Бесплатный фрагмент - Сентябрь в Алустосе

ПАМЯТИ ВИКТОРА ШАДРИНА ПОСВЯЩАЕТСЯ.

…«Бархатный сезон

В дымке сентября,

Он прошёл, как сон,

Растревожив зря…»

/Из песни М. Шуфутинского/

Все персонажи и события романа являются вымышленными. Любые совпадения случайны. Города Алустоса в Крыму нет, как и Кефы, и Акмесджита.

***

Осень не торопилась предъявлять свои права здесь, на юге, и сентябрь радовал приезжающих тёплой солнечной погодой. По-прежнему ласково пригревало солнце, море оставалось тёплым и тихим, а на улицах сладко пахло цветами и фруктами. Их ароматы перемешивались с аппетитными запахами южных лакомств из дверей кафе и ресторанчиков. Люди наслаждались «бархатным сезоном» и спешили получить от него максимум удовольствия.

Вероника Орлова стояла на балконе отеля «Морской», любуясь с третьего этажа пёстрой шумной набережной и таким же оживлённым городским пляжем.

Они приехали накануне, и Ника предвкушала прекрасные две недели на берегу южного моря.

Она перевела взгляд на гору, вздымающуюся на горизонте. Их здесь было много, они окружали город, защищая его от сильных ветров.

В Алустос Вероника и ее друг Виктор собрались еще летом, увидев в интернете рекламу отеля «Морской». «Отель имени меня, — развеселился Виктор, — интересно, что он из себя представляет!»

И небывалое дело — у вечно занятого Морского и погруженной в журналистские расследования Вероники как по мановению волшебной палочки выкроились полмесяца свободного времени. Веронике нужно было только дописать и отправить в редакцию последнюю главу подборки статей о законченном деле, а у Виктора прекрасно получалось вести дела Краснопехотского, где он был мэром, и свой бизнес по удалённой системе. «Все сейчас по дистанту, — говорил он, — примета времени. Вот только любовь по дистанту — понятие эфемерное!»

До последнего момента Ника не знала, едут ли они, дадут ли ей отпуск, сможет ли Витя оставить свой город так надолго. И уже гуглила, можно ли будет сдать путевки, если поездка отменится в последний момент, когда ей позвонили по домофону и раздался веселый голос Морского: «Выгляни в окошко, дам тебе горошка! Ну и дома у вас на «Парнасе», каждый как пол-Краснопехотского!

Морской стоял около машины напротив Никиного парадного. За его спиной переминались с ноги на ногу двое бодигардов, которым он не доверил ни огромный букет роз, ни коробку конфет такой же величины.

— А на кого ты оставил Масю? — спросила Вероника, забрав у Виктора букет, больше похожий на клумбу в Летнем саду.

— Тётя согласилась пожить в моем доме и присмотреть за ним, — отметил Морской. — Она уже научилась ладить с Масей.

Любимец Морского — четырехлетний манул Мася — жил в доме Виктора с младенчества. Четыре года назад, отдыхая в Саянах, бизнесмен нашел в парке возле своего коттеджа крошечного жалобно пищащего котенка и увез его с собой. Мася платил хозяину за спасение беззаветной преданностью.

На другой день Виктор и Ника уже сидели в купе спального вагона «Таврии» и поезд наматывал километры на юг.

— Люблю ездить по железной дороге, — признался Морской, — детство, конечно, но нравится смотреть в окно, слушать стук колес. Люблю читать книгу, лежа на полке, и чтобы стакан в подстаканнике позвякивал на столе… На машине или самолете — это не то. И к тому же, целых двое суток мы будем наедине, — улыбнулся он Веронике.

Его охранники занимали соседнее купе.

— Для тебя это дорожная романтика, а для меня — образ жизни, — ответила Вероника, отложив кроссворд и поудобнее поправила подушку. Всю страну уже исколесила, бывает, что в месяц двадцать дней провожу в вагонах. Чаще, правда, в плацкартных, на СВ я всю зарплату прокатаю. «Был курсант молодой, беззаботный, влюбленный, а теперь офицер — суховат он и строг. С ним всю жизнь кочевать по квартирам казенным, да в плацкартных вагонах железных дорог», — процитировала она Долматовского.

— Не знаю, какие сейчас плацкартные вагоны, — Виктор закинул руки за голову и вытянулся на своем диванчике, — но когда мы с семьей в них ездили в мои детские годы, это… Не хочу грубо выражаться, поэтому продолжать не буду.

Вероника познакомилась с Виктором Морским два с половиной года назад. Приехав в отпуск в Краснопехотское, откуда были родом ее родители, она оказалась в эпицентре загадочных и криминальных событий. Конечно же, остаться в стороне журналистка не пожелала. А потом, узнав о приезде петербургской специалистки по журналистским расследованиям, к ней обратился молодой бизнесмен, негласный хозяин области, собирающийся идти в политику. Он выставил свою кандидатуру на предстоящих выборах губернатора города, а развернувшиеся события бросали тень на его репутацию и могли подорвать рейтинг. Виктор хотел выяснить, кто и зачем пытается забросать его грязью и лишить поддержки электората. Он всячески поддерживал журналистку и однажды даже помог. Так начались их отношения.

***

Прошлой весной Ника, Виктор и их друзья, Наум, Лиля и Тася с дочерью, приехали на пасхальную неделю в идиллический городок Синеозерск. Через несколько дней на турбазе, куда они приехали на пикник, произошло убийство. Потом выяснилось, что в пасхальную ночь некая группа диверсантов готовит теракт…

«Нормальные люди на отдыхе по музеям ходят, — усмехался потом Наум, — в ресторанах местную кухню вкушают или на пляже пузо греют, а мы диверсантов по лесам да болотам гоняем!»

А всего три месяца назад Ника и Наум, расследуя дело об угрозе массового заражения в Выборге, увидели, что незатейливое на первый взгляд дело скрывает за собой сплошное переплетение загадок, тайн, и из решения является небезопасным. И снова им на помощь пришёл Виктор. «Мне уже начинает нравиться роль доктора Ватсона при тебе, моя дорогая мисс Холмс! — смеясь. сказал он Веронике, когда они уезжали из Выборга, — люблю детективные квесты в реальном режиме!»

Мост они пересекли ночью, а сразу после завтрака прибыли в Акмесджит. С грузовой платформы бережно сняли внедорожник Морского, а на стоянке уже ждала взятая напрокат машина для телохранителей Виктора.

Вид на море открылся такой, что у Вероники дух захватило от восторга. На юге все было так не похоже на строгую неброскую природу севера с ее спокойными тонами и сдержанной утонченностью.

Яркость, многоцветье, калейдоскопическая смена контрастов — всего здесь было «слишком». Пышная зелень, вздыбившиеся до неба горы, ярко-синее море, выцветшее от солнца небо, сладкие ароматы цветов и фруктов, изобилие южных лакомств в кафе, ресторанах, магазинах и придорожных рынках, архитектура — вперемешку блочные дома, дачные домики, мазаные хаты и восточный колорит. Стоило машинам остановиться, как наперебой начинали кричать зазывалы, заманивая гостей налитыми гроздьями винограда в плетеных корзинах, соблазнительно пошлепывая по бокам здоровенных арбузов и шершавым дыням, размахивали связками лука и сушеных грибов. Из автобусов, которых тоже было немало, выбегали туристы и, не торгуясь, хватали все подряд.

Значительную часть пути они ехали высоко над морем по «серпантину», и далеко внизу, в густой зелени проплывали города и поселки с незнакомыми уху северян названиями. Аудиогид неустанно бубнил, повествуя о том, что они проезжают; рассказывал местные легенды — о Диве, Монахе и Кошке, о кузнеце с Демерджи, о Медведь-горе и источнике молодости…

— Нам он пока не нужен, — сказал Виктор, — лучше не будем его искать, ладно?.. Я совершенно не умею обращаться с младенцами, — он прикоснулся губами к щеке Вероники.

— Конечно, лестно в 37 лет услышать, что я могу превратиться в младенца от одного глотка, — улыбнулась молодая женщина, — но я тоже подумала: лучше туда не ездить. А то мне потом придется менять тебе подгузники и купать в череде, а это так неромантично!

— А если бы мы оба превратились в младенцев, — рассмеялся Морской, — что бы мы делали? Как бы я управлял городом, не выпуская изо рта пустышку?

— Погремушкой бы из колыбельки грозил!

В Алустос они приехали ближе к вечеру. На узких улочках старого города пришлось сбавить скорость почти до пешеходной, чтобы лавировать между многочисленными машинами, электромобилями и туристическими автобусами. По тротуарам сновали ярко одетые отдыхающие. Неутомимо кричали зазывалы, приглашая в сувенирные лавки или на экскурсию. Многочисленные таблички с указателями заманчиво повествовали о музеях и достопримечательностях городка; о парках и увеселительных заведениях.

— Красивый вид из парка, — выйдя из машины, Виктор посмотрел на зеленеющее высоко на горе имение знаменитого местного мариниста советской поры Степнова-Морского. — Если бы я каждый день гулял там по аллеям, любуясь морем и горами с высоты птичьего полета, я бы тоже, наверное, стал писателем…

— Не продается, — предупредила его Вероника, — музей — общественное достояние.

— Знаю-знаю, не такой уж я тупой «новый русский». Но помечтать-то можно?

— Что с тобой? — Ника изучала буклеты в экскурсионной лавке. — Ты давно стал мечтателем?

— Я в отпуске, и могу себе позволить расслабиться.

— Ясно, а я уже начала бояться, что тебя подменили.

— Пещеры, квадротур, парк тигров и львов, — заглянул ей через плечо Виктор, — страусиная ферма, прогулка на яхте вдоль побережья… Берем все, — он достал портмоне. — А как насчет вертолетной экскурсии над городом? Согласна? Супер. Заверните, — купеческим тоном велел он обрадованной продавщице.

В отеле «Морской», стоящем в начале огромной многоцветной набережной, Виктор и Ника получили ключи от забронированного по интернету люкса на третьем этаже. Номер был с эркером, и его огромный балкон выходил как раз на набережную и море. Едва расположившись, молодые люди тут же поспешили на пляж — освежиться с дороги. Перед купанием Вероника предложила Виктору перекусить в ресторане «Лукоморье» около отеля. Ресторан был декорирован деревянной резьбой и фигурками сказочных героев. Виктор уже успел прикупить карту и путеводитель по городу в киоске «Союзпечати» и, пока они ждали свой заказ, отмечал интересующие его места в Алустосе.

…Пляж поразил их своей многокилометровой длиной. Возле крутых ступенек прилепились две крошечные расписные кабинки для переодевания. Обе оказались свободны.

— Прекрасно, можем сэкономить время и не толкаться опами, — улыбнулась девушка.

— Можно и не опами, — заговорщицки шепнул ей на ухо Морской и со смехом шарахнулся, получив кепкой по спине. — Эй! Что за невербальные коммуникации? Я бы и без них понял, что мое деловое предложение отклоняется!

В 34 года всемогущий Виктор Морской, некоронованный хозяин области по прозвищу Витька-Святоша, владелец преуспевающего холдинга и мэр Краснопехотского, выглядел как парень лет 20—25. Худощавый, быстрый, с туго стянутыми в «хвостик» темно-русыми волосами и лучистыми серыми глазами. Одевался он неформально, предпочитая удобство деловому стилю: джинсы, футболки или водолазки, кроссовки. Он был остер на язык и любил шутки и розыгрыши. Но тем, кто хоть немного знал Морского, и в голову не пришло бы не воспринимать его всерьез. С Витькой-Святошей шутки были плохи, и те, кто вывел его из себя, очень скоро горько об этом жалели. Веселый и внешне бесшабашный, Виктор мог быть и жестким, и решительным, и неумолимым. Круг людей, которых он впускал в свое личное пространство, был очень узок. Мало кто решался с ним пререкаться. В числе этих людей была Вероника. Но она никогда не злоупотребляла доверием Морского и его расположением и не искала себе привилегий на правах его подруги. Она ценила Виктора, как человека, с которым у нее установились взаимопонимание и доверие.

Журналистка из отдела расследований ежедневника «Невский телескоп» Вероника довольно долго считала, что не создана для близких отношений и что ей вполне достаточно для счастья любимой работы. За ней пытались ухаживать, но одних Вероника непреклонно отшивала, с другими переводила отношения в дружеские, а третьи сами отсеивались, видя твердый независимый характер девушки и понимая, что не впишутся в ее плотный график. Виктор стал исключением. Он принимал Веронику такой, какая она есть и правильно понимал ее.

После купания и ужина Вероника и Морской отдыхали. Сказывалась смена поясов — обоих ощутимо клонило в сон уже после вечерних новостей. Утром Виктор открыл скайп, чтобы провести совещание мэрии и решить деловые вопросы холдинга. Ника вышла на балкон, обдумывая завершение подборки, которую сегодня нужно отослать ответсеку.

Начинался прекрасный сентябрьский день, и Ника счастливо улыбнулась. Впереди целых две недели в этом чудесном краю! И они будут прекрасны…

***

— Что «послушай»? Что «послушай»?! Какой же ты урод!

Вероника вздрогнула и подняла голову. Голос доносился сверху, с четвертого этажа над ними.

— Да все это я уже слышала, — зло всхлипнула женщина, невидимая Веронике. — У тебя на всех есть время, только не на меня и на ребёнка. Со всеми ты — само обаяние, а со мной — м…к!

Вероника хотела уйти с балкона, но тут все тот же «хрустальный» голос плаксиво выдал крепкое ругательство, больше подходящее подвыпившему маргиналу, проводящему большую часть времени под забором.

— Другого ты не заслуживаешь, — хлюпнула носом соседка, — можешь не приезжать! Я не хочу тебя больше видеть. И ребёнка ты больше не увидишь. Да, я сказала: больше ты ребёнка не увидишь!

«Что же такого страшного он натворил? — Вероника невольно встала на сторону мужа плаксивой матерщинницы. — Не купил ей лабутены как у Маши или спорткар как у Глаши? Не поехал к теще на блины, полки прибивать?» — Орлова терпеть не могла людей, выставляющих напоказ свои эмоции, готовых вот так рыдать, сморкаться, скандалить и материться там, где это видят и слышат другие люди. Она считала это распущенностью и слабостью характера.

Внезапно наверху стукнула балконная дверь, и бархатистый мужской голос со смешком сказал:

— Да ты сегодня в ударе, кисуля!

Хихиканье. Смешок. Звук долгого и жаркого поцелуя.

— Расстроился, идиот, — дама с четвертого этажа поразительно быстро успокоилась после «безутешных» рыданий по телефону, — пусть теперь повертится. Небось уже в «Картье» на Мойку несется. Еще и виноватым себя чувствует!

Снова раздался звук поцелуя.

— Он и правда идиот, — сказал мужчина. — Свою жену я бы за такое просто пришиб.

— А ты бы и не знал. Умная женщина умеет хранить свои маленькие тайны.

— Так я для тебя МАЛЕНЬКАЯ тайна? — в голосе мужчины прозвучал фривольный намек.

— Очень даже БОЛЬШАЯ, — захихикала дамочка с теми же развязными интонациями. — Ой, что ты делаешь? Не здесь же! С набережной могут увидеть…

— А нефиг на чужие балконы зырить, — запыхтел мужчина, — морем пусть любуются, горы пофоткают… Сама же говоришь: пошли они на…!

Вероника все-таки вернулась в номер.

— Я уже почти закончил, — сказал Виктор, — как погода?

— Летняя, — ответила Ника, — удивительно. У нас сентябрь — это уже осень, и «ветер вновь играет рваными цепями», как в песне.

Через пятнадцать минут Виктор захлопнул крышку лэптопа, и они быстро переоделись для поездки и вышли из номера.

В лифте с ними оказалась парочка — мужчина и женщина лет тридцати. Женщина — маленькая, вертлявая, хихикала над чем-то, обсуждаемым ранее. Улыбка у нее оказалась некрасивой. Большой рот, вздернутая губа. И, когда женщина улыбалась, обнажались ее влажные десны и непропорционально крупные, «лошадиные» зубы. Она походила на Джулию Робертс, только попроще. Но одета была дорого и модно — не хуже голливудской кинозвезды. И, несмотря на раннее утро, дама была обильно увешана украшениями, блистая ими, как новогодняя елка. Никакой дешевой бижутерии — только настоящие дорогие украшения. Золото, платина, камни. «Ого, — подумал Морской, знающий толк в ювелирных изделиях, — сколько же сотен тысяч она на себя навесила? Весь золотой запас надела, или в номере есть еще?» Потом он посмотрел на Веронику, у которой на шее висел только крестик на простом черном шнурке. «Подарю ей что-нибудь от Картье, Тиффани или Бушерон на Новый год. Ника этого достойна. Да эта пеструшка ей и в подметки не годится…»

— А так всегда, — сказала дама спутнику, — кто меня достает, тут же об этом жалеет. И кто меня бесит, тот возле меня больше не появляется. И эта горняшка чумазая у меня еще станцует!

Вероника мрачно посмотрела на нее. Радостное предвкушение расправы над не угодившей горничной было отвратительно, как и натянутое до отказа узкое личико соседки и выставленные напоказ бледные десны. И только когда все четверо вышли в вестибюль на первом этаже, Орлова сообразила, что именно этот голос услышала с соседского балкона этажом выше. Эта женщина сначала в чем-то слёзно укоряла мужа, а потом смеялась над ним с любовником, обзывая идиотом.

Ее спутник был похож на гостиничного жиголо из фильма «Плащ Казановы». Высокий мускулистый красавец с холеными черными кудрями нежно обнимал хихикающую любительницу пластических операций и украшений от «Картье» за талию; для этого ему приходилось порой неавантажно наклоняться вбок. Иногда его рука шаловливо прохаживалась по пятой точке партнерши. Дама, хихикая, пошлепывала его в ответ по тому же месту, продолжая сладострастно расписывать, как проучит горничную.

— Мы к ним приехали и платим деньги за отдых, — верещала она, — и за наши деньги они должны делать так, чтобы мы были довольны. Не те времена, когда на койку в ср… м курятнике очередь стояла и перед квартиросдатчиками приходилось заискивать. Сейчас рыночная экономика, законы бизнеса: хочешь зарабатывать — умей удовлетворять клиента. Не умеешь — кыш на помойку!

Морской, не удержавшись, обернулся и громко хмыкнул. Парочка остановилась.

— Над чем вы смеетесь? — со сладкой улыбочкой предвкушающей вкусный завтрак акулы спросила «зубастая» особа.

— Скажите, может, и мы посмеемся, — угрожающе нахмурился лощеный «жиголо».

В самых простых синих джинсах и белой футболке в рубчик Виктор выглядел не грозным хозяином немаленькой территории, а обычным парнишкой-отдыхающим. Распущенные волосы сделали его еще моложе. А значит, большеротой склочнице он показался удобной жертвой.

— Конечно, смешно, когда человек гордится победой над заведомо безответным противником или думает, что за деньги и ноги на стол может класть, — сказал Виктор. — А уж если при этом он сам из себя ничего особенного не представляет, то и подавно похож на нелепого индюшонка. Гордиться надо победой над превосходящими силами. А с горничными воевать… — он выразительно усмехнулся и покачал головой. — Чем же тут хвастаться?

— Все ясно, — поджала подкачанные губы соседка, — очередной мальчишка-«мажор», к каждой бочке затычка, у самого понты вместо мозгов, а туда же, рассуждает! Вам мама уже разрешает встречаться с девушками?

— М-да, со зрением у вас тоже дело плохо, — фыркнул Виктор и увлек Веронику к выходу. Вслед им донеслось ядовитое:

— Интересно, она хоть знает, что такое педикюр? И где только откопала свой прикид — на барахолке в ящике «Все вещи по сто рублей»? Тоже мне, приличный отель, пускают кого попало…

Ника остановилась, высвободила свою руку из-под локтя Морского и неспешно подошла к настороженно примолкшей даме.

— Не делайте поспешных выводов о том, чего не знаете, — сказала она, — меньше шансов остаться в дураках. Хорошего вам дня!

Они увидели у гостиницы белоснежный экскурсионный автобус и заспешили к нему. Группа желающих увидеть пещеры уже рассаживалась в салоне.

Дама, ощерив лошадиные зубы, плюнула вслед Нике и Виктору:

— Ну, я этой с…е еще устрою вырванные годы, пожалеет, что рот на меня открыла!

— Ладно тебе, — сказал парень, — подумаем лучше о деле.

— Подумаем. Но я этим двоим еще шило вставлю…

— Да, я бы этого малолетку тоже поучил, чтобы надолго не до смеха стало, — буркнул «жиголо». — Но давай уже потом. Сначала дело сделаем…

***

— Ника, зачем ты с ними еще о чем-то разговаривала? — спросил Морской, пропуская Веронику в салон первой. — Не стоит перед ними бисер метать.

— Не стоит, конечно, — Вероника села у окна. — Но уж очень неприятная особа, — молодая женщина рассказала Виктору о том, что слышала на балконе. — Хотелось слегка ее осадить.

Автобус уже закрыл дверь. Экскурсовод встала со своего места с микрофоном в руках. И тут водитель нажал на тормоз и впустил в салон еще одного припозднившегося экскурсанта, высокого представительного мужчину в белых джинсах и гавайской рубашке.

— Прошу прощения за опоздание, — сказал он, входя в салон и спешно пробираясь к своему месту, как раз перед Никой и Виктором, — каюсь, каюсь, что задержал. Вот утырки, — бормотнул он себе под нос, бегло взглянув на телефон и убрав его в нагрудный карман.

Вероника уловила сильный аромат парфюма «Ангел Шлессер Ориентал» и постучала соседа по плечу, просунув руку между креслами:

— Привет, Наум! А я и не знала, что ты тоже здесь.

— Я и сам еще позавчера этого не знал, — обернулся Наум Гершвин, — прилетел вчера вечером, — он поздоровался с Морским. — Ну как вам бархатный сезон в дымке сентября?

— Может, будем экскурсовода слушать, а не вас? — сварливо спросили откуда-то сзади.

— А разве экскурсовод уже о чем-то рассказывает? — не остался в долгу Виктор.

— Итак, вся группа в сборе, — снова взяла микрофон девушка-экскурсовод. — Теперь можно отправляться, — она сверилась со списком. — Доброго вам утра и отличного дня! Меня зовут Алина, я буду вашим гидом. Водителя зовут Алексеем, поприветствует его!

В салоне дружно зааплодировали.

— Сегодня мы посетим знаменитые Мраморные пещеры, — продолжала Алина, — экскурсия продлится…

Когда автобус разворачивался, выезжая с набережной, Вероника увидела за столиком летнего кафе над морем парочку, с которой они схлестнулись в вестибюле. Девица что-то говорила парню, наклонившись к нему почти вплотную через столик. На влюбленных, наслаждающихся обществом друг друга, они были меньше всего похожи. Даже не верилось, что всего полчаса назад они хихикали и обменивались ласками в лифте. Сейчас они больше напоминали деловых партнеров…

***

— Наум, а ты сюда на отдых или по работе? — спросила Ника на стоянке, когда они вышли покурить. Адвокат ответил не сразу.

— Как сказать… Возможно и то, и другое. Тут такое дело… Хммммм! — он пригладил свои тонкие щегольские черные усики. — Потом расскажу, в отеле. Горы-то какие! — Наум сделал селфи на фоне бело-зеленых склонов. — Интересно, что это за порода камня? Я впервые вижу абсолютно белые горы!

— Гугл в помощь, Наум Моисеевич, — к ним подошел Виктор и закурил «Трисурер».

Монотонно ныл какой-то ребёнок, жалуясь, что ему надоело, жарко, хочется спать, мороженого, мультиков, чипсов, в аквапарк. Рядом с непроницаемым видом стояла его бабушка.

— И что за радость от такой поездки? — понизил голос Гершвин. — Показать ребенку пещеры? Так он и не воспримет ничего, просто отключит восприятие, будет сам томиться от скуки и всех вокруг изведет. Из-под палки удовольствие получают только мазохисты. Как она, — адвокат указал взглядом на бабушку капризника, — этого не понимает? И самой никакой радости от поездки, когда все время над ухом канючат и за подол дергают, и мальчик эти пещеры будет ненавидеть. И зачем было его тащить с собой? В отеле прекрасная бэби-зона, хорошие аниматоры — оставить бы его там, дать планшет с мультиками, пусть наслаждается, а самой ехать. И все довольны.

— А это называется «приобщать ребёнка к прекрасному, хочет он того, или нет», — пояснила Ника. — Или «не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Зато вечером она, «усталая, но довольная», поставит галочку в плане: «Сводила Ваню-Даню-Ясю в пещеры!»

— Ага, окружена вниманьем, окружена любовью бабушка Прасковья, — усмехнулся Виктор, — меня как-то вот так же «для галочки» родители потащили на какой-то концерт этнических меньшинств. Я с тех пор все эти «самоделки» терпеть не могу. В девять лет я права голоса не имел, отказаться не мог и три часа высидел в зале, скрипя зубами и ожидая, пока это дрыгоножество и рукомашество закончится и злился на родителей, которые с восторгом взирали на этих ряженых. Теперь меня на какие-нибудь этнические песни-пляски и палкой не загонишь. Обратный эффект получается. Нельзя полюбить то, к чему тебя за шиворот притащили и носом тычут, как котенка в лужицу под буфетом…

— А сейчас наоборот считают, что счастье насильно очень даже возможно, — поморщилась Вероника, — после весны появилось много опусов от людей, чьим семьям самоизоляция, якобы, принесла счастье. Люди, вырванные из привычного ритма жизни и принудительно запертые в квартире, получили от этого удовольствие и даже не хотели снова выходить «в мир»…

— Ага, не можешь отбиться, расслабься и получай удовольствие, — вспомнив скабрезный анекдот, заржал Гершвин, — читал я эти сочинения на заданную тему и, как говорят мои отпрыски, проорал с них.

— По-моему, это просто лицемерие, — припечатал Виктор, — человек может принять неодолимые обстоятельства, приспособиться, переждать. Но полюбить их и испытывать счастье от принуждения — извините, не верю!

— Когда даже в «Невском Телескопе» начали писать о втором медовом месяце на самоизоляции, о жизни по удаленке, прелестях Zoomа и рецептах диетических кексов из кускуса, я приуныла, — призналась Вероника. — Трудно себе представить «Правду» в блокадном Ленинграде со статьями подобного пошиба. Тогда газета старалась морально поддержать людей, укрепить их дух, вселить веру в то, что они преодолеют трудные времена и враг будет разбит, а не воспевали прелести жизни под бомбами, рецепты приготовления кексов из блокадного хлеба с опилками и любви в бомбоубежище… А сейчас даже серьезные издания снизили планку и стали убеждать, что изоляция — это классно, весело, возможность отдохнуть, пообщаться и налюбиться всласть. И почти ни слова о том, что к этому привело, какая это серьезная проблема мирового масштаба и каковы дальнейшие перспективы. А мне бы хотелось больше читать не шуточки про собачку, которая гуляла тридцать пять раз за утро и советы какой-нибудь Дуси Пупсиковой, какое белье надеть, чтобы «разжечь вулкан страстей», и не прогнозы какого-нибудь Васи Клевого, а серьезную аналитику…

— Твои «Загадки старого Выборга» вернули «Телескопу» статус серьезного таблоида, — коснулся ее плеча Виктор, — после них и другим стало неловко писать такие пустопорожние статейки.

Когда они доехали до пещер и ждали своей очереди на вход, Виктору позвонили по телефону. Морской отошел, а Наум шепнул Веронике:

— Кстати, тут, может быть, интересная темка наклевывается. То ли дети лейтенанта Шмидта, то ли… В общем, обсудим после экскурсии, — загадочно подмигнул адвокат.

— Теперь буду весь день мучиться от неутоленного любопытства, — укоризненно покачала головой Ника, — это не по-товарищески, Наум.

— И Витьку будет интересно, — тем же интригующим шепотом добавил Гершвин.

***

После экскурсии Наум попросил Нику и Виктора подождать его на пляже, и вызвал такси.

Серебристая гладь за парапетом набережной казалась холодной, и Вероника входила в воду не без опаски. Но вода оказалась тёплой, как парное молоко — за лето нагрелась.

По пляжу навстречу друг другу сновали продавцы вареной кукурузы, морепродуктов, напитков и сувениров, наперебой расхваливая свой товар. С парапета пахло разогретым сахаром (загорелый до черноты парнишка лет шестнадцати бойко вертел ручку аппарата, продавая белые, зеленые и розовые облака сладкой ваты). Ароматы жареного мяса, теста и рыбы успешно конкурировали с запахом морской воды и водорослей. Откуда-то потянуло маринованным луком. С другой стороны — горючим.

За буйками промчался гидроцикл. Ему навстречу степенно шел катамаран с молодой парой и тремя детьми. Несколько популярных песен звучали с разных сторон, перекрикивая друг друга.

Ника отплыла к буйкам и перевернулась на спину. Как хорошо! Как привольно! Иногда так хочется просто отдохнуть. И как редко ей выпадает такая возможность…

Когда солнце начало ощутимо припекать ей лоб и щеки, девушка нырнула и пару метров проплыла под водой, вынырнув у стены пирса, черной, блестящей и облепленной ракушками. Мягко колыхались зеленые гирлянды водорослей. В яркой зелени на дне что-то блеснуло. Умом понимая, что это, скорее всего, брелок для ключей или бутылочная пробка, Вероника все же нырнула и потянулась к золотистому пятнышку. Потом вынырнула, чтобы рассмотреть добычу и заметила, как далеко ее отнесло от берега. «Фигасе, чуть в открытое море не уплыла из-за лимонадной пробки!»

Вероника нащупала ржавую скобу босой ногой и встала на нее, чтобы отдохнуть. Влажная черная громада пирса нависала над ней, защищая от палящего солнца и жары и пахло здесь именно морем — водорослями, йодом, просоленным металлом, а не южными вкусностями и бензином, как на берегу.

— А вот это уже не разговор!

Ника вздрогнула и едва не плюхнулась в воду, а потом сообразила, что просто на другой край пирса, за парапетом, вышли люди, желающие поговорить без лишних ушей.

— Я не волшебник, — ответил мужчина, — и сами понимаете, куда нас пошлют с такими претензиями.

— Значит, ваша репутация человека, для которого нет невозможных дел, сильно раздута? Я обратилась к вам, думая, что вы единственный, кто может мне помочь, а вы вместо этого…

— Я только хотел уточнить, имеете ли вы на руках неопровержимые доказательства того, за что собираетесь бороться. А вы в ответ берете меня «на слабо». Согласен, это не разговор. И я предлагаю выбор: либо сменить тональность, либо откланяться и разойтись, не доводя дело до подписания контракта.

Ника замерла, одной рукой держась за скобу, а другой — зачем-то сжимая пробку от лимонада «Дюшес». Она узнала голоса обоих.

— Подождите, — сбавила тон женщина, — вы правы, я погорячилась. Все необходимые свидетельства и заключения у меня на руках, я предоставлю их вам для рассмотрения незамедлительно.

— Чуть позже. Скажем, после ужина. И еще: если вы хотите скинуть информацию в СМИ, то насчет этого вам предварительно следует проконсультироваться со специалистом. В нашем отеле как раз отдыхает моя добрая знакомая, журналистка из отдела расследований. У нее хорошая деловая репутация, и я доверяю ее квалификации.

«Ну спасибо, Наум. Лестно услышать от тебя такую высокую оценку, но я здесь в отпуске, и нужно было сначала спросить о моих планах, а потом говорить о сотрудничестве с этой зубастой кобылой…»

Когда Гершвин с привычным «отойди, поберегись!» сиганул с пирса, за парапетом замурлыкал телефон, исполняя «По приколу» Виктории Дайнеко. «Фи, — подумала Ника, — я так и знала: дамочка слушает попсу… Вот уж никогда бы не поставила на свой телефон подобную песенку!»

На ее телефоне сейчас стояла «Сказочная тайга» «Агаты Кристи».

— Да! Привет! Только что ушёл. Может сорваться, если у нас что-то выглядит неубедительно. А почему ты не позаботился о запасном варианте? Я говорила, что он не из тех, кто за любое дело возьмется, лишь бы заплатили. Да, он может позволить себе роскошь отказывать клиентам, если ему что-то не по вкусу. Бережет репутацию, как свое мужское достоинство. Что?! Ты уверен? Б…! Ну это п…ц, если это правда. Нет, ничего не отменяется. А ты что, уже испугался? Можно же сыграть ва-банк. Сам пусть повертится. Может, мы быстрее управимся, чем он расчухает, что к чему. Все, не скули! Надоело! Ты мужик или описавшийся кот?

«Это она со своим красавцем так разговаривает? — Вероника внезапно вспомнила, что главного героя „Плаща Казановы“, смазливого итальянца-жиголо из отеля, звали Лоренцо. И приятель зубастой дамы был очень похож на артиста. — И что за дела у не с Наумом?»

Не подозревавшая о присутствии за парапетом журналистки, девица крепко ругнулась и набрала номер. Вероника осторожно переступила на скобе, сменив ногу, чтобы не свело ступню. Не хватало еще бултыхнуться задницей в воду, вопя от боли и растирая сведенную судорогой конечность. Об этом в романах не пишут — там у героя, затаившегося в тайнике во время чужого разговора, не затекают и не скручиваются судорогой ноги, а только щекочет в горле от непременной пыли… И медузы не жалят… «Ай, блин!»

— Да, можете начинать оформление, — сказала зубастая, дождавшись ответа. — Да, я — истица. Супружеская измена. Доказательства? Полный чемодан! — она тихо всхлипнула. И не забудьте включить пункт о лишении родительских прав. Ребенку не нужен отец с вечным перегаром после своих бесконечных пати и журфиксов, весь обвешанный модельками, пришедшими для работы с картинами, якобы… — она снова всхлипнула. Весьма правдоподобно. — До поры я с этим мирилась, делала скидку на то, что творческий человек, особая натура, издержки одаренности. Но когда он, вместо того, чтобы искать новую няню ребенку, стал брать девочку в свою студию, где фотографирует голых девиц во всевозможных позах… Может, я не понимаю высокое искусство, может, я ханжа, которая и на Аполлона в Эрмитаже требует надеть трусы… Но я не хочу, чтобы ребёнок с детства наблюдал подобное «искусство» и то, что происходит в студии после творческого процесса. Да, пусть все узнают. Это не мне стыдиться надо! Спасибо вам… Да, и вам всего хорошего.

«Студия? Фотокартины? Искусство жанра „ню“? — Вероника даже забыла о неудобной скобе и медузе, которая уже второй раз ожгла ей бедро своими щупальцами. — Аполлон? Эрмитаж? Она что — из Питера? Так кого из мастеров фотоискусства нужно проверять? Заданные параметры: снимает жанровые фото в стиле „ню“, женат, имеет маленькую дочь и не образец примерного поведения…»

Орлова начала припоминать фамилии знакомых ей деятелей искусства, но тут ступня все-таки поехала. Журналистка с головой ушла под воду и тут же спешно отплыла, а то мадам сейчас прибежит посмотреть, кто это устроил такой громкий «бултых» рядом с местом, где она вздумала вести деловые переговоры.

— А я уже решил, что ты рванула к нейтральным водам, — сказал Виктор, стоящий по пояс в воде. — Искал тебя по всему пляжу. А что это у тебя в кулаке?

— Как я и думала, — Ника раскрыла ладонь, — всего лишь пробка от бутылки. Нашла у пирса.

— Вот так всегда, — вздохнул Морской, — ныряешь, пуская пузыри, за пиратским кладом, а вытягиваешь в итоге бутылочную пробку или кусочек обкатанного стекла… Пошли греться, ты вся в мурашках, — Виктор провел по руке Вероники. — Перекупалась?

— Ага, дорвалась, — Ника плюхнулась на лежак, стараясь не щелкать зубами. И правда, долгонько она плескалась у пирса, слушая чужие разговоры.

Солнце быстро отогрело ее и Орлова даже начала дремать, но тут с лестничной площадки донеслись капризный детский рев и визгливый голос зубастой девицы. Она гневно выговаривала продавцу мороженого: он обязан иметь сдачу с любой купюры; он должен заботиться о том, чтобы качественно обслуживать покупателей; люди приезжают сюда отдыхать и платят деньги и за это хотят быть довольными, а не бегать в поисках размена; это забота продавца; вот ее ребёнок хочет мороженое и плачет, а она не может купить вожделенное лакомство из-за того, что продавец не подумал о сдаче; она напишет во все «надзоры»; и вообще, почему у холодильника такая мутная и липкая крышка; продавец должен регулярно протирать ее потому, что покупателям противно эту грязь трогать и в стране пандемия. Пусть лучше он запомнит это место — больше его здесь не будет, пусть сперва научится с людьми работать, а потом лезет в приличное место…

Виктор, покупавший ореховые трубочки у пожилой женщины в белой панаме, рассмеялся:

— Даму бомбит. Вот потеха.

— Кому потеха, а кому не до смеха, — вздохнула продавщица, — есть такие кляузники, иногда без повода всюду жалобы строчат, а так — со зла или от скуки. А им верят, проверки устраивают, штрафуют людей, могут вообще закрыть торговлю. Люди в убытке, без работы сидят, а эти, извините, «писатели», довольны: забава удалась. И эта, похоже, из таких. Ну, нет у парня сдачи, неприятно, конечно, но не край же. А ведь такая и впрямь всех собак на парнишку спустит из-за порции мороженого. Есть же люди!..

Соседка спустилась на пляж, воинственно вскинув голову и раздувая ноздри. На ней было весьма самонадеянное бикини, открывающее плоскую костлявую фигуру, и воздушное голубое парео. Рядом, капризно хныча, семенила светловолосая двухлетняя девочка в розовом костюме. Она едва удерживала сачок и большую куклу.

Дама, взяв два лежака и зонт, долго и придирчиво указывала, как их установить, сетуя на тупость пляжного служащего, и, не стесняясь в выражениях, комментировала «убогий совок».

— Сударыня, — подал голос Виктор, — не знаю, приходилось ли вам бывать на мировых курортах класса «люкс», но там бы вы не вписались в интерьер. Никто вам не позволил бы называть служащего тупицей и имбецилом и раздевать ребёнка догола.

— Что вы себе позволяете? -с готовностью взвизгнула зубастая. — Какой-то молокосос будет еще меня учить! Своим детям указывайте, как им на пляже ходить! Моей дочери нужны воздушные и солнечные ванны! Не нравится, отвернитесь! Дома сидите, если вас дети раздражают!

— Ладно, Витя, — сказала Вероника, приподнимаясь, — и правда, ее дело. Хочет, чтобы ее ребёнок садился на чьи-то плевки и медуз — пускай. Откуда ей знать, какие правила действуют на пляжах Ниццы или Валетты, если она и о местных-то правилах ничего не знает. Наверное, начиталась иронических детективов, где богатые дамы смотрят на всех, как на грязь, и копирует. Скорее всего, она сама бывала только на пляжах Козодойского озера в деревне Куроплюево, где дети до третьего класса в первозданном виде бегают.

Дамочка покраснела, потом побледнела, ища достойный ответ, а потом, узнав женщину, которой уже нахамила утром в отеле, замахала рукой, подзывая служащего и потребовала переставить лежаки под навес. «Вот сюда! Нет, левее! Куда вы ставите?! Я же сказала, где нужно! Господи, тут что, все такие тупые?»

— Второй раз за день она меня насмешила, — еле выговорил Виктор, когда разгневанная дама перебралась с дочерью под навес. — Но главное — результат достигнут, она убрала от нас свое голопопое сокровище. А то я опасался, что девочка вздумает отдать дань природе, не отходя от лежбища. однажды мне так угробили новые мокассы, и с тех пор я всегда настороже.

— По-моему, она не так проста, как кажется, — с прищуром посмотрела вслед скандалистке Орлова. — На людях она косит под сварливую мещаночку, а на самом деле… — девушка пересказала Виктору услышанные на пирсе разговоры дамы. — И загадочная тайна, которой нас весь день интригует Наум, тоже связана с ней.

— Вот почему ты так задержалась у пирса… Только не говори, что ты окунаешься в новое расследование! Ты же на отдыхе. Нет, ну это и правда смешно! Уже второй раз она принимает меня за наглого малолетку, сующего повсюду нос от нечего делать, — Морской снова расхохотался.

— А какая у нее будет рожа, когда Наум представит ей нас! Она будет в шоке от того, что обхамила в отеле самого Морского и журналистку, которую рекомендовал ей Наум, приняв нас за безобидных туристов! И правда смешно, — Ника взяла из пакетика сладкую трубочку с орехами и с аппетитом надкусила. — Кстати, как ты смотришь на то, чтобы сходить в музеи?

— В этот? — Виктор указал своей трубочкой на белеющее на скале имение Степнова-Морского. — С удовольствием. Кстати, фамилия у него интересная… Почти как моя. А ну как я — родственник писателя? — усмехнулся он. — Чем черт не шутит, да?

Белая дача на вершине скалы была дачей популярного в 50-е — 60-е годы прошлого века писателя-мариниста, героя войны Степнова-Морского. До революции она была фамильным имением Степновых. Вихрь 1917 года разметал Степновых по всей Евразии. А в опустевшем имении по очереди перебывали ревком, детский дом, здравница, госпиталь… А после войны орденоносец Николай Степнов получил в подарок от властей родной дом своих предков, изрядно потрепанный за тридцать лет, прошедших после революции…

Голубая дача, воздушная, словно парящая над городом, с обширным парком, тенистыми аллеями, площадкой с фонтаном и видом с площадки на море, горы и город, была жемчужиной Алустоса. Многим хотелось увидеть дом, где жил автор батальных исторических романов; дом с такой богатой историей, отобранный у владельцев в 1917 году у деда и возвращенный в 1947 году внуку. Поток туристов весь год поднимался по белоснежным ступенькам к воротам музея.

— Он ведь взял псевдоним, — задумчиво сказал Виктор, — прибавил к фамилии приставку «Морской» потому, что все его произведения были посвящены морю, флоту, героям-морякам… А я до сих пор мало интересовался генеалогией своей семьи.

***

На улице, спускающейся от центра Алустоса к набережной, среди многочисленных магазинчиков с фруктами, южными сладостями, местной натуральной косметикой и сувенирами был указатель, приглашающий в еще один дом-музей — флигель, где жил писатель Пчелин, очень известный до революции и вынужденный эмигрировать в годы печально известного Исхода. Пчелин был небогат, собственного дома не имел и двадцать лет до революции жил в имении своих друзей, в гостевом флигеле. И этот небольшой одноэтажный домик, увитый диким виноградом, тоже привлекал внимание гостей города.

Путь к нему шел через территорию пансионата. Извилистая брусчатая дорога змеилась мимо корпусов с большими окнами и балконами, летней эстрады и детской площадки. На балконах громоздились мокрые плавательные круги и матрасы и весело трепетали на ветру разноцветные полотенца и купальники.

Вероника не завидовала тем постояльцам, чьи окна выходили на подъем к музею. Каждый день, без выходных, с 10 до 18 часов мимо снуют экскурсанты, вещают экскурсоводы, щелкают объективы. Хотя в Алустос мало кто приезжает затем, чтобы сидеть в номере, тем более днем, в разгар курортного сезона. Пляж, прогулки, экскурсии — отдыхающие всегда находят, чем разнообразить свой досуг. А к их возвращению музей уже закрывается.

Наум не удержался от смеха и колкой шутки, увидев на одном из балконов развешенное на просушку белоснежное женское белье внушительных размеров.

— Я думал, что такое уже никто не носит, — заметил он. — Такие рюши, кружева и комбине с розочками предпочитала моя бабушка Гершвин лет эдак сорок назад.

Бабушка Наума прожила сто два года. Она еще успела пожурить внука за развод с женой и легкомысленные краткосрочные связи с женщинами: «Серьезный человек, юрист, а скачешь, как кузнечик! Вот я с мужем шестьдесят лет прожила, всякое бывало, но тогда люди более ответственно относились к браку!»

— Что я слышу, Наум! — воскликнула Вероника. — Ты лазил по чужим бельевым шкафам?!

— А я в детстве, играя в прятки, часто залезал в мамин гардероб, — на щеках Морского появились смешливые ямочки. — За ее платьями было так хорошо прятаться, никто не находил! Правда, один раз я забрался в ее зимнее пальто и чуть не угорел от нафталина…

Они неспешно шагали по брусчатой дорожке, где Наум пообещал им какие-то бесподобные селфи с видом на море и возле дерева с тремя стволами. «Так переплелись между собой, — усмехнулся адвокат, — что авторы Камасутры рыдали бы от зависти: им такое и не снилось!»

— А бабушка мне была не чужая, — не моргнув глазом, выкрутился Наум.

— Ты на все найдешь ответ.

— Профессиональная привычка, Ника.

Заорал телефон Виктора.

— Что у вас? И ты не знаешь, как поступать в подобных случаях? Уж с такой ерундой можно и самим справиться. Ну а это и подавно твои проблемы, не мои. Что?! — Морской резко изменился в лице и окончательно превратился из молодого человека с трогательными ямочками на щеках в мужчину с ледяными глазами и резким голосом. — Так. Я понял. Выясните и разберитесь… Черт-те что, осеннее обострение, — прошипел он, закончив разговор.

— Не завидую тем, с кем твои бойцы будут разбираться, — сказала Вероника. — Сразу вспоминается сауна «Релакс»…

— На самом деле я белый и пушистый, — льдинки в глазах Морского растаяли, и улыбка снова стала мягкой и тёплой. — Только не все это понимают, и приходится давать им по шее, чтобы дошло быстрее.

— «Мадам, за что вы таки ударили мужа утюгом по голове? — утрируя характерный одесский говорок, рассказал анекдот Наум. — Ваша честь, я таки ему весь день доказывала, что у меня покладистый характер, а он таки не верил!»

Все трое рассмеялись.

— Итак, дети мои, — произнес Гершвин, когда веселье стихло, — возле дерева, о котором я вам говорил, есть неплохая площадка для отдыха и, если на ней никого нет, можем поговорить там.

От музея им навстречу спускалась худощавая молодая женщина в зеленом летнем платье и темных очках. На ходу она пыталась затолкать в сумку новенькую книгу о жизни Пчелиных в Алустосе и не рассыпать при этом сувениры из пакета с желтым смайликом «Спасибо за покупку!»

— Лилька! — окликнула Вероника, узнав свою подругу. — Прямо день удивительных встреч.

Лиля Дольская жила в Мариенбурге, дачном пригороде Гатчины, работала в библиотеке и дружила с Вероникой со студенческих времен. Они вместе учились в Университете Александра Запесоцкого на факультете культуры, но после выпуска их пути разошлись. Лиля вернулась в Мариенбург, а Наташа начала работать в «Невском телескопе». Но, благодаря социальным сетям и регулярному транспортному сообщению, девушки часто виделись. Вероника любила проводить выходные в «одноэтажном районе» в уютном Лилином домике. Лиля иногда приезжала к ней в отпуск. Правда сейчас встречи стали не такими регулярными — Вероника познакомилась с Морским, а Лиля встречалась с модным прозаиком Аристархом Кораблевым, частым гостем на культурных мероприятиях в библиотеке. «Повезло вам, девчонки, — веселилась их общая подруга Тася, — у одной Морской, у другой — Кораблев. Надо мне для полноты картины найти какого-нибудь Речкина или Берегова! «Ты уже нашла Янина, — ответила Ника, — и он лучше любого Речкина»

В прошлом году Ника, Виктор, Лиля, Наум и Тася оказались в эпицентре головокружительных событий, в ходе которых Тася впервые после давнего развода познакомилась с мужчиной, который произвел на нее впечатление. Дмитрий Янин, который представился новым знакомым, как преподаватель социологии, на самом деле оказался сотрудником государственной безопасности. Он тоже был в разводе, с женой расстался отнюдь не дружелюбно и до встречи с Тасей был убежден, что хватит с него первого неудачного опыта семейной жизни… Сейчас Дмитрий и Тася отправились в свадебное путешествие в Анапу в пансионат «Фея-2», а Тасина дочь от первого брака, 20-летняя Оля, перешла на четвертый курс все того же Университета, где 15 годами ранее учились Ника и Лиля. «Отстаете, девчонки, — веселилась на свадьбе слегка подвыпившая Тася, — обычно это вы всегда впереди планеты всей, а я так, в кильватере трюхаю! Думала, опять мне раньше придется на вашей свадьбе шарики задницей давить и за букетом гоняться!» «А в этот раз мы для разнообразия решили тебя пропустить вперед», — отшутилась Вероника.

— Ника! — Лиля оставила попытки застегнуть сумку и подбежала к ним. — И правда, вот так встреча! Добрый день, Виктор! Привет, Наум!

— Уже можно сказать «добрый вечер», — уточнил Гершвин.

— Да, у меня тоже отпуск, — рассказывала Лиля подруге, пока мужчины по очереди делали селфи возле причудливо переплетенных стволов дерева. — Приехала три дня назад. Летом приезжали сюда на выходные с экскурсией от профсоюза, и мне так понравилось, что я решила провести отпуск в этом пансионате. А вы?

— Мы рядом, в «Морском», — Ника указала на белоснежный корпус отеля за деревьями. — Соседи, можно сказать. Витя решил остановиться именно в отеле его имени.

— А я выиграла в лотерею на набережной флаер на бесплатное посещение боулинг-клуба, — Лиля показала яркий листок — с собой могу привести пятерых, на одну игровую дорожку. Не хотите ли пойти? Тогда останется найти еще двоих. Заодно и поучусь шары кидать.

Виктор и Наум охотно согласились провести вечер в боулинг-клубе и запланировали выход в свет на сегодняшний вечер. Гершвин сообщил, что у него как раз есть два недостающих человека и позвонил кому-то, чтобы изменить место встречи. «В „Дом вверх дном“ я лучше в более приятной компании схожу, — пояснил адвокат, — а с ними в боулинге как раз будет удобно вести конфиденциальный разговор. Как я помню, там всегда такой шум-гам стоит, что фиг кто подслушает чужие разговоры… Будет забавно, дети мои, — потер руки Наум, — постарайтесь только громко не смеяться. Обещаю вам настоящий ужин с дураком, как в кино!» «Твои дети лейтенанта Шмидта? — спросила Вероника. — Наум, колись уже, что ты нам хотел сообщить? Хватит тянуть кота за сокровенные места!»

Гершвин выдержал артистическую паузу, пока все подтягивались к площадке сбоку от брусчатого «серпантина», порылся в пачке «Ротманса», выбирая сигарету, долго прикуривал, закрывая огниво от ветра… И когда Ника от нетерпения уже готова была стукнуть его по затылку, адвокат неспешно начал:

— Итак, дети мои, обратилась ко мне тут некая дама, приятная во всех отношениях, назвавшись Розалией свет Гельсингфорской…

— Гельсингфорская? — привстала Вероника. — Не родственница ли фотохудожника Кирилла Гельсингфорского, у которого в августе была выставка на Невском?

— Супруга, — кивнул Гершвин. — Так вот, девичья фамилия милейшей Розалии — Степнова и дама утверждает, будто является внучкой писателя-мариниста из Алустоса. Так как до революции имение двести лет принадлежало семейству Степновых, спрашивает дама, нельзя ли признать его национализацию в 1917 году и последующую трансформацию в музей незаконной и вернуть сию недвижимость потомкам почтенного рода Степновых. Мадам просит меня о помощи в борьбе за фамильное достояние, приносящее ныне доход государству, столь некрасиво обошедшемуся с ее пращурами в огневые годы революции, и я назначил ей встречу для обсуждения деталей…

Вероника оторопела. Она сразу вспомнила собеседницу Наума на пирсе. Так значит, эта неприятная особа с крупными зубами и влажными деснами, склочница и хамка, и есть Розалия Степнова, именующая себя внучкой мариниста? То есть по мужу она Гельсингфорская. Да, Ника была знакома с ее мужем Кириллом. Он был фотохудожником, любящим запечатлевать красоту и пластику женского тела на контрастном фоне. Черный, серый и красный колер, декорации «каменные джунгли», «поле боя» и «постапокалипсис». И на фоне этого изящно изгибались точеные девичьи фигурки — сама жизнь, грация, нежность и красота среди бездушного камня, металла, оружия, пожарищ и разрушений. Выставки Гельсингфорского имели ограничение «18+" и на входе строго проверяли документы у некоторых посетителей. Но ценители искусства не видели в его композициях никакой пошлости. «Каждый воспринимает то, что ему ближе по уровню развития», — говорил Гершвин. Вероника была с ним согласна. Она понимала, какой смысл вкладывает Кирилл в свои композиции. В советских «Тихих зорях» тоже была сцена в женской бане. Но кто мог бы упрекнуть режиссера в скабрезности?.. Гельсингфорский не раз уговаривал Веронику принять участие в съемках. «Фон подберем — конфетка, — вскидывал руки к потолку высоченный Кирилл с огненно-рыжей гривой и в круглых очках «а-ля Оззи Осборн». — Берег моря после кораблекрушения, черное небо, свинцовое море, обломки разбитого корабля… И среди этого — дева-воительница, сильная, статная и прекрасная!»

«Ну и рожи будут у моих коллег, — думала Вероника, — если они увидят на следующей выставке такую картину: я стою нагишом среди разбитых досок, в рогатом шлеме и с мечом… Мама точно в обморок упадет!»

Итак, «муж-негодяй», который всегда должен помнить, как он виноват перед женой и во искупление грехов скупать для нее весь ассортимент «Картье» и «Тиффани», был вычислен. А сейчас, похоже, над ним нависла угроза развода, раздела имущества и лишения родительских прав… «Однако и бедняжка-жена, измученная мужниными фотомоделями, тоже не безупречна», — Вероника вспомнила утреннюю возню и хихиканье на балконе отеля и фривольные ласки в лифте. Так значит, эта особа, по словам Наума, претендует на дом-музей Степнова-Морского…

— Да местные власти схватят по два инфаркта на брата, если она всерьез собирается претендовать на музей, — Наум уже смолил вторую сигарету, — или приложат бабенку кирпичиком по темечку. Музей Степнова-Морского ей подавай!.. Это же жемчужина Алустоса, как наш Эрмитаж или Третьяковская галерея в Москве!

— Или как церкви, построенные без единого гвоздя в Кижи, — добавила Лиля. — Символ города, можно сказать.

— Когда она заявит свои права на дом, — Наум раздавил в урне-пепельнице окурок, — будет, пардон за мой плохой французский, полный пушной зверь. Как бы и мне на орехи не досталось. Интересно будет посмотреть на ее доказательства принадлежности к роду Степновых. И еще неизвестно, что хуже: говорит она правду, или химичит.

— Скорее всего, — неторопливо сказал Виктор, раскурив «Трисурер» из золотистой пачки, — дама желает не столько дачу, сколько отступные. Я могу представить себе ее логику: конечно, отдавать музей никто не захочет, это давно уже народное достояние и объект культуры и истории под охраной государства. И попытаются откупиться от незваной «наследницы». За сумму, удовлетворяющую ее запросы, женщина милостиво согласится сохранить существующий статус-кво.

— Все может быть, — ответил Наум, — дамочка при знакомстве сразу показалась мне зубастой щучкой на букву «с». Вполне убедительно. Сейчас она всячески подчеркивает, что пребывает в расстроенных чувствах, ее брак на грани крушения из-за того, что муж — негодяй, мерзавец, и так далее, не смог оценить по достоинству такое сокровище, как она, и мадам с разбитым сердцем готова пустить его без штанов по улице. Хорошо, если хоть невыразимые ему оставит, — в привычной своей манере съязвил адвокат.

— Подождите, — вспомнила Лиля, — теперь я вспомнила, что подготовка к этому заявлению, о котором вы говорите, началась еще весной. В этом году литературоведы отмечали юбилей, 125-летие со дня рождения Степнова-Морского, вышло много публикаций в СМИ и даже ряд передач на «Культуре» посвятили памяти мариниста. Так вот, под сурдинку появились вбросы в интернете о том, что, якобы, на войне у писателя была связь с медсестрой из санбата, и эта ППЖ родила от него ребенка в 1944 году…

— У кого в войну не было ППЖ! — воскликнул Виктор. — Были, конечно, исключения, но у многих природа брала свое… Или это помогало хоть на час-другой забыть о происходящем вокруг кошмаре без просвета, не задубеть душой…

— И якобы, писатель признал своего внебрачного сына и дал ему свои фамилию и отчество, — продолжила Лиля, — и после войны помогал ему и его матери. А Розалия — дочь этого сына и соответственно внучка мариниста. По документам ей 27 лет.

Вероника вспомнила неестественно гладкое лицо Розалии и коротковатую верхнюю губу, обнажающую при разговоре или улыбке зубы и десны. Вряд ли такое бывает от природы. А вот на результат чрезмерного увлечения подтяжкой кожи это очень смахивает. Женщине, которой нет еще тридцати лет, если она не больна, конечно, прогерией, незачем разглаживать лицо хирургическим методом. Так что документы Розалии следовало бы досконально проверить. Что, если дама перед началом дела о наследстве убавила себе десяток лет в паспорте?..

Она поделилась этой мыслью, и Лиля в ответ предположила:

— А может, она убирала шрам или родимое пятно. От этого лицо тоже выглядит не вполне натуральным…

— Угадали, дети мои, — одобрительно кивнул Наум, — она мне сказала, что все детство и юность страдала от родимого пятна на щеке. Что-то там не удалось убрать с первой попытки, и пришлось ложиться на операционный стол трижды. Поэтому, дескать, ее лицо и выглядит так своеобразно. О чем ее ни спроси, на все у нее есть документально подтвержденный ответ. Интересно, сколько места занимают все ее документальные свидетельства? Трехтонки, наверное, уже не хватит!

***

Когда они вернулись в отель, чтобы переодеться для похода в боулинг-клуб, Вероника спросила:

— Витя, а с кем ты собираешься разбираться?

Морской, раскладывая на полочке в ванной со своей стороны набор для бритья и ухода за лицом от Truefitt & Hill, ответил:

— Ты не поверишь, Ника, но кто-то решил подхимичить с моими счетами. Это, конечно, был не самый важный счет — так, мелочь на сигареты, к основным моим счетам не подобраться…

— А в фильмах, — заметила Ника, — любят такой сюжет: юный гений, лохматый парнишечка в штанишках с пузырями и бифокальных очках, с бутылкой энергетика в руке и девицей на коленях, играючи ломает любую защиту и оставляет дурака-олигарха или дуболомов-безопасников с носом…

— Мою защиту составляли как раз такие юные гении, которые думали, что и мою службу безопасности смогут обвести вокруг пальца, — хмыкнул Виктор, нанося на щеки гель для бритья, — а попавшись, согласились, что со мной лучше сотрудничать, чем враждовать. У меня на службе они подстригли вихры, переоделись в хорошие джинсы и откорректировали лазером зрение, а пиво, энергетики и девочек позволяют себе только в нерабочее время, но грех им жаловаться, меня никто не назовет скупердяем, заставляющим трудиться за три копейки. И они очень помогли своим креативным мышлением и творческими идеями. «Безопасники» из «бывших» и технари из разряда «юных гениев» — хороший деловой союз.

— Бывших среди особистов не бывает, — сказала Ника и поморщилась. Она слишком туго стянула на затылке завязку яркого блестящего топа, и узел сразу надавил ей на шею.

— Не урони майку, — сказал Виктор, проводя по лицу бритвой, — а то я забуду о том, что нас ждут, и в боулинг мы не попадем.

— Я уж точно не забуду и тебе не дам… Забыть не дам, пошляк! Не смейся, когда у тебя на лице пена! И много денег пропало?

— Нисколько; они поняли, что замечены, и удрали, не успев скачать ни рубля. Но это вопрос принципа, Ника. Если я скушаю и утрусь то, что какая-то шушера попыталась меня обчистить, кто-то может тоже попытаться. Если не давать по рукам, «жучки» могут обнаглеть от безнаказанности, а вот показательная порка сразу охлаждает их пыл. Подушку пинать приятнее, чем бойцового питбуля: подушка ведь никогда не укусит в ответ…

— Питбуля можно пнуть только дважды, — пошутила Ника, перевязав узел, — левой ногой и правой.

Виктор рассмеялся, тут же выплюнул изо рта гель, закончил бритье и обрызгался своим любимым «Крид Авентус».

— Ну что, ты готова к выходу в свет, моя боевая подруга? — спросил он, приглаживая волосы. — Я продемонстрирую тебе, что такое настоящее мастерство страйков!

— Смотри, сам вместо мячика по дорожке не улети, — поддразнила его Ника, мазнув по лицу хайлайтером и проводя кисточкой туши по ресницам. — А то снесешь все кегли головой и выкатишься в корзину для мячей…

— Такой радости я твоим коллегам не доставлю, — Виктор ревностно подвинул к ней флакон «Руж» от «Гуччи», свой подарок на Никин день рождения и залюбовался своей спутницей. Узкие черные брючки и яркий топик подчеркивали фигуру девушки, как вторая кожа. Лицо золотилось свежим загаром, а глаза ярко блестели. — Кстати, ты говорила, что муж этой наследницы писателя хотел тебя нафоткать для своих композиций, на берегу у разбитого корабля? Может, согласишься? Я бы взял твой портрет для своей частной коллекции…

— Так-так, — прищурилась Ника, сжав флакон, как метательный снаряд и сделав вид, будто собирается метнуть им в Морского, — о твоей частной коллекции я еще не знаю. И много у тебя там «нюшек»?

— Коллекция произведений искусства и экзотов, — рассмеялся Виктор, — а вовсе не то, что ты подумала. Фу, ну и фантазия у тебя!

— А как это ты догадался, о чем я подумала? Сам хорош!

Весело пикируясь, они вышли из отеля.

***

Боулинг-клуб занимал весь второй этаж огромного торгово-развлекательного комплекса «Аю-Даг» и носил то же название. С порога Виктора и Нику оглушила музыка, из-за которой посетителям и служащим приходилось все время разговаривать на повышенных тонах, старательно артикулируя.

— Прекрасное место для конфиденциальных разговоров! — заметил Виктор, когда они переобувались в спортивные туфли, — подслушать просто невозможно, даже стоя в двух шагах!

— Да, Наум не прогадал, выбирая место для встречи со своими персонажами, — завопила в ответ Ника.

Свои босоножки и мокасины они поставили на нумерованные доски и сдали служащему, получив в обмен номерки.

В зале музыка гремела еще громче. Кричали азартные игроки. Гремели по дорожкам мячи. Вопили автоматические голоса с экранов над дорожками, фиксируя очередной страйк. Сновали официанты, нагруженные подносами.

У шестой дорожки за столиком уже сидели Наум и Лиля. Адвокат неспешно листал меню. Лиля набирала СМС на телефоне.

— Нашу дорожку включат через полчаса, — сказала она, когда Орлова и Морской сели, — на четыре часа… Надеюсь, Розалия и Ярослав не опоздают.

— Как дела у Кораблева? — спросила Ника, усаживаясь.

— Он не смог приехать, — ответила Лиля, — у одного его друга проблемы в семье, жена то ли изменила, то ли сбежала, и парень запил от горя. Аристарх уже третий день ищет его по всем злачным местам Купчина и Веселого поселка, потому, что тот может в пьяном угаре нажить неприятности на свою задницу… Почему-то его друг, хоть и состоятельный человек, просто обожает низкопробные кабачки в таких районах, куда не всякий полицейский отважится заглянуть даже в дневное время…

— Были художники и поэты, предпочитающие смаковать абсент в самых низкосортных заведениях Монмартра и Пляс Пигаль, — пожал плечами Виктор, — их это стимулировало и, может даже, вдохновляло на создание ныне знаменитых шедевров. Вспомните Ван Гога, Тулуз-Лотрека, например…

— Аристарха напугало, что его друг звонил ему из одного такого заведения, — сообщила Лиля, — и кричал, что из-под земли достанет и снова туда загонит изменницу. Конечно, в пылу гнева и после хорошего возлияния человек может сказать что угодно, но Аристарх обеспокоился и ищет Кирилла, чтобы не пришлось носить ему передачи в Колпино.

— Кирилл, от которого сбежала неверная жена? — быстро спросила Вероника. — Состоятельный человек, любящий кутить в непотребных рюмочных? Это случайно не Кирилл Гельсингфорский?

— Он самый, — ответила Лиля.

— Тогда Кораблев может быть спокоен, — сказала Ника, — до своей жены Кирилл не доберется. Она далеко о него, здесь, в Алустосе. Очень весело проводит время с любовником, скандалит с продавцами мороженого и пляжными служащими и собирается отстаивать свои права на дачу Степнова-Морского.

— По-моему, уже выстраивается очередь из желающих долбануть дамочку по голове чем потяжельше, — буркнул Наум, — ну, что, сделаем заказ, дети мои? Видел я этого Ярослава. Она его называет своим помощником. Личным секретарем. Секретутси, — не удержался от колкости Гершвин. — Проститарь.

— Жиголо тут, жиголо там, — на манер «Фигаро» пропел Виктор.

И тут с верхней площадки, перекрывая рев музыки и прочие шумы, раздался визгливый голос Розалии. До шестого столика доносились обрывки фраз: «Общая обувь; антисанитария; пандемия; надзор; совок».

Непонятно было, как Розалия передвигается, не переломившись от тяжести многочисленных украшений. В сочетании с коротким черным платьем, усыпанным кристаллами от Сваровского, это выглядело аляповато и безвкусно. Больше всего Розалия напоминала новогоднюю елку с головой и ногами, коротковатыми и не идеальной формы.

Представив, что будет с короткой юбкой Розалии, когда дама наклонится за мячом или размахнется для броска, Виктор едва не подавился смешком. Очевидно, ранее дама не играла в боулинг, иначе знала, что для этого лучше всего подходят брюки. Длинная юбка будет путаться в ногах, а короткая задерется в самый неподходящий момент. Или Гельсингфорская нарочно решила выставить напоказ свое неглиже?

Рядом шествовал лощеный Ярослав, заботливо поддерживая даму под локоток и автоматически кивая ей в ответ.

— Как вам это нравится? — вместо приветствия спросила Розалия, плюхаясь за стол. — Заставляют надеть эти кошмарные чапки, которые неизвестно, кто трепал до меня. И это в разгар пандемии!

— Вирус не передается через пятки или носки, — успокоил ее Наум, — и все оборудование и снаряга в клубе регулярно проходят санобработку, после каждого пользователя. Позвольте представить вам моих друзей.

Лицо Розалии обескураженно вытянулось при виде Вероники. «Ну вот, теперь я нахамила не тому человеку!» — вспомнилась Орловой фраза из булгаковского «Театрального романа». А когда Наум уточнил: «Спецкор „Невского телескопа“!», Розалия от досады даже попыталась куснуть себя за верхнюю губу, которая задралась еще выше. «В другой раз не разевай рот, Дикая Роза, не попадешь в неловкую ситуацию!» — подумала Вероника.

Когда Наум представил Розалии и Ярославу Морского, парочка чуть не свалилась со стульев. При виде лица Розалии Лиля даже огляделась в поисках аптечки. Меньше всего они ожидали, что нахальный юнец, смеющийся над ними, окажется Витькой-Святошей, некоронованным владельцем целой области. И теперь не знали, как им быть.

— А мы уже знакомы, — Виктор откровенно потешался над растерянностью парочки, — живем в одном отеле.

Официант принес новым визитерам меню. Розалия немного покапризничала над выбором блюд и напитков, пофыркала над «примитивом» и «плебейством» и манерно заявила: «На ночь не объедаюсь! После 25 лет надо думать больше о красоте, чем о чревоугодии!». Потом заказала салат «Цезарь» — «Гренки не класть, маслом не поливать!», большой бокал самого крепкого пива и невероятно сложный кофе с труднопроизносимым названием и множеством компонентов. Ярослав оказался проще и пожелал стейк из говядины, сырную нарезку и такой же бокал пива. Кофе он попросил другой, не менее заковыристый, хотя, судя по выражению лица, охотнее выпил бы простой эспрессо или американо.

«Дань моде, — подумал Наум, — сейчас считается модным и гламурным — тянуть через соломинку эту липкую бурду, которую расхвалили в таблоиде „Гламур-тужур“ певица Глаша Тяпкина, балерун Рома Тряпкин и писательница Клаша Лайкина, какой-нибудь латте-фигатте-моккачино-фраппучино, это же кофе для настоящих ценителей, вы что… А простой черный кофе только плебс пьет, это фу-отстой. Ну а я — парень простой, Тапкиных-Тряпкиных не почитаю и кофе пью такой, как мне нравится, а не такой, который „в тренде“ у всяких Хреняпкиных… Мне уже не нужно давиться модными помоями, чтобы показать свою крутость — все и так знают, какой я крутой!»

Науму, Лиле, Нике и Морскому принесли пиццу, сырную и мясную нарезку, бутерброды с семгой, штрудель, белый мускат «Красного камня» и кофе. Розалия попробовала поворчать по поводу того, что ее заказа, похоже, придется ждать еще долго, но никто не поддержал ее, и тема увяла. И тут включили их дорожку. По экрану пробежали имена участников: Лилия, Наум, Вероника, Виктор, Розалия, Ярослав.

Лиля бросала первой. Она выбрала на стойке два розовых мяча, легкие, для начинающих и долго прицеливалась. Розалия тут же буркнула, что после каждого броска придется руки обрабатывать антисептиком; лично она, наверное, свои броски пропустит, пока ест, чтобы не пересушивать руки бесконечной дезинфекцией…

— Новичкам везет, — заметил Ярослав, когда Лилин мяч смел почти все кегли, а второй бросок опрокинул оставшиеся три. С монитора раздался ликующий вопль: «Страйк!!!»

— Мастерам тоже, — Наум выбрал темно-фиолетовый шар с полки для более опытных игроков.

— Страйк!!! — заорал экран, и шторка упала.

— Видал-миндал! — ликующе вскинул руки адвокат.

Первый шар Ники ушел куда-то вбок. Услышав хихиканье Розалии и колкость насчет смещенного центра тяжести, Ника обозлилась и второй шар запулила так, что он молниеносно промчался по центру дорожки и с треском разметал все кегли.

Виктор сделал лишний шаг и картинно заскользил, замахал руками и скорчил такую уморительную мину, что Вероника поняла: он просто иронизирует насчет перспективы самому улететь за шторку вместо мячика. Витя в своем репертуаре…

Первый шар сбил всего пару кеглей. Зато второй выбил страйк.

— С почином, — поздравил Наум.

Розалия долго примеривалась, поудобнее перехватывала мяч, а он скользил в перчатке, которую брезгливая дама натянула перед броском.

Наконец шар был брошен, но неудачно: он закувыркался в воздухе, гулко шлепнулся посреди дорожки и съехал в боковой желоб.

Чертыхнувшись, Розалия схватила второй мяч и стала замахиваться, желая повторить успех Вероники и Наума.

— Надеюсь, не уронит себе на ногу, — шепнул на ухо Веронике Наум, — а то не завидую я клубу…

— Ага, — услышал его Ярослав, ожидающий своей очереди, — всех затр… т тогда, бензопила, блин! — во взгляде, который парень кинул в спину своей партнерши, нежности и страсти было не больше, чем в глыбе льда. Но это длилось лишь секунду. Когда изумленная — не послышалось ли ей это? — Ника снова посмотрела на парня, «Лоренцо» снова превратился в прежнего холеного жиголо, довольного жизнью и готового угождать своей спутнице.

Проходившая мимо к соседнему столику компания парней и девушек задержалась, глядя на манипуляции Розалии с мячом и на ее платье, которое все-таки полезло вверх. Кто-то заржал, тыча пальцем в сторону Гельсингфорской.

Ника и Лиля украдкой пнули под столом Виктора и Наума, чтобы те не вздумали расхохотаться вместе с соседями.

Мяч полетел по дорожке зигзагами, сбил всего пять кеглей, а Розалия ступила одной ногой на скользкое покрытие и завопила, размахивая руками и пытаясь устоять на дорожке для мячей. Наум оказался ближе всех и ловко, как балетный танцор, подхватил Розалию на лету. «Прямо принц Зигфрид», -подумала Ника. Вот только «дикая Роза» мало походила на кроткую Одетту. А для «злого гения» Одиллии, переплюнувшей в знаменитой сказке даже своего отца Ротбарта, она была мелковата и глуповата…

Виктор побагровел, сдерживая смех и едва не подавился бутербродом, Ярослав уткнулся в свою тарелку, а Лиля сделала вид, будто изучает меню сообщений на телефоне. Официантка, проходящая мимо, чуть не уронила поднос, уставленный посудой.

— Вы меня спасли, — пропищала Розалия, обхватив руками мощную шею Наума и как будто не замечая, что ее платье оказалось выше талии, — ужас, я чуть не убилась!

— Не переступайте черту, — Наум отпустил даму и деликатно отвел глаза. Розалия ахнула и стыдливо одернула юбку. — Видите, ярко-желтая, чтобы всем в глаза бросалась. А то так и впрямь можно так навернуться…

— Да, лучше лишний раз не переступать черту, — потер подбородок Виктор, наливая себе и Нике вина.

Ярослав вышел к дорожке, картинным жестом сбрасывая белый «тропический» пиджак. Оставшись в майке а-ля Сильвестр Сталлоне в роли горноспасателя, он поиграл рельефными мускулами и встал в красивую позу с шаром — ни дать, ни взять, античный «Дискобол». Девицы за соседним столиком перестали хихикать и с интересом уставились на фигуристого парня, а их спутники изо всех сил постарались расправить плечи и подтянуть животы.

Первый его бросок оставил всего одну кеглю. Второй мяч ни с того, ни с сего вильнул и ушел вбок. Парни за соседним столиком злорадно рассмеялись, а Ярослав подозвал официантку и потребовал второй бокал пива.

Розалия зло покосилась на девушек за соседним столиком, чопорно ковыряя салат. Видно было, что она охотно отправила бы их в полет по дорожке вместо шаров — ярковолосых, длинноногих, с точеными фигурками и свежими личиками, с голыми пупками и каймой стрингов над поясами летних брючек. Конечно, Ярослав косился на них, и это злило Розалию. «А ведь ей и в самом деле больше 27 лет, — Вероника украдкой изучала неприятную соседку, — взгляд выдает возраст. Бьюти-технологии сейчас такие, что из бабушки могут сделать нимфетку, но в глазах отражается житейский опыт, и у зрелой женщины не бывает взгляда юной девушки… Можно подтянуть или скрыть локти, шею, носогубку, но со взглядом ничего не поделаешь. Разве что тонированные очки наденешь… Интересно, а с кем она оставила дочь? Не бросила же двухлетнюю девочку одну в номере на вечер! Наверное, у них есть няня…»

Пока шары бросала Лиля, Розалия стала рассказывать Веронике заранее заготовленную историю: как будущий писатель Степнов-Морской повстречал на фронте молоденькую медсестру Ирочку, и между 42-летним комбатом и 19-летней медсестричкой вспыхнула страсть. Их тщательно скрываемый роман все равно «засветился» и продолжался вопреки всему почти до самой Победы. «Может, только молитвы любящей женщины спасли ее любимого, — прижимала к плоской груди острые кулачки Розалия, — помогли ему дойти до Берлина без единого ранения. Да, религия тогда была не в чести, бабушка прятала свой фамильный крестик под гимнастеркой и молилась украдкой, но в душу к ней заглянуть никто не смог, как и запретить ей истово веровать…»

«Прямо „Дом с лилиями“, — думала Вероника, — тут и влюбленная медсестра, „коса-до-пояса“, и запретная любовь женатого мужчины, и ребенок, дитя любви, и даже крестик под гимнастеркой! Не люблю „мыло“, но „Дом“ посмотрела: он сделан лучше, чем банальные „муси-пуси“, и хороших артистов в титрах много…»

Бросая мячи, Ника боковым зрением увидела, что теперь Розалия переключилась на Лилю и что-то проникновенно вещает ей, прихлебывая пиво из высокого бокала. Видимо, зная, что Лиля — библиотекарь, Розалия рассчитывала заручиться и ее поддержкой: «Думаю, вам не надо объяснять, кем был мой дед! Но ЭТИ факты вы, видимо, не знали…»

— Конечно, — когда Ника вернулась за стол, Розалия вцепилась в нее, — после войны мой дед вернулся к своей семье… Вздумай он разводиться, его не простили бы. Не спасли бы даже боевые заслуги и медаль «За взятие Берлина». Зато припомнили бы и происхождение, и фамильное имение… Но жизнь все расставила по местам. Прямых потомков у деда не оказалось, зато есть я — внучка, и моя дочь — правнучка Степнова-Морского…

Виктор, выбиравший мяч у стойки, отвернулся, и его плечи дрогнули от смеха. Он явно вспомнил стычку на пляже и «воздушные ванны».

— Это имение двести лет принадлежало семье Степновых, — вещала Розалия, — и по сути, в 1917 году его, говоря современным языком, незаконно отжали, рейдерский захват, и все эти ревкомы, санатории и госпитали в нем размещались тоже незаконно, и сейчас оно используется для обогащения здешнего управления культуры тоже в нарушение всех законов, — Розалия спешно вскочила и затрусила к дорожке. Сгоряча она схватила самый тяжелый шар и залепила им куда-то вбок. Чертыхнулась, выбрала легкий и метнула его, как баскетбольный так, что он взлетел чуть ли не под потолок. Грохнувшись на дорожку и едва не проломив ее, мяч даже не доехал до кеглей.

Одернув платье, Розалия вернулась за столик, одним махом допила пиво и подозвала официантку: «Повторить!»

«Э, да ты еще и не дура выпить, — отметила Вероника, — да еще любишь пиво. Фу, как неэстетично! Таким модницам нужно пить „Мохито“ или „Маргариту“… А она глушит пенное, как дальнобойщик: второй бокал за полчаса. Эдак за вечер она изрядно налимонится!»

— Почему после 1991 года наследникам писателя не вернули их наследие? — тыча ногтем чуть ли не в лицо Веронике, вопрошала Розалия, распаляясь все больше. — Почему продолжают пользоваться домом в коммерческих целях? По аллеям, где гулял, обдумывая рукописи, мой дед, носятся толпы безумных туристов. На его любимой скамейке, где он любил отдыхать и беседовать с гостями, делают селфи полуголые девки с надутыми губищами, — она с ненавистью посмотрела на соседний столик и скрипнула зубами, — а по спальням моего деда и его жены расхаживают табуны, как в проходном дворе!

«А она неплохо отрепетировала текст. Шпарит без запинки, хоть и пьет уже вторую порцию!»

— Я хочу восстановить справедливость, — пафосно воскликнула Розалия, — вернуть нашему роду наше родовое гнездо. И ваш долг, как работника СМИ — встать на сторону правды и справедливости!

Вероника направилась в комнату для курения. От музыки, шума и въедливого голоса Розалии она уже устала. Нужно было хоть пять минут побыть в тишине…

Почти тут же следом вошел Ярослав и тоже защелкал зажигалкой.

— Третий бокал заказала, — сообщил он, — и мне можно расслабиться. Обычно она против курения выступает, как Минздрав, чуть запах унюхает — беда, а как махнет пару порций — и все пофиг…

Парень выглядел хмурым и задерганным. Меньше всего он был похож на страстного любовника.

— Только вы об этом не пишите, — предупредил он, — Розка может отомстить…

— А с кем она оставила ребенка? — спросила Ника.

Ярослав поморщился:

— Блин… Насмотрелся на нее и своих детей уже нескоро захочу завести… В бэби-зоне малая, с аниматором. Я бы ее там и оставил, — парень еле удержался от плевка. — Слава Богу, на вечер сбагрили тугосерю…

— А разве бэби-зона работает так поздно?

— За такие деньги могут и до утра с мелкой посидеть, — отрезал Ярослав, — мы платим, они обслуживают!

Зарождающееся к парню сочувствие моментально исчезло, и Ника нахмурилась.

— А кто с обслугой деликатничает, тех они за лохов держат, — заметил ее выражение лица «Лоренцо». — Они сами пошли в услужение и знали, на что идут ради оклада и чаевых. Мы отдыхать приехали, вот пусть они нам и создают комфорт.

— То есть, сервисные служащие должны быть готовы к тому, что их за людей не считают? — прищурилась Вероника. — И думать только о том, чтобы хорошо обслужить клиентов?

— А что не так?

— Все верно… Только вы-то, — не удержалась Вероника, — чем сами отличаетесь от аниматора, горничной или продавца мороженого? Тоже ведь ОБСЛУЖИВАЕТЕ! — она аккуратно погасила окурок и вышла.

В дамской комнате на полочке небрежно валялась усеянная стразами дамская сумочка, из которой вываливались портмоне, телефон и дорогая косметичка, тоже раскрытая. Среди коробочек, тюбиков и футлярчиков Вероника увидела коробочку «Дюрекс» и хихикнула: «Фу, какой моветон: у наследницы древнего рода в сумочке, как у путаны, на почетном месте лежат „изделия номер два“!»

Из кабинки, покачиваясь, выползла Розалия.

— Чертовы эти тапки, — выругалась она, — это не35-й размер, а ласты какие-то, все время с ног сваливаются! И какой идиот ставил на них размеры?..

— Не боитесь вот так бросать сумку? — спросила Ника. — Вдруг что-то пропадет, — она мазнула помадой по губам.

— Тут есть видеонаблюдение и служба безопасности, — отрезала Розалия, — которая засечет на экране факт кражи и оперативно задержит воришку, если это приличное заведение! — она отвернула кран и начала жадно пить воду. Нахлебавшись, она довольно икнула, закрыла кран, достала косметичку и начала поправлять подплывший макияж. — А если все же прозевают, то обязаны возместить ущерб клиенту! — Розалия пьяновато хихикнула. — А если со мной по-плохому, то за мной не заржавеет… — она завозилась с пудреницей.

***

— Вот сегодня утром, — вещала Розалия, донельзя довольная собой, — одна соплюшка наглая, горничная, начала Ярику глазки строить, задом перед ним вилять. Но кто на моей территории крысить хочет, долго не живут. Я свое кольцо ей в тележку подложила и кипеж подняла, типа, ценность с… ли.

Гельсингфорская довольно ощерила свои крупные зубы.

— Конечно, тут же ее проверили, — продолжала «наследница, гадко хихикая, — нашли колечко и тут же ей пинка под зад с волчьим паспортом, дрянь такую. Впредь ей будет наука: не зарься на чужое. Это я ее еще пожалела, заяву писать не стала, ментов вызвать не требовала, а то могла и посадить девку. Повезло ей, я нынче добрая была!

Вероника молчала, сдерживая желание схватить самодовольную собеседницу за жиденькие волосенки и хорошенько натыкать головой в унитаз.

— А нечего было с чужими мужиками заигрывать, — Розалия старательно рисовала стрелки на веках, — ее дело было — полы мыть и ковры чистить, а если хочет ТАК подрабатывать — пусть идёт на «точку», прописывается и зарабатывает сколько влезет. Ну ничего, теперь у нее есть возможность сменить работу, — заржала пьяная баба.

— Вы уже знаете даже, где тут «точка»? — прищурилась Ника, желая испортить Розалии победоносный настрой. — А я как-то до сих пор не в курсе, где в Алустосе можно девочку снять…

— Ну да, конечно, вы, небось, только по музеям да экскурсиям ударяете с бабунами и дедунами, — схамила Розалия, — вот вы эту горняшку жалеете, а если бы она вашему мужику начала авансы раздавать, вам бы понравилось? Вы бы молча стерпели?

— У нас с другом отношения строятся на взаимном доверии и честности, — спокойно ответила Вероника, не зная, зачем мечет бисер перед этой неприятной особой. — И до сих пор никто из нас не усомнился в честности партнера.

Розалия что-то пробормотала о том, что «все они порядочные, пока на глазах, а чуть отвернешься…", но Вероника уже вышла и вернулась в зал.

Ярослав, снова без пиджака, учил смазливую девчонку из-за соседнего столика правильному броску. Виктор выбирал мяч для своего очередного страйка. Лиля нарезала пиццу. Наум потягивал какой-то коктейль, судя по цвету — на основе виски.

— А моя подзащитная где? — спросил он. — Ты ее не видела? По-моему, после четвертого бокала пива она утонула в фаянсовом друге.

— Уже четвертый за полтора часа? — изумилась Ника. — Ого! — она протерла руки спреем-антисептиком. — Лиля, можно мне вон тот симпатичный кусочек, где побольше грибов?

— Не удивлюсь, если тащить мадам в гостиницу, когда она дойдет до стадии колоды, придется нам, — Гершвин указал на Ярослава. — На этого задрыгу надежды мало, он уже забыл, с кем пришёл. Вон как перед девицами форсит своим рельефом.

— Ника, твоя очередь, — подошел к ней Виктор, — я сейчас вместо тебя бросал. Сделал тебе страйк, ты сейчас на первом месте. Ты уж меня не подведи, кинь от моего имени получше!

Примериваясь для второго броска, Вероника услышала сквозь рев музыки визгливый мат возле соседней дорожки. Розалия наскакивала на девушку, с которой откровенно заигрывал Ярослав.

— Представляешь, она уже знает, где в Алустосе тусуются жрицы платной любви, — хмыкнула Ника и метнула шар. Он юзом пролетел по центру и с треском сбил кегли. Упала шторка.

— Может, уже приходилось свое сокровище разыскивать, — усмехнулся Виктор, — и она знает, что в консерваторию или библиотеку он вряд ли пойдет на досуге…

— А мы-то с тобой, как бабуны и дедуны, по экскурсиям шастаем, — рассмеялась Вероника.

— Завтра у нас тур на квадроциклах по горам, — напомнил Виктор, когда они шли к столику. — И пусть всякие продвинутые граждане думают по этому поводу что угодно, но мне такое времяпрепровождение нравится.

Розалия продолжала ругаться с девушками из-за соседнего столика. Они уже опомнились от первого замешательства и достойно отвечали скандалистке. Ярослав опасливо отступил от разъяренных женщин. К месту ссоры уже спешили метрдотель и молодой человек административного вида — в строгом костюме и очках.

Распаленная Розалия схватила с подноса проходившей мимо официантки креманку с разноцветным мороженым-ассорти и с размаху влепила ее содержимое прямо в белый топик девушки, которую Ярослав учил бросать шар.

Та негодующе завизжала. По ее топику и брюкам растекались радужные потоки. Розалия злорадно хохотала. Рыдающая девушка в испорченной одежде что есть сил толкнула ее в грудь. Розалия от неожиданности попятилась, пытаясь сохранить равновесие; снова перешагнула желтую линию… Испуганно вскрикнув, Розалия заскользила по дорожке для шаров. На этот раз никто не успел ее поймать, и «наследница писателя» весьма неавантажно шлепнулась на спину, как перевернутый жук и задрыгала ногами в воздухе…

Наум, готовящийся к броску, заржал так, что выронил мяч себе на ногу и заскакал на второй, чертыхаясь от боли. Но плечи адвоката все равно вздрагивали от смеха. Виктор стукнулся лбом о столешницу.

— Когда она перестанет изображать из себя наследницу имения, — всхлипывая от веселья, сказал он, — я ее возьму к себе на работу… Придворной шутихой. Это что-то с чем-то: она уже в энный раз смешит меня до слез.

Служащие подоспели к пятой дорожке и после короткого разбирательства увели куда-то в служебное крыло девушку в испачканной одежде и хромающую Розалию. Ярослав уныло проводил спутницу взглядом; украдкой сплюнул и ругнулся, сразу став похожим не на красавца Лоренцо из фильма, а на гопника из лиговской подворотни.

— Эй, официант, сто «Финляндии» с лимоном и бутер с семгой! — крикнул он, махнув рукой. В отличие от Розалии парень совершенно не выглядел захмелевшим.

— Вот и сходили, блин, покатать шары, — шипел он, залпом проглотив водку и крупными кусками поедая бутерброд. — И чего ей в голову взбрело? А я теперь еще и виноват буду.

— Да, дети мои, — вернулся за столик Наум, — первый выход в свет внучки великого мариниста прошел блестяще… Алустос — город небольшой, и, если я приду в суд и объявлю, что представляю интересы мадам Степновой, меня поднимут на смех даже фикусы в горшках.

Теперь адвокат был очень мрачен. Поглаживая тонкие усики, он потягивал через соломинку коктейль и за пять минут проглотил три куска пиццы.

Заорал телефон Ярослава. Коротко переговорив, парень снова выругался и уныло потрусил в ту сторону, куда увели Розалию и ее оппонентку.

— Пойду, что ли, звездану, — Наум встал. — Да-а… Как бы сказать, чтобы не оскорбить дамский слух? Дело-то, похоже, полная жэ.

Первый шар ушел вбок, не сбив ни одной кегли.

— Ну, ежа тебе налево! — отчаянно выругался Гершвин и второй шар, видимо от злости, запулил так, что кегли разлетелись веером. Видно было, что с таким же удовольствием он бы запустил этим шаром в Розалию и попал бы так же метко.

К дорожке подошла Лиля, а из-за столиков вынырнул Ярослав и тронул Наума за рукав:

— Наум Моисеевич… Тут дело по вашей части. Вы бы вмешались. А то они там совсем с цепи сорвались, чуть ли не «хулиганку» девчонкам шьют…

— Я еще только с бабскими драками не разбирался! — запыхтел от злости Наум, отбросив соломинку и залпом выдув последний глоток коктейля из бокала. Развернувшись, адвокат шумно затопал к административному крылу, сопя и сжимая кулаки и напоминая тяжелый боевой линкор, готовый разнести в крошево все, что попадется ему на пути.

— Да… Мало не покажется никому, — прокомментировала Лиля. — Когда Наум так заводится, даже я его побаиваюсь.

— А что? — сварливо спросил Ярослав. — Это его работа — интересы клиента защищать! Чего он так духарится? Допить-доиграть не дали? Так его задаром никто работать не заставляет…

— А сколько вы платите Науму Моисеевичу? — спросил Морской, подвинувшись, чтобы пропустить к стойке Веронику.

Парень замешкался с ответом. Да и перед Витькой-Святошей хорохориться расхотелось.

— Ну… По таксе, наверное, — промямлил «Лоренцо».

— В договоре должен быть оговорен гонорар, — Виктор неторопливо наколол на двузубую вилочку два кусочка нежно-розовой бастурмы. — Разве вы не читали договор, готовясь его подписать?

— А мы еще не подписывали договор, — у Ярослава покраснели уши, и он заерзал на стуле, как провинившийся школьник перед строгим директором школы.

— Ну, вот, когда подпишете, тогда и будете вправе требовать, чтобы адвокат всегда был на подхвате, — припечатал Морской. — И то надо не забывать отдельно оговорить форс-мажорные ситуации, которые оплачиваются по другой таксе. За фиксированный гонорар адвокат вовсе не обязан из постели или из ванны выскакивать и, как Архимед, в первозданном виде на каждый ваш чих мчаться!

Ярослав захлопал глазами, а Морской неспешно встал и отошел к стойке, чтобы выбрать шары для броска.

— Умный, б…! — пробубнил под нос Ярослав.

— Что-что? — обернулась Вероника, пробираясь к своему стулу и прихватив по дороге кусок пиццы.

— Это я так, сам себе, — стушевался «Лоренцо».

В зале уже все вернулось на круги своя. О скандальной сцене уже забыли.

Придвигая стул поближе к столу, чтобы не уронить кусочек ветчины с подмякшей серединки пиццы, Ника задела ножкой что-то маленькое, звякнувшее. Наклонившись, она увидела лежащую под столом серебристую плоскую фляжку — как раз возле места Розалии. И Орлова предположила, что во фляжке отнюдь не зеленый чай или минеральная вода. Теперь понятно, почему Розалия так стремительно и некрасиво захмелела.

— Это, по-моему, принадлежит вашей спутнице, — Ника подняла фляжку и под столом передала Ярославу. Внутри что-то булькнуло. — Лучше приберите, а то еще пропадет. Дорогая, наверное, вещь…

— Спасибо, — парень убрал фляжку во внутренний карман своего пижонского пиджака, висящего на спинке стула и отошел, чтобы бросить шары.

Наум и Розалия вернулись нескоро. Притихшая и почти трезвая Гельсингфорская какое-то время скромно сидела на своем месте, шары бросала без энтузиазма и пиво больше не заказывала. Наум наоборот был мрачнее тучи и шары бросал ожесточенно, как гранаты на поле боя.

Выйдя с Никой покурить, он сказал:

— Дурдом! Админы готовы были уладить дело миром, не доводить до протокола, ущерб клубу не нанесен, ограничиться взаимными извинениями и компенсацией… А потерпевшая в бутылку полезла: нет, мол, пусть вызывают полицию, она будет подавать на материальный ущерб… И Розалия и в полицию, и в прокуратуру готова была бежать, задницу свою отбитую демонстрировать, травму, блин, фиксировать. Ой, хуже нет, чем двух баб обозленных мирить! На войне легче было, с полевыми командирами и их бойцами у нас разговор был короткий, как и у них с нами, а тут мы с админом до седьмого пота дошли, а эти две дуры снова разругались и чуть не подрались… Честное слово, откажусь от этого дела. Не хочу придурком выглядеть рядом с этой юродивой. Дам ей визитку Ираиды — та за любое дело возьмется, лишь бы заплатили.

Ираида Микеладзе была коллегой, конкуренткой и бывшей пассией Наума. Она тоже была достаточно популярна в Петербурге, но ее известность носила скандальный душок. Адвокатесса была любительницей провокационных высказываний, всевозможного эпатажа и действительно бралась за любое дело, если знала, что гонорар будет щедрым. В отношениях она любила доминировать и подавлять партнера. Но когда она попыталась привычно «построить» по своему вкусу Гершвина, Наум откланялся и, напевая «Счастье под женским каблуком мне, бедолаге, не к лицу», удалился восвояси.

— Это как раз по ее части, — злился Наум, — Ираида охотно возьмется помогать Розалии дачу писателя отвоёвывать. Будут дуэтом скандалить и мороженым бросаться.

— Друг в друга.

— Куда угодно! Только я в этом балагане не участвую.

Они вернулись в зал. С порога Вероника увидела у дорожки Розалию и Виктора. Гельсингфорская что-то выспрашивала у Морского. Виктор терпеливо показывал ей, как правильно держать в руке мяч перед броском, а Розалия слушала его, придвинувшись подозрительно близко и то и дело прижимаясь к молодому человеку костлявым бедром. И Виктор это не пресекает и даже не отодвигается, поглядывая на назойливую даму с усмешкой.

Этим летом в Выборге Веронике уже пришлось пережить немало неприятных моментов, когда Морской встретил девушку, в которую был безответно влюблен в отрочестве. Одноклассница его двоюродной сестры высоко себя ценила и не обращала внимания на угрюмого «ботаника» в старых китайских джинсах и разбитых кроссовках. Встретив его через много лет — уже успешного бизнесмена и политического деятеля — Глафира неожиданно воспылала нежными чувствами… Виктор тоже никак не пресекал ее заигрывания и даже как будто отвечал. Правда, потом он жестко дал понять девице, что, если раньше он был неинтересен ей, то теперь она ему абсолютно безразлична. Но вся беда в том, что его никогда нельзя было понять, узнать, что прячется за смешливым взглядом темно-серых глаз и улыбчивыми ямочками на щеках, и Веронике пришлось поволноваться. И вот снова-здорово!

— Извините, но сейчас моя очередь бросать шары, — резко сказала Орлова, подходя к парочке. При виде журналистки Розалия сразу отступила, не рискуя вступать с ней в перепалку. Вероника была выше и крупнее ее. Выражение лица журналистки не сулило ничего хорошего. Да и Розалия хорошо помнила, как уже дважды схлестывалась с этой женщиной — в отеле и на пляже… И не рискнула больше испытывать терпение Вероники.

— Вообще-то очередь уже давно сбилась, — обиженно надула губы Розалия, отходя к столику.

— Вот и плохо, что вы ее сбиваете, — Ника запулила первый шар с такой силой, что его занесло вбок, и он съехал в желоб, не сбив ни одной кегли. Неудача разозлила девушку еще больше. Да еще на виду у этой «дикой Розы»…

Розалия тут же пакостно хихикнула. И, когда Вероника выбрала второй шар и прицеливалась, подтолкнула под бок Ярослава:

— Интересно, куда она всандалит этот мяч. Надеюсь, не себе по ноге! Вождь Кривой Глаз.

Вероника развернулась, сжимая тяжелый, для профи, шар. Ну, с нее хватит…

— Я не промахнусь, поверьте! — сквозь зубы прошипела она.

Веселое недоумение — «Ой, а что это вы так нервничаете?» — на лице Розалии сменилось испугом, когда она увидела шар, занесенный для броска и поняла, что полетит он ей в голову. Гельсингфорская взвизгнула и вскочила. Да так неудачно, что головой вышибла у официанта поднос. Парень в форменном пиджачке ахнул от ужаса. Поднос отлетел прямо к лестнице, по которой в зал спускалась супружеская пара — молодой, но дородный армянин в бежевых брюках и белоснежной рубашке и его такая же крупная жена в «пудровом» платье. Осыпанные салатом с морепродуктами и облитые красным вином, гости на секунду застыли, а потом разразились гневными воплями. Вскочил разгневанный парень из-за второго столика: «Нормально?! Мой заказ! Сорок минут ждем, а теперь его раскидали!». Розалия гневно огрызнулась, что если бы некоторые не зевали по сторонам, когда несут поднос, заказ был бы цел. Армянка налетела на нее: «Вот вы и оплачивайте ему заказ! И нам тоже! Вы посмотрите, что вы сделали с моим платьем!». Между женщинами вспыхнула перепалка. Обозленная Розалия дошла до того, что обозвала оппонентку «усатой бочкой», а армянка схватила с ближайшего стола деревянное блюдо, смахнув с него остатки пиццы… Розалия заорала от ужаса и ринулась наутек в сторону административного крыла.

— Все! — выдохнул Наум. — Все, дети мои. Конец моему терпению. Когда эта мадам проспится, я объявлю ей полное и окончательное атанде. Это последняя капля. Ника, да брось ты этот мяч, или ты с ним уже срослась? Только в кегли, а не в другую сторону!

Вероника посмотрела на таймер. Скоро уже выключат дорожку. Надо доиграть…

— Страйк!!! — заорал монитор.

— Ника, у тебя было такое лицо, — подошла к стойке Лиля. — Я боялась, что ты и в самом деле запустишь шаром в нее. И меня она достала. Наговорила об Аристархе таких гадостей — якобы, она его хорошо знает, и он с ее мужем часто выпивает в студии с модельками, которые позируют Кириллу, и прочее в том же духе… Дала еще понять, что библиотекарей считает чучелами мамонтов и живыми окаменелостями, — Лиля залепила шар по дорожке. — Дескать, сейчас, когда целая библиотека может поместиться на флешке, наши книгохранилища — жуткий архаизм… И все это — в шутливой форме, с милым хихиканьем. Если бы я возмутилась, то выглядела бы дурой, которая не понимает шуток. Может, она специально меня провоцировала на скандал, — Лиля бросила второй шар, сбив остаток кеглей. Шторка упала.

— Да, она любит строить разговор так, чтобы человек или молча глотал обиду, или выглядел склочным дураком, — Ника посторонилась, пропуская к стойке Виктора и прижала ладони к горящим щекам. — А уж на тех, кто не может дать отпор, она отрывается по полной. Горничные, продавцы, пляжные служащие, официанты… Когда-нибудь ей точно башку расшибут за ее гадючий язык! — резко и зло заключила она. — Все к ней вернется!

***

В отеле Виктор открыл скайп и начал видеоконференцию с Краснопехотским. Но тут Вероника не выдержала:

— Может, проведешь разбор полетов утром? Время уже к полуночи. Или ты считаешь, что, если ты платишь людям зарплату, они и ночи спать не должны? Розалия с Ярославом именно так и относятся к «обслуге» и меня этому учили!

— В чем дело? — Морской захлопнул крышку лэптопа и развернул к ней кресло. — В клубе чуть шаром в нас не запустила, сейчас опять начинаешь!

— Она права, — грустно сказала Вероника, — мне тоже не нравится, когда к моему спутнику кто-то клеится. И тем более — если ты при этом не возражаешь и даже как будто поощряешь ее заигрывания.

— Это ее проблемы, а не мои, если ей одного парня мало, — начал злиться Морской, — я ей в этом ничем помочь не могу. Но не ожидал от тебя такой реакции… Тем более, что мне оправдываться не в чем.

Его глаза блеснули сталью, и Вероника запоздало вспомнила, что перед ней — Витька-Святоша, человек, которого знают и боятся далеко за пределами его родного города. И на сколько хватит его терпения? До сих пор Морской при ней не становился «Святошей», и она в пылу гнева забыла о его второй ипостаси. Да, она знает его как Витю — но другие люди, и их больше, знают именно Витьку-Святошу… И если тигр позволяет гладить его по голове и щекотать под шейкой, все равно, наверное, пинать его или дергать за усы не стоит. Но как стерпеть и смолчать сначала Глафиру, а теперь еще и эту зубастую кобылу?

— Ника, — взгляд Виктора снова потеплел, — да зачем мне нужна эта особа? Эта ряженая вертихвостка, которая и в подметки тебе не годится! Ты могла бы больше мне доверять и знать, что когда ты рядом, я даже Мисс Вселенную в упор не замечу.

— Я видела, как она к тебе прижималась, — тихо сказала Вероника, — а тебя это как будто забавляло и тешило твое мужское самолюбие: «Ого, какой я крутой, все бабы от меня без ума». Я это выражение лица хорошо знаю…

— С таким же успехом она могла бы флиртовать с Атлантом у Эрмитажа, — Виктор отодвинул лэптоп. — И вообще, я уже сказал: оправдываться мне не в чем. Если эта аферистка что-то себе возомнила — ее проблемы, не мои!

Зазвонил его телефон.

— Морской слушает! Да, Андрей Яковлевич, говорите.

Ника отошла. В гостиной было большое, от пола до потолка, зеркало. Девушка посмотрела на себя и увидела усталую женщину в ярком топе и блестящих брюках, уже без макияжа и с усталым лицом. А в коротких волосах у висков появились первые седые ниточки. Голова отяжелела от музыки, громких голосов, духоты в клубе и смеси запахов алкоголя, закусок, маринадов, парфюма и скандалов.

Сунув ноги в удобные балетки и прихватив с собой сумку, Орлова вышла из номера, видя, что Виктор занят разговором со своим начальником службы безопасности и забыл о ней. Надо проветриться перед сном, а заодно и успокоиться. А то так они и поссориться могут. Да, глупо было ревновать Виктора к этой крикливой, стервозной и вульгарной бабе. А вот поди же, зацепило!

***

— Вы не можете вот так взять отказаться! Вы же обещали! Вы мне заплатите неустойку! Я с вас по суду стребую!

Парочка на опустевшем ночью пляже явно не предполагала, что рядом на парапете сидит Вероника, и они устроились как раз неподалеку от нее.

Нагулявшись по набережной, даже ночью оживленной и расцвеченной всеми огнями, Ника решила найти более или менее тихое место и подышать свежим морским воздухом, а не приевшимися за день курортными ароматами… И вот пожалуйста! Даже сюда уже добрались, а она специально искала местечко на отшибе. И голоса она узнает!

— Требуйте, — ответил Наум, — требуйте на здоровье. Но договор мы еще не заключали, и у меня перед вами никаких обязательств нет. А ваши доказательства родственных связей со Степновым-Морским не убедят даже солдат Урфина Джюса. Если то, что я видел — все, что у вас есть, то я не хочу выглядеть смешно, когда приду в суд с такой, простите за экспрессию, туфтой. Да и еще, мне не понравилось два раза за вечер разруливать устроенные вами скандалы.

— Туфта?! — Розалия поперхнулась от возмущения и закашлялась. — Да как вы смеете?! Учтите, я ничего не забываю и не прощаю. Вы хорошо подумали?

— Очень хорошо, — щелкнула зажигалка. Потянуло дымком «Кэптен Блэк».

— Ладно же, — негромко и почти весело сказала Розалия. — Я не расстроена. Я легко найду другого адвоката, который не откажется от дела, которое сделает ему имя. И не «кинет» меня. А вас я уничтожу. Так и знайте. Я! Вас! Уничтожу!

— Займите очередь. Таких желающих знаете, сколько? — хмыкнул Наум. — В первую тысячу вы уже не попадете. И в пятую — тоже.

— Очень повезет, если вам доверят защищать алкаша, побившего жену, или бабку, ворующую соседские простыни с веревки в коммунальном дворе!

Наум откровенно посмеивался, слушая угрожающее шипение Розалии и невозмутимо курил.

— Вы в последний раз отдыхаете в приличном месте и тусуетесь в клубе! Вам и койка в курятнике непозволительной роскошью покажется!

— Я на койках в курятнике свое уже отночевал… Не худший вариант, кстати. А вот вы, сударыня, если не оставите этот спектакль, можете оказаться на куда менее приятном ложе… Знаете ли, я от клиентов своих наслышан, как неудобны тюремные нары.

— Кто надо мной смеётся, потом горько плачет, — процедила Розалия. Ника не видела их, но готова была поручиться, что дамочка ощерила все свои зубы, как крокодил. — И даже дружба с этим бандюгой вам не поможет на этот раз…

— Ого! — присвистнул Наум.

— Я называю вещи своими именами! Да, бандюга, которому на зоне уже давно прогулы ставят! В «Черном дельфине»!

— Розалия Михайловна, лучше остановитесь. Пока не наговорили СЛИШКОМ много лишнего…

— А, вы боитесь его гнева? Лучше бы меня боялись! К вам больше ни один приличный клиент не обратится, вы без штанов останетесь, бутылки будете собирать! И ваша подружка тоже пожалеет, эта, так сказать, журналистка! Я ей еще припомню, как она чуть не подняла на меня руку. И мне плевать, с кем она тр… ся. Хоть со всем бандитским сходняком! Она тоже поплатится! Будет блицы в «Срочно в номер» строчить и получать три копейки! В последний раз спрашиваю: вы не передумаете? От вашего ответа зависит ваша судьба и карьера этой борзописицы…

— Сударыня, — ответил Наум, — я уже сказал: отжимать государственное достояние по липовым документам я не намерен. И выбивать из городских властей отступные — тоже. Мне доброе имя тоже важно. Не все продается и покупается. Могу посоветовать вам другого юриста. А могу и к хорошему врачу устроить… К психиатру или наркологу. И мой вам совет: если вы сейчас начинаете бракоразводный процесс и намерены предстать на нем потерпевшей стороной, то последите за своим поведением. Если ваши перформансы в боулинге попадут в интернет, то это будет такой диссонанс с задуманным вами образом оскорбленной в лучших чувствах жены и нежной матери! С одной стороны вы оберегаете свое дитя от тлетворного влияния богемы, а с другой — зажигаете в клубе так, что, так сказать, хоть святых выноси…

Розалия ответила не сразу.

— Это… — она закашлялась. — Это был эпизод. Единственный… Я просто сорвалась. Один раз…

— А суду будет достаточно один раз увидеть подобные фото или видео, чтобы усомниться в вашем образе кроткой страдалицы. Да еще если узнают, с кем вы прикатили в Алустос! Вы не можете терпеть похождения своего мужа с натурщицами, но на глазах у ребенка веселитесь с молодым человеком весьма специфического вида. Очень похож на тех, — не удержался адвокат, — которые зарабатывают на жизнь, поигрывая мускулатурой перед состоятельными дамами постарше.

— Вы мне угрожаете?! — голос Розалии взвился. — Вы собираетесь меня опорочить и нацелились в ЭТУ точку?! Да есть у вас хоть что-то святое? У вас вообще мать есть? А если бы это ей начал вот так угрожать какой-нибудь хлыщ, нагло попыхивая вонючим хабариком ей в лицо?..

— Я бы ему руки-ноги перепутал и хабарик засунул в неудобосказуемое место, — красный огонек прочертил в воздухе дугу и плюхнулся в море. — Но моя мать никогда так себя не ведет. И угрожаете как раз вы. Я всего лишь попросил вас соблюдать приличия в обществе. А от вас наслушался обещаний уничтожить, размазать, пустить по улице собирать ь бутылки. И в адрес госпожи Орловой вы бросали угрозы, и Виктора Ильича обругали сами помните, кем…

— Извините, пожалуйста, — пошла на попятный Розалия, — я… Я погорячилась! Но у меня такая ситуация! Если бы вы только знали! Мой бывший муж — страшный человек! Он распутник без моральных тормозов, садист и домашний тиран, он довел меня до отчаяния своим диким необузданным нравом. Даже здесь, в нескольких тысячах километров я не чувствую себя в безопасности. А тут мне предстоит борьба за наследие моего деда… Да, это правда, хоть вы и не верите! Неужели вы бросите меня один на один с этими монстрами?..

— А я вас, мадам, и не подбирал, — зашелестели шаги по песку. Наум уже поднимался по ступенькам, когда Розалия взвизгнула ему вслед:

— Ладно же! Смотри, как бы тебе нос твой семитский не сломали! Уж я позабочусь, чтобы твой клюв малость укоротили, прохвост!

— Что?!! — взревел Наум и сбежал обратно на пляж. Оскорбления по национальному признаку всегда выводили его из себя.

Снова зашелестели шаги — это Розалия улепетывала к лестнице в другой стороне. Перепрыгивая через ступеньки, дамочка взбежала на набережную и юркнула в сторону уличного кафе, где вовсю кипела дискотека в гавайском стиле.

Наум пнул составленные друг на друга лежаки, крепко выругался и высадил подряд две сигареты. Потом тоже поднялся на набережную. Тоже не заметив Веронику, адвокат ушел. На ходу он бормотал: «Ну ладно же, еще посмотрим, кто кого голым по улице пустит! Достала, …!».

Проходя мимо «Лукоморья», Вероника увидела в окне знакомое лицо. Андрей Яковлевич Камышов, руководитель службы безопасности «Морской. Инкорпорейтед» расплачивался с официанткой.

На улице он догнал Веронику:

— Поздновато гуляете, Вероника Викторовна.

— Вот так встреча. Вы тоже здесь отдыхаете?

— Только что приехал из аэропорта на «Блаблакаре».

Они отошли в сторону от прохожих, которых даже сейчас было много, и сели на скамейку у закрытого киоска «Союзпечати».

— Это в связи со счетами Виктора Ильича? — поинтересовалась Вероника.

— Да, — кивнул Камышов. Если хозяин считает нужным ставить свою подругу в известность о возникшей проблеме — ему виднее. — Хакера вовремя засекли, и он не успел добраться до денег. Но неприятен сам факт: злоумышленник почти расправился с защитой счета, и это может повлиять на репутацию предприятия. Виктор Ильич очень недоволен. Он поручил мне лично провести расследование случившегося… Позвольте, Вероника Викторовна, я провожу вас в гостиницу.

— А что, вам удалось выяснить, что хакер находится в Алустосе? — по дороге к отелю поинтересовалась Вероника.

— Да. Сюда привел след, который он оставил.

— Я не завидую этому хакеру, если вы будете с ним разбираться, Андрей Яковлевич.

— Не имею права обсуждать эти вопросы без ведома хозяина. Извините, Вероника Викторовна.

— Ника, извини, — Морской уже ждал ее у двери номера. — Глупо вышло. Я на взводе из-за этой шпаны, которая пыталась меня обворовать, а безопасники не сразу словили мышей, да еще эта катавасия в боулинге…

— И ты меня извини, Витя, — Вероника обняла его. — Не знаю, что на меня нашло: вела себя, как ревнивая дура.

— А знаешь, когда ты меня ревнуешь, это даже лестно, — рассмеялся Морской. — Когда уходит ревность, на смену ей приходит безразличие, — он приник губами к ее волосам. — От тебя пахнет морем… Кстати, южные моря пахнут не так, как северные. Ты это тоже заметила?

***

Следователь городской прокуратуры Алустоса Алена Панферова читала городские новости в интернете. Уже третий день Алустос будоражило появление таинственной женщины, называющей себя внучкой мариниста Степнова-Морского и заявившей свои права на дачу писателя — городской музей.

Неизвестно, откуда на их головы взялась эта «наследница», но то, что музей известного в советские годы автора батальных исторических романов горожанам отнюдь не понравилось. Кто-то считал Розалию Гельсингфорскую аферисткой. Кто-то верил ей. Одни говорили, что женщина права и дом — собственность семейства Степновых, а другие костерили «лису Алису» на чем свет стоит. «Ишь, чего захотела! А Ласточкино гнездо ей до кучи не отдать? А Ботанический сад она не хочет? Огород там разобьет, баклажаны там разведет…» «И сама туда пусть идёт пугалом! — кричали самые ретивые хейтеры. — Губозакаточную машину ей, а не дачу Степнова! Это государственное достояние! Дочь лейтенанта Шмидта нашлась!» «Ничего не попишешь, — вздыхали непротивленцы, — захочет и заберет, что поделать. С деньгами да хваткой деловой все по плечу…»

Вчера вечером Розалия выступила с пресс-конференцией в актовом зале отеля «Морской» и в очередной раз поведала историю любви будущего мариниста и юной медсестры. Когда она завершила рассказ, в студию торжественно вошел сотрудник генетической лаборатории с конвертом и подтвердил родство Гельсингфорской и Степнова-Морского: «Вероятность 99,9%!». На вопрос, где она взяла генетический материал, Розалия ответила, что бабушка сохранила с войны медальон, куда они с возлюбленным положили по прядке волос…

После нее выступили мэр Алустоса, начальник управления культуры и директор музея. Они были совершенно сбиты с толку, огорошены и не знали, как быть и что сказать в ответ на претензии петербурженки и на вопрос: что теперь будет?.. Зато Розалия на их фоне выглядела очень уверенной и решительно настроенной.

— Я предвижу, что добиться справедливости будет непросто, — говорила она, — а может, и опасно. Мне уже поступают угрозы, а адвокат, к которому я обратилась за помощью, отказался, мотивируя это тем, что ему еще жить не надоело. Но если все будут так бояться, как этот господин, то к чему мы придем? Моя бабушка была порядочной женщиной, она не претендовала ни на что и не разбивала семью деда. Мой отец тоже никак не напоминал о себе… Но сейчас такое жестокое время, когда порядочность и интеллигентность считаются чуть ли не признаками слабоумия, а в чести — крепкие локти, луженая глотка и готовность вырывать с мясом и идти по головам. Только так сейчас и можно прорваться с обочины, иначе тебя ототрут наглые и горластые, которых не перекричать. И мне придется вести себя так же, чтобы отстоять право на имущество семьи Степновых-Морских. Ведь это неправильно — что после 1991 года отнятое у моих предков фамильное имение не вернулось наследникам писателя, а остается в собственности государства и приносит ему доход, а я и моя дочь — внучка и правнучка писателя — не можем войти в свой дом без билета…

Через несколько часов после пресс-конференции интернет запестрел фотографиями и видео, сделанными двумя днями раньше в торгово-развлекательном комплексе «Аю-Даг», в одноименном боулинг-клубе. Розалия в вульгарно коротком платье лихо заглатывает пиво из большого бокала. Прячась за колонной, она украдкой прихлебывает из серебряной фляжки. Видео: бренча изобилием украшений, Розалия переступает желтую черту и с визгом размахивает руками, пытаясь устоять на ногах. Седеющий здоровяк в гавайской рубашке подхватывает ее на руки, и платье «внучки» неприлично задирается. Розалия яростно выговаривает смазливому кудрявому брюнету в черной майке «а-ля Сталлоне» и обтягивающих джинсах. Парень украдкой от спутницы поглядывает на компанию девушек поблизости. Розалия с перекошенным от бешенства лицом скандалит с девушками. Видео: Розалия выворачивает на одежду одной из них креманку с мороженым и от ответного толчка в грудь снова вылетает на дорожку для мячей и падает, болтая ногами высоко в воздухе. А вот Розалия испуганно шарахается от какой-то коротко стриженой мускулистой девушки, замахнувшейся на нее шаром. Вот она задевает головой поднос у проходящего мимо официанта, и салатница и бокал красного вина летят на ступеньки. Салат и вино попадают прямо в спускающихся в зал мужчину и женщину, изукрасив их одежду. Розалия выясняет отношения с разгневанной дамой в облитом вином платье, а потом с визгом убегает, а та гонится за ней с деревянным блюдом для пиццы… Работники клуба поведали о том, как за вечер составили два протокола, в каждом из которых фигурировало имя госпожи Гельсингфорской. «Да она зажгла не по-детски, — сказал один из администраторов, — фестивалила так, что мало никому не казалось! Всех задоставала!» Девушка, которую Розалия испачкала мороженым, тоже высказалась в своем Живом журнале об идиотке, которая «наехала ни с того, ни с сего» на них в клубе.

«Вот вам и наследница писателя, — тут же оживились хейтеры, — сама говорит об интеллигентности и благородстве, а сама напивается, как сапожник, и бузит в клубах! Два протокола за вечер — это же уметь надо!» Нашлись и защитники Розалии: «Откуда вы знаете ее обстоятельства? Сразу норовите заклеймить, сами-то без греха, что ли? Человек же, не автомат! Может, у нее нервный срыв случился, и она сама жалеет о случившемся! Ей же угрожают, ее хейтят, может, поэтому она и сорвалась…»