Бесплатный фрагмент - Шелби

Начало

Маршрут причудливой латинской S, через центр, север и северо-восток Москвы, привёл в загородный стрелковый клуб. Холл основного здания встретил Ивана холодом ценных пород дерева и скользящими, равнодушными взглядами посетителей. Он прошёл к полукруглой стойке, безошибочно определил старшую из трёх сотрудниц, назвал свою фамилию и сложил губы в подобие улыбки.

Ему ответили не сразу. Старшая смены бросила взгляд на левое запястье Ивана, попросила документ и после паузы указала кивком головы:

— Вас ждут. Вас проводят.

Иван обернулся. Милая блондинка в поло и шортах стояла в двух шагах, смотрела сквозь него невесомым взглядом. Девушка слегка наклонила свою эльфийскую голову, движением чёлки позвала за собой, в дальний конец холла, к боковому выходу.

Они вышли в сад, отделённый от остальной территории матовым забором. Красная гравийная дорожка пригласила в лабиринт можжевельников и туй, к одноэтажному шале с огромной мансардной крышей.

В саду было очень тихо. Блондинка обернулась и, ещё раз качнув чёлкой, бесшумно пошла по дорожке. Она была в том прекрасном возрасте, когда прелесть юности перешла в красоту тридцатого года и казалось, что останется такой навсегда. Иван поправил манжету рубашки, спрятал свои «Касио» от посторонних взглядов, захрустел демисезонными ботинками по гравию. Блондинка обернулась, пожала плечами и растаяла среди хвои. Иван попробовал идти медленнее, но производимый шум раскалывал тишину сада хамским грохотом. Иван сделал ноги колесом, пошёл, нагружая внешнюю сторону стопы, — безрезультатно. В дополнение к своему позору за жёлто-зелёным кустом он заметил высокого мужчину с иностранным шармом в лице, который с интересом наблюдал за его упражнениями. Иван неразборчиво чертыхнулся, прекратил кривляться, пошёл максимально быстро. Мужчина проводил его улыбкой.

— В следующей жизни прикуплю вежливости, — пообещал себе Иван.

Новый поворот дорожки вернул приятный ориентир в виде стриженого затылка блондинки, в голове родилась весёлая фраза, этакая элегантная шутка-вопрос, которая должна была заставить девушку раскошелиться на внимание, но Иван не успел её произнести — слишком долго подстраивался под ритм упругих движений женского тела, набирал воздух в лёгкие, а когда созрел, услышал:

— Коллега проводит вас дальше.

Слабое урчание электрокара, детские голоса и серия бухающих выстрелов — весь набор звуков, внезапно прорвавшийся в сад, сделавший его на мгновение живым, исчез. В голове Ивана зазвенело — так сильно ударил его собственный взгляд, отражённый от мраморного лица новой провожатой, и ушки, слегка оттопыренные, напомнили вторую жену, сцену развода, унизительный диалог в кабинете судьи…

— Пойдёмте. Вас ждут.

Лёгкое подёргивание за рукав пиджака, кивок головы, уже не первый и потому почти раздражённый, приказ ватным ногам брести по широкой террасе в самый конец, к стеклянному витражу. Здесь провожатая остановилась, согнула руку в локте, подставила ладонь небу тем самым движением, которое делают в фильмах маги, чтобы получить из воздуха артефакт. После тупого ожидания Иван понял, что ему предлагают самому открыть дверь.

— Спасибо.

Абсолютное равнодушие движения перевёрнутой вниз, закрытой ладони и глаза, скрывшие свой цвет, вывели Ивана из равновесия, превратили в школьника перед дверью директорского кабинета. Он мотнул головой, сбрасывая морок, ещё раз поблагодарил, тут же мысленно обругал себя, дёрнул дверь и едва не упал, споткнувшись о несуществующий порог.

— Осторожно, — голос из английского кресла предупредил тем тоном, которым банкиры просят не умирать заёмщиков до полного погашения тела кредита и процентов.

Девушка закрыла за Иваном дверь и исчезла.

— К этому нельзя привыкнуть, — на подлокотник кресла выпала рука с сигарой, белоснежная манжета подтвердила слова бледным блеском золотой запонки. — Эти безмолвные дамы и меня превращают в нашкодившего мальчишку.

Рука с сигарой сделала короткое движение в сторону соседнего кресла. Иван присел и оказался на идеальном расстоянии от своего собеседника: оба могли спокойно вытянуть вперёд ноги, не создавая взаимного неудобства, беседовать вполголоса, без напряжения, и одновременно уши — гениальная конструкция английских кресел — делали их невидимыми для случайно забредшего в угол террасы любителя читать по губам и, что более важно, неслучайно направленного объектива камеры.

— Ваш начальник должен был что-нибудь сказать о теме нашей встречи, — рука с сигарой поднялась-опустилась, указала на тёмно-синий хьюмидор, и по совершенным складкам пиджака, по идеальной неподвижности плеча Иван узнал крой Kiton.

— В самых общих чертах.

— Не лукавьте, — столб сигарного дыма ушёл в сторону камина. — Впрочем, это не имеет значения. Лучше будет нам начать с самого начала. Хотя бы вы знаете, кто я такой?

— Знаю, что вы адвокат.

— Аркадий Петрович У-ский. Визитку не даю. Я их давно не заказываю. Лет двадцать или больше мои клиенты не меняются. Даже когда они умирают, их дети продолжают пользоваться моими услугами, а они все знают меня лично. Некоторые с пелёнок. Подарки на Дни Варенья, Рождество православное, католическое, Пасха та и эта…

«Та и эта» прозвучало почти иронично. Иван потянулся в карман за сигаретами, не вставая, взял с камина каменную пепельницу.

Его собеседник выдержал тактичную паузу, произнёс весомым голосом:

— Дело Бориса Аверина.

Иван кивнул. Начальник вчера дал ему краткие наставления, суть которых заключалась в следующем: выслушать адвоката семьи Авериных; понять, что волнует Аверина-старшего; по возможности убедить общими фразами, что следствие будет предельно объективным, всё выяснит и прочее и прочее. Тем более что подозреваемый арестован, улики против него железные. Начальник дал понять Ивану, что суета с этой неформальной встречей и антураж, который будет её сопровождать, — инициатива семейного адвоката. Обычная уловка лишний раз продемонстрировать на пустом месте свою значимость, напичкать голову клиента фразами: «Я жёстко им указал на недопустимость… Я указал им на важные обстоятельства…» Начальник адвокатов недолюбливал — имел на это личные причины.

— Вы ознакомились с делом?

Аркадий Петрович явно перебарщивал с весомыми интонациями в голосе. Иван скривил губы, глубоко затянулся, выигрывая время.

— Что это вы? Не надо морщиться. Это всё не для галочки и не для увеличения почасового счёта. С Авериным-старшим мы друзья. Впрочем, оставим лирику. Итак?

— А что, собственно, «итак», Аркадий Петрович? Какие у вашего клиента есть сомнения, что следствие пойдёт необъективно?

Аркадий Петрович затянулся сигарой, но дым выпустил не в сторону, как в прошлый раз, а строго вверх. Появившийся из ниоткуда официант вкатил между креслами миниатюрный столик с бутылкой торфяного виски, стаканами и блестящим ведёрком, посмотрел на Ивана.

— Два куска на половину стакана, — распорядился Иван, прикидывая в голове ценник на такси до дома.

Аркадию Петровичу приготовили виски в той же пропорции, и собеседники, при всём различии в статусе, невольно улыбнулись друг другу.

— Выпьем, — адвокат наклонился к Ивану, высунул за пределы кресла дорогое плечо. — Выпьем, и я вам всё расскажу. Насчёт авто можете не беспокоиться — в клубе есть услуга «Трезвый водитель».

Виски, такой любимый гость, коснулся души Ивана, ударил дымным ароматом в голову, заговорил голосом Аркадия Петровича.

— У моего клиента нет дополнительной информации, которая могла бы пролить свет на убийство его сына. Теперь неофициально. После того как суд признает убийцу виновным, жить ему останется примерно месяц, от силы два, — адвокат сделал глоток, и Иван увидел в спешке, с которой горло пропустило внутрь напиток, неожиданную откровенность. — Аверин-старший верит в Бога. Не могу словами вам объяснить, что значит для него потеря единственного сына, но раз в сто для него страшнее наказать невиновного. Мы на девяносто девять и ещё четыре девятки после запятой процентов уверены в том, что убийца — Кирилл Найдёнов, который сейчас арестован и сидит в СИЗО. И тем не менее надо всё ещё раз проверить, неформально убедиться, что это так.

Адвокат вернулся в строгие границы своего кресла, с паузами, в четыре приёма выплюнул из себя:

— С вашим руководством достигнута договорённость, что проверку сделаете вы. Не буду вам обещать богатство и волшебное продвижение по службе. Цена вашей работы — человеческая жизнь. Та или иная.

Аккуратный двойной удар по краю пепельницы избавил сигару от лишнего груза. Адвокат достал вскрытый конверт с банковской картой, положил на столик между бутылкой и ведёрком со льдом.

— Мне нужен ответ немедленно.

***

Следственный кабинет в СИЗО удивил Ивана ремонтом, мебелью и новой модой — обвиняемого Кирилла Найдёнова сотрудник посадил на стул с эргономичной спинкой, вытянул через прямоугольный клюз в крышке стола цепь, соединил с наручниками.

«Как в кино», — подумал Иван, усаживаясь напротив.

Сбоку пристроился следователь — парень лет тридцати, с кривым ртом.

Цепь была коротка, заставляла Кирилла сидеть на краю стула, навалившись на стол. Было видно, что месяц в заключении дался ему трудно. Левая щека, ближняя к следователю, была перечёркнута двумя тонкими короткими шрамами в виде упрямой русской Х.

«А с парнем у них не всё ровно», — сделал вывод Иван.

Тем временем следователь кивком отпустил сотрудника изолятора. Лампы под потолком мигнули, добавили света, но лица всех троих остались равномерно тусклыми. Теперь уже Иван кивнул следователю, но тот не сдвинулся с места, предложил начинать и даже скрестил руки на груди.

Иван бросил на стол пачку сигарет, похлопал себя по карманам пиджака и в упор посмотрел на следователя:

— Вы выйдите. Я начну.

По лицу Кирилла прошла красная волна. Следователь дважды ущипнул себя за мочку правого уха, скривил рот и вышел: указания его генерала были предельно ясны — оставить одних. Иван представился и, как смог, объяснил цель своего визита. Про разговор с Аркадием Петровичем, разумеется, не сказал ни слова, просто есть в деле моменты, которые заставляют ещё раз проверить факты. Иван рассчитывал, что Кирилл ухватится за возможность поговорить со свежим человеком, будет откровенничать, но наткнулся на немую стену. Иван походил вокруг разных тем, пытаясь разжечь искру интереса в глазах собеседника, задавал прямые вопросы, выстраивал логичные умозаключения, но всё было бесполезно — Кирилл ответил пару раз односложно, а потом замкнулся, ушёл в глухую. Примерно через час, гася четвёртый окурок, Иван придумал вопрос, который дал неожиданный результат.

— Почему поселились в таунхаусе? Откуда такие деньги?

— Это только кажется, что дорого, — Кирилл улыбнулся, пошевелил затёкшими плечами. — Девчонки как-то нашли друг друга через соцсети и сговорились жить вместе. Мы с Анной к тому времени встречались больше года, снимали однушку с клопами, и тут подвернулся этот дом. Его Лена нашла… Девчонки до Москвы жили в коттеджах. Шелби вообще как помещица — земли гектар, домработница, свой садовник… Дом сразу всем понравился, прямо уходить не хотелось. Свежий ремонт, новая мебель. От хозяина. Когда посчитали, сколько выходит с каждого за аренду, получилось меньше, чем платили за три квартиры в городе. Ещё гараж, свой сад, беседка, — слово «беседка» Кирилл произнёс почти нежно. — Деньги у меня были с собой, я внёс задаток за всех. Мы с Анной в тот же вечер переехали.

— А собака чья была?

— Собака была общая.

— Ретривер? — Иван уважительно кивнул. — Отличная порода.

Кирилл отвёл глаза. Пауза мгновенно разделила их, и Иван подался вперёд, взялся за цепь, стараясь удержать первое доверие своего собеседника.

— Я со всеми встретился. С Анной, Игорем, с масками, даже в Саратов ездил, разговаривал с Леной и американцем. Как, кстати он к вам попал?

— Шелби его привела. Она с ним познакомилась год назад, когда это всё началось.

— Расскажи.

Кирилл отвернулся, показал Ивану букву Х на щеке.

— Тогда я расскажу. А ты, если захочешь, поправишь меня. Договорились?

Тонкая жилка на виске Кирилла дрогнула в первом нервном пульсе.

Иван отпустил цепь, закурил и сразу взял спокойный темп долгого рассказа:

— Началась эта история год назад, в мае…

Весёлый месяц май

После того как в Москве ввели стандарт мрачности для солнечных зайчиков, они все перебрались в пригороды, где ещё разрешено светить под любым углом, не надо прятаться на обед с тринадцати до пятнадцати и можно сколько хочешь кататься на облаках. Хоть нисколько.

В мае солнечные зайчики особенно шаловливы. Их любимое занятие — поиск окон без штор, назойливая доставка света на щёки спящих, игра с ресницами, щекотание голых пяток. Что поделать — весна. Не в ноябре ведь шалить… Вот и сегодня первый, самый ранний, перемахнул через верхушки деревьев, присел на крышу крайнего таунхауса в подмосковном посёлке Васюки-2, стал выбирать окно для шалостей, но перегрел место. Металлический конёк взбрыкнул, сбросил зайчика на вишнёвый скат. Скат погнал кубарем вниз, к грязной жиже водосточного жёлоба, но зайчик каким-то чудом зацепился за раму мансардного окна, удержался.

«Ладно, конёк, сочтёмся. Всё полуденным братьям расскажу, в обед выйдут из-за облака — пожгут твою краску до самой грунтовки. Сочтёмся, гнутый», — пригрозил зайчик.

Спасительное окно было ему хорошо знакомо — всегда закрытое плотными шторами, оно ни разу не пустило его внутрь. Зайчик решил отдышаться и продолжить путь, спуститься по водосточной трубе до цоколя, согреть воду в миске к приходу Антона, который добрый друг и обязательно покатает на кончике своего хвоста, но… Впервые окно свободно от штор — значит, есть повод заглянуть внутрь.

На кровати спала девушка девятнадцати лет (все солнечные зайчики не только любопытны, но прекрасно разбираются в возрасте спящих девушек): нос под одеялом, копна волос прикрыла лицо, пятки спрятаны — поживиться было нечем. Зайчик прошёлся по косому потолку, зацепился за стену, потратил пару секунд на триптих Дали, золотым зигзагом обогнул книжную полку с академическим собранием сочинений Чехова (лазоревый цвет не переваривал), и удача снова улыбнулась ему. Одеяло шевельнулось, показало энергичную пятку, обнажило плечо, поворот головы отбросил волосы с лица. Зайчик потрогал подбородок, коснулся щеки, разогнался хулиганом по нежной коже до самого носа, и… ничего. Спит. Зайчик разогрел маленькое плечо, исколол иголками ключицу и шею, вернулся к сопящему носику, и тело девушки ответило. Одна рука вытянулась стрелой за голову, колени сомкнулись, зажали вторую руку цветным утренним сном, а губы сложились в откровенный стон. Зайчик покраснел от нескромного удовольствия, перебежал на одеяло, дал успокоиться своей жертве. Когда колени ослабили хватку, когда губы сонно забормотали, вернулся к игре, двинулся по горячему маршруту, но закончить свои шалости не успел — круглый пластиковый монстр на тумбочке, перевязанный скотчем в два слоя, оглушил, парализовал противным дребезгом. Едва живой, зайчик доковылял до подоконника и исчез бледным инвалидом за окном. Впрочем, вовремя: босые ноги девушки встали на тапочки у кровати, утопили ярко-красный педикюр в меховой опушке. Указательный пальчик миролюбиво нажал на кнопку, выключил будильник. Пряди волос так и не открыли толком лица, а ноги уже несли тело в душ, оставив тапочки грустить у кровати.

Будильник дождался, пока девушка скроется в душевой, и выдал порцию особенно яростного треска в память о пяти своих братьях и сёстрах, которые лежали в ряд у стены с разбитыми стёклами, в кусках грязного скотча, с неживыми стрелками. Его родственники погибли от руки своей хозяйки, которая обычно крута по утрам с механизмами. Среди будильников она известна как Марья-разрушительница или Мария-смерть-часам. Впрочем, по паспорту она просто Маша. Бестужева Мария Николаевна.

***

Маша принимала душ, экономно лила воду, не дала металлическим кольцам на шторке привычно вжикнуть. Ножки вернули её в комнату (опять мимо тапочек, прямо к напольному зеркалу в деревянной раме), лицо получило быстрый макияж, волосы — «парижский» беспорядок, бёдра подвигались в танце, помогли облегающему, скорее вечернему платью сесть по фигуре. Тёмно-синяя федора прилажена на затылок, многоцветный шёлковый шарф сделал оборот вокруг шеи, взял секунду на размышление и сделал второй оборот. Рука подобрала с пола оранжевый рюкзак, ножки в третий раз проигнорировали тапочки, вышли на узкую мансардную лестницу. Дом ответил тишиной на молчаливый вопрос, и Маша на цыпочках пошла вниз.

На площадке между этажами Маша погладила по носу спящего пса. На втором этаже перешла на абсолютно бесшумный шаг, приложила ухо к каждой из двух дверей по очереди, убедилась, что её соседи спят, спустилась на первый этаж. Здесь — через кухню в холл, где зеркальный шкаф-купе, а на полу выстроились туфли в два ряда. Маша выбрала те, что более-менее подходили под платье, вернулась с ними на кухню, поставила на стол. Запрограммировала кофемашину на двойной объём, подставила оранжевую кружку с надписью «МАША» под чёрную струю, из керамической хлебницы достала круассан, положила его в бумажный пакетик, пакетик — в рюкзак. Перелила кофе в маленький термос, закрутила крышку, обернулась и наткнулась на Лену, ойкнула. У подруги Лены на лице полный макияж и причёска, а плечи наброшен ажурный кружевной платок, и, вообще, она так рано не встаёт, поэтому «ой».

— Решила выгулять мои «Мэри Джейн»? — Лена открыла дверь холодильника, помахала ладошкой у носа, выпустила кислинку ночных запахов наружу, достала бутылку с йогуртом, наполнила чёрную кружку с надписью «ЛЕНА», кружку взяла двумя руками, пропустив пальцы через ячейки ажурного платка, села за стол, переставила туфли на пол. — Извини, не готова созерцать во время завтрака.

— Леночка, миленькая, я хотела тебе записку написать. Вот… — Маша достала листок и карандаш из ящика стола. — У меня каблук расшатался… Я думала…

— Ты думала. Это замечательно. У меня сегодня аукцион, и я никуда не пойду. Ты думала именно об этом. Возможно, я больше вообще никуда никогда не выйду из дома и буду сидеть за компом вечно, пока не превращусь в жирную корову. Так что ты хотела мне написать?

— Ссоритесь?

Анна появилась на кухне внезапно, тоже босиком. Короткая ревнивая майка старалась прикрыть любопытный пупок, впрочем безуспешно.

Анна достала бутылку кефира из холодильника, взяла белую кружку с надписью «КИРИЛЛ», строго спросила Машу:

— Кто он?

— Никто. Просто у меня дело.

— Говори, кто он, а то не дам туфли, — Лена сдвинула брови, пытаясь сделать страшное лицо.

Маша отстранилась. Стул под ней качнулся, в поиске равновесия встал на две задние ножки. Маша вцепилась руками в стол, набрала полные лёгкие воздуха, приготовилась ответить подругам залпом слов, но по лестнице спустился парень в махровом отельном халате, тоже босой, прошёл в ванную, на ходу бросил:

— Девчули, привет!

Стул под Машей с грохотом вернулся в устойчивое положение.

Девушки дружно прыснули от смеха, стукнулись головами, обнялись хохоча.

— Привет, Кирилл!

По лестнице спустился пёс, молча подошёл к миске с надписью «АНТОН», полакал воду, покосился на людей, сдержал вздох и убежал во двор катать на хвосте своего друга — солнечного зайчика.

— Кирилл везёт меня до метро. Могу подбросить, — Анна достала из хлебницы круассан, осмотрела его и положила обратно. — В город сегодня не рекомендовано соваться на авто. В центре будет суета, какой-то праздник, бла-бла-бла и всё такое.

— Ну, если в городе праздник, я, пожалуй, останусь… — Лена плотнее закутала кружку платком.

— А ты, малышка? С нами?

— И у меня сегодня аукцион, — продолжила Лена, ни на кого не глядя.

— Я со всеми, кто меня любит, — Маша придвинула ресницы к ресницам Лены. — Лена, ну Лен, а ты меня любишь?

— Конечно. Бери мои туфли, раз у тебя в городе дело. Бери туфли. Вот один, вот второй, — Лена поставила туфли на стол. — Не жалко.

— Твою доброту и щедрость восславят в веках трубадуры, — Маша чмокнула подругу в щёку.

— Почему трубадуры? — на кухню вернулся Кирилл, наполнил второй белый бокал с надписью «АННА» кефиром.

— Не напрягайся, — Маша изобразила на лице гримасу, что-то абсолютно противоположное напряжению.

— Да. Очевидно, для всех будет лучше, если я не буду никого напрягать… — Лена приняла последнюю фразу Маши на свой счёт.

— Кирилл, ты везёшь нас с Машей в город. Мне надо в офис, а у Маши в городе важное дело, — Анна поставила пустую кружку на стол. — Готовьте завтрак в беседке. Я иду собираться.

Кирилл и Маша встали по стойке смирно, отдали Анне честь. У ноги Кирилла застыл бесшумно вернувшийся из сада Антон. Маша приложила к голове левую руку, Кирилл мотнул головой, Антон гавкнул, и Маша приложила к голове вторую руку, при этом «щёлкнула» босыми пятками. Анна хлопнула Кирилла по попе, погрозила Маше пальцем, ушла к себе наверх, погладив на ходу пса.

— Машенька, совсем забыла. Вчера получила новый аромат. Там такой яркий тюльпан! Он как будто создан, чтобы ты ходила в нём на дело, — Лена вытянула шнурок с пузырьком из лифа платья, брызнула дважды на запястье, протянула руку Маше.

— Я в гараж, — пока девушки махали ладошками, тянули носиками воздух («Правда необычно. Хочу, хочу»), Кирилл попытался испариться.

— Кирилл, а кто мне поможет перенести чайники в беседку?

Вопрос Маши, брошенный вдогонку, прозвучал в одну вторую силы приказа Анны готовить завтрак. Кирилл показал две открытые ладони в ответ и скрылся за дверью гаража.

— Ах так? Ну держитесь! — Маша положила руку на кофемолку. — Раз, два, три…

Лена зажмурилась, закрыла уши руками. Антон убежал в гостиную, спрятался за диваном. Вой электромотора кофейной мельницы «Юнкерсмюле» в сочетании с хрустом зёрен, разрубаемых титановыми ножами, сотряс дом.

Будь умницей, мой мужчина

Дверь гаража открылась вверх, выпустила на дорогу кабриолет, переделанный из старой спортивной машины, с прыгающим оленем на капоте. Антон с балкона второго этажа проводил авто, побежал в сад валяться на траве, учить уму-разуму насекомую мелкоту, подслушивать болтовню листьев. Широкие колёса на хромированных дисках помогли Кириллу заложить идеальный вираж у стелы на выезде из посёлка, Анна и Маша на заднем сиденье подставили лица ветру, привычно свежему, колючему, столичному. Шоссе не разочаровало, встретило скоростью, улыбками водителей, провело без задержки до площади Восточного вокзала под любимый кислотный джаз. Кирилл притормозил на кольце, почти нарушил, полицейский улыбнулся в его сторону, жестом попросил не задерживаться.

Девушки выпрыгнули на мостовую, не открыв дверцу, и Анна на ходу, с прогибом спины, в развороте махнула Кириллу рукой:

— Будь умницей, мой мужчина!

— Будь умницей, мужчина моей женщины! — пошутила Маша и отправила Кириллу воздушный поцелуй. Свой особый, искренний.

Полицейский развёл руки максимально широко в стороны, изобразил удивление, и Кирилл с усилием оторвал взгляд от Маши, уехал с резким разворотом. Девушки взялись за руки и через пару шагов подстроились, пошли модельной походкой нога в ногу в сторону метро. Навстречу им попадались исключительно мужчины. Они дарили улыбки, приклеивали откровенные взгляды к их телам, а один пожилой толстяк с конусом мороженого не успел уступить дорогу, и девушки взяли его «в оборот». Анна схватила толстяка за галстук, Маша прилипла спиной к его спине, и девушки закружили мужчину в карусели взглядов и улыбок, потом резко, в один момент, бросили, оставили глотать широко открытым ртом воздух, разбежались к разным входам метро. Толстяк согнулся, припал на одно колено, восстанавливая дыхание. Мороженое, выжатое судорожной рукой, испачкало рукав пиджака, вытекло на тротуар белой свободной лужей.

Тем временем огромный экран на фасаде вокзала ожил идеальными голосами дикторов, сообщил последние новости.

— В Москву прилетела королева эпатажа Леди Дада.

— Два ближайших дня культурная жизнь столицы будет взорвана чередой событий, многие из которых пройдут прямо на улице.

— Ночной концерт обещает невероятное зрелище. Мы в предвкушении, Дада!

— Напоминаем москвичам и гостям столицы, что движение в центре города будет ограничено.

Экран моргнул, дикторы исчезли, уступили место рекламе предметов женской гигиены.

Леди Дада

Маша вышла из метро недалеко от ГУМа, побежала по Никольской, свернула в Ветошный переулок, отправила СМС: «Я на месте». Тяжёлое кхеканье за спиной приказало обернуться. Полный брюнет с кинокамерой навис над ней, сложил линию пухлых губ в гримасу. Маша поздоровалась путаными фразами, получила в ответ кивок, а пристальный взгляд напомнил достать из рюкзака кошелёк, отсчитать десять тысячных купюр в открытую лопатой ладонь. Брюнет спрятал деньги в карман джинсовой жилетки, гримаса на его лице стала более благожелательной. Маша проглотила комок в горле.

— Давай… те… микрофон подключим… Проверим.

Часы на стене университета показали четверть двенадцатого. Угол Ветошного и Никольской украсили три фигуры: плешивый мужчина в светлом плаще, блондинка с внешностью Барби в ситцевом платье, пол третьего Маша пыталась определить, но не успела — в переулке появился новый персонаж. Парень с длинной, уложенной назад чёлкой, года на два-три старше Маши, возник молниеносно, как из-под земли. Обежал плешивого, блондинку и неопределённого, собрал по пять тысяч рублей с каждого, прикрепил им на одежду яркие значки.

Оператор, наблюдавший за сбором денег, сложил из губ латинскую Z.

Впрочем, парень его проигнорировал, сразу подошёл к Маше:

— Привет. Готова?

— Привет, Павел. Всегда готова, — Маша сунула микрофон под мышку, достала три купюры по пять тысяч рублей, но не отдала их Павлу, придержала в руке. — А можно… потом…

— Рад бы, милая девушка, да нельзя. Воспитание не позволяет.

Павел сверкнул полированными ногтями, вытянул одну за другой две купюры — Маша удержала последнюю, кивнула на ожидающую в переулке троицу:

— А эти?

— Это — богатые фанаты. Интервью берёшь только ты, — Павел вытянул последнюю купюру из рук девушки, бросил в сторону брюнета: — Братик твой?

— Оператор.

— Она будет через пять минут. Идём.

Павел махнул рукой, увлекая Машу, оператора и группу фанатов в ГУМ. У фонтана он остановился, посмотрел на часы, знаком объяснил, что надо ждать здесь пять минут, и исчез. Оператор дал пухлым губам максимальную свободу, собрал на лбу три глубокие складки. Маша покрутила в руках большой синий микрофон с надписью «Пресса», осмотрела себя в витринах с разных ракурсов, одёрнула платье. Блондинка и плешивый молчали. Неопределённый человек был благодушен и улыбчив.

Складки на лбу оператора разгладились.

— Может, скажешь, кого ждём?

— Вот её, — Маша показала на рекламный плакат с Леди Дадой и прикусила губу.

Оператор свистнул, стал возиться с камерой.

***

Часы на Спасской башне показали одиннадцать двадцать пять. По Ильинке к ГУМу подъехал чёрный лимузин, остановился у входа. Шкафообразный охранник в чёрном костюме вылез на тротуар, вставил в ухо белый микрофон, расправил кручёный провод. Складки на его шее выдали искусно сделанную латексную маску. Охранник взглядом расчистил пространство в радиусе пяти метров, проговорил в микрофон условную фразу. Люк в крыше лимузина плавно открылся, вертикально вверх ударил припев из последнего клипа Леди Дады — и сама дива, в нитях белого жемчуга, выросла из чрева авто, встала на крыше, скромно сведя вместе голые бёдра. Музыка из люка усилилась, зеваки на обеих сторонах улицы прикрыли уши, на храмах тревожно загудели кресты, стая птиц поспешила перелететь на противоположную сторону Москвы-реки. Леди исполнила короткий танец с грацией профессиональной гимнастки, поразила гибкостью тела и амплитудой махов идеальных ног. После тройного колеса замерла в очередной скромной позе. Охранник открыл дверь авто, выпустил двух парней в чёрных рубашках по фигуре. В цветных очках, с золотыми накладками на подбородках, они были похожи на пришельцев. Их крепкие руки превратились в ступени для Леди. Она сошла на землю, встала в балетную позицию, подарила долгий и волнующий воздушный поцелуй полицейскому у крутящейся двери.

— Леди Дада, — наконец-то отошла от стресса, ахнула собравшаяся толпа.

Полицейский приложил руку к фуражке. Леди Дада на ходу поцеловала его в губы, и вся компания скрылась в ГУМе.

Внутри, на второй линии, компанию встретил Павел. Он поцеловал Леди обе руки, набросил ей на плечи плащ из блестящей материи и щёлкнул пальцами. Четвёрка маленьких барабанщиков взяла диву в квадрат. Палочки сухо отсчитали четыре удара и пустили потоки дроби в стеклянный купол здания. Леди в сопровождении свиты и растущей, как снежный ком, толпы зевак двинулась к фонтану. ГУМ огласился криками: «Она здесь! Она приехала!» На всех этажах люди салютовали Леди поднятыми руками с телефонами. В момент, когда процессия достигла фонтана, стеклянный купол здания сотрясался от бесконечного «Да. Да. Да».

***

Павел втянул Машу в самый центр толпы, поставил перед Леди Дадой:

— Можно работать.

Машу тут же толкнули в плечо, резкая боль от удара в щиколотку выдавила стон. Леди посмотрела на Машу сверху вниз, улыбнулась уголками губ, подбадривая.

— Леди, вы первый раз в Москве, ваши впечатления? — английский Маши пошёл свободно с первого звука.

— Да. В Москве много красивых людей. Я люблю красивых. Да. Значит, я люблю Москву. Да.

— Леди, что вы надеетесь найти в России?

— Я давно всё нашла. Да. Я приехала, чтобы оставаться странной. Да.

— Число ваших фанатов за последние сутки увеличилось на два миллиона…

— О, папарацци!

Леди резко отвернулась от Маши, складки плаща выпустили веером ароматы пачули и мускуса, заставили окружающих отступить. Рядом с Леди оказался человек неуловимого пола. Леди взяла его за подбородок, притянула к себе, наградила долгим поцелуем.

— Здесь я бессильна, он уже нашёл свою любовь. Да, — Леди переключилась на плохо одетого, плешивого мужчину. — Он смотрит на меня слишком пристально. Он высасывает взглядом мою жизнь. Да. Утопите его в этом прелестном фонтане.

Пришельцы в масках схватили плешивого, раскачали за руки, за ноги и бросили в фонтан. Леди подошла к девушке в простом ситцевом платье, погладила её по щеке.

— Какой образ… — и тут же переключилась на семейную пару, одетую в тяжёлые чёрные пальто: — Пора сменить мелодию.

Плешивый мужчина вывалился из фонтанной чаши, с трудом отплевался, но подняться на ноги не смог, остался стоять в луже на четвереньках.

Леди присела на корточки, наклонилась к нему:

— Жизнь искупала тебя в несчастьях, не отчаивайся, у тебя есть я. Да.

Машу опять толкнули, прислонили спиной к парню в золотой полумаске. Тот втянул носом воздух и сказал на чистом русском:

— Мандарин, груша… Тюльпан?

Маша хотела ответить, что он угадал, что это Лена, замечательная подруга, подарила ей духи, редкую, эксклюзивную вещь, но её спина пошла мурашками, ощутив приятную силу движения крепких мышц, колени дрогнули, и сухое горло подвело, не выпустило слова. Люди вокруг пришли в движение. Маленький лохматый иностранец заехал круглым футляром в лицо, извинился по-английски, с американским акцентом. Маша встала на цыпочки, потянулась в слабой попытке разглядеть глаза над золотой маской, но смогла только уловить крепкую имбирную смесь, как всё вокруг неё пришло в движение: Павел показал охраннику с белым проводом на часы, вместе они увлекли Леди к выходу на площадь, толпа поклонников устремилась за ними, скандируя бесконечное «Да. Да. Да». Маша, оператор и лохматый американец сцепились руками, сопротивляясь толпе, но всё было напрасно — крутящаяся дверь заглотила их и провернула.

***

На площади, у выхода из ГУМа, курили двойники Брежнева и Сталина.

Брежнев сбил пепел с сигареты на тротуар, разгибая пальцы, убеждая генералиссимуса:

— Грех было не купить такую тачку. Движок М275, двенадцать цилиндров, ручная сборка, подпись мастера есть, пробег — семьсот тысяч.

— Выработка должна быть однозначно. Блок тебе придётся гильзовать…

Сталин не успел продолжить, дверь ГУМа провернулась с шипением, отвлекла.

Леди Дада, сверкая нитями жемчуга, прошла мимо, качнула голыми бёдрами, бросила по-русски: «Неудачники». Дверь завертелась как бешеная, выплёвывая людей пачками. Брежнев кашлянул, просунув ладонь между ног, подтянул брюки, в недоумении посмотрел на своего коллегу. Бровь Сталина изогнулась курской дугой, проводила диву долгим взглядом.

Леди пересекла площадь, остановилась у низкой цепи ограждения. Один из двух полицейских бешено зашептал в рацию. Со всех сторон подходили толпы зевак.

— Отличная стена. Что за стеной? Неужели Мексика? Китай?

— Это была шутка, господа, — крикнул Павел.

«Шутка… Шутка… Шутка…» — подхватила толпа и, словно магнит, стала притягивать к себе зевак с дальних концов площади, вытягивать прохожих из переулков.

Павел передал Леди огромный венок с лентами. У девушек в толпе появились букеты чёрных цветов.

Леди подняла ногу, упёрла каблук в цепь ограждения, громко крикнула по-русски, коверкая слова:

— Илич! Проспайсь! Я иду к тебье!

Леди перешагнула через ограждение, сделала шаг к мавзолею. За ней последовала её верная свита. Двое полицейских разинули рты. Толпа, сильно разбавленная обычными зеваками, впала в ступор. Первый ряд пошёл нервной волной, а несколько человек из середины создали движение в сторону мавзолея. Толпа качнулась, опрокинула ограждение, полицейские ринулись навстречу, оглушили мегафонными голосами. Из-под земли выросли люди в серых костюмах, предложили кинооператорам выключить камеры. В этот момент многие захотели исчезнуть с площади, вырваться из опасного водоворота. Людская масса провернулась, отхлынула назад, к ГУМу, но было поздно. Мавзолей раскрыл тайные двери в боковых стенах, выпустил живых воинов в чёрных доспехах, и все, кто проник за ограждение, вскоре оказались на брусчатке.

Машу тоже уложили, слегка придавили шею коленом. Её телефон звучно хрустнул под тяжёлым ботинком. Охранника Леди, как самого большого нарушителя, чёрные воины атаковали вчетвером, колонной. Саму Леди прикрыли щитами, вероятно из эстетических соображений. Рядом с Машей уложили парня в золотой маске. От него знакомо потянуло смесью имбиря, перца, кофе и ещё чего-то возбуждающего. Маша хотела чтондь подумать, но не успела — её осторожно погрузили в спецавтомобиль, добавили в компанию к лохматому очкарику-американцу. Дверь закрылась, и наступила темнота.

***

Площадь опустела.

— Оперативно, — затягиваясь потухшей трубкой, Сталин одобрительно посмотрел на Брежнева.

Брежнев ещё раз запустил ладонь себе между ног, подтянул просторные брюки, собрался ответить, но осёкся под взглядом генералиссимуса. Сталин пересчитал, тыкая трубкой, звёзды на груди коллеги. Их оказалось шесть.

— Однако, — Сталин отвернулся, пошёл ко входу в ГУМ, качая головой.

Брежнев вспотел, догнал, залепетал:

— Йося, мне Андропов дал. Сам дал. Он в Рыбинск уехал к родственникам. Просто чтобы не потерялась. Там, в Рыбинске, сам знаешь… Всякое может случиться… В понедельник он приедет, я отдам…

Серые Костюмы

Допросные комнаты спецслужб во всех странах мира строят по единому проекту. Сейчас в моде зеркальное пуленепробиваемое стекло, столы из сверхпрочного углепластика, энергосберегающее освещение и цепи. Цепи применяют с большим удовольствием, элегантно сочетают с долгим правосудием. Кто-то из наблюдательных людей заметил, что чем цивилизованнее позиционирует себя государство, тем прочнее и легче цепи в его допросных кабинетах.

Если режим испытывает недостаток средств или на поставки углепластика наложено эмбарго, то допросы проводят в более демократичных помещениях подвального типа и на пленэре: стена красного кирпича, обрыв скалы, овраг дубовой рощи подходят идеально. Допрос на свежем воздухе моментален и редко идёт дальше первого вопроса. Адвокат говорит скороговоркой, одновременно со следователем, и оба ориентированы на экономию времени и массовость. Впрочем, к данной истории эти факты не имеют абсолютно никакого отношения.

***

Три звуконепроницаемых отсека разделили шестерых задержанных на площади попарно. Цепи из сверхпрочного сплава выползли из круглых клюзов столешниц, вцепились массивными клешнями в запястья задержанных. Парики, очки, маски валялись на столах. Рюкзак Маши был вывернут наизнанку, кларнет американца лежал отдельно от футляра. Все шестеро прошли по два круга разговоров с сотрудниками спецслужбы, находились на этапе ожидания своей судьбы и были настроены по-разному. Леди напевала и трясла плащом. Охранник хихикал и корчил рожи. Чёрная парочка пришельцев спокойно беседовала. Маша и американец бодрили друг друга нервным дёрганьем общей цепи, но разговаривать не решались, только косились друг на друга.

С обратной стороны звуконепроницаемого стекла за всеми шестерыми наблюдали два Серых Костюма. Часы на стене показали двадцать три часа пятьдесят девять минут.

Тот из Костюмов, что был дороже и старше, постучал указательным пальцем по подбородку, спросил:

— Проверили всех?

— Да. Охотники за хайпом, — более молодой Серый Костюм протянул старшему папку с документами, но после отрицательного движения подбородка убрал её за спину. — Обычные шалопаи. Решили поиграть в двойников.

Старший кивнул на первый отсек.

— Сергей Сергеевич Ломакин, кличка Лом, двадцать пять лет, аспирант.

Старший указал на Леди Даду.

— Инга Валерьевна Смагина, двадцать пять лет, аспирантка.

Старший Серый Костюм выпятил нижнюю губу, одобрительно кивнул, глядя, как Инга грациозно переложила ногу на ногу. Постоял некоторое время в ожидании нового движения, не дождался, перешёл ко второму отсеку.

— Виктор Николаевич Горин, двадцать пять лет, аспирант. Борис Львович Аверин, двадцать пять…

— Сынок Аверина из Трубопроводпрома?

— Так точно.

Старший поморщился, перешёл к последнему отсеку.

— Что за американец?

Младший открыл папку, зачитал:

— Гуди Анджело Фаллен. Кинорежиссёр. Приехал просить политического убежища. В Америке его преследуют.

— За что?

— Харассмент… — молодой хотел дать пояснения, но его старший товарищ знаком показал, что термин ему понятен.

— По виду не скажешь… Дальше.

— Бестужева Мария Николаевна, девятнадцать лет, студентка.

— Криминал есть за ними?

— Никак нет.

— Как ситуация в СМИ?

— Положительная. Задержание посчитали частью представления Леди Дады.

Старший Серый Костюм втянул носом воздух, вернулся взглядом к Инге.

— А наша Инга Валерьевна получше оригинала будет. Если криминала нет, то уголовка не нужна. Можно отпустить.

— Как?

— Через полицию. Административный кодекс никто не отменял.

— Есть через полицию.

Часы на стене показали ноль часов и пять минут.

Слепые надежды

В коридоре отдела полиции электронные часы показали без пяти минут двенадцать и остановились. Подумали немного, секунд десять. Поняли, что сваляли дурака, и опять пошли, навёрстывая, догоняя, постукивая старым реле в своё оправдание. Впрочем, для сидящих на нарах в камере Маши и Гуди время сейчас имело довольно абстрактный характер. По великому недоразумению они находились в одной камере, сидели, как говорят бывалые, борт о борт, в полной тишине, которая регулярно приходит в подобного рода заведения, давая людям время собраться с мыслями, передохнуть или помечтать.

Маша как раз мечтала. Ей очень хотелось немедленно получить огромного плюшевого медведя с чёрным пластиковым носом и потайным карманом на молнии — скажем, под левой лапой. Сидеть в обнимку с большой мягкой игрушкой тепло и удобно, а из кармана можно незаметно доставать шоколадные конфеты Бабаевской фабрики и съедать — всем известно, что шоколад прогоняет страх.

Но закон требовал исключить в подобных местах контакт не только с твёрдыми, но и с мягкими предметами, дабы настроить задержанного на безусловно признательную волну, в крайнем случае на частично признательную, но непременно с деятельным раскаянием, чтобы Фемида могла в полном объёме учесть смягчающие обстоятельства, которые присутствуют в любом, даже самом кровожадном преступлении. Короче, Маша сидела в камере без медведя, с иностранцем, обвинённым у себя на родине в приставании к женщинам. Одежда обоих источала аромат третьего дня, но носы приспособились, реагировали только на совершенно резкие посторонние запахи. У Гуди зудела спина — переживала долгое отсутствие футляра с кларнетом, а шевелюра приняла просто катастрофические по своей лохматости формы. Впервые за двое суток их оставили в покое на продолжительное время, и постепенно из отдельных фраз сложился разговор.

— Я вас сразу узнала. Вы — Гуди Фаллен. Я смотрела ваши фильмы.

— Приятно. Наше знакомство состоялось при таких экстравагантных обстоятельствах.

— Гуди, если вам удобно, можем говорить по-английски.

— Маша, мне советовали больше говорить по-русски. Мне нужна практика. Возможно, теперь это уже неактуально…

Маша и Гуди синхронно почесали носы указательными пальцами и улыбнулись, впервые за последние дни.

— Гуди, вы давно в России?

— Миновал шестой месяц.

— И как?

— Волшебно. Нам про вас, про русских, говорят много неправды. В России всё так прогрессивно! Вот мы с вами сидим в одной камере. Это унисекс. Это сверхдемократично. В Штатах такое ещё не скоро будет. И у вас отличная сотовая связь.

— Гуди, вы приехали в Россию снимать кино?

Гуди осмотрелся по сторонам, сел по-турецки, покосился на белый стакан пожарной сигнализации под потолком, перешёл на шёпот:

— Я приехал в Россию, чтобы получить гражданство. В Америке я стал не слишком популярен. Несколько женщин судились со мной. Сразу все. Очень много денег ушло на адвокатов, и мне запретили снимать моё кино…

Гуди сплюнул на пол, посмотрел на девушку в упор. Маша отодвинулась и максимально натянула платье на колени.

— Да, неприятность.

— Вы москуичка в корень? — Гуди хрустнул пальцами («кранч, кранч»).

— Нет. Я из провинции. Снимаю жильё в пригороде с друзьями. Со мной живут две подруги и бойфренд одной подруги.

— Вы снимаете угол или целую комнату?

— Мы арендуем прекрасный коттедж. Три спальни и гостиная. Лужайка перед домом, сад за домом, барбекю на дровах. Ещё у нас есть общая собака. Лабрадор Антон.

— Лабрадор — это хорошо в России, но обычно собака — пустые мечты. В Америке у меня был собственный йорк, но суд признал меня недостойным быть… как это правильно сказать… собаковладельцем. Моего Пэто забрали и передали в приют… Когда выпадаешь из системы, становишься невезучим… эбсолютли… — вздохнул американец и, заметив, что девушка опять отодвинулась от него, добавил: — Но не заразным.

Маша пододвинулась обратно, поправила на Гуди разбитые очки, пригладила, как смогла, его лохмы. Маша собралась сказать что-то совсем обычное, поддержать Гуди, но не успела — в коридоре послышались шаги, загремели ключами.

Крыльцо судьбы

На крыльце отделения полиции всегда водоворот от входящих надежд и выходящих разочарований. Простые смертные здесь не задерживаются, ищут места поспокойнее, а для адвоката постоять в таком месте — как исполнить ритуал. Водоворот людских страстей массирует душу, потоки эмоций бодрят электрическими разрядами тело, мозг тренирует щупальца интуиции, заглядывая в прошлое и будущее потенциальных клиентов.

Вот и сегодня адвокат из самых топовых, с большим саквояжем из слоновой кожи, задержался на крыльце, угостил полицейского начальника длинной толстой сигарой. Начальник в форме, но без фуражки. Публично курить сигару с адвокатом для него явный моветон, но день был фантастически суетлив, так что плевать и всё окончательно достало за месяц до пенсии. Поэтому оба стоят на крыльце, курят, смотрят видео на телефоне, слушают комментарии дикторов: «В пятницу группа в масках пыталась проникнуть в мавзолей и возложить венок к телу Ленина. Специальные службы сработали оперативно…», «Видео, выложенное в Сеть, быстро стало вирусным…», «Как заявил пресс-секретарь Славного управления…».

Просмотр пришлось прервать: на крыльцо вышли Виктор и Инга. Адвокат убрал телефон, получил от Виктора корректное «Благодарю», от Инги — откровенный поцелуй в щёку. Полицейскому начальнику достались две наивные улыбки. Адвокат раскрыл саквояж, отдал Инге парик, в котором она была в ГУМе, проводил молодых людей взглядом до большого чёрного внедорожника. Вскоре появился Лом — большой, улыбчивый, беззаботный. Адвокат опять запустил руку в саквояж, извлёк латексную маску и с удивлением осмотрел её — она оказалась точной копией лица самого Лома.

Полицейский поморщился, как от зубной боли:

— Иди, иди.

Лом поклонился адвокату, спустился с крыльца, сел в авто к своим друзьям. Адвокат и полицейский одновременно затянулись, долго держали дым во рту и синхронно выпустили струи вертикально вверх.

— Как сам? — спросил адвокат.

— Нормально.

— Как семья?

— На даче. Изолировались.

Борис Аверин тихо подошёл сзади, кашлянул.

Адвокат резко обернулся, зажал портфель под мышкой, ощупал лицо и плечи Бориса, схватил за руку:

— Все вещи вернули? Травм нет? Отлично… Борис, вы бы заканчивали с шалостями. Отец просил вас позвонить…

Борис ничего не ответил, спустился по ступеням к дорогому седану, сел на заднее сиденье.

Водитель, заводя мотор, покачал седой головой:

— Борис Львович, отец вас просил позвонить.

Борис взял приготовленную для него свежую газету, развернул с металлическим хрустом, откинулся на спинку сиденья. Внедорожник и седан уехали.

Выражение лица полицейского начальника заставило адвоката проявить участие.

— Я сильно тебя напряг?

— Американца тоже придётся отпустить, — полицейский хотел отшвырнуть недокуренную сигару, но сдержался.

— На эту малышку всё повесишь? — задал формальный вопрос адвокат.

— А у меня выбор есть? Студентка Мария Николаевна Бестужева подготовила и провела хулиганскую акцию в столице нашей родины с целью… Бла-бла-бла… Выявим круг общения, установим, как вербовала сторонников, кто выделял финансовые средства и прочее, прочее, прочее…

Адвокат улыбнулся:

— Может, просто штраф? У нас здесь всё-таки не Колумбия.

— В Колумбии, Аркаша, дети после уроков партизанят с автоматами. Это вредно для здоровья таких, как ты, Аркаша. Но ты не бойся. Пока я на страже общественного порядка, здесь Колумбии не будет и даже Чикаго не будет.

— Сережа… Ну, Серёжа… Ты же не злой. Ты сегодня добрый.

— А слабо самому девчушку отмазать? Просто так.

— Как это? — адвокат не переварил редкое слово.

— Просто так. Без денег.

— Просто так я не могу, — адвокат вытер обильно выступивший на лбу пот. — Меня совесть адвокатская съест.

Полицейский затянулся, втянул отвисшие щёки так, что лицо порозовело.

— Аркаша, давай монету кинем. Если орёл — отмажешь эту Бестужеву без денег, если решка, я тебе…

Полицейский наклонился к уху адвоката, долго шептал, и вскоре давние знакомые ударили по рукам. Высоко в воздух взлетел пятирублёвик, долго крутился, как будто раздумывал о своём будущем, потом лёг на руку полицейского, показал двуглавого орла. Адвокат вздохнул, достал телефон, набрал номер…

***

Бывают моменты, когда водоворот людских страстей ослабевает и крыльцо отделения полиции превращается в залитый солнцем пятачок, на котором уютно стоять, жмурить глаза и никуда не спешить. Маша так и стояла, смотрела сквозь ресницы на солнце, грела щёки, обещала коже горячую ванну и с некоторым сожалением смотрела на Гуди.

— Маша, я рад нашему знакомству.

Американец прижимал чехол с кларнетом к груди одной рукой, а второй нервно поправлял одежду, приглаживал волосы.

— Я тоже. Гуди, вы не передумали оставаться в России?

— Нет, Маша, что вы. Я только боюсь, что мне не дадут гражданства за это административное нарушение.

— Могут. У нас с этим строго.

Гуди оглянулся по сторонам, незаметно почесал бедро и перешёл на шёпот:

— У меня есть план «Би». Мне говорил серьёзный человек, который имеет связи среди силовикс, что можно отслужить три года в хот-спот по контракту и тогда гражданство точно дадут. Он сказал, что это «верняк».

— Удачи вам, Гуди.

Маша порылась в рюкзаке, нашла банковскую карту, пересчитала наличные в кошельке.

— Возможно, вам нужны деньги? У вас нет телефона. Хотите позвонить с моего?

— На такси у меня хватит, а звонить — я всё равно не помню номера. Поеду домой спать.

— Возьмите мою визитку. До свидания, Маша.

Маша хотела ещё поболтать с Гуди, но волосы застонали под слоем трёхдневной грязи, кожа зазудела, подмышки пыхнули чужим ароматом. Не к месту вспомнились из школьного раздела истории про гражданскую войну тифозные вши. Маша посмотрела на лохматую голову ставшего за последние три дня родным американца, решительно поцеловала Гуди в щёку и спустилась модельной походкой с крыльца отделения полиции в обычный мир.

Мамина дочка

— Стою над ней битый час, а ей хоть бы хны, — Лена куталась в ажурный платок, несмотря на то что зеркало в ванной запотело.

Подбородок на лице Анны выступил вперёд, пальцы рук сошлись в замке, сделали суставы прозрачно-белыми. Голова Кирилла, зависшая в дверном проёме, разбавляла серьёзность ситуации непослушными светлыми вихрами.

В овальной ванне лежала Маша, шевелила ногами в пяти дюймах воды. Рядом сидел Антон, держал в зубах кончик шейного платка, не давал голове девушки скатиться в воду. В остальном Маша была полностью голая. Большой коньячный бокал висел в её руке, готовый выпасть, пробка от полупустой бутылки «Вдовы Паскине» каталась по полу.

— Надо её доставать, — Анна выдернула из ванной пробку, забрала у Маши бокал. — Кирилл, принеси две простыни из шкафа. Лежат на третьей полке.

— Анечка, я её тащила-тащила, да не вытащила. Она такая скользкая. Постоянно у меня выскальзывала. Только руки онемели. Левая и правая. Полностью обе, — Лена с грустью посмотрела на свои руки.

— Где она была? И откуда этот ужасный запах?

— От её вещей. Я их сложила в пакет. Вот, понюхай.

— Бе… Надо сжечь.

— Ты знаешь, здесь такая сильная композиция… — Лена опустила нос в пакет. — Остатки аромата пачули и феромонов… Такой запах свободы.

Кирилл принёс простыни, отдал Анне, сам остался ждать в коридоре. Вскоре его позвали.

— Неси ребёнка в мансарду. Глазами не смотреть!

— Легко.

Кирилл подумал про мокрые пятки Маши, на которые не хватило простыней, про то, как нести, не касаясь стен, и только бы Маша держала голову, не запрокидывала, а то пройти по узкой лестнице наверх будет совершенно невозможно. Ещё рычал Антон. Охранник, блин.

— Собаку заберите из-под ног.

Опасения Кирилла были напрасны. Маша сделала всё очень профессионально: голову прижала к его груди, обняла за шею рукой, вторую сунула куда-то вниз, к животу, и стены были спасены, мокрые пятки их не задели.

— Не бейся… Ты, глупое сердце… Не бейся… — Маша причмокнула губами, соединила обе руки на шее Кирилла, заставила его покраснеть под взглядом Анны.

Матрац весело скрипнул пружинами, и кровать приняла сонное тело. Подруги выгнали Кирилла, хотели одеть Машу для сна, но успели только подложить под голову подушку — Антон с платком в зубах сел перед кроватью, оскалился, непривычно зло зарычал.

Анна набросила на Машу поверх простыней одеяло и махнула рукой:

— На улице тепло. Не замёрзнет.

***

Во сне Маша разговаривала с Антоном. Пёс настойчиво выспрашивал, где она была, что случилось и почему не отвечала на звонки.

— Где твой телефон? — спрашивал Антон голосом Анны.

— Отстань, приставучий, — разозлилась Маша. — Я спать хочу.

***

Утро было довольно позднее. Маша проснулась, села в кровати, вид имела растрёпанный, подушка лежала под ногами. Антон сидел рядом, водил носом с Анны на Лену и обратно, Кирилла, стоящего в дверях, игнорировал.

— Привет. Какое сегодня число? Какой день? Понедельник? А вы чего не на работе? — вопросы Маши повисли в тишине, ответов не дождались. — Вы чего? Злитесь, что ли, на меня? Так я уже не маленькая.

— Ты где была три дня? — все черты на лице Анны заострились.

— Три дня? — Маша свистнула.

— Ты с кем была три дня?

— Я интервью брала. У Леди Дады… Ой, я же с самим Гуди Фалленом познакомилась! Со мной такая история приключилась… Мы с Гуди теперь друзья. Лена, я тебя с ним обязательно познакомлю. Он мне свой телефон дал… Где мой телефон?

— Гуди Фаллен, — эхом отозвалась Лена.

— Ты совсем обалдела! Тебя три дня не было, — Анна ударила ладонью по прикроватной тумбочке — будильник кубарем укатился в угол, а Антон опустил морду, зарычал. — Порычи мне ещё, заступник.

— Обязательно кричать?

Анна встала. Маша и Антон зажмурились, Лена закрыла ладонями лицо, Кирилл отвернулся.

— Лена, скажи ей… Я на работу опаздываю. Кирилл, пока.

Анна вышла из комнаты. Её каблуки глухо отбили по деревянным ступеням, высекли искры из мрамора коридора и пропали. Антон и Маша приоткрыли глаза, и тут стёкла в окнах дома звякнули с первого по третий этаж, стены дрогнули, потрясённые ударом входной двери.

— Да что случилось? Я, кстати, деньги зарабатываю… Пока тут некоторые… кричат…

Лена придвинулась к Маше, взяла её руки в свои.

— Машенька, Машулечка, ты только не волнуйся. Звонила Груня из Твери. Сказала, что твоя мама в больнице, а до тебя она не смогла дозвониться. Только ты не переживай, пожалуйста. Сейчас уже всё хорошо. Просто мы тоже очень переживали. Аня ездила тебя искать, и Кирилл ездил… Я тебя искала в интернете… Я всем писала, спрашивала, даже пожарникам писала, но безуспешно… Ты так пропала, что было совершенно невозможно тебя найти. Мы переживали…

— Я сегодня выходной. Если надумаешь ехать к матери, могу тебя отвезти на вокзал, — перебил Лену Кирилл.

Маша перерыла свой рюкзак, посмотрела на него как на предателя, швырнула на пол. Заглянула в верхний ящик письменного стола, пошарила, словно слепая, по полкам книжного стеллажа, сползла на пол, наполовину скрылась под кроватью, оставила на обозрение розовые пятки.

— Где же он?

Лена посмотрела на позу Маши, встала перед Кириллом, растянула на вытянутых в стороны руках ажурный платок. Кирилл вздохнул и отвернулся.

— Маша, а эта Груня, она кто? Соседка?

— Нет. Груня — наша домработница.

— Ничего себе. Ты прямо помещица, — вихры на голове Кирилла весело приподнялись.

— Угадал. У меня мама из дворян. И фамилия у меня мамина. Я вообще мамина дочка, — Маша вылезла из-под кровати, сдула пыль со старого смартфона. — Надо симку восстановить.

— Мы о тебе так мало знаем, — Лена повернулась к Маше, посмотрела на неё сквозь ячейку платка, который продолжала держать словно экран. — Надо больше общаться…

— Ещё мама нанимает садовника ухаживать за деревьями. Парикмахер и портниха приезжают к ней на дом… Кирилл, отвези меня… Мне надо симку восстановить.

Мамина дочка (окончание)

Сапсан привёз Машу в её родной город. У выхода с вокзала три таксиста старались грызть семечки в такт, но один постоянно сбивался, чем вызывал насмешки коллег. Все трое проводили Машу оценивающим взглядом — «Столичная штучка!» — и вернулись к своим семечкам. Маша быстрым, целеустремлённым шагом дошла до собора, поздоровалась «щеками» с женщиной лет тридцати пяти в ярком платке и длинной юбке.

— Как она, Груня?

— Мать-то? Сейчас нормально.

Груня села за руль, открыла Маше переднюю дверь. Маленькая «киа» резво пробежала по центральным улицам мимо купеческих домов девятнадцатого века, через парк, площадь с круговым движением, доставила до современного здания больницы.

Груня сняла чёрные перчатки, показала Маше тёмный маникюр.

— Приехали.

***