Бесплатный фрагмент - Сказка, которой нет

Ты стала часто сниться мне —

Туманно, дом без крыши…

Ты вся в дыму, а дом в огне —

Все ярче, злей и выше…

И тише становилось в нем —

Все отдаленней, глуше…

Там причащалась плоть огнем,

Там скрежетали души…

В том сне был я, и ты была —

Голодная, нагая…

Мы разлетелись, как зола,

Песнь на ветру слагая…

И мы смотрели широко

Закрытыми глазами

На мировое молоко,

Кипящее под нами…

Мимоза расцвела в саду…

Тот сад был мной, наверно…

Там ночь в глазах стоит во льду,

Там вечное Инферно…

Я комнату проветривал весною

Поэты ходят пятками по лезвию ножа

И режут в кровь свои босые души.

В. Высоцкий

Нина Николаевна Долматова назвала себя когда-то первым биографом поэта. В ее дневниковых записях сохранился образ восемнадцатилетнего Николая, с которым свел ее Бог. Годы всегда что-то отнимают у памяти, поэтому так радует то, как тщательно Нина Николаевна вела свой дневник. На протяжении шести лет взросления Николая она была одним из первых его слушателей, записывала стихи и песни в тетради и на магнитофон. Была другом, поддерживала советом и молитвой. Нина Николаевна — учитель русского языка и литературы высшей квалификационной категории, ветеран труда, награждена правительственной медалью за добросовестный труд, успехи в обучении и воспитании детей. Более тридцати лет проработала в школе, работала в воспитательной колонии. Пишет стихи с детства.

Перед нами ожившее прошлое — отрывки из дневника, а также воспоминания о том времени и рассуждения Нины Николаевны о творчестве Николая.

Познакомились мы в 2002 г. в КДЦ. Был праздник, посвященный творчеству Владимира Высоцкого, и Коля пел его песни. После концерта мы разговорились… Я работала в школе №4, вела старшие классы и, конечно, за него сразу «ухватилась», чтобы на классный час к себе зазвать. Пригласила выступить у нас в школе, он пришел со своими песнями… Ну а потом он набрался смелости и явился ко мне с друзьями домой, и они пели песни. Позже я его еще раза два приглашала в колонию, он пел там. Я все записывала, цитировала его ранние произведения, делала записи на стареньком магнитофончике.

31 января 2002 г., пятница. Концерт молодого исполнителя авторской песни Николая Антропова. Концерт посвящен памяти Владимира Высоцкого. Николаю 18 лет. Талантлив безмерно. Всех очаровал своими стихами. Пел, правда, не очень — все подражал Высоцкому. Это по молодости. Видно, что стиль еще свой не выработал. Весь вечер была под его обаянием. Жаль, что мой одиннадцатый класс пришел не весь… Коля талантлив, у него высокая поэзия. Учится на втором курсе в театральном при известном театре «Колесо». Там же работает. Познакомились, обменялись телефонами. Хотелось бы подружиться — умный парень. Пока еще нигде не печатался.

Коля ворвался в мою жизнь, не дает покоя, даже мешает. Не могу слов подобрать, дабы назвать, обозвать это явление. Как у Лермонтова в стихотворении, посвященном Пушкину — «невольник чести». Да, это Николай, это стихия, шторм, тьма и свет в борении. «Восстал он против мнений света…» Пронзительное одиночество, безысходность, безнадежность в каждом стихотворении. «Я голою ступней иду по ветру», «Голые стихи бросаю я в камин» — страшная опаленность, оголенность, обнаженность, ободранность живой души. Слушать это жутко.

В четверг Николай был в нашей школе — приехал до начала вечера и читал, читал… Что касается его выступления перед «бандой» учеников, преимущественно с улицы (были здесь ребята и из других школ), то это была борьба возвышенного с низменным, потому как эти распоясавшиеся ученики не способны были воспринимать столь сложное высокое искусство. Вспоминаются концерты Паганини, когда он был освистан чернью. Впрочем, неслучайно вспомнился именно Паганини, великий мистификатор: у Николая тоже много мистики — непонятной, тем более этим ребятам. Слава Богу, что Николай не принял близко к сердцу неблагодарность этой ученической серости, которую стоит пожалеть. А может, он просто умеет быть сдержанным. Впрочем, как сказал Крылов: «Таланты истинны за критику не злятся». Молодец, Коля, не обиделся! Зато после читал нам свои стихи в моем кабинете, и здесь были благодарные слушатели… Всем очень понравились стихи, все успокоенные отправились домой. Говорили еще дорогой, когда шли к остановке.

Когда потом позвонил, я спросила: «Чем занимались сегодня?» — «Я комнату проветривал весною», — ответил.

Коля поделился планами на будущее. Мечтает о Таганке. Только Таганка. Театр и театр… Мечтает сыграть и Гамлета, и своих современников. В Москве, к сожалению, нет знакомых и родственников.

Говорили о театре. Многие его стихи выражают отношение к творчеству. Сильное лирическое «я»… Очень резко говорит о тех, кто в театре. Они живут ради какой-то прибыли, а не ради искусства. «А я — не волчьей стаи», — сказал он. Загнанность коней, рвущихся вдаль, как у Высоцкого… «Сдернули лица со стен» — это о тех, кто покинул театр. Сильно, на мой взгляд.

Очень влиял на меня Коля… Приходилось много потом читать, где-то рыться… Да, покоя не давал, конечно… Я тогда Библию еще не читала. Начала интересоваться благодаря Колюшке. И мое поэтическое воскрешение также произошло благодаря Коле. Господь мне дал творческую искру и не дал ей угаснуть именно через Колины вторжения, порой насильственные, как торнадо. Он турбулентностью своей всех зажигал, мальчишки все писали…

Коля интересуется античной литературой, которую я  порядком подзабыла. Стыдно. Надо почитать… Сказал, что у него две настольные книги — Библия и «Мастер и Маргарита»… Признался, что бывают минуты отчаяния. Странно. Это поражает. Не по возрасту — безмерность, острота восприятия. Жизнь, внутренняя сила, импульсивность, начитанность, хорошая память и искренность. Словом, талант. Слушаешь его, и, как из родничка, из чистого источника пьешь холодную обжигающую водицу. Хочется даже самой писать, так заразительна его энергетика. Хочется также звонко кричать на всю Вселенную. Его воспринимаю как Божий дар в своей жизни.

Николай говорил, что к Богу пришел через Екклесиаста. Это его любимая книга из Библии. Потом рассказывал про коня блед. Мне стыдно было, что я и не знала Откровения Иоанна Богослова.

Мне часто казалось, что все знания, мысли, что ношу в себе, уже никому не нужны, да и мне, наверное… А теперь, благодаря Николаю, все иначе. Я ощущаю не зря прожитую жизнь, ощущаю себя первым биографом этого поэта. Тепло на сердце от присутствия его в этом мире. Слава Богу, что с высоты спускаются «И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».

Долго беседовали о творчестве, о Пушкине. «В глубоком знанье жизни нет — Я проклял знаний ложный свет», — цитировал Коля. О любви, плотской и бесплотной, о страстях, о гениальности, которая есть суть совесть и которая не даст соврать… Думаю о Пушкине, одновременно размышляя о Николае. Как много сходства! Дай Бог, чтобы этот светильник не погас, не растратился на мелкое, житейское!

Сейчас мне кажется, что у Николая наступил новый этап в творчестве: стихи стали по объему меньше, но содержательнее, глубже, интереснее раз от раза.

Вот и сегодня, 22 октября, позвонил, я только прибежала с работы, а Николай делился впечатлениями дня, самое яркое из которых — выступление в магазине «Культтовары», где он выбирал новую гитару. Дал концерт. Ну прямо как Моцарт — готов петь везде и всем! И радуется, что особенно замечательно. Щедро раздает всем, безмерно. Счастлив сам, когда раздает. А еще прочел изумительное стихотворение, навеянное, как мне показалось, вчерашними беседами. Это стихи о прекрасной даме, о гении чистой красоты…

Небоокая, хрупкая, нежная,

Вся исшитая из синевы…

Вышла статья в газете «Честь имею». Такая радость для нас… Впереди, в феврале, гастроли в Санкт-Петербурге и в Москве в «Современнике»…

Я тогда договорилась с руководством нашего ДК, чтоб Коля выступил там, а он вдруг психанул и отказался, и мне пришлось оправдываться.

У Николая опять душевные разлады. Как только начинают вырисовываться радужные перспективы, рабочий ритм, хорошее настроение, стабильность, он все разрушает единым махом.

Только что были с ним в ДК, репетировал на сцене, все обговорили они с Е.П. Умылиным. Макарова Людмила Васильевна пригласила выступать у них. В театре у Коли напряженный ритм, спектакли, и вдруг — нервный срыв. Снова все сжег, как сказал он — бес попутал. Сжег не в прямом, а в переносном смысле.

Вчера звонил вечером. Говорили почти час. Голос у Коленьки, как у побитого щенка. Я его долго ругала. Назвала Иудой, подлым трусом и малодушным слюнтяем. На вопрос, почему «подлый», в чем подлость, я сказала, что подлость в нелюбви к Богу, к Христу, который страдал за нас и пролил кровь. «Ты Его предал». Обидно — многое сказала в запальчивости и гневе. Каюсь. Коля соглашался. Надрывает сердце мне. Как у Пушкина в «Бесах»: «Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне…» Отказался он от всех выступлений. Ну и ладно. Как хочет. Значит, не готов, не время. Значит, это все преждевременно. «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…» И правда, нечего гнать, куда торопиться… Это его дело.

16 ноября 2003 г. Николай по телефону читал стихи и пел почти полтора часа без передышки. Много читал из прежнего, многое дорабатывал на ходу. Не боюсь уже сказать — талантливо и сильно. Хотя настроение близкое к депрессии. К тому же заболел, дышит, как загнанный конь, и голос срывается. Хотя именно такое его состояние, когда он на грани, что называется, предшествует у него гениальным всплескам. Надрыв сил вызывает взрыв чувств, слабость тела рождает силу духа. Точно как у Мцыри или у самого Лермонтова.

Спаси меня, моя душа в смятении!

Ушли виконт, поручик и корнет…

Твоих зрачков причудливые тени,

Подобные луне, рождают свет.

У него были очень интересные стихи о пушкинской поре, о декабристах. «Памяти декабриста Лунина» мне понравилось. Вообще мне очень нравилась в его стихах тема историческая: связанная с Пушкиным (про Пушкина и Дантеса, например), блоковская тема, Робеспьер в его стихах появлялся: «Я Робеспьер, гроза французских сходок». (Сейчас этот бунтарский дух мне, конечно, уже чужд, да его и нет уже.) Очень люблю лирические стихи о природе: «ветры, как волосы Есенина». Есенинские мотивы очень нравятся! Мне всегда была по сердцу философская направленность его стихов — поиск смысла жизни, добро и зло, любовь, предательство, жизнь и смерть, вера и безверие. Вот эти вещи заставляют задуматься. А все заставляющее задуматься нужно в наше время, особенно молодежи. Но то, что склоняет к негативу, демоническая суть, мне, конечно, не нравилось и не будет нравиться. Когда мы пишем о низменном и подаем это в романтическом виде, происходит подмена ценностей.

В то время у Николая было очень много странных образов. У Блока был период, когда в его стихах появлялись вурдалаки и всякая нечисть. Вот и у Коли тоже был такой период, и он очень мне напоминал Блока. Я не удержалась и стала его критиковать. Ну а поскольку его критиковать в лоб нельзя, то пришлось критиковать хитромудрым способом. Мне не нравились его рифмы, и я ему посвятила несколько ироничное стихотворение.

Женьшень и мишень — очень странные рифмы.

Кривая усмешка, оскал…

Корабль из грез напоролся на рифы —

Рассыпался в бездне у скал.

Ручей — не ручей, а исчадие ада —

Он где-то истошно кричит.

В траве безобидная мошка-цикада

Оскалясь, брыкаясь рычит.

А главный герой в сумасшедшем экстазе

Аорту безжалостно рвет,

Кричит всему миру о гнойной проказе,

С распутницей горькую пьет.

Закрою глаза и замкну свои уши,

Развею исчадие слов.

О Бог милосердный, спаси наши души

От лживых, погибельных снов!

Раньше у него были длинные баллады, детские какие-то всплески. Очень много детализованной конкретики, в которую он погружался, и это уводило от какой-то основной мысли, трудно было постигнуть замысел. Иной раз даже читаешь, а канва теряется — уже забыл, о чем говорилось в начале. Мне нравится, что сейчас в большинстве своем стихи стали лаконичными, спрессованными, четкими и завершенными. Если говорить с точки зрения содержания и формы, содержание стало более конкретным. Тематика, как всегда, разнообразна. Противоречивость присутствует. Демонические мотивы, конечно, есть, и довольно сильные — прямо, как у Цветаевой. Стиль, рифма, ритм четкий — форма безупречная! Все что касается языка — образность, метафоричность, — все языковые средства, конечно, бесподобны и уникальны. Здесь и говорить нечего.

Я сторонница классической простоты, пушкинской. А Коля вырос на волне постмодернизма. Он пишет профессионально, сильно и интересно. Может быть, кого-то зацепит именно это, такое острое, в лоб бьющее…

«Креста не ношу, а если надеваю, то в качестве украшения. Зачем это распятие? Это придумал дьявол. А Бог — живой, вне храма. Не надо поклоняться иконам, этого нет в Библии», — сказал Николай… Николай категорически отстаивает то, что он называет своим открытием — выстраданным. Юношеский максимализм, ничего не поделаешь… Самоуверенность, самомнение. Хоть он и отрицает влияние адвентистов, но тем не менее влияние секты очень чувствуется сейчас. Но я верю, что он найдет дорогу к истине, ибо истина одна. Николай — творец, с даром Божьим. Разберется. Я не люблю людей равнодушных к поиску истины, а Николай в пути. Более того, мчится галопом, как его фаворит.

Коля сказал, что истины нет, но выяснилось, что нет опоры в себе самом и ни в чем. Есть смятение чувств, и нет внутренней свободы. Опять процитировал Высоцкого о том, что все относительно. У Коли веры нет ни во что, поэтому нет внутренней силы и опоры.

«И не в таких штормах бывали — всплывали и всплывем» — так сказал его знакомый шкипер. «Всплывем со дна и будем жить!» — это Николай сказал в ответ на мои слова о том, что в последних стихах его звучит та же тема безысходности и смерти, пропасти, погибели. Тревожно на душе от этих стихов. Этой тревогой поделилась с Николаем. «Я не самоубийца, в конце концов! Даже если мой лирический герой погибает, и я с ним погибаю… А вообще я подвешен на веревочке, да и вы, Нина Николаевна, тоже. И Тот, Кто держит нас на этой веревочке, в любую минуту может ее оборвать», — вот так мне ответил Коля. «Но мы же не марионетки безвольные, бессловесные. Эта нить, соединяющая нас с Тем, Кто наверху, может быть путеводной нитью и проводом, соединяющим с Ним, дающим жизнь. Вот только просить мы не умеем, молиться не умеем из-за своей гордыни», — сказала я ему. А Николай заверил, что настроен на оптимистический лад, нет причин опасаться за него.

Надо стать немного понаивней —

Верить в то, что вас не обведут,

Верить солнцам, ветрам, громам, ливням,

Верить в пряник, даже верить в кнут.

В раз — секут тебя, два — бросают в омут.

Все равно верь в миражи пустынь.

Пусть тебе на шею вяжут хомут —

Только верь и только не остынь.

И когда совсем тебя химера

Обуяет страстью подземель,

Свято знай — твоя морская вера

Твой корабль не зароет в мель.

Спросила у Николая, какой смысл он вкладывает в слово «гений». Он сказал, что это для него высшая тайна, которая ускользает, это что-то непостижимое. Хотя перед этим сам ответил на мой вопрос, рассуждая о значении поэта: «Он чувствует эту не свою, а вселенскую боль, несет этот груз в себе, как на распятие идет за все людские грехи». Отсюда такая обреченность в его поэзии, тоска и тьма. Мне подумалось, что почти все поэты — посланники Божии — именно это и ощущали, сознательно шли на распятие, отдавая себя в жертву. Поэты — лучшие из лучших, гении. Но ведь Христос шел на крест не только чтобы искупить наши грехи, но открыть нам истину бессмертной души, Он показал путь не к смерти, а к жизни — совершенной и вечной, Он исцелял людей верой. Так почему же мы вновь и вновь распинаем поэтов, отдавая их, как нежных агнцев, на заклание, на жертвенный костер? Да потому что не хотим отказаться от самости, от первородного греха, от запретного, вожделенного плода, и вновь распинаем Христа, распинаем источник жизни и света. Не хочу, чтобы Николай был очередной жертвой, тельцом в жертвенном огне. Не хочу, значит, буду молиться, сделаю все, чтобы этого не случилось. И да поможет мне Господь!

---

Много в имени твоем лунных тайн —

Ни одну из них я не открыл.

Как ни бейся, ни воркуй, ни гадай —

Эти тайны страшнее могил.

Ты не кормишь воробьев с бледных рук,

Ты вскормила своего лишь птенца.

Что тебе начало разлук?

Ты живешь началом конца.

День Помпеи — твой помпезный скачок.

Тайны — только твои и ничьи.

Кому должно висеть — дай крючок,

Кому дверь открыть — дай ключи.

Много в имени твоем разных тайн.

Ни одну из них я не открыл.

Как ни бейся, ни воркуй, ни гадай —

Эти тайны я все позабыл.

---

***

— Поэзия для меня на первом месте. На алтарь Слова я жизнь положил, а когда жизнь свою кладешь на алтарь Слова и творчества, это одновременно становится и благодатью, и наказанием. С восьми лет пишу. Профессия, люди, события — все это мой материал для ткани словесности. Бересту берегу, огонь жалею, ветер треплю волосами звонкими, глазами небо ночное прожигаю… Чувствую жизнь и смеюсь от ощущения боли — отец так учил.

— Звонкие волосы! Скажите, поэт, не могли же эти слова только сейчас родиться? Они ведь уже существовали раньше?

— Они родились вместе со мной, когда я издал первый вопль, оповестив мир, что пришел. Хотя в жизни я матерюсь как сапожник, но Слово чувствую, как язык во рту. Я просто иду и постигаю тишину… Мой путь — туда, на вершину подсознания, моя мечта — стать рекой, услышать ее пение в себе.

— Странно так… Как будто много лет тебя знаю…

— Я действую на всех так — как змея. Без шуток. Обладаю самым великим даром — чувствовать.

— Тяжело, должно быть, жить с такими дарами…

— Ты понимаешь… Поняла!

— Расскажи еще о себе, пожалуйста…

— Во мне буреломная тайга от отца и духовная культура от матери. И то, и другое — высокое искусство с разными полюсами. Я подвластен настроениям — это моя беда. Еще — обладая великим чутьем, я не обладаю терпением.

Мне нравились в детстве причитания и заклинания — их часто использовали в деревнях. В девять лет мне одна колдунья передала дар видеть и слышать духов. Она читала на мордовском языке надо мной, лечила меня. А потом сказала: «Пей воду». Вода была мутной, я спросил ее, отчего. Она сказала: «Пей». Когда я выпил, она ответила, что, мол, в ней земля с могилы ее бабки, тоже ворожеи, а еще, что скоро она отойдет в мир параллельных окон и ей нужен наследник ее дара. После обряда поцеловала меня и сказала: «Иди, ты можешь теперь видеть и слышать лес, деревья и воду, сын! Отныне тебя хранит Доухан — волк и медведь Жигулевских гор».

Я вижу ад… И слышу Бога… Он громогласная труба Иерихонских стен моих. Ты будь со мной, не оставляй!

— Я здесь, и никуда деться уже не могу…

— Я могу… Я стараюсь выйти из пике. Я выйду! Ты поддержка моя. Ты чувствуешь мою боль. Я научу тебя, если хочешь, видеть то, что сокрыто от глаз. Как же болит живое внутри…

— Держись… Я ведь не смогу отпустить… Только если сам руку отпустишь. Эта встреча так похожа на испытание, но я благодарна за нее.

— Спаси Господи! Ты спасение мое! Мне нужна твоя молитва. Я могу спятить. На мне легион бесов, и я могу рухнуть в бездну мрака.

— Моя молитва будет с тобой.

— И ты будь рядом. Я тяжел в последнее время. Сам для себя несносен. Я феникс. И змея. Я прорвусь. А значит и ты. Мы.

***

— Ура!

— В голове дыра.

— Вот и поговори с поэтом…

— Говори со мной!

— Хорошо, учитель!

— Женских душ мучитель…

— Расскажи, как там во Владивостоке.

— Да так… Там океан Тихий, куча китайцев, портов, и Япония видна! Уссурийская тайга, тигры и медведи, смерть медведицы и деток ее… Я был в пять лет на охоте за тигром… Двух змей поймали, потом в спирт, яд коричневый — лекарство от хондроза. Семечки по три рубля. Пекин, граница, рынки и паприка… Много паприки у китаянок покупали. Красная, черная икра, много рыбы и деликатесов. Река, сопки, мы с отцом голые идем по дороге в холодную реку. Навстречу люди, оборачиваются, отец говорит: «Человек родился голым и голым уйдет». Я запомнил — так и живу. Астма, приступы и постоянные больницы, врачи и две клинические смерти: одна в восемь месяцев, вторая — в два года. Мне есть о чем писать. Все положил в Слово. Так я благодарю Бога за все, что было и что еще будет.

***

— Ты ничего не знаешь обо мне!

— Я все знаю! Психотип твой знаю.

— Психотип? Но человек больше психотипа!

— Больше… Когда я смотрю на тебя, я считываю информацию поведения. Для меня это привычно. Это как змея, которая определяет сенсорами языка расстояние и тепло своей пищи. Это нормально для меня. Я следил за каждым словом и движением, как змей за движением руки…

— Перестань!

— Ладно… Скажи, каков твой талант?

— У меня его нет…

— Есть! У тебя есть дар чувствовать! Это высший дар. Я уповаю на присягу верности мне! Присягаешь?

— Я буду рядом…

— Ты присягнула! Это лучший подарок!

— Сомневаюсь, что это присяга…

— Ясен пень, присяга! Это же слово, данное мне навек! До моей кончины держи слово!

— У меня есть выбор?

— Нет у тебя уже никакого выбора! И это твое счастье теперь! Нам выбора, по счастью, не дано… Ты мне поможешь, а я тебе! Мне нужны твои глаза — в них творится небо… А ты научишься видеть моими глазами!

— Не знаю, что из этого получится… В тебе так много всего… Так сложно, как ты, мало кто живет — от этих качелей у меня дух захватывает…

— Ты просто будь рядом, когда я буду умирать или жить… Писать во благо людей и саморазрушаться… Когда камня на камне не останется, когда храм мой в руинах будет стоять, когда я выйду из себя и когда воспряну вновь, в этой жизни или в вечности.

— Знаешь, мне снятся белые сверкающие крылья… Я очень боюсь втоптать их в грязь, изломать и не донести до конца…

— Никогда ничего не бойся! Я есть слово, данное тебе для понимания, озарения, искушения! Я тень на подошвах солнца! Мир больше чем мы! Мы больше чем мир… Бог танцует, видя нас! Не таись… Ты цветок бытия, аромат которого я возьму. Я только тень на лестнице, ведущей вверх… Я только день на лестнице, ведущей вниз… Песчаная коса, песочные часы нейтральной белой полосы… Граница между двух начал, гранит меж двух концов, и лодка бьется о причал живых и мертвецов… Храни меня! Храни меня…

— Бог идеже хощет, побеждается естества чин… До завтра!

— До конца века! Я никогда не брошу, не оставлю! Обещаю!

— Посмотрим…

— Не покрывай мои слова пеплом сомнений! Научись верить людям, чтобы я поверил в твою веру в Бога!

— Ты прав, наверное… Извини…

— Верь мне, так надо! Готовься, много работы предстоит… Очень много! Ты еще не знаешь, о чем я… Запечатлеем все, что в нас происходит, от начала встречи и до бесконечности! Время выбивать двери… Ворваться в благодать иную, порвать оков земную цепь и, сбросив бремя, словно сбрую, небесную вскопытить степь!

---

— О Анна, ты связалась с ветреным поэтом!

Мимозой утренней в его саду ты стала.

— Росой я стала на губах рассвета,

Лучи которого проникли вглубь кристалла…

— О Анна, неужели его слово

Дороже золота и чище серебра?

— Дороже неба и чище голубого

Источника всех Песен из нутра…

Cоль и рожь

Мой рай — непроданный рок,

Твой — лес человеческих рук,

И срезанный голос времен фонит в микрофон:

«Терпеть и бороться!

Терпеть и бороться!

Терпеть и бороться

В застенках Красного Солнца!»

Н. Антропов

Июньским вечером в одном из жигулевских гаражей состоялась наша беседа с Андреем Тараном, Антоном Солнцевым и Николаем Антроповым. Не так уж давно было время, когда эти музыканты вместе проходились по концертным площадкам Самарской области. Многое успело поменяться, но дружба, юность, первые победы не только остаются в памяти навсегда, но и накладывают на нас отпечаток. Именно поэтому так интересно услышать о том, как все начиналось, как Антон и Андрей оценивали в те годы творчество Николая, и узнать их взгляд на то, что происходит в его творческой жизни сейчас.

Анна: Как вы познакомились с Николаем?

Андрей: Познакомились с Колей мы в туалете ДК «Юбилейный» в Жигулевске в 2006 г. Мы выступали тогда с нашей группой «Black rain». Был какой-то фестиваль. Коля был в шляпе… В общем, как сейчас примерно был наряжен. Он подошел и попросил у меня сигарету. Ему понравились сигареты, и он решил дружить.

---

Анна: Какое впечатление произвел на вас тогда Николай?

Андрей: Это было необычно, таких людей мы не встречали раньше. Были гаражные ребята — панк-рок, рок… Обычно, если видишь здесь людей с гитарой на улице, то это пьяное лицо и песни либо про армию, либо про осень, а тут было что-то свое и отдавало Высоцким… Именно надрыв в голосе вызывал такую ассоциацию.

Анна: Как складывалась ваша совместная работа?

Андрей: Еще до того, как группа «Black rain» распалась, в нашем ДК был фестиваль какой-то авторской песни. Мы пришли с Колей вдвоем туда, но нас не пустили, потому что мы не вписывались в формат фестиваля. Я помню, что в ДК Коле даже отключали звук как-то. В то время и начались наши совместные попытки что-то сыграть. Были сыграны в Петербурге в «Камчатке» два концерта, здесь в Жигулевске были выступления в ДК, в народной галерее…

Одним из знаковых моментов в нашей совместной деятельности был концерт, который назывался «Соль и рожь». 31 июля 2011 г. мы выступали на чердаке частного дома. Это был очень смелый эксперимент. В довольно короткие сроки мы подготовили коллективное выступление Николая с группой. И, по сути, это был первым и единственным выступлением Коли с музыкантами. Позднее были его концерты в театре, но это уже совершенно другой формат. У нас была рок-группа. Было интересно все это придумать, исполнить… И спустя столько лет мне это интересно послушать. Интересно сравнить творчество тех лет и то, что есть сейчас. На мой взгляд, это очень сильно отличается. Честно скажу, мне ближе то, что мы играли на чердаке. Это был именно рок. То, что Коля делает в театре с музыкантами, это уже совершенно другая музыка. Если бы у нас было больше времени, мы бы подготовили больше песен, смогли бы записаться… Но этому проекту не суждено было вылиться во что-то еще…

Коля самодостаточен, но музыкальный коллектив ему бы не помешал, и мы всячески пытались это организовать. Наши сложности были связаны с тем, что Коля уезжает в Москву и здесь пребывает от силы месяц. У меня еще была идея репетировать Колины песни без него. Есть материал, есть музыканты — мы делаем аранжировку, готовим скелет, а потом, когда Коля приезжает, вместе с ним все шлифуем. Но музыканты были набраны из разных кругов, все они были неорганизованные, у каждого были свои идеи какие-то… В общем, все это потерпело крушение спустя несколько месяцев. Надо было привлекать более ответственных людей. Все так на тот момент совпало…

Николай: Когда мы их собрали, они задали вопрос, в каком ключе, от каких музыкантов играть. Я сказал: «От себя! Нам нужно идти от себя!» — «„Pink Floyd“ или „Nirvana“ играем?» — «Если вы сможете дотянуть до „Pink Floyd“ и „Nirvana“, то тогда играйте! Но если не можете, нужно делать свое!»

Анна: Андрей, по-прежнему ли вы ассоциируете творчество Николая с песнями Высоцкого, или что-то изменилось?

Андрей: Нет, теперь скорее с Башлачевым. Хотя Башлачева я и тогда знал… Но позднее появились какие-то образы, ассоциирующиеся с песнями Башлачева — что-то в манере подачи.

Антон: Мне кажется, Коля сейчас как раз нашел свою волну, свой стиль исполнения. Сейчас я вижу, что это он сам.

Андрей: Я думаю, есть собирательный момент — мы все у кого-то чему-то учимся. Я помню, например, с «Гражданки» Коля тянул темы — музыкальные и немного текстовые. Но в настоящий момент творчество Коли ушло на какую-то свою стезю. Либо я не знаю того автора, обороты которого Коля взял себе в употребление, либо у него выработалось свое направление.

Анна: Вы знакомы с творчеством Николая только по песням? Читали ли вы его стихи?

Андрей: Читал стихи, но больше по песням все-таки. Мне запомнился тот момент, когда мы играли вместе. Именно песни того периода мне кажутся золотыми.

Анна: А знакомы ли вы с последними песнями Николая?

Андрей: Нет, с песнями настоящего момента не очень хорошо знаком. Площадь пересечения у нас стала меньше.

Антон: Одно дело смотреть записи, другое — когда вживую человек исполняет. Вживую мы давно уже не встречались. Но мне показалось, что стало больше вокала.

Андрей: Я немножко просматривал концерты на видео, некоторые ролики, что-то по разу слушал в ВК, но не знаю, насколько запись все сохраняет. Появилось что-то иное, а мне хочется того, что было — больше драйва в песнях. У Коли больше лирики стало. Сложнее это воспринимать, потому что я люблю вещи более протестные, кричащие или немножко более абстрактные, с каким-то неосознанным состоянием, состоянием транса, психоделики.

Николай: Я могу поспорить: у меня раньше мистики было меньше. Если взять «Одолеем змея» — там психоделики гораздо больше, чем в ранних песнях. В ранних было больше русской тематики.

Андрей: Я считаю эталоном «Алюминиевые реки» — когда образы обрываются. Мне не очень нравятся стихи, в которых хорошо видна последовательность событий. Нравится, когда строчки вырваны из контекста, и как будто не хватает чего-то, надо самому додумывать. Я читал последние стихи, и в них больше логики какой-то, смысл продолжается во всем тексте. Мне это меньше нравится.

Николай: Мы давно уже не играли. Нужен непосредственный контакт, когда вместе репетируешь, делаешь что-то...

Анна: Какие еще песни Николая вам нравятся?

Антон: «Терпеть и бороться», «Это мой Петербург», «Элвис Пресли».

Андрей: «Терпеть и бороться», «Алюминиевые реки», «Прекрасная дама».

Анна: Вас же связывала не только работа над песнями. Расскажите подробнее о ваших взаимоотношениях.

Андрей: Конечно, мы были в тесных дружеских отношениях.

Антон: Изначально стало понятно, что он артист. Куча персонажей в нем всяких, и он их мог в любую секунду поменять: он то такой, то такой… Это интересно было наблюдать. Таких людей у нас в Жигулевске, можно сказать, нет…

Андрей: И интересно в этом участвовать!

Антон: Были крутые тусняки!

Анна: Что еще вспоминается о том времени?

Андрей: Мы посвящали время походам… И наши походы по горам бурно обсуждались!

Антон: Просто в Жигулевске у нас есть места аномальные. Вообще Самарская Лука — это аномальное место. И эти ребята как раз туда и ходили в поисках приключений. Им это удавалось! Я бы отметил, что не без помощи Коли. Но, наверное, смотря зачем идешь…

Андрей: Оказываясь ночью у нас в лесу, если ты хочешь встретить нечто, ты встретишь. Ностальгичекие воспоминания, но я не хочу к этому возвращаться. Я оставил это в том периоде жизни и успокоился.

Анна: У Николая было много друзей?

Антон: Да, у него всегда было много друзей. Его везде ждут. Это о многом говорит.

Анна: Как вы тогда представляли себе творческое будущее Николая? Отличается ли то, что происходит сейчас, от ваших ожиданий в то время?

Андрей: Нет, я примерно так и думал, что в таком ключе он будет работать. Я его склонял к аранжировочному проекту, чтобы сделать альбом, чтобы это было что-то такое бомбическое. Сделать это с коллективом, чтобы была музыка удобоваримая, чтобы можно было позади текста почувствовать и музыкальный пласт. Я думаю, что это могло бы стрельнуть. Так я думал в то время, так думаю и сейчас.

Антон: Я тоже так считаю. Нужна запись. Мне самому хочется послушать студийную запись. Я всегда хотел, сколько знаю Колю, записать его… Возможности нет у нас такой здесь, в Жигулевске.

Анна: Чего, на ваш взгляд, сейчас не хватает творчеству Николая?

Антон: Мое личное мнение: ему надо сделать записи хотя бы нескольких песен с музыкантами — с бас-гитарой, барабанами, с приличными инструментами. Чтобы посмотреть в таком варианте. Мне это очень интересно. Музыканты нужны хорошие. Я вам слово даю, если будет такая запись когда-нибудь — это будет шедеврально. Если он сделает это. Но надо, чтобы он этого хотел, лично он.

Андрей: Надо, чтобы он хотел, потому что если он не захочет, не будет результата. Я тянул тогда на себе все, организация была на мне, и как-то все вообще не шло. Будущее зависит от него самого, как он поведет этот вектор. Но чтобы сделать успешную карьеру, стать известным, заработать денег, надо делать немножко другие вещи, чем это делает Коля. Дело в том, что формат музыки Коли, формат его исполнения, не может быть слишком популярным, потому что музыка сейчас больше для развлечения нужна, скажем так. Очень маловероятно, что человек неподготовленный станет слушать Колины песни. Поэтому, чтобы как-то популяризировать их содержимое, надо обшить их в удобоваримую оболочку, и тогда есть шанс, что это будет прослушано большим количеством людей.

Есть еще моменты. У Коли рождаются новые вещи, и он старое отодвигает. И еще длина некоторых текстов просто зашкаливает. Сложно столько играть, и вообще человеку сложно воспринимать столько зараз.

Николай: Тут уже нужно понимать, что я хочу этим сказать, что для меня важнее… Ты музыкант или поэт? У Высоцкого тоже куча куплетов в «Балладе о любви».

Андрей: Это не значит, что все песни такими должны быть.

Антон: Всего должно быть в достатке: и того, и того…

Андрей: Коля творит в одном ключе, но на следующий год у него меняется стилистика, причем добавляется за этот период довольно большое количество песен, и все записать проблематично. Даже чтобы просто качественно записать его сольно, в студии можно месяц просидеть. Он не хочет всем этим заниматься, ему не хочется тратить время, он тратит его на другое. Кроме того, выходят какие-то особые ключевые вещи, которые было бы интересно аранжировать, но сложив их вместе, можно не получить альбом, который бы был интересен как цельный продукт. То есть если будет сильное расхождение смысловое в текстах и расхождение в музыкальном оформлении, это может повлиять на то, что у человека, послушавшего это, не сложится единого впечатления. Не надо в рамки загонять себя, что это, например, инди-стиль или поп-рок, но при этом надо какую-то концепцию видеть в материале, чтобы это было цельной продукцией.

Анна: У Николая как раз недавно получилось создать такой цельный проект! В марте у него состоялся концерт в МГИЭТ, в котором четко была продумана вся структура: начало, конец, была тщательно выстроена вся последовательность песен.

Николай: Да, у меня получилось простроить идею. В театре ко мне режиссер подошел и предложил сделать концерт. А до меня в театре такого не было, я был первым. Неделю я сидел, тупил с репертуаром, собирал всю мозаику и в конечном итоге как-то собрал. Потом начался свет, звук, и за три дня мы все спаяли. Это очень большой опыт для меня. Потому что я никогда этим не занимался. Но главное все-таки не это. Я понимаю, что форма важна. Андрей правильно говорит о том, как преподать и в каком ключе, это все верно. Но главное, чтобы пусто не было внутри. Потому что бывает так, что погремушка гремит, а внутри вся пуста. Можно шоу закатить, но если внутри будет пусто, то, в конечном итоге, что ты принесешь людям на алтарь их сердца, что ты можешь им отдать из того, что дано? Нужна гармония.

---

---

***

— Начни писать книгу, ты увековечишь себя! Это твоя главная цель в жизни — помни мои слова! Пропустишь — постигнешь пустоту! Я сразу видел это, ты только пришла. Возьми перо и бумагу, помолись и в путь по строке реки!

— Ничего себе задача! Умеешь ты огорошить! Можно подумать, я целыми днями книги пишу!

— Будешь! Я уже сделал так, что обратной дороги нет!

— Но я не писательница! Я всегда писала с трудом и долго. Даже теоретически плохо представляю, что ты от меня хочешь!

— Все, хватит ныть! Все готово! Бог в помощь!

— А если напишем, что будет?

— Будет чудо!

— Только если на чудо и надеяться…

— Нечего надеяться! Булки с неба не сыпятся! За дело! Бумага, перо, иконы, свеча, молитва и вперед, в бой! Времени мало у меня. Надо успеть. А ты запоминай, читай и пиши! Будьте реалистами — требуйте невозможного! Нельзя запирать стремления духа в клетку реализма! Все. Точка. Никаких отходных! Дух почит во Святая Святых уже! Все будет хорошо! Верь мне!

***

— Так надо!

— Ух, какая я непослушная — так и хочется назло сделать! Мне есть, у кого учиться! Я люблю зеркала за то, что можно их бить, я люблю красный цвет за то…

— Мда… Ешкин корень, научил на свою балку! Я в ярости! Я сломал себе пальцы и вырвал волосы! Это неслыханная наглость с твоей стороны! Я сломлен, мой дух повержен в уныние! Я не могу простить такую злую шутку, смех богов! Не попадайся мне на глаза, гангрена греческих сынов, павших в боях поэтики на минном поле любви к Слову! Лихоманка ты трясучая, персанда плаксивая! Повинуйся, раба, и внемли гласу пустыни моей! Ибо воды иссохли, ибо залью скоро кровью сахар Аравии, обагровею берега до Брахмапутры… Красное море бродит покоем… Помни! Мой перстень снимет ястреб! Мой перст указующий владеет Азией! Как молния полыхнет от Запада до Востока, так и я беспощадно опрокину чашу гнева моего!

***

— Не бойся… Я с тобой буду до конца.

— Спасибо… Это лучшее, что я могла услышать. Я постараюсь верить этому, и ты не забывай.

— Знаешь, ты ведь свою кровь породнишь с моей землей… Как? Не знаю… И тебе не надо знать. Ты только запомни. У тебя столько радости в тишине будет… Начни считать свои слезы. Попробуй их сосчитать. И, может быть, ты построишь город, и назовешь его моим именем, и звездочку повесишь перед входом, над воротами для усталых путников, и накормишь их самой соленой пищей. И каждый, богатый и нищий, отблагодарит тебя полным лукошком светлых очей. Но кровь ты прольешь над землей ничьей, над землей, которая выкрестит горизонт моим именем. И узники вымостят мост одеждами, разорванными для шага впредь. И ты шагнешь и зацепишься за кольцо одуванчика, и полетят маленькие десанты провожать твои следы из города прямо за мной… Вот так ты прольешь свою кровь над моей землей. Но меня там не будет, где ты отыщешь меня.

— Значит, это грустная сказка?

— Нет, потому что в ней никто не теряется. Это сказка — правда, спрятанная в волшебный мешочек слов. И ты это узнаешь тогда, когда высохнет колодец в твоих ладонях, когда не нужно будет считать и строить. День будет зерниться. Ночь будет тлеть. Тень отделится на тело смотреть.

— Мне она кажется грустной… Мне бы исполнить волю… Последнюю волю Твою. Знать, оттого я пою насмерть по чистому полю… Эти слова всегда в голове, когда пытаюсь заглянуть в будущее. Больше и желать ничего не могу…

---

---

— О Анна, он твой голос скоро срежет,

Бутоны соберет в немой букет.

— Пусть алым ароматом утро брезжит,

И захлебнется скрежетом рассвет!

— О Анна, отпусти! Пока не поздно…

Он высечет искру из поцелуя!

— Искру из камня, чтоб согреться звездной,

Зеркальной ночью в кущах. Аллилуйя!

Вольный ветер

Я ветер! И у меня есть маршрут…

Я вам дую не в бровь, а в глаз.

Небеса прослезились дождем —

Слова очищают огнем.

И ты плачешь над лесом ресниц —

Искры солью летят в стаи птиц.

Я ветер! Заклинаю огонь,

Поливаю костры над рекой…

А попробуй возьми в ладонь!

А попробуй дотронься рукой!

Н. Антропов

Велик тот, чья сила возвышает многие сердца, притягивая их своим сердцем.

Г.У. Бичер

Как видит Николая человек, умеющий заглядывать в чужие души? Мы поговорили с актрисой МГИЭТ Натальей Юрьевной Михеевой, у которой к актерскому таланту прилагается очень умное сердце, умеющее чувствовать другие сердца.

А.: Вы помните, как познакомились с Николаем? Какое впечатление он произвел?

Н.Ю.: Я очень хорошо помню этот день. Коля пришел показываться в наш театр. У нас существуют такие периодические показы — смотрим ребят. Приобретя некоторый жизненный опыт и опыт работы в театре, когда смотришь на молодых актеров, чувствуешь уже какой-то потенциал актерский и человеческий. Ярлыки мы не вешаем, каждому кто-то нравится, а кто-то не нравится… Выбирает всегда Михаил Александрович. На своем показе Коля читал собственные стихи, пел песни, и я очень хорошо помню мысль, которая у меня тогда возникла. Я сидела и думала, что когда-нибудь буду гордиться, что в нашем театре работает такой человек. Это было, конечно, потрясение. Он был очень молод, но уже был личностью со своей собственной темой, со своей историей, человек с такой внутренней страстью, с таким внутренним жизненным интересом! Безусловно, он сразу обратил на себя внимание. Это уже был даже не актерский показ — мощнейшая личность пришла в театр. Я не помню, что Михаил Александрович сказал, но, по-моему, вопроса даже не было, — мы переглянулись, и конечно же Коля сразу попал в театр. Это было первое знакомство с ним, которое не забылось за все эти годы.

Театр — очень сложный механизм. Мы друг к другу привыкаем, все вместе находимся в гримерке, много знаем про жизнь друг друга, и человеческие отношения начинают все замыливать. Этот первый восторг, который ты получил от общения, когда ты еще не знал человека, когда ты был отстранен и видел его, как он есть, он потом как-то немножечко рассеивается. Вот по отношению к Коле у меня такого не произошло. Я на протяжении всех этих лет с восторгом все время удивляюсь его накалу, который мне кажется таким неиссякаемым. Слава Богу! Это очень для меня полезно, как для человека, как для женщины, как для актрисы, что существуют такие люди, которые, как печь, как домна — с таким пламенем внутри! От этого пламени ты и сам ведь загораешься. Порой ты бываешь уставшим, выхолощенность и пустота внутренние возникают, и тут Коля… У Коли тоже бывают моменты выплеска большого, а потом опустошения, но у него все равно какое-то творчество внутри сидит.

А.: А насколько с Николаем сложно вместе работать?

Н.Ю.: Мне не сложно. Один раз приняв и почувствовав Колю, ему можно простить абсолютно все. Во-первых, он воспитанный, внутренне очень интеллигентный человек. Даже когда у него случаются нервные срывы в силу каких-то обстоятельств — усталости, очень ответственного отношения к профессии, еще чего-то, — я это с пониманием принимаю. Я ему даже сказала: «Коля, тебе можно все!» Это мое убеждение. Потому что у него это происходит не от того, что он несдержан, а от того, что у него очень болит, он не может оставаться равнодушным. Есть такой тип людей, у нас и в театре такие люди есть, которым какие-то вещи можно просто прощать, понимать их, стараться успокоить. Даже если что-то происходит, он всегда потом подходит и извиняется. У него же роли огромные, трудные — очень большая физическая нагрузка. А среда актерской гримерки не всегда соответствует внутреннему накалу людей, которые в этот момент на сцене. Те, у кого нет выхода, пьют кофе, чем-то увлекаются, начинают громко разговаривать… И это, конечно, порой бывает для людей, которые на площадке остаются, очень больно и обидно — они там сердце рвут, а тут вдруг какой-то хохот… Это все можно понять. Я, честно скажу, все время стараюсь это сдерживать.

А.: Николай — требовательный человек?

Н.Ю.: Да. Абсолютно. И по отношению к себе, и по отношению к другим людям. Он при этом очень корректен, субординацию соблюдает — и возрастную, в том числе. Но ты всегда понимаешь, с ним нельзя лукавить. Он честен, понимаете? В его глаза смотришь — это такой человеческий лакмус, перед ним может быть стыдно за что-то… Это камертон не только в профессии, но, наверное, и в жизни. С него ведь и спрос больше, у него больше ответственность — ему много дано. Он сам, наверное, до конца не осознает свой дар. Если бы он до конца осознал его и успокоился, ему было бы сложнее творить что-то новое. Но этот поэтический зуд не дает ему жить, не дает спать…

А.: Является ли Николай свободным человеком?

Н.Ю.: Да. Он абсолютно свободен. Я, безусловно, понимаю, что у него какие-то табу внутренние есть, но он вольный ветер — неба в нем много, солнца, каких-то природных стихий… Он для меня как человек, который стоит на палубе корабля, и в лицо ему ветер, тучное небо, гром гремит, и он, раскинув руки, летит в океане… Свободный человек!

А.: Есть ли у Николая принципы?

Н.Ю.: Я думаю, что, да. У Коли есть свой кодекс чести — такого рыцарства средневекового из каких-то прошлых времен. И он в этом очень современно-старомоден. Таких мужчин вообще мало. Он и джентльмен, и рыцарь. Я никогда не видела от него какой-то пошлости. При мне, во всяком случае, этого не было.

А.: Можно ли назвать Николая честолюбивым человеком?

Н.Ю.: Я думаю, что в каком-то хорошем понимании этого слова, да. Потому что ему очень важно признание. Потому что, если бы человек сидел где-то, писал и складывал в чемодан, куда-то под диван убирал, и ему этого бы было достаточно, это было бы преступление, это неправильно. Но мне кажется, что Коле очень важно, чтобы его знали, чтобы его признавали, любили, чтобы его понимали, чтобы он донес что-то… Я думаю, что если бы он был нацелен на получение каких-то благ, у него бы это уже получилось. Он очень обаятелен. Наверняка, если бы он хотел заработать огромное количество денег, то нашлись бы люди, которые бы ему помогли — начали на нем бы зарабатывать, и он бы сам прекрасно зарабатывал. А его честолюбие духовного характера, ему нужны единомышленники — люди, которые его поймут, почувствуют. Он должен быть во главе какого-то отряда — не просто слепого стада, а людей с таким же пылающим сердцем, хоть и не обладающих таким поэтическим даром. И вокруг Коли собираются такие люди, я по его друзьям в театре смотрю, он в них тоже это зажигает… Понимаете, он заражает людей своим творчеством, и люди начинают тоже писать стихи, что-то начинают петь, им тоже хочется что-то делать, и это очень здорово! Они, безусловно, его принимают как лидера, но тоже тянутся в меру своих возможностей, способностей…

А.: Какое впечатление на Вас производят стихи Николая?

Н.Ю.: Его стихи для меня — всегда такое потрясение! Я не знаю, откуда он это берет, но думаю, все-таки от Бога. Он же юный был, совсем молодой, и умел собрать такое огромное количество мыслей, все это воплотить в поэтической форме! И у него абсолютно свой неповторимый стиль. Я понимаю, что он, конечно, много прочитал, много всего впитывал, но я не слышала никогда такой поэзии, как у Коли! Я не литературный критик, я воспринимаю его сердцем. Вот, допустим, Колину книжку моя мама прочла. Моей мамочке уже восемьдесят лет. Я принесла и говорю: «Мама, смотри, вот у Коли книжка вышла». Она у меня человек не испорченный всякими литературными критическими статьями и, может быть, не достаточно образованный в гуманитарном плане. Она прочла эту книжку, что-то не поняла. Но я захожу, а она плачет… И я так была удивлена, потому что мне казалось, что для нее будет сложновато — все-таки у Коли бывают такие поэтические вихри… А она сидит, плачет… «Мам, ты что?» — «От стихов вот плачу», — говорит. Потом другое стихотворение прочла и смеется… Что-то поняла, что-то не поняла. Но это же дорогого стоит, когда у простого человека вдруг такая реакция — ее разодрало, затронуло! Сложно Коле, конечно, я думаю. Тяжело. Потому что он человек со своей незаживающей внутренней раной. Эта тема любви, боли за свою родину… У него все на такой страсти! Это не хитренькие стишки, у него они все вырываются из сердца. Я думаю, таким людям через себя пропускать это все непросто. Очень непросто.

А.: Как Вы думаете, поэзия для Николая важнее актерской профессии?

Н.Ю.: Понимаете, он разносторонен. Сцена для него важна, но ему там, наверное, проще существовать… Не знаю, я не могу за него говорить… Он прекрасен и как актер, и как поэт. Как поэт, он должен войти в золотую когорту. Я считаю, что его люди должны, конечно, знать. Безусловно. А актерская деятельность — просто одна из граней его таланта, я так думаю. Кто-то его любит как актера, кто-то как поэта.

А.: Какое будущее, на Ваш взгляд, ждет стихи Николая?

Н.Ю.: Его, наверное, будут ругать какие-нибудь критики. Наверняка. Потому что у нас же все должно быть в рамках приличия. И, конечно же, найдется огромное количество людей, которые будут писать всякие умные статьи. Вокруг будет много людей, которые захотят иметь к этому какое-то отношение, потому что тут есть о чем говорить. И он же ведь молод, его можно заклевать. Я не знаю, как ему от этого отбиваться. Или не отбиваться… Если будут только хвалить, это тоже ведь плохо, правда? Это, наверное, тоже неправильно… Наверняка будут находиться люди, которым будет что-то не нравиться, кто-то будет критиковать от зависти, от собственной беспомощности, кто-то, наоборот, от чувства собственной самости — по разным причинам. Чужое творчество очень легко критиковать: говорить, что тут строка не та, что-то там много всего слишком… Это же всегда очень просто. Делай сам — но вот Бог не дал… Ту критику, которая будет важна и достойна его внимания, он поймет, и она задержится в его голове. Я думаю, у него такой фильтр — он сам чувствует, что ему надо принимать, что не надо. И на что-то ему совершенно не надо, наверное, обращать внимания.

---