Бесплатный фрагмент - Сердце за стеной

Все права защищены

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись, сканирование или иные электронные либо механические методы, без предварительного письменного разрешения правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Данная книга является произведением художественной литературы. Имена, персонажи, места и события являются плодом воображения автора или используются в вымышленном контексте. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, организациями, событиями или местами является случайным и не подразумевается.

Глава 1

Лиза

— Ты что, совсем не нервничаешь? — Алиса, моя соседка, наклоняется ближе, крепко сжимая в руках кружку чая. Её голос дрожит от удивления, словно она сама стоит на грани паники. — Я бы на твоём месте уже с ума сошла!

Я молчу, сосредоточенно засовывая синюю ручку в узкий карман потрёпанной кожаной сумки. Старая привычка — выстраивать ручки, как солдатиков перед парадом: синяя, чёрная, красная, каждая на своём месте, как когда-то в школьном пенале. Поворачиваю синюю ручку, стараясь, чтобы её серебристый колпачок встал ровно, выровнялся с остальными, и только после этого поднимаю взгляд на подругу. Улыбаюсь, натягивая на лицо маску спокойной уверенности, хотя внутри всё холодеет и сжимается.

— Да ладно тебе, просто ещё одна доставка, — говорю я, изо всех сил стараясь звучать легко и беззаботно.

Алиса фыркает, чуть не расплескав горячий чай на свой белоснежный свитер.

— Ага, доставка! Это, знаешь ли, не пакет с какого-нибудь маркетплейса, а самое настоящее дело жизни и смерти! — Её тёмные глаза блестят, как мокрый асфальт после дождя, в них смесь восхищения и тревоги, которую невозможно скрыть.

Я пожимаю плечами, возвращаясь к своей сумке. Проверяю её содержимое — это мой привычный ритуал, который успокаивает предательскую дрожь в руках: кошелёк с потёртым уголком, телефон, планшет, два зарядника — один наполовину обмотан скотчем, карта «Тройка» с облупившимся краем и перцовый баллончик. Этот баллончик — мой верный талисман за все шесть лет работы почтальоном. Без него я чувствую себя беззащитной и уязвимой. Захлопываю сумку с глухим, успокаивающим щелчком и ловлю взгляд Алисы. Она смотрит на меня и улыбается, будто я героиня приключенческого фильма — смелая, решительная, непобедимая. Это немного подбадривает меня. Но всего лишь на секунду.

Героиня? Нет, что ты. Я напугана до чёртиков. У моих подруг были бы шансы получше, если бы не я оказалась их последней надеждой. Но выбора просто нет — только я могу это сделать. Может быть, Прохор Агатов, этот бизнес-магнат с ледяным сердцем, всё-таки выслушает меня. Может быть, передумает сносить наш дом. Шесть лет я разношу письма по адресам, и за это время я поняла одно: люди иногда удивляют тебя. Обычно в хорошем смысле. Но это же Прохор Агатов — настоящий злодей с обложки Forbes, без единой улыбки, с волчьими глазами и каменным выражением лица.

Вздохнув глубоко, я в последний раз расстёгиваю сумку для финальной проверки. Всё на месте, всё в порядке. В маленькой прихожей поправляю свои непослушные кудри, которые вечно лезут в лицо, и прикалываю к блузке любимую брошь — изящный чёрный бархатный галстук-бабочку в винтажном стиле. Потёртая немного, но всё ещё красивая, с мягким благородным отливом, как крылья ночной бабочки. Алиса подходит сзади, её длинные чёрные волосы собраны в тугой аккуратный пучок, как у профессиональной балерины. Она смотрит на моё отражение в зеркале и протяжно стонет.

— Только не начинай, — сразу обрываю я её, прекрасно зная, что сейчас последует.

Два года я здесь живу, и все эти два года подруги — Алиса, Настя, Катя — постоянно подшучивают над моим галстуком. «Библиотекарь из прошлого века!» — смеётся Настя, закатывая глаза. «В Москве так вообще не ходят», — вторит ей Алиса с видом знатока моды. Им кажется, что он нелепый и старомодный, но мне искренне нравится его практичность — это не платок, который постоянно съезжает, не галстук, который душит, а что-то своё, особенное. И сегодня он мне особенно нужен, чтобы не потерять себя в этой ситуации.

Я действительно боюсь. Без привычной почтовой формы — синей куртки, удобных брюк и фирменной кепки с логотипом — я чувствую себя совершенно уязвимой, словно без защитной брони. Форма всегда придавала мне уверенности в себе, даже под проливным дождём или в спорах с недовольными клиентами. Но я придумала себе замену: элегантный брючный костюм, хорошо подчёркивающий фигуру, и вот этот галстук-бабочка для изящества и индивидуальности. У меня целая коллекция таких галстуков — синий, глубокий, как ночное небо, серый, мягкий, как утренний туман, бордовый, насыщенный, как хорошее вино, горчичный, яркий, как осенние листья. Сегодня надела синий — самый серьёзный и строгий из всех. Есть ещё юбка с изысканной блузкой, подсмотренная когда-то у Насти, специально для особых выходов. А дома я обычно хожу в удобных йога-штанах и старых выцветших футболках.

— Тебя надо срочно отправить в какой-нибудь лагерь моды, чтобы там выбили эту непонятную любовь к галстукам! — смеётся Алиса, решительно скрестив руки на груди.

— Посмотрим ещё, — отвечаю я, изо всех сил стараясь казаться беспечной. — Может быть, когда всё это наконец закончится…

Её лицо вдруг мрачнеет. Я тут же жалею о своих словах. Наше будущее сейчас насквозь пропитано тоской и тревогой из-за этого Агатова. На прошлой неделе нам всем пришли официальные уведомления о выселении — холодные, бездушные, на казённой гербовой бумаге. Наш дом — старый, с облупившейся краской на стенах, скрипучими половицами и наспех заклеенными окнами — совсем скоро превратится в кучу щебня. Мы отчаянно боролись: ходили к юристам за советами, писали бесконечные письма в разные инстанции, звонили в его офис, рассылали петиции. Всё напрасно. Агатов стоит перед нами, как неприступная крепостная стена.

Но я всё равно попробую достучаться до него.

— Забудь об этом, ты мило выглядишь, правда, — тепло говорит Алиса, крепко обнимая меня. Её волосы приятно пахнут свежей лавандой. — Удачи тебе. Ты справишься, я знаю.

Двенадцать станций метро проносятся в сплошном гуле поездов, бесконечных толпах и характерном запахе резины — и ещё двадцать долгих минут пешком по улицам, где холодный ветер пробирает до самых костей. И вот я стою перед зданием Агатова. Шесть высоких этажей из чёрного полированного мрамора блестят на солнце, а каменные горгульи наверху скалятся вниз на прохожих. У массивных стеклянных дверей я крепко сжимаю свою сумку, пальцы белеют от напряжения.

— Я здесь не чужая, — шепчу я сама себе, хотя без привычной формы чувствую себя полной самозванкой. Выпрямляюсь, откидываю плечи назад и решительно шагаю внутрь.

Просторный вестибюль напоминает величественный собор: повсюду чёрный мрамор, дорогие золотые бра на стенах, в центре — большой фонтан с огромным зазубренным валуном, словно принесённым прямо из далёких гор. Вода искрится и сверкает, как жидкое серебро. Как они вообще затащили сюда эту массивную глыбу? Голоса людей и гулкие шаги отдаются эхом, смешиваясь с мелодичным плеском воды. Я иду по идеально гладкому полу, аккуратно обходя деловых людей в строгих костюмах. Сумка слегка бьётся о бедро, я сжимаю её покрепче и целенаправленно пробираюсь к лифтам.

На полпути останавливаюсь около большой таблички-справочника. Делаю вид, что внимательно изучаю информацию, хотя прекрасно знаю: в здании шесть этажей, АО «Агат» занимает абсолютно все, а офис для приёма доставки находится на первом. Это, конечно, не мой обычный почтовый маршрут, но я всегда запоминаю важные детали. Мне нужно хоть немного собраться с мыслями.

Гул многочисленных голосов внезапно стихает. Я напрягаюсь — может, это стрелок? Или пожар? Быстро оборачиваюсь, сердце тревожно колотится в груди.

И вижу его.

Прохор Агатов. Я узнала бы его даже без всех этих фотографий в интернете — просто по тому, как его люди почтительно идут позади, словно верные тени могущественного короля. Но никакие фото не смогли подготовить меня к встрече с ним в реальности.

Он невероятно красив. Ужасно, пугающе красив. Тёмные волосы, аккуратно зачёсанные назад, блестят, как мокрый асфальт под яркими уличными фонарями. Кожа на резком волевом лице словно светится изнутри — то ли от отменного здоровья, то ли от скрытой внутренней злости. Серые глаза, похожие на грозовые тучи перед бурей, горят каким-то внутренним огнём, они устремлены прямо на лифт, будто он может подчинить его одним только взглядом. Безупречный чёрный костюм облегает его фигуру, как вторая кожа. Я понимаю, что должна немедленно отвернуться, но просто не могу оторвать взгляд.

Его уверенность в себе ощущается физически — как резкий порыв ветра прямо в грудь. Это человек, который словно владеет самим воздухом вокруг.

Я крепко сжимаю сумку, ногти больно впиваются в ладони. Как вообще к нему подойти и заговорить? Как убедить его выслушать меня? Как показать ему видео на планшете? А может быть, Алиса была права, и этот галстук просто душит мне не только шею, но и здравый разум?

Мне отчаянно хочется сбежать отсюда. Вернуться на работу, в свой привычный упорядоченный мир посылок и писем, где я точно знаю, что и как нужно делать. Но я продолжаю стоять здесь, не отрывая взгляда от него.

Я искренне люблю свою работу. Эту размеренную, предсказуемую рутину — забирать почту из отделения, тщательно прокладывать оптимальный маршрут на карте, аккуратно раскладывать письма и посылки, специально наклоняя конверты под удобным углом для жильцов. Это настоящий ритуал, который дарит мне внутренний покой и уверенность. Моя начальница до сих пор не может поверить, что я взяла отгул. Я вообще никогда их не беру, никогда. Работа — это моя настоящая стихия, моё надёжное место в этом бесконечном хаосе.

К Агатову неожиданно подходит деловая женщина — строгая, собранная, с кожаным портфелем в руках. Он останавливает её одним властным жестом руки, как настоящий повелитель. Она показывает ему экран телефона, яркий отблеск света выхватывает из полумрака её сосредоточенное лицо. Они быстро обмениваются короткими фразами, которые полностью заглушаются шумом фонтана, и так же быстро расходятся в разные стороны. Агатов идёт дальше — неумолимый, как древнегреческий бог среди послушно расступающихся масс простых смертных.

Он уже совсем близко от меня. Его длинная тень падает на холодный мрамор пола, воздух вокруг словно тяжелеет от его присутствия. Мой шанс — единственный, неповторимый шанс. Я должна подойти, попросить хотя бы минуту его драгоценного времени, вымолить его внимание. Я крепко сжимаю сумку обеими руками, как защитный щит перед собой. Но мои ноги словно намертво вросли в холодный пол, как глубокие корни старого дерева.

Вестибюль гудит вокруг меня, липкий пот неприятно прилипает к спине под рубашкой. «Мы же просто два обычных человека», — отчаянно твержу я про себя, но эти слова мгновенно тонут в оглушительном шуме собственного учащённого дыхания. Вся эта затея изначально обречена на провал. Я сама её придумала, я сама во всём виновата. «Ты правда серьёзно думала, что сможешь это сделать?» — язвительно насмехается мой внутренний критичный голос.

Но я отчаянно цепляюсь за свою старую уловку: закрываю глаза на мгновение и отчётливо вижу перед собой лица. Сначала это были незнакомые люди, терпеливо ждущие своих писем, их благодарные улыбки, которые я специально рисовала в воображении, чтобы не так сильно бояться. А теперь это мои настоящие подруги, ставшие мне родными. Катя, сидящая на широком подоконнике с горячим чаем в руках, задумчивый Миша, постоянно теребящий свои очки. Они все искренне рассчитывают на меня, ждут результата, затаив дыхание от волнения.

Я — их последняя настоящая надежда на спасение. Если я сейчас с треском провалюсь, наш дом окончательно рухнет — и это будут не только физические стены и потолки, но и вся наша общая налаженная жизнь. Мы все разъедемся в разные концы города, как осенние пожелтевшие листья, разносимые холодным ветром. Будем иногда созваниваться по телефону, с энтузиазмом придумывать совместные посиделки и встречи, но это уже будет совсем не то. Не будет больше Насти, громко кричащей с порога: «Вы не поверите, что сегодня было!» Не будет этих тихих уютных минут, когда мы просто молча сидим вместе, и этого вполне достаточно для счастья.

Это не просто обычный дом с четырьмя стенами. Это настоящая семья, которую я обрела здесь. Добрая Людмила Васильевна с её вечно пахнущими лимоном руками и бесконечными увлекательными рассказами из прошлого. Дядя Валера с выцветшей матросской фуражкой на голове, постоянно ворчащий на всех, но неизменно дарящий детям конфеты. Молодая Елена с маленьким шустрым Димкой на руках. Кто вообще поможет ей, если нас всех выселят?

Я чувствую себя такой маленькой и незначительной в этом огромном роскошном вестибюле с резким запахом дорогого одеколона, но в груди всё равно горит упрямое пламя. Я просто не могу, не имею права сдаться вот так просто. Ради них всех. Они — мой настоящий якорь в этой жизни, моя опора. Если я прямо сейчас не остановлю Агатова, не покажу ему наглядно, что он безжалостно рушит человеческие судьбы, то кто вообще это сделает?

Наш старый дом на 2-й Строительной улице — это не просто очередное ветхое здание под снос. Это целая настоящая жизнь. Инна специально сняла трогательное видео-сувенир: наши шумные вечеринки, тёплые дружеские встречи, старые пожелтевшие кадры из прошлого. Мы все по очереди рассказываем в камеру, что именно любим в нашем доме, как сильно любим друг друга. Абсолютно все плакали, когда впервые смотрели его все вместе, — правда, может быть, это отчасти было из-за игристого вина. Но в любом случае это было невероятно эмоционально и пронзительно. Я живу там всего лишь два года, но уже совершенно не представляю, как можно пережить эту потерю.

В ту памятную ночь, среди горячих споров и бесконечных чаепитий, я неожиданно вскочила со своего места. Тусклый свет старой люстры слегка дрожал над головами, холодный ветер протяжно выл за окном. Я резко выпалила, что, если Агатов увидит наше видео, его стальные нервы обязательно дрогнут. Что он просто не посмеет снести наш дом после этого.

— Ты такая наивная, милашка, — протянула Вика, медленно крутя в руках свою кружку. Настя громко фыркнула и сказала, что мне надо пожить подольше в настоящем большом городе, чтобы окончательно забыть все эти деревенские наивные фантазии. Кира и Алиса дружно хором назвали мою идею одновременно милой и грустной.

Но я была на взводе, вся как натянутая струна. Серьёзность и решимость буквально прожигали меня изнутри.

— Когда люди слышат настоящие живые истории из первых уст, их чёрствые сердца начинают меняться, — сказала я, почти задыхаясь от волнения. — Агатов — совсем не исключение из этого правила. Если он внимательно посмотрит наше видео, его обязательно проберёт до глубины души!

Все дружно улыбнулись моим словам, кто-то тихо хихикнул, но я стояла на своём, совершенно непоколебимая. Ну кто вообще не дрогнет перед искренними слезами и настоящими живыми голосами людей?

— Олег недавно говорил, что у Агатова точно есть другие варианты для застройки, — почти крикнула я. — Ему совсем не обязательно сносить наш дом! Если он по-настоящему поймёт, что этот дом значит для всех нас, он обязательно найдёт другой путь решения. Я искренне верю в это!

— Хорошо, хорошо, профессор, — устало бросила Алиса, игриво швырнув в меня горсть попкорна.

— Он просто должен увидеть это видео, — упрямо повторила я. — И я его заставлю посмотреть.

Лида весело хихикнула:

— Только если ты сначала крепко привяжешь его к стулу и подопрёшь его веки зубочистками или спичками.

Комната моментально взорвалась дружным громким смехом. Я только закатила глаза в ответ.

— Я пока не знаю точно, как именно это сделать, — сказала я, устало потирая виски, — но я точно не буду просто стоять в стороне и равнодушно смотреть, как огромный экскаватор безжалостно рушит наш дом, даже не попытавшись что-то сделать. Самое худшее, что может случиться — он просто скажет мне твёрдое «нет». Или вышвырнет меня вон. Но я готова рискнуть.

Я резко повернулась к Инне:

— Скинь мне, пожалуйста, это видео прямо сейчас. Я загружу его на свой планшет.

Она молча кивнула, и очень скоро мой планшет тихо мигнул новым уведомлением о полученном файле.

В глубине сумки лежит маленькая карточка с тщательно написанной речью, но все эти заученные слова кажутся совершенно чужими и неправильными, когда Агатов находится так близко от меня.

— Могу я чем-то помочь вам? — раздаётся низкий мужской голос прямо за моей спиной.

Я резко вздрагиваю и быстро оборачиваюсь. Передо мной стоит охранник — огромный, мускулистый, с густой тёмной бородой, его глаза цепкие и внимательные. Он уже понял, что я здесь чужая?

— Нет, спасибо большое, — с трудом выдавливаю я из себя, изо всех сил стараясь звучать уверенно и спокойно.

— У вас есть какие-то дела в этом здании? — Он неторопливо скрещивает мощные руки на груди, форменная куртка туго натягивается на плечах.

— Да, у меня… встреча с кем-то, — неуверенно бормочу я в ответ.

Он многозначительно машет рукой в сторону лифтов.

— Стойка приёма посетителей находится на втором этаже. Там зарегистрируетесь как положено и получите временный пропуск.

— Спасибо вам, — я крепко сжимаю широкий ремень сумки, костяшки пальцев белеют от напряжения.

— Девушка! Смотрите внимательнее, куда вы…

Я не слышу конца его фразы. Резко разворачиваюсь и с размаху врезаюсь в кого-то. Сумка с грохотом падает на пол, всё её содержимое разлетается в разные стороны: тяжёлый планшет, карточка с речью, пачка салфеток, связка ключей с брелоком-енотом.

— О боже, мне так жаль, я… — Начатое извинение внезапно замирает на губах. Прямо передо мной серые глаза Агатова, холодные и пронзительные, как зимнее небо перед метелью. — Простите меня, пожалуйста. Я не видела, куда иду…

— Это вполне ожидаемо, когда идёшь практически задом наперёд, — тихо, почти мягко говорит он. Его низкий голос заставляет моё сердце биться ещё быстрее.

Вблизи он просто невероятен: какое-то мрачное притягательное обаяние, резкий орлиный нос, эти грозовые глаза. Я поспешно приседаю на корточки, торопливо собирая свои разбросанные вещи. Он, к моему огромному удивлению, тоже наклоняется и начинает мне помогать. Я почти задыхаюсь от ощущения его физической мощи — упругие мускулы туго обтянуты дорогой тканью костюма.

Это мой шанс, прямо сейчас. Но в голове абсолютная пустота, ни одной связной мысли. Я машинально раскладываю вещи по привычным местам — только этот знакомый порядок может меня сейчас спасти.

Медленно поднимаю взгляд — его серые глаза буквально пронзают меня насквозь. Они вдруг скользят ниже, к моей шее. К злополучному галстуку. Почему, ну почему я не послушала тогда мудрую Алису?

Он аккуратно поднимает мой телефон с пола и кладёт его точно в боковой карман сумки — именно туда, где ему и положено находиться по моей системе. Я с трудом перевожу дыхание, почти задыхаюсь. Откуда он вообще может это знать?

— Эврика, — горячо шепчу я, сама не понимая почему. И тут же ужасаюсь своим словам. Я только что сказала вслух «эврика»? Серьёзно? Но это же было так неожиданно мило с его стороны — он просто угадал нужное место. Я крепче сжимаю сумку в руках.

— Спасибо вам большое, вы очень добры, — торопливо выпаливаю я, чувствуя, как жар заливает щёки.

Он внимательно смотрит на меня — его взгляд яростный, хмурый, непроницаемый. Где-то совсем рядом кто-то недовольно фыркает, и он резко поднимается и уходит прочь, не сказав больше ни слова.

Слишком поздно я понимаю: мой единственный шанс безвозвратно упущен. Я вскакиваю на ноги и бросаюсь к лифту почти бегом, но тяжёлые металлические двери уже плавно закрываются перед самым моим носом.

— Это не общественный лифт, девушка, — устало бормочет охранник за моей спиной, вежливо кивая в сторону других кабин. — Вон те, для посетителей.

— Спасибо, — едва слышно шепчу я, чувствуя, как щёки горят от стыда и досады.

— Второй этаж, стойка регистрации, — терпеливо напоминает он.

Я молча киваю в ответ, всё ещё не в силах поверить в то, что только что произошло.

Глава 2

Прохор

«Не зная броду, не суйся в воду» — старая мудрость, проверенная временем и кровью. В древней Руси головы насаживали на пики вдоль дорог — зрелище не для слабонервных. Кровь стекала по дереву, мухи гудели роем, вонь стояла такая, что даже вороны морщились и отворачивались. Приветственный знак для путников: подумай дважды, а то и трижды, прежде чем лезть туда, куда не звали. Смотри под ноги, принюхайся к ветру, выясни правила игры и играй строго по ним, если не хочешь стать украшением придорожного пейзажа.

Иногда эти головы принадлежали отморозкам — ворам, убийцам, людям, переступившим черту дозволенного. А иногда — простым бедолагам, которым не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Система работала просто: не увернулся — проиграл. Жестоко? Да, безусловно. Эффективно? Ещё как. Идеальный способ донести мысль: «Держитесь подальше, здесь не курорт и не гостеприимный трактир».

Это и моё правило жизни. Держитесь от людей подальше. Под словом «люди» я, прежде всего, подразумеваю себя самого.

— Вы очень добры, — сухо повторяет Максим, мой помощник и правая рука, когда двери лифта плавно закрываются перед нами.

— Просто невероятно добры, — подхватывает Лиля, мой адвокат с языком острым, как хорошо наточенное лезвие бритвы. — Не то здание выбрала, Красная Шапочка, совсем не тот лес для прогулок.

Я смотрю в телефон, неспешно листая утренние сообщения, но чувствую себя не совсем в своей тарелке. Каганов заходит на четвёртом этаже, и лифт продолжает движение дальше вверх.

— Очень, очень добры, — нарочито тянет Лиля, растягивая слова, словно жевательную резинку. Она лучшая в своём деле, лучший корпоративный адвокат в Москве, но её едкий сарказм порой хочется засунуть обратно в её же папку с делами и захлопнуть поплотнее. Я кидаю на неё взгляд — тяжёлый, как бетонная плита. Ухмылка мгновенно слетает с её накрашенного лица.

— Что происходит? — Каганов вскидывает бровь, оглядывая нас троих, как опытный детектив на месте свежего преступления.

— Прохору Алексеевичу пришлось спасать девицу в беде, — невозмутимо говорит Максим. — Маленькая серая птичка врезалась прямо в него и растеряла все свои пёрышки по вестибюлю.

— А Прохор Алексеевич, как истинный джентльмен, помог их собрать, и она такая: «Вы очень добры», — добавляет Лиля с плохо скрываемой усмешкой. — Наверное, даже не узнала его. Представляете?

— Очень добры, — хмыкает Каганов, явно находя всё это весьма забавным. — Прямо волк из сказки, только с толстым бумажником вместо острых клыков.

— Скорее уж скорпион на спине черепахи, — Лиля выразительно выгибает бровь, и её голос становится масляно-сладким, а знакомая басня звучит в её устах, как пошлый анекдот из тёмной подворотни.

— Я что, не плачу целое состояние охране, чтобы они пускали всех подряд в вестибюль? — рычу я, чувствуя, как раздражение медленно закипает где-то в горле. — Может, кто-нибудь всё-таки проверит их работу? Или они теперь раздают пропуска каждому встречному-поперечному с улицы?

— Обязательно займусь этим, — спокойно кивает Максим, делая пометку в своём планшете.

Я снова опускаю взгляд в телефон, но перед глазами стоит та самая девушка. Раздражающая особа, которая совершенно не смотрела, куда идёт. Максим глубоко ошибается, думая, что она не знала, кто я такой. Она прекрасно знала.

Я намеренно избегаю лишнего внимания публики, стараюсь держаться в тени, но люди всё равно узнают. Это видно по мелочам — их лица невольно напрягаются, плечи замирают в неестественной позе, подбородок слегка приподнимается, иногда они делают полшага назад, даже сами того не замечая. Чистый инстинкт самосохранения. Я давно научился ловить этот едва заметный щелчок на циферблате их эмоций. Видел его слишком много раз, чтобы теперь ошибиться.

Большинство людей слепы к окружающему миру. Плывут по жизни, словно рыбы в мутной аквариумной воде, бессмысленно тычась в прозрачное стекло. Именно поэтому я богат, а они остаются жалкими и серыми.

Но эта девушка… Её взгляд — открытый, совершенно прямой — ясно выдал, что она мгновенно узнала меня. И при этом не шелохнулась, не отступила ни на сантиметр. Смотрела без малейшего страха, будто молча бросала вызов, даже когда я присел перед ней на корточки.

Вы так добры.

Её голос звучал совсем не робко, не заискивающе, а твёрдо и уверенно, с какой-то едва уловимой насмешкой в интонации. Она явно не из тех, кто привык кланяться и расшаркиваться. Это меня зацепило. Я давно привык к двум типам людей: тем, кто боится меня до дрожи в коленках, и тем, кто подобострастно лебезит. Она не была ни тем, ни другим.

В её глазах на мгновение мелькнуло что-то необычное… любопытство? Упрямство? Какой-то внутренний огонёк? Она не просто врезалась в меня, как обычная растяпа. Нет, она была там с какой-то конкретной целью. И этот дурацкий галстук-бабочка — синий, бархатный, словно из старого советского фильма. Кто вообще так одевается в современной Москве? Это точно не случайность. Она определённо хотела, чтобы её заметили. Или чтобы все запомнили, кто она такая.

Я успел разглядеть её сумку — потёртую, видавшую виды, но при этом очень организованную внутри. Телефон лежал в боковом кармане, именно туда я его и положил обратно. Она ни капли не удивилась, не дёрнулась, только тихо прошептала это своё «эврика», будто я каким-то образом разгадал её маленький секрет. Странная девушка. И слишком уж смелая для той, кто столкнулся лицом к лицу с человеком, которого побаивается добрая половина города.

— Прохор Алексеевич, — настойчивый голос Лили резко вырывает меня из размышлений. — Вы вообще слышали, что я говорю? Совет директоров снова хочет получить подробный отчёт по новому проекту к понедельнику. В который раз уже.

— Пусть спокойно ждут, — резко отрезаю я. — У них на руках есть все цифры за прошедший квартал. Этого им более чем достаточно.

— Но они настаивают, — Лиля прищуривается, как кошка перед решающим прыжком на добычу. — Говорят, что без подробного отчёта категорически не подпишут новое финансирование проекта.

— Тогда любезно напомни им, кто именно платит за их утренний кофе и дорогие кожаные кресла, — бросаю я, так и не отрываясь от экрана телефона. — Они подпишут всё, что нужно. Всегда подписывают в итоге.

Каганов тихо хмыкает, Максим молчит, как обычно. Лифт плавно останавливается на шестом этаже. Мой личный этаж. Двери бесшумно открываются, и я уверенно шагаю в просторный коридор, где мягкий свет щедро льётся из огромных панорамных окон, а итальянский мрамор под ногами блестит и сверкает, словно лёд на зимнем катке. Мой мир — холодный, идеально чистый, полностью под моим контролем.

Но эта загадочная девушка… Она совершенно не вписывается в мою картину мира. Её лицо — непослушные кудри, выбившиеся из-под заколки, большие выразительные глаза, горящие какой-то решимостью, — намертво застряло в голове и не отпускает. И этот нелепый галстук-бабочка. Чёрт возьми, он действительно нелепый и старомодный, но на ней он выглядел… странно уместно. Как естественная часть её самой. Она определённо не из тех, кто легко растворяется в безликой толпе. Это одновременно и раздражает меня, и по-настоящему интригует.

— Максим, — говорю негромко, даже не оборачиваясь в его сторону. — Срочно узнай, кто она такая. И главное — зачем была в нашем вестибюле.

— Уже выяснил, — спокойно отвечает он, быстро листая свой планшет. — Охрана говорит, что какая-то Лиза, пришла без пропуска. Сказала охранникам, что идёт на важную встречу, но нигде не зарегистрировалась заранее. Они отправили её разбираться на второй этаж.

— Лиза, — медленно повторяю я, словно пробую это имя на вкус. Оно простое и обычное, как чёрный хлеб, но в нём чувствуется что-то твёрдое и несгибаемое, крепкое, как кость. — Найди абсолютно всё о ней. Кто, откуда родом, зачем пришла.

— Может быть, она просто обычный курьер? — осторожно предполагает Каганов.

— Нет, не курьер, — уверенно отрезаю я. — Курьеры совсем по-другому смотрят на людей. И уж точно не носят такие странные галстуки-бабочки.

Лиля негромко фыркает, но я полностью игнорирую её реакцию. Вхожу в свой просторный кабинет — прозрачные стеклянные стены, массивный чёрный стол, захватывающий вид на огромный город внизу, где практически всё моё. Устраиваюсь в кресле, открываю ноутбук, но назойливые мысли упрямо возвращаются к ней. Она точно знала, кто я такой, и при этом совершенно не дрогнула. Это никак не может быть простой случайностью. Она явно пришла сюда за чем-то конкретным. И я непременно хочу узнать, за чем именно.

Весь мир вокруг — это огромная шахматная доска, а я всегда играю на три хода вперёд соперника. Люди для меня — пешки, ферзи, иногда хитрые кони, но всегда предсказуемые в своих действиях. Они хотят получить деньги, власть, безопасность для себя. Их мотивы легко читаются, словно открытая нараспашку книга. Но эта самая Лиза… Она пока что — непонятная фигура, которой просто нет на привычной доске. Пока что.

Я медленно откидываюсь в удобном кресле, задумчиво глядя на шумный город внизу. Москва гудит и кипит — нескончаемый поток машин, толпы людей, вечная суета. Все они мои, стоит мне только захотеть. Но её взгляд — такой прямой, почти дерзкий — никак не даёт мне покоя. Она не боится меня. Или всё-таки боится, но умело не показывает. Это большая редкость в наши дни. И определённая опасность для меня.

— Максим, — зову я снова, чуть громче. — Если она всё ещё где-то в здании, немедленно приведи её ко мне. Прямо сейчас.

— Понял вас, — коротко кивает он и быстро выходит из кабинета.

Лиля внимательно смотрит на меня, слегка прищурившись.

— Что такое? — недовольно рычу я в её сторону.

— Да ничего особенного, — небрежно пожимает она плечами, но её умные глаза откровенно смеются. — Просто мне искренне интересно, что же это за редкая птичка сумела заставить холодного скорпиона всерьёз задуматься о ней.

Я намеренно не отвечаю на провокацию. Открываю очередной финансовый отчёт на экране, но надоедливые буквы предательски расплываются перед глазами. В голове стоит только её лицо, эти непослушные кудри, нелепый галстук. И это тихое «эврика», произнесённое так, будто она вдруг нашла что-то по-настоящему важное для себя. Может быть, она действительно нашла. Меня самого.

Я органически не люблю всякие загадки и головоломки. Но вот эту конкретную загадку я обязательно разгадаю до конца. Лиза, кто бы ты ни была на самом деле, ты уже прочно попала на мой личный радар. А я никогда не отпускаю свою добычу просто так.

Вы так добры.

Это едва ли вообще можно было назвать настоящей добротой с моей стороны. Просто она была такой… зажатой и скованной, словно старательно застёгнутой на все пуговицы до самого верха, прямо до того самого бантика у горла, который будто громко кричал всем вокруг о её упрямом стремлении к идеальному порядку во всём. Она судорожно собирала свои разбросанные по полу вещи, раскладывая их обратно с какой-то маниакальной точностью и педантичностью. Я просто стоял рядом, смотрел на неё и вдруг почувствовал… что-то совершенно необъяснимое, какую-то странную искру внутри, которая неожиданно заставила меня инстинктивно схватить её выпавший телефон. Я сразу же понял, я просто знал наверняка, что она непременно хотела бы, чтобы он аккуратно оказался именно в боковом кармане — там, где ей было бы максимально удобно его достать. И, разумеется, я оказался совершенно прав в своих догадках.

Мне всегда нравилось быть на целый шаг впереди остальных. Умение безошибочно читать людей, понимать их желания — мой главный козырь в жизни. Именно это и есть то самое, как именно я побеждаю всех и всегда.

Это был всего лишь небольшой эксперимент, простая проверка рабочей гипотезы, ничего более серьёзного. А она… она оказалась как открытая настежь книга, едва ли вообще пытавшаяся хоть как-то защититься от таких опытных людей, как я.

Вы так добры.

Явный недостаток здорового инстинкта самосохранения. Совсем не самый лучший жизненный образ для молодой женщины в большом городе.

С этими циничными мыслями я мысленно отмахнулся от неё и пошёл дальше.

И всё же мои коллеги серьёзно ошиблись, легкомысленно называя её «серой птичкой». Как же поверхностно и неправильно они её оценили! Серая птичка — это обычно что-то совершенно обыденное, абсолютно неприметное в толпе, а она была совсем-совсем не такой. Она скорее напоминала мне благородный песчаник — бледный, тёплый, с мягким золотистым отливом на свету. Её волосы были чуть темнее той россыпи мелких веснушек, густо усеявших всё лицо, словно яркие звёзды в сумеречном вечернем небе. Нос с лёгким, едва заметным изгибом, будто намёк на плавный лыжный склон. А как ловко и уверенно двигались её тонкие, но сильные пальцы, когда она собирала вещи — вот этого мои коллеги точно не заметили и не оценили. И её приятный аромат витал в воздухе — что-то вроде спелой малины с лёгкой кокосовой ноткой, наверное, это был её шампунь или кондиционер.

И этот старомодный чопорный бантик у воротника блузки. На один долгий, странный момент я неожиданно для себя живо представил, как медленно развязываю его своими руками.

Развязать аккуратный бант. Разгадать её саму, как сложную загадку. Словно неспешно распаковываешь невинный подарок, завёрнутый в красивую бумагу. Медленно снять шёлковую ткань с её бледной тонкой шеи, полностью обнажить нежную кожу под ней. Расстегнуть первую пуговицу на блузке. Затем ещё одну, потом следующую. Россыпь веснушек на груди, пылающая разгорячённая кожа, мои пальцы, медленно скользящие по ней, методично вытаскивающие все её маленькие тайные секреты из всех её потайных кармашков.

Вы так добры.

Интересно, что именно нужно сделать, чтобы полностью её раскрыть? Как бы выглядел её открытый, прямой взгляд, если бы он вдруг по-настоящему загорелся настоящей страстью?

И, самое главное, почему я всё ещё продолжаю думать о ней? У меня сейчас миллион важных дел, и она уж точно не входит в их число. Мне срочно нужно сосредоточиться на предстоящем слиянии двух крупных компаний — я даже специально выделил время в дороге, чтобы спокойно обдумать все детали этой сделки.

Я демонстративно подношу телефон ближе к лицу. Когда передо мной светится экран, для всех это чёткий сигнал: не трогайте меня сейчас, я занят. Моя личная версия отрубленной головы на высокой пике. Потому что второй важный секрет моего стабильного успеха — это железный, жёсткий тайм-менеджмент.

Но через минуту я снова опускаю телефон и невольно касаюсь своей шеи рукой.

— И что это вообще было такое? То странное, что на ней было? На шее у неё?

— Это называется бабочка, — спокойно отвечает Лиля. — Женский галстук-бант, если точнее.

Я молча жду логичного продолжения объяснения. Не дождавшись, терпеливо повторяю:

— Женский галстук-бант.

Простой секрет, чтобы заставить людей говорить больше, — просто повторить их последние произнесённые слова. Нет ничего более вдохновляющего для любого человека, чем приятный звук его собственной речи, отражённой эхом.

Лиля, хоть и прекрасно видела, как я мастерски использую этот психологический приём сотни раз на переговорах, всё равно послушно поддаётся на уловку.

— Да, именно женский галстук-бант, что-то в дешёвом стиле из распродажи далёкого 1989 года. Немного корейская прилежная школьница, немного провинциальная деревенская мышка, собирающаяся на воскресную церковную службу. Сегодня никто нормальный такое бы просто не надел на себя.

— Так женщины теперь тоже носят галстуки? — с притворным возмущением вмешивается Каганов. — Да оставьте хоть что-то нам, несчастным мужчинам!

— Нет, это совсем не мужской классический галстук, — терпеливо объясняет Лиля. — Бабочка — это широкий шёлковый бант с длинными концами, свободно свисающими вниз. Представь себе тонкий изящный шарфик, аккуратно завязанный красивым бантом прямо у шеи. Хотя я готова держать пари, что у неё он точно был на простой клипсе. Это так в её стиле — типичная серая птичка.

Я хмурюсь, чувствуя разочарование. Клипса определённо безжалостно рушит мою красивую фантазию — такой бант на клипсе невозможно медленно и томно развязать, осторожно потянув за самый кончик, не получится дразняще и игриво вытащить его из-под накрахмаленного воротника блузки.

Если бы она вдруг была моей женщиной, я бы обязательно настоял на настоящем длинном куске шёлковой ткани, правильно завязанном вокруг воротника, который можно неспешно развязать, словно распаковывая драгоценный подарок — символ её полной и абсолютной капитуляции передо мной. Я бы очень медленно вытащил его из-под воротника блузки. Убрал бы аккуратно в сторону. А затем принялся бы за пуговицы — одна, вторая, третья. Обязательно появился бы кусочек простого белого бюстгальтера, без всяких лишних изысков и кружев.

Клипса или по-настоящему завязанный бант? Завязанный, конечно, был бы намного лучше — развяжешь не спеша, и длинная ткань останется в руках. Всегда весьма полезная вещь для… разных игривых затей и экспериментов. Я бы медленно поднял его, наглядно показывая ей. Изменился бы тогда её открытый взгляд? Почувствовала бы она наконец настоящую тревогу и волнение?

Хотя, если честно подумать, в банте на обычной клипсе тоже есть своя особая прелесть. Умная женщина, которую я мог бы воспринимать действительно всерьёз, обязательно выбрала бы именно клипсу. Мода — пустая трата драгоценного времени. Женщина, которую я искренне уважаю, непременно ценит практичную эффективность и строгий порядок, а вовсе не бесполезную возню с долгим завязыванием красивого банта перед зеркалом.

И вот у меня в голове уже целых две совершенно лишние фантазии о какой-то провинциальной деревенской мышке, которую я, скорее всего, больше никогда в жизни не увижу.

Или всё-таки увижу?

Кто она такая на самом деле? Что конкретно она здесь делала сегодня утром? Мой бизнес — это огромное множество самых разных направлений и отделов. Может быть, она просто шла в наш отдел кадров на собеседование?

Я беру со стола толстую стопку бумаг. Это важные документы, которые срочно нужно подписать сегодня. Все необходимые изменения в контракте уже отмечены цветными закладками для удобства.

Я машинально хватаю дорогую ручку, но в голове вдруг возникает яркий образ: я медленно провожу языком по изящному изгибу её тонкого носа. Неожиданно представляю её, распростёртую подо мной на широкой постели, с волосами цвета песчаника, красиво рассыпанными, словно золотистое сияние вокруг головы, полностью распущенную, тяжело задыхающуюся, совершенно обнажённую в моей собственной постели. Или обнажённую, но всё ещё с этим загадочным бантом-бабочкой на шее.

Я с трудом сглатываю, пытаясь унять неприятную сухость во рту.

В кабинет негромко заходит один из младших помощников.

— Ой, простите, Прохор Алексеевич, — виноватым голосом говорит он, заметив моё хмурое лицо.

Он пришёл именно за этим контрактом, который лежит передо мной.

— Нет, подожди минуту, — останавливаю я его.

Я быстро просматриваю все внесённые изменения в документе, ставлю размашистую подпись в нужных местах и молча передаю ему готовые бумаги.

— Скажи мне, в отделе кадров сегодня проводят какие-нибудь собеседования?

— Собеседования на какую конкретно должность? — уточняет он, немного растерянно.

— На работу, — отвечаю я коротко. — Просто узнай и доложи мне.

Он кивает и быстро выходит из кабинета, прижимая папку к груди.

Я откидываюсь в кресле и снова смотрю в огромное панорамное окно. Москва расстилается внизу, как на ладони — бесконечные ряды зданий, извилистые улицы, крошечные фигурки людей. Мой город. Моя территория. Моя шахматная доска.

Но почему-то мысли всё равно возвращаются к ней. К этой Лизе с нелепым бантом и бесстрашным взглядом.

Что она искала в моём здании? Зачем пришла без пропуска? И главное — почему совершенно не испугалась меня?

Я привык получать ответы на все свои вопросы. Быстро и точно. И этот случай не станет исключением.

Максим появляется в дверях через несколько минут.

— Просмотри все записи. Узнай, с кем эта Лиза встречалась, в какие кабинеты заходила, сколько времени там провела.

— Уже поставил задачу службе безопасности, — кивает Максим. — К вечеру будет полный отчёт на вашем столе.

— К обеду, — поправляю я жёстко. — Мне нужно знать всё уже к обеду, Максим.

— Понял, — он снова кивает и исчезает за дверью.

Лиля всё ещё сидит в кресле напротив, внимательно наблюдая за мной с плохо скрытым любопытством.

— Что? — раздражённо спрашиваю я, чувствуя её пристальный взгляд.

— Ничего особенного, — она медленно качает головой, но в уголках её губ играет едва заметная улыбка. — Просто я работаю с вами уже восемь лет, Прохор Алексеевич. И никогда, слышите, никогда ещё не видела, чтобы какая-то случайная девушка так сильно вас заинтересовала. Это… необычно.

— Меня интересует безопасность моей компании, — холодно отвечаю я. — Посторонний человек без пропуска проник в здание. Это нарушение протокола, которое требует расследования. Вот и всё.

— Конечно, конечно, — соглашается Лиля, но её глаза продолжают смеяться. — Только безопасность. Ничего личного.

Я не отвечаю, снова уткнувшись в экран ноутбука. Но буквы в отчётах расплываются перед глазами. Вместо цифр и графиков я вижу россыпь веснушек на бледном лице. Вместо финансовых показателей — чёрный бархатный бант у тонкой шеи.

Вы так добры.

Нет, милая Лиза. Я совсем не добрый. И очень скоро ты это поймёшь. Потому что я не из тех, кто просто отпускает загадки. Я их разгадываю. Всегда. До самого конца.

И ты, моя загадочная деревенская мышка с бесстрашными глазами, станешь моей следующей разгаданной тайной.

Хочешь ты того или нет.

Глава 3

Лиза

Лифт, в который мне разрешено войти, медленно поднимается только до второго этажа. Двери открываются с тихим шипением, и я шагаю к стойке ресепшен, стараясь выглядеть уверенно. Женщина за стойкой, прижимая телефон к уху, поднимает указательный палец, жестом прося меня немного подождать. Её светлые волосы туго закручены в высокий пучок на макушке, с тоненькой косичкой, искусно вплетённой в причёску, словно нитка жемчуга в дорогое ожерелье. На небольшой табличке перед ней выгравировано имя — Екатерина.

— Чем могу помочь? — спрашивает Екатерина, наконец оторвавшись от телефона и посмотрев на меня.

— Мне нужно встретиться с Прохором Алексеевичем, — говорю я, стараясь звучать максимально уверенно и твёрдо.

— У вас назначена встреча с ним? — её тон становится более официальным.

— У меня есть кое-что очень важное, что я должна ему показать, — отвечаю я, непроизвольно сжимая свою сумку покрепче. — Это касается недвижимости.

— Назначена ли у вас конкретная встреча? — повторяет она более настойчиво, прищурившись и оценивающе глядя на меня.

— Нет, к сожалению, — вынуждена признать я.

— Без предварительной записи вы не сможете его увидеть, — отрезает она. — Звоните по главному номеру компании и записывайтесь через секретаря.

Я ещё крепче прижимаю сумку к груди, чувствуя под пальцами твёрдый знакомый контур планшета, на котором уже давно загружено и готово к просмотру наше видео.

— Я уверена, что он захочет это увидеть, — настойчиво повторяю я, не отступая. — Это действительно важно.

— Вам нужно говорить с его помощниками, — Екатерина качает головой. — Контактный номер есть на официальном сайте компании.

— Но это срочно, — не сдаюсь я. — Речь идёт о здании на 2-й Строительной улице, которое он недавно приобрёл.

— В чём именно заключается срочность вашего вопроса? — Екатерина смотрит на меня теперь уже с нескрываемым лёгким раздражением.

Я делаю глубокий вдох, собираясь с мыслями.

— Это связано непосредственно с самим зданием, — осторожно начинаю я. — Ему действительно нужно это увидеть собственными глазами.

— Вам придётся объяснить гораздо подробнее, — холодно говорит она, демонстративно скрестив руки на груди.

— Эта информация только для его глаз, — максимально твёрдо заявляю я. — Это крайне важно и конфиденциально.

Екатерина оценивающе смотрит на меня долгим изучающим взглядом, словно пытается разгадать непростую загадку или определить, насколько я серьёзна. Наконец, она со вздохом берёт телефонную трубку.

— У меня тут одна женщина с какой-то информацией по поводу здания на 2-й Строительной, — говорит она в трубку, не сводя с меня внимательных глаз. — Не хочет конкретно говорить, что именно за информация. С её слов, всё это только для Прохора Алексеевича лично. Не знаю, насколько это серьёзно. Она утверждает, что это срочно, но категорически отказывается уточнять детали.

Она кладёт трубку на место.

— Идёмте за мной, — коротко командует она и решительно ведёт меня по длинному коридору мимо целого ряда одинаковых офисных кабинок. Мы проходим мимо ещё одного современного лифта, у которого тоже установлена чёрная сенсорная панель. Неужели все эти таинственные лифты с чёрными панелями ведут напрямую в роскошные кабинеты наверху, к самому руководству? Наконец, мы останавливаемся у двери с небольшой табличкой «Маркина Ольга Викторовна». Екатерина деловито стучит в дверь.

— Подождите минутку, — быстро вмешиваюсь я. — Мне нужен именно Прохор Алексеевич. Только он лично, никто другой.

Из-за двери сразу доносится уверенный женский голос:

— Да, входите.

Екатерина приглашающим жестом показывает мне войти.

Ольга Маркина — статная представительная женщина примерно лет сорока с изящной длинной шеей, ухоженными каштановыми волосами и ярко-алыми губами, которые кажутся будто нарисованными профессиональной кистью настоящего художника.

— Что именно вы хотите показать Прохору Алексеевичу? — спрашивает она официальным тоном, окидывая меня оценивающим холодным взглядом.

— Это исключительно для него, для его глаз, — упрямо повторяю я.

— У нас так не работают дела, — сухо отрезает Ольга. — Я сама посмотрю, что у вас там такого срочного и важного, и уже сама решу, стоит ли это вообще передавать наверх.

— Но это предназначено только для него…

— Мой ответ категорически отрицательный, — она нетерпеливо машет рукой, словно отгоняя назойливую надоедливую муху. — Можете идти, не тратьте моё время.

— Пойдёмте отсюда, — подхватывает стоящая рядом Екатерина.

— Нет, подождите! Пожалуйста! — я невольно повышаю голос. — Это обращение от жильцов дома. Важная информация о здании, которую он должен обязательно знать.

— Ему совершенно не нужно ничего знать о том здании, — Ольга говорит с ледяной непоколебимой уверенностью. — Он сносит его в ближайшее время, и это, знаете ли, автоматически решает абсолютно все существующие проблемы.

— Нет, он должен знать правду… послушайте, пожалуйста, мы теряем свои родные дома! Я просто хочу показать ему одно короткое видео. Всего несколько минут. Оно о том, что это особенное место значит для всех нас…

— Это категорическое твёрдое нет, — резко обрывает меня Ольга. — Самое твёрдое категоричное нет, какое только можно себе представить.

— Пойдёмте уже, — повторяет Екатерина, явно начиная терять остатки терпения.

— Но ведь мы теряем свои единственные дома! — пытаюсь достучаться я.

— Никто абсолютно ничего не может с этим поделать, — холодно отрезает Ольга окончательно.

Я не понимаю до конца, почему именно её равнодушные слова так невыносимо сильно меня злят и задевают, но внутри закипает настоящий гнев.

— Прохор Алексеевич может что-то сделать! — почти выпаливаю я. — Он вполне может изменить своё решение, пересмотреть его. Я слышала от людей, что есть другие возможные способы реализовать этот строительный проект. Если бы он только посмотрел наше видео хотя бы раз… Это просто мы, обычные люди, рассказывающие свои истории… — я быстро открываю портфель дрожащими руками, включаю планшет и решительно нажимаю кнопку «плей», наклоняя экран так, чтобы обе женщины могли хорошо видеть изображение. Видео начинается с Людмилы Васильевны — она у нас самая убедительная и искренняя. Она спокойно и проникновенно говорит о том, что значит для неё родной дом на 2-й Строительной улице.

— Господи Боже мой, — стонет Ольга, театрально закатывая глаза к потолку.

— Пойдёмте уже отсюда, — снова настойчиво тянет меня Екатерина за рукав.

— Дайте мне всего одну минуту его драгоценного времени! Всего минуту! — я торопливо закрываю портфель, невольно обрывая трогательный рассказ Алины на полуслове.

— Вот что вам нужно хорошенько понять, — Ольга наклоняется ближе ко мне, и её голос звучит теперь твёрдо, как холодная сталь. — Даже если бы сама принцесса-лебедь из сказки и Великая княгиня Елизавета Фёдоровна собственноручно приковали себя тяжёлыми цепями к этому старому зданию, Прохор Алексеевич ни за что не остановил бы запланированный снос. Более того, скажу вам честно, если бы они действительно там стояли, он с особым садистским удовольствием сам лично запустил бы в них тяжёлый кран с огромным металлическим шаром.

Я ещё крепче сжимаю планшет в руках. Какой же человек мог бы получать удовольствие от разрушения здания, если бы там реально стояли принцесса-лебедь и Великая княгиня Елизавета Фёдоровна? И именно этот безжалостный человек сейчас держит в своих могущественных руках нашу общую судьбу?

— Я не верю в это, — упрямо говорю я, невольно вспоминая, как совсем недавно Прохор Агатов очень аккуратно убрал мой выпавший телефон в маленький кармашек моей сумки — такой маленький, но невероятно тёплый человеческий жест, когда я сидела на холодном полу на корточках, буквально умирая от дикого страха. У меня мелькает какая-то безумная смутная мысль: может быть, эти холодные женщины просто совершенно не понимают его настоящего?

— Он получил бы особое садистское удовольствие именно от этого, — настойчиво повторяет Ольга с какой-то пугающей уверенностью. — Нравится вам это или категорически нет, поверьте, я делаю вам настоящее огромное одолжение прямо сейчас. Потому что, если бы я действительно отправила вас наверх к нему, и — поверьте моему опыту, это было бы настоящим чудом, — вас бы каким-то образом пропустили туда, и вы успели бы показать ему эти жалкие несколько секунд вашего трогательного видео? Он незамедлительно ускорил бы снос здания назло. Если есть что-то, что Прохор Алексеевич ненавидит всей душой, так это когда его драгоценное время бессовестно тратят на подобные сентиментальные глупости.

— Уходите добровольно прямо сейчас, или вас принудительно выведет наша охрана, — жёстко добавляет Екатерина.

Окончательно побеждённая, я молча следую за Екатериной и её ярким аккуратным светлым пучком обратно к лифту. Она методично провожает меня до самых выходных дверей и решительно нажимает единственную кнопку — вниз.

Лифт плавно высаживает меня обратно в роскошный просторный вестибюль.

Нет, это просто не может быть окончательным концом. Это не должно закончиться именно вот так, ничем.

Я нерешительно медлю в сторонке, притворяясь, что терпеливо жду свой лифт. Я категорически не могу просто так вернуться домой с поджатым хвостом, ни с чем.

Я внимательно наблюдаю, как какая-то деловая женщина уверенно проводит свою пластиковую карту по чёрной сенсорной панели, ведущей к верхним закрытым этажам. Карта-пропуск висит у неё на шее на специальном шнурке. Что, если я просто подойду поближе и встану рядом с ней? Может, просто войду в лифт вместе с ней, как ни в чём не бывало? Двери лифта бесшумно открываются. Она краем глаза замечает мой пристальный взгляд и недовольно хмурится. Я мгновенно теряю всю решимость, и двери закрываются прямо перед моим носом.

Ладно, попробую тогда с кем-нибудь следующим. Какой-то мужчина в строгом костюме проводит своей картой по панели. Я решительно подхожу поближе, встаю рядом с ним, изо всех сил стараясь выглядеть так, будто мне здесь самое место.

Он мельком бросает на меня быстрый взгляд, затем снова смотрит строго вперёд. Потом опять поворачивается и смотрит на меня более внимательно.

— Могу чем-нибудь помочь? — вежливо спрашивает он.

Я улыбаюсь как можно ярче и дружелюбнее.

— Еду на шестой этаж, — беззаботно отвечаю я.

— А где ваш служебный пропуск? — он многозначительно кивает на пустое место на моей груди, где должен висеть бейдж.

Я машинально прижимаю руку к груди.

— Ой… у меня его сегодня почему-то нет с собой.

— Вы работаете на шестом этаже? — уточняет он с подозрением.

— Э… нет, если честно, — вынуждена признать я.

Он отрицательно качает головой.

— Тогда вам на второй этаж, — он указывает рукой на другой лифт в стороне.

— Спасибо большое, — смущённо бормочу я.

Я краем глаза замечаю бдительного охранника, который пристально наблюдает за мной уже некоторое время. Он говорит что-то настороженно в свой чёрный телефон, совершенно не сводя с меня внимательных подозрительных глаз.

Я быстро обхожу красивый фонтан с огромным декоративным валуном посередине и направляюсь к выходу, стараясь не привлекать лишнего внимания.

Именно в этот самый момент в просторный вестибюль заходит обычный почтальон с тяжёлой металлической тележкой. Что-то внутри меня неожиданно успокаивается. Я предупредительно придерживаю для неё тяжёлую стеклянную дверь, она благодарно кивает и проходит дальше внутрь. Я незаметно слежу, как она методично пересекает весь вестибюль. Охранник встречает её у лифтов, быстро проводит своей картой по чёрной панели, двери послушно открываются. Она спокойно заходит внутрь с тележкой и приветливо улыбается охраннику.

Двери плавно закрываются.

Охранник снова поворачивается и смотрит прямо на меня.

Теперь он наверняка точно меня отсюда выгонит. Я быстро разворачиваюсь и выхожу на яркий солнечный московский тротуар… с совершенно новой, просто ошеломляющей идеей, постепенно зарождающейся в моей взволнованной голове.

***

Я взяла ещё один выходной день за свой счёт, но на мне сейчас официальная рабочая форма, а через плечо привычно перекинута моя верная синяя почтовая сумка.

Я снова вхожу в огромное офисное здание Агатова с высоко и гордо поднятой головой. Понимаю, что это вполне может навлечь на меня серьёзные неприятности, но я настойчиво напоминаю себе, что жизнь действительно слишком коротка, чтобы не делать по-настоящему важные вещи, даже если они очень сильно пугают и, возможно, выглядят немного безумными со стороны.

А нет ничего важнее для меня, чем мои настоящие друзья. Они давно стали моей настоящей семьёй.

Алиса и Инна были в полнейшем восторге, когда я подробно рассказала им о своём новом смелом плане вчера вечером. Они искренне считают меня невероятно смелой.

Скорее, просто отчаянной до безрассудства.

Я уверенно обхожу знакомый фонтан и целенаправленно направляюсь прямиком к стойке охраны. Охранник с густой тёмной бородой выходит навстречу ко мне. Он пока ещё не узнал меня со вчерашнего дня — люди действительно очень редко запоминают почтальонов в обычном штатском, и наоборот тоже. Когда надеваешь узнаваемую форму, ты моментально становишься безликим воплощением Почты России, и тебе открыты практически все двери.

Я демонстративно показываю ему небольшой аккуратный пакет, адресованный непосредственно Прохору Агатову. Сегодня ранним утром я тщательно наклеила на него яркую красную наклейку с надписью: «Вручить лично», а затем для пущей убедительности добавила специальную пустую наклейку, на которой крупными чёткими чёрными буквами сама написала: «Заказное отправление с уведомлением о вручении» и «Исключительно только адресату».

Заказная доставка по всем правилам должна вручаться исключительно самому адресату, хотя, если быть абсолютно честной, по инструкции её технически могут принять и официально уполномоченные представители-агенты. Я искренне надеюсь, что они не слишком хорошо и подробно знают именно эту тонкую часть почтовых правил.

Охранник любезно провожает меня к нужному лифту, быстро открывает его своей служебной картой и приветливо улыбается, не выказывая ни малейшего заметного признака, что он меня узнал.

— Спасибо вам, — вежливо говорю я, крепко сжимая сумку. Я внимательно разглядываю кнопки и уверенно нажимаю на шестую.

— Простите, пожалуйста, — к охраннику подходит элегантная женщина в ярко-красном дорогом костюме, показывая свою служебную карту. — Я представитель из компании «МаксГрупп». У меня назначена важная встреча на десять ноль-ноль на шестом этаже, я немного опаздываю, мне внизу сказали обязательно зарегистрироваться у вас.

— Да, они действительно звонили предупредить, — отвечает охранник, быстро хлопая рукой по закрывающимся дверям лифта, чтобы их удержать открытыми. — Заходите, пожалуйста.

— Большое спасибо, — благодарно говорит она, торопливо входя в просторный лифт и бросая на меня робкую извиняющуюся улыбку. У неё короткие аккуратные светлые волосы и просто потрясающие стильные красно-белые туфли на каблуке.

Я молча киваю в ответ и поправляю сумку на плече. Мой пульс заметно учащается, когда двери наконец закрываются, и лифт плавно начинает неторопливый подъём наверх.

Мы едем в абсолютной напряжённой тишине.

Секретари и ассистенты на шестом этаже, скорее всего, обязательно попытаются просто расписаться за посылку сами, но я твёрдо собираюсь настаивать, что она предназначена только для Прохора Агатова лично. Официальная форма всегда придаёт дополнительный вес словам, и я полностью рассчитываю именно на это.

Лифт постепенно замедляется, кнопки лениво загораются одна за другой: первый этаж, второй, третий. Прямо перед четвёртым этажом раздаётся громкий пугающий треск где-то над головой. Я инстинктивно хватаюсь за металлический поручень, когда кабина внезапно сильно трясётся.

Она резко накреняется в сторону и с протяжным визгом металла резко останавливается. Яркий свет мгновенно гаснет, и через пару секунд загорается тусклый аварийный фонарь в углу кабины.

— Боже мой, — испуганно шепчет женщина, судорожно вцепившись в поручень с другой стороны лифта.

Моё сердце бешено колотится так громко, что я слышу только его оглушительный стук в собственных ушах.

— Всё в порядке, — говорю я, отчаянно стараясь в первую очередь успокоить саму себя. — Мы же не падаем вниз.

— Пока что не падаем, — отвечает она надломленным срывающимся голосом.

— В современных лифтах установлена целая куча надёжных предохранителей, — пытаюсь уверенно заверить я, хотя сама не до конца искренне верю в свои собственные успокаивающие слова.

Сверху доносится ещё один зловещий протяжный скрип металла.

— Должен же где-то быть аварийный вызов, верно? — взволнованно спрашивает она, с надеждой глядя на меня так, будто я обязательно должна точно знать правильный ответ. Она же почтальон столичной Москвы, наверное, думает про себя она, должна быть настоящим экспертом по всем московским лифтам. Она очень сильно удивилась бы, узнав, что я впервые в жизни оказалась в настоящем лифте всего каких-то два года назад.

Я осторожно подхожу к панели управления и в тусклом мерцающем свете нахожу красную кнопку с рельефным изображением телефона и надписью специальным шрифтом Брайля для слепых. Решительно нажимаю.

— Алло? Нас слышно?

Пугающая тишина.

Женщина нервно достаёт мобильный телефон и торопливо звонит кому-то, взволнованно сообщая, что серьёзно опоздает на встречу. В этот напряжённый момент панель неожиданно оживает, и хриплый мужской голос прорывается сквозь сильный треск помех:

— Эй, это инженерная служба здания. Все целы там?

— Да, вроде бы, — отвечаю я с облегчением. — Нас двое в кабине, и мы вроде в порядке. Что вообще происходит?

— Ничего особо страшного, — спокойно успокаивает невидимый голос. — Просто электрическая неполадка в системе. Вы находитесь в полной безопасности. Наша техническая команда уже активно работает над проблемой. Это займёт буквально несколько минут времени. Вы точно в порядке там?

Я быстро смотрю на женщину рядом.

— Сколько конкретно времени это займёт? — напряжённо спрашивает она прямо в голосовую панель.

— Совсем немного, потерпите, — уклончиво отвечает голос.

Она тяжело вздыхает, её встревоженное лицо искажено нарастающей тревогой.

Инженер вежливо спрашивает наши имена, мы по очереди представляемся.

— Хорошо, Елизавета и Анна, сидите спокойно и не паникуйте. Мы активно решаем проблему прямо сейчас. Если что-то существенно изменится в вашем состоянии, сразу жмите красную кнопку, всё ясно? — и связь резко обрывается с треском.

— Если что-то изменится? — встревоженно повторяет Анна. — Что именно он имеет в виду? Что мы можем задохнуться здесь?

— Этого точно не случится, никогда, — говорю я с гораздо большей показной уверенностью, чем реально чувствую внутри. — Он, наверное, имел в виду медицинскую помощь или что-то подобное в этом роде.

— Не очень-то это меня утешает, если честно, — недовольно ворчит она, медленно опускаясь на холодный пол и обхватывая руками свои колени.

Сверху раздаются отчётливые металлические удары инструментами. Анна заметно вздрагивает при каждом громком звуке, её напряжённый взгляд тревожно прикован к потолку лифта.

— Или на случай внезапного превращения в оборотня, — неожиданно добавляю я с лёгкой игривой улыбкой.

Она резко поворачивается ко мне, широко раскрыв испуганные глаза.

Я посылаю ей озорную улыбку.

— Или появления вампирских клыков? — спрашиваю я с лёгкой усмешкой.

Она облегчённо смеётся, и я вижу, как напряжение начинает постепенно спадать с её лица.

— Боже, на секунду я подумала, ты серьёзно! — говорит она, прикрывая рот ладонью. — Прости, не мой день сегодня. И я совсем не фанат лифтов, если честно.

— Всё будет хорошо, — уверяю я спокойным голосом, усаживаясь рядом с ней на пол и аккуратно ставя сумку рядом. — В лифтах правда куча предохранителей. Их проверяют регулярно, так что мы в безопасности.

Удары молотка наверху прекращаются, но буквально через мгновение начинается жужжание электрической дрели.

— Хотя, похоже, «немного» — это побольше, чем пара минут, — добавляю я с лёгкой иронией.

Анна тяжело вздыхает и обхватывает колени руками.

— Честно говоря, я бы предпочла застрять здесь на часок, чем идти на встречу, куда я направлялась. Лучше уж иголки в уши, пиявки на кожу или бесконечный Децл на повторе.

— Нет, — шепчу я в притворном ужасе, прижимая руку к сердцу. — Только не это. Что угодно, только не Децл.

Она откидывает голову назад на металлическую панель и закрывает глаза.

— У тебя, наверное, маршрут, да? — спрашивает она через минуту. — Это выбьет тебя из графика? Задержит на весь день?

Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть непринуждённо.

— Ничего страшного. Бывает. А ты здесь работаешь? В этом здании?

— Нет, — отвечает она с явной тоской в голосе. — Ну, то есть я начинаю месячное задание здесь, так что, наверное, да. Можно сказать, временно.

— Похоже, тебе это не в радость, — осторожно замечаю я, изучая её лицо.

— Недооценка года, — вздыхает она горько. — Не говори никому, ладно? Просто помолчим об этом.

— Конечно, — киваю я серьёзно. — Это между нами.

Она благодарно кивает в ответ. Люди доверяют форме почтальона — это я уже давно поняла.

— И вот начинается первый из многих долгих дней, — продолжает она. — Долгих и мучительных. Можно даже сказать, кошмарных.

— Так плохо? — переспрашиваю я сочувственно.

— Хуже, — говорит она с горечью. — Три часа в пробке утром, чтобы сюда добраться из другого конца города, а теперь ещё это. И ад ещё даже не начался по-настоящему.

Я сочувственно морщусь.

— Твоя работа всегда такая? Или это просто неудачный день?

— В общем, да, всегда такая, — отвечает она устало. — Казалось бы, не должна. Я наставник для руководителей, это же, по идее, крутая профессия. Престижная даже.

— Наставник для руководителей? — переспрашиваю я с интересом.

— Мы помогаем руководителям развивать навыки, — объясняет она. — Моя специализация — мягкие навыки: эмоциональный интеллект, построение позитивных отношений с командой, лидерство через вдохновение, а не через страх. Навыки, которые помогают не просто агрессивно строить бизнес, а те, что делают из человека хорошего управленца, понимаешь? Мы помогаем с этим. Или должны помогать.

— Звучит как что-то очень значимое, — говорю я искренне, хотя внутренне удивлена, что такая молодая женщина — ей явно не больше двадцати шести — обучает опытных руководителей лидерству.

— Казалось бы, правда? — она грустно улыбается. — Я работаю в отличном агентстве, очень уважаемом в профессиональных кругах, — она крепче обнимает колени руками. — Ладно, я готова, чтобы лифт поехал наконец. Теперь я ещё больше боюсь, сидя тут взаперти. Моя встреча уже должна была начаться минут десять назад. А после неё я была бы свободна, гуляла бы под солнцем, дышала свежим воздухом.

— Ох, — сочувствую я, понимая её разочарование.

— Нет, извини, я слишком негативна. Не надо было так говорить.

Сверху снова жужжит дрель, и звук отдаётся эхом в тесном пространстве.

— Так в чём проблема с работой? — спрашиваю я осторожно. — Если ты не против моего вопроса, конечно.

— Дело вот в чём, — начинает она, явно рада выговориться. — Есть два типа руководителей, которые обращаются к нам за наставничеством. Первые — успешные бизнесмены, которые горят желанием стать ещё эффективнее, хотят учиться и расти профессионально. К сожалению, я с такими практически не работаю. Эти приятные задания берут мои боссы себе.

— А какие тебе достаются? — спрашиваю я, уже предчувствуя ответ.

— Меня отправляют, когда руководитель проиграл в суде по трудовому спору, и ему — она делает кавычки пальцами в воздухе — «по решению суда предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, для улучшения эмоционального интеллекта». — Она тяжело вздыхает. — И угадай, кто этот счастливый наставник? Кто едет через полгорода к этим людям?

— Ай, — сочувственно морщусь я.

— Это худшее, что может быть, — продолжает она с явным отчаянием. — Как будто какого-то вспыльчивого парня отправляют на курсы управления гневом после драки в баре. Думаешь, он хочет там быть? Думаешь, ему нравится материал, который там дают?

— Э… нет? — отвечаю я неуверенно.

— Точно! — кивает она энергично. — Люди, которых я тренирую, меня совершенно не хотят видеть. К тому моменту, как я появляюсь в их офисе, кто-то из руководства уже показал себя с очень плохой стороны, и вмешался медиатор или судья. Мои тренинги — это просто способ для компании сказать публично, что они «решают проблему», но им обычно совершенно плевать, изменится ли что-то на самом деле. Так что да, я — наказание для этих людей. Я — объект их раздражения и презрения.

— Ох, — только и могу выдохнуть я.

— Боже, ты правда никому не расскажешь об этом разговоре? — она беспокойно проверяет телефон. — Хотя, честно, мне уже почти всё равно, если меня уволят. Даже не знаю, что меня удерживает.

— Ни слова, — торжественно обещаю я. — Всё остаётся в этом лифте… кроме нас самих, надеюсь.

Сверху снова раздаются удары молотка и жужжание дрели. Голоса инженеров перекрикиваются, обсуждая что-то техническое.

— Эти люди, с которыми я работаю — мужчины, будем честны, это всегда мужчины, — они просто презирают весь этот материал про эмоциональный интеллект, — продолжает Анна. — Я стараюсь делать самый минимум, чтобы мы оба могли сказать, что дело формально сделано, галочка поставлена. Моя фирма получает свои деньги от компании… Не знаю даже, почему я жалуюсь тебе на всё это. Просто… это совсем не та работа, о которой я мечтала, когда училась в университете. Я думала, что буду по-настоящему помогать людям развиваться, а не быть их ненавистным наказанием, которое им навязали.

Я киваю, искренне сочувствуя ей. Неужели кто-то из команды Агатова оступился на работе, и поэтому ему назначили наставника по решению суда?

— Когда меня впервые отправили на индивидуальное наставничество к какому-то крупному боссу, я была в настоящем шоке, — продолжает она. — У меня есть диплом по психологии, куча дополнительных тренингов и сертификатов, но практически никакого реального опыта, а меня отправляют один на один к топ-менеджеру крупной компании? Прямо в высшую лигу с первого дня? Оказалось, я просто в списке для грязной работы, которую никто другой не хочет брать.

— Неужели в твоей работе совсем нет ничего приятного? — спрашиваю я, надеясь услышать хоть что-то позитивное. — Может, хоть что-то хорошее есть? Какие-то моменты радости?

— Нет, ничего, — качает она головой. — И нужно быть невероятно самонадеянным для этой работы, знаешь. Думаю, я просто выбрала не ту профессию изначально. Ошиблась с выбором. — Она вздыхает глубоко и поворачивается ко мне. — А тебе нравится быть почтальоном?

— Да, — улыбаюсь я широко. — Обожаю свою работу.

— Это, наверное, так здорово, — говорит она с неподдельной завистью в голосе. — Любить свою работу. Просыпаться и хотеть идти на неё.

— Это правда здорово, — киваю я убеждённо. — Когда любишь свою работу, когда она приносит радость, это просто потрясающе. А когда жизнь становится тяжёлой по другим причинам, это маленькое пространство, где ты чувствуешь, что делаешь что-то хорошее и полезное, значит абсолютно всё. Спасает, можно сказать.

Она смотрит на меня с тоской и грустью в глазах.

— Хочу тоже делать что-то хорошее. Что-то настоящее, понимаешь?

— А другие работы? — спрашиваю я осторожно. — Неужели совсем нет других вариантов? Ты же молодая, образованная.

— Кажется, уже поздно что-то менять, — говорит она безнадёжно.

— Ты шутишь? — почти восклицаю я. — Никогда не поздно! Совершенно не важно, тридцать тебе, пятьдесят или даже семьдесят. Сколько тебе вообще, двадцать шесть?

— Двадцать семь, — поправляет она.

— Пф, пожалуйста! — машу я рукой. — Да ты ещё совсем девчонка! — и я рассказываю ей свою историю: как долго я жила в маленьком провинциальном городке под Москвой, который искренне ненавидела всей душой, мечтая о другой жизни, о лучшей жизни в столице, но боялась и не решалась ничего изменить в своей жизни.

Я рассказываю, как часами разглядывала объявления об арендном жилье в Москве на сайтах, гуглила адреса районов, смотрела на фотографии зданий в интернете, представляла себя там, но всё равно боялась сделать реальный шаг, потому что никого не знала в большом городе, да и был парень, с которым мы то сходились, то расходились бесконечно, и мама жила в Подольске, и я не могла её бросить. А потом у мамы обнаружили рак. Я рассказываю, как отчаянно боролась с больницами и чиновниками, чтобы получить для неё особое дорогое лечение, которое могло помочь, но они отказали из-за бюрократии. И она умерла через полгода.

— А отец твой? — тихо спрашивает Анна.

— Его не было в нашей жизни совсем, — отвечаю я спокойно. — Мама была невероятно независимой, удивительной женщиной. Сильной. Она могла абсолютно всё сама. Пока… ну, ты понимаешь.

— Мне очень жаль, — говорит она искренне, касаясь моей руки.

— Спасибо тебе, — отвечаю я с благодарностью. — Суть в том, что это заставило меня понять, как невероятно коротка жизнь на самом деле. И хотя мне было страшно до дрожи, после похорон я вернулась домой в свою съёмную квартирку, открыла сайт с недвижимостью в Москве и нашла подходящее объявление. Там в описании упоминались вечера с гурманским попкорном и просмотры «Унесённых ветром» с соседками из дома. Что-то в этом меня зацепило. И я решилась. После всех этих долгих лет, когда я смотрела сотни объявлений и никогда не отвечала на них, просто тратя драгоценное время в месте, которое хотела покинуть, мне понадобилась смерть мамы, чтобы наконец сделать этот прыжок. И я так рада, что сделала это тогда.

— Не знаю, хватило бы мне такой смелости, — говорит Анна неуверенно, качая головой.

— У меня её тоже не было! — смеюсь я. — Совсем не было. Просто надо взять и сделать, не думая о последствиях. Жизнь слишком коротка, чтобы откладывать на потом.

— Я потратила уже столько времени на эту проклятую работу… — начинает она.

— Но ты её ненавидишь всей душой, — мягко напоминаю я. — И ты сама сказала, что даже если бы тебе дали хороших клиентов, которые действительно хотят учиться, ты всё равно не думаешь, что ты в этом по-настоящему хороша. Правда?

— Верно, — она задумчиво отдирает наклейку с кожаного портфеля. — И я ненавижу своих руководителей за то, что они постоянно посылают меня к этим самодовольным придуркам. И у меня даже нет нормальной страховки.

— Серьёзно? — хмурюсь я искренне. — Полный рабочий день без медицинской страховки?

— Технически я числюсь как подрядчик, а не сотрудник, — объясняет она. — Так они избегают выплат обязательных льгот по закону. Боже, это же просто ужасная работа во всех смыслах, правда?

— Скажи мне честно, — наклоняюсь я к ней, — если бы ты могла делать что угодно в жизни, вообще что угодно, чем бы ты занялась?

— Уволилась бы немедленно, — смеётся она горько. — Показала бы им всем средний палец, потратила всю зарплату на красивые туфли, о которых давно мечтаю. Или на новый шикарный наряд. Пошла бы в гостиницу «Crown Plaza» и выпила бы там целую бутылку их лучшего французского шампанского в полном одиночестве, а потом подцепила бы какого-нибудь горячего симпатичного парня в баре.

— Я про работу имела в виду, — смеюсь я. — Представь, что завтра утром ты просыпаешься и можешь заниматься чем угодно. Любой работой в мире.

— Не знаю даже, — пожимает она плечами растерянно.

— Мечтай по-крупному, — подбадриваю я искренне. — Никаких ограничений.

— Ну… есть одна вещь, если честно, — нерешительно начинает она после паузы.

— Какая? — спрашиваю я с интересом.

— Моя подруга Ирина скоро едет в Китай преподавать английский язык, — говорит она тихо. — Она уезжает буквально на этой неделе. Звала меня с собой ещё месяц назад, там срочно нужны учителя. Она уже звала меня раньше несколько раз, а я всегда отказывалась, придумывая разные причины. Но мне действительно нравится работать с детьми, и, думаю, это было бы по-настоящему весело. Это частная школа для девочек. Я даже смотрела её сайт в интернете — такая милая маленькая уютная школа. И мне правда нравится преподавать, когда есть возможность…

— Стоп-стоп-стоп, — перебиваю я её резко. — Ты сейчас говоришь, что у тебя есть совершенно реальная возможность заниматься крутым интересным делом вместо того, чтобы тренировать какого-то очередного придурка, который будет тебя доставать и презирать, и ты сознательно выбираешь этого придурка?

— Ну, у меня же аренда квартиры. Ежемесячные счета за всё, — оправдывается она.

— Покажи мне свои руки, — требую я серьёзным тоном.

Она смотрит на меня с подозрением и недоумением.

— Зачем тебе мои руки?

— Просто покажи их мне, — настаиваю я.

Она нерешительно вытягивает руки вперёд ладонями вверх.

— Забавно, — говорю я, внимательно разглядывая их. — Не вижу никаких наручников на запястьях. И тяжёлого железного ошейника на шее тоже не наблюдается. Похоже, ты абсолютно свободный человек со своей собственной жизнью и правом выбора.

Она медленно убирает руки, но я вижу, что мои слова зацепили её за живое.

— Жизнь коротка, Анна, — повторяю я убедительно. — Это клише, банальность, но клише существуют по веской причине. Они правдивы.

Она смотрит в пустоту перед собой, медленно моргая и явно о чём-то напряжённо думая.

— Я абсолютно серьёзна, Анна, — продолжаю я, чувствуя, как во мне закипает настоящая страсть к этой теме. Иногда я слишком сильно увлекаюсь и становлюсь излишне убедительной, но с ней всё так предельно ясно и очевидно. — Когда лифт наконец-то поедет и мы выберемся отсюда, ты можешь просто не выходить на шестом этаже к своему клиенту. Можешь спокойно нажать на кнопку вестибюля и выйти там, на первом этаже. Уйти. Разве это не здорово? Разве это не свобода?

— Дааа, — медленно тянет она, завороженно глядя на кнопку с цифрой «1».

— Ну? — подталкиваю я её мягко. — Что скажешь?

Она отрицательно качает головой.

— Не могу я так. Не могу просто взять и бросить всё.

— Анна, послушай меня внимательно, — говорю я убеждённо. — У тебя есть абсолютно реальное конкретное предложение о работе за границей. У тебя квартира в аренде? Отлично. Сдай её в субаренду кому-нибудь знакомому или просто потеряй свой депозит — это не конец света. Купи билет на самолёт вместе с подругой. Плати все свои счета онлайн из Китая через интернет. У тебя будет работа, которая кажется по-настоящему крутой и интересной, а ты собираешься провести сколько там — месяц? — тридцать прекрасных дней своей единственной жизни с каким-то очередным придурком, который наверняка будет тебя третировать?

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза от моих слов.

— Он точно будет меня третировать, — соглашается она тихо. — Они все так делают.

Я решительно качаю головой.

— Ты заслуживаешь гораздо лучшего в жизни, Анна.

Она несколько раз моргает, будто просыпаясь.

— Я действительно могу сдать квартиру кому-то, — задумчиво говорит она. — Мой бывший парень, тот самый придурок, как раз сейчас ищет жильё в этом районе.

— Вот видишь, и отлично! — восклицаю я воодушевлённо.

Она шмыгает носом, борясь со слезами.

— Зарплата там будет так себе, конечно, но зато жильё и вся еда абсолютно бесплатные. — Она поворачивается и смотрит на меня. — Я была бы там по-настоящему счастлива. Чувствую это.

— Ну? — снова подталкиваю я её мягко. — Что решишь?

— Чёрт возьми, — нервно смеётся она. — Я правда не могу поверить, что делаю это.

— Ты правда хочешь пойти сейчас наверх и тренировать очередного самовлюблённого придурка? — спрашиваю я прямо.

— Нет, — шепчет она едва слышно, крепко сжимая свой кожаный портфель и часто моргая. — Боже, Елизавета, я что, действительно сделаю это? Это же безумие.

— Да! — почти кричу я от восторга. — Конечно, сделаешь!

— Да! — она резко хватает меня за руку. — Потому что, почему бы и нет, в самом деле?

— Точно! — радостно подхватываю я. — Никаких причин отказываться!

— Я могу оставить весь этот кошмар позади навсегда, — говорит она, и её глаза начинают блестеть от нахлынувших эмоций.

Я встаю с пола на ноги и торжественно указываю пальцем на кнопку первого этажа.

— Это может быть твоя следующая остановка. Твоя новая жизнь.

— Дай мне быстро проверить, есть ли ещё свободные места на рейс, — говорит она, поспешно доставая телефон из кармана и набирая номер подруги. Она взволнованно говорит Ирине, что серьёзно думает поехать с ней. Я практически дрожу от искреннего восторга за неё — её работа действительно звучит как настоящий ад на земле. Я слышу, как её подруга визжит от радости и удивления через телефон.

Анна вешает трубку через минуту и взволнованно сообщает, что подруга прямо сейчас делает необходимые звонки в школу. Учителя действительно всё ещё срочно нужны, и, возможно, есть свободные места на стыковочном рейсе до Шанхая уже на этой неделе.

— Не могу поверить, что я случайно застряла в лифте с обычным почтальоном, и ты вот так легко уговариваешь меня бросить работу и уехать в Китай преподавать русский, — смеётся она сквозь слёзы.

— А почему обычный почтальон не может уговорить тебя изменить жизнь к лучшему? — подмигиваю я ей.

Её телефон снова звонит буквально через пару минут. Это подруга с хорошими новостями о школе.

— Ладно, я окончательно в деле, — говорит Анна решительно, убирая телефон в карман. — Боже мой, я правда сделаю это. Я действительно сделаю это на самом деле.

— Ура! — искренне восклицаю я, хлопая в ладоши.

— И я уволюсь совсем без всякого предупреждения, — добавляет она с вызовом. — Просто уйду и не оглянусь назад — в справедливое наказание за то, что они годами посылали меня ко всем этим придуркам.

Я внутренне слегка морщусь — я сама всегда строго следую всем правилам и никогда в жизни не ушла бы с работы без положенного двухнедельного уведомления.

— Ты абсолютно уверена, что не стоит их хотя бы предупредить заранее? — осторожно спрашиваю я, пытаясь быть голосом разума.

— Нет, — отвечает она с явным ликованием в голосе. — Пусть сами разбираются с этим, когда я просто не появлюсь на встрече. Как я разбиралась с их придурками.

Мы застреваем в лифте ещё примерно на двадцать минут. За это время она быстро находит подходящий склад для временного хранения вещей и звонит нескольким друзьям, чтобы они помогли ей с переездом в ближайшие дни. Организация учителей в Китае уже активно работает над оформлением ускоренной визы для неё.

Инженеры наконец сообщают сверху, что они почти полностью закончили ремонт.

Анна поворачивается ко мне с благодарной улыбкой.

— Спасибо тебе огромное. Я снова чувствую себя счастливой. Впервые за долгое время.

— Пожалуйста, — искренне улыбаюсь я ей. — Но помни, что план полностью твой. Ты сама делаешь этот смелый прыжок в новую жизнь.

— Но ты меня подтолкнула в нужный момент, — она достаёт свою визитку из портфеля и протягивает мне. — Этот рабочий адрес электронной почты перестанет работать, как только они поймут, что я сбежала, но мобильный телефон точно останется в силе. Если тебе что-то понадобится когда-нибудь — обращайся без стеснения. И если вдруг будешь в Китае, у тебя всегда есть место, где остановиться, сестрёнка.

— Обязательно пришли мне открытку оттуда, — прошу я, быстро записывая на небольшом клочке бумаги свой домашний адрес и мобильный телефон.

— Круто, — радостно улыбается она, аккуратно забирая бумажку и пряча в карман.

Наконец, лифт резко дёргается и медленно останавливается на пятом этаже. Двери с тихим звоном открываются. Нас сразу встречают рабочие с тяжёлыми ящиками инструментов и мобильными телефонами в руках. Они извиняются за долгое ожидание, один из них протягивает нам бутылки холодной воды, другой возится с панелью кнопок внутри.

Нам вежливо предлагают пересесть в соседний исправный лифт, чтобы спокойно продолжить путь на шестой этаж, но Анна уверенно заявляет, что теперь едет прямо в вестибюль.

Я крепко обнимаю её на прощание и от всей души желаю удачи в новом приключении.

Разговор с Анной был действительно отличным отвлечением от нервов, но уже через десять минут я возвращаюсь к суровой реальности, выходя совершенно одна на шестом этаже с моим фальшивым отправлением в руках. Я решительно направляюсь к стойке ресепшен, внутренне радуясь, что Ольги и Екатерины сейчас нет на месте.

Как и абсолютно всё в этом роскошном месте, стойка ресепшен выглядит глянцевой, идеально отполированной, возможно, из чёрного мрамора с прожилками. Двое мужчин и одна женщина за длинной стойкой полностью погружены в свою работу за компьютерами.

— Ты справишься с этим, — тихо шепчу я себе для поддержки, крепко прижимая сумку к животу. Если Анна может за полчаса всё бросить и уехать в далёкий Китай, то я точно могу притвориться, что подпись самого Прохора Агатова абсолютно необходима для этой важной доставки.

Мой новый продуманный план — спокойно сказать ему, что он просто обязан посмотреть это видео как обязательную часть доставки, что в нём есть нечто очень важное, что он должен обязательно увидеть своими глазами. Я искренне надеюсь, что это достаточно заинтригует его настолько, чтобы он не отрывался от экрана хотя бы несколько минут. Обычное человеческое любопытство заставляет людей смотреть что-то довольно долго — именно так было со мной, когда мы всей компанией смотрели «Дневники вампира» до утра.

Я приветливо улыбаюсь молодому мужчине в самом конце стойки — единственному, кто действительно встретился со мной прямым взглядом. У него аккуратные короткие тёмные волосы и стильные очки в тонкой металлической оправе, небрежно сдвинутые на макушку.

— Ещё одна посылка? — спрашивает он довольно дружелюбно.

— Ага. Только лично адресату, — отвечаю я максимально уверенно.

— Без проблем вообще. — Он автоматически протягивает руку за электронным планшетом для подписи, которого, разумеется, у меня нет.

— Простите меня, — говорю я вежливо. — Только адресату лично. — Я показываю ему конверт с надписью. — Лично Прохору Алексеевичу Агатову.

— Мы все здесь официально уполномочены принимать абсолютно любые посылки для Прохора Алексеевича, — спокойно говорит он, не убирая протянутую руку.

К нему быстро подходит другая секретарша с соседнего места.

— Мы все уполномоченные сотрудники компании. Мы можем спокойно расписаться за него.

— Это особенная доставка, — я осторожно кладу планшет и визитку Анны на гладкую стойку и снова показываю конверт. — Она должна попасть к Прохору Алексеевичу Агатову строго лично в руки.

Третий секретарь, постарше, подходит чуть ближе с любопытством.

— Что здесь происходит? — Она внимательно щурится на конверт в моих руках. — Личные посылки для Прохора Алексеевича обычно приходят через специального курьера. Я не совсем понимаю ситуацию.

— Эта конкретная доставка требует личной подписи именно Прохора Алексеевича Агатова, — максимально твёрдо заявляю я. — Это важное видео, которое он должен обязательно посмотреть.

— Видео? — она слегка хмурится с недоумением.

— Мои инструкции по доставке очень точны и конкретны, — настаиваю я спокойно.

Молодой мужчина берёт в руки визитку Анны и внимательно изучает.

— А, кажется, понял, — он показывает карточку старшей женщине.

— А, точно, — понимающе кивает она. — Значит, вы сильно опоздали, Анна.

— Ваш офис уже звонил сюда, беспокоились, — добавляет мужчина. — Очень извините за неудобства с лифтом.

— Я совсем не Анна, — терпеливо поправляю я их. — Я обычный почтальон. С очень важной срочной доставкой для Прохора Алексеевича.

Другая секретарша понимающе подмигивает мне.

— Конечно, конечно, вы почтальон. С особой секретной доставкой. Которая, совершенно случайно, оказывается видео.

— Да, именно так, — киваю я согласно, — но я правда не Анна.

Старшая женщина решительно забирает визитку Анны со стойки.

— Я сейчас скажу ему, что вы уже здесь и ждёте.

Молодой мужчина слегка морщит лицо и наклоняется ко мне через стойку, осторожно понижая голос до шёпота:

— Прохор Алексеевич очень сильно ненавидит всякие уловки и хитрости. Просто ненавидит всей душой.

— Я правда здесь только для обычной…

— Да-да-да, — нетерпеливо перебивает он меня. — Ваши похороны. Я предупредил.

Старшая женщина возвращается довольно быстро.

— Он готов вас принять прямо сейчас, Анна.

— Но я совсем не Анна…

— Мы все прекрасно поняли, — раздражённо обрывает она меня.

Молодой мужчина выходит из-за длинной стойки и коротко машет мне рукой следовать за ним по коридору.

Именно тут я окончательно понимаю, что лучше просто замолчать и не спорить. Никто другой из наших жильцов не продвинулся даже близко так далеко в попытке лично добраться до самого Прохора Агатова.

Даже влиятельный миллиардер Олег, нынешний возлюбленный нашей Киры, однажды серьёзно пытался выкупить всё это здание целиком за любые деньги, но Прохор Агатов с каким-то явно извращённым удовольствием категорически отказал ему, даже не удостоив личной встречи для переговоров. Некоторые наши жильцы искренне считают, что именно из-за этого публичного отказа он даже специально ускорил процесс нашего выселения. Кира постоянно чувствует себя виноватой в этом, хотя мы все дружно уверяем её, что это совершенно не её вина.

Я послушно следую за мужчиной в небольшую роскошную комнату отдыха с мягким кожаным диваном и аккуратным подносом с дорогими конфетами и печеньем на журнальном столике. Я резко останавливаю его прямо перед дверью, перед тем как он собирается стучать.

— Погодите секунду. Напомните мне, пожалуйста… сколько времени выделено на эту встречу?

— Мы специально забронировали ровно час, как вы сами просили в телефонном разговоре, но у него важная встреча ровно в одиннадцать, её категорически нельзя сдвинуть или отменить. Я знаю, что вы застряли в лифте — просто добавьте недостающее время в самый конец сегодняшнего графика, и мы обязательно одобрим.

Он решительно стучит в дверь.

— Большое спасибо, — говорю я, нервно сжимая конверт с прямоугольным бугорком планшета внутри. Сейчас ровно десять сорок по моим часам. У меня есть ровно двадцать минут, чтобы каким-то образом заставить его посмотреть это видео. Это на целых двадцать минут больше, чем я вообще смела надеяться изначально.

Изнутри кабинета доносится какой-то невнятный звук, но мой проводник, судя по всему, считает, что это однозначно означает «входите». Он уверенно открывает тяжёлую дверь в одно из самых роскошных помещений, что я когда-либо видела в своей жизни. Абсолютно всё здесь выглядит невероятно дорого — чёрный блестящий мрамор или холодная полированная сталь.

Массивный стол представляет собой огромную мраморную плиту на грубо вытесанном каменном основании, словно вырубленном топорами древних троллей из сказки.

За этим внушительным столом сидит сам Прохор Агатов собственной персоной. Его острый взгляд, полный явного недоумения и удивления, сразу же прикован ко мне.

Я замираю на месте, как испуганный олень в ярком свете автомобильных фар, лихорадочно собираясь с беспорядочными мыслями.

— Анна из агентства «МаксГрупп» для вашего обязательного тренинга по эмоциональному интеллекту, — быстро говорит мой проводник, стремительно закрывая за собой дверь и оставляя меня совершенно наедине с ним.

— Я… я здесь с важной доставкой специально для вас, — говорю я, медленно подходя к массивному столу, словно дрожащая жертва, осторожно приближающаяся к могущественному древнему божеству.

— Вы — новый наставник? — резко отрезает он с тоном, в котором явно сквозит глубокое недоверие. — Именно вы?

— Похоже, да, именно я, — отвечаю я, неуверенно усаживаясь на стул напротив него.

— Что это вообще было вчера внизу в вестибюле? — спрашивает он напрямую. — Предварительная разведка? Изучение объекта?

Он меня помнит? Один короткий миг взаимодействия вчера, и он сразу узнал меня сегодня, даже в форме почтальона? Обычно никто так не делает и не запоминает.

— Это совсем не важно сейчас, — уклончиво отвечаю я.

— Для меня это достаточно важно. И что вообще за странная методика такая? — он хмурится с явным раздражением. — Почтальон? Боже мой, только скажите, что это не про «дозу реальности» или что-то подобное в этом духе.

Его холодный тон делает каждое произнесённое слово острым и режущим, как лезвие ножа. Я изо всех сил набираюсь смелости — у меня есть меньше двадцати драгоценных минут, чтобы он хотя бы начал понимать, как невероятно много значит наше здание для живых людей.

— Моя методика совсем не будет частью обычной программы, — говорю я, доставая планшет из сумки и стараясь изо всех сил, чтобы пальцы предательски не дрожали. Его пронзительный взгляд ощущается как удар тяжёлого меча. Нет, скорее, как выстрел мощного арбалета, как удар тарана, методично сокрушающий крепостные стены.

Я устанавливаю планшет на стол под его буквально испепеляющим взглядом.

— Планшет? Это ваша важная доставка? — спрашивает он с сарказмом.

Я быстро ввожу защитный код, и на экране сразу появляется знакомое лицо Людмилы Васильевны, подробно рассказывающей, как она живёт в своей уютной квартире с далёкого 1992 года. Она медленно показывает свой любимый уголок у окна, где вяжет тёплые носки по вечерам.

— Этот дом — абсолютно всё, что у меня есть в этом мире, — говорит она дрожащим голосом.

Прохор громко фыркает с явным презрением.

— Это что, какая-то шутка? Розыгрыш?

— Нет, совсем нет.

— Что это вообще такое?

— Это ваш обязательный тренинг, — говорю я, изо всех сил стараясь звучать максимально уверенно.

— Прошу вас, — его голос буквально сочится холодным раздражением.

Я останавливаю видео, внезапно вспоминая точные слова Анны в лифте.

— Это ваша сессия, предписанная судом, — говорю я твёрдо. — По официальному решению суда.

— Видео какой-то старушки? Это именно то, что я должен сидеть и смотреть? Я категорически отказываюсь это делать.

Может ли он так просто отказаться от этого?

Я должна его тренировать по программе, но создаётся устойчивое ощущение, что это именно он здесь главный. Тяжёлая тишина становится практически невыносимой. Настоящая паника медленно охватывает меня.

Но тут я внезапно вспоминаю случай в почтовом отделении в северной части Москвы, когда настойчивый полицейский пытался заставить меня выдать личную почту клиента, подозреваемого в чём-то серьёзном. Почта — это святое для нас. Я тогда твёрдо сказала, что без официального ордера суда ничего не отдам. Он давил на меня, приводил убедительные доводы, даже пытался запугать, но я позвонила своему районному инспектору, и она мудро сказала мне: «Совершенно не важно, что они говорят или требуют. Просто спокойно повторяй правило. Правило — это конец любого спора».

Я выпрямляюсь на стуле и чётко повторяю запомнившиеся слова Анны:

— Вам предписано судом пройти специальную программу, разработанную аккредитованным наставником, для существенного улучшения эмоционального интеллекта. Это и есть эта программа.

— Не думаю, что это так, — холодно отрезает он.

— Это предписано судом, — упрямо повторяю я.

Он только молча сверлит меня тяжёлым взглядом.

Я делаю глубокий вдох для храбрости.

— Вам действительно предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, верно?

Его взгляд буквально прожигает меня насквозь.

— И это именно то, что вы разработали? Какое вообще отношение нытьё про какое-то здание имеет к эмоциональному интеллекту?

Повторяй правило, просто повторяй правило.

— Это программа, разработанная аккредитованным наставником, — спокойно говорю я.

— И в этом трогательном видео обязательно будет Демьянов, подробно рассказывающий трагическую историю своего несправедливого увольнения? — спрашивает он с сарказмом. — Скажу сразу и честно — оно того абсолютно стоило. Я бы сделал это снова без колебаний, несмотря на весь иск.

Я моргаю, совершенно не понимая, о ком именно он говорит, но предполагаю, что этот Демьянов каким-то образом связан с тем, почему ему вообще назначили обязательного наставника.

Я никогда раньше не встречала таких людей, как он. Он — мощный, первоклассный хищный зверь в человеческом обличье, созданный специально для такого же мощного и беспощадного города, как Москва. Человек, который искренне считает душевный фильм Инны глупой шуткой. Но это совсем не шутка, а Людмила Васильевна — это не просто «какая-то старушка».

Выпрямись, смотри прямо в глаза, говори от живота, чувствуй, как резонирует голос в груди, — именно так терпеливо учила меня моя подруга-актриса Настя, когда пыталась сделать меня чуть напористее.

Я выпрямляюсь на стуле.

— Вам предписано судом пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, — говорю я, чувствуя, как голос резонирует в груди. — Вы обязаны это посмотреть. Или… мы добавим ещё больше времени к обязательным часам программы.

Боже, я звучу как полная безумная. Что я вообще несу?

Я затаиваю дыхание. Это никогда не сработает.

Мышца на его крепкой челюсти нервно дёргается. Он коротко кивает на планшет.

— Давайте, начинайте своё шоу.

Что? Неужели сработало? Не могу поверить, что это действительно сработало!

Я запускаю видео. У нас осталось всего десять минут. Людмила Васильевна трогательно рассказывает, как Инна заботилась о ней, когда она сломала бедро. Как здание — её единственная настоящая семья. Видео плавно переключается на Лиду, которая искренне говорит, как скучала по своей семье в далёком Красноярске.

— Все мои настоящие друзья здесь. Это мой дом, — говорит Лида.

Я явно чувствую его пристальный взгляд на себе.

Я выпрямляюсь.

Глава 4

Прохор

Одно из самых изощрённых наказаний, придуманных чудовищами, что управляли немецкими лагерями, заключалось в том, чтобы заставить заключённого днями напролёт копать огромную яму. И когда несчастный наконец заканчивал свою работу, создав идеальную, глубокую яму, его тут же заставляли засыпать её той же самой землёй.

Это было поистине ужасное наказание, потому что нет ничего более отвратительного и губительного для человеческой души, чем напрасный труд, бессмысленно растраченное время. Время — самый драгоценный ресурс, который у нас есть.

Очевидно, именно этот принцип имели в виду Демьянов и его адвокаты, когда разрабатывали всё это. Без малейшего сомнения, они из кожи вон лезли, чтобы создать программу, которая была бы максимально раздражающе бесполезной. Господи, я прямо вижу перед глазами, как они хохочут до упаду, потягивая дорогой скотч в своих креслах.

Анна смотрит на меня совершенно пустым взглядом и продолжает что-то монотонно лепетать про 2-ю Строительную улицу. Да, я прекрасно знаю этот адрес — он станет важной частью проекта благоустройства сквера «Стерео».

— Что-то смешное? — спрашивает она с лёгкой обидой в голосе.

— Ничуть, — спокойно отвечаю я.

Надо отдать им должное — видео действительно почти невыносимо. Они хорошо постарались. Но при всём при этом они допустили одну огромную, непростительную ошибку: её.

Моя предыдущая наставница была угрюмой старухой, острой и безжалостной, как циркулярная пила, но Анна — совсем другое дело. Она горяча, особенно если мысленно снять с неё этот нелепый, явно фальшивый костюм почтальона, что я с большим удовольствием бы сделал.

И что вообще за наряд был вчера? Этот галстук-бабочка — часть какого-то представления? Или она и вправду так одевается каждый день? Она что, наставник самого начального уровня? Горячая деревенская мышка, едва прошедшая пару семинаров по корпоративной этике? Я внимательно изучаю её глаза, пока она увлечённо говорит что-то про крышу здания, про какие-то цветы на крыше.

Её глаза — армейский зелёный цвет. Технически, это довольно тусклый оттенок, по крайней мере в ткани, но в её глазах он выглядит поразительно красиво. Волосы цвета ирисок стянуты с одной стороны простой золотой заколкой, позволяя им свободно струиться по плечам, словно тихий водопад ранним летним утром. Она действительно красива, но как-то ненавязчиво, естественно.

Неужели это тоже часть пытки?

Она продолжает говорить о чём-то своём, но я не особо утруждаю себя слушанием, хотя старательно играю роль внимательного и заинтересованного слушателя.

Она просто не замолкает про этих людей из старого дома. Неужели она заранее посмотрела все эти видео и так сильно разгорячилась? Она кажется почти страстной в своей горячей защите их бедственного положения, словно какая-то Вера Фигнер из учебника истории, которая посвятила всю свою жизнь борьбе за социальную справедливость. Эта неподдельная страсть придаёт ей особую искру… в ней есть какая-то настоящая живость.

Неужели у неё и вправду двадцать один час этой съёмки? Целых двадцать один час документальных свидетельств? Люди действительно жаловались на проект «Стерео» в своё время. Неужели они взяли всё это видео оттуда? Напрямую от группы жалобщиков и активистов? Демьянов не был в моей команде по недвижимости, но я вполне допускаю, что он мог услышать о жалобах и специально наткнуться на эти кадры, а потом придумать для меня эту чудесную программу.

Мой телефон внезапно жужжит в кармане. Я быстро хватаю его и решительно выключаю будильник.

— Одиннадцать часов, — сухо говорю я. — Пора закругляться на сегодня, как бы мне ни было больно прерывать этот увлекательнейший процесс.

— Но что же вы думаете? — спрашивает она, широко раскрыв свои зелёные глаза. — О том, чтобы их пощадить, дать шанс. Ведь есть другие способы достичь вашей цели. Почему бы хотя бы не рассмотреть их всерьёз?

— Нет, — отрезаю я коротко и ясно.

— Но… если бы вы только могли достичь своих бизнес-целей, при этом сохранив это здание для людей…

— Если остальная часть вашей нелепой программы хоть сколько-нибудь похожа на это вступление, то, боюсь, я совершенно не представляю, как буду получать от неё удовольствие. Правда не представляю. — Я решительно хватаю свой портфель. — Бедная старушка, без конца жалующаяся на своё больное бедро. Не могу дождаться продолжения этого увлекательного сериала. Чистое золото!

Она заметно напрягается, явно раздражённая моим тоном.

— Её зовут Людмила Васильевна, — резко и чётко отвечает она.

Вот это по-нашему. Так горячо.

— Людмила Васильевна, прошу меня простить. Людмила Васильевна. Бедная Людмила Васильевна с её больным бедром. И её дом, который безжалостно снесёт Иудушка Головлёв собственной персоной.

Ноздри Анны слегка раздуваются от возмущения. Она невероятно восхитительна в этот момент — это правда.

Мне почти жаль, что ровно через полчаса я должен быть на другом конце города. Очень хотелось бы постоять здесь подольше и ещё немного её позлить. Не посылай мальчика делать работу настоящего мужчины — так ведь говорят англичане? И уж точно не стоит посылать такую горячую деревенскую мышку вроде Анны на подобные задания.

— Иудушка Головлёв бы его точно не снёс, — твёрдо говорит она.

— Наставничество и литературная дискуссия в одном флаконе. Не могу дождаться продолжения вашей замечательной презентации, правда не могу — четыре целых недели нытья Анны Ахматовой, по крайней мере на это можно надеяться.

Я терпеливо жду, что она снова поправит имя, укажет на мою ошибку. Но она лишь растерянно говорит:

— Четыре недели?

— А потом вы сможете с гордостью добавить АО «Агат» в своё профессиональное резюме. Ещё одна заслуженная звезда на погоны молодого специалиста.

— Четыре недели, — медленно повторяет она, словно не до конца осознав именно эту часть нашего соглашения.

Мне действительно пора идти, время не ждёт, но я вдруг понимаю, что совершенно не хочу уходить. Дразнить её — самое большое удовольствие за последнее долгое время. Я слегка прищуриваюсь.

— К сожалению для всех, в самом конце я всё равно снесу дом бедной старушки. — Я внимательно смотрю ей прямо в глаза, медленно кладу руку на стол запястьем вниз, пальцами вверх, и начинаю не торопясь толкать предметы по столешнице, старательно имитируя движения бульдозера. — Врум-врум-врум, — нарочито дразню я.

На её симпатичном лице появляется какое-то странное выражение — та самая искра внезапно вспыхивает настоящим яростным пламенем.

Мой пульс заметно учащается. У меня возникает совершенно нелепое желание поцеловать её прямо сейчас, поглотить всю эту мягкую кожу и оскорблённую чистоту.

— И насчёт переговоров на этой неделе? — продолжаю я уже серьёзнее. — Мне совершенно плевать, что там сказано в официальном соглашении или насколько крепко совет директоров сжал мои яйца в тисках, но вы точно не будете таскаться за мной повсюду в этом нелепом костюме почтальона. Этого просто не будет. Да, вы можете спокойно наблюдать за работой и критиковать мои так называемые мягкие навыки, передавать свои, несомненно, проверенные на практике знания о том, как правильно управлять крупной компанией, но я категорически не позволю вам превращать мою компанию и офис в настоящий цирк. Вы должны органично сливаться с командой во время рабочих сессий — никаких лишних помех, таково соглашение. Так что этот почтовый номер? — я выразительно указываю на её странный костюм. — Не прокатит никак.

Настоящий шок озаряет её милое веснушчатое лицо. Неужели она всерьёз думала, что сможет его носить в офисе?

Анатолий вовремя заглядывает в кабинет.

— Птичка уже ждёт на крыше.

Я коротко указываю на неё пальцем.

— Идите за ним. Разберитесь с Анатолием по этому вопросу. — Я решительно указываю на Анатолия. — Этот костюмный номер? — Красноречиво провожу пальцем по горлу.

— Пойдёмте со мной, — спокойно говорит Анатолий.

Она бросает на меня последний ошеломлённый взгляд и торопливо выходит следом за Анатолием, мягко и аккуратно закрывая за собой тяжёлую дверь.

Я быстро хватаю своё пальто и выхожу через другую дверь, на ходу набирая номер Кирилла, пока энергично взбираюсь по лестнице на крышу здания, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

— Что вообще за чёртов тренинг по эмоциональному интеллекту? Ты хоть в курсе этой так называемой программы, которую они специально для меня состряпали? — раздражённо рявкаю я в трубку.

— Эм… — слышу, как он быстро стучит по клавишам компьютера. — Там был указан сотрудник от компании «МаксГрупп». У вас была вводная сессия ровно в десять утра. Всё в порядке? Ну, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства…

— Учитывая, что они бессовестно тратят моё чёртово время самым возмутительным образом? Кто-то здесь явно издевается над ситуацией, потому что я честно не знаю, что это вообще за тренинг…

— Это разве не тренинг по эмоциональному интеллекту? — осторожно спрашивает он. — Описание было довольно гибкое и общее, но…

— Не могу даже представить, чтобы кто-то всерьёз задумал именно это.

— Правда? — удивлённо говорит он. — Соглашение было составлено довольно жёстко, но там чётко указано, что это должен быть полноценный тренинг по эмоциональному интеллекту, и, если мы убедительно докажем, что программа не соответствует заявленному уровню, возможно, есть неплохой шанс официально сменить наставника. Мы, конечно, не можем вас полностью от этого освободить, но если вам категорически не нравится конкретная личность, мы вполне могли бы попытаться добиться другого специалиста…

— Стоп! Нет-нет, я просто так любопытствовал. — Я резко останавливаюсь прямо у двери. Отчётливо слышу звук вертолёта по ту сторону. — Люди Демьянова сами предложили именно эту фирму?

— Не знаю точно. Могу быстро выяснить детали. Хотите, чтобы я немедленно подал официальную жалобу?

— Нет-нет, подожди пока. — Я устало щипаю переносицу. Что я вообще делаю? Зачем я ему позвонил сейчас? — Ничего не делай пока. Лучше знакомый дьявол, чем незнакомый ангел.

— Зависит от конкретного дьявола, — философски отвечает он.

Глава 5

Лиза

Я иду следом за Анатолием к стойке регистрации, и сердце колотится где-то в горле. С каждым шагом жду, что он вот-вот поймёт всё, что я совсем не Анна, и просто вышвырнет меня отсюда. Наверное, с позором и скандалом.

Но, кажется, всё складывается так, что я смогу провести ещё одну сессию завтра. Судя по всему, этого от меня все и ждут. А значит, я правда смогла бы заставить его посмотреть ещё один кусок из фильма Инны. Может быть, даже больше одного.

Я ведь говорила подругам, что, если он посмотрит достаточно материала, если узнает людей в нашем здании, увидит их лица, их жизни — возможно, у него дрогнет сердце. Я всё ещё хочу в это верить, несмотря ни на что. Несмотря на всю эту безумную ситуацию.

И знаете, я думаю, в нём действительно есть доброта. Правда есть. Я почувствовала это в тот самый первый момент, когда мы с ним присели на полу в вестибюле, в тот странный, неожиданный миг, когда вся жёсткость разом ушла из его глаз, и он так аккуратно, даже бережно убрал мой телефон в нужный карман моей сумки. Даже моя соседка Алиса, при всей её внимательности, не подумала бы о такой мелочи.

Это было… мило, что ли. Такой простой жест одного человека, который действительно видит другого. По-настоящему видит.

— Всё в порядке? — спрашивает Анатолий, неторопливо обходя стойку, с другой стороны.

— Да, всё хорошо, — отвечаю я, стараясь говорить спокойно.

Он наклоняется к компьютеру и начинает стучать по клавишам, явно что-то вводя в систему.

— Хотите, чтобы на пропуске было написано имя Анна?

Я невольно сглатываю. Пропуск? Официальный пропуск с фальшивым именем? Это кажется мне… слишком серьёзным. Слишком официальным шагом. Но если появился реальный шанс показать ему завтра ещё больше видео, я просто обязана его использовать. Иначе какой смысл во всём этом?

Я выпрямляю спину и решаюсь.

— Напишите на пропуске Элиза, — говорю я твёрже, чем чувствую себя.

Я выбираю именно это имя, потому что оно хотя бы рифмуется с Елизаветой. Кажется, так будет немного легче откликаться на него. И это как-то меньше похоже на откровенную ложь. Хотя разница, наверное, призрачная.

Он неожиданно поднимает свой телефон и направляет на меня.

— Улыбнитесь.

— Что? — не успеваю я опомниться.

Он щёлкает, делает фото, смотрит на экран и вдруг смеётся. Всё его лицо заметно смягчается, когда он смеётся вот так. Мне нравится эта озорная улыбка, которая появляется у него на губах.

— Знаете, лучше переснимем, — говорит он, всё ещё улыбаясь. — Вы на этом кадре выглядите так, будто только что призрака увидели.

Я из последних сил выдавливаю из себя что-то похожее на вежливую улыбку, и он делает новое фото. Судя по его довольному кивку, этот вариант его вполне устраивает. Он начинает возиться с телефоном и что-то суетливо делать у стойки, перекладывая какие-то бумаги.

— А зачем вообще фото? — интересуюсь я.

— Для пропуска, конечно. Для системы доступа в здание, — объясняет он, продолжая копошиться на другом конце стойки.

Это же просто абсурд какой-то — они правда всерьёз думают, что я его наставница по эмоциональному интеллекту! Может быть, мне действительно удастся провести ещё одну сессию с ним. Или даже две, если повезёт. Я изо всех сил сдерживаю улыбку, уже представляя себе, как ошарашены будут подруги, когда я им расскажу, что не только сумела пробраться в кабинет самого Агатова, но ещё и заставила его смотреть наше видео. И что завтра планирую сделать это снова. Они просто умрут от восторга, я это точно знаю.

— Ну и как вам комната? — спрашивает Анатолий между делом.

— Какая комната?

— Вы что, ещё даже не заселились в отель?

— Э… нет, пока нет, — отвечаю я, слегка растерявшись.

— Мм-м, — задумчиво хмыкает он.

— Я три часа добиралась сюда с утра, — быстро говорю я, просто повторяя те слова, которые слышала от Анны в лифте.

— Ясно, понятно. А вещи свои оставили внизу, в охране?

Какие ещё вещи? Я издаю какой-то неопределённый, невнятный звук, надеясь, что это сойдёт за ответ.

Он возвращается к стойке, небрежно размахивая в воздухе пластиковой картой.

— Надо дать ей немного остыть, только что из принтера. — Он аккуратно кладёт свежий пропуск на стойку передо мной. — Пристегните их вместе степлером, он вот здесь. — Он снова возвращается к своему экрану. — Не то чтобы вам особо нужен был этот пропуск для работы с командой из Казани, но вряд ли мы пробудем там все четыре недели подряд. Я, кстати, тоже туда еду. — Он тепло улыбается мне. Я машинально улыбаюсь в ответ. Что-то звякает на его компьютере, и он быстро смотрит вниз на экран. — Секундочку, мне тут сообщение. — Он сосредоточенно что-то печатает и снова уходит на другой конец стойки за какими-то бумагами.

Казань? Четыре недели?

Господи, что же я вообще делаю? Я же не могу просто взять и улететь в Казань с этими совершенно незнакомыми мне людьми! Это же полное безумие!

Но тут я вдруг вспоминаю, как Агатов сидел в своём кресле и изображал бульдозер, небрежно толкая разные вещи по столу в мою сторону. Будто всё это смешно для него. Просто игра. И я ярко представляю себе подруг, которые сейчас ждут меня в нашем здании, искренне рассчитывая на меня, веря, что я что-то смогу изменить.

И ещё я думаю о том, каково это будет — стоять там, на 2-й Строительной улице, прямо напротив маленького продуктового магазинчика, и просто смотреть, как тяжёлый стальной шар крана с грохотом врезается в кирпичную стену нашего любимого, родного дома. Как огромный бульдозер равнодушно сгребает тёплые обломки чьих-то жизней. Смогу ли я вообще когда-нибудь простить себя, если буду знать, что у меня был настоящий шанс найти в этом человеке хоть какую-то человечность, попытаться изменить его мнение — и я просто не воспользовалась этим шансом?

У меня ведь остались ещё отпускные дни. Даже много.

Смогу ли я вообще это провернуть? Реально ли это?

Но я уже точно знаю, что сделаю это. Мой пульс заметно учащается от одной этой мысли. Да, это действительно безумие.

— Итак, насчёт завтрашнего дня, — осторожно начинаю я.

— Машину за вами пришлём ровно в два часа, — деловито объясняет Анатолий. — Позвоним заранее, когда водитель будет уже в пути, и вы просто спуститесь вниз в вестибюль отеля. И да, вы же слышали, что он говорил про почтовый костюм, верно?

— Вниз? Вы имеете в виду сюда?

— Нет-нет, не в этот вестибюль, конечно. В ваш отель, в «Рэдиссон». Зачем бы нам заставлять вас снова возвращаться сюда? — Он смотрит на меня с лёгким сомнением в глазах. — Всё подробно расписано в вашем информационном пакете. Взлетаем примерно около четырёх.

Меня внезапно осеняет очень плохая мысль.

— Погодите-ка, а мой билет… — На билете наверняка будет указано имя Анны. Меня же точно не пустят в самолёт без паспорта с точно таким же именем, это очевидно.

— О чём вы сейчас говорите? — удивлённо переспрашивает он.

— Ну, паспорт же нужен… и в аэропорту проверка…

— Это же корпоративный джет компании, — терпеливо объясняет он. — Никакой обычный билет вам не нужен. Мы и так прекрасно знаем, кто вы такая, верно?

— О, ну да, точно, — киваю я с облегчением. — Конечно, точно.

— Послушайте, а вы вообще хоть смотрели свой информационный пакет? Маршрут поездки, расписание?

— Простите меня, — искренне извиняюсь я.

Он слегка устало вздыхает.

— Вам обязательно надо его внимательно прочитать. И, пожалуйста, будьте завтра на месте вовремя, это важно. — Он поднимает с стойки визитку Анны, которую я ему отдала. — Мне использовать этот рабочий номер для связи с вами?

— Нет, лучше не надо, — быстро отвечаю я. — Вот мой личный.

Он равнодушно шлёпает визитку обратно на стойку. Я беру ручку, аккуратно зачёркиваю чужой номер Анны, пишу свой собственный и протягиваю карточку обратно.

— Только, пожалуйста, не опаздывайте завтра, — серьёзно говорит он.

Я горячо уверяю его, что точно не буду, и почти бегом направляюсь к лифту, лихорадочно нажимая на кнопку вестибюля. Лифт плавно останавливается на втором этаже.

В кабину заходит Ольга.

Я невольно сглатываю от неожиданности.

Она коротко кивает мне. Я так же коротко киваю ей в ответ. Мы обе молча смотрим на закрытую дверь лифта. Я напряжённо жду, что она вот-вот что-то скажет, заметит что-то странное, но… ничего не происходит.

Похоже, единственный человек в целом мире, который почему-то узнаёт меня даже в этой форме, — это Прохор Агатов. И это по какой-то совершенно странной, необъяснимой причине.

Я торопливо достаю свой телефон и начинаю искать точный адрес отеля «Рэдиссон». Мне обязательно придётся там зарегистрироваться как положено, чтобы случайно не вызвать лишних подозрений. А вдруг на рецепции потребуют показать паспорт?

К счастью, отель «Рэдиссон» находится совсем недалеко от офиса Агатова. Судя по карте, это точно нужное мне место.

Я иду туда пешком по вечерним улицам. Приветливый швейцар в форменной фуражке широко распахивает передо мной тяжёлую дверь. Я по привычке лезу в карман куртки за последними мятыми рублёвыми купюрами на чай.

Он смотрит на меня с явным недоумением на лице.

— А, да, — смущённо говорю я, осознавая. Я же сама в форме почтальона. Он наверняка думает, что я здесь по работе.

Вестибюль отеля оказывается просто невероятным — такой роскошно тихий после шумных московских улиц, с изящным фонтаном посередине, шикарными персидскими коврами под ногами и хрустальными люстрами над головой. Настоящий маленький дворец.

Я неуверенно подхожу к высокой стойке регистрации.

Элегантная женщина за стойкой вежливо наклоняет голову набок.

— Наш десятичасовой почтальон уже приходил сегодня и забрал всё.

— О, нет-нет, я совсем не за почтой, — быстро объясняю я. — Я Анна Медведева, у меня здесь бронь. — Я внутренне морщусь, искренне ненавидя саму себя за эту откровенную, наглую ложь, особенно произнесённую в почтовой форме. Неловко показываю ей свой новенький бейдж и пропуск, которые только что сделал для меня Анатолий наверху.

— А, да-да, конечно! Вы в одном из наших представительских люксов от компании «Агатов», — радушно говорит она, явно узнав название. — Вот, пожалуйста. — Она протягивает мне небольшой фирменный пакет с двумя ключ-картами внутри и начинает рассказывать про бесплатный кофе и выпечку в вестибюле каждое утро с шести до десяти часов. Потом указывает рукой в сторону лифтов.

Через несколько минут я просто валюсь боком на невероятно мягкую, словно облако, кровать в своём неожиданно шикарном новом номере. За широким панорамным окном открывается прямо-таки открыточный вид на вечернюю Москву с её огнями.

Я переворачиваюсь на спину и начинаю внимательно изучать информационный пакет, который мне только что дала администратор внизу, но он оказывается только про сам отель — услуги, время завтрака, номер спа-салона. Я почти уверена, что это совсем не тот рабочий пакет с документами, о котором так настойчиво говорил мне Анатолий.

Становится очевидно, что без того самого пакета я точно не справлюсь завтра, но как же мне его раздобыть? Я, конечно, могла бы попробовать связаться с настоящей Анной, но не думаю, что она будет в особом восторге от всего того, что я здесь затеяла. А может быть, мне вообще не стоит продолжать всё это? Может, пора остановиться?

Я решительно хватаю свой телефон и быстро набираю номер Алисы. Алиса всегда точно знает, что надо делать в любой ситуации.

— Подружка! — радостно визжит она в трубку. — Ну как, как всё прошло? Где ты сейчас?

— Ну знаешь, Алиса, сейчас я нахожусь в своём личном номере в пятизвёздочном отеле «Рэдиссон», — говорю я, пытаясь придать голосу лёгкости.

— Что?! Что ты вообще делаешь в «Рэдиссон»? — недоумевает она.

— Это довольно забавная история получилась… — Я подробно рассказываю ей про весь этот невероятный случай с ошибочной идентификацией личности, про то, как мне удалось показать самому Прохору Агатову наше видео из здания, и про завтрашние рабочие планы поездки в Казань, в которые теперь, похоже, официально включена и я сама.

— Боже мой, Лиза! Ты серьёзно сейчас? Что?! — Алиса явно в шоке.

— Знаю, знаю, звучит безумно. О чём я вообще думаю? Я же не могу просто взять и улететь в Казань с этими совершенно незнакомыми людьми! Это же ненормально! Что, если кто-то возьмёт и позвонит в офис «МаксГрупп» для проверки? Мне, наверное, надо срочно убираться отсюда, пока не поздно.

— Нет, погоди, давай сначала спокойно подумаем, — рассудительно говорит Алиса. — Но с чего бы им вообще звонить в «МаксГрупп»? У них же нет причин.

— Да не знаю я! Я ведь просто обычный почтальон. Я вообще ничего не знаю про этот странный мир корпоративного наставничества по эмоциональному интеллекту и всего такого.

— Слушай, просто ничего не делай пока необдуманного. Посиди спокойно. — Я слышу какие-то приглушённые голоса на фоне. Алиса явно с кем-то ещё разговаривает там. — …представляешь, он сам подумал, что она его настоящий наставник, а она просто взяла и пошла на это! Согласилась! — Взрыв смеха. Моя история явно пересказывается. — Да ладно тебе, не может быть! Лиза, ты здесь? — Шёпот. Какой-то стук. История эмоционально рассказывается заново кому-то ещё. Ещё больше искреннего удивления и восторга.

— Алло, простите? — Это уже голос Инны. Я отчётливо слышу характерный смех Киры где-то рядом. И Лиды тоже.

Я встаю с кровати и подхожу к большому окну, глядя на огни ночного города.

— Слушай меня внимательно, просто сиди спокойно на месте, — твёрдо командует Алиса. — Мы прямо сейчас все вместе едем к тебе в отель.

— Я уже чувствую себя каким-то беглым преступником, если честно, — признаюсь я.

— Ничего страшного, мы всё хорошенько обдумаем вместе, — уверенно обещает Алиса. — Как всегда делаем. Вместе.

Глава 6

Лиза

Инна развалилась на моей мягкой, как облако, кровати вместе с Алексеем. Они устроились так вольготно, словно в собственной спальне. Её яркие светлые волосы идеально контрастируют с его густыми тёмными кудрями, а её блестящие сапоги так и лежат прямо на покрывале.

— Не пачкайте кровать, — говорю я, чувствуя себя немного неловко.

— Это твой номер, кровать и надо пачкать, — отвечает Инна с усмешкой.

Алексей кивает в знак согласия, неспешно отпивая воду из пластиковой бутылки.

— Алексей, где ты это взял? — спрашиваю я, показывая на бутылку. — Не с комода же, правда?

— Лиза, это бесплатно, — говорит Лида с кресла у окна, откуда открывается вид на город. — Всё нормально. Было бы странно, если бы ты не пила воду или не сидела на кровати. Это же отель, в конце концов.

— Наверное, — неуверенно соглашаюсь я.

— Ты такая милая, — Алиса поправляет свои красные очки на переносице. Её чёрные шелковистые волосы всё ещё собраны в балетный пучок, аккуратный и тугой.

Я морщусь от смущения.

— Это то, что я в тебе люблю! — добавляет она с теплотой в голосе.

Я фыркаю, чувствуя, как краснеют щёки, и облокачиваюсь на комод, нервно теребя руки. Внутри всё сжимается от переживаний.

— Серьёзно, сколько я смогу это тянуть? Люди из «МаксГрупп» прямо сейчас могут всё раскопать, — говорю я, с трудом сдерживая волнение. — А потом позвонят в офис Агатова? Или Анне? Как Анна к этому отнесётся? Наверное, не будет в восторге. Боже мой, что я вообще делаю?

— Не парься, Анна кажется той ещё раздолбайкой, — спокойно говорит Лида. — Поверь, я руководитель, знаю, как сложно найти хороших сотрудников. Они не будут ждать, что она сразу отзвонится. И думаешь, Анна ответит, если офис позвонит? Думаешь, ей хочется говорить с руководителями, которых она ненавидит? Вряд ли. Скорее всего, нет.

— Скорее всего, нет, — эхом повторяю я, пытаясь убедить саму себя.

Мы ждём Кристину. Она попытается взломать интранет «МаксГрупп» и достать пакет документов. Наша маленькая авантюра набирает обороты, и это одновременно пугает и будоражит.

Лида подходит ближе и бережно берёт меня за руки. Её ладони тёплые и уверенные.

— Дыши, — мягко говорит она. — Ты была просто невероятна там, в офисе. И мы никогда не заставим тебя делать то, чего ты не хочешь. Запомни это.

— Я хочу это делать, — говорю я твёрдо. — Я была серьёзна, когда говорила — если он посмотрит достаточно видео, это изменит его сердце. Никто не может это посмотреть и остаться равнодушным — я правда в это верю всей душой. И у меня больше четырёх недель отпускных накопилось. Мой руководитель уже давит, чтобы я их взяла, иначе они просто сгорят. Просто я не знаю…

Мои подруги молчат, давая мне время собраться с мыслями. Они никогда не будут подталкивать меня к тому, что мне не по душе. Они ждут.

— Я правда хочу, — повторяю я уже увереннее. — Но вся эта поездка на самолёте и всё остальное — честно, я не думаю, что способна это провернуть. Мне кажется, любая из вас справилась бы лучше меня. Или Настя, или Кира — они бы точно вытянули это дело.

— Даже не начинай, — резко перебивает Алиса. — Серьёзно? Чувак! Вчера никто из нас не мог даже пробиться к нему. Мы все сдались, опустили руки. А что сделала ты? Ты пробралась и заставила Прохора Агатова смотреть видео наших рассказов о здании. — Алиса выразительно тычет в меня пальцем. — Ты это сделала, не кто-то из нас, а именно ты. Ты считаешь себя такой тихоней, всегда следующей правилам, никогда не берущей лишнего, но в глубине души ты настоящий боец. Просто сама этого не знаешь или не хочешь признавать.

— Там двадцать часов видео, — говорю я с горечью. — Я едва вытянула двадцать чёртовых минут. Мне казалось, что меня вот-вот раскроют. Я ужасный лжец, самый плохой на свете. И он уже считает, что наш тренинг какой-то странный.

Но дело не только в этом. Это ещё и он сам — его ошеломляющая привлекательность, его язвительно-сексуальный голос, его взгляд, одновременно жёсткий и искрящийся, полный острого интеллекта. От этого становится ещё труднее.

— Похоже, он думает, что это часть какого-то заговора, чтобы его наказать, — задумчиво говорит Лида, её блестящие светло-каштановые волосы красиво сияют в послеполуденном свете из окна.

— Ну, в общем, да, — неохотно соглашаюсь я. — Именно так.

— Значит, он сам придумал себе историю, почему этот тренинг имеет смысл, — спокойно говорит Лида. — Что самое худшее может случиться? Давай подумаем трезво.

— Меня посадят в тюрьму? — предполагаю я, и голос слегка дрожит.

— Сомнительно, — уверенно отвечает Лида. — Они выгонят тебя из здания, и мы сразу купим тебе билет домой. Не забывай, я работала в пиаре — поверь: никто не захочет такой новости в прессе. Представь — девушка, пытающаяся спасти свой дом, по ошибке принята за корпоративного наставника и играет в эту игру. И они на это купились? Они будут выглядеть полными идиотами перед всеми. Если ты продержишься хотя бы пару дней — они станут посмешищем, и это принесёт негативную огласку их проекту сноса. И в худшем случае, если они подадут в суд, кто тебя осудит? Ты одна в этом мире. Ты нашла эту семью — нас. Пытаешься спасти своё здание, свой дом.

— Согласна, — кивает Инна с кровати.

— Наверное, ты права, — медленно говорю я, обдумывая её слова. — Но я могу потерять работу в почтовом отделении — вот это реально может случиться. У нас есть кодекс поведения. Я не могу в нерабочее время заниматься аферами и мошенничеством.

Все молчат. Они знают, как сильно я люблю свою работу в Почте России. Это для меня важно.

Но потом я в который раз вспоминаю, как легко сдалась в борьбе с больницами за маму. Я так жалею, что не боролась до самого конца. А это теперь моя семья — эти соседи на 2-й Строительной — самая важная часть моей жизни, хотя я, возможно, никогда не признаюсь им в этом вслух. Потому что, ну, не жалкая ли я тогда?

— Однако, — продолжаю я, поднимая один палец в воздух торжественно, — вы знаете моё любимое кредо — через дождь, снег или бурю…

Лида радостно хлопает в ладоши.

Алиса принимается растирать мне плечи, как будто я боксёр перед решающим боем.

— Ты справишься. Обязательно справишься.

Алексей решительно вскидывает кулак в воздух.

— Да! — говорит он с энтузиазмом.

Я поворачиваюсь к Инне с вопросом.

— Сколько часов этого проклятого видео у тебя есть? И не забудь, меня нужно вырезать из всех кадров.

— Сделаю! — радостно пищит она. — Обязательно!

Лида получает сообщение на телефон и оживляется.

— Кристина здесь! — Она быстро хватает ключ-карту и торопится за ней к лифту. Кристина Доронина — сестра знаменитого мужа-химика Лиды, Сергея Доронина, то есть её невестка. Кристина управляет собственной технологической фирмой и знает в компьютерах всё.

Через несколько минут Кристина уже устраивается за красивым вишнёвым столом в моём номере. Её густые тёмные волосы уложены в стильный пучок, а футболка гласит: «Я поставила игру на паузу, чтобы быть здесь», что, вероятно, чистая правда. Она деловито раздаёт нам задания: я подключаю провода к ноутбуку, Алексей настраивает мобильную точку доступа, а Алиса открывает одну из бутылок воды, чтобы всем хватило.

— Не пролей воду на технику, — прошу я с беспокойством.

Алиса только закатывает глаза в ответ.

Кристина садится поудобнее, и её пальцы молниеносно бегают по клавиатуре, пока она методично пытается взломать защиту «МаксГрупп».

— Боже, я не могу на это спокойно смотреть, — признаюсь я, отворачиваясь.

— Никто не узнает, — спокойно уверяет Кристина, не отрываясь от экрана. — Чёрт, у них самая мелочная система безопасности из всех, что я видела. — Она читает нам целую лекцию о плохих паролях и слабой защите, продолжая своё дело. Время от времени она выдаёт: «Ну, пожалуйста, хоть немного постарайтесь», а потом: «Не можете сделать это хоть немного сложнее для таких, как я? Вы хотите, чтобы вас взломали? Да, да, маленькие дружки, я думаю, вы втайне хотите, чтобы вас взломали».

Я переглядываюсь с Алисой, и она в ответ делает маленький победный танец на месте.

— Лиза, — деловито говорит Кристина. — Я создаю тебе новый адрес электронной почты, куда будут автоматически перенаправляться все письма Анны. Всё, что приходит ей.

— Серьёзно? Это вообще возможно?

Она быстро пишет что-то на стикере и протягивает мне.

— Почему бы не проверить прямо сейчас? Кто знает, может, там уже есть письма. Интересные письма.

По её многозначительному тону я понимаю, что, скорее всего, они там точно есть. Я сажусь на кровать рядом с Инной и Алексеем и проверяю новый почтовый ящик.

— Ого. Это вся рабочая почта Анны… за всё время работы, — медленно говорю я, прокручивая список. — Это так неправильно. Мы не должны этого видеть.

— Мы никому не вредим, — невозмутимо говорит Кристина, продолжая стучать по клавишам. — Если ты отправишь письмо отсюда, оно будет идти от имени рабочей почты Анны. Всё чисто.

— Ух ты. Это невероятно.

Инна указывает на тему письма месячной давности с вложением — «Информация по Агатову». Я открываю его с замиранием сердца. Там несколько объёмных вложений. Начинаю осторожно читать.

— Это просто клад информации, — восхищённо говорит Алиса, заглядывая мне через плечо.

Я открываю файл под названием «информационная справка» и мы все вчитываемся в текст.

— Ого, смотри сюда, — Алиса указывает на низ экрана. — Агатов не просто уволил этого парня, Демьянова — он вытащил его за галстук прямо через весь вестибюль и трижды ударил на тротуаре перед зданием. Тренинг по эмоциональному интеллекту, который ты проводишь, спасает его от возможного тюремного срока за мелкое нападение. Его уже привлекали за нападение раньше, это не первый случай.

— Интересно, что такого натворил этот Демьянов, — задумчиво говорит Алексей.

Кристина отрывается от работы и спрашивает у меня подробности о городе, где я выросла.

— Подольск, — отвечаю я охотно. — Население около 314 тысяч человек. Основан в 1781 году по указу Екатерины II. — Я с теплотой описываю его архитектуру и живописные виды, которые помню с детства.

— Можно посмотреть? — Лида кивает на мой планшет, я передаю его ей и продолжаю отвечать на вопросы Кристины о родном городе.

— Смотрите все сюда, — говорит Лида через какое-то время. — Это ключ ко всему. Самое важное. — Она втискивается на кровать рядом со мной, Инной, Алексеем и Алисой, потому что в «Рэдиссон» на кровати легко помещается пятеро взрослых людей.

На экране планшета что-то новое и интересное.

— Ссылка в основном пакете документов привела к этой интерактивной форме, — объясняет она. — Это твой отчёт о работе. Каждый раз, когда Агатов завершает сессию тренинга, ты ставишь «V» — это галочка. Другая опция — «X», думаю, это провал, неудача. Пустое поле с сегодняшней датой — тут ты ставишь галочку за сегодняшнюю вводную сессию. Похоже, именно так это всё и работает.

Я внимательно изучаю форму, пытаясь понять систему. Сегодняшняя сессия должна была длиться час и быть посвящена «установке ожиданий». После вводной сессии идут двадцать полей подряд. Двадцать один час тренинга и более двадцати одного часа наблюдений, которые нужно отметить.

— Это идеально, — говорит Лида с облегчением. — Так ты отчитываешься в офисе — просто ставишь галочки и крестики. Ничего сложного.

Кристина подходит и берёт мой планшет, сосредоточенно водит пальцем по экрану, изучая детали.

— Это больше, чем просто отчёт о работе. Это и есть вся твоя работа целиком. Эта форма автоматически отправляется двум юридическим фирмам и в отдел кадров АО «Агат».

Она возвращает планшет, и мы продолжаем внимательно изучать документы.

Находим информационное письмо: «Уважаемая Анна Александровна, всё необходимое для работы с „Агатовым“ приложено к письму, включая брендированные шаблоны документов».

— Что такое брендированные шаблоны? — озадаченно спрашивает Алексей.

— Типа официальных бланков с двумя логотипами компаний, — поясняет Лида. — Может, ей нужно распечатать рабочие листы для занятий?

— Ты должна заставить его делать листы про людей в нашем здании, — говорит Алиса, потирая руки в предвкушении. — Он должен смотреть видео и запоминать всё о нас! Изучать нас как предмет.

— Как зовут кошку Киры? — шутит Инна, входя в раж. — Какой Священный Грааль у Алисы как танцовщицы? В каком городе вырос Алексей? Пусть ответит!

Все смеются. Кроме меня — я слишком нервничаю.

— Как зовут самую милую собаку по мнению жителей 2-й Строительной? — подхватывает Лида. — Пять штрафных баллов, если ошибёшься, гад!

— Серьёзно, ребята, — останавливаю я их. — Это должно хотя бы казаться настоящим и профессиональным. Он не идиот, это надо понимать.

— Входящее письмо, — неожиданно объявляет Кристина.

В моём почтовом ящике появляются новые письма. Это готовая программа тренинга, которую Анна разработала специально для Агатова. PDF-рабочая тетрадь и подробные темы для обсуждения.

— Похоже, она просто внешний подрядчик, — говорит Кристина. — У них, вероятно, даже нет для неё офиса на месте в здании.

— Да, она говорила, что работает как подрядчик, — подтверждаю я, вспоминая разговор.

— Думаю, пока ты ставишь галочки в форме, всё будет в порядке, — говорит Кристина. — Никто ничего не заметит.

— А что с полем для комментариев? — спрашиваю я обеспокоенно. — Я понятия не имею, что туда писать. Но, думаю, Анна, скорее всего, просто игнорировала бы это поле и ничего не писала.

Кристина советует с умным видом:

— Может, загляни на официальный сайт «МаксГрупп» и хорошенько почитай про Анну? Посмотри, что там про неё написано.

Инна уже открыла сайт. Она громко хохочет. Я заглядываю в экран. На странице биографии Анны красуется моё фото. Написано, что она из города Подольск и привержена «синергии совершенства».

— Синергия совершенства? Это ты придумала, Кристина? — с интересом спрашивает Алиса.

— Нравится? — отвечает Кристина с ухмылкой. — Думаю, это уморительно звучит.

— Ребята, это не шутка же, — говорю я серьёзно. — И вы думаете, сами «МаксГрупп» не заметят такие изменения?

— Компании никогда не смотрят на свои собственные сайты, — спокойно уверяет Кристина. — Поверь мне, я знаю это наверняка. Целые сайты лежат неделями сломанные, и никто не замечает ошибок. Прочла биографию внимательно? Это твоя настоящая история, плюс немного корпоративной мишуры. Я добавила информацию про твой опыт почтальона. Вставлю имя Анны в твой выпускной класс и ещё кое-где в документах. На всякий случай, для подстраховки.

— Боже мой, — выдыхаю я, не веря происходящему.

— Я правда думаю, ты можешь это провернуть, — убеждённо говорит Лида. — Серьёзно так думаю. Если не будешь делать это слишком болезненным для него, он просто захочет побыстрее от этого отделаться. «МаксГрупп» просто хотят получить свои деньги обратно и закрыть вопрос.

Инна говорит с энтузиазмом:

— У меня пока десять часов видео смонтировано, но я могу сделать ещё больше. Одна Людмила Васильевна даст мне ещё часов шесть материала, не меньше.

Лида смеётся от души.

— Ты заставишь его смотреть двадцать один час, как мы рассказываем о любви друг к другу и к нашему зданию. — Она победно вскидывает кулак. — Да!

— Погодите минуту, — говорю я. — Мне нужно кое-что сделать сейчас. — Я беру планшет и ставишь галочку в поле рядом с вводной сессией. — Вот так. Агатов честно заработал галочку за сегодняшний день.

— Ура! — Алиса отвинчивает крышку с мини-бутылки шампанского.

— Надеюсь, ты не взяла это из мини-холодильника, — с тревогой говорю я.

Алиса указывает на Кристину.

— Она принесла с собой. Но я уверена, что из мини-холодильника тоже можно брать совершенно спокойно, — говорит Алиса. — У тебя, наверное, даже есть специальный бюджет на еду.

Я округляю глаза от ужаса.

— Бюджет на еду, который я никогда в жизни не осмелюсь использовать.

Алиса только закатывает глаза. Кристина протягивает мне мини-бутылку шампанского, и я неуверенно беру её.

— Вопрос на засыпку — что, если он категорически откажется смотреть видео Инны? Такого варианта в пакете документов нет. Вы бы видели, он был крайне не заинтересован в просмотре видео. Могу ли я вообще заставить его посмотреть? Что, если он действительно не хочет это делать? Потому что он правда очень не хочет.

— Тогда он не получит галочку, — твёрдо говорит Лида. — Он получит провальный «X» в отчёте.

— А что, если он получит «X»? Его это вообще волнует хоть как-то? Это просто взрослый вариант грустного смайлика? Три таких — и денежный штраф?

Мы тщательно изучаем весь пакет документов и материалы, но это одна из тех очевидных вещей, которые нигде не записаны чёрным по белому.

— Ты разберёшься на месте, — наконец уверенно говорит Инна.

— Мне кажется, я должна задавать кучу других важных вопросов прямо сейчас, но я даже не знаю, какие именно, — признаюсь я.

— Это просто, — говорит Кристина. — Формулируй каждый вопрос так, будто он про их корпоративную культуру. Например: «Во сколько мы прибываем на место в соответствии с вашей корпоративной культурой? Как обстоят дела с питанием в соответствии с вашей корпоративной культурой?» Вот так примерно.

— Как в печенье с предсказанием, когда добавляешь «в постели»? — смеюсь я.

— Точно так, — кивает Кристина. — А если вдруг почувствуешь, что влипла по-настоящему, просто говори уверенно: «Это конфиденциально», и не отступай ни на шаг. Попробуй со мной прямо сейчас — «Это конфиденциально».

— Это конфиденциально, — послушно повторяю я.

— Как именно оцениваются рабочие листы?

— Это конфиденциально.

— Где ты проходила специальное продвинутое обучение?

Я хмурюсь в недоумении. О чём она вообще говорит?

Она тоже хмурится.

— Ты не можешь сказать, в какой школе училась на тренера?

— Это конфиденциально?

— Да! Отлично! — Она радостно хлопает в ладоши.

Кристина спрашивает моё разрешение клонировать все мои социальные сети. Я даю добро без колебаний.

— Я аккуратно сливаю твоё прошлое с настоящим Анны, — объясняет она. — Один из моих клиентов имел подозрительного сотрудника, который так делал, и это было довольно эффективно. Пока я его не разоблачила, конечно. Когда Прохор Агатов заинтересуется тобой поближе, он посмотрит твою биографию, кликнет на ссылку в ВКонтакте или Одноклассниках и попадёт в мой параллельный мир. А его технари попытаются тебя пробить по базам, но его технари — …скажем так, они не такие крутые, как я.

Мы методично просматриваем всю мою жизнь в соцсетях и удаляем все фото с людьми из нашего здания или самого здания. У меня остаются только художественные снимки природы с почтового маршрута, несколько вдохновляющих цитат о смелости и случайные безобидные вещи из прошлого.

Меня сильно цепляет, насколько пуста и бессмысленна моя жизнь без этих замечательных женщин. Без 2-й Строительной и её жителей.

Глава 7

Лиза

На следующий день ровно в два часа дня я спускаюсь через шикарный вестибюль отеля, таща за собой элегантный коричневый чемодан с узором из лилий, который утром одолжила у Киры. Пока собиралась, я тщательно упаковала один комплект йога-штанов для отдыха в номере, один весёлый комплект с юбкой для выхода в свет, если вдруг представится возможность, и все свои брючные костюмы, кроме того, что был на мне сейчас. Плюс целую подборку галстуков-бабочек на все случаи жизни, потому что, как я поняла из переписки, большую часть времени мне предстоит провести на деловых встречах.

Для перелёта я выбрала свой любимый брючный костюм — насыщенного бордового цвета, с белоснежной рубашкой под ним. Образ я дополнила моим счастливым галстуком-бабочкой с узором из маленьких ёжиков, потому что ежи всегда были моими фаворитами среди животных.

Утром, когда я уже направлялась к выходу, Алиса остановила меня прямо у двери и попыталась заставить переодеться во что-то другое.

— Серьёзно, ты в этом костюме собралась? Он кричит «сексуальный детектив из старого кино». Но вот этот женский галстук-бабочка? — она ткнула пальцем в направлении моей шеи. — Он говорит всем вокруг, что ты сексуальный детектив, у которого, возможно, дома стоит целая коллекция жутких старинных кукол.

— Ещё одно слово про мой галстук, и я действительно начну собирать жутких кукол, — отрезала я, поправляя бабочку. — И это будут самые страшные куклы, которые не закрывают глаза по ночам. И знаешь, что? Некоторые из них могут волшебным образом переселиться прямо в твою комнату, пока ты крепко спишь!

Алиса рассмеялась звонко и искренне. И это был первый раз за последние недели, когда мы говорили о будущем без этой мрачной тяжёлой тени грусти, нависшей над нами. Потому что — а вдруг всё это действительно сработает?

Но столько всего может пойти не так, думаю я сейчас, стоя на улице. Я переступаю слишком много границ дозволенного. Кристина уверяет, что они никогда не подадут в суд, но как она может быть в этом настолько уверена? Я пытаюсь не думать об этом.

Наконец к подъезду подкатывает длинный чёрный внедорожник с тонированными стёклами. Из машины выходит водитель в строгом костюме, затем Анатолий высовывает голову из заднего окна и радостно машет рукой.

— Анна! — кричит он.

Я машу в ответ и иду к машине, молясь про себя, чтобы там не оказалось Ольги или Екатерины, потому что в этом брючном костюме они точно меня узнают, несмотря на все мои усилия.

Я передаю свой чемодан водителю, тихо благодарю его, и, с бешено колотящимся сердцем, забираюсь внутрь просторного салона.

— Привет всем! — говорю я как можно бодрее.

Четыре лица поворачиваются ко мне. Ни Ольги, ни Екатерины среди них нет. Слава богу.

Я сажусь на свободное место рядом с Анатолием, и он сразу же начинает представлять меня остальным.

— Карина — администратор Приволжского федерального округа, — говорит Анатолий, кивая на женщину напротив. — Полина — наш юрист, она связующее звено с юридической командой в Казани, а вот это Никита — главный помощник Прохора Алексеевича. Я, как ты уже знаешь, — помощник Прохора Алексеевича по административным вопросам. Мы тут — скромная свита путешествующей команды босса. Основные юридические и финансовые шишки уже давно на месте, ждут нас там.

— Да прекрати ты, — одёргивает его Карина, встряхивая своим аккуратным каштановым каре. — Мы никакая не свита. Нормальная рабочая команда.

— Ну, может, чуточку свита? — Анатолий ухмыляется по-мальчишески озорно.

Я не знаю, что сказать по поводу всей этой темы «свиты», поэтому просто улыбаюсь как можно дружелюбнее.

— Очень приятно. Я Элиза из компании «МаксГрупп».

— О, мы всё о тебе знаем, — говорит Никита с широкой улыбкой. У него открытое дружелюбное, немного обветренное лицо и огромный кадык, который заметно движется, когда он говорит. — Новый личный наставник самого Агатова, — произносит он с нарочито театральным акцентом, прикусывая губу, будто изо всех сил сдерживает смех. — Мы тут все слышали, что ты поможешь Прохору Алексеевичу стать более добрым, мягким и чутким человеком.

Фраза «более добрый, мягкий и чуткий человек» звучит с каким-то особым ударением, а его глаза при этом расширяются, словно он говорит о чём-то совершенно невероятном.

Все вокруг улыбаются, как будто это невероятно смешная шутка. Я улыбаюсь в ответ, больше из вежливости, и машинально поправляю свой галстук-бабочку, искренне жалея, что не оделась попроще и незаметнее.

Парни одеты в обычные пиджаки и джинсы, всё довольно непринуждённо. Карина и Полина — в лёгких элегантных жакетах и каких-то футуристичных брюках, которые издалека кажутся строго деловыми, а при ближайшем рассмотрении оказываются эластичными, почти как йога-штаны. На ногах у них удобные футуристичные ботинки на низком ходу. Вот что носят настоящие бизнесмены в рабочих поездках, понимаю я. И, наверное, именно в таком виде они ходят в отеле в свободное от встреч время.

У Карины светлые каштановые волосы, уложенные в строгое каре, и пронзительные серые глаза. Она зевает и заявляет, что собирается немного вздремнуть в дороге.

— Только не дайте мне зайти в социальные сети, ладно? — просит она.

Полина издаёт понимающий стон.

— Я тебя туда точно не пущу. Обещаю.

У Полины коротко стриженные тёмные волосы, блестящие розовые серьги-кольца и милый компактный розовый портфель. Глядя на него, я чувствую безумную благодарность к Кире за её скучный коричневый чемодан, который я взяла. Иначе я бы точно притащила свою старую потрёпанную дорожную сумку и сразу же спалилась бы.

Мы приезжаем в аэропорт Внуково довольно быстро. Личный самолёт Прохора Агатова — это сверкающий белоснежный джет с серебристым носом и элегантными обводами. Он стоит в огромном частном ангаре, и, входя туда, я невольно чувствую себя так, будто случайно попала на съёмочную площадку дорогого приключенческого боевика.

Я послушно следую за своими новыми коллегами вверх по мобильному трапу внутрь самолёта, всё ещё ощущая себя безбилетницей, случайно проникшей в запретный роскошный мир.

Салон частного самолёта больше похож на очень уютную и стильную гостиную, чем на обычный борт. Здесь стоят бархатистые серые кресла и удобные мягкие диваны, непринуждённо расставленные вокруг низких столиков из тёмного дерева. Повсюду разбросаны стильные бордовые декоративные подушки. Они отлично сочетаются с весёлыми занавесками на круглых иллюминаторах и резной панелью, элегантно разделяющей переднюю и заднюю части салона.

Я изо всех сил стараюсь не реагировать слишком бурно, но так хочется, чтобы мои подруги всё это увидели своими глазами, потому что… боже мой, это просто нереально!

Приветливая стюардесса в строгой форме проводит нас в заднюю секцию самолёта — это уютный маленький лаундж, тоже выдержанный в тех же серо-бордовых тонах.

Агатов уже сидит там, развалившись в кресле. В его руке хрустальный стакан, в котором позвякивают кубики льда.

Наши взгляды внезапно сталкиваются. Он словно оценивает меня с ног до головы — опасный и элегантный хищник, изучающий добычу. Его ленивый, но пристальный взгляд медленно опускается к моей шее, задерживается на галстуке-бабочке.

Тяжесть этого изучающего взгляда заставляет мой пульс заметно учащаться, вызывает странное непонятное тепло где-то глубоко внутри.

В животе вспыхивает что-то вроде страха, а может быть, это просто выброс адреналина.

— Снова женские галстуки-бабочки, я вижу, — произносит он своим низким голосом.

Я невольно касаюсь рукой шеи, будто проверяя, всё ли в порядке.

— Да, — просто соглашаюсь я. — Это мой стиль.

Стюардесса вежливо помогает нам убрать весь багаж в специальный задний отсек. Всё это время я отчётливо чувствую, что Агатов продолжает наблюдать за мной. Я почти уверена, что мои руки при этом предательски дрожат.

Мы возвращаемся и рассаживаемся в передней, основной части салона. Анатолий устраивается рядом с Кариной по одну сторону прохода. Я сажусь в мягкое кресло напротив Полины. Никита располагается где-то позади нас.

— Так он там просто сидит один? — тихо спрашиваю я у Полины, кивая в сторону задней части. — Это его личная половина самолёта?

— По-разному бывает, но обычно он действительно держится особняком в рабочих поездках, — отвечает она так же тихо. — Он практически никогда не общается с командой во время полётов, что, в общем-то… — Она заканчивает фразу лёгкой полуулыбкой и еле заметным пожатием плеч, будто хочет сказать, что так даже лучше для всех.

Я отворачиваюсь и смотрю в круглый иллюминатор, пока мы медленно выстраиваемся на взлётной полосе, постепенно набираем скорость и, наконец, отрываемся от земли, взмывая в небо. Вокруг люди уже достали ноутбуки и сосредоточенно стучат по клавиатурам, погружённые в работу.

— У меня запланирована часовая коучинговая сессия с ним здесь, на борту этого самолёта, — говорю я Полине, когда мы уже поднимаемся высоко над тонким слоем облаков. — Она официально назначена на время в пути, а мы как раз в пути сейчас, но я, честно говоря, не совсем уверена…

Полина терпеливо ждёт, что я закончу свою мысль.

Я не знаю, как именно сформулировать. Должна ли я просто пойти туда, в заднюю часть, и уверенно объявить, что наша сессия начинается прямо сейчас, когда я так решила? Или это он сам выбирает удобное время? Формально я здесь по решению суда, по приговору. Сколько реальной власти это мне даёт в такой ситуации?

— Не уверена в чём конкретно? — уточняет Полина.

— Как именно это всё работает, — объясняю я, подбирая слова, — в соответствии с вашей корпоративной культурой и правилами. Я хочу уважать принятую у вас корпоративную культуру в плане расписания и субординации.

— А, понятно, — кивает она с пониманием. — У Никиты есть его полный рабочий календарь. — Она оборачивается назад через спинку кресла. — Никита, а когда у Прохора Алексеевича запланировано это наставничество с Элизой?

— Нигде не запланировано, — отвечает Никита, не отрываясь от экрана ноутбука. — Это вообще четыре свободных часа на подготовку к переговорам.

— Но Элизе нужна обязательная часовая сессия во время полёта, — настаивает Полина.

Никита поднимает взгляд и хмурится, его заметный кадык нервно подпрыгивает.

— Хм. Понятно.

— Мне нужно согласовать этот часовой блок времени напрямую с тобой? — осторожно спрашиваю я. — Или лучше обратиться напрямую к нему самому?

Никита смотрит на меня как-то странно, изучающе. Неужели я задала какой-то неуместный вопрос? Не выдаю ли я себя прямо сейчас? Он молча берёт свой телефон и начинает что-то быстро печатать. Он пишет сейчас Агатову?

Глава 8

Прохор

Я чувствую себя рассеянным. Не в своей тарелке. Мысли разбегаются, как ртуть по столу.

Я говорю себе, что всё дело в предстоящих переговорах с «Т-Групп» — крупной логистической компанией с огромной сетью распределительных центров, грузовых линий и собственного логистического софта. Нам позарез нужно взять их сеть, чтобы окупить другое приобретение. Ставки высокие, время поджимает.

Я листаю документы, просматриваю цифры и графики, но думаю об Анне. Продолжит ли она свой странный почтальонский номер, когда вернётся к обычному брючному костюму?

И правда, почему именно почтальон? Это её собственная причуда? Что-то настолько банальное и нелепое? Это в «МаксГрупп» её так научили, или это ещё одна выходка Демьянова? Его манера издеваться изощрённая, он любит унижать через мелочи.

Будем ли мы смотреть дальше этот невыносимый любительский документальный фильм? Не то чтобы это имело хоть какое-то значение. Совсем никакого. Честно говоря, я не должен тратить на это больше времени, чем подписали мои адвокаты, но я взбудоражен и раздражён, потому что хочу знать, что там дальше. Хочу понять, в чём подвох.

Мы уже в воздухе. В иллюминаторе напротив видна вся Москва — серая, огромная, бесконечная. Город расползается до самого горизонта.

Я беру телефон и набираю в поиске «МаксГрупп». Захожу на страницу «О нас». Мне всегда нравится знать, кто находится на моём самолёте. И мне нужно найти способ её купить — в смысле, купить её время, её молчание — потому что я не собираюсь тратить двадцать часов на какое-то наставничество от деревенской мышки, какой бы горячей она ни была.

У меня есть дела поважнее.

Я разочарован, обнаружив под её фотографией минимум реальных деталей. Анна выросла в Подольске. В биографии сказано, что она страстно желает помогать руководителям достигать синергии совершенства и реализовывать свой потенциал как лидеров и как людей.

Синергия совершенства? Что за корпоративная чушь? Кто вообще так пишет?

Судя по тому, что удалось найти про её прошлое, она действительно работала почтальоном, прежде чем получить степень по психологии и переехать в Москву. Так вот откуда этот дурацкий почтальонский номер с формой и сумкой через плечо.

Впрочем, не то чтобы это особенно важно для меня. Демьянов просто платит ей, чтобы наказать меня, позлить, унизить. А значит, её можно купить. Это всё, что мне, по большому счёту, нужно знать о ней.

Но действовать нужно осторожно, без спешки. Может быть, стоит позволить ей пару раз показать этот идиотский фильм, чтобы она почувствовала, что старается изо всех сил. Ведь у неё есть этот забавный воинственный праведный настрой, эта смесь робости и упрямства. Я сделаю её работу максимально неприятной и бесполезной, а потом сделаю ей предложение, от которого она не сможет отказаться.

Приходит сообщение. Экран светится.

Никита: Когда хотите провести следующий тренинг с Элизой?

Я: Анна?

Никита: Это Элиза…

Я набираю «сейчас» и отправляю. Раз уж я всё равно об этом думаю, лучше покончить с этим прямо сейчас и выбросить из головы. Встаю и решительно иду к двери салона.

— Все вон отсюда, — объявляю я своим людям. — Бар открыт. Закуски там. Кухня работает.

Люди послушно тянутся в заднюю часть самолёта. Кроме Элизы. Она стоит неуверенно, переминается с ноги на ногу, прижимая к груди свой планшет.

— Здесь нормально будет? — Она осторожно указывает на рабочий стол у окна.

— Отлично подойдёт, — коротко отвечаю я.

Она устанавливает планшет на стол перед нами, возится с экраном, проверяет какие-то настройки.

Я сажусь рядом с ней, достаточно близко.

— Так значит, это Элиза? Не Анна вовсе.

— Да, Элиза, — подтверждает она и нажимает кнопку «плей».

— Сразу к фильму? Без предисловий?

— Да, — говорит она спокойно, не отрывая глаз от экрана. — Мы продолжаем и возвращаемся к жителям дома на 2-й Строительной улице.

— Понял, — говорю я, устраиваясь поудобнее. — Это что, типа настоящий документальный фильм? Или самодеятельность какая-то?

— Это просто люди рассказывают о своих чувствах к зданию, в котором живут, — отвечает она ровным голосом, констатируя совершенно очевидное.

Кадры на экране сменяются один за другим. Технически работа, признаю, сделана неплохо. Свет нормальный, звук чистый. Неужели эти взбалмошные жители наняли какого-то настоящего режиссёра? А потом отправили готовые кадры в мою группу по приобретению недвижимости, и Демьянов как-то сумел их раздобыть? Решил, что это будет идеальный инструмент для моральных пыток? И специально нашёл эту младшую наставницу, чтобы как следует надавить на меня?

Так, должно быть, всё это и сложилось. Потому что, честно говоря, что ещё может объяснить весь этот цирк?

Теперь на экране появляются близнецы — те самые парни с первой серии — вместе с каким-то стариком в матросской фуражке. Мальчики почтительно называют его дядей Валерой и взахлёб рассказывают невидимому оператору, как дядя Валера научил их правильно бриться. Оказывается, они живут с ним на одном этаже.

Я не сдерживаю стон. Анна — вернее, Элиза — тут же бросает на меня сердитый, укоризненный взгляд, и странное чувство удовольствия пробегает волной по моему телу.

После ещё нескольких до омерзения трогательных моментов с пожилым дядей Валерой, наставляющим мальчиков жизненной мудрости, на экране появляются молодые актрисы лет двадцати-тридцати. Они перебивают друг друга, наперебой признаваясь в любви к этому месту, к своим соседям, к атмосфере дома. Женщины там все такие эмоциональные — господи помилуй! Если бы это видео специально создавалось, чтобы меня раздражать и бесить, то это именно оно.

Как по заранее написанному сценарию, как по сигналу свыше, на экране снова появляется знакомое морщинистое лицо старушки.

— О нет, пожалуйста, только не она снова, — говорю я с искренним отчаянием в голосе.

— Ш-ш, тише, — восхитительно строго одёргивает меня Элиза.

Людмила Васильевна подробно рассказывает, как сломала себе бедро прошлой зимой, и как соседи дружно сплотились, чтобы ей помочь. Я пытаюсь поймать взгляд Элизы, бросаю на неё многозначительные взгляды, но она словно приклеена, прикована к экрану и к Людмиле Васильевне.

После того, что кажется целыми десятью часами историй про Людмилу Васильевну и её злосчастное бедро, мы наконец возвращаемся к дяде Валере и его любимой кепке с морским якорем. Теперь он стоит на крыше здания и с гордостью показывает свои цветы — хрупкие, трогательные растения, растущие из старых ржавых кофейных банок, аккуратно выстроенных в ровный ряд вдоль парапета.

— Это что, они снимают в садах летнего дворца Петра Первого? — язвительно интересуюсь я. — Или в Версале?

— Ш-ш, помолчите, — раздражённо шипит Элиза.

Мне это просто восхитительно нравится — как она злится.

На экране очередная молодая актриса начинает длинную, драматичную историю о своём бывшем парне, который её бил и унижал, и как она была бы совершенно одинока в этом огромном равнодушном мире, если бы не её новая семья с улицы 2-я Строительная. В целом, это довольно слезливое и манипулятивное видео.

Я изучаю профиль Элизы — аккуратную линию её носа, усыпанный золотистыми веснушками изгиб скулы, её тонкие блестящие волосы, собранные в строгий пучок. Я вдруг представляю, как снимаю эту заколку и медленно пропускаю прядь её волос сквозь свои пальцы. Они, без всякого сомнения, будут шелковистыми и мягкими на ощупь.

Её волосы скорее тёплого медового оттенка, чем просто цвета ирисок, решаю я про себя. И сама она определённо не приторное лакомство. Она прямолинейна, честна и проста. Технически её можно назвать невзрачной, но при этом она тихо красива по-своему. Большинство людей просто не заметило бы её спокойной красоты, особенно здесь, в Москве, где вокруг столько яркого и кричащего, что сразу привлекает взгляд.

Её робкая смелость только добавляет ей привлекательности. Эта прямолинейность, с которой она держится, когда отдаёт мне команду. То, как иногда кажется, что она собирает последние силы откуда-то из самой глубины души.

Мне вдруг очень хочется, чтобы она остановила этот дурацкий фильм и просто заговорила со мной.

— Там что, и правда буквально четыре полных недели этого видео? — не выдерживаю я и спрашиваю.

Она ставит запись на паузу и медленно поворачивается ко мне всем корпусом.

— Посмотрим, не так ли? — отвечает она подчёркнуто чопорно и холодно.

— Да ладно вам, — говорю я примирительно. — Это же не по-настоящему всё.

— Это абсолютно настоящее видео, — твёрдо возражает Элиза. — На все сто процентов настоящее. В этом, собственно, и есть вся суть программы. Пожалуйста, сохраните все остальные ваши вопросы до самого конца презентации.

— Я имею в виду, что это не настоящее, — продолжаю я терпеливо, — в том смысле, что это всё придумано только для того, чтобы сделать наше с Демьяновым соглашение максимально болезненным для меня. Это же не настоящая серьёзная программа развития.

— Нет, вполне настоящая, — упрямо говорит Элиза, решительно выпячивая подбородок вперёд. — Это программа про эмпатию и сочувствие, с реальными человеческими историями о живых людях. Знаете, эти самые двуногие существа, что постоянно бродят по улицам там, внизу?

Неожиданный язвительный всплеск от тихой Элизы. Ещё одно приятное, непредсказуемое удовольствие.

Она снова нажимает на «плей», явно закрывая тему.

Дядя Валера снова вернулся на экран. Теперь он растроганно рассказывает, как соседи неожиданно вспомнили его день рождения и устроили ему праздник.

— Я уже думал, что дни, когда люди помнят про мой день рождения, остались далеко позади, — говорит он с влажными глазами, бережно показывая камере ярко упакованную коробку с подарком.

Я незаметным движением беру телефон со стола и аккуратно кладу его себе на колени, начинаю быстро прокручивать входящие сообщения. Проходит всего каких-то пять минут, не больше, прежде чем она это замечает.

— Эй! Что вы делаете?

— Что? — невинно переспрашиваю я, поднимая на неё глаза.

— Что вы там делаете с телефоном?

— Читаю одно очень важное сообщение. Срочное.

— Не надо этого делать.

— Я только быстро взгляну. Секунду.

Она недовольно хмурится, сдвигает брови.

— Вы не можете сейчас смотреть в телефон. Совсем.

— Не могу смотреть? — переспрашиваю я, намеренно отзеркаливая её интонацию, чтобы слегка поддразнить. Интересно, пойдёт ли она дальше в своих требованиях?

Её ноздри заметно раздуваются от негодования.

— Вы должны внимательно смотреть программу, — чётко произносит она. — И, будто опасаясь какого-то недопонимания с моей стороны, она строго добавляет: — Это официальная программа, которая назначена по решению суда.

— Но это же крайне важные деловые сообщения, — возражаю я разумным тоном. — Как я могу заверить свою команду в том, что я всегда остаюсь на связи с ними, если не могу вовремя ответить на срочные вопросы?

Она хмурится ещё сильнее, явно задумавшись над моими словами.

Переговоры 101, базовое правило: сделай свою собственную проблему их проблемой тоже.

Я убедительно добавляю:

— Ну скажите сами, как я могу полностью и целиком сосредоточиться на просмотре фильма, если буду знать в глубине души, что в любой момент могу пропустить действительно важные и срочные сообщения? Как нам с вами вместе обеспечить, чтобы я постоянно оставался на связи со своей командой?

— Никак нельзя, — коротко отвечает она.

Я, мягко говоря, крайне удивлён её ответом. Я искренне ожидал, что она легко сдастся и уступит. Она же всего лишь какая-то младшая сотрудница консалтинговой фирмы, которой, скорее всего, Демьянов просто заплатил хороший бонус за то, чтобы эта программа была максимально раздражающей для меня. Какое ей вообще дело до того, посмотрю я лишний раз на сообщение или нет? Свои деньги она в любом случае получит.

Мой прошлый наставник, тоже назначенный по решению суда, совершенно без проблем разрешал мне иногда проверять телефон во время наших встреч. К концу положенных трёх дней наши сессии длились ровно полторы минуты — как раз столько времени, чтобы он формально дал мне очередное задание, которое я тут же перепоручал своему помощнику. Это было просто идеально. Правдоподобное алиби для всех сторон.

— Вы серьёзно просите меня быть полностью недоступным для людей целый час подряд? — спрашиваю я с нарочитым недоумением. — Я никогда не отключаюсь от своих людей. Никогда — даже во время сна у меня работают уведомления.

На самом деле, я понимаю, эта небольшая битва за право пользоваться телефоном — это как раз одна из тех мелочей, которые мне совершенно необходимо выиграть с самого начала.

Она внимательно смотрит мне прямо в глаза — сначала в левый, потом в правый, снова в левый. Мы сидим так близко друг к другу, что я отчётливо вижу, как насыщенный армейский зелёный цвет её глаз прорезают тонкие светло-серые прожилки. Словно яркий свет пробивается сквозь узкие трещины в стене. Мы так близко, что я чувствую лёгкий запах её кокосово-ягодного шампуня. Так близко, что я почти физически ощущаю, как именно она сейчас думает.

— Никаких прерываний во время сессии, — спокойно, но твёрдо говорит она.

Я изо всех сил стараюсь скрыть своё нарастающее удивление.

— Но ведь все современные руководители постоянно следят одновременно за несколькими делами, — терпеливо объясняю я. — А вдруг случится какая-то чрезвычайная ситуация на работе?

— Разве в таком случае Никита не найдёт способ вас найти? — резонно возражает она. — Он же ваш личный помощник. Или ваш админ, Анатолий?

— Нет гарантий, что они смогут.

Она моргает, явно не зная толком, что именно делать с моим упорным сопротивлением.

Я терпеливо жду, чувствуя странную, немного возбуждённую энергию где-то в груди, какую-то необычную приятную лёгкость. Что она сейчас сделает? Что скажет в ответ?

Она заметно выпрямляется на своём месте.

— А разве нельзя как-то сделать так? — осторожно предлагает она. — Ну, типа… разослать всем сообщение, что в случае настоящей чрезвычайной ситуации нужно срочно обращаться напрямую к вашему помощнику Никите? Только на один час нашей сессии?

— Я правда не могу так поступить, — качаю я головой. — Я просто не могу вот так взять и исчезнуть из поля зрения.

— Но моя программа совершенно точно требует вашего полного и безраздельного внимания, — настаивает она.

— Требует? — переспрашиваю я, поднимая бровь.

— Да, моя программа абсолютно требует вашего стопроцентного полного внимания, — упрямо повторяет она слово в слово.

— Элиза, это же не какой-то сложный материал для изучения, — говорю я снисходительно.

— Я совершенно серьёзно настроена, — отвечает она. — Вы обязаны смотреть программу с полным вниманием к происходящему.

Я недоуменно моргаю. Ну зачем, скажите на милость, вообще бороться и спорить из-за такой ерунды? Все нормальные люди постоянно проверяют свои телефоны — даже на самых важных деловых встречах международного уровня.

Она медленно протягивает ко мне руку ладонью вверх. Она хочет забрать мой телефон себе.

Всё вокруг будто резко замедляется.