Бесплатный фрагмент - Сероводород

Посвящаю эту книгу целеустремлённому и настойчивому любимому внуку Кириллу по случаю Дня рождения и на добрую память о счастливых днях, проведённых вместе.

Сероводород

Глава первая. Каменные Ключи

Кто сказал, что змий зелёный? Тварь, сидящая за плечами Фёдора Матвеевича, была неопределённого цвета. На буром теле оседлавшего спину василиска вспыхивали и тут же гасли ярко-красные пятна подобно множественным огням, пробивающимся сквозь корку спекшегося угля, когда могучая рука начинает яростно раздувать меха кузнечного горна. Фёдор тотчас же ощущал нестерпимый жар по всему телу и потому старался не перечить совсем недавно поселившемуся на нём чудовищу. Да и сам Фёдор Матвеевич давно уже не был тем человеком, каким его помнили односельчане. Ушедший пару недель назад в запой Федька стоял на краю собственной могилы, примеряя по утрам, какой ногой оступиться в чёрную яму, настойчиво зовущую и обещающую покой и забвение. Вполне вероятно, что этот скорбный ритуал происходил не утром, а ночью, когда он просыпался в бреду, шаря рукой по деревянным половицам в поисках недопитой бутылки, но ещё чаще его будил неведанный зверь, восседающий на спинке кровати в изголовье, теребя острым когтем замусоленную рубаху на груди.

Не думайте, что змий был безобидным существом. Как только в окнах брезжил бледный осенний рассвет, он становился похожим на героя красочных картинок из детских сказок: та же придурковатая башка на кожаных плечах, правда, в отсутствии своих собратьев; те же ужимки на нахальной морде и дурашливая ухмылка вместо отвратительно пахнущей тленом зубастой пасти. Но ночью дракон превращался в нечто, вселяющее животный ужас в Фёдора и заставляющее трепетать его измочаленное сердце так, что казалось, весь порядок слышит частый дробный перестук, раздающийся из дома на окраине улицы.

Нет, Федька не боялся умереть от острых как бритва клыков монстра, не страшился быть растерзанным крючковатыми когтями, похожими на садовые ножи, или проглоченным заживо. Но понять, что же его так пугает в облике существа, он, как ни старался, не мог: страх поселился в лёгких и мешал дышать, липкая слюна, стекающая с нижней вывернутой губы зверя, падала на голову, разъедая мозг и мешая думать о чём-либо, кроме, пожалуй, одного. Этим единственным было ожидание Спасителя. Он принесёт средство, которое поможет ему хоть на время стряхнуть гада с плеч и забыть о страхе, поселившемся в тёмных закутках его усталой души.

В окно постучали. Этого не может быть! Какое счастье, что его спаситель явился утром! Федька вскочил с кровати, роняя с постели смятую подушку и падая, поскользнувшись на бутылках, разбросанных в беспорядке под ногами. Змий не успел за стремительным порывом своего визави, а потому остался сидеть на месте, готовый в любой момент спрятаться под кроватью в случае визита нежданных гостей. Фёдор отдёрнул тюлевую шторку, поднимая в воздух осевшую на занавеске пыль и стряхивая с подоконника дохлых букашек, так и не дождавшихся продолжения лета.

— Чё надо? — хрипло спросил он, вглядываясь в засиженное мухами стекло.

За окном соседка, повернув голову к невидимому собеседнику, продолжала тарабанить сухоньким кулачком в переплёт рамы.

— Чё надо? — хотел повторить он свой вопрос, но из горла вырвалось лишь сиплое мычание.

— Федька, открывай! Гости к тебе, — вытягиваясь на носочках, прокричала старушка и добавила для убедительности, — из Москвы.

— Не жду никого, — прежде чем отбросить шторку, Фёдор покосился на «горыныча», сидящего на спинке кровати и вслушивающегося в разговор. В ржавых глазах существа не отражалось ничего кроме насмешки над хозяином избы. Хотя, какой он хозяин? Он давно уже слуга.

— Я те дам «не жду». Я щас участкового позову, чтобы он тебя на пятнадцать суток закрыл, — пошла в атаку соседка, не особо веря в успех своей угрозы.

Фёдор раздумывал: «Может у гостя водка с собой?»

— А ты покажь москвича. Спроси, чё хотел? Я дом не продам, так и знайте. Слышал я про ваши санатории. Ни один из наших с ихних курортов назад не вернулся.

— Что ты мелешь, морда пропойная? Сдалась ему твоя халупа. У них свои, эти, как их…, апартаменты в Москве, — бабушка ловко справилась с красивым словцом и снова застучала в окно. — Отворяй дверь, дьявол, долго ты нас будешь морозить, окаянный? Вот подожди, доберусь я до тебя.

Он снова беспомощно оглянулся на лыбящуюся змеюку. Тварь благосклонно и едва заметно кивнула уродливой башкой.

— Ладно, пусть заходит, сейчас отомкну, — Фёдор неверной походкой направился к сенной двери. Прежде чем дать возможность переступить порог, он внимательно осмотрел непрошенного гостя и, увидев в его руках объёмную сумку, удовлетворённо хмыкнул, пропуская вперёд. «Три поллитровки точно поместятся».

— А ты куда, старая? — Фёдор попытался затормозить юркнувшую в избу старуху. — Мы нонче не принимаем. В четвериг — добро пожаловать! После дождика.

— Всё сказал? И как же тебе, Федька, не стыдно. Совсем совесть пропил, — дежурно запричитала соседка, но москвич неожиданно поддержал Фёдора.

— Спасибо вам большое, Нина Петровна. Нам бы с хозяином наедине пообщаться, а я к вам попозже загляну.

Старушка осеклась и, поджав губы, ретировалась на улицу. Судя по всему, ей очень хотелось знать причины приезда москвича в такую даль, но даже не готовые к зиме одинарные рамы соседского дома не могли ей позволить услышать предстоящий разговор.

— Доставай! — Фёдор присел на край кровати и подвинул к себе опрокинутую табуретку. Стол со сломанной ножкой покоился у стены, напоминая о недавней ночной борьбе хозяина со своим «ползучим гадом», примолкнувшим на время за спиной.

— Что? — вскинул брови гость.

— Ты чего пришёл? — насупился Федька. Змий вонзил коготь под левую лопатку, в результате чего испарина покрыла лоб сидящего на кровати так, что крупные капли забарабанили по замызганной наволочке, расплываясь влажными кляксами на застиранном сатине.

— А! — москвич открыл свою торбу и засунул руку вглубь. Фёдор сглотнул слюну, набежавшую от нестерпимого ожидания, взял в руку бокал, подул в него и со стуком опустил на табуретку, боясь уронить сосуд на пол, так как стеклянная плашка, подобно озёрному карасю, так и норовила выпрыгнуть из ладони.

— Да где же оно? — гость извиняюще взглянул на умирающего от нетерпения обитателя дома, прикрыл сумку и вытянул из нагрудного кармана куртки коричневые корочки служебного удостоверения. Сказать, что Федька возмутился, означало — не сказать ничего. Даже змий за спиной икнул от неожиданной наглости пришельца, посмевшего заявиться в гости без средства, оправдывающего любой незваный визит в самое неурочное время.

— Смирнов Геннадий, журналист, прибыл из Москвы с целью провести журналистское расследование по факту смерти гражданина Нефёдова А. Ф., жителя посёлка Каменные Ключи, — бодро зачитал визитёр убористые строки, вписанные на тыльной стороне бланка командировки.

— Дурак ты, а не журналист, — прошипел змий из-под подушки и тут же был придавлен дрожащей рукой своего кормильца. Тварь ловко выскользнула и с негодованием добавила:

— Кто же рассказывает о цели визита, желая узнать тайну? Только такие простофили как ты!

Но Геннадий, судя по всему, не услышал гада или сделал вид, что не услышал. Он аккуратно сложил заверенную печатью бумагу и вместе с удостоверением вернул в карман.

— Так что вы мне скажете на это? — гость вопросительно посмотрел на Фёдора, погрузившегося в транс по причине отсутствия опохмела.

— Фёдор Матвеевич, вы меня слышите? — москвич попытался привлечь к себе внимание впавшего в ступор мужика. Он не знал, что в это время Федька общался со своим змием, выслушивая совет о том, как лучше выпроводить недогадливого и скупого журналюгу. Предложение искусителя наброситься с кулаками, он сразу отверг:

— Нет!

— Нет? Что «нет»? — изумился Геннадий, глядя на отрешённого Фёдора. — Вы же работали у Арсения Филипповича? Возможно, вы что-то видели или слышали. Неслучайно же его смерть так взбудоражила посёлок?

— Я его не убивал и ничего не видел и не слышал, — тихо просипел Федька. На его предложение всё рассказать, как есть, змий взвился и располосовал ему когтем спину от плеча до самой поясницы.

— Я тебе расскажу, — засвистел он в ухо, почти не скрываясь от посетителя. — В кутузку захотел? А что ты обещал своему Спасителю? Сдохнешь ведь без него. Притворись эпилептиком, пену изо рта пусти, ногами подрыгай, глядишь, он и слиняет из избы.

— Я говорил о смерти старого учителя, но ничего не говорил об убийстве, — Геннадий подался к Фёдору, который уже начал закатывать глаза. — Значит вы всё же что-то знаете об этом?

Мерзкая гадина вцепилась в затылок Федьки всеми имеющимися зубами слюнявой пасти, и он повалился на кровать, пытаясь дотянуться ослабевшими руками до змия, чтобы сорвать его с шеи, бросить на пол и затоптать ногами, надеясь, что гость поможет ему справиться с этой страшной напастью. Однако Геннадий поднялся, увидев, как Фёдор заваливается на спину и машет суматошно руками:

— Ладно, я вижу, что вам не до меня. Я в другой раз приду.

«Не уходи, он же сожрёт меня. Я всё расскажу, я всё видел», — пытался выкрикнуть Федька, но кожистая лапа залепила ему рот, не позволяя не только вымолвить слово, но и дышать. Выпученные от напряжения глаза молили об одном — умереть, но не уносить с собой тайну того вечера, с которого и началось его падение в бездонную яму в обнимку с чудовищами, один из которых сейчас терзал его плоть.

Москвич ничего не услышал. Он ещё некоторое время постоял возле бьющегося в конвульсиях тела и вышел, захлопнув за собой дверь, оставляя Фёдора наедине с торжествующим монстром.

Уже выйдя на крыльцо, не имея возможности находиться дольше в избе, полной отвратительных запахов давно не мытого тела живущего в ней обитателя, прокисшей еды и ещё чего-то чуждого и враждебного обычному человеку, Геннадий вздохнул полной грудью в надежде прокашляться и отдышаться. Однако наполненный зловонием воздух заставил его поперхнуться, и он поспешил к дому соседки, посоветовавшей навестить Фёдора, догадываясь, что тот что-то знает о смерти сельского учителя, чего не знают другие. Она не объяснила о причинах своей подозрительности и роли спивающегося соседа в странной истории, которая привела Генку в эти края по заданию редактора и по причине множественных писем односельчан покойного, в которых жители Каменных Ключей слёзно умоляли «приехать и разобраться во всём». Первые ответы редакции на сигналы с места, мол, «это дело полиции и они во всём обязаны…» не сработали. Писем стало больше, и они звучали резче и даже злее и обидней.

Перед выходными главный редактор пригласил его к себе, поинтересовавшись первым делом о состоянии здоровья.

— Готов вернуться в строй! — бодро отрапортовал Геннадий, надеясь, что редакторское задание вновь позовёт его туда, где жарко, несмотря на российские ранние холода.

— Ну уж нет! — возмутился Иван Павлович, крепко обнимая его и предлагая присесть в мягкое кресло, стоящее в углу кабинета. — Больше я тебя туда не отпущу. Ты мне здесь нужен. Кстати, почему мы не обмыли твой орден?

— Нашёл героя. Я из автомата только раз стрелял и то по чрезвычайной необходимости, — Генка попытался уклониться от перспективы выпивки с шефом. — Ты же знаешь, что я только неделю назад выписался из госпиталя.

— Да, знаю, знаю. Как нога? Не беспокоит? — Иван Павлович поднялся из-за стола и подошёл к другу.

— Ты представляешь, пальцами до сих пор шевелю, которых нет, — засмеялся Генка.

— Не смешно. Хорошо, что не ногой, которая, слава богу, на месте, — посерьёзнел Иван. — Я так и не понял, как тебе удалось уцелеть.

— Да всё очень просто, — Геннадий заёрзал в кресле, вспомнив узкий окоп, по которому он пробирался, замыкая группу бойцов. — Я за арматуру какую-то кроссовкой зацепился, а уж следующим шагом на «лягушку» наступил. Был бы в берцах — нога давно покоилась на небесах, а может и я следом за ней. Моё счастье, что не успели переобмундироваться.

— Чай будешь? — редактор приоткрыл дверцу шкафа. — Вчера ребята с саммита вернулись, презент привезли.

Геннадий отрицательно покачал головой.

— Зря отказываешься. Настоящий, с экзотическими травами и фруктами, — Иван Павлович покрутил в руках жестяную нарядную баночку.

— Я уже за полгода к «Лисме» привык, — улыбнулся Генка. — Ты знаешь, человек ко всему привыкает. Мне первые дни от каждого шороха приседать приходилось, а потом обвыкся. Снаряд летит, шелестит, как осенний лист, а тебе хоть бы хны. Проводишь взглядом и всё.

— А как тебя угораздило на передовую? Мы же уговаривались, что ты с «лейкой и блокнотом», а не с пулемётом.

— Там не всё так просто. Сегодня ты в тылу, а завтра на линии огня. Возвращались с группой бойцов на базу домой. Минуты всё решали, под ноги смотреть уже было недосуг. Спасибо, что ребята не бросили. «Двухсотого» землёй присыпали, а меня и ещё одного парня на себе до своих тащили. Немного оклемаюсь, финальный репортаж напишу. Ты меня чего позвал-то?

Иван Павлович присел в кресло и внимательно посмотрел на Геннадия, постукивая карандашом по столу.

— Не спеши с репортажем. Зарезали мне твои заметки. Слишком откровенно ты всё описал, не всем пришлись по нраву твои наблюдения. Тут вот какое дело, — он взял в руки стопку писем и потряс перед глазами. — Как смотришь на то, чтобы съездить в командировку. Жанр статьи — расследование. В одном из посёлков умер пожилой учитель. Дело закрыли по причине естественной смерти, но народ разволновался, письма стал писать. Ещё столько же у меня на электронной почте. Мы попытались отвертеться, когда ещё следствие шло, но просьбы разобраться переросли в жалобы на редакцию. Понимаю, что не наш формат. Думаю, что ничего патриотического там не нарыть. В лучшем случае — «бытовуха», но скорее всего старик отошёл в мир иной без чей-то помощи. Сам посуди — кому он нужен?

— Я думал, что ты мне предложишь назад вернуться, — разочарованно протянул Генка.

— Ты в своём уме?! После ранения? Я скорее сам поеду туда. И потом: у тебя дочь растёт, — развёл руки главред.

— А у пацанов, которые там, что растёт?! Ботва огородная? — вскинулся приятель. — Я про дочь помню, только сейчас она не со мной.

— Я слышал, что Наталья замуж вышла? — аккуратно поинтересовался Иван.

— Не слышал, её право. Это не мешает мне с Дашкой видеться. Куда ехать? — Геннадий сменил тему разговора.

— Посёлок Каменные Ключи. Благодатные места, лес, речка. Отдохнёшь немного, а там подумаем об очередной командировке. Если не передумаешь, конечно, — вздохнул с облегчением Иван Павлович…

— Москвич, эй, куда же ты? — неожиданный окрик в спину выдернул его из раздумий.

— Простите, Нина Петровна, задумался немного и совсем про вас забыл, — Геннадий зашагал навстречу женщине, проводившей его к невменяемому соседу.

— Ну, что? Удалось до Федькиного разума достучаться? — полюбопытствовала она, застёгивая верхнюю пуговицу плюшевого жакета и пытаясь укрыться от колючего ветра.

— А почему вы решили, что он может что-то знать о смерти учителя? — в свою очередь спросил Геннадий, заслоняя её спиной от непогоды.

— Да как же, ведь он подрабатывал у Арсения. Воды принести, дров наколоть, опять же баню протопить. Как Федьку с работы выгнали за пьянку, так он у Филиппыча и подряжался. И в тот день тоже на учителя горбатился. Пить-то на что-то надо.

— А как давно он в запое? — Геннадий зябко поёжился, ледяные порывы пробирали до костей. А тут ещё пальцы на ноге начали поднывать. — Нина Петровна, может зайдём куда, чего на ветру мёрзнуть.

— Да у меня дома не прибрано, — всплеснула руками та, желая разузнать главное: что же приезжий журналист выпытал у соседа.

Геннадий понял её уловку и пошёл на хитрость:

— Тогда поговорим в другой раз, а то мне на ночлег надо определяться. Не знаете, кто комнату в селе на недельку может сдать?

Дилемма! По лицу женщины было видно, как борются между собой два противоположных стремления: с одной стороны нежелание пускать в избу чужого человека, с другой — как же она может упустить такой ценный источник информации. Ведь бабы на улице «распотрошат» москвича в два счёта, и останется Нина Петровна на бобах. А кому потом нужны новости не первой свежести?

— Тут во дворе у меня закуток есть, там от ветра и спрячемся, — предложила она компромиссное решение, цепко ухватив его за рукав куртки.

— Так что там Федька наплёл? — изнывая от нетерпения и подобострастно заглядывая в глаза выпытывала местная «варвара», острый нос которой, покраснев на кончике, и вправду был великоват для её лица.

Но Генка, допустив оплошность в общении с поселковым «теодоро», не спешил вытягивать джокер из рукава:

— Нина Петровна, не знаете, кто сдаёт жильё? А то скоро смеркаться начнёт, — он терпеливо повторил свой вопрос. В сарае действительно было тише и не так зябко, как на пронзительном ноябрьском ветру. «Спасибо, Иван! Не погода — курорт. Да ещё лес, речка. Не пора ли нам искупаться?» — Геннадий вспомнил редакторский анонс предстоящей поездки и поёжился.

Женщина снова поджала губы и, наморщив лоб, попыталась изобразить глубокий мыслительный процесс. Робкая капля повисла на кончике носа, готовая сорваться в вольный полёт. Генка предусмотрительно отодвинулся, но женщина наступала:

— Кто ж его знает. Ты в центре поспрашивай. Может у Кайчихи свободная койка есть или к Стеньке-Козе подайся, правда, через весь посёлок придётся шагать.

— Ага, — Генка охотно согласился и, не давая Нине Петровне перехватить инициативу, снова спросил, — так кто же Фёдора спиртным снабжает?

— Уж не на меня ли думаешь? — обиженно отступила та. — С какой такой стати я должна этого пьянчужку ублажать? Ладно бы, помог по хозяйству, тогда не грех. А так…

Женщина неожиданно замолчала, и Геннадий решил подбросить «дров в костёр» рождающейся на его глазах сплетни:

— Получается так, что он ушёл в заслуженный запой, имея неприкосновенный запас прочности на ближайшую перспективу?

— Скажешь тоже, — возразила она, переварив сказанное. — Где ты видел запасливых алкашей? Не знаю, кто его поит, но только ночью узрела надысь, как к нему кто-то приходил. В плаще с башлыком, лица не разглядеть, и с пакетом в руках.

— Вы что же, по ночам не спите? — Генка остерёгся насмешничать и произнёс эту фразу с сочувствием по поводу бессонницы любопытствующей тётки.

— Нет, у меня сон хороший. Шарик разбудил. Эта бестолочь молчать будет, хоть святых из избы выноси, а тут завыл, да так протяжно. Я в окно поглядела, свет у Федьки зажёгся и тут же погас. Но из дома так никто и не вышел. Так что Федька-то говорит?

Генка, протискиваясь боком мимо собеседницы в узкую дверь сарая, ничего не ответил, а уронил безадресно, словно рассуждая сам с собой:

— Некогда ему со мной было разговаривать. Он со змеем общался.

— С каким ещё змеем? — остолбенела у ворот Нина Петровна.

— С зелёным. С каким же ещё?..

…Мелкая пороша белой паутиной окаймила застывшие вдоль дороги лужи. Идти по неопрятной обочине в клочках соломы и пыльной пожухлой травы было непросто. Застывшие подошвы скользили на пластинах льда, проваливаясь порой сквозь неверное стекло в крутую липкую грязь. Через несколько сотен метров на ногах застыли могучие колтуны. Геннадий остановился в нерешительности, размышляя, что же ему предпринять такое, чтобы явиться в заявленный центр посёлка без этих вериг на ногах. «Меня в таком виде в магазин не пустят».

Пройдя ещё десяток метров, он увидел в проулке несколько женщин у водонапорной колонки, что-то оживлённо обсуждающих. «То, что мне надо. Попробуем отмочить под струёй воды свои «платформы».

При виде незнакомца разговор стих, собеседницы с любопытством смотрели на приближающегося неуверенной походкой Геннадия. Со спины казалось, что фигура с раскоряченными ногами только что сошла с экрана кино в образе Чаплина. Вместе с тем, отсутствие котелка и трости, а также Генкин рост не позволили ввести в заблуждение аборигенок, пришедших не столько за водой, сколько за свежими сельскими новостями.

— Здравствуйте, бабушки! — фальцетом пропел журналист.

Толпа разразилась бурным хохотом:

— Здорово, внучек!

Как только веселье чуточку стихло, одна из женщин, набиравшая в ведро воды, сбросила с себя клетчатый полушалок и тыльной стороной ладони высвободила из-под воротника шикарные пряди волос цвета яблочной пастилы, которые тотчас накрыли волной девичьи плечи.

— Сколько тебе годиков, касатик? — спросила красавица, искря глазами.

Он заворожённо посмотрел на нимфу и машинально ответил:

— Тридцать два.

— А мне двадцать семь. Так кто из нас дедушка?

Снова все засмеялись, но уже тише, боясь спугнуть редкого путника, забредшего в эти места.

Геннадий несколько оправился от смущения. Московские красотки на Тверской даже в лютый мороз выглядят так, словно только что вернулись с Мальдивских островов. А тут, завёрнутые в сто одёжек матрёшки. Не удивительно, что он обознался в возрасте дам на полвека. Впрочем, были в женской «капелле» и женщины солидного возраста. Это стало видно, когда Генка подошёл поближе и вгляделся в лица.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Издалека принял за старушек. Мне бы узнать, где Кайчиха живёт?

Женщины молча переглянулись. Та, что побойчее поинтересовалась, наклонив голову к плечу:

— На кой она тебе?

— Мне бы комнату снять для ночлега, — Генка безуспешно тряс ногами, пытаясь избавиться от налипшей и застывшей грязи.

— Так она на погосте уже как три года. Тебе к ней в постояльцы ещё рановато.

— Уйми язык, Галька, — женщина в возрасте неодобрительно посмотрела на розовощёкую девицу, не спешащую накинуть платок на распущенные волосы. — Всё бы тебе позубоскалить.

— А что я такого сказала? Не на кладбище же его направлять. Сейчас он вас ещё про Стеньку спросит. Мне интересно, как вы ответите?

Генка растерянно переводил взгляд на спорящих селянок:

— А что Стенька тоже померла?

Женщины примолкли и переключились на приезжего. Та, что постарше, поправила воротник и негромко ответила:

— Как бы вам поаккуратнее сказать, чтобы поняли. Она живая, но не в себе. Обидели её проезжие мужики, с тех пор она себя всем и предлагает. Кто-то над вами зло пошутил.

— Кто-кто, небось Нинка-носуля. Кажись, паря ей чем-то не угодил, — подключилась к разговору ещё одна женщина, собравшаяся было уходить, но решившая дослушать рассуждения товарок до конца.

«Ах, Нина Петровна! Недооценил я тебя. Один-один», — улыбнулся Геннадий про себя, но было уже не смешно. Короткий день, затянутый маревом ноябрьской непогоды, клонился к вечеру, а место на постой ещё не было определено. Он подошёл к колонке, намереваясь сбить струёй воды налипшую грязь, однако месиво брызг, разлетаясь во все стороны, распугало женщин, обещая превратить штанины в подобие его ботинок.

— Ну, если никто не приютит, айда ко мне, красавчик! — снова выступила Галина, заливаясь задорным смехом. — Накормлю и обогрею. А дальше видно будет.

— Когда Венька вернётся с поездки, он тебе «обогреет». Будешь углы в доме пересчитывать.

— Боялась я вашего Веньку, — не переставая смеяться, отбивалась от угроз соседок озорная дивчина. — Ему можно, а мне нельзя? Эх! Живи пока молодая!

С этими словами она ловко подхватила тяжёлые вёдра и направилась домой. Потом приостановилась и бросила, то ли шутя, то ли всерьёз, оставляя за спиной озабоченного Генку:

— Подумай, красавчик. Я тебя не обижу.

Женщины начали расходиться. Одна из них, пожалуй, самая старая, чуть задержалась, примериваясь к жестяному ведру.

— Давайте я вам помогу, — спохватился он, провожая взглядом бойкую девушку.

— Помоги, чего же не помочь, — согласилась старушка. Она не принимала участия в разговоре, стоя поодаль и внимательно прислушиваясь к приятельницам. Бабушка направилась к дому, расположенному через дорогу, следом за ней Геннадий, стараясь не расплескать наполненное до краёв ведро. Поставив его на крыльцо, он развернулся с намерением уйти.

— Куда же ты? — остановила его женщина, с трудом поднимаясь по высоким ступенькам. — Заходи в дом, подумаем, где тебе ночлег огорить.

— Как вас зовут? — Генка застыл перед дверью, не решаясь подняться по чистым ступеням в своих «бахилах».

— Настасья я, Иванова дочь. Для тебя, сынок, баба Настя, — старушка одолела подъём и оглянулась на гостя, догадываясь о его заминке. — Заходи, здесь в сенцах коврик, разувайся. Пока ты поешь, я твои ботинки отмочу и почищу.

Он прошёл в тёмные сени, стащил с ног и поставил на циновку обувь. Нащупав в потёмках ручку двери в избу, дёрнул её на себя. В лицо пахнуло ароматом печёного хлеба и антоновских яблок. Только сейчас Генка почувствовал, что устал и изрядно проголодался.

— Анастасия Ивановна, я обувь сам почищу. Мне бы только газету какую и палку.

— Садись, садись, не суетись. Успеется. У меня тут для этого дела всё налажено. Мы ведь тоже не по воздуху летаем, вот и приходиться галоши от слякоти в порядок приводить, — она усадила гостя на старенький диван, достала из печурки и протянула войлочные чуни. — Дедовы, должны подойти. Ноги-то, небось, озябли?

Вскоре на столе появились пироги с капустой, сложенные в глубокое блюдо и прикрытые белым вафельным полотенцем.

— Тыкву с утра парила, теперь уже, пожалуй, остыла, — она пододвинула к нему чугунок и приоткрыла крышку. — Все яства. Чай магазинный, сейчас заварю. Ешь пока, а я твоей обуткой займусь.

Женщина вытянула из-за занавески низкую лавочку и присела у порога, очищая острой щепой налипшую грязь.

— По делам к нам? То, что не в гости, я поняла сразу. При родне ночлег у чужих людей не ищут, — обратилась она к нему, не поворачивая головы и не отрываясь от своего занятия.

Набитый едой рот не дал возможности сразу ответить. Было очень вкусно и ему пришлось себя ограничить, чтобы не оставить гостеприимную женщину без ужина.

— Скажите, баба Настя, почему так? Одни обманывают, неверные адреса дают, другие незнакомого человека в дом приводят, угощают, обувь ему чистят?

— Почему незнакомого? Я тебя знаю, — улыбнулась Анастасия Ивановна, отставляя в сторону один ботинок и приступая к другому.

— Откуда?! — поперхнулся Генка.

— Чудак-человек. Подошёл, поздоровался, никого не обидел, а мог бы. Нашим девкам окорот порой нужен. Опять же, предложил вёдра донести. Как же я могу не знать? И не важно, как тебя зовут, сколько лет, какие школы окончил или неучем живёшь, — всё одно, видно добрую душу.

— В командировку я приехал, Анастасия Ивановна. Письма в дорогу позвали. Предстоит разобраться с причинами смерти учителя вашего посёлка.

— Так ты, что же, доктор? — удивилась баба Настя.

— Нет, я корреспондент. Журнал есть такой, «Российский патриот» называется. Может читали?

— У нас, сынок, почта есть, а почтальона нет. Давно уже никто ничего не выписывает. Молодёжь в «тырнете», а мы в телевизоре. Бывало, раньше, себе — «Сельскую жизнь», мужику своему «Труд» оформишь. Я всё больше любила «На житейских перекрёстках» читать, а муж любил из газеты самокрутки ладить. Теперь, вот, ни мужа, ни газеты. Так с Сенькой-то что разбираться? Слышала, что сердце у него прихватило, а лекарства под рукой не оказалось.

— Так, да не так. Люди жалуются, что полиция не разобралась толком. Мол, убили Арсения Филипповича. А кто убил и за что, непонятно. Вот и просят журналистов помочь правды добиться.

— Чудно, — подивилась старушка.

— Не понял?

— Чудно, говорю. Столько лет правду под лавку прятали, а тут решили её на свет белый доставить. Кому она теперь нужна? Сенька на кладбище покоится, ему всё равно. Народ? Слышал баб у колодца? Вот, Галька, к примеру. Ей точно эта правда ни к чему. Ей больше интереса перед тобой хвостом покрутить. Даже и подумать не на кого, кому бы эта правда сдалась.

— Что же, вы считаете, что следует всё оставить так, как есть? — недоуменно произнёс гость.

— Ни в коем разе. Бог с ним, с Арсением, пусть покоится с миром. А вот понять кто и для чего проявляет интерес к этому делу, стоит. Оттуда и клубок придётся распутывать. И нитка та к убивцу приведёт.

— Я не понял, баба Настя, — изумился Генка. — Вы тоже считаете, что учитель умер не своей смертью?

— А разве человек может умереть чужой смертью? — в свою очередь спросила старушка, поднимая в руке его штиблет, тщательно очищенный от засохших комьев земли.

— Подождите, вы меня совсем запутали. Я имел ввиду то, что учитель умер либо сам, либо ему «помогли» умереть, то есть — убили. Мне это и предстоит выяснить.

— Так не бывает, чтобы к человеку чужую смерть подослали, — в задумчивости произнесла женщина. — Каждый умирает в одиночку и в обнимку со своей смертью отправляется в мир иной. А кто её принёс, доставил по адресу — это уже тайны и дела земные.

Геннадий слушал и не понимал, куда она клонит. Внезапно его озарило, он встал из-за стола, подошёл к старушке и присел рядом:

— Вы хотите сказать, что рано или поздно он умер бы именно той смертью, которая ему уготовлена, но кто-то или что-то ускорили эту роковую встречу?

— Так оно и есть. Не стали девушку ждать, пригласили войти. Она уже притомилась у порога стоять.

— Какую девушку? — ему стало не по себе. Умирающее солнце ярко вспыхнуло на горизонте, прорвав осеннюю небесную хмарь, раздробилось тысячью осколков об оконные рамы, освещая комнату неверным малиновым светом.

— Какую? — женщина внимательно посмотрела на гостя. — Ту, что забрала его с собой.

— Баба Настя, это вы про «костлявую» что ли, которая с косой?

— «Костлявая» ко мне придёт. Состарилась, пока меня ждала. А Сенькина — молодая, терпеливая. Ей и коса не нужна, серпом управится.

— Что же, у покойного шея была тонкой? Не понимаю я ваших аллегорий, Анастасия Ивановна, — ему не нравился разговор, Геннадий чувствовал, что упустил очень важное, но что, не мог уловить.

Бабушка улыбнулась, поднимаясь с лавочки и держась ладонью за поясницу:

— Ты думаешь, что коса ей нужна для того, чтобы головы срезать? Нет, сынок, это она высокую траву косит на тропинке, по которые наши души на суд спешат. Позарастали они от нашего беспамятства, от лени и распущенности. Вот и приходится ей за нас стараться, чтобы не блуждали мы в потёмках.

Сумрак упал неожиданно, словно задёрнули окна тяжёлыми шторами.

— Хватит о ней на ночь глядя. Обутку я в порядок привела, сейчас отправимся на ночлег. Не думаю, что тебе со старухой вольготно будет. А потому мы пойдём к Игнату. С ним поинтереснее вечерять. Опять же, работали они вместе с покойным Арсением, может что любопытное вспомнит и делу твоему пособит.

— Даже не знаю, как вас благодарить, баба Настя. — Генка запустил руку в сумку и вытянул красочный календарь с видами Кремля на следующий год. Иван сунул ему перед отъездом корпоративный презент, а он забыл выложить его, торопясь на поезд. — Вот. На добрую память.

Женщина взяла подарок в руки:

— Красивый. Только на кой он мне? Вон у меня численник висит на стене с советами, да приметами.

— Так это на следующий год.

Видя, что её гость огорчился, она снова вгляделась в красочную ламинированную картинку:

— Красивая. Что же, оставлю, пусть глаз радует. Только вряд ли мне его перелистывать придётся.

— А это ещё почему? — шутливо возмутился Генка. — Простите, вам сколько лет?

— На Крещение будущего года девяносто сравняется.

— Сколько?! — Генка не смог скрыть своего удивления. Он полагал, что его гостеприимной хозяйке «достаточно» лет, но, чтобы такой почтенный возраст, и представить не мог. — Ну, вы даёте.

Они вышли на улицу. Старушка замешкалась у двери, пытаясь накинуть замок на дверной пробой. Подморозило. Но даже студёный вечер по-прежнему не смог развеять удушливый кисло-горький запах, витавший в воздухе.

— Чем тут у вас всё время пахнет? — поморщился Геннадий, когда женщина вышла за калитку.

— Прошли времена, когда городские приезжали в Каменные Ключи, чтобы воздухом нашим надышаться. А лет десять назад приехали какие-то оглоеды на заброшенную базу, сделали там ремонт и стали варить своё зелье. Только, что они варят и для чего, никто толком не знает. Догадки разные были. Покойный Арсений сильно с ними воевал, но всё без толку. Слышала, приезжали к нему молодцы, после этого он немного утих. Всё утверждал, что газом нас травят. Сероводород называется. Что, мол, через небольшое время будут дети рождаться с двумя головами и тремя ногами, существовать будут недолго, и не жить, а только мучить своих родителей.

«Вот так поворот, — Генка даже приостановился. — Может клубок-то с этой базы разматывать надо?»

Анастасия Ивановна ушла вперёд, и он не понимал, как она ориентируется в темноте, поскольку единственный уличный фонарь едва брезжил в отдалении, не освещая дорогу, а, скорее, слепя и мешая идти. Они возвращались назад, туда, откуда Генка начал свой поход по Каменным Ключам. Вскоре старушка свернула налево, и по узкой тропинке между двумя покосившимися изгородями они вышли на край посёлка.

— Здесь же никто не живёт, — озабоченно воскликнул он, озирая серую унылую поляну и рощу из редких голых деревьев.

— Мы уже пришли, — откликнулась его провожатая, когда они наткнулись на высокий серый забор, увитый пожухлыми плетьми «девичьего» винограда и укрытый такими же серыми и унылыми сумерками позднего ноябрьского вечера.

— А я-то думаю, кто ко мне на ночь глядя, — раздалось неожиданно из-за изгороди. — Здорово, Настасья! С кем это ты?

Ворота распахнулись и появился старик лет семидесяти. У его ног неподвижно стояла рослая собака и внимательно изучала незваных гостей.

— Верный, ты меня не узнал? — баба Настя откинула край телогрейки и достала из кармана кофты свёрток. Пёс завилял хвостом и подошёл поближе, оглянувшись на хозяина.

— Можно, — старик согласно кивнул, разрешая принять угощение.

— Игнат Степаныч, приюти человека на недельку пожить. А если ему понравится, то может и подольше.

Геннадий поздоровался и представился:

— Нет, мне на семь дней. На работу надо возвращаться.

Старик протянул руку:

— Не могу пока сказать, приятно или нет. Надо приглядеться. Проходи в дом. Верный, проводи, а я с Настасьей потолкую.

— Нет, я Анастасию Ивановну назад должен проводить. Теперь дорогу знаю, не заблужусь.

— А вот это по-нашему, — старик снова протянул ладонь для рукопожатия. — Теперь с полным правом говорю «очень приятно». Верный, пойди вместе с ними и возвращайтесь. Ужинать будем.

Собака, забежав вперёд, уверенно повела их к посёлку.

— Вы меня до проулка сопроводите и возвращайтесь. Дальше я сама потихоньку докондыхляю.

— Так вы говорите, что Арсений Филиппович воевал с хозяевами базы? А как он это делал? — Генка решил вернуться к прерванному разговору.

— Знамо как. В районный «брехунок» писал, на сходах выступал. Доводы приводил научные и эти, как их …, аргументы, вот! Как-то кино показал, таблички разные. Я слепая, издали ничего не разглядела, но шуму в клубе было много. Только с них, как с гуся вода, всё нипочём. Да и не ходит руководство базы на эти собрания. Кстати, начальника этой «вонючки» из местных назначили, воспитанник Сенькин, больно хорошо в химии разбирался. Вот какая оказия: учитель с учеником столкнулись на одной жёрдочке.

— Не помните, как зовут начальника? — встрепенулся Геннадий. Они подходили к переулку, и Верный, словно подслушав их уговор, остановился, прядя ушами и принюхиваясь к скверному запаху.

— Как же не помнить? Помню. Он по весне мне подарки привозил и цветы, — она тихонечко засмеялась. — Всех старух в деревне, которым за восемьдесят, уважил к женскому дню. Мне, беззубой, прибор достался, сухари сушить. А цветы так и стоят в вазе.

— Искусственные что ли?

— Зачем, искусственные? Были живые, потом высохли. Жёлтенькие с белым, не помню, как называются, но аромат приятный, долго свежестью пахли.

— Почему вы всё время про деревню говорите, у вас же посёлок городского типа? — поинтересовался Генка и приостановился.

Снова зазвенел колокольчик бабушкиного смеха:

— Деревня и есть. Посёлком-то назвали, когда база образовалась, да два дома трёхэтажных для рабочих построили. Только от этого названия одни неприятности: пособие фельдшерице уменьшили и учителей обидели, мол, не положена за сельскую местность доплата. Чудно, деревня-то никуда не делась.

— Спасибо, баба Настя. Может мы вас дальше проводим?

— Нет, сынок! Тут дорога прямая, — возразила она и направилась к дому. — Приходи днями, я тебя затирухой накормлю.

Он проводил её взглядом и, спохватившись, крикнул вслед:

— Вы не сказали, как начальника базы зовут?

— Витька Мордасов, — послышалось издали. А потом ещё что-то неразборчиво, но Генка не расслышал, поспешив за псом вернуться назад.

Ветер стих, вязкая тишина приближающейся ночи изредка прерывалась дальним лаем собак и гулом мотора на противоположной окраине села, словно какой-то неутомимый и невидимый глазу акын исполнял свою заунывную песню.

Верный проводил гостя до крыльца и юркнул в отведённое псу под ночлег место.

— Игнат Степанович! Мы пришли, — крикнул Генка в приоткрытую дверь, но никто не отозвался. Он прошёл к дивану и присел, оглядывая комнату. Вместо портретов родных и близких стену украшали фотографии лесных пейзажей, на некоторых из них можно было увидеть скрытных и пугливых обитателей здешних мест: чёрные бусинки глаз белки, едва различимые в густой хвое, косуля, застывшая в прыжке через песочный вал, зайчонок у красной шляпы огромного мухомора.

— Проводили Настасью? — раздалось сзади через некоторое время. Хозяин с охапкой поленьев обивал на крыльце ноги от налипшей слякоти. — Заходи, будь смелее. Мы теперь вдвоём с тобой хозяйничать будем. Сейчас грубку растопим, чтобы нам ночью не замёрзнуть и почаёвничаем. Если голодный, то я тебе щей вчерашних разогрею.

Он вывалил на предтопочный лист мелко наколотые дрова, отряхнул щепу и опилки с рукава тёплого, ручной вязки, свитера и склонился перед маленькой печью.

— Спасибо, я у Анастасии Ивановны поел. А от чая не откажусь, — Генка поискал глазами свой саквояж и, обнаружив его в переднем углу, раскрыл, извлекая подаренную редактором банку с экзотическим чаем и две пачки овсяного печенья. Потом, секунду подумав, сунул одну из них назад в сумку: «Это бабе Насте».

В печи на колоснике занялись поленья, загудело пламя, стреляя в приоткрытую дверцу яркими искрами, запахло берёзовыми углями.

— Тут такое дело, Игнат Степанович, — извиняясь, потёр лоб Геннадий, — я в магазин не успел зайти. Завтра утром закуплю необходимые продукты. Вы мне только подскажите, что надо.

— Тю, — улыбнулся старик. — Я уже и забыл, когда последний раз в магазин ходил. Неделю поживёшь на моих харчах. А уж если затоскуешь по привычным, то сам определишь, чего тебе требуется.

— Хорошо, вы мне сразу скажите, что я вам буду должен за проживание и стол, — Генка раскрыл портмоне, готовясь рассчитаться с хозяином.

Тот поднялся с колен, подошёл к столу, посмотрел на постояльца:

— Перестаёшь ты мне нравиться.

Генка растерянно опустил руки.

— Шучу, — Игнат Степанович свёл брови к переносице. — Для меня гости Настасьи — святые люди. Где ты видел, чтобы с ангелов деньги собирали?

— Да какой я ангел, — смутился москвич.

— Не ангел, — тут же согласился старик и пояснил, — Настасья святой человек. Она людей насквозь видит. Не знаю, как это удаётся. Уж если ей пришло в голову тебя приветить, значит ко двору молодец, без червоточины. Верю я ей больше, чем себе. И потом, у меня же не гостиница. Хороший человек за тебя попросил, потому и пустил. Закончим на этом?

— Закончим, — Генка продолжал испытывать неловкость.

— А чтобы не вержилось, что живёшь у меня на дармовщину, определю тебе трудовую повинность. Согласен?

— Конечно, — радостно закивал гость, — и дров нарублю, и воды принесу.

Игнат Степанович захохотал, вытирая ладонью выступившие на глаза слёзы:

— Ну ты даёшь. Здесь дров наготовлено на две мои жизни. А вода — в доме. Лет десять назад пробурил скважину. Ты, наверное, думаешь, что раз мы в селе живём, то за водой с коромыслом ходим?

Он снова хотел рассмеяться, но передумал:

— Эту неделю на тебе Верный. Накормить, напоить. Я порой на полдня в лес ухожу. Пусть он с тобой побудет. Да и собаке к тебе стоит привыкнуть.

— И всё?

— Нет, не всё. Ты же по делам, наверняка, приехал. Что же я грузить занятого человека стану? Но просьбу одну мою необременительною чуть позже озвучу. Договорились? Имей ввиду, договор дороже денег.

— Конечно, — согласился Генка, — только, всё равно, неравный у нас договор.

— Эх, мил человек, не спеши раньше времени выводы делать, может мне у тебя ещё придётся в должниках ходить. Всё, к этому вопросу больше не возвращаемся. И вот ещё что, в моём доме нет секретов, так что чувствуй себя вольготно, что потребуется — находи и бери, не обременяй меня лишними разрешениями и прочей бабской чепухой.

Геннадий согласно кивнул. Если бы он только знал, приняв на веру последние слова Игната Степановича, может быть всё обернулось бы совсем иначе. Если бы он только знал…

Глава вторая. База

Виктор с утра заявился на работу не в духе. «Чёрт её знает, что ей нужно? Как сыр в масле катается, в деньгах ограничений не знает, а всё одно, живёт, как в займы даёт. „Мазду“ на день рождения подарил. Огонь, а не машина. И цвет такой же броский, „Красная душа“ называется. Может врезать ей как следует?»

— Витёк, новости есть, — вывел его из раздумий начальник службы охраны, распахнувший широко дверь и застывший на пороге.

Виктор побагровел, поманил Захара пальцем и, дождавшись, когда тот прикроет дверь, свистящим шёпотом произнёс:

— Ты где здесь Витька увидел, клоун? Мы с тобою где находимся? В баре? Может быть в сауне? Нет, если захотел сменить должность и заступить на проходную, то, всегда-пожалуйста. Или «вьюноша» захотел на вольные хлеба? И это можем устроить. Ещё одна такая выходка, напишешь заявление и адью.

Помощник захлопал белёсыми ресницами и постарался изобразить на лице испуг. Судя по всему, получилось это у него как всегда талантливо и убедительно. «Лицедей, хренов», — удовлетворённо подумал начальник базы. Они оба знали, что Захар давно уже не боится своего шефа. Скорее, наоборот. Сумма знаний о своём руководителе и старом приятеле была столь велика, что даже малая её часть, преданная огласке, могла свергнуть его с начальственного трона. И не просто отправить в тартарары вместе со всем своим барахлом, связями и прочими «результатами непосильного труда», но и обеспечить долгосрочную командировку в самые отдалённые места. Каждый из них играл свою роль, но порой Виктор забывался, что называется «выходил из образа» и Захару, как терпеливому режиссёру, приходилось возвращать взбунтовавшуюся марионетку в успешную пьесу с неизвестным финалом.

— Ладно, выкладывай свои новости, — Виктор крутанулся в кресле и, нажав кнопку внутренней связи, попросил секретаршу сварить кофе.

— Журналист из Москвы приехал, — Захар заговорщицки склонился над столом. Выцветшие глаза смотрели вопросительно из-под покрытых коростой краёв век.

— И что? Про базу писать собрался? Свяжись с нашими на Кузнецком мосту. Нет, лучше я сам.

— Гутарят, что про Арсения хочет писать, — помощник ухмыльнулся.

— Чё ты лыбишься? — снова разозлился Виктор. — Что про него писать, если он на кладбище уже как полмесяца? И потом, причём здесь мы?

— Ну как же? — Захар хотел снова улыбнуться, но вспомнив реакцию шефа, передумал. — Витё…, Виктор Михайлович, что с писателем-то делать, если заявится.

— Что-что, помаринуй его около проходной с полчасика, мол, сейчас узнаем может ли руководство принять, а потом извинись, дескать нет в планах встречи со столичными штучками.

— Понял! Разрешите исполнять, — щёлкнул каблуками Захар.

— Хватит паясничать. Что у нас с отгрузкой на железной дороге? Они вагоны ещё вчера обещали поставить.

— Сейчас у «сбытчиков» узнаю и доложу, — помощник заспешил на выход.

— Да подожди ты. Пусть начальник отдела сам зайдёт и доложит. А ты займись вот чем. Сегодня две бабёнки приедут с «потребнадзора» для проверки, собери им подарки, созвонись и где-нибудь у переезда встреть, вручи и отправь восвояси. Некогда мне с ними сегодня возиться. А то пустишь в огород, будут весь день под ногами мешаться.

Когда дверь за приятелем закрылась, Виктор снова погрузился в размышления о взаимоотношениях с женой. Эти бесконечные и бесплодные диалоги с самим собой изнуряли его. Но сколько бы он не моделировал предстоящий разговор с Лерой, все заготовленные фразы вмиг улетучивались из головы, как только ему приходилось возвращаться домой и видеть её. Виктор мучительно вспоминал, когда же произошли эти разительные перемены в любимой женщине. «Любимой? Да брось. Сознайся, что главное в этом браке было не желание обладать Валерией. Мало ли таких девчонок крутится вокруг? Любая готова на замену выйти. Не обманывай себя! Больше всего ты хотел Артёму досадить, побольнее сделать, чтобы не заживало. Разве не так?»

— Не так! Люблю я …, — вскричал он и тут же осёкся при виде вошедшей секретарши с подносом в руках.

— Что не так, Виктор Михайлович? — узкая полоска бровей на её ухоженном лице взлетела вверх. — Ваш кофе.

— Всё не так. Присядь, — Виктор раздражённо поднялся, обошёл приставной стол и положил руки на плечи девушки. — Скажи мне, что нужно сделать, чтобы женщина тебя любила?

Помощница попыталась наморщить лоб, но у неё это плохо получилось. Морщины не смогли образоваться на гладкой глянцевой коже.

— Цветы подарить, — протянула она и тут же бросилась развивать свою мысль. — Сто алых роз. Или вот ещё, купить колье к платью в пол.

Она вспомнила, что её пригласили на вечеринку в райцентр, а к «розовому макси» ровным счётом ничего из имеющейся бижутерии не подходило.

Внезапно её озарило:

— А ещё лучше, купить ей такую машину, как у Валерии Аркадьевны!

— Всё? — Виктор в задумчивости смотрел сквозь девушку.

— Пожалуй, хватит, — та растерянно поднималась со стула. — Куда уж ещё?

— Хорошо. Спасибо за кофе. Идите, — он снова присел за стол и поднял трубку телефона. Через некоторое время на другом конце провода ответили.

— Надо встретиться. Можешь сегодня прийти? Как обычно, в то же время, — Виктор отхлебнул из бокала, кофе показалось ему невкусным, и он отставил чашку в сторону. — Ничего не случилось. Новости есть, стоит обсудить. Окей.

В кармане ожил «сотовый». На экране смартфона высветился унылый контур места под фотографию звонившего. Это была Лера. «Почему я до сих пор не разместил её фото на заставке?» — вдруг с удивлением подумал он. «А патамушта не уверен», — кто-то другой ответил ему развязанным тоном. «В чём не уверен?» — возмутился Виктор, догадываясь, каким будет ответ. «Да ни в чём! В себе не уверен, в ней сомневаешься. Ты же знаешь, что скоро всё закончится…»

— Дрянь! — хлопнул он в ярости по столу. Блюдце с чашкой вздрогнули, издав фарфоровый писк. Было непонятно, кому адресована эта брань: то ли к самому себе, то ли к жене, то ли к невкусному остывшему кофе.

— Слушаю.

— Я сегодня уеду в город по делам. Кое-что посмотрю в магазинах. Тебе что-нибудь нужно? — не называя его по имени, произнесла Лера.

«Дьявол! Это каким даром нужно обладать, чтобы так безжизненно прошелестеть, словно стая умерших лебедей? Звонит, будто одолжение делает», — зло подумал он и ответил. — Нет, милая! Я днями сам смотаюсь в Рязань. Будь аккуратнее, не гони.

— Хорошо, — тем же бесцветным голосом согласилась супруга и отключилась.

«Надо срочно поставить на тачку „маяк“. Посмотрим, в какие такие магазины она зачастила».

А ведь он помнил её такой «оторвяжкой». Всё случилось в ту ночь, когда она сбежала с вечера встречи выпускников. Кажется, это было после третьего курса института. После этого они её не видели неделю. Родители сказали, что она уехала в город, но, как оказалось, обманывали. Как-то вечером Витька, наблюдая за их домом из-за кустов сирени, увидел подъехавшего на мотоцикле друга Артёма. Тот прислонил старенький «чезет» к загородке и постучался в дверь. Через короткое время вышел Леркин отец. Витьке не было слышно, о чём они разговаривали, но было видно, что речь шла не о чудесной погоде. И пока он отвлёкся на впившегося в щиколотку комара, момент «леща», который отвесил Тёмке мужик, был упущен. Судя по тому, что Артём отлетел к загородке, оплеуха была знатная, и Витька в восторге потирал ладони, наблюдая из засады неравный бой. «Интересно, за что он его так приложил?» Именно в этот момент на крыльцо выбежала Лера. Оттолкнув отца, она склонилась над «павшим воином», помогая ему подняться. Не прошло и минуты, как послышался звук пощёчины, и девушка, рыдая, скрылась в доме. А дважды поверженный Тюша, вскочил на мотоцикл и дал газу. «Интересно, за что они Артёма отметелили в две руки? — гадал Витька, прячась в кустах. — Это даже хорошо. Теперь Лерка точно со мной будет». Он давно подбивал к девчонке клинья, но остерегался приятеля. Да и с позиции мальчишеского кодекса чести, он не имел права подступиться к их паре, пока они дружили. «Вот и ладненько, вот и хорошо», — приговаривал Витька, возвращаясь с дозора, так и не поняв добровольного затворничества девушки в такую замечательную пору, когда кажется, что весь мир у твоих ног.

Зуммер внутренней связи запищал под рукой. «Захар домогается. Этому-то, что ещё надо? Только расстались. Неужели проверяющие заартачились? Может он им скудные презенты приготовил? Всё надо проверять самому».

— Что ещё?

— Ну вот явились к нам они — сказали «Здрасьте!» Мы их не ждали, а они уже пришли…, — приблатнённым голосом пропел в трубку начальник службы охраны.

— Давай по делу, — устало ответил Виктор и провёл ладонью по лицу.

— Журналистик припёрся, как я и говорил. Что предпринимаем?

— Я с кем сегодня на эту тему общался? — в груди снова начало вскипать раздражение. «Надо что-то с этим делать. Так дальше продолжаться не может». — Ты что глумишься надо мной? Я тебе полчаса растолковывал о том, как поступать в случае его прихода. Ты когда перестанешь «ваньку валять»?

— Понял, шеф. Щас я его приглашу.

Виктор в сердцах швырнул трубку на аппарат. «Вот урод!»

— Карина! — позвал он секретаршу. — Меня ни для кого нет. На полчаса!

— Хорошо, Виктор Михайлович.

Снова позвонил начальник службы охраны. Когда-то они были закадычными друзьями. Захар прилип к нему ещё в шестом классе, тогда Витька, обладавший силой и авторитетом, разбросал обидчиков одноклассника, которые подкараулили приятеля после уроков за зданием школы. С той поры мальчишка сам себя определил в вечные адъютанты. Витька, крепко сложенный, симпатичный парень был главным, Захар, худощавый, с невыразительной внешностью — выбрал себе второстепенную роль. Это его не обижало, несмотря на множественные и ехидные насмешки ребят. Скорее, наоборот, за спиной сильного друга, он и сам чувствовал себя важным и нужным. К тому же, не всем быть верховодами, кто-то же должен играть в эпизодах. Так рассуждал Захар, со временем вырастая из определённой для себя роли и, даже, превосходя во многих вещах своего покровителя.

Первый звоночек прозвучал, когда Витька записался на факультатив к Арсению Филипповичу, школьному учителю химии. Ему нравилась физкультура, а ещё география. Но отец, услышав выбор сына, напрочь отмёл его пристрастия. «Запомни сынок! Ничего не будет, а нефть и газ будут всегда. Что такое деньги? Бумажки. А нефть, это и деньги, и сила, и возможность мир посмотреть, как ты планировал. Нефть — настоящее богатство. Все, кто рядом с ней, будут не внакладе. Пойдёшь к химику на кружок, а потом в институт нефтяной помогу тебе устроиться. И всё у тебя будет, если с головой дружить будешь».

Захар не был обременён выбором. Тётка, которая его воспитывала, часто причитала: «Когда же ты с моих плеч слезешь? Уж скорее бы тебя в армию забрали». Племянник улыбался, не реагируя на её стенания, лишь пожимал плечами: «Армия, так армия». Он следом за Витькой записался на факультатив по химии, не проявляя ровным счётом никакого интереса к предмету, разве что забавные опыты манили воображение подростка. Арсений Филиппович не хотел поначалу брать его в кружок, но Виктор заступился, не желая оставаться после уроков без приятеля. Уже на первом занятии Захар сразил всех наповал. Он оказался гением в понимании хитросплетений и построений химических веществ. Это был дар божий. Все остальные предметы едва вытягивались им на посредственную оценку, во многом благодаря жалости учителей. Более всех был удивлён учитель. В короткое время Захар стал его лучшим учеником и гордостью школы, получив заодно яркую и необидную кличку «Химик».

Теперь этот «химик» донимал своего начальника «тупыми» звонками.

— Слушаю.

— Шеф, «усё пропало». Журналист сбежал, — хихикнул Захар в трубку.

«Когда же этот день закончится», — устало подумал Виктор. — В смысле, сбежал?

— В прямом смысле. Мы его оставили на проходной дожидаться, а он исчез. Что дальше делать?

— Узнай у ребят, может причины какие возникли. Не клади трубку.

За всё время руководства базой ещё никто так не поступал. У входа ждали разрешения и главы администраций всех уровней, и начальники полиции, и даже прокуроры. Хотя для последних время ожидания было сокращено до минимума. Все они должны были прочувствовать своё место и роль перед незыблемостью цитадели под названием База. Именно так, с большой буквы звучала доставшаяся Виктору неприступная крепость. Вокруг неё не было высоких заборов, увитых спиралями «егозы», на вышках не дежурили вооружённые люди. Оберегом и гарантом неприкосновенности объекта был авторитет безымянного человека. Вполне вероятно, что и человека не было, но Слово было. Подобно меловому кругу оно не позволяло заступить за барьер, если на это не было выдано особое разрешение. Вскоре все привыкли к такому раскладу, возмущённые потоки страстей и мнений стали плавно обтекать это «заповедное» место.

Трубка вновь ожила:

— Ребята на крыльце курили, слышали, как ему позвонили и сказали, что кого-то убили. Он и ломанулся бежать. А кого убили — непонятно.

— Ну так выясни! — заорал Виктор Михайлович. — Догони и отследи, что там опять произошло!..

«Утро, как утро», — подумал Генка, выглядывая в окно. Всё та же унылая картина: припорошенный скупым снегом сухостой луга, зажатого между лесом и посёлком, низкое небо, серой «промокашкой» нависшее над деревьями, редкие, покосившиеся вешки, обозначающие границы огородов с кучами ботвы и забытыми с лета пугалами. Верный в створе распахнутых ворот пристально вглядывался вдаль, наблюдая за целью, видимой лишь ему одному.

— Игнат Степанович! — крикнул Геннадий, отойдя от окна. «Ах, да! Он же вчера грозился уйти в лес до обеда, — неожиданно вспомнилось ему. — Не забыть собаку накормить».

Он погромыхал миской, накладывая с вечера приготовленную кашу для Верного, накинул хозяйскую фуфайку на плечи и вышел на крыльцо. Смрад в воздухе ощущался, но не так сильно, как накануне. Вероятно, что ночной сырости и лёгкому ветру удалось справиться с этой напастью. Не исключал Генка и того, что ему удалось «принюхаться» к специфическому аромату, от которого у него на первых порах «в зобу дыханье спёрло».

— Как же вы здесь живёте? — произнёс он безадресно вслух. — Ведь это крематорий какой-то.

Верный, неподвижно стоящий у ворот, услышал восклицание гостя и не спеша подошёл к миске.

Подождав, когда пёс поест, Геннадий спросил:

— За ухом-то могу почесать?

Верный внимательно выслушал вопрос, подошёл поближе, присел рядом и снова уставился вдаль.

— Хорошая собака, — он погладил её по голове. — Говорю, как вы здесь живёте в таком зловонии?

Пёс снова посмотрел на него, фыркнул и неожиданно дважды чихнул.

— Правильно. И я говорю: так жить нельзя. Это же не дело, что в такой вонище осени не услышать.

Они ещё немного посидели вместе, воспользовавшись передышкой в очередной «газовой атаке» на село.

— Я сейчас уйду по делам, а ты остаёшься дом охранять. Понял?

Верный посмотрел на москвича и кивнул головой. «Понял, не дурак».

Наскоро позавтракав оставшейся с вечера яичницей и стаканом чая с бутербродом, Генка прикрыл ворота и направился прямиком к базе, намереваясь встретиться с Виктором Мордасовым, упомянутым бабой Настей накануне.

Село словно вымерло. Безлюдная улица с рядом безликих домов из силикатного кирпича, чередующихся срубовыми деревенскими избами с резными наличниками и шалёванными стенами, была пустынной. Даже деревенские собаки забились в подворотни, провожая одинокого прохожего дежурным равнодушным лаем из-за забора. Возле заросшего американским клёном заброшенного дома Геннадия поджидала старушка в потёртой вельветовой одёжке, пристально вглядываясь в незнакомца, приставив ладонь ко лбу.

— Бабушка, я правильно к базе иду?

— Здравствуй, сынок. Не признаю, чей ты будешь? — прищурилась она.

— Я не местный, из Москвы приехал, — улыбнулся Генка.

— Что же, из самой Москвы к нам? — недоверчиво спросила женщина. Подумала немного и вдруг добавила. — И Ленина видел?

— В Мавзолее, видел.

— Как он?

— А что ему будет, он же неживой.

— Так у нас, сынок, не выбирают кого обижать. Им что живой, что мёртвый, — она беззвучно пошевелила губами.

— Да кому им, бабушка? — ему отчего-то стало жаль её.

— Им, супостатам, — пояснила старушка, полагая, что человек из столицы обязан её понять.

— Вас кто-то обидел? — он участливо взял её маленькие сухие ладони в свои.

И тут произошло неожиданное. Бабушка тихо и беззвучно заплакала. Редкие слёзы покатились по изъеденным морщинами щекам, срываясь скорбными каплями на вытертые до блеска рукава.

Генка растерялся, ему стало не по себе:

— Кто обидел? Расскажите, мы сейчас разберёмся.

— Любка, — еле слышно прошептала она, вытирая слёзы скомканным в ладони платком.

— Любка, это кто? Дочь?

— Нет. Продавщица в магазине.

— Пойдёмте в магазин, а по дороге вы мне всё расскажете, — Генка взял её под руку, и они медленно направились к центру. Рассказ женщины был печален, а содержание — омерзительно, если, конечно, в силу возраста она ничего не перепутала.

— Сейчас мы с вами всё проверим, а дальше будем делать так, как я сказал. Договорились?

Его пожилая попутчица послушно кивнула головой и достала из кармана видавший виды кошелёк. Они пересчитали деньги, а для верности Генка сфотографировал три пятитысячные купюры и снова вернул их назад.

— Всё, баба Дуня, идите и делайте, как договорились. А я приду следом и буду наблюдать.

Войдя в магазин за старушкой, он, держась на почтительном расстоянии за своей «подопечной», наблюдал, как бабушка, сделав необходимые покупки, подошла к стойке и положила оранжевую купюру на кассовую тарелку. Ловкие руки продавщицы, ухватив пакет с гречкой, неуловимым движением вспороли ногтями целлофановую упаковку, и крупа тонким ручейком заструилась на чёрную транспортерную ленту подачи корзины. Баба Дуня всплеснула руками, бросившись ловить содержимое. Именно в этот момент едва уловимым движением её банкнота была «приватизирована» хваткой «торгашкой». Порванный пакет перекочевал в полиэтиленовый мешок, завершая собой виртуозный номер работника прилавка.

— С вас тысяча четыреста рублей.

Бабушка стояла, ожидая сдачи. Пауза, которую взяла мошенница, была достойна игры лучших актёров театральных подмостков.

— Бабушка, вы меня слышите? — нависла над жертвой бессовестная бабёнка.

— Дочка, да как же это? Я ведь положила деньги, — лепетала старушка, забыв о Генкиных наставлениях. Горючие слёзы снова предательски засверкали в уголках глаз.

— Если отказываетесь платить, я вызову полицию, — дожимала ситуацию заглавная героиня, добиваясь эффекта «момента истины».

— Да, пожалуй, вы правы. Надо вызывать полицию и пригласить понятых, — выход на сцену Геннадия был неожиданным, но не сногсшибательным для аферистки.

— А вы ещё кто такой? — она прищурила жирно обведённые чёрным карандашом глаза, переключая внимание с обманутой старушки на покупателя.

— Я ещё успею представиться, а сейчас мы будем делать контрольную закупку, — Генка навёл камеру телефона на её бейдж. — Что же вы, Любовь Рустамовна, пожилых обманываете. Нехорошо. Это серьёзная статья. Сейчас мы пригласим менеджера, снимем кассу и произведём выемку, потом арест, обыск квартиры.

Видя, что дама впала в ступор, а покупатели отсутствовали, он шепнул ей тихо:

— У вас два варианта: вернуть все деньги, полученные с гражданки обманным путём за всё время вашей работы или доказывать свою правоту. У меня видеозапись вашего преступления. Полагаю, что и камеры магазина зафиксировали факт кражи крупной суммы денег у гражданки.

Геннадий подождал, когда продавщица отойдёт от стресса и вежливо переспросил:

— Что надумали, неуважаемая? У нас с тётушкой нет времени ждать, когда вы дозреете. Да и правоохранители, скорее всего, уже заждались вас.

Спустя минуту к «упавшей» на пол купюре добавились ещё три, подобных ей и извлечённых из необъятного пространства в области груди работницы прилавка.

— Что, баба Дуня, мы в расчёте? — Генка наклонился к бабушке. Та затрясла благодарно головой. — Ну и славно.

— А вам я посоветую уволиться. Поищите себе другую работу. Но если духу не хватит, имейте ввиду, услышу от тёти про ваши проказы, накажу, — он потряс телефоном перед глазами отправленной в аут продавщицы.

На крыльце баба Дуня надумала снова разрыдаться. Её плечи часто вздрагивали, когда он прижал к себе тщедушное тело:

— Она больше не обидит. Может вам в другой магазин ходить? — Генка вопросительно кивнул на соседний супермаркет.

— У меня сестра сильно болеет. Диабет у неё. А в этом магазине гречка на пять рублей дешевле.

— Понимаю, — сочувственно кивнул он, пресекая её попытки отблагодарить его деньгами. — До свидания, баба Дуня.

— Спасибо тебе, добрый человек!..

День разгулялся. Пасмурное утро растаяло, как и выпавший ночью снег, перетекая к полудню в солнечный, словно мартовский, день. Дорога к базе оказалась разбитой, и Генке пришлось обходить огромные и глубокие лужи, сходя порой на обочину и сторонясь идущих мимо гружёных машин. Тем не менее, несмотря на его старания, ботинки изрядно намокли, когда он подошёл к проходной — низкому серому зданию, за которым виднелся административный корпус и множество огромных резервуаров, рассеянных по всей обозримой глазу промышленной зоне.

— Мне необходимо встретиться с начальником базы. Виктор Мордасов, так, кажется, его зовут? — обратился он к стоящему на крыльце человеку в чёрной спецовке с жёлтой надписью «Охрана» на спине.

— С кем-кем? — охранник выронил сигарету и захохотал, крикнув в открытую дверь. — Мужики, идите сюда?

Из тёмного проёма показались молодые ребята в одинаковой униформе.

— Витьку Мордасова не знаете случайно? — охранник изобразил серьёзность на лице, но не выдержал и засмеялся, видя, как согнулись в приступе хохота его товарищи.

Геннадий не понимал причины веселья и ждал, когда закончится припадок, внезапно поразивший работников базы.

— Харе ржать! — послышалось из коридора. При виде худощавого, с блёклым, словно выцветшим лицом, человека веселье смолкло. Он подошёл к Геннадию. — Вы к кому?

— Мне надо увидеть начальника базы.

— У вас есть предварительная договорённость?

— Нет, в этом есть необходимость? — разозлился Генка.

— Ждите. Сейчас узнаю, сможет ли Виктор Михайлович вас принять, — «блёклый» исчез в сумраке помещения.

Геннадий повернулся к примолкнувшим охранникам:

— Что не так?

— У начальника фамилия Харин. Виктор Михайлович Харин. Мордасовы — это по-уличному, типа, кличка такая, — объяснил один из них, и они снова, но значительно тише, захихикали.

В боковом кармане тренькнул смартфон. Звонил хозяин дома, где он остановился на ночлег. Вчера, за вечерним чаепитием перед сном, они обменялись контактами, чтобы в случае необходимости быть на связи.

— Да, Игнат Степанович? — откликнулся Геннадий, отходя в сторону и постукивая ботинком о ботинок. Промокшие ноги начали подмерзать, а недавняя рана стопы напомнила сверлящей, словно зубной, болью.

— Беда у нас, паря! Настасью убили, — глухо раздалось в трубке. — Если сможешь, то сходи туда, узнай. Я тоже скоро подтянусь.

— Как убили? Зачем? — до Генки не сразу дошёл смысл сказанного, но в трубке раздались короткие гудки.

Он ещё некоторое время обескураженно смотрел на потухший экран телефона, постепенно осознавая свалившуюся беду, а потом бросился бежать, не разбирая пути и вынуждая большегрузы сворачивать с дороги.

У дома Анастасии Ивановны несколько женщин что-то оживлённо обсуждали. Генка взлетел на крыльцо.

— Да жива она, жива. Только плоха очень, — остановила его в дверях соседка, промокая платком уголки глаз. — Нельзя пока туда, фельдшер не велела.

— А что же случилось? Ведь мы вчера только расстались.

— Ребятишки из клуба шли, ну, и увидели её на дороге. Домой отвели, а родителям только утром рассказали. А уж когда мы пришли, она еле дышала.

— Что же она, упала? Или обидел кто?

— Не помнит. Только на голове рана большая, доктор говорит, что кровопотеря большая. А ей много ли надо? Возраст.

Дверь из избы отворилась и вышла медсестра с чемоданом в руке.

— Есть кто близкие?

Геннадий шагнул вперёд.

— Жду врача из района, мы её не довезём. В лучшем случае — неделя.

— Я могу с ней поговорить?

— Не желательно, а, впрочем, это сейчас уже и не важно.

На низеньком диване под тканевым покрывалом лежала баба Настя, Генке показалось, что она как-то уменьшилась в размерах. На забинтованной голове зримо расплывалось алое пятно.

— Как же так? — Генка присел на корточки и прикрыл её руку ладонью.

Старушка открыла глаза:

— Ты? Домой пойдёшь, Верному сухарики забери. Они в чугунке на плите лежат. Я их в бульон кладу и сушу потом. Больно он их любит.

У Генки комок к горлу подступил:

— Баба Настя, не умирай. Очень тебя прошу.

Женщина улыбнулась:

— Ни в коем разе. Опять не моя приходила. Я уж свою буду ждать.

— Какой же я дурак, что вас послушал. До дома не проводил.

— Не кори себя. Она бы меня и дома достала, — при этих словах она застонала и прикрыла глаза.

— Кто? Вы что-нибудь видели?

— Видела, — дыхание её стало сбивчивым, словно в груди зашумел вскипающий чайник. — Камешки забери. Они блестят, когда морем умытые. А как высохнут, вся красота меркнет, обычные булыжники… Ты его не бойся, вон какой шлейф за ним. Он ещё много бед натворит, но тебя не тронет. Побоится…

Дверь приоткрылась, в комнату вошёл Игнат Степанович и вопросительно посмотрел на постояльца. «Как она?»

— Бредит, — Генка поднялся, прикрыв краем покрывала её руку.

— Не знаешь, что случилось? Может видела кого?

Генка помолчал немного:

— Нет, ничего не видела. Скорее всего поскользнулась и ударилась головой.

— Ты думаешь? — Игнат Степанович подозрительно посмотрел на него.

— Не маньяк же в Каменных Ключах стариков убивает? — неожиданно для себя с вызовом ответил Геннадий и вышел из избы.

В палисаднике возле дома несколько женщин скорбно шептались между собой. Он заметил среди них соседку и попросил её отойти в сторонку:

— Не знаете, какие ребята нашли Анастасию Ивановну и довели её до дома?

— Да как не знать? Нюрки Самойловой мальчишка, говорит, домой шёл с танцев.

— Подскажите, как найти их дом.

— Прямо иди, до центра. А у магазина на Кулижки сверни. Как же она сейчас называется? — женщина попыталась вспомнить название улицы. — А, там сейчас таблички на избах повесили. Седьмой дом от магазина, с жёлтыми наличниками и зелёной крышей. Да там спросишь кого-нибудь. Только он теперь в школе, наверное.

Геннадий поблагодарил и вышел за калитку. Саднила ступня. Напротив дома, через дорогу, стояла «Вольво», и он подошёл к машине.

— Здравствуйте, можете меня до школы подвести? Я заплачу.

Водитель опустил стекло, и Генка узнал в нём недавнего работника базы, ушедшего за разрешением на встречу с начальником.

— Я сам тебе могу заплатить, — хамовато ответил парень. — Я на таксиста похож?

— Извини, — Геннадий отошёл в сторону, пропуская встречную машину. Из приоткрытого окна остановившегося чёрного джипа послышался смех:

— Здорово, Химик! Ты часом не ритуальщиком подрабатываешь? Так говорят, что бабка ещё живая. Устанешь ждать.

— А вы часом не могилу копать приехали? — послышалось из «Вольво».

Новый взрыв смеха заглушил громкую музыку в салоне, от которой вибрировал даже корпус автомобиля.

— А что, есть желающие быть погребёнными?

— Ладно, езжайте. Некогда мне с вами бакланить, — отмахнулся Захар, видя, что его клиент быстром шагом удаляется от дома.

— Борзый ты стал, Химик. Запомни: каждому своё. Вор ворует, фраер пашет, — внедорожник рванул с места, расплёскивая жижу из-под колёс на серую обочину. Следом развернулась и белая «Вольво», догоняя недавнего беглеца. Когда седан поравнялся с Геннадием, Захар притормозил:

— Эй, москвич! Садись, подвезу.

Генка забрался в салон, предусмотрительно отряхнув грязь с обуви:

— Мне бы до школы, если по пути.

— До школы? — Удивился Захар и тронулся с места. — Поздно тебе учиться.

Он надеялся, что приезжий поделится причиной похода в храм науки, однако его пассажир промолчал. Они проехали ещё несколько сот метров и остановились перед серым зданием, окна двух верхних этажей которого были забиты фанерными щитами.

— Она работает? — недоверчиво спросил Геннадий, глядя на эту «маскировку» фасада.

— Ещё как, — откликнулся водитель, прикуривая сигарету. — А, ты про это? От голубей, наверное, стёкла берегут. Раньше в три смены учились, а сейчас и один этаж великоват.

— Сколько я должен? — Генка открыл дверь и повернулся к Захару.

— На базу-то ещё придёшь? — не ответил водитель. — Виктор Михайлович не любит этого.

— Чего не любит? — пассажир с интересом взглянул на Химика.

— Не любит, когда приходят без спроса и уходят, не дождавшись разрешения, — пояснил Захар, выпуская облачко ароматного дыма.

— Даже так? А как же я в школу без высочайшего соизволения? — язвительно поинтересовался Генка.

— Да я не о том, — Захар отмахнулся. — На базу попасть теперь шансов немного.

— А, вон вы о чём? Пустяки. Уверен, что этот вопрос Яков Соломонович решит без проблем, — Геннадий вышел из машины и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Он шёл к парадному подъезду школы и улыбался про себя, вспоминая забавный случай из прошлого, когда ему удалось попасть на особо охраняемую территорию комбината в Оренбурге. Всё тот же Яков Соломонович чудесным образом помог в первый раз открыть неподдающиеся засовы строгого запрета. Кто такой Яков Соломонович, Генка и сам не знал. Первое, пришедшее на ум имя и отчество произвело «неизгладимое» впечатление на руководство комбината, и они допустили его, тогда ещё начинающего журналиста, в святая святых, и даже больше, нутра химического монстра, душившего окрестности своими выбросами.

Какое-то время Захар смотрел вслед прихрамывающему журналисту, потом достал телефон и набрал номер:

— Степаныч, ты? А где он? Димон, ты что ли? Сейчас к тебе один кент подойдёт, будь добр, отследи с кем он встречаться будет. Замётано. С меня магарыч.

Машина плавно тронулась, старательно объезжая наполненные водой лужи.

В фойе здания суетились ученики, «броуновское движение» которых трудно было понять. Одни меняли «вторую обувь» на ботинки и сапоги, намереваясь побыстрее покинуть школу, другие — напротив, переобувались, чтобы пройти мимо бдительного вахтёра внутрь. Через короткое время они менялись ролями, словно то, что было сделано ранее, являлось генеральной репетицией по примерке обуви.

Геннадий поймал рыжего пацанёнка за плечо:

— Самойлова помоги найти.

Конопатый почесал лоб, озабоченный тем, что его марафон по кругу был прерван незнакомым мужчиной, но быстро пришёл в себя:

— Сколько дашь?

— Разве что по затылку, — восхитился Генка наглостью юного флибустьера.

Рыжий тут же развернулся в сторону вахты:

— Дядь Дим! А чё этот пристаёт?!

От турникета к ним приближался охранник:

— Вы что хотели?

— Они у вас все такие? — вопросом на вопрос ответил Геннадий. Он ещё пребывал в крайнем изумлении от проявленной только что предприимчивости яркого представителя племени «младого, незнакомого».

— Таких-то? Через одного, — улыбнулся молодой человек.

— Мне необходимо увидеть ученика по фамилии Самойлов.

— Зовут как? У нас их три, кажется, — вопросительно посмотрел охранник.

— Не знаю. У него маму Нюрой зовут.

— Нюрой, — он усмехнулся. — Анна Сергеевна в школе учителем работает. Сына Егором зовут. У них скоро уроки закончатся. Пустить в классы не могу, сейчас всё строго. Вы по какому вопросу хотите его опросить?

Геннадий уклонился от ответа и достал редакционное удостоверение:

— Я журналист, мне надо с ним побеседовать.

— Вы меня неправильно поняли. В здании школы посторонним можно общаться с подростками только в присутствии взрослых. На улице — как посчитаете нужным. Когда он мимо пойдёт, я вам на него укажу.

— Я понял, спасибо, — в ожидании Геннадий присел на скамейку у дверей.

«… Он ещё много бед натворит, но тебя не тронет. Побоится…» — всплыли слова Анастасии Ивановны. — Интересно, что она имела ввиду? Арсений Филиппович мёртв. Что бредила — не похоже. Ещё эти камешки. Какой в её словах смысл?»

— Здравствуйте, сказали, что вы меня ждёте, — перед ним стоял парнишка, словно сошедшая с постера точная копия Орландо Блума, только молоденький.

— Да, меня зовут Геннадий. Я журналист из Москвы.

— Про олимпиаду писать будете? — мальчишка взъерошил густые тёмные волосы.

— Не понял. Почему про олимпиаду?

— Из области приезжали брать интервью, я и подумал, что снова об успехах в учёбе, — смутился парнишка.

— Что же, учишься хорошо?

— По-разному бывает. Так получилось, что областную олимпиаду выиграл, вот и прославился.

— Ух, ты! Молодец! — поприветствовал Генка его успех и уточнил. — Олимпиада по химии была?

— Почему по химии? — недоуменно спросил тот. — По истории. Наверное, мне просто повезло.

— Так не бывает, брат! Везёт тому, кто везёт. Если домой идёшь, может по дороге поговорим?

— Хорошо. Я только куртку из гардероба заберу, — охотно согласился подросток.

Когда они вышли на крыльцо, охранник набрал номер Захара.

— Ушёл твой объект и мальчишку Анны Сергеевны увёл. Куда пошли? Откуда я знаю. Домой, наверное. Нет, я не пью. Мне бы отгул в конце месяца, — завершив разговор, он пробурчал сердито. — Хозяева жизни, нашли следопыта.

Сообщение охранника школы обескуражило Химика. «Зачем ему понадобился пацан? Может мамашу потрясти, вдруг что знает?» Он не забыл её «неуд» по литературе, который испоганил аттестат со злополучным «удовлетворительно» среди всех четвёрок и одним «отлично» по химии. Лично его это не удовлетворяло, и он поклялся отомстить за унижение. Позже чувство мести переросло в желание прийти в школу после техникума и сунуть диплом учительнице под нос. Со временем обида померкла, подёрнулась пеленой безразличия, но, как оказалось, не умерла совсем, а притаилась в самых глубоких закоулках его души.

— Я на иномарке езжу, «саламандру» ношу, а вы, Анна Сергеевна, в резиновых ботиках и пешедралом, — вырвалось у него, когда он поднимался на крыльцо проходной базы.

— Не понял, Захар? Кто пешедралом? — окликнул его один из сторожей.

— Заткнись, я не тебе, — зло огрызнулся Химик, оставляя в недоумении застывшего у входа «секьюрити».

В тёмной кишке длинного и узкого коридора, ведущего к административному корпусу, он остановился и замер. «Клятву надо исполнять, раз обещал». Ещё через мгновение вновь послышались его гулкие уверенные шаги, которые вскоре стихли.

Директор базы Виктор Михайлович Харин мерил шагами просторный кабинет, иногда останавливаясь и внимательно рассматривая развешанные по стенам дипломы, сертификаты, вымпелы. Со стороны могло показаться, что он наполняется гордостью, вглядываясь в строки о достижениях, высоких результатах в работе и прочую ерунду. Однако это было не так. С таким же успехом ему пришлось бы задержаться у листа бумаги с рецептом изготовления салата из листьев латука с медово-цитрусовой заправкой или описанием технических характеристик только что сошедшего с конвейера автомобиля в городе Йокосука.

Его мысли были заняты другим. Градус напряжения во взаимоотношениях с супругой достиг своего апогея. Нет, он не вырвался наружу, сметая и круша всё на своём пути, не обрёл форму затяжных, повседневных семейных скандалов, которые подобно серной кислоте растворяют в себе живую ткань взаимоотношений двух живущих вместе людей.

Происходящее с ними напоминало мину с часовым механизмом, которая ждёт своего часа, когда стрелка пройдёт полный круг и замрёт в заданной точке, являя новый отсчёт, где нет места ни минутам, ни метрам, ни жизни вообще.

Начальник отдела сбыта, пришедший с докладом о ситуации по отгрузке товара, был изгнан из кабинета, не успев толком изложить свою реляцию об успехах на маркетинговых фронтах. Досталось и секретарше Карине, которую он пообещал отправить в «пастичерию». Именно это незнакомое слово обидело её больше всего и заставило рыдать без слёз в закутке приёмной, где находился столик с кофе-машиной и набор чайной посуды. Её обиженное воображение нарисовало затхлый хлев, овец, с грязной, в колтунах, шерстью и пьяного скотника с потухшей и прилипшей к нижней губе папиросой, готового поймать и изнасиловать всех, кто попадётся под руку. Она махала ладошками на лицо и подвывала. Дать волю чувствам во всём женском многообразии форм она не могла: слишком много времени было потрачено на утренний макияж, который обязан устоять до конца дня, чего бы это не стоило. «Ладно, ты у меня ещё попляшешь. Ты меня ещё не знаешь», — мысленно повторяла она. Подобные заклинания сушили глаза лучше любой салфетки, что было не раз проверено на опыте. «Только не вспоминать про овец, не вспоминать про скотника, не вспоминать…»

— Ты долго там ещё будешь вздрагивать? — раздалось из приоткрытой двери директора. — Найди мне начальника охраны.

— Туточки я, — Захар откинул занавеску. — Ой, а чё это мы такие расстроенные, такие огорчённые?

— Идите уже, — оттолкнула его Карина и шепнула в сторону. — Может третьим будете на расправу.

— Ты чего развоевался? — Захар прикрыл дверь. — Сбытчик в слезах, Каринка в соплях. Поехали в сауну, развеемся, а?

Виктор присел в кресло и растерянно оглядел стол от края до края.

— Потерял что? — Захар отодвинул стул и присел. — А, понял. С Валеркой поцапался? Ну что ты как маленький? Или до сих пор не поймёшь, что они с Тёмкой…

Он сжал лодочкой обе ладони и постучал по столу. Виктор размахнулся и ударил. Если бы Химик не отпрянул, роняя равновесие и падая вместе со стулом к стене, то мощный хук мог отправить его на пару недель в больницу.

— Ты сдурел что ли? — заорал Захар, пытаясь подняться с пола.

Виктор, выбежав из-за стола, рванул приятеля за грудки и поставил на ноги:

— Говори, что знаешь?

— Не знаю я ничего, — заблажил начальник охраны, пытаясь дотянуться до ушибленного локтя. — Слышал, что её машину в офисе филиала видели.

— От кого слышал? — прошипел в ухо Харин, брызжа слюной в лицо.

— Откуда я помню? Да и давно это было. Мало ли похожих машин? — включил Захар «заднюю», действительно испугавшись разъярённого друга.

Виктор отпустил его воротник, стряхнул невидимую пылинку с пиджака и, положив руку на плечо, медленно, по слогам произнёс:

— Ещё раз своим грязным помелом махнёшь — вырву язык.

Он вернулся к столу, сел в кресло, провёл ладонью по матовой поверхности чёрной столешницы.

— Ты, наверное, думаешь, что, закопав меня, останешься чистым ангелом в голубых шортах? Нет, брат, ошибаешься. Да, я совершил ошибку, излишне доверяя и посвящая тебя в свои дела, полагая, что рядом со мной друг. Собственно, так оно и было. Вспомни, как тебя топтали в школе, как тащил я тебя за собой на высокие должности. Теперь ты возмужал, окреп. Богатырь. Только запомни, дружок, глиняные у тебя ноги. Уберут меня, конец и тебе настанет. Ты без меня — никто, и никогда ничем не был. Так, пустышка. Сними с тебя форму, лиши бабла — как есть Федька, даже хуже. У того руки золотые были, пока не спился. А у тебя что? Ты даже похож на скунса — обдристать всё вокруг, изгадить. Вали отсюда, чтобы я тебя больше не видел.

Но Захар не ушёл. «Сейчас или никогда». Он поднял упавший стул, пододвинул его к столу и присел, глядя в упор на хозяина кабинета:

— А теперь вот что я тебе скажу. Да, ты у нас ледокол, и папа твой — крейсер. Легко тебе за ним плылось. Подскажет, направит, если что, защитит. А у меня тётка, я от неё ничего, кроме ссаной тряпки по морде не видел. Вот и прилип к тебе, плывущему по течению. Такая рыба-прилипала. А что даром силы терять, льды раздвигать, когда есть такие олени, как ты? За то время, пока я на тебе плыл, от моего засоса дырка в корме образовалась. Оторвёшь меня и утонет твой ледокол, никакой крейсер не поможет. Это тебе мой сказ, чтобы не думалось. А теперь к делу. Плыву я с тобой, пока оба не потонем. А чтобы не было соблазна меня от себя оторвать, хочу получить страховку. Пятьдесят процентов от твоего навара с сегодняшнего дня меня устроит, чтобы хватило сил до другого корабля доплыть.

Химик поднялся и, глядя на стул, уронил его на пол.

— Кажется, он так лежал. Да ты, Витёк, — сделал он упор на имени, направляясь к выходу, — не спеши пузыри пускать. Успеешь ещё утонуть. Подумай хорошенько, а к концу смены доложишь мне о своём решении.

Дверь тихо прикрылась, оставляя Харина в одиночестве и растерянности. «Вот и настала пора подводить итоги и принимать решение, либо Захар должен исчезнуть, либо мы плывём дальше вместе, пока не утонем». Виктор понимал, что за это время приятель стал его органом, подобно руке или ноге, не самым работоспособным, часто доставляющим много хлопот, но необходимым, а, быть может, и главным. «Надо соглашаться, избавиться всегда успею, благо исполнители такого дела имеются. Только делать это надо, когда противник меньше всего ожидает подвоха». Приняв решение, он несколько успокоился и позвал Карину:

— Верни мне начальника охраны…

Геннадий дожидался парнишку на крыльце школы. Мимо него сновали дети, радуясь окончанию учебного дня.

— Куда мы идём? — спросил вышедший из дверей Егор, натягивая на ходу куртку и щурясь от бликов залитых солнечным светом луж.

— Я думал, что ты спешишь домой?

— Да, но хотел до бабушки дойти, которая вчера на улице лежала, — Егор посмотрел на Геннадия, словно согласовывая с ним план дальнейшего маршрута.

— О ней я и хотел с тобой поговорить. К Анастасии Ивановне пока нельзя, она себя неважно чувствует. Идём в сторону твоего дома, нам по пути, я у Игната Степановича остановился. Да и мне надо успеть собаку накормить.

— Окей, — Егор кивнул головой. — Так что вы хотели узнать от меня?

— Скажи, в котором часу это было?

— Когда я привёл бабушку домой?

— Нет, когда ты её обнаружил? И в каком месте? — Генка оттянул мальчишку за рукав на обочину, пропуская встречную машину.

— Место я вам сейчас покажу. Это чуть дальше моего дома, возле проулка. А время? — он что-то подсчитывал в уме. — Десять двадцать — десять тридцать.

— Ты так хорошо запомнил?

— Нет, у бабы Насти в доме на стене часы с кукушкой. Они одиннадцать прокуковали, когда я помог ей на кровать лечь.

— А полчаса вычел на дорогу? — Геннадий прикидывал, сколько старушка могла пролежала на земле, вспоминая, в котором часу они пошли её провожать с Верным.

— Точно, вот это место, — воскликнул Егор, останавливаясь у прохода между изгородями.

— А с кем ты возвращался домой? Кто ещё из мальчишек был с тобой и может подтвердить сказанное.

— Никого, — Егор покачал головой и покраснел. Было видно, что в умении врать он не мастак.

— Мы же знаем, что это не так. Не думаю, что тебе хочется давать показания в полиции. И потом, ложь во благо, не всегда хорошо.

— Да вы меня хоть расстреляйте, хоть в полицию. Ничего не скажу, — с вызовом ответил мальчишка и почему-то стянул с себя кепку, словно готовясь к расправе.

— Всё-таки, не один. Это уже хорошо, — Геннадий постарался не улыбнуться.

— Что хорошо? Что? — Егор не потерял самообладания, лишь щёки загорелись пунцовым цветом.

— Хорошо, что есть свидетель, который подтвердит, что ты не убивал бабушку.

— Не убивал?! Вы думаете, что я её сначала стукнул палкой, а потом до дома довёл?

— А вот это интересно? Я ничего не говорил про палку. Может её кирпичом ударили?

— Где вы видели на улице кирпичи? — мальчишка начинал нервничать. — Если и есть булыжники, то они все в землю вмёрзли. А палка — вот она!

Он кивнул на воткнутый в землю кол.

— С чего ты взял, что бабушку ударили этой палкой? Может она поскользнулась и ударилась головой?

Теперь настала очередь улыбнуться Егору.

— Вы когда-нибудь падали?

— А то. Что-что, а этого опыта у меня хватает, — похвалился Геннадий.

— Что себе разбивали?

— Лоб, — неуверенно начал он, — затылком пару раз прикладывался. А ещё был случай, когда навернулся и щёку себе с виском расцарапал.

Егор постучал себя по темени:

— Чтобы удариться этим местом, надо упасть вверх тормашками. Бабушку ударили палкой по голове.

— Логично, — согласился Генка, — молодец. Так что же с попутчиками будем делать?

— Не было никаких попутчиков. Я шёл домой один, — упрямо стоял на своём Егор.

— Шёл один и промахнулся мимо собственного дома. Пошёл дальше по переулку гулять, — передразнил его Геннадий.

Поджав губы, мальчишка переживал свою оплошность и молчал.

— Пойми, брат, ведь дело идёт о покушении на человека. Это серьёзно. Если ты поможешь мне, вполне вероятно, мы можем спасти чью-то жизнь.

— Она здесь ни при чём и ничего не видела. Я уже назад возвращался.

— Так это была девочка?! — восхитился он стойкости пацана.

— Ей родаки запрещают встречаться с мальчишками и, если узнают, у неё будут проблемы. Я проводил до дома, темно же, мы постояли немного вон у того дерева, — Егор указал пальцем на раскидистую берёзу, — и разошлись по домам. Всё. Больше ничего не скажу.

— Молодец, — безадресно произнёс Генка.

— Что, молодец?

— Молодец, говорю. Уважаю за твёрдость и надёжность. Нравится она тебе?

Мальчишка помолчал, размышляя, как ответить на вопрос, и нужно ли вообще отвечать на такие вопросы малознакомому человеку. Мужчина показался ему порядочным: «Вон как за бабушку стоит горой».

— Даже если и не нравится, я всё равно бы её проводил. Ночь же…

Вряд ли какой-нибудь город России может похвастаться в эту пору своей красотой и благообразием. Даже Сочи, защищённый от чёрной боры горным хребтом, становится в отдельные дни неуютным из-за спускающихся с подветренных склонов холодных потоков воздуха. Что уж тут говорить о Рязани?

Унылые, в цвет скисшего молока, пятиэтажки, окружённые такими же печальными и голыми деревьями; белёсые, в радужных пятнах солярки лужи на маслянистом асфальте; озабоченные, в намокших тяжёлых одеждах прохожие, спешащие поскорее покинуть промозглую улицу и войти в зону комфорта — всё располагало к тому, чтобы укрыться пледом, выпить горячую кружку какао и открыть любимую книгу на давно забытой странице.

Артём стоял у окна. Происходящее внизу давило и угнетало. Не радовал даже вид Рязанского Кремля. Шпиль колокольни, проткнув низкую облачность, скрывался в нависшей пелене тумана, и даже купола Успенского собора, радующие многоцветием в погожие летние дни, казались серыми и безликими.

Ярко-красный седан, припарковавшийся возле здания офиса, расцветил монохромную картинку осеннего дня. Из-за руля вышла молодая женщина, застёгивая на ходу длинный бежевый плащ.

— Лера! — он выбежал из кабинета, чтобы встретить её внизу.

— Артём Витальевич, а как же документы на подпись, — окликнула его сотрудница, держа на руках две увесистые папки.

— Потом, — отмахнулся он, сбегая по ступеням навстречу к любимой.

— Эх, молодость, — вздохнула с улыбкой коллега, возвращаясь назад.

Они встретились на площадке между этажами. От неё пахло свежестью и ещё чем-то приятным и пряным.

— Какие у тебя вкусные духи, — он втянул носом запах волос, снимая с её плеч и отряхивая мокрый плащ.

— Тёмка, ты же знаешь, что я не пользуюсь парфюмом, — Валерия улыбнулась, прильнув губами к его щеке.

— Как же я рад тебя видеть, — Артём задохнулся от восторга неожиданной встречи.

— Фу, ты никогда не говорил банальностей, — кокетливо возразила она.

— Я не знаю, как сказать иначе. Хорошо, буду встречать тебя этой фразой на разных языках. Хочешь на японском? — он приобнял её за талию, провожая к своему кабинету.

— Хочу, но не при встречах. А для этого не надо расставаться, — она вошла и остановилась у двери, внимательно посмотрев ему в глаза. — Хочу слышать это утром и вечером, всякий раз, как увижу тебя.

Он обнял её и поцеловал в тёплые нежные губы.

— Ну, что же ты не проходишь? Посмотри, как мне оборудовали комнату отдыха. Всё, как ты хотела. Только освещение ещё не установили.

Лера оглядела затемнённое помещение: огромный аквариум искрился изумрудным светом у дальней стены, круглый журнальный столик возле пухлого диванчика, длинный узкий шкаф у окна.

— А душ-то зачем? — она подошла к стеклянной кабине.

Через мгновение в комнате раздался дружный, задорный смех. Так обычно смеются счастливые люди.

— Мне показалось, что мы должны были встретиться в пятницу, или я что-то путаю? — спросил её Артём, когда они расположились за столиком в кафе неподалёку.

— Соскучилась, — Лера пожала плечами. — Почему ты не спрашиваешь, что происходит в Ключах?

Он помолчал, обдумывая ответ. Было крайне неприятно вспоминать обстоятельства последней встречи. Горький осадок до сих пор не выветрился и саднил глубоко внутри, словно на лёгкие насыпали смесь перца и соли.

— Я рад, что всё позади. Больше не хочу вспоминать о том, что произошло. Пусть то, что случилось раньше зарастёт густой травой, — Артём хотел взять её ладони в свои, но тут принесли заказ.

— У меня на душе тревожно, — загрустила вдруг Лера. Её глаза наполнились влагой и стали необычайно красивыми. Такими он помнил их, когда ещё учился в школе и завоевывал внимание «Снежной королевы» ценой синяков и ушибов, полученных в схватке с соперниками. Пожалуй, самым крепким из конкурентов в привилегии провожать Лерку до дома был Витька Мордасов. И если с другими ребятами схватки случались за школьной котельной возле угольной кучи, то с Хариным они разошлись мирно, поскольку считались приятелями и ходили вместе на кружок по химии к Арсению Филипповичу. Почему Витька уступил в состязании за самую красивую девчонку в школе, долгое время было загадкой для Артёма, пока однажды перед выпускными экзаменами она не рассказала ему, что Мордасов ей не нравится. Причина была сокрушительная: он забыл однажды застегнуть пуговицы на ширинке брюк. Это известие настолько потрясло юного ухажёра, что Виктор «сошёл с дистанции», но привычка незаметно ощупывать себя в причинном месте, чтобы не быть посрамлённым, закрепилась на долгие годы.

— Всё же уже закончилось. Почему ты не ешь?

— У меня предчувствие …, не могла дома усидеть. Слышала, что приехал журналист из Москвы, говорят, что он расследует обстоятельства смерти Арсения, — Лера комкала край скатерти, стеклянный бокал двигался по столу, угрожая сорваться на её колени.

Артём, отставил вилку и пересел на её скамью.

— Надо же! Даже после его смерти нет нам покоя, — он обнял девушку и провёл ладонью по волосам. — Ни о чём не думай, если что, я всё возьму на себя.

— Тёма, я не об этом, — она крепче прижалась к нему. — Мне за него страшно.

— За кого? — непонимающе склонился он к ней.

— Всё-таки ты дурачок, хоть и взрослый, — Лера отстранилась и улыбнулась. — Я только что из женской консультации. Маленький у нас будет.

— Да ты гонишь?! Ой! Прости! Лерка!

Сидящие за столиком посетители кафе начали оглядываться на крик.

— Тише, ты! — она засмеялась.

— Так это правда, ты ничего не путаешь? — шёпотом спросил он, пытаясь поцеловать.

— Правда. Уже три месяца, — шёпотом ответила Лера.

— Подожди, — Артём вдруг посерьёзнел.

Валерия прервала его:

— Не обижай меня. Мы не спим с Хариным больше года.

— Да я не об этом, — он наморщил от досады лоб, — просто надо как-то с Виктором определиться. А то не по-людски получится.

— Я в пятницу ему всё расскажу. Буду надеяться, что всё обойдётся без бурной семейной сцены.

— Почему не сегодня? Давай я с тобой поеду, объяснюсь.

— Нет, — отказалась она. — Это мой крест, мне его…

— Привет честной компании, — перебил её раздавшийся над столом громкий возглас.

Улыбка светилась на лице невесть откуда взявшегося Захара.

— Здорово, приятель, — откликнулся Артём. — Ты чего светишься, как Чеширский Кот?

— Можно к вам? — он присел на свободную лавку, не дожидаясь разрешения сидящих за столиком друзей. — Я смотрю, вы уже заказали. Эй, человек!

Подошедший официант внимательно выслушал пожелания клиента и с поклоном удалился.

— Ну, что, други мои, выпить бы по чарке за встречу, но нельзя, — Захар покрутил в руках бутылку белого сухого вина. — Ого, чилийское! А что, портвейн нам уже не нравится?

Сидящие напротив Артём и Валерия переглянулись и рассмеялись.

— Видно, Захар, что ты нарываешься, но у меня сегодня другое настроение. Могу и портвейн с тобой выпить, и водителя тебе до Каменных Ключей найду. А хочешь — водки? А? Как встарь. Или слабо? — Артём пересел к приятелю и стиснул его тщедушные плечи.

Тот растерялся, надеясь на другую реакцию застигнутых врасплох «голубков».

— У меня и правда дела неотложные, но предложение принято. В пятницу приеду к вам с отчётом. Тогда и посидим. Идёт?

— Не идёт. Я сам в пятницу лечу в Москву с докладом. Что же, так и будем, как лиса и журавль друг к другу в гости ходить?

Лера вопросительно посмотрела на Артёма. Почему он ей ничего не сказал, ведь они договорились о пятничной встрече.

— А давайте маленький междусобойчик в Ключах замутим. Ты, Лерка, Витёк и я. Можем ещё кого-нибудь позвать из кружковцев, я Галину с собой приведу. Как вам компания? — подхватил Захар, принимая из рук официанта тарелку с салатом. — Можем потом к Арсению сходить, сорок дней скоро нашему «пастырю».

Лера нахмурилась.

— Хватит молоть языком, ешь капусту, она полезная, — Артём незаметно для глаза придавил Захара рукой.

— Не хотите, как хотите. Я, как лучше хотел, — он отставил вилку, вытер пальцами губы и встал из-за стола. — Лера, можно тебя на пару слов? Покедова, Тёма.

Артём посмотрел обеспокоенно вслед удаляющейся паре.

Перед дверью из кафе, Химик остановился:

— Тут вот какое дело, Валерия Аркадьевна. Есть у меня одна задумка, но трудновыполнимая. Немного мне деньжат не хватает…

— Захар? Ты что, шантажировать меня пытаешься? — Лера улыбнулась. Она ещё не успела толком разозлиться.

— Вечно ты торопишься. И в школе такая же была стремительная, — он усмехнулся. — Я знаю, что ты в каком-то благотворительном фонде помощи детям состоишь.

— Не в Фонде, а в Комитете при региональном министерстве. Только, при чём здесь это? — недоумённо спросила Валерия.

— Помощь мне нужна в одном вопросе, — он понизил голос, что-то рассказывая, жестикулируя при этом руками.

Когда Захар замолчал, Лера постояла в задумчивости некоторое время.

— Ну, ты даёшь! Хорошо подумал?

— Да! Только аппетиты у них непомерные, я пока не потяну. По закону не получается, а потом может быть поздно. Только ты не думай, что я для себя. Может семью ему какую-нибудь подыщу.

— Хорошо, — согласилась она. — Я постараюсь, но обещать ничего не могу. Не от меня эти вещи зависят.

Захар вышел на улицу и направился к машине. Зазвонил телефон, Карина сообщила, что его ищет начальник.

— Скажи ему, что я в городе, к вечеру вернусь. Пусть он меня дождётся.

Через полчаса он миновал пригород, но направился не в сторону Каменных Ключей: повернув направо с основной дороги, его машина проехала несколько сот метров и остановилась у высокой чугунной изгороди. На обветшавшей, выкрашенной суриком жестяной табличке у ворот было написано: «Специальная школа-интернат «Надежда».

Первый раз он оказался здесь волей случая. Случившийся к концу года профицит, позволил часть выручки базы направить на благотворительные цели. Шеф вызвал его к себе и вручил объёмную коробку с подарками, обязав отвезти гостинцы от Деда Мороза в детский дом. Захар записал адрес, поныл для приличия, что, мол, не знаете, куда деньги девать: дорога к базе рушится, да и в посёлке проблем своих хватает. Однако Виктор Михайлович был непреклонен:

— Вернёшься, доложишь, как всё прошло.

Хмурая «директриса» встретила его у входа и повела за собой. В кабинете, на распахнутой створке шкафа, висел на плечиках видавший виды новогодний костюм. Попытки постирать его, вероятно, не увенчались успехом. Вата на воротнике и обшлагах рукавов висела серыми неопрятными клочками, угрожая отвалиться при любом неосторожном движении. Тёмное пятно на вишнёвом сатине свидетельствовало о том, что бывший хозяин праздничного сюртука немало принял на грудь, знаменуя своим явлением заветный праздник. Рядом, на стуле, лежала шапка. Было видно, что этот колпак из другой оперетты. Должно быть, Дед по пьянке отобрал его у Санта Клауса, либо они поменялись головными уборами в припадке признания во взаимной дружбе и любви.

— Надевай! — скомандовала хозяйка кабинета.

— Я?! — обомлел Захар.

— А кто же ещё? Я снегуркой буду.

Он с сомнением посмотрел на габариты будущей Снегурочки, но ничего не сказал, хотя хотел возроптать, что прислан исключительно для того, чтобы всучить подарки и ретироваться из богоугодного заведения.

Сказать, что костюм сидел на нём как влитой, было бы большой ложью. Он смог запахнуть необъятный халат, но что делать с низом, совершенно не знал. Бордовый шлейф стелился по полу, а длинные рукава свисали до самых колен.

— Да, суховатый попался, — озабоченно вздохнула Снегурочка, потрескивая расползающимися на талии швами когда-то бирюзового костюма.

— Ремень расстегни.

— Зачем? — опешил Захар, ослабляя пояс.

Женщина сноровисто затолкала излишки ткани ему в брюки и подпоясала широким кушаком.

— Пойдёт, — удовлетворённо хмыкнула она. — Рукава подверни. Бороду вот только куда-то с прошлого праздника потеряли.

Она натянула ему шапку на голову и вручила посох — обёрнутую хрустящей фольгой штакетину.

— Вперёд!

— А подарки? — заволновался Захар

— Ах, да! — Снегурочка вернулась и вручила ему увесистый короб.

Он попросил её понести посох, и они тронулись в праздничный поход по длинному коридору.

— Что они у вас такие заморённые? — спросил Захар, когда они раздали книжки и игрушки, подходя к следующей двери.

Директриса смерила его презрительным взглядом:

— Да и ты упитанностью не блещешь. На казённых харчах не больно разгуляешься.

Бледные лица, серые тени и никакой радости в детских глазах.

— Николай, вставай! Дед Мороз тебя поздравить пришёл, — «снегурка» затормошила худенькие плечи под выцветшим байковым одеялом. — Тоскует он. Ты давай, вручай, а я старших ребят пойду подготовлю к встрече.

Мальчишка лет семи повернулся к Захару лицом.

— Ты чего, чувак, болеешь что ли? Не грусти, сейчас мы тебе лучший подарок найдём, — Дед Мороз запустил руку на дно коробки и вытянул упаковку со смартфоном — мечтой всех мальчишек. — Здесь безлимитный интернет на целый год, бери и радуйся.

Мальчишка тронул его за руку и едва слышно прошептал:

— Не надо. Можно я желание загадаю?

— Валяй.

Он потянулся к уху Деда Мороза:

— Пожалуйста, заберите меня отсюда.

За стеной, в соседней комнате, раздался громкий смех и звуки падающих стульев.

Захар опешил:

— Как же? Я не могу, брат. Телефон-то возьми.

Мальчик опустился на кровать, снова повернулся к стене, натянув на себя одеяло.

— Подожди, дай мне подумать. Ты давно здесь?

— Не помню, — прошелестело в ответ. — Наверное, год или больше.

— Давай так, я пробью, что да как по тебе и приеду.

— Через год?

— Почему через год? Как всё узнаю, так и заеду. Может через неделю, может раньше. Тебя как зовут-то?

— Правда?! — пацан отбросил одеяло. Именно тогда, заглянув в его глаза, Захар впервые в жизни увидел своё отражение.

— Ты чего здесь застрял? — «снегурка» с вытаращенными глазами возникла в дверях.

— Меня Митей звать, — мальчишка потеребил его за рукав.

— Донской, значит? Давай, чувак. Не дрейфь, всё у нас будет тип-топ, — Дед Мороз поднялся и подмигнул мальчонке, оставляя на кровати телефон, а в маленькой детской душе — большую надежду…

Когда Геннадий вернулся, Игнат Степанович уже был дома и возился у плиты, гремя посудой.

— Прибыл? — он повернулся к гостю. — Сейчас ужинать будем.

Генка присел на диван, наблюдая, как хозяин ловко управляется с кухонными делами. На предложение помочь, тот ответил отказом, выставляя на подставку сковороду с кипящими в жире котлетами.

— Ты чего психанул-то там, у Настасьи? — без обиняков спросил его Игнат Степанович, когда они завершили трапезу.

— Простите меня, не хотел вас обидеть. Второй день на исходе, а я к цели, ради которой приехал, даже не подступился. Писем ворох: помогите, истину восстановите. А тут все молчат, как партизаны. Да ещё получилось так, что из-за меня и Анастасия Ивановна пострадала. Как она?

— Пока никак, в дрёме. Врачи из райцентра приезжали и назад уехали. Сказали, что не довезут. Лежит дома под капельницами, — он убрал со стола сковороду и вернулся к Геннадию. — А что молчат, так ты ещё ничего и не спрашивал. Или я ошибаюсь?

— Вы ведь работали вместе с Арсением Филипповичем, но за то время, что я у вас, ни разу не обмолвились об этом.

Игнат Степанович нахмурился:

— На Руси говорят о покойном либо хорошо, либо ничего.

— Договаривайте, … либо ничего, кроме правды.

— Уверен, что хочешь знать эту правду?

— Я за ней и приехал, Игнат Степанович, — Геннадий подошёл к двери и снял с крючка куртку.

— Далеко ли собрался?

— Хотел с Верным прогуляться по посёлку, если вы не против.

— Как же я могу быть против. Дело хорошее, пока база смрадом не дышит. А я пока печку растоплю. Как вернёшься, мы с тобой и потолкуем, если не устал.

На улице смеркалось. Длинные сиреневые тени потянулись по земле в свете заходящего солнца, успевшего порадовать скупым теплом послеполуденный день.

— Верный, пойдёшь со мной?

Пёс одобрительно посмотрел на нового друга. «Кто же откажется от возможности размять ноги?» Возле места вчерашней драмы Геннадий остановился. «Чем чёрт не шутит?»

— Ищи, ты же умный. Ищи!

Верный обнюхал утоптанный пятачок и посмотрел на него. Показалось, что пёс не проявил ровным счётом никакого интереса к следам на тропе, а теперь не понимал, что от него хотят. Спустя мгновение он отбежал к изгороди, помочился, крепко чихнул для приличия и затрусил вдоль улицы.

— Ладно, тогда просто погуляем, — грустно улыбнулся Генка.

Однако собака ускорила ход и, свернув у дома Егора Самойлова, остановилась.

— Понятно, как же иначе, но ты всё равно молодец.

Пёс коротко залаял, устремившись к центру посёлка. Они миновали площадку перед магазинами и, напугав редких прохожих, свернули налево.

— Ты меня к бабе Насте ведёшь?

Верный взвизгнул от нетерпения, минуя дом Анастасии Ивановны, а через несколько десятков метров свернул к воротам и присел. В окнах избы с жёлтыми наличниками горел яркий свет и доносилась музыка. Лишь в крайнем окне было темно.

— Нет, Верный, мы с тобой ошиблись. Пошли, мой друг, домой.

И тогда собака протяжно завыла, задрав морду вверх к чёрной синеве звёздного неба.

Геннадий ухватил пса за ошейник, оттаскивая от ворот. Занавески в тёмном окне слегка шевельнулись: из сумрака избы кто-то внимательно смотрел им вслед…

Виктор Михайлович так и не дождался Захара к концу смены, но звонить не стал. «Овёс за лошадью не ходит». Он вернулся домой, оставив машину возле гаража.

— Лера, ты вернулась?

Никто не ответил. В дальнем крыле, где располагалась ванная комната, был слышен звук льющейся воды. Он подошёл к бару, плеснул немного вина в бокал и присел на диван в гостиной. Вскоре вышла жена, промокая волосы полотенцем. Увидев Виктора, она приостановилась, но потом направилась к лестнице, ведущей в спальню.

— Как съездила?

— Хорошо, — односложно ответила Валерия, продолжая подниматься.

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Как в латиноамериканских сериалах, — усмехнулась она. — Тебе не кажется? Нам настала пора давно и о многом поговорить. Хочешь это сделать прямо сейчас? Я готова.

— Нет, я устал, поговорим завтра. Мне надо будет позже отъехать по делам, так что ужинай без меня.

— Мог бы и не предупреждать, мы давно уже не ужинаем вместе, — согласилась Лера и скрылась в спальной комнате.

За четверть часа до полуночи Виктор спустился в гараж, достал из металлического ящика пластиковый пакет и, облачившись в чёрный дождевик, вышел на улицу.

В ту ночь он уже домой не вернулся.

Глава третья. Ловушка для Змия

Лера долго не могла уснуть, ворочаясь в постели, устраивая удобнее подушку, которая стала неожиданно жёсткой и комковатой. Сон не шёл. Она слышала, как стукнула дверь на цокольном этаже, глухие металлические звуки, а позже, звук мотора отъезжающего автомобиля. «Куда он отправился ночью? Какие могут быть дела в это время?» В этих вопросах не было чувства ревности, как, впрочем, и праздного любопытства. Всего лишь констатация факта.

Она попыталась вспомнить, было ли иначе с первого дня их совместной жизни, и честно ответила сама себе: «Нет, не было». Да, решение жить под одной крышей не означает жить вместе, хотя и принимала она его добровольно и осознанно. Вот именно, когда ты любишь кого-то, сознание плавится под более грандиозным и грозным чувством. Это смерч, который сносит не только крышу, но и всё здравое и разумное, что есть в тебе. В её поспешном решении не было даже расчёта, свойственного молодым девушкам в поиске успешного и обеспеченного спутника жизни. Пожалуй, они с Виктором были мотивированы единственным стремлением, которое их тогда сблизило, — досадить Артёму. И это им удалось сполна. Была шикарная свадьба с цыганами, вереницей крутых машин и гостей, лучший ресторан города. Был «медовый месяц» в две недели на круизном лайнере по Адриатике, и… пена буйного веселья спала, а вопрос — зачем это всё, повис в воздухе, мешая дышать и радоваться жизни.

Её новоиспечённый супруг старался быть внимательным и чутким, порой ему это удавалось. Но эти знаки внимания были какими-то искусственными: цветы по воскресеньям, выезд в театр — один раз в месяц, кино — еженедельно, но по средам. Леру не удивило бы, что Виктор хранит в тайне от неё расписание на остаток жизни. Всё это было очень скучно, ей хотелось чего-то иного, душевного. Например, махнуть по Цне на «казанке», если его работа не позволяет отправиться на Алтай и сплавиться на рафтах по Катуни от Чемала до Манжерока. Да, хотя бы, забраться на скалистый берег у реки возле посёлка в поисках «каменных ключей», которые могли бы открыть замок на их запертом семейном счастье.

Нет, она не была «мажоркой». Праздное времяпрепровождение было для Валерии самым большим испытанием. Более того, она умудрялась и в школе, а позже, и в институте быть заводилой во всём. Мальчишеские компании учили её выносливости, дерзости, умению стоять на своём, даже если позиция, занятая ценой серьёзных усилий, оказывалась не востребованной.

Когда круг сверстников из числа подростков изрядно поредел, а оставшиеся поклонники уступили лидерство Артёму, она ни капли не сомневалась в своём выборе. Мальчик нравился ей внешне, он был крепок, неглуп, а главное, с чётко выраженным жизненным ориентиром. Она чувствовала себя с ним спокойно и уютно, но не более того. Какой гормональный всплеск случился незадолго до окончания школы, сказать было трудно. Но только на его предложение сбежать на каникулы куда-нибудь подальше от дома, она без раздумий согласилась. Однажды, оставшись после уроков в классе, Артём развернул географическую карту, стоявшую у доски, и протянул ей руку. На ладони лежали дротики от дартса с голубым оперением.

— Мечи!

Она занесла руку для броска.

— Нет, так дело не пойдёт, — он закрыл ей глаза ладонями. — А то запулишь на Камчатку. У меня денег не хватит на дорогу, да и времени тоже.

Руки были тёплыми, казалось, что от них шли волны. Ей послышался шум прибоя и грохот разбивающихся о прибрежные скалы могучих морских валов. У Леры закружилась голова, и она почувствовала, что влюбилась. Да, именно так, словно перешагнула какой-то невидимый глазу рубеж от привязанности и дружбы к чувству близкому по ощущениям между обмороком и взлётом на гигантских качелях.

— Что же ты не бросаешь? — недоумённо спросил он, видя, что та застыла с приподнятым в руке дротиком. Валерия освободилась от ладоней, повернулась и, поднявшись на цыпочки, трепетно коснулась поцелуем его губ.

Артём не откликнулся. Нашедший «столбняк» сковал руки, ноги, голову. Они стояли и молчали, глядя друг на друга. Лавина, сорвавшаяся с гор, летела медленнее, чем тот порыв, который позволил ему подхватить девочку на руки и…

За дверью класса загромыхали металлические вёдра, послышался звук упавшей на пол швабры. Это техничка готовилась убирать классную комнату. Опустившись на ноги, Лера размахнулась и метнула свою короткую стрелу, порвав карту и пригвоздив Землю Франца-Иосифа к доске.

— Ну ты даёшь! — восхитился он. — Хорошо, что не на Северный полюс! Ладно, можем до Мурманска доехать.

— Твоя очередь, — воскликнула Лера. — Не подведи!

Артём прицелился. Дротик взлетел и, описав дугу, впился в бумажно-тканевое полотно, угрожая сорваться на усыпанный мелом пол.

Они подбежали ближе к доске и, столкнувшись лбами, дружно рассмеялись. Голубая стрела дрожала в центре светло-коричневого пятна с надписью Плато Бермамыт.

— Ого! — не скрывая восторга выдохнула она. — Почти в Эльбрус!

— Так куда, мой капитан, ветры странствий понесут нас? — успел спросить её Артём, прежде чем дверь открылась и спиной к ним, звеня вёдрами, вошла уборщица тётя Мила.

— Не знаю, куда вас понесёт, а мой в «каблуху» собирается. Говорит, профессию получу и в армию служить.

Они выбежали из класса, и она успела шепнуть ему на бегу, впервые уступая пальму первенства мальчишке:

— Не люблю холод, поэтому летим за твоей стрелой. Ты — капитан, я штурманом буду. Вперёд к Бермамыту!..

Барашки белых облаков плыли по светло-голубому небу, распластавшемуся над каньоном, который разделял стоящих на краю пропасти молодых людей от величественной, укутанной вечным снегом вершины Эльбруса. Сладкий сон тонким розовым покрывалом, окрашенным восходящим из-за гор солнцем, тихо опустился на неё…

В это же время, когда стрелки перевалили за полночь, а соседка ушла ночевать в свою избу, оставив горящий ночник на столе, Анастасия Ивановна разговаривала с молодой женщиной, стоящей в углу за печкой.

— Ждёшь?

Та не ответила, но и не опустила глаза, возможно, опасаясь пропустить один из самых важных в жизни любого человека момент. Она молча стояла и смотрела.

— Что же, жди, — старушка вздохнула и захотела смежить глаза, но не смогла.

Ей было не по себе, что кто-то стоит рядом так долго. Нет, она не боялась, её страдание заключалось в том, что первый раз в жизни она заставляет себя ждать. Без малого двадцать лет без старика прожить бобылихой, то ещё испытание. Она научилась за этот срок, взвалив на себя дела покойного мужа, управляться по дому, но как ни старалась, не смогла привыкнуть к одиночеству. Постороннему человеку могло показаться, что бабушка на старости лет начала заговариваться, но дело обстояло иначе. Все эти годы она боялась замолчать, разговаривая с дедом, словно с живым, порой испрашивая совет, как лучше заправить дратву в прохудившуюся подмётку валенка или замочить рассохшиеся за лето кадушки. Она боялась потерять с ним связь, опасаясь, что старик уйдёт и ей не с кем будет поговорить.

Вся её предшествующая жизнь прошла в труде и заботах, не оставляя времени на общение с соседками, которые могли весь вечер напролёт просидеть на брёвнышке возле дома, обсуждая и осуждая идущих мимо прохожих и щедро соря шелухой семечек, которую тут же подхватывали вездесущие куры. Нет, она не была затворницей, не дичилась односельчан, но большую часть времени тратила на огород и небольшой сад, который требовал не меньшего ухода, лишь выходя под вечер на часок к подружкам.

Со временем она привыкла к тому, что глаза уже не стали столь зоркими, как раньше; слух, который позволял ей слышать шёпот каждой травинки перед домом, таким чутким; а руки, цепкие и ловкие в былые годы, слабыми и непослушными, с ломотой по ночам и сверлящей болью в локтях и запястьях.

И только с одним Анастасия Ивановна не могла смириться. Это была её память. Словно изменчивая ветренная девушка, она могла изменить в самый ответственный момент. Старушка стойко переносила эту напасть, дивясь странному обстоятельству: чем глубже были провалы в событиях прошедшего дня, тем красочнее, со множеством деталей и нюансов, казалось бы, безвозвратно утраченных, становились воспоминания о годах давным-давно минувших.

Женщина в углу шевельнулась, но быть может это ожила плывущая по избе тень шторки на окне от света фар проезжающей по улице машины.

Анастасия Ивановна вздрогнула. «Подожди чуток, не торопи меня. Ты же знаешь, что мы не отправимся в дорогу, поскольку осталось у меня ещё одно дело. Он обещал прийти, и я должна дождаться».

Тень в углу усмехнулась, задрожала, извиваясь причудливыми лентами, ниспадающими к полу, а может и ниже, в сырое, глубокое подполье.

— Даже хорошо, что осенью. Впереди зима, снежком всё прикроет, чисто будет, и прибираться за собой не надо. А я боялась, что в мае удумаешь прийти, да и в июне — ни к чему, — слышалось бормотание со стороны кровати.

Женщина у стены терпеливо слушала, она никуда не спешила. Не было ещё знака, когда раздастся громкий стук в потолочную балку, серебряной пылью хлынет пурынь с чердака сквозь щели дощатого настила, и всё вокруг озарится на мгновение призрачным дивным светом…

Геннадий проснулся, но ещё долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам, наполнявшим просторную горницу. Сухая ветка ольхи царапает стекло за окном, словно просится кто-то из позднего ноябрьского рассвета в мягкое тепло дома; в щели бревна завозился сверчок, настраивая скрипку в ожидании трескучих декабрьских морозов; за отставшими от стены обоями робко зашуршала мышь в поисках застрявшей в щели корочки хлеба, припрятанной ещё с весны. Все эти звуки жили в гармонии между собой, дополняя и перекрывая друг друга, подобно невидимому музыканту, исполняющему сложную пьесу, аранжируя её на свой лад в соответствии с осенним настроением раннего утра.

Ему вспомнился вчерашний разговор с хозяином дома, после которого он долго не мог уснуть, мысленно расставляя фигуры героев вечернего рассказа на шахматной доске. Эта привычка пришла к Андрею ещё в молодости, когда приходилось писать первые репортажи в фабричной многотиражке. В одной из статей он ухитрился рассказать обо всех персонажах очерка «от пешки до ладьи». Станочница Лиза, дающая продукцию сверх плана, начальница цеха Элеонора Вениаминовна, державшая работниц в ежовых рукавицах, даже Вадик Андреев, дежуривший на проходной, — все они стали героями его производственного рассказа. И только самая главная фигура была забыта. Пётр Петрович, директор фабрики, оказался в ауте, подобно ферзю за пределами доски. То ли редактор недосмотрел, то ли умышленно отомстил шефу за ничтожную премию за квартал, но скандал получился грандиозный. И если Пётр Петрович делал вид, что ничего страшного не произошло, а писать надо о простых людях труда, косвенно подтверждая, что к таковым не относится, то профорг Нестор Илларионович, прямо-таки выходил из себя, писклявым бабьим голосом призывая распять и стереть в порошок автора, страдающего амнезией. Это звучало примерно так: «Отца с матерью можешь забыть, а директора должен помнить всегда, правильно говорю, Пётр Петрович?» Директор фабрики делал неуловимое движение головой, при этом шея поворачивалась в противоположную сторону, и было не понятно, соглашается ли Пётр Петрович с Нестором Илларионовичем или возражает ему. Так или иначе, но с тех пор Геннадий завёл себе виртуальную шахматную доску, заблаговременно расставляя героев будущих репортажей в соответствии со статусом и потенциалом.

Он «высыпал» на клетчатую поверхность пригоршню фигур, упомянутых в повествовании хозяина дома, и постарался припомнить вечерний разговор.

— С Арсением Филипповичем мы были поначалу друзьями «не разлей вода», — откашлялся Игнат Степанович, размешивая сахар в бокале с чаем. — Я тогда уже четыре года трудился в школе и мог помочь новому педагогу влиться в коллектив. Он не был молодым учителем, которые со студенческой скамьи по распределению приезжают к месту работы. По слухам, успев немного поработать в городской школе, уволился и переехал в посёлок. По какой причине это случилось не знаю, разное толковали, не хочу пересказывать, да и не придавал я тогда этому значение. Всё-таки ещё один мужик в школе среди женского коллектива — это большое дело и подспорье.

Я тогда на радостях отдал ему химию, а себе, к оставшейся биологии, добрал до ставки уроки труда. Так и жили несколько лет. Мне, уже женатому и обременённому семейными заботами, многие школьные проекты сопровождать на областной уровень стало скучно и обременительно. Начал я Арсения двигать впереди себя, вот, мол, автор труда, так что принимайте свежее лицо в дружную компанию педагогов-новаторов. Не буду скрывать, человек он был неглупый, в предмете своём дока, да и на школьном уровне приходил порой поработать с перспективным материалом, а уж как выбирался в район или область, так расправлял крылья, что ни школу, ни учителей не было видно. Затмил собой Арсений Филиппович весь белый свет.

Игнат Степанович поднялся, чтобы подбросить поленья в печь.

— Ты чего чай не пьёшь? Остынет, — он немного помолчал и продолжил. — И снова я не придал этому значения, радовался за друга и наши успехи под его крылом, пока не произошло одно событие, которое изменило весь расклад. Однажды мне пришлось задержаться в школе дольше обычного: приводил в порядок поурочные планы накануне проверки из района. Иду по коридору и слышу в кабинете у Арсения стук какой-то невнятный и стоны сдавленные. Он часто оставался с ребятами допоздна, особенно с кружковцами, которые большие надежды подавали в области химии. Дёрнул дверь на себя, закрыто. Постучал для верности, тишина. Но я же понимал, что в классе кто-то есть. Отошёл от двери к лестнице на первый этаж, потопал ногами для верности, давая понять, что ушёл и затаился за колонной. Минут десять стоял, собрался уже уходить, как слышу, дверь скрипнула, а из-за неё голова учителя химии показалась. Осмотрелся Арсений по сторонам, приоткрыл створку пошире, тут у него из-под руки лаборантка наша прошмыгнула, полетев как угорелая в мою сторону. Года три она успела поработать, смышлёная очень, лишний раз напоминать, что к уроку подготовить, не было никакой необходимости. В тот вечер я остался незамеченным, зато её угадал, несмотря на заплаканное лицо и растрёпанные волосы, Женщиной она была видной, не смотри, что молодая, многие парни в посёлке заглядывались на неё, только в ту пору она кружила голову взрослым женатым ребятам. Не стал я тогда пытать Арсения, что же случилось между ними в кабинете. Собрался и вышел из школы, а когда оглянулся, увидел его в окне. И он меня увидел.

Неделю нас испытывала на прочность и профессиональное мастерство комиссия из района, ещё два дня отмечали вместе с членами комиссии успешное завершение фронтальной проверки. Забылось то событие, пока Арсений сам о нём не напомнил, зайдя в большую перемену ко мне в кабинет.

— Ты, Игнат, надеюсь, не думаешь чего? — замялся он у двери и продолжил, словно оправдываясь. — Вечно ей надо что-то подсказывать, поправлять, чтобы химикаты не напутала. Всё же технику безопасности стоит соблюдать. Вот и пришлось наказать за халатность.

Надо сказать, что ученики его ежегодно призовые места в областных смотрах занимали. Благодаря этому, школа одной из первых компьютерный класс обновила, капитальный ремонт произвела. Люди из департамента образования приезжали, сертификат на оборудование химического кабинета привезли и торжественно вручили.

Я ему и отвечаю:

— А о чём мне, Сеня, думать нужно?

Промямлил он что-то невнятно и собрался выйти. И дёрнула меня тогда нелёгкая за язык:

— Надеюсь с ней всё в порядке?

Застыл он в дверях, как истукан, а когда повернулся, я обомлел: не Сеня это был, а Сатана. Я таких страшных глаз, такого свирепого выражения лица никогда в жизни не видел.

— Зря ты это спросил! — бросил он мне с явной угрозой и вышел вон.

Не было в моём вопросе никакого подтекста, обычная дежурная фраза. Если бы не его последние слова, то и забылась размолвка. Мало ли их бывает в коллективе. А оно вон как вышло. Арсений будто нарочито моё внимание на этом событии заострил.

А дальше всё происходило как на ледяной горке: забираешься час, а съезжаешь в миг. Сначала уволилась лаборантка, потом он ребят из моего кружка по биологии сманил, причём не каких-нибудь, а самых талантливых. Витя с Тёмой помогали мне кормушки мастерить для птиц, сено заготавливать в зиму для животных, сухостой из леса удалять. До сих пор их стараниями дом отапливаю. Следом сбежал Захар, куда же он без приятеля? А там и другие потянулись. Я поначалу обиделся, а потом так рассудил: это же их выбор, пусть им будет хорошо в постижении иных знаний. Опыты красочные Сеня детям ставил, на областные конкурсы выдвигал.

Ещё через какое-то время, после ухода завуча на заслуженный отдых, пригласила меня директор и предложила должность свободную занять. А я, к слову сказать, помогал порой расписание составлять и организационные моменты решать. Согласился не раздумывая, а на педсовете часть учителей предложила альтернативу в лице Арсения Филипповича. Помню, что сидел он как агнец святой рядом с директором и помалкивал. Позже мне рассказали, что была Сеней среди педагогов проведена тайная «разъяснительная» работа. Одним словом, стал наш герой вторым лицом в школьном коллективе. Замордовал он меня с тех пор, как власть в свои руки получил. Между нулевым и последним уроком вынужден я был простаивать, практические занятия и опытническую работу пришлось сократить, а позже, и вовсе прекратить.

Гордость мне не позволила тогда попросить его о том, чтобы уроки поплотнее ставить. Два года мучился, не сообразив, что он меня из школы выживает, пока не пришло из района известие, будто директора снимают, а на его место Арсения прочат. Недолго я думал, написал заявление и уволился, хотя до выслуги лет педагогического стажа осталась самая малость.

Но всё пошло по другому сценарию. Рассказывали, что кандидатуру Сени забраковали, не согласовали вышестоящие структуры. Какие причины не знаю, а только прислали на руководство молодого парня, через месяц он убрал Арсения с должности завуча, а через полгода закатилась его педагогическая звезда: кандидатур на олимпиады и смотры по химии от школы больше не было, позолота славных дел померкла, да и Сеня как-то сник и скатился к посредственности. А ещё через год уволился наш новатор, но не уехал из посёлка, сохранив за собой учительское служебное жильё.

Воспитанники его в люди выбились: Витька — директор базы, Захар при нём, тоже важная шишка, Артём — большой начальник в области и к нашей «вонючке» отношение имеет. Рассеял Сеня своё семя, теперь его ученики травят посёлок, как их учитель травил меня и мне подобных…

Фигуры скатились с доски вновь задремавшего Генки.

— Вставай, папочка, почитай мне книжку, — теребила его за рукав дочка.

Он открыл глаза. У кровати стоял Игнат Степанович:

— Вставай, оладушек напёк, завтракать с тобой будем.

Геннадий быстро поднялся, заправил постель и направился к умывальнику.

— Не хотелось тебя будить, с кем-то ты во сне разговаривал и улыбался, — старик выставил на стол огромное блюдо с маленькими хрустящими блинчиками и банку вишнёвого варенья.

— Дочь во сне увидел, вот и обрадовался. А ещё в шахматы успел поиграть, — Генка присел к столу. — Приедете ко мне в гости в Москву, я буду за вами ухаживать.

— Взрослая дочь?

— В третий класс пошла, большая уже.

— А мои уже своих детей имеют, а всё маленькие, — засмеялся хозяин дома. — Говоришь, в шахматы играл? Как Ботвинник сам с собою?

— Я это образно сказал, но в шахматы люблю играть, когда минутка свободная выпадает, только играю неважно, — Генка уплетал вкусные маслянистые оладьи, намазывая варенье поверх хрустящей корочки. — Какой вы кулинар отменный.

— Надо вечером с тобой партию сыграть на интерес. Я тоже не великий игрок.

— Какой интерес на кон поставим? — с улыбкой спросил Геннадий.

— Кто проиграет, тот вечернюю сказку рассказывает о дне прошедшем, — прищурился Игнат Степанович. — Пойдёт?

— Замётано, — согласился гость. — Вы мне вчера ничего не рассказали о той женщине, которая выбежала из кабинета Арсения Филипповича. Кто она? Как её зовут?

Старик нахмурился, сгрёб тряпкой крошки со стола и в задумчивости ответил:

— Теперь об этом никто и никогда не узнает. Во всяком случае от меня.

Геннадий смутился:

— Простите, я с другой целью…

— Дело не в цели. Если она не захотела поделиться тем, что там тогда произошло, значит не следует знать никому, — перебил его Игнат Степанович.

Гостю не хотелось перечить, и он уклончиво возразил:

— Может она побоялась рассказывать?

Старик застыл посередине избы, словно застигнутый врасплох:

— Как же я об этом сам не додумался?..

Неслучайно говорят, что сон под утро самый сладкий. Лера спала чутко, ей виделись каменные столбы и отвесные уступы Большого Бермамыта. Они с Артёмом стояли на самом краю пропасти, обдуваемые порывами ветра, и словно парили над изумрудной долиной, раскинувшейся внизу. Вершины Большого Кавказского хребта, словно усыпанные сахаром, закрывали горизонт до самого неба. И лишь Эльбрус, окутанный лентами тумана, выступал впереди, подобно могучему пастуху, охраняющему своё многочисленное стадо.

— Тёмка, ты посмотри, какая красота, — Лера раскидывала в сторону руки, захлёбываясь от восторга и упругих воздушных волн, накатывающих на скалистый край каменной высокой стены.

Он загадочно улыбался. Величественная картина стихии гор, не шла ни в какое сравнение с обликом любимой девушки, глаза которой лучились счастьем и ликованием от созерцания грандиозной панорамы.

Два волшебных дня и три ночи, меняющаяся палитра красок дикой красоты заката и рассвета — разве такое можно забыть? Эх, и влетело ей от родителей за ту поездку, да ещё перед экзаменами.

Мелодия звонка пробудила её. Она запахнула халат и подошла к домофону, пребывая в состоянии эйфории от прерванного сна. У ворот стоял начальник службы охраны:

— Шеф, ты дома?

— Захар, это я, ты зайдёшь? Или Виктору что передать?

— А где он? Или сейчас мода такая машину у села оставлять?

— В смысле? — она впустила утреннего гостя в ворота и спустилась вниз. Комната мужа была пуста, было видно, что дома он не ночевал.

Вскоре появился Захар.

— Странно вы живёте. Мужика дома нет, а она и не знает об этом, — ухмыльнулся он, упоминая Леру в третьем лице.

Хозяйка дома хотела возразить и окоротить хамоватого визитёра, но передумала. Её тоже взволновало отсутствие супруга. Он мог уходить поздно и возвращаться под утро, но, чтобы не возвращаться на ночлег, такое было впервые.

— Ключи дай запасные от машины. Чего она там будет стоять? Я её сейчас пригоню, а то разберут на запчасти его ласточку.

— Тебе никто не говорил, что улыбку надо поменять? Какая-то она у тебя сардоническая, — Лера насмешливо посмотрела на бывшего одноклассника.

Тот подошёл к огромному зеркалу в прихожей и потрогал себя пальцами за лицо. Потом погримасничал немного:

— Да всё нормально, до инсульта далеко. Ключи давай.

Она принесла ему дубликаты:

— Перед тем как машину пригнать посмотри, нет ли кого в салоне. Мне здесь лишние поклонницы талантов моего мужа ни к чему.

Захар не ответил, он и сам не знал, что думать, обнаружив белый Рендж Ровер приятеля на околице после сообщения одного из работников базы, живущего неподалёку. Машина оказалась закрытой, сквозь передние стёкла было видно, что салон пустой. Попытки дозвониться до шефа были тщетны, вызов проходил, но никто так и не ответил. «Ладно, подождём до вечера блудного сына, а там видно будет», — подумал он, заводя автомобиль и направляясь к дому Виктора.

Лера присела на диван в просторной гостиной, ожидая возвращения Захара.

«Почему всё у нас не по-людски? Зачем люди мучат друг друга?» Она знала о давних увлечениях мужа, но восприняла первое известие о его измене не так, как это описывают в книгах или показывают в сериалах. Не было истерики, даже роскошный сервиз, подаренный на свадьбу, не пострадал. Не было и удивления от произошедшего, словно она ждала предательства и так привыкла к мысли о содеянном, что восприняла эту подлость как само собою разумеющееся, лишь забрала вещи из их спальни и ушла наверх, в комнату для гостей.

Не было и оправданий со стороны Виктора. Они помолчали недели две и продолжили жить под одной крышей, шагая дальше каждый своей тропой. Он продолжал всё так же дарить ей еженедельные букеты цветов, возить ежемесячно на спектакли в областные театры. В тридцатилетие, подарив красивую дорогую иномарку, попытался обнять и поцеловать, она успела увернуться от ложных знаков внимания, не испытывая при этом угрызений совести от столь демонстративного с её стороны проявления неблагодарности, но подарок приняла и в тот же день, выехав на трассу выжала из красной бестии всё, что могло позволить дорожное покрытия. При этом она закрывала глаза на бешенной скорости и вела отсчёт секунд, когда смесь адреналина со страхом смерти ударит в голову и заставит её сбросить ногу с педали и остановиться, резко нажав на тормоз.

«Ведь всё могло быть иначе, если бы не та ночь на встречу выпускников». Лера передёрнулась, ей внезапно стало холодно. Она поднялась с дивана и подошла к камину, включив кнопку розжига. Валерия, как ни старалась, не могла вспомнить, из-за какого пустяка они поссорились тогда с Артёмом, да и сама размолвка была пустяшной, после которой должна была состояться их скорая встреча среди танцующих пар повзрослевших выпускников в нарядно украшенном спортивном зале школы.

Учитель встретил её, шмыгающую носом, на лестничной площадке:

— По какому поводу слёзы льём?

Она не ответила, но от его участия вдруг стало очень жалко себя.

— Ну-ну, пойдём, расскажешь, как в вузе дела, успокоишься, — он обнял её за плечи, и они спустились вниз на ступени школьного крыльца. Лопнувшие шары и цветные ленты шелестели под ногами, возвещая о том, что праздник скоро завершится, все разойдутся по домам, храня радостные впечатления на целый год до новых встреч в воспоминаниях и фотографиях.

— Идём, — он указал на свой дом, стоявший неподалёку от школы. — У меня есть бутылочка марочного вина. Мы сейчас выпьем и печаль твою как рукой снимет. Теперь тебе уже можно, теперь ты уже взрослая.

Учитель усадил её за круглый стол под абажуром, достал из буфета два фужера и бутылку из тёмного стекла.

— Уверен, что такого напитка ты ещё не пробовала, — он поставил свой стул рядом, упираясь коленями в её бедро. Кроваво-красный напиток окрасил стенки больших рюмок в рубиновый цвет. — Какая досада, закусить нечем.

Они выпили, учитель наклонил свою голову к её груди:

— Рассказывай о своих невзгодах в такой славный день.

— Да нечего рассказывать, — она попыталась отодвинуться, но ей это не удалось. Колени больно сдавливали ногу, а от коротко стриженных волос раздавался еле уловимый неприятный запах, — с Тёмкой поссорилась.

— С Тёмкой? — переспросил он её, словно в забытьи, наполняя бокалы всклянь и роняя тёмные капли на скатерть.

— Я больше не буду. Можно я пойду? — у неё зазвенело в голове от выпитого вина.

— Теперь тебе всё можно…

— Отпустите меня, — Лере удалось приподняться, но он повис на ней, обхватив её талию и роняя на пол…

Когда всё было кончено, она отползла к стене, прижимая к груди порванное нарядное платье.

— Не советую об этом рассказывать, всё равно никто не поверит, только себя опозоришь. А у тебя вся жизнь впереди, — шептал он ей в ухо, подталкивая к двери.

Лера пришла в себя на берегу реки, в спину неслась громкая музыка и весёлый, беззаботный смех бывших одноклассников. Трудно сказать, сколько прошло времени, но как только озноб утих, а на востоке показалась ржавая полоса рассвета, ей удалось подняться и направиться к дому.

На утро мать с отцом, заподозрив неладное, учинили расспрос, после которого она, не проронив ни слова, заперлась в комнате. Полагая, что виновником странного поведения дочери явился её ухажёр, отец пригласил его для встречи. О чём они говорили, было не понятно, но, когда она из окна увидела, что её любимого ударили, выбежала навстречу. Вытирая разбитую в кровь губу, с глазами, полными ненависти, он поднялся и прошептал: «Я не знал, что ты такая же, как все». «Какая?» — выкрикнула она в сердцах, проклиная его и себя за случившееся. Артём не ответил, лишь сплюнул сукровицу к её ногам, и, получив пощёчину, отвернулся, унося навсегда с собой их надежду на счастье и любовь.

В тот же вечер Лера уехала в город и три долгих года не приезжала домой. Родители часто навещали её, привозили гостинцы и больше ни о чём не спрашивали. Каким-то образом до неё доползли слухи, что безвестный командировочный на КамАЗе, с которым она провела ночь, предлагал ей руку и сердце, но «снежная королева» была неприступна. Эта версия народной молвы не изменила планов мести, более того, она не сомневалась, что гадкий паук сам её родил и разнёс по умам досужих односельчан.

С Артёмом она больше не виделась, тем более что учились они в разных институтах. Мальчики с курса Леру не интересовали и за ней закрепился статус недотроги, пока она не встретила Виктора, который подсел к ней за стол на летней веранде кафе. Поговорили ни о чём, договорились о новой встрече. Потом был перерыв в общении. После распределения, она осталась на кафедре в институте культуры, а Виктору удалось возглавить базу материально-технического обеспечения и комплектации оборудования, расположенную в родном посёлке. Поговаривали, что он «отжал» должность у Артёма, проявив чудеса смекалки и мужского обаяния, устраивая знатные рыбалки для гостей из Питера, приехавших для назначения директора и изменивших своё первоначальное решение под воздействием винных паров и наваристой ухи на берегу живописной Цны.

В один из погожих майских дней он заявился в институт с охапкой багрово-красных роз. Коллеги по работе охнули, увидев целую клумбу, за которой не было видно её хозяина.

— Никогда не дари мне цветы подобного цвета, — вздрогнула Лера, увидев Виктора.

— Хорошо, — он распахнул по-хозяйски окно и высыпал цветы из корзины на тротуар, заставив идущих мимо прохожих остановиться и долго стоять, задрав головы вверх.

— Ну ты, Валерия, даёшь! — не то с осуждением, не то с восхищением, свесившись из окна, восклицали сослуживцы.

Через несколько минут Виктор вырос на пороге с ещё более могучим букетом. На этот раз розы были белыми, с едва заметным кремовым оттенком и красными крапинками на лепестках в центре.

— Можно я украду вашу красавицу ненадолго? — обратился он к сотрудницам, с интересом лицезрящих за происходящим.

— Конечно! — дружно воскликнули коллеги, увидев, как «цветоносец» достаёт из огромного пакета шампанское и коробки с конфетами. — Можете красть хоть каждый день!

— Ну и зачем ты устроил этот балаган? — поморщилась она, когда они вышли на улицу.

— Как я рад тебя видеть! — он попытался обнять её, но Лера отступила на шаг.

— Витёк, ты эту радость два года копил с момента нашей последней встречи?

Он рассмеялся:

— Прости, дел невпроворот было. Я стол в ресторане заказал, можешь посидеть со мной?

— Ты же уже испросил разрешения у коллектива, так что я теперь в твоём распоряжении. Вези! — насмешливо ответила она, дивясь бесцеремонности своего друга.

Они приехали в лучший ресторан города, где было немноголюдно, в зале пахло жасмином и играла музыка. Кажется, это была мелодия Нино Рота из фильма об истории любви двух подростков из Вероны.

— Однако, — многозначительно произнесла Валерия, оглядывая интерьер, выполненный в итальянском стиле. — Уютненько. Я здесь никогда не была.

Виктор отодвинул стул, предлагая ей присесть за сервированный стол:

— Синьора, отныне мы будем обедать здесь регулярно.

— Какой ты важный сегодня, — Лера помолчала и добавила с улыбкой, окидывая взглядом убранство стола, — и богатый к тому же.

— Красиво жить не запретишь, — с напускной важностью и смешком произнёс её кавалер.

— Витёк, а ты знаешь, что приборы надо держать иначе? — видя, как он ухватил вилку с ножом. — Да и хлеб следует отламывать кусочком, а не целым ломтём. Это тебе не в заводской столовой.

Её ухажёра не смутило замечание красавицы. Он разорвал толстыми пальцами ломтик хлеба пополам, покрутил столовые приборы в руках, потом положил всё на край стола, сунул руку в карман и достал бархатную бордовую коробочку.

— Лера, — торжественно начал Виктор, глядя в приоткрытый футляр. В его пальцах с чёрными ободками под ногтями блеснул бриллиант обручального кольца, — я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Его лицо стало пунцовым, тогда как она побледнела. Тысячи мыслей метнулись молниями в её голове, жаля и обжигая мозг. Если бы только ей удалось освободить эти безжалостные огненные стрелы, они тут же испепелили не только сидящего напротив «жениха», но и ничего не подозревающего Артёма, и ненавистного учителя — всех, кто был повинен в её страданиях и муках.

— А, давай, — неожиданно для себя Лера протянула ладонь через стол, оттопыривая безымянный палец.

Виктор замешкался, не ожидая, что так быстро получит согласие, потом зачем-то сполз со стола на пол, присел неуклюже на колено, выдирая кольцо из упругого крепления. Футляр лопнул, и его половины свалились с глухим стуком на пол. Изящное кольцо хитро подмигнуло «снежной королеве» драгоценным глазом, возвещая о начале новой жизни…

Геннадий вышел из дома, приказав Верному остаться охранять, видя, что тот вознамерился отправиться с ним в посёлок.

— Прости, друг, в следующий раз. Сегодня у меня другие планы, замёрзнешь ждать.

Пёс подошёл, потёрся о ногу и зевнул, выказывая напускное равнодушие к долгожданной прогулке.

Сельская библиотека находилась в здании клуба, занимая его правое крыло. Генка предусмотрительно вытер ноги о постеленный коврик у входа и вошёл, прикрывая плотнее за собой дверь. В помещении было стыло и безлюдно.

— Есть кто-нибудь? Хозяева!

Из-за стеллажей вышла молоденькая девчушка в конопушках, с торчащими вверх рыжими жиденькими косичками:

— Вы за книгами?

— Не совсем. Мне бы подшивку районной газеты за последние годы, — Геннадий потоптался у порога.

— Вы проходите, только не раздевайтесь, у нас сегодня холодно, отопление отключили.

— Что так? Задолжали за коммуналку? — он подошёл к стойке выдачи книг.

— Нет, порыв где-то на трассе. Обещали к вечеру отремонтировать, — девчушка подошла к гостю. — Вам какую газету? «Призыв» или «Красное знамя»?

— Как же вы в такой холодрыге весь день?

— А мы с Евдокией Матвеевной меняемся через каждые два часа, — она вопросительно посмотрела на незнакомца. — Вы журналист из Москвы?

— Ого! Мы уже знаменитостью стали, — засмеялся Геннадий, — а вы, как я понимаю, библиотекарь?

— Нет, я на практике. А заведующая у нас Евдокия Матвеевна, она скоро подойдёт. Я тоже журналисткой мечтала стать, но так получилось, что в библиотеке стажируюсь.

— Ничего, у вас всё ещё впереди, — приободрил её он.

— Так это вы думаете, что впереди, а я уже старая, мне двадцать три с половиной года. Просто, я ростом маленькая.

— Бывает так, что свои таланты и способности человек проявляет в очень позднем возрасте. Какие ваши годы? Было бы стремление.

— Спасибо, — лицо девчушки прояснилось. — Вы не сказали, какую газету надо.

— Вы местная?

— Да, а что?

— Тогда должны знать. Меня интересуют статьи Арсения Филипповича о вредных выбросах с производственной базы.

— Те, что учитель химии писал? — девушка приложила ладонь ко рту.

— Почему вы удивились? — он недоуменно посмотрел ей вслед, глядя как «косички» взобрались на табуретку и стянули с верхней полки стопку газет.

Практикантка хлопнула подшивку на стол:

— Меня Варя зовут.

— Скажите мне, Варя, это всё его статьи?

— Нет, — она снова засмеялась, — здесь газеты за последний год. Его статьи закладками выделены, кто-то до вас интересовался. Мы их не стали убирать.

— Мне сказали, что он несколько лет писал. Может быть вы и другие годы посмотрите?

— Нет!

— Нет? Почему? — удивился Геннадий.

— Никому не скажете? — девушка огляделась по сторонам. Вместе с ней огляделся и Генка, готовый услышать страшную тайну.

— Они пропали. Кто-то в читальном зале вырвал те номера, где были его статьи. Я потом долго остатки корешков из подписки выковыривала, — девушка помолчала, раздумывая, стоит ли дальше посвящать гостя в секреты «мадридского двора». — Но у нас сохранилась его первая статья. Мы стенд готовили для районной экспозиции от поселения, вот и осталась она в папке с материалами выставки.

— Тащите! — махнул рукой Генка

— Ага, — Варвара тряхнула косичками и ускакала за стеллажи, громыхая выдвижными ящиками в поисках обещанного номера.

— Евдокия Матвеевна нас не заругает, что мы здесь командуем? — спросил он её, когда она вернулась и протянула ему сложенную вчетверо газету.

— Не должна, — почему-то шёпотом ответила девушка. — Она тоже воевала в компании с учителем против сероводорода, а потом вдруг резко перестала.

— Не знаете почему? — так же шёпотом спросил Генка.

За дверью раздались чьи-то шаги, девушка смолкла, вытянулась и шмыгнула за стойку.

Женщина за пятьдесят в перламутровой китайской куртке, шелестевшей как осенняя листва при каждом движении хозяйки, скупо поздоровалась и подошла к полке с рядом крючков, чтобы раздеться.

— Может быть не стоит, у вас сегодня не жарко, — робко посоветовал оробевший визитёр.

— Ничего, мы привыкшие, — не оборачиваясь ответила заведующая библиотекой, оставаясь в тёплой вязанной кофте, из-под которой виднелся ворот мохерового свитера.

— Ну-с, слушаю вас, молодой человек!

— Да мне, собственно, ничего не надо. Разве что, присесть за столик. Как я понял, читального зала у вас нет.

— Правильно поняли, нет. Скажите спасибо, что библиотека цела. Боюсь, что скоро и её не будет, — женщина прошла между стеллажами, выдвинула в проход небольшой журнальный стол и подтащила, предварительно протерев тряпкой от пыли недавнюю табуретку, которую Варвара использовала как стремянку. — Вот, можете работать.

Геннадий поблагодарил и тоже решил раздеться в знак солидарности с хозяйкой заведения и из уважения к мёрзнувшим на полке книгам.

Видя, что посетитель не ропщет, Евдокия Матвеевна притащила от стойки инфракрасный рефлектор, направив его в ноги гостя. Геннадий попробовал отказаться от предложенного комфорта, мол, сами грейтесь, но строгая хозяйка пресекла его попытки, лишь предупредив, чтобы посматривал за обогревателем. Он развернул ту газету, которую Варвара обозначила как площадку для дебюта местного правдоруба и хранителя экологического спокойствия односельчан. Большая статья в разворот с таблицами и иллюстрациями, экскурсами в историю вопроса и ссылками на авторитетов химической отрасли была настоящим памфлетом, обличающая всех, кто был причастен к созданию базы и её ядовитому дыханию. К стене позора были пригвождены не только директор предприятия, но и глава поселения. Арсений Филиппович хлёстко прошёлся по районному отделу охраны природы, не миновала чаша сомнительной славы начальника службы гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций.

«Верю! Даже Станиславский бы поверил: убедительно, системно, доказательно, даже эмоциональности, и то в меру», — подумалось Геннадию, когда он отложил газету в сторону, пододвигая к себе подшивку за последний год.

Выдёргивая закладку на последнем номере со статьёй учителя, Геннадий замешкался: «В самом ли деле, что у этих материалов один и тот же автор?» Он не мог оценить скорость «переобувания» недавнего обличителя и его превращения в «благодарного жителя» из-за отсутствия украденных газет, но отдал должное виртуозным метаморфозам произошедшим с автором за несколько последних лет. То, что ранее было подвержено обструкции и изобличению с изрядной долей сарказма и иронии, вдруг обрело формы восхваления и поощрения, приправленные патокой сладких примеров благотворительности и филантропии.

Всякое успел повидать Геннадий на своём веку, но с такой выдающейся мимикрией он сталкивался впервые. Выключив обогреватель и отодвинув на середину прохода, он подошёл к Евдокии Матвеевне, которая старательно клеила отставшую от корешка обложку потрёпанной книги.

— Вторую жизнь даём, — всё так же, не поворачивая к нему головы, пояснила она.

— Доброе дело. Что же, на новые деньги не выделяют?

— Эти едва уберегли, чуть было на свалку не увезли. У них, видите ли, срок эксплуатации закончился и подлежат списанию, — погрозила она кому-то кулаком. — Книги, они как люди. Нас к старости тоже списать и на свалку?

— Сочувствую, — вздохнул он, держа в руках подписку.

— Варя, положи газеты на место, — скомандовала женщина напарнице, завинчивая пробку пузырька с канцелярским клеем и снова обращаясь к Геннадию. — А вы видели новые книги? Нам недавно меценаты с базы привезли. Конечно, дарёному коню в зубы не смотрят, но нам же на том коне ездить, нам те подарки читать. Идёмте, я вам покажу.

Она повела его к дальней полке, заставленной красочными изданиями разных форматов и фасонов.

— Сами посмотрите! «Талант пофигизма», — Евдокия Матвеевна выдернула книгу в яркой обложке. — Семьсот шестьдесят страниц. Вы себе представляете? Или вот эта — «Сто один способ лишиться девственности». Зачем, я вас спрашиваю?!

Геннадию стало не по себе, словно он был автором этой книги и не мог придумать сто второй способ, хотя всегда считал, что достаточно и одного.

Заведующая продолжала нагнетать страсти:

— «Война и мир» в картинках! Замечательно! Посмотрите на иллюстрации!

Она открыла красочный альбом и ткнула пальцем в первый попавшийся рисунок:

— Пьер Безухов на балу!

— А что с ним не так? — Геннадий не разделил её негодование. — Красивые интерьеры, точно передающие историческую атмосферу того времени; московская знать в парадных костюмах…

Она перебила его, тыча пальцем в изображение, восклицая значительно тише, почти шёпотом, но с прежним накалом:

— Что с ним не так? А где у него штаны? Вы что, не видите, что он голый ниже пояса? Наташу Ростову я вам не покажу. Это же содомия какая-то! А к нам дети ходят.

Всмотревшись, Генка разглядел отсутствие панталонов на уважаемом герое романа.

— Потому и реставрируем старое, доброе, вечное, — вздохнула заведующая, возвращаясь к стойке выдачи книг.

— Евдокия Матвеевна, я к вам по другому вопросу зашёл, — он попытался изменить тему.

Женщина махнула рукой:

— Да я уже слышала, а что вы от меня хотите узнать?

— Говорят, что вы поддерживали на первых порах Арсения Филипповича в его протестах против выбросов газа, а потом перестали.

Женщина заглянула через плечо Геннадия.

— Варька! — грозно позвала она помощницу.

— Слушаю, Евдокия Матвеевна, — практикантка подбежала к стойке, ожидая инквизиции от начальницы за излишнюю болтовню в её отсутствии.

— Марш домой греться!

— Да я не замёрзла, — попыталась робко возразить та, в надежде услышать продолжение разговора.

— Я тебе щас дам «не замёрзла». Кому сказала!

Девчушка шустро накинула пальто и юркнула в дверь.

— Не хочется мне, москвич, говорить об этом.

— Я недавно бабушку встретил, бабой Дуней зовут, она утверждает, что Арсению Филипповичу угрожали. И баба Настя того же мнения.

Евдокия Матвеевна усмехнулась, присаживаясь на стул:

— Если те, о ком я думаю, то они уборщицами в школе работали и многое знали, но, чтобы грозить в их присутствии учителю, это вряд ли. Как вы себе это представляете?

— Верно, только странно, что человек из хулителей базы стал её радетелем. Причём под одним и тем же флагом — заботой о здоровье односельчан. И не подкопаешься ни к одному его слову в статьях.

— Думаю, что купили Арсения, — безапелляционно заявила библиотекарь. — Ведь на базе его ученики бал правят. Мы ему поверили, за ним пошли на баррикады, подписи собирали в защиту посёлка, а он нас, как поп Гапон, обманул и бросил.

— Забавно. А что же его ученики? Ведь сегодня они в силах повлиять на ситуацию с выбросами, или я чего-то недопонимаю?

— Алчность, — прошептала Евдокия Матвеевна, глядя в серое окно.

— Что, алчность? — переспросил он.

— Алчность правит миром. Арсений Филиппович и сам был алчным до славы, до почёта, до всеобщего внимания. Всегда и везде хотел быть первым и лучшим.

— Так это неплохо. Только амбициозный человек может достигнуть каких-то значимых высот, а посредственность и себя не сможет обслужить, не говоря уж о том, чтобы кого-то чему-то научить.

— Так-то оно так, но людей зачем катком своих амбиций переезжать? От этого страдают многие, только не признаются. Нет слов, он был хорошим учителем по своему предмету, только жизнь строится не по законам химии. Тут человеческие законы, которые никто не отменял, должны быть во главе угла, а не сила притяжения атомов. И учеников своих он тому же учил: в ком сила, тот и прав. А должно быть наоборот: в правде сила. И живём мы теперь по законам Арсения Филипповича. Горстка сильных затоптала правду всех жителей посёлка. Дети подрастают, видят такой расклад, а как до выбора дойдёт, угадайте, на чью сторону встанут? То-то!

— Какая у вас философия, — проронил Геннадий. — Что же теперь со всем этим делать?

— Вы были на речке? — неожиданно спросила его заведующая.

— Нет. Игнат Степанович обещал перед отъездом сводить, показать свои владения.

— Вот как? — удивилась Евдокия Матвеевна. — Что же вы сразу не сказали, что у него остановились?

— Разве это имеет какое-то отношение к нашему разговору? — удивился Генка её странной реакции.

— Кто знает? — она неопределённо дёрнула плечом. — Будьте там поаккуратнее.

— Вы про речку что-то начали говорить, — вернул он её в русло разговора.

— Вы спросили, как изменить сложившуюся в посёлке ситуацию. Я и вспомнила, что по осени и зиме много топляка вдоль берегов собирается, но придёт полая вода, всё потоком сносится, словно и не бывало. А как разлив закончится, река в берега зайдёт, тут тебе и чистая водица — купайся не хочу. У людей, как у природы, схожие законы. Будет и у нас в посёлке разлив, смоет наносное, а тухлые баклуши с головастиками в заводях за лето пересохнут…

Фёдор Матвеевич весь день промаялся без спиртного. После ухода мужика, которого привела соседка, он ещё долго валялся поперёк кровати, свесив голову к полу и отходя от удушья, которое ему учинила мерзкая тварь. Куда подевался змий, он не знал, но предположил, что эта скользкая гадина просочилась в подпол сквозь рассохшиеся половицы. Во всяком случае, его не было видно, и он мог на время перевести дух, собираясь с остатками мыслей о том, что же ему дальше делать. Федька не хотел выходить из избы не потому, что в этом не было никакого смысла: водку в долг ему уже давно не отпускали, соседка Нинка, видя, что работник он никакой, ещё полмесяца назад выгнала взашей, лишив последней надежды на опохмелку. Фёдор Матвеевич стыдился идти по селу, зная, что люди засмеют его за то, что он вышел прогуляться с драконом за плечами. Ладно бы, собака какая или кошка, он был готов к походу за спиртным даже с поросёнком в руках, но, чтобы со змеем, это уже перебор. К тому же Федька не знал, как поведёт себя его мучитель, вдруг осерчает ни с того, ни с сего, что происходит с ним по ночам, и покусает ни в чём не повинных односельчан. У Фёдора была добрая душа и мягкое сердце.

Ещё лет пять назад он был самым незаменимым работником на базе. Только Фёдор Матвеевич знал все схемы подземных коммуникаций, без должного функционирования которых работа производства была бы просто невозможна. Он начал работать на предприятии сразу же, как только окончил профтехучилище. Каждый узел, соединение, самый маленький штуцер в извилистых многокилометровых сетях были не просто ощупаны им руками, но и с любовью и сноровкой заменены или подвержены ревизии.

После того, как Фёдор заочно окончил техникум, его назначили главным в бригаде, обслуживающей этот важный и требующий каждодневного внимания объект. Не только для своих работников он вскоре стал непререкаемым авторитетом, приезжающее на предприятие начальство выделяло его старания, ценя за знания и умения в столь непростом деле. Большая красочная фотография Фёдора Матвеевича не сходила с Доски Почёта треста и его филиала в Каменных ключах, лишь по весне её меняли на новую, убирая выцветший за зиму портрет в Книгу лучших людей труда, хранившуюся в отделе кадров.

Фёдор не зазнавался, он мог вместо рабочего спуститься в шахту и, орудуя гаечным ключом, менять вышедшую из строя задвижку, не обращая ровным счётом никакого внимания на испачканную мазутом рубашку и порванные об арматуру брюки. Жены у него не было, а значит и стыдить за неопрятность было некому.

Многочисленные грамоты и благодарственные письма он складывал в ящик комода, а когда тот переполнился, вынес стопку в тёмный чулан, где вездесущие мыши всю зиму грызли его картонные заслуги и знаки внимания. Имел Фёдор Матвеевич и награды, которые хранил в сахарнице на верхней полке буфета, пристёгивая медали по распоряжению начальства к пиджаку лишь в том случае, когда было велено занять место в президиуме при подведении итогов работы предприятия за год.

Его часто приглашали в область на разного рода «огоньки» и посиделки, сажали за стол с видными артистами из филармонии, писателями и другими известными гостями. Столы ломились от угощений, красочные этикетки бутылок с шампанским и водкой отражали хрустальный блеск ярких люстр, громкая музыка оркестра завораживала, а стройные, длинноногие официантки не уставали подливать в бокал хмельные напитки. В те минуты Фёдор, прихлёбывая вкусное вино, вспоминал покойных родителей: «Эх, были бы вы живы, посмотрели в каком я почёте, с какими важными людьми сижу». Привезённые с праздников подарки, он раздавал на следующий день кому-то из своих работников или соседям.

Многочисленные визитёры из числа областного начальства, тоже считали своим долгом пригласить способного работника из низов на лесную поляну, где директор с помощниками, стараясь угодить вышестоящему руководству, крутили шашлыки, варили уху и всячески ублажали важных гостей. Фёдор Матвеевич был для них эдаким талисманом, подобно серебряному лаптю на столе Павла Петровича Кирсанова. Выпитое вино не справлялось с задачей быть для гостей остроумным и весёлым, как ему хотелось. Гости много шутили, были веселы и находчивы, читали стихи и рассказывали анекдоты. Лёгкий ветерок играл в молодой листве берёзок, солнечные блики рассыпались по расстеленной на траве скатерти со снедью, голубое бездонное небо манило воспарить ввысь словно птица. Он наливал себе полный стакан водки, спеша догнать гостей, опередивших его в настроении и веселье. Когда ему казалось, что этого явно недостаточно, Фёдор украдкой возвращался к столу за новой порцией спиртного, пока гости, расположившись на берегу Цны, пели песни и играли в бадминтон на жёлтом речном песке широкого пляжа. Фёдор Матвеевич возвращался к компании, будучи твёрдо уверенным, что теперь-то он с ними на равных, теперь он не уступит им ни в красноречии, ни в остроумии.

Спуск с крутого берега оказывался не совсем удачным, подгибающиеся ноги несли его дальше, и Фёдор, поднимая каскад брызг, плюхался со всего маху в воду. С берега раздавался взрыв смеха. «Вот какой я находчивый, сумел вас развеселить». Отплёвываясь, он поднимался на ноги и снова падал плашмя на воду, окатывая брызгами девиц, присевших у реки. Смех становился тише, а вскоре и вовсе затихал, гости засобирались домой, а Федька, стоя по пояс в воде, настойчиво звал самого главного посостязаться с ним в скорости плавания на противоположный берег.

В последнюю из подобных поездок про него просто-напросто забыли, бросив лежать у речки. Когда он очнулся, изрядно замёрзнув в мокрой рубахе и таких же мокрых брюках, гуляющая компания уже уехала, оставив на поляне три пакета с мусором и его, лежащего под берегом в обнимку с причудливой корягой, которую он выволок со дна в припадке безудержного веселья. Вечером ему удалось незамеченным пробраться огородами к дому, а утром он проспал на работу, чего с ним раньше никогда не случалось. Похмелившись из бутылки, стоявшей в холодильнике, Фёдор вошёл во вкус, прогуляв и следующие дни, пока не наступили выходные.

С того времени и начала закатываться его счастливая звезда: на пикники и торжественные собрания с последующими застольями больше не приглашали, премии и награды не вручали. Впрочем, он уже и сам не желал тратить на это время, куда проще вернуться после работы, прихватив по дороге пол-литра, закрыть входную дверь и, наполнив до краёв стакан, выпить, а потом прислушиваться, как течёт по жилам животворящая жидкость.

А потом случилась авария. Подземным взрывом разворотило значительную часть сплетений труб и их сочленений, осевший грунт похоронил жизненно важные артерии предприятия, а всё потому, что он, после серьёзной попойки указал на неверную задвижку, которую следовало бы перекрыть, чтобы сбросить давление газа в магистрали. Работники поверили на слово, гений мастера был непререкаем, несмотря на его излишние возлияния, ведь недаром в народе говорят, что талант не пропьёшь. Ошибается народная мудрость. Знатная была катастрофа, после которой предприятие, встав на капитальный ремонт, так и не оправилось. Федьку уволили, потом судили, дали условный срок за халатность. А вскоре и производство законсервировали за ненадобностью, пока не выкупили его новые хозяева под свои нужды.

Витька Мордасов пригласил прежних специалистов на первых порах, чтобы запустить цеха в работу. Среди них затесался и Фёдор, но, напившись на рабочем месте в тот же день, был к вечеру с позором изгнан, что не помешало ему в один присест славно отметить и трудоустройство, и увольнение.

Теперь он лежал на кровати и придавался миросозерцанию. Потрескавшаяся, свивающаяся в колечки старая краска на потолке, готовая в любой момент осыпаться в глаза сухой порошей, облезлый, никелированный шар на каркасе спинки кровати, с отражением оконной рамы и свесившийся с подоконника край мочалки, неизвестно почему здесь оказавшейся — всё это были границы сузившегося для Фёдора мироздания.

Кряхтя, он поднялся и начал бесцельно бродить по избе, порою присаживаясь на корточки и тут же падая на спину. Что он искал было неясно, возможно, старую заначку или исчезнувшего на время змия. В избе было пусто и больше искать было нечего. Как только на улице смерклось, в комнате и вовсе стемнело, шаги хозяина дома ускорились, а движения и жесты стали порывистыми и хаотичными. Они напоминали ритуальный этнических танец одного из членов племени, вернувшегося с охоты или, напротив, туда собирающегося. Фёдор кружил по дому до полуночи, подходил к двери, распахивая настежь, потом возвращался и набрасывал на петлю массивный железный крючок. Когда он, измученный и злой, присел у порога, раздался визг петель входной двери и чья-то осторожная поступь.

Федька затаился, вжавшись в стену. Эти шаги ему были знакомы по цоканью когтей. «Крадёшься тварь, думал меня обмануть», — он напрягся и приготовился к битве. Как только в проёме показалась звериная башка, шуршащая блестящей чешуёй, Фёдор бросился на вернувшегося демона сзади, обхватил визжащую тварь за скользкую шею и потащил к открытому творилу подпола. Ему некогда было рассматривать, как что-то зазвенело под ногами, отрываясь от чудовища: низвергнутый в яму змий, несмотря на яростное сопротивление и многочисленные укусы, был прихлопнут деревянным щитом и краем Федькиной кровати. Удовлетворённый содеянным, он тут же уселся на краешек панцирной сетки, прислушиваясь к беснующемуся в подполе демону. Вскоре крики затихли, а стуки, которые болью отзывались в его нездоровой голове, стали глуше, а чуть позже и вовсе смолкли.

Сквозь редкий рисунок тюли на окне в избу заглядывала глухая ночь, Фёдор поднялся в поисках валявшегося на столе куска хлеба, чтобы приглушить занывший от недавней борьбы желудок, но тут же свалился, наступив на что-то, лежащее на полу. Он пошарил наощупь рукой и подтянул к себе пакет, знакомые звуки стеклянной посуды подобно фанфарам возвестили о нежданной радости. Ему и в голову не могло прийти, чтобы увязать возвращение его демона с неожиданно появившимся подарком судьбы в виде двух бутылок водки. Фёдор в темноте скрутил пробку с одной из них и, запрокинув голову, подобно путнику в пустыне, припавшему к источнику, опорожнил содержимое наполовину, отдышался, сделал ещё несколько глотков и откинулся без чувств на смятое одеяло…

Виктор всю ночь просидел у окна, ожидая возвращения Галины. Выехав в полночь из дома, он, прихватив с собой пакет со спиртным, которое предназначалось Фёдору Матвеевичу, остановился на краю посёлка. Заглушив машину и взглянув на часы, Виктор Михайлович направился по безлюдной улице к её дому, где должен был передать свёрток и попросить подружку отнести его страждущему Федьке. Однако Галины в условленном месте не оказалось, и он был вынужден дойти до её дома и постучаться в дверь. Виктор знал, что её муж в отъезде, но это не отменяло конспиративных мер, уберегающих от всевидящего ока односельчан. Галка выглянула в окно и махнула рукой, приглашая войти. Он чертыхнулся и посмотрел ещё раз на часы: до условленной встречи оставалось чуть меньше часа. «Успею».

— Где ты возишься? Мы же договорились! — зашипел Виктор на выбежавшую в сени подружку.

— Витюша, закружилась совсем, хотелось испечь тебе пирожков, — она всем телом прижалась к нему.

— Какие пирожки, я на встречу опаздываю.

— Так я быстро, одна нога здесь, другая там. Не подохнет твой Федька, а ты пока перекуси. Я сейчас вернусь, — зачастила Галина выхватывая пакет из его рук и подталкивая в дом. — Плащ мне свой дай, а то ещё, чего доброго, не пустит меня к себе твой обормот. Жалостливый ты, Витюша, не пойму, за что ты этого алкаша ублажаешь?

Она метнула на стол тарелку с горячими пирогами и выскочила на улицу, машинально накинув висячий замок на пробой в двери.

Виктор проглотил несколько плюшек, плеснул кипятка в кружку и уселся у тёмного окна в ожидании Галины. Через полчаса он занервничал, поглядывая на часы: до назначенной встречи оставалось не более десяти минут.

«Чёрт, где её носит?!» Решив перезвонить и предупредить о задержке, он похлопал себя по карманам в поисках телефона и его обдало жаром: смартфон и ключи от машины остались в плаще. В сердцах Виктор ударил кулаком по столу, остатки пирожков подпрыгнули на тарелке и разлетелись по полу. «Придётся возвращаться домой, дери дьявол эту дуру!» Лёгкий свитер не располагал к комфорту в студёную, промозглую ночь. Выйдя в сени и саданув ногой в толстые доски, он взвыл от боли, дверь не шелохнулась, оказавшись запертой снаружи. Виктор помнил, что в этом доме нет второго выхода и, метнувшись к окнам, замер возле двойных рам, наглухо законопаченных к зиме. Весёлый клоун из набора ёлочных игрушек, размещённый между стёклами, глумливо подмигивал ему одним глазом.

Он присел на стул, собираясь мыслями, что же ему предпринять. Ситуация была дурацкая до неприличия, а от того обидная, что ему пришлось ещё раз ударить по столу. Единственный пирожок, задержавшийся от первого потрясения, хрюкнул под ладонью и выплюнул порцию повидла на его белый свитер.

Он не знал, что в это время к его машине подъехала серая неприметная «Гранта», но из салона никто не вышел. Постояв таким образом несколько минут, автомобиль просигналил фарами, ожидая реакции от хозяина белого внедорожника. В салоне вспыхнул огонёк сигареты, блики экрана телефона метнулись по стёклам и погасли, а вскоре вышел мужчина со смуглым лицом, обошёл Рендж Ровер и заглянул сквозь водительское стекло. Немного постояв, он пожал плечами, сел в машину и, не включая фар, медленно отъехал от места встречи.

Ещё через час к дому Галины подскочил белый «Вольво». Запахивая куртку, к крыльцу подбежал Захар и поцарапался в окно. Из-за толстых стёкол не было слышно, что он говорил, но пленнику стало ясно — приятель просил хозяйку впустить его.

Виктор отшатнулся от окна, лихорадочно размышляя, что же предпринять, ситуация становилась патовой: и в том, и в другом случае он, директор грозной Базы, выглядел посмешищем. Стараясь не шуметь, ему удалось выскользнуть из дома в сени и прислушаться к бормотанию Захара за дверью.

— Галка, ты чего не открываешь? Мы же договаривались, я уже замёрз здесь стоять, — ночной визитёр помолчал немного и продолжил канючить. — Ты уж дыши тогда потише, а то разбудишь соседей. Если бы Вениамин приехал, КамАЗ у дома стоял.

Химик потоптался у двери ещё какое-то время, потом выругался и прыгнул в машину.

«Вот дебил, — неприязненно подумал Виктор, — не видит, что на двери замок?»

Он проводил взглядом красные сигнальные огни автомобиля, исчезнувшие за поворотом, и принялся в темноте искать подходящий инструмент, чтобы справиться с прикипевшими к стеклу оконными штапиками. Когда было покончено с внутренним остеклением, к дому подъехал Венькин грузовик, громыхая бортами в ночи, словно извещая округу: «Мы вернулись! Сейчас будет продолжение представления».

Виктор Михайлович грязно выругался и заметался по дому в поисках спасения…

Лера очнулась от шума раздвижных ворот, сбросила с коленей плед и подошла к окну. Захар припарковал автомобиль мужа у крыльца и направился к ожидавшей его машине.

— Ты что, так и уйдёшь? — крикнула она ему вслед в открытую створку.

Он повернулся и развёл руки в стороны, демонстрируя щербатую улыбку.

— Мне нечего сказать вам, госпожа! — Захар расшаркался в полупоклоне. — Мессир не оставил для вас послания. Будем ждать-с!

— Хватит кривляться. Подожди меня, я сейчас спущусь.

Валерия выбежала к воротам, набросив на плечи шубку.

— Может быть мне в полицию обратиться?

— Не думаю, что Витьку понравится твоя идея. Ты же знаешь, что его статус не предполагает широкой огласки среди узких слоёв населения нашего Мухосранска. Там следы какие-то от тачки, просвет узкий, скорее всего дамская машинка, может краля какая украла нашего Карла и не отпускает из объятий. Знаю я вашу «санта-барбару», забей, а ещё лучше поезжай к Тёме, он тоже нуждается в утешении.

— Ты хочешь, чтобы я влепила тебе пощёчину? — негодуя ответила она. — Не пойму я тебя, Захар. Сам помощи просишь за ребёнка и гадишь в душу одновременно. Ты же не был таким? Что с вами со всеми происходит?

— Сероводород, — улыбка сползла с его некрасивого лица, глаза сузились, словно от ослепительного света.

— Что сероводород? — не поняла Лера.

— Мы каждый день дышим сероводородом и превращаемся в зомби, — он скорчил гримасу, изображая ожившего мертвеца, но не выдержал и рассмеялся. — Кстати, а что там по пацану?

— Я ещё не узнавала, ты же только вчера попросил. Завтра еду на коллегию, обещаю всё узнать.

— Ты же в отпуске? — удивился Захар и сам себе ответил. — А, понятно! Тёме привет!

— Да пошёл ты! — Лера развернулась и направилась к дому.

— Вечером заеду, если Карл не вернётся от Клары, — крикнул он ей вдогонку, мысленно возвращаясь к предположениям о причинах исчезновения друга.

Захар вернулся на базу, заглянул в кабинет директора, словно хотел убедиться в отсутствии возможностей телепортации своего руководителя. Секретарша отрицательно помотала головой, тоже немало удивлённая пропажей шефа.

— Я в журнале читала, что инопланетяне хватают …, — она осеклась, увидев, что начальник службы охраны не удосужился её дослушать и, хлопнув дверью, вышел из кабинета. — Ну и пожалуйста! Может они уже Виктора Михайловича на органы разбирают. Может…

На этом месте её фантазии иссякли, Карина достала флакончик с эмалью и, устроив удобнее мизинчик на органайзер для канцелярской мелочёвки, принялась покрывать красно-фиолетовым лаком острый коготок. По версии глянцевого журнала, который она недавно пролистала, в моде был цвет Veri Peri.

Захар тем временем успел «построить» группу охранников, скучившихся перед телевизором в тёплой подсобке на проходной, сделал замечание рабочему, курившему в неположенном месте и выговор отлучившемуся без разрешения вахтёру, который теперь топтался за воротами, не зная, что делать. Химика, несмотря на его тщедушность, боялись. Многие из его подчинённых помнили давний случай, когда за соучастие одного из охранников в краже буровой штанги, Захар не сообщил куда следует, а собственноручно придумал изощрённое наказание. Он заставил того перебросить через забор недавно разгруженные трубы, а потом вывел за территорию и потребовал переносить их вручную назад. К вечеру поставленная задача была выполнена, а в ночь бедолагу отвезли в больницу, где он провалялся добрых два месяца.

Телефон Химика ожил во внутреннем кармане, он сбросил незнакомый номер, продолжая воспитывать ушедшего в самоволку сотрудника. Но настойчивый рингтон снова напомнил о себе. «Надо срочно поменять мелодию».

— Что ещё? Чего молчим?! Слушаю!

— Захар, это я, Виктор. Срочно приезжай за мной, — голос шефа дрожал и прерывался.

— Ёк-макарёк, Витёк? Где ты? На огороде у Кураихи? А что ты там делаешь? — он убрал мобильник от уха. — Понял, понял. Сейчас буду. А там расчищено, а то я на своей ласточке могу на брюхо сесть?

Но приятель уже отключился, не успев ответить на вопрос, интересующий Химика.

— Стой и жди меня здесь, — приказал он изрядно продрогшему ослушнику. — Я сейчас отлучусь, а приедем — договорим.

Захар не сразу заметил начальника, сидевшего на корточках за копной огородной ботвы.

— Ну ты даёшь! — восхитился он продрогшим насквозь приятелем. — Новогоднюю роль зайчика репетируешь? Так маркошку давно в погреб спустили.

— Заткнись! Отвези меня к Фёдору Матвеевичу!

Захар с любопытством посмотрел на начальника:

— В магазин заедем?

— Зачем? — зубы Виктора выбивали дробь.

— Ну как же? Чтобы тебе с ним общаться на равных, надо прихватить с собой бутылёк, — он оглядел испачканный повидлом джемпер приятеля. — Нет, лучше два. А кто это на тебя накакал?

— Хватит зубоскалить, мне сейчас не до шуток, — Виктор отвернулся к окну. Захар включил на полную мощность обогрев салона, направив поток горячего воздуха на озябшего друга.