Бесплатный фрагмент - Шрам вместо тебя

Глава 1

Почему я никогда тебе не говорила, что счастлива с тобой? Наверное, я тогда не знала, что больше ни с кем никогда не буду счастливой.

Сейчас я это знаю. Я знаю это каждой клеткой своего тела, которая помнит твое прикосновение. Знаю каждым нервом, что вздрагивает ночью от тишины — той самой, что ты боялся больше всего. Ты боялся, что эта тишина значит, что меня нет. А теперь она значит, что нет тебя. И это гораздо страшнее.

Эта мысль — не красивая меланхолия, не строчка из песни, которую ты мог бы написать. Она физическая. Она как осколок стекла, засевший под кожей. Не виден снаружи, не кровоточит, но напоминает о себе резкой болью при каждом неловком движении. Каждое утро, когда я просыпаюсь и на долю секунды забываю, что ты ушел, — это движение. И стекло впивается снова.

Я сижу на полу в моей — комнате. Спиной к кровати, на которой слишком много места. В горле стоит комок, твердый и безболезненный, как камень. Я пытаюсь вспомнить момент, когда это счастье было со мной. Не общее воспоминание, а ощущение. Степень уверенности в твоем голосе, когда ты говорил кому-то: «Я с ней». Смех, который вырывался наружу, несмотря на все наши внутренние бури.

Но эти кадры заслоняют другие. Испуг в твоих глазах, когда ты понимал, что опять сделал больно своей резкостью. Твои шутки, которыми ты замазывал трещины, как дешевый герой. Моё молчание, которым я заклеивала рот самой себе, лишь бы не раскачивать нашу утлую лодку ещё сильнее.

Мы так старались быть друг для друга спасением, что не заметили, как превратились в два маяка, которые подают сигналы бедствия, но не могут доплыть друг до друга. Мы светили сквозь туман собственной боли, но не могли рассеять туман друг в друге.

И теперь я сижу здесь. С осколком нашего общего несчастья внутри. И самое ужасное — я не хочу его вынимать. Потому что это боль — последнее, что осталось от тебя. И если я её отпущу, то как я докажу самой себе, что всё это было по-настоящему? Что ты был? Что мы были?

Я не говорила, что счастлива, потому что боялась сглазить. Потому что думала, что это счастье — как твои песни, — его можно записать, а потом переписать заново, если что-то не понравится.

Я не знала, что наша песня была одной на двоих. И что с твоим уходом она оборвется навсегда на самом пронзительном аккорде.

А вот ты говорил, что счастлив со мной. Говорил, что тебе хорошо. Может, ты так легко это говорил потому, что знал? Знал, что я — не последняя. Не единственная, кто подарит тебе эту часть счастья. Возможно, ты всегда знал, что всё так обернётся, и твоё сердце уже тогда готовило путь к отступлению, который для меня оказался обрывом.

И сейчас, пока я сижу на этом полу и чувствую, как осколки нашей истории впиваются в кожу, ты не обладаешь ни одной болью, связанной со мной. Тебе не больно. Тебе не грустно. У тебя есть другая.

Она заставляет тебя смеяться. И вы потихоньку, шаг за шагом, обретаете общие воспоминания. Вы становитесь друг для друга не просто опытом, вы становитесь друг для друга миром. И я… я рада за тебя. Но не полностью. Это та радость, что давит на грусть, как огромный тяжёлый камень.

Возможно, она лучше меня. Я не отрицаю. Она не приходит с багажом из шрамов и ночных кошмаров. Она не заставляет тебя гадать, жива ли она ещё сегодня утром. Но неужели лучше? Неужели та лёгкость, что у меня отняли мои демоны, значит, что я заслуживала быть оставленной? Заслуживала быть пройденным уроком?

Я не разлюбила тебя. В моём дне нет ни одного часа, где бы я о тебе не подумала. Ни одного. Я воспроизвожу в голове наши общие воспоминания, как заезженную пластинку, которая царапает душу. Как мы сидели на той лавочке, пытаясь друг другу помочь, но ничего не выходило. Мы были двумя утопающими, которые, вместо того чтобы грести к берегу, хватали друг друга за горло, пытаясь вынырнуть за счёт другого.

Я люблю тебя до сих пор. А ты меня — нет. И я никогда, наверное, не узнаю до конца, что ты чувствовал тогда. И что чувствуешь сейчас. Были ли твои слова хоть наполовину такими же искренними, как мои?

Потому что ни один поступок, ни одно слово не должно разрушать любовь в человеке. Ни одно. А если смогло… то скорее всего, любви и не было. Ты был самым лучшим, что со мной произошло. Но мы убивали друг друга морально. День за днём. Возможно, мы бы выбрались. Выкарабкались. Но видимо, не в этой вселенной.

Ведь настоящая любовь заключается не в том, чтобы избегать проблем. Она — в том, чтобы решать их вместе. Чтобы быть счастливыми, просыпаться и не думать о том, что сказать, кому сказать… чтобы просто молчать вместе, и в этой тишине не было страха.

А ведь ты так это, наверное, и не понял.

А помнишь, как ты прижимал меня к себе, будто никогда и никому не отдашь?

Это были лучшие минуты.

Твоё дыхание у моего виска. Мурашки, что распространялись по моей спине, как круги на воде от брошенного камня. А я скрывала улыбку, прижимаясь к твоей груди, — боялась пошевелиться, боялась разрушить этот хрустальный шар, внутри которого вдруг оказались мы двое.

Твои руки. Они могли быть такими резкими и нетерпеливыми, но в те минуты они держали моё лицо, как самую хрупкую и драгоценную вещь на свете. И ты говорил, что я очень милая. И я верила.

Кстати. Я всё ещё прохожу мимо того места. Где мы стояли тогда, в тот самый вечер. Ты ждал такси. Помнишь? Ничего особенного — асфальт, фонарь, скамейка через дорогу. Обычное и простое место.

Но теперь оно для меня — алтарь. Место силы. Портал.

Я прохожу мимо — и всё возвращается. Не обрывками, а абсолютно, полностью. Даже запах твоего парфюма в холодном воздухе. Даже то, как твои пальцы переплелись с моими. Даже звук твоего голоса, говорившего что-то незначительное, что навсегда врезалось в меня.

И это ведь так странно и несправедливо — любить и ненавидеть это место одновременно. Считать его самым прекрасным и самым болезненным местом на земле. Делать крюк в два квартала, чтобы просто пройти мимо и снова пережить всё. И тут же жалеть об этом, потому что боль бьёт под дых, свежая, как в первый раз.

Оно напоминает мне не только о том, как сильно мы могли друг друга любить. Но и о том, как сильно мы друг друга ранили. О том, что даже самая крепкая, на ощупь, хватка — в итоге оказалась временной.

И самый главный вопрос, который я задаю себе, проходя мимо: ты тоже помнишь? Или это место для тебя — просто тротуар? Просто место, где ты ждал такси с какой-то девушкой?

…И ты просто знай. Просто услышь это где-то в шуме своего нового мира, в промежутке между одним смехом и другим.

Я люблю тебя. И буду любить ещё долго. Это не выбор, это данность, как шрам, который остаётся на коже после раны. Возможно, когда-нибудь разлюблю. Но на это нужно время.

А оно такое медленное. Оно тянется, как резина, каждый день — это маленькая вечность, каждый час — проверка на прочность. И я просыпаюсь с этим, засыпаю с этим, дышу этим.

И я бы солгала, если бы сказала, что не хочу вернуть всё. Что не хочу, чтобы ты снова смотрел на меня так, будто я — единственный источник света в твоём тёмном мире. Чтобы твои руки снова держали моё лицо с той нежностью, которая противоречила всей твоей резкости.

Я бы хотела, чтобы ты меня тоже любил.

Но это уже другая история. Та, которую мы не напишем.

Я поставила последнюю точку. Рука дрожала, оставляя на бумаге маленькое жирное пятно — не от чернил, а от чего-то другого, чего нельзя стереть.

Я скрутила лист. Потом сложила его пополам, потом ещё и ещё, пока он не превратился в плотный, непослушный свёрток, готовый развернуться при первом же неверном движении. Я смотрела на него, может быть, час. Может, больше. Время в комнате застыло, как воздух перед грозой.

Потом я развернула его. Снова. Прочла каждое слово, каждую вырванную из горла фразу. И по моим щекам текли слёзы. Они были такими горькими, такими едкими, словно желали мне самого страшного наказания — больше никогда не плакать. Чтобы этот запас слёз, этот солёный океан внутри меня, наконец иссяк.

Я снова сложила письмо. Аккуратно, с какой-то болезненной нежностью, словно пеленала нашу мёртвую любовь, чтобы предать её земле.

И спрятала. Туда, где скорее всего не найду. В глубину старой коробки из-под обуви, на самое дно, под стопки фотографий и высохших цветов — под всё то, что уже давно стало прахом, но что я всё ещё не могу выбросить.

Многие философы говорили: чтобы табу, что сидит внутри, наконец успокоилось, нужно написать письмо. Садишься и пишешь. Не нужно бежать на почту, искать конверт, вспоминать индекс. Не нужно вообще ничего, кроме бумаги и этой отчаянной, последней искренности. Написать всё. Откровенно. Потом сложить. Спрятать. А потом — сжечь. И тогда вся буря, все чувства, наконец, осядут.

Я поверила в это. Я спрятала его далеко-далеко, легла на кровать и пыталась забыть. Зная себя. Зная, что я буду искать это письмо. Каждую ночь. Каждый раз, когда боль будет накатывать с новой силой, я буду перерывать все коробки, лишь бы найти его, перечитать и снова сделать себе так же больно, как в тот самый момент, когда точка была поставлена.

Я закрыла глаза. А потом открыла и смотрела в потолок. Смотрела долго. Но видела я не потолок.

Я видела нас. Все наши старые воспоминания, которые теперь казались не такими уж и старыми. Они были ярче, чем всё, что происходило со мной сейчас.