Бесплатный фрагмент - Серебряное кольцо с печатью

От автора

О чем это произведение? Какого оно жанра? Я не знаю ответов на эти вопросы. Книжка, так я ее называю, ни о чем и обо всем. В ней есть и убийства и фэнтези и даже познавательная и образовательная информация. Короче — ни о чем и обо всем. Прочтите до 20 страницы и если заскучаете, то бросьте это дело. Если же полистаете до последней странички, то жду от вас комментариев. Пишите, что хотите. Хвалите и ругайте. Тем же, кто продержался лишь до 20 страничке, думая, нечего будет сказать. И так ясно. Им скучно и неинтересно. Просто отметьте, что вы остановились на цифре 20. И я все пойму. Дерзайте. А вдруг понравится. И захочется еще. В этом то и есть великий смысл жизни — хотеть ещё и ещё, идти вперёд, подниматься вверх. Желайте и получайте и снова желайте. Ну а я буду писать. Кому то это нужно. Вспомните — если звезды загораются, то это кому-то нужно. Можно и наоборот, если они гаснут, то в этом тоже кто- то заинтересован. Но я ещё не звезда. Так что у меня один путь — загореться, а там посмотрим…

Эта книжка от первой буквы до последней выдумка — плод воображения автора. Любые сходства случайны.

автор Татьяна Байдаулетова

Серебряное кольцо с печатью (СКП)

СКсП ПЕРВАЯ ГЛАВА

Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Это просто кошмарный сон, или сонный кошмар. Фу, какая гадость. Этого просто не может быть со мной. Возможно, что с кем-то где-то это и может произойти, но только не со мной. Как хорошо, счастливо и спокойно я жила до сих пор. Ну были у меня, конечно, кое какие неприятности. Но то, что происходит сейчас ни в какие ворота. Это же не неприятность и даже не проблема, это даже не беда и не кошмар. Я не могу подобрать слова для точного обозначения кошмарного ужаса, в который я вляпалась, вернее, в который меня вляпали. И кто!? Мои родные и любимые, самые близкие люди! С этим просто нельзя жить. Вот сейчас лягу, сложу руки на груди крестиком или как там их складывают у покойников и мирно умру. И все им выскажу там, на небесах. Как они могли! Сами, значит, умерли, а я живи тут с этим! Ну, нет уж! На свой любимый диван я не решилась лечь. Зачем осквернять хорошую вещь трупом. Легла на коврик рядом. Руки сложить крестиком не получалось. Крестик выходил какой-то кривой.

— И так сойдет, — решила я, вложив ладонь в ладонь на груди.

В такой позе полежала минут десять, жестко, неудобно. Села. За окном темнело. Первая звезда заглянула в окно, приветливо засверкав лучиками.

— В этом чистом и прекрасном мире мне нет места, — злобно констатирую факт.

— Господи, и понесло же меня разбирать старье! Ну лежали вещи два года после смерти мамы нетронутыми на антресолях и пусть бы себе лежали еще сто лет до моей смерти. А там — хоть трава не расти! Нет, надо тебе нос было сунуть, — костерю, на чем свет стоит себя — нашлась тут чистюля. Пылью ей тянет с антресолей. Какие-то бумаги торчат, интересно. Ну и пусть бы себе торчали! Не разверни их и не прочти, жила бы себе счастливо. С Лялькой чаи гоняла бы, шефа поругивала, статейки пописывала. Эх, жила же в раю. Нет, черт дернул!

То, за что меня дернул черт, валялось в двух шагах от меня на полу — исписанный мелким каллиграфическим почерком лист в клеточку, вырванный из школьной тетрадки и серебряное кольцо с печатью. Горестно вздохнув, вновь ложусь на коврик с целью умереть.… Умереть не получается и со второй попытки, понимаю это уже через пять минут: лежать неудобно, бока болят. А мысли скачут. Одна из них заставила меня вскочить на ноги и забегать кругами по комнате.

— А действительно! Этой же противной бумажонки никто не видел и не читал. А на колечке не написано откуда оно. Засунуть их на антресоли и делов-то!

Мысль об антресолях мне не понравилась. Буду жить и бояться, что кто-то, как и я, затеет генеральный разбор завалов.

— Лучше сжечь!

Сказано, сделано. В медный таз, для такого случая извлеченный из других завалов, полетели и бумажка в клеточку и колечко с печатью, и куча старых газет. Для верности, чтоб сгорели без следа. Газет у меня завались, чего жалеть-то. Все-таки в редакции работаю. Костерок разгорелся быстро, пламя весело заиграло язычками, перебегая с листка на листок. Любо- дорого посмотреть. Черная кучка пепла порадовала меня своей причудливой формой. Пепел не растекся по дну таза. А сгруппировался в центре. Это слегка озадачило. Хотя какая разница, как улегся пепел. Пепел он и в Африке пепел. Что с него возьмешь! Не долго думая, простым карандашом разгребаю кучу. Легкие хлопья сажи парят в воздухе. А на дне таза лежат скомканный листок в клеточку. исписанный родным маминым почерком и колечко с печатью. В сердцах хватаю кольцо и швыряю его в стену. И только тут понимаю, что оно холодное. Огнем не нагретое.

— Что же это за напасть такая, — ползая на коленях по комнате, наконец извлекаю кольцо из- под дивана. Действительно холодное. Как будто в холодильнике лежало. Во мне проснулось любопытство. Страх, ненависть, даже злоба испарились. Дух исследования захватил меня.

От горелки газовой плиты кольцо тоже не нагрелось, от зажигалки тот же эффект — холодное. Под лунным светом кольцо стало комнатной температуры. А в моих руках оно стало теплым.

Вывод — кольцо меняет температуру, когда захочет. Скажите мне, ну какая связь, к примеру, между мной и луной, от которых кольцо потеплело? Да никакой! А скажите, какое вещество на земле может не нагреться от огня? Да никакое. Вот вам и вывод, когда захотело, тогда и стало теплее. Но мне от этого легче не стало. Возможно от усталости или чего еще, но я надела кольцо на средний палец левой руки. Оно было велико. Однако снять кольцо я не смогла. Оно стало впору. От недоумения, испуга и еще черт знает от чего, я стала яростно стягивать кольцо с пальца. И чем настойчивее я это делала, тем плотнее сжимало мой палец.

— Оно, что решило меня удавить? Так не за палец же?!

В конце концов я бросила затею снять кольцо с пальца. И тут же палец почувствовал полный комфорт. Из синюшного стал бледно разовым. Кольцо было как раз в пору. Словно сделано на заказ.

— Черти что! — ругнулась я и вернулась в комнату к белому листку в клеточку с таким родным маминым каллиграфическим почерком.

«Дочурка, моя родненькая…» — тут я всплакнула.

«Золотце мое ненаглядное! Как мне хочется тебя обнять и прижать к своей груди..» — мамочка моя, наревевшись, пытаюсь продолжить чтение.

«Как я хотела все тебе сама рассказать, а не писать это послание…» — мамулечка моя, тут я всхлипнула.

«Но не дозволено это никому…», — «недозволенно» таких слов при жизни я от мамы не слышала. Какой-то старый стиль. Мама говорила иначе — нельзя. В крайнем случае — запрещено. Но почерк-то мамин. Ладно, мало ли как люди при смерти изъясняются. Вот буду сама умирать, может еще и не так запишу, тьфу ты — напишу..

«Дочурка, если ты читаешь это письмо, то пришло время Перевезти часы..»

— Бедная моя мамулька, она даже с ошибками стала писать. — перевезти, часы переводят, мамочка моя. Ну да ладно. Это все лирика, ерунда. А вот дальше мне читать очень не хотелось. Но из памяти, прочитанное уже не сотрешь. С этим надо как-то жить.

«Доченька моя, ты Избранная. Тебя выбрало серебряное кольцо с печатью. Ты правнучка Генриха Гиммлера…» Да, да, именно того самого

— Ну как ты можешь мамочка, так жестоко шутить. Это же, это же, злодей из злодеев. Это же не человек, а какой-то. О нем и вспоминать противно, а тут на тебе — родственничек. Мамулечка, приснись мне сегодня и скажи, что пошутила- сил плакать уже не было, желания жить тоже. В памяти всплыло откуда-то — грехи отцов до седьмого колена отмаливаются. А я какое колено? Правнучка, значит — бабушка, мама и я. Третье колено. Мне бы в монастырь и молиться. Молиться, не поднимая головы. Как же теперь людям-то в глаза смотреть? Ох, как хорошо я жила раньше!

Листок подрагивал в руках. « Доченька, мы все не без греха. Помолись за упокой его души, да и за мою душу тоже. Я люблю тетя. Помни, ты Избранная. Тебе надо перевезти часы. У тебя есть сто дней и ни мгновением больше. Иначе случится страшное. Я верю в тебя, солнышко. Из всех младенцев рода кольцо с печатью выбрало тебя. Ты справишься, родная моя. Счет времени начался с минуты, когда ты стала читать это письмо. Поспеши, доченька.» И все, на этом письмо заканчивалось. То ли у мамы сил не хватило его дописать, то ли больше писать она и не собиралась. Уже бережно я отложила листок в сторону. Немного посидела, голова гудела, очень хотелось спать. Мысли были туманные, тревожные и отчего-то страшные. О часах, которые надо было перевести, я не думала. Да, какое дело мне до каких-то часов! Я правнучка палача!? Того самого, самого ужасного!? Того самого, который придумал концлагеря, газовые камеры, выращивал элитную нацию, как морковь на грядке: одной длины, цвета и веса! Мне казалось, что если хоть кто-нибудь, не дай бог узнает, чья я правнучка, как меня тут же заключат в ту самую тюрьму, что построили для нацистских преступников. Тюрьма меня не страшила, а вот плевки в лицо и выкрики толпы (почему толпа должна была собраться по этому поводу, я не думала, просто знала, что все люди на земле должны меня презирать и ненавидеть. Этакое коллективное лицо Земли.) я страшилась. Тут мысли перешли на конкретного человека.

— Лялька, подруженька, станешь ли ты со мной дружить, когда узнаешь, чья кровь течет в моем теле, — старая привычка взяла верх над усталостью. Я соскочила и забегала по комнате, умственные способности стали активнее.

— Так, значит никому, ничего говорить не надо. Надо просто перевести часы и все — от простоты решения я опешила.

— А как же кровное родство с нацистским палачом? Из памяти это не сотрешь! — я задумалась

— В конце концов, за все свои двадцать пять лет я не сделала ни одному человеку ничего плохого. Ну, разве Джохе отказала в замужестве, ну еще Никитенко обманула, шефу вру иногда по мелочам — и понеслись воспоминания старых грехов. Все шкафы со скелетами были открыты. Надо признать, нагрешила я не мало. Были случаи, когда после моих журналистских расследований чиновники с постов слетали. Но зато простые люди защиту получали. На время правда, пока новые чиновники не входили во вкус. Были случаи, нос совала не в свои дела, потом ели ноги уносила. Но никого не предавала и не убивала.

Когда анализ грехов закончился, решила в церковь сходить, покаяться. Батюшка Всеволод в церкви на Туркестанской очень добрый, ко мне хорошо относится. Я о храме и его прихожанах часто теплые публикации делаю. Глядишь и отпустит мои немалые грехи.

— Ну а с кровью-то что делать?! Переливание что ли?! — вот дура до чего додумалась. Это ж надо! А гены куда девать, родовое сходство?

— Я кинулась к зеркалу и стала себя рассматривать.

— Так какой он там был этот Генрих Гиммлер? Маленький, щупленький, с птичьим лицом, тонкой шейкой и бегающими глазами, в очках. Из зеркала на меня смотрела девица под метр семьдесят с круглым лицом, пухлыми щеками, огромными глазищами. Русые волосы торчали во все стороны.

Я больше была похожа на папу — темнокожего брюнета с большими черными глазами и высоченным ростом. Волосы у папы тоже норовили торчать во все стороны. Он решил проблему кардинально раз и на всегда, не расставался с кепкой. Только спал без головного убора. И по утрам волосы, сами знаете. какими были. Мама у меня была леди — натуральная блондинка, белокожая, голубоглазая, статная, высокая и какая-то беззащитная. Но только внешне. Характер у нее был еще тот. Она из тех, что и коня на скаку и в избу горящую.

— Мамочка, моя родная, — глаза снова стали мокрыми.

И вспомнилось, как однажды мы ехали с мамой из столицы на автобусе домой в деревню. Автобус был заполнен односельчанами. Все друг друга знали и бойко переговаривались. На одной из остановок в автобус вошел незнакомый мужчина пенсионного возраста. Оглядевшись, он подошел к нам и заговорил с мамой на непонятном мне языке. Шум в салоне затих, головы пассажиров повернулись в нашу сторону. Мама отрицательно покачала головой: «Нет, нет, не понимаю…». Об этом я бы никогда и не вспомнила, если бы не мамины глаза. В них была такая тоска и безысходность такой глубины, что можно было утонуть в их горечи. Мама быстро справилась с собой. Мужчина уже на русском языке извинился и прошел к водителю, который объяснил, где тому следует выходить. Всю дорогу мама молчала и смотрела в окно. В общем разговоре односельчан она не принимала участия.

Когда мне в четвертом классе общеобразовательной школы стали преподавать иностранный язык — это был немецкий, я поняла, что тот мужчина обращался к маме по-немецки.

Бедная моя мамочка. Наверное, она знала свой родной язык: немецкий. Но не посмела на нем заговорить. В годы ее молодости за знание немецкого языка отправляли на лесоповал и надолго.

А меня куда отправят в наши двадцатые двадцать первого века, если узнают, чья я правнучка?! Даже мне страшно, что уж говорить о маме. Любовь к маме каким-то непостижимым образом примирила меня с осознанием, что я правнучка нациста. На похороны мамы собрались жители не только нашей деревни, пришли и из соседних. Маму все любили. Кто бы к ней не обратился, что бы у нее не просили, она всегда находила возможность помочь. В голове не укладывалось, что она внучка нацистского палача.

— Надо прожить жизнь достойно, как мама, — принимаю я решение, — и тогда люди меня простят. Надо найти эти часы и перевести их. Мама просит — надо сделать.

Сказать легко. А вот сделать. Правда перевести часы — не такой уж и тяжкий труд. Задачка в том, что часы не известны. И на какое время надо выставить их стрелки тоже не известно. Взгляд натыкается на напольные часы, которые после маминой смерти я почему-то забрала себе. Сколько я себя помнила, часы стояли. Глядя на них, мама иногда произносила со вздохом: « Надо бы мастеру показать, да где же такого в деревне найдешь»

— — В городе тоже не всякий сумеет — вторил ей папа — Часам этим сто лет в обед — антиквариат. В музей их сдать и делов. А ходиков в доме и так полно.

В доме, действительно в каждой комнате было по часовому механизму. А в моей комнате даже три: настенные. настольные и наручные. Смешная история. Когда я пошла в первый класс, папины друзья решили меня поздравить. Каждый сам по себе решил, никому об этом не сказал. Сюрпризом. В итоге, когда я пришла из школы, в зале за торжественно накрытым столом сидели счастливые родители и трое гостей — мужиков средних лет. Мне тогда они казались уже старыми. Каждый из них сказал торжественную речь. завершив ее примерно одинаково: « А вот и подарок, чтобы не просыпала школу…» Дядя Ваня вручил настенные часы с кукушкой, дядя Рашид — будильник. Дядя Арман всех перещеголял — махонькие, аккуратненькие золотые женские часики, с золотым браслетиком, как раз на мою тощую ручонку. Я их носила преимущественно дома. Из дома в них выходить я не решалась, боялась потерять. Куда потом подевались часы дяди Вани и дяди Рашида я не помню. А часики дяди Армана остались в мамином доме, там в деревне. Переезжая, я много вещей оставила там. Так было легче и физически и на душе. С собой я взяла только старинные напольные часы, которые до сих пор так и не отремонтировала. Они-то и стояли теперь передо мной.

— Начнем с них, все равно других нет, — решаю немедленно действовать я.

Надо отдать мне должное. Я крутила, вертела часовую стрелку во все стороны, перепробовала все возможные варианты. И ничего. Правда, что должно было произойти, если я выполню мамину просьбу, я не знала. Возможно, я уже выполнила задание. Но сама об этом и не догадываюсь. Часы, как стояли, сверкая полированными боками, так и стоят. Что же делать? Надо что-то делать! Подумаю об этом завтра. У меня сто дней впереди. Как у дембеля- сто дней до приказа! С этими мыслями я, наконец, рухнула в кровать. Была глубокая ночь.

СКсП ВТОРАЯ ГЛАВА

Утром я проснулась с солнцем. Вернее с рассветом. Не помню, когда я так рано просыпалась. Работа журналиста, при всей вредности шефа, имела свои приятные моменты. Одним из них был ненормированный рабочий день. Это значит, что от меня требовалось сдать определенное количество строк в день. А где я буду их писать: дома, в рабочем кабинете, в парке на скамеечке, не важно. Мало ли где меня подстережет вдохновение! Главное — хороший, а еще лучше, сенсационный материал.

На удивление голова не болела, в теле была легкость, ощущение бодрости и полноты сил, хотя спала я от силы часа три.

Хорошее настроение и бодрость духа улетучились, как только взгляд упал на левую руку, где уютно угнездилось серебряное кольцо.

— Черт, — выругалась я.

Но и после этого кольцо никуда не исчезло. Оно было красивым и очень изящным. Каким-то породистым. Увидев такое, мимо не пройдешь, обязательно купишь, если финансов хватит. А не хватит, будешь еще долго сожалеть, что не поднатужился и не купил. Кольцо было выполнено в виде печатки, вершину которого украшала шестиконечная изумрудная звезда. Как будто два треугольника наложили друг на друга.

— Где-то я уже это видела. Ну, конечно, это же печать царя Соломона, которая обладала мифическими способностями и огромной мощью. Отец Соломона.

— Давид, подарил сыну шестиконечную звезду, являющуюся тайным знаком, оказывающим влияние на духов. По крайней мере, так нас учили на уроках древней истории и в школе, и в институте. А еще, как нам рассказывал историк, пентаграмма из двух переплетенных треугольников включает в себя вершину духа, подчиняет ангелов, призраков и демонов, нужно лишь научиться правильно обращаться с ней. Кто сможет постичь эти великие знания. Тот увидит бесконечность.

Чушь какая-то в голову лезет. Где я, а где древняя история с ее бесконечностью? Такая же пентаграмма у нашей местной поэтессы Бианки на шее болтается. Серебряная, без камней. А память услужливо преподносит рассказ историка. Ах какой у нас в институте историк был! Все поголовно, независимо от возраста, в него влюблялись. В том числе и я. Он не был красавцем. Брюнет, среднего роста с обычным лицом азиатского парня. Но сколько в нем было обаяния, шарма. Какой тонкий юмор присутствовал в его рассказах, как он любил историю и как глубоко ее познал! Ах, Серик Искандерович, где моя юность?! Впрочем, до старости мне еще ого-го.

— Чтобы символ реально действовал, услужливо преподносила память,

— Надо провести непрерывную линию по часовой стрелке и вести так, чтобы в пентаграмме отсутствовали разрывы. Нечисть и слуги тьмы могут проникнуть в него, даже если щель слишком маленькая. В итоге их практически не возможно будет ликвидировать. Щит Давида или Маген-Давид…

А это что еще такое? Что это такое я так и не вспомнила. А колечко мирно покоилось на моем пальчике. Ему там было хорошо. А мне?! Попытки снять кольцо вновь оказались безуспешными. Я испробовала все методы: и мыло и шампунь, и масло самого высшего сорта. Остался только один, радикальный- отпилить палец. Но к этому методу я не стала прибегать. Я панически боюсь любой боли. Простая заноза способна довести меня до смертельного ужаса. Я вздохнула. Надо было показаться в редакции областной газеты. Сдать уже подготовленные материалы в секретариат, отметиться у шефа, секретарь которого Марина Владимировна, а в народе Ахмуринка, уж больно активно она крутила попой перед любой особью мужского пола в возрасте от 14 до 80 лет, звонила мне вчера «аж» три раза. Но я, по известным причинам, этого звонка не слышала. Да и новости узнать у народа не мешало бы. Мои сто дней начали отсчет. И может в родных стенах мысль мудрая придет с чего начать, а лучше как это все закончить и побыстрее.

Редакция за два выходных дня моего отсутствия нисколько не изменилась. Здания стояло на том же месте, народ все также бегал в режиме Брауновского движения в его утробе. Первый, кого я увидела, а это был интеллигент Сакен Мукашев, обрадовал меня громким:

— Ахмуринка уже раз пять в нашу келью заглядывала, тебя шеф требует. Чего натворила, в смысле творчества? Не уж то, большое начальство посмела в статейке песочить?

Как не хотелось, пришлось идти к шефу. Встреча не обещала быть теплой. И моя физиономия соответственно была кислой. Шикарный, светлый, просторный и так далее все в превосходных эпитетах, кабинет шефа встретил меня как родную. Еще бы! Самая часто вызываемая на ковер личность.

За столом гигантом восседал шеф. Выглядел он внушительно. За счет подстилки на стуле, которая позволяла ему возвышаться над столешницей. Вопреки ожиданиям, шеф был не один. И его знаменитая челка, зачесанная на бок и прикрывающая центральную лысину, лежала идеально ровно. Значит не орал, не бесновался, не обещал стереть с лица земли. Тогда что же? А может, все это было вчера и сегодня уже не цветочки, а созревшие ядовитые ягодки?

— Ну, держись, Серафимова, мало не покажется- подбадриваю себя.

— Вот, обращаясь к посетителю, парню примерно моего возраста, и Таисия Спиридоновна пожаловали. А вы переживали, что с ней что-то случилось.

И далее еще ласковее уже ко мне:

— Присаживайтесь, госпожа Серафимова.

Я с опаской воззрилась на кресло, куда указывала рука шефа. Может там бомба или какая другая гадость? Таким вежливо ласково карамельным я шефа за все долгие годы службы в редакции только раз видела, когда нас посетил Сам Аким Области. Может за моей спиной он и стоит сейчас?. Я оглянулась, никого. Шеф истолковал это по- своему:

— Нет, нет. Здесь беседуйте. Я выйду.

И действительно, вышел. Я стояла истуканом, глядя на закрывающуюся за ним дверь. Вот это номер! Может этот молодой человек — царских кровей, или на худой случай сынок Акима области?

— Ты кто? — спрашиваю его.

— А ты отгадай с трех раз. Получишь приз — хохмит парень

Я плюхнулась в кресло напротив него и изрекла мудрость:

— Ты мой спаситель.

Это вызвало у парня такую веселость, что он пару минут от души хохотал. За это время я успела его рассмотреть. Роста высокого, стройный, видно спортом занимается, натуральный блондин, глаза голубые, черты лица правильные. Одет в джинсы и рубашку с коротким рукавом, на тон светлее джинсов. Обувь, мечта, а не обувь, штиблеты от самого Финнлине. Ваксово-черный наискосок крестик поблескивал на застежке. Прямо мармеладка. а не мужик. Внутри меня зрело чувство неприязни к парню. Даже какой-то гадливости. Продемонстрировав мне обворожительную улыбку и идеальные зубы, парень перестал смеяться и воззрился на меня. Я на него. Так мы просидели несколько секунд. Не выдержал парень:

— Не узнаешь? Правда, не узнаешь? — в его голосе присутствовал легкий акцент. Только иностранцев мне сейчас и не хватает. Желательно немцев, чтобы уж вляпаться до самого донышка ада. А можно и евреев, чтобы от стыда за прадедушку сгореть.

— Я ожидал другого приема, — между тем продолжал парень.

Прием ему не нравится! Принц кровей! Шеф ему свой кабинет выделил, Когда такое было-то?!

Парень достал из барсетки модного дома Артрами, стоимостью моей годовой зарплаты, какое-то старое фото, секунду полюбовался на него и бережно протянул мне. Слезы заполонили глаза. Со старой пожелтевшей фотографии на меня смотрела молодая мама. У нее на руках сидела трехлетняя я. По физиономии было видно, как мне хорошо и удобно на маминых коленях. Вокруг в два ряда были какие-то люди. Рядом с мамой в первом ряду сидела женщина очень похожая на маму. У нее на коленях малыш примерно моего возраста, одетый в матросский костюмчик.

— Теперь узнала? — подал голос парень.

Смутные воспоминания — чья-то дача. Незнакомые люди. Мама обнимается с молодой женщиной, очень похожей на нее. Обе мокрые от слез. Я вцепилась в мамин подол. Мне зябко и тревожно. Вот мама присаживается на колени и говорит женщине:

— Это моя дочь. Тэичка.

Женщина тоже приседает и всматривается в мое лицо:

— Ничего от прадеда нет. Славянская кровь пересилила. Ниночка, Ниночка, А могла быть королевой!

Мама нисколько не смутилась;

— Я хочу все забыть. А где твой сынок, сестренка?

Женщина окликнула пробегающего мимо карапуза. И взяла его на руки:

— Вот мой Генри. Красавец, правда?

Мама согласно кивнула и почему-то крепче прижала меня к себе. Потом было коллективное фотографирование и к вечеру мы с мамой уехали домой. Больше я никого из этих людей никогда не видела.

Только одного. Перед рождеством в тот же год к нам в дом постучался старик. Мама молча впустила его в дом. Папа был на работе. Старик прошел в гостиную и позвал меня. Почему-то я его не испугалась. Старик погладил меня по голове, из дебрей своего необъятного плаща достал какую-то коробочку, потертую до дыр. Открыл ее. Там что-то лежало. Старик очень бережно достал какое-то колечко и стал надевать на мой пальчик. Колечко было большим, а пальчик махоньким. Старик осторожно запихнул в кольцо сразу три моих пальца. Мне было щекотно и смешно. Старик тоже улыбался. Кольцо стало теплеть и заиграло зелеными бликами. Мама с ужасом ахнула. Старик вздохнул и погладил меня по голове:

— Силы тебе девочка. У тебя особая судьба и дал мне конфетку. Таких вкусных конфет я больше не ела.

— Ты, — я ткнула на фото в пузатого карапуза.

— Ну, здравствуй сестренка, — парень снова рассмеялся.

Высказать свою нелицеприятную точку зрения по этому поводу я не успела. В дверь поскреблись и вплыла Ахмурина, гордо неся перед собой кофейно-чайно гостевой набор. На подносе, имитирующим серебро, стояло все что полагается. Даже тоненькие ломтики лимона присутствовали. Пересекая немалое расстояние от двери до стола секретарь шефа виртуозно вихляла бедрами. Глядя на нее я гадала: уронит- не уронит, упадет –не упадет. Не уронила и не упала, донесла до стола и собралась разгружать содержимое на столешницу. Ее пыл остановил Генри:

— Спасибо, не стоит. Мы еще не закончили беседу.

Сказано это было с таким холодом, что Ахмурину, как ветром сдуло.

Я не люблю секретаря шефа. Впрочем, ее в редакции никто не любит. Сплетни, интриги, мелкие гадости- это конек Ахмурины. Когда она ловится на лжи, то находит массу оправданий, почему не могла поступить иначе. И

обязательные бурные извинения и увещевания, что она хотела сама все рассказать, да случай не подворачивался. Она искренне благодарила

оклеветанного ею человека за ее разоблачение, уверяла в добром к нему отношении. Ахмурину не любили. Но она была своя. А тут чужак так с ней!

Чужак, который оказался моим двоюродным братцем, смотрел на меня и молчал. Я тоже молчала. А потом взяла и ляпнула:

— Так ты тоже правнук нациста

Краска сошла с лица парня, он стал бесцветным:

— Думаю, нам здесь делать больше нечего.

Цвета медленно стали возвращаться. И уже в приемной парень выглядел нормально. Там нас поджидал шеф. Он вскочил с диванчика и принялся всячески демонстрировать радужное гостеприимство. У меня было только одно желание — незамедлительно сбежать далеко от всего этого кошмара. Что я и сделала. Выскочив из приемной, я забежала в секретариат, кинула на стол ответсекретарю результат своих двухдневных трудов, буркнула:

— Опаздываю.

Вихрем пронеслась по коридору и через пару минут с облегчением вдыхала угарный газ от трясущегося впереди старенького автобуса. Мое бегство не решало проблемы. Напротив, оно усложнила ситуацию. Но я была до такой степени растеряна, что мои поступки не имели ничего общего со здравым смыслом. У меня была близкая подруга- Лялька, с которой я всегда советовалась. Но с этим, с этим кровным родством я боялась к ней идти. Однако ноги, вернее колеса моей верной машинки «зарули» в Лялькин двор.

Лялька хоть и миллионерша, но предпочитала жить в обычной многоэтажке.

— Как весь народ — любила говорить она, который с упорством муравья тащит свои денежки в мои магазины.

— Будь проще и тебя поймут, — смеялась Лялька. Благодаря ей, я тоже была не нищая. Свалившиеся на меня денежки, она умело пристроила в виде капиталовложений в свои магазины. (Об этом я рассказывала подробно в детективе «Я- дура»). В настоящее время Лялька успешно разводилась со своим очередным мужем, который увеличил количество ее супермаркетов. Лялька подумывала о создании холдинга. За этим занятием я ее и застала. Подруга сидела и пялилась в экран компьютера, где бегали какие-то циферки. Мне, гуманитарию по природе, они были недоступны для понимания. Лялька же на вид эфемерная блондинка, щелкала сложнейшие вычисления в уме, как орехи. Моему приходу подруга обрадовалась.

— Хоть один разумный человек появился на горизонте, — воскликнула она, — пойдем чайку погоняем. Так посплетничать охота! Мой бывший, знаешь, жениться снова задумал. На дочке депутата. Этого Смадиярова. Ну тот, который акции на Каспийских скважинах имеет. К трубе решил присосаться на дармовые денежки позарился, как будто своих мало. Дурак, денежки зарабатывать надо. Вот это настоящий кайф! А я на нем и заработаю. Ему срочно жениться надо. А юридически мы не разведены. Затею судебное разбирательство со сроком примирения месяцев в шесть вот и запоет он у меня соловьем. Пока золотое яичко не снесет, не отпущу.

В Лялькиных способностях я не сомневалась. Ее бывший или настоящий, не знаю как лучше, муж- генерал, начальник ДВД области. Красавец, умница. Ему жена нужна, чтоб дома сидеть, да бешбармаки варить, а Лялька, со своей неукротимой энергией, не только дома не засела. Но еще и вместе с ним стала руководить ДВД. Это сказалось положительно на работе полиции и отрицательно на авторитете мужа-генерала. Муж стал бороться за свой авторитет. Для авторитета эта борьба положительной не оказалась. Работа стала разваливаться, а Лялька, вытащив из мужа деньги на покупку очередного магазина, переехала из семейного особняка жить в свою старую квартиру, где занялась созданием холдинга, наплевав на растущую в области преступность.

— Вот ведь как повезло. Пока все разрешительные документы этот гад, двоеженец, на холдинг не оформит, не видать ему развода.

— Почему двоеженец? — спрашиваю и плюхаясь на стул

— А ты не знаешь?! Так эта дочка депутата беременная. Дурочка малолетняя. Влюбилась она, видите ли. А он жениться не хочет. Говорит, у него уже есть жена, которую он любит. Вот она и забеременела.

— Так он же у тебя развод просит, — недоумеваю я.

— Кто он?

— Муж твой, кто же еще?

— Мой генерал у меня ничего не просит. Хорошо знает цену своим просьбам.

— А кто просит?

— Она просит.

— Ничего не понимаю, кто она-то?

— Тэйка, эта дура сюда приперлась. Стала мне рассказывать о своей неземной любви. О том, как ее мой муж любит, как они замечательно отдыхали на море и прочую чушь. Думала, наверное, что я заревную. скандал устрою и из оскорбленной гордости на развод подам. Смешно! Статус жены генерала я дорого продам. Это вам ни бантики- рюшечки!

— Так это она тебе разрешения на холдинг будет делать? — недоумеваю я

— С ума сошла! У этого наивного, тепличного существа ума на это не хватит.

— Она не может, он не хочет. Лялька, объясни по- человечески

— Что там объяснять. Дело уже пошло. Папочка-депутат звонил сегодня. Просит аудиенции. Я сослалась на занятость и отложила встречу на завтра.

Тут Лялькин взгляд упал на мое кольцо.

— Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть.

Снять кольцо я не могла, протянула подруге руку. Некоторое время Лялька внимательно рассматривала его. В драгоценностях подруга разбиралась лучше многих экспертов.

— Где взяла? Такого металла я еще не встречала. Это не платила, что-то новое. Слушай здесь махонькие буковки, значок такой «зет» двойной. Одна буковка чуть выше. другая чуть ниже. Где-то я такой видела. Стилизованный какой-то. Но где? Сколько стоит? Сама купила, подарили? Кто?

Слова Богу. Подруга перешла на цену. Забыла о знаках на кольце. И как я их не увидела. Впрочем, я и не разглядывала. Из маминого письма было ясно, что это колечко имеет отношение к нацистам. Вернее к одному из них, который создал СС. И двойное зет это — фирменный знак СС.

Зная феноменальную Лялькину память, я понимала, что подруга скоро догадается, где видела эти буковки. Как я ей объясню?! Никак! И прощай дружба! Кто захочет дружить с правнучкой палача!?

СКсП ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Я не стала ждать, пока Лялька начнет расспросы, чего это я такая мрачная и заплаканная и бухнула все сразу. И про мамино письмо, и про кольцо. и про прадедушку и даже про братца двоюродного, объявившегося неизвестно откуда и неизвестно зачем.

— Вот так. подруженька, — горестно вздохнула я, -пойму, если ты меня сейчас выставишь за дверь.

Лялька, как будто не услышала моих последних слов, она задумалась о чем-то своем. Встала, побегала по комнате. У нас с ней была одна привычка на двоих — обдумывая великие мысли бегать по комнатам и размахивать руками. Выросли-то вместе в одной деревне, на одной улице, в одной школе и даже за одной партой.

— А я-то думала, почему тетя Нина так отличалась от всех наших деревенских баб. А оно вот-что!, — и подруга уставилась на меня.- не обижайся, но ты на нее не похожа. Тетя Нина — это же красота сказочная, грация невиданная, ум необъятный. А ты заморыш какой-то рядом с ней. Ты на отца похожа. Черно-бурая какая-то. Такого цвета-то и в природе нет. Короче одно слово — Спиридоновна. Я никогда не могла понять, почему тетя Нина вышла замуж за твоего отца. Она могла сделать такую партию! Настоящая герцогиня! Жаль, что ты не еврейка. Тоже герцогиней бы стала. Хотя какая из тебя герцогиня! От матери переняла только умение непонятно в кого влюбляться. За моего мужа- генерала замуж не пошла. Мне его подсунула. Подружка, выручай, не хочу замуж за генерала. Хочу замуж за беглого каторжанина!

Действительно, генерал Никитенко, тогда еще полковник Никитенко, собирался жениться на мне. День свадьбы уже был назначен. Но я не хотела за него замуж, да и не собиралась никогда. Он сам так решил и поставил меня перед фактом, уверенный, что я рада этому до безумия. Но я влюбилась и очень несчастно неизвестно в кого. Вернее известно. Но он был в бегах, беглый преступник. Или как выразилась Лялька- каторжанин. Тогда-то подруга меня и выручила, выйдя замуж за Никитенко, который вскоре стал генералом. (подробно эта история описана в детективе Я-дура)

В подобном духе Лялька высказывалась еще минут десять. Я ошарашено смотрела на нее, мечущуюся по комнате и размахивающую руками. Вдруг подруга остановилась, как вкопанная:

— Где братец? — вполне мирно спросила она.

— Не знаю, — ответила я

— Так, поедем

— Куда? В редакцию я не поеду.

— Еще как поедешь. Но завтра. Сейчас к ювелиру. Братец нас сам найдет. Ему же что-то от тебя нужно. Объявится, никуда не денется.

Похоже, Лялька нашла для себя новую увлекательную игрушку. Она не осознала еще, что речь идет о военном преступнике, и моем кровном с ним родстве. Это же несмываемый позор. Я остановила пыл подруги:

— Лялька, ты. наверное меня неправильно поняла, я правнучка Генриха Гиммлера. Того самого, который создал СС со всеми ужасами.

Тут я осеклась, было стыдно поднять глаза на подругу.

— Да поняла я, все поняла, ты правнучка, а тетя Нина внучка. Ну и что. Дети за отцов не в ответе. А уж внуки и правнуки- тем более. А потом, насколько я знаю, сам Гиммлер никого не расстреливал. Он ни одного человека за всю свою жизнь не убил. И свое наказание, если мне не изменяет память, он получил сполна. Он же отравился в конце войны. Думай лучше о поручении тети Нины. Вот спасешь человечество и грехи прадеда замолишь. Пошли быстрее.

Ювелир встретил нас с распростертыми объятиями. Он любил Ляльку, с которой можно было от души поговорить о драгоценных камнях, металле. мастерстве ювелира и исторической ценности ювелирного изделия. Подруга частенько приносила ему камни, которые ювелир дядя Саша оправлял в металл по эскизам подруги. Получался шедевр, который Лялька продавала по высоченной цене, поднимая тем самым авторитет ювелира и улучшая свое материальное состояние.

— Проходите. Проходите. Деточки. Что на этот раз? Камушки обрамлять будем? Слышал, вы разводитесь, может муж хочет вам подарочек по этому поводу эксклюзивный сделать? — провожая нас по длинному коридору в залу, разговаривал сам с собой дядя Саша. Усадив нас за стол, он посмотрел на Ляльку. Я, как возможный клиент, у него интереса не вызывала.

— Вот посмотрите. Что это за металл? — и подруга сунула дяде Саше мою руку с кольцом. Некоторое время ювелир молча смотрел на кольцо, потом спросил:

— Снять можешь?

— Нет, — ответила подруга. Я тоже отрицательно покачала головой.

— И не снимай, — посоветовал дядя Саша без оптимизма в голосе, а лучше замотай палец тряпочкой и никому не показывай.

Мы уставились на дядю Сашу. Сегодня день сюрпризов. Причем очень неприятных.

— Дядя Саша объясните, — попросила Лялька.

— Вы и сами все знаете, — ответил дядя Саша. Не желая вдаваться в подробности.

— А какой металл скажете? — не теряла надежды подруга.

— Скажу, металл из сказки, волшебный металл, такого люди еще не изобрели. Не умеют его обрабатывать, не умеют его плавить, ничего делать с ним не умеют. Только одному человеку на земле было дано узнать тайну этого металла.

— И кто же это? — в два голоса спросили мы.

— Сами знаете, кто, раз колечко у тебя — дядя Саша посмотрел на меня внимательно и покачал головой — ну надо же! Видно время пришло.

От Ляльки так просто отделаться не возможно. И дядя Саша это знал наверняка. Да он и не сопротивлялся особо.

— Дядя Саша, вы немец, — от вопроса подруги я вздрогнула.

— Нет, деточка, я еврей, — ответил тот, — мой дед был узником Берген- Бельзен. Это концлагерь. Между деревней Бельзен и городом Берген. В провинции Ганновер в Германии. Впрочем, вам это ни о чем не говорит.. 15 апреля 1945 года группа союзников англо-канадского соединения освободила всех узников, в их числе и моего деда.

Дядя Саша замолчал. Мы тоже молчали. Хотя об ужасах войны и разгуле фашизма мы знали только из фильмов и рассказов, было страшно и больно. Какая горькая судьба была уготовлена нашим не таким уж и далеким предкам. И фраза — Лишь бы не было войны, которую частенько повторяли все люди старшего поколения, приобрела для нас иной смысл. Действительно, лишь бы не было войны.

А дядя Саша после паузы продолжал:

— Многие из лагеря тогда уехали в Канаду, Англию. США. Но мой дед не захотел. Он вернулся в Москву. И через три года его, как заговорщика и предателя, осудили на десять лет лагерей. Спасло то, что дед был отличным ювелиром и сделал немало побрякушек женам и тещам высокопоставленных чиновников в СССР. Деда выслали с семьей в Казахстан.. где и родился мой отец, да и я.

Дед часто вспоминал, как их десятка два семей высадили из вагонов в голой степи, посадили на скрипучие телеги и увезли еще дальше в степь к какому-то населенному пункту, который и деревней не назвать. Несколько глинобитных домишек и десятка два юрт. Местное население, казахи, очень приветливо встретили несчастных, Пустили к себе жить, делились едой. Хотя сами жили не богато. Когда все наладилось, той женщине, что приняла роды у моей бабушки, дед такой парурес — ювелирный гарнитур- изготовил, Картьер бы позавидовал.

Однажды незадолго до смерти дед позвал меня, я тогда уже неплохим ювелиром был. И стал рассказывать. Душу перед смертью облегчил.. Видно, чувствовал, что скоро уйдет.

Дядя Саша замолчал.. Мы тоже молчали, не торопили его.

— Про лагерь дедушка не любил рассказывать, — продолжил ювелир, — понятное дело. Не сахар там был. Но оказалось причина в другом.

На второй или третий день, после того как деда привезли в лагерь, на утреннем построении, старший офицер после традиционного — коммунисты, евреи, партизаны шаг вперед, спросил — ювелиры есть. Мой дед вторично вышел из строя. Он один стоял перед нацистами и был уверен — расстреляют. Еврей, ювелир. Офицер что-то сказал по — немецки и деда повели в административное здание. Там его завели в комнату со столом и двумя стульями. Разрешили сесть. Дед ждал смерти и ему было уже все равно, лишь бы быстрее. Каково же было удивление, когда в комнату вошла молодая красивая женщина- фрау. Она положила на стол бархатный футляр, в которых, как правило, хранятся колье. Открыла крышку и на черном атласе заискрились светляки бриллиантов. Знаменитый французский дом. Дед сразу узнал руку мастера. 51 бриллиант, полировка, симметрия, огранка каждого совершенны, замок украшен бриллиантом сердцевидной формы в 2,05 карата, несущий металл платины. Такие изделия штучны. Колье в 70 карат, что лежало на столе перед дедом, стоило около двух миллионов долларов. Но женщине были неведомо ни уникальность изделия, ни его ценность. С помощью переводчика она спросили, может ли дед починить застежку.

Дед кивнул. Переводчик спросил, что для этого надо и сколько времени займет работа. К концу дня дед выполнил заказ. Фрау осталась довольной и деда хорошо покормили. Опухающий от недоедания, дед ел. Просто ел и все. Он был уверен, что после этого его расстреляют. Но его привели в барак, откуда утром снова забрали. Так и повелось: два-три раза в неделю деду давали ювелирные украшения, которые он приводил в порядок, ремонтировал, оценивал. И каждый раз деда кормили. И дед ел. Просто ел. Однажды он попытался спрятать еду для тех в бараках. Его избили. Еду отобрали. Больше дед не делал таких попыток. Он выжил, дожил до победы. А те другие в бараке умерли от голода.

Ювелир замолчал. В комнате повисла тишина. Мы сидели, боясь пошевелиться.

— И чей я внук? — задал риторический вопрос дядя Саша, — труса, предателя, или того хуже. С этим и живу. Не судите и не судимы будете.

Потом обращаясь ко мне:

— Терпения тебе. девочка. Про это кольцо дед тоже рассказывал. Это кольцо знает дорогу к священному Граалю. Оно само выбирает хозяина. Отто Ран рассказывал деду об этом кольце.

Тут оживилась Лялька:

— Священный Грааль — это чаша, из которой выпьешь и вечно молодым будешь, так?

— Не совсем так, — откликнулся на ее вопрос дядя Саша, — возможно, это чаша, а может быть и камень или еще что-то. Кто знает. Легенд много.

— Какая разница, что это, главное молодость на веки!

— Молодость — это хорошо. А вот надо ли на веки? Грааль — бессмертие дарует и невиданную власть.

— Бессмертие и молодость, это же почти одно и тоже, — делает свой вывод Лялька, — Ну Тэичка, ну подруженька, вот это да!

Лялькин оптимизм мне не передался.

— Мама в записке писала, что надо перевести часы, а не Грааль искать, — остужаю я пыл подруги, — и времени у меня всего сто дней. Вернее уже девяносто девять.

— Найдем Грааль, станем бессмертными и мудрыми, что нам какие-то там часы!

Неизвестно сколько бы времени еще подруженька строила радужные планы, если бы не заговорил ювелир:

— По легенде святыню спрятали катары, когда тайно бежали из крепости Монцегюр от преследований римской католической церкви где то в Пиренеях. Но мои, золотые девочки, кто только не искал эти святыни. Увы. Насколько я понял, это кольцо тебе от мамы досталось?

Вопрос был адресован мне.

— Да.

— После смерти мамы? — уточнил ювелир.

— Да, с письмом.

— Можно узнать, что было в письме?

Терять мне было нечего. И я протянула листок в клеточку, исписанный таким родным маминым почерком, дяде Саши. В комнате повисла тишина. Даже Лялька прониклась значимостью момента.

— Задачка со всеми неизвестными, — сделал и без того известный мне вывод ювелир.

— Ран, Скарценни пытались ее решить. Решили или нет, не известно. А в их распоряжении была вся мощь Аненербе.

— Аненербе? -это какая-то организация, которую создали для поисков артефактов нацисты? — спросила Лялька.

— Элита в элите. И все это творение рук твоего прадеда, девочка, — с грустью произнес ювелир.

Ну вот, и без того худо, хоть в омут головой. Мама, мама, и как тебя угораздило родиться в этой семье? Как с этим жить мне? Может переливание крови сделать? А память куда? Предаться очередной раз отчаянию не дала подруга:

— Дядя Саша, а можно сначала Грааль поискать, а потом часы перевести?

Ювелир рассмеялся:

— Поискать можно. От чего-ж, не поискать. Дед мне много чего рассказал. Да и после его смерти я кое-что узнал. И скажу я вам, красавицы, гиблое это дело Святой Грааль искать. Он как это колечко захочет сам объявится. Поэтому начнем с колечка. А там кто знает.

Ювелир взял меня за руку и стал внимательно изучать кольцо. Что он там надеялся увидеть, не знаю. Но он то покрякивал, то замирал в раздумье. А у меня в голове роились мысли. И как ни странно они были весьма оптимистичны. Подруга оказалась верной, не предала, не отвернулась, когда узнала, чья я правнучка. Дядя Саша ювелир, в меру своих сил пытается помочь.

— Спасибо вам, — еле слышно говорю я, — что в беде не бросили.

Две пары глаз уставились на меня.

— Ты чего, — это заговорила подруга, — какая беда? Подумаешь, часы перевести. Раз и делов — то. Правда, дядя Саша?

— Я не про часы, — не поднимая глаз, продолжила я, — я о прадеде, который был фашистским нацистом.

Дядя Саша вздохнул:

— Понимаешь, девочка, история знает немало злодеев самых разных. Немало войн пережило человечество. Галльские войны, Маркоманская война, Гунические войны, Столетняя война, битва при Кресси., завоевания Наполеона, Первая мировая, — всех войн больших и малых и не перечислить. И во всех гибли люди, порой истреблялись целые народы, немало было бед. Война- это беда.. Но Вторая мировая война стоит особняком. Фашизм в Третьем рейхе перерос в нацизм, расизм и антисемитизм. Биологическое превосходство одной нации — Ариев, — над другими. Всех других уничтожить. Или изолировать. Такого хладнокровного. целенаправленного, массового уничтожения людей история не знала. Людьми топили печи. Это страшно. Мне стыдно за деда, который чтобы выжить, делал украшения нацистским фрау. Продавал он тем самым Родину или нет, я не знаю. Не мне его судить. Но если бы не те украшения, то не было бы ни моего отца, ни меня. Дед сохранил нам жизнь, но какой ценой. После войны дед очень много работал. На его похоронах собралось много людей, которым он так или иначе помог. Злодей и предатель он или хороший человек, Не знаю. Не мне судить его. И тебе, девочка, не дано никого судить. Твой прадед за свои грехи рассчитался жизнью.. Ты, девочка, будешь платить по своим счетам.

— А мой прадед был бендеровцем, — это заговорила Лялька. Лучше бы молчала.

— Мой прадед был против советской власти. И его выслали с семьей сюда. Так мы тут и живем. Я помню, когда бабушка с дедушкой ругались, то дед обзывал бабушку- бендеровка. Хотя в сороковом году, когда их сюда выслали бабушке было лет пять. А дедушка был русским, тоже сосланным. Бабушка его пьянью и рванью, голытьбой называла. И чего тогда женились, не пойму. Моя мама была у них единственной дочерью. Она вышла замуж тоже за русского. Поэтому я русская и фамилия у меня русская. Мой прадед не воевал. Когда война началась, его уже выслали. Он здесь у нас работал на оборонном заводе. Так у станка и умер. Инфаркт И кто мой прадед, злодей или нет?

— Да жизнь. Это жизнь, девочки. Давайте жить сегодня. И отвечать за свои поступки Сейчас для нас главное разобраться с часами. Странно, что кольцо появилось именно здесь и сейчас. Никто никогда в этих краях не искал Грааль. Да и аномалий здесь не наблюдалось. Зачем надо переводить часы, тоже не ясно.

СКсП ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Странная у нас подобралась компания. Две молодые девицы. Одна правнучка бендеровца и бизнес-леди по совместительству. Это Лялька вторая правнучка фашистского нациста. И по совместительству журналист областной газеты. Это я. И старик ювелир — еврей дядя Саша. Но еще страннее и нелепее было то, что мы собирались делать. Как в сказке: иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. В сказке хоть было ясно зачем идти куда-то. Чтоб от царя избавиться. И у царя была цель: от Ивана — дурака избавиться. А у нас даже вопрос «зачем?» был без ответа. Задачка со всеми неизвестными. Дядя Саша посмеивался над нами, когда мы с Лялькой выдвигали версии одна нелепее другой. Мы начали с часов, к которым моя мама имела хоть какое-то отношение. Затем перебрали все часовые достопримечательности мира, известные нам и закончили тибетскими часами Долины смерти горы Кайлас.

— Девочки, вы все свалили в кучу. Тибет-это одно, Долина смерти — это другое. Одна из долин в Тибете, гора Кайлас- это вообще отдельный разговор и часов там никаких нет.

Вопрос остался открытым.

Споров по переводу часов у нас с Лялькой не было. Да и предположений по этому поводу не рождалось. Перевести часы? Как можно перевести часы? Даже первоклассник знает — надо стрелочки покрутить. А вариантов не так уж и много. Главное найти часы.

— А зачем нам часы искать? Давайте лучше Грааль найдем, все человечество из него напоим и будет вся планета молодой, — подруга при всяком удобном и не удобном случае гнула свою линию. -Ну зачем нам искать часы? Что случиться, если мы их не найдем и не переведем? Всемирный потоп точно не повториться.

Самым сложным был именно этот вопрос. Что случится? Как должны выглядеть часы, мы себе представляли, как их переводить знали. А вот зачем и что будет, если этого не сделаем, полная тьма.

Ну и как в этом разбираться. И тут я вспомнила о братце, от которого сбежала.

— Гришка наверняка знает! — ору я.

— Какой Гришка? — подруга и ювелир уставились на меня.

— Мой двоюродный братец Генрих, — и я рассказала подробности свидания в кабинете у шефа. Особенно красочно и подробно рассказ получился о шефе, который мягким ковриком расстилался перед Гришкой.

— А почему Гришка, если он Генрих?, — спросила подруга.

— А потому, что дурак и подлец.

— И как ты это определила за десять минут общения?

— Интуиция подсказала.

— Ну, если интуиция, — то конечно Гришка.

— Это случайно не герцоги Гельвы, старинные немецкие аристократы с родовым гнездом замка Дановер. Какой там рыцарский зал! Сам король подарил этот замок своей жене Марии. И хотя Карл Великий упразднил герцогские титулы еще в 800 году нашей эры, они живы и сегодня.

— Так ты герцогиня? — Ляльку трудно было удивить. Но тут она своего удивления не скрывала, — и ты молчала?!

— Да никакая я не герцогиня! С чего вы дядя Саша взяли, что Гришка, то есть Генрих герцог?

— Так дед рассказывал, что это колечко объявилось в герцогском роду Гельвы. Это младшая королевская линия баварского двора. Легенда гласит, что кольцо выберет одного из младенцев этого рода. И придет время, когда этот младенец спасет мир…

Ювелир замолчал. И уставился на меня. Неугомонная Лялька замолчала на полуслове и тоже уставилась на меня.

— Вы чего, — я попятилась к двери. Неоткуда появилось огромное желание сбежать куда подальше. Желанию не было дано осуществиться.

— Моя подруга младенец, который спасет мир, — Лялька закружила меня по комнате, — Мы станем знаменитые и заработаем кучу денег! Потом я выйду замуж за Гришку, тьфу ты, Генриха Гельвы и стану герцогиней. Буду жить в родовом замке.

— Ага, — остужаю я ее пыл, — если шею не свернем, спасая мир. И будет нам слава посмертно. Памятную плиту из чистого золота благодарное человечество установит на наших могилках. Или прах наш, в знак большого признания, над землей из космоса развеют. Лучше второе. А то ведь есть и не благодарные потомки, ну те, что наш памятник по кусочкам с могилок растащат. А что ты хочешь?! Вон сколько могил фараонов разграбили! А мы чем хуже их?!

— С такой подругой и врагов не надо, — Лялька разжала объятия.

— Девочки, смотрите, что я нашел, — старик –ювелир, пока мы вальсировали, рылся в какой-то книге и теперь спешил с ней к нам. Книга было очень старой, потрепанной, но в добротном кожаном переплете с золотым тиснением. Имя автора можно было читать и на расстоянии — Отто Ран «Двор Люцефера».

Ювелир подошел к столу, увлекая нас за собой, раскрыл книгу и стал рвать обложку. Мы, молча, наблюдали за ним, в моей голове роились мысли — а не сошел ли с ума старик? Оторвав кусок сантиметра в три, дядя Саша стал расслаивать обложку. Из образовавшейся дыры минуты через две вынул бумажные листы, исписанные мелким почерком.

— Что это, — хором спросили мы, изумленные находкой старика.

— А это результат вашего вальсирования по комнате, — рассмеялся довольный дядя Саша.

— Как это? Мы покружились по комнате и появились эти непонятные листочки — глаза у подруги стали огромными, а взгляд детски-наивным.

— Именно так, девочки мои хорошие. Сколько раз я читал и перечитывал эту книгу! У меня ведь ее купить хотели, цену очень хорошую давали. Но что-то удерживало, тянуло к ней. Эта та книга, которую дед перед смертью мне передал. А ему в концлагере, уже перед самым его освобождением, дал один немецкий офицер, назвавшийся другом Отто Ран. Он попросил деда сохранить эту книгу и напомнил, что Отто Ран по материнской линии был евреем. Тем самым повязав деда клятвой крови. Да, жизнь.

Нацисты уничтожали евреев. А Отто до оберштурмфюрера СС дослужился. сотрудником Аненербе был. немецкий писатель с особой миссией. А в трудную минуту к своим корням вернулся. Друга- немца штурмбанфюрера СС попросил спрятать у евреев его книгу. Дед умер так и не понял, чем ценен этот экземпляр книги. В свое время ее издали не малым тиражом. Потом были переиздания. Но слово свое сдержал и завещал мне беречь книгу. И вот она разгадка, девоньки вы мои золотые.

Ювелир тряс листочками. а лицо его светилось от счастья.

— А что в них, — умерила восторженный пыл дяди Саши Лялька.

— А в них подтверждение русского следа Грааля!

— Ура, — это завопила Лялька, — мы ищем Грааль!

— Дядя Саша, неужели ваш дед и вы раньше не видели, что под тесненной обложкой что-то есть? — меня смущала находка. Что-то здесь было не так. Хотя с того момента, как я затеяла уборку в маминых вещах, все шло не так.

— Девочки, я же вам главное не сказал, — ювелир прямо светился от счастья. Мы недоуменно уставились на него.

— Я много, много раз рассматривал книгу даже под лупой. И ничего в ней необычного не было. Не было в ней никаких листков. Когда вы закружили по комнате, я отошел к шкафу. чтобы ненароком не сшибли меня. И тут увидел, что книга засветилась, как будто внутри нее зажегся зеленый фонарик. Свечение усиливалось, когда вы приближались к шкафу и уменьшалось, когда удалялись от него.

У меня снова возникло чувство, что дядя Саша тронулся умом. Как книга, пусть самая древняя, может издавать свет в зависимости от того, на каком расстоянии от нее кружатся две девицы. Пусть даже такие красивые и умные, как мы с Лялькой. Дурдом, какой-то. Но подруга была, видимо, иного мнения. Она схватила меня за руку и потащила к книге. Покоившейся на круглом столе в центре комнаты. По мере нашего приближения книга стала светиться. А когда моя рука коснулась ее, засияла изумрудным цветом.

— Может там батарейка какая-то есть, — пролепетала я.

— Ага, и кнопочку ты рукой нажала на обложечке, — съехидничала подруга.

Я убрала руку, свечение уменьшилось. Я отошла в угол комнаты. Свет исчез.

— Тэйка, батарейка это ты! — сделала вывод Лялька.. — тебе можно в цирке выступать, станешь знаменитой и богатой.

— Дурдом, — только и смогла ответить я.

А дядя Саша, забыв о нас, ковырялся в пожелтевших бумажках.

— Сейчас, сейчас, где-то здесь я это видел, — бормотал он под нос.

— Что ищем, дядя Саша, — смотреть и молча ждать Лялька не могла. Это не в ее характере. Она схватила в охапку отложенные ювелиром листы и притащила мне, сунув в руки. Из стопки полился изумрудный свет.

— Что это, — уставилась я на подругу.

— А это колечко с нами разговаривает, — подал голос ювелир, оно нам путь указывает. С этими словами дядя Саша забрал у меня бумаги, которые в его руках снова стали пожелтевшей, ничем не примечательной стопкой.

— Все девоньки, по домам и спать. А я думать буду, — ювелир весьма бесцеремонно выставил нас за дверь.

Правда, мы особо и не сопротивлялись. День длинный. сложный, запутанный. А к ночи стал еще непонятнее. Хотя. как сказала Лялька потягиваясь в теплой постели, кстати, моей. (мне пришлось лечь на диван) зевая, изумрудный свет озарил горизонт надеждой.

Я долго еще не могла уснуть. А зря. Пока была возможность, надо было спать. А не мучить себя бесполезными раздумьями и сомнениями. Сон пришел ко мне лишь под утро. Снилась мама, молодая красивая. Она бежала босая по зеленому лугу навстречу восходящему солнцу и весело смеялась. А папа стоял в сторонке и любовался мамой. Меня в этом сне не было.

Разбудила меня Лялька.

— Вставай, засоня. Там кто-то в двери трезвонит.

— Сама открой, — укутываюсь с головой в плед.

— Не могу.- подруга скинула плед на пол.

— Почему? — шарю рукой по матрасу в поисках под чем бы спрятаться от назойливой подруги.

— Не причесанная, не накрашенная, как же открою, — вслед за пледом Лялька пытается скинуть с дивана и меня.

— Когда тебя это останавливало, — ворчу. цепляясь за матрас.

От двери трелью несся веселый звон. Кто-то там очень настойчиво рвался ко мне в гости. С таким же усердием здесь в квартире этому неизвестному помогала Лялька, которой все же удалось стащить меня с дивана вместе со всеми постельными принадлежностями..

— Черти — что, вырвалось у меня, как только взгляд сфокусировался на стенных часах, — Кого в шесть утра носит по гостям?

Решительно шагаю к двери, и распахиваю их настежь, в порыве выплеснуть гнев на незваного гостя. Но дальше первого предложения, весьма коротенького « какого черта», дело не пошло. На пороге стоял Двоюродный, сияющий, как пасхальное яйцо. Не ожидая приглашения, братец шагнул в прихожую и мы отразились в зеркале. Холеный, одетый с иголочки, поигрывающий развитой мускулатурой красавец блондин и заспанная, с синими кругами под глазами. бледная растрепанная тощая брюнетка в какой-то хламиде, которую Лялька прозвала рубище Добби. Потому как эта хламида очень напоминала ту, что носил эльф Добби из Гарри Потера и цветом и формой, а главное расположением на ней дырявых поверхностей. Я одинаково сильно была привязана и к эльфу и к хламиде.

— Привет сестренка, — и кривая усмешка — я тебе завтрак доставил. Правда, не думал, что в постель. В нашем роду принято вставать рано и бегать по утрам. А к шести бодренько за стол.

Вроде, ничего обидного не сказал. Все слова правильные и даже что-то съедобной принес, позаботился. А почему-то неудержимо хотелось вцепиться ему в лощеную физиономию и выставить за дверь. Я так наверное, и сделала бы. Но тут нарисовалась подруга во всей красе. И когда только успела причесаться, реснички подмазать.

— К нам гости, — под стать Двоюродному пропела Лялька,

— Тэя, чего держишь молодого человека на пороге? Так вы еще и с завтраком. Прошу, прошу сюда в гостиную.

Не убирая кривой усмешки с губ, братец осторожно обошел меня и устремился за подругой в глубь моей квартирки, где гостиной и не пахло. Лялька заманила Двоюродного на кухню. Так ему и надо, надменному герцогскому выскочке. Ухмыльнувшись своему помятому отражению в зеркале, я пошла досыпать, уверенная, что подруга на раз справиться с братцем.

СКсП ГЛАВА ПЯТАЯ

Проснулась я от тишины. В квартире было очень тихо и почему-то темно. Нашарив рукой сотку, я взглянула на время. Двенадцать часов. Дня или ночи. Но даже если и ночи, то так темно просто не может быть. Я едва различала силуэты привычных вещей, которых было у меня не так уж и много. Люблю свободные пространства. Кроме дивана в комнате находился махонький журнальный столик, табуреточки — две и телевизор на стене, еще торшер в углу. Фонариком сотки я осветила пространство. Комната, как комната. Но почему так темно? Если ночь, то почему в глаза не бьет уличный фонарь?

— Черте что, — произношу ставшее в последнее время любимым выражением эмоций фразу. И тут понимаю, что темнота результат чьих-то умелых рук, которые плотно зашторили окна в моей квартирке. Год назад Лялька, движимая сделать мне необычный подарок, учудила. И когда я была в трехдневной командировке, установила в моей квартирке навороченные пластиковые окна, к которым прилагались такие же навороченные жалюзи. Если закрыть окна и опустить жалюзи можно оказаться в полной темноте и тишине. Я не люблю такое состояние окружающей среды, поэтому Лялькиным подарком никогда не пользовалась. В моей квартирке на пятом этаже всегда какое-нибудь окно или форточка открыты. Ну а жалюзи стали мне просто декором. Распахнув настежь окно в спальне, я потопала умываться. Из зеркала на меня глянуло бледное, почти бесцветное лицо с заспанными глазами формы «японочка». Волосы органично дополняли картину под названием «Лахудра». Почему-то вспомнился холеный братец с отутюженными манерами. Вот бы он меня сейчас увидел!

И тут я окончательно проснулась. Они же, Лялька и Генрих были здесь. Куда же они подевались? Хотя торчать пять часов на кухне, в ожидании когда проснется хозяйка, глупо. А вдруг Генрих Ляльку в какую-нибудь авантюру втянул? Интуитивно я не доверила братцу, ждала от него только гадости. Мысль о том, что подруга взрослая женщина к тому же бизнес-вумен, которую за глаза называют хищницей и акулой, в голову не пришла. Плюнув на умывание, я бросилась к телефону. Длинные гудки радовали меня несколько секунд. сменившись на безликое –«абонент не отвечает. Позвоните позже». Номер телефона братца мне был не известен. И что прикажете делать? Куда бежать? Кого спасать? Спасать понятно кого — Ляльку. Но куда бежать?

— Дурдом — еще одно ставшее у меня популярным выражение.

И тут затрезвонил домашний телефон. С самыми дурными предчувствиями, я схватила трубку и не успела вымолвить ни слова.

— Хватит дрыхнуть. Давай к ювелиру, — приказы отдавала подруга. На умирающий или попавший в беду голос не походил. Я хотела возмутиться, но Лялька уже бросила трубку. Кое как приведя себя в божеский вид, минут через двадцать, я маялась у двери ювелира. Почему-то двери мне не спешили открывать. Тарабанить к пожилому человеку не позволяло воспитание. Я жала кнопку звонка. С той стороны двери было тихо. И что делать? Полицию вызывать? А если дома просто нет никого? И тут затрезвонил мобильник.

— Ты где? — голос у подруги был недовольный, — все не можешь проснуться?!

— Тут я под дверью стою, — успеваю вставить словечко.

— Под какой дверью- в голосе недоумение

— Под железной, — двери ювелира, как и положено, были железные, вернее бронированные.

— Под какой железной?! Мы же тебя ждем!

— Под бронированной, впустите вы меня или нет?! — моему терпению пришел конец.

— Так ты пришла? — нелепый диалог требовал продолжения.

— Нет, я приехала, — съехидничала я.

— Куда?

— Сюда.

— Куда сюда? — в голосе подруги было искреннее недоумение. Действительно иногда на Ляльку. как она сама это определяла, находило. Видимо «нашло» и сейчас.

— К ювелиру, — решила изъясняться лаконично я.

— К какому ювелиру?

Все это конец. Я бахнула со всей силы ногой по бронированной громадине.

— Ой, подожди, там кто-то стучится, — видно на подругу «нашло» серьезно.

— Так это ты? — изумилась Лялька, открыв дверь.

Хотелось съехидничать. Но я решила воздержаться.

— Пошли, пошли, нас ждут, — торопила она.

— Кто «ждут»? Их много? Сколько? — опешила я. Лялькино «нашло». видимо, заразно. Я это и раньше замечала. Стоило подруге начать «тормозить», как тут же все окружающие становились «тормозами».

— Он один, — остановилась посреди длинного коридора Лялька, — А сколько надо?

— Один это кто?

— Один — это ювелир.

— Ты сказала «нас ждут». «Нас ждут» — это много человек ждут. или хотя бы двое ждут.

— Так ты об этом? — что-то Ляльку осенило. И это «что-то» могло мне не понравиться.

— Твоего братца я выпроводила из квартиры после десятиминутной беседы, сославшись на твою занятость.

Получается, когда я мирно посапывала в постельке, что достоверно было известно Генриху, подруга сумела его убедить в моей занятости. Ловко у нее получается мужикам голову морочить.

— И до каких пор я буду занята? — зная неукротимый темперамент и безграничную фантазию Ляльки, с опаской поинтересовалась я.

— С Граалем все решим, а там и для братца время найдется.

Я схватилась за голову. Подруга танком. не замечая препятствия, шла к своей цели: вечной молодости и вечной жизни. И как выяснилось позже, к новому бизнесу с несметной прибылью.

— Нам надо просто часы перевести и все, — делаю я очередную бесперспективную попытку остановить ее, — Грааль пусть ищут другие. Вон их уже сколько было. Может и нашли уже. Где-нибудь в частной коллекции мирно себе стоит.

— Много ты знаешь! Ищут, да не там. Нам поручено найти и мы найдем, сейчас сама в этом убедишься- и подруга впихнула меня в комнату, где сидел ювелир.

Тот на шум поднял голову. Я никогда не думала, что человек за одну ночь может так измениться. Еще вчера это был дряхлый старик, руки у которого подрагивали, глаза слезились. Ходил он сгорбившись и шаркая. А сегодня из глубокого кресла легко поднялся просто пожилой человек, возраст которого выдавали только седые волосы. Даже морщин на лице стало меньше.

Стариком назвать такого язык не повернется.

— Садитесь сюда. Вот к свету ближе. Смотрите, — и он сунул мне в руки вчерашние пожелтевшие листы, из которых снова полился зеленый свет.

— Вы уже поняли, как кольцо с нами разговаривает, — не то спросил, не то утвердил дядя Саша.

Мы закивали головами, не отрывая глаз от чарующего зеленого сияния.

Ювелир. проследив за нашими взглядами, отобрал у меня листы. Они снова стали серыми и потрепанными.

— Здесь по — немецки, — продолжил ювелир, я перевел. Это просто гениально. Девочки мы найдем с вами святой Грааль и искупим вину наших предков перед человечеством.

Не иначе, как коллективное помешательство или вирус вредоносный! Какой Грааль!? Нам часы перевести надо и дело с концом. О чем я и заявила весьма решительно.

— Да, да. конечно, — не стал спорить дядя Саша. — но ты послушай.

И он стал читать, листок за листком ложились на потертую скатерсть. А мы слушали как зачарованные.

— Давным давно Мефистофиль ослушался Бога и был изгнан с небес. Долго –долго он бродил по Вселенной пока взор его не упал на Землю. И когда он наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть обитателей Земли, самый большой камень из его короны упал на Землю Это был изумруд невиданной чистоты и красы. Когда на небе засияла Вефлимеевская звезда, извещавшая миру о рождении Спасителя, изумруд нашел великий мастер –ювелир, который сделал из него чашу. Когда чаша была готова, послышался голос с небес — спасибо тебе мастер. Ты зло превратил в добро.

И чаша исчезла на глазах ювелира. С тех пор ее никто не видел. Долго в ту ночь Мастер –ювелир не мог заснуть. А когда. в конец измучившись, уснул, ему приснился сон, который он помнил в подробностях до самой смерти. А на смертном ложе поведал о нем проповеднику — катару Лангедоку, связанному с братьями Тийома и Белистата. Сам мастер был из катар, богомол, верующий християнин. Лангедока католики сожгли на костре. Но при осаде католиками крепости Могсегюр в марте 1244 года, группа катар сумела спастить и спасла реликвии. Святого Грааля среди них не было. Была запись-пересказ Лангедока сна мастера-ювелира., который, кстати, прожил около 500 лет. Мог бы жить еще дольше. Но когда умер его последний пра-пра-пра-пра и так далее правнук, мастер принял осознаное решение и призвал смерть.

— А вам известно, девоньки мои хорошие, что за религия у катар?, — вопрос прозвучал неожиданно. Я где-то, что-то слышала, но толком не могла вспомнить.

— Катары, еритическая секта в западной Европе в Х1-Х11 веках нашей эры, — начала Лялька и понеслась. Память у нее была еще та! Фотографическая! Все что подруга читала хоть раз, могла вспомнить, как будто читает лежащую перед ней книгу. На просто услышанное эти способности не распространялись. Такая вот удивительная выборочная память. Лялька даже к психологам и психиатрам обращалась, но ни те ни эти никаких отклонений в развитии ее головного мозга и сдвигов в психике не нашли. Лялька вспоминала о прочитанном, только тогда, когда ей это было нужно и интересно. В этот раз. видимо, было очень нужно и интересно. Лялька шпарила как по- писанному.

— Исповедовали они неоманихейскую дуалистическую концепцию о двух равных принципах мира. О добром и злом. Материальный мир считали злом. Лангедок, Арагон, север Италии, некоторые земли Германии и Франции- жители этих стран были катарами. Рим объявил им войну. Первый крестовый поход. инквизиция в 1232 году. Фактически катары были истреблены успешным штурмом крепости Монсегюр, — подруга могла говорить еще долго. Но ее прервал ювелир.

— Вот именно. Материальный мир они считали абсолютным злом. Поэтому-то и найти Святой Грааль мог только человек не от мира сего.

— Конечно, все эти изыскания- это интересно. Но мы не историческими исследованиями занимаемся. Мне бы часики перевести, да заняться своей жизнью в материальном мире, -напомнила я собравшимся о главной цели нашего сборища. Им-то хорошо! Дядя Саша копается в истории, Лялька мечтает о великих делах и богатстве. А я? Если часики не переведу, то даже не известно, что со мной станет. Дело-то не шуточное. Вон как колечко сияеет зелененьким светом. А вдруг красеньким загориться?! Дескать, твое время истекло, прошу к смертному одру. Хорошо, если сразу помру. А если пытки, или кострище?! Жуть какая!

О чем я и поведала уважаемому собранию.

— Так о том и речь, — с энтузиазмом воскликнул дядя Саша, — твоя душа чистая. Ты- избранная. Тебя найдет Грааль!

Господи, коллективное помешательство! Прямо эпидемия какая-то!

— Хорошо- смирилась я с неизбежным, -пусть Грааль меня ищет. Когда найдет. тогда о нем и будем рассуждать. А пока давайте подумаем, как часики перевести. И зачем их вообще надо переводить.

— Так об этом-то и речь! — неожиданно легко со мной согласился дядя Саша.

И продолжил- Дай –ка мне мамино письмо.

Я передала ювелиру мамино послание.

— Вот читай, что здесь написано?

— Перевести часы, — не понимая, чего хочет ювелир, покорно читаю я.

— Нет. ты читай, как написано, — упрямился он

— Так и написано: перевести часы, — недоумеваю я. Неужто дядя Саша за ночь не только помолодел, но и разума лишился от радости новых открытий.

— Здесь не «с», а «з». Перевезти часы, — указывает ювелир.

— Со всеми бывает. Все мы ошибки делаем. Волновалась мама и описка получилась.

— Нет не описка! -с восторгом и весьма торжественно объявляет ювелир-

По немецки перевести часы звучит как «ургиверзетзеп» а перевезти это «транзпортезен». Здесь ошибиться невозможно. Смотри, видишь?!

И ювелир ткнул сухощавым пальцем в пожелтевшую страничку, на которой, дейстивтельно, были слово «транзпортезен».

— Часы надо перевозить! Девочки вы мои дорогие.! Часы надо перевозить, вы понимаете?!

Понимать-то мы понимали. Но вот что понимали? До открытия дяди Саши было более менее ясно, что делать: найти нужные часы и покрутить стрелки. Мы даже знали, как найти эти часы- как колечко засияеет зеленым светом, так и вот они заветные часики. А теперь что? Часики-то мы может быть и найдем. Но куда их везти? Земной шар огромный, свечением колечка все дороги не проверить. Жизни не хватит. Я уже молчу о непролазных лесах Амазонки и Сибирской тайге.

Только я собралась все это озвучить, как затрезвонил мобильник.

— Алло, — обреченно произнесла я, по трели звонка уже зная кто на связи.

— Таисия Спиридоновна, — голосок Ахмурины сочился сладким ядом. Секретарша шефа не спешила сообщить очередную гадость, — вы не сильно заняты? Я вас не отвлекаю от важных дел?

— Да говори уж! — рявкаю я в ответ

— Шеф интересуется, почему вас не было на утренней планерке и гневается от вашего отсутствия

Завернуть фразу так, что сразу и не поймешь это Ахмурина умеет ловко.

— Гневается от чего? Я какой-то материал в номер во время не сдала? Или вы забыли, что журналиста ноги кормят?! — рявкаю в ответ — Я на задании. Не отвлекай!

Но секретарша шефа в боях с журналистами никогда еще не сдавала позиций. Она грудью, в прямом и переносном смысле этого слова, готова была защищать любимого шефа.

— Статеек ваших хоть завались. А задание, главное задание вас в редакции ждет.

Ну все. Не отстанет. Велик соблазн отключиться, но ведь эта дамочка не угомониться. Будет трезвонить до посинения. Из-под земли достанет. Из двух зол выбираю меньшее:

— Мариночка, чего шеф хочет-то от меня. Неужто соскучился.

— Да он вас писак век бы не видел и даже не вспомнил. Тут гость вчерашний тебя дожидается. Шеф не знает куда его усадить и чем занять. Еще какая-то старушка за внука пришла хлопотать. И требует журналиста Серафимову и никого иного. Только ей доверяет. Дуй в редакцию. Хочешь машину за тобой пришлю?

От машины я отказалась. У меня своя имеется. Чем вызвала у Ахмурины вздох облегчения.

— Мне надо в редакцию, — с грустью сообщаю компании, которой, кажется, уже не до меня.

— У меня пожарные собираются в «Улитке» учения проводить. Персонал в панике. Побегу отбиваться.

Дядя Саша только рукой махнул:

— Бегите. девоньки, бегите. А я еще почитаю. Может чего полезного найду.

СКсП ГЛАВА ШЕСТАЯ

На пороге редакции я столкнулась с Сериком Искандеровым, моим коллегой.

— Спешишь нагоняй получить? — беззлобно спросил он

— Что серьезный нагоняй ждет?

— Не то слово. Всю планерку только о твоей недисциплинированности шеф и разглагольствовал. Даже примеры из своей комсомольской юности приводил. Очень сожалел, что тебя из комсомола нельзя исключить.

— Да. Это высшая степень гнева. Побегу каяться. Повинную голову даже шеф не сечет.

— Ну, ну беги. Если без головы тебя встречу, не удивлюсь.

А вот я была удивлена. Даже не удивлена, а просто ошарашена. И было отчего.

Шеф не только не стал на меня орать (к чему мы уже давно привыкли), он встретил меня улыбкой и весьма дружеским:

— А вот и наша Тэечка.

Все стало понятным, когда в дальнем углу на диване я увидела братца. Тот вальяжно развалившись, лениво перелистывал какой-то глянцевый журнал.

При моем появлении, братец не спеша покинул диван и расплылся в улыбке:

— Тебе очень повезло с начальством, сестренка.

Кивок в сторону шефа, который тут же подобрал живот, изо всех сил стараясь быть достойным обществом для герцога.

— Я своих служащих тут же бы уволил и за меньшее -продолжил наслаждаться властью Генрих.

Я, конечно, могла ответить ему так, что мало бы не показалось.

Но стены кабинета шефа привыкли к нашему молчанию. Я решила не нарушать годами сложившейся традиции. Поэтому весьма мирно обращаюсь к шефу.

— Срочное задание? Материал в номер?

Тот завертел головой, отыскивая кого это я спрашиваю. Замер на мгновение и изрек на одном дыхании:

— У тебя отпуск, оплачиваемый Сколько хочешь. Занимайся семьей.

— А как же бабушка с внуком? — ошалела я

— Я сам ее приму. Иди, иди. Не доводи до греха.

И уже ласково обращаясь к братцу:- Рад, очень рад был познакомиться. К вашим услугам в любое время.

Генрих довольно ухмыльнулся. Но протянутой руки шефу не пожал. Чертов немец! Мне, почему-то, стало обидно за шефа. И чего это он перед пацаном распинается!

Всё стало ясным, когда, закрывая за нами дверь приемной, Ахмурина мне шепнула:

— А твой братец богач. И щедрый. Редакции годовой запас бумаги подарил.

Можно за многое ругать нашего редактора, можно найти у него массу недостатков, но бесспорным достоинством шефа, которое признает не только наш разношерстный коллектив, но и вся область — интересы газеты он ставит превыше всего. За подарок в виде годового запаса газетной бумаги, шеф и в струнку вытянется и кланяться до земли будет. Ради же собственной выгоды, он пальцем не пошевелит.

— И куда мы сестренка, направились? — вопрос братца некстати оторвал меня от перечисления достоинств шефа. Я это делала впервые, в смысле осознанно искала положительные качества в редакторе. Хотелось бы довести дело до конца. Кто знает, к какому бы выводу я пришла. Впрочем,. к какому бы не пришла, шеф несравненно лучше и чище меня. Его отец пал смертью храбрых в боях под Сталинградом, мать одна растила сына, дала ему образование, сын выбился в люди. Приносит пользу обществу. А я? Лучше не вспоминать. Еще братец этот! И откуда он взялся?! Впрочем, откуда взялся понятно. А вот зачем, неясно. Не для того же он приехал, чтобы благотворительностью заниматься. Хотя может именно с этой целью и прибыл. Сейчас это очень модно и престижно.

— Ты прибыл заняться благотворительностью?

— С чего ты решила, — ошалел братец. Даже остановился.

— Так бумагу оплатил редакции…

— Это ради любимой сестренки, — ехидно ухмыльнулся Генрих, — не надоело за гроши горбатится? Хочешь, деньжат подкину? Сколько тебе надо?

Мы уже вышли из здания редакции и вышагивали по тротуару.

— Нисколько. У меня своих достаточно.

— Достаточно для чего? В кафе перекусить? Или может быть в Париж слетать?

— Ну почему он меня так раздражает? Родственник же! Сын маминой родной сестры. Мне же ничего не стоит рассказать ему, что часть Лялькиных супермаркетов принадлежит мне, как инвестору. Я вложила в Лялькин бизнес деньги, которые получила фактически случайно. (Об этом подробно описано в книге Я — дура). Мой ежемесячный пассивный доход очень большой. Хватит не только в Париж слетать, но и в Куполе — лучшем ресторане на Елисейских полях, ежедневно ужинать. А работаю я, потому что люблю свою работу.

И делаю ее с удовольствием. Но говорить об этом братцу не хотелось.

— Ты чего, господин миллионер, ко мне, нищенке, прицепился?

— Так помочь хочу.

— А я просила о помощи?

Братец ухмыльнулся:

— Так в семье не принято просить. Надо просто помогать.

И только тут я обратила внимание, что он не просто хорошо говорит на русском языке. Он разговаривает на нем свободно, как будто рос в русскоязычном окружении. Иностранный акцент в его речи просто отсутствует.

Это было очень подозрительно. Хотя, может быть, я просто придираюсь. Ну не нравится мне братец. И все тут. Помогать он приехал! А где он и семья были, когда погиб папа и мама от горя почернела?! Я тогда училась в 10 классе. Папа разбился за неделю до моего выпускного вечера. Мои одноклассники гуляли в ресторане. А мы с мамой слезы лили на кладбище. И кто нам тогда помог? Никто! Папин сводный брат да мачеха тенями бродили возле нас, боясь громкое слово сказать. К жизни нас тогда вернула Лялька. Выпускной бал она, конечно, не пропустила. Но традиционно встретив рассвет, она притащила весь мой класс к нам домой. Двадцать подростков шумной толпой ввалились в наш мрачный дом. Они старались громко не разговаривать, не шуметь, зная, что из этого дома только вчера вынесли гроб и горе притаилось в каждом уголке. Но это у них плохо получалось. Жизнь для них только начиналась, настоящая, взрослая, полная надежд и уверенности, что нет в мире такой вершины, которую они бы не смогли покорить. Накрывая им стол, мама делала все автоматически, украдкой утирая слезы. Никто есть не хотел. Зачем Лялька затащила их к нам, было не понятно. Разместившись кое-как по всей комнате, мои одноклассники, притихли. И когда мама позвала их к столу, они уже спали, посапывая от удовольствия. Сказалось волнение и бессонная бурная ночь. Так мы и просидели не известно сколько. Мама размазывающая слезы по щекам, прижавшиеся к ней с двух сторон две девчонки-подростки: я и Лялька, рыдающие в захлеб. И посапывающие во сне мои, уже бывшие, одноклассники.

Ближе к обеду в надежде получить «сто грамм для опохмелки за упокой души усопшего» к нам заглянул дядя Миша, местный пьяница. Увиденное сказалось на нем странным образом. Он выскочил из комнаты и понесся по деревне с криком:

— Угорели, все угорели! Горе-то какое! Горе-то какое!

Позже, когда толпа людей, собравшихся вокруг нашего дома, поредела и мои одноклассники разбуженные. растолканные и «забранные» своими родителями, покинули наш гостеприимный дом, дядя Миша так и не смог внятно объяснить, с чего он взял, что все угорели.

Объяснить самим себе. почему поверили дяди Мише, что «все угорели» в июне месяце, когда печей не топят и угореть не от чего, жители нашей деревни, ворвавшиеся огромной толпой в наш дом, тоже не могли.

Но обсуждение этого непонятного феномена, состоящего в основном из вопросов без ответов, стало главным событием деревенской жизни в то лето.

— И как я мог поверить Мишке, баламуту этому? — сокрушались мужики.

— И чего это детишки после выпускного к Нинке пришли? Там же поминки по усопшему шли? — качала головой женская половина села.

— А я. когда бежала к Нинкиному дому, тапок потеряла. Так и не нашла, — сокрушалась баба Люба, — пришлось новые покупать

— А Саулешка-то! Саулешка! Бигуди по улице теряла, так летела, чтобы первой все увидеть, — подсмеивались бабы над деревенской сплетницей.

Село уже забыло наше с мамой горе. Не напоминало нам о нем. Новые заботы поглотили жителей села и нас. Надо было научиться жить без папы. И мы с мамой научились. Помогла нам в этом Лялька, притащившая в наш дом всех моих одноклассников.

— Когда мама умерла, где была ваша семья? — как хотелось мне кинуть в лицо братцу этот вопрос. Но семья, моя семья: мама, папа и я, это святое. Еще Лялька. А братец чужой. И зачем он приехал?!

— Откуда ты так хорошо русский знаешь? — вполне мирно спросила я, наглухо захлопывая душу для братца.

— Так и будем на улице разговаривать?

Разговаривать я бы предпочла в ближайшем скверике на скамеечке. Но братец решил иначе. Я не стала особо сопротивляться. И вскоре мы сидели в уютном кафе за вполне приличным столиком. Вернее в кофейне. Я ждала. Чего сама не знаю. Братец тоже не спешил с разговором. Так и сидели, разглядывая друг друга с чашками кофе в руках. Надо признаться, что сидеть и куда-то пялиться, я по своей природе, весьма деятельной просто не могла. Уже через пять минут у меня появилось непреодолимое желание заговорить. Я помолчала из вредности еще пару минут и не выдержала:

— Ну, вот и поговорили. Я пошла.

Рот братца расплылся в ехидной усмешке:

— Я не ошибся. Вести прилично себя ты не умеешь. Да и откуда тебе знать, что во время приема пищи разговаривать нельзя.

Так и сказал: «во время приема пищи». Тут меня. конечно, понесло и я выложила ему прямо в лицо все основные законы гостеприимства нашей страны. где святым было: накорми, напои любого прохожего и веди с ним во время трапезы неторопливые разговоры. Когда я стала переходить с основных законов на более мелкие, рожденные во времена Союза, братец остановил меня вопросом:

— Ты хотела знать, откуда мой чистый русский?

Вопрос прозвучал, как угроза. А последующий за ним рассказ был ошеломляющий

— Ты, узнав о кольце, конечно, решила, что правнучка самого Генриха Гиммлера по прямой линии? Опустись на землю, сестренка! Твое родство с самим Гиммлером идет по линии его старшего брата, такого же правильного зануды, как твоя маменька! Надо учиться, надо людям служить, надо скромнее быть и прочая чушь! Чтобы искупить вину младшего брата Генриха перед человечеством, он женил своего единственного сына на русской военнопленной. Наша с тобой бабка была русская. После смерти мужа, она завела в имении традицию- разговоры вести на двух языках — русском и немецком. А когда пришел посланец со священным кольцом, которое из всех младенцев, выбрало почему-то тебя, самую недостойную, твоя мать прервала связи с семьей. Мы все обрадовались. В семье были дети, гораздо лучше тебя. Мы надеялись, что Миссия священного кольца перейдет к другому малышу. Более достойному, с более чистой арийской кровью. По окончанию пятилетнего цикла, Посланец снова пришел со священным кольцом. Кольцо молчало. Твою мать и тебя никто не хотел искать. Вы предали семью, наши традиции, сбежали в дикую Азию. Ты даже не слышала о традициях семьи. Я жил и живу по ним! И ты меня, герцога, поучаешь законам гостеприимства?! В страшном сне не приснится такое!

Тут братец сделал ненадолго паузу. У меня и в мыслях не было его перебивать. От услышанного я в прямом смысле «обалдела» и слушала затаив дыхание, боясь даже пошевелиться. Только одна мысли билась в мозгу: я не правнучка Гиммлера. Ура. Ура, ура. Вернее не совсем правнучка. И это здорово!

Между тем братец уже более спокойно, продолжил:

— Кольцо молчало. В семье начались беды. Заболела мама, какой-то странной болезнью. Врачи просто не могли поставить диагноз. Не знали от чего и как лечить. Мама таяла, как свечка, бродила тенью по замку. Бабушка умерла. Отец загулял. Лиза, моя сестренка, вступила в коммунистическую партию Германии. И погибла при неустановленных обстоятельствах У меня стала без причин кружиться голова и подниматься температура. И все это обрушилось на семью в одночасье.. Что с этим делать мы не знали. Пока однажды к нам вновь не пришел Посланец.

«Кольцо избрало Миссию. Девочку и ее маму надо найти и принять в семью, — сказал он, — проклятие кольца уже начало действовать. Спешите» И ушел. И кто мог Вас искать? И где? Сестра Лиза погибла. Отец собирался женится вторично и ему не было до нас дела. Мама почти обезумела. Мне тогда было семь лет. Семья была обречена на гибель. А фрау Нина жила себе счастливо в Средней Азии. В какой-то деревенской дыре. Хотя знала, что если священное кольцо не переизберет младенца, то семья погибнет. Не знаю как, но Посланец нашел вас. Когда кольцо вторично выбрало тебя, его отдали фрау Нине, чтобы передать его тебе, когда придет время. Время пришло. Но ты не спешишь выполнить миссию. А если не выполнишь, то семья погибнет. Поэтому я здесь. Я не хочу вторично переживать тот ужас медленной и непонятной гибели моих близких. Я герцог, я богат, я хочу быть счастливым. Но я не могу даже жениться, пока ты не выполнишь миссию.

— Я здесь, чтобы помочь тебе.

Что я могла ответить на это?! Броситься и благодарить братца, за то что судьба пинком под зад заставила его найти меня?! Да и какой будет эта помощь из-под «пинка» еще не известно! Ну не нравился мне братец и все тут! Не доверяла я ему и все тут! Почему не знаю. Не было у меня ответа на этот вопрос. Моя душа просто его не принимала. Ну какой он брат!? Чужой человек. Вот Лялька другое дело. Хотя мы с ней просто подруги, она мне родной человек. За нее я в огонь и в воду. Повинуясь порыву побыстрее отделаться от братца, я ляпнула:

— Возьми кольцо и иди спасай мир. а заодно и свою семью. Женись, богатей, рожай детей. А от меня отстань!

И тут произошло неожиданное. Лицо Генриха изменилось, как будто с него сняли маску. Оно стало вполне человечным, на нем появились эмоции. И главной была радость. Его улыбка стала искренней, а прозвучавший голос даже вызвал у меня симпатию:

— Ты отдаешь мне кольцо добровольно?

— Да — несколько опешила я от такой реакции-, на возьми.

Я протянула руку с кольцом Генриху.

— Сама сними и отдай, — настороженно предложил он.

— Не могу, — продолжаю сидеть с протянутой в его сторону рукой, где на пальце мерцает колечко.

— Так я и знал, — снова злость и ненависть в голосе, — разве ты отдашь кольцо! Хабалка!

Конечно, следовало бы встать и гордо уйти. И больше никогда даже не вспоминать о братце. Но я не ушла, видимо душа уже закалилась на «ковре» у шефа так, что слово «хабалка» даже не воспринималось, как оскорбление. Да, я простая деревенская девчонка, окончившая среднюю школу имени «Овцевод» села Кирбалтабай.. Я не герцогиня, по крайней мере, никогда таковой себя не считала и не считаю. Но я никогда, даже самого раз последнего пьяницу и шаромыгу не обижу оскорблением. Мой папа всегда говорил; « Доченька от сумы и от тюрьмы никогда не зарекайся». Папа был мудрым человеком. Я его люблю. И мама его любила.

— Бери сам, — рука с кольцом по-прежнему была протянута в сторону братца.

Тот облизал, ставшие враз сухими губы и осторожно двумя пальцами потянулся к кольцу. Все произошло мгновенно. Я даже не поняла. что произошло. Картина стала более- менее ясной позже из рассказов официанток и посетителей кафе. Все в один голос говорили о бесшумной, алой молнии, которая, по словам одних, появилась над столиком, где сидели мы с братцем. По словам других влетела с улицы через открытое окно, рядом с которым стоял наш столик. По словам третьих- материализовалась прямо из воздуха. Но все были едины в том, что острие этой молнии ударило братца в лоб. Он удара тот с грохотом свалился на пол. Ну а дальше была суматоха, полиция и врач, который констатировал тепловой удар, пообещал, что братец недельки через три будет как новенький, отлежавшись в больничке. Полицию этот случай особо не заинтересовал. Прибывший на место происшествия участковый рассудил, что человеку не под силу метать молнии., а природу к уголовной и даже административной ответственности не привлечешь. Я же, после беседы с участковым, который хорошо меня знал и потому долго не мучил, побежала искать Ляльку.

СК иП ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Подругу я нашла в «Улитке». Супермаркет, гордость Ляльки, по ее словам я тоже должна им гордиться, так как по воле подруги и слепого случая являюсь инвестором этой махины, гудел как улей. Правда, все «пчелы»: несостоявшиеся посетители, пожарные и полиция, гудели снаружи. А внутри было непривычно пусто, и только голос подруги гремел громовыми раскатами:

— А я тебе говорю не бывать этому! Ты что же решил до конца своей жизни в моих должниках ходить?

Чему не бывать, я поняла сразу. Не даст подруга, как она выражается.«безруким» профессионалам со шлангами или как там рукавами, огнетушителями, ломами, баграми и ящиками с песком бегать по коридорам ее любимого детища. А вот кого в должники прочит, я вначале не поняла. И только когда подруга бросила в трубку:

— Я с тобой никогда не разведусь. Такими мужиками не бросаются. Ты моя судьба. Разводиться будем через суд года два-три! А то и больше!.

Вот теперь все ясно. С пожарным начальством договориться не сумела, принялась за шантаж своего почти уже бывшего мужа-генерала, который попал между двух огней. То как Лялька занималась шантажом генерала- начальника ДВД области было очень захватывающим зрелищем.

— Я тебя люблю! — кричала подруга в трубку, жить без тебя не могу! Наплевать мне на «Улитку». Я тебе все измены на сто лет вперед прощаю. Хочу к тебе! Сейчас магазин закрою и приеду к тебе, любимый! Будем вместе решать оперативные задачи, область от преступности спасать, с коррупцией бороться. Я тебе помогу, мой родной! Собирай срочное совещание. Всех начальников отделов. Я уже бегу!

Это было виртуозно! Лялька прекрасно знала, что новая пассия ее пока еще мужа-генерала, беременна. И должна родить месяца через четыре. Что она единственная дочь высокопоставленного чиновника, от которого напрямую зависит дальнейшая счастливая карьера генерала. Что девчонке всего восемнадцать лет и дурочка влюблена по уши. У генерала просто нет выбора. Или с женой Лялькой на пенсию. Или с новой молоденькой женушкой в высокий полет. Генерал и Лялька этот вопрос уже обсуждали. Лялька согласилась на развод через ЗАГС без суда, если генерал даст ей возможность купить очень дешево землю под новое строительство — лакомый кусок земли в центре нашего южного города. Генерал слово сдержал. Землю подруга получила. О чем, видно, с той стороны трубки ей и напомнили.

— Ах, — взвыла Лялька, — я поторопилась. Я тебя люблю. Мне не нужна земля, мне нужен ты. Я тебя люблю. Милый, я еду к тебе. Развод отменяется.

Если вы решили, что Лялька действительно откажется от земли. чтобы остаться его женой., зная при этом- генерал-то будет отставной пенсионер, то глубоко ошибаетесь. Подруга просто шантажирует мужа. спасая от набега пожарных свою любимую «Улитку».

— Кажется все, отбила, — подруга небрежно кинула телефон в изящную сумочку. И как ни в чем не бывало скомандовала стоящему в сторонке управляющему:

— Открывай двери, работаем в обычном режиме.

Управляющий кинулся выполнять распоряжение хозяйки, тут подруга заметила меня:

— Тэйка, — пойдем кофейку выпьем.

Рабочий кабинет подруги не поражал ни своими размерами, ни роскошью. Впрочем, для меня это привычно. Лялька –деловой человек. Рабочий кабинет — для работы, считает она. А какая у нее работа? С информацией — пожалуйста комп на столе уместился. К нему аккуратный ящичек для флешек и ключей, приставной столик на два человека для деловой беседы и все.

Кабинет Ляльки был размером два на два. Приемной вообще не было. Секретаря тоже.

— Зачем мне глупая девица, именуемая себя референтом, чай разносящая и голыми ногами сверкающая? Зарплату ей плати да еще опасайся, что разболтает, кому не попадя все секреты! — объясняла свою позицию подруга. — Я сама красавица и умница и чай виртуозно умею заваривать.

Пока мы вышагивали к кабинету, подруга позвонила в «Карамельку» кафетерий, что располагался на третьем этаже «Улитки». Нам очень быстро доставили капучино с пирожными. Лялька умеет работать и с персоналом и с арендаторами. Принцип ее работы прост: «выгодно-выгодно».

— Ты пойми, Тэйка, если у меня торговые площади будут пустовать, то как бы я не поднимала аренду остальным арендаторам все одно- останусь с носом. И арендаторы уйдут и посетителей не будет. А вот, если я все площади в аренду сдам по доступной цене, а потом мы вместе с арендаторами промониторим их прибыль. Да за столом переговоров придем к консенсусу, чтобы и в кармане оставалось, и на развитие бизнеса было, то я же на коне буду. Это пассивный денежный поток. Заметь — не только для меня. Но и арендатор доволен. И от меня никуда не денется. А желающие арендовать мои площади в очередь будут выстраиваться.

Я гуманитарий. И как подруга не пытается вовлечь меня в свои расчеты и управление. все без толку. Ее рассуждения о пассивных, активный денежных потоках, квадрантах денежных. Я уже молчу о кредитах с дебитами, для меня темный, непроходимый лес. Я, как говорит подруга, прекрасный инвестор. У меня один раз почти случайно оказалась огромная сумма денег, которую я просто отдала Ляльке в полное распоряжение. И не спрашиваю, куда она их вложила и какая от них идет прибыль. Однажды мне понадобились деньги. И я решила снять с депозита, куда подруга ежемесячно отправляет проценты от моих инвестиций. Кассир, выдавая мне заказанную сумму, заметила:

— Вы очень богатая женщина.

— С чего это вы решили, — опешила я, так как никогда к этому депозиту серьезно не относилась. И была очень рада, что мне выдали нужную сумму денег.

— У вас на счету 150 миллионов тенге. И ежемесячный постоянный приход составляет от 10 до 15 миллионов тенге.

Я не поверила. Но кассир распечатала выписку с депозита. с которой я и пришла за объяснениями к Ляльке.

Подруга вначале не поняла, какого характера претензии я ей предъявляю:

— Тэйка, все честно, до копеечки прибыль перечисляю. Понимаю, что пока не густо. Но ведь только-только на ноги «Улитка» становится, еще кредит оплачиваем.

Когда подруга уразумела, что меня возмущает огромность суммы, а не наоборот, она смеялась от души:

— Ну, Тэйка, ты даешь! Денег ей много. Так давай я всю прибыль на развитие пущу. У меня мечта есть — гостиничный бизнес! Представляешь!

И дальше пошли цифры, расчеты, чертежи наброски бизнес-плана, структурирование, волатильность, деривативы, корреляция, левередж и прочее и прочее. Минут через пятнадцать у меня от цифр и малопонятных слов стала пухнуть голова. А перед подругой уже скопились листочки с чертежами и расчетами:

— Смотри как здорово, — глаза у Ляльки горели. Хорошо хоть пар из ушей не шел!

— Все я согласна, — прервала я ее, — забирай все и делай, что хочешь. Мне моей зарплаты на жизнь вполне хватает.

На момент данного повествования Лялька серьезно занялась разработкой бизнес –плана под гостиничный комплекс с земельным участком вопрос уже был решен, как вы поняли. Одновременно с этим подруга очень успешно руководила своими супермаркетом и магазинами. Еще она разводилась и плела интриги против мужа-генерала. И, конечно же, активно помогала мне в решении задачки, со всеми неизвестными, всеми правдами и неправдами проталкивая идею поиска Священного Грааля и секрета вечной молодости. При этом она была свежа, активна, везде и все успевала. Я люблю свою подругу.

У меня же была одна забота — мамина записка и что с этим делать. И мне нетерпелось поделиться с подругой новостями. И главной — я не внучка Генриха Гиммлера. Вернее внучка, но не по прямой линии. Пятая вода на киселе. Но и вторая новость была не хилая. Суть ее я сформулировала. пока добиралась до подруги. От прикосновения братца кольцо выпустило алый луч, который вызвал тепловой удар. Всю дорогу я с опаской поглядывала на колечко, боясь новых неожиданностей. Хотя, честно говоря, мне было очень приятно, что кольцо осталось у меня. Братцу я не доверяла. А потом мама. Если она поручила мне что-то сделать, я должна это сделать. Вот только что? Все это я рассказала подруге. пока мы пили кофе.

— Едем, — скомандовала подруга.

— Куда, — опешила я

— С начало в больницу к братцу. Потом посмотрим. Надо его по расспрашивать

Братец был удостоен отдельной палате престижной частной клиники. Видно в «скорой» пришел в себя и дал соответствующие распоряжения. Нас он встретил на «койке» без радости. А меня еще и упреками:

— Как ты могла бросить меня беспомощного?

Вторым вопросом было;

— Что это было?

Я ответила сразу на второй вопрос:

— Не знаю. Люди говорят розовая молния.

— А ты как думаешь?

— Она ничего не думает, — бесцеремонно влезла в разговор Лялька.- У нее башка трешит от новостей. Она. действительно, не внучка Гиммлера?

Братец утвердительно кивнул.

— Так чего ж ей его грехи перед человечеством замаливать?

— У кольца спроси. — огрызнулся братец, с опаской глянув на мою руку, где сверкало колечко. Поймав его взгляд, я поинтересовалась:

— Хочешь его забрать?

В ответ отрицательный кивок головой.

— Это кольцо меня шарахнуло, — проявил догадливость братец, — тебе его носить. А мне тебе помогать.

— Так помогай, — опять влезла подруга- что еще знаешь?

— Надо найти озеро Мертвых.

— И что?

— Больше ничего не знаю. Надо слушать кольцо, оно покажет путь.

— И как его слушать? Оно же не разговаривает и не пишет ничего. Болтается себе на пальчике и все.

Братец угрюмо рассматривал нас. Размышлял о чем-то. Потом сказал:

— Ты что не понимаешь языка кольца?

Какой язык может быть у кольца? Даже если это кольцо древнее при древнее? Ученые, может быть, и разгадают загадку. Но мы то с Лялькой не ученые-археологи или там историки. Дурдом какой-то!

Об этом я и поведала братцу. Тот хмыкнул и сделал вывод:

— Завтра выйду отсюда, и займемся выполнением Миссии.

Потом добавил — « Без подруги.»

— Без подруги ничего делать не буду, — проявила я характер, — пусть хоть весь мир в тартары летит.

Братец вздохнул и согласился:

— С подругой, так с подругой. — и отвернулся к стене, давая нам понять, что аудиенция окончена.

— Теперь к ювелиру, — скомандовала Лялька.

Дядя Саша, открыв нам двери, сразу же потрусил по коридору к рабочему столу, буркнув: « Как интересно-то! Как интересно!»

На наше, что же так интересно, он не пожелал отвечать, отослав нас на кухню — « деточки, чайку попейте пока… заварка там китайская хорошая…»

В просторной кухне было уютно и спокойно. Горячий час нас расслабил. Лялька ковырялась в сотке, я лениво щелкала пультом телевизора Из полудремы меня вывел Ляльки вопрос:

— Как, ты говоришь, родовой замок братца называется?

Я ничего не говорила, я почти спала, о чем и поведала подруге.

— Братец говорил — замок Дановер, верно?

— Кажется, так.

— А Герцоги они какие? Случайно не Гельвы?

— Ну да, кажется, — не понимая, чего ей надо отвечаю я.

— Вот слушай, — и дальше торжественное чтение статейки из интернета — « родовой замок герцогов Гельве Дановер заложен за долги. Если в течении полугода герцоги Гельве не рассчитаются с кредиторами, замок Дановер будет выставлен на аукцион и продан с молотка. Из компетентных источников известно, что глава семейства Гельве спустил все состояние в погоне за молодыми красавицами, одна из которых оказалась не только красивой, но и умной., разорив герцога и его семейство. Герцогиня пытается спасти остатки семейного богатства. Но ей это плохо удается. Желающих купить древнейший замок Дановер, история которого окутана множеством таинственных и невероятных историй, хватает. Торги, если они состоятся, буду очень увлекательным зрелищем. Поговаривают, что наследник английского престола, не прочь заплатить за замок кругленькую сумму..»

Вот так новость! Так братец разыскал меня, чтобы поправить свое материальное положение?! Или просто от позора сбежал? Но если у семьи нет денег, то на что он редакции годовой запас газетной бумаги оплатил?

Странно все это. Моей фантазии дальше этого умозаключения не хватило.

Зато Лялька разошлась по — полной:

— Подумаешь — бумага! Ерунда. На бумагу у них деньги есть. Ему кольцо нужно! Вот где настоящее богатство! И слава и богатство. А если колечко еще и дорогу к Священному Граалю покажет, то и вечная жизнь с молодостью! Эх Тейка1 Что-то там ювелир накопал. Сейчас все узнаем. А с братцем надо бдительность проявлять. Может мне его в себя влюбить?

Подруга в своем репертуаре:

— А что!? Если его папа ловелас, то и сынок до девочек падок. Только зачем он мне? Разве только герцогский титул.? Но и титул мне даром не нужен.

— Девоньки, девоньки, идите сюда, — ювелир подал голос, — чайку захватите. Там такой стаканчик хрустальный с серебряным подстаканником на полочке стоит в левом уголочке…

Чай дядя Саша пить умел. И знал в нем толк. А Лялька знала, что пока чай не выпьется, серьезному разговору не бывать. Мы смирненько сложив ручки на коленях, молча, наблюдали, как ювелир пьет чай. Дядя Саша. Не спеша, покачивая от удовольствия головой, откусывал махонький кусочек сахара рафинада, посылал его в рот и от удовольствия прищуривал глаза, всем видом показывая какая это вкусняшка. Затем, также не спешно, отхлебывал глоточек коричневой жидкости, именуемой черным чаем. Другого он не признавал. Затем замирал на мгновение, оценивая букет от смешения сладкого рафинада и горького терпкого чая:

— Эх, девоньки! Разве нынешняя молодежь знает. что такое настоящий вкус. Она даже вино хлебает, не чувствуя букета. Бургеры, гамбургеры, лаваши и прочее смешение. В итоге полная безвкусица во всем: еде, одежде, манерах, мыслях и безалаберная жизнь. А человеку мало надо. Вот простой рафинад. А какой вкус, сладость вязкая и вместе с тем нежная. А добавь крепенького черненького чайку глоточек, сладость умирает, уступая вкус терпкости. Та же в свою очередь медленно, медленно потухает…

Мы с Лялькой терпеливо ждали, пока ювелир закончит. По всему было видно, что он доволен, очень доволен тем, что узнал. И оттягивает момент, когда перестанет быть единственным обладателем великой тайны. А нам так хотелось узнать эту тайну!

— Девоньки! Вы чудо как хороши! Я вам непременно браслетики с Еремеевитом подарю. У Лялечки голубой полупрозрачный камень подчеркнет хрупкость и женственность. А тебе. Тея, камень поможет обрести себя. У меня есть два камушка. Не спрашивайте, откуда — не скажу. Это моя маленькая тайна.

— Дядя Саша, у тебя правда есть Еремеевит? И ты молчал. –подруга была в своем репертуаре.- Я хотела уже в Гонконг на аукцион за ним ехать.