Бесплатный фрагмент - Сердце основателя

Глава 1: Соседки

Дождь за окном стучал по жестянке водосточного жёлоба, словно торопливый телеграфист, выбивающий дурные вести. Вашингтон встретил её дождём и запахом мокрого асфальта — таким же серым и неопределённым, как её будущее. Эви Росс поставила на линолеум последнюю коробку с надписью «Книги/Разное». «Разное» — это был её старый служебный «Глок», фотография Бена в рамке и чувство вины, которое не выкинешь и не спрячешь.

Квартиру она нашла по объявлению на одном из тех сайтов, где отчаяние маскируется под деловой тон. «Сдается комната в двухкомнатной квартире оплата в равных долях, центр, предпочтительно девушке. Без вредных привычек». Без вредных привычек. Эви иронично усмехнулась, закуривая сигарету у открытого окна. Дождь прибивал пепел к подоконнику. Главная её вредная привычка — прошлое — в объявлении не упоминалась.

Эви позвонила по объявлению, внесла предоплату и получила код от замка. Потратив первую половину дня, чтобы добраться до нового жилья, осмотреться в квартире, высушить пропитанные дождём волосы, Эви, наконец, расслабленно курила, сидя на подоконнике.

Дверь звонко щёлкнула, и в квартиру, словно порыв свежего, хотя и пахнущего дорогими духами ветра, влетела девушка. Не вошла — именно влетела, сметая пространство своей энергией. Эви едва-едва успела вышвырнуть окурок в раскрытое окно, чтобы избавиться от «улик».

— Привет-привет! Ты, наверное, Эви? Я Джессика, но все зовут Джесс. Рада, что ты не чудак с бородой и коллекцией бабочек под стеклом! Такие, как правило, всегда оказываются извращенцами! Ха!

Она протянула руку. Рукопожатие было твёрдым, деловым, но улыбка — ослепительной. В её свободной руке болтался пластиковый пакет.

— Нашла у себя «бутылочку», — Джесс вытащила оттуда картонную коробку с краном. — Вино. Не фонтан, конечно, но для знакомства сойдёт. Разопьём?

Эви, всегда державшая дистанцию, растерялась. Но усталость от переезда, давящая тишина пустой комнаты и эта настырная, солнечная доброжелательность сделали своё. Она кивнула.

— Отлично! — Джесс принялась искать что-то похожее на стаканы, громко комментируя процесс. — Ах, вот же, мои любимые, из Икеи. Не бьются и уродливы как грех — идеально.

Они уселись на голый пол, прислонившись к стене, друг напротив друга, разделённые коробкой с вином. Первый глоток был кислым и грубым. Джесс поморщилась.

— Ну да, «роскошь» за семь долларов. Но сойдёт, чтобы отогнать осеннюю хандру, даже если за окном лето. Ну что, Эви, давай знакомиться по-настоящему. Откуда ветер тебя занёс?

— Калифорния, — коротко ответила Эви, делая ещё один глоток. Грешно, но вино начинало казаться сносным.

— О, солнце и серфинг! А что сподвигло променять это всё на нашу помойную политическую тусовку?

— Работа. Вернее, её поиск. Надоело работать на дядю.

— А кем работала-то? — Джесс прищурилась, изучающе глядя на неё.

Эви почувствовала знакомое напряжение в плечах. Ложь должна быть близка к правде.

— В полиции. Детективом.

Изогнутые брови Джесс поползли вверх.

— Ого! Настоящий коп? Прямо как… — она на секунду замолчала, и её лицо омрачилось. — Короче, я понимаю, почему «надоело». Стресс, дерьмовые начальники, риски. А теперь куда?

— Подумываю о частном детективном агентстве. Или корпоративной безопасности. Хватит уже в форме ходить. Она меня полнит!

— Умно, — одобрительно кивнула Джесс. — Сама на себя работать — это наше всё. Я, вот, риэлтор. Кручусь. Снимаю эту конуру, а другим продаю особняки в Джорджтауне. Ирония, да? Мечтаю о своей, чтобы никаких соседок, — она подмигнула. — Шучу. Ты славная. По крайней мере, тихая.

Она отхлебнула вина, и её взгляд стал расфокусированным, задумчивым.

— Семья у меня в Миннесоте. Мама, папа, брат. Классика. Но здесь, в столице, всё иначе. Здесь нужно бежать быстрее всех, иначе сожрут. Поэтому каждое утро — кросс в Рок-Крик-парке. И мысли в порядок, и тело в тонусе. Советую.

— Возьму на заметку, — сказала Эви. Ей нравилась эта прямота. И в то же время она чувствовала, что за ней что-то стоит. Что-то, о чём Джесс не договаривает.

— А у тебя тут кто-нибудь есть? — перешла в наступление Эви, чтобы сместить фокус с себя. — Или одна, как перст?

На лице Джесс промелькнула тень.

— Были… отношения. Недавно. Сложно всё. Человек оказался не тем, кем казался. Теперь разбираю завалы. Мужчины, — она вздохнула, но это был не меланхоличный, а скорее сердитый вздох. — В основном, одни проблемы. Особенно местные, вашингтонские. Все помешаны на карьере и статусе.

Она помолчала, затем снова оживилась.

— Ладно, хватит о грустном. А ты? В Калифорнии, наверное, оставила разбитые сердца?

Эви улыбнулась, и на этот раз улыбка была почти искренней.

— Есть один. Бен. Он… повар.

— Повар? Мило! Он здесь?

— Да. Приехал со мной.

Джесс ахнула, притворно-драматично прижав руку к груди.

— Влюблён как мальчишка! Это же прекрасно! И куда же он, наш рыцарь кухонного ножа, устраивается?

Тут Эви не удержалась. История Бена была настолько абсурдна, что её хотелось рассказать.

— Он бредит Белым Домом. Когда узнал, что я переезжаю в столицу, заявил, что поедет со мной. Я спрашиваю: «Бен, милый, куда? Кому ты здесь нужен?». А он смотрит на меня своими огромными карими глазами и говорит: «Я буду кормить президента. Устроюсь поваром в Белый Дом. Он сойдёт с ума от моего фирменного пирога с маракуйей и кокосовой пенкой».

Джесс фыркнула, а потом рассмеялась — громко, заразительно.

— О, боже! Наивный идеалист! Это мило, конечно, но… в Белый Дом? Серьёзно? Ну, что ж, пусть мечтает. Мечтать не вредно.

В её голосе сквозь смех прозвучала лёгкая, едва уловимая снисходительность. Эви отметила это про себя.

— А знаешь, — продолжила Джесс, наливая себе ещё вина. — У меня тут есть своя маленькая гордость. Пра-пра-пра-кто-то там… В общем, в моих жилах течёт кровь самого Джона Хэнкока! Да-да, того самого, с росписью на всю Декларацию! Наверное, от него у меня любовь ко всему крупному и эффектному, — она снова засмеялась.

Эви покачала головой, поражённая совпадением.

— Не может быть. Мой далёкий и скучный предок — Сэмюэл Адамс. Больше известный как бунтарь и, по совместительству, пивовар.

— Вот это да! — глаза Джесс заблестели. — Значит, мы с тобой, дорогуша, почти что исторические памятники! Нас надо в музеях показывать, а мы тут сидим на полу и пьём дрянь из картонной коробки!

Они снова рассмеялись, и напряжение немного спало. Эви почувствовала странную, хрупкую связь.

Разговор плавно перетёк на политику. Джесс, осушив стакан, сделала недовольное лицо.

— А этот цирк с выборами? Весь город только и говорит. Ну, получили своего чёрного президента-демократа. Ликуют. Будто от этого жизнь сразу волшебной станет.

В её тоне прозвучала острая, нестерильная нотка. Эви насторожилась.

— А ты против? — спросила она осторожно.

— Я за то, чтобы на посту был лучший. Независимо от цвета. Но знаешь, что я вижу? Вижу, как теперь все вертятся вокруг него, как будто он мессия. А просто к власти пришла другая толпа. Не лучше и не хуже предыдущей. Просто шумят громче про «историческую справедливость». — Джесс махнула рукой. — Ладно, не буду грузить. Просто устала от этой всей политкорректной истерии. Как будто нельзя просто нормально работать и жить, без этого всего.

Эви промолчала. Она-то была искренне рада. Это казалось шагом вперёд, глотком свежего воздуха после удушья прошлых лет. Но сейчас она поняла: о Бене, о его тёплом, кофе с молоком оттенке кожи, о его смешанной крови — говорить не стоит. Никогда. Это была та граница, которую Джесс только что наметила с пугающей чёткостью. Эви ощутила холодок вдоль позвоночника. Она сидела напротив человека, который, возможно, презирал бы того, кого она любит. И этот человек был её единственной ниточкой к нормальной, человеческой жизни в этом городе.

— Да, — сказала Эви нейтрально. — Время всё расставит по местам.

Джесс, удовлетворённая, что выговорилась, посмотрела на часы.

— Ой, мне пора. Завтра ранняя пробежка, а потом показ квартиры одному важному клиенту. Спим. Надеюсь, тебе не мешает, если я буду вставать в шесть?

— Нет, — ответила Эви. — Я тоже рано.

Когда Джесс скрылась в своей комнате, Эви осталась одна. Смех затих, оставив после себя гулкую пустоту, теперь отягощённую новым знанием. Она потушила сигарету и подошла к окну. Столица светилась мокрыми, расплывчатыми огнями власти и амбиций. Где-то там был Бен, который верил в чудеса и пироги. Где-то там был её новый начальник, Майлз Джонсон, чей взгляд на вступительном инструктаже был холоднее этого дождя. А здесь, в этой квартире, была Джесс — солнечная, энергичная, бегающая по утрам. И таящая внутри тихую, бытовую, от того не менее отвратительную, тьму.

Эви вздохнула. Она приехала искать призвание, убежать от призраков. Но, кажется, призраки следовали за ней по пятам. А новые знакомства оказались минами замедленного действия, замаскированными под улыбки и картонное вино. Она повернулась от окна и взглядом нащупала сейф в углу, где лежал «Глок». Оружие было понятнее людей. Оно не умело лгать за бокалом вина.

Глава 2: Первый день под прицелом

Здание на H-стрит не поражало воображение. Оно было таким же сдержанным и серым, как и положено штаб-квартире Секретной службы. Но для Эви этот бетонный короб с зеркальными стёклами казался гигантским сейфом, куда её наконец-то допустили. Пропуск на груди оттягивал лацкан пиджака, словно гирька. Не гордый жетон, а клеймо стажёра.

Внутри пахло холодным кондиционированным воздухом, дезинфекцией и властью. Её встретили вежливыми, но абсолютно пустыми улыбками и проводили в кабинет начальника оперативного отдела, Майлза Джонсона. Дорога по коридорам напомнила ей проход к следователю после того инцидента в Сан-Франциско — та же тишина, тот же ощутимый вес чужих взглядов в спину.

Кабинет был просторным, но аскетичным. Никаких лишних предметов, только строгий порядок. За массивным столом сидел человек, который, казалось, был вырублен из чёрного гранита. Майлз Джонсон. Ему было за пятьдесят, но его фигура, обтянутая идеально сидящим тёмно-синим костюмом, говорила о железной дисциплине. Коротко стриженные волосы серебрились сединой, как императорский иней. Он что-то печатал, не глядя на вошедшую Эви, заставив её простоять перед столом долгих тридцать секунд. Наконец он поднял голову. Его взгляд был не просто оценивающим. Он был сканирующим, словно рентгеновский аппарат, ищущий скрытые изъяны.

— Росс, — произнёс он. Голос был низким, ровным, без единой приветливой ноты. — Добро пожаловать в большой цирк. Смотрю, бумаги в порядке. «Отличные рекомендации». — Он сделал лёгкое ударение на последних словах, давая понять, что не верит им до конца. — Бывший полицейский. Детектив. Интересный выбор карьеры для… девушки.

Он откинулся в кресле, взял со стола леденец от кашля, неспешно развернул его.

— Видите ли, Росс, у нас здесь не расследуют преступления века. Здесь охраняют институты. И людей, которые эти институты возглавляют. Это требует не мускулов, — он бросил взгляд на её хрупкие плечи, — а дисциплины, предвидения и абсолютной, слепой лояльности. Готовы ли вы, белая девушка из солнечной Калифорнии, демонстрировать абсолютную лояльность первому в истории чёрному президенту? Или в вашей глуши всё ещё курят «косячки свободы» и носят белые футболки с капюшонами?

Эви почувствовала, как кровь ударила в лицо. Она сжала пальцы, спрятанные за спиной.

— Моя лояльность — стране и присяге, сэр. Цвет кожи здесь ни при чём.

— О, как трогательно, — его губы растянулись в подобие улыбки, но глаза остались ледяными. — «Цвет кожи ни при чём». Легко так говорить, когда твой цвет два с половиной века всё решал. Но мы отвлеклись. Вы здесь не для политдискуссий. Вы здесь, потому что кто-то решил дать вам шанс. Мне это решение… непонятно.

Он встал и медленно обошёл стол, приближаясь. Эви невольно выпрямилась.

— Ваш пол — это проблема. Ваша раса — в текущих реалиях — это дополнительный фактор риска. Ваша психологическая оценка содержит… интересные моменты о потере заложника, той девушки во Фриско. Нервы, Росс?

— Это был сложный инцидент, сэр. Я вынесла из него уроки, — сквозь зубы выдавила Эви.

— Уроки, — повторил он с презрительной интонацией. — Надеюсь, они включают умение сидеть тихо и слушать. Потому что ваша первая задача будет именно такой.

Он остановился прямо перед ней, глядя сверху вниз. От него пахло дорогим лосьоном и ментолом от леденцов.

— Вашингтон ликует, Росс. Но под каждым ликованием скрывается шепоток. Наша задача — слышать этот шёпот до того, как он превратится в крик. Вы будете каждый день, начиная с завтра, получать машину. Вы будете ездить по городу. Кафе, парки, закусочные возле правительственных зданий, стройплощадки. Вы будете слушать. Что говорят о президенте Моргане обычные люди. Официантки, сантехники, клерки. Особое внимание — белые мужчины среднего возраста и старше. И все, кто говорит что-то… не то.

Эви не могла поверить своим ушам.

— Вы хотите, чтобы я занималась… подслушиванием? Это же…

— Это сбор первичной информации, стажёр, — резко оборвал он. — Вы думали, будете в тёмных очках сидеть с винтовкой на крыше? Нет. Вы будете нашей ушастой мышкой. Вам даже костюм не понадобится, ваш скромный вид как раз кстати. Никто на такую не обратит внимания.

Удар был точен и болезнен. Он бил и по её профессионализму, и по женственности.

— Каждый день к девяти утра — подробный письменный отчёт о предыдущем дне. Кто, что, где, в каком контексте. Оценка уровня угрозы от нуля до десяти. Без эмоций. Только факты. Я буду читать все отчёты лично. И поверьте, — он наклонился чуть ближе, и его шёпот стал похож на шипение змеи, — я сразу замечу, если вы решите проявить «инициативу» или пожалеете какого-нибудь седого «патриота», который ностальгирует по старым добрым временам, когда таким незагорелым, как вы, юная леди, было модно ходить в белых балахонах, поджигать кресты и распевать песни в духе «Джонни, наполни чашу!». Понятно, белая девушка?

Эви смотрела в холодные, ненавидящие глаза своего начальника. В них она видела не просто начальника-расиста. Она видела судью, который уже вынес ей приговор. И этот приговор — быть никем. Пылью под ногами новой, чёрной и гордой Америки, которую он строил. В горле встал ком ярости и унижения. Она хотела крикнуть. Хотела швырнуть ему в лицо свой пропуск. Но позади неё была только пропасть. Сан-Франциско. Мертвый взгляд той девушки. И Бен с его наивной верой в её успех.

— Понятно, сэр, — произнесла она, и её собственный голос прозвучал ей чужим и плоским.

— Отлично, — Майлз Джонсон развернулся и пошёл к своему креслу. — На сегодня свободны. Завтра в семь тридцать здесь, за ключами и маршрутом. Не опаздывайте. Мне не нравятся люди, которые тратят моё время. Особенно те, чьи предки тратили его веками.

Она вышла из кабинета, тщательно прикрыв дверь. В коридоре было тихо. Сотрудники, проходившие мимо, в основной своей массе с более тёмной кожей, чем Эви, смотрели сквозь неё. Она была невидимкой. Но не той, которой можно доверить секрет, а той, на которую даже смотреть неприлично — убогой, жалкой.

Эви вышла на улицу. Утренний дождь кончился, но небо оставалось свинцовым. Она закурила, делая глубокие, жгучие затяжки. Рука дрожала. Его слова жгли сильнее табачного дыма. «Ушастая мышка». «Скромный вид кстати».

Она посмотрела на монумент Вашингтона, белый шпиль, упирающийся в грязноватое небо. Город торжествовал. А она, потомок бунтаря Адамса, должна была ползать по его задворкам, выискивая ворчание стариков. И отчитываться перед человеком, который ненавидел сам воздух, которым она дышала.

Она бросила окурок в лужу, где он погас с коротким шипением. Ненависть, которую она почувствовала к Майлзу Джонсону, была густой, чёрной и живой. Но она была бесполезной. Единственное оружие, которое у неё сейчас было, — это терпение. И желание доказать. Себе, ему, всем. Что она не просто «белая девушка». Что она что-то стоит.

Но в глубине души, в том самом месте, где жила тень той заложницы, шептался холодный голос: «А что, если он прав? Что если ты действительно ни на что не годишься?».

Эви резко тряхнула головой, отгоняя мысли. Она направилась к метро. У неё был вечер с Беном. Ей нужно было притвориться, что всё хорошо. Что её первый день на новой, важной службе прошёл просто замечательно. Это была её первая настоящая миссия под прикрытием — скрыть правду о своей жизни от единственного человека, который верил в неё безоговорочно. Ирония была настолько горькой, что её можно было потрогать, как шершавую стену здания, из которого она только что вышла.

Глава 3: Горячее и холодное

Дождь в Вашингтоне не шёл — он сеялся. Мелкой, назойливой пылью, превращающей вечерние огни в расплывчатые пятна акварели. Ресторанчик «Полустанок» был выбран Беном: уютная дыра в стене с линолеумом в трещинах и запахом жареного лука, чеснока и старого дерева. Идеальное место, чтобы не быть увиденным коллегами. Эви сидела в углу, спиной к стене, автоматически отмечая входы-выходы и единственное замыленное окно. Привычка, от которой не отделаться.

Бен появился, как всегда, с улыбкой, которая, казалось, отгоняла сырость. Он пах дымом, пряностями и чем-то безоговорочно добрым.

— Смотри, кто выжил после первой недели! — он обнял её, и на мгновение напряжение в её плечах отпустило. Всего на мгновение.

Заказали стейк для него и рыбу для неё. Дешёвое калифорнийское каберне. Первый глоток вина смыл с Эви тонкую плёнку контроля.

— Ну, как твой день, великий защитник отечества? — спросил Бен, его глаза блестели.

— Не спрашивай, — Эви потянулась за сигаретой, вспомнила, что в зале нельзя, и раздражённо отшвырнула пачку. — Мой начальник… Майлз Джонсон. Он ненавидит меня. На клеточном уровне. И даже не пытается это скрыть.

Она коротко, сжав зубы, пересказала суть своих новых обязанностей: ушастая мышь в стае ястребов. Бен слушал, его брови медленно ползли вверх.

— Подслушивать за стариками? Эви, да это же… унизительно.

— Ты думаешь, я не знаю? — в её голосе прозвучала хриплая нота. — Он каждую встречу начинает с намёков. «Белая девушка», «хрупкие плечи», «нормально ли моя психика после того провала». Он выискивает слабые места и давит. Точно знает, куда. Жду, когда он спросит меня про цвет кожи той девчонки во Фриско.

Бен нахмурился, отрезал кусок стейка, но есть не стал.

— Может, ему просто нужно время, чтобы убедиться в тебе? Профессионализм ведь ценят…

— Это не про профессионализм, Бен! — Эви понизила голос до резкого шёпота. — Это про цвет кожи. И мой, и его. Он видит во мне всё, что ненавидит. И пользуется властью, чтобы это показать.

Она замолчала, давясь комом горечи. Бен протянул руку через стол, накрыл её ладонь своей — тёплой, широкой, в мелких ожогах и порезах.

— Эй. Ты сильнее. Ты прорвёшься. Просто дай ему время увидеть, кто ты на самом деле.

Потом его лицо озарилось, и он, будто сбросив тяжёлую тему, перешёл в наступление.

— А у меня, представляешь, всё получилось! Кондитер! В Белом Доме!

Он начал рассказывать. С каким трепетом он готовил экзаменационное блюдо — десерт на основе батата и тёмного шоколада, с перцем чили и апельсиновым курдом. Как комиссия, строгая и неумолимая, ковырялась вилками, а потом… одобрительно закивала.

— И знаешь, мастер-шеф Мурье, старый француз, потом подошёл, — Бен понизил голос до конспиративного. — Сказал: «Парень, твоё происхождение и твой талант — это именно то, что сейчас нужно этому дому. Новые лица. Новая кровь. Новые вкусы». Он имел в виду не только кухню, — Бен сделал значительную паузу. — Всё-таки хорошо, что президент Морган… свой, из «цветных». Двери открываются.

Эви слушала, и ей было одновременно радостно за него и… горько. Его успех был привязан к той самой «новой реальности», которая для неё оборачивалась ежедневным унижением. Он видел открытые двери. Она упиралась лбом в запертые.

— Я там был, на кухне! — Бен, разгорячённый вином и эмоциями, рисовал в воздухе руками. — Это же космический корабль! Всё из нержавейки, идеальный порядок. Мурье — мудрый, как старый дуб. А вот су-шеф, Кристофер Ван Хорн… — энтузиазм Бена слегка поугас. — Лысый, холодный как рыба. Смотрит так, будто я не повар, а муха в его супе. Но я его раскусываю! Президента ещё не видел, но обязательно увижу. И тебя проведу! Устрою тебе экскурсию. Представляешь? Ты сможешь сказать, что твой парень кормит самого президента!

Он смеялся, и Эви заставила себя улыбнуться в ответ. Она представляла. Представляла, как идут они с Беном по этим сияющим коридорам, встречают Майлза Джонсона, который указывает на неё пальцем и говорит во всеуслышание: «А это наш стажёр Росс. Отлично подслушивает в закусочных».

— Это было бы здорово, — сухо сказала она.

Бен уловил фальшь в её голосе. Его взгляд стал внимательнее.

— А что с соседкой? Вы там не подрались из-за полотенец? Я ведь теперь готов к твоему переезду, Эви…

Она вздохнула. Это была ещё одна головная боль, другого свойства.

— С Джесс… что-то не то. Она всегда была заводной, бодрой, весёлой… А последние дни — будто подменили. Замкнутая. На работу почти не ходит. Вчера вечером я застала её, она стояла у нашего окна и смотрела в темноту. Говорит: «Мне кажется, за мной следят».

Бен фыркнул.

— Паранойя. Классика. У вас же там окна выходят на глухой двор? Кому ты там нужна?

— Я так и сказала. Но она… она не слушает. Говорит, что видит один и тот же серый седан у парка, когда бегает. Что чувствует взгляд в спину. Я посоветовала сменить маршрут, позвонить в полицию. Она отмахивается. Будто боится даже об этом говорить.

— Мужика ей не хватает, — заключил Бен, доедая стейк. — Вот и мозги плавают. Одиночество — страшная штука. Неужели у неё нет парня?

— Она говорит, что был у неё какой-то… Джон, кажется, рассталась недавно, — покачала головой Эви. — Говорит, всё кончено. И кажется мне, что не отпускает его от себя… полностью. А теперь ещё этот страх.

Она помолчала, глядя на тёмное вино в бокале.

— Знаешь, Бен, что самое противное? Я вижу в Джесс этот страх. И не могу ничего сделать. Я пришла в Секретную службу, чтобы… чтобы что-то значить. Чтобы защищать. А на деле не могу помочь даже соседке, которая боится теней под окном. И отчитываюсь человеку, который презирает само моё существование.

Бен отложил вилку и серьёзно посмотрел на неё.

— Ты берёшь на себя слишком много, Эви. Ты не можешь отвечать за всех. Ты только начала. Дай себе время. И дай соседке время. Всё наладится.

Он говорил это с такой твёрдой, простой верой, что ей на мгновение захотелось в это поверить. Поверить, что Майлз Джонсон одумается, что Джесс выспится и снова станет прежней, что её карьера не закончилась, едва успев начаться.

Они вышли на улицу. Дождь-пыль превратился в морось. Бен обнял её за плечи, прижал к себе.

— Всё будет хорошо. Ты сильная. Помнишь, как ты тогда, в Сан-Франциско…

— Не надо, — резко оборвала его Эви. — Не надо об этом.

Он замолчал, лишь крепче сжал её плечо. Они шли к метро, и Эви чувствовала, как холодная влага пробирается под воротник пальто. Она думала о Джесс, смотрящей в тёмный двор. О сером седане, который, возможно, был всего лишь плодом воображения. И о другом седане, в котором она завтра будет ездить по городу, подслушивая чужие разговоры. Два страха — выдуманный и очень реальный — сплетались в один плотный, неотпускающий узел где-то под рёбрами. А тёплые руки Бена, который верил в лучшее, казались сейчас такой же иллюзией, как и огни монумента, тонувшие в непроглядной, сырой мгле.

Она украдкой взглянула через плечо. Улица была пустынна. Но ощущение, что за ними следят, внезапно стало таким же острым и липким, как этот вечерний дождь.

Глава 4: Утро, которое изменило всё

Сон был беспокойным и рваным, как старый бинт на незаживающей ране. Эви проснулась от звука будильника. Цифры светились ядовито-зелёным: 6:17. За окном царила предрассветная муть — ни ночь, ни день, а нечто промежуточное и унылое.

Она накинула халат и вышла на кухню. Воздух был наполнен запахом дешёвого растворимого кофе. Джесс, уже в ярко-розовых лосинах и спортивной куртке, стояла у раковины, торопливо допивая из кружки. Увидев Эви, она вздрогнула, но тут же натянула на лицо подобие улыбки.

— О, доброе утро, ранняя пташка! — голос её звучал неестественно бодро, почти истерично. — Я уже на старте.

Эви пригляделась. Да, сегодня Джесс не выглядела забитой и напуганной, как последние дни. Но в этой бодрости была какая-то лихорадочность, надрыв. Глаза, хотя и подведённые, казались запавшими, а пальцы нервно барабанили по керамике кружки.

— Ты в порядке? — спросила Эви, включая чайник. — Вчера вечером ты была…

— В полном порядке! — перебила её Джесс, отставляя кружку с таким звоном, что та едва не треснула. — Просто накрутила себя. Глупости. Решила, что пора брать жизнь в руки. Начинать бегать чаще, активнее искать клиентов… В общем, выходить из тени.

Она говорила скороговоркой, избегая смотреть Эви в глаза, поправляя то повязку на голове, то шнурки кроссовок. Это была не уверенность, а её жалкая, крикливая пародия.

— Рада слышать, — осторожно сказала Эви. — А насчёт того, что ты говорила… про слежку…

— Забей! — Джесс махнула рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. — Показалось. Устала я, нервничала. Всё. Точка.

Но в этом «точка» слышалось не облегчение, а приказ самой себе замолчать. Эви почувствовала холодок. Профессиональный инстинкт, задавленный унижениями Майлза, но не убитый, шевельнулся где-то внутри. Это было похоже на поведение жертвы, которая решила убедить себя, что хищника не существует.

— Слушай, — начала Эви, наливая себе чай. — Давай сегодня вечером… купим нормального вина. Не из коробки. Посидим, поговорим. Ты расскажешь про работу, про всё. Может, я… чем-то смогу помочь. Просто поболтать.

На мгновение в глазах Джесс мелькнуло что-то настоящее — благодарность, смешанная с такой бездонной тоской, что Эви стало не по себе. Но миг прошёл.

— Да, конечно! — снова затараторила Джесс, смотря на часы. — Обязательно. Это было бы здорово. Только я… я сейчас побегу. Опаздываю на своё же утро.

Она стремительно двинулась к выходу, на ходу проверяя карманы, ключи, наушники.

— Джесс, — остановила её Эви. Та обернулась у самой двери. — Будь осторожна, ладно?

Улыбка Джесс дрогнула, стала крошечной и печальной.

— Не волнуйся. Я же быстрая. Вечером поболтаем. Обещаю.

И она выскользнула за дверь, щёлкнув замком. Эви осталась стоять посреди кухни, прислушиваясь к затихающим в подъезде быстрым шагам. Тишина, воцарившаяся в квартире, была гулкой и тяжёлой. Запах кофе стал отдавать горечью.

Эви подошла к окну, выходящему на улицу. Через пару минут из подъезда выскочила розовая фигурка Джесс. Она, не оглядываясь, рванула в сторону Рок-Крик-парка, её движения были резкими, порывистыми, лишёнными обычной лёгкой грации. Она не бежала навстречу утру. Она убегала.

«Глупости, — сказала себе Эви, отворачиваясь от окна. — Она права. Накрутила себя. Всё наладится».

Но на дне чашки с чаем, тёмном и непрозрачном, как будто отражалось не её лицо, а что-то иное — смутное, тревожное, неотвратимое. Она допила чай до конца, но осадок беспокойства остался. Сегодня её снова ждал серый служебный седан, маршрут от Майлза и утомительное, унизительное подслушивание. А вечером — разговор с соседкой, которая училась убегать не только в парке.

Она не знала, что это их последний разговор. Что «вечером» не наступит. Что розовые лосины она больше никогда не увидит. Пока нет. Пока был только этот странный, лихорадочный блеск в запавших глазах и лёгкий запах дешёвых духов, застрявший в воздухе прихожей — последний след, который Джесс оставила в этой жизни, прежде чем раствориться в сером вашингтонском утре.

* * *

Рок-Крик-парк встретил её прохладной, влажной пеленой, поднимавшейся от земли. Воздух пах гниющими листьями, сырой корой и далёким, едва уловимым дымком мегаполиса. Джесс вставила наушники, но музыку не включила. Ей нужна была тишина, чтобы разобраться в хаосе мыслей.

Её кроссовки отбивали ритмичный, почти механический стук по асфальтовой дорожке. Тело, помнящее привычку, работало на автомате, а ум носился по замкнутому кругу: Джон.

Вчерашний звонок. Его голос — хриплый, уставший, но без обычной защитной насмешливости. «Джесс… Я… всё понял. Всё кончено. Карты, ставки, всё. Я был идиотом. Дай последний шанс. Один. Просто… дай увидеть тебя».

Она сначала огрызнулась. Кричала о доверии, которое он промотал за карточным столом вместе с деньгами на их общий отпуск. О ночах, проведённых в ожидании. О запахе чужих сигар и дешёвого виски, который он приносил домой. Но в его молчании, в этой новой, непривычной тишине на другом конце провода, была надломленность. И она, к своему ужасу, почувствовала не триумф, а жалость. А потом — слабый, робкий росток надежды.

Может, и правда? Может, он дошёл до дна и оттолкнулся? Она представляла его лицо — упрямый квадратный подбородок, усталые глаза, которые смотрели на неё не с вызовом, а с мольбой. Сердце сжалось. Ненавистная, глупая нежность.

«Хорошо, — выдохнула она тогда в трубку, сама себе не веря. — Один раз. Только поговорим. Ничего не обещаю».

И после этого в груди что-то отпустило. Тяжёлый камень вины (а была ли это её вина?) и злости сдвинулся с места. Она плакала потом, от злости на саму себя за эту слабость, но наутро проснулась с другим чувством. Не со счастьем — нет. С решимостью. С чистого листа. Начать бегать чаще. Взяться за работу всерьёз. Навести порядок. И… дать шанс. Ещё один. Последний.

Дорожка вильнула в сторону, углубляясь в чащу. Туман здесь был гуще, он цеплялся за голые ветви деревьев, превращая их в скелеты неведомых существ. Бежали навстречу редкие фигуры — такой же, как она, одержимый бегун с пустым взглядом; пожилая пара с собачкой. Мир просыпался.

Она увеличила темп, чувствуя, как лёгкие наполняются холодным воздухом, а мышцы приятно горят. Прилив сил. Надежда. Всё наладится. Вечером она увидится с Эви, поговорит по-человечески. А потом… потом, может, позвонит Джону. Скажет, что готова встретиться. За чашкой кофе. Только кофе.

Мысли текли плавно, почти медитативно. Она даже перестала замечать промозглый холод и одинокую ворону, каркающую на ветке. Она не заметила и того, что с самого входа в парк за ней, соблюдая дистанцию, двигалась серая, невзрачная «Тойота». Как тень. Как воплощение всех её вчерашних страхов, которые она так решительно отринула.

Пробежка подходила к концу. Джесс свернула на последнюю прямую, ведущую к выходу у парковки. В уме уже строились планы на день: душ, завтрак, пара рабочих звонков, вечер с соседкой… Она почти улыбалась.

И почти не обратила внимания на припаркованный у обочины у выхода тот самый серый седан. Окна были тонированы. Двигатель работал на холостых, издавая ровное, едва слышное урчание.

Она замедлила шаг, переводя дыхание, вытирая лоб рукавом. И в этот момент переднее пассажирское стекло седана плавно опустилось.

Из темноты салона на неё смотрело мужское лицо. Невзрачное. Самого обыкновенного, такого, что забудешь через секунду. Но сейчас оно было обращено к ней. И губы на этом лице шевельнулись.

— Джессика? — окликнул мужчина. Голос был глуховатым, без эмоций. — Это вы?

Она остановилась, насторожившись. Клиент? Кто-то из агентства? Сердце ёкнуло, но разум поспешил успокоить: видишь, не мания. Реальный человек. Может, тот самый «важный клиент»?

— Да, — осторожно ответила она, сделав шаг ближе к машине. — Я Джессика Картер. Мы знакомы?

— Знакомы, — произнёс мужчина, и в его плоских глазах что-то мелькнуло. Что-то быстрое и скользкое, как тень рыбы на дне. — Мне нужно кое-что вам передать. От Джона.

От Джона? Удивление пересилило остатки тревоги. Он что, прислал за ней? Цветы? Записку? Эта глупая, старая романтика…

Она наклонилась к открытому окну.

— Что такое?..

И тут из темноты на уровне её шеи метнулась быстрая, резкая тень. Не боль. Нет. Просто внезапное, обжигающе-холодное прикосновение, как от куска льда. Потом стремительно накатившаяся волна чёрной, ватной теплоты, смывающая парк, туман, мысли о Джоне, надежды, страх — всё.

Её тело обмякло, не успев упасть. Сильные руки ловко подхватили его под мышки, дверца распахнулась шире, и ещё одно движение — тщедушное с виду, но отточенное — и Джесс исчезла в пасти серого седана. Дверца захлопнулась. Машина, не включая поворотников, плавно тронулась с места и растворилась в утреннем потоке, став его безликой частью.

На асфальте у обочины остались лежать только её наушники, выпавшие в последнем, судорожном движении. Через пару минут над ними проехало муниципальное поливальное корыто, с хрустом раздавив хрупкий пластик в мелкие осколки. Никто ничего не заметил. Парк жил своей жизнью. Туман медленно рассеивался. Последний, хрупкий росток надежды Джесс Картер был оборван с такой же безжалостной эффективностью, как и она сама.

* * *

Кабинет Майлза Джонсона был холодным, как морг. Кондиционер гудел подчёркнуто громко, вымораживая не только воздух, но и любые намёки на человечность. Эви стояла по стойке «смирно», чувствуя, как под идеально отглаженной блузкой спину покрывает липкий, холодный пот.

Майлз не спешил. Он изучал бумаги, изредка попивая воду из кристаллического стакана. Леденца сегодня не было — видимо, настроение было настолько хорошим, что даже ментоловая маскировка презрения не требовалась.

— Росс, — наконец произнёс он, не глядя на неё. — Отчёты за вчерашний день. Шесть страниц. Половина — вода. Вторая половина — банальные наблюдения, которые и слепой кролик заметит. Вы где находились? В детском саду?

— Я следовала маршруту, сэр. Кафе «У Дорис», скамейки у мемориала, фуд-корт в торговом центре, — отчеканила Эви.

— И услышали, как две старушки ругают цены на молоко, а подростки смеются над причёской вице-президента. Блестяще. Прямо учебник по профилированию угроз.

Он отложил бумаги и наконец поднял на неё взгляд. В его глазах плескалась ядовитая, удовлетворённая усмешка.

— Похоже, вы слишком щепетильны, Росс. Или слишком… мягки. Боитесь залезть в настоящую грязь. Сегодня мы это исправим.

Он откинулся в кресле, сложив пальцы домиком.

— Вы будете ездить на такси. Постоянно менять машины. Маршруты — от делового центра к Капитолию, от Джорджтауна к рабочим кварталам на юго-востоке. Ваша задача — болтать с водителями. Подталкивать их к разговору о политике. О президенте. О стране.

Эви почувствовала, как сжимается желудок.

— Таксисты, сэр? Разве это…

— Это золотая жила, стажёр, — перебил он, и его голос стал сладким, как сироп. — Таксист — это зеркало грязного подбрюшья города. Он видит всех. Возит всех. И ненавидит — всех. Особенно, — он сделал театральную паузу, — когда за рулём сидит человек с акцентом из Латинской Америки или Ближнего Востока, а на заднем сиденье — белолицая девушка, которая спрашивает его мнение о чёрном президенте. Это химическая реакция, Росс. Нам нужен катализатор. Вы и будете этим катализатором.

Он наслаждался моментом, наблюдая, как его слова бьют точно в цель.

— Записывайте всё. Интонацию. Язык тела. Шутки. Особенно шутки. Самые грязные, самые расистские анекдоты — это наша валюта. Вы будете приносить их сюда. Каждый день. Детальный отчёт. Кто, что сказал, номер лицензии, внешность. Вам ясно, девушка?

Эви стояла, словно парализованная. Это было не задание. Это было ритуальное унижение. Её превращали в стукача, в провокатора, в приманку для выуживания самого низменного человеческого дерьма. И всё это под соусом «Секретной службы».

Утренняя теплая надежда после разговора с Джесс — тот самый хрупкий росток нормальности — сгорела дотла, как бумажка в пламени его холодного взгляда. Её снова, с ещё большей силой, бросили в эту яму профессионального бесправия и личного презрения.

— Сэр, — голос её звучал хрипло, но она заставила себя говорить. — Разве такие методы… этично? Мы провоцируем людей…

— Мы защищаем президента! — он ударил ладонью по столу, и стакан с водой звякнул. — Этично — это устранять угрозы до того, как они материализуются. Ваши сантименты, ваши полицейские представления о «честной игре» здесь не работают. Здесь работает результат. Вы либо приносите результат, либо очищаете своё рабочее место для того, кто сможет. Выбор за вами.

Он снова откинулся, и его лицо приняло привычное каменное выражение.

— Все подробности и список рекомендованных диспетчерских — в файле. Деньги на такси — у секретаря. Первый отчёт — завтра в девять ноль-ноль. Свободны.

Эви вышла из кабинета, механически закрыв дверь. В ушах стоял звон. Она прошла по коридору, не видя лиц, мимо висящих на стенах портретов бывших директоров — всех белых, строгих, принадлежащих к той эпохе, которую ненавидел Майлз Джонсон. Теперь она, наследница их системы, была низведена до роли ушастого паразита, ползающего в такси и выискивающего грязь.

Она забрала деньги купюрами с переписанными номерами, чтобы потом можно было по протоколу эти деньги забрать обратно в бюджет Секретной службы, и вышла на улицу. Солнце, выглянувшее после утреннего тумана, било в глаза, но не грело. Она вызвала такси и долго не могла ответить на вопрос водителя-пакистанца, куда ехать.

Мысль о Джесс, о их разговоре, теперь казалась нелепой, почти предательской. Пока она будет ползать по задворкам города, выуживая расистские шуточки, жизнь её соседки — простая, человеческая, со своими ссорами и примирениями — будет идти своим чередом. Между ними пролегла не просто стена квартиры. Пролегла пропасть. Одна была в мире живых. Другая — в служебном аду, созданном специально для того, чтобы напомнить ей: её место — в грязи. На дне. На самом дне.

Она назвала адрес на окраине города. Пакистанец тронул машину с места и с жутким акцентом принялся ругать белых, чёрных, жёлтых, индийцев, поясняя, что только пакистанцы способны навести порядок в мире.

Такси нырнуло в поток машин. Эви предстоял тяжёлый день.

А где-то на другом конце города, в сером седане, уже ехала в никуда настоящая жертва. Но Эви не знала об этом. Её мир сейчас сжался до размеров сумочки с диктофоном, записывавшем весь монолог пакистанца, и до ледяного голоса Майлза Джонсона, звучавшего у неё в голове.

Глава 4: Охотник и добыча

Старый авиационный ангар на окраине Вашингтона, пахнувший ржавчиной, пылью и холодом металла, был идеален. Тишина здесь была абсолютной, если не считать сквозняка, свистящего в щелях огромных ворот, и редкого щебетания птиц где-то под прогнившей крышей. До полудня оставалось совсем недолго. Траурную мглу внутри ангара приходилось разгонять электричеством ламп.

Охотник закурил, прислонившись к крылу своего серого седана. Дым вырывался в ледяной воздух ровной струйкой. Работа была сделана чисто. Девушка — Джессика Картер — лежала в двадцати шагах от него, на бетонном полу, возле груды тёмных ящиков. Он связал её по рукам и ногам прочным пластиковым хомутом, рот заклеил широким скотчем. Укол подействовал безупречно: лёгкое, почти нежное погружение в небытие. Он проверил пульс — ровный, медленный. Ещё минут сорок, не меньше.

Куратор дал неделю на подготовку, и он справился. Отследил маршрут, привычки, узнал её контакты, послушал разговор с каким-то Джоном, подстроил «случайную» встречу у парка. Всё как по учебнику. Теперь оставалось ждать. Через полчаса, может, через час, должен был приехать Амбал. Лысый здоровяк с пустыми глазами, которого Охотник видел лишь на фотографиях. Они не должны были встречаться. Правила. Он оставляет «груз», Амбал забирает. Деньги поступают на счёт. Что происходит с «грузом» потом… Охотник старался не думать. Не его дело. В профессии выживают те, кто умеет отключать любопытство.

Он бросил окурок, раздавил его каблуком. Пора было уезжать. Оставить всё как есть. Амбал разберётся сам. Но его ноги не двигались. Взгляд снова потянулся к фигуре на полу.

Розовые лосины. Яркое, нелепое пятно в этом царстве серости и упадка. Они обтягивали стройные ноги, подчёркивая линию бёдер. И куртка спортивная, расстёгнутая, из-под которой виднелась тонкая футболка. Она была… привлекательна. Черты лица, даже искажённые скотчем, были милыми. Молодыми.

В голове щёлкнул тумблер, выпуская на волю тёмную, липкую мысль. Как у той… в Луизиане. Тогда, полгода назад, была брюнетка в жёлтом платье. Он тоже тогда заколебался. И тоже… решил, что имеет право. Маленькая компенсация за риски. Награда за хорошо выполненную работу. Куратор никогда не предъявлял требований к «половой неприкосновенности груза». Главное — чтобы товар был доставлен по назначению живым и в срок. А что происходит до момента передачи… Разве это важно?

Времени ещё достаточно. Минут десять. Пятнадцать. Ему больше и не надо.

Разум слабо протестовал: лишний риск, отпечатки, следы. Но кровь уже стучала в висках, заглушая голос осторожности. Он был хозяином положения. Он был здесь богом. А она — всего лишь немой, тёплый кусок мяса, который всё равно скоро исчезнет навсегда.

Охотник медленно подошёл и опустился на корточки рядом с ней. Провёл тыльной стороной ладони по её щеке. Кожа была холодной, но живой. Он сглотнул. Предвкушение заставило дыхание участиться.

Верёвки. Мешают. Нужно раздевать, а эти чёртовы пластиковые хомуты впиваются в кожу, не дают нормально стянуть одежду. Мысли работали с холодной, циничной эффективностью. Нож. У него в кармане всегда был складной нож с коротким, острым лезвием.

Он достал его, щёлкнул, и тусклый свет лампы блеснул на стали. Осторожно, чтобы не порезать кожу, он поддел лезвием хомут на её запястьях. Пластик с хрустом лопнул. Потом второй. Её руки беспомощно упали на бетон. Он перерезал хомуты на щиколотках.

Теперь она лежала свободная, но всё ещё в плену лекарства и его воли. Охотник шумно выдохнул, отбросил нож в сторону. Его пальцы потянулись к поясу розовых лосин, дрожа от спешки и азарта. Это был его выигрыш. Его джекпот. Здесь, в этом забытом богом и людьми самолётном ангаре. Он наклонился ниже, его дыхание стало горячим и частым, запотевая на холодном полу возле её лица.

Он так и не услышал, как её собственное дыхание — тихое и ровное — внезапно изменило ритм. Не увидел, как под тонкими веками завертелись быстрые шарики глаз. Он был слишком поглощён моментом, чтобы заметить, что время действия препарата, рассчитанное на сорок минут, для её молодого, тренированного тела истекло гораздо быстрее.

И когда он уже почти коснулся её, Джессика Картер открыла глаза.

Глава 5: Пылающий кошмар

Сознание вернулось к ней не плавно, а обрушилось тяжёлой, бетонной плитой. Одно мгновение — ничего. Следующее — леденящий холод пола под спиной, кислый вкус скотча на губах, давящая темнота ангара и… мужчина. Чужой мужчина. Его лицо, перекошенное низменной страстью, было так близко, что она чувствовала его слюнявое, прерывистое дыхание. Его руки рвали на ней одежду.

Паника, чистая, неразбавленная и слепая, ударила в виски, сжимая горло немым криком. Но под этой паникой, как стальная пружина, сработал инстинкт выживания. Инстинкт, отточенный годами бега, преодоления себя, борьбы за каждого клиента в жестоком бизнесе.

Её руки, уже свободные, лежали как чужие, одеревеневшие от холода и неподвижности. Но пальцы сжались в кулаки. Тело, ещё вялое от наркоза, взбунтовалось против слабости, подчиняясь единственному приказу мозга: БЕЙ. БЕГИ.

Охотник, уткнувшийся лицом в её шею, ничего не успел понять. Он лишь почувствовал, как под ним вдруг всё напряглось. Он попытался отдернуть голову, но было поздно.

Джессика собрала все остатки сил, всю ярость, весь ужас — и с коротким, хриплым выдохом, заглушённым скотчем, рванула коленом вверх.

Удар пришёлся точно. Твёрдо и сочно. Охотник ахнул, не криком, а глухим стоном вытесненного из лёгких воздуха. Его лицо исказилось гримасой невыносимой боли, он рухнул на бок, схватившись за пах, скрутившись калачиком.

У неё не было ни секунды на раздумья. Она вскочила, пошатнулась — мир поплыл, ноги были ватными. Из горла вырвался дикий, непроизвольный звук, похожий на рычание загнанного зверя. Она увидела нож, лежащий в метре от неё на бетоне. Увидела свою машину? Нет. Его машину. Серый седан. Ворота ангара были закрыты, но где-то должен быть выход для людей… Нет, времени нет! Ключи! Ключи должны быть в машине!