Бесплатный фрагмент - Сигнал иного порядка

После изобретения технологии стабильных межпространственных тоннелей во второй половине двадцать первого века человечество, наконец, по-настоящему открыло для себя космос. За сто лет появилось множество колоний в далёких мирах, где люди строили свои новые города, всё сильнее отдаляясь от родины. В погоне за лучшим будущим с Земли улетела большая часть населения, оставив планету экологическим и историческим инициативам.

В конце двадцать второго века все мощные телескопы зафиксировали сигнал с далёкой звезды Кеплер-47. Учёные проанализировали сообщение и пришли к выводу, что оно было отправлено разумной цивилизацией.

1 Рудольф

В тёмном куполе планетария сияла проекция с большим круглым столом, вокруг которого собрались бестелесные сущности главных представителей Совета Колоний. Рудольф хмурился в своём кресле, разглядывая дополненную реальность. Перед ним на несуществующем столе мерцал такой же ненастоящий стакан. Он провёл рукой через виртуальную картинку, она струилась сквозь пальцы, как мелкий песок, с той лишь разницей, что никаких песчинок он не почувствовал. Рудольф ненавидел подобные совещания — из-за линзы всегда чесался левый глаз. На самом деле его больше раздражали не столько проекции, сколько окружающие люди, но он предпочитал не замечать этого. Рудольф жалел, что человечество применило технологию червоточин к межпространственной связи — без неё подобные собрания людей из разных звёздных систем были бы невозможны, временная задержка поставила бы крест на общении. Для большинства людей связь оставалась световой, лишь у крупных корпораций и правительств был к ней доступ. Именно последних ему сегодня приходилось терпеть.

— Рудик, — обратился к нему старый знакомый и коллега, физик Анатолий Фирсов, которого Абель мысленно звал «прощелыга». — Разумность сигнала всё ещё под большим вопросом. Твои доводы слишком уж надуманы. Я против открытия тоннеля.

— Не соглашусь, — вступил Йори Халльбьёрнсон, узколицый седой мужчина, председатель Совета Колоний. — Мне данных достаточно, чтобы определить, что подобный поток никак не может исходить от космического тела.

— Но сигнал же невероятно широкополосный. Это совершенно не отвечает нашим ожиданиям. Уверен, можно найти другое объяснение. Что насчёт скоплений облаков в направлении Кеплера-47? Нужно собрать данные квазаров в этом секторе, их излучение вкупе с водородными облаками могли дать подобный рисунок сигнала, — протараторил прощелыга.

— Господин Фирсов, я осведомлён о ваших научных изысканиях, но не вижу здесь абсолютно никаких пересечений. Вы просто тормозите открытие червоточины, рассчитывая, что затраченные средства будут направлены на финансирование ваших сомнительных инициатив.

Физик насупился и фыркнул.

— На мой взгляд, здесь нечего обсуждать, — сухо вставил Рудольф. — Мой доклад давно передан в Совет, все присутствующие в курсе положения дел.

— Доктор Абель, не могли бы вы быть так добры озвучить ваши изыскания? — обратилась к нему Виджая Чоудари, смуглая седовласая женщина в строгом чёрном сари, делегат от колонии Роса 128, родной системы Рудольфа. — Я ознакомлена с вашим обширным докладом, однако хотела бы услышать ваши выводы лично. Мне важно мнение столько одарённого уроженца нашей планеты. Хоть нас и считают религиозным обществом, мы гордимся глубокими научными познаниями.

— Все тонкости изложены в докладе, — процедил Рудольф, он предпочитал не вспоминать о своих корнях.

— Доктор Абель, будьте любезны, — мягко улыбнулся ему председатель.

— Хорошо, — выдавил он, поднялся и взмахнул рукой, вызывая диаграммы своего исследования. — Буду краток. Во-первых, мы сразу исключили все природные источники, — он метнул взгляд в Фирсова. — Будь то пульсары, квазары, магнитные бури или другая активность. Сигнал слишком очевидно последовательный. Во-вторых, он транслируется постоянно больше двух недель, повторяется и незначительно меняется — это даёт повод полагать, что передаётся массив данных. Пока не удалось расшифровать его полной структуры, но источник явно транслирует ряд чисел: возможно, координаты, возможно, информацию об их цивилизации.

— То есть не сигнал «SOS»? — ухмыльнулся Фирсов.

— В-третьих, — Абель не удостоил комментарий ответа. — Сигнал зафиксирован и подтверждён обсерваториями и телескопами всех колоний. Источник всеми локализован одинаково: система Кеплер-47. Далее, мы получаем его на массе частот, от водородной и углеродной линий до нейтринного излучения, что ранее никогда не фиксировалось. Это даёт нам сделать вывод, что сигнал имеет разумную природу.

— Прошу прощения, — вступила пожилая дама с Роса. — Здесь хочу остановиться подробнее. Разве для генерации нейтринного сигнала не нужны высокие энергии и сложный способ кодирования?

— Они необходимы. Именно поэтому я счёл сигнал разумным. Кроме того, в системе двойной звезды Кеплера-47 есть экзопланеты, которые потенциально могут быть обитаемы.

— Потенциально? — подал удивлённый возглас Кобэ Кхиеу грузный чёрный мужчина с внушительными усами, делегат колонии Трапписта-1, где у Абеля была лаборатория.

— У внешнего газового гиганта, Кеплера-47с, есть девять крупных спутников, один из них находится на достаточно стабильной орбите, и его масса близка к Земной. Конечно, наши инструменты наблюдения пока далеки от совершенства, и мы можем определить лишь наличие спутников и их природу, но рассмотреть города на поверхности, увы, пока неспособны.

— Это не вопрос дискуссии. Вернёмся к разумности сигнала, — председатель направил разговор в прежнее русло. — Госпожа Чоудари, мы удовлетворили ваш интерес?

— Вполне, — седые косы согласно колыхнулись.

Абель опустился на место и скрестил руки на груди, продолжая исподлобья разглядывать собравшихся.

— Замечательно. Предлагаю перейти к главному, — подытожил Халльбьёрнсон. — На повестке уже не первый раз открытие тоннеля к системе Кеплер-47. Наши мнения разделились. Давайте сегодня, наконец, положим конец разногласиям и примем окончательное единогласное решение.

Из-за стола поднялась высокая мускулистая рыжеволосая женщина, даже строгий костюм не мог скрыть её мощи.

— Тигарден выступает против открытия червоточины, — сказала Милагреш Вилюш высоким, неподходящим для своего внушительного вида, голосом.

— Благодарю, госпожа Вилюш, мы учли ваше мнение, — кивнул председатель. — Господин Кхиеу и доктор Фирсов разделяют ваши опасения. Повторю, мы собрались, чтобы рассчитать все риски и прийти к согласию.

— Прошу прощения, но в ведомстве доктора Фирсова лишь открытие тоннеля, а не участие в дискуссии, — впервые подал голос Насир Коэн, юный на вид черноволосый мужчина в расшитом золотом мундире, делегат от лица Земли. — Он не член этого Совета. Так же, как и доктор Абель. Будьте любезны напомнить, какова причина присутствия последнего? Раньше мы не были удостоены чести видеть его на наших собраниях.

— Конечно, — вздохнул председатель. — Доктор Абель первым засёк сигнал, передав координаты поиска остальным обсерваториям. Кроме того, именно его лаборатория избрана Научным Советом для организации первой экспедиции к Кеплеру-47. Также он занимается дешифровкой сигнала, сбором и анализом информации о потенциальных рисках. Всё это указано в отчёте.

Коэн повелительно кивнул.

— Итак, на данный момент Земля и Роса за открытие тоннеля, Траппист и Тигарден против. Однако мнения экспертов важны, чтобы принять верное решение, — Халльбьёрнсон сплёл длинные пальцы. — Начнём с самого очевидного, с удалённости системы от колоний. Доктор Фирсов, это ваша вотчина.

Тот поднялся, оправил серый костюм, барабаном сидевший на плотном маленьком тельце, и приступил:

— Здесь, к сожалению, никаких проблем не наблюдается. Уже проведён расчёт на основе прогнозов относительного движения систем и запущена червоточина ЭР, наведение прошло успешно. Сомнения вызывают лишь квантовые эффекты, которые мы наблюдаем в запутанных частицах. Однако они в порядке нормы.

— Эффекты? — проурчал Кхиеу.

— Эффекты, — улыбнулся Фирсов. — Видите ли, возникает ощущение, что наша частица запутана не с одной по ту сторону, а сразу с пучком.

— Ощущение? — продолжил урчать делегат Трапписта.

— Математическая модель ведёт себя немного отлично от нормы, но разница незначительна. Подобное было при первой попытке открыть червоточину к Глизе.

— Которая окончилась неудачей, — сухо прокомментировала Чоудари.

— Увы и ах! — развёл руками Фирсов. — Однако причина сложившейся ситуации с Глизе была иного рода, наведение было неточным, и связь схлопнулась.

— Другими словами, проблемы с процедурой запуска тоннеля не предвидится? — спросил Коэн.

— Именно так. Меня беспокоит другое.

— Постойте, — землянин поднял палец, украшенный тяжеловесным золотым кольцом с рубином. — Не приведёт ли открытие полномасштабного тоннеля к таким же неурядицам?

— Сомневаюсь, — промурлыкал Фирсов. — Вы ведь осведомлены о процедуре запуска червоточин? — он хитро посмотрел на собеседника.

Коэн неопределённо повёл ладонью с перстнями.

— Первый этап — это расчёт нейросети, прогнозирующей положение Солнечной Системы относительно желаемой области прокладывания тоннеля. Второй — запуск наноскопических чёрных дыр по обе стороны, процесс невозможный без понимания структуры пространства, спасибо нашим предкам, по случайности наткнувшимся на парадокс.

— Давайте без введения в природоведение, — поторопил его Коэн.

— Конечно. После запуска моста Эйнштейна-Розена, который, как вы помните, не что иное, как квантовая запутанность, мы убеждаемся, что намеченный путь верен. Наконец, можно запускать генерацию экзотической материи для открытия ваших любимых проходимых червоточин Морриса-Торна, другими словами, тоннеля к другой системе. Это процессы, различные по своей сути, так что верить в то, что эффекты ЭР будут равны результатам развёртывания МТ как минимум мило.

— Это не совсем верно, — выдохнул под нос Абель.

— Что, Рудик? Не расслышал, у меня тут старинное оборудование, не улавливает эти частоты.

— Я сказал, что твоё объяснение слишком поверхностно и не отражает и десятой доли процесса.

— Меня попросили не сюсюкать! — физик поднял раскрытые ладони, и его физиономия расплылась в кошачьей улыбке.

— Не будем вдаваться в тонкости, — размеренно проговорил председатель. — Значит, доктор Фирсов уверен в успехе открытия тоннеля, верно?

Прощелыга кивнул.

— Доктор Абель, у вас есть существенные противоречия? — спросил Халльбьёрнсон.

— Нет.

— Замечательно. Двигаемся дальше, — он посмотрел в пустоту перед собой и прочертил пальцем галочку. — Следующая, тревожащая всех проблема — риск обнаружить по ту сторону недружественную цивилизацию.

— Вот! — воскликнул Фирсов. — Именно это меня и беспокоит!

— Мы поняли, — кивнул председатель. — Что ж, здесь мы можем положиться на отчёты наших астробиологов и астросоциологов, — он прищурился, разглядывая что-то впереди. — Они считают, что если был цивилизация, способная послать такой сигнал, имела агрессивные намерения, человечество было бы вымершим видом.

— Сигналу три с гаком тысячи лет, они могли изменить свои намерения! — буркнул Кхиеу.

— То есть, по-вашему, три с половиной тысячи лет назад они уже были способны посылать сигналы в излучении нейтрино, чего мы до сих пор не можем, но за это время не догадались, как открыть червоточину? — неожиданно для себя вспылил Абель.

— Может, у них наука пошла другим путём! — парировал траппистианин.

— Может быть всё что угодно, дорогой Кобэ, — вступилась Чоудари низким с хрипотцой контральто. — Мы здесь собрались не для того, чтобы обсуждать домыслы. Мы полагаемся на мнение экспертов.

— Разве Абель не астрофизик?

— Астробиология входит в перечень специальностей доктора Абеля, — разочаровал его председатель.

— Да! Рудик у нас — человек-оркестр! — хохотнул Фирсов.

— Вы меня не убедили, — надул губы Кхиеу. — Но я не буду дальше спорить, тоннель открывают не у Трапписта.

— Замечательно, — покивал Халльбьёрнсон. — Будем считать, что верим астросоциологам и астробиологам на слово.

— А если мы обнаружим там одни кости? — перебила его Чоудари.

— Это ж прекрасно, — пожал плечами Кхиеу.

— Если обнаруженная цивилизация будет в руинах, наши специалисты помогут с восстановлением артефактов, — ответил Коэн, откинувшись в кресло.

— Да, только на это вы и годитесь — кости собирать, да мертвецов воскрешать, — Вилюш недобро посмотрела на землянина.

— Господа, давайте не переходить границ, — остановил начинавшийся спор председатель. — Мы обсуждаем вопросы, важные для всего человеческого космоса.

Все замолчали, представители колоний продолжили сверлить взглядом расслабленно сидевшего в кресле Коэна.

Абель потёр переносицу. Он знал, к чему скатится это собрание, и едва сдерживал порыв свернуть голограмму и вернуться к дешифровке сигнала. Он вздохнул и было потянулся за стаканом, но вовремя вспомнил, что перед ним проекция. Пожалев, что не позаботился о крепком напитке, он перевёл глаза на председателя, зачитывавшего новый пункт из списка рисков.

— У Совета Колоний больше всего опасений вызывает реакция общества. В первую очередь на открытие тоннеля, ведь на это уйдут колоссальные средства, которые можно было бы вложить в наведение червоточины на Тау Кита, где замечена обнадёживающая планета, там могли бы поселиться недовольные условиями колонисты из других систем. Ну и во вторую, — продолжил он, не дав волю пылким представителям Трапписта и Тигардена. — Рефлексия социума по поводу обнаружения другой разумной жизни. Психонейрофизиологи хором утверждают, что мы ходим по краю.

— Открытие тоннеля — растрата! — вскочила со своего места Вилюш. — Наша колония не получает никаких дотаций, а вы собираетесь спустить столько ресурсов буквально в чёрную дыру!

— В червоточину, — хихикнул Фирсов.

— Да какая разница?!

— В вашей колонии сколько, миллионов пятьдесят? — не поднимаясь, начал спорить Кхиеу. — У нас три планеты и пять миллиардов шахтёров! И все ресурсы сосёт из нас Земля! На что? На свои идиотские космические амбиции!

— Тишина! — Халльбьёрнсон резко поднялся во весь свой более чем двухметровый рост и раскатом грома остановил перепалку. — Я родился на Трапписте, четверть жизни провёл на Тигардене, моя жена с Земли, а дочь живёт на Роса. Я не потерплю склок на моём собрании!

Все притихли и уставились перед собой, боясь задеть взглядом разгневанного председателя.

— Уймитесь! — он медленно опустился в кресло и уменьшился до нормальных размеров. — Если даже вы не способны вести себя здраво, как мы можем быть уверены в обществе?

— Феномен, который мы сейчас переживаем, беспрецедентен, — мягко поддержала его росианка. — Он подобен явлению пророков в прошлом. Разум человечества к этому не готов. Сердце же давно жаждет. Открытие тоннеля — это акт веры. Давайте и мы с вами поверим в наших соплеменников. Давайте поверим в человечество.

— Весьма вдохновенная речь, госпожа Чоудари, — председатель благодарно кивнул ей. — К слову, опросы общественного мнения также перевешивают в сторону одобрения исследования Кеплера-47. Однако я, как и специалисты, усомнился не в человечестве. Все, перечисленные мной риски, могут спустить курок в сознании экстремистов. Настроения и без того неспокойны, что ярко проиллюстрировали наши коллеги с Трапписта и Тигардена.

— Без рисков не обошлось ни одно по-настоящему большое открытие, — сказал Абель, до того сосредоточенно водивший желваками.

— Нужно рисковать, — Чоудари согласно опустила голову.

— Риски, риски, — пальцы председателя нервно забегали по воздуху.

Над собранием повисло задумчивое молчание. Фирсов ёрзал на стуле, Кхиеу теребил галстук, Коэн разглядывал маникюр, Вилюш громко дышала, только серебровласая делегатка с Роса спокойно сидела, сложив руки на коленях. Абель настороженно стучал по запястью, будто подгоняя ход времени. Он буквально чувствовал, как тянутся секунды.

— Чтобы расставить точки над «i», доведу до вашего сведения, что ресурсы, направленные на открытие тоннеля и изучение цивилизации, будут переведены на развёртывание червоточины к Тау Кита. Ни грамма не будет потрачено на проблемы, которые вас занимают. Это решение принято Научным Советом давно, я лишь озвучиваю его. Так что если вопрос финансирования — единственный, который вас тревожит, пусть он не влияет на принятое вами решение, — Халльбьёрнсон утомлённо вздохнул, его плечи на мгновение опали. Через секунду его глаза зажглись, он выпрямился и продолжил: — От себя хочу добавить лишь одно. Подумайте о горизонтах нашего знания. Прислушайтесь к ребёнку в каждом из вас, который не может напиться в своей жажде открытий. Вспомните прошлое человечества от мелких племён, добывающих огонь на Африканском континенте Земли, до сегодняшнего дня: многочисленных колоний в космосе, о которых те первые гоминиды и помыслить не могли. Подумайте о будущем, о времени, нам отпущенном, и примите решение не только разумом, но и, как справедливо заметила госпожа Чоудари, сердцем, он перевёл дух. — Что ж, проголосуем?

Когда собрание было окончено, и проекция Совета погасла, Абель вытянулся в кресле, закинув руки за голову, и с облегчением выдохнул. Желудок сообщил ему, что время ужина давно прошло. Он поднялся и направился в столовую.

— Руди, ну что? Как прошло? — раздался мелодичный женский голос, стоило ему выйти из планетария.

— Не делай вид, будто ничего не слышала, — раздражённо бросил он.

— Конечно, я всё слышала, мне интересно, что ты думаешь по этому поводу. Ты доволен?

— Да.

— Я рада! Значит ли это, что мне можно собираться в Солнечную Систему?

— Да.

— Ура! Как давно мы не путешествовали!

— Поумерь восторги, это будет не увеселительная прогулочка.

— Знаю, но я всё равно счастлива полететь к Земле, хоть и знаю, что мы не будем приземляться. Хоть глазком посмотрю на их жизнь на станции.

Абель устало передвигал ноги по длинным, широким коридорам комплекса. Он так надеялся на тишину после утомительных разговоров Совета, но не тут-то было.

«Сам виноват», — подумал он.

— Приготовить тебе пасту или предпочтёшь томатный суп, как всегда после тяжёлых совещаний?

— Суп, — ответил он и свернул в первую попавшуюся дверь.

Это оказалась уборная. Видимо, левый глаз подсознательно привёл его сюда. Зуд уже стал невыносимым. Он подошёл к умывальнику рядом с зеркальной стеной, выдавил из дозатора антисептик и тщательно протёр руки. Глянув в отражение, он поморщился. Зелёный глаз весь покраснел, покрывшись мелкой сеткой полопавшихся сосудов. Рудольф оттянул пальцами нижнее веко и аккуратно извлёк прозрачную линзу. Посмотрев на мерцающий кружок на ладони, с отвращением бросил его в раковину и пустил воду. Каждая такая линза стоила месячного жалования шахтёра в посёлке по соседству. У него был запас, подаренный разработчиками программного обеспечения этих маленьких нейроинтерфейсов. Он терпеть их не мог. Рудольф надевал их настолько редко, да и только по одному, что они раньше устареют, чем закончатся. Он развязал тугой галстук, бросил его на полотенцесушитель и вышел из уборной.

— Я уже всё погрела, подать за стол или к стойке? — задорный голос резал слух, едва привыкший к тишине.

— К стойке. И помолчи хотя бы полчаса! — взмолился он.

— Конечно! Скажи, если понадобятся напитки.

— Давай, как обычно.

Хотя по местному времени было лишь начало четвёртого, день уже выдался тяжёлым, так что можно было немного расслабиться. Рудольф знал, что бокал скотча выведет его из концентрации на пару часов, но решил этим пожертвовать.

На стойке его уже ждал томатный суп, пышущий жаром. В столовой горел приглушённый свет, чуть смягчавший вечные сумерки за пределами стекла купола. Землянин бы решил, что уже вечереет, но рождённый на Роса Абель был привычен к низкой освещённости, и жизнь на Трапписте не стала для него сюрпризом. Возможно, он выбрал эту систему именно из-за сходства с родной. Тот же красный карлик, те же подземные города и недавно появившиеся купольные комплексы. Разве что погода да притяжение различались. На Роса в обитаемом поясе Терминатора были почти тропики: высокая влажность, вечный жар, зато атмосфера была более пригодна для жизни. В периоды низкой активности звезды можно было устраивать вылазки на поверхность — чем он и занимался всё своё детство с родителями. Они исходили в пеших походах почти всю освоенную часть планеты. Колонисты на Трапписте-1 е жили в зиме, сдобренной скверным характером своей звезды, то и дело терроризировавшей поверхность смертельным облучением. Местные редко выходили за пределы защищённых зон, предпочитая передвигаться подземными тоннелями. Рудольф быстро привык к прохладному климату и даже в своём купольном комплексе, никогда не поднимал температуру выше пятнадцати градусов Цельсия. Гравитация там была чуть ниже, чем на родной Роса, но к сниженной силе тяжести на Трапписте-1 е привыкнуть было несложно. Он слышал, что росианам легко даётся переезд на Землю — они чувствуют себя невесомыми, хотя разница составляет всего десятую долю. Рудольф бывал в колыбели человечества всего трижды, и каждое пребывание воспринимал как пытку. Он не признавался себе, как легко там дышалось, и как хороша была природа.

Прикончив суп, он потянулся за стаканом скотча, но рука замерла на полпути. Пить было рано. Поев, Рудольф восполнил силы, и мозг начал перебирать все предстоящие планы. Чтобы всё успеть перед скорым отлётом в Солнечную Систему, нельзя было терять ни минуты.

— Начинай погрузку оборудования в полевую лабораторию, — бросил он в пустое пространство.

— Уже начала, — отозвался довольный женский голос.

— Тогда заодно выгрузи свои последние обновления, мне нужна твоя актуальная копия. Не хочу возиться с версией, забывшей моё расписание.

— Хорошо, инициирую перенос данных.

— И разверни модель сигнала в планетарии, хочу пока кое-что проверить.

— На какое время запланировать вылет?

Абель прикинул, что если он хотел оказаться в Солнечной Системе вовремя, следовало стартовать через пару часов. Конечно, его физическое присутствие не было обязательным, но он хотел первым увидеть, что придёт из червоточины, чем бы оно ни было: стандартным излучением другой системы или кораблём пришельцев, в чём он разумно сомневался. Интересно было даже просто собрать актуальные данные о первой в истории двойной звёздной системе, доступной настолько близко.

— Вылетаем в шесть по местному, — скомандовал он.

— Принято, — отрапортовала нейросеть.

Рудольф вышел из-за стойки, бросив печальный взгляд на нетронутый стакан скотча, и отправился обратно в планетарий.

Там на всех экранах уже бежали строки данных, транслируемых далёким источником у газового гиганта Кеплера-47, а посреди лаборатории сияла голограмма с вариантами интерпретации. В правом, искусственном глазу Абеля был свой интерфейс, но он не любил пользоваться им во время работы — слишком напрягался второй, настоящий глаз.

Его зацепил комментарий Фирсова о квантовых эффектах, обнаруженных при развёртывании тоннеля Эйнштейна-Розена. Он сел у одного из настенных экранов и нашёл отчёт прощелыги об успешном запуске червоточины. Действительно, в докладе было отмечено, что запутанность ЭПР имела нестандартный характер.

— Что, если мы опять наткнулись на Эверетта? — вслух спросил Рудольф.

— Я считала, что последние годы этот подход стал непопулярным, — ответила нейросеть.

— Да, но я-то никогда от мультивёрса не отрекался, — он задумчиво поскрёб подбородок. — Фирсов говорил о пучке на той стороне, как это можно объяснить?

— Ошибка в наведении?

— Сомневаюсь, технология отточена, как лезвие бритвы. И потом, остальные данные подтверждают верность наведения. Жаль, что узнать, что по ту сторону мы сможем только после открытия Мориса-Торна.

— Осталось не так долго.

— Слушай, а если мы применим к модели Эвереттовский подход?

— Принять изменение данных как вариации?

— Да.

Нейросеть замолчала на несколько секунд, а после безрадостно ответила:

— Массив слишком большой даже для меня. Уже на малых количествах не даёт ясной картины.

— Выведи, — Абель развернулся к голограмме.

Перед ним появилось искажённое облако с мерцающими областями — участки то исчезали, то появлялись вновь.

— Чего-то не хватает?

— Будто недостаточно размерностей.

— Либо мы смотрим в неверной плоскости, — он покрутил визуализацию.

— Вероятно.

— Мда, выглядит так, будто не имеет смысла, — вздохнул Абель.

— Согласна. Вариант с координатами в пространстве или времени смотрится более убедительно.

— Нет, он тоже убог. Рассыпается на масштабах.

Рудольф пристально всмотрелся в мерцающую модель. Было в ней что-то интригующее, и на отдельных участках данные потока складывались, как пазлы. Но в других рассыпались, будто недоставало подходящих частей.

— Ладно, думаю, это бред. Вернёмся к прошлому подходу. Ты всё ещё подбираешь ключ?

— Да.

— Успехи?

— Никаких.

— Хм, — Рудольф смахнул облако и вызвал прежнюю интерпретацию, сводившуюся к числовому методу. Теперь перед ним лился поток цифр, на первый взгляд никак не связанных между собой.

Он просидел над дешифровкой всё оставшееся до вылета время. Когда нейросеть позвала его на борт, голова уже гудела от количества тупиков, в которые он упирался. Выйдя из купола на внешнюю площадку, где в вечных сумерках сиял корабль полевой лаборатории, Рудольф привычным похлопыванием по корпусу открыл шлюз и зашёл внутрь.

— Приготовить кресло на мостике? — спросила бортовая нейросеть, усечённая версия лабораторной.

— Нет, пойду к себе.

Абель добрался до каюты и рухнул в постель, обнявшую его ремнями безопасности. Привычный к стартовым перегрузкам, он крепко заснул ещё до выхода на орбиту Трапписта-1 е, а когда полевая лаборатория пересекала червоточину, соединявшую систему красного карлика с Солнечной, видел уже десятый сон. Нейросеть разбудила его за несколько часов до сближения со станцией развёртывания нового тоннеля. Рудольф незаметно проспал двенадцать часов, а когда проснулся, чувствовал себя не выспавшимся. У его кровати уже стояла чашка горячего кофе и тарелка с парой бутербродов, которыми он любил завтракать. Однако, посмотрев на еду, Абель почувствовал рвотный позыв и ограничился кофе. Когда у него шалили нервы, ему была отвратительна сама мысль о пище.

— Вся подготовка к открытию тоннеля проведена, идут последние приготовления, мы вовремя, — радостно пропела нейросеть, когда Рудольф вышел на мостик.

Он кивнул и посмотрел на огромный экран, проецирующий реальный вид космоса за бортом. Где-то далеко была станция и крошечная червоточина ЭР, наведённая на Кеплер-47. Абель не видел её, но нетерпение уже съедало его изнутри. Последние часы перед стыковкой он провёл, перечитывая вновь и вновь доклад Фирсова об эффектах запутанности, и старался как-то связать их с природой сигнала. Когда на экране показалась станция, Рудольф спешно привёл себя в порядок, переоделся, вставил в ухо переводчик и надоедливую линзу в левый глаз. Галстуком решил пренебречь.

2 Виктория

Палатки археологов ютились в тени высоких пальм, солнце клонилось к горизонту, жаркий день подходил к концу. Осенний зной плавил воздух над озером, где по колено в воде стояла загорелая женщина. Она застыла, чтобы насладиться освежающей прохладой, ступни постепенно утопали в иле. На мгновение можно было расслабиться и забыть обо всём: о работе, о жаре и даже о древностях, ожидавших её возвращения.

— Вить, — резко окликнули её из-за спины.

Она от неожиданности вздрогнула, но не обернулась.

— Окей, Вика! — донёсся снисходительный мужской голос.

— М? — чуть слышно протянула она.

— Долго будешь киснуть?

— Уже иду.

Виктория глубоко вдохнула раскалённый воздух и медленно выдохнула его, представив, что вызывает этим ветер. Ветра не появилось. Она с усилием вытянула ступни из песка и медленно направилась к палаткам.

Там уже собралась вся команда: анатом Ван, геолог Ларри, её подруга историк Алина и во главе стола, салютуя ей стаканом воды, её муж, архитектор Искандер.

— Как водица? — спросил он. — Мы боялись, ты уже не возвратишься.

— В самый раз для купания, — Вика смахнула пот с висков. — К счастью, Ларри очень вовремя спас меня от утопления. Мы здесь закончили?

— Ага, — кивнула Алина. — Мы сделали свою домашку, теперь их очередь.

— Да, команда восстановления уже приняла мои чертежи, — кивнул Искандер.

— Во вторник сдаёмся, — прогремел Ларри из самого тёмного угла палатки. Если бы не белые зубы и яркие голубые глаза, его невозможно было бы рассмотреть во тьме.

— Вот и славно, — Виктория рухнула в кресло. — Больше не могу работать на солнцепёке.

— А мой геномод отлично спасает! — откликнулся геолог.

— Ты просто мошенник, — простонала она в ответ. — Мне уже не помогает ни кондиционируемая футболка, ни крем. Посмотри, ещё пару дней и наш цвет кожи сравняется! — она продемонстрировала свои загорелые ноги.

— Никогда, — хохотнул Ларри. — Ты же красная, как помидора! Тебя спасут только моды.

— По-моему, проще потерпеть месяц-другой, чем переносить все ужасы вживления.

— Это какие?

— Шприцы, ломку и недели с температурой, пока они приживутся.

— Тупизм! Ну кольнули, ну, пропотел пару дней и что? Кактус-вопрос! Раз-два и готово.

— То-то ты так долго от них отходишь!

— Нужно ж время, смириться с новой кожей. Вот ты всю жизнь дышишь воздухом и, бац, пора переходить на жидкий кислород. Это в голове, — Ларри постучал себя по лбу.

— Все вы так говорите.

Алина прыснула:

— Хотела бы я глянуть, какой ты выберешь.

— Слепоту! Чтобы не видеть ваших довольных лиц! — огрызнулась Вика.

— Выпей воды, тебе станет лучше, — к ней подошёл муж, протягивая флягу. — Прохладная, но не ледяная, как ты любишь.

Виктория, тяжело дыша, кивнула и принялась жадно пить воду. Залпом, не отрываясь от горлышка, она осушила фляжку и вернула Искандеру. Он сел на пол рядом с ней и положил голову на её колени.

— Не надо, жарко, — недовольно поморщилась она.

Муж поцеловал её загорелое бедро и облокотился о кресло.

— Сафия сегодня обнаружила мумию, — бросил из своего угла геолог.

— Они ещё остались?

— Здесь в иле их, наверное, десятки! И все великолепно сохранились, — восторженно вмешался Искандер.

— Кому отправят на этот раз? — ухмыльнулся Ларри. — Все местные музеи уже ломятся от трупов. Превратились в кладбища!

— Кто знает!

— А давайте сходим, поглядим? — предложила Алина. — Они совсем близко, на каре доедем в два счёта!

— О нет, — Вика откинулась в кресле. — Я не вынесу.

— Где твоя панамка? — Искандер озабоченно посмотрел на жену. — Она ведь замечательно охлаждает.

— Да где-то тут, — она стала щупать карманы шортов. — Да, вот она.

Искандер встал, взял панаму и заботливо натянул её на голову жены, аккуратно поправив длинную медную косу.

— Видишь, так намного легче. Каким кремом ты пользовалась утром? Взяла отражающий, который мы купили на прошлой неделе?

— Всё, отстань, — Виктория отмахнулась от супруга и поднялась из кресла. — Так и быть, поехали, посмотрим на эту вашу мумию.

— Захватить батончики? Мне кажется, ты злишься, потому с завтрака во рту не было ни крошки! — Искандер погладил её по плечу.

— Да, съем по дороге, — благодарно выдохнула она.

Они вышли из прохладной тени палаток, и Вика ощутила всю тяжесть этого дня, которая, словно наковальня, обрушилась на неё солнечным жаром. Она действительно ничего не ела с утра, слишком увлеклась последним экспонатом — очищала деревянный гребень для подготовки к транспортировке. На нём была изображена лошадь. Это было любопытно, ведь традиция украшать гребни фигурками животных относится к додинастическому периоду, как же она попала сюда, в Нубию? Да и лошадь в Древнем Египте появилась лишь с началом Второго Переходного периода.

Ради таких загадок Вика и пошла в археологию. Ещё каких-нибудь тридцать лет назад это была мёртвая профессия, теперь же, с восстановлением Великого Наследия Земли, археологи стали чуть ли не самыми востребованными специалистами. Первый десяток лет в профессии был для Вики настоящим приключением. Со временем тайн становилось всё меньше, и в пене дней она порой забывала, почему выбрала именно эту стезю, а не стала охотницей за костями инопланетных ископаемых в колониях.

Коллеги разместились в просторном открытом каре и двинулись к соседнему квадрату раскопок.

— Всё равно, жить без геномодов тупо! — Ларри сидел на переднем кресле, закинув ноги на панель.

— Это выбор Виктории, не стоит его осуждать, — Искандер обнял жену за плечи.

— Я и не осуждаю. Я говорю как есть! Это тупо!

— У меня есть мод, — Вика увлечённо уплетала батончик, хмурясь на горячие струи ветра, которые врезались в их кар, так и норовя сорвать её панаму.

— У тебя нейромод. К тому же языковой не считается! — буркнул Ларри. — Человек без него всё равно что неандерталец.

— Как-то ведь люди жили раньше, — возразила Виктория. — Учили языки, обогащали культуру. Да и в колониях чудесно обходятся без всяких дополнений.

— Ага, трата времени!

— Конечно, лучше использовать его для настройки невообразимого перевода твоих ругательств, — подыграл Вике Искандер.

— А что? Вам не нравятся мои лепища и откупорки?

— На нашем языке звучит так, словно ты застрял в яслях, — она переглянулась с подругой.

— А на моём довольно изящно, — пожал плечами Искандер.

— Ван? А тебе, тебе нравятся мои завертелища и рыбцуки? — Ларри воззрился на молчаливого анатома.

— Очень глупо звучит это, но привык я уже.

— Ясно, узколобые вы черви! Сафия говорит: восприятие — это опыт. Могу вам только сочувствовать.

Технология нейромодов заключалась в интеграции знаний и навыков через подачу к мозгу электрических импульсов, сообщавших нейронам новые связи. Языковой мод не просто органично переводил иностранную речь, но и помогал вникнуть в оттенки значений слов собеседника даже на родном наречии. В прошлое ушла расшифровка смыслов, которые предают сказанному люди, в зависимости от своего прошлого и восприятия темы беседы. Ссор из-за недопонимания больше не возникало. Можно было бы назвать это своего рода семантической эмпатией. На практике же это стало способностью правильно воспринимать суть чужой речи. Нейронные модификации влияли на различные участки мозга, позволяя улучшить память или оперативно изучить новые области науки, искусства, истории и даже усовершенствовать навыки в физических практиках.

Генетические моды работали иначе, взаимодействуя с химией организма. Наноботы, вживлённые инъекцией, проникали в структуру ДНК и изменяли её. Они воздействовали на гены, подстраивая их под необходимые улучшения. Так можно было поменять цвет своей кожи, волос или глаз, выработать переносимость к разным климатическим условиям и даже облегчить привыкание к притяжению других планет.

Кар скользил по пескам вдоль осушенных берегов водохранилища Насер вверх по Нилу в сторону второго порога. Восстановление долины двигалось полным ходом. Вика не всегда разделяла решения Международной Комиссии по Древностям, демонтаж советской ГЭС представлялся ей таким же покушением на историю, как и затопление памятников Нубии в позапрошлом веке. Ей было любопытно, за кем последнее слово: какая часть наследия человечества оценивалась как значимая, а какую обесценивали. С другой стороны, ей намного больше нравилось исследовать артефакты далёкого прошлого, чем скучать по эпохе двадцатого века.

Другая группа исследователей во время поисков заброшенных гробниц георадиолокацией обнаружила в пятом квадранте уплотнение почвы, похожее на захоронение. Проводя осторожные раскопки, они нашли тело, скрытое под слоями песка и ила, копившегося возле дамбы из-за недостатков конструкции плотины. Ещё несколько десятков лет назад никто бы не обратил внимания на столь скудную находку. Сегодня же вес придавался любому, даже самому крошечному открытию.

— Если ты такой противник прогресса, как ты выносишь свой нейроинтерфейс? — рыкнул Ларри, вырвав её из размышлений.

— Это другое.

— Да то же самое, — махнул ручищей геолог.

— Нет, моя линза никак не меняет биологию. Надела один раз, и ходи. Очень удобно.

— Ага, а снимать-то пробовала?

Вика повела плечом.

— То-то и оно! Она растёт вместе с глазом, когда ты её натянула? Лет в шесть?

— В восемь, — гордо ответила она.

— Вот и считай. Сколько уже? Тридцать с гаком лет. Да она часть тебя.

— Могу снять в любой момент!

— Придётся к доктору идти. Хочешь свободы, надо снимать хотя бы раз в год. А так, — Ларри покачал головой. — Считай, тот же нейромод.

— Просто неинвазивный, — кивнул Искандер.

— В том-то и дело, — продолжила Вика. — Это не изменение генов, не воздействие на нейроны. Просто линза. С вашими модами скоро можно будет и человеком-амфибией стать.

— Да уже можно, было б желание. Как ты вообще живёшь в современном мире, непонятно!

— Я не сужу. Каждый сходит с ума по-своему.

Геолог хмыкнул.

— Как будто судишь!

— Слушай, делай что хочешь. Я уже привыкла, что в каждом длительном проекте ты меняешься, как хамелеон.

— Но это же логично! — не унимался тот. — Вот ты страдаешь от жары, а мне нормально.

— Только нам всегда приходится ждать, когда пройдут твои отходняки после каждого мода.

— Две недели — это пустовина! Всё равно в это время мы занимаемся канцелярщиной.

— Как скажешь, — Виктория поправила съехавшую панаму. — Просто мне это не нужно.

— А мне даже по кайфу этот лук, — Алина похлопала Ларри по плечу. — Твоим скандинавским скулам и носу очень идёт иссиня-чёрный!

— Почему цвет глаз не поменял? — фыркнула Вика.

— На оптические моды нужно больше времени, — насупился геолог. — Да и тупо, можно просто на линзе поменять настройки.

— Теперь щуришься, как Ван.

— Не щурюсь я, — бросил анатом, увлечённый разглядыванием однотипного пейзажа.

Алина не сдержалась и захихикала, прикрыв пышные губки ладонью.

Кар легко бежал по пескам, поднимая клубы пыли. Впереди показались серые палатки их коллег.

— Приехали, — констатировал Ларри.

Из-по навеса им навстречу вышел вытянутый худощавый человек и махнул длинной рукой. Кар остановился рядом с другим таким же, и исследователи высыпали на раскалённый песок пустыни.

— Чёрт, здесь совсем пекло, — Вика закатила глаза.

— Да, мы спасаемся только в подземелье. Нил ещё не успел в достаточной мере озеленить эти земли, — к ней подошёл приветствовавший их коллега из другой группы, археолог Дан. — Слава богу, мы почти закончили.

— Где Сафия? Давайте, хвастайтесь вашей мумией! — скомандовал Ларри.

— Она всего одна? — удивился Искандер, последовав за остальными к расчищенному углублению в земле.

— Да, нашли её с дрона, — ответил Дан, указывая на вмонтированные в осыпающийся грунт ступени. — Она потрясающе сохранилась.

— А где ребята? — удивилась Алина, глянув за спину археологу.

— Они внизу. Консервируют нашу подругу.

В узкой пещере было прохладнее, но слишком душно из-за недостатка свежего воздуха. Трое специалистов колдовали над скукоженными останками в центре маленькой комнаты. По краям громоздились металлические подпорки, укреплявшие вырытую яму, посередине на аккуратно расстеленной полимерной простыне лежало тело.

— О, привет! Возьмите маски, — кивнула серьёзная женщина, склонившаяся над телом. Это была Сафия, монументальная жена Ларри.

Дан выдал вновь прибывшим респираторы.

— Воздух обеззаражен, но если будете любоваться Нафрит, лучше не рисковать, — объяснил он.

— Нафрит? — удивился Искандер.

— Эти ублюдки всем своим мумиям дают имена, — раскатисто хохотнул Ларри, стены гробницы содрогнулись.

— Да, — кивнул Дан. — Нафрит — значит девственная, она сохранилась чудесно.

— Сколько ей? — спросила Алина, подойдя к столу с останками.

— Тысячи три с половиной, думаю я, — предположил Ван.

— Да, она из Нового Царства. Анализ говорит, жила при Тутмосе II.

— Любопытно, наши находки позднее.

— Да, тогда присоединяли Нубию. Думаю, это беглая кушитка.

— Отчего она умерла?

— Похоже, от истощения. Никаких повреждений пока не нашли, черепная коробка не пострадала.

— Повезёте её вы куда? — Ван взял у коллеги перчатки и принялся тщательно их натягивать.

— В мед, — коротко бросила анатом Сафия.

— Это зачем?

— Будут оживлять, — пискнул маленький геолог Кен.

— Да ну?! — громогласно удивился Ларри.

— Я думала, это всё ещё неэтично, — подняла брови Виктория.

— Почему? В прошлом году приняли закон о посмертии.

— Знаю, но я думала, это распространяется на тех, кто мёртв не больше пары суток.

— Для нас да, — Сафия поправила маску. — Но Комиссия по Древностям получила квоту на оживление хороших экземпляров давно усопших. К счастью, настолько сохранившихся мумий на планете единицы.

— Ужас, — покачала головой Вика.

Спёртый воздух пещеры и тесная маска действовали на неё удушающе, а мысль о воскрешении мертвецов вовсе подвела черту под последними надеждами на хорошее завершение дня. Её замутило.

— Что ужасного? — спросил Ларри.

— Какой в этом смысл? Почему бы не оставить мертвецов в покое?

— А как же научное знание?

Виктория сглотнула, волны тошноты подкатывали всё настырнее.

— Ты в порядке? — Искандер поддержал её за локоть. — Может, поднимемся?

Она закивала и, пошатываясь, двинулась к лестнице.

Супруги вышли на поверхность и спрятались в палатке, где на полную мощность работали кондиционеры.

— Получше?

— Да…

— Вот, — Искандер взял стакан и наполнил его водой из кулера.

Вика выпила её залпом и попросила ещё. Голова была ватной, тошнота немного отошла. Дышать стало легче, но в висках ещё колотило. Перед глазами отпечатался образ иссушенной временем мумии. Серо-жёлтая в чёрных пятнах кожа обтянула хрупкие тонкие кости. Острые скулы выпирали из-под натянутых барабаном щёк. Глаза сомкнуты, рот, казалось, был чуть приоткрыт. Она видела мумии и раньше, да что там, сотни мертвецов прошли через её руки. Но ко всем ним она относилась как к отпечаткам прошлого, представляя их живые образы, как смутный обрывок истории. Здесь всё было иначе. Дав сознанию на секунду представить, как эти кости обрастают плотью, как раскрываются глаза, она открыла ящик Пандоры. Призрак обрёл черты сущности, одновременно похожей на человека, и так далёкой от всего человеческого.

— Воскрешать мертвецов? — она посмотрела на мужа. — Они серьёзно?

Тот пожал плечами и сел рядом, отпив из своего стакана холодной воды.

— Я читал, что учёные нашли способ восстанавливать отпечатки электрической активности в давно мёртвом мозгу. Правда, я думал, что Египтяне извлекали все внутренности, в том числе и мозг. Откуда они будут брать свои отпечатки?

— Естественная мумификация, — покачала головой Вика.

— Видимо, именно поэтому она так важна.

— Кощунство.

— Прогресс, — мягко улыбнулся Искандер.

— Ладно, это не моё дело. Пусть воскрешают кого хотят!

В палатку вошли яростно спорившие Ларри и Алина. Похоже, не соглашались они по той же причине, которую обсуждали супруги. Геолог настаивал, что естественно мумифицированные тела были идеальным материалом для новых исследований механизма смерти. Алина же была уверена, что никакая мумия не может быть возвращена к жизни, поскольку мозговая активность угасла слишком давно.

— Остолопина! — Ларри обрушился на маленькую табуретку в углу палатки. — Ты что, не читаешь актуальных исследований? Уже провели полное восстановление плоти по ДНК у итальянской мумии, которую нашли в прошлом году. Это уже половина пути!

— Ты не сможешь восстановить мозг в том же состоянии, с теми же мыслями, которые были в момент смерти. Слишком давно.

— Я геолог, не смогу объяснить тебе матчасть, — ревел Ларри, сверкая ледяными глазами. — Это к жене.

— Вот и замолкни тогда, — наморщила нос Алина.

— Даже если это возможно, то просто неэтично, — буркнула Вика.

— Шибздец, то есть делать из планеты музей для тебя норм, а воскрешать трупы уже перебор?

— У меня нет проблем с восстановлением наследия Земли. Все, кому не хочется жить в музее, могут выбрать колонию по вкусу.

— Так подпиши отказ от воскрешения и кури бамбук. Рано или поздно тебя, как ты сказала, оставят в покое!

— Вот и подпишу! Мне достаточно того, что мы не стареем. Жить вечно было бы безумием.

— Брюздишь, как карга!

— Брюзжишь, — поправил его Искандер.

— Нет, я сказал именно то, что хотел сказать!

— Кто ещё старая карга! — у Виктории открылся новый источник сил. — Тебе через месяц стукнет пятьдесят, неужели к этому времени у тебя не появилось здравых мыслей?

— Поживёшь ещё лет десять, и, может, тоже обретёшь прогрессивное мышление.

— Ой, хватит!

— Думаю, нам всем пора по домам. Мы перегрелись, — развёл руками Искандер. — Где Ван?

— Торчит на мумию.

— Ваня внизу, кажется, он запал на Сафию, — улыбнулась Алина, принимая стакан воды у архитектора.

— Она была его профом в универе, — пояснил Ларри. — Не завидую ему.

— Хочешь сказать, этому крашу уже двадцать лет?

— Типа того, — геолог потёр нос и встал с крошечной табуретки. — Я готов. Позвать страдающего?

Через десять минут кар мчал компанию коллег к раскинувшемуся на берегу Нила зелёному Асуану. Они ехали вдоль воды, наслаждаясь прохладным бризом, поднимавшимся с реки. Полчаса молчания, утомлённого спорами о находке мумии, нарушил печальный Ван:

— О Кеплере-47 слышали вы?

— Вчера читал, — бросил хмурый Ларри. — Очередная желтуха.

— Неверно это совсем, — покачал головой анатом. — Назад месяца три оттуда начали приходить радиосигналы. Похоже, там когда-то была цивилизация.

— Сколько там пилить до этой системы? — спросила Алина. — Миллиарды световых лет?

— Всего три с половиной тысячи лишь, — улыбнулся Ван.

— Сигнал как раз для наших египтосов, — мрачно добавил Ларри.

— Тоннель открывать хотят туда, — мечтательно сказал анатом. — Сохранилась ли цивилизация, проверят.

— Разверзнут жерло ада, пусть не дивятся, когда полезут твари, — проворчал Ларри.

— В такие моменты я жалею, что не посвятила жизнь мечте детства, — вздохнула Вика. — Сейчас была бы в первых рядах исследователей.

— Не жалей, — Искандер погладил её колено. — Зато ты здесь, с нами, делаешь по-настоящему важное для человечества дело, восстанавливаешь память предков!

— Ну да, — мрачно кивнула она.

— Три тысячи лет? — с сомнением протянула Алина. — Что с нами будет в пятом тысячелетии?

— Свалим отсюда, оставим красивый музей, — предположил Ларри. — Иначе на фига мы работаем?

— Слышала, на конфе на следующей неделе будут об этом говорить. Сейчас всё как-то уж слишком секретно.

— Найдут цивилизацию, сразу растрезвонят, — махнул рукой Ларри. — Нет там никого. Наверное, очередной квазар, или что там нам всегда сигнализирует?

— На сигнал обычный не похоже было это, — покачал головой Ван.

— Значит, сдохли все уже.

— Мы ведь все едем на Универсариум? — спросила Вика. — Представлять наш отчёт о последних находках.

— Да, приглашены все, — ответил Искандер.

— Я не поеду, — геолог скрестил руки на груди. — Там будут эти недоумки из колоний.

— Тьфу, Ларри! — возмутилась Алина, ткнув его в бок. — Нельзя так говорить! В колониях делают много открытий.

— Да, а ещё они стареют и умирают в семьдесят лет. По их меркам я бы уже был седым бородовиком.

— Тебе только пятьдесят, — возразила Виктория. — Даже по критериям колоний ты ещё в полном расцвете сил. Особенно с этим цветом кожи.

— Да заткнись. Они там все расисты и фашисты. Слышали про их междоусобные войны?

— Это был невооружённый конфликт, — уточнил Искандер. — Не смогли найти компромисса по поводу размещения солнечных станций.

— Спор это просто, — кивнул Ван. — Не умер никто из-за этого.

— Из-за этого, может, и никто! Зато у них гетто, убийства, насилие и экстремисты, — не соглашался Ларри.

— То есть правительства Земли тебя вполне устраивают? — спросила Вика.

— Мы хотя бы не живём на пороховой бочке!

— Зато едем на шеях колоний, как средневековые князья. Если бы ещё все соглашались между собой! Нонсенс, что там больше единства, чем на Земле. Нас только одно и объединяет — страсть к древностям. И то, не можем поделить накопанные кости. Будто без них мы перестанем считаться людьми.

— Уж лучше тусоваться в музее, чем трястись за свою жизнь каждую секунду. А как вам их Иишки? Они же узаконили браки с нейронками! А роботы? Они что, не читали фантастику? Пусть только попробуют приволочь на Универсариум одного из этих уродов!

— Эти уроды, вообще-то, убираются в твоей квартире и делают всю грязную работу даже на Земле.

— Они хотя бы не выглядят людьми. Моя кухня не может надеть бикини и крутить задом, а мой пылесос не рассуждает на философские темы, пока сосёт мой пол! Дебилизм полнейший, дать машинам такое направление развития!

— Это их дело, на Земле это по-прежнему запрещено, — пожал плечами Искандер. — Тебе нечего бояться.

— Ага, послушаю тебя, когда роботы захватят мир! Им будет по фигу, запрещены они в нашем музее или нет. Возьмут и натравят моего Мойдодыра на меня! Колонисты — тупоносые фрики.

— Хорошо, мы тебя не возьмём, — сдерживая улыбку, подбодрила его Виктория.

— Ну уж нет! Теперь придётся ехать! Вас же там задавят! Вы их видели? Австралопитеки!

— Способность сверх у тебя, разговор любой превращать в войну, — качал головой Ван.

Кар остановился на цветущей улице возле музея Нубии, припарковавшись в ряду остальных машин археологической инициативы. Опускались сумерки, жара спадала. Улицы пустели, местные спешили ужинать, беря перерыв перед вечерними прогулками.

— Ну всё, до понедельника, — отсалютовал компании Ларри.

— Ты разве не идёшь в субботу на выставку? — Алина схватила его за руку.

— Нет, буду напиваться все выходные. Устал от вашей компании.

— Вот так повезло нам! — бросила Вика.

— Воздержусь я тоже, — Ван выбрался из кара и отряхивался от пыли тяжёлого дня. — Печалит искусство современное меня.

— Ладно, тогда до скорого! — помахала коллегам Алина. — Но вы же идёте? — обратилась она к супругам.

— Как мы можем это пропустить! — округлил глаза Искандер. — Слышал, будет трансляция запуска очередной скульптуры.

— Да, мы изголодались по живому искусству, — Виктория взяла мужа за руку. — От древностей иногда тоже стоит отдыхать.

— Супер-пупер! Значит, встретимся там! Начало в шесть?

— Да, будем строго ко времени, — Искандер с улыбкой показал на запястье, будто когда-то носил там часы.

Они распрощались и пошли по остывающим улицам домой. Вика, наконец, выдохнула весь зной этого дня. Муж взял её под руку и предложил пройтись через Фарьяльский сад, откуда открывался прекрасный вид на Нил и остров Элефантина. За последние сто лет парк так разросся, что занял большую часть побережья. Супруги вышли к воде и пошли вдоль набережной. По реке курсировали разноцветные фелуки, возвращали пассажиров домой и ютились у островов, опуская паруса до солнечного утра завтрашнего дня.

— Поужинаем дома? — спросил Искандер.

— Да, у меня нет сил никуда идти.

— Утром видел пару созревших помидоров! Как я буду скучать по этой нашей обители. Хоть все и поют дифирамбы современной домашней гидропонике, ничто не сравнится с огородом под открытым небом!

Вика молча покивала.

— Хочешь, сделаю салат из этих красавцев с бурратой, которую вчера привезли?

— Как скажешь, я согласна на всё, лишь бы перевести дух.

Закат растаял в тёмной звёздной ночи, зажглись фонари, и трудный день подошёл к концу.

3 Рудольф

Станция развёртывания червоточин мерно вращалась на экране мостика. Рудольф сидел в своём кресле, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику. Он помнил, что там поддерживается земная гравитация и излюбленные землянами двадцать два градуса выше нуля. Это было скверно — придётся постоянно чувствовать себя утомлённым и страдать от жары, ведь привыкание организма даже к незначительным переменам требует времени, даже если ты — напичканный геномодами землянин. Эти мысли роились где-то на краю его сознания, полностью поглощённого предвкушением открытий. Конечно, сразу ринуться в тоннель к Кеплеру-47 никто ему не позволит, как бы он ни сгорал от желания. Однако это был важный первый шаг, и приходилось мириться с промедлением и бюрократией.

Стоило полевой лаборатории стыковаться со станцией, как Рудольф почувствовал пять лишних килограммов своего веса. Отстегнувшись, он поднялся, хотя хотелось вскочить, и пошёл к шлюзу, привыкая к новой силе тяжести, хотя всё тело требовало бежать. По ту сторону его уже ждал Фирсов, потирая пухлые ручонки, точно надоедливая муха. В личном интерфейсе Рудольфа мгновенно подсветилась навигация станции. Рядом с коллегой зажглась иконка с именем, над головой появились рожки, когда-то давно пририсованные Абелем ради мелкого хулиганства. Они помогали смотреть на физика чуть менее раздражённо.

— Рудик, ну, наконец-то! Я уж думал, ты не прилетишь.

Абель молча кивнул коллеге, не протягивая руки. Он знал, что у прощелыги всегда были холодные и влажные, как мёртвые рыбы, ладони.

— Небось, весь извёлся? Скоро-скоро! Уже начинаем. Пойдём-пойдём, — Фирсов схватил его за локоть и потянул за собой в сторону командного отсека.

Они прошли в огромную лабораторию, усеянную экранами, голограммами и испещрённую множеством иконок интерфейса. По периметру напротив стен-дисплеев сидели на высоких стульях люди в белых халатах. В центре над круглым столом сияла проекция станции. Рудольф почувствовал лёгкий укол паники, тревога всегда сжимала его внутренности, стоило оказаться в многолюдном месте. Прощелыга юркнул к центральной голограмме и хмыкнул:

— Опять косит, — и уже громче: — скорректируйте угол и запускайте.

На проекции из центрального цилиндра станции начал медленно выдвигаться ствол генератора экзотической материи. Абель зачарованно смотрел на голограмму, позабыв о толпе окружавших его людей.

— Что, отличный материал для лекции, а? — подмигнул ему Фирсов. — Ты же ещё не видел этой красоты вживую?

— Можно подумать, ты видел, — буркнул Рудольф.

Он бывал на станции несколько раз, но этот был первым во время запуска. Тоннелей не открывали уже десятки лет. Последнюю червоточину к системе Трапписта-1 запустили, когда ему было девять лет.

— Да-да, конечно, я тоже слишком молод, чтобы быть свидетелем. Но крайне хорошо знаком с процедурой, — хихикнул Фирсов. — К тому же слежу, чтобы не схлопнулись остальные.

Генератор на проекции остановился.

— Все системы в состоянии готовности, — отчитался кто-то из толпы в белых халатах.

— Это хорошо, хорошо, — покивал прощелыга. — Давайте всё же запустим повторную диагностику, — его глазки бегали по проекции, то расширяясь, то прищуриваясь.

Абель отошёл от центрального стола и нашёл экран с данными о поддерживаемом в наведении тоннеле Эйнштейна-Розена. В нижним левом углу сияла розовая рамочка с предупреждением об аномалии. Он приблизился и пробежался по данным. Действительно, всё было в порядке нормы. Откуда же этот эффект?

Пока он размышлял, техники провели диагностику и отчитались перед Фирсовым. Рудольф повернулся, услышав звонкий голос коллеги, прорезавший мерный шум рабочих разговоров.

— Всё готово, приступим?

Все мгновенно замолчали, в разлившейся тишине стало слышно, как урчит лишённый завтрака желудок Абеля. Он поджал губы и скрестил руки на груди, пытаясь подавить досадный призыв организма.

Начался последовательный отчёт о готовности систем, после чего пошёл обратный отсчёт. У Рудольфа внутри всё сжалось и тяжело забилось сердце. К этому моменту он шёл всю свою жизнь, ради этого вложил долгие годы в учёбу и постоянное развитие. Поэтому он, борясь с собой, преподавал и участвовал в чужих исследованиях. Стал докой в массе научных дисциплин, чтобы быть незаменимым. Давил собственное эго, ходил по советам и спонсорам, выбивая гранты и финансирование. Для этого построил свою базу на Трапписте и самый лучший телескоп в колониях. Он жил ради этого мгновения. Этого и череды последующих. От того, что он увидит по ту сторону, зависел его рассудок.

— Шесть, пять, четыре, — громогласно отсчитывала система.

«Три, два, один», — сокрушительными ударами отдавалось в груди.

— Запуск успешно произведён, — отчитался механический голос.

— Ребята, поехали, — фальцетом взвизгнул Фирсов.

На проекции, казалось, ничего не происходило. Несколько секунд Рудольф был уверен, что никакого запуска не произошло, червоточины не будет. За эти мгновения он чуть не сошёл с ума. Однако, присмотревшись, увидел, как в отдалении от голограммы станции рос крошечный шарик.

— Тоннель инициирован, — кивнул Фирсов. — Стабильность?

— Поток стабилен, — ответил ему кто-то. — Сфера сбалансирована. Рост под контролем.

Абель облегчённо выдохнул. Только сейчас он понял, что кулаки сжаты, костяшки пальцев напряжены добела, а по лицу и спине струятся ручейки пота. Должно быть, он выглядел как первобытный недоумок, наряженный в деловой костюм. Рудольф расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Он бы и пиджак снял, но тогда уж точно все заметят, что на нём сухого места не осталось.

Следующие несколько минут все, замерев, наблюдали за экранами и проекцией, страшась дыханием нарушить ход процесса. Время шло, сфера на голограмме росла. Когда генератор остановился и тоннель принял должные размеры, по помещению прокатилась волна облегчённых вздохов.

— Червоточина стабильна, — отчитался голос системы.

— Убрать генератор, — сказал Фирсов, бледный как полотно, он стоял у главной проекции, страдая от одышки и протирая влажный лоб платком.

Рудольф подошёл к проекции, червоточина сияла двумя незнакомыми звёздами: большой и маленькой. Казалось, всё было в порядке как минимум на первый взгляд.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил он у Фирсова.

— Сейчас узнаем, — пыхтя, ответил тот. — Характеристики исходящего излучения? — прощелыга глянул через плечо.

— Излучение стабильно, — отозвался некто позади них. — Постойте, — озадаченно добавил голос, — оно какое-то нечёткое.

— Что ещё это должно значить? — фыркнул Фирсов.

— Сами посмотрите.

Сфера на проекции увеличилась в несколько раз, и стало очевидно, что изображение космоса по ту сторону искажено мелкой рябью, едва заметной невооружённым глазом.

— Это что за чертовщина? — обомлев, прошелестел прощелыга.

— Твои незначительные эффекты запутанности, — покачал головой Абель, вглядываясь в подёрнутую лёгкими волнами гладь сферы тоннеля.

— Этого не может быть, это невозможно! — взвыл Фирсов.

— Покажи мне излучения нейтрино, — скомандовал Рудольф.

— Выведите на экран нейтрино, — дрожащим голосом повелел физик, казалось, его вот-вот хватит удар.

Поток элементарных частиц выглядел таким же шумным, как и остальное излучение. Словно вместо одной системы Кеплера-47 по ту сторону был сразу миллиард наложенных друг на друга двойных звёзд.

— Это не может быть Эверетт, — прошептал под нос Рудольф и спросил громче: — Артефакт расстояния? Вероятно, стоило последовать методу, предложенному Шмидт?

— Это устаревшая концепция и слишком уж затратная, — вздохнул Фирсов.

— Три с половиной тысячи световых лет. Это в восемьдесят восемь раз дальше, чем Трапписта-1, а он уже в три раза дальше первого тоннеля к Тигардену.

— Мы провели все расчёты, прогноз был кристальным. Да и потом, если бы мы начали рыть галактику своими кротовинами, к твоему Кеплеру добрались бы только в следующем веке. Такие энергии можно достать разве что у чёрных дыр. Не ты ли настаивал на скорейшем исследовании системы? — Фирсов лукаво посмотрел на коллегу.

Абель отмахнулся и продолжил буравить взглядом проекцию червоточины.

— На остальных частотах такой же бардак? — спросил он.

— Увы, — физик одёрнул от лица платок, тот был уже насквозь мокрым.

Рудольф даже не пытался избавиться от струившегося по лицу пота, капли падали на стол, собираясь в маленькие лужицы.

— Ну и духота тут у вас, — досадливо вздохнул он.

— Доктор Фирсов, какие будут указания? — к ним подошёл молодой мужчина с настолько гладким лицом, что в нём можно было увидеть своё отражение.

— Пока собираем данные. Посмотрим, может, что изменится.

— Пф, — мотнул головой Абель. — Нужно отправлять дроны.

— Да-да, — Фирсов мелко кивал. — Дроны. Давайте переведём дух и займёмся этим, — он суетливо лазил по карманам в поисках другого платка. — Выведите пока парочку на орбиту.

— Вывести два научных дрона на орбиту сферы тоннеля? — уточнил юноша.

— Ага, выполняйте, — махнул Фирсов и обратился к Рудольфу: — Пойдём-ка перекурим.

— Я не курю.

— Ну да, чаю попьёшь. Какой там ты любишь, сладкий пуэр?

Абель кивнул, недовольный тем, что прощелыга умудрился запомнить его предпочтения. Они вышли из научной лаборатории и направились в кафетерий. Рудольф шёл, ощущая себя внезапно потолстевшим, отчего ещё меньше хотелось думать о еде, хотя желудок по-прежнему сжимался в голодных судорогах. Фирсов прошёл мимо пустых столиков в дальний угол кафе. Там взгромоздился на высокий табурет и вызвал меню.

— Надо немного окофеиниться, — он ткнул пальцем в нужную строчку.

Рудольф взял воды, он принимал пищу исключительно на своей территории.

— Ты не против? — Фирсов извлёк из нагрудного кармана тонкую сигарету и зажигалку.

— Кури, — махнул Абель.

— Итак, — прощелыга дрожащими пальцами пытался прикурить, от этого тревога Рудольфа только усиливалась, он раздражённо отобрал у Фирсова курительные принадлежности, прикурил и протянул сигарету коллеге.

— Да-да, спасибо, — мелко закивал тот, вдыхая ядовитые пары. — Это единственное, что успокаивает нервы.

— Что думаешь делать?

— Делать? А что тут поделаешь? Будем собирать данные, анализировать и снова собирать.

— Думаешь, дроны смогут пересечь горизонт?

— Ну да, наверняка. А что с ними будет?

— Чёрт его знает.

— Может, у них там защита какая-то? Сигнализация от проникновения.

— Сигнализация, — повторил Абель, продолжая размышлять об увиденном. — Думаешь, это искусственные эффекты?

— Ну да! Естественно! А ты что, считаешь, что это какой-то новый закон физики, запрещающий протыкать пространство на дальних расстояниях?

— Нет, — он покачал головой.

— Хорошенькое дельце! Тогда к прославленному открытию Шмидт нужно сделать приписку: пространство и время — интерфейс нашего восприятия, который легко можно обойти математикой высших размерностей, но только на расстоянии сорока световых лет. Это уже и не закон никакой, а так, студенческое допущение.

— Не думаю, что это связано с законами физики. Но допускаю, что это может быть космической аномалией, с которой мы просто ещё не имели дела. Мы ведь не открывали червоточин к чёрным дырам? И твоя излюбленная тёмная материя по-прежнему остаётся тёмной.

— И энергия.

— Да.

Фирсов присосался к сигарете и, не выпуская её из пухлых губ, выдыхал плотные клубы дыма. Из столика появился их заказ, прощелыга мигом схватил кофе и осушил чашку в два глотка, по-прежнему держа сигарету в уголке рта. Абель взял воду и покрутил её в руке.

— Нужно запускать дрон.

— Ага, дай, хоть докурить!

Когда с сигаретой было покончено, они поднялись и вернулись в лабораторию. Стакан воды остался нетронутым.

К проекции сферы тоннеля летели две едва заметные точки. Они вышли на орбиту с разных сторон червоточины и остановились. Фирсов запросил данные и, убедившись, что аппараты в порядке, отдал им приказ пересечь горизонт кротовой норы. Точки двинулись к тоннелю. Рудольф, задержав дыхание, следил за мерцанием голограммы. Через несколько минут дроны преодолели горизонт и растворились за ним.

— Что за ерунда, — прорычал Фирсов. — Мы получаем данные?

— Связь с дронами потеряна, — практически одновременно отчитался кто-то из лаборантов.

Он приблизил места входа ботов — их и следа не осталось.

— Как такое возможно? — сокрушённо поразился Фирсов.

— Повторите запись, — попросил Абель и увеличил место пересечения горизонта одним из дронов.

Тот приблизился к сфере и за доли секунды, поглощённый рябью, растворился. Точно капля краски в стакане воды.

— Ересь! — взвизгнул прощелыга. — Он просто исчез!

— Не просто, — Рудольф поджал губы. — Он растворился.

— Как в кислоте, — прошептал коллега.

— Как в ряби на озере.

— Что-то не так с экзотической материей? Но данные были превосходные!

— Что-то не так с пространством по ту сторону, — разъяснил ему Абель. — И мы понятия не имеем, что именно. Нужен дрон на тросе. Организуешь?

— Где ж я найду тебе такой трос? Придётся подойти в непосредственную близость к тоннелю. Я не готов терять свои научные шаттлы!

— Я могу.

— Ты что?

— Я подлечу на полевой лаборатории вот сюда, — он ткнул в место рядом с точкой исчезновения дрона. — И запущу бот на тросе. Моего троса хватит.

— Ты больной! Даже если Научный Совет даст разрешение, я сам буду против! Это же самоубийство!

— Я не буду пересекать горизонт, — спокойно добавил Рудольф.

— И что? Ты будешь прикреплён тросом к боту, кто знает, что случится? Вдруг тебя затянет?

— Обязательно получать разрешение от Совета? — нахмурился Абель.

— Естественно! У нас расписан план, и таких чудес в нём нет! Нужно составить отчёт, направить его в Совет, они оценят риски и предоставят решение. И не факт, что отправят тебя!

— Меня уже одобрили для экспедиции к системе.

— Это одобрение было дано без учёта новых данных! И потом, у тебя ещё нет команды.

— А если мы придержим эти данные? — он серьёзно посмотрел на коллегу.

— Ты просишь меня нарушить директивы? Да я же полечу с работы!

— Не вижу никаких нарушений, всё в порядке сбора подробной информации об аномалии. Ты делаешь из мухи слона.

Фирсов судорожно водил мокрым платком по бледному лицу, пытаясь собрать мысли воедино.

— Ты сумасшедший!

— Нет. Это ты идиот.

— Ну спасибо, Рудик, и это после всего, что я для тебя сделал! — физик в отчаянии закатил глаза.

Абель резко развернулся и направился вон из лаборатории.

— Ты куда? — завопил Фирсов.

— На свой корабль. Запущу своего дрона, раз ты такой трус.

— Я не разрешаю!

— А я и не прошу твоего разрешения.

Рудольф сомневался, что кто-то сможет его остановить — он не нарушал никаких правил. Пересекать горизонт не собирался, только провести необходимый эксперимент. Что сделает Фирсов? Расстреляет его из генератора экзотической материей? Он ухмыльнулся и большими шагами поспешил по коридору к своему кораблю, совершенно позабыв о лишних пяти килограммах веса.

Когда он вышел из шлюза в полевой лаборатории, нейросеть мгновенно вывела на динамики коридора запись пронзительных криков Фирсова, решившего попытаться остановить Абеля.

«Ты не посмеешь! Я звоню в Совет! Они лишат тебя всех грантов и отберут твой красивый корабль. Ты больше в жизни не приблизишься ни к каким значимым исследованиям», — кричал директор станции запуска червоточин.

— Ой, заткни его.

— Кажется, он правда передаёт информацию в Совет.

— Ну и пусть передаёт! Идиот.

— Думаешь, они будут на твоей стороне?

— Уверен, что нет.

— Тогда к чему такая спешка?

— Ты правда тупая? На счету каждая минута. Ты разве можешь спрогнозировать, что с этим тоннелем будет дальше?

— Учитывая аномалии, наиболее вероятные сценарии говорят, что из тоннеля ничего не поступит на эту сторону, а потому время для изучения есть.

— А как насчёт того, что червоточину могут закрыть на том конце?

— Этот сценарий исходит из наличия враждебно настроенного разума в системе Кеплера-47. Расчёты говорят…

— Помню, что разум, скорее всего, не враждебен. Но где в отчётах был такой сценарий? Кто просчитал аномалию? Этот недоумок просто не придал ей значения! А ведь эффекты подобны.

— Руди, давай немного успокоимся?

— Сама успокойся, — Абель ворвался на мостик и вывел на экран увеличенную проекцию тоннеля.

Не успел он сесть в кресло, как нейросеть снова подала голос:

— Ой.

— Что «ой»? — прорычал Рудольф.

— Входящий из Совета.

— Научный Совет решил меня пожурить?

— Нет, звонок от делегата Совета Колоний. С тобой хочет говорить Виджая Чоудари.

— Какого чёрта? — Абель покраснел, хотя пот перестал застилать ему глаза.

— Отклонить?

— Ладно, выводи её сюда.

Через секунду на голограмме мостика появилась седовласая женщина в голубом сари, на голове громоздилась хитросплетённая причёска. Она заговорщически улыбалась.

— Здравствуйте, Рудольф.

— Доктор Абель, — поправил её он.

— Конечно, доктор Абель. Прошу прощения за фамильярность.

Он резко махнул рукой, давая понять, что это не имеет значения.

— У меня на станции есть свой человек, он работает в команде доктора Фирсова, — она выдержала многозначительную паузу. — Я так поняла, что у вас возникли противоречия?

— Этим противоречиям примерно двадцать лет, — пробубнил под нос Рудольф.

— Хочу заверить вас, что Роса на вашей стороне. Если ваши действия будут негативно приняты Советами, хоть научным, хоть высшим, я смогу их отстоять.

Абель непонимающе уставился на голограмму.

— Я хочу сказать, летите к червоточине. Летите и соберите как можно больше данных. Знайте, ваша родная планета верит в вас.

Рудольф скривился, для него Роса-128 b осталась кошмаром, лишившим его родителей. Когда к власти пришли религиозные фанатики, народ встал перед выбором: принять веру, либо убираться с планеты. Родителям улетать было некуда: на Землю колонистам путь был заказан, на Тигардене условия были ужасными — сплошные шахты и рудники, а тоннель к Трапписту-1 ещё не был открыт. Его родители были детьми первых поселенцев с Земли, выросли на Роса и были людьми без особенных регалий: мать — учителем математики, отец — геологом. Так что было решено принять религию. Из огромного списка возможных они выбрали буддизм — самую логичную с их точки зрения. Родители остались на Роса и вложили все свои сбережения в сына, отправив его учиться на околоземную станцию, Универсариум, где Рудольф провёл всё своё отрочество, копя силы и знания, чтобы сделать самое значительное в истории человечества открытие — другой разум. Родителей он больше так и не увидел, они погибли во время бунта атеистов, жестоко подавленного властями колонии. Он считал, что обнаружение другой цивилизации будет ударом под дых для любой религии. Неужели он заблуждался?

— Второй вызов на линии, — шепнула ему в наушник нейросеть. — Это Халльбьёрнсон.

— Ясно. Что-то ещё, госпожа Чоудари? — скрипя зубами, спросил он.

— Нет-нет, не смею дальше занимать ваше время. Исполняйте свой долг перед Богом! — улыбнувшись, наставила она его на прощанье.

Рудольфа чуть не вывернуло наизнанку от последних слов. Как она посмела так исказить причину его страсти? Перевернула всё с ног на голову.

«Старая сучка», — подумал он и приказал нейросети вывести вызов председателя.

— Доктор Абель, — утомлённо выдохнул Халльбьёрнсон, он выглядел измученным, узкое лицо было землистого цвета, ясные глаза подёрнулись поволокой.

— Господин Халльбьёрнсон, — кивнул Рудольф.

— У вас талант выводить из себя директора станции червоточин.

— У него такой же в моём отношении.

— Знаю, — печально кивнул тот. — Доктор Фирсов разослал свои жалобы на вас во все концы человеческого космоса. Масштаб его обиды колоссален. Скажите, вы действительно просто хотите провести эксперимент с запуском зонда на тросе от вашей полевой лаборатории?

— Да. Приближусь к горизонту на безопасное расстояние и отправлю бот на тросе. Лишним это не будет.

— Конечно, не будет, — Халльбьёрнсон потёр виски. — Не знаю, чем вы так раздосадовали Фирсова, простите, доктора Фирсова, но за последствия я, увы, не отвечаю. Давайте так: от имени Совета Колоний даю вам разрешение на эксперимент. Только будьте добры, не выкидывайте никаких незапланированных фортелей, иначе меня могут заставить сместить вас с должности и лишить права на участие в экспедиции к Кеплеру-47.

— Разумеется, господин председатель. Ничего такого в моих планах не было.

— Вот и славно, — кивнул Халльбьёрнсон и отключился.

На экране вновь засияла сфера тоннеля Кеплера-47.

— Готовь зонд, — сказал он нейросети.

4 Виктория

Виктория проснулась разбитой, хотелось проваляться в постели весь день. Искандер уже возился в огороде, не тревожа её мирный сон. Она посмотрела на время, был двенадцатый час. Виктория потянулась, глотнула воды из стакана на прикроватной тумбочке и пошла на кухню. Кофейник среагировал на её подъём и тут же пустился готовить бодрящий напиток. Когда она села за кухонный бар, из него уже поднималась чашка горячего ароматного кофе. Не успела она сделать и глотка, появился Искандер с корзиной свежих овощей и трав:

— Смотри, что огород выдал сегодня! Разве можно представить такую роскошь на Аляске!

Вика отлично помнила, как ругался её муж на северный климат и скудные урожаи домашнего огорода. Ей казалось странным, что эта, так полюбившаяся землянам технология, была настолько недоработана. Не в каждом климатическом поясе удавалось выращивать весь ассортимент посадок. Зато в Египте с этим проблем не было. Огород поставлял столько томатов, авокадо и базилика, сколько их душе было угодно. Вероятно, проблема была в том, что технологию разработали в колонии, где основной зоной обитания были тропики. Во время их работы в Камбодже над комплексом Ангкор местный домашний сад тоже был очень плодовитым. Чего нельзя было сказать о северных районах Земли.

— Да, вчера заметила, что подходят манго.

— Ох, я бы остался здесь навечно! Иногда я жалею о нашем образе жизни, могли бы бросить всё, остепениться, купить этот симпатичный домик, и жить припеваючи! А то всё гранты, экспедиции, разъезды!

— На мой вкус, летом всё же жарковато…

— Брось, если бы ты обзавелась геномодом, перестала бы так критично на это реагировать. Последние пять лет я совершенно забыл о плохой погоде.

Действительно, Искандер с одинаковым энтузиазмом готов был гулять и в снежные морозы, и под беспощадным солнцем пустыни. Всё благодаря поправке гена выносливости. Вике по иррациональной причине не хотелось менять своё естество. Ей было вполне достаточно пары нейромодов, которые вживили ей родители: теперь она могла понимать любой известный человечеству язык, настраивать систему перевода её личной речи, а заодно и лучше запоминать скучные факты. Интересно, знала бы она историю и географию настолько же хорошо, если бы в детстве в её мозг не вмешались? Едва ли.

— Я пока не хочу. Дай мне насладиться хотя бы этим ещё доступным мне страданием. Иначе придётся высасывать причины для депрессии из пальца, как это делает Ларри.

— Как скажешь! — Искандер отставил корзину с дарами огорода и поднял руки в капитулирующем жесте. — Просто я за тебя переживаю.

— Знаю, — Виктория улыбнулась и потянулась к мужу. — За это я тебя так люблю!

Она обняла его и поцеловала в ухо. Признание было искренним, хотя излишняя опека её частенько утомляла.

Пятницу они провели за прогулками по садам набережной, покатались на велосипедах по узким улочкам старого Асуана, и наведались в небольшое бедуинское кафе в порту. В субботу Искандер опять занимался огородом, а Виктория читала последние новости о Кеплере-47. Как раз сегодня открыли тоннель к системе. Её заинтриговал рассказ Вана и, листая ленту с мнениями именитых исследователей, она вновь заскучала о мечте детства. Её воображение рисовало экзотические просторы незнакомых планет с фантастическими пейзажами и диковинными животными. Туземцы с невиданной морфологией тела выходили ей навстречу из поросших неизвестными пурпурными растениями храмов и воодушевлённо рассказывали об истории своих предков, а Вика погружалась в расшифровку тайны их языка, как когда-то в Университете, сидя долгими вечерами за записями, находила связь в фонетике коптского и египетского языков, озвучивая для себя далёкие предания из прошлого. Однако всё это было лишь фантазией, разве она решится покинуть Землю ради таких приключений?

Чаще всего в сводках появлялось упоминание лаборатории доктора Рудольфа Абеля, занимавшейся дешифровкой сигнала. Сам учёный давал краткие интервью, не погружаясь в детали открытия. Лишь время от времени, задумчиво приложив пальцы к щетинистому подбородку, ронял неоднозначные комментарии о природе сигнала.

Ближе к вечеру пришло время собираться на перформанс. Искандер, не скрывая восторга, нырнул в гардероб подбирать подходящий для случая наряд, а Вика, всё ещё витая в мечтах о Кеплере-47, села за трюмо, делая вид, что тоже готовится к вечеру.

Она сидела перед зеркалом и разглядывала своё лицо. За последние двадцать лет она ничуть не изменилась. Такая же ровная кожа, мягкие щёки, ни морщинок, ни новых родинок. Словно застывшая в камне скульптура. Это казалось чем-то заурядным, скучным. В то же время генные модификации, меняющие цвет глаз или структуру вьющихся медных волос, ей виделись каким-то обманом. Словно предательством собственного существа. Её родители состарились, ведь появились на свет ещё до введения разрешения на усовершенствование плода, а прибегать к искусственному замедлению старения отказывались. Использование геномодов не было в почёте в её семье. Она видела, как сморщились их лица, как потускнел взгляд. Это ужасало и внушало трепет. Вика любила каждую складочку, которых с годами становилось всё больше. Иногда она завидовала им, ведь внутренне изменилась до неузнаваемости. Облик же замер, намекая на годы только чуть нахмуренной линией бровей.

Погружённая в мысли, Вика монотонно перебирала украшения, притворяясь, будто не знает, что выбрать. Ей было утомительно наряжаться, ведь она привыкла к простой и удобной повседневной одежде археолога. С другой стороны, эти редкие выходы в свет позволяли хоть немного отвлечься от рутины. В моде на Земле было повсеместное излишество. Это касалось одежды, интерьеров и даже манер. Земляне будто изо всех сил старались подчеркнуть своё высокое положение по сравнению с жителями колоний. На взгляд Вики, это было несусветной глупостью, ведь за пределами планеты уже развилась своя культура, которая не оглядывалась на причуды колыбели человечества. Во всём этом была какая-то ностальгия по ушедшим эпохам. Модники рифмовали современную лаконичную одежду с репликами роскошных украшений королей и королев, хранившихся в музеях всего мира. В Египте в туалете любого уважающего себя денди или кокетки были золотые заколки, инкрустированные цветными камнями, массивные разноцветные бисерные воротники, широкие браслеты и лёгкие, почти невесомые ткани. Изредка появлялись бунтари, пренебрегавшие историческими отсылками в пользу минимализма колониального стиля. За их спинами хихикали и тыкали в них пальцами, невежливо обзывая несчастных пришельцами.

— Думаешь надеть жемчуг? — испуганно спросил Искандер, выходя из ванной в плиссированной шёлковой рубашке с расшитым кушаком в одной руке и плечиками с платьем в другой.

— Что?.. — Виктория посмотрела на руки — она машинально крутила перламутровую нитку, словно это были чётки. — Нет, нет. Просто задумалась.

— К этому льняному платью он не подойдёт, — наставил её муж, повесив выбранный для супруги туалет на трюмо. — Лучше надень ту золотую диадему, которую мы заказывали в прошлом месяце. Она идеально подчёркивает цвет твоих волос. И браслеты, будет роскошно!

— Ладно, — она выдвинула ящик трюмо и достала оттуда копию диадемы Сат Хатхор Иунит.

Украшение, реплику которого Вика держала в руках, когда-то принадлежало одной из дочерей фараона Сенусерта II. Это был обруч с шестнадцатью цветами, инкрустированный лазуритом, сердоликом и зелёным фаянсом. На макушке крепились перья Амона, спереди змея Урей — символ царской власти, по бокам висели шесть длинных золотых нитей. Виктории нравилась эта диадема, она была изящной и лаконичной по сравнению с большинством громоздких украшений, модных сегодня. Правление отца Сат Хатхор считалось мирным, хоть он и продолжал начинание Аменхотепа II по развитию Нубии, несмотря на многочисленные набеги южных африканцев. Такая культурная отсылка ценилась у модников больше, чем сам вид шедевра. Носить сегодня это украшение здесь, в Асуане считалось особенно утончённым.

— Нужно собрать волосы, — вздохнула Вика. — Иначе сваливается.

— Тебе очень идёт, когда ты поднимаешь причёску! Это подчёркивает твою длинную шею!

— Не слишком вычурно? — придерживая диадему рукой, она крутила головой из стороны в сторону.

— Наоборот, уж слишком изысканно, — улыбнулся Искандер и поцеловал её плечо. — Наденешь напальчники?

— В них так неудобно…

— Брось! Мы ведь не будем ничего делать, пальцы тебе не понадобятся.

— Ох, — Виктория отложила диадему и высыпала из шкатулки на стол двадцать золотых напальчников, так ценившихся при дворе Египтян. — Мне кажется, это моветон. Совершенно другая эпоха. Не вяжется по смыслу.

— Моветон — это туфли и клатч одного цвета! Здесь то же самое. Ты что, воображаешь себя женой фараона? Это ведь и есть истинное искусство — сочетать вещи разных периодов! — восторженно повествовал Искандер, раскладывая напальчники по порядку.

Окончив туалет, пара вышла из своего небольшого белого дома в традициях арабской Нубии и двинулась по набережной к музею. Здание утопало в зелени парка. Оно выглядело точь-в-точь как в день открытия в шестидесятые годы двадцатого века. Это наследие Комиссия Древностей Земли тоже посчитала важным. Был демонтирован стеклянный купол, установленный на крыше в прошлом веке, чтобы уместить огромное количество экспонатов. Теперь большинство из них уже были возвращены на исторические места: во дворцы, храмы и гробницы.

По ступеням поднималась разношёрстная публика: здесь были их местные коллеги, облачённые в стилизованные наряды Древнего Египта, были и гости издалека, чья одежда отличалась кроем, а украшения — эпохой и географией.

Супруги прошли через тёмные залы, наполненные древностями, и вышли в широкий внутренний вестибюль со световым окном в потолке. Скульптуры Древней Нубии стояли здесь лишь по периметру. Когда-то в центре располагался восьмиметровый колос Рамзеса II, уже возвращённый миссией на своё историческое место, во двор храма в Герф Хуссейне. Теперь основную часть просторного помещения занимали временные выставки. Сейчас на нескольких постаментах под незримым стеклом было пусто. На голограмме под окном сияла абстрактная заставка открытия. Можно было подключиться к ней по аудиоканалу и услышать вводное описание мероприятия.

— Смотри, Ван здесь! — обрадовалась Вика, увидев коллегу.

Они помахали друг другу и встретились возле свечения объёмной афиши.

— Мы думали, современное искусство тебя утомляет, — улыбнулся Искандер.

— Верно это, — кивнул анатом. — Узнал я о теме утром только. Не сказали вы почему, что о Кеплере-47 речь пойдёт?

— При чём здесь Кеплер? — нахмурилась Виктория, вспоминая все прочитанные накануне новости. — Мы читали, что будет запуск скульптуры.

— Будет он в системе этой.

— Вот чёрт, как мы это пропустили? — она посмотрела на мужа.

— Меня не особенно занимает космическая география, — пожал плечами Искандер. — Я шёл на художника.

— А меня занимает!

— Тогда странно, что ты не знала про связь перформанса с Кеплером. Ты непростительно часто смотришь лекции по космологии. Особенно этого Абеля.

— Видный учёный доктор Абель, — уважительно сказал Ван.

— Просто щёголь, — фыркнул Искандер.

— Ты выяснил, они будут делать на Кеплере, тоннель ведь только открыли? — спросила Вика коллегу.

— Вопрос хороший. Странно всё это, — вздохнул анатом.

— Он лучший творец современного искусства! Мы были уже на трёх его перформансах. В прошлый раз он запустил дрон в системе Тигардена, чтобы поменять химический состав одной из комет и перенаправить её в сторону ближайшей звезды. Это было легендарно!

— Глупость какая опасная, — отшатнулся Ван.

— Ничего опасного, — засмеялась Вика. — Комета просто разрушится. Звезде ничего не грозит.

— Безответственно, — анатом покачал головой. — Творить на Кеплере будет он что?

— Сейчас и узнаем! — с энтузиазмом прошептал Искандер.

Через несколько минут к ним присоединилась восторженная Алина, облачённая в золотистую тогу, перевязанную тонкой тесьмой и украшенную массивным бисерным воротником. Её короткую стрижку под мальчика теперь скрывала вариация традиционного Нубийского парика, объёмные ряды синих косиц обрамляли её юное веснушчатое лицо, оттеняя лёгкий, едва заметный, загар. Она была в компании Дана, тот был одет сдержано и со вкусом. Единственным напоминанием об эпохе, которой он занимался, служил широкий расшитый кушак, надетый поверх белого лаконичного смокинга. В этом туалете Дан выглядел ещё выше и худее, чем обычно. Компания обменялась приветствиями и затаила дыхание в ожидании появления художника, потому что центральная голограмма растворилась, погрузив зал в полумрак.

— Что такое время, и как нам его измерить? — раздался мягкий голос, шедший, казалось, отовсюду. — Человеческой жизнью? Жизнью светил? Или расстоянием от самой далёкой звезды?

На минуту застыла пауза, вместе с этим публика словно задержала дыхание. Художник давал зрителям поразмышлять.

— Существует ли время? Или это наше заблуждение? Мы вечны, ведь смертны. Или уже нет? Доступно ли нам бессмертие? Увидим ли мы закат Вселенной? Видели ли её рассвет?

Засияла голограмма. Зал выдохнул. Теперь в центре холла светилась, увеличиваясь, маленькая точка. Чем крупнее она становилась, тем отчётливее было видно, что рядом с ней сияет вторая, поменьше.

— Кеплер-47, — громко шепнул Ван.

Звёзды становились всё ближе, стали видны планеты, вращающиеся вокруг этой пары светил. Голограмма рассеялась, и на месте системы появилось тускло сиявшее кольцо.

— Тоннель новый, — забеспокоился анатом.

Рядом возникло крошечное небесное тело, едва заметное, ведь оно практически не отражало света.

— Это происходит здесь. Это происходит сейчас. Другой реальности у нас нет. Но мы на границе. Мы освободимся от оков и станем всюду и всегда. Мы видим рождение нашего будущего.

Рядом с астероидом замигали крошечные точки, это были дроны-спутники, сопровождавшие огромный камень.

— Или нашего прошлого?

Точки собрались по одну сторону астероида и набрали скорость.

— Он готов вырваться изо льда нашей реальности и расщепиться в искрах Вселенных.

Дроны сверкающей дугой прикрепились к астероиду, и его траектория едва заметно изменилась, направляясь к кольцу.

— Его ждёт свобода.

Скульптура неспешно приближалась к тоннелю, публика затаила дыхание. Прошли долгие десять минут, пока астероид в компании направляющих его дронов и камер достиг переделов тоннеля, когда внезапно голограмма вспыхнула последний раз и рассыпалась миллиардами звёзд, погасших на полу зала.

В музее застыла темнота. В тишине было различимо только прерывистое дыхание зрителей. Неспешно искорки стали зажигаться вновь, притягиваясь друг к другу. Из них неторопливо собрался образ бестелесной бесполой сущности художника, парящей в невесомости. В ту же секунду на зал обрушился шквал аплодисментов. Кто-то даже присвистнул. Когда последние овации стихли, фигура обрела телесность, и с пьедестала сошёл человек из плоти и крови. Он поклонился публике, останавливая взмахом рук намечающийся всплеск одобрения.

— Добрый вечер, друзья, — художник был небольшого роста, без видимых признаков пола, кожа его лица и обнажённого тела была нескольких цветов, пятнами сменявших друг друга.

— Обалдеть, — шепнула Алина. — Тотальное витилиго!

— В прошлый раз он выглядел совсем иначе, — тихо заметил Искандер. — Невообразимо!

— Тс-с! — огрызнулся кто-то из стоявших рядом.

Художник окинул аудиторию взглядом и лениво улыбнулся. Радужки его глаз были абсолютно прозрачными, лишь точки зрачков помогали проследить направление его взора.

— Что ж, — начал он. — Я первый, кому позволено сообщить об открытии миров на Кеплере-47. Этим перформансом я даю Земле шанс на освобождение, — художник степенно поклонился.

— Не пересёк кольца ведь даже он, — пробурчал Ван и направился вон из зала.

Друзья посмотрели ему вслед, но промолчали. Художник тем временем шёл среди публики, которая расступалась перед ним волной.

— Среди экспонатов вы могли бы увидеть минералы из той планетарной системы. Я посмел не показывать их вам. Все они принадлежат другим мирам, подвижным и меняющимся. Они могут стать вашими, если вы дерзнёте выйти за границы застывшей жизни, — он утомлённо махнул рукой на окружавших его людей. — Вашими, как и эти старые мёртвые и заупокойные земли.

Хрупкая фигура обошла зал и вернулась в центр экспозиции.

— Идите и возьмите их, если наберётесь смелости. Я даю вам позволение, — с этими словами художник растворился в голограмме.

Публика безмолвно застыла, не осмеливаясь ответить очередным залпом оваций. В галерее зажёгся мягкий свет, люди начали оживать.

— Как же это глубоко! — простонала Алина. — Это высшее!

— Потрясающе! — вторил ей Искандер.

— Мёртвые и заупокойные, что значит это? — спросил откуда ни возьмись появившийся Ван.

— Значит, нет там жизни, — разочарованно пожал плечами Дан.

— Сигналы как же?

— Мне показалось, он сказал «эти», «эти мёртвые земли», — нахмурилась Вика.

— На конференции всё расскажут, — успокоил их Искандер. — Это ведь не научный слёт, а художественный акт.

— Мертва цивилизация возможно?

— Да, может быть, — кивнула Вика. — Но почему тогда дроны не пересекли кольцо? Было чувство, что они разрушались незапланированно.

— Если у тебя было такое чувство, это точно было в сценарии, — настаивал муж.

— А камни? Он намекнул, что в пустых витринах должны быть минералы с Кеплера, но их там не было.

— Собрать не удалось?

— Может быть, дронам что-то помешало? — Вика продолжала с жаром беседовать с Ваном.

— Это же перформанс. Я тебя умоляю. Ты действительно думала, что художник опустится до материального? — встрял Искандер.

— Информации никакой не получили мы.

— Почему же? Если ему при всём финансировании не удалось пересечь тоннель и собрать образцы, возможно, за этим что-то стоит, — не унималась Вика.

— Викуша, у тебя слишком бурная фантазия!

Ван покачал головой и вздохнул:

— Времени потеря. Домой иду я.

Коллеги попрощались с анатомом и решили продолжить вечер прогулкой по набережной. Покинув музей в молчании, они оживились, только вдохнув прохладный речной бриз. Дан, краснея, вёл щебечущую Алину под руку, Искандер размашисто жестикулировал, возвещая город о своём восторге, Вика улыбалась, любуясь компанией.

— Блин, почему нам не показали, что за тоннелем? — с горящими глазами спрашивала Алина.

— Чтобы сохранить секретность, конечно! Уверен, официальные источники не хотят разглашать больше, чем нужно, — предположил Дан.

— И всё же, всё же, он молвил о бессмертии! Думаете, они нашли там цивилизацию? Возможно, её останки? — предполагал архитектор.

— Сто проц! — радовалась Алина. — Он сказал, «заупокойные»! Значит, кто-то там был, но умер!

— Возможно, они нашли тела? — округлив глаза, выдохнул Искандер.

— Мумии! — пискнула Алина. — Там мумии, точно! Заупокойный храм! Вот, о чём он говорил!

— Если есть мумии, значит, можно узнать, что это была за цивилизация, — размышляла Виктория.

— Можем спросить их, — кивнул Дан.

— Да! — завизжала его спутница и с размаху поцеловала его в щёку. — Воскресим инопланетян!

Тот покраснел ещё сильнее и смутился.

— Мне казалось, ты не верила в такую возможность, — Вика напомнила подруге недавнюю беседу.

— Я? Разве? — удивилась девушка.

— Верно! Ты доказывала нашему громогласному геологу, что нет ни шанса воскресить что-то мёртвое, — подтвердил Искандер.

Алина нахмурилась, а потом засмеялась:

— Это было до того, как Даня объяснил мне, что к чему, — и крепче прижалась к коллеге.

— Вы бы хотели присоединиться к нам на процедуре? — преодолевая смущение, спросил тот.

— Уже объявили дату?

— Да, ткани почти восстановлены, эксперимент назначен на завтра.

— Меня по-прежнему восхищает скорость реабилитационной терапии, — задумчиво протянул Искандер. — Помнишь, когда я попал под оползень в прошлом году, меня вылечили буквально за пару дней!

— Да, страшно подумать, что когда-то люди тратили годы на восстановление таких травм, — покивала Вика. — Мороз по коже.

— Удивительно другое, — продолжил Искандер. — Ведь возвращают к жизни совершенно мёртвые клетки! Это невероятно.

— Так пойдёте? — спросила Алина. — Мы — да! Лаба в Александрийке, на поезде домчим за пару часов!

— Я с удовольствием! Но сомневаюсь, что Викуша в восторге от этой затеи.

Та мрачно посмотрела на мужа:

— Да уж, так себе планы на выходные…

— Это ведь чудо! — сглотнул раскрасневшийся Дан. — Мы можем стать его свидетелями…

— Едем? — Искандер умоляюще смотрел на жену.

Виктория отвела взгляд, поджала губы и вздохнула:

— Ты победил, поехали. Во сколько там нужно быть?

— Начало в полдень. Придётся встать пораньше.

Лёгкий бриз раскачивал пушистые ветви деревьев, яркие звёзды и мерцающие спутники сияли над головой. Печальное бледное полнолуние поднималось из-за горизонта, напоминая Вике стянутое иссушенной кожей мёртвое лицо мумии.

5 Рудольф

Едва прикреплённый тросом зонд пересёк горизонт червоточины, как поверхность поглотила его, а конец натянувшегося кабеля по инерции отлетел в невесомость.

— Гадина, — проворчал Рудольф. — Сматывай.

Трос устремился обратно к кораблю.

— С какой целью мы пожертвовали одним из трёх наших зондов? — рассудительно спросила нейросеть.

— С целью посмотреть, что будет.

— Результат тебя удовлетворил?

— Увидим, когда вернётся канат.

Он вышел с мостика и направился в технический отсек. Там его уже ждал смотанный обрезок троса. Рудольф взял перчатки из скрытого в стене шкафа, надел их и опустился на корточки.

— Холодный, — сказала нейросеть.

Он протянул руку и поднял конец тонкого кабеля.

— Не думал, что хвалёные УНТ ни на что не годятся.

— Годятся, — возразила нейросеть. — Видимо, просто не для этих целей.

Рудольф согласно промычал, поднимаясь с тросом на ноги.

— Сечение очень гладкое, — он активировал нейроинтерфейс для микроскопического зрения. — Думаю, нужен прибор посильнее.

— Твой глаз оснащён передовыми линзами.

— Но всё же линзы в нашей лаборатории будут получше.

— Не спорю, — в голосе нейросети послышалась улыбка.

Абель смотал трос, отцепил его и понёс в отсек лаборатории. Там устроил конец обрезка под микроскопом, установив увеличение на уровне атомной структуры. Выведя на интерфейс картинку, он поражённо покачал головой.

— Идеально. Хотел бы я посмотреть, что творится с протонами и электронами.

— Для этого придётся лететь на Землю.

— Думаю, это излишне. Уверен, больше данных, чем у нас есть, мы не получим. Трос будто не отсечён, а просто был создан таким. Нет поломанных связей молекул, никаких внешних зазубрин.

— Считаешь, это «они» обрезали трос?

— «Они»? — хмыкнул Абель.

— Твоя разумная цивилизация на том конце.

— Не знаю. Правда выглядит, как какая-то охранная система.

— Они уничтожили зонд?

Рудольф пожал плечами. Его так и подмывало нацелить полевую лабораторию на сферу и посмотреть своими глазами, что произойдёт во время пересечения горизонта червоточины. Однако ему хватило здравомыслия этого не делать. Правда, он сомневался, что продержится долго. Что Абель знал точно, убедить Совет в запуске экспедиции после таких результатов будет непросто.

— Нужно продолжить дешифровку. Уверен, ответ где-то там, — он почесал подбородок и спросил: — Как думаешь, Фирсов пустит меня обратно?

— Но зачем?

— Хочу посмотреть на излучение — наверняка оно дублирует наш сигнал. Если провести очистку от шума, сравнив исходный поток с текущим, мы сможем получить что-то стоящее.

— Отправить запрос?

— А давай просто попробуем зайти через парадную дверь.

Рудольф отложил трос и направился обратно к шлюзу.

— Может быть, перекусишь сперва?

Желудок страдальчески взмолился. Абель цыкнул, остановился на полпути, открыл технический шкаф в стене, протянул руку и сказал:

— Насыпь мне таблеток.

Ему в ладонь посыпались питательные капсулы.

— Этого хватит до конца рабочего дня, — сказала нейросеть. — Но потом обязательно поешь твёрдой пищи.

— Ага, — отозвался Рудольф, засыпая таблетки в рот.

Он открыл шлюз и беспрепятственно перешёл на станцию. Видимо, Фирсов не стал утруждаться, отзывая его доступ. Коридор довёл его до лаборатории, где продолжалась суматоха. Стоило ему появиться на пороге, как толпа учёных и техников обернулась на него. Прощелыга вскочил с места и в опустившейся тишине, взвизгнул:

— Ну что?

Рудольф самодовольно промолчал, проследовав к столу с проекцией.

— Обрезан, — коротко сказал он, выведя на голограмму результат своего эксперимента.

— Катастрофа, — Фирсов ударил себя по лбу и опустился на стул. — Столько средств, столько средств! И ради чего? Глухой тупик…

— Это не тупик, это приглашение пошевелить мозгами.

— До чего же дошевелились твои?

— Хочу получить всю информацию об исходящем излучении.

— Но там сплошной шум! Какое-то мутное стекло, ничего толком не разглядеть.

— Мы же видим звёзды системы, даже газовый гигант вон там курсирует, — он вернул на проекцию изображение сферы тоннеля. — Значит, можно получить и усреднённый спектр излучения. Та сторона как будто выдаёт нам искажённые данные, но если очистить их от излишков, мы вполне можем получить ясную картину.

— Навести резкость.

— Да.

— Ты, конечно, хочешь заняться всем самолично?

— Конечно. Но если у тебя есть амбиции поучаствовать, я могу работать здесь.

— Нашей нейронки на это не хватит. Нужно передать всё на Землю или в крайнем случае на Универсариум.

Рудольф вздохнул. Мощности его сети на Трапписте хватило бы. В этом он был уверен, но понимал, что Фирсов не отдаст ему данные в единоличное пользование. Нужно было переиграть прощелыгу.

— Давай. Думаю, актуальная версия потока сигнала там тоже есть.

— Ты не один собираешь эту бессмыслицу.

— Что же, вылетаем на платформу?

— Да, Универсариум будет рад, — мяукнул Фирсов, на той научной станции у него был свой отдел.

— Надеюсь, у тебя есть шаттл? Или придётся гостить у меня?

— А что, а я бы с радостью, — расплылся физик. — Покутим, как в старые добрые.

Рудольф скривился. Они с прощелыгой были знакомы с юности, проведённой на Универсариуме. Абель учился на астрофизике, а Фирсов на физике частиц. Они делили двухместную каюту без малого пять лет. Это было самое мучительное время в жизни Рудольфа. Даже хуже года, когда пришлось оторваться от родителей и покинуть родную планету ради смутного будущего. Анатолий, ведь его соседа звали так, а друзья и вовсе величали Толиком, почему-то считал его своим закадычным другом. Постоянно звал на вечеринки курса и сомнительные посиделки у товарищей в комнатах. По началу Рудольф отказывался, увлечённый наукой — она была и оставалась его бегством от реальности. Со временем понял, что у Толика был противоестественный дар заводить правильные знакомства, и стал без радости соглашаться на все приглашения.

Эти мучения окупились, Абель был в друзьях у многих теперешних магнатов, выросших из бывших распутников, ведь на Универсариум попадали далеко не все. Нужно было либо родиться на Земле, что априори означало высокий статус и богатство, либо родителям предстояло собрать кругленькую сумму на образование чада, либо потом и кровью заслужить там место. Рудольф не был рождён в колыбели человечества, и его родители не были миллионерами. К сожалению, его детство на Роса не требовало от него больших усилий, и свой талант он не успел в должной мере развить. Так что был аутсайдером — учился по целевому кредиту, который обязывал ещё пять лет после окончания учёбы проработать на станции лаборантом. А вот Фирсов был из богатой семьи, хотя и не лишён ума и таланта, что Рудольф скрепя сердце признавал. Поэтому у Толика были такие же обеспеченные состоянием и статусом друзья.

Сейчас Абеля передёрнуло от этих воспоминаний. Отказывать Фирсову в дружеских посиделках означало вбить последний гвоздь в могилу сложившегося перемирия. Прощелыга ещё несколько часов назад настрочил на него донос во все мыслимые инстанции и мог бы выгнать со станции. Однако не сделал этого, значит, видел какую-то выгоду в продолжении сотрудничества. При всём своём нежелании водиться с таким слизняком, Рудольф не мог быть настолько туп, чтобы не разглядеть здесь возможность и для себя.

— Так и быть, собирай вещи, — сказал он, едва держа лицо.

— Захватить бутылочку Тигарденовского? — заговорщически спросил Фирсов.

— Если ты готов пить, бери.

Прощелыга радостно соскочил с кресла и со словами «сейчас-сейчас, разогревай двигатель» ускакал из лаборатории.

Рудольф тяжело вздохнул и отправился восвояси. По пути он размышлял, как действовать: что дать Фирсову, чтобы он был на его стороне, когда встанет вопрос об экспедиции, а это точно произойдёт после случившегося сегодня. Никто не захочет отправлять дорогостоящую миссию с такими рисками. А риски были катастрофическими. Борт может просто разрубить пополам, как это случилось с тросом. Экспедиция может кануть в Лету за горизонтом червоточины. Полёт мог вызвать ещё столько не спрогнозированных исходов, что голова шла кругом. Рудольф встряхнулся, отгоняя бесконечность, и перевёл ход мыслей в пределы обозримого будущего. Наверняка Фирсов хотел отвоевать все заслуги по анализу поступающих из кротовины данных. Ведь если не это, его карьера будет кончена — он раскрыл тоннель, неспособный к работе, столько ресурсов спущено в унитаз, или как выразилась Милагреш Вилюш, «в чёрную дыру». Конечно, можно было понять истерику Фирсова. Можно было, но очень не хотелось.

Рудольф вышел из шлюза в родной лаборатории и обратился к нейросети:

— Готовь каюту для прощелыги.

— Неожиданно, — отозвалась она.

— И придумай, зачем мне это может быть нужно. Я как будто понимаю, но не в силах тратить свои ресурсы на эту чушь.

— Конечно, я уже вижу парочку возможностей.

— Что бы я без тебя делал, — сказал Абель, тяжёлыми шагами двигаясь к мостику, где бортовая сеть уже готовила второе кресло.

Все шесть часов до орбиты Земли Фирсов трещал о былых годах, попивая отраву с Тигардена. Рудольф поражался, как можно было пить подобное пойло — ни один маломальски искушённый в алкоголе человек и нюхать бы не стал эту мерзость. Видимо, Толик пристрастился к ней в студенчестве, когда достать чего-то приемлемого было невозможно. Наверное, едкий вкус водки на скудном, вырожденном рисе, напоминал ему о лучших годах жизни. По крайней мере, именно такой вывод сделал Рудольф, наблюдая, как Фирсов поглощает стаканами мутную жидкость, ностальгически вспоминая «старые добрые», а именно самые ужасные фрагменты из времён обучения на Универсариуме.

— Знаешь, я до сих пор благодарен тебе за то, что ты спас мою жизнь! Если бы не ты, от меня бы осталось мокрое место, — разглагольствовал прощелыга, удобно устроившись в кресле и наслаждаясь пониженной гравитацией.

— Если бы не ты, у меня до сих пор было бы два глаза.

— Так, у тебя и сейчас два, — прыснул Фирсов.

Рудольф поджал губы.

— Помню только, как сидим у бара, и я говорю этому землееду, что они отстали в науке на добрых пятьдесят лет, а потом он хватает меня за ту кофту синюю в мурашках, помнишь её? Я ж заносил её до дыр! И тащит, а я ржу, ржал я тогда, как осёл! Знаешь, у нас на Тигардене были эти ослы, ГМО, то ли осёл, то ли лошадь — не поймёшь. Ржал я именно так. Выволок он меня в коридор и давай мудохать. Помню эти яркие лампы на потолке, они ходили кругами вот так, — он покрутил пухлыми ручками. — И этот нависает надо мной. И ты за его спиной. Я подумал — убьёшь. Ты уже тогда был как скала. Это что, модификация на стадии ЭКО? Ты ж тогда ещё не качался. В общем, сгрёб ты его за курточку эту его пижонскую, и я уж было выдохнул. И тут!

— И тут вместо того, чтобы пырнуть тебя, он сломал мне нос и вырезал глаз.

— Ну да! Сумасшедший! Его потом закрыли. Легко отделались, я считаю! — зашёлся пьяным смехом прощелыга.

Семья Фирсова тогда оплатила лечение Рудольфа. Ему поставили новомодный имплант, но нос он попросил оставить сломанным — надеялся, что будет выглядеть менее безобидно. Глаз вставили зелёный в цвет настоящего. Пока Абель не заработал, так и ходил с ним, постоянно напоминавшем о бессмысленной жертве. Как только появилась возможность, поменял его на голубой, сам тогда не совсем понял зачем, но так свыкся с ним, что и забыл, что когда-то глаза были одного цвета. Он убеждал себя, что Фирсов никогда не был его другом — слишком уж был падок на сплетни, пустые разговоры и женщин. Но жизнь постоянно сталкивала их и после учёбы, так что Рудольф принял прощелыгу как неотъемлемое зло.

Наконец, на экране мостика появилась станция Уневерсариум. Абель облегчённо выдохнул, но, посмотрев на Фирсова, ужаснулся: тот точно был не в состоянии разговаривать хоть с кем-нибудь.

— Опа, вот и прилетели! — провозгласил тот, победно отсалютовав полупустым стаканом. — Я, пожалуй, посплю у себя, а утречком обсудим, что да как. По рукам?

До Рудольфа только что дошло, что по общепринятому времени Солнечной Системы была глубокая ночь, так что, даже если бы прощелыга был трезв, никакого разговора с обсерваторией не случилось бы. Зато можно было отделаться от навязчивого гостя на ближайшие восемь часов. Когда корабль стыковался со станцией, приняв земную гравитацию, и Фирсов нестройной походкой покинул полевую лабораторию, Рудольф пошёл в свою каюту. Там, не раздеваясь, рухнул на постель и был уверен, что не уснёт, потому что посещение этой орбитальной платформы всегда наводило его на мрачные воспоминания, да и накануне он проспал больше десяти часов. Однако стоило его голове коснуться подушки, как Абель отключился.

Когда он очнулся, в иллюминаторе каюты сияла Земля. Если бы там был звёздный космос, утро казалось бы ему полным надежды. Вспомнив, где он и зачем, Рудольф сел в кровати и ощутил всю тяжесть предстоящего дня. Казалось, на него повесили не пять лишних килограммов, а все пятьсот. Левый глаз жгло — он не вытащил линзу перед сном и теперь горько сожалел об этом. Он поднялся, сходил ради экономии в воздушный душ, вынул линзу и смыл в унитаз — на это воды было не жалко, потом переоделся и вызвал Фирсова. Хотя Абель сомневался, что тот уже на ногах, прощелыга ответил почти мгновенно:

— Утречко! Ну что, Рудик, готов?

— Встречаемся у твоего отдела через пятнадцать минут.

— Я уже здесь, весь в нетерпении!

Хоть Абель и не пил Тигарденовскую накануне, чувствовал себя разбитым. Выпив кофе, он вышел из шлюза лаборатории в широкие коридоры станции. Его мгновенно оглушил раскалённый воздух — здесь было не прохладнее двадцати четырёх градусов, а от такой жары Рудольф давно отвык. Хоть он и был одет в брюки и лёгкую рубашку, сразу почувствовал, как на лбу появилась испарина. Когда-то давно это было привычным, но после двадцати лет на Трапписте-1 е он так закалился, что мог комфортно себя чувствовать лишь в прохладе. Конечно, со времени его учёбы здесь всё изменилось — интерьеры, освещение, даже запах. Земляне были падки на веяния моды, а именно они содержали Универсариум, как средоточие науки и искусства. Здесь была масса музеев, лабораторий, учебных заведений, отелей, огромная библиотека и множество увеселительных лавочек на любой вкус. И везде была невыносимая для Абеля жара. Когда он добрался до кабинета Фирсова, первые три пуговицы рубашки были расстёгнуты, рукава засучены по локоть, а подмышками и на спине темнели пятна пота. Прощелыга с порога подсунул ему стакан воды со словами:

— Эка мы вчера с тобой посидели! Только таблетки и спасают!

Он действительно выглядел огурцом: румяное лицо лоснилось свежестью, глазки влажно бегали по сторонам, а довольная ухмылочка блуждала под носом.

— Я уже получил согласие на совместную работу. Приступим?

Фирсов приглашающим жестом обвёл кабинет с длинным столом, над которым уже висела голограмма. Интерфейс протеза мгновенно среагировал и вывел нужные данные. Из-за этого в глазах немного двоилось, но Абель уже привык.

— Здесь информация сигнала и весь шум, который мы получаем из тоннеля. Всё в режиме реального времени.

— Архивы?

— Тоже здесь.

Рудольф кивнул и подошёл к столу, покачивая стакан в руке.

— Ну, поделишься своими драгоценными мыслями?

— Подключись к системе, — сказал Абель своей нейросети.

— Сделано, — отозвалась она из динамиков кабинета.

— О, давно не виделись, дорогуша! Как поживаешь? — приторно промямлил Фирсов.

— В здравом уме и твёрдой памяти, — ответила та.

— Вон как ты её надрессировал, — хихикнул прощелыга.

— Спрогнозируй исходящий сигнал во времени, — скомандовал Абель.

Фирсов молча смотрел на проекцию. Нейросеть безмолвствовала несколько секунд, после чего озадаченно объявила:

— Это будет затруднительно. Слишком большой промежуток во времени и много неизвестных.

— Не можешь додумать?

— Возможно, дома смогла бы. Хотя тоже сомневаюсь.

— Ладно, тогда выдели единые фрагменты и сделай прогноз на их основе.

— Мелкое сито?

— Да, — раздражённо ответил тот.

— Результат всё равно далёк от идеала.

— Пусть. Теперь наложи прогноз на шум. Есть совпадения?

Нейросеть затихла. Она молчала так долго, что Фирсов сел в своё необъятное кресло и нетерпеливо заёрзал.

— Ну? — поторопил её Абель через минуту.

— Рудольф, я не могу так быстро просеять шум. Мне потребуется время.

— Сколько?

— Сейчас оно экспоненциально увеличивается. Грозит бесконечностью.

— Фирсов, — бросил он через плечо. — У вас классическое квантовое железо или на мемристорах?

— Классическое, конечно, — проблеял тот.

— Ясно. Здесь ничего не выйдет.

— Хочешь, чтобы я отдал всё тебе?

— Я не настаиваю, но знаю, что в колониях нет ни одного квантового компьютера нужной мощности.

— Никто не собирает эту чепуху на мемристорах. Это нонсенс, слишком много домыслов.

— Нам сейчас они и нужны! Или ты хочешь поседеть, ожидая расчётов?

— Я вообще хочу перевести фокус тоннеля на Тау Кита, — Фирсов замахал ручонками. — Я всё это делаю исключительно по дружбе!

— Мне нужно прогнать данные на моих серверах.

— Я и не сомневался. В это весь ты. Я-я-я, только я любимый! И никакой кооперации, никакого сотрудничества! Да как ты думаешь собрать команду в миссию? Кто с тобой полетит?

— Мне не нужна команда, у меня есть всё необходимое.

— Конечно-конечно! Ты и твоя мемристорная супруга. Это что, наивная попытка воскресить Адель? У них даже голос один, да? Какая женщина была!

У Рудольфа запульсировала вена на виске. Он повёл желваками и свернул проекцию над столом.

— Это бесполезно, я возвращаюсь на Трапписта. Попрошу Совет передать мне данные, раз от тебя этого невозможно добиться.

— Ты не можешь лететь, у нас конференция!

— Какая, к чёрту, конференция? — Абель уже закипал. — Её что, не отменили по результатам открытия тоннеля?

— Как раз наоборот, именно сейчас она жизненно необходима! Я еле уговорил Совет не отменять.

Рудольф громко дышал, едва сдерживаясь, чтобы не придушить этого мелкого вруна. Раздувая ноздри, точно огнедышащий дракон, он процедил:

— Тогда организуй ещё одну встречу с Советом, я объясню им, почему мне не нужна команда, и почему твоя конференция высосана из пальца.

Не ожидая ответа, он развернулся и вышел вон из кабинета Фирсова. Ему нужно было успокоить нервы и собраться с мыслями. Его держали на ненавистной станции, когда следовало лететь на Трапписта и делать самую важную для человечества работу — расшифровывать сигнал.

6 Виктория

Гиперскоростная дорога вилась вдоль изгибов Нила, вторя его крутым поворотам. То утопая в зелени берегов, то срываясь в пустыню, она несла коллег к Средиземному морю. Линия была возведена вместо старых рельсов первой Египетской железной дороги, заложенной ещё в середине девятнадцатого века. Минуя извилистый цветущий берег Нила, она неслась вдоль западного рукава дельты через иссушенные земли к главному вокзалу Александрии.

Два часа дороги прошли незаметно. Искандер дремал на плече Вики. Половину пути она смотрела очередную лекцию об освоении космоса, это был рассказ доктора Абеля о сложностях прогнозирования текущего состояния звёздных систем, куда планируется открыть кротовые норы. Вика всегда увлечённо наблюдала за достижениями науки в новых мирах, лелея надежду когда-нибудь оказаться там. В смешанных чувствах остаток пути она молча любовалась мелькавшими за окном живописными видами.

Сбросив скорость на въезде в город, поезд прибыл на главную станцию — Египетский вокзал. Его здание Комиссия решила не трогать, оставив в том виде, каким его перестроили в начале двадцатого века. Интерьеры тщательно отреставрировали, привели в порядок стеклянный навес, так что, выйдя из поезда, компания очутилась прямо посреди двадцатых годов позапрошлого столетия. Алина и Дан с Сафией и Ларри устремились к выходу, не обращая внимания на уже привычные своды. Супруги вместе с Ваном медленно плелись позади, рассматривая восстановленные витражи и стены колониального вокзала, хотя все трое бывали здесь уже не раз.

— Эй, не тормозите! — окликнул их Ларри. — До начала полчаса, а нам ещё нужно взять тачку.

Путешественники поторопились, и уже через десять минут оказались у здания Новой Александрийской Библиотеки. Споры по поводу сноса футуристической постройки рубежа второго и третьего тысячелетий, велись до сих пор. Одна сторона настаивала на восстановлении оригинальной Птолемеевской Библиотеки, разрушенной пожаром и войнами. Другой стороной в противовес приводились аргументы смены исторических эпох и уважения к более современному периоду культуры Земли. Поэтому проект был заморожен на долгие годы, и монументальный колос конца двадцатого века по-прежнему выделялся на фоне модернистских улиц города.

Коллеги прошли широкий холл, миновали оформленный деревом многоярусный зал, наполненный солнечным светом, и оказались в переоборудованной под современную лабораторию просторной комнате. Она была разделена плексигласом: в центре в стеклянном цилиндре располагалась научная часть, по периметру был небольшой амфитеатр для зрителей. Всё это было похоже на традиционный анатомический театр конца девятнадцатого века. Аудитория была заполнена до отказа. Сафия стремительно прошла в первый ряд на свободные для их делегации места. Остальные осторожно проследовали за ней, оглядываясь на разношёрстную публику: здесь были и знакомые лица Египетской миссии, и научные сотрудники других подразделений, и обычные зеваки, случайно забредшие на экзотическое представление. В некоторых из них Виктория узнала вчерашних посетителей перформанса, с той лишь разницей, что сегодня те были строго одеты, отказавшись от пышных светских туалетов.

— Сейчас начнётся, — затаив дыхание, прошептала Алина.

— Тревожно мне весьма, — вздохнул Ван.

— Кощунство, — поморщилась Вика, стараясь отвести взгляд от сцены за стеклом.

— Не паниковать! — громко шикнул Ларри, обнимая Сафию за плечи могучими руками.

Там в середине круга помещался лаконичный лабораторный стол с множеством проводов, тянувшихся к тонкому телу, распростёртому на нём. Виктория не сразу узнала в темнокожей хрупкой фигурке недавнюю мумию. Трудно было поверить, что за считаные дни можно восстановить человека из сухого трупа. Её вновь замутило, она схватила руку мужа и сильно сжала её, отрицательно качая головой.

— Это неправильно, — шептала она.

— Не беспокойся, Викуша, всё будет хорошо, они знают, что делают.

Внутри всё сжалось, страх парализовал так, что она не могла оторвать глаз от тела. Казалось, оно едва заметно дышит. Или это было иллюзией? Ведь, по словам коллег, мозговая активность ещё не была запущена.

На сцену вышли двое в лабораторных халатах.

— Френ и Дмитров, — холодно пояснила Сафия. — Они приняли у нас мумию.

Дан приложил палец к губам, призывая к молчанию.

Женщина в лаборатории подошла к столу и нажала на какую-то кнопку, отчего он поднялся вертикально, демонстрируя закреплённую ремнями фигуру в полный рост. Теперь стало видно красивое с высокими скулами юное темнокожее лицо гостьи из прошлого.

«Нубийка», — подумала Вика, и её губы задрожали.

Мужчина в халате вышел вперёд и развёл руками:

— Рад приветствовать вас на третьем сеансе реабилитации, — доктор Дмитров кивнул аудитории.

Аплодисменты здесь не были приняты, поэтому он продолжил:

— Насколько вам известно, мы с доктором Френ уже дважды восстанавливали из останков живую материю. В прошлый раз образцом была итальянская мумия, найденная в Альпах. О другой подобной находке вы знаете из истории. Ей была так называемая Этци, чей возраст оценивается в пять с половиной тысяч лет. Наш образец был намного моложе и сохранился чуть лучше. Можно назвать этот генетический код эталонным. Благодаря нейросети, очистившей исходный ДНК от чужеродных загрязнений, были успешно восстановлены живые ткани, и возвращена частичная активность мозга, позволившая вернуть элементарные признаки жизни, а именно дыхание и функции некоторых внутренних органов. Подробнее вы можете читать в нашем отчёте. Сегодня мы идём дальше и попытаемся активировать участки мозга, ответственные за память, мышление и речь. Другими словами, полностью вернуть образец к жизни. Доктор Френ, — он уступил слово коллеге.

— Добрый день, — поздоровалась женщина низким сухим голосом. — Нам удалось зафиксировать все нейронные связи, которые были активны в момент смерти. Именно их мы сегодня и перезапустим, чтобы оживить мозг Нафрит. Имя было выбрано группой археологов, нашедшей образец. Сейчас попробуем узнать настоящее. Для коммуникации мы используем надстройку наших языковых нейромодов, а также аудиоперевод современной речи на древнее наречие образца Нафрит. Для тех из вас, кто не установил расширение нейромода, мы обеспечили дубляж. Доктор Дмитров.

— Реабилитация займёт несколько минут. Сначала вы увидите восстановление подвижности лицевых мышц, после чего мы ожидаем осознанное пробуждение. Для вашего спокойствия должен упомянуть, разделяющий аудиторию плексиглас — это зеркало Гезелла. Вам нас видно, однако мы с образцом окружены непрозрачным отражающим стеклом.

Виктория жалела, что согласилась ехать. Нужно было отправить Искандера одного, а она отлично провела бы день за чтением на террасе. Сердце колотилось, она вспотела. Казалось, что это её собираются выдернуть из жизни в какую-то чуждую среду. Она сжимала руку мужа всё сильнее, а тот успокаивающе гладил её по колену, не отводя глаз от красивой юной миниатюрной женщины на столе.

— Начинаем, — скомандовала доктор Френ, и её коллега хлопнул в ладоши, активировав стол.

Некоторое время казалось, что ничего не происходило. Вика даже перевела дух, в надежде, что эксперимент провалился. Однако уже через две минуты лицо нубийки начало подрагивать и исказилось страшной гримасой боли. Послышался нечеловеческий вой.

Вика кусала щёки, они уже кровоточили. Пальцы, сжимающие ладонь Искандера, свело.

Девушка на столе замолчала и, часто задышав, открыла глаза. В них отразилось непонимание.

«Должно быть, она впервые так чётко видит саму себя», — подумала Виктория, ведь настолько чистых зеркал в Древнем Египте ещё не было.

Девушка сжала губы в попытке произнести слова. Но мышцы пока ей не поддавались. Она силилась взять своё тело под контроль, но была слишком слаба. Доктора стояли позади стола, но ей было их прекрасно видно в отражении.

— Здравствуйте, — чётким, но смягчившимся голосом произнесла доктор Френ.

— М…, — промычала Нафрит в ответ.

— Как ваше имя?

— У-у, — губы девушки, наконец, начали двигаться.

— Вы помните ваше имя? — спросил доктор Дмитров.

— Б…б… — Нафрит произносила звуки, дубляж пытался подхватить смысл. — Бол… б… бо…

— Она говорит «Боль?» — спросила Алина. — Ей больно?

— Тс! — непривычно резко оборвал её Дан.

Сцена продолжалась, доктора серьёзно смотрели на девушку, не пытаясь больше перебивать её.

— Бога! — набравшись сил, выкрикнула она.

Аудитория вздохнула.

— Бога! Яне… я… н-н-чи…

Мурашки пробежали по спине Вики, руки заледенели.

— Я не чинила, — с трудом проговорила Нафрит. — Я н-н… не чинила препятствий…, — её голос дрожал. — Не чинила препятствий Богу в его…, — она вдохнула, набирая с воздухом сил. — В его выходе, — взмолилась она, сбивая дыхание. — Я чиста! Я чиста…, — глаза девушки мелко заморгали, всё тело пробило судорогой. Лицо вновь дрогнуло, и она на последнем вздохе повторила: — Я чиста…

Её веки сомкнулись, рот приоткрылся. Плечи бездыханно застыли.

— Повторная смерть зафиксирована на второй минуте активной работы мозга, — констатировала доктор Френ.

Стол принял исходное горизонтальное положение.

— Как видите, — невозмутимо подхватил доктор Дмитров. — Мы добились потрясающего успеха, полностью восстановив активность мозга! Мы стали свидетелями столь важного научного прорыва!

— Позже мы повторим эксперимент с этим образцом. Однако, к сожалению, уже за закрытыми дверями лаборатории. Теперь перед нами стоит данная цель: продлить жизнь образца до полной реабилитации.

— Как мы и предполагали, произошло следующее: мозг не смог осознать себя, поскольку уже принял смерть с выделением предсмертных гормонов. После первой фазы реабилитации мы сможем начать с текущей точки более успешно, поскольку нейронные связи обновились.

— Благодарим вас за присутствие на столь важной части нашего исследования, — поклонилась доктор Френ.

— Волонтёры, желающие продолжить работу в нашей команде, могут направить свои резюме в наш Университет. Всего вам доброго!

Доктора покинули сцену. В ледяном свете лаборатории одиноко лежало вновь мёртвое тело девушки с застывшей на лице гримасой боли.

Виктория не чувствовала ни рук, ни ног. Во рту разливался металлический вкус крови. По щекам текли слёзы. Искандер повернулся к ней, его лицо озаряла заворожённая улыбка, тут же сошедшая на нет:

— Что с тобой, Викуля?

Она поджала губы и мелко мотала головой из стороны в сторону:

— Это ужасно, — прошептала Вика, и на губах выступили капли крови, наполнявшей рот.

— Так, идём, — муж вскочил, рывком поднял её с места и потащил вон из лаборатории, вон из библиотеки на режущий глаза солнечный свет.

— Это книга мёртвых, — едва дыша, сказала она мужу, еле переставляя ноги в сторону выхода.

— Что? — Искандер сосредоточенно шёл вдоль книжных полок.

— Она молилась, это были слова из книги Мёртвых… «Я не гасил жертвенного огня в час его. Я не распугивал стада в имениях Бога. Я не чинил препятствий Богу в Его выходе, — декламировала она по памяти, — Я чист, я чист, я чист…

Они вышли на площадь перед библиотекой и присели на лавку. Муж извлёк из своего маленького рюкзака бутылку воды и протянул её Виктории. Она отказалась. Тогда Искандер вытащил из кармана платок и промокнул кровь в уголках её губ:

— Викуша, это чересчур. Тебе нужно выпить успокоительное.

— Нет, — отпряла она. — Я не хочу успокаиваться! Ты понимаешь, что мы только что видели? Это была смерть! Момент её смерти, отпечатавшийся в её мозгу! Ей пришлось прожить его снова по прихоти этих недоумков! Они не оживили её, они над ней надругались! — Вика всхлипнула.

Муж заботливо вытер горячие слёзы с её щёк и нежно обнял.

Через несколько минут к ним присоединились остальные. Все были бледными, как полотно, только Алина светилась ярким румянцем. Компания подошла к супругам, и девушка сказала:

— Она читала «Исповедь отрицания»!

— Да, Книга Мёртвых, — кивнула Виктория.

— Офигенно! Кто же она, что знает её наизусть?

— Просто была образована и часто ходила в храм, — пожал плечами Искандер.

— Образована и умерла в пустыне, вместо того, чтобы быть похороненной с почестями? Это полный бред! — рассмеялась Алина.

— Думаю, эту исповедь должны были знать все, ведь её зачитывали перед отходом в мир иной, — сухо ответила Вика.

— В принципе, это не так важно, — постановил Дан. — Она могла быть придворной в караване. Известна масса случаев, когда нубийцы были вхожи в придворные круги. Может, её взяли в плен после набега. Либо казнили за измену наместнику. А может, просто отбилась от остальных. Вот и всё. Никакой загадки тут нет. Намного интереснее, смогут ли они воскресить её полностью!

Вика вскочила и покрутила пальцем у виска:

— Да вы все больные! Ничего святого уже не осталось! Оставьте же её в покое! — крикнула она и пошла прочь от компании коллег.

Искандер побежал за ней, размахивая бутылкой.

Они шли в сторону набережной, минуя футуристические корпусы Библиотеки, фонтаны и скульптуры. У воды Виктория остановилась, облокотилась на парапет и полной грудью вдохнула морской воздух. Щёки ещё саднило, но первая волна ужаса от увиденного улеглась. Муж догнал её и обнял. Она не стала сопротивляться, а сильнее вжалась в объятия, спасаясь от леденящего душу и тело страха.

— Прости меня, — шепнул он ей на ухо. — Напрасно мы поехали.

— Это уж точно.

— Не думал, что увиденное настолько тебя потрясёт.

— И я не думала, — призналась Вика.

— Это естественно. Ведь это смерть.

— Как будто для нас всех это перестало быть естественным! Мы словно забыли, что смертны только потому, что не стареем. Вы все смотрели на это так, словно это просто очередной экспонат музея… Ничего, ничего человеческого в вас не было…

— Викуля, послушай, — он нежно повернул её к себе. — Страх смерти раздирает каждого из нас. Именно поэтому мы так заворожены идеей воскрешения. Ведь это обещает нам вечную жизнь.

— Но зачем? — она непонимающе смотрела на мужа. — Зачем вам бессмертие? Вы же и так постоянно стонете о скуке и рутине.

— Не я! — поднял руки Искандер.

— Не ты, это правда, — Виктория обняла себя руками. — Ты потрясающе наивный оптимист.

— Не обижай меня.

— Я не хотела.

— Нет, я знаю что хотела. Но это просто эмоции. Я ведь знаю тебя, ты не желаешь мне зла и не хочешь обидеть на самом деле. Это всего лишь слова.

— Откуда тебе знать? Ты слышишь только то, что я говорю. Почему ты не можешь предположить, что я думаю об этом постоянно? Просто очень хорошо скрываю!

— О чём? — нахмурился муж. — О том, чтобы меня обидеть?

— О том, что ты постоянно носишь розовые очки! Не знаю, что бесит меня больше, мода на декаданс или тупой оптимизм.

Искандер отступил, опустив руки. Вздохнув, он сказал:

— Я пойду. Мы будем в том ресторанчике у Амфитеатра. Как остынешь, приходи. Поезд в семь, — напомнил он и пошёл прочь.

Вика отвернулась к морю и закрыла глаза, подставив лицо лёгкому бризу, пытаясь унять бешено колотившееся сердце и роившиеся в голове мрачные мысли.

Полчаса, проведённые на набережной, пошли на пользу. Сердце перестало бешено биться, ужас отступил, нервы успокоились. Виктория полюбовалась яхтами и паромами, курсировавшими между материками, насладилась беспечным криком чаек и решила вернуться к мужу и коллегам. Она прошла мимо угловатых корпусов библиотеки и нырнула в зелень городских улиц. Большинство из них теперь были пешими, за исключением широких эклектичных проспектов, громоздивших бок о бок здания разных тысячелетий.

Современные города ещё были центрами столкновения эпох. До них длинные руки Комиссии ещё не дотянулись. Невозможно было определить, какой исторический период нужно уничтожить, чтобы расчистить место для прошлого. Поэтому Александрия, как и другие мегаполисы, оставалась живой. Здесь восстановленные римские руины соседствовали с роскошью особняков в стиле модерна, стеклянными монолитами конца двадцатого века и многоэтажными экооазисами прошлого столетия.

Узкие переулки модернистских домов вывели её к парку Аль Шалалат. Вика заглянула туда, чтобы перевести дух у широкого пруда в тени раскидистых деревьев с видом на древние городские стены, ещё не тронутые реставрацией. Посреди водоёма возвышался крошечный островок, пышно заросший высокими пальмами, возле которого ютились семьи уток в ожидании щедрых на крошки прохожих.

Мысли по-прежнему возвращались к Нафрит. Виктория не могла поверить, что учёные продолжат пытать её мёртвое тело, чтобы доказать свои безумные теории. Ей была невыносима даже идея о возвращении с того света. Несмотря на беззаботную веру в бессмертие её вечно молодых современников, она втайне надеялась, что рано или поздно умрёт, растворится в пустоте, и ничто больше не сможет побеспокоить её. Воскрешение казалось ей чем-то противоестественным, чуждым самой природе. Отмена старости шестьдесят лет назад уже оставила отпечаток на психике нынешних землян, чем обернётся бессмертие? Вероятно, колонии были правы, приняв билль о запрете генетических модификаций. Она снова пожалела, что в своё время так и не улетела с Земли.

Остановка у пруда вновь погрузила её в мрачные размышления, поэтому Вика поднялась с зелёного берега, и продолжила свой путь через парк, минуя руины стен, высокие столетние баньяны и памятники завоевателям прошлого. Она вышла на уютную, усаженную деревьями улицу, миновала хорошо знакомый Национальный Музей, куда они весь год приезжали с презентациями. Он помещался в особняке итальянского стиля, построенного в начале двадцатого века богатым торговцем древесиной и Пашой. Здание успело побывать американским консульством и только в прошлом веке попало в руки Комиссии Древностей, так и оставшись лицом Александрийской Египтологии. Прошла мимо нескольких домов ар-деко, остановилась возле старой мечети, чей купол едва умещался между соседними постройками, и оказалась перед поворотом к Римскому Амфитеатру. Там, зажатый безвкусными коробками жилых зданий, стоял старый кинотеатр из ревущих двадцатых, сверкая на солнце яркими буквами «Rio». Теперь здесь помещался богемный салон, где завсегдатаями были всякого рода деятели науки и искусств. Они убивали там свободное время, сидя за вялотекущими разговорами и потягивая местное лимончелло и кумкватовку. Там же из раза в раз компания её коллег собиралась после очередной лекции или презентации последних раскопок.

Уютный полумрак, освещённый мягким светом витражных окон, прятал высокие потолки, длинный каменный бар и крошечные деревянные столики, расставленные в беспорядке на мозаичном полу. Едва очутившись внутри, Вика сразу заметила гору составленных возле окна столов, где расположились её друзья. Все, за исключением Ларри, потягивали крепкий кофе из крошечных чашечек. Геолог же сидел в обнимку с высоким стаканом искрящегося пеной пива.

— О, а вот и наша Витя, — кивнул он, завидев Викторию.

Искандер обернулся и поднялся, встречая жену:

— Что тебе взять: чай или кофе?

Та устало вздохнула, бросила взгляд на часы, висевшие над длинной стойкой, и пожала плечами:

— Я бы выпила вина…

— Не рановато? — муж покосился на время, не было ещё и трёх.

— В самый раз! — подбодрил её геолог и крикнул человеку за баром: — Неси бутылку!

— Бокал шабли, — уточнила Вика в ответ на вопросительный взгляд бармена.

Искандер отодвинул подготовленный для неё стул рядом с собой и, когда жена села, примостился на краешек своего, взяв её за руку.

— Ну как ты? — он заглянул в её глаза.

— Нормально.

— Прогулялась?

— Да…

— А мы тут обсуждаем новую встречу с красавицей Нафрит! — Алина отсалютовала подруге чашечкой кофе.

Вику передёрнуло, муж сжал её руку и метнул неодобрительный взгляд на историка.

— У вас за этот час появились какие-то новости?

— Да! Сафия с Ларри заглянули к нашим докторам и узнали, что следующий раунд будет уже вечером! Они не хотят терять прогресс, так что будут оживлять её снова!

— Ужас какой…

— Да хватит, Вик! — нахмурилась Алина. — Мы уже поняли, что ты не одобряешь. Но что ж, нам всем теперь заткнуться?

— Нет, продолжайте, — пожала плечами та, принимая бокал из рук официанта.

— Да фиг с ней, с Нафрит, — гоготнул Ларри. — Мы и так уже затрахали эту тему!

Сафия сидела, молча куря электронную трубку и пуская колечки в тусклые пыльные лучи. Ларри обнял её и продолжил:

— Хорошая новость, коллеги! Я таки прусь с вами на Универс! Сафию позвали на конфу по вашему любимому Кеплеру!

— Эх, печально, что Вана с нами сейчас нет, — бросил Искандер. — Он бы обрадовался.

— Кстати, а где он? — спросила Виктория.

— Остался консультироваться с доктором Френ. Это редкая удача, — объяснила Сафия.

— Уже есть какая-то ясность о конференции? — Вика перевела взгляд на Ларри.

— Сафия говорит, они набирают группу, чтобы глянуть, что там нашли.

— Они всё же нашли цивилизацию?

— Походу!

— Все мертвы?

— А вот фиг знает! Вроде как.

— Кого будут брать в экспедицию?

— Самых крутых, ясное дело. Ван пролетает, — хохотнул геолог.

— Доктор Ван И может лететь как ассистент, — сухо возразила Сафия.

— О, ты растопила своё сердце для малютки Вани? — удивился её муж.

Женщина только холодно окинула его взглядом.

— А кого зовут из археологов? — уточнила Вика.

— Там целый список. Правда, желающих маловато.

— Я бы хотела полететь, — задумчиво протянула она.

— Зачем? — встрепенулся Искандер. — У нас уже есть запланированная миссия.

— Ну и что? Разве я не могу отказаться?

— Ты же знаешь, это так не работает! К тому же участок восстановления очень интересный! Не такой древний, конечно, как Египет, но белокаменные церкви тоже стоят реставрации!

— Когда будет экспедиция? — проигнорировав мужа, спросила Сафию Виктория.

— Планируют на следующий месяц, — выпустив очередной клуб дыма, ответила та.

— Видишь, я вполне могу успеть везде.

— Ты смеёшься, — улыбнулся Искандер. — К миссии на Нерли нужна внушительная подготовка! Неужели ты не хочешь увидеться с родными? Они ведь живут неподалёку.

Виктория промолчала, не в силах отвечать на очередную манипуляцию мужа.

— Да и здесь мы ещё не закончили, — насупился он.

— Не плеши, Саня, — рыкнул Ларри. — Нам остался девятый квадрант. Радиолоки там вообще ничего не видят. Это просто горы и пустыня. Управимся за неделю.

Искандер сжал руку супруги и всмотрелся в её отстранённые черты:

— Викуля, нам не нужно в колонии, это слишком опасно.

— Тебе лететь не обязательно, — даже не взглянув на мужа, ответила Вика.

— Эй, птенчики, не ссорьтесь, — хихикнула Алина. — Всё равно ещё не решено, кого возьмут!

— В любом случае мы все летим на Универсариум, заглянем на конференцию! — осторожно вмешался Дан.

— Ты тоже хочешь лететь на Кеплер? — удивилась Алина.

— Я воздержусь. Слишком много неизвестных.

— Да, летят только сорвиголовы! — Ларри с размахом опустил стакан на стол, отчего пиво едва не расплескалось.

— Помню, ты был против колоний и колонистов, — прищурился Искандер.

— Да, ненавижу колонюк! — утвердительно кивнул тот. — Но жену-то я люблю! — геолог крепче сжал Сафию в объятиях.

— Думаете, там тоже будут воскрешать мёртвых? — в глазах Алины вспыхнули озорные огоньки.

— Вряд ли, — ответил ей Дан. — Сначала же нужно изучить их физиологию.

— Ну изучат, а потом?

— Едва ли это так просто.

— Ну, прикинь, — не унималась девушка. — Вот изучили их строение, нашли что-то типа нашего ДНК и? Воскресят?

— Ты что думаешь? — Ларри уставился на жену.

Та молча пожала плечами.

— Вот было бы здорово поговорить с живым инопланетянином! — мечтательно протянула Алина.

— Я полагаю, такие исследования займут уйму времени, — покачал головой Искандер.

— Ну и что? Время-то у нас есть! Мы же, считай, бессмертны! — ликующе пропела Алина.

— Мозг смертен, — вставила Сафия.

— В смысле? — нахмурилась девушка.

— Мы пока не можем продлить человеку жизнь дольше ста пятидесяти лет. Мозг по-прежнему стареет. Слабеют нейронные связи.

— Ну это же в теории! На деле-то никто не проверял!

Все за столом переглянулись. Виктория залпом осушила бокал и кивнула официанту обновить.

— А что, между прочим, послезавтра в Каире пройдёт встреча с главным долгожителем Земли, — нарушил молчание Дан.

— Со стариком Мартеном?

— Да, из первых колонистов на Тигардена.

— Это же наша первая колония?

— Да, только я читал, что первой должна была быть какая-то другая система, но в итоге открыть к ней тоннель не вышло. Это как-то связано с гравитационными силами, не помню, — пояснил Дан. — Мартен и другие были отобраны для посещения той, первой планеты. Им пришлось ждать что-то вроде десяти лет, прежде чем в шестидесятые открыли канал к системе Тигардена.

— Слушайте, — вмешался Ларри. — Ведь все наши колонии от нас не дальше, чем сорок световых лет. Какого чёрта мы попёрлись на Кеплер? Это же риск.

— Из-за сигнала, — напомнил Искандер.

— Ну и что?

— Ты что, правда не понимаешь? Это другая жизнь! Цивилизация! — всполошилась Алина. — До этого все наши колонии были просто в меру годны для жизни и населены всякими лесами и грибами.

— Ладно, пофиг. Вроде как из-за этого тоннель не такой стабильный.

— Домыслы, — вставила Сафия.

— Да с чего бы? Я же не пионер какой-то! — прогремел Ларри, убирая руку, обнимавшую жену.

Она покачала головой.

— Так что там с этим самым старым? — спросила Алина, чтобы остановить зарождавшийся спор.

— А, он приезжает в Каир, рассказать о своей жизни.

— Как-то тупо, — проворчал Ларри.

— Если вы послушаете его речь, — негромко произнесла Сафия, — то поймёте, о чём я говорю. Ему сложно формулировать слова. Его спасает от Альцгеймера только нейромод.

— Но ведь мод спасает! — обрадовалась Алина. — Значит, всё ок, и мы, считай, бессмертны!

— Нейромод помогает, пока связи не истончились полностью, — объяснила анатом. — Он не протянет и до двухсот лет.

— А сколько ему сейчас?

— Что-то около ста пятидесяти, — ответил Дан.

— Как же тогда работает воскрешение? — удивилась Алина. — Там-то связи вообще отсутствуют.

— Это другое. Они восстановлены искусственно. Это новая технология, пока неизвестно, как она влияет на личность. Исследования ещё ведутся.

— Но ведь на Земле уже есть десятки, если не сотни воскрешённых!

— Да. И к ним есть вопросы.

— Вы чё, не слыхали о суицидах воскрешённых? — громыхнул Ларри.

— Как же тогда технологию одобрили? — ужаснулся Искандер.

— Страх перед смертью сильнее здравого смысла, — ответила Сафия и продолжила курить.

Коллеги замолчали, размышляя над сказанным. Дан уставился в пустую чашку, взгляд Алины помутнел — она принялась листать новостную ленту на линзах, перебирая пальцами по ладони, Ларри мрачно крутил остатки пива в стакане, Искандер продолжал сжимать руку жены, а та повернулась к окну, наблюдая за мерно текущей уличной жизнью. Тишину нарушил официант, поинтересовавшийся, не хотят ли они ознакомиться с обеденным меню, и компания занялась обсуждением предлагаемых блюд. Только когда на столах появились горячие тарелки с заказами, разговор вернулся в прежнее русло.

— Может, съездим на встречу? — подала голос Алина, отделяя фасоль от других овощей.

— С Мартеном? — спросил Дан.

Та утвердительно кивнула.

— Но она в понедельник. Нам нужно последний раз посетить участок, сдать материалы и готовиться к отчёту, — покачал головой Искандер.

— Ну и что? Подвинем на денёк и поработаем в пятницу. Кто нам запретит? — насупилась девушка.

— Кто за? — поднял брови Дан. — Мы сдали наш участок, осталась бумажная волокита.

Все переглянулись.

— А что, если мы возьмём лодку и пойдём в Каир на ней? Будет классное приключение! — обрадовалась Алина.

— А как же поезд? У нас билеты! — противился Искандер.

— Это вообще неважно, — посмотрела на него Вика. — Я за. Раз уж мы поехали на интервью с мёртвой мумией, почему бы не посмотреть на живую?

Она не стала говорить напрямую, как хочет послушать из первых уст истории о смелых шагах пионеров новых миров, но упускать эту возможность не собиралась.

— Ладно, — он недовольно уставился в тарелку.

— Мы не поедем, — высказался за двоих Ларри. — У нас на завтра планы.

Сафия кивнула.

— Окей! Значит, решено! Берём лодку на четверых и утром отправляемся в Каир!

— А где мы будем ночевать? — не отрываясь от своей пасты, пробормотал Искандер.

— Остановимся в том отельчике, где были во время конфы по Птолемеям, — предложила Алина.

— Романтические выходные, — Вика погладила мужа по плечу, пытаясь приободрить его.

— Хорошо, — стараясь не улыбаться, согласился Искандер.

Они закончили обед, прогулялись по восстановленному Амфитеатру, где шла древнеримская постановка, и проводили Ларри с Сафией на поезд. После пешеходными улицами вышли к набережной и нашли в переулке здание старого небольшого отеля, действующего с середины двадцатого века, и провели вечер там, слушая импровизированный концерт местных джазовых музыкантов. Казалось, смута прошедшего дня сошла на нет, уступив место размеренному и привычному ритму жизни.

7 Рудольф

На этот раз собрание совета проходило вживую. Только делегаты с Тигардена и Трапписта-1 не изволили материализоваться и сейчас светились проекциями за столом с остальными. Председатель в чёрном шерстяном костюме и серой водолазке ёжился, постоянно растирая руки. Рудольф сочувственно наблюдал за ним, сам в одной рубашке и льняных брюках, по-прежнему изнемогая от жары. Чоудари в закрытом пурпурном сари тоже выглядела замёрзшей. Фирсов, как всегда, ёрзал в кресле, то расстёгивая, то застёгивая пиджак. Комфортно себя чувствовали только голограммы Кхиеу и Вилюш, да развалившийся в кресле, одетый с иголочки в расстёгнутый по-летнему блейзер и шёлковую рубашку, Коэн.

— Хуже всего, что кто-то дал разрешение на эту смехотворную акцию с камнем, — сетовал Халльбьёрнсон.

— Йори, не стоит меня защищать, — мягко улыбнулась Чоудари, сверкнув чёрными глазами. — Это был важный шаг для вселения веры в сердца людей.

— Он стал бы таким, если бы с тоннелем не было проблем, — пожал плечами председатель. — А теперь даже не знаю. Какая экспедиция? Что мы докажем, отправив на верную смерть доктора Абеля?

Рудольф не успел и рта открыть, как его перебил Фирсов:

— Давайте не будем паниковать! Возможно, эффекты временные.

— Кто вообще этот недоумок, рассекретивший состояние тоннеля? — пробурчал Кхиеу.

— Это наше изобретение, — улыбнулась Чоудари. — Привлекаем население к вере через искусство.

— А что за чушь он там наплёл про заупокойные земли?

— Это импровизация. Мы называем эту нейросеть «Лик Бога». Её перформансы и акции вызывают у людей забытое чувство непознанного. Так что, на мой взгляд, всё сложилось наилучшим образом. Иначе событие выглядело бы прозаично — народ посчитал бы Сигнал чёрным пиаром очередной заурядной колонии.

— Зато теперь наши сервера переполнены обращениями всякого рода фанатиков и конспирологов, — развёл руками Халльбьёрнсон.

— Замечательно! Отправляйте их к нам, — Виджая протянула сухую изящную руку, украшенную браслетами через стол и сжала ладонь председателя. — У нас есть для них ответы.

Тот покачал головой и высвободил пальцы из пожатия.

— Итак, доктор Фирсов предлагает ждать, пока досадный эффект рассеется. Доктор Абель считает нужным сконцентрироваться на дешифровке сигнала с учётом новых данных. Всё это выглядит здраво. Однако, как быть с запланированной экспедицией? Насколько двигать её старт? В необозримое будущее или есть какая-то ясность? Тоннель высасывает деньги из бюджета колоний и Земли, ничего не принося взамен.

— Нет нужды аннулировать намеченные планы, — осторожно высказался Рудольф. — Мои намерения не изменились.

— Ваши, возможно, и не изменились. А вот команду собрать будет проблематично.

— Я повторяю, мне не потребуются дополнительные силы. У меня самая мощная нейросеть в колониях и хороший корабль, который с вашей помощью, мы укомплектуем по последнему слову техники. Беру на себя все риски.

— Риски, доктор Абель, остаются на мне. На нас — на Совете Колоний. Если вы канете в червоточину безвозвратно, мы сольём ещё больше средств в эту дыру, а вы станете мучеником экстремистов — ваше исчезновение или, не побоюсь этого слова, гибель, будет спусковым крючком для этих безумцев. Вас уже не будет, и вам будет безразлично, что творится по эту сторону тоннеля. А разгребать всё это придётся нам. Так что, вы уж меня извините, но в одиночку вас туда никто не отправит.

— То есть лучше угробить сразу целую команду?

— Так, по крайней мере, споров будет меньше.

— Доктор Абель, — вступила Чоудари, — не будьте эгоистом. Это знание должны разделить все люди, а не только вы.

— Все люди отправятся в экспедицию?

— Мы хотим собрать делегацию от нашей колонии, у нас уже масса энтузиастов.

— Госпожа Чоудари, — председатель потёр виски, — Мы не возьмём на борт ваших проповедников. Это научная экспедиция.

— По-вашему, люди веры чужды науки? — хитро прищурилась Виджая.

— По-моему, вы создаёте лишнюю суету. Для одобрения участия такого рода делегации нам потребуются недели. Сомневаюсь, что остальные колонии разделят ваш восторг.

— Так давайте пригласим представителей всех систем, — подмигнула ему она.

— Вы уж меня простите, — заговорила голограмма Кхиеу, — но это ваше предложение курам на смех. Мы были против открытия тоннеля, а вы хотите запихать нас внутрь? Увольте. Мои люди не впишутся.

— Тигарденцы тоже на это не пойдут, — поддержала его Вилюш. — Мы голосуем за скорейшее закрытие червоточины.

— К порядку, — прогремел Халльбьёрнсон. — Закрытие тоннеля сегодня не обсуждается.

— Вы предлагаете мне лететь в самую важную для человечества экспедицию с кучкой фанатиков на борту? — сведённые брови Рудольфа побелели от напряжения.

— Нет, — председатель сжал губы в линию. — Я предлагаю найти оптимальное в нашей ситуации решение. Для финансирования миссии Научный Совет затребовал команду, укомплектованную минимум пятью специалистами разных областей. И нет, ваши квалификации и наличие нейросети, которую ко всему прочему будет проблематично перенести на борт, не имеют в этом вопросе абсолютно никакого значения. Вы руководитель экспедиции, а не единоличный её участник. Точка.

Абель едва сдерживался, чтобы не вскочить и не послать собрание ко всем чертям. Он готов был отстыковаться от Универсариума немедленно и без всяких разрешений рвануть в тоннель Кеплера-47. Пусть без полной версии нейросети, пусть на неукомплектованном корабле. Зато без лишних разговоров. Он был готов к невозвратной миссии с самого начала, для него ничего не изменилось.

— Давайте подождём недельку-другую, эффекты рассеются, — осторожно вставил Фирсов. — А пока наберём команду.

— Тогда уж лучше не говорите никому, что тоннель работает в одну сторону, — хмыкнул Кхиеу. — Эти фокусы художника всё равно вызвали только пересуды. Большинство из наших считают это обычным представлением.

— Я правильно понимаю, вы предлагаете обманом заманить специалистов на смерть?

— Да нет, избранным скажете. Пусть подпишут это ваше неразглашение. Делов-то.

Председатель внимательно посмотрел на делегата с Трапписта-1, обвёл взглядом собрание и сплёл пальцы задумавшись.

— Что ж, это неплохое предложение. Однако в этом случае нужно поменять статус конференции.

— Сделать закрытой, — кивнул Абель.

— Прекрасная идея! — внезапно возликовала Чоудари. — По какому принципу мы будем отбирать участников?

— По принципу научных достижений, конечно, — ответил Рудольф.

— Согласен, — отозвался Халльбьёрнсон. — На данный момент приглашения разосланы исключительно видным учёным. Нужно оповестить их о секретном статусе и отозвать разрешение участия зевак.

— Многие уже здесь, на Универсаруиме, — прокряхтел Фирсов. — Кто-то из них потратил состояние, чтобы прилететь сюда.

— Купите им обратный билет, — мрачно предложил Рудольф.

— Интересно, кто финансирует этот проект, — улыбнулся председатель и продолжил: — Не будем углубляться в детали. Я придумаю какое-нибудь поощрение для разочарованных фанатов уфологии. Пока будем держаться этого плана.

— Даты экспедиции оставляем прежними? — спросил Фирсов.

— Думаю, нам хватит ресурсов продержать тоннель открытым ближайший месяц. А за это время будем ждать дешифровки сигнала и избавления от ваших эффектов.

Рудольф пристально посмотрел на Халльбьёрнсона, но едва сформулировал вопрос, как тот повелительно кивнул:

— Да, доктор Абель, вы можете получить доступ ко всем данным, поступающим из тоннеля Кеплера-47. Ни я, ни кто-либо другой, — он выразительно глянул на Фирсова, — не будет чинить вам в этом препятствий.

— Благодарю, — коротко ответил Рудольф.

Когда собрание завершилось, Чоудари поймала его за рукав и с заговорщическим видом отвела в сторону. Абелю не терпелось вернуться в полевую лабораторию, ему нужно было привести мысли в порядок и принять душ, настоящий водный душ. Даже опустив все нюансы, он в принципе не хотел дольше необходимого общаться с этой престарелой дамой с Роса-128.

— Доктор Абель, Рудольф, можно я буду называть вас Рудольф? — проникновенно заговорила Чоудари.

— Нет.

— Ну, хорошо, доктор Абель, — раздражённо прохрипела она. — У меня к вам очень личное дело. Надеюсь, вы не откажете пожилой леди в одолжении?

— Не знаю, что у вас за дело, но мне бы не хотелось в нём участвовать.

— Полно вам, мы, выходцы с Роса должны держаться вместе! — напевала она своим надтреснутым голосом.

— Если бы у меня была возможность выбирать, я предпочёл бы родиться в другом месте.

— Но у вас такой возможности не было, верно? Значит, стоит выслушать сумасшедшую старуху, вдруг она будет вам полезна.

— Выкладывайте, — сцепив зубы процедил Рудольф.

— Я очень хочу, чтобы вы полетели к Кеплеру, я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы миссия состоялась, и чтобы пересекли червоточину именно вы, — Чоудари испытующе посмотрела на него. — Я вижу, что вы горите этим, я вижу вашу веру.

Абель сухо кивнул.

— Я хочу, чтобы вы стали нашим спасителем, понимаете?

— Откровенно говоря, нет.

— С нашим миром что-то категорически не так. Наш «Лик Бога» постоянно приходит к этому выводу, когда мы гоняем его по поискам Высшего Разума. Бог нас оставил, вы понимаете?

— Я не верю в бога.

— Ох, во имя всевышнего! Да назовите его как хотите. Как вы, атеисты, это делаете? Подменяете понятие Бога на Вселенную, математику, да что угодно другое. Можете в него не верить, но он есть. Пусть не старик на облаке, в него вообще никто давно не верит. Но некое высшее существо, разум, создавший человечество, существует. И он приглядывал за нами. Теперь же его нет. И нет довольно давно. Мне нужно, чтобы вы вернули нам его внимание.

— Госпожа Чоудари, — обратился к ней Абель, аккуратно высвобождая рукав из её цепких пальцев, — Вы можете верить во что хотите, и если в каких-то ракурсах ваши намерения совпадают с моими, я к вашим услугам. Но бога для вас я искать не буду. Мне искренне жаль, что он оставил вас, — ввернул он напоследок, разворачиваясь к выходу.

— Когда пересечёте грань, вы его увидите. Не забудьте обо мне в этот момент.

Рудольф поспешил в полевую лабораторию. Пот лился с него градом, глаза щипало от стекавших с густых бровей крупных капель. Ему нужно было в душ и выпить. Сегодня уж точно пора было выпить!

Едва он добрался до внутреннего лифта, его нагнал Фирсов. Запыхавшийся коротышка опёрся о стену, пытаясь отдышаться, и, растопырив пухлые пальцы, жестом просил Абеля подождать.

— Что тебе?

— Ща, секунду, — прощелыга булькал, приложив ладонь к груди. — Ты носишься как лось. За тобой не угнаться!

Лифт подъехал, за распахнувшимися дверьми показалась большая компания изрядно выпивших студентов. Абель махнул им, чтобы проваливали дальше, и стал ждать следующий.

— Ну что, доволен? — спросил отдышавшийся Фирсов. — Полетишь-таки!

— Полечу.

— Конференцию, судя по всему, тоже будешь вести ты?

Абель кивнул.

— Ох, с такой харизмой ты рискуешь не набрать и половины лаборанта! Что уж говорить о целой команде. Да, лекции ты, конечно, ведёшь отменно. Почему, кстати, перестал преподавать? Раздражают тупые лбы? Не удивлён. Да, вещать в камеру в миллион раз проще, чем на живую аудиторию. Ты как подготовился? Думаю, будет человек сто, не меньше. Хотя изначально рассчитывали на тысячу. Даже зал перенесут, — продолжал свой монолог прощелыга, будто это выравнивало дыхание. — Сам-то что думаешь? Полетит кто?

— Предпочитаю не тратить свой потенциал на такие мелкие прогнозы.

— Да уж. Это в твоём духе.

— Чего хотел?

— Да хотел позвать отметить это дело. Но я гляжу, ты не в духе.

Рудольф сверлил коллегу левым глазом, нарочно отведя второй, чтобы вызвать у Фирсова панику. Люди редко понимали, в какой из двух глаз смотреть при разговоре.

— Ладно, Рудик. Иди отдыхай. Если надумаешь развеяться, набери меня, прошвырнёмся.

К счастью, лифт приехал раньше, чем Абель успел нахамить коротышке. Упав в пустую кабинку, он зажал кнопку закрытия дверей, чтобы тот не юркнул внутрь. Пока захлопывались створки, Фирсов успел кинуть:

— А если я скажу, что можно взять только одного?

Рудольф резко поставил руку между дверьми, и они разошлись вновь.

— Что?

— У меня есть один знакомый сумасшедший с баснословными ресурсами. Его денег хватит, чтобы укомплектовать твой корабль и получить разрешение от Совета.

— Чего же ты молчал? — теряя самообладание, выкрикнул Рудольф.

— Давай, иди переведи дух. Обсудим вечером в «Дюке».

— Нет. Выбери другое место.

— Знаю, вы с Адель любили его. Сегодня там играет Геннадий И. Такой молодой и такой талантище! Ты будешь в восторге.

— Фирсов, зачем ты провоцируешь меня? Какой реакции ты ждёшь? — неожиданно для самого себя искренне спросил Рудольф.

— Хочу вернуть нашу дружбу, — без обиняков ответил тот.

— Никакой дружбы никогда не было. Я еле тебя выношу, разве ты сам не видишь?

— Но Адель…

— Не смей больше никогда произносить её имя, ублюдок, — с этими словами Рудольф врезал по кнопке закрытия дверей так, что едва не треснула панель.

Он ехал к своему отсеку и проклинал свою несдержанность. Нужно было взять себя в руки и выдержать вечер с этим идиотом ради большой цели. Сама возможность полететь на Кеплер-47 без надзора Совета щекотала воображение. Как он мог так просто спустить её в унитаз? Неужели за тринадцать лет он так и не примирился со смертью жены? Неужели одно её имя, упомянутое Фирсовым, вновь разожгло его ненависть ко всему человечеству?

«Адель», — раздалось в его сознании.

«Адель», — пел мерный гул летящего сквозь отсеки лифта.

Они встретились здесь, на Универсариуме, когда шёл третий год его обязательной практики. Рудольф читал выпускникам курс по квантовой теории поля, Адель была среди них. Он окончил обучение экстерном, поэтому они были почти ровесниками. Как-то вечером Фирсов вытащил его на очередную пьянку в злачном баре отсека политологов, но устав от пустых сплетен, Абель ушёл. Решил пройтись и наткнулся на «Дюк» — один из первых джазовых ресторанов Универсариума. Тогда это был крошечный бар на три столика и сцену для музыкантов. Идя мимо, он услышал математически нелогичную музыку, и она его заинтриговала. Его родители никогда не слушали ничего современнее Шостаковича, который был иконой в их атеистическом сознании. Уехав из дома, он вовсе перестал воспринимать музыку — всё, что играло у соседа-Толика в колонках или в барах, куда тот его таскал, было умопомрачительно ужасно. В тот вечер Рудольф открыл для себя джаз, обошедший его стороной.