Бесплатный фрагмент - Шелуха на чешуе

От автора

В этой книжке собрались не то чтоб самые достойные за надцать лет, но те, что, когтисто растопырились в дверном проеме и наотрез отказались покидать черновой сборник. Не вышло послушаться старшего товарища и раскидать ворох из сотни тварей до впятеро меньшего. А ведь не раз по ходу выбраковки вспоминал древних: «Большая книга — большое зло», что уж говорить о куче стихов.

«Шелуха на чешуе» должна, просто обязана поставить точку — в раннем, предыдущем, доисторическом. Через точку ляжет черта отделяющая, чтобы я мог дальше — не обязательно лучше, хотя хотелось бы, но уже более идейно.

Я не стремлюсь быть понятым, хотя, безусловно, хочу быть прочитанным. Пишущие на скорлупках имеют право быть свободными в своем творчестве.

Мне по душе слова Роберта Грейвса: «Чтобы с абсолютной ясностью мыслить поэтически, нужно избавиться от интеллектуального бремени, включая все догматические доктринальные предубеждения: членство в политической партии, или религиозной секте, или литературной школе деформирует поэтическое чувство и вносит что-то чужеродное и деструктивное в магический круг, очерченный прутом рябины, ореха или ивы, которым поэт отделяет себя от всего ради поэтического действа. Поэт должен любой ценой добиться социальной и интеллектуальной независимости, научиться мифологическому мышлению наравне с рациональным, никогда не удивляться даже самым Фантастическим существам, которые входят в круг, ибо они приходят, чтобы их спрашивали, а не чтобы напугать».

Такая книга бегущего ручья. Закончена благополучно в Ясеневе, где всё, кажется, и начиналось.

Omen

Тащат грязь весенние потоки,

Распустились птицы и зверьки.

Гвоздь украла синяя сорока —

Вынула у бога из руки.

Мнится ей, гнездо не очень прочно.

Делом с головой поглощена,

Бьет сорока звонким молоточком

С самого утра и дотемна.

Желуди в когтистых лапах стиснув,

Смотрит из соседнего дупла

Рыжий и задумчивый антихрист

На стигмат соснового ствола.

Лиса

Мыши прятались под снегом —

Драгоценным покрывалом,

Рыли норы для ночлега.

Там, под снегом, их — навалом.

Я попробую собрать их,

Помышкую по сугробам.

Из-под снега шлют проклятья.

Тише, братья, хватит злобы.

Обожгу своим дыханьем

Листья мерзлые, валежник.

Тише, вредные созданья,

Рядом с вами спит подснежник.

Сова

Накрой меня крылом, сова,

Зажги глаза огнём янтарным,

Плесни в стакан немного праны,

И я скажу тебе слова.

Не снять, не сжечь проклятых перьев,

Твой клюв навеки будет клюв,

Мне быть до смерти с этой стервой

И не побыть с тобой в раю.

Мне не летать в деревьях лунных,

Не думать птичьим языком,

Я золотые счастья струны

Задел случайно, рукавом.

Накрой меня крылом, сова,

Давай еще побудем вместе.

Я не могу тебе спеть песню,

Но я скажу тебе слова.

Кролыбельная

Морды и усы белее мела,

Кролики крадутся в дом несмело:

В тапках, чтоб ни звука от когтей,

Ищут человеческих детей.

В форточку ушастые пролезли,

В лапах черенки опасных лезвий.

За комодом сгрудились, шурша

Копьями сухого камыша.

Слышишь за стеной возню и шорох? —

Шепчется пушистых тварей ворох.

Мелкой дробью бьются их сердца,

Звери будут драться до конца.

Первый прыгнет храбрый и кусачий

Кроличий вожак в плаще кошачьем.

На подушке рваной прядь волос —

Кролик в простыне тебя унес.

Травосталось

Осталось в шляпе немного зайцев,

Как кот наплакал косых осталось.

Осталось их — сосчитать по пальцам,

И давят эти скоты на жалость.

Здесь грустно, тесно, погладь нам уши,

В густые травы пусти под вечер.

Но там, где травы, стервятник кружит,

Порхает сокол и вьется кречет.

Судьба им в цепких когтях болтаться,

Погрызть осоки и склеить лапы…

Я глажу уши, смотрю, как зайцы

Фонтаном бьют из потертой шляпы.

Мальчик

Темнеет небо на глазах, темнеет небо.

Я бы не знал, что значит страх, когда б не ведал.

Все жгут мосты и города, но не хочу я.

Кто жизнь не нюхал никогда, тот смерть не чует.

Заплачу страстно, горячо, забившись в угол, —

Одной из кучи ни о чем поживших кукол.

Верхний мусор

Снега ждешь, но падают лишь голуби,

Перьями усеивают улицы.

Кошки отгрызают птицам головы,

Чтоб потом на солнце сыто жмуриться.

Перья прорастают в небо крыльями,

Кисок бабы-дети душат-тискают.

Но раскрылись утром в лужах лилии

И помойки встали обелисками.

Это скоро будет, будет холодно,

Значит, за ночь вымерзнет все лишнее.

А пока что крысы правят городом

И висит безумие над крышами.

Рыбками

Клубились в небе белые кораллы,

Актинией висело солнце над.

С кормы земли мы рыбками ныряли

В парящий Ниагарский водопад.

Глаза зажмуришь, выдохнешь дыханье —

Летишь, не чуя перьев-плавников,

Удара ожидая подсознаньем,

Но входишь в небо тихо и легко.

Без брызг, без багажа, без звучной фразы

С упоминаньем женщин и святых.

А над тобой, чуть выше, водолазы

Среди созвездий тонут золотых.

Лошадьюплыви

Сны сгущаются над водой.

Глядь — по глади идет гнедой,

Он подковами бьет круги,

Вызывая из снов других —

Верных старых своих друзей,

Кэльпи с гривой из алых змей.

Сны плывут над ночной рекой,

И, довольный, смеется конь.

Окунь прыгнет из-под копыт,

У моста красноперка спит.

Приближается плеск подков

К лодкам дремлющих рыбаков.

Лестница

Пусть скользят и немеют пальцы,

Да и струи — увы — без сучьев,

Замер дождь — мы спешим взобраться

По нему и полазить в тучах.

Заберемся и без бобовых

К самых острым макушкам молний —

Там где зреет орех сверхновой,

Где как белки, пасутся кони,

Мы костер разведем из веток,

Обломав полумертвый штрифель,

Чтобы первые человеки

Разгадали на пепле шифр.

Лихо

Корни пустив из книжек,

Мхом обрастая с севера,

Учим и лечим ближних,

Листья расправив веером.

Каждый наш год посчитан.

Сами никем посажены.

Внутрь колец зашито

Кажется, что-то важное.

Буквы-страницы-кольца.

Может, земля проломится?

Смотрим на злое солнце

Мрачной тевтонской конницей.

И под землей все тихо.

Корни повисли, сломаны.

Значит, устало лихо.

Как-то и не озлобленно

Он — сквозь кольцо — сквозь пальцы

Смотрит, как листья старятся

У заоконных акаций.

Нравится. Очень нравится.

Осенний криз

Дождь и снег сегодня не выпали.

На стекло листок прилип липовый —

С ветки сорванный, ветром тронутый,

Смотрит с улицы внутрь комнаты.

Осень, всё у всех обостряется.

Шизофреник целует пьяницу,

Белки-зайцы по лесу шастают,

Все несчастные и ушастые.

Лист оконный глядит так пристально.

Ждет подсказки, ответа, выстрела.

Скоро вымокнет, обесцветится

Под косыми лучами месяца.

Пресвятая векша

В меня орехом кинули,

Се превеликий грех.

Со звуком древесиновым

Ударил в лоб орех.