен: палец вместо женской ножки. Абсурд!

В ответ по рядам прошел смешок:

— Ага, а девушки не согласятся на такой маленький член!

Нина отвлеклась от монотонного голоса лектора. Даже запланированные шутки не спасали скукотищу лекции по нейрофизиологии. Вытянув руку, она рассматривала свои пальцы:

«Не зря вчера на маникюр час потратила. Боже, зачем я вообще записалась на этот спецкурс? Романтика, мечта молодости… Да что ты говоришь? Молодость вся впереди. А это — детство.»

Голос лектора снова отвлек ее:

— Стимуляция пальцев приводит к возбуждению больших участков коры головного мозга. Поэтому эффективно делать массаж кистей, умываться холодной водой — это замечательно расслабляет и бодрит.

«… да уж, мне бы взбодриться. Но лучше мужчиной, чем ледяной водой…»

Лектор не мог читать ее мысли и монотонно продолжал:

— Но что намного важнее — надо в первую очередь заниматься пальчиками с грудничками: игры и гимнастика. Тогда они скорее начнут общаться и, вообще, развиваться. Короче, умнее будут.

Несмотря на неприязнь к лекции, да и лектору, она задумалась о его словах, вспоминая себя:

В детстве любила кукольный театр. И особенно, когда доверяли ей самой исполнять роли. Хоть и не за ширмой на сцене, а перед родителями, все равно любимой игрой было надеть на пальчики головы сказочных персонажей. Вспомнила ощущения мягкого тряпичного тельца на ее пальце, как было интересно придумывать им диалоги, строить конфликт. Драматургия, в общем.

А сейчас совсем другое кино….