Бесплатный фрагмент - Шофёрские истории и разные размышления

…долго он заснуть не мог в волненьи разных размышлений.

…трудом он должен был себе доставить

и независимость и честь;

Александр Сергеевич Пушкин.
Медный всадник.

---

Права мы получали в школе после одиннадцатого класса. Одиннадцатилетка была внедрена в СССР в ходе хрущёвских реформ. После восьмого класса четыре дня мы учились, а два работали автослесарями в гараже лесовозов (после теоретической подготовки в первом полугодии девятого класса).

Надо сказать, Хрущёва и реформы времени его правления принято во втором десятилетии двадцать первого века ругать нещадно. Это совершенно несправедливо.

В отношении одиннадцатилетки хрущёвской по сравнению с нынешней: тогда год прибавили за счёт старших классов, в нынешней — младших. Тогда в школе давали специальность и практику работы, ныне — ноль. При этом следует учесть юношескую психологию восприятия практических знаний и навыков — они накрепко остаются на всю жизнь.

Надо сказать и о других важнейших решениях правительства с уважением:

• Жильё

• Отмена сельхозналога (30%)

• Паспорта колхозникам (хотя и с оговорками — по справке председателя колхоза)

• Утрата страха быть «забранным»

К «целине» я также отношусь положительно — в солдатах я там хлеб возил, но об этом позже.

Ужасны, разумеется, карибский кризис и атомная бомбардировка собственной страны (тоцкие ученья и сто пятьдесят! воздушных! ядерных взрывов в семипалатинской степи за два года — 62 и 63).

Долгие годы принято было считать, что эти достоинства и ошибки принадлежат Никите Сергеевичу Хрущеву. Однако в последние десятилетия появился такой огромный объём сведений по этим вопросам, что человеку разумному есть над чем поразмышлять. Особенно имея в памяти многое из того о чем идут споры. Для любого человека принимаются за истину мысли и оценки событий, в том случае, если они близки к собственным оценкам и размышлениям. Эти оценки, разумеется, тоже приходят из анализа более ранней информации, полученной из совершенно разных источников, скажем, для меня — от интеллигента директора школы — шестидесятника, восхищавшегося Александром Исаевичем, до моего малограмотного дедушки, попавшего в немецкий плен в августе 14-го в Восточной Пруссии, и пробывшего в Германии шесть лет.

По некоторым суждениям, Хрущев — троцкист. Возвращаюсь к в вбитым нам в голову определениям, пытаюсь разворошить вбитую информацию. Помогают размышления, изложенные в книгах двух противоположных по подходам к истории России мыслителям, Егора Гайдара и Вадима Кожинова. Подходы Гайдара, в том числе их изменение, от конца восьмидесятых до его ухода, я знаю неплохо, начиная с публикаций в журнале «Коммунист» и до последней его книги. В нулевые на него и его команду дохлых кошек не вешает только ленивый. Понятие «либерал» для основной массы населения стало ругательным. Многие забыли, некоторые не знают, некоторые знать не хотят, что в начале 90-х в условиях катастрофического положения в экономике незалежной России её экономические и политические лидеры, уважаемые и умные академики и премьеры, Абалкин, Силаев и т.п., выхода из кризиса не видели и вынуждены были поставить у руля развалившейся машины управления молодёжь, экономических либералов. Когда у Егора Ельцин спросил: «Ты знаешь, что делать?», то получил неожиданный утвердительный ответ, заключавшийся в необходимости отпуска цен. «Но откуда возьмутся товары», «Не знаю, но мировая практика показывает, что они будут». Гайдар приезжал в Саров, я был на его лекции, на утверждение: «Торгаши будут до предела повышать цены», был ответ: «Мы будем печатать деньги, тоже понимая, что есть предел». И этой команде удалось не дать денежной системе свалиться в гиперинфляцию, хотя супер-, была, но проскочили! Машина со скрипом, тяжёлым рулевым управлением, слабыми тормозами, но поехала, и «… куда ты скачешь гордый конь, и где опустишь ты копыта?». Тут же появились желающие порулить. Конечно же, это была знакомая всем «прослойка»: директорский корпус, «орсовские», московские управленцы, как правило, из бывших профсоюзных и комсомольских деятелей. Основа, разумеется — директора (это условно, там и министры, начальники главков и т.п., как правило — производственники). Народ битый, дело своё знающий, но в новых экономических условиях — туповатый, хотя и во многом интересный. Яркий пример — Виктор Степанович. Другой вид прослойки, вернее, слой, скорее, рой, это личности, кружащиеся вокруг президента. Их происхождение — высшие партийные структуры, «органы» и ряд талантливых проходимцев (милиция и армия в сторонке, как правило).

Вернёмся к теме троцкизм. Хрущев, Гайдар, Кожинов. Кожинов и Гайдар в своих работах по истории России 20-го века рассматривают переломные для России во всех смыслах 30-е годы. Егор с экономических позиций, Вадим с позиций государственника («…куда ты скачешь…?»). Кожинов не видит альтернативы в направлении движения грозного катка Революции, Гайдар один из немногих, считающих, что у исторических событий всегда имеется альтернатива. К середине 30-х в структуре российского общества произошли существенные перемены по сравнению с двадцатыми и началом 30-х годов. В результате индустриализации появились две прослойки (это слово ближе к существу дела, чем класс). Во-первых, это весьма увеличенная по численности масса наёмных работников (наниматель — абсолютистское, предельно жестокое государство). Назвать их по марксисткой терминологии рабочим классом — натяжка, поскольку они мало отличались от крепостных петровских рабочих, были не способны к какой-либо организации, по быту и психике они крестьяне, но время и деятельность в массовом производстве довольно быстро преобразовывали эту массу, появлялись признаки сплочённости. Во-вторых, появился директорский корпус. Можно дать грубую количественную оценку этих прослоек. За несколько лет капиталисты поставили в СССР около десяти тысяч заводов. Привезли комплекты заводов от оборудования, строительных конструкций, до последней заклёпки и даже цемента. Кроме того организовали проектирование строительства, планирование поставок и затрат, американцами были созданы мощные проектно-планирующие организации. Сотрудники этих организаций, в основном американцы, воспитывали русских проектировщиков и плановиков. При каждом крупном заводе были созданы конструкторские бюро, в которых буржуазные специалисты воспитывали русских конструкторов и инженеров, так как большинство русских специалистов покинули Родину или были убиты уже после гражданской войны. Троцкий в теории предусматривал эти массовые убийства «буржуазных специалистов» (заодно и хозяйственных мужиков) и не без основания, зная их способность к организованности, а для предстоящей индустриализации специалистов предполагалось набрать у буржуев (благо у них избыток), они пролетариев и научат. Так и сделали. Эти события не противоречили марксистко-ленинским подходам, для которых мощное государство обеспечивало цели мирового коммунистического движения, т.е. достижение мировой революции и, в конечном счёте, переход к коммунистическому обществу. Основным идеологом этой политики после Ильича был Троцкий. Противоречия его с ленинской гвардией были тактического плана.

Небольшое отступление политически-экономического характера. О таком огромном количестве, построенных буржуями заводов, до сих пор сведения просачиваются с большим трудом. С давних лет говорят о трудовом подвиге советского народа, создавшем за несколько лет могучую индустрию. Слов нет, труд тяжек и огромен: котлованы, шахты, лесосеки, дороги, каналы, монтаж, сооружение зданий. Однако в стоимости сооружения такого количества промышленных предприятий стоимость этого труда составляет не более 20%. Чем государство заплатило буржуям за это богатство до сих пор нет ответа. Даже мудрец Гайдар в своём капитальном труде по экономической истории России, испещрённом таблицами, графиками и ссылками на западных экономистов, обошел этот вопрос. По любым оценкам стоимость такого количества заводов превышала ресурсы российской экономики в сотни раз.

По моему мнению можно объяснить щедрость буржуинов довольно просто, хотя в обширных дискуссиях по экономической истории СССР таких подходов не встретишь.

В конце 20-х годов на западе тяжелый кризис перепроизводства, предприятия закрываются, у рабочих нет средств к существованию. У покупателей нет денег (привыкли вкладывать деньги в ценные бумаги, потерявшие ценность мгновенно), которые должны прийти в промышленность, поэтому у промышленности нет возможности дать людям возможность заработать деньги — очень простое короткое замыкание.

Максимум кризиса в США. Американское буржуинское государство с трудом, но разомкнуло цепь: Многие, если не все, машиностроительные предприятия получили заказы на оборудование для СССР. Оплата в счёт государственного долга. Наличные деньги печатают также в счёт долга, но их уже тогда в Штатах крутится мало, в основном безналичка, вот банкиры и переписываются между предприятиями и государством. Производство и потребление закрутилось, машина поехала. Совпадение это или нет, но у американских капиталистов были и другие интересы в пользу индустриализации России. Это по предсказаниям вождя мирового пролетариата — империалистические интересы. Для американских и британских капиталистов было бы гибельно объединение России и Германии любым способом: поглощает ли Германия Россию войной, или образуется союз этих стран мирным путём.

Итак, к середине 30-х годов, марксисты-ленинцы реализовали план создания мощного милитаризованного государства, как инструмента да воплощения идеи мировой революции.

Однако следствием индустриализации было создание могильщика идеологизированного государства — в первую очередь директорского корпуса.

К концу 30-х годов правящей экономической элите (управленческо-директорскому корпусу) стало ясно, что в условиях мирного времени управлять промышленной громадой командными методами почти невозможно. Директорский корпус к марксизму относился скептически и даже презрительно, к парторгам и комиссарам как к болтунам. К низовому звену управленцев, особенно на селе (типа Давыдова и Размётнова) это относилось в меньшей степени, но они погоду не делали. Назрело противоречие между государственниками и революционерами. В результате почти все истинные марксисты (ленинская гвардия) были объявлены троцкистами и убиты, на всякий случай пришлось уничтожить командный состав Красной Армии, находящийся под влиянием идеологии, как религии (в большинстве — назначенцы Троцкого).

Но, как уже упоминалось, правящие марксисты были уничтожены «почти». Верхушка оставалась у власти, хотя фактически признала верховенство российской государственности над идеологией. В течение двух лет были пересмотрены подходы к истории России, бывшие «царские сатрапы» стали национальными героями, а командармы генералами. Тем не менее, над верховными правителями нависла смертельная опасность, была видна половинчатось мер по отказу от принятой идеологии, на местах руководство и простые люди боялись слово сказать против марксизма и советской власти (наказание по 58-й до расстрела). Однако директорский корпус набирал силу. На 18-й партконференции (1940 г.) с отчетным докладом выступал Маленков, как представитель промышленной прослойки.

Находящихся у власти большевиков могла спасти только война. Гитлер подарил им это народное бедствие. Каким образом после войны у власти оказался троцкист, противопоставивший Россию всему миру, это очередной зигзаг истории, который, конечно же, обусловлен объективными факторами, а не исключено и субъективными. Объективные факторы: страна в разрухе, народ голодает, субъективные: промышленной прослойке (как и народу — лишь бы выжить!) не до политических разборок, кроме проблем с восстановлением промышленности, возникла угроза атомной бомбёжки, надо с нуля строить атомную и ракетную промышленность, а власть на местах (обкомы, райкомы) оказалась, в основном, у тыловиков, энкавэдешников и политработников, беспрекословно подчиняющихся центру, отважных фронтовиков у власти было мало. Изощрённый политик Джугашвили, превратившийся из большевика в государственника, пытался своими методами изменить курс — не удалось. Маленков и Берия также пытались это сделать, но марксисту-ленинцу, пламенному коммунисту, троцкисту Хрущёву удалось их устранить при мощной поддержке партийной верхушки (секретари обкомов), НКВД и верхнего командования армии (для них, как уже упоминалось, идеология равна религии, которая по их мнению приводит к сплочению солдатской массы).

Однако намеченные Маленковым и Берия мероприятия по усилению государственности и некоторому облегчению доли народной, хрущёвскому правительству пришлось проводить в жизнь, они обозначены в начале размышлений, хотя идеологическое враньё осталось — «коммунизм к 1980 году».

Приостанавливаю субъективные размышления о судьбах России, всё-таки на первом месте у меня шофёрские истории, к ним возвращаюсь.

Практику вождения на ГАЗ-51 вёл слегка тронутый на голову школьный инструктор. Он выбирал самые неблагоприятные условия для езды, ночь, слякоть, гололедица. Некоторые из девчонок выбирали для специализации не шитьё, как большинство, а технику. Помню, на одном из трудных участков Архангельского тракта (спуск с ледяной горки на мост и довольно крутой подъём с моста), маленькая, но отчаянная девушка Аня Пантелеева, побоялась взять разгон с горки и не переключилась вовремя перед подъёмом, в результате — стресс: на горке не сумела переключиться с высшей передачи на низшую (двойной выжим с перегазовкой), газик на середине скользкой горки на тормозах ползёт вниз, на мост! Но выучились, сдали экзамены на автослесаря в гараже и на права в ГАИ.

После школы в гараже Белоручейского леспромхоза мне дали ЗИЛ-164 после «капиталки» — хорошая машина мне, ещё восемнадцатилетнему, повезло. В дальние рейсы ездил редко, основная работа — подвозка дров на резервную паровую электростанцию «Сампо» (получена по репарации из Финляндии, как множество щитовых домов посёлка, большинство из них стоят до сих пор), а также разные работы по хозяйству: продукты из склада в магазины и от баржи на склад (например, возили водку от баржи несколькими машинами, в мой ЗИЛ входило 120 ящиков; весёлые рейсы, но веселье реализуется после последнего рейса — на возлияния ограничений у орсовских нет — списывают на бой очень много, в основном в свою пользу). Меня в питие мужики ограничивали: их по домам развозить надо.

Шофёру работать в те суровые зимы было непросто. Представлю моё типичное рабочее утро. На работу иду по гудку — паровуха «Сампо» зовёт. Одежда — валенки, ватные штаны, свитер, ватник, шапка-ушанка, шубные рукавицы. Ходу до гаража полчаса, мороз 30—40. Об антифризе и подогревателях говорить нечего, воду сливали. От «Сампо» был кипяток, но этого для заводки машины мало. По прибытии в гараж зажигаю три факела (ветошь в солярке), один под поддон мотора, второй под коллектор с карбюратором, третий под коробку. Факела горят пока хожу за кипятком, заливаю кипяток в радиатор и проливаю при открытых краниках. Выжимаю сцепление, фиксирую педаль припасённой палкой, несколько раз прокручиваю мотор «кривым стартёром». Не было принято хранить аккумуляторы в тёплом помещении (как в армии), поэтому на стартёр ни какой надежды, в лучшем случае — помощь при заводке вдвоём. Но заводили! Весной однажды — не могу тронуться, колёса примёрзли. Решил — рывком, в результате срезал болты редуктора заднего моста. Так вот и трудились шофёрики в леспромхозе.

Очень трудно приходилось лесовозникам. Та же морока с заводкой, причём вставали очень рано, чтобы успеть сделать два рейса. Рейсы очень трудные и опасные. Несколько десятков километров с возом длинномерных хлыстов выше кабины (более 15 кубометров, больше 15 метров длиной на прицепе-роспуске). Везут воз на пределе тяги мотора, на подъёмах МАЗы едва вытягивают на первой, при этом водители стараются разогнаться с горки перед подъёмом, на очень крутых уклонах тормоза еле держат, в оттепель риск огромный: юз, при сваливании в канаву надо успеть выскочить, иначе хлысты задавят тебя в кабине. Слава богу, меня сия чаша миновала, но брату Саше досталось сполна. К лесовозникам уважение у меня огромное, как к героям.

Брат работал на лесовозе уже в семидесятые годы. От сложной лебёдочной технологии отказались, но труд вальщиков и лесовозников не стал легче. В 70-е работали на валочных машинах советского производства: монстры на гусеничном ходу, стёкла кабины выбивались падающими сучьями в первые недели, грохочущий дизель рядом, как правило, со снятым капотом — для сугреву. Целые божий день по пням, валёжнику, ямам, болотинам — тело и душу выматывает.

В последние десятилетия появились канадские машины и шведские пилы, работать стало полегче, но и нормы подняли!

Появились добротные машины-лесовозы на базе МАЗ-500, полноприводные, с мощным дизелем классической схемы. Работа, в основном, по зимникам, вырубаются недорубы 30-60-х годов, зимники по болотам, но имеются и весьма опасные подъёмы и уклоны.

Режим работы: на машине работает бригада из четырёх водителей, вахтовым методом, т.е. на делянке в бытовке один водитель спит, второй за рулём, в течение суток меняются. Двое водителей — сутки дома. Водители — как правило, молодежь, для заработка машины рвут. Машина с завода в таком режиме разваливается через год-два. Брат мой водитель добросовестный, постарше основной братии, свою бригаду держал в руках, за машиной следили (вовремя ТО, перетяжки, не «рвать!»). Машина в его бригаде выдержала более четырёх лет, а леса бригада вывозила (я не поверил!) в 4—5 раз больше среднего — за счет отсутствия серьёзных ремонтов. Брату и его бригаде леспромхоз выделил по ВАЗ-2105.

Условия покупки машины в начале 90-х «конторские» придумали интересные: в Финляндию продают лес, но оплата нашими вазовскими машинами на территории Финляндии. С таможней и визами — «договорённость». Так мужики сгоняли к финнам и получили машины. Какие-то деньги за машины вычитали из зарплаты. Кстати, по словам местных жителей, в Финляндию жителей нашей местности (Карелия, Заонежье, Ленинградская, Архангельская, Коми) пускают без виз.

К слову о вахтовом методе. Однажды в Крыму разговорился я с буровым мастером, нефтяником с Уренгоя, проживающим в Куйбышеве. Было много слухов об их баснословных заработках. Парень сильный, симпатичный, семейный, двое детей. На прямой, не очень приличный, вопрос о заработке ответил — 700р. По тем временам (80-е) — очень солидно.

Обрисовал условия труда — примерно как у белоручейских лесовозников, только: заполярный круг, живём в железных бочках, почти непрерывно пурга и жуткий мороз, а летом гнус; работаем 2 недели и 2—3 дня на дорогу к семье. «Уже терплю на пределе, вынесу может быть года два». Да! «…трудно свой хлеб добывал человек…», как царский, так и советский. Но вспомним Александра Сергеевича с размышлениями Евгения «и всё же есть счастливцы, ума недальнего, ленивцы, которым жизнь куда легка!». В СССР таких счастливцев было более чем достаточно, особенно в столице нашей Родины. В начале 90-х векторы презрения низов (ниже — водителей шаланды) к власть предержащим и стремления «счастливчиков» к сладкому западному существованию совпали и Союз рухнул; «… распалась цепь великая, распалась и ударила одним концом по барину (КПСС), другим по мужику…».

Отступил, но продолжу.

Посёлок леспромхоза (пос. Депо) по понятиям севера довольно большой с населением более трёх тысяч. Неплохо обустроен: хорошо оборудованная средняя школа, больница, добротный клуб. И в настоящее время посёлок и люди в нём живут неплохо: леспромхоз построил и оборудовал новые больницу, школу, плавательный бассейн, спортивный комплекс, и даже церковь. Могут сказать — за счёт леса, так нет.

В районе до перестройки было около десятка леспромхозов В новых условиях большинство развалилось или нищенствуют, а «белоручейка» живёт неплохо. Всё дело в руководстве, леспромхоз всегда был на хорошем счету в лесной промышленности Союза, осваивал все новые технологии, держал «социалку», вёл взвешенную кадровую политику. Хотя мужики часто поругивают «конторских», но это руководству только на пользу. Надо отметить, что и при советской власти начальства рабочие не боялись, когда надо, критика была весьма резкой, зачастую с матерком.

В перестроечные годы и лихие девяностые руководство (по народной терминологии «конторские») выкручивалось как могло.

Приведу примеры. В Союзе леспромхозам было категорически запрещено заниматься переработкой древесины (в частности, распиловкой), а тем более реализацией, при нарушении могли и посадить. Но даже тогда находили обход. На узкоколейке аварии не редкость. Как правило, кувыркаются сцепы «зайчиков». При этом лес списывают как аварийный, а что хлыстам — то сделается. Купили, точнее «достали», списанную пилораму, привели её в порядок и начали давать товарную продукцию. Но в то время принцип «товар-деньги-товар» не работал, как уже упоминалось, за его реализацию можно было и срок схлопотать (пока ещё!).

Помогал бартер, за него (уже!) могли только снять с работы, но это уже не пугало. Технологию бартера знаю по словам брата. Он летом работал на дальних рейсах на шаланде или трейлере, для него даже был специальный КАМАЗ с усиленным мотором (ярославским МАЗовским дизелем, ставили на ЯМЗ, кабину КАМАЗа пришлось поднять).

Доски он вез в Ригу на мебельную фабрику, взамен — мебель; мебель — в Киев на завод пищевого оборудования. Таким образом, построили колбасный цех, сыроварню и, на радость мужикам, маленький пивной заводик. Эти производства часто спасали при отсутствии у предприятия денег на зарплату. Мужики были не против получать пиво, бабы — сметану, колбасу и сыр. Снабжение производств молоком и мясом и, говорили, даже ячменём, обеспечивало подсобное хозяйство. Построили собственные коровники, у соседних колхозов брали в аренду (конечно, за мизер и мзду) сенокосы, на сенокос нанимали рабочих, разумеется, из колхозников, но за достойную, по мнению последних, плату. Сейчас, конечно это ушло в прошлое, смысла нет, деньги давай и всё будет. Правда, сметану (для своих) делают, такой не купишь.

К началу нулевых леспромхоз закупил финское деревообрабатывающее оборудование, сушилки, построил мини ТЭЦ, работающую на отходах (даже опилки и сучья принимает). Пиломатериалы изготавливает по европейским стандартам, торгует с Европой напрямую: чудеса — у конторы леспромхоза стоят в очередь фуры с номерами западноевропейских стран.

Мужики как всегда матерят «конторских»: зарабатывают как вальщики, а дело знают плохо — построили нерентабельную ТЭЦ (сетевая энергия не дорога).

Отступление моё с размышлениями является обоснованием простого и древнего как мир суждения: кадры решают всё. На первый взгляд на вопрос — откуда берутся такие кадры? — нет ответа. Но поразмышлять на эту тему полезно, разумеется, с целью поиска ответа. На мой взгляд, на примере, Белоручейского леспромхоза можно разглядеть некоторые закономерности формирования стабильно работающего коллектива.

Это:

— Существование некоторого задела сплоченности, наличие хотя бы начальных признаков «души» коллектива, это в данном случае обусловлено исключительно тяжелыми условиями труда

— Наличие обычаев, традиций общения, обмена мнениями работников как по горизонтали (между собой на делянке, в цехе, конторе), так и по вертикали (вальщик — бригадир, и т.д., даже вальщик — директор), что в «белоручейке» всегда было нормой

— Положительное восприятие традиций поколением, вливающимся в существующую структуру

Размышления относительно условий труда. Казалось бы переход от двуручной пилы и «лучковки» к электропиле облегчил труд лесоруба.

Электропила К-5 отличное изделие наших конструкторов, уверен — лучшее в мире: корпус из легкого алюминий-магниевого сплава, выключатель на стойке высотой полметра, размеры и масса мощного электромотора минимизированы за счёт повышения частоты трёхфазного тока в восемь раз. Однако как посмотреть. За К-5 надо тащить на себе бухту кабеля и это зимой в снегу по пояс, часто под ледяным дождём. Мой одноклассник Иван Иванович Семёнов после армии работал вальщиком. Я как-то встречал его с работы во время своих зимних каникул — он, раздеваясь, снимал валенки, ватные штаны и телогрейку как скафандр, была оттепель с ледяным дождём, всё обледеневшее.

При переходе на бензопилы не стало кабелей, но пила «дружба» в 3 раза тяжелей К-5, при этом — мощный грохот мотора и вибрация, а для обеспечения среднего заработка пилу не выпускают из рук весь день с получасовым перерывом на обед из «голодаевки», ведь нормы регулярно повышают, «конторские» стараются. Это и есть эксплуатация человека государством. Человек против эксплуатирующего его другого человека побороться может, против нашего государства это невозможно.

Так что — кадры, овладевшие техникой, решают далеко не всё.

По отношению к ситуации в России конце последнего десятилетия двадцатого века и начала века двадцать первого можно провести сравнение с Войной. Воюющий народ к середине сорок третьего года выдвинул на командные должности среднего звена множество умных, отважных (в том числе при коммуникации с начальством) ребят. Вместе с ними и преодолел из последних сил лютого врага. Надеемся и в двадцать первом веке он (народ) выдвинет порядочных руководителей, и также «вынесет всё и хорошую, ясную грудью дорогу проложит себе…».

И так работа на ЗИЛе была спокойной, без особых историй, одна правда была. Отправили меня сравнительно далеко в Лодейное Поле, это ближайшая железнодорожная станция от Вытегры, до неё — старинный петровский всегда, кроме морозов, разбитый Архангельский тракт (мой дом на нём).

Мужики иногда смеются: японская дорога — то-яма, то-канава, но чаще — злобствуют. В 1985 году 13 марта скончался мой папа Николай Иванович Лашков, на похороны я добирался тяжело (билетов не было даже по смертной телеграмме — два дня после смерти Черненко), от Лодейного — в два часа ночи удалось попасть на попутную шаланду. Была оттепель, слякоть, тракт размыт, весь в ямах, в шаланде трясёт неимоверно. Я водителям — «Гнать надо партийное начальство за эти дороги», они мне — «НЕТ!». Я — «Почему?» — «Другие будут не лучше, их всех расстреливать надо». Такие вот были настроения в народе в начале перестройки, но начиная с нулевых об этом стали забывать, жизнь в Союзе приукрашивать.

Да, об этом рейсе. Погрузили мне паровой котёл длиной больше кузова и диаметром больше метра. Закрепили плохо, какой у меня опыт! На тракте не только ямы, но еще и дорога почти горная — девятинская возвышенность.

На одном из поворотов крепление котла оборвало, ЗИЛ оказался в канаве. Дружное шофёрское сообщество встречных и попутных помогло выкарабкаться.

Летом машину мою отправили на целину по существовавшей тогда разнарядке, меня — в отпуск, перед армией. Однако через неделю ко мне приходит завгар и просит выйти на работу. На моё удивление — на какую машину? Ответ — «На «ласточку». Я ахнул! «Ласточка» — списанная ЗИС-5, давно ржавевшая у забора, не пригодная к езде. Оказывается, по словам завгара её привели в порядок для подвозки дров на «Сампо». При эксплуатации оказалось, что у неё заменили мотор, покрасили и ничего не делали с рулевым, и тормозами. Я с ней помучился, были и истории.

Однажды, везу полный кузов дров, в кабине и на дровах грузчицы, крепкие молодые бабы (для меня тогда — довольно старые!). При въезде на крутую горку «ласточка» на второй передаче не вытягивает, переключаюсь на первую (двойной выжим: первый выжим рычаг на нейтралку, перегазовка, второй выжим — включение передачи; все операции надо делать за доли секунды, иначе покатишься с горки). На этот раз — резкий стоп, бабы с кузова едва не слетели. Диагноз ясен — включились две передачи одновременно, у меня это в первый раз, но старики об этом рассказывали. Машина висит на крутой горке, боюсь как бы полуоси не лопнули или редуктор моста не оборвало! Женщины (бабами их больше называть не буду) сообразительные — быстро подкладывают чурбаки под скаты. Снимаю полик (благо у ЗИС-5 это несколько реек, легкосъёмный), открываю крышку коробки и пытаюсь монтировкой вытолкнуть из зацепления шестерню второй передачи, но не тут-то было — силы не хватает. Дамы бегут за ломом в ближайшие избы, ломом выбиваю шестерню, машина с треском сдаёт на чурбаки.

Через несколько рейсов с тем же экипажем попадаем в очередную критическую ситуацию. Рейсы — вдоль лесовозной узкоколейки, ехать через переезд — некоторый крюк. Спрямляю, переезжая линию в неположенном месте с низкой насыпью. Через несколько рейсов после пробуксовок на насыпи, гружёным сел на рельсы, рельс между коробкой и мотором, машина ни туда, ни сюда, караул!. Место — недалеко от поворота узкоколейки (от «кривой» по железнодорожному), тормозной путь у паровоза со сцепами около километра. После блиц — совещания с красавицами они быстро находят толстую жердь, через чурбак подвешивают передний мост — задним ходом выбираюсь из ловушки.

Еще одна история на ЗИС-5, диковатая и смешная. Для подъезда к поленнице дров на погрузку бульдозер проделал мне проезд — проехал задним ходом через кусты с опущенным ножом. На погрузку я подъехал нормально, а при выезде вдруг снизу что-то поднимает полик кабины (он же легкосъёмный!) и поликом ноги мои прижимает к приборному щитку (теперь его называют — «торпеда»). До сцепления не достать, мотор машину тащит пуще прежнего, еле дотянулся до замка зажигания. Дамский коллектив насилу помог выбраться из кабины.

О белоручейских женщинах, бригаде грузчиц — в русском языке и слова то такого нет, но вот подиж-ты — жизнь заставляет. Весьма симпатичные даже в ватных штанах и телогрейках (фуфайках по местному), крепкие, резкие на слово и дело, справедливые, самостоятельные (последнее — оценка человека в наших местах считается как самый блестящий комплимент). «Коня на скаку остановят…», но как хорошо сказал поэт «они бы хотели иначе — надеть драгоценный наряд, а кони всё скачут и скачут, а избы горят и горят».

Да, «…доля ты русская, долюшка женская…», вспоминаю маму. Родилась она в Ундозере (западное прионежье, Олонецкая губерния), в 1912 году, хорошо помнила НЭП как счастливое время. Пережила голодовку тридцатых, первый муж погиб в сорок первом, в войну работала на оборонку. Работа, даже по понятиям мужиков-вальщиков — лютая. Задача — с напарницей добыть берёзовую древесину, пригодную для авиафанеры и ружейной болванки. На общей делянке бригады вальщиков и сучкорубов (тоже в большинстве женщины и подростки) зимой снежные завалы кое-как, но разгребают, костёр большой разводят для согрева, а этой паре приходится туго. По пояс, а то и выше в непролазном снегу, при лютом морозе или ледяном дожде, искать на взгляд подходящую берёзу, валить её, разделывать, затем приезжать за бревном с лошадью и волокушами, грузить и трелевать брёвна в посёлок к узкоколейке. Иногда спиленное дерево оказывалось нестандартным, так как было требование по прямострунности и количеству сучьев на погонный метр. Как мама вспоминала, тогда садились на бревно и ревели. Надо ведь норму выполнить! Напарницей у мамы была Прасковья Гудкова — бабушка Сашеньки Гудкова, молодого морского офицера, старшего лейтенанта, погибшего на «Курске». Такая вот связь времён.

В жестокую зиму сорок четвёртого с мамой произошел удивительный случай, трудно поверить, но мама врать не умела. Для трелёвки у неё был трофейный конь по кличке «Сержант», рослый, красно-белый, очень красивый и умный конь (я предполагаю — «сталинградец», под Сталинградом взяли пятьдесят тысяч коней). При очередной трелёвке в сильный мороз мама упала в обморок, так конь взял её зубами за воротник фуфайки и притащил в посёлок. Так вот, конь, выращенный баварским бюргером, спас мою маму. У мамы к коням и коровам благоговейное отношение; в голодовки тридцатых и сороковых только корова и спасала русскую семью от голодной смерти. Даже мотоцикл ИЖ-Юк, на котором мы с Сашей возили маму на сенокос, она называла «Серко», как коня в юности.

Ещё о женщинах в тылу. Вспоминаю рассказ Лены, диспетчера УЖД, даже в годах очень симпатичной, в войну она работала машинистом на паровозе «кукушке», как их часто звали, (хотел сказать — «машинисткой»), в войну и на УЖД работяги — все женщины — помощники, кочегары, сцепщики, ремонтники дороги и паровозов. Уход за путями не блеск, паровоз болтает. Рассказ Лены, для меня тогда, тёти Лены: «Любка, кочегар, кричит: „Ленка, блядь, не гони, тендер, вишь, как болтается“, а тащим много, пять сцепов набрали, с уклона тормоза не держат, да и если не разгонишься на подъём не выскочить. (тормоза только на паровозе, в лучшем случае, ручник на одном из „зайчиков“, но это очень опасно для сцепщика). Ну и кувыркнулись, тендер в одну сторону, машина в другую. Сидим, ревём и бога молим, что сцепы нас не раздавили — первый тоже опрокинулся. Теперь всю ночь ебаться с подъёмом паровоза, да ещё хуёв от Стёпкина наслушаемся». Стёпкин — начальник УЖД, одноногий, ногу потерял на фронте, поругивал девок с любовью и уважением к ним. Никогда не сдавался на требования органов о наказании, допустивших аварию, даже оборонную пайку не снимал.

Поднимали паровоз тоже с женской паровозной бригадой. Насколько я помню, технология такая. Крепили к верхней точке паровоза трос и пропускали трос через блок, прилепленный к дереву, недалеко от путей. Паровоз-тягач, сдавая назад рывками ставил машину и тендер на колёса, при помощи домкратов под колёса подкладывали рельсы, сшивали их с магистралью и паровоз вытаскивал собрата на магистраль.

Сцепы таскали из посёлка Северный («лесопункт»), там мама в войну работала, папа был «техноруком», электромехаником по существу, в этом посёлке я и родился. В качестве населённых пунктов Вытегорского района он не числился, по паспорту моё место рождения — деревня Белый ручей давно объединившаяся с посёлком Депо, а нынче и с селом Девятины (агломерат 8 на 3 км, на берегу Волго-Балта). От Северного до Депо около двух десятков километров, в настоящее время посёлок исчез.

В суровую зиму сорок четвёртого в Северный привезли под конвоем несколько сотен чеченцев, для местных — «чечены», как у Михаила Юрьевича. Все молодые, рослые, чернобородые (видимо, боевики). Жили в жуткие морозы в бараках. Работать в лесу, куда их гоняли конвоиры, отказывались, сидели в бурках вокруг костра, ни с кем не разговаривали ни в лесу, ни в посёлке. Даже дров для отопления бараков не пилили, в печь толкали жердь. Как, бабы говорили: «Они тоснут!» — именно так. К весне около половины умерли. В Северном было чеченское кладбище, я помню, а где оно сей час — не найти.

После чеченов прислали семьи фольксдойче из-под Одессы, эти хорошо работали, холостые переженились с нашими. В пятом классе белоручейской средней школы у нас было половина немцев. Во времена освоения целины им разрешили уехать на север Казахстана. Большинство уехали — привычка к степи, остались семейные с русскими жёнами.

Вернусь к коллективу грузчиц. В шестидесятые, слава богу, не голодали, у всех женщин были хорошие дети и, насколько я понимал, крепкие семьи. Об их отношениях с мужчинами я совершенно не знал, да и не интересовался, был видный, крупный мальчик, телёночек. Они ко мне очень хорошо относились, мне кажется, даже гордились мной.

Раз упомянул об гендерных отношениях (слово в русском языке приживётся — короткое, а суть отражает), приведу описание характерной сцены. Бригада грузит пакеты с прессованной корой, тяжело очень, все злые. К одной из них приходит муж с просьбой известной — на маленькую. Надя, красивая, хорошо сложенная, спортсменка-лыжница, очень сильно загорела под июльским солнце — мулатка, да и только. Стоит в чистеньком комбинезоне: «Витька, подойди», далее следует хорошо поставленный прямой удар в лоб, неудовлетворённый Виктор удаляется с печалью.

Мужики пили сильно, как говорится — «до смерти работаем, до полусмерти пьём», но драк не помню. В гараже многие ездили пьяными, но аварий не было, помню, над водителем ЗИСа-автокрана посмеивались — «Если Костя с дамбы едет на первой, значит, ему придётся помогать вылезать из кабины».

Иначе — вспомним Александра Сергеевича «… прямо в грязь с коня калмыцкого свалясь, как зюзя пьян…», только вместо коня ЗИС-150. Кстати, пушкинское определение степени опьянения широко употреблялось в местном народе. Сейчас в посёлке пьют гораздо меньше, как и в России в целом — употребление спиртного в РФ за последнее десятилетие уменьшилось вдвое.

По этому поводу имеется некоторое размышление, основанное на личном опыте и наблюдении за ближайшим окружением (в основном, в студенчестве). На первых курсах выпивали довольно часто. Частота зависела от двух факторов: от необходимости сдачи зачета, экзамена, лабораторной, контрольной (с похмелья — проблемы) и финансового обеспечения. На четвёртом курсе напряженность учёбы резко снизилась, с финансами тоже стало легче (стройотряды), кроме того, два года подряд по два месяца у нас была технологическая практика на весьма сложном технологическом процессе, в котором была технологическая операция перекристаллизации из этилового спирта конечного, очень дорогого продукта сложного органического синтеза. Продукт принимала военная приемка, спирт был самой высокой степени очистки в тридцатилитровых флягах под пломбой приёмки. На операцию перекристаллизации требовалось сорок литров.

Оставшиеся двадцать литров использовать процессе на следующий день запрещалось — нет пломбы), поэтому их утилизировали желающие аппаратчики-студенты, а мастера (молоденькие женщины) не препятствовали, уходили из мастерской синтеза. Выносили в портфеле по пять литров, в общаге комната была уставлена литровыми бутылками из-под польского ацетона.

Однако мы, несуны, сильно не пили. Видимо срабатывал инстинкт самосохранения, думается, что так и в обществе. Однако, снабжали «шилом» студентов двух этажей седьмого корпуса студгородка на Новоизмайловском. Химики остроумно называют спирт «шило», видимо помня поговорку: «Шило в мешке, а вино в кишке — не утаишь».

Моё отношение в выпивке и к трезвенникам несколько отличается от общепринятого, особенно насаждаемого в начале перестройки и возродившегося в десятые годы, т.е. огульное осуждение выпивки, презрение к выпившим, доходящее до существенного смягчения наказания их убийцам.

Для себя я замечал некоторое прояснение ума в состоянии лёгкого опьянения, и потрясающее улучшение сообразительности через 3—7 дней трезвости после перепоя. Думал что это свойство моей психики. Однако, в нулевые прочитал в «Новом мире» в воспоминаниях Гладкова цитату из дневника Александра Трифоновича Твардовского.

«Можно подумать, что если бы я не пил, то сделал бы ещё больше и лучше во много раз, но я знаю, что это не так, и тут уже ничего не попишешь. Сложился такой ужасный ритм приливов и отливов, когда вслед за беспамятством, бездельем и пустоутробием, «вождением медведя» (т.е. запоями) и вслед за мучительным «переходным периодом» наступал всегда большой душевный подъём, упоение трезвостью, ясностью, возродившейся силой. Только с годами «переход» становился всё труднее и труднее.

Ни одной строки я не написал во хмелю, читать (печатные книги) случалось (иногда и рукописи, но не править!)»

(Дневник Твардовского,16.12.68)

Имеются некоторые исторические загадки-догадки по отношению человечества к выпивке.

Фактически признан в палеоантропологии факт освоения человеком в Африке зерновых культур (в первую очередь ячменя) для получения хмельных напитков. Белковую пищу человеку в Африке добыть довольно просто. Эволюция или творец приспособили человека к способности к продолжительному бегу на жаре (особенности голеностопного сустава, вертикальность, безволосость). Так мужчины загоняли копытных (бесчисленны стада антилоп гну и в настоящее время), а женщины раздобыли ячмень, окультурили его, и научились варить пиво. При содействии этого напитка из нескольких подвидов Homo erectus, существовавших несколько сотен тысяч лет выделился Homo sapiens. Эта популяция буквально вспыхнула и покорила планету за мгновение геологического времени на мой взгляд это заслуга ячменного напитка..

Правящие элиты древности запрещали простонародью варение пива, яркий пример — ацтеки: кукурузу (маис — продукт для производства пива) простому народу возделывать запрещалось под страхом смерти, кушали картофель и томаты.

Египетская элита также держала монополию на пиво, со строителями пирамид расплачивались пивом ежедневно.

Как правило, правители пользовались возможностью доступа к спиртному как дополнением к государственному насилию. Попытки ограничения доступа вплоть до введения «сухого закона» для исправления нравов к хорошему не приводили: в США разгул бандитизма, в царской России пролетарская революция, при Горбачёве окончательно сформировалось презрительное отношение к власти, как следствие — развал Союза.

В десятые годы наметилось резкое снижение потребления спиртного, наступает «внутренний сухой закон», на мой взгляд, положительного эффекта для души общества при этом ждать не стоит: в Беслане действовали трезвенники!

Было упомянуто о тенденции снисходительности правоохранительных органов к убийцам людей, находящихся под градусом. Хотя и тяжело вспоминать об таком случае, но расскажу.

Еду на «девятке» по дороге Нижний — Саранск, в салоне на заднем сиденье, две девочки и учительница, на тридцатом километре обгоняю рейсовый автобус Нижний-Кужутки. Движется он странно — то вдруг выедет на обочину, то резко вернётся на дорогу, обогнал с опаской, взглянул — салон пуст, водитель болтает с одним пассажиром, потому и мотается по дороге.

Впереди автобусная остановка, воскресенье, сады, народ перебегает на противоположную сторону — занять места в автобусе, Еду осторожно, вдруг передо мной выскочил старичок, пришлось очень резко тормозить, стресс — выехал далеко на обочину и остановился. Вдруг — удар сзади. Машину отбросило к канаве. Ударил автобус, который я недавно обгонял. Слава богу, разбил он мне эадок, левую сторону, но девочки не пострадали. Автобусник выскочил, схватился за голову, орёт благим матом — «Что я наделал!». Я к нему — «Железа не жалко, хорошо, что с пассажирами обошлось». Обернулся, а на дороге две покойницы, у одной расколота голова, рядом лежит мозг размером больше головы. Ужас! Потом были следственные эксперименты с моим участием. По словам следователя в крови у женщин нашли алкоголь, дело закрыли, негодяя-водителя даже прав не лишили! Как я уже отметил, эти тенденции в обществе к добру не приведут.

Но не будем о грустном.

Осенью меня призвали в армию, хотя это не очень радостное событие, но в те времена призыв не считали трагедией, в клубе были организованы торжественные проводы призывников с вручением подарков, в частности, чемоданчиков с дорожными наборами. Настроение у нас подавленным не было. День отъезда памятный — в военкомате снимали портреты Хрущёва.

Служить я попал в 176 ракетную бригаду, г. Луга (Петербургского округа).

Казармы царских времён, как крепости, стены из красного кирпича, больше метра толщиной, 4 этажа. При царе в них располагалась бригада сверхтяжёлой артиллерии, двенадцати дюймовые (300 мм) пушки.

При нас бригада была учебкой, готовили сержантский состав для дивизионов тактических ядерных ракет, комплекс «Луна». В год пятидесятилетия Победы (и моего) эта часть была единственной из ракетчиков на параде. При Ельцине технику на площадь впустили впервые. Из комментариев я узнал, что бригада всегда была элитной частью российской армии (как я понимаю и царской, и Красной, и Советской). Мы, грешные курсанты, в 64—65 годах эту «элитность» прочувствовали в полной мере на своей шкуре.

Остановлюсь подробнее на процессе воспитания сержанта Советской армии, я уверен, что эта традиция сохранилась от порядков армии царской.